Не любовь. Не с нами

Глава 8. Ирина

Сказать, что я была удивлена, ошарашена, находилась под огромным впечатлением, когда стояла в вестибюле «Золотого тельца», – не сказать ничего.

Шокировало всё: размер, примерно с половину футбольного поля. Неброский и всё же помпезный интерьер. Натёртый почти до стеклянного блеска мраморный пол. Люстра из хрусталя, свисающая головокружительным каскадом с высокого потолка. Во всяком случае, я искренне верила, что под ногами мрамор, на потолке горный хрусталь, а стойка ресепшена отделана драгоценными камнями.

Я стояла у входа, чувствуя себя бедной родственницей, несчастной сироткой, которую отправили в лес за подснежниками, где братья месяцы наколдовали посредине снежного декабря апрель: одновременно радостно, что попала в настоящую сказку, страшно, что всё закончится, ещё и рукавицы дурацкие мешают.

Рядом со мной топталась Нюта, которая чувствовала себя значительно хуже. У меня всё-таки был опыт отдыха в отелях. Не такого размаха, как «Золотой телец», но время от времени мы с Вадимом позволяли себе отели с пятью звёздами в Турции или Египте, иногда отдыхали в лаконичной Европе. Единственный же отдых Нюты – это «отель» наших с Колей родителей.

Зимой Нюта с Колей жили в трёхкомнатной квартире, в типовой панельной пятиэтажке с видом на сопки. Самое отчаянное путешествие, которое они смогли себе позволить за годы брака, – в Питер, на свадьбу к сослуживцу. Понятно, что останавливались при этом не в гостинице класса люкс.

Колёк стоял рядом с Глебом, ничуть не смущаясь происходящим. Цыплаков Николай был своим в любой компании и ситуации. Скорей всего, именно благодаря этой черте характера он нашёл общий язык с Глебом и его приятелями-мажорами.

– Пойдём, – Глеб кивнул нам с Нютой от стойки ресепшена, не забыв предварительно одарить улыбкой, прямо-таки осчастливить администратора – девушку лет двадцати от роду, долговязую и белобрысую, чем-то неуловимо похожую на Лию. Правильней сказать: высокую, стройную блондинку. Однако давать уместные политкорректные характеристики призывно скалящимся девицам не входило в мои планы.

Я изо всех сил старалась не походить на Алису в Зазеркалье и уверенно шагала через вестибюль, представляя, что иду по подиуму. Кидала вежливые взгляды на персонал и небрежные на Голованова, когда тот приобнял меня за талию, ненавязчиво подтолкнул в сторону лифтов и повёл вглубь отеля.

– У нас три сьюта, – сказал Глеб, посмотрел на Нюту, объяснил: – Номер с гостиной и спальней.

– Понятно, – отозвалась Нюта, в уме перекраивая семейный бюджет на ближайшие годы, если им всё-таки придётся оплатить пребывание в «Золотом тельце».

– Ваш номер, – показал Глеб рукой направление, в котором сразу отправились Коля с Нютой.

– И твой, – добавил он, продемонстрировав светлую дверь в противоположной стороне от номера брата.

В подобных гостиницах в номера, учитывая стоимость конкретно этих сьютов, должен сопровождать специально обученный человек в сопровождении духового оркестра. Однако никто с нами не поднялся. Глеб вёл себя расслабленно, словно отдыхал здесь через день. Впрочем, что я знала о нынешней жизни Голованова? Может, и правда отдыхал, а то и жил. Куда-то же он уезжал после попоек с Колей, откуда-то прикатывал на здоровенном внедорожнике.

– Я рядом, – подмигнул Глеб, распахнул передо мной дверь, демонстративно пропустил в номер, изобразив вышколенного лакея.

– Буду иметь в виду, – ответила я, продефилировала внутрь и, остановившись у порога, с наслаждением и сладкой улыбкой закрыла перед Головановским носом створку.

