Свидетель апокалипсиса

Салов Андрей Владимирович Свидетель апокалипсиса

Экспонат

В жизни молодых туберов из цивилизации протуберанцев наступил радостный момент. Именно сегодня, — в этот день и час, — достигли они того возраста, следующий этап которого будет означать, что они не малые, шаловливые туберы, а взрослые, хотя и юные протуберанцы. Им по праву достается приставка «про», свидетельствующая о том, что они в общих чертах готовы к самостоятельной жизни, не только во внутренних мирах, давно обжитых протуберами, но и во внешнем мире, — еще таком непознанном, таящем в себе массу любопытного. Именно сегодня состоится их первое знакомство с внешним миром, правда не самостоятельное, а при помощи старого и мудрого учителя Лао.

Сегодня им предстояло посетить вселенский музей зла, а также послушать Лао, этого непревзойденного рассказчика, способного своими историями успокоить самого шаловливого и игривого малыша, — тубера.

И вот долгожданный час пробил. По сигналу Лао они, подобно стае светлячков, оставляя за собой пока что короткие, но все же яркие огненные хвосты, горящие негасимым пламенем в холодном мраке космоса, устремились туда, куда звал их учитель, где их ожидало неведомое. Полет был долог и очень труден, но никто и не подал виду, что устал, все крепились, стараясь казаться взрослыми, и оказались во внешнем, ранее запретном для них мире.

Дав немного отдохнуть и отдышаться, их старый учитель начал неторопливый полет по музею, рассказывая много поучительных, грустных, а подчас и страшных историй. Чего и кого здесь только не было: и древние протуберы, их далекие предки, жадно пожирающие себе подобных, и неведомые радиобы, убивающие друг друга радиоволнами, и кремнеорги, и еще множество разных миров и цивилизаций. И всюду было зло, все было наполнено им до предела, казалось еще лишь миг и все оно выплеснется наружу! Зло кипело и бурлило вокруг.

Но летел дальше старый Лао, уводя за собой разом присмиревшую и притихшую ватагу. Вот уже закончился музей, но Лао все не прекращал свой полет, стремясь показать им НЕЧТО.

Вздох разочарования вырвался у заинтересованных протуберов, ожидавших чего-то большего. Экспонат, к которому привел учитель, представлял собой груду каменных обломков-астероидов, плотной массой летящих по кругу. Это они уже видели и раньше у себя дома и не находили в них ничего интересного, к тому же они устали и без прежнего интереса слушали Лао, с нетерпением ожидая скорейшего возвращения домой. И лишь самый крохотный из них, совсем еще малыш со взрослым взглядом, молодой протуберанец по имени Ио, жадно слушал рассказ любимого учителя.

С самого раннего возраста было отмечено, то Ио страдает такой древней болезнью, как излишняя эмоциональность и впечатлительность. Его родители знали, что он обречен, едва перешагнет рубеж от тубера к протуберанцу. Такие, как он, кончали всегда одинаково, стремясь ценой своей яркой, пламенной жизни, растопить холод какой-нибудь крохотной, закованной в ледовый панцирь планеты, не желая понять ни душой, ни сердцем всю бесполезность своей попытки. Он был жив, но уже обречен, даже не подозревая об этом.

Во и сейчас, слушая рассказ старого Лао, Ио отчетливо видел описываемый учителем мир с его обитателями, такими крохотными, что он бы их никогда и не заметил. Но сейчас он их видел, чувствовал их боль и страдания, радость и любовь, он жил их человеческой жизнью, их радостями и невзгодами.

И чем больше рассказывал учитель, тем больше проникал Ио в загадочный мир людей. Вот перед его мысленным взором раскинулась изумительных расцветок планета, такая, — какую он видел в своих детских, радужных снах. На ней, словно муравьи, мельчайшие создания, — люди: со своей радостью и болью. Время от времени тишь и спокойствие планеты нарушали серые дымы, тонкой фатой устилавшие ее.

То были войны, и когда ветер разгонял дым и пыль, глазам Ио открывалась совсем иная картина, — картина разрушенного муравейника. Но эти букашки с ожесточением принимались за восстановление, с тем же упорством, с каким совсем еще недавно истребляли друг друга. Через некоторое время планета вновь принимала опрятный вид и так до следующей бойни. Но постепенно букашки умнели: все реже и реже бутузили они друг друга, перестали распускаться в небесах бутоны ядерных взрывов.

На планете воцарился мир, наступила эра добра и справедливости, не было больше богатых и бедных, хозяев и рабов, чрезмерно счастливых и несчастных людей. Планета изумительно переменилась, в небесах распускались яркие бутоны, целые их букеты, созвездия цветов, но это были не злые цветы смерти, то вздымались к небесам ажурные конструкции красивейших дворцов, построенных людьми и в которых они отныне жили, навсегда покинув грязные и мрачные, серые коробки старых зданий. Понемногу из людей исчезала даже сама память о зле, еще совсем недавно царившем на планете.

Маленькие букашки, — люди вышли в космос, построили как бы из ничего целые чудо-города. Там, где раньше властвовал вселенский холод, люди растили сады. Но пришло время, когда им стало чего-то остро не доставать, что-то озаботило их.

Ио напряг все свое воображение и понял, что остановило радужное течение времени в мире людей. Им стало просто-напросто грустно. Грустно оттого, что они одиноки, что не с кем поделиться всем тем великим и прекрасным, чем владели они. Люди грустили о своих братьях по разуму, затерянных где-то в необозримых космических далях. А вдруг где-то там, в далеком и неведомом мире, умирает с надеждой и тоской во взгляде холодной звездной ночью их далекий брат? Нет, этого не должно произойти, поэтому корабль людей взял курс к неведомым мирам.

Ио отчетливо видел крохотную точку исполинского, по людским понятиям корабля, видел весь его путь. Вот он пересек окраину своего, внутреннего мира и устремился в неведомые дали. Пульсирующая точка звездолета становилась все ближе и ближе. Ио понял все, и страшная догадка кольнула его огненное сердце. Преодолевая миллионы миль, корабль мчался туда, откуда только что прибыл Ио, к протуберанскому музею зла. Вот корабль сблизился с ним и вошел в его пределы. И никто не смог заметить его, настолько он был мал, словно одинокая пылинка в потоке горячего воздуха. Он вошел туда, в самую гущу зла! Жалкая пылинка, что она могла против него сделать! Зло пропитало ее насквозь, зло заполнило ее до отказа, превратив корабль-спасатель в смертоносное оружие… Ио передохнул, неприятно давило голову, но он решил досмотреть до конца величайшую трагедию Вселенной, хотя он и знал заранее, чем все окончится.

Вот корабль, проплутав по музейному лабиринту и не найдя из него выхода, устремился обратно в ту крохотную щель, сквозь которую он проник сюда. Благополучно миновав по каким-то причинам не сработавший заградительный барьер, корабль помчался обратно к планете людей.

А там ждали их возвращения, дорога к планете была устлана цветами. Встречать своих долгожданных разведчиков вышел весь человеческий мир, ликуя, не подозревая об ужасной развязке, ожидавшей их. А потом был ужасной силы взрыв, и планета разлетелась на тысячи осколков, став новым экспонатом в протуберанском музее зла… Ио открыл глаза, но еще некоторое время не замечал окружающий мир, потрясенный своим, показавшимся таким долгим, виденьем. А его друзья туберы, весело крутя огненными хвостами, улетали прочь. Ведь уроки закончились, и учитель Лао отпустил их до новой встречи.

Увидеть свет

«Возьми свое сердце,

Зажги его смело,

Отдай его людям,

Чтоб ярче горело!»

…В холодных просторах космоса, подобно маяку, горит Светляк, освещая призрачным светом дорогу звездолетам, указывая на подстерегающую астронавтов опасность. Ни метеоритные потоки, ни огненные странницы-кометы, ни жадно затягивающие в свои недра черные дыры подстерегали незваных гостей. Сама планета, этот гигантский фонарь, эта горящая в звездном мраке свеча, таила в себе опасность. Несколько столетий назад, она стала бы великим кладбищем межзвездных скитальцев, первопроходцев новых дорог, прервала бы появление на свет многих важнейших открытий.

Долгие столетия проходят звездные пути вблизи небесного маяка. Множество раз предпринимались попытки разгадать тайну небесных огней и звезд, которых нет. Но все попытки были тщетны. Стоило приблизиться на определенное расстояние, как огни начинали тревожно мерцать, предупреждая об опасности. Этот таинственный, мерцающий свет, воздействовал на подсознание, будя покоящееся в его недрах чувство страха.

Один за другим отступали от планеты, названной за свое нереальное освещение Светляком, корабли многих миров, так и не разгадав ее тайны. И осталось на многие века загадкой происхождение несуществующих огней на планете, — мираже. Луч прибора, направленный на это море огней, не улавливал препятствий, его взор спокойно проникал сквозь них. Было проведено множество экспериментов, и все они дали одинаковый ответ, — планеты нет, она не существует, как и не существуют таинственные огни.

Ракеты и спутники, — разведчики, посланные к загадочным огням, бесследно исчезали, что сделало еще более трудным и тернистым путь к разгадке тайны. Навечно вошла планета-мираж в список неразгаданных загадок вселенной.

Летели годы, в мерном течении времени складываясь в века, а разгадка тайны была также далека, как и в тот памятный день, когда одним из звездолетов прямо по курсу была обнаружена несуществующая планета Светляк. Звездолет мчался прямо на нее, тем более что приборы наперекор глазам твердили, что впереди пустое пространство. Но внезапно нахлынувшее чувство тревоги и неведомой опасности, заставило изменить курс корабля, хотя тем самым и значительно удлинить его. И пока корабль не изменил курса, невесть откуда нахлынувшее гнетущее чувство не отступило. Оно также внезапно исчезло, как и появилось, едва корабль миновал странный, светящийся объект.

Но не каждому дано увидеть предупреждающий свет. Невероятно, но планета- невидимка, каким-то образом умела чувствовать добро и зло. Примером этому стала наделавшая в свое время шуму история о пиратах, бежавших с одной из отдаленных и безымянных планет, где они отбывали пожизненное заключение. Сбежав, они захватили небольшой, быстроходный боевой крейсер, с помощью которого собирались продолжить преступный промысел. В погоню за беглецами устремилось два корабля того же класса.

Подойдя на предельно близкое расстояние к планете-невидимке, они заметили тревожный, предостерегающий свет, под воздействием которого изменили курс. А экипаж корабля-пирата, похоже, не видел этого света, или проигнорировал его, ведь приборы показывали прямо по курсу абсолютную пустоту. Дойдя до океана огней, пиратский корабль исчез. Покружившись вблизи светящегося призрака на дозволенной им дистанции, корабли повернули назад, так и не найдя следов беглецов. С тех пор в архиве планеты-призрака появилась еще одна неразгаданная тайна… Шли столетия, мчались мимо планеты-призрака корабли, навсегда отказавшись от разгадки ее тайны. Но однажды случилось событие, нарушившее течение жизни в этом уголке вселенной. Совершенно случайно, одним из земных грузовых звездолетов, следующим с ценным грузом в отдаленную галактику, был найден ключ к многовековой тайне, которому тогда никто не придал значения.

Проходя по предельно близкому маршруту к планете Светляк, на небольшом расстоянии космическое судно обнаружило сигарообразный предмет. Наличие на борту звездолета ценного и срочного груза, помешало изменить курс и исследовать найденный объект. Все, на что был способен корабль, — сделать его снимок. Но то ли благодаря тому, что для съемок был выбран далеко не самый удачный ракурс, то ли от воздействия таинственного излучения Светляка, но снимок получился не совсем удачным. Совершенно невозможно было разобрать, что это, — искусственный объект, или правильной формы астероид.

Прибыв в пункт назначения, экипаж корабля поведал о виденном. В доказательство слов был предъявлен сделанный снимок. По данному поводу возникли две вышеперечисленные версии, причем абсолютное большинство склонялось ко второй, более простой и понятной астероидной версии. Науке уже были известны сотни небесных тел самых причудливых форм. Не исключена была и правильность другой версии. Хотя наличие искусственного тела здесь, вдали от основных звездных магистралей и было маловероятным. Но этим телом вполне мог оказаться контейнер, выброшенный одним из проходивших мимо кораблей, предварительно напичканный какой-нибудь дрянью. Споров возникших вокруг находки хватило ровно на один вечер, а потом о ней позабыли.

Повторное открытие космического скитальца произошло несколько лет спустя. Одним из грузовых судов возвращавшимся на базу, вблизи планеты-призрака был обнаружен объект правильной формы. Вспомнился разговор, происшедший несколько лет назад на одной захудалой планетенке, где речь шла о таинственном предмете, что находится в окрестностях Светляка.

Капитан грузового звездолета «Северная Пальмира» в то время находился на планете Н. и был свидетелем разговора. Он тогда, впрочем, как и все остальные, не придал этой истории никакого значения. И хотя капитан уже давно вышел из того возраста, когда сердце жаждет открытий и каждый обломок сулит в себе тайну, он решил немного отклониться от курса и рассмотреть объект вблизи. Каково же было удивление этого, видавшего всякого на своем веку звездного волка, когда его глазам предстало чудо.

Светясь множеством фосфоресцирующих красок, плыл в никуда сигарообразный корабль. Поражала воображение правильность его конструкции, — не было ничего лишнего. Капитан готов был поклясться, что этот корабль принадлежит неизвестной цивилизации. Он мог с закрытыми глазами, буквально на ощупь распознать корабли всех семи обитаемых миров, входящих в состав Звездной Лиги.

Осторожно, словно боясь спугнуть, приблизился к нему земной звездолет. Едва корабль подошел вплотную к космическому бродяге, как в его борту открылся проход, приглашая землян внутрь.

Часть экипажа «Северной Пальмиры» после предпринятых мер предосторожности, воспользовалась приглашением. Корабль оказался совершенно пустым. Нигде не было обнаружено даже следов пребывания на нем экипажа, не смотря на самые тщательные поиски, предпринятые людьми.

Произведя самый тщательный осмотр, капитан мог с уверенностью сказать, что их находка не является межзвездным кораблем, скорее это небольшая транспортная ракета для межпланетных перелетов. Весь вопрос в том, как она здесь оказалась. Насколько ему известно, на расстоянии сотен парсеков от этого места нет обитаемых планет, а на ближайшей к этому месту, той, откуда они прилетели, вся техника изготовлена земными конструкторами. Найденная ракета не имела аналогов. Кто ее хозяева и зачем они направили ее сюда, в эту богом забытую дыру, и почему она, черт возьми, пуста?!

Вопросов множество, но нет на них ответа.

Отчаявшись найти ответ на свои вопросы, капитан собрал бесцельно блуждающую по кораблю команду, намереваясь покинуть его, приплюсовав его тайну к целому вороху неразгаданных тайн Светляка и всего, что его окружает.

Капитан покидал корабль последним. Уже нога готова была сделать шаг, обрывающий связь человека с неведомыми пришельцами, как что-то случилось! Капитан почувствовал это каждой клеточкой тела. Какое-то чувство сказало ему, — обернись! Повернувшись, он застыл на месте от изумления. Из минуту назад гладкого, матового металла появился хрустальный шар, внутри которого что-то было. На ощупь шар был теплым. От прикосновения человеческой ладони он распался на две части.

Спустя минуту в руках у капитана находилось несколько кристаллокассет. В том, что это именно они, сомнений не было. Кассеты были одним из немногих исключений в развитии цивилизаций. Все обитаемые миры имели их в одинаковом виде, лишь с небольшими вариациями.

Едва земной звездолет отделился от ракеты, как она исчезла, растаяла словно дым. Тревожный взгляд на кассеты. Они на месте. Последний прощальный взгляд на Светляк, и корабль помчался прочь. Планета призрак осталась далеко позади… Вопреки предположениям, расшифровать кассеты не составило особого труда. Они оказались «видео» и теперь отдавали людям заключенные в них картинки.

Кадр сменялся кадром. Перед людьми течет жизнь полная жертв и лишений таинственной планеты. Вот промелькнуло хмурое, промозглое небо с тусклыми пятнами-звездами. По голой, лишенной растительности земле, бродят гигантские, уродливые, серые тени. Веет холодом, мрак давит гнетуще, как в холодной и сырой могиле. Изредка слышится рев, издаваемый одной из серых теней, и вновь все надолго стихает. Первые годы планеты.

Вдалеке мелькнул едва заметный огонек. Серое чудовище настороженно застыло на месте. Огонек приблизился и появился он — тот, кто возник на этой безликой планете. В руках у него ничего нет, и в то же время он горит негасимым светом. Метнулась навстречу крохотному огоньку серая тень, раздался треск, блеснула молния и серое существо, взвыв от боли, бросилось прочь. Огонек, словно прощаясь, последний раз моргнул в ночи и исчез. Спустя некоторое время, пересилив страх, вернулось серое чудовище. Но вот впереди замелькали огни, целое море огней. Они приближаются, и мрачная тварь уходит с дороги крохотных, но сильных и, несомненно, храбрых существ. Приблизившись, огоньки подняли тело своего собрата. Грусть наполнила все окрест. Все дышит ею и лишь наблюдающее за происходящим с вершины холма чудовище проявляет безмерную злобу, смешанную со страхом.

Еще несколько кадров. Вновь появляется звездное небо. Звезд стало больше, а одна с каждой секундой росла, приближаясь к планете. То тут, то там видны силуэты светящихся фигур. Они светятся счастьем, с нетерпением ожидая прилета тех, кто стремится к ним с небес. Но что это? Не сбавляя скорости, корабль врезается в планету на радость серым страшилищам, с аппетитом набросившимся на обломки. Засветились грустью огоньки, недоумевая, почему небесный гость не остановился.

Летят кадры, все меньше на планете омерзительных, вечно голодных тварей, все больше их смертельных врагов, — светлячков. Все также, как и сотни лет назад, холодно взирают звезды с небес, едва озаряя своим призрачным светом этот сумрачный мир. На небе вновь зажглась звезда. Смутная тревога закрадывается в сердца светляков. Неужели их снова не заметят, и опять грянет трагедия? Но почему, почему их никто не видит?!

С ужасом и тоской взирают миллионы глаз на небо, откуда несется навстречу погибели неведомый корабль. В немом молчании светляков, под холодным светом далеких звезд трагедия повторилась.

Промелькнуло еще несколько столетий. По планете разлилось целое море огней. Для чего все это, никто и не помнил. С тех пор, как начали они вот так стоять здесь, отрешенно глядя вверх, сжигая свой внутренний огонь, прошло много-много лет. Но любой, даже самый тусклый и слабенький светляк понимал, что стоят и гибнут они не зря. Так нужно для осуществления великой цели.

Летели кадры, летели века. Вновь, в холодном звездном мире зажглась яркая и живая звезда корабля. Вот она цель! Вот оно предназначение светлячковой жизни, вот ради чего они живут и горят! Дарить другим свет и тепло своей души, спасать кого-то, жертвуя собой, своей короткой, огненной жизнью, ради этого стоит жить и гореть!

И свершилось то, ради чего они горели, гибли, возрождались и снова погибали, испепеленные негасимым огнем огромной души. Корабль изменил курс и вскоре его светящийся след затерялся средь звезд. За первым кораблем последовали и другие, едва завидев мерцающий в ночи тревожный свет Светляка.

Цель понятна и ясна, а потому стоят и поныне стойкие светляки, ярко освещая мир… Промелькнул последний кадр, и все разом стихло. На минуту в задумчивости опустили люди глаза, а когда подняли их вновь, кассет не стало, они исчезли. Но память о том, о чем они поведали, была жива. Навсегда останется в памяти планета Светляк и ее народ с бессмертным огнем в душе!

Альдевега

Жгучая прохлада вод приятным холодком обожгла опаленное беспощадными лучами солнца тело. На смену ослепительному светилу пришел приятный полумрак океанских вод.

Андреас чувствовал, что они где-то здесь, совсем рядом, притаились и ждут его, Андреаса приманки. Ему казалось, что они ждут только сигнала, чтобы начать атаку. И он даст этот сигнал: небольшой аппаратик, больше похожий на блестящую детскую игрушку, чем на сверхсовременный прибор, стоящий кучу денег. И уж тогда, он своего шанса не упустит и хоть одна, акула-мутант, что так ценится там, наверху, будет в его руках. Даже не вся, а только голова, с двадцатью рядами острых как бритва зубов, из которых что-то делают. То ли очень ценные лекарства, то ли сувениры. Не важно, что именно, главное заполучить их.

Прибор включен. Сигналы, подаваемые им, разрезая толщу вод, устремились вперед. Притаившись в одной из трещин подводной скалы, держа наготове атомное ружье, Андреас с нетерпением ждал. Клюнут ли они на приманку, или по-прежнему эти подлые мутанты окажутся хитрее?

По мере того, как время шло, а долгожданные тупые морды все не показывались, Андреасом завладевало отчаяние. Он уже и сам был не рад, что послушался того господина с дурацкой и трудно запоминающейся фамилией, что втянул его в эту охоту, посулив в случае удачи достаточное вознаграждение. Да разве мог он тогда, находясь в крайне затруднительном финансовом положении, отказаться от заманчивого предложения, тем более что полученный задаток не заставлял сомневаться в серьезности этого господина. Какая, впрочем, разница, добыть дюжину простых акул по заказам состоятельных людей или всего одну, пусть она хоть трижды мутант.

Андреас прервал поток воспоминаний, ему почудилось, что в расщелине ближайшей скалы, мелькнуло что-то серое и большое. Руки крепче сжали ружье, а глаза до боли всматривались вдаль, стараясь разглядеть что-то необычное, но все было как и прежде, та же спокойная, безмятежная вода, те же шустро снующие во все стороны косячки маленьких пестрых рыбок. Океан жил привычной жизнью, не обращая внимания на человека затаившегося в его глубинах.

Все тихо и спокойно и Андреасом вновь завладели думы. А что если он все- таки ошибся и все его расчеты встретить именно здесь этих мутантов, не стоят и выеденного яйца, ведь он о них практически ничего не знает. Лишь со слов нанимателя. Нет, тут же гнал прочь эту мысль. Он не мог ошибиться. Все десятки раз выверено еще там, наверху. Его расчеты точны, но почему акулы не появляются, плоха приманка, или хитрые бестии заподозрили подвох? Они оказались не так-то просты и глупы, как он представлял поначалу. Они очень хитры и подозрительны, а вдобавок ко всему еще и кровожадны. Не один он охотился за обещанным вознаграждением, многие старались заполучить его, но не многим удавалось уйти от их зубов в случае неудачной охоты. Андреас не верил, что и его может постигнуть такая жалкая участь, это могло случиться когда угодно, и с кем угодно, но только не с ним. И все же и по его спине частенько пробегал холодок, когда он в очередной раз скользил по тросу наверх к лодке, после неудачной охоты.

Но что это?! Или ему снова показалось, или это действительно она, долгожданная добыча, мелькнувшая вдалеке? Если это акула, то она обязательно вернется и будет неторопливо делать круги над своей жертвой, выбирая подходящий момент для атаки. Ему не показалось. Теперь он отчетливо видел серую акулью тушу в зеленых и красных разводах. Она стремительно проплыла всего в метре от него, обдав тугой волной. От ее мерзкой хари пахнуло холодной злобой и свирепой яростью.

Окажись он на пути у чудища, шансов на спасение практически не было. Но, пока козыри в его руках и короткий ружейный ствол задвигался в такт движениям мутанта. Главное не промахнуться и не ранить хищника, второго выстрела может и не быть. Раненая акула-мутант становится в сотню раз опаснее и мгновенно кидается на своего обидчика.

В тот самый миг, когда хищник стремительным броском заглотил приманку и застыл на мгновение, грянул выстрел. Акула судорожно дернулась и, обагряя океанские воды кровью, пошла на дно. Андреас был на верху блаженства, его выстрел оказался удачным. Акула мертва, он победил, и солидные премиальные за ее голову, считай, у него уже в кармане.

Закрепив ружье за спину, и вынув из специальной кобуры острейший нож, охотник устремился к добыче. Фонтаном брызнула кровь, окутывая акулу и человека багряным облаком, а он все рубил и кромсал. Он обезумел, был пьян от вида крови, ослеплен радостью победы. Опасность заметил слишком поздно. Он отделил голову от туши и повернул туда, где должен находиться заветный трос. Но вместо него он увидел разверзнутую пасть второго чудовища. Андреас успел лишь бросить акулью голову и прикрыть руками свою. И в тот же миг вода обагрилась не менее алой, человеческой кровью и далеко в мировых водах разнесся беззвучный, предсмертный крик, плач вечной души о погибшей плоти. Сквозь кровавую пелену видел он, как акула изготовилась для повторной атаки, как прямо перед ним проплыла обезглавленная туша первого чудовища, как страшилище набросилось на своего собрата, разрывая его на куски. С тупым безразличием отметил он и появление третьей акулы, что без сомнения заметила его, оставляющего за собой кровавый след. Она мчалась к нему. «Все кончено», — подумал человек, перед тем как потерять сознание.

Но он не умер, ему было тепло и совсем не больно. Повернуться не мог, что-то не пускало его, держало мягко и ненавязчиво. А вокруг проплывали величественные океанские просторы и открывающиеся его глазам виды, были один краше другого. Он мчался в прозрачной ракете, наслаждаясь окружающим миром.

Андреас попытался шевельнуться и чуть не потерял сознание. Перед глазами поплыл кровавый туман, напоминая о том, что он не спит и не бредит, что все происходит на самом деле.

Внизу расстилался изумительной красоты город, наполненный блеском изумрудов и рубинов, щедро напоенный солнцем. И он мчался именно туда.

Вот они замедлили ход и миновав защитный колпак города опустились вниз. Андреас остался лежать на горячей мостовой из золотистого песка, а его чудесный спаситель, хрустальная рыбка с волнистым хвостом, помахав на прощание плавником, устремилась в безбрежные океанские просторы, где возможно, в этот самый миг гибнет кто-то еще.

На долю секунды Андреас позволил завладеть собой таким низменным чувствам, как алчность и зависть, желанию разрушить эти сказочные дворцы, превратить их в горы новых, хрустящих банкнот.

Словно услышав его мысли, рядом с ним оказались молодые мужчины и красавицы женщины, от которых нельзя оторвать глаз. Они что-то говорили на непонятном, но красивом и певучем языке, поглядывая на него и укоризненно покачивая головами.

Андреасу стало больно, словно он только что совершил какой-то нехороший поступок, чувство вины было настолько сильно, что он невольно закрыл глаза, чтобы не смотреть в глаза им. А когда у него хватило смелости вновь открыть их, то заметил, что лежит уже не на горячей, прогретой солнцем мостовой, а на прохладной, удобно облегающей тело кровати. У изголовья сидела Она, та самая, что приходила к нему в снах. Он узнал бы ее из тысяч!

Она сидела рядом и что-то ласково, певуче щебетала. От ее слов веяло неземным теплом и покоем, тихой радостью, а может дело вовсе не в них, а в нежных руках, что делали над его искалеченным телом неведомые пассы.

— Кто ты? — еле слышно прошептал он, — кто ты, как тебя звать, откуда ты?

И он замер в надежде, что она поймет и ответит ему.

Она улыбнулась и от этой улыбки стала в сотню раз краше, и заговорила!

— Меня зовут Альдевега, я оттуда, — ее пальчик указал вверх, туда, где мерцали мириады звезд.

И еще долго потом они разговаривали, вернее, говорила она, а он только завороженно слушал. Много было в рассказе чудного и непонятного, но он боялся издать хоть один звук, опасаясь спугнуть чудесное виденье.

— Мы прибыли издалека. Вы видите нашу родину каждый день, каждую ночь, наблюдая в телескопы.

Есть в небе созвездие, что вы называете Большой Летний Треугольник. Оно состоит из трех звезд, — Альфард, Деноб и Вега. В центре его и находится наша Родина, планета Альдевега, в честь которой я и ношу свое имя. На Земле мы оказались не случайно. Вы люди еще малы, совсем несмышленыши, словно дети, играете с опасными игрушками, не думая о том, что рано или поздно они могут погубить вас. Мы прилетели сюда, чтобы спасти, не дать погибнуть цивилизации. В своем развитии мы достигли всего, чего хотели: счастья, гармонии собственного тела, власти над миром, бессмертия, от которого, впрочем, впоследствии отказались.

Как бы человек не любил мир и вечную молодость, наступает момент, когда он чувствует, что изжил себя, и пора уйти. Нас уже давно нет, нет тех юношей и девушек, что окружили тебя на мостовой, нет и меня, — с тобой разговаривает лишь призрак, моя душа, выполняя возложенные на нее функции. Сделав свое дело, исчезнет и она. Ты хочешь спросить меня, чем мы занимаемся здесь столько лет? Разумный вопрос. Мы здесь для того, чтобы избавить землю от зла, наполнить ее Добром. Мы здесь уже более двух тысяч лет.

Да, мой милый мальчик, твоя мысль, дерзкая и непокорная, мелькнувшая в голове, — чистая правда. Тот самый мученик, распятый на кресте людьми много веков назад, существовал на самом деле! Он был нашим капитаном и моим отцом. Его смерть не спасла мир людей, но зажгла во многих сердцах огонь любви и сострадания к близким. На вашей планете очень много зла и очень мало добра. Добро оно ведь хрупкое, оно не может противостоять на равных жестокому миру зла и гибнет, словно южный цветок при дуновении ледяных, северных ветров. Но добро есть, оно по каплям растворено в мировом океане, колыбели человечества и если вы, люди, обнаружите его и сделаете правильные выводы, то сделаете шаг на пути к миру и всеобщей гармонии. Мы решили помочь, и вот уже третью тысячу лет аккумулируем собранное в толще океанских вод добро, концентрируем его в этих камнях, что ты, глупенький, принял за изумруды и рубины. Видишь, как светит добро, словно и нет холодных стен камня. Каждого такого «камня» хватит надолго, чтобы сделать человека счастливым. Рано или поздно вы узнаете, что добро это не духовное, а вполне материальное явление и тогда мы уйдем в небытие, и теперь уж навсегда. А пока мы делаем свое дело, лишь время от времени, подобно инъекции пускаем в атмосферу часть накопленного добра, когда особенно накаляется обстановка, когда вы находитесь на опасной грани жизни и смерти. Но ничего, вы откроете добро, затем россыпи «изумрудов» оставленных нами и тогда вы сможете на веки вечные позабыть о том, что такое зло. А сейчас прощай мой милый юноша и забудь обо мне.

Ее уста прикоснулись к его губам, слились с ними воедино в долгом поцелуе, обдав неземным жаром… Кровь горячей волной прилила к лицу, он увидел ее, серую убийцу, суживающую круги над приманкой. Хладнокровный прицел, выстрел. Акула, дернувшись и обливаясь кровью, стала опускаться на дно. Душа Андреаса возликовала, хотелось немедленно мчаться туда, рубить добычу на куски, но подсознательное чувство удерживало, приказывало ждать. Спустя минуту из ближайшей расселины метнулась еще одна серая тень, набросившись на своего, истекающего кровью сородича. Она рвала его на части острыми зубами, не видя ничего вокруг. Раздавшийся выстрел остановил ее кровавое пиршество, и она, обагряя кровью толщу вод, начала медленно опускаться на дно, рядом со своей добычей. Смерть сравняла их…

С тех пор, в кругу приятелей, Андреас звался не иначе, как счастливчик. Еще бы, добыть сразу двух хищников, сорвать такой знатный куш! Но за глаза его называли чудаком, после такого триумфа уйти в отставку, забросить ружье и погрузиться в книги, пялиться в дурацкую трубу на звезды! Никто не мог объяснить разительных перемен в поведении Андреаса, раньше живого и жизнерадостного, а сейчас хмурого и сдержанного, полюбившего уединение.

Не смог бы объяснить этого и сам Андреас. Просто вернувшись с той памятной и самой удачной в его жизни охоты, он не захотел больше никого убивать. Он забросил былые увлечения и забавы, и, уединившись в небольшом родовом поместье, стал жить тихой, размеренной жизнью, со всем пылом отдавшись двум новым увлечениям, — астрономии и книгам.

А ночью, когда на небе загорались яркие звезды, когда светила полная луна, его сердце щемила тоска. А затем ему снилась она, его Альдевега, с которой он встречался в сказочном подводном мире. Они бродили по призрачным лужайкам, усыпанным золотистым песком, и им было радостно и хорошо вместе, и так продолжалось целую ночь, а когда наступало утро, он не мог ничего вспомнить из чудесного сна, лишь только ее бездонные глаза горели перед его мысленным взором. Он верил и ждал, что обязательно встретит ее, прекрасную возлюбленную, с таинственным и загадочным именем Альдевега, нашептанным ему ночным, ласковым ветром. Он встретит ее и, взявшись за руки, они пойдут вдоль этих берез и тополей навстречу ласковым волнам, навстречу солнцу!

