Сущность христианства

1

В своих лекциях о сущности религии Фейербах указывает, что все его сочинения обязаны своим возникновением протесту против его времени, стремившегося опять загнать человечество во тьму минувших веков.

Эти слова, быть может, лучше всего характеризуют тенденцию Фейербаха. Он был первым новейшим философом, не имевшим и не желавшим иметь системы. Всем известно его, часто неправильно понимаемое, изречение: Никакой религии! — моя религия; никакой философии! — моя философия»! И тем не менее Фейербах оказывал живое влияние на своих современников. Иначе говоря, он был первым философом, который серьезно отнесся к культуре. «Истинная философия, говорит он при случае, состоит в том, чтобы делать людей, а не книги».

Высший пункт в творчестве Фейербаха образует «Сущность христианства»; с ее чтения и должен начинать каждый, кто хочет погрузиться в мир его идей. Когда Фейербах ее издал, ему было 37 лет, и он уже имел за собою ряд известных сочинений.

Фейербах родился 28 июля 1804 г. в Ландсгуте, в Баварии, и был четвертым сыном знаменитого криминалиста Ансельма Фейербаха[2]; свое гимназическое образование он получил в Асбахе; в течение 1823–1828 г. слушал лекции по богословию и философии в гейдельбергском и берлинском университетах и затем в Эрлангене получил здание доктора за сочинение «De ratione una, universali Infinita», посланное им своему учителю Гегелю. Здесь же, в Эрлангене, он и остался как приват доцент.

В 1830 г. Фейербах издал (анонимно) свое первое значительное сочинение «Мысли о смерти и бессмертии», уже содержавшее семена его позднейших сочинений; и юный автор, на которого тотчас же был сделан донос, оказался невозможным для университетской кафедры. Поэтому в 1832 г. Фейербах отказался от академической деятельности и жил попеременно во Франкфурте, Ансбахе. Эрлангене и Нюрнберге. По совету своих родных, он еще раз зимою 1835 г. читал лекции в Эрлангене, чтобы затем уже навсегда оставить деятельность доцента. В этот промежуток времени он, кроме других сочинений, издал «Историю новой философии», которую прусский министр Альтенштейн необычайно хвалил[3].

В ноябре 1837 г. Фейербах женился на Берте Лёв, дочери инспектора одной фарфоровой фабрики в Брукберге близ Ансбаха. Здесь философ прожил до конца пятидесятых годов в тихом деревенском уединении, преданный своим трудам.

Здесь в период от 1836 до 1841 г. народились все его важнейшие сочинения: Изложение, развитие и критика философии Лейбница», «Петр Бейль, вклад в историю философии и человечества», «Критики современного мнимого христианства», знаменитая книга «Критика гегелевской философии» и брошюра «О философии и христианстве», прелюдиум к «Сущности христианства».

2

«Сущность христианства», на которое по праву надо смотреть, как на главное сочинение Фейербаха, содержит не только рассеянные в различных раньше изданных трудах мысли философа о религии и христианстве, но и резюмирует религиозно-философские системы от Спинозы до самого Фейербаха. Ницше нередко делают упрек, что он был слишком мало знаком со своими философскими предшественниками, что поэтому его философия, как философия исключительно настроения, не имеет никакой исторической цены. Но подобный упрек не решилась сделать Фейербаху даже сама человеческая злоба; ибо Фейербах специально и основательно изучил каждого из своих предшественников, Декарта. Спинозу и др. в своей уже упомянутой, но очень мало известной «Истории новой философии», Лейбница и Петра Бейля в собственных монографиях, Гегеля в нескольких сочинениях, из которых изданное в 1839 г. («Критика гегелевской философии») является самым значительным.

Но Фейербах рассматривал и оценивал своих предшественников с совершенно определенной точки зрения: он прослеживал в их системах постепенное разложение христианской веры, начавшееся уже у Декарта, но впервые бросающееся в глаза у Спинозы. Несмотря на свое основное философское направление, выражающееся отчасти в очень сильном скептицизме, все эти философы тем не менее стремились сохранить тезисы христианской веры или, по крайней мере, спасти от забвения имена и титулы догматов; все они хотя непроизвольно — это особенно видно на Канте — определялись христианством, точнее его моралью и его понятием души; все они были, употребляя выражение Ницше, философами с «христианскими внутренностями».

Это состояние Фейербах называет «состоянием всемирно исторического лицемерия», и он считал своей философской миссией преодолеть это лицемерие. Противоречие между верой и жизнью было, по его мнению, позорным пятном на новой истории и на современности.