Мне бы очень хотелось рассказать, как вытянулось его лицо, как растерянно он моргал, подбирая с пола челюсть, только ничего подобного не происходило. Глеб лишь одарил меня взглядом свысока, в прямом и переносном смысле, и снисходительной улыбкой – это я успела увидеть прежде, чем дверь захлопнулась.

Интересно, может мужчина вырасти после двадцати восьми лет? Память определённо подводила меня. Каждый раз, сталкиваясь с Глебом вплотную, я удивлялась, насколько он высокий.

Номер оказался большим. Просто огромным! Первое, что я увидела, помимо просторной прихожей, была прошитая лучами солнца необъятная гостиная. Я ходила по полу, наслаждаясь мягкостью ковра, наверняка одновременно из натуральных, высокотехнологичных, не токсичных, антиаллергенных, экологически чистых материалов.

После нашла ванную комнату, зависла минут на двадцать, не меньше, разглядывая убранство. Детали интерьера переливались в свете хрустальных светильников, всё было натёрто до блеска, кипенно-белая ванна отражалась от всех глянцевых поверхностей сразу.

Спальня тоже заставила восхищенно замереть. В центре просторного помещения стояла преогромная кровать, настолько гигантского размера, что если бы я вздумала по ней прогуляться от края до края – это заняло бы несколько минут. Вся моя спальня в Иркутске была меньше, чем одна эта кровать. Там же, в спальне, были панорамные окна, демонстрирующие просто умопомрачительный вид на море.

В немом удивлении я смотрела на то, что видела, и готова была согласиться с любой, самой фантастической версией перемещения во времени и пространстве, поскольку окружающее просто кричало, что я где угодно, но не на Черном море, которое я ненавидела даже больше, чем была влюблена в Голованова.

– Обалдеть… – прошептала я сама себе, медленно подбираясь к окну, не моргая, на полном серьёзе веря, что если закрою глаза – всё исчезнет: кровать, вид из окна, бирюзовый, перетекающий в лазоревый цвет морской глади.

– С ума сойти! – заверещала я, прежде чем с победным кличем индейца запрыгнула на кровать, а после принялась скакать на ней, как на батуте.

Матрас упруго пружинил, гостеприимно принимал моё расслабленное тело, когда я падала плашмя, выпрямлялся по струнке, как только вставала на ноги, и снова обволакивал комфортом, когда растягивалась, раскидывая в сторону руки и ноги.

Я попала в самый настоящий рай! На Фиджи или Виргинские острова, любое место на Земном шаре, которое видела лишь на фотографиях в интернете. Главное – всего-то в нескольких километрах от родительского дома, грязного, многолюдного пляжа, бесконечной толчеи отдыхающих.

Если бы вокруг «Золотого тельца» была не облагороженная территория, прыгали бешеные скунсы, а пейзаж за окном оказался бы галлюцинацией, я бы совсем не расстроилась: сидела бы на упругом матрасе, таращилась в панорамные окна, как в телевизор, чувствуя себя на седьмом небе от счастья.

Казалось, моё восторженное настроение невозможно приподнять хотя бы на градус – нервная система грозила не выдержать переизбытка окситоцина в крови, однако, мне хватило одного-единственного взгляда на прикроватный столик, чтобы вытянуться, как сурикат, и крадучись подобраться к ведёрку с шампанским.

Я не верила своим глазам, просто-напросто не верила. Не могли же при заселении гостей угощать шампанским, стоимостью в три прожиточных минимума в Российской Федерации? Или могли? Несомненно, я понимала, что это не предел возможностей владелицы «Золотого тельца» и его постояльцев, только меня наличие бутылки французского шампанского перенесло от радужного состояния к щенячьему восторгу. Трусливая мыслишка, что, возможно, перед отъездом попросят оплатить лакомство, не остановила. Попросят – оплачу. На шампанское я точно зарабатываю!

Я взяла бутылку в руки, с благоговением покрутила её, убеждаясь, что это не сон, не галлюцинации, как Фиджи за окном. Уверена, что в тот миг сделалась похожа на крысу Рокки из мультсериала «Чип и Дейл спешат на помощь» при виде сыра.