Хрустальные цветы

Один из грузовых звездолетов, что совершают регулярные космические рейсы от Земли до планетной системы ХПМ-14ПР, в связи с поломкой сбился с курса и был вынужден совершить вынужденную посадку для устранения серьезной неполадки на неизученную и неисследованную планету, не имеющую даже названия, под кодовым номером Х722.

Планета оказалась совершенно пустой и безжизненной, приборы не фиксировали ни единой, даже самой крошечной амебы в этом океане беспросветных скалистых гор и тоскливых серых песков. Но не только горы и пески были на этой планете. Все свободное от них окружающее пространство, занимали удивительной красоты хрустальные цветы, чарующие своим совершенством изумленных землян. А самое прекрасное, что было в них, это музыка. Колыхаясь под дуновением еле заметного, почти неощутимого ветра, они издавали чудесную мелодию, забыть которую не хватало ни сил, ни желания.

Поломка корабля оказалась не такой уж серьезной, и уже спустя небольшой промежуток времени корабль стартовал в направлении родной планеты. Но земляне улетали не одни, вместе с ними, сквозь необозримые космические дали мчались и хрустальные, поющие цветы, очаровавшие музыкой, красотой и совершенством людей, заставившие их позабыть один из главнейших космических законов, — не брать с собой ничего, что еще не изучено учеными Земли.

Но любовь к неземным цветам оказалась сильнее страха перед законом, и прекрасные поющие незнакомцы оказались в новом для них мире планеты Земля. Здесь людям удается, минуя все таможенные рогатки и санитарный контроль, вместе с прочим грузом сгрузить и цветы, а затем, также незаметно, переправить их к себе домой.

Вскоре они становятся любимы членами их семей, многочисленными друзьями и просто гостями, что также были зачарованы музыкой и красотой очаровательных пришельцев. Их берегли и лелеяли, чувствуя всем своим существом, что, потеряв их, они потеряют кусочек души, частицу самих себя. Возле прекрасных цветов можно было просиживать сутки напролет, созерцая их совершеннейшую красоту и наслаждаясь волшебной музыкой.

Многие мечтали иметь такие цветы, от желающих не было отбоя, и вскоре хрустальные пришельцы перекочевали во многие дома и семьи, и так прочно вошли в жизнь и быт землян, словно всегда были с ними вместе, с самой зари человечества.

Цветы быстро разрастались и обильно плодоносили. Они созревали, а затем, разлетались на сотни мелких, хрустальных осколков, некоторые из которых отлетали на десятки, а порой на сотни метров. Вскоре во всех домах, в особняках и лачугах землян, произрастали целые поляны хрустальных цветов, свои собственные волшебные оркестры.

Притихла жизнь на планете. Целыми днями просиживали люди у своих импровизированных оркестров не в силах ни на миг оторваться от завораживающей музыки, всецело погрузившись в нее, позабыв обо всем на свете, перестав даже общаться друг с другом. Затихла жизнь на планете, все погрузилось в тишину и спокойствие, убаюканное неземной музыкой. Многие тут же засыпали, под сладкий цветочный напев и никто не хотел просыпаться. Жизнь потихоньку умирала, засыпая под цветочную песнь. И уже спустя год с момента их появления на планете, она уже спокойно спала беспробудным сном, уходящим в вечность. Лишь только кое-где продолжали бестолковый бег и суету созданные людьми киберы, пока и они навсегда не остановились, исчерпав энергию своих батарей, а снова зарядить их было некому.

Планета тихо умерла, канула в вечность и была вокруг только пустота, пустота, дарующая нежную музыку, была смерть с прекрасными и ласковыми объятиями. И только лишь вдалеке, за многие миллионы миль отсюда, стремился навстречу Земле звездолет, с научной экспедицией на борту, посланной для изучения далекой планеты Х722. Одна-единственная мысль жгла их каленым железом и гнала вперед, успеют ли они предупредить землян о том, какая ужасная катастрофа ждет их, или уже все потеряно?

Там, на планете Х722, они поняли все. Там вечным сном в море цветов уснули двое их товарищей, убаюканные сладкоголосым напевом цветов-убийц. Экспедиция нашла гигантские пещеры, несомненно, ранее заселенные разумными существами во многом похожими на древних предков землян. В пещерах находилось большое количество каменных ножей и топоров, а также предметов из грубо обработанного железа. Но главное, это рисунки, ими были испещрены стены пещер и везде на них красовался хрустальный цветок, разве только в самых первых, самых грубых и примитивных изображениях его не было. Но затем цветы заполонили все вокруг.

Вот над планетой промчался ослепительно-белый шар, вот он рассыпался дождем крохотных хрустальных осколков, вот проросли из них первые робкие и несмелые цветы, и возле них остановился завороженный первобытный охотник. Вот цветов становится все больше и больше, вот их уже целые рощи, и растут они прямо в пещерах и вокруг них, застыв в самых причудливых позах, замерли обитатели планеты, многие из них уже спят.

На этом рисунки обрываются, но дальнейшее ясно и без них. Древний мир, древняя цивилизация ушла в небытие, в пустоту, и лишь хрустальные цветы, как ни в чем не бывало, остались, оглашая окружающую их пустоту своим ангельским пением… Вот впереди мерцающая в космическом мраке голубая звездочка родной планеты, жива ли она еще, не постигла ли и ее, печальная участь далекой и чужой планеты?

Разбрасывая снопы огня, опускается звездолет на космодром, утопающий в безжалостных цветах и тишине, полной тишине, сквозь которую просачивается тихая, колыбельная песнь. Определитель наличия органики, прочно застыл на нулевой отметке, и ничто не могло поколебать его величественного спокойствия. Еще заметы застывшие на хрустальных лужайках люди, еще стоят деревья, но это лишь фантомы, всего лишь изображение того, что было когда-то. Пройдет еще совсем немного времени — исчезнут и они.

Увы, они опоздали и прилетели слишком поздно. Здесь осталось все, что они любили, ради чего стоило жить. И они делают свой выбор. Прочь защитные скафандры, долой замки и двери, скорее туда, окунуться в море поющих цветов и навсегда забыться средь них.

«Имею честь представить вам…»

Две сотни лет блуждал звездолет в поисках тех, о ком с зари человечества мечтали люди, — братьев по разуму. Великая мечта гнала вперед к чужому и холодному сиянию звезд, где среди их мертвенного блеска вдруг да блеснет сияние прекрасных человеческих глаз. Двести лет мчались они, повинуясь зову сердца, и вот теперь, по прошествии столетий их корабль достиг заветной цели.

Внизу расстилалась великолепная планета с бескрайней зеленью лесов, необозримой синью морей и рек, с величественными цепочками покрытых снегом гор. Подобные планеты неоднократно встречались за долгое путешествие, но эта была заселена, и не какими-нибудь дикарями уровня каменного века, а высокоразвитыми, разумными существами, создавшими те самые машины, что охраняют теперь их покой. Машины, плоды высокоразвитого ума, вступили в диалог с землянами, перекрыв им доступ в святая-святых, планете своих хозяев. Машины опасались не горстки землян, ни техники, выглядевшей более чем скромно на их фоне. Боялись они человеческого разума, точнее, бактерий мыслей. Именно эту причину назвал головной аппарат-предводитель машин в оправдание вынужденного отказа. Спор с ним был бесполезен, а путь к планете надежно преграждало целое скопище роботов, направивших на потрепанный звездолет жерла разрушительных орудий.

Впрочем, это не совсем так. Доступ землянам был разрешен без промедления. Всего одно условие, но оно оказалось совершенно неприемлемым. Стереть часть памяти. Никто не смог решиться, ведь после этого человек многое забудет, для него совершенно изменится окружающий мир, да и будет ли он после этого человеком?

На зеленой планете давным-давно изжито злое и порочное, стерто само воспоминание о нем. На них, защитниках этого мира возложена обязанность, которую они будут выполнять вечно, — не допустить на прекрасную планету ни единой бактерии, ни единого даже самого крохотного вируса зла. И поэтому землянам, кишащим этой заразой, нет пути вниз. И либо они соглашаются на их условие, либо убираются прочь, а чтобы обратный путь пришельцев не был полон жгучей обиды на так негостеприимно встретивший их разум, машины великодушно указали на небольшую планету, где они смогут найти все, что их интересует. Именно туда после недолгого раздумья землян и проводили роботы гостей. Пожелав им удачи, они умчались к своей планете, продолжая нести бессменную вахту.

Люди остались одни на этой земле. Здесь не было ничего, голая бескрайняя пустошь расстилалась вокруг, ветер пел свою извечную песнь, перенося с места на место мириады золотистых песчинок, строя и разрушая никому не нужные замки. Люди были совершенно одни в этом, богом забытом мире. Впрочем, это не совсем так. Вскоре они обнаружили великолепнейшее здание, неведомо кем и с какой целью воздвигнутое в царстве раскаленного песка. Удивительно сложенные мраморные колоссы на своих могучих плечах несли массивную крышу здания. Словно в помощь их стараниям, со всех сторон подпирал ее целый лес стройных, покрытых резьбой позолоченных колонн. Падающие с небес палящие лучи солнца отражались на лицах гигантов, покорно несущих свою нелегкую ношу через века. Их глаза, устремленные вдаль, вопрошали о чем-то важном. Казалось, пройдет еще миг, и колосс скажет нечто не менее значимое, чем сама бесконечность. Но он молчал, молчал и его напарник. И только солнечные блики, отражаясь от резных колонн, сплетались на их лицах в причудливые узоры.

Здание казалось совершенно прозрачным. Можно было, стоя с одной стороны строения посчитать все завитушки возведенные мастером на колоннах у противоположной его стороны. Они были прекрасны. Так хотелось прикоснуться к ним, погладить, ощутить их тепло. И когда люди сделали это, то заметили, что стены строения имеют и цвет, и прочность подобающие стенам.

Дверь слегка приоткрылась, как бы приглашая их. И они шагнули из душного пекла дня в прохладный полумрак.

Здание было напичкано контейнерами, хранящими в себе информацию об истории развития недоступной планеты. Информации было столько, что с лихвой хватило бы горстке землян для изучения ни на одну сотню лет. Все, к чему они так стремились, было предоставлено в их распоряжение.

Загруженный корабль взял курс на Землю, неся ее обитателям радость открытия и познания нового мира, неведомого и таинственного, но все-таки существующего.

А вскоре корабль пришлось повернуть назад. Дело было в двух малозначительных фактах. Их отсеял центральный корабельный компьютер из мириад, прошедших через него.

Первый, относился к области филологии и искусства, и представлял собой запись монолога неведомого старца, его философское толкование добра и зла, их сложных взаимоотношений и взаимосвязи. Старец предостерегал о пагубных последствиях выбора чего-нибудь одного, предрекал гибель цивилизации, сделавшей подобный выбор. Кому это адресовано? Кого предостерегал он от роковой ошибки? Не своих ли соотечественников?

Второй заинтересовавший людей факт был из области космической навигации. В необозримом прошлом с планеты стартовал звездолет без указания маршрута и цели. Никаких сведений, касающихся его дальнейшей судьбы, обнаружить не удалось.

Назревал вопрос, а нет ли между двумя этими событиями взаимосвязи? Не связаны ли эти два случая прямо, или косвенно, не в них ли заключена тайна планеты Добра?

Необходимо было найти следы стартовавшего с планеты звездолета. Именно в нем, здравый смысл подсказывал искать ключ к разгадке тайны. Но где его искать? В ближайшей черной дыре, наилучшем месте для захоронения того, что должно быть надежно скрыто от посторонних глаз? Версия замечательная, но было одно «но"… Корабль ведь можно отправить и на ближайшее светило. Приходилось верить в удачу, в счастливую звезду. Повезло же им однажды, в столь, казалось бы, безнадежном деле, как поиск обитаемых миров… Чего только не было в ней! Древнейшие звездолеты, боевые монстры, напичканные всевозможными видами оружия, колоссальные скопления мусора. Воистину эта черная дыра, как и родственная ей в околосолнечном пространстве, была величайшей помойкой. Как сказал один древний: «Изучи отбросы мира сего, и ты узнаешь, каким он был, что в нем было хорошего, а что плохого». И если бы он увидел эту свалку, наверняка бы разразился еще большей мудростью.

По мере того, как корабль приближался к ее оконечной точке, росло в людях и крепло чувство уверенности, что это рискованное мероприятие было затеяно ими не зря.

И это свершилось. Запаянный, закупоренный со всех сторон звездолет, напоминал могильник для особо опасных радиационно-токсических отходов. Это был именно тот корабль, без цели и маршрута, что так долго искали люди.

Проникнуть в чужой корабль не составило большого труда. Он оказался совершенно пустым. После нескольких часов бесплодных шатаний, все собрались в командирской рубке. Внимание людей привлекла самая обыкновенная кассета, вставленная во вмонтированный в панель магнитофон. Легкое нажатие кнопки и полилась тихая, ненавязчивая музыка, а вслед за ней раздался голос, заставивший слушателей невольно вздрогнуть…

«Я, Зло, — сын Красной Звезды, имею честь представить вам господина Порока, мистера Хамство, госпожу Измену, мисс Трусость, мисс Разврат, господ Высокомерие, Тщеславие и Свинство, а также прочих господ и прекрасных дам из древнего и славного рода Бед-И-Напастей. Наша история, весьма поучительна и скорбна.

Я — самый старший из десятков моих братьев и сестер. Все мы родились на Красной Звезде и росли счастливыми малышами, не заботясь ни о чем, играли с огненными протуберанцами матери, наслаждаясь бесконечной возней друг с другом. Мы были счастливы и не мечтали о другой жизни. Но вскоре мать-звезда подарила нам новых братьев и сестер. Они были все какие-то странные, начиная с самого старшего Добра и заканчивая крохотной малышкой Лаской. Именно с тех пор и зародилось наше бесконечное соперничество. Оно длилось тысячелетия. Наши отношения никогда не заходили слишком далеко, как правило, ограничиваясь небольшими шалостями и проказами. Хоть мы и были полной противоположностью друг друга, но жили дружно, ведь все мы были детьми одной матери, — Красной Звезды.

Шли века, незримо складываясь в тысячелетия. Мы росли, мужали, нам уже становилось тесно на материнской звезде. Нам требовалась новая игрушка. И тогда звезда-мать создала для нас планету, населила ее различными зверушками от многоногих до совсем безногих, укрыла ее зеленым ковром полей и лугов, приголубила ее синевой бесчисленных озер и рек, наполнив их живительной прохладой.

С появлением планеты у нас появилось интереснейшее занятие. Мы внедрялись в какое-нибудь существо и заставляли его поступать так, как этого хотелось нам.

Шло время. Мать-звезда стала понемногу забываться, все наше внимание поглотила живая планета. Ни я, ни Добро, ни наши многочисленные братья и сестры не мыслили более своего существования вне смешных двуногих существ, — людей. Кто бы мог подумать, что они, такие хилые и беззащитные, станут обладателями высокого разума, причиной нашей погибели. Но это свершилось. Люди открыли атом, расщепили его, а потом добрались и до нас. Началась борьба за выживание, решался вопрос, кто останется, мы или они?

Войны, вызванные нами на планете, следовали одна за другой, унося миллионы жизней, но люди упрямо шли к цели, и крах становился неизбежным. Вот тут-то Добро и все его семейство пошло на предательство. Они открыто стали на сторону людей.

Нас изловили и поместили сюда, в эту закупоренную со всех сторон коробку, из которой невозможно бежать. Кое-кто попытался удрать и избежать всеобщей участи, но было слишком поздно. Корабли людей, окружившие планету плотным кольцом, уничтожили всех. Кое-кто попытался укрыться в семействе Добра, но был выдан и умер мучительной смертью. Нас же, уцелевших, отправили в бесконечный путь в никуда. Жестокий газ-убийца наполняющий эту коробку, не спеша делает свое черное дело.

В отчаянии мы рыдали, просили мать-звезду покарать их, заступиться за нас, но она была слепа и глуха, и только ласково улыбалась, не ведая той ужасной беды, что постигла ее детей.

Мы улетели. На планете восторжествовали люди, не понимая того, что избавившись от всего злого и порочного, оставив лишь добро, они ведут себя к гибели, не понимают той участи животных, что им уготована впереди.

Вот и все. Эта запись сделана для всех и понятна всем. Кто бы вы не были, не допускайте подобного в своем мире, иначе вас ждет катастрофа! Добро и Зло неразделимы!

На этом я, Зло, сын Красной Звезды, мои братья и сестры, прощаемся с вами. Смерть пришла за нами, сжав своей когтистой лапой то, что люди называют сердцем. Прощайте!»

…Щелчок, и магнитофон смолк. Больше здесь делать нечего, кассета поведала миру сокрытую в ней тайну величайшей драмы, происшедшей на планете. Теперь стал понятен сон, что день ото дня снился землянам все те недели, что провели они, блуждая в бесконечных лабиринтах черной дыры. Это был не сон, а явь, каким-то образом излучаемая планетой Добра. Эмоциональный мозг землян стал приемником этого излучения.

Виделась планета, населенная жирными и омерзительными существами, жуткой помеси человека и свиньи. С обличьем человека, но повадками животного. Изо всех инстинктов у них сохранились только два простейших стремления: пропитание и размножение. Целыми днями валялись они в густой траве, или рыжей пыли. Время от времени рот «свинолюдя» разверзался, из ниоткуда появлялся сытный кусок, исчезал в его пасти и долго потом животное, в образе человеческом, его смачно пережевывало. Все это оно проделывало не вставая, приподнимаясь лишь для того, чтобы справить нужду, либо совокупиться с особью противоположного пола, развалившейся неподалеку. Это стадо людей было огромным и наверняка не единственным на планете. Картина их жизни была мерзка и отвратительна, и земляне каждый раз просыпались после этого кошмара с чувством омерзения и подкатывающей к горлу тошноты… Проглатывая миллионы миль, мчался земной звездолет прочь от планеты изжившего себя разума.

Прошло чуть более двух сотен лет с тех пор, как люди повернули прочь от планетной системы, где кружится проклятая планета Добра. На экране Солнечная система. Но что это?! Они не верят своим глазам. Ее невозможно узнать! Вместо положенных девяти блуждало во мраке семь планет, вокруг двух пылающих светил и мощное астероидное поле там, где должна находиться Земля.

Этого не могло быть, но… Приборы все так же бесстрастно называли вещи своими именами: светила, — Солнце и Юпитер, планеты, — Меркурий, Венера… Земли не было!

Повинуясь какому-то внутреннему чувству, метнулся звездолет в сторону ближайшей черной дыры… А вот и то, что они искали, но не желали найти так скоро, оттягивая тяжкий миг встречи: закупоренный со всех сторон корабль. А в нем пустота и лишь одна-единственная, вставленная в магнитофон кассета. Щелчок и чей-то ласковый и грустный голос полился ручейком на оцепеневших людей: «Я, Добро, сын Солнца, имею честь представить вам…»

Посетите Фард-Таир

Есть в созвездии Гидры

Звезда Альтаир,

Есть у этой звезды

Фард-Таир.

Посетите скорей Фард-Таир

У горящей звезды Альтаир!

Вы увидите призрачный мир —

Фард-Таир.

(из рекламного проспекта

трансгалактической корпорации «Фард-Таир»

Подобно заевшей пластинке крутилась в голове у Джеймса, штурмана пограничного звездолета «Аякс», эта простенькая песня из рекламного проспекта трансгалактической корпорации «Фард-Таир», приглашающего посетить одноименную планету. Он там никогда не был, даже ему, штурману пограничного корабля совершить подобную прогулку было бы разорительной роскошью. Но повороты судьбы непредсказуемы. Маленький метеорит, неведомо как ухитрившийся проникнуть за мощную противометеоритную защиту, стал причиной аварии, выведшей из строя один из жизненно-важных агрегатов корабля. Требовался ремонт, причем стационарный, на какой-нибудь пригодной для этой цели планете.

Ближайшее подходящее место, где они смогут произвести ремонт, это Фард- Таир. Конечно, военному ведомству это будет стоить недешево, корпорация наверняка влепит им штраф, это их право. Планета до последнего камушка принадлежит ей, и она вправе диктовать условия, вплоть до полного запрета кораблям, за исключением принадлежащих корпорации, приближаться к ней, что они собственно и сделали на прошлом конгрессе по внеземным владениям.

Но иного пути у капитана «Аякса» не было. До другой пригодной планеты можно и не добраться, а он не вправе рисковать боевым кораблем и жизнями людей, если есть возможность этого риска избежать. Конечно, он получит хорошую взбучку, но это мало волновало Джеймса, уж он то в любом случае здесь не при чем, его обязанность прокладывать курс корабля туда, куда укажут.

Закончив расчеты, Джеймс приятно расслабился в кресле и, закрыв глаза, попытался представить себе Фард-Таир. Но все попытки были тщетны и с самого начала обречены на провал, как можно представить себе то, чего никогда не видел, о чем слышал лишь разрозненные обрывки речей. Люди, запросто отвалившие за посещение Фард-Таира кругленькую сумму, не очень-то торопились делиться так дорого оплаченными впечатлениями, предпочитая хранить их в тесном семейном кругу.

У Джеймса, выходца из среднеобеспеченной семьи, родственников, побывавших там, не было, а самому совершить эту поездку слишком накладно, да и недосуг. Если в самом начале очередного полета он давал себе слово поднакопить до отпуска деньжат, а затем махнуть на Фард-Таир разобраться со всеми его загадками, то по мере того, как полет подходил к концу и приближался очередной отпуск, он напрочь забывал об обещании, данном, впрочем, лишь самому себе, окунаясь в разгул в каком-нибудь недурном земном раю. И так повторялось из года в год. Вот и сейчас, до отпуска оставалось совсем немного. Они уже возвращались на базу и если бы не досадная поломка, у них и в мыслях бы не было изменить курс на Фард-Таир.

Заверещал сигнал, оповещая команду, что корабль входит в космическую акваторию созвездия Гидры. Проверив показания приборов, штурман удовлетворенно хмыкнул, вход-выход из одного созвездия в другое прошел без единой помарки. Что-что, а свою работу Джеймс любил, делал на отлично, поэтому и служил здесь, а не на каком-нибудь захудалом кораблике, курсирующем по внутренним мирам. Дело сделано, можно отдохнуть. До тех пор, пока они не приблизятся к планетной системе звезды Альтаир, корабль поведут приборы без помощи человека, по проложенному им курсу и уж будьте уверены, они никогда не ошибутся.

Покинув штурманскую рубку, Джеймс направился к корабельной библиотеке, где хранилась его слабость, о которой знали на корабле все и частенько подшучивали, — книги на древних земных языках. У него было хобби читать, и этому делу он предавался с не меньшим азартом и увлеченностью, чем работе. Вот и сейчас он листал понравившуюся ему книжицу, — сборник древней фантастики, усмехаясь ее наивности и поражаясь прозорливости ее авторов, живших сотни лет назад и сумевших заглянуть в день сегодняшний… Последующие за этим дни, ничем не отличались друг от друга. Подъем, зарядка, легкий завтрак, затем работа, библиотека, снова немного работы, опять книги, ужин, сон. И только раз в неделю привычный уклад жизни менялся, когда подходила очередь дежурить по кораблю, и приходилось совать нос куда попало.

Вот уже на подходе Альтаир и снова кропотливая, но интересная работа по прокладыванию курса, теперь уже непосредственно к самому Фард-Таиру. Не успел оглянуться, а уже вот он собственной персоной и мчится корабль по его орбите, что категорически запрещалось ТГК. Но иного пути не было. Коридоры, по которым проходили к планете корабли Трансгалактической корпорации (ТГК), держались в секрете и ему были неизвестны. Их еще предстояло найти, а лишняя тысяча другая фунтов к той сумме штрафа, что военному ведомству так или иначе предстоит заплатить, ничего не решали.

Замедляя бег, корабль мчался по орбите, и уже стало видно то, что находилось внизу. Величественные обломки заросших плющом и лианами зданий, пробивались сквозь непроходимые дебри. Время от времени девственные леса сменялись прозрачной голубизной озер и рек, изумрудной зеленью лугов.

Команда «Аякса» собралась у обзорных экранов, завороженная открывшимся глазам чудесам запретного мира.

Раздался едва ощутимый толчок, звездолет преодолел невидимую силовую преграду. Внизу что-то неощутимо изменилось, поначалу Джеймс не мог никак взять в толк, что именно. Но вскоре он понял что, и это заставило его на миг задуматься. Развалины, выступающие из моря зелени, стали совершенно иными, словно их оставили две разные цивилизации. Вскоре эти противоречия забылись, а глаза привыкли к новой панораме. Затем опять толчок, и снова что-то незримо изменилось. Он уже знал, что именно, смутно чувствуя, что здесь кроется какая-то тайна, так ревностно оберегаемая ТГК.

Украдкой покосившись на товарищей, Джеймс не заметил на их лицах и тени удивления. Вот только капитан. Его глаза. Было в них нечто странное. Стало быть, не один Джеймс заподозрил неладное. А может капитан просто думает о тех последствиях, что не замедлят сказаться на нем, после посадки на Фард-Таир?

Ход мыслей прервало появление чего-то знакомого, мимолетное как видение, оно унеслось вдаль, заставив сильнее забиться сердце. Что это было? Он знал, что в укромном уголке мозга хранится ответ на этот вопрос.

Сигнал, раздавшийся почти одновременно с толчком, заставил его отвлечься от раздумий и занять место в штурманском кресле. Корабль вошел в новый коридор, и капитан не хотел его упускать, чтобы еще больше не накалять отношений с ТГК.

Сделав головокружительный вираж, корабль пошел на посадку. Опоры мягко спружинили, двигатели рявкнули в последний раз и стихли. Они были на Фард- Таире… Предложение капитана о выходе за стенку могло, да и показалось абсурдным всем, но не Джеймсу. Он ждал чего-то в этом роде, верил, что тогда, на корабле, не ошибся, капитан действительно увидел Нечто. Предложение капитана поддержали Хеймз и Крезли, пилоты небольших истребителей Ф110, предназначенных для ведения боя, как вспомогательная сила корабля. Причиной, побудившей их принять участие в авантюре, была ее рискованность. Риск был их профессией.

При счете голосов четыре «за» (Джеймс, конечно же, был «за») и три «против», решено было выйти за пределы силового колпака, туда, где по указаниям красочных плакатов их поджидала неведомая опасность. Доктор Янсон, помощник капитана Джордж и второй штурман Уинстон были категорически против подобной вылазки, и в то же время, оказавшись в меньшинстве, наотрез отказались остаться с механиками для ремонта, предпочитая бессмысленный риск с товарищами бесцельному торчанию у опостылевшей груды металла.

Под приглушенное ворчание Уинстона, старого и чрезмерно осторожного штурмана, небольшая экспедиция собралась в дорогу. Взревели двигатели двух небольших десантных ботов и, преодолев силовую защиту специальным ключом, каким владели лишь боевые корабли, они устремились вперед.

Прямо под ними, куда ни глянь, раскинулся океан зелени, и утопающие в нем руины не имели ничего общего с теми, что находились в курортной, только что покинутой ими зоне.

По прошествии нескольких часов назрел вопрос о посадке. Половина горючего была израсходована, а предстоял еще обратный путь. Судя по выражению лица капитана, до намеченной им цели осталось не так уж и много.

Он приказал садиться, и боты принялись пикировать на одну из приглянувшихся развалин, другого места для посадки в этом океане зелени просто не было. Когда люди высыпали наружу, то чувствовалось, что они сильно разочарованы. Столько времени в пути, но ничего страшного, о чем намекали плакаты, так и не случилось. Особенно не скрывали своего разочарования Хеймз и Крезли, им, включившимся в авантюру исключительно ради возможного риска, было скучно. Зелень и руины их не прельщали, Хейз — тот открыто срывал раздражение на ни в чем не повинной машине, вполголоса бормоча ругательства по поводу столь непривлекательной посадки. Затем, прыгнув в кабину, он сообщил, что поищет где-нибудь поблизости более подходящую площадку на земле, а не на этих дурацких развалинах. Разделить с ним компанию вызвался доктор Янсон, не скрывая своего ехидства, поддразнивая и без того весьма раздраженного Хеймза.

Вскоре они скрылись из глаз, но не прошло и двух минут, как от них пришло важное сообщение. Хеймз доложил, что он обнаружил пару прекрасных площадок, как будто специально предназначенных для посадки. И еще одно сообщение передал Хеймз. На него поначалу не обратили внимания, но после неких трагических событий оно заставило задуматься многих. Пилот сообщал, что Янсон, по всей видимости, ослеп, раз ни черта не видит, в то время как он их видит также отчетливо, как свои пять пальцев. После этого он сообщил координаты и свое намерение совершить посадку, дабы доказать ученой мартышке ее слепоту. Затем послышался треск и эфир, до этого кишащий звуками, внезапно смолк.

Напрасно встревоженный капитан кричал в безмолвствующий эфир и звал Янсона и Хейза. Тишина была ответом. Его тревога передалась и остальным, не стало слышно шуток и едких шпилек.

Спустя минуту небольшой корабль мчался туда, откуда в последний раз было получено сообщение. Искать пришлось недолго, разыскиваемый корабль торчал на виду, уютно примостившись между огромным валуном и стволом исполинского дерева. А где же те площадки, о которых говорил пилот? Их не было видно. Может быть, их и не было вовсе, ведь Янсон-то их не видел?! Но нет, вот одна, другая, третья! Что за чертовщина? Хеймз говорил только о двух, и, по всей видимости, попытался сесть на одну из них.

Капитан остановил Крезли, пикирующего прямо на груду обломков. Пилот недовольно поморщился, но ослушаться капитана не посмел, ожидая, какое место для посадки предложит он.

Приказав пилоту зависнуть над этим местом в ожидании дальнейших распоряжений, капитан погрузился в раздумья. Так и замерли они, погруженные в свои мысли, и только Уинстон продолжал безуспешно вызывать пропавших товарищей, но их застывший на виду у всех корабль хранил упорное молчание. Наконец оно было прервано. Капитан задал вопрос, обращаясь сразу ко всем. Он попросил их взглянуть вниз и сообщить, не заметит ли кто-нибудь пригодной для посадки площадки. Их оказалось не мало. Кто насчитал больше, кто меньше. На основании тщательного опроса капитан определил их общее число цифрой восемь. Только после этого он приказал садиться, но ни на одну из найденных площадок, а в промежуток между ними, загроможденный камнями. Спустя мгновение они были на земле, продолжая безуспешно вызывать Янсона и Хеймза.

Уинстона потеряли здесь же. Старого, осторожного астронавта подвело его хобби. Случилось это минутой позже приземления, когда все жадно озирались по сторонам. Самый осторожный из группы, Уинстон, приложив палец к губам, зашагал в сторону от корабля, не обращая внимания на окрики и приказание вернуться. Таким он и остался в памяти. Уже не молодой, суховатый, с застывшей на лице улыбкой, пытающийся кого-то, или что-то поймать. В такой позе он и замер, а когда рука Джеймса коснулась его плеча, она ощутила пустоту. Корабль Хеймза уже терял свои очертания, растворяясь в воздухе. Вскоре он исчез навсегда. А Уинстон еще стоял. Стоял памятником неведомым силам, погубившим его, с тем, чтобы спустя минуты, также бесследно исчезнуть.

Дальше пришлось продвигаться пешком. Начался самый трудный участок пути. Приходилось продираться сквозь непроходимые дебри девственных лесов Фард- Таира. Капитаном строго-настрого было запрещено прикасаться к каким-либо предметам, совершенно неуместным в данном месте.

Причиной гибели их товарищей стали миражи, образы того, о чем человек усиленно думает. Поэтому тогда они все и видели злополучные площадки. Пожелай они увидеть нечто иное, что ж, милости просим. В конце концов, если знать сущность этих существ, как с ними обращаться, то они становятся не страшными, а забавными игрушками. И Джеймс, и Джордж с Крезли, и даже задумчивый капитан нередко забавлялись тем, что, завидев сиреневые камни с золотистым отливом, а именно они оказались виновниками всех бед, создавали образы прекрасных женщин, сказочных замков. Случалось, что жертвами камней становились и звери. однажды на их глазах, трагически обозналась лиса, по всей видимости признавшая в этом камушке жирного, зазевавшегося мышонка.

Несмотря на предпринятые меры предосторожности, на шестой день пути погиб Крезли. Шел сильный дождь, решено было двигаться и ночью, все равно спать в такой ливень не было никакой возможности. Они шли всю ночь напролет, изнемогая от усталости, не прекращая ни на минуту размахивать лазерными тесаками, прорубая дорогу в густом зеленом океане узловатых ветвей и переплетения лиан. А лес скрипел, метался и ревел. Казалось, что где-то в его глубине орет и плачет неведомый и страшный, гигантский зверь. Это представлялось настолько четко, что капитан стал серьезно опасаться, как бы это чудовище не привиделось кому-нибудь. Нервы были на пределе, и поэтому могло случиться всякое.

