Свадебный переполох (СИ)

Глава 6

Эвитан, Южный Тенмар — Лютена — окрестности Лютены.

1

О спасителе Леон по-прежнему знал слишком мало. Виконт Тервилль… Скорее всего, из Ритэйны — все дворянские фамилии Лиара лорд Таррент помнил.

Как Витольд оказался в Южном Тенмаре?

Хуже всего, что Леону самому придется давать объяснения. Это его нашли раненым на дороге. В окружении нескольких трупов. Вдобавок — с полным кошелем золота, что сразу отметает версию о грабителях.

Тервилль ухаживал за спасенным не хуже родного брата. И уж точно лучше любой сестры.

Но рано или поздно и он начнет задавать вопросы. Хотя бы из соображений безопасности…

Лорд Таррент опять, как и в доме дяди, тянул время. Только теперь точно отдавал себе в этом отчет. И действительно был не в лучшем состоянии. А реакцию собеседника страшно даже представить…

В конце концов, первым заговорил Витольд. Когда они на пятый вечер знакомства сели ужинать. Под веселый треск печки.

— Леон, ты знаешь, кто на тебя покушался?

Виконт смотрит всё так же наивно и бесхитростно. А Леон едва не выронил ложку. Мысли лихорадочно заметались.

Можно заявить: «Понятия не имею, впервые их видел». Но такой ответ вызовет подозрения вмиг. У любого. А если Леона ищут⁈ Если по дорогам Эвитана уже мчится стража — по голову несчастного лорда Таррента? Что, если они уже в Тенмаре⁈

— Это долгая история… — вздохнул юноша. — Я стал жертвой подлецов и негодяев!..

— Если тебе так тяжело, расскажешь как-нибудь потом… — просто ответил Витольд.

И больше в тот вечер действительно не задал ни единого вопроса. И в следующий — тоже.

Леон просто слишком плохо думал о своем спасителе. Но кто бы на его месте не стал подозревать каждого первого? После всего, что пришлось пережить⁈

Витольд больше не спрашивал о прошлом спасенного. Но даже это, увы, не помешало две ночи проворочаться без сна.

На третий день юноша рассказал слегка исправленную историю своей жизни. Отчаянно боялся, что не сможет убедительно соврать. Но получилось так ровно — самому поверить хочется!..

…Однажды ночью Леон проснулся от криков в коридоре. Отца нашли в собственном кабинете — заколотым насмерть. Над телом слуги обнаружили сестру Леона, Ирию. Улики были убедительны. Ее пришлось отправить в монастырь — во избежание самосуда слуг и солдат, любивших покойного лорда.

Ирия отрицала свою вину… но Леон поверил не ей. Несмотря на все усилия их мачехи Полины, преступницу приговорили к казни на эшафоте. Сестра, не дожидаясь приезда солдат, покончила с собой.

И тогда мать, уже однажды выдавшая детей врагам…

При этих словах Витольд нервно сжал кулаки. Леон испугался: Тервилль не поверил. Но тот попросил продолжать.

…Мать начала шантажировать сына. Если он не поможет ей выйти из монастырского заключения, она обвинит его в соучастии в отцеубийстве. В этом якобы призналась на исповеди Ирия.

Сын и рад бы помочь матери, но ее осудил королевский суд. А кто такой Леон — сын мятежника без связей? Шантажа же он испугался по-настоящему — слишком хорошо знал мать. Во время восстания она, чтобы откупиться от Бертольда Ревинтера, отдала старшую дочь на растерзание его сыну Роджеру…

Что-то уловив в лице Витольда, Леон в красках расписал судьбу несчастной сестры-двойняшки. После чего вернулся к собственной незавидной участи. Решив все-таки помочь матери — может, она тогда одумается? — любящий сын отправился к ее брату Иву Криделю. Вдруг дядя поможет — взрослый же, опытный человек.