Что касается его непосредственного предшественника, Гегеля, то ему уже никоим образом не принадлежит честь обличения лжи современного мира, или искренней с ней борьбы. Напротив, существенной чертой философии Гегеля является то, что на нее одинаково могут опираться и действительно опирались как ортодоксия, так и гетеродоксия.

Поэтому совершенно не правильно, когда Фейербаха, без дальнейших оговорок, характеризуют, как ученика Гегеля, и рассматривают его философию религии только как прибавление к гегелевской философии. В своем корне — понимая только в корне, а не в терминологии, во всяком случае напоминающей Гегеля — она вполне оригинальна, и притом настолько оригинальна и производит настолько сильное действие, что не устарела еще и до настоящего времени. Даже самый значительный философ истекшего столетия, Фридрих Ницше, напоминающий Фейербаха по чистоте характера и по своей неподкупной любви к истине, примыкал к ней, хотя и бессознательно.

Таким образом сочинение Фейербаха становится понятным лишь при условии, если иметь в виду, что оно возникло из контраста с гегелевской умозрительной философией религии.

Гегель отожествляет религию с философией; Фейербах выдвигает их специфическое различие. По Гегелю, догмы содержат в себе истины разума. Например, в христианском учении о Троице он вновь открывает основную мысль своей спекулятивной идеи Бога, именно «что Бог есть живая деятельность различения себя самого и возвращения к себе, вечный, процесс становления и уничтожения этого различения». Понятия Отец, Сын, Дух суть детские формы представления, символы для истинных мыслей, что Бог не есть абстрактное единство, лишенное различия тождество рефлексии рассудка, а равно он не есть и потустороннее всемогущество еврейской религии, но является «конкретным тождеством того, что достигло различения» или «вечной любовью».

Против такого понимания догмата, уничтожающего его специфический характер, и обращается Фейербах со всей силою своей критики. «Из моего сочинения (Сущность христианства) видно, что смысл Троицы состоит в том, что Бог в отношении себя самого является отцом и сыном, союзом лиц, самым тесным образом любящих друг друга. Я нахожу в «умозрительной тайне» Троицы только ту истину, что лишь общественная жизнь есть ж и з н ь, т. е. что в ней содержится всеобщая, имманентная человеку, популярно выражаясь, естественная истина, а не истина особая, трансцендентная и супранатуралистическая»[4].

Эти слова составляют ключ ко всей первой части книги Фейербаха. Суть всех содержащихся в ней воззрений можно выразить в следующем тезисе, заимствованном из первого издания, позднее опущенном Фейербахом: «Христианство, в лучшей своей части, очищенное от противоречивых элементов религиозного сознания, которые будут рассмотрены позднее (т. е. во второй части книги), есть изобретение человеческого сердца[5].

Вторая часть является по существу отрицательной и имеет предметом разложение религии в ее противоречиях. Но Фейербах никогда не удовлетворяется полемикой àla Вольтер, давно уже отошедшей в область истории, но всюду имеет в виду свою собственную цель — настичь современное полуверие in flagranti и пригвоздить его к позорному столбу.

В лице Гегеля Фейербах имел дело с достойным врагом — ибо Гегель в своем роде классик и принадлежит к философам первого ранга; за то в Шеллинге, главном представителе так называемой «позитивной философии», он нашел своего недостойного противника, которого он тем не менее не мог игнорировать, так как Шеллинг пользовался большим влиянием в тогдашней общественной жизни Германии.

Книга Фейербаха появилась в 1841 г. В том же году Шеллинг был приглашен в Берлин занять кафедру Гегеля. Позитивная философия, mixtum compositum из религии, мистики и рационализма, которую он должен был там преподавать и которую прусское государство прописало себе, как противоядие против учений новогегельянцев, давно уже брошена в мусорную кладовку философии и не заслуживала бы больше упоминания, если б Фейербах не касался ее в своем сочинении. Сам Фейербах называет эту мнимую философию «трагикомическим заключительным и кульминационным пунктом» противоречия между верой и наукой. Здесь не место более подробно останавливаться на позитивной философии Шеллинга: в книге Фейербаха содержится все, что необходимо для понимания его с ним полемики.