Первым страшилище узрел Джеймс, затем капитан и Крезли. Оно было ужасным и омерзительным, и смотрело на них налитыми кровью глазами. Казалось, что само исчадие ада преградило им дорогу. Процессия невольно замерла, не смея приблизиться к ужасному виденью. Недовольный голос Джорджа шедшего позади, вывел их из оцепенения. Он был несказанно удивлен внезапной остановкой товарищей и тем, что они пялятся куда-то, где он ровным счетом ничего интересного не видит.

— Что это вы так уставились на этот дуб, словно стадо баранов на дюжину новых ворот, — язвительно спросил он, — если вы и дальше будете так пристально изучать каждый кубометр древесины, встретившийся нам на пути, то, боюсь, мы и за год не доберемся.

Насмешливый тон Джорджа заставил Крезли совершить, как оказалось в дальнейшем, безрассудный поступок. Бормоча под нос ругательства, он сдернул с плеча без толку болтавшийся там уже который день атомный автомат. Короткая очередь распорола ночь, перекрыв раскаты грома. Дробились камни, в клочья разлетались стволы могучих столетних дубов. Страшна была сила оружия, ничто не могло устоять против нее. Рухнуло, как подкошенное чудовище и в тот же миг в сторону людей метнулся зеленый луч.

Упав на колени, Крезли закрыл лицо руками. Сквозь его пальцы заструилась тоненькая струйка крови. Он мучился недолго и вскоре умер, убийственный удар был нанесен точно. А вот и он, убийца, с рваной отметиной в центре оставленной пулей.

Пилота похоронили здесь же, предав тело податливой от дождя земле. А затем они снова шли в ночь и лишь красивый, продырявленный камушек, машинально положенный в карман Джеймсом, напоминал об ужасной и нелепой трагедии. Дождь вскоре кончился и жалкие остатки команды «Аякса», обессилевшие от тяжелой дороги, дождя и холода, не заботясь ни о каких удобствах, завалились спать.

Ласковые лучи взошедшего Альтаира согрели теплом окружающий мир, свернувшихся калачиком продрогших астронавтов. Когда они открыли глаза, то не смогли сдержать вздоха изумления. Всего в сотне метров от них находилось то, ради чего они проделали долгий и трудный путь, потеряли четырех друзей.

Прямо перед ними высилось утопающее в тропической зелени строение с золоченым шпилем, на верхушке которого красовался здоровенный крест. Снова что-то щелкнуло, как тогда, на корабле, в голове у Джеймса. Снова он пытался вспомнить.

Голос капитана объяснил ему все.

— Собор святого Петра, — тихо сказал он.

Во все глаза смотрел Джеймс на то, о чем совсем недавно читал в одной из старорусских книг. Вот где он раньше видел это здание!

Поглощенные созерцанием храма они не могли заметить, как побледнел при этих словах Джордж, как его рука сжала приклад автомата.

Дверь собора оказалась не запертой, и люди шагнули внутрь. Отовсюду, со стен, с потолка, взирали на них задумчивые и загадочные лики неведомых святых. А на алтаре их ждал сюрприз. Им оказался бумажный лист, точнее полист, не боящийся ни огня, ни влаги, ни времени. Он лишь слегка пожелтел, но не потерял отчетливости одного из древних земных языков.

Джеймсу доводилось и раньше читать книги на этом языке, поэтому он без особого труда принялся за перевод. И полилась из его уст запечатленная на бумаге грустная исповедь давно ушедших людей.

«…Мы, земляне, высадились на эту планету в 20… году, спасаясь от ядерной войны, что вот-вот должна была разразиться на Земле. Нас около миллиона. Тепло встретила нас планета, но какой ужасной стороной вскоре обернулось ее гостеприимство! У нас родились дети, и они стали ее первыми жертвами. Мы, отцы, пережили своих детей. Планета сыграла с ними ужасную шутку. Их развитие происходило в пять раз быстрее, чем на Земле. В свои четыре года они становились на вид вполне зрелыми двадцатилетними юношами и девушками, заводили своих детей, так же быстро старились и умирали. До двадцати земных лет доживали единицы, выглядевшие при этом дряхлыми столетними старцами. Виной всему был какой-то вирус, влияющий на генную структуру организма. Мы, старшее поколение, хотели помочь нашим детям, спасти их. Из того скудного запаса, что имелся у нас, мы создали лабораторию, в которой трудились лучшие ученые. Но добиться положительных результатов мы не успели. Смогли установить лишь еще один печальный факт: тот, кто хоть раз, так или иначе соприкасался с воздухом планеты, заражался ее вирусом. Нет, у него не рождались дети мутанты, для этого вирус должен влиять постоянно, такие люди, вернувшись на Землю, просто не могли их иметь вообще! Планета била без промаха по нарушителям ее тишины и спокойствия.

Затем что-то случилось, и лаборатория взорвалась. На ее месте появились «камни-мутанты», отгадывающие желания и убивающие. Убивая, «камень» взрывался, его части разлетались на сотни метров по сторонам, и из них вырастали новые. И ничто не могло помешать им. Они еще более ускорили нашу погибель. Поэтому и оставлена сия рукопись здесь, и еще три ей подобные в других местах. Одна в церкви святого Клемента, вторая в буддистском храме и третья в мечети Мухаммеда, в надежде на то, что когда-нибудь их найдут люди и узнают, что стоит за этой внешней привлекательностью зеленой планеты…

Отец Алексий».

— Наши далекие предки предупреждают нас, потомков, об опасности таящейся здесь. Нужно торопиться на Землю! — сказал Джеймс.

— Нет господа, — раздался позади них голос Джорджа, — никуда вы отсюда не денетесь. Да, вы правы, здесь жили люди, да, эта планета чертовски опасна, но она и чертовски прибыльна, для нас, членов ТГК! Она приносит огромные доходы, и нам наплевать, от чего здесь вымерли люди, никто не должен этого знать!

Джордж стоял позади, широко расставив ноги, уперев в живот приклад автомата, ствол которого был направлен на них. Что-то такое было в его взгляде, голосе, что рука капитана невольно потянулась к рукоятке бластера. Его осторожное движение не укрылось от глаз Джорджа. Шутить он был не намерен.

— Прощайте, капитан, прощай Джеймс, — сказал он и вековую тишину святой обители разорвал грохот атомных очередей, превративших людей в кровавое, бесформенное месиво.

Подойдя к рукописи, Джордж достал из кармана небольшой флакончик. Кислота превратила документ в груду трухи, которую он сдул с алтаря на пол…

Спустя несколько дней Джордж был на корабле, поведав ожидавшим их возвращения товарищам печальную историю экспедиции. Корабль был готов к запуску, а так как ждать больше было некого, он немедленно стартовал, взяв курс на Землю.

Джордж предложил взять первое дежурство на себя.

— Все равно не смогу сегодня заснуть, — виновато улыбаясь, словно оправдываясь, сказал он.

Механики понимали состояние офицера, его желание побыть одному и не стали возражать.

Корабль погрузился в безмолвие, лишь ровный гул двигателей нарушал очарование тишины. Именно к ним и направился Джордж, прижимая к груди нечто, взятое из тайника. Через двадцать минут эта штука сработает и от корабля не останется ничего.

Пять минут на установку и снова в путь, на этот раз в боевой отсек «Аякса», где в полной боевой готовности находились истребители Ф110. До взрыва еще десять минут. Нога привычным движением вдавила до упора в пол кабины педаль газа, и истребитель устремился туда, где его ожидала куча хрустящих банкнот от правления ТГК, великолепный отдых и новое перевоплощение.

Орголинская статуя

Алм Руок, известный скульптор Фаэтона, который день находился в состоянии тягостного раздумья. Причина — рождение первенца. Казалось бы, к чему грусть, когда свершилось все, о чем мечтал. Он стал знаменитостью, его скульптуры красовались в лучших выставочных залах, украшали роскошные виллы самых богатых и именитых людей планеты. И теперь у него появился долгожданный наследник — голубоглазый малыш, ласковый и доверчивый. И такой беспомощный. Он прожил так мало, еще не мог лопотать и только бестолково перебирал ножками и ручонками, приводя в восторг и умиление немолодого отца и совсем юную красавицу-мать. Малыш начинал жить, владея богатством, которое избавит от изнуряющей работы ради куска хлеба и крыши над головой, что в свое время немало осложнило жизнь его талантливому отцу.

Алм не жалел о тяжелых годах. Он прожил жизнь. Было в ней и хорошее, и плохое. Он работал до упаду, испытывал нужду и голод, сорил деньгами и кормил обедами несчетные толпы бедняков. Он любил, был любим. Он творил.

Он думал о скопище ракет, что затаились в логовах-шахтах, брюхах реактивных самолетов, в чревах смертоносных рыб-субмарин, о всем том арсенале смерти, разрушения, готовом в любой миг превратить мир в ничто. Смерть была и над головами, выше прекрасного летнего неба и ждала только сигнала.

Себя Алму не жаль. Орголина и Коан — единственное, что удерживало его в этом безумном и несправедливом мире. Они тоже могут погибнуть как что-то совершенно ненужное. А он не хотел мириться с подобной несправедливостью.

Он думал вот уже который день, не замечая ничего вокруг, приводя в недоумение Орголину, удивленную тем, что он не радуется над кроваткой крохотного человечка. Но облачко озабоченности покидало ее, лишь только взгляд встречался с наивным взглядом сынишки.

«Это только к лучшему, — рассуждал Алм. — Пусть она хоть на некоторое время отвлечется от реалий жизни, а он непременно постарается что-нибудь придумать. И чем скорее, тем лучше».

В другое время вряд ли бы удалось скрыть хоть что-нибудь от своей прекрасной половины, но сейчас она занята сыном, его капризами, и ни о чем не догадывалась.

Вот уже который раз Алм размышлял о Земле, дикой и дремучей планете. Там, на Земле, в окружении кошмарных страшилищ, — динозавров, притаилось обширное поселение фаэтонцев. Окруженное непроницаемыми защитными полями, это государство, названное его основателями в честь одной из фаэтонских богинь Атлантидой, жило обособленной жизнью. Силовые поля защищали поселенцев от всякой мерзости, а отдаление от Фаэтона, гарантировало спокойное существование.

Первоначально Атлантида играла иную роль. Она была тюрьмой для особо опасных преступников. Бежать им некуда, сразу же за силовыми барьерами начинался первобытный лес, из глубины которого днем и ночью доносились шорохи, визги и чье-то глухое урчанье. Но с годами статус Атлантиды изменился. Тюрьмы стали располагаться на соседних с Фаэтоном планетах, где условия не многим лучше земных, а затраты несравненно меньше. Атлантиде грозила участь захолустной колонии, но предприимчивое охотничье агентство дало ей новую жизнь. И хлынули на Землю толпы обладателей толстых кошельков с бластерами и кинокамерами в поисках острых ощущений. Снова расцвела Атлантида. Теперь в качестве превосходного охотничьего угодья. Но со временем охотничий бум пошел на убыль, пока не прекратился совсем. И дело вовсе не в том, что перевелись динозавры на Земле, или любители острых ощущений на Фаэтоне. События, происходящие на родной планете, заставляли на время забыть о забавах. Конфронтация между общественно-политическими формациями достигла апогея. Рвались ранее достигнутые соглашения. На планете было введено чрезвычайное положение, полеты за пределы атмосферы категорически запрещены. Космос притих, лишь изредка в его безбрежных просторах проносился одинокий звездолет.

Крайне редко кто-нибудь из богачей-жизнелюбов откупался астрономически крупной суммой и, получив разрешение, удирал на Землю. Она в представлении многих являлась единственным местом, где можно было избежать всеобщей участи. Но не было абсолютной уверенности в спокойной жизни и на Атлантиде. Жизнь там зависела от Фаэтона. Погибни их родина — они будут в полной безопасности, но порвутся те нити, что удерживают человека в жизни. Гибельного исхода никто не желал так же, как и победы одной из сторон, не сулящей ничего хорошего. Те, кто в это смутное время все же сделали выбор, поселившись на Земле, верили в лучшее.

Алм решил бежать. Небольшая ракета хранилась в ангаре еще с тех пор, когда он был молод и счастлив, когда жизнь казалась розовой сказкой, а звезды манили к себе. С тех пор прошло много лет, но ракета в превосходном состоянии, готовая хоть сию минуту отправиться в далекий путь. Конечно, она, по современным меркам более чем скромна, но вполне вместима для Алма, его молодой жены и сына.

Из снаряжения Алм решил взять только самое необходимое, запас продуктов, инструменты и книги. Этих книг вполне хватит если не на всю жизнь, то уж, по крайней мере, на долгие годы. Он с необыкновенным рвением принялся за осуществление задуманного. Снарядить корабль необходимым, даже самыми редкими и ценными фолиантами, не составило большого труда, ничто в это смутное время не ценилось так дешево, как книги.

Сложнее обстояло с разрешением на вылет. Пришлось немало повозиться, пустив в ход многочисленные связи. В конце концов, хождения по инстанциям прекратились, — заветная бумажка оказалась в руках. И только тогда посвятил он жену в свои планы. Уговаривать ее не пришлось, она сразу же все поняла… Тихо запели ракетные двигатели. Нет пути назад. Сердце подобно птице, казалось, вырвалось из груди но, ударившись о стальные стены, вернулось. Стараясь разогнать боль, унять плачущую душу, Алм во все глаза смотрел на картину уменьшающегося шарика планеты. Это великолепное зрелище, когда все неузнаваемо меняется. В те далекие годы именно полеты за пределами атмосферы заставляли забывать о житейских неурядицах, были лучшим лекарством против усталости и хандры. Полеты приносили ясность мысли, навевали приятные раздумья.

И на этот раз Алму удалось обмануть себя, приглушить бушующий вулкан мыслей и чувств. Счастлив духом кроха Коан, не дано ему богом мук душевных, и он летит в своей колыбели навстречу голубой звездочке — Земле, своей новой родине. Пройдет чуть больше трех месяцев, и автопилот доставит их туда.

Потекли дни, похожие как близнецы, в полной тиши средь звезд, нарушаемой лишь детским смехом, счастливым щебетаньем Орголины, да шелестом книжных страниц. Тихо и неприметно текла жизнь на этом крохотном человеческом островке…

Случилось это в глухую полночь. В то самое время, когда Орголина с сыном легли спать. Лишь Алм оставался в корабельной гостиной, с удовольствием перечитывая понравившуюся книгу. Если бы дано было ему знать, что произойдет минуту спустя! Разве не бросился бы он к жене и сынишке, чтобы спасти их?!

Но злой рок распорядился иначе и тот удар бродяги-метеорита в бок ракеты, перечеркнул его жизнь жирной чертой. Напрасно Алм бился о холодный металл, напрасно взывал к Всевышнему, рвал поседевшие волосы. Металл был глух. Но он продолжал в исступлении кидаться на дверь. Он понимал, что все напрасно, ракета рассчитана на живучесть и поэтому все помещения, куда попал вакуум, герметически закрыты, и он может выйти отсюда только туда, куда захотят его пустить управляющие кораблем машины. А уж они-то сделают все возможное, чтобы сохранить ему жизнь, ставшую ненужной и бесполезной.

Он бился и бесновался, может, минуту, а может и целую вечность. Он ломился в дверь, просил и угрожал, молил небо и проклинал его до тех пор, пока новый удар не потряс корабль, не сбил его с ног.

А корабль мчался вперед, холодный и безучастный.

Но мелькнула спасительная, сумасшедшая мысль: этого не было, это был сон, оставивший после себя сбитые до косточек пальцы. Пройдет минута-другая, и на пороге гостиной появится Орголина с Коаном на руках.

Уставившись на дверь, Алм умолял, заклинал ее открыться и сказать ему да, это сон, страшный, жуткий, но все-таки сон! Минуты шли, а чуда не было. «Неужели, — застучал в висках тревожный набат. — Нет, нет и нет!» Он настойчиво гнал прочь черную мысль. Они живы, конечно, живы, просто еще сладко спят, утомившись за день. Сейчас он сам подойдет к двери, распахнет ее и, тихонечко ступая, чтобы не разбудить, войдет. Он только посмотрит на милую Орголину, еще более прекрасную во сне, поцелует сынишку, вложив в этот поцелуй все свое сердце. И тогда боль уйдет, уступив место тихому счастью.

Он подошел к двери, потянул на себя сначала легонько, затем рванул изо всех сил. Но тщетно. И тогда вся боль, весь ужас потери молотом обрушился на него.

Затем вновь пробуждение и снова сон. Он что-то делал, что-то ел, как-то передвигался, — все это было как в бреду…

Но время — лучший лекарь. Однажды он заметил, что рисунок светил был иным, нежели должен: чужие, холодные звезды тянули к себе ракету. Впереди рдела в непроглядной ночи красноватая звезда, остывшая, холодная по космическим меркам, но вполне жаркая для того, чтобы превратить корабль в ничто. По всей вероятности тот, второй метеорит, повредил мозговой отсек ракеты, лишил управления и заблокировал двери. Стоп! Как он сразу не догадался?! А если это сделал не второй, а первый метеорит? Тогда его жена и сын все еще живы и, также как и он, находятся в заточении, не в состоянии подать ему весточку! Если это действительно так, то к чему мысли о сведении счетов с жизнью? Нужно бороться!

Неожиданно вспыхнувшая надежда захлестнула Алма, и теперь он также горячо молил небо о спасении, как минуту назад призывал кару на свою голову. Он взывал к растущей впереди красной звезде, умоляя отпустить добычу, подарить жизнь его семье, за которую отдал бы не медля ни секунды всю кровь, капля за каплей.

Так, в слепой надежде, в беспрестанных мольбах, протекали последние дни. День ото дня становилась все больше красная звезда.

Прошли месяцы с тех пор, как корабль покинул Фаэтон и вот он у цели, правда, совсем иной, чем хотелось бы. Какое дело звезде до его, Алма мучений? Верить в то, что здесь, в двух шагах от него, за дверью, находятся те, ради кого он жил и живет, но не иметь возможности приласкать их, что может быть печальнее?

«О боги, боги», — звал Алм. Молчали боги. Молчали звезды, а корабль, пожирая последние тысячи миль, несся неуправляемый и неудержимый навстречу всепожирающей огненной пасти.

И тогда Алм проклял. Проклял и небо, и звезды, и всех богов, что были, есть, и будут, проклял все и всех, необъятную вселенную, в которой не оказалось крохотного островка жизни. Проклял людей, толкнувших его к гибели, самого себя за беспомощность. И лишь Орголина и Коан, их светлые и непорочные головы избежали страшных проклятий, что обрушил на всех их отец и муж. Казалось, эти проклятия способны разрушить, обратить в пыль тех, кому они предназначены. Но все также бесстрастно светили безучастные ко всему звезды.

Прервался поток проклятий. Нервное потрясение вновь дало о себе знать, и черная пустота небытия окружила его. Поэтому не мог он видеть, а его душа возрадоваться тому, что произошло. Казалось, неведомые боги были потрясены мольбами и проклятиями, разбужены его бурным призывом. И если бы Алм не находился во власти небытия, был в состоянии осмысленно взглянуть, то его глазам предстало бы то, что подобно целительному бальзаму хоть на миг, но исцелило его страдающую душу. Красная звезда выпустила из своих цепких лап корабль, отдав его более сильной планете…

Прошла ночь, наступил рассвет. Алм почувствовал его не открывая глаз, его простоту и свежесть, а главное тишину. Не слышно ни свиста метеоритов, ни воя работающих двигателей. Корабль остановил свой бег.

Алм был слаб, и лишь движение губ выразило немую благодарность богам, проклятым им. Так и застыл он, глядя в потолок, наслаждаясь наступившей тишиной, под мерный шепот волн близкого моря. Вот сейчас, как только немного утихнет сердце, он подойдет к двери, тихонько откроет ее и прижмет к своей груди утомленных долгой разлукой и всем пережитым, жену и сынишку.

Алм, преодолевая головокружение и противную слабость в ногах, встает и упираясь непослушными руками в стену, подходит к двери. Слабое нажатие и дверь открыла человеку путь. Значит, он на планете, вполне пригодной для жизни, раз электроника сняла свое покровительство. Пройдены те несколько шагов, что отделяли гостиную от спальни, рука легла на холодную сталь новой двери. Но почему, почему вновь так невыносимо защемило в груди? Рука рванула дверь, и Алм оказался в комнате, холодной и пустой. В стене зияла дыра, проделанная метеоритом, и это отверстие, размером со спичечный коробок, мгновенно убило находившихся здесь. Они приняли моментальную смерть, превратившись в хрупкие, стеклянной прочности статуи, рассыпавшиеся на мелкие кусочки при посадке на планету, а может быть еще и раньше, при попадании в корабль второго метеорита, и теперь, подобно снегу лежали под ногами.

В великой скорби Алм пал на колени, собирая в горсть хрупкие осколки. А затем с сухими, полными муки глазами, осыпая поцелуями останки милых существ, на непослушных ногах направился прочь, подальше от железного гроба. Его шаги убыстрялись. Он бежал, теряя силы, падал, вставал и снова бежал.

Ноги принесли его к обрыву: внизу лениво катились волны то ли моря, то ли океана. Эта водная гладь должна стать местом последнего пристанища измученного человека. На мгновение Алм застыл на краю пропасти, раскрыл плотно сжатую, в крови и порезах ладонь и, запечатлев поцелуй на хрупких стеклянных осколках, ринулся вниз…

Солнце стояло в зените, когда Алм вновь открыл глаза. Он лежал на берегу, омываемый ласкающими морскими волнами. Слез не было. Осталась только боль. Боль, заполонившая каждую клеточку тела. И он пошел вперед, туда, где вырисовывались громады пурпурных гор, на которых одна из вершин станет его последним трамплином. И не было вокруг ни одного камня, о который можно разбить голову.

Но вот путь позади и, цепляясь руками и ногами за удивительно мягкий, податливый мрамор, он принялся карабкаться на вершину. Она оказалась метров тридцати, что вполне достаточно, чтобы свернуть себе шею. Внизу, — небольшая котловина, когда-то заполненная водой, а теперь высохшая. Сквозь слой желтоватой воды отчетливо проступало усеянное шипами мраморных наростов дно.

Обрывки мыслей, образов, пронеслись в мозгу за те мгновения полета, что отделяли его от острых шипов. Но смерти не было опять. Словно чья-то невидимая рука поддержала его в метре от цели и тихо опустила. Он даже не почувствовал боли, да ее и не было. «Мрамор» мягко спружинил, погрузив горящее тело в прохладную золотистую воду. Все произошло так, словно и не было десятков метров высоты. Видно боги даровали ему бессмертие, раз он никак не может покончить с собой, как жестоко покарали они его за богохульство, как тонка и изощренна их месть!

Не было сил подняться, открыть глаза, снова был тяжелый и беспробудный сон. Сколько он так проспал, Алм не знал, но встал уже совершенно иным. Он снова полон сил, боль, сводившая его с ума, исчезла, зарубцевалась сердечная рана, уступив место легкой грусти и желанию действовать. Голова как никогда ясна и чиста.

Все прошло, осталась легкая грусть, которую так и не смог исцелить неведомый врачеватель. Возникло лихорадочное желание работать, творить, благо материала, которому позавидовал бы любой ваятель, — пурпурного мрамора здесь несметное количество.

«Работать, работать», — твердил он себе, а в мозгу бесконечной вереницей выстраивалась галерея образов, что предстоит создать и средь них Орголина с вечно живым маленьким человечком на руках.

Поглощенный думами он шел в ту сторону, откуда еще совсем недавно бежал. А вот и обрыв, где совершал он первую попытку сведения счетов с жизнью, и отмель, куда его вынесли морские волны.

Впереди показался темный контур ракеты, его тюрьмы. Могила близких существ, виновник всех бед. Холодом склепа пахнуло от остова. Но ощущение могильной сырости длилось недолго. Алм вошел внутрь и не спеша принялся за работу. Сперва кисти и инструменты, а потом книги вынес он подальше от корабля, словно тот может куда-нибудь скрыться. Так, не торопясь, но и не слишком медля, работал он сутки напролет, спасая все, что приготовил для долгих лет жизни, для далекой и уже почти забытой Атлантиды. Лишь изредка прерывал он занятие, дабы испить желтоватой морской водицы, имеющей вкус апельсинового сока и мгновенно возвращающей силы. А когда закончил работу, то с удивлением обнаружил, что корабль наполовину ушел под воду, хотя поначалу касался ее лишь самым краешком. Он как живое существо, как выброшенная на берег рыба, стремился вернуться в родную и привычную стихию.

Хотелось спать. Хотя усталости не было благодаря живительной влаге, но, несмотря на все изменения происшедшие с ним, Алм оставался человеком и нуждался во сне. А когда отдохнувший размежил веки, первое что бросилось ему в глаза, было то, что он один, а в том месте, где был корабль, лишь глубокая борозда, ведущая к морю.

Нужно что-то делать. И спустя некоторое время, прихватив с собой несколько необходимых в работе резцов, Алм снова отправился в путь.

ОНА стояла у него перед глазами, Алм видел ЕЕ в мельчайших деталях, видел ее так отчетливо, словно она была живая и, улыбаясь, позировала ему. Ее лицо излучало сияние, подталкивало, вдохновляло его.

Резец яростно вонзился в мягкий и податливый камень. Не давая себе отдыха, трудился он до тех пор, пока глазам не предстало совершенство, — его Орголина. Казалось, еще мгновение — и она раскроет замершие в улыбке уста и скажет что-то ласковое.

Но холодна и бесстрастна розовая статуя, никогда ей не разомкнуть губы, не изменить этой пленительной, но такой неживой позы статуи. Видеть ее, близкую и родную и вместе с тем далекую, холодную и неживую было невыносимо. Отчаянье вновь вырвалось наружу, набросилось, оглушило, ослепило, лишило рассудка. Он больше не мог смотреть на свою любимую. Не было сил переносить эту пытку, и Алм, взяв на руки статую, понес ее к кромке моря.

Сомкнулись волны над прекрасной мраморной головкой Орголины, и лишь круги на поверхности напоминали о том, что здесь произошло. Но вскоре исчезли и они, только водная гладь да голубое небо, мраморные скалы да убитый отчаяньем человек остались в этом мире. А потом снова был сон, прямо здесь, у кромки обрыва. И сны его были полны ею, она жила, улыбалась, что-то говорила, протягивая лепечущего малыша.

Едва лучи восходящего светила коснулись человека, как он был уже на ногах. То, что предстало его глазам, всколыхнуло окаменевшее сердце, заставило бешено биться. По волнам, протягивая к нему руки, шла она, Орголина, божественно прекрасная в брызгах золотистых волн, в лучах восходящего солнца. Она была жива и спешила к нему! Он не верил своим глазам, твердил, что это сон, что наваждение исчезнет, прогонял сон прочь, но наваждение не уходило.

Это не сон, но это и не Орголина, лишь точная копия ее, статуя, высеченная из холодного и мертвого мрамора и неведомо как ожившая. И теперь он обнимал живое, но холодное тело. И глядя на нее, его осенила безумная по своей грандиозности мысль: создать на планете свой мир, заселив его ожившими изваяниями.

Алм принялся за работу, высекая из камня все новые и новые статуи, иногда прерываясь, чтобы испить чудотворной воды, подаваемой ему Орголиной, да принять ее нежную, ненавязчивую ласку. Поначалу ласки, пусть даже божественно-прекрасного, хоть и ожившего, но все-таки камня, заставляли его вздрагивать, но постепенно он привык к ним, стал нечувствителен к холоду, чему виной то ли волшебная вода планеты, то ли его огромное желание стать таким же, каким будет весь этот мир. Он чувствовал, что постепенно становится таким же, как и она.

День и ночь сменяли друг друга, а он все продолжал работать, высекая все новые и новые статуи, наделяя каждую из них частицей своей души. А когда Алм почувствовал усталость и уснул полный радужных планов в объятиях милой подруги, снились ему веселые цветные сны, в которых он снова мог смеяться.

Алма разбудил стук. Глазам предстала невероятная картина, его вчерашние творения, вооружившись невесть откуда взявшимися резцами, усердно высекали из скалистых пород мрамора, фигуры подобные себе…

Так протекали месяцы и годы. Его первенцы продолжали начатое им дело, плодя множество себе подобных, а те, в свою очередь, также активно включались в работу. Население планеты неуклонно росло.

Но жизнь на планете не исчерпывалась только бесконечным воспроизведением себе подобных. Создавались великолепнейшие дворцы и храмы, роскошные особняки и крепкие дома-крепости. Все то, что когда-то очень давно видел Алм в ином мире, названия которого он уже не помнил. Он позабыл ту, прежнюю жизнь и лишь иногда, в лунные ночи с особенной страстью предавался работе, стараясь прогнать невесть откуда нахлынувшую тоску. В эти ночи «рождались» поэты. Он стал таким же, как и все, он не знал усталости и нужды в чем-либо, без ума любил Орголину, отвечавшую ему тем же.

Однажды он заметил, что на его планете, оказывается, живут два типа существ, он даже условно разделил их на две группы: «ночники» и «дневники». Ночные, а их было гораздо больше, созданы ночью и трудились чаще по ночам, дневные, соответственно, днем. Ночные из предметов архитектуры тяготели к постройкам тяжелых и массивных сооружений, дневные же отдавали предпочтение постройкам более легким и помпезным. Те, что были рождены ночью, никогда не пили морской воды днем, и наоборот.

За сутки вода менялась дважды: днем она была золотистая и по вкусу напоминала апельсиновый сок, ночью она становилась зеленоватой, и вкус ее был кисло-сладким. Алм только тем и отличался от остальных, что одинаково пил и ту, и другую воду, чем в не меньшей мере заслужил почет и восхищение жителей, нежели своими знаниями и званием «Отца цивилизации». Он был Богом!

И еще одно обстоятельство не ускользнуло от его глаз: между этими двумя группами велась незаметная, но непримиримая война. Об этом он мог судить на основании их жестов и взглядов. А однажды, совершенно случайно, стал свидетелем и проявления их физической вражды.

Это случилось ночью. Он вышел прогуляться вдоль берега, полюбоваться отражением луны в море, вдохнуть свежесть волн. Обычно, в это время ему лучше всего работалось, но сегодня он изменил своим привычкам и решил просто отдохнуть в ночной тиши. Он шел по мокрому, серебристому в лучах луны песку, шел, поддавшись необъяснимой неге и очарованию ночи. И в этот миг услышал крик отчаянья, вопль о пощаде.

Неслышно ступая, Алм приблизился. Осторожно выглянув из-за выступа скалы он увидел сцену умерщвления, без треска ломающихся костей, без крови, но, тем не менее, ужасную, как любая смерть.

Процесс казни был предельно прост. Двое подтаскивали к воде жертву, а третий вливал ей в рот несколько капель морской воды. Этого вполне было достаточно, чтобы навсегда заставить замолчать. Затем бездыханное тело опускалось на влажный песок. Оно бледнело, приобретало серый, мертвенный цвет и спустя несколько мгновений легкий ветерок, словно пух, сдувал с земли то, что оставалось. В ту ночь было казнено более десятка «дневных» и теперь Алму стало ясно, почему их становится все меньше день ото дня.

Затаившись за темным скалистым выступом, он пропустил убийц вперед и с волнением, и невольным трепетом обнаружил среди них и своих питомцев, что высек собственноручно в великолепные лунные ночи. Иных чувств, кроме удивления, он не испытал. Он и сам не знал, куда девались жалость и сострадание к существам, только что погибшим на его глазах. Неужели окончательно зачерствело, стало каменным его сердце, или виной всему эта лунная ночь и пригоршня кисло-сладкой водицы испитая им по дороге? Он недоумевал, как могло случиться такое? Ведь он старался привить своим детищам самое лучшее, а они оказались злыми. Неужели Зло неотделимо от Добра?

Алм побрел назад, чтобы в тиши и уединении родного дома, поразмыслить над этим.

Решение пришло внезапно. Едва забрезжил рассвет и настала пора «дневных», он с удвоенным рвением принялся за работу. «Ночные» в это время тоже не бездельничали, но в отличие от других, не высекали себе подобных, дабы не плодить врагов, а создавали могучие дома-крепости и несколько тяжеловесные, но вместе с тем и грандиозные храмы. Они ждали ночи, когда настанет их черед полнить ряды соплеменников.

Алм работал весь день и опустил резец только тогда, когда светило миновало незримую черту, разделяющую царство дня от царства ночи. Он опасался одного — навлечь на себя подозрения, а поэтому и ночью принимался изредка за работу.

Их взяли дома спустя несколько дней, вместе с Орголиной, в одну из чудных лунных ночей. Не поволокли грубо, как обычные жертвы. Их усадили на разукрашенные изящной резьбой носилки, самые красивые и рослые «ночники» бережно их подняли и понесли.

И снова забытое чувство тревоги проснулось в окаменевшем сердце Алма. Тревога не за себя, никакая вода не могла ему повредить. Тревога за Орголину, — ведь она одно из самых прекрасных и совершеннейших дневных существ! Он обожал ее и боялся потерять.