В его усадьбе юный лорд Таррент узнал, что его вот-вот обвинят в убийстве. Чему способствуют, якобы, сговор его матери с леонардитами и козни мачехи, ведущей в Лютене веселую жизнь…

При упоминании имени Полины голос Леона дрогнул. Но после ранения что-то в его душе изменилось. Если прежде он гнал все подозрения в отношении любимой женщины, то теперь начал понимать — она действительно может быть его врагом. Ей это выгодно! И тогда Леон — препятствие между Чарли и титулом лорда Таррент…

И всё же язык не повернулся обвинить Полину напрямую. Юноша сослался на дядю. Всё равно Ив Кридель — подлый, бесчестный предатель. Даже если он и не причастен к нападению на той снежной дороге. Своих бросают на произвол судьбы лишь самые законченные негодяи! А дядя выгнал племянника из дома. Даже не попытался защитить!

— Когда я понял, что за мной вот-вот приедут солдаты… как за Ирией, я решил сбежать за границу, в Аравинт! — напоследок выпалил юноша.

А почему бы и нет, кстати? Даже сейчас? Там он будет изгнанником, а не преступником. И без всякого Веги обойдется!

— Про твою мачеху я слышал. — На лице Витольда — неподдельное сочувствие. — Королевская любовница!

У Таррента потемнело в глазах. Нет! Тервилль что-то перепутал!..

И с чего Леон вдруг решил, что Полина ему безразлична?

Как она могла⁈

— И если вздумала свалить на тебя убийство — значит, свалит, — добил юношу Витольд. — Я слышал, она в дружбе с Ревинтером. А твой дядя, похоже, в сговоре с этой шайкой. Это он на тебя покушался?

— Один из убийц — его секретарь, — честно ответил Леон.

Ритэйнец мрачно молчал несколько бесконечных мгновений. Словно забыл о еде.

И юноше становилось всё больше не по себе… А в душу полз мерзкий, противный страх, недостойный благородного дворянина. Виконт не поверил. Он решил, что Леон — и есть убийца. Но ведь это же был несчастный случай!

Теперь Тервилль Леона выдаст! Бежать? Далеко убежишь раненым! Хоть снова за ночной горшок хватайся… Ну горшок — не горшок, а нож — вот он, лежит! Если напасть неожиданно…

Юноша набрал в грудь побольше воздуха, мысленно измеряя расстояние до соперника…

— Меня предал родной отец, — неожиданно поднял взгляд Витольд.

Леон аж вздрогнул — словно ритэйнец мог прочесть его мысли. Но ведь помыслы — еще не дела. Юный лорд ничего Витольду не сделал. Не смог бы…

— Не грусти, Леон, — крепкая рука стиснула ему плечо. — Просто мы живем в грязное время. А вокруг слишком много сволочей! Но тебе, наконец, повезло. Король Аравинта — действительно благородный человек. И я как раз собираюсь именно туда. Хочешь — давай со мной.

— Но… меня не пропустят через границу! — вспомнил Леон. И отчаянно запаниковал — вновь. — У меня нет подорожной…

Витольд невесело рассмеялся:

— Ты что, считаешь, на границе с Аравинтом — сплошная линия солдат? Посты мы объедем. А в самом Аравинте никто эвитанские подорожные спрашивать не станет. Я тебя с такими людьми познакомлю!

Его лицо на миг стало почти мечтательным. Наверное, вспомнил что-то очень светлое…

И тут же вновь набежали тучи — губы сжались тверже, взгляд стал жестче.

Леон едва не содрогнулся вновь. Витольд ему скорее нравится. Но каждый раз, когда лицо Тервилля темнеет и мрачнеет, — кажется, что он Леона раскусил…

В эту ночь юноша спал крепко. Снились жаркое солнце Аравинта и маслины в цвету. Спелый багрянец вишен и радостный смех девушек, собирающих виноград.

В Аравинте Леон, наконец, обретет пристанище и покой. И вновь будет счастлив! Там о нем позаботятся…

2

Разговор с Гарсией всё разложил по полочкам. Не сошлись лишь в деталях. Риккардо предлагал свалить всё на гвардейцев Эрика, Алан — на всеславовцев.

— Вы что, храните верность бывшему сюзерену? — не удержался от ехидства Эдингем.