Единственная проблема, которая стояла передо мной в этот момент, было открыть шампанское. Докой, несмотря на приложенные усилия в деле откупоривания бутылок, к двадцати пяти годам я не стала. Вероятность шмальнуть пробкой в зеркало, хрустальные светильники, плазму на стеклянной тумбе, ещё что-нибудь дорогостоящее, была высока. Оглянувшись, я пришла к единственному, показавшемуся мне верным решению – выйти на лоджию и на открытом пространстве побороться с пробкой.

На лоджии вдохнула морской воздух с нотками прохлады. Примерилась к бутылке, поняла, что ставить на стеклянный столик бутылку, – идея такая же сомнительная, как и пытаться раскупорить её среди деталей интерьера, стоимостью дороже моих почек.

Я поставила бутылку на пол, нагнулась, выпятив пятую точку, начала освобождать горлышко от фольги, но не успела добраться до мюзле, как рядом услышала отчётливый стук. От неожиданности я подскочила, едва не выронив шампанское. В панике обернулась и уставилась через боковое стекло лоджии на Голованова собственной наглой персоной.

Ничего себе «комфорт, приватность и уединение», обещанные рекламным буклетом при входе в «Золотой телец»! Я стояла задом к Голованову, примеряясь к бутылке шампанского, как мартышка к очкам, а он, выходит, всё это время мои пляски наблюдал.

– Чего? – фыркнула я, одной рукой вцепилась в бутылку, второй одёрнула юбку, колышущуюся на теплом бризе.

Глеб пробежал наглым, раздевающим взглядом по мне от макушки до кончиков ног и обратно. Скользнул самым кончиком языка по нижней губе, – ни дать ни взять актёр эротического жанра, – а после показал жестами, что сейчас придёт ко мне в номер.

Нужно было проигнорировать жест Голованова, самого его тоже, однако я отправилась к двери, распахнула её в тот момент, когда он собирался стучать. Почти врезалась в него! Отскочила от неожиданности, машинально ещё раз одёрнула подол, отошла на два шага вглубь номера и повторила свой вопрос:

– Чего?

– Давай помогу шампанское открыть, – снисходительно заявил Глеб.

– Без сопливых справлюсь!

– Я видел, да. – Он поднял большой палец в одобряющем жесте, вернее, у Голованова жест точно имел издевательский аспект. – Пить тоже без сопливых собираешься? – продолжил он в том же духе.

– Собираюсь!

– Женский алкоголизм неизлечим, желание пить в одиночестве – первый признак алкоголизма, Цыпа.

– Да что ты?! – не сдержалась я.

Знал бы он, сколько я выпила на первом курсе, пытаясь забыть любовь всей моей жизни, которая не забылась и забываться не собиралась, напротив, стояла рядом, вальяжно засунув руки в карманы светлых брюк, выпростав лишь большие пальцы, всем своим видом показывая, что явилась навсегда.

– Не переживай, я помогу тебе. – Глеб покровительственно положил мне руку на плечо, потом бесцеремонно опустил ниже поясницы, нагло пересекая границы приличия. – Это мой долг, как гражданина и врача.

– Вот спасибо, мил человек! – Я изобразила картинный земной поклон, от души взмахнув рукой и распущенными волосами. Выпрямившись, упёрлась взглядом в глаза Глеба – всегда невозмутимо наглые, – но всё равно успела отметить, как нервно дёрнулся кадык.

Глеб ходил по номеру, будто бывал здесь не одну сотню раз, а ведь, скорей всего, так и было. Пока я страдала от любви в Иркутске, глотая горькие слёзы, он здесь развлекался с белобрысыми долговязыми девицами!

Голованов деловито достал фужеры, взял в руки бутыль, которая заметно уменьшилась в размерах в его ладонях, ловким движением открыл шампанское, наполнил один фужер до краёв, а во второй плеснув лишь на самое дно.