Его любимая Орголина была в ужасе. Она чувствовала, что приближается туда, где простились с жизнью сотни, а может и тысячи сородичей. Бедное, милое и прелестное создание! Она была еще прекраснее в своем невольном испуге! Руки обвили шею Алма. Она была так беззащитна, что он поклялся сделать все возможное и невозможное, чтобы ни один волос не упал с ее головы, ни единой слезинки не пролилось из этих чудных глаз. В его окаменевшем теле напрягся каждый мускул, руки с силой сжали края носилок, он готов был ломать и крушить все вокруг, убить любого, кто осмелился бы прикоснуться к ней.

Процессия приблизилась к площадке, где осуществлялись казни, и двинулась дальше. Алм почувствовал, как ослабли объятия Орголины, как потихоньку унимается ее дрожь, и у него отлегло от сердца. Еще минуту назад переполнявшая его ярость улетучилась. На смену ей пришло удивление, что все это значит, куда движется молчаливая процессия? Приходилось ждать. Тело снова сжалось в тугой комок. Вскоре долина осталась позади, Алм погрузился в пучину невеселых мыслей, силясь вспомнить ту, давно забытую прежнюю жизнь, что иногда проскальзывала в мимолетных снах. Он силился вспомнить то, что давно забыл, но мозг бездействовал, услужливая память отказывалась приоткрыть дверь в минувшее.

Тем временем процессия, шествующая в волшебном лунном свете, миновала очередной скалистый выступ и оказалась в новой, просторной и глубокой котловине, куда еще ни разу не ступала нога Алма. Тихо опустилась на песок несомая не знающими усталости статуями ноша. Алм, поглощенный бесплодными попытками вспомнить хоть что-то из своего прошлого, поначалу даже не заметил перемены, скорее почувствовал ее, ощутив трепет Орголины, с восхищением и дрожью рассматривающую что-то.

Носилки стояли в окружении молчаливых статуй у ворот великолепнейшего дворца, жилища достойного богов. Не отрываясь смотрел на него Алм, пока до него дошло, что именно о таком дворце мечтал он всю жизнь. В сердце родилась гордость за своих, может и жестоких учеников, но, несомненно, великих мастеров, за созданную им цивилизацию ваятелей. Теперь не страшно погибнуть, ведь он оставил после себя мечту каждого настоящего мастера, не менее талантливых, чем он сам учеников.

Приоткрылись двери блистательного рая, как бы приглашая войти вовнутрь. Двери бесшумно затворились за ними. Навсегда.

Вскоре огромная толпа, окружавшая дворец, стала расходиться. Алм и его милая женушка оказались в тюрьме, равной которой никогда не было и не будет. Убранство, обстановка внутри была под стать наружной части. Вдобавок ко всему, посреди великолепного резного зала бил мощный фонтан, даря прохладу и покой. Алм оказался изолирован от внешнего мира и больше не мог ничего в нем изменить, да и не было желания…

Жизнь шла своим чередом. Летели месяцы, годы. Жители планеты добрались до мудрых книг, оставшихся от прежней жизни их родоначальника, жадно впитывали в себя заключенную в них мудрость. И им уже было мало родной планеты, они рвались к звездам, к иным мирам, влекомые бесконечной жаждой познания.

Для этого нужны звездолеты, те самые, пышущие огнем «железные птицы», на одной из которых много-много лет назад прилетел сюда живой Бог, — их создатель. Нужны корабли, много кораблей, чтобы доставить их к новым мирам. Но где их взять? Вечно живой мрамор отказался им помочь, и их бесконечные эксперименты наплодили лишь гору невообразимых уродов, заселивших морские пучины. И они решили ждать, с тоской и надеждой глядя в небо, ожидая, когда им на головы свалится еще одна «железная птица».

Но однажды случилось страшное и необъяснимое: их солнце, их светило вдруг вспыхнуло, и день за днем его активность росла. Проснулись силы, дремавшие многие тысячелетия, неся смерть всему живому. Невыносимый жар все усиливался. Жители розовой планеты не в силах бороться с огненным зноем, припали к воде, жадно поглощая ее, позабыв о запретах. В течение нескольких дней планета стала мертвой и безжизненной. Вода и солнце уничтожили населявших ее существ, жгучий ветер развеял прах, не оставив и следа. Под действием высокой температуры мрамор принял присущую камню прочность, закрепив на вечные времена творения «бессмертной» цивилизации, случайно возникшей и также случайно исчезнувшей.

Лишь единственное живое существо на протяжении длительного времени не могли одолеть ни вода, ни палящий зной, ни ветер. То был Алм. Его невосприимчивость к изменениям воды спасла его от печальной участи постигшей Орголину. Но солнце сделало свое дело. Оно убило мозг, превратив его в прокаленную жаром мертвую статую. Но прежде чем стать куском обожженного мрамора, он понял ВСЕ, все, что произошло не только здесь, но и ТАМ, он вспомнил все и ужаснулся…

Фаэтон погиб в ядерном Апокалипсисе. Война, вспыхнувшая на нем, в мгновение ока разнесла планету на мириады осколков. Освободившаяся в результате взрыва энергия вырвалась в космические просторы. Фаэтонская трагедия отразилась и на Земле. В результате полученной из космоса колоссальной энергии по всей вселенной возросла солнечная и сейсмическая активность, что, в свою очередь, отправило в океанскую пучину целый мир — легендарную Атлантиду. Наступившее на планете резкое потепление ударило по коренным ее обитателям — динозаврам, они вымерли.

А заряд концентрированной энергии продолжал свой бег. Коснулся он и розовой планеты, ее светила, разбудил дремавшие многие тысячелетия силы, погубившие в конечном счете удивительный мир.

Трагедия Фаэтона стала и трагедией Земной Атлантиды и далекой розовой планеты, названной Орголиной спустя многие миллионы лет капитаном корабля, открывшим эту планету. В честь своей возлюбленной, оставшейся на Земле…

Прошли века. На Земле появился росток разума, он рос и мужал, решал свои проблемы. Потом он шагнул в космос, а затем и завоевал его. Здесь он и столкнулся с удивительным феноменом трех таких разных и таких похожих миров. Речь идет о все том же Фаэтоне, обломки которого блуждают в Солнечной системе, о покоящейся в океанской пучине Атлантиде и планете Орголина с ее прекрасными, розового мрамора горами и хрустальной чистоты водой. Великолепнейшие дворцы и храмы были удивительно схожи, что красноречиво говорит об их идентичном происхождении. Статуи, во множестве своем находящиеся в руинах Фаэтона и Атлантиды, дают четкое представление о внешнем облике тех, кто жил миллионы лет назад, тех, кто ушел в никуда. Но самой удивительной и непревзойденной оказалась Орголинская статуя, — идеальное подобие человека, единственное изваяние среди великолепных храмов и дворцов и полное отсутствие следов существования на планете цивилизации. Даже по прошествии стольких лет, статуя словно живая. Кажется, пройдет всего лишь миг и она раскроет уста, поведав миру об ужасной трагедии, свидетелем которой она стала, о той участи, что постигла некогда цветущие, а ныне исчезнувшие миры…

Тайна отцовской шкатулки

Параллельные миры — что это такое, папа? Впервые я задал этот вопрос, будучи еще подростком, начитавшимся фантастических книг. Отец тогда свел все в шутку. Он и в дальнейшем отшучивался, стоило мне коснуться этой темы, а я еще тогда каким-то образом чувствовал, что он знает нечто, и это нечто заставляло меня снова и снова задавать ему этот же вопрос. Но вновь и вновь в ответ я слышал лишь шутку. Это стало нашим ритуалом: я спрашивал, отец отшучивался.

Первый раз он изменил себе в тот хмурый день, три месяца назад. Я запомнил его навсегда.

Шел нудный, мелкий дождичек и мы с отцом, прикрывшись от непогоды зонтами, прогуливались по забытому горожанами парку. Тоска и какая-то безысходность одолевали меня, бороться с ними становилось все труднее. И вот тогда, чтобы отвлечься, я и задал, уже неизвестно в какой раз отцу тот самый вопрос, ожидая какой шуткой он ответит.

Но шутки не было. Отец впервые серьезно глянул на меня, затем опустил руку на плечо и сказал: «Скоро, сын, ты все узнаешь, а сейчас…»

Отец вдруг стал медленно оседать, лицо посерело.

Его увезла «скорая». «Сердце!» — сказал доктор тогда. Пугая воем сирены редких прохожих, она умчалась, а я остался, и еще долго звучали гулким эхом мои одинокие шаги.

Отца удалось спасти. Вскоре он вернулся домой и все время виновато улыбался, глядя на меня, как бы оправдываясь за то, что напугал своей внезапной болезнью, хотя я уже давно был не маленьким. Затем все вошло в привычное русло, все, за исключением нашего ритуала. Я старался не затрагивать этой темы, опасаясь, как бы она не обострила болезнь. Мы с матерью старались щадить отца, обезопасить, как нам советовал доктор, от стрессов. Мы сделали все что смогли, но однажды отца не стало.

Именно тогда, велением росчерка его пера, я стал наследником всего имущества нашего рода, приличного состояния, нажитого отцом. Я стал полноправным хозяином таинственной шкатулки, единственной вещи в доме, к которой до смерти отца не имел доступа, хотя и знал, что хранит отец там ценные бумаги. Возможно это акции какой-нибудь фирмы, или просто дорогие ему письма. Он всегда так бережно доставал их оттуда, так аккуратно складывал обратно. И теперь я, его сын, являюсь хозяином шкатулки и вправе делать с ее содержимым все, что угодно.

Эта мысль впервые посетила меня спустя пару месяцев после похорон, когда боль утраты понемногу улеглась, затаясь на самом дне сердца, лишь время от времени глухой болью давая о себе знать, когда на глаза попадался какой-нибудь любимый отцом предмет.

Я открыл шкатулку. Там было все то, о чем я и думал. Но не ценные бумаги, не акции привлекли мое внимание, а большой, толстый голубой конверт, на котором значилось мое имя. Внутри его находился конверт меньших размеров, заполненный мелко исписанными листками. Почерк был незнаком, а само письмо адресовано отцу. Вот тут-то я и разглядел небольшую записку с почерком дорогого мне человека. Она была совсем коротенькая и гласила следующее: «Сын мой, здесь, в этом конверте, ты найдешь ответ на вопрос, узнаешь загадку параллельных миров. А теперь прощай и помни, — ты волен распоряжаться этими бумагами, как тебе вздумается. Эдвардс».

Письмо являлось чем-то вроде дневника, переданного отцу неким господином Х., который, судя по всему, был одним из лучших друзей отца. Почтовый штемпель гласил, что письмо отправлено по городской почте не позднее 20 апреля 19… года, ровно двадцать лет назад. А вот и содержание письма заинтересовавшего меня. Письмо немного доработано, отброшен ряд подробностей, мелких деталей.

Это случилось погожим апрельским днем 19… года. Возвращаясь с прогулки домой, я нашел эту штуку. Лучше бы я ее не трогал, а еще лучше — не увидел бы вовсе. Это была заманчивая вещица размером с небольшое куриное яйцо, но не простое, а со множеством граненых ромбиков по всей поверхности. В этот весенний день солнце расстаралось вовсю, и его озорные лучи плясали на гранях. Соблазн оказался сильнее меня. Да, дорогой Эдвардс, я не вынес искушения и нагнулся за ней, взял эту сверкающую штучку в руки бережно, словно ребенка. Это конечно смешно, но я даже погладил ее, словно она была живым существом. А она была и впрямь, как живая, теплая на ощупь, грела руки внутренним огнем, а может, всему виной щедро льющее с небес свои ласковые лучи светило. «Яйцо» имело множество ромбиков, из которых оно и состояло. Ромбики были желтого, зеленого, красного и несколько штук черного цвета. Не знаю, зачем я поскреб ромбики ногтем, поводил по ним пальцем, а затем нажал один из них, — красный. Дальнейшее я не могу тебе объяснить. Я и сам тогда не смог понять, что со мной случилось, и куда я попал. Штуковина обожгла пальцы, и я уронил ее на асфальт. А когда наклонился за ней, то увидел такое, что вывело из себя даже такого невозмутимого человека, как я. Асфальт исчез. Представь себе, его не было нигде! И вообще вокруг не было ничего, что хотя бы отдаленно говорило о нашем городке. Я попал в совершенно незнакомую местность. Вокруг расстилались великие, кое-где выжженные огнем степи, да шумели вдалеке зеленые дубравы.

Я пошел вперед, надеясь узнать, где сейчас нахожусь. Чем дальше шел, тем сквернее становилось на душе. Внезапно я увидел страшных, заросших по самые глаза людей, гнавших перед собой, как баранов, оборванных несчастных, среди которых было много женщин и совсем еще молоденьких девушек. Я с облегчением вздохнул, подумав, что это может быть только местом съемок, и что здесь снимается историческое кино. И все же, как меня угораздило попасть сюда?

Успокоенный собственным предположением я вышел из леса и направился навстречу процессии с намерением узнать дорогу домой. Но уже минуту спустя во все лопатки улепетывал, преследуемый по пятам целой дюжиной бородачей, скачущих за мной на столь же диких и лохматых, как и они сами, лошадях. Нет, этот фильм был явно не для меня и еще минут пятнадцать, пробираясь сквозь чащу леса, я спиной чувствовал холодный металл, хотя меня уже давно никто не преследовал. Нет, это был не фильм, но что же тогда?!

В последующие дни я шел лесом, питаясь плодами деревьев, ягодами да различными корешками, благо их здесь было множество. Наученный горьким опытом, старался не высовывать носа из леса, уверенный в том, что тут я в безопасности и никакие бородачи мне не страшны. Как я заблуждался! Спас меня корень. Я запнулся об него и, чертыхаясь, полетел на землю. И в это же самое время, что-то просвистело над головой и впилось в дерево. Спустя мгновение после, в общем-то, удачного приземления, я заметил фигуру удирающего бородатого оборванца. Это был какой-то бродяга, разбойник-одиночка, что позарился на мой наряд, мало пострадавший во всех этих переделках.

Стало быть, и лес не так уж и безопасен, и здесь нужно опасаться за жизнь. С этой мыслью я вырвал из дерева копье, что чуть было не пригвоздило меня к нему и, держа на плече, отправился дальше. За время, проведенное здесь, я ни разу не брился, и у меня отросла небольшая бородка. Кроме того, я давно не умывался, одежда в меру перепачкалась, так что теперь я мог запросто сойти за обитателя дикого мира.

Лес кончился, и я оказался возле какого-то городка, окруженного высоким бревенчатым частоколом, за которым виднелись дома. В одном месте надо всем возвышались золотые купола церкви. В город беспрепятственно входили люди, обычно группами, но иногда и поодиночке. Тут были и конные, и пешие, и повозки всех мастей. Разношерстный люд валил в обе стороны, но большая часть все же шла в город.

Соблюдая все возможные меры предосторожности, я вышел из леса на дорогу, ведущую в город и зашагал по ней. На меня никто не обращал внимания, и я без хлопот проник в город, где раскинулся и шумел базар. Чего здесь только не было!

Эдвардс, ты знаешь, что по роду работы я очень близко знаком с древними, умершими языками, даже без лишней скромности могу сказать, что в этой области добился неплохих результатов. Так вот, благодаря знаниям, я мог понять практически все, о чем говорили и не только понять, но сносно говорить самому, что для чужеземца, за которого меня здесь, вне всякого сомнения, принимали, было неплохо.

На базаре торговали, чем только можно, но ничто уже не прельщало меня. Я увидел ЕЕ! Она стояла на помосте, сгорая под липкими взглядами зевак, прикрыв руками наготу, с тоской обреченного человека взирая на толпу. Она была похожа на маленького затравленного зверька, и сердце мое обливалось кровью при виде того, как бесстыдно пожирает ее глазами толпа похотливо улыбающихся зевак. А продавец без умолку расхваливал ее прелести, стараясь сорвать по возможности большую цену за товар. Я медленно, спотыкаясь, душимый холодной яростью, пошел прочь от проклятого места. А вокруг творилось то же самое, еще в нескольких местах бурно происходили подобные торги. Женщины с малыми детьми, совсем еще юные девушки, полные сил угрюмые мужчины, все они были пленниками, некогда свободные люди, а теперь рабы, все они продавались.

Ноги помимо воли вернули к той, что покорила меня. Она обвела печальным взглядом глумливо горланящую, плотоядно улыбающуюся толпу, нашла мои глаза и прочла в них сокровенное, что таилось в их глубине. Ее глаза на какой-то краткий миг зажглись надеждой. Она смотрела на меня и верила, что я обязательно спасу ее. А я умирал от боли и стыда, что я, одетый как чужеземный принц, не имел за душой ни гроша.

Конец моим страданиям положили громкие крики, предупреждающие об опасности. Народ, запрудивший двор, в панике засуетился. Торговцы в спешке тащили в амбары выставленное на продажу добро, туда же загоняли рабов, а подчас прятались и сами.

Город готовился к битве. Спустя минуту железные решетки ворот сомкнулись, пропустив последних спешащих в город людей, преградив стальными прутьями путь врагу. Двор опустел, вооруженные люди, будь то мужчины или женщины, заняли места у бойниц на крепостной стене. Лишь небольшой отряд отборных воинов, по всей видимости, дружина местного правителя, остался охранять крепостные ворота, опасаясь вылазок неприятеля изнутри. Ведь неизвестно, сколько вражеских лазутчиков проникло в город под видом торговцев, зевак и не сделают ли они попытку открыть ворота?

А вот и неприятель. Солидное войско. «Интересно, по зубам ли ему будет одолеть сей орешек?» — думал я, находясь в каком-то странном оцепенении, словно меня это вовсе не касалось, словно о моей жизни не было и речи, и ничто ей не угрожало. Чтобы не привлекать к себе внимания, я отправился под один из навесов, где и застыл, поглощенный раздумьями.

А бой кипел. Со всех сторон неслись яростные вопли дерущихся. Время от времени с крепостных стен во двор падали изрубленные мечами, пронзенные стрелами и копьями тела.

Одна шальная стрела едва не сделала меня калекой, просвистев возле самого уха. Похоже, битва достигла критической отметки. Дрались уже не только на крепостных стенах, но и на городской площади. Враг проник в город через пролом в стене, тем самым решив исход сражения в свою пользу. Жители городка, подвергнувшегося нападению, да и все, кто в данный момент в нем находился, станут рабами. А эти несчастные, что томятся сейчас в амбарах в ожидании своей участи, неужели они снова будут собственностью, только на этот раз более жестоких хозяев?

А как же она, его единственная? Неужели и ею завладеет узкоглазый дикарь? Нет, я этого не допущу и пока жив, — ни один не притронется к ней, не обидит. И пока в голове моей подобно молнии проносились эти мысли, я мчался к амбару, куда запер ее былой хозяин.

Возле амбара уже хозяйничали трое, сбивая огромный замок, прикрывающий доступ к чужому добру. Одного я заколол сходу, тот даже не понял в чем дело и лишь по-поросячьи хрюкнул, и, ловя воздух ртом, свалился на землю. Двое его товарищей поначалу бросились наутек, но затем, разглядев, что на них напал всего-навсего один человек, бешено размахивая мечами, кинулись на меня. Боковым зрением я успел заметить, как к месту драки спешат еще двое, привлеченные криками. Отступать было поздно, да и некуда. Город доживал последние часы, впереди меня враг, позади тоже, а здесь была ОНА!

Бой был скоротечным. Одного я уложил первым же выпадом и в душе возликовал, но второй, извернувшись, так рубанул мечом по древку копья, что в руках у меня вместо грозного оружия остался лишь жалкий обломок дерева. А дикарь, озверело глядя на меня, уже занес для последнего удара меч и холодная ухмылка победителя, застыла в уголках его раскосых глаз.

Смерть близка. Один единственный миг остался до ее прихода. Я видел ее, — костлявую и страшную, но, тем не менее, такую желанную, что избавит меня от заполонившей сердце боли, избавит от всего. Не было сил закрыть глаза, и я смотрел, как меч медленно, словно в замедленном кино, опускается мне на голову все ниже и ниже. Но что это?! Почему убийца так смотрит на меня? Почему в его взгляде непередаваемый ужас? Почему его губы побелели и дрожат? Двое его дружков, в ужасе побросав оружие, бежали прочь, что-то страшным голосом крича на ходу. Пятясь и спотыкаясь, не сводя с меня расширенных глаз, уходил и незадачливый убийца, его губы непрестанно шептали, то ли молитву, то ли заклинание. В его лице не было ни кровинки, а затем он побежал.

Я обернулся узнать, что так сильно напугало их, не пора ли и мне последовать их примеру? И тут заметил то, что привело их в ужас, а меня в недоумение.

Амбарный замок, находившийся на уровне моей груди, был разбит вдребезги и валялся на земле рядом с поломанным от удара мечом. Замок был разрублен дикарем, при этом меч прошел по крайней мере через половину моего тела, не причинив никакого вреда. Теперь мне стало ясно, почему убийцы так шустро бросились наутек, по всей видимости, приняв меня за дьявола, или другое, не менее страшное сверхъестественное существо.

Ну и черт с ними! Нужно делать то, ради чего я, рискуя жизнью, спешил сюда, благо теперь замка преграждающего доступ к самому главному и заветному сокровищу не было.

Я вошел в амбар, и люди в испуге шарахнулись от меня, страшного в залитой кровью одежде. Несчастные сбились в кучу и испуганно причитали, но мне сейчас было не до них. Мои глаза в полутьме искали ее. Я встретил ее взгляд. Мои глаза сказали ей: «Иди», и она пошла за мной, спокойно и безропотно, ни тени страха или недоверия не увидел я в ее взгляде. Глаза светились любовью и преданностью, и я в очередной раз поклялся, что пока в груди бьется сердце, а по сосудам струится кровь, с ее головы не упадет ни один волос, и ни одна хрустально-чистая слезинка не блеснет в уголках прелестных глаз.

Так мы и шли: впереди я, а за мной она. Мне казалось, что я даже вырос в размерах, стал неприступной скалой оберегающей ее. Мы беспрепятственно вышли из города, ни одно копье, ни один дротик не были брошены в нашу сторону. Более того, едва завидев нас, дикари в ужасе разбегались. То ли обагренный кровью наряд и зажатый в руке массивный дикарский меч, то ли распространенная позорно бежавшей троицей весть, что я сам дьявол в облике человеческом, и что оружие меня не берет, — помогали нам.

Мы вполне благополучно миновали утопающий в крови и слезах город и скрылись в лесу. Вскоре его зеленый покров приглушил, а затем и вовсе скрыл вопли и крики, доносившиеся с места ставшего адом, где совершенно случайно я встретил ЕЕ.

Знаешь, Эдвардс, в лесу, я впервые прикоснулся к ней, и это было ужасно! Не знаю, как я вынес это, а она, бедняжка, ей стало так плохо! Наши руки спокойно прошли сквозь друг друга и ощутили пустоту! И тогда я впервые с ужасом осознал, что мы с ней такие разные! Мы из чуждых миров и никогда не сможем быть вместе!

Я впал в отчаяние, не зная, что делать, что предпринять. Но безумная надежда на лучшее толкала вперед, надежда на то, что мы вместе вернемся в мой мир, будем жить в небольшом домике, по соседству с тобой. Я буду любить ее такую, какая она есть, любить до последнего вздоха. Но вот захочет ли она пойти со мной после того, что произошло? Я заглянул в ее глаза и прочитал в них ответ: любовь и немую мольбу. Ее глаза кричали: «Не покидай!»

Я будто заново родился! Несколько дней уверенно вел ее по лесу, останавливаясь лишь для того, чтобы она немного отдохнула и подкрепилась, чтобы отошли уставшие от дороги стройные ножки. Сам я ни в чем подобном не нуждался, позабыл про сон и отдых, стараясь сберечь мое счастье.

Не знаю как, но я нашел эту штуковину посреди заросшего высокой травой поля. Она излучала нежно-голубое сияние.

Обняв пустоту, которой была любимая, я, повинуясь какому-то внутреннему чувству, нажал один из ромбиков зеленого цвета. Ты знаешь, я очутился у себя дома, и что самое главное, со мной была ОНА! Моя единственная. Я по-прежнему не мог обнять ее и поцеловать, но теперь я знал, что мне нужно делать, я разгадал тайну попавшей в мои руки удивительной штуковины. Я решил найти ее хозяев. Раз они такие всемогущие, что могут управлять временем и пространством, то легко смогут помочь мне в беде.

Я нажал желтый, самый верхний ромбик. Они сами появились у меня. Рассказали очень много интересных вещей, о которых я постараюсь поведать тебе. Наша планета, имеет несколько параллельно развивающихся цивилизаций. Первоначально их было четыре, но затем одна из них погибла. Все они живут на планете одновременно, только в разных измерениях, да и уровень развития у всех разный. Первая цивилизация та, что перестала существовать, была основана на войнах, ее народы вообще не знали, что такое мир, и они уничтожили сами себя. Вторая цивилизация, — та самая, где я нашел любимую, стоит на пути преимущественно войны, но со временными периодами мира. Эта цивилизация также обречена, только агония ее будет длиннее и мучительнее. Наша цивилизация, — третья по счету. Наш путь, уровень длительного мира со сравнительно небольшими периодами войны. По идее наш мир запрограммирован на то, чтобы выжить и развиться и это будет так, если мы благополучно преодолеем тот военный кризис, что назрел сейчас. Наш мир стоит на зыбкой грани и все может решить случай. И, наконец, четвертый, — их мир. Там с самого начала не было войн, они удивительно развились во всех отношениях. Им уже ничто не грозит, они это будущее Земли. С помощью этой «штуки», обладателем которой я случайно стал, они могут перемещаться в любой из миров Земли, даже в тот, первый, в то время, когда он еще существовал. Но не каждый может перемещаться из одного мира в другой, из одной эпохи в другую. Ни я, ни моя любимая никогда не сможем попасть в их мир, даже если будем иметь дюжину подобных «штучек». Нам с ее помощью доступен лишь наш мир и миры рангом ниже. В нас находится вирус зла, что служит непреодолимым барьером на пути в светлый, четвертый мир.

Они дали мне одну ночь, чтобы я простился с миром, где мы никогда не сможем быть вместе. Утром они переправят нас в иное измерение, которое не относится ни к одному из вышеперечисленных. Это даже не самостоятельное измерение, скорее небольшая прослойка между ними. Вот там-то мы и будем жить, а когда физически умрем, то наши души очистятся от зла, и мы перенесемся в их мир, и там обретем бессмертие.

Прощай Эдвардс! Это письмо ты получишь завтра, в полдень. К этому времени нас здесь не будет, а от моего дома останутся лишь подернутые пеплом головешки на месте пожарища. Все будут думать, что я погиб, но это не так и ты знаешь почему. Ты мой единственный в этом мире друг и поэтому только тебе одному я доверяю тайну. Дай мне слово, что пока ты жив, никто не узнает ее. Я верю тебе! А теперь прощай навсегда, мой дорогой друг.

Всегда твой Г. Х.»

На этом письмо заканчивается, правда это или вымысел, — судить вам. Что же касается меня, то я размышлял. И пока я думал об этом, ноги принесли меня на место застарелого пепелища. Здесь уже ничто не говорило о событиях давно минувших лет. Лишь густая, буйная трава росла на том самом месте, где некогда находилось жилище отцовского друга. Ничто в этом месте не напоминало о прошлом. Но подул слабый ветер и в его ласковом и нежном дыхании я вдруг явственно ощутил запах гари и пепла. А вокруг щебетали птицы, пели ту же апрельскую песнь, как и много-много лет назад.

Гуманоид

— Они такие слабые, — промолвил Плазмоид, — они не могут подобно нам, испепелить врага, — и с этими словами превратил в пыль и газ ближайший астероид.

— Они так безнадежно глухи, — сказал Радиоб, чутко улавливая мириады шумов и звуков, наполняющих космическую пустоту.

— Они слепы, словно кроты, — буркнул Эфемер, приветствуя добрую сотню своих невидимых собратьев, промчавшихся мимо.

— Их жизнь подобна пламени свечи, так же неустойчива и коротка, готовая в любой миг погаснуть, — произнес Кремнеорг, с грохотом распрямив могучие каменные плечи.

— Они совершенно не приспособлены к жизни в экстремальных условиях, — заключил Ихтиорг. — Позвольте вас спросить, — продолжал он, — что с ними будет, окажись они в такой океанской глуби, где обитаем мы?

— Да они просто погибнут! — произнес Плазмоид.

— Погибнут, погибнут, — в такт его речи вторили остальные.

— Они глупы, куда им что-нибудь придумать. Разве смогут они додуматься до того, чтобы, к примеру, выжечь огненными лучами океан?! Их скудного ума хватает лишь на то, чтобы век за веком уничтожать себе подобных!

— Они обречены, — вынес приговор Кремнеорг, — великий океан раздавит их хрупкие тела. Будь у них такой могучий организм, как у нас, — другой разговор. Что эти создания могут противопоставить могучей стихии? Один наш товарищ, — хвастливо продолжал он, — его звали Тунгус, с дури врезался в Землю, планету, где обитают эти букашки, и навсегда оставил свою отметину, принеся букашкам массу хлопот.

— Они могли бы выжить и на дне мирового океана, — молвил Радиоб, — умей они в толще вод найти живительный сосуд, — радиоволну.

— Если бы они умели, — мечтал Эфемер, — проникать внутрь атома и существовать в нем, они были бы великими!

— Одним словом, — черту разговора подвел Плазмоид, — обладай они всеми теми достоинствами, какими мы с вами друзья наделены с избытком, они были бы равны нам и имели полное право вот так, по дружески с нами поболтать. А пока они жалкие, безобидные и беспомощные козявки! Живой вздор!

— Как бы не так, — неожиданно прогремел чей-то голос. Чушь собачья все, о чем вы здесь болтаете! Чушь и вздор!

— Кто это сказал? — гневно вопросил Плазмоид. — Какой наглец?!

— Кто это, кто это?! — испуганно защебетали остальные.

Чувство тревоги кольнуло их сердца. «Бежать и как можно быстрее». Выбросив всепожирающий огненный луч, заранее уверенный в победе, Плазмоид устремился вперед. Но не тут-то было. Невидимая стена поглотила огонь. Ошалевший от поражения владыка вселенной с каким-то безразличием и апатией наблюдал за происходящим.

Хромая на выбитые в драке конечности, приковылял обратно Кремнеорг, жалкий от осознания собственного бессилия. И куда делся тот герой, который был минуту назад?

Плача от обиды и вереща от ужаса, вернулся Эфемер, безнадежно пытавшийся проникнуть внутрь атомов неведомой преграды. И его подвело хваленое умение приспосабливаться к любым условиям.

Удрученный бесплодными поисками спасительной радиоволны, прилетел Радиоб, оглохший от горя, не слыша издевательского смеха пролетающих мимо глупых комет.

И лишь Ихтиорг затаился на самом дне мирового океана, тешась иллюзией собственной безопасности, не понимая, что все они уже давно в плену… Они мчались, влекомые неведомой силой. Плазмоид всматривался вдаль, стремясь разглядеть того, кто оказался умнее, хитрее и могущественнее их. И он увидел, — крохотную точку, тащившую за собой гигантскую ловушку с пленниками. Плазмоид пристально смотрел на эту точку, а в его мозгу все ярче и ярче проявлялось, — ГУМАНОИД.

Свидетель апокалипсиса

Несмотря на свой сравнительно молодой возраст, Эмиль был неплохим знатоком и ценителем компьютерных игр. Это его страсть. Все свободное время он самозабвенно предавался общению с компьютером новейшей марки. Отец подарил его перед отлетом в долгую командировку. Это напичканное микросхемами чудо еще более возвышало Эмиля в глазах членов молодежного компьютерного клуба, ибо подобных по классу машин было еще очень мало. Эмиль и еще небольшая группа счастливцев были обладателями всех новинок в мире компьютерных игр.

Часто засиживался он допоздна, настраиваясь на марсианскую волну. Их компьютерная служба была лидером индустрии…

До начала трансляции оставалось минут 15. Эмиль привычными движениями производил настройку своей чудо техники на волну 44,6, несущую тьму образов и сигналов. Поставлены первые два параметра настройки, дело за последним.

Жуткий вопль, раздавшийся где-то под окном, заставил его вздрогнуть. Успокаивая бешено бьющееся сердце, он подошел к окну, но там, к его величайшему сожалению, не было ни кровожадных вампиров, ни оборотней, ни прочей нечисти. Все было гораздо проще и обыденнее. Это дрались коты, дугой выгнувшие пушистые спины, ненавидяще глядя друг на друга, как два враждующие армии накануне решающей битвы. Зрелище ничем не привлекало и, разочаровавшись увидеть что-нибудь необычное, Эмиль повернул назад.