Что-то сверкнуло в темно-зеленых глазах (странный цвет — в Илладэне ведь все темноглазые), но тут же погасло. Заледенело. Красивое лицо сохранило бесстрастие.

— Какая верность? — Лед — не только в глазах, но и в голосе. — Думайте, что говорите, капитан Эдингем. Всеслав, если вы запамятовали — победитель Квирины. Лютена носит его на руках. Хотите подставить Бертольда Ревинтера?

— Эрик тоже вернется из Аравинта победителем. — Алан замолчал при виде спешившей к ним подавальщицы — лучшей в «Славы Лютены».

Конечно, вернется победителем. Чтобы проиграть эту войну, нужно быть «дядюшкой Гуго».

И то, если дать ему в заместители толкового генерала…

— Красное илладийское.

— Мне — белое, — раздельно добавил Риккардо.

Девушка ушла, и над столом повисло тяжелое молчание.

— Или вы сомневаетесь, что Эрик Ормхеймский сможет победить армию Аравинта?

— Кому вообще нужен Аравинт? — махнул рукой Гарсия.

— Вы что, полагаете войну бессмысленной? — Вот теперь Алан удивился. Вроде как богатая провинция лишней не бывает. — Вы забыли, что в Аравинте скрывается Грегори Ильдани?

— Кому нужен мальчишка на престоле, да еще и узурпатор? Лет через десять Грегори Ильдани стал бы историей. Отжившей своё. Никому и в голову не пришло бы ее возрождать. Чернь забывчива, знать — тем более… Вернемся к покушающимся.

— Я — по-прежнему за Всеслава.

— Ладно, две версии — даже лучше одной, — вздохнул Риккардо. — Еще сильнее запутает дело.

На том и порешили. И у Алана больше не осталось предлогов откладывать визит к девице Вегрэ. Завтра…

Нет, завтра он обещал муштровать свою полусотню. Вот послезавтра Эдингем обязательно навестит «милую Ирэн»!

3

Черное озеро зеркала отражает ее собственное лицо. И ничего больше.

Эйда могла часами вглядываться в прозрачную гладь. Плакать, умолять, злиться. Ничего не менялось. Зеркало неумолимо, как Бертольд Ревинтер.

Еще когда Эйда Таррент впервые увидела министра финансов — вмиг поняла, что он уже всё решил. Таких сдвинет с выбранного пути лишь угроза потерять большее, но дочери мятежника угрожать Регенту нечем. Она (тогда еще не позор семьи и не презренная и отверженная) разом обреченно осознала: ей противиться Ревинтеру не легче, чем травинке — серпу или косе. И о чём-то просить его — всё равно что каменный утес. А его сына — как тюремную решетку или топор палача.

Остальных — тоже бесполезно. Все, кто пришли в Лиар, — лишь орудия Бертольда Ревинтера. Но они, возможно, когда-нибудь в старости вспомнят убитых женщин и детей и ужаснутся собственным деяниям. А вот Ревинтер-старший если о чём и пожалеет, то лишь об упущенной когда-то выгоде.

Змеино улыбался безжалостный министр финансов, победно кривил губы его сын, равнодушно смотрела мать. Прятал глаза отец, ядовитым медом истекал взгляд Полины. С презрительной жалостью фыркал Леон, угрюмо молчала Иден. Ирия, жестко, по волчьи прищурившись, привычно вставала между Эйдой и очередной бедой…

Любого из них так легко сейчас представить. И ни одного не отображает неумолимое зеркало. И уж тем более не желает явить ее ребенка, о ком мать, одурманенная сонной настойкой, запомнила лишь слабый крик.

Ирия много раз твердила сестре о ее невиновности. И только сама Эйда знала правду. Могла ли она как-то защитить себя? А не только себя?

Могла — умереть тогда, в волнах! Но если за смерть Анри Тенмара она уже проклята, то трижды проклята мать, не сумевшая уберечь рожденное ею дитя. А она — не сумела…

… — Запомни, Эйда! — В глазах Карлотты Гарвиак нир Таррент — стужа северных гор. — Запомни: твой ублюдок родился мертвым! И если ты хоть раз за свою ничтожную жизнь проговоришься, что вообще носила его, — эта ложь станет правдой…

Утром Эйда пришла в себя. И Карлотта, презрительно кривя губы, изрекла «позору семьи», что ее дочь мертва. У Эйды кровью сердца рвался с губ вопрос — самый важный в жизни! Единственный теперь важный. Не знать на него ответа — выше любых человеческих и нечеловеческих сил!