– Не переживай, Цыпа, – поймал он мой удивлённый, не обещающий ничего хорошего, взгляд. – Это тебе. – Глеб протянул мне наполненный до краёв фужер. – А это – мне. – Показал он на почти пустую посуду.

– Силы бережёшь? – растеклась я в ехидной улыбке, намекая на обязательный вечерний банкет с Кольком.

– Хочу тебя пригласить на морскую прогулку, – спокойно ответил Глеб. – Я за штурвалом, не стоит употреблять.

– Зачем? – опешила я.

– На море посмотришь, погода сегодня… – Глеб не успел договорить, как я его перебила с искренним возмущением, помноженным на зашкаливающее удивление:

– Голованов, ты больной? Я море, по-твоему, не видела?!

– Зря. Вечером, когда день заканчивается, с моря доносится прохлада, едва слышен шёпот волн. Лучи солнца, катящегося к горизонту, становятся оранжево-красными, после небо багровеет, растекается особенная благодать.

– Не получится, – упёрла я руки в боки. – На меня такой подкат не действует, – усмехнулась я для убедительности.

«Особенная благодать растекается», «небо багровеет», «доносится прохлада», ещё немного, и стихами заговорит, Сергей Есенин наших дней! Уверена, на безмозглых, долговязых куриц, которых он таскал сюда, романтическая ерунда Голованова действовала, но на меня – нет.

Передо мной стоял самодовольный, бесконечно уверенный в собственной притягательности для противоположного пола, наглый, беспардонный, бессердечный, накачанный тестостероном альфа-самец, а никакой не Есенин.

– Жаль, – спокойно ответил Глеб, совсем не смутившись. Впрочем, чему удивляться, он не смутился семь лет назад в откровенно щекотливой ситуации, сейчас и подавно. – А что на тебя действует, Цыпа? – Глеб упёрся в меня любопытным взглядом, опустил глаза к моим ступням, вздохнул и медленно поднял его обратно к лицу, не забыв меня этим взглядом раздеть. Аж жарко стало!

– Я девушка дорогая, не каждому по карману, – выпалила я избитую, тупую присказку.

После ментального раздевания взглядом я могла думать только об одном – чтобы раздевание произошло наяву. Лучше прямо здесь и сейчас! Горячие мурашки разбежались от спины на шею, руки и внутреннюю часть бёдер. Я машинально облизнула губы, переступила с ноги на ногу в рефлекторной попытке снять напряжение, тяжело вздохнула.

Глеб нагнулся к моему лицу, словно собирался поцеловать, и я уже почувствовала его горячее дыхание, непроизвольно потянулась губами к губам, но он вдруг резко отпрянул со словами:

– Не сомневался в этом.

Через несколько секунд я смотрела на закрытую дверь, переводя взгляд с золотистой ручки на фужер с шампанским, к которому Глеб так и не притронулся. Если так продолжится, то история семилетней давности повторится. В итоге я трусливо улечу в Иркутск, Голованов же останется здесь – почивать на лаврах победителя – а такого в мои планы не входило!

«Не дождётся!» – заявила я мысленно сама себе.

Для пущей убедительности выпила фужер шампанского, потом ещё один, и ещё, пока не опустошила бутыль. Неожиданно для себя я уснула, растянувшись на мягком, сказочно комфортном диване в гостиной, там же, где пила. Проснулась от настойчивого стука в дверь. Голованов?

Курьер из службы доставки «Золотого тельца», тощенький парнишка лет восемнадцати, втащил огромную корзину с цветами, устроил на журнальном столике, игнорируя бардак, который я умудрилась устроить. Гостиную тут же заполнил одуряющий аромат свежих роз – ни дать ни взять, та самая особенная благодать растеклась по сьюту.

«Восемь вечера. Шестой причал», – гласила первая записка.

«Лучи солнца, катящегося к горизонту, багровеющее небо и ужин ждут тебя», – было написано на второй.