Тускло мерцавший в полутьме компьютер залился яркими красками, началась программа. Это было сюрпризом, обычно она включалась позднее на десять минут. Как правило, эти минуты он тратил на беглый просмотр еженедельника «Компьютерный вестник», но сегодня ему было не до этого.

Изображение на экране приобрело объемность, появилось ощущение реальности происходящего. За всю свою практику общения с компьютерами объемную программу Эмиль видел впервые и сразу же безоговорочно принял, предрекая ей будущее. С этим новшеством даже самая заурядная игра намного выигрывала.

Две громадные армии красных и синих человечков застыли в сотне метров друг от друга. Кого здесь только не было. Тысячи крылатых коней оглашали воздух громогласным ржанием, гигантские осьминоги, вооруженные не менее впечатляющими палицами, утробно тянули в себя воздух. Блестела на солнце вороненая сталь лучеметов, могучие бластеры не оставляли противнику никаких надежд. Горели злобой и холодной решимостью глаза воинов изготовившихся к схватке. Их поведет в бой он, Эмиль. Именно он даст команду застывшим, как изваяния, военачальникам. Он будет злым гением битвы.

Силы противников приблизительно равны. Бросив жребий, Эмиль решил повести в атаку синее воинство. Готов привычный набор команд. Но что это?! Войско упорно не замечает его приказов передаваемых компьютером. Сработала блокировка? Игра оказалась труднее и замысловатее, чем она показалась Эмилю сначала. Кто-то или что-то противоборствовало ему, мешало руководить ходом баталии. Тогда он предпринял разведку, для обнаружения и устранения мешающего фактора. Ультрафиолетовый и инфракрасный поиск не дали результатов, оставался последний, самый чувствительный и надежный, — вариант «пси». Набрана сложнейшая комбинация, потребовавшая виртуозного мастерства, и в возникшем многомерном изображении Эмиль заметил то, что так искал.

Огромный светящийся шар с пульсирующими щупальцами неторопливо плыл в бесконечном пространстве. Его многочисленные отростки излучали теплый свет, обволакивающий все, что встречалось на его пути. Вместе со светом и теплом неслась к людям тихая музыка.

Уж ни это ли существо разгладило суровые складки на лицах угрюмых воинов, не оно ли заставило их опустить вороненую сталь оружия?!

Вырисовывалась перспектива примирения. Этого нельзя допустить. Ему, Эмилю, выпала честь сыграть демона зла, и он отлично справится со своей ролью.

Пока еще оставалось время, он принялся торопливо составлять планы уничтожения «спрута». Посланные к нему волны-разведчики донесли — обычным оружием его не взять. А если попробовать ракеты из антивещества? Они оснащены поглотителями энергии и не вызовут глобальной катастрофы. Поглотители ограничат зону действия определенным объектом, а антивещество не оставит «спруту» никаких шансов на спасение, природа его материальна.

«Ну что ж, посмотрим, помогут ли тебе твои светящиеся ножки, — со злорадством думал Эмиль, глядя как к «спруту» приближаются две крохотные точки, — аннигилиновые ракеты. Вот они встретились, ослепительно ярко вспыхнуло на месте их встречи фиолетовое солнце и все разом исчезло.

Эмиль ликовал. Блокировщик исчез, теперь он мог диктовать разноцветным человечкам свою волю. Он подал команду и в тот же миг стволы лучеметов и бластеров, опущенные в землю, вновь уставились своими немигающими зрачками на противника, а мгновение спустя из них брызнули молнии.

И закипела по всему колоссальному полю жуткая битва, возможная только в горячечном бреду, или в диком фантастическом сне. Выли, умирая, крылатые кони, сипели от ярости и боли наглотавшиеся своей и чужой крови, орудующие палицами осьминоги. Заалела от крови земля, оглохла от криков и стонов планета. Сражению не было ни конца, ни края.

Так не должно быть! Почему они кричат и стонут словно живые, эти придуманные компьютером человечки? Почему от их криков на глаза невольно наворачиваются слезы, а сердце стучит как бешенное? Почему он физически чувствует дикую пляску смерти, творящую пир на гигантском, кровавом столе. Нет, он больше не станет играть в эту игру, слишком уж она жестока и правдоподобна.

Что-то незримо изменилось в нем. Его больше не забавляли электронные шалости. В голове молотом стучала мысль, как помочь гибнущим в бредовом бою, по его Эмиля милости, человечкам? Нужно вернуть программу на самое начало и уж тогда он поступит иначе. Он продолжит начатое «спрутом» дело, вернет мир на планету.

Сделан необходимый набор команд, но к величайшему изумлению Эмиля, его верный компьютер отказался подчиняться приказам и вернуться на начало игры, продолжая упрямо демонстрировать панораму ужасной бойни.

Резервные команды так же разбились об холодное упрямство взбунтовавшейся машины. А если дело не в ней?! Неожиданная мысль обожгла мозг Эмиля в том самом потаенном уголке, в котором она все это время подспудно вызревала. А если это вовсе не игра, а реальность, неизвестно как и зачем попавшая к нему, Эмилю? Если это действительно так, то в действиях компьютера нет ничего загадочного, — все становится понятным. За исключением одного. Ведь ракеты в солнечного «спрута» направил все-таки он! А может быть, кто-то другой, злой и могущественный опередил его в этом решении и он просто дублировал этого неизвестного?

События, происходящие на экране монитора, тем временем подходили к концу. Завершилась вселенская бойня. Тела миллионов ее участников до самого горизонта устилали огромное поле. И лишь хрипы бившихся в предсмертной агонии людей и животных, подобно погребальной музыке, разносились над умирающей планетой, тревожа оглохшую и ослепшую от огня и грома тишину. И лишь ветер, гуляющий среди мертвых тел, пел колыбельную песнь павшим, один-одинешенек в этом враз опустевшем мире.

Экран погас, а Эмиль все сидел не шевелясь, невидящими глазами уставившись в волновое табло, высвечивающее цифры «44,3», — волну погибшего в Апокалипсисе мира!

Беглец и облако

В каменистой пустыне, насквозь прожженной палящими лучами солнца, умирал человек. Он лежал в полном изнеможении в десятке метров от входа в пещеру, откуда его выгнала невыносимая жажда. Долгие дни и ночи с тоской глядел он на безоблачное небо, надеясь, что в этом прокаленном мире появится желанная тучка, которая упадет на землю благодатным дождем. Он молил небо, молил давно позабытого бога, но небеса оставались глухи и безучастны.

Жара спалила все вокруг, на корню сгорала трава, что долгие дни спасала человека от разлитого по всему телу огня. Исчезли жуки и ящерицы, даже змеи привычные к палящему зною и те больше не появлялись здесь, лишив человека последнего, что еще поддерживало в нем жизнь.

Напрасно он, ослабевший от голода и жажды, ощупывал помутневшим взором окрестности. Все было тщетно, только пески да голые камни жарились в этом аду. Неизвестно, как много дней провел он, когда периоды короткого прозрения сменялись длительными черными провалами. Он находился на той грани, той черте, что отделяет жизнь от смерти. Очнувшись в очередной раз, он с надеждой глядел вдаль: он был уверен, кто-нибудь обязательно прибежит, приползет, прилетит к нему и уж тогда-то он не упустит добычу, он сможет оторвать от раскаленного песка отяжелевшие и распухшие, опаленные зноем руки.

Он уходил в никуда и снова пробуждался к мучительной действительности, рождался и умирал. Перед воспаленными глазами и горящим в бреду мозгом бродили миражи, выплывая из дальних глубин подсознания. Синели вдали, сливаясь с горизонтом, бесконечные водные глади, берега озёр заросших изумительными цветами. В этом великолепии бродили стада чудных животных, во все стороны сновали птичьи стаи, но… налетающий из глубин пустыни шквал раскаленного воздуха, разрушал иллюзию, обнажая неприглядную и мучительную реальность.

А иногда ему виделись облака, много облаков, таких белых и таких пушистых, заслонивших его от знойного марева, готовых в любой момент снизойти на умирающую землю живительным дождем. Но проходили мгновения, и этот мираж исчезал…

Открыв воспаленные веки, он увидал облако, не обычное, белое и пушистое, а серебряное, оно сияло сотнями бликов и опускалось на него, обволакивая, проникая внутрь. Легким и приятным было это ощущение, но человек знал, — что через мгновение все исчезнет, и тогда муки будут во сто крат ужаснее. Но исчезли пустыня, зной и жажда, приятная темнота увлекла его за собой.

Он идет по городу, и все говорит, говорит, неизвестно для кого, впрочем, нет, для того, кто засел в его мозгу, и задает вопросы, требуя на них правдивого ответа, заставляет вспомнить о давно забытом, от чего отрекся, бежал в пустыню. Он ведет свой монолог неслышно, безголосо, но он знает, что тот, неведомый его слышит. Он говорит много, говорит без устали о всем том хорошем, чего все-таки не мало в его стране, в его мире. Он говорит об искусстве и науке, о поэзии и живописи, он вспоминает знаменитые полотна мастеров кисти, цитирует строки из ставших классикой произведений, декламирует стихи. Подходит к концу экскурсия по светлому миру.

Настала пора говорить о плохом, том, о чем даже вспоминать не хотелось. Но он заговорил.

Вскоре внутренний монолог был прерван. Тот, неведомый, приказал остановиться, прекратить перечислять то, что с лихвой покрывало хорошее и светлое.

Наступила пауза. Ничто не давало знать о присутствии неизвестного и человеку на мгновение показалось, что он исчез, навсегда покинул его. Но вдруг в мозгу возник вопрос: «Кто ты?! Что ты здесь делаешь?», — и человек заговорил вновь. Он рассказал о том, как потратил много лет и решил одну из важнейших проблем планеты, проблему голода. Он преобразовывал любое органическое соединение в желаемый продукт питания. Обыкновенную, невзрачную ящерицу можно было превратить в сочный бифштекс.

Но кое-кому его изобретение пришлось не по вкусу. Аппарат был уничтожен, а сам он чудом успел спастись, укрывшись в пустынной глуши. Ему по иронии судьбы приходилось питаться ящерицами и змеями, которых он так мечтал преобразовать. А теперь он умирает в двух шагах от пещеры, не имея сил вернуться в нее.

Умирает от голода и жажды, от палящего зноя, мечтая о дожде.

Все стихло, теперь уже насовсем. Гнетущая тишина давит на уши. Постепенно пустота приобретает звук и форму, из глубокого омута забвения человек всплывает на поверхность бытия. Все то же раскаленное небо, все те же камни и пески окружают его, вытесняя из головы приснившийся бред.

Откуда-то подул ветер, но не яростно-жгучий, а прохладный.

На небо набежали тучи, те самые тучи, что сотни раз проносились в воспаленном мозгу призрачными миражами.

Но это был не мираж. Ударил гром, блеснула молния, и на землю упали первые капли дождя. И земля каждой своей песчинкой, каждой трещиной впитывала живительную влагу, тушила пылающий в ней жар.

Ливень нарастал. Тяжелые капли оживили человека, вернули силы. И он веселился, как ребенок, катался по бурлящей ручьями земле, крича от восторга, стараясь перекрыть грохот разбушевавшейся стихии. Сверкали молнии, освещая и эту удивительную картину, и это унылое дикое место, еще более дикое в призрачном свете молний, и бурлящие водные потоки, и беснующегося среди них человека.

Он устал и, шатаясь, направился к пещере. В темноте больно обо что-то ударился, в испуге отпрянул назад. Блеснула молния, и в ее мертвенном свете он увидал выстраданные, до боли знакомые очертания своего давным-давно погубленного детища. Преобразователь был здесь, его можно было потрогать, он еще остро пах свежей краской.

Чудес не бывает, но чудо свершилось! А высоко в небе, наперекор разбушевавшейся стихии, все выше и выше поднималось серебристое облако, стремясь покинуть эту жестокую планету. Облако уходило прочь, оставив внизу одного из тех, кто, возможно, в скором времени сделает мир лучше и чище.

Возмездие

Планета была больна, безнадежно больна. Кислотные дожди, песчаные бури, мертвые отравленные воды, смрадная атмосфера, это ее сегодняшний день. Планета просила о помощи, молила о пощаде. Но люди не слышали. Или не хотели слышать. Они по-прежнему травили ее газами, буровили тело вышками, сливали химикаты в ее воды. Они медленно убивали планету, не думая о том, что убивают себя.

И грянуло возмездие.

Беда пришла в город неожиданно. Люди уже легли спать, а кто не лег, готовился ко сну, досматривая последние телепередачи.

За окнами стучали по выщербленным плитам мостовой крупные капли мерзкого дождя, где-то надсадно кашлял гром, возвещая, что скоро на землю падет очередная порция грязи.

Людей это не тревожило.

За окнами стоял обыкновенный осенний вечер.

Но покой был нарушен. Погасли экраны телевизоров, и страшная боль сдавила мозг. Не вздохнуть, не пошевельнуться. Лишь глаза продолжали жить и видели, как город поглотило Нечто. Оно было вездесущим. Оно было вроде тумана, густого и вязкого. Оно укутывало все вокруг мертвенным саваном. В тумане исчезло все. Он вползал в каждую пору, в каждую щель, медленно наполнял ноздри, лениво и убийственно спокойно проникал в мозг. Мозг разбухал, а затем, — взрыв. И человек умирал. Умирал с открытыми глазами, умирал у потухающего телеэкрана, умирал во сне, где из причудливой гаммы разноцветных рисунков сконцентрировался и заполнил все вокруг зловещий туман.

Завяли на окнах цветы.

Завяли в своих клетушках-комнатах люди.

Прошли минуты. От тумана не осталось и следа.

Туман исчез. Исчезла цивилизация. Притихла планета. А когда взошло солнце, она была чиста. От всего. Первозданная тишина разлилась над ней, та тишина, что царила на заре ее жизни, миллиарды лет назад.

Легенда о страннике

Мхи Ратх, главный жрец Храма, пребывал в состоянии глубочайшей задумчивости. Он перебирал в памяти весь этот день, свое поведение, молебен, религиозный экстаз монастырской братии, испуганно-восторженные лица простолюдинов. Все как всегда, но что-то не так. И это что-то заставляло Мхи Ратха нервничать и с каждым шагом приближающим к пышному монастырскому дворцу, взгляд его становился напряженнее, а поступь тверже. Нарастал гнев в связи с этой закавыкой, мешающей владыке и никак не желающей обнаружить своего присутствия.

Он шел по безлюдному монастырскому парку, шаги мягко утопали в разноцветном ковре начавшейся осени. Сквозь склонившиеся к самому лицу ветви, поблескивало еще по-летнему ласковое солнце. Его животворные лучи, пробивая себе дорогу сквозь пышный калейдоскоп осенних цветов, придавали всему фантастический блеск и привлекательность. И даже самый обыкновенный, невзрачный осенний лист принимал вид загадочный и полный глубокого смысла. В воздухе носилась незаметная глазу кружевная паутина, подобно шали плотно облегая попадающиеся на ее пути тонкие веточки-пальцы, на могучих монастырских исполинах.

Картина осени была мягка и привлекательна. И в иное время Мхи Ратх ни в коем случае не прошел бы мимо этого великолепия. Но сейчас он был другим. Напряженным и задумчивым. И ему абсолютно нет никакого дела до того, что творится вокруг.

Навстречу попался Мхи Бурх, его ближайший друг и советник, самый близкий владыке человек, с которым порой приятно скоротать вечер за чашей монастырского вина и неспешным разговором. В иное время владыка не преминул бы перекинуться с приятелем парой слов, но сейчас ему не до этого. И он прошел мимо, лишь небрежно кивнув в ответ на приветствие. И долго еще потом Мхи Бурх смотрел вслед другу, всегда веселому и приветливому, а сегодня, в противоположность ласковому и погожему дню, на удивление хмурому. Владыка скрылся из глаз и Мхи Бурх поспешил по своим делам, мысленно продолжая поражаться случившимся.

Безлюдная аллея осталась позади. Владыка достиг резиденции, где тотчас устроил разнос челяди, чего раньше с ним никогда не случалось. Повод для взбучки был настолько пустячным, что даже не удержался в голове.

Что-то давило на него, что-то мешало. И ему просто необходимо добраться до этого «что-то».

Вино, свечи и крепкие сигары появились мгновение спустя. Слуга, доставивший их, исчез словно призрак, едва поднос коснулся стола владыки. Малый определенно побаивался очередной вспышки гнева господина.

После второго кубка, досада начала понемногу улетучиваться, а когда в ход пошла крепкая сигара из несколько отличной от табака травы, душевное состояние владыки пошло на поправку. Уютный полумрак шикарно обставленной комнаты, приятное вино, сигара, все это навевало легкие, лирические мысли, настраивало на общение с богом, с куполом. При мысли о куполе владыка не удержался от крепкого словца. Вот где ответ! Как он сразу не догадался? Купол! В нем кроется причина его беспокойства. Вот из-за чего он так раздосадован. Наверное, с ним что-то стряслось. Владыка готов был биться об заклад, что подобное состояние, в котором он находился минуту назад, сейчас испытывают и остальные шесть владык, ответственные, как верховные жрецы своих народов за сохранность купола и сбережение его тайны.

На всей планете трудно отыскать десяток-другой человек, что знали бы о Тайне правду.

Их единицы. Это верховные, «белые» жрецы, их на планете только семь, включая его самого. Знание и Тайну передают они из поколения в поколение. К ним можно добавить и несколько отшельников, что, удалившись от мирской суеты в глухие и уединенные места, посвятили себя наукам и превзошли их. И открылась им Тайна.

А миллионы считающих себя грамотными и просвещенными людей, а тысячи разжиревших и надутых от важности и спеси ученых и богатых вельмож, кичащихся своей образованностью, знают ли они хоть десятую часть того, что знает он, Мхи Ратх?

Конечно, нет! Они знают только то, что им положено знать. Они знают, что планета имеет форму эллипса, что со всех сторон ее окружает атмосфера, за которой нет ничего, кроме призрачного, рассеянного света.

Это знали все. А такие, как Мхи Ратх, знали нечто гораздо большее. Да, их планета действительно имеет форму вытянутого яйца, но не благодаря прихоти природы. Земная твердь, ежедневно и еженощно попираемая миллионами ног, не просто имеет форму исполинского яйца, она является таковым! Да, самое настоящее, оставленное неведомо когда и кем. Оно живое. Он часто ощущает биение огромного сердца там, глубоко под землей. Нечто, находящееся внизу, жило своей, непонятной жизнью. А может быть, оно спало в ожидании того момента, когда сбудется Пророчество. И тогда восстанет оно ото сна, чтобы создать новый мир.

О Пророчестве знал еще более узкий круг посвященных. Даже святые отшельники, уединившиеся в самые глухие, богом забытые места, не могли этого знать.

Оригинал Пророчества хранился у него, Мхи Ратха, владыки самого крупного из семи монастырей. За свою жизнь он держал его в руках всего несколько раз. Пророчество доставалось из тайника в скорбный и торжественный миг, когда уходил в мир иной один из владык, а новый приходил ему на смену, и прочтение Пророчества становилось своеобразной клятвой, — не допустить!

Не допустить того, чтобы задрожала в страшном землетрясении земная твердь, не допустить того, чтобы реки потекли вспять, а главное, чтобы Мхи и Вхи, племена-антиподы, населяющие планету, никогда не соприкоснулись. Ибо тогда случится катастрофа. Ибо именно так сказано в Пророчестве: «…и зайдется в лихорадке земля, и сбесятся реки, и повернут они вспять, выйдя из берегов своих, и встретятся антиподы, и падут горы, и высохнут моря, и разверзнется твердь небесная, и обитатели мира увидят Звезды!»

Звезды! Их никто и никогда не видел. Но Мхи Ратх лицезрел их неоднократно. В них что-то есть. Что-то грозное, пугающее и вместе с тем завораживающее. Он мог часами смотреть на звезды, заходясь попеременно от восторга и страха. Он мог взирать на них, забывая о времени, но нужно работать. Необходимо обследовать свой участок купола, устранить на нем неполадки, причиненные попаданием в него маленьких звездочек. Камешков, горящих в ночи, что ежедневно целыми пригоршнями ударяются об него и, отлетев, устремляются в свой долгий, миллионнолетний полет к новой цели.

Да, звезды — это чудо! Глядя на них, так хорошо мечтать. Они были бы бесценным подарком для жителей его мира. Скольких поэтов и влюбленных вдохновили бы они на высокое чувство, скольким бы мечтателям спасли они жизни, но видеть их простым смертным, не дано. Они никогда не узнают их пленительного блеска. И не дай Бог им узнать и увидеть звезды и в их призрачном, немигающем свете, — собственную смерть.

Но ему придется взглянуть на звезды. Прямо сейчас. Звезды, что над головой и на твердь-купол, что под ногами. Беспокоить его не будут. Никто и ничто не имеет власти беспокоить владыку, когда он, уединившись в Святой Железной Горе, в течение порой многих дней ведет беседу с богами Храма.

Так было и на этот раз. Мхи Ратх укрылся в стальном чреве горы, предварительно оповестив монастырскую братию о грядущем разговоре с Богом. И замерла в восхищении братия, взирая на знамение, всякий раз являющееся в тот момент, когда их повелитель отправляется говорить с богами. В немом восторге застыли они, глядя на огненный смерч, вырвавшийся из недр горы и устремившийся вверх…

Ракета, устройство которой он не знал, управление и обслуживание которой дошло до него в качестве священного ритуала от предшественников, делала свое дело. Год от года, век от века, доставляет на купол одного-единственного пассажира. В одно и то же место. Так было всегда, так будет вечно!

Спустя считанные минуты ракета доставила его туда, где представления людей об их мире лопались, как мыльный пузырь. Здесь властвовали звезды. Их пронизывающий свет играл на неведомых струнах затерянных где-то глубоко в душе, отзываясь негромкой, чарующей музыкой в сердце, тревожной и вместе с тем завораживающей.

Здесь царство звезд. Царство холодного света и вечной тени. Здесь был иной мир, отличный от того привычного, что остался далеко внизу. Господа Мрак и Холод прислуживали звездам, крепя их власть в этом мертвенном мире. Холод был могущественным. Даже железо самых прочных сортов, крошившее все подряд там, внизу, здесь становилось под стать стеклу, хрупкому и ранимому. Мрак был абсолютен, физически ощутим. В первые минуты пребывания в царстве звезд, всегда немного не по себе. Кажется, еще миг и мрак вползет в тебя, заполнит каждую пору и настанет вечная ночь. И канешь ты в вечность, сверкнув напоследок небесным огнем, исчезнешь, как маленькая звезда, мириады которых день ото дня, год от года таранят тонкую, и ранимую скорлупу их мира, защищающего от звезд, от их пристального, разрушающего взора.

Купол оберегает их мир от звезд, а его, Мхи Ратха защищает тончайшая, почти неощутимая на вес пленка, что плотно облегает тело, дает возможность видеть все, слышать все, и в то же время быть живым в этом убийственно- холодном мраке. В этой пленке, если внимательно приглядеться, звезды уже не кажутся такими злобными. В них появляется даже что-то привлекательное. Он мог смотреть на них помногу часов. Мог любоваться ими целую вечность, но необходимо работать, чтобы укрепить купол, чтобы там, внизу, никогда не увидели пронизывающего блеска звезд!

Ничто не предвещало не то что неприятностей, но вообще каких-либо неожиданностей. Обычный грузовой рейс 22… года. Их корабль с грузом добытых в ледяном шлейфе Сатурна полезных ископаемых держал курс на Марс, с его огромными перерабатывающими заводами, что вот уже более ста лет, как удалены с поверхности Земли.

Земля. Они так отчетливо видели ее голубой, с прозеленью бесконечных лесов и лугов, шарик. Он приветливо подмигивал им в тот самый миг, когда что-то произошло, ужасная аномалия, судорога разорванного далекой вспышкой сверхновой звезды, пространства. Она захлестнула гигантский грузолет, скрутила его в резиновый жгут, растянула и со страшной силой швырнула в пустоту, такую же скрученную, безумную и ничего не понимающую. А когда вселенская боль умчалась вдаль, и звезды встали на место, перестав кружиться в хороводе, превратясь в неподвижные, безжизненные светильники, все вокруг переменилось. Не стало родного, голубого шарика, — Земли, пропал и ее красноватый собрат, к которому они держали курс. Пропало все, что хоть как-то указало бы на их местонахождение. Звезды изменили извечный узор и с зияющей в бесконечности дали, со злобной ухмылкой взирали за крохотной живой точкой. За ещё более крохотными, микроскопическими созданиями внутри ее. Звездам наплевать на них, они вечны, они бесконечны, а что есть для вечности скоротечная жизнь с ее заботами и хлопотами, что им боль этих букашек?! Они могут лишь смотреть и смеяться. Звезды любят убивать своим холодом и непостижимостью. И они обрушились на корабль всей своей бесконечной пустотой и безразличием.

А корабль мчался вперед, такой безнадежно одинокий и забытый, потерянный навсегда. Но жили еще в нем крохотные создания, — человеки. Передвигались в его обширном чреве, напичканном теперь уже никому не нужным металлом. И мчались они в никуда, не веря больше в Землю, в Солнце, во встречу с ними. Но абсолютное безверие приводит к смерти, или помешательству, и поэтому они верили. Но в иное. Что рано, или поздно, спустя день, месяц, год, тысячелетие, но их звездолет обязательно встретит Нечто. И это Нечто станет конечной вехой на пути их странствий…

Нечто не пришлось искать слишком долго. Всего несколько месяцев, самых легких месяцев, когда Вера ярко сияет над миром, находясь в апогее своего величия, с тем, чтобы с течением времени медленно, но неуклонно опускаться в пучину безверия, темную и холодную, как могила.

Нечто походило на астероид, но не было им. Нечто было слишком огромным для корабля, но маленьким для планеты. Но «яйцо», или астероид со столь причудливой формой был живым и теплым. Приборы чутко ощупали его и уловили затаившуюся под скорлупой плоть. Это был чей-то мир, невероятно крохотный и невероятно огромный. Это живой мир, планета, населенная микроскопически малыми существами. А может, это корабль, чей-то исполинский межзвездный скиталец, так же безнадежно потерявшийся когда-то давным-давно и умерший как корабль, но давший рост новой цивилизации. Нечто было живым и теплым, и не проявляло по отношению к ним агрессивности.

Корабль едва не промчался мимо «яйца», настолько малы были они оба в безбрежности вселенной. И лишь тончайший нюх корабельных приборов, приказал остановиться. И теперь они смотрят сквозь пустоту туда, где находится «яйцо». Так, или иначе, но оно должно каким-то образом отреагировать на их присутствие, на тот слабый всплеск возмущений, что достиг его при их приближении. «Яйцо» просто обязано как-то отреагировать на это: залпом аннигилиновых ракет, или ливнем цветочного дождя, каким-нибудь действием.

И Нечто ожило. На поверхность выбралось крохотное, заметное только электронным глазам приборов существо и в задумчивости уставилось на звезды. Потоптавшись некоторое время на месте, оно принялось выполнять ведомый только ему ритуал. Больше на них и на звезды не обращало внимание это белое, похожее на микроб существо.

Впервые звезды встревожили его так сильно. Нет, они были все также холодны и далеки, как и много лет назад. Пугало другое. Их стало меньше! Нет, их узор не нарушился. Он был таким же, что и всегда, как и миллионы лет назад. Пугало другое. В одной части звездного неба их не стало вообще, что-то исполинское укрыло их от взора Мхи Ратха. Это и заставляло его спешить, делать как можно быстрее знакомую работу.

Пугали звезды. Страшило их отсутствие и неизвестное темное пятно на звездном покрывале, но больше всего страшило Пророчество. Оно начало сбываться, и это грозило гибелью всему живому в самое ближайшее время.

Пророчество гласило: «…сперва будет мрак, поглотивший звезды и нарушивший их извечную нить. Затем реки повернут вспять и Солнце взойдет на западе, с тем, чтобы погрузиться на востоке, спустя несколько дней в геенну огненную. И встретятся Мхи и Вхи, и явятся людям звезды, и родится на обломках старого, новый мир».

Тьма уже появилась и побуждала его поскорее исполнить важный и необходимый ритуал ремонта купола…

Луч догнал его возле самого входа в воронку, на другом конце которой, находилась ракета. Луч поверг его в прах, разорвал на тысячу кусков, разбил на мириады осколков, превратил мозг и плоть в зияющее ничто. Но, прежде чем луч сделал свое дело, Мхи Ратх на какую-то долю секунды в его ослепительном блеске заметил неподдающуюся описанию стальную громадину. И в тот самый миг, когда мозг раздирала страшная сила, отдельные его клетки с безумной скоростью и бесстрастностью компьютера зафиксировали и опознали увиденное. Оно было чем-то родным и очень знакомым. Это был…

Каскад разорвавшихся мыслей развеял эту уже почти родившуюся догадку по бесконечно далеким уголкам вселенной. Но он не умер. Он куда-то полз, срывался, скатывался вниз, снова карабкался и снова падал.

Поначалу чужое тело было чертовски неудобно, но вскоре Федор Лыкин, специалист по трансплантациям такого рода, к нему привык. А спустя еще некоторое время вынужден был признать, что по сравнению с собственным от приобретения нового тела, он только выиграл. С таким набором конечностей ему определенно повезло. Иначе он не в состоянии даже представить себе, как бы он смог, на своих двоих, спуститься в эту преисподнюю, что не имела дна, и падение в которую не сулило ничего хорошего.

Едва не сорвавшись на очередном скалистом выступе, чертыхаясь, повиснув на руках и ногах, Федор в очередной раз мысленно поблагодарил своего «предшественника» за его подарок. Оставшиеся еще свободными две пары ногорук, быстро нашли опору, и вскоре тело вновь весьма сносно сползало вниз. В этом отношении ему повезло куда больше чем тому бедолаге, с которым он временно поменялся телами. Куда как легче привыкнуть к тому, что у тебя стало больше рук и ног, чем наоборот.

Показалась пещера резко уходящая в сторону, а в ней ярко освещенная площадка. А на ней… Видели бы его товарищи, видел бы он самого себя, если бы кто-нибудь услужливый, поднес ему зеркало! Эти безумно вытаращенные глаза, устремленный вперед торс, отвисшую челюсть! И было от чего. Прямо перед ним в свете прожекторов возвышался корабль, и не просто корабль, а точная копия земного, только многократно уменьшенная! И если бы не скафандр, пришлось бы ему долго отплевываться, ибо такая созерцательная поза чревата тем, что в рот удивленному субъекту налетает много пыли. Но скафандр уберег от этого, а вскоре и челюсть приняла первоначальное, подобающее ей положение. Глаза вернулись на свои орбиты, в то время как четверка превосходных, крепких ног, несла тело к кораблю.

Внутри него восставшая челюсть вела себя прилично, хотя поначалу была склонна к повторению фокуса. И было отчего. Мало того, что ракета чисто внешне копировала их многострадальный корабль, она не желала отличаться от него и внутренне!

Иллюзию абсолютной похожести развеяла командирская рубка, в которой были хоть и не столь существенные, но все-таки различия. И что самое интересное, — корабль был неуправляем вручную! Кнопка автопилота наглухо прикипела к пульту и, похоже, вот уже на протяжении долгих лет не знала иного положения. Ракета была готова к старту и лишь мощная тормозная система удерживала ее на месте, а виброгасители уменьшали вибрацию корпуса, до предела…

Приземлился Федор в старом и пыльном ангаре. Повсюду толстым слоем лежала многовековая пыль. В нишах и углах чернели гирлянды летучих мышей недовольно щурившихся от луча фонаря, нарушившего их покой. Тяжесть тысячелетий царила здесь. Она давила и человек поспешил уйти отсюда, тем более, что стены не препятствовали ему.

Снаружи ангар оказался неплохо замаскирован и походил на обыкновенную гору. И даже не просто обыкновенную, а скорее священную гору, ибо небольшая группа белых существ толпилась от нее на весьма приличном расстоянии, не смея приблизиться.

При его появлении разговоры стихли, и все лица уставились на него. Стараясь унять беснующееся в груди сердце, неторопливым, размеренным шагом направился Федор навстречу им. Сейчас все должно решиться. Заметят ли они подмену, или нет?

За тело он спокоен, оно в полном порядке. Эмоциями научился отлично владеть еще со школьной скамьи, его выдержке и самообладанию могли позавидовать многие. Но глаза! Его голубые глаза, цвета морской волны далекой и безнадежно утерянной Родины, они не желали меняться, они не позволяли командовать собой.

Встречающие ничего не заподозрили, и человек вполне благополучно добрался до дворца, в котором жил его предшественник, что сейчас совершает экскурсию по земному звездолету.