Но в равнодушных глазах Карлотты девушка прочла немедленный приговор своему ребенку. И не спросила. Вырвалось другое:

— Как ты можешь⁈ — Дочь ясно читала в вымороженных глазах «сестры Валентины» презрение к чужим слезам, но не смогла их сдержать. — Ты же моя мать! Ты же тоже мать…

Тяжелая пощечина обожгла щеку. Раньше отец не позволял Карлотте бить детей. Раньше… когда папа еще был рядом… Когда еще любил Эйду, а не презирал.

— Не смей нас сравнивать! — Будь дочь публичной девкой — и тогда бы большего презрения не удостоилась. — Я была замужем. И рожала графских детей, а не ублюдков — под кустом.

Как потом узнала Эйда, для всех за пределами монастыря Карлотта всё еще содержалась в Башне Кающихся Грешниц. На деле же…

Дочь не посмела проговориться и потом. Ни о чём, что видела в аббатстве святой Амалии. Никому. Даже Ирии.

О том, что вытворял с пленницей Роджер Ревинтер, говорить было можно. Он — враг. А вот что делают с тобой свои — нельзя даже упоминать. Если тебе вредит родня — они в своем праве. Если ты им — ты тварь и предательница. Эйда усвоила эту нехитрую истину сразу. Еще не то усвоишь — если не хочешь зла своему ребенку…

Первые дни после того страшного разговора девушка помнила смутно. Кажется, она приходила в себя — плакала и звала дочь. Прибегали монахини и поили настойкой — вновь и вновь. Эйда проваливалась в очередной тяжелый сон. И сквозь ускользающее марево бытия смутно слышала: «Когда эта бесстыжая шлюха, наконец, угомонится⁈» И «когда ее, наконец, запрут в Башню — терпеть же уже невозможно!»

Потом грешница проснулась в очередной раз. И ей впервые ничего не влили в горло, а позволили одеться. И куда-то повели.

Эйда равнодушно подумала, что в ту самую Башню. Или сбросят с нее в Альварен… Пусть. Только бы маленького не тронули!

А если… Если сбросят обоих⁈

В сердце вонзились тысячи раскаленных игл. И девушка особенно остро пожалела, что не утонула в водах Альварена семь месяцев назад. Или уже больше? Сколько минуло времени⁈

Только бы дочь жила… Почему-то Эйде казалось, что родилась девочка.

Увидеть бы хоть раз, подержать на руках…

Нет, если после этого их убьют вместе! Пусть непутевая мать никогда не увидит дочь — если иначе Мирабелле не жить!

Когда в детстве Эйда мечтала о собственной семье — хотела назвать дочь именно так.

А когда узницу вели по мерзлой земле двора, стало ясно: зима еще не наступила. Снега нет. Девушку шатало так, что ее пришлось поддерживать сухим, жестким рукам монахинь. Презрение намертво впечаталось в высохшие лица. Святые женщины опять вынуждены касаться грязной грешницы…

Эйде было почти всё равно. Почти. Только бы доченька…

Девушка жадно вдыхала свежий, морозный воздух. Перед глазами кружилось и плыло пронзительно-синее северное небо…

Когда подвели к возку, до Эйды дошло: убьют по дороге. Решили не осквернять стены монастыря, а труп выбросить где-нибудь в лесу. Там, куда везут…

Что с ней сделают⁈ Как убьют⁈

Утопят в Альварене? Сначала милосердно прикончат или… живой? Задушат⁈ Перережут горло? Заживо зароют в землю⁈ Именно так раньше поступали с виновными в прелюбодеянии женщинами. Творец милосердный, а вдруг — повесят⁈

Эйда отчаянно молилась Творцу, чтобы дал силы выдержать. Не закричать. Не плакать и не молить о пощаде. Всё равно не поможет…

И еще — только бы не видеть смерть дочери! Только бы… Творец не может быть жесток — он не такой, как люди! Даже для последней грешницы он найдет в своем сердце хоть толику милосердия, а Мирабелла ни в чём не…

Эйда молилась, крепко зажмурив глаза. Всю дорогу, пока возок трясло и подбрасывало на ухабах.