3

Сочинение Фейербаха раньше очень много злословили. Особенно останавливались на том, что он объявил естественные отношения людей между собой за отношения религиозные сами по себе. Омовение, пища и питие — смеялись — составляют сущность его учения. «На это я могу возразить», пишет Фейербах в предисловии ко второму изданию своей книги, «только следующее: если все содержание религии заключается в таинствах, если нет других религиозных актов, кроме тех, которые совершаются во время крещения и причащения, тогда, конечно, все содержание и положительный результат моей книги сводится действительно к омовению, пище и питию; и это лишний раз доказывает, что моя книга есть точный, верный своему предмету, историко-философский анализ — саморазочарование, самосознание религии». Для всякого добросовестного читателя совершенно ясно и без дальнейших объяснений, что Фейербах вовсе не думал серьезно объявлять пищу и питие священными, религиозными актами, что это место, как и другие места его книги, надо понимать только как контраст с специфически христианскими представлениями.

Макс Штирнер смело причислил Фейербаха к числу богословов и объявил, что Фейербах обращает религию в этику, этику в религию и одевает свой материализм в одежды идеализма[6]. На это сам Фейербах возражает[7].

«Если Фейербах и обращает этику в религию, то только в противоположность христианству, где этика, как отношение человека к человеку, занимает лишь подчиненное положение сравнительно с отношением человека к Богу. Но Фейербах ставит человека выше морали; таким образом он не мораль делает мерилом человека, а наоборот, человека мерилом морали: хорошо то, что отвечает человеку; дурно, отвратительно, что ему противоречит[8]. Таким образом этические отношения священны для него не сами по себе, они священны только ради человека, священны»' лишь, поскольку они суть отношения человека к человеку, т. е. поскольку они суть самоутверждение, самоудовлетворение человеческого существа». И на упрек, будто он одевает свой материализм в одежды идеализма, он возражает: «О, насколько висит в воздухе это утверждение! Фейербах, «единственный», ни идеалист, ни материалист. Для Фейербаха Бог, Дух, душа, я суть простые абстракции; такими же абстракциями являются для него тело и материя. Истина, сущность, действительность суть для него только чувственность. Разве ты когда-нибудь чувствовал, видел тело, материю? Ты только видел и чувствовал эту воду, этот огонь, эти звезды, эти камни, эти деревья и т. д.: всегда только вполне определенные чувственные, индивидуальные вещи и существа, но никогда ни тел, ни душ, ни материи».

Наконец, Фейербаха непрестанно старались зачислить в ряды отрицательных, только отрицательных, чисто разрушительных умов и отвергнуть его вместе с ними. Выслушаем об этом самого Фейербаха[9]: «Самообманом представляется всякая попытка изобразить отрицательным то направление мысли, которое бесповоротно отвергает состояние противоречия и лицемерия. Оно одно есть именно позитивное, нравственное направление мысли; ибо оно является отрицательным лишь в отношении того, что есть ничто само по себе, но продолжает себя выставлять и делать вид, что оно еще представляет из себя нечто. Позитивно только то, что истинно и хорошо. Но разве так называемая позитивная вера не обратилась давно уже и преимущественно у тех, у кого всегда на устах это слово, в карикатуру, в ложь, в лицемерие, в самообман? Во всяком случае мы консервативны, но только в отношении вещей, которые сами в себе обладают способностью к жизни и самосохранению. Убивать здоровый член есть преступление и варварство; но ампутировать больной член — благодеяние и мудрость. Сохранение хорошего похвально и разумно; но сохранение дурного есть безумие, не заслуживающее уважения».

4

Книга Фейербаха появилась в течение 1840 г. 17 июля Арнольд Руге пишет философу; «Надеюсь, что Вы уже скоро будете готовы с вашей книгой и примите (как сотрудник в журнале Руге Hallesche Jahrbücher) большее участие». (Грюн, Фейербах в своих письмах и посмертных сочинениях. I, 332). В начале 1841 г. книга была окончена, и Фейербах ее отнес к своему издателю Отто Виганд в Лейпциге. Сохранилось относящееся до этого письмо, помеченное 4-го января 1841 г. Во первых, пишет Фейербах, «я не желаю называть себя автором не по политическим, а по субъективным основаниям. Я не думаю, чтобы анонимность книги была в противоречии с Вашим собственным интересом. Анонимность вызывает большее к себе внимание, особенно если, как в настоящем случае, она подходит к содержанию. У каждого имени есть свои враги, но безымянность не имеет их. Только безразличные сочинения должны именем привлекать к себе интерес. Но анонимные книги ни в чем не нуждаются, кроме как в пикантном заглавии. При анонимности годится заглавие: Тайна религии и иллюзии теологии. Впрочем, я не настаиваю непременно на анонимности. В таком случае должно быть выбрано другое название, вроде: Анализ тайн христианской догматики, или: Философия религии с точки зрения умозрительного рационализма, или: в смысле генезисо-критической философии». Было также обсуждено заглавие «Критика чистого неразумия». В конце концов за известным заглавием осталось преимущество, и Фейербах назвал свое имя.