Дворец был хорош. Вельможа, обитавший здесь до него, не был противником роскоши, изящества и утонченности. Помимо любви к красивому образу жизни, его предшественник питал тягу и к разного рода наукам, о чем свидетельствовала большая коллекция книг. Это как раз то, что нужно. Именно их надлежало тщательным образом изучить, чтобы в полной мере познать этот мир, за те несколько дней, что предоставит ему судьба до неминуемого разоблачения. Устройство, вживленное нейрохирургами в мозг, работало безотказно. Одного беглого взгляда на страницу текста любой категории сложности было вполне достаточно для того, чтобы она самым надежным образом отпечаталась в памяти.

Дав слугам знак не тревожить его, «владыка» укрылся в библиотеке. День сменял ночь, и приходила ночь на смену дню. Транквилизаторы не давали человеку заснуть, а глаза и руки продолжали все так же подавать и фиксировать материал.

Дисциплина была образцовой. Его никто не беспокоил, хотя он видел, как целые толпы страждущих говорить с ним слоняются по двору. Он был жрецом, Верховным жрецом и ничто на планете не в силах приказать ему, или повлиять на его решение. И человек пользовался этим так, что начинали болеть руки и слезиться глаза. Было трудно, но долго отдыхать он не мог себе позволить. Нельзя находиться в чужом теле слишком долго. Иначе могут начаться в организме необратимые процессы…

Здесь Федор впервые и натолкнулся на Пророчество. Сперва он принял его за сказку, за красивую легенду. Но в дальнейшем упоминание Пророчества попадалось ему много раз. Практически все без исключения литературные труды и научные работы древних, были так или иначе связаны с ним.

Компьютер в мозгу искал решение вопроса, который поставил перед ним человек. А человек уже понимал, что это не сказка и не легенда, а фундамент, основа всего сущего, похороненная под массой литературно-временных наслоений. Единственная напрашивающаяся параллель, — это возможность того, что найденная земным кораблем планета является ничем иным, как отголоском земной легенды о Странниках, якобы являющихся родоначальниками всего живого. По земной версии Странники мчатся от звезды к звезде, создавая повсюду однообразные миры, что в свою очередь под воздействием местных условий либо несколько видоизменяются, либо погибают. И если земляне их до сих пор не обнаружили, то это ни их вина. Звезды они разные и то, что растит и лелеет одна, безжалостно уничтожают другие.

Если все это действительно связано с одним из Странников, то населяющий планету мир, есть ни что иное, как паразит на его теле. Сам Странник либо ранен, либо умирает, или еще не родился, раз позволяет плодиться на себе всякой живности. Странник был здесь, он знал об этом. Более того, человек знал, где он. Он был здесь, — под библиотекой, под тем пышным каштаном у ворот его дворца, под тем, сверкающим вдали озером. Странник был везде, им была сама земля, и он был ею.

Пророчество должно свершиться, и Федор знал, что исполнителем его будет он. Ведь именно с его пришествием сюда оно начало сбываться. Разве не после его появления здесь, реки повернули вспять, разве не после его прихода Солнце взошло на западе и направилось в бесконечно долгий путь на восток? И дело конечно не в нем, а в огромной стальной громадине, что зависла над этим крохотным мирком, в ее массе, что тяготеет над планетой, нарушая ее физические законы.

Но он понимал и другое, с его появлением здесь начало сбываться Пророчество, и он должен довершить его. И если все произойдет так, как гласит оно, то люди станут свидетелями величайшего таинства, когда-либо происходившего во вселенной.

Необходимо найти место, где обитают Вхи. От контакта с ними в немалой степени зависит успешное выполнение Пророчества.

И он нашел их. Ракета с управлением, переделанным на ручное, достигла цели. Почти. Хороший удар в бок из притаившегося в лесу орудия поставил под вопрос выполнение задачи. И он упал в лес. И лес горел. Хрустели пожираемые огнем листья, пузырилась и лопалась от жара кожа. И туманился мозг, и отказывали порой руки, но тело упрямо продолжало движение вперед, к теряющейся в небесной сини стене. И он добрался до нее. Уцепился за ее холодную и шершавую поверхность, ощутил каждую крохотную песчинку, что была частью камня, каждую ее грань. Он толкал ее, падая в изнеможении, поднимаясь и снова толкая. Он не слышал и не хотел слышать хруста ломающихся позади него веток под ногами преследователей, он не слышал хриплого лая собак, что были уже совсем близко. Он не чувствовал ничего. Он продолжал в нечеловеческом напряжении рвать мышцы, расползающуюся от ожогов кожу. Он не чувствовал, как сотни мелких огненных пчел облепили его, разрывая на части трепещущую плоть. И он упал. Но, падая, он увидел, как в стене, доселе монолитной, приоткрылась калитка, и его непослушное тело провалилось в ее зияющую пустоту.

Очнулся он от холода. В теле больше не было боли. Не было и тела, как такового, не было ничего. Он видел свое тело, бездыханное, разорванное в лохмотья золотыми пчелами, опаленное огнем пожарища. На какой-то миг ему стало жаль его, всего на миг, это чужое, но ставшее дорогим ему тело. Но голоса сказали ему, что все будет хорошо, они позаботятся о нем. И он сказал им, — спасибо. И обнял одного из них, такого же парящего в вышине бесплотного духа.

И свет померк, и грянул гром, и все исчезло. Исчезло, чтобы родиться вновь. Пророчество сбылось! Явились миру Звезды!

И всколыхнулась вечная ночь, свернулась в тугой комок бесконечная лента пространства. Сжалось все вокруг и треснуло, а затем, разлетелось вдребезги исполинское яйцо. И явилось миру Нечто!

Нечто разрасталось и вскоре затмило звезды. И взглянула гигантская птица на мечущийся в конвульсиях пространства корабль, заглянула в глаза крохотных существ, населяющих его. И прочла в них вопрос. И простерла черные крылья и укрыла его от бешеных судорог вселенной.

Исчезли звуки, исчезли звезды. И была ночь, черная и пронизывающая. И была тишина. А когда вновь засверкали звезды, когда ожил и запел мириадами голосов корабельный эфир, людям явилось чудо! Щедрое Солнце обрушилось на них водопадом живительных лучей, одарило любовью и лаской. Они были там, куда не чаяли вернуться когда-либо.

Таинственный Странник, загадочная черная птица, бесконечная как сама вечность и смелая как мечта, выполнила их единственное, самое сокровенное желание. Странник умчался вдаль. Но он вернется. Он обязательно вернется!!!

Сафари

Розовое светило пламенело вовсю, когда наш в меру потрепанный корабль опустился на планету. Конечно, это было величайшим прегрешением против устава космической службы, нам наверняка хорошо влетит, — и на корабле от капитана и позднее, когда мы вернемся на Землю, — от его старших коллег.

Да, мы рисковали многим, но уж слишком силен был соблазн. Планета настолько близка, так похожа на покинутую Землю, что удержаться не было сил.

Планета, конечно же, неизученная. Все сведения о живых существах, вообще о планете, сводились к скупым докладам робокомплексов кораблей-разведчиков. Земного типа, населена большим количеством живых существ, разума нет. Обращается вокруг двух солнц — Розового и Голубого. Дни и ночи сменяют друг друга очень быстро. Много воды и растительности. Вполне пригодна для жизни и занесена космической службой в особый реестр, как готовая к приему переселенцев.

Тоска по Земле, по простым и милым сердцу зверушкам, огромное желание отвлечься, отдохнуть от ежедневной рутины, заставило нас совершить проступок.

Я, Том Хаггарт, автор этих строк, мои друзья Майкл, Михаил и Джекки, — члены команды патрульного крейсера «Лебедь», пошли на это деяние.

Угнать старенький, потрепанный временем и пространством вспомогательный звездолет М-16,- дело посильное и ребенку. Мы были уверены, что никто из команды «Лебедя» не заметит нашего исчезновения. Если нам повезет также неприметно вернуться на корабль, можно считать, что все мы родились под счастливой звездой.

«Лебедь» находился неподалеку от планеты. Спустя считанные минуты М-16 прочно стоял на ее поверхности, уперев в грунт все свои четыре опоры.

Где-то вдали пели птицы, лениво бормотал ручей, шумели на ветру березы. Мы опустились на поляне, среди пышного разнотравья, вечного лета и безумного океана цветов. Мне казалось, что я слышу их тихий шепот, недоуменный разговор о нелепой, стальной махине, возникшей среди царства совершенства. Я чувствовал запах, дурманящий и нежный. И я был в этом не одинок. Мои друзья, доселе веселые и болтливые, сейчас притихли и, похоже, так же как и я, ощущали неведомый нам, но, тем не менее, родной мир.

Корабль надежно защищает от всего, что находится за его пределами. Но откуда тогда взялся дурманящий аромат? И звуки?

Планете плевать на нашу совершенную, напичканную электроникой бронированную крепость!

Я отключил защиту: нет смысла напрасно тратить энергию.

И тотчас же звуки стали еще явственнее.

Когда я подошел к шлюзовой камере, друзья были уже там, переминаясь в нетерпении с ноги на ногу, ожидали моего прихода. Кто-то протянул мне новенькое фоторужье: партию этих превосходных штучек мы умыкнули с «Лебедя». Теперь мы готовы к высадке, вооружены для охоты и каждый втайне мечтал перещеголять остальных.

Презрительно фыркнув, двери шлюзовой камеры отошли, открыв нам доступ в море цветов и розового света. Все вокруг, — цветы и лес, и даже само небо пропиталось розовым, его всевозможными полутонами. А виновник розового безумия высоко-высоко над головой. Было тепло, светло и… не радостно. Не знаю, может быть, мне это кажется, но все вокруг далеко не такое заманчивое и привлекательное, как показалось с первого взгляда. Цветы больше не звали нас. Скорее наоборот, угрожающе шипели, словно живые, пытались схватить за ноги и свалить.

Я в смятении отступил к кораблю, подминая под себя злобствующие растения. Хорошо, если никто из друзей не заметил моего поспешного отступления, иначе потом век не отмоешься от насмешек, — еще чего доброго наградят каким-нибудь прозвищем.

Добравшись до корабля, я воровато огляделся по сторонам и вздохнул с облегчением. Друзьям определенно было не до меня. Они торопливо приближались к кораблю, не глядя по сторонам.

До кромки леса никто из нас так и не добрался. Весело освещенные ветви леса были мрачно-костлявыми, а стволы корявыми и скрученными, как у старого, злобного старикана. Лес ждал нашего приближения, чтобы схватить. Он угрожающе шумел и махал ветвями.

А когда мы заглянули в глаза друг другу, поняли, что не можем, не имеем права отступить. Чего испугались? Леса, который нам ничего плохого пока не сделал, или этих цветов, что липнут к ногам? Что страшного в них? Страх в нас самих, с ним нужно немедленно расправляться. Отступив сейчас, мы проклянем себя за трусость еще ни раз. Кто поверит нашим россказням об опасности исходящей от ромашки или березы?

Мы снова направились к лесу. Теперь шли вместе. Наша экипировка претерпела изменения. Фоторужья уступили место армейским карабинам. В руках мы держали длинные и острые ножи, которыми прорубали дорогу в липучем разнотравье на пути к дразнящему своей неприступностью лесу. Железо цветам оказалось не по зубами, вскоре мы достигли кромки леса, оставив позади скошенную и утоптанную тропинку в разноцветном цветочном покрывале. Самый обыкновенный земной лес. Те же березы, те же осины, те же дубы. Та же трава, спелые ягоды и грибы. Если не считать розового цвета, все было таким же, как на Земле. Почти. Не было звуков, — птичьей разноголосицы, шорохов и треска обитателей леса. Не слышалось даже шума ветра. Лишь тишина, давящая, переходящая в немоту. От нее становилось не по себе. Она обманчива и опасна. Она может в любой момент взорваться каскадом звуков, действий. От нее можно ожидать чего угодно. Мы скользили словно тени, по этому мертвенно-неподвижному миру. Густой травяной ковер глушил попытки нарушить покой. Лишь изредка хрустнет под ногой ветка и вновь все надолго замирает, погружаясь в заколдованную тишину.

Но вдруг послышались звуки. Мы остановились как вкопанные и прислушались. Да, нам не показалось! Впереди кто-то был и этот «кто-то» издавал такой непривычный в спящем царстве шум. Звуки доносились от стоящей в стороне дубовой рощицы. Молодая поросль кустарника скрывала от нас то, что находилось за ней.

Мы решили взглянуть, кто осмеливается нарушать безмолвие. Один из дубов затрясся, словно кто-то огромный, сильный и злой, пытался вырвать его с корнем. Дуб устоял, но с вершины его пролился обильный водопад крупных, с кулак, желудей и в тот же миг послышалось чавканье и довольное сопение. Неужели кабан?! Из рода обыкновенных лесных кабанов, которых не счесть и там, на Земле?

Ветка под моей ногой предательски громко хрустнула в двух шагах от зеленой ширмы кустарника и обедающего за ней господина. Звук выстрелом пронесся сквозь зеленую пелену и затих вдали. Мы замерли, держа ружья наизготовку, кабаний нрав нам был знаком не понаслышке, рисковать никому не хотелось.

Услышал посторонний звук и обедающий хряк; чавканье и сопение прекратились, послышались тяжелые, осторожные шаги. Зеленая стена раздвинулась, и показался кабан. Вернее, даже не сам кабан, а только его морда. Он не заставил себя долго ждать и вскоре стоял перед нами, огромный, страшный и злой. Копыта рыли землю, с покрытых зеленью клыков хлопьями слетала пена, немигающие, налитые кровью глаза горели неприкрытой злобой. Все его могучее, мускулистое тело было готово к действию.

Пригнув голову, бросился он в нашу сторону. Четыре карабина выстрелили почти одновременно, в морду, в налитые кровью глаза.

Кабан дико взвыв, пролетел мимо, едва не сбив меня с ног.

Я проворно увернулся от нежеланной встречи и, прежде чем он успел развернуться для повторного броска, выстрелил ему вслед.

Моему примеру последовали остальные. Кабан пустился наутек со скоростью неожиданной при такой массе и таких ранах. От боли он совсем обезумел, ломился напролом, не разбирая дороги. Кусты разлетались в стороны, сломанные ветви устилали кабаний путь.

Проложив просеку, зверь скрылся из глаз, а мы пребывали в оцепенении, не веря, что все обошлось и монстр уже далеко.

Вместо того, чтобы идти своей дорогой, мы бросились за раненым зверем, благо, просека, проложенная им, была красноречивее любых указателей. Бежать становилось труднее, но невесть откуда взявшийся охотничий пыл, помогал преодолевать препятствия.

Вскоре мы нагнали своего злосчастного знакомца. Прыти у него поубавилось, раны давали о себе знать.

Мы сбавили темп, соизмеряя его с кабаньим. Теперь мы хотели не просто убить его, а заморить бегом. Он явно сдавал, кровавый след становился шире, поступь короче и неувереннее. Мы торжествовали победу. А кабан? Ему, пожалуй, было уже все равно, ничто на свете не могло заставить его остановиться. Он просто бежал.

Миновав лес, мы выскочили на пустынную долину. Дно долины было усеяно воронками неизвестного происхождения, не очень глубокими, но достаточными, чтобы свернуть себе шею.

Мы поражались упорству и живучести жертвы. Силы кабана иссякли, он уже не бежал, просто плелся. Казалось, нет на свете силы, способной заставить зверя двигаться быстрее.

Кабан остановился, как вкопанный, затрясся всем телом, а затем, развернувшись, устремился в нашу сторону. Мы растолковали его маневр, как последнюю, отчаянную попытку атаковать нас. Бедному зверю досталось хорошо. Он больше не смог подняться на ноги.

И тут мы разглядели то, что так испугало зверя, заставило его броситься навстречу смерти.

Птицы.

Соловьиная стая приближалась к нам. Над тем местом, где она пролетала, сотрясалось все. Что-то время от времени слетало у них из под хвоста и производило ужасающий грохот. Вот природа поразивших нас воронок. Неотвратимая, карающая судьба в лице смертоносных птичек нагнала нас. До леса оставалось совсем чуть-чуть, два-три метра и вот оно убежище. Но преодолеть последние метры нам так и не удалось. Померкло над головами небо, а земля превратилась в ад.

Страшная сила подняла меня в воздух, скрутила в жгут и швырнула куда-то в сторону. И свет померк, исчезли звуки.

Наступила ночь.

Я не умер. Только ужасно болит голова, а тело ноет, словно пропущенное через камнедробилку. Я был исцарапан, изорван, но все-таки жив! Эта мысль заставила открыть глаза и осмотреться. Я находился в лесу. Он-то и спас меня от гибели.

Я крикнул. Затем еще. Тишина. Я был один! А мои друзья?! Они остались там, всего в двух шагах отсюда, в проклятой долине, среди разверзшегося ада. Помочь им я уже не мог. Помочь мне не мог никто и нужно самому позаботиться о спасении, о том, как вернуться на «Лебедь», а там… Но об этом лучше не думать.

Мои друзья! Почему я жив, а они остались навечно там, в долине?! Я буду страдать вечно, не находя ответа на этот вопрос.

Хоть это и чертовски трудно, но я освободил намертво схваченное ветвями тело и уперся ногами в землю. Теперь немножко передохнуть и отправляться на поиски корабля. Но в тот же миг, я так и замер, набрав полные легкие воздуха.

Я услышал соловьиную трель и увидел самого певца. Это был действительно соловей, один из тех, что вчера вспахали всю долину, похоронили моих друзей и чуть не прикончили меня. А теперь эта крылатая бестия своим треньканьем издевается надо мной. Соловей был ненавистен мне. События минувшего дня навечно отпечатались в мозгу. Я жаждал мести. Ноги дрожали от слабости, в руках не было сил. Но их хватило на то, чтобы поднять с земли карабин, пристроить его среди пышного переплетения ветвей. Глазам хватило резкости, чтобы поймать пернатого убийцу в перекрестье прицела. Ему не уйти, он обречен. Я выстрелил. Не знаю почему, но в самый последний миг рука дрогнула. Совсем немного, чуть-чуть. Этой малости хватило, чтобы спасти жизнь птице.

Дрогнула рука. Сучок, на котором восседала птица, превратился в ничто. Она же, взмахнув крылами, устремилась ввысь, и, сделав круг, начала пикировать на меня. Стрелять я больше не мог, секундомер моей жизни отсчитывал последние мгновения. Дуло карабина опустилось вниз. Я ждал. Ждал неминуемой смерти, как избавления.

Каким-то внутренним чутьем я уловил момент, когда от птицы отделился серый комочек и пошел на сближение со мной. Я знал — не промахнется. Я был обречен, но не было ни сил, ни желания уйти. Зачем?! Что-то жидкое и пахучее потекло по щеке.

Я был жив, ничего не произошло. В необъятной небесной выси пел победную песнь соловей. Ярко пылало голубое светило. Обычный солнечный день, каких не счесть на Соловьиной планете.

Малыш

Издерганный космическими бурями, измотанный бесцельным блужданием во вселенских глубинах, метался среди звезд корабль. Но все эти мотания не приносили существенной пользы: вольеры корабля, а это был корабль-зверолов, были по-прежнему пусты, если не считать нескольких дюжин невообразимых уродов. Они лениво, словно нехотя бродили в поисках корма вдоль облезлых, покрытых ржавчиной и испарениями клеток, вдыхали родной аромат своей далекой планеты. Они были поразительно примитивны, глупы, чрезвычайно отвратительны и, что самое главное, это было все, чем располагали огромный зверолов и его команда.

Подобно теням блуждала по кораблю команда зверолова, на чем свет стоит кляня себя за неудачу и глупость. Зря они послушались капитана и отправились к неизведанным созвездиям. Зачем только соблазнились они сказочным миражом о том, что здесь можно найти новых, невиданных зверушек и содрать потом за них приличный куш. Увы, как жестоко они просчитались! Что они сейчас имеют? Пару дюжин каких-то мерзких ублюдков, за которых ни один зоопарк, ни один частник- коллекционер не выложит сколько-нибудь приличной суммы наличных.

А их командиры, их лоцманы, увлекшие сюда, к далеким и неведомым мирам? Арнольд, Лот, Грантс, капитан и два его помощника, три брата, три члена известной фамилии звероловов. О чем думали они, глядя на бродящие по кораблю серые тени команды, бросавшей в их сторону с каждым днем, с каждой новой звездой, все более недружелюбные взгляды? О жалких премиальных с тех уродов, что вольготно чувствовали себя в клетках зверолова и дурно пахнущих? Об их загубленных душах? Ну, уж нет! Этим тварям крупно повезло: они избавлены от проблемы поиска пищи, а в другом, более высоком, эти грязные создания и не нуждались. Да, о них они позаботились. Теперь в самый раз позаботиться и о себе. Даже если они и долетят до базы и на корабле не произойдет самого страшного — бунта, даже если их головы останутся на плечах целыми и невредимыми, то еще неизвестно, что лучше: оказаться здесь с размозженной головой или вернуться домой. Ведь там их возвращения с нетерпением ожидают не только покупатели. Если бы только они одни, не беда. Для них всегда можно придумать какую-нибудь правдоподобную историю, но многочисленных кредиторов, в том числе и Трансгалактический банк, байками не проведешь. Они потребуют денег, только где их взять?! Пойдет с молотка и их красавец-корабль, и их имущество. В бездонную яму погашения долга уйдет все, что они скопили. И этого наверняка будет мало. А, значит, тюрьма, если закон будет добр к ним и сохранит жизнь.

Когда-то давным-давно они также начинали с нуля и их сноровка, и расторопность позволили им вырасти из рядовых членов звероловного отряда до совладельцев, а впоследствии и владельцев всей компании. И вот теперь им снова светит перспектива начать все сначала. Но годы уже не те, хотя пока есть время нужно надеяться. Сжав зубы, сидеть и ждать, когда на небосклоне вновь засияет их счастливая звезда, приносящая удачу.

Да, их промысел позволял пожинать кое-какие плоды, дела до самого последнего времени шли неплохо. Но в последние годы доходы компании стали значительно снижаться. Всему виной конкуренция. Еще несколько семей занялись подобным ремеслом, а так как все они добывали зверей в одних и тех же местах, то это вскоре сказалось и на ценах. Они стали стремительно падать. Впрочем, можно было не рисковать и продолжать трудиться по-прежнему. Спокойная, безбедная старость им и так обеспечена. Но братьям хотелось большего. Всю жизнь они стремились жить в роскоши и приумножать накопленные богатства и вдруг… Этого они никак не могли допустить и, посовещавшись, решили пойти на риск, вложить в дело все имеющиеся у них в наличии капиталы, а также кое-что призаняв. Вот это-то «кое-что» и висело теперь над ними карающим мечом.

Вскоре после принятия главного и поворотного решения, зверолов стартовал с Леонокии, не указав места назначения и времени отсутствия, хотя взятый на борт звездолета груз позволял ему функционировать лет пять.

Курс корабля прокладывали и знали только капитан и его помощники, все было самым тщательным образом засекречено, чтобы в случае удачи никто из экипажа не смог указать конкурентам место, где они побывали, и можно было спокойно и безбоязненно разрабатывать новую золотую жилу.

Позади долгих три года, а они все продолжают, как проклятые, болтаться от одной звезды к другой, уходя все дальше и дальше от окраин освоенных миров, продолжая день за днем таранить космические дали. Победа, или крах, — эти слова стали девизом. Искать, вплоть до самого последнего дня, и только тогда повернуть назад, и по кратчайшему пути вернуться на Леонокию, где их ждет неминуемая расплата с кредиторами….

Их мрачное расположение духа было прервано появлением вахтенного матроса, который доложил, что корабль вошел в акваторию новой звезды и закончено выполнение маневра торможения и перехода со сверхсветовых двигателей, на обычные, планетарные.

Сделав сообщение, вахтенный исчез, а офицеры звездолета направились в соседнюю с кают-компанией рубку, оснащенную всем необходимым оборудованием для наблюдения за космосом.

Звезда горела в ночи, словно живой, колоссальный глаз, пронизывающий незваных гостей, как бы вопрошая: кто вы и зачем здесь? Ощущение было настолько сильным, что офицерам пришлось невольно зажмуриться, и потрясти головой, чтобы наваждение исчезло. Звезда с каждым мигом становилась все больше. Скоро должна будет появиться и ее планетная система, если она, конечно, есть.

Гнетуще действовало ожидание, а вдруг все повторится, как уже было много-много раз. Неужели снова безжизненные планеты, ледяной песок и камень, мертвая, безголосая пустыня?

На экране появилась первая крохотная точка, первая планета, всего их здесь, судя по показаниям приборов, семь. Стрелка импульс-органометра слегка качнулась, указывая на то, что находящийся на пульте вахтенный послал к планете луч, который спустя секунды даст исчерпывающий ответ, есть ли тут органика, какое бы ни было ее количество.

Прошло несколько мгновений, и луч вернулся назад, едва заметно для глаз отклонив стрелку прибора. А это говорило о том, что органические микроорганизмы здесь есть, но не выше уровня примитивных творений, что в свою очередь убивало надежду. Последующие пять планет оказались точной копией первой, лишь с небольшими вариациями стрелки вправо или влево, впрочем, ни разу не вышедшей за пределы примитивной формы жизни.

Отчаяние и уныние, неотступные и изматывающие, как зубная боль, вновь охватили команду, но в еще большей мере командиров. С апатией и тоской, отсутствующим взглядом смотрели они на экран, где вот-вот должна была появиться седьмая и последняя, внешне ничем не отличающаяся от всех предыдущих, планета.

Наконец показалась и она. И вот уже в который раз в этот напряженный, полный ожидания день, устремился к свой цели луч органометра. В звенящей тишине его отражение достигло корабля, коснулось сердца чувствительного прибора и произошло невероятное. Стрелка его, до этого момента ползшая, как самая медлительная из улиток, вдруг сделала резкий скачок, перемахнув уже давным-давно не покоряемую отметку высокоорганизованной формы жизни. Это случилось впервые с тех пор, как зверолов покинул планету, населенную небольшими, невзрачными уродцами.

Заглушив двигатели, корабль пошел по орбите. На его борту царила праздничная атмосфера. Невероятная весть, подобно лучу солнца в беспросветном царстве мглы, разнеслась по кораблю, люди, еще минуту назад подобные бесплотным призракам, ожили и засуетились.

Спустя некоторое время отрепетированные десятки раз сборы были закончены, и вниз устремился небольшой разведывательный катер, имеющий на борту все необходимое для детальной разведки местности и отлова первых экземпляров зверья. Также катер нес в себе изрядное количество оружия, дабы постоять за себя в том случае, если какой-нибудь местный хищник захочет разнообразить свой ежедневный рацион…

Планета поразила великолепием. Вокруг простирались густые леса, просторные долины заросли райскими лугами с изумрудно-зеленой травой по пояс. А самое главное, — повсюду резвились и играли удивительной красоты, чудесной окраски зверьки, обличьем и повадками напоминающие обычных, домашних кошек. Присутствие рядом с ними людей их не страшило. По всей видимости, они жили здесь в полной безопасности, не имея врагов. Спокойно позволяли брать себя на руки, урча от удовольствия, отчего еще более усиливалось их сходство с кошками. Но что было самым удивительным, — это мех. Щедрая природа одарила их целой гаммой самых фантастических цветов и оттенков. Никому из изумленных пришельцев, видеть такого не доводилось. Шкурка такого ласкового и доверчивого зверька была на редкость мягкой и пушистой, она вся сверкала разноцветными огнями, буквально горела сказочным блеском в лучах полуденного светила.

Без сомнения зверьки покорят сердца всех состоятельных людей, каждый захочет иметь такого и выложит за него кругленькую сумму. А главное — женщины. Модницы всей планеты непременно захотят иметь в своем гардеробе хоть какую-нибудь вещицу из этого меха.

Насладившись вволю красотами открывшегося мира, катер резко взмыл ввысь. Оставив зверьков по-прежнему веселиться на поляне, люди спешили порадовать оставшихся на корабле и с нетерпением ожидающих их возвращения, радостной вестью.

Под вечер зверьки угомонились и легли спать прямо там, где еще секунду назад так беззаботно скакали и гонялись друг за другом. Одни улеглись в густую, шелковистую траву, другие расположились в густой зелени деревьев, а третьи погрузились в сон, запросто обняв сук покрепче. Опустилась ночь, такая же тихая и спокойная, как и все, что было на диковинной планете.

К этому времени на поляне, тесным рядком, один к одному, стояли все пять катеров зверолова, доверху груженые контейнерами. Пришельцам было не до сна в эту чудесную, светлую ночь. Они торопились, опасаясь, что к утру все исчезнет, словно мираж. И началась великая охота!

Спящих зверьков снимали с деревьев, поднимали с травы и укладывали в клетки, а они, несмышленыши, только урчали и ласкались во сне, не ведая, какая участь им уготована, каким страшным и непонятным будет пробуждение.

До самого утра, не покладая рук, трудились звероловы. Каждому удалось поймать по несколько десятков зверушек, и еще до наступления рассвета все контейнеры были заполнены и отправлены на корабль. Более тысячи зверьков, каждый из которых будет стоить очень дорого, мирно посапывали в клетках. Теперь все члены команды, не смотря на звания, и чины будут богаты, премиальные обещают быть огромными. Но жадность людская воистину не знает предела. Ведь есть еще место в грузовом отсеке, изрядно опустевшем за прошедшие со старта корабля годы. Почему бы не заполнить и его невесомым богатством?

Наскоро перекусив и немного передохнув, люди с удвоенным рвением принялись за прерванное занятие. Но теперь, с наступлением рассвета, все оказалось намного сложнее. Зверьки проснулись и начали резвиться, то и дело ускользая из рук. Их бесконечная беготня, прыжки с места на место, шустрость, понемногу начали раздражать пришельцев. А тут еще здешнее солнце, щедро хлынувшее на прекрасную планету целым водопадом живительных лучей. Стали давать знать о себе усталость и бессонная ночь. Ужасно хотелось спать. Люди готовы были плюнуть на все и вернуться на корабль, но алчность человеческая говорила — нет. Прямо перед их глазами в изумрудной траве резвились живые деньги, их деньги. Казалось, вот только нагнись, и они будут твоими. Но не тут-то было. «Кошки» подпускали людей близко, а затем резким прыжком отскакивали в сторону, замирая на новом месте, поблескивая в сторону людей бусинками озорных глаз, играя в им одним понятную игру.

Но людям было не до игр. Азарт охоты уходил, появлялась ненависть. Она росла в самом темном углу человеческого мозга, ширилась и однажды, подобно неудержимому потоку, вырвалась на свободу. И вот уже брошены безуспешные попытки ловить зверьков руками, а ставить ловушки и капканы, — этого в пылу охоты никому и в голову не приходило. Ловцы потянулись к ружьям и вскоре заговорили они, не щадя никого и ничего вокруг.

В ужасе заметались зверьки, не зная, как избежать смерти, видя, как падают замертво, обливаясь кровью, их товарищи. А охотники, обезумевшие от груды бездыханных тел, от вида и запаха крови, продолжали бойню.

К обеду в округе не стало видно ни единого зверька.

А дикий разгул продолжался. Пришельцы палили, куда попало, по стволам и сучьям деревьев, по дивной красоты птицам, по всему, что попадало в поле зрения. А затем, успокоившись и придя в себя, люди, как ни в чем не бывало, принялись за дело, выверенными до автоматизма движениями снимая шкурки со своей добычи. За этим занятием и застала их ночь, и только перед рассветом, измученные, но безмерно счастливые звероловы, прекратили кровавую работу. Свалив груду окровавленных, бесценных мехов в катера, пришельцы умчались на корабль, ведомые не знающими усталости автопилотами. А спустя еще час мчался к далекой Леонокии космический корабль-зверолов, неся на своем борту величайшее богатство и преступление.

Он встал в этот день, как обычно, с восходом солнца, которого не видел, но о приближении которого ему говорили птицы. Его птицы. Он создал их из ничего, из пустого места, как и все то, что есть живого на этой планете, и звери, и лес, и даже траву. Он создал их, не вкладывая в это дело никакого труда, ему просто захотелось их до боли в груди, захотелось, и вот они появились: птахи, которых он ни разу не видел, но зато наделил самым ярким и фантастическим оперением; кошек пушистых и ласковых не видя их, но чувствуя их тепло, желая их. Он наделил их яркими и причудливыми красками, нравом мягким, тихим и доверчивым. Все здесь: и нежные зверушки, и ласково щебечущие птицы, и тихий шелест лугов, и вкрадчивый шепот леса, дарующего покой и прохладу, все это его творения, плоды его мечтаний, непонятным образом материализовавшиеся.