А когда лошади остановились — едва не потеряла сознание…

Яростно-зеленые глаза и отчаянное лицо сестры — первое, что увидела Эйда, когда ее вытащили из кареты.

И — облегчение на этом лице. Ирия походила на струну — миг назад натянутую до предела. А теперь — отпущенную на волю.

— Творец в своем милосердии не пожелал осквернять стены аббатства подобной…

— Клешни убери, вобла сушеная! Без тебя обойдемся!

Монахиня вмиг оказалась где-то сбоку. А Эйду подхватили сильные руки сестры.

Ирия крепко обнимала исхудавшее тело Эйды, грозила набить морды всему Амалианскому ордену. Клялась, что больше никому и никогда не позволит обидеть «свою маленькую сестренку», даже если они все…

Вскоре Эйда узнает, что Ирия насмерть перессорилась с отцом, мачехой и братом, требуя возвращения сестры.

А тогда, во дворе родного замка, Эйда вдруг отчаянно, пронзительно поняла, что полтора года, разделяющие их с Ирией, превратились в столетия. В неодолимую пропасть.

Сестра никого не предавала. Из-за нее не умирали люди. Она не бросала на произвол судьбы собственное дитя…

И в ее четырнадцать так и осталась в мире, где люди делятся на своих и врагов. А все беды решаются с помощью честной драки.

Ужасы последнего года не сломали, а закалили отчаянную, бескомпромиссную Ирию. Она осталась прежней — только сделалась сильнее. А Эйда так и не вернулась…

Ничто и никогда не вернет честь, доброе имя, возможность хоть изредка (хоть раз в жизни!) видеть собственного ребенка! Никогда больше она не посмеет честно смотреть людям в глаза. Отныне и навсегда — позор семьи. Шлюха, приживалка, не вышвырнутая за порог только из милости.

Отныне и навсегда — никто.

Хуже. Ничто.

Нет, еще хуже. Грязная тень на честном семейном гербе Таррентов.

4

… — Я им сказала: если тебя не вернут — я тоже опозорю семью! Поклялась Творцом, что опозорю. С первым же попавшимся конюхом, что согласится.

Эйда никогда не поверила бы в подобную угрозу. Ирия — слишком горда для такой мести.

Но отец с Полиной и Леоном — поверили. Папа поверил… Даже он.

Если в семье одна падшая дочь — почему второй не повторить ее судьбу? Кровь ведь общая…

— Эйда!

Она вздрогнула, поспешно оборачиваясь. К Ирии… и к Карлотте никто не подошел бы незаметно, а вот к ней…

Он окликнул Эйду с расстояния двух шагов. Ее спаситель. Тот, кто отвел от груди Эйды нож Карлотты. Там, в слепящих снегах, под злой луной.

Он спас Эйду. Без него она давно была бы мертва. Почему же так трудно ему поверить?

— Да, сударь?

Воспитание, вбиваемое с рождения, не позволяет и не позволит обращаться к этим людям по имени, как они просят.

— Что тебе открыло Зерцало Истины?

Название из сказки. Доброй, не имеющей ничего общего с реальностью.

Кто они? Этот человек зовет себя Учителем, но чему и кого он учит? Тех, кто носит длинные белые одежды и просит называть себя по именам?

— Ничего… — Эйда покачала головой. С трудом, но сдерживая слезы. — Это ведь не значит, что с ней что-то случилось⁈ — заледенела девушка.

— Нет, Эйда. Это значит лишь, что в тебе нет Силы.

— Чтобы это узнать, не нужно второй месяц смотреть в Зерцало… — девушка горько опустила голову. — Во мне никогда не было никакой Силы.