В середине 1841 г. книга была напечатана. До настоящего времени она выдержала только четыре издания. Второе появилось в 1843, третье в 1849 и четвертое в 1883 году.

Действие книги было необычайно. Фридрих Энгельс свидетельствует об этом в своем сочинении «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии» (стр. 11): «Нужно самому пережить освобождающее действие этой книги, чтобы составить себе о ней представление. Воодушевление было всеобщим: мы все стали внезапно приверженцами Фейербаха. Так же выражается и Арнольд Руге[10]. «Всюду, даже в Берлине, Ваша книга произвела большой эффект, гораздо больший, чем люди склонны сами себе признаться. Я посетил старых гегельянцев, даже Ватке, архитеолога, который обещал министру Вас опровергнуть, и получил ответ, что это не нужно, что Вас вовсе не будут читать… Также как в Берлине, в Галле я нашел преимущественно молодых людей преобразившимися. Даже там, где Ваша критика еще не подверглась изучению и не переварена, оппозиция против схоластики висит в воздухе».

И действие книги было продолжительное. На Рождестве в 1845 г. Фриц Капп, юный друг Фейербаха, писал своим родным: «Фейербах в этой местности (около Билефельда) имеет баснословно много почитателей и врагов. Последние, именно попы, говорят о всяком невыносимом для них человеке: «Он бесстыж, как сам Фейербах». Напротив того, один купец, получивший опасный удар саблею по голове и предположивший, что он уже умирает, просил своих присутствующих друзей прочесть ему некоторые главы из «Сущности христианства». Фейербах во многих домах этой местности является нарушителем домашнего мира. Родители его проклинают, сыновья и дочери удивляются ему и любят его»[11].

Даже в академические круги проникли его слова и встретили, особенно у студентов, полное сочувствие. Открытое письмо, в котором «многочисленные гейдельбергские студенты» требовали от философа, чтобы он выступил кандидатом при выборах в национальное собрание, начиналось, несколько напыщенно, следующими словами: «Благородный мыслитель, ты, который в эпоху преследования знаний никогда не осквернял ни разума, ни науки, всегда стремился все объяснить неизменностью вещей, — ты, который в поту и трудах, среди презрительного крика гордых фарисеев, извлекал из глубоких шахт золото истины — благородный ум! час твоей деятельности наступил! Утренняя заря истины начинает освещать своим светом освободившийся мир!»[12] Осенью 1848 г. гейдельбергские студенты пригласили его читать им лекции по философии религии.

5

В заключение следует сказать еще несколько слов о позднейших сочинениях Фейербаха.

Второму изданию его «Сущности христианства» Предшествовали небольшие, но существенные программные сочинения «Предварительные тезисы к реформе философии» (1842) и «Основные положения философии будущего» (1843), обозначавшие окончательный разрыв с умозрительной философией.

Отныне Фейербах обратился к тому умственному направлению, которое часто называют материализмом, но которое было бы правильнее обозначить, как антропологизм (т. е. учение о человеке), или, как предлагал сам Фейербах, как организм. Если Шопенгауэр считал метафизическую потребность источником происхождения религии, то со своей стороны Фейербах в двух своих последних больших сочинениях. «Лекциях о сущности религии» (1851) и в «Теогонии» (1857), старался, ссылаясь на бесчисленные места из греческих, римских, еврейских и христианских писателей, доказать, что именно желания и потребности людей создали богов.

Пусть думают об антропологизме Фейербаха, как хотят, пусть вместе с Шопенгауэром считают ложной его теорию познания, можно даже признать, что в своих последних сочинениях он повторял известные мысли до однообразия: — все-таки по справедливости следует признать, что Фейербах был одним из самых искренних и самых благородных людей, каких только знает всемирная история, и что он обладал и еще продолжает обладать большой способностью будить других. Его жизнь носит на себе печать античного величия, а его независимость навсегда останется примером для других.

Последние двенадцать лет его жизни, которой он, после крушения своего брукбергского существования, провел в Рехенберге близ Нюрнберга, были годами страдания для философа. Нищета и болезнь преследовали его. Он умер 13 сентября 1872 г. и похоронен на кладбище св. Иоанна в Нюрнберге. Над могилою один из его почитателей (Крамер-Клетт) воздвиг достойный памятник.

Карл Квенцель.