Он их никогда не видел, впрочем, нет, видел. Правда, это было так давно, может сто, может двести лет назад, а может быть и вчера, он не помнил этого. Он помнил лишь одно, как он крохотным малышом сидит на руках у отца, такой еще маленький несмышленыш-кроха, любующийся миром, которому кажется, что все вокруг, каждая веточка склонившегося к ручью дерева, каждый камушек, созданы только для того, чтобы радовать его взор, приводить в восторг и упоение. Он помнит и этих птиц, весело щебечущих о чем-то своем в весенний, ласковый и солнечный день, только разве что окраска их была менее пестрой, да щебетание менее многоголосое, чем сейчас, в его райских лугах, где Он в полном одиночестве живет вот уже который день, а может год, или даже столетие. Он не знает счета времени, он не видит себя, в его мыслях он по-прежнему тот самый жизнерадостный малыш, которым Он был когда-то давным-давно. Он помнит и кошку, это пушистое, ласковое и доверчивое существо, что находилось рядом с ним в тот день, памятный день, когда отец сказал ему, что он уже большой и они полетят к людям в их мир. Он сел рядом с отцом в ракетоплан, держась за его куртку, другой прижимая к себе живой шелковистый комочек. Ракетоплан взмыл ввысь и глазам открылся чудесный вид родной планеты с высоты птичьего полета. Они мчались вперед, и его сердце невольно замирало от восторга и трепета при виде красоты. Ничто не предвещало беды. Но вот их корабль накренился и резко пошел вниз, он ощутил тогда, как вздрогнул отец, как он весь подобрался, словно готовясь к прыжку, судорожно сжав руль. А Он тогда смеялся, радуясь захватывающей дух игре, в которую решил поиграть с ним отец. Он тогда отпустил его куртку и во все глаза, замирая от восхищения и страха, смотрел, как стремительно приближается к ним земная твердь. А затем был удар и боль, резкая, пронзившая его насквозь, а вслед за ними тишина и темнота. Он остался один. Он звал свою нянечку, но все было напрасно. Он был один в этой давящей темноте. Для него наступила вечная ночь. Он был одинок, ужасно одинок и ему захотелось иметь друга, много друзей. И тогда Он вспомнил кошку, наделил ее самыми яркими красками, до боли в груди желая ее. И чудо свершилось, рука нащупала в темноте мягкий, шелковистый комочек, который тихонько заурчал, едва Он коснулся его рукой. Затем Он захотел лес, сказочные, изумрудно-зеленые луга, райских птиц, чтобы они щебетали дни напролет, лаская его слух.

Так и потекла его жизнь, тихо и неспешно в прохладной тени лесов, среди бархата трав и ласк кошек, что так и вились вокруг него, в пении птиц. Он не создал ни одного хищника, ни одного врага своим друзьям и те жили без страха и хлопот, радуясь жизни, веселясь и вселяя тихую радость в сердце своего создателя. Вскоре их развелось огромное количество, и куда бы он ни пошел, повсюду его встречали их ласки и пение. Он избавил своих зверушек от потребности искать пищу, они получали ее прямо из воздуха. Да и он в ней не нуждался, да и не помнил уже, что это такое. Он жил тихой и счастливой жизнью день за днем, год за годом, не зная забот и печалей в мире, созданным им одним и предназначенным лишь для него.

Он встал в этот день, как обычно, с восходом солнца, которого он не видел, но о приближении которого оповестили птицы. Что-то было не так, хотя вроде бы по-прежнему ласково пригревает солнце, также беззаботно щебечут птицы, так же игриво балуются в густой, волнистой траве его кошки. Но отчего же тогда так защемило в груди, так заныло сердце? Какой-то посторонний звук нарушает сложившуюся за долгие годы гармонию.

Напрягшись, он сосредоточил все внимание на звуке, стараясь различить его, выявить из всей массы и понять. Звук повторился. Он узнал его. Это был крик боли и обиды, крик отчаянья, хоть и очень, очень слабый. Он безошибочно определил место, откуда исходил звук. Его чуткие руки нащупали в траве мелко дрожащий, пушистый комочек, покрытый чем-то липким и остро пахнущим. Вся шкурка несчастного зверька была залита этим чем-то. Он напряг свою память.

Мысль опять перенесла его назад, за многие сотни лет. Вот он, вырвавшись из цепких рук няни, лепеча от радости, бежит по усыпанной гравием дорожке навстречу маме, что стоит на другом ее конце. Он бежит к ней, не замечая ничего на пути. Но вот, на середине дорожки ему под ноги попадается камень и он с разбегу падает на землю, больно ударяется носом раньше, чем к нему успевают в едином порыве кинуться мама и нянечка. Из его разбитого носа тоненьким ручейком течет ярко-алая, с острым запахом, липкая жидкость — кровь. Он вспомнил, как тогда горестно заплакал и успокоился только на руках у матери.

Исчезли нахлынувшие воспоминания, и Он ощутил себя стоящим на коленях в густой траве, гладящим дрожащий пушистый комочек, весь покрытый липкой жидкостью, — кровью. Теперь он как бы видел ее, ярко-алую. А несчастный зверек все дрожал, его бил озноб, а может быть, из его маленького сердца все никак не мог уйти весь пережитый им ужас. Но вот зверек затих. Душа маленького мученика навсегда распрощалась с миром, что был с ним так несправедлив, а тело его стало неподвижным и твердым, как камень.

Подул ветер и с его дуновением Он явственно ощутил запах крови, принесенный издалека. И Он усилием воли оказался там, где только что побывал ветер, на вытоптанной, залитой кровью поляне. Его затошнило от дурманящего запаха. Здесь было пролито много крови! А ноги сами несли к чему-то очень важному.

Голова закружилась еще сильнее, а запах стал просто невыносим в сочетании с чем-то неизвестным, чего он не знал и не мог никак вспомнить. Он выбросил вперед руку, даже не нагибаясь, и тут же наткнулся на мертвое тельце маленького друга, покрытое коркой засохшей крови, целую груду тел.

Неизвестно, кто это сделал, кто перебил эти доверчивые создания и свалил их здесь, в кучу, предварительно содрав с них шкурки, те самые шкурки, которые Он так любил гладить и ласкать. Он чувствовал, что силы покидают его, что он теряет сознание, и последней его мыслью было оказаться очень далеко отсюда, чтобы не чувствовать всем своим существом незримое присутствие смерти.

Очнулся он в тени ласково наклонившей к нему свои ветви березы. Он не видел ее, но чувствовал ее немую ласку. И тут же подобно молнии его пронзила мысль о картине, которую он недавно осязал, ужасной картине смерти. И Он задумался. Задумался о том, как обезопасить своих друзей, избавить их от мучений, что могут свалиться на их головы в будущем. Как уберечь их от недругов?

В голове один за другим всплывали образы страшных чудовищ, таких, что могут примерещиться только больному, мечущемуся в горячечном бреду. Он чувствовал, как рядом с ним они материализуются, обретают плоть и кровь, оглашая ревом округу. Он наделил их свирепым нравом, строго-настрого запретив им обижать своих пушистых друзей с их пестрой окраской, приказав уничтожать все остальное.

С тех пор минуло несколько лет, и однажды к планете вновь подобрался незваный гость из космоса с тем же экипажем и теми же целями, может быть, только еще более алчными и кровожадными.

Успех превзошел все ожидания. За меха леонокийцы были готовы отдать последнее, а за живого зверька выплачивались баснословные суммы. Этот корабль был более современным, чем его предшественник, а в его обширных трюмах могло поместиться раза в три больше груза.

Едва корабль вышел на околопланетную орбиту, с него устремились вниз напичканные контейнерами и оружием катера. Но встреча была несколько иной, чем прежде. Их уже ждали. Самые гнусные порождения мрака, отвратительные чудовища, явление чьего-то кошмарного бреда, бродили внизу. Их рык раздирал пространство на много миль окрест, казалось от такого рева все должно умереть, но… Среди этих мерзейших тварей, как ни в чем не бывало, игрались те, за кем они сюда примчались. Если бы не эти пушистые «кошечки», да не деньги, предлагаемые за них, не стоило бы и связываться с этими ужасающими тварями. Но жажда денег взяла верх над страхом, и катера пошли на снижение, тотчас же подвергнувшись нападению.

Один был сбит молнией пущенной чудовищем еще в первую минуту схватки и, рухнув на планету, запылал ярким факелом. Остальные девять вступили в схватку с монстрами, беспощадно разя их огнем, но чудовищ не становилось меньше, наоборот, они сбегались отовсюду и немедленно вступали в бой, словно повинуясь чьей-то железной воле, толкающей их в самое пекло схватки.

Бой длился уже более часа, а конца ему не было видно. Вокруг, куда ни глянь, лежали груды мертвых чудовищ, понесших ощутимый урон, но рядом с ними на земле догорали останки еще двух сбитых катеров.

Через час в кают-компании капитан звездолета, его братья и ближайшие помощники обсуждали, что необходимо предпринять в изменившихся условиях, как добыть и доставить на Леонокию если и не живых «кошек», то хотя бы их шкуры. Капитан на чем свет стоит проклинал планету и ее дурацкие превращения, превратившие ее из безобидной и тихой, в агрессивную и злую. Так он ругался уже битый час, а все остальные, потупившись, уныло молчали, не смея прервать бурный поток ругани, боясь навлечь на себя гнев, последствия которого могли быть самыми непредсказуемыми.

И вдруг один из самых молодых офицеров радостно вскрикнул. Все взоры обратились на капитана, который уже начинал закипать, бросая на молодого нахала убийственные взгляды. Спустя считанные мгновения, его должно было прорвать, и тогда никто из присутствующих в кают-компании ни за что не захотел бы оказаться на месте провинившегося. Но, похоже, что и он отлично понимал это, и поэтому его прорвало чуточку раньше.

В полной тишине изложил он притихшей аудитории свой план, который был прост, как все гениальное. И как только его смысл дошел до сборища, в рядах его возникло радостное оживление. Даже выражение неописуемой ярости на лице капитана, еще секунду назад готового растерзать нахала на куски, мгновенно переменилось, уступив место живому интересу.

А идея была такова: раз чудовища не кидаются на «кошек», значит, они по какой-то причине не замечают их! Что если воспользоваться этим обстоятельством? Можно будет обрядить группу добровольцев в «кошачьи» шкуры и попробовать спустить их вниз, в самое пекло. Если его догадка подтвердится, то они смогут спокойно и безбоязненно заниматься своим делом, прямо под носом у чудовищ.

В тот же день капитан объявил экипажу о задумке, пообещав добровольцам хорошие премиальные, а свое слово, это всем известно, держать он умел. Из всей массы звероловов и членов экипажа корабля нашлось-таки несколько человек, пожелавших за обещанное вознаграждение рискнуть.

Утром юркий катерок высадил их на планету, в то время, когда вся остальная флотилия отвлекала на себя внимание чудовищ.

Операция по высадке десанта прошла успешно, если не считать того, что за нее пришлось заплатить ярким бутоном огненного цветка, некогда катера, а сейчас груды расплавленного металла.

Добровольцам стало не по себе. Они тряслись от ужаса, проклиная себя за согласие на участие в авантюре. Но было уже слишком поздно каяться. Чудовища приближались, и по мере того, как они становились все ближе и ближе, их гороподобные тела закрывали свет, все бледнее становились лица пришельцев. Их руки судорожно сжимали оружие в надежде на чудо, что их не заметят, что затеянный ими маскарад сыграет свою роль, и уж тогда-то будет и на их улице праздник. Ну, а если, не дай Бог, план капитана провалится, то все они умрут ужасной смертью. Но прежде, чем все они отправятся в мир иной на встречу с всевышним, уж они-то постараются, чтобы куча трупов этих мерзких гигантов дотянулась до неба. Пусть их тела полностью закроют солнечный свет, пусть наступит ночь, ночью дорога к Богу намного легче и приятнее.

Чудовища, не обращая на них внимания, прошествовали мимо, лишь время от времени бросая злобные взгляды на небо, где кружился на недоступной для них высоте одинокий катер.

Оправившись от испуга пришельцы принялись за дела, отстреливая без жалости все подряд, не жалея патронов ни на «кошек», ни на чудовищ, стараясь перещеголять друг друга.

А в это время на корабле царила праздничная атмосфера. Капитан мысленно поздравлял себя, что в свое время не стал дожидаться, пока раскупят все его меха, а остались лишь изрядно подпорченные пулями. Он не хотел сбивать цену. Погрузив остаток на корабль, отправился в путь. Теперь-то он набьет до отказа первоклассными шкурами трюмы корабля, обеспечив не только Леонокию дорогими мехами, но и соседнюю с ней Сартаку, хотя капитан, как и большинство его соплеменников, к ее обитателям не имел иных чувств, кроме презрения и отвращения. Но у них есть деньги, а золото, оно везде золото.

В последующие дни в работу включились и остальные члены команды. Дело продвигалось быстро, по заранее усвоенной схеме: сначала отстрел, затем освежевание, загрузка и отправка на корабль «кошачьих» шкур. Дело пошло на лад.

…Он встал, как обычно, с восходом солнца, которого не видел, но о приближении которого ему сообщили птицы…

Сегодня ветер снова принес уже почти забытый запах, запах крови и начавшегося разложения. Неужели все его чудовища оказались не в состоянии справиться с неведомым врагом, неужели враг оказался сильнее и хитрее их? В таком случае необходимо идти туда самому, убедить их прекратить жестокую бойню, уговорить их навсегда покинуть планету, материализовав у них на глазах то, чего они хотят. Он сделает все, что в его силах, лишь бы они ушли отсюда навсегда. Он оказался там, посреди побоища и крови и в тот же миг его окружили жалобно кричащие от страха, скулящие от боли его любимые пушистые друзья, ища защиты от смерти, невидимой и беспощадной. И тогда он поднял руку.

— Смотри-ка, Джон, — сказал один из охотников, — что это за гном бредет в нашу сторону? Что-то уж очень он мне напоминает поганого сартака, хотя, впрочем, с такого расстояния я не могу судить об этом точно. Но если я прав, то черт бы меня побрал, эти ублюдки могут нас здорово облапошить, видишь, как к нему липнет наша дичь. Вероятно, они уже успели приручить их! Черт побери, я этого так не оставлю, он должен умереть!

— Хорошо, если ты один, — произнес охотник, нажимая на курок…

..И тут во всем мире разлилась темнота, словно кто-то выключил свет в ярко освещенной комнате.

— Малыш, родной, что с тобой, отзовись, что с тобой случилось вдруг? — горько причитает молодая женщина, сидя у больничной кроватки своего единственного сына, который так и не пришел в сознание после той нелепой катастрофы. Да уже и не придет никогда. Он умер. Она это поняла умом, но не сердцем и с немой надеждой в глазах продолжала звать его.

А часом позже медики предоставили женщине, постаревшей и осунувшейся, свое запоздалое заключение. Смерть пришла мгновенно, безболезненно, от разрыва сердца, оставив после себя лишь небольшую, аккуратную дырочку.

Женщина выслушала их молча и ушла прочь от белых стен, где она потеряла сначала мужа, а теперь и сына.

— Малыш, малыш, малыш! — казалось, кричит все вокруг.

Малыш остался там, среди бескрайних зеленых лугов. Малыш остался здесь, среди белых больничных стен.

Коллекционер

История, о которой пойдет речь, случилась в небольшой деревушке в 19.. году, где я в то время находился на каникулах. Здесь была прекрасная возможность отдохнуть, а также заняться любимым делом. У людей бывают разные хобби, я же увлекался коллекционированием насекомых. Их у меня накопилось множество, но я не мог остановиться и частенько бродил с сачком по окрестным лугам в поисках добычи.

Родители не понимали моей страсти, обещая навести порядок в доме, вышвырнуть вон весь «мусор». Подобные нудные сцены повторялись чуть ли не каждый день.

Я же не расставался с мечтой поймать неизвестного науке насекомого и стать знаменитостью. И во имя великой цели не обижался на друзей. Только ускорял шаг, чтобы дома рассмотреть и рассортировать отловленную за день добычу.

Еще мне нравилось в ночной тиши лежать на сеновале, слушать, как шумит лес и мечтать, глядя на звезды. Часто я там и засыпал, пока предрассветный холодок не загонял меня под крышу дома, досматривать сны в тепле.

В тот вечер, я как обычно лежал на сеновале и мечтал. Похоже, я задремал и разбудил меня предрассветный холод. На темном небе вдруг ослепительно вспыхнула звезда голубого цвета. Через несколько мгновений сияние угасло, но затем полыхнуло вновь, и к земле помчался зеленый луч. Он пролетел над спящей деревушкой, на какой-то краткий миг осветив ее, и с тихим свистом исчез вдалеке. Ошеломленный увиденным, я некоторое время сидел как завороженный, глядя в сторону, куда умчался небесный гость.

С трудом осмыслив это странное явление, решил все-таки пойти домой и как следует выспаться, а уж потом, на свежую голову, разобраться в случившемся.

Пронзительно заверещавший будильник выбросил меня из кровати. Собрав в дорогу еды, прихватив компас и охотничье ружье, а также видавший виды сачок, я тронулся в путь. Дома, разумеется, предупредил родителей, чтобы не беспокоились, иду, мол, на пару дней в лес, искать новые экспонаты — может, подвернется нечто стоящее.

Завидев меня односельчане начали перешептываться — глядите, дескать, чудак снова на «охоту». Не обращая на них внимания, покинул я родную деревушку и углубился в лес.

Солнце клонилось к закату, когда начали попадаться первые отметины небесного гостя. Глядя на изломанные и искореженные верхушки деревьев, можно было без труда определить, в какую сторону он направился. Но изломы деревьев располагались то выше, то ниже, а порой исчезали вообще.

Терзаемый голодом я решил сделать привал, подкрепиться, а заодно обдумать положение, в котором так неосмотрительно оказался из-за чрезмерной спешки.

Прикинув и так, и сяк, я пришел к выводу, что с одной стороны идти вперед бессмысленно, потому что кто его знает, где упала эта штуковина, да и упала ли она вообще, с другой стороны, возвращаться домой просто так, с пустыми руками, тоже не хотелось. Решено. Весь завтрашний день иду вперед, но если к вечеру не доберусь до цели, то поверну обратно.

Разведя костерчик, я прилег рядом с ним, и убаюканный мерным гудением леса, усталостью прошедшего дня, мигом уснул. Проснулся же от громкого хлопка и пронзительного свиста, раздавшегося где-то, совсем рядом.

Схватив ружье, и унимая бешено бьющееся сердце, я вскочил на ноги. То, что я увидел, окончательно разогнало остатки сна.

Неподалеку, насколько можно судить о расстоянии в темноте, из-за бугра исходил нежный, зеленоватый свет. В воздухе пахло озоном, который, смешиваясь с ароматами леса, создавал ощущение свежести. Стало легко дышать, и, подавляя растущее желание прилечь, спешно тронулся в путь, туда, где, маня, полыхало сияние. Но постепенно оно стало бледнеть и вскоре исчезло. Еще некоторое время я продолжал продираться вперед в кромешной тьме, но вскоре, осознав всю бессмысленность этой затеи, вынужден был остановиться.

Моя одежда представляла собой весьма плачевное зрелище, и единственное существо, которое могло его носить, не сгорая при этом от стыда, было огородное пугало. Зудело исполосованное ветками лицо. К этим злоключениям добавилась еще одна, едва ли не самая страшная беда. Целое полчище невесть откуда взявшегося комарья облепило меня, доводя укусами до исступления. Съедаемый заживо, кое-как набрав хвороста, я разжег костер и, швырнув в него пук зеленой травы, спрятался в дыму.

Уставший, с горящим лицом, проснулся я от утренней прохлады. Встав и подкинув в почти погасший костер охапку хвороста, позавтракал, произвел осмотр снаряжения. Провизии осталось немного, и я сделал себе заметку, что надо быть поэкономнее.

Взобравшись на вершину очередной сопки, я увидел огромную груду поваленных, а также обломанных и искореженных деревьев. Не было возможности разглядеть, что же находится там, за ними. Напрашивался вывод, что именно оттуда ночью шло свечение.

Спустившись к завалу, я стал серьезно подумывать над проблемой, как его преодолеть. Лезть напрямик, — опасно, можно запросто свернуть себе шею и переломать руки и ноги, которые еще пригодятся.

Неподалеку я заметил небольшую лазейку. Воспользовавшись ею, продрался в конце концов сквозь бурелом и вышел на поляну. Глазам предстало изумительное зрелище, — посреди поляны стояло, отсвечивая серебром, огромное металлическое яйцо на трех опорах. Вот он, таинственный гость!..

Вдруг я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Некто, спрятавшийся среди поваленных деревьев, внимательно меня изучал. Обернувшись, я заметил мелькнувшую между стволами серую тень. Вскоре неподалеку от того места, раздался шорох. Я выстрелил из ружья.

В тот же миг несколько серых существ бросилось к кораблю и исчезло в люке. Только одно не подавало признаков жизни, то самое, в которое я выстрелил. И тогда я решил подойти ближе и выяснить, что там.

Из-за поваленного древесного ствола поднималась в небо тоненькая струйка дыма и слышалось слабое потрескивание. Подойдя поближе, я заметил, что дымок шел из небольшого цилиндрического предмета, лежащего на земле.

Я слегка подтолкнул его стволом ружья. Подброшенный в воздух и ослепленный вспышкой, я грохнулся оземь без чувств. Сквозь полузабытье я слышал какое-то позвякиванье, словно кто-то махал возле меня связкой ключей…

Очнулся я в кромешной тьме. Ни малейшего огонька, ни единого лучика света не проникало сюда. Слегка покачивало. Я пытался вспомнить, что случилось после того, как тронул тот злополучный цилиндр. Но память молчала. И тогда я решил, что будет лучше всего, если перестану валяться на мягкой подстилке, и постараюсь отсюда выбраться. Как слепец, вытянув руки, чтобы не удариться обо что-нибудь, я двинулся вперед.

Откуда-то доносилось едва слышное гудение. Пройдя несколько метров, я, несмотря на все предпринятые меры, запнулся и растянулся во весь рост на гостеприимном полу. Какова же была моя радость, когда я узнал, что виновницей падения оказалась крышка люка. Она легко поддалась, уступив дорогу. Вниз вела винтовая, узорчатая лестница.

Спустившись, я оказался в небольшом коридоре, освещенным приятным светом. По обеим сторонам находилось множество дверей. Дернув одну из них, я обнаружил, что она не заперта. Раскрылась, словно приглашая войти, но к величайшему сожалению я потерял где-то фонарик, а в комнате не было даже намека на свет. Выразив досаду парой неблагозвучных слов, двинулся дальше. Несколько раз до меня доносились шорохи и мелькали вдалеке серые тени. Пройдя очередной поворот, я с удовлетворением отметил, что гудение, которое было до этого еле слышным, усилилось. А спустя еще некоторое время шум превратился в грохот, пришлось заткнуть уши.

Освещение изменилось. Из спокойного и безмятежного, превратилось в тревожное и пугающее. Пройдя еще несколько метров, я заметил дверь, из-за которой и шел весь этот шум. Подойдя к ней, рванул ее на себя в надежде застигнуть врасплох хозяев корабля. Но меня в очередной раз постигла неудача. Вместо слов приветствия, прямо с порога мне в лицо ударил ослепительный луч, после которого я вновь погрузился в глубокий сон.

Последнее, что успел запечатлеть мой мозг, это длинный ряд приборов и сидящий на одном из них здоровенный махаон. Он держал в лапках серебристую трубку, из которой и вылетел луч. Ярче всего в памяти отпечатался этот махаон. Его глаза, вот что запало мне в душу. Мне показалось, что на меня смотрит человек, да человек!

Очнувшись после сна, я обнаружил, что сижу на поляне, прислонившись спиной к дереву. Вокруг ключом била жизнь, пели неведомые птицы, стрекотали кузнечики, благоухало цветочное разнотравье. Повсюду резвились мириады насекомых всевозможных видов, цветов и оттенков. Это был рай, земля обетованная для коллекционера.

Позабыв обо всем на свете, о том, что нахожусь в чужом мире, я со страстью одержимого человека, принялся уничтожать его многочисленных обитателей.

Почувствовав усталость, я присел под «своим» деревом и только тут осознал, что натворил. Повсюду лежали мертвые тела бабочек. Не летать им больше в ясном небе, не резвиться среди пьянящего разнотравья. Горечь и стыд переполняли меня. Я вдруг понял, что совершил преступление, неслыханное по своей жестокости, и нет мне прощения.

Внезапно, как перед грозой, потемнело небо. Притихла природа, напряженно ожидая чего-то.

Я спрятался за дерево, наблюдая оттуда странную, и в то же время величественную процессию, приближающуюся к моему укрытию. Огромнейшая стая насекомых, на мгновение мне даже показалось, что это они затмили солнце, заставляя его поблекнуть.

Приблизившись и окружив плотным кольцом, они стали пристально меня изучать. Они не могли не заметить своих маленьких мертвых собратьев. Их глаза помрачнели. От их пристальных, проникающих в душу взглядов мне стало не по себе, их глаза сочились такой болью и грустью! Они вопрошали меня, зачем я это сделал, чем мне помешали дети?! Я взглянул на скорбную кучку погибших от моих рук ни в чем не повинных созданий, и мне стало непереносимо стыдно и больно за мой бесчеловечный поступок. Мечта стать знаменитостью там, на Земле, сделала меня душегубом здесь.

Спустя несколько бесконечно долгих минут, показавшихся вечностью, из обступившего молчаливого окружения, вперед вылетело трое самых крупных махаонов. Сделав мне крылом знак следовать за ними, они полетели, указывая путь, а я, понурив голову, полный горестных раздумий, поплелся следом. Кто бы мог подумать, что я, представитель человечества, так поступлю?!

Миновав несколько чудесных полян, мы прибыли к месту назначения. Здесь я повстречал старого знакомого, доставившего меня сюда, — яйцевидный корабль. Бесшумно отворился люк, куда влетели провожатые. Вскоре из него опустился трап, предназначенный для меня. По уже знакомому коридору меня провели в одну из комнат и усадили в единственное кресло. После этого махаоны принялись опутывать меня проводами, подсоединяя их к каким-то чудным приборам.

Поначалу я пытался протестовать против такого бесцеремонного обращения, но один из них мягким, но не терпящим возражений жестом, приказал мне сидеть. После того, как я успокоился, махаоны вновь засуетились, опутывая меня новой сетью проводов, бесконечно щелкая тумблерами приборов.

Заиграла тихая и ненавязчивая, немного грустная мелодия, и вскоре я, усыпленный ею, крепко спал.

Тихо шумели сосны, дул ласковый летний ветер, а я сидел на знакомой с детства поляне, слушая тишину, прислонившись спиной к шершавому и теплому древесному стволу.

Взгляд бесцельно скользнул в сторону, задержался на вещах, аккуратно сложенных рядышком. Внимание привлекла небольшая синяя коробочка, лежавшая сверху. Открыв, я обнаружил в ней медальон. На нем была изображена картинка. В центре возвышалось неведомое дерево, под которым сидел человек, странно кого-то мне напоминающий, рядом, возле самых его ног, кучка бабочек с застывшим взглядом больших и печальных глаз. Они смотрели на меня с такой болью, укоризной и детской обидой, что защемило сердце. Я вспомнил все!..

С тех пор прошло много лет. Я бережно храню тот медальон. Верю, что они обязательно вернутся, и мой печальный талисман станет пропуском в их солнечный и прекрасный мир.

Прометей

Эта операция, проводимая Институтом Неразгаданных Тайн Прошлого, была не менее значима и актуальна, чем все проводимые раньше. Хотя, скажите на милость, кому интересно в конце XXIII века знать такие вещи, как, к примеру, с какой ноги вошел Геракл в Авгиевы конюшни, или почему Афродита вышла из пены морской, а не из пены какого-нибудь супер-шампуня? Но нам, сотрудникам института, знать это просто необходимо. Это наша работа.

Возможно, собранные нами крупицы мини-открытий из жизни давно минувшего когда-нибудь, кого-нибудь заинтересуют и этот неведомый «кто-то» захочет узнать, допустим, о том, что думал бог Солнца — Гелиос, когда по неосторожности, или после шумного застолья с богами, грохнулся с колесницы на Землю, растопил лед на ней и устроил потоп. Вдруг ему захочется узнать что-нибудь еще в этом роде, и тогда знания, собранные кропотливой работой института, несомненно, принесут пользу.

Вам может показаться, что все, чем мы здесь занимаемся, это ерунда, а если и не ерунда, то простенькое дело, с которым вполне справится любой ученик школы Среднего Цикла. Вот тут-то вы и ошибетесь: прежде чем доподлинно установить микрооткрытие, проводятся сотни, тысячи сложнейших расчетов, затем эксперимент и уж потом, после всего этого открытие фиксируется. И, несмотря на математическую точность и выверенность предстоящей задачи, бывают и проколы — нередко в дело вмешивается его величество Случай, и тогда результаты эксперимента непредсказуемы. Так уже было не один раз.

Итак, расскажу обо всем по порядку. Главным героем истории, о которой пойдет речь, был я, младший научный сотрудник Института Неразгаданных Тайн Прошлого — Синеглазов Андрей Владимирович, друзья зовут меня просто Синеглазка — член группы по проведению операции «ПРОМЕТЕЙ».

Нашей группе предстояла заброска в очень далекое, замшелое прошлое. Дальность зависела от компьютера, рассчитавшего все. В задачу нашей группы входило разгадывание тайны Прометея, мифического божества, подарившего людям огонь. Нам отводилась роль наблюдателей, мы должны были зафиксировать и оставить на бумаге то, свидетелями чего мы станем.

Заброска группы прошла успешно, но вот местечко, где мы вынырнули на свет божий, было не из веселых — тяжелые свинцовые тучи проглотили солнце. Дождь пытался смыть все и всех. Небо набросилось на землю в припадке безумной ярости, хлеща ее грешное тело, тяжелой плетью водяных струй.

Водная стена обрушилась и на букашек, копошащихся там, внизу, над темным комочком, никак не желавшим двигаться в нужном им направлении.

Наша группа снизилась, окружив кольцом место ожидаемого появления легендарного Прометея. Ну, а пока его не было, можно из комфортабельной капсулы, которая при необходимости соединяется с остальными в мощный, неприступный блок, рассмотреть все, что творится там, внизу.

Букашки оказались людьми, или станут ими, спустя какое-то время. Они, не обращая внимания на все усиливающийся ливень, упорно трудились, перекрывая гортанными криками шум грозы. Тот темный комочек, что открылся нам свысока, оказался тушей мамонта, по уши покрытой бурой грязью. Люди старались изо всех сил, стремясь подтащить тушу как можно ближе к своему жилищу.

Наручные часы запищали, напоминая о пришествии Прометея, до прихода которого осталось меньше минуты. Сначала должна быть молния, которая воспламенит дерево, оно в свою очередь рухнет на тушу мамонта, обеспечив дикарям жаркое. Спустя еще несколько мгновений ударит еще одна молния, и вот на ней-то и появится Прометей. Так решил компьютер, а значит, так оно и должно быть.

Секунды промелькнули незаметно. Вскоре внизу, несмотря на непрекращающийся дождь, вовсю бушевал веселый рыжий огонь, освещая насмерть перепуганных дикарей. Замерли в оцепенении они, с трепетом взирая на пламя, призадумался и я.

Раздумье прервала вспышка молнии. Она шарахнула прямо в мою капсулу и не обладай она соответствующим запасом прочности, от нее, да и от меня тоже, не осталось бы ничего, даже горстки пепла. Но техника выдержала, правда теперь она сама превратилась в молнию, в раскаленный снаряд и мчалась к земле, — прямиком туда, где должен был явиться людям Прометей.

И я явился народу!

И пали дикари на колени, воздев к небесам руки с перекошенными от немого ужаса лицами. А я, вместо того, чтобы немедленно провалиться сквозь землю, картинно поднял одну руку к небесам, прижимая другую к груди.

Для дикарей это был еще один удар. Для меня, — катастрофа. Спикировавшие с небес капсулы товарищей с двух сторон подхватили меня и вознесли в небеса на глазах потрясенных предков.

Я оказался в корабле, среди друзей и их бесконечных насмешек и подковырок. А там, внизу, в это самое время рождалась легенда, прошедшая через века, о боге огня, принесшем людям бесценный дар и схваченном двумя черными птицами, слугами злых богов…

Мы вернулись в XXIII век, разгадав очередную тайну возникновения первоистоков красивого мифа. Не вернулся назад лишь Синеглазка. Вместо него в Институт прибыл Прометей.

Цель поколений

Опустели в этот непримечательный день плодородные земли радбиев. Все племя, от мала до велика, отложив в сторону каменные топоры и прочие орудия труда, устремилось к хижине вождя, туда, где они услышат ответ на извечный вопрос — в чем смысл жизни? Именно сегодня истекал срок, отведенный вождю и горе ему, если он не даст ответа. Несмотря на возраст, на уважение, он будет забит камнями.

Вот наконец-то появился и он — мудрейший. Высокий, статный, с умным волевым лицом, еще не согбенный тяжестью лет, в развевающихся на ветру белых одеждах.

Наступила тишина. Такая полная, что слышно было пение ветра.