— Силы нет, — согласился Учитель. — Но есть еще твой материнский инстинкт. Что он говорит тебе?

— Что моя дочь жива… — Одна слеза все-таки вырвалась. Ползет по щеке. — Больше ничего…

— Ты сможешь узнать ее, если увидишь?

Сможет ли мать узнать собственного ребенка⁈ Да, да, да!!!

Но… как? А если — нет? Как узнать ту, кого ты никогда не видела⁈

— Смогу…

Потому что если — нет, то дальше жить незачем…

— Подумай хорошо, Эйда, — знакомые нотки в мягком голосе. До боли знакомые.

«Подумай как следует, Эйда, не ты ли разбила мою любимую вазу?»

«Зачем ты признаешься? — спросила как-то Иден своим тихим, тоненьким голоском. — Мама так говорит, когда ничего не знает. Если б знала — влепила бы пощечину сразу».

— Да, узнаю, — уверенно подтвердила девушка. Не опуская глаз под проницательным взглядом Учителя.

Странные, чуть суженные глаза. Как у змеи…

— Сестра Марта поможет тебе собраться. Завтра мы едем искать твою дочь, Эйда.

— Вам известно, где она⁈ — на полдороге к двери окликнула его девушка. Все-таки решилась.

Он чуть поморщился… или показалось?

— Известно.

Плотно закрылась дверь, щелкнул замок. Эйду запирают «для ее же безопасности» — так сказал Учитель.

Скоро придет сестра Марта. Они здесь все — братья и сестры. Как в монастыре. Даже называют себя Братством.

Как Учитель смог узнать, где дочь Эйды? Сам посмотрел в другом Зерцале? Он говорил, что зачарованное зеркало — единственное в своем роде. Но Карлотта тоже тогда уверяла, что дочерей не ждет ничего, кроме «выгодного брака».

Во всяком случае, от нее «Учитель» ничего узнать не мог. Карлотте удалось скрыться. Еще там, в Лиаре…

Девушка забралась на узкую кровать, зябко обняла руками колени. Одну привычку Ирии старшая сестра все-таки переняла. Жаль, не самую нужную.

Эйду зазнобило — от тревоги, от предчувствия очередных неотвратимых перемен (к лучшему ли?), от невозможной надежды… И от понимания — ничего в подлунном мире не делается просто так.

Эти люди чего-то хотятот Эйды… или, скорее, от Мирабеллы. Потому что на свой счет старшая дочь Эдварда Таррента не обманывалась никогда. Беспомощна и бесполезна абсолютно. Обуза. Да, довольно хороша собой. Но не настолько, чтобы кто-то хоть пальцем пошевелил ради ее благосклонности. Получить ее тело легко и так. Она не сильнее любой другой бестолковой девицы. А ее чувства отродясь никого не интересовали. И вряд ли заинтересуют — раньше Южное море замерзнет.

Что им нужно? В глазах «Учителя» сегодня промелькнуло… проскользнуло… Подходящее слово, змеиное.

Но эти люди, кто бы они ни были, — единственный шанс. Другого нет. Им, в отличие от Карлотты и леонардитов, Мирабелла хоть нужна живой!

Сила… «Учитель» не в первый раз говорил о ней. Увы, Эйда — не банджарон и даже не шарлатанка. Нет у нее никакой Силы. И взяться неоткуда.

А притворяться можно и не пробовать — чего точно никогда не умела, того не умела. Да и зачем изображать уличную гадалку… если как раз нужна настоящая Сила! Настоящая помощь.

И… Эйда действительно сначала поверила, что Зерцало поможет. Почти как в сказке. В доброй сказке, где всё всегда кончается хорошо. Или хоть что-то.

Куда они отправятся? Искать Мирабеллу… или просто Эйду опять решили сбросить с доски — как бесполезную фигуру? Смертника.

Хуже. От смертника в игре есть хоть какой-то толк.

— Творец, если ты есть… — беззвучно прошептала девушка, — дай мне увидеть и узнать ее, прежде чем меня убьют. Клянусь, я тогда умру счастливой и больше ни о чём не буду тебя молить! Творец, будь милосердным!..