Обведя взглядом застывших людей, вождь поднял жезл, символ верховной власти и в еще более сгустившейся тишине отчетливо прозвучали его слова: «…Дети мои, наша цель там. Только достигнув вершины Аргуса, этого прибежища богов, мы обретем мир и покой, только там, откроют свою тайну жизнь и бытие. Цель нашей жизни двигаться туда, даже если это окажется не под силу одному поколению. Но мы должны победить и достигнуть вершины, пусть на это нам потребуются сотни, тысячи лет…»

Закончив речь, вождь, преисполненный величия, удалился, но толпа не расходилась, словно ждала еще чего-то. Некоторое время спустя из ее рядов вышел юноша. Опустившись на колени и протянув руки к хижине, он принялся умолять вождя выйти к ним, повести народ к цели указанной им. Его примеру последовали и остальные. Но ответом им была тишина. И тогда из коленопреклоненной толпы вышел старец по имени Хибайна, первый кандидат на пост вождя, единственный человек в племени, облеченный властью посещать эту хижину.

Вскоре из хижины раздался горестный вопль, а вслед за ним появился Хибайна с посыпанной пеплом головой и опущенным в знак траура вершиной вниз, — жезлом. Он сказал: «…Дети мои, ушел из жизни большой человек, указавший великую цель. Пусть тело его превратится в прах, но память о нем будет жить вечно. Так давайте же поклянемся, что мы выполним все, что он нам завещал!"…

Много веков минуло с тех пор. Давно умер Хибайна и множество других вождей, а радбии все также упорно продолжали свой указанный предками путь.

Дело продвигалось не совсем гладко и не так быстро, как того хотелось. Этим объясняется и факт, что несмотря на столько минувших с начала похода лет, до вершины было еще далеко. Каждое поколение имело определенный предел, достигнув которого, оно не могло двигаться дальше. Путь продолжали их сыны и дочери.

Была еще одна странная особенность. Каждое новое поколение становилось по неизвестным причинам гораздо меньше своих предшественников и оружие, служившее родителям верой и правдой, детям казалось непомерной ношей.

Мельчали и животные, обитающие на этих высотах, и их уж ни в коей мере нельзя было сравнить с теми, на которых охотились древние люди, их далекие предки.

Уже давно забыто имя того, кто указал им цель. Осталась только легенда о добром боге. Настало время, когда до желанной цели осталось совсем немного. Чтобы преодолеть это расстояние тем, первым, потребовалось бы сделать всего несколько шагов, а им, сегодняшним, — десятилетия.

Но пришел тот день, когда позади остались последние метры. Цель многовекового похода — достигнута. И опять, как в стародавние времена, народ зовет вождя. Люди вновь желают знать, что же делать сейчас, когда они достигли завещанной древними обители богов. Пред ними распростерся мир и некуда двигаться дальше. И снова, как и в далеком прошлом, вождь просит время на раздумье.

Минул год, и вновь племя собралось у его жилища, дабы услышать ответ. Что спасет их от невзгод и неприятностей, что даст им райскую жизнь, о которой столько говорилось в легенде?

Вождь поднял навстречу небу жезл и в наступившей тишине отчетливо зазвучал его голос: «…Дети мои, наше спасение грядет с небес очень скоро. Оттуда явится посланец звезд, он избавит нас от бед и напастей, от всех неприятностей и хлопот. Он скоро будет здесь, нужно еще немного обождать».

Но обманутый народ не хотел верить, и в вождя полетели камни.

В повседневных заботах текли годы. Люди жили ради того, чтобы жить и никому и в голову не приходило задавать вопросы о смысле жизни. Да и некому было их адресовать. Тот, забитый камнями много-много лет назад вождь, был последним их правителем. Каждый жил, как хотел.

Но однажды в небе зажглась звезда, она стремительно росла, приближаясь.

Племя сбежалось на главную площадь, чтобы собственными глазами увидеть неведомое, сверкающее чудо. Значит, все-таки оказался прав, не лгал тот пророк, чье имя давно стерлось из памяти.

Огромное, пышущее огнем Нечто, мчалось прямо на них. Нечто было настолько велико, что некуда было от него укрыться и люди вдруг с ужасом осознали, что через несколько мгновений от них самих, и от их поселения не останется ничего. Напрасно молили они небеса о чуде.

На расплавленную корабельными соплами вершину опустилась махина звездолета. Сбылось древнее пророчество, что именно со звезд придет к радбиям избавление. И оно пришло. От всего. Народ был мертв.

А тем временем в чреве звездолета открылся люк, и на горячие, оплавленные камни легко спрыгнули два астронавта в легких серебристых одеждах

— Ты только посмотри, — сказал один, — какой прекрасный вид открывается отсюда!

— Да, чудесная планета, спору нет, — молвил второй, — интересно есть ли на ней жизнь?!

Его огненный путь

Он отдыхал. Разбудила его тревога, звонком прозвучавшая в мозгу. В чем дело, что случилось? Кирилл бросил беглый взгляд на приборы, скользнул по обзорным экранам, но ничего тревожного не увидел. Все те же звезды, все тот же растущий шар Марса, все, как и прежде, и все же что-то не так. Иначе, зачем бы мозг стал так психовать.

Тщательный осмотр систем корабля ничего не дал. Здесь все в порядке, а значит, опасность скрывается за пределами корабля. А может ее, и нет вовсе? Быть может это просто шалости мозга, изнуренного пыткой долгого одиночества?

Шлем аккуратно обволок голову, защелкали, настраиваясь, многочисленные тумблеры и реле, тысячи хитроумных глазков шлема вперились в черное, безжизненное пространство. Включился последний тумблер, и сразу пустота вокруг корабля наполнилась звуками и светом. Закружились вокруг в дивном танце мириады светлячков, все вокруг заполнилось треском цикад. Казалось, что космос живой. Но это был лишь мираж, разбитая излучением атомная пыль. Не это искал Кирилл, он искал то, что породило в его подсознании тревогу, искал то, чего следует опасаться и с чем ему, вероятно, придется сразиться.

При переходе из одного измерения в другое тревожный зуммер в мозгу зазвучал с новой силой, а спустя мгновение Кирилл увидел ЭТО. Что это было: живое существо, имеющая душу и плоть субстанция, метеоритная пыль или сгусток раскаленных газов, он не знал. Он видел ЭТО таким, каким оно есть, огромным и угрюмым серым облаком. Оно заполонило большую часть обзорного экрана и с каждым мигом росло, простерев навстречу кораблю объятия.

Кирилл снял шлем, и тотчас исчезло облако, смолк хор космических голосов. Все исчезло, но появилась слабость.

Кирилл всегда был послушным учеником, для него не были пустым звуком такие понятия, как дисциплина и приказ. И именно эти два слова говорили ему, что в подобных случаях необходимо делать.

Уверенным шагом направился он в рубку связи — приказ гласил: немедленно выйти на связь. Земля молчала. Конечно же, с ней не случилось ничего, она, как и прежде сверкает чистым, голубым светом. Что-то случилось с электроникой, или… или облако влияет на корабль. Скорее всего, именно так и есть.

Кирилл мог поклясться, что знает точное время исчезновения связи. Именно в тот момент и сработал тревожный сигнал в мозгу. Хорошо. Теперь он приступит к выполнению второй части приказа. Он попытается изменить курс корабля и направить его к Земле, хотя вряд ли у него что-нибудь из этого получится. Раз уж облако лишило его голоса, то наверняка лишило и движения, и дальнейший его полет целиком зависит от прихоти облака.

Рука отработанным до автоматизма движением легла на рычаг перехода с автоматического полета на ручной. Несмотря на усилие, рычаг не поддался, намертво прикипев к панели. Корабль был неуправляем, и целиком под властью облака.

Прошло три дня. Облако поглотило корабль, заполнив все вокруг серой, безжизненной пеленой. Человеком овладело чувство безразличия. Дни потекли в каком-то сонном оцепенении, вялость и апатия завлекли его в свои сети. Но они моментально покинули его, едва корабль приблизился к Марсу, помчался по орбите.

Внизу колыхался густой темный лес, время от времени уступающий место бесконечной зелени лугов с их фантастическим цветочным великолепием, прозрачной синью водоемов. И посреди всего этого благополучия, ключом била жизнь. Бродили стада невиданных животных, парили в небе прекрасные меднотелые птицы. Всюду царила жизнь. Вот промелькнул внизу белоснежный храм. Вот просторные зеленые луга, перечеркнутые нитями каналов, по берегам которых стояли сложенные из чудесных сортов мрамора дома, а вокруг них цвели и благоухали дивные сады. Кириллу казалось, что он ощущает их запах, видит до мельчайших подробностей каждый плод. Стоит только протянуть руку, и он будет сорван.

Тем временем корабль, завершив очередной виток, мелко-мелко задрожал и устремился прочь от планеты. Это было последним ударом для человека, ведь он должен был приземлиться. Кириллу казалось, что он даже видит это место, обозначенное на карте равнодушным крестиком. Это райский уголок на берегу шумного, говорливого ручейка, под сенью исполинского, развесистого дерева.

Теперь человек не верил и в то, что ему удастся вернуться на родную планету. Как он мог во что-нибудь верить, после всего, что он здесь нашел. Вместо красной, выжженной солнцем планеты, снимки которой он видел сотни, тысячи раз, планеты, на которой не было, да и не могло быть жизни, он узрел красоту не уступающую земной.

Но, глядя на приборы, человек немного успокоился, корабль ложился на правильный курс, и если ничего не случится, то по истечении нескольких месяцев он достигнет Земли. А уж там-то его обязательно заметят и вырвут из лап проклятого облака. Он оповестит всех о том, что на Марсе есть жизнь и только взбунтовавшийся корабль, помешал ему пожать руки братьев по разуму.

Обратный путь был несравненно более долгим. Голубая звездочка Земля, росла очень медленно, слишком долго преодолевала эволюцию от крохотной, мерцающей точки, до огромного, голубовато-зеленого шара. Но все же корабль добрался до планеты.

Но облако… Человек понимал: оно так просто не отпустит свою жертву и ему придется побороться.

Планетолет пошел на второй виток, чего он не должен был делать, так как запрограммирован на посадку сразу. Марсианский вариант повторялся, а это значит, что у Кирилла в запасе есть еще несколько минут, чтобы попытаться сломить сопротивление машины.

Когда раздались длинные, пронзительные гудки, Кирилл бросил свою бесплодную затею совладать с машиной. Нужно было бежать, пока корабль делает последний виток.

Изолированный спасательный шар, — вот его единственный шанс. Даже могущественному облаку, захватившему корабль со всеми его электронными потрохами, не под силу сладить с ним. Спустя минуту человек находился в нем. Еще мгновение понадобилось, чтобы вдавить до упора в панель кнопку старта.

Резкий рывок, от которого потемнело в глазах и заложило уши. Он был далеко от железной махины планетолета, едва не ставшего его могилой.

Ровно сутки отводил человеку на жизнь стальной спасатель. Одни только сутки, но и этого Кириллу было более чем достаточно, ибо он уже мчался в атмосфере родной планеты. Пройдет совсем немного времени, и шар коснется ее поверхности.

Кирилл думал о том, что оставляющий огненный след шар жутковато смотрится в ночном небе. Его наверняка бы приняли за посланца сатаны, случись это в дремучие и суеверные века.

Еле ощутимый толчок, — в работу включились тормозные двигатели. До земли осталось совсем немного. Вот хлопнул парашют, последняя тысяча метров! Еще немного и из шара выйдет он, Кирилл Буев, благополучно вернувшийся домой.

Последние секунды полета и сильный всплеск. Он сел на воду. Но это не страшно, теперь можно отдохнуть и расслабиться.

Кирилл откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Все завершилось благополучно, его непременно ищут. Кого оставит равнодушным летящий в ночи огненный шар?!

Кирилл уснул. И снился ему не Марс с его загадками и волшебством, ни звезды, мерцающие в непроглядной космической ночи, ни взбунтовавшийся корабль и не побег с него. Снился ему родной дом, — избушка лесника и он сам, чумазый мальчуган, сидящий верхом на крыше и запускающий бумажные самолетики…

Кто-то бьет в барабан, кто-то гудит на трубе и шар куда-то плывет, покачиваясь на волнах.

Кирилл открыл глаза, зевнул, да так и застыл с открытым ртом, силясь понять и переварить то, что увидел. Его шар, опутанный рыболовными сетями плыл, влекомый двумя древнерусскими ладьями, о которых он когда-то читал. Довольно странный прием оказали ему, подумал Кирилл, какая надобность в том, чтобы превращать его прилет в грандиозное экзотическое шоу? И почему так сурово глядят на него заросшие бородами люди с быстроходных ладей, сжимающие в руках кто боевой топор, кто копье, или палицу. Или все это так и задумано по сценарию? А вдруг?!..

Страшная догадка ошеломила его. А если это никакое не шоу, а просто он попал в прошлое, лет эдак на тысячу назад?

Скорее всего, так оно и есть, иначе как объяснить, что на Марсе есть жизнь и по всей планете журчат ручьи и текут полноводные реки? До него там побывали десятки беспилотных кораблей, но ничего, кроме каналов высохших сотни лет назад, обнаружить не смогли. А сегодня там фонтаном бьет жизнь, даже не подозревая о том, что планета будет мертва всего лишь через сотни лет.

Что с ним сделают? Какая смерть уготована ему? Неизвестно, но только вряд ли его, посланца нечистой силы, оставят в живых. Принесут в жертву какому-нибудь языческому божеству, или попросту сожгут на костре?

Прошуршав по прибрежной гальке, шар мягко остановился. В тот же миг его окружили десятки людей, угрожающе размахивающих своим дикарским оружием. Охватив шар плотным кольцом, они остановились в ожидании. Прошла, казалось, целая вечность, но вот толпа расступилась, и вперед вышел старец в развевающихся на ветру белых одеждах. Поднял руки к небу, встал на колени и несколько минут горячо молился неведомому богу, а затем встал и махнул рукой.

Воины ждали его знака и тотчас же закидали шар тучей камней, стрел и копий, не причинивших ему ни малейшего вреда. Стены спасателя были настолько прочны, что могли без труда выдержать прямое попадание небольшого метеорита. Все усилия нападавших привели лишь к тому, что на блестящей поверхности шара появилась пара свежих царапин. Недоумевающие воины остановились в нерешительности. Несмотря на все их старания, бес там внутри цел и невредим и помахивает им рукой. Снова взгляды людей обратились к старцу.

Табло высвечивало цифру «3». Спустя три часа кончится кислород. Человеку нужно будет либо выйти наружу, прямо в объятия дикарей, либо попытаться незаметно приоткрыть дверь.

Дикари этого не знали. Бог посоветовал старцу изжарить беса. Вновь засуетились люди вокруг шара, таская охапки сухих сучьев. Вскоре костер запылал. Бородатые поджигатели, увлеченно разговаривая, стали наблюдать, как будет поджариваться затаившийся в прозрачном сатанинском яйце бес. Но и тут их поджидало разочарование. Огонь, как и топоры, был абсолютно безвреден для шара.

Два часа полыхал гигантский кострище, два часа сумрачные бородачи напряженно ждали, когда начнет извиваться от боли поджариваемый бес. Но ничего подобного бес делать не собирался, наоборот, он спокойно сидел и выжидал.

Тихий свист возвестил о том, что кончается кислород. Последний вздох. Можно продержаться еще немного, минут пять, благодаря дыхательной тренировке, но не больше. А затем?

Открыв дверь, Кирилл вдохнул воздух полной грудью и тотчас же зашелся в приступе неудержимого кашля, глотнув едкого дыма. Пока, уйдя в себя, следил за последними секундами человек, он не заметил, как бородачи подкинули на угли охапки зеленых веток.

Он выбрался наружу и глотнул воздух еще раз. В глазах потемнело, заломило виски. Теряя сознание, Кирилл повалился на шар, но прежде, чем его тело коснулось матовой поверхности, в воздухе просвистело копье, навсегда избавив его от мучений.

Год 19… г. Ленинград. «Комитет по АЯ». В свете не выключенной лампы одиноко лежит так и не прочитанный сегодня древний пергамент, гласящий следующее: «…Подобно яркой звезде вспыхнула в небе сатанинская колесница и понеслась к земле, дабы погубить род человеческий, низвергнуть его в пучину адскую. Но верные сыны божьи, дали отпор сатане, представшему в образе и подобии человеческом во хрустальном шаре. Молитвою и оружием заставили демона покинуть убежище, где он силою колдовства отводил от себя смерть от копий и огня. Но едва он покинул убежище свое, где скрывался под видом человека, едва хотел он сменить обличье, как верный раб божий Илия, положил конец его хитростям и козням, поразив нечистого насмерть копьем.

На месте пришествия дьявола насыпали курган огромный, в грудь ему вбили кол острый, кол осиновый, дабы не вставала нечисть по ночам из могилы своей, не пугала крещеный люд, не пила у него кровь. И тот холм, тот курган над могилой насыпанный, холмом Сатаны нарекли, и позабыли туда люди тропку- дорожку, дабы не смогла нечисть быть среди людей и делать им бесовские гадости.

Записал сие, увиденное собственными очами, а не по наговору, верный раб божий, старец Мефодий, 1001 года от пришествия Христова на Землю…»

Зеленое счастье

Мрак. Лишь свет далеких звезд, застывший в вечности, освещает этот грустный мир. Изредка промелькнет холодный странник-метеорит, блеснет и исчезнет огонек кометы.

Тишь и спокойствие. Спит вселенная, как спала миллионы лет. Ничто не нарушает ее равновесия, разве только этот крохотный живой огонь, что стремительно приближается. Откуда он взялся, как попал сюда, что ему нужно на задворках мироздания?!

А огонь все рос, с каждым мгновением становясь ярче и ближе.

Десять тысяч лет рыскал «Гелиос» по вселенной. Первой программой его электронного мозга было обнаружение обитаемых миров, но спустя несколько тысячелетий цель изменилась. Теперь он не рассчитывал на встречу с иной цивилизацией, а готов был довольствоваться любой планетой, пригодной для жизни.

Мозг напряженно работал. Сотни планет, встреченных на пути, были ощупаны приборами. Тысячи месторождений полезных ископаемых занесены в блоки памяти. Сделано множество открытий больших и малых, важных с научной точки зрения и чисто познавательных. Не было самого главного — разума, даже намеков на его существование. Не было и пригодной для жизни планеты.

Мозг многое знал, многое умел, но то, что он увидел впереди, озадачило даже его, и поэтому он предпринял экстренное торможение и подъем команды.

Землян было девять. Шестеро мужчин и три женщины. Они собрались здесь такие разные, но одержимые одной идеей, ради которой не страшно ничто, даже сама смерть. Служить Земле, всю свою жизнь отдать ей. Что может быть прекраснее этого? Пусть их открытия и находки будут лишь каплей в море Всемирного знания, но все же капля будет, а значит, их жизнь прожита не даром.

Разбуженные тревогой они ожидали увидеть что угодно, но только не это. Даже не «это», «этот» — колоссальный, размером с малую планету, камень и надписи на языке землян: «Направо пойдешь — зеленое счастье найдешь. Прямо пойдешь — розовое счастье найдешь. Налево пойдешь — черное счастье найдешь».

Смысл изречений проступал тремя сверкающими огнями: зеленым, розовым и пронзительно черным. Три огонька — три планеты. Камень указывал путникам, что их ждет впереди. И люди сделали выбор.

Решили отправиться на исследование группами, с тем, чтобы по прошествии года возвратиться на корабль.

Что там можно найти? Да мало ли что! Счастье — зеленое, розовое, черное — любое на выбор. Найти его, узнать, что оно из себя представляет, а затем сравнить, какое лучше, хотя, вообще-то, счастье всегда счастье и совсем не важно, какого оно цвета.

Три группы заняли места в десантных ракетах…

И все-таки камень оказался призраком! Какой-то особенно стойкой галлюцинацией, обманувшей приборы и не исчезнувшей даже после того, как десантная ракета протаранила ее.

Зеленая планета была сестрой далекой Земли. Аромат деревьев, цветов и трав проникал в каждую клеточку человеческого организма. Шелестел листвой ветер, лениво плескались зеленые волны нетронутых ни человеком, ни зверем трав. Где-то совсем рядом стрекотал кузнечик, в лесной чаще неведомая птица пела радостную песнь. Пригревало солнце, ветер шаловливо резвился в прекрасных волосах Геи. Хотелось лечь, утонуть в густом зеленом море, просто закрыть глаза и не думать ни о чем. Не думать о том, что родная Земля так далеко. Не думать о камне-призраке, застывшем в космической пустыне, о том, закрыта ли входная дверь ракеты и не заскочит ли внутрь ее любопытный абориген.

Кстати, где же ракета?! Напрасно Гея с друзьями обшарили каждый метр зеленой лужайки, ракета исчезла бесследно, словно провалилась сквозь землю.

Теперь уже сам Бог велит узнать, что это за «зеленое счастье», которое начинается столь странно и неожиданно. Исчезновение ракеты лишило землян всего, за исключением одежды, оружия и небольшого запаса продуктов, на один хороший обед.

Неожиданность подстерегла Дэйва, Дайну и Дональда спустя несколько мгновений после посадки. Нет, они не выходили из корабля в раскинувшийся вокруг розовый мир, в котором так хорошо, слишком хорошо. Они неторопливо беседовали, уютно развалившись в облегающих тело креслах, держа в руках по чашке ароматного кофе.

На них не напали. Они остались сидеть, но только не в креслах, а в океане розовых трав. Даже кофе из чашек не расплескалось, когда исчез корабль, а вместе с ним и все то, что делает человека всемогущим.

Тихо пел колыбельную песню ветер, где-то совсем рядом щебетала птица. Все плохое забывалось, не хотелось думать. Хотелось лечь, утонуть в розовом мареве трав, позабыть обо всем. Труднее всего было не дать наваждению поглотить себя, низвергнуть в пучину лени и колдовского сна.

Пур выругался сквозь зубы и смачно сплюнул на пол. Впервые за столько лет проведенных в космосе, он столкнулся с необъяснимым. Что-то мешало ему, каждому движению, старалось перевернуть корабль, ударить его об землю, прилагало все силы, чтобы превратить в игрушку. Но тщетно и от этого Нечто становилось злее и яростнее во сто крат, стремясь добраться до ничтожно малого существа, что осмелилось противопоставить себя его безудержному напору.

Долго длился поединок, и исход его был не в пользу титана. Нечто отступило, ворча и грозясь отомстить.

Облегченно вздохнули люди. Первая победа одержана над враждебным миром, что уставился на них мириадами глаз, злобно пронизывающих мрак ночи, стремящихся сюда, за надежную корабельную защиту.

Нечто отступило и на земной тверди. Силовое поле не допускало Его. И тогда Оно приказало своим слугам ждать. А когда люди окажутся за пределами неприступной крепости, всем скопом наброситься на них, подавить их волю, сковать прочными узами страха. И, покорных Его воле, привести к нему в Черный Замок, где Он насладится зрелищем полных ужаса глаз. Мольбы о пощаде сладкой музыкой зазвучат в ушах.

Георгий, Гея и Смит вошли под сень деревьев. Легче всего подвергнуться внезапному нападению именно в лесу. Приходилось смотреть в оба, останавливаться и прислушиваться.

Он притаился и ждал всего в нескольких метрах от еле заметной звериной тропы. Ждал с нетерпением, с жадностью, от которой вздымались бока. Он спешил сюда. Он устал, хотел есть и чуял добычу. Она шла прямо в пасть, с каждым мгновением становясь ближе. Жертвы, целых три жертвы, не замечая его, следовали сюда, и это радовало. По крайней мере, одну он задерет непременно и сможет наконец утолить гложущий его голод.

Но что это? Они остановились и о чем-то спорят. Вот они достали серебристые трубки, постояли немного и, наконец, пошли снова, но теперь от его засады. Еда ускользала от огромного бурого медведя. При мысли о голоде неприятно засосало в желудке. Какая-то могучая сила выбросила его из травы и погнала наперерез пришельцам.

Они не испугались, не бросились прочь. Они смотрели на него, и в их глазах не было и тени страха. Он бросил беглый взгляд на их руки, лишенные когтей. Странные трубки направлены на него. Он уже видел однажды нечто подобное. Но тогда перед ним стоял смуглый, зеленоглазый человек. У него тоже была трубка, более длинная. Она больно ужалила его, за мгновение до того, как он переломал кости ее хозяину. Но тот человек боялся, а эти — нет! Может, стоит их напугать, заставить задрожать, парализовать волю и только потом вонзить зубы в трепещущую плоть.

Он угрожающе зарычал и, встав на задние лапы, пошел им навстречу. Они не испугались и сейчас. И тогда он сжался в комок и прыгнул. Последнее, что он увидел, прежде чем превратиться в пар, — три молнии блеснувшие разом ему навстречу.

День клонился к вечеру. Хотелось отдохнуть и подкрепиться. Погода испортилась. Порывы ветра раскачивали деревья, приносили холодные и тяжелые капли дождя. В считанные минуты чернильные тучи скрыли золотое светило. Надвигалась гроза. Люди спешно сооружали навес из ветвей, древесной коры и листьев, надеясь найти под ним защиту от непогоды.

Природа застыла в ожидании бури. И буря грянула!

Горе-навес рухнул в первую же минуту. Люди спасались бегством. И, как самое настоящее чудо, явилась глазам деревянная избушка. Избушка была не просто убежищем от дождя. Она говорила о том, что до момента, которого они ждали тысячи лет, осталось совсем немного, несколько шагов. Приветливо горит огонь, бросая из окна колдовские блики.

Люди потянули незапертую дверь и оказались внутри. Покоем и благодатью пахнуло на них от старых, покрытых мхом стен, от грубых скамеек и столов, от еле ощутимого запаха горящих дров, от полных доброжелательности, и скрытого любопытства глаз, глядящих на них.

Аборигенов было трое. Мужчина и две женщины, красивые и хорошо сложенные, зеленоглазые и зеленоволосые, со смуглой кожей. Цивилизация, представителей которой земляне встретили, находилась на более низкой ступени развития, но это были братья по разуму, молодые и прекрасные. Их приветливые лица светились дружелюбием.

Земляне с не меньшим любопытством рассматривали хозяев. И чем больше они смотрели, тем большим доверием и симпатией проникались к туземцам. Встроенная в мозг лингвистическая надсистема на основании нескольких слов, оброненных хозяевами избушки, сможет разобраться в их языке.

Аборигены показывали предметы и произносили их названия. Но еще до того, как надсистема окончательно разобралась с речью обитателей зеленой планеты, люди уже знали, что мужчину, к которому с почтением относятся две его очаровательные зеленоглазые спутницы, зовут Або Хабо, он является правителем этих мест. Его спутниц зовут Лея Тал и Мея Тал, они сестры, о чем земляне догадались в первую же минуту знакомства, и телохранители вождя.

Вскоре люди смогли продемонстрировать изумленным туземцам превосходное знание их языка.

Або Хабо — вождь одного из обитающих неподалеку племен — отправился в путь в сопровождении верных воинов неспроста. Они приходили к духам племени, обитель которых знает только он. Або молился богам, принес дары, веря в то, что боги услышат его просьбы. До деревни оставалось совсем немного, но надвигающаяся гроза загнала их сюда.

Заметив чужаков, они не удивились встрече. Она была предсказана много- много лет назад, ныне покойным колдуном Тхурхом.

Рассказам несть числа. Спать не хотелось. Как можно уснуть, когда произошло величайшее чудо — встреча двух, так удивительно схожих миров. Но усталость и тревоги сделали свое дело. Вскоре земляне и их радушные хозяева крепко спали, убаюканные мерным шепотом дождя снаружи избушки.

Дождь стих. Ласковое солнце выглянуло из-за туч, обрушив на промокшую землю лавину живительных лучей. Расцветал окружающий мир, наполнялся звонкими трелями, жизнью и светом. Все проснулось и пело за исключением людей, укрывшихся в тесной деревянной коробке.

Тонкой полоски розового леса хватило ненадолго, чтобы скрывать от людей расположенную за ней бескрайнюю равнину. Каких только трав и цветов здесь не было! Тысячи и тысячи самых мельчайших, самых неуловимых и тонких оттенков розового цвета, наполняли мир изумительной красотой. Но самым необычным была музыка. Просто не верилось, что какая-нибудь божья тварь способна издавать такие звуки, такие трели. Они складывались в божественно-прекрасную мелодию. Где те существа, что так приятно затрагивают струны человеческого сердца, заставляя его радостно сжиматься?

Нет никого, только сотни — тысячи крошечных мошек, таких же нежно- розовых, как и все, что есть в этом мире, роятся вокруг цветов, распустивших навстречу солнцу благоухающие бутоны.

А это что?! Такое совершенство не может расти на грешной земле! Такой красоте место лишь в райских лугах. Но цветок был здесь и они, простые смертные могли любоваться им, упиваясь совершеннейшей красотой.

Притяжение цветка было настолько велико, что Дайна невольно протянула к нему руки. В тот же миг оборвалась чарующая песнь, и Дайне показалось, что цветок чуть-чуть развернулся в ее сторону. Даже мошки, до этого беспечно кружащиеся вокруг цветка, прервали полет, готовясь отстоять его, если неведомый гость попытается причинить боль. Но это было бы кощунством. Не только сорвать, но даже прикоснуться к этому чудо-растению Дайна не посмела.

Ее заподозрили в плохом, и она смущенно отступила, словно извиняясь за невольный порыв. Еще несколько бесконечно долгих мгновений стояла настороженная тишина, а затем мир ожил, в нем вновь зазвучал гимн всепобеждающей жизни.

Люди попытались получше рассмотреть странных мошек, ставших на защиту своего музыкального цветка. Каково же было изумление Дайны, как изменились лица Дэйва и Дональда, когда они в мелькании серебристых крыльев сумели рассмотреть тельца необычайно маленьких, но, тем не менее, людей! Да, это были люди, крохотные и прекрасные, дующие в серебряные дудочки. Может это не совсем люди, может это крохотные ангелы, или сказочные эльфы?

В чудеса и сказки пришельцы не верили, но как тогда объяснить то, что они увидели минутой позже?

Лев и ягненок мирно обнявшись, лежали в этом розовом, нереальном мире. Ни тени страха, ни тени презрения нет в их глазах. Это были друзья.

Уже в который раз люди возблагодарили далекого бога за то, что с ними нет оружия. Как бы нелепо выглядело оно здесь. Такие понятия, как боль и смерть не могут существовать в мире, наполненном удивительной песнью эльфов. Что может сравниться с нею, что может быть прекраснее ее?

Не прошла для землян пора удивляться. Они услышали другую Музыку! Она лилась сверху, и даже песнь эльфов по сравнению с ней была ничем. Прямо к ним опускалась великолепная белоснежная беседка, увитая розовым плющом. Величавость колонн, изысканность форм, от всего веяло божественной музыкой. В такт ей начинало петь сердце, оно ликовало, а ноги несли вперед.

Едва земляне зашли внутрь беседки и уютно расположились в ней, как она взметнулась ввысь и словно нехотя поплыла над чудным миром, давая возможность насладиться красотами, еще более прекрасными с высоты птичьего полета.

Все это наводило на мысли о библейском рае. Да, это без сомнения рай, иначе как объяснить красоту, над которой они неторопливо проплывали?!

Розовые долины уступали место темно-розовым дубравам, они в свою очередь спускались к озерам, а за ними… Бесконечное море цветов, маковый океан, навстречу нежным объятьям которого опускалась беседка. Мыслей было на удивление мало, а вот чувств!

Нечто умчалось прочь. Слуги его остались ждать. И они дождались. Наступило утро, холодное и серое, такое же безжизненное и непримиримо враждебное, как и все, что было на черной планете. Во всеоружии встретили его люди, готовясь к высадке в негостеприимный мир.

Не успела еще окончательно просветлеть серая действительность, их корабль, их несокрушимый бастион исчез, растворился в слабых лучах восходящего светила. Но с его потерей в людях проснулась жажда борьбы. Они были готовы сразиться со всем черным миром.

Враги ждали. Ждали начала охоты, все теснее вжимаясь в землю, в черные стволы деревьев, в гущу кустарника. Добыча слабая и беззащитная, лишенная грозных шипов, когтей и клыков, приближалась к лесу. Еще несколько секунд и люди пересекут черту, за которой не будет пощады, грань, за которой властвуют силы тьмы.

Люди шагнули в лес. Из кустов, из-за корявых стволов, из-за покрытых мхами и лишайниками валунов, набросилась на них нечисть.

Нарвавшись на смертоносный огонь трех, казалось бы, обреченных существ, нечисть понесла большой урон в скоротечном бою. И она не выдержала, дрогнула и бежала.

Но радоваться было рано.

На этот раз напали сверху. Гигантские летучие мыши. Целый рой костяных стрел обрушился на мелькающие меж стволов человеческие силуэты. Пур замешкался. Сразу три стрелы вонзились в его мускулистое тело. Сознание он потерял сразу.

Отбив атаку, Артур и Эльвира уходили вглубь леса, лишь временами останавливаясь, чтобы перевести дух и поправить сползшее на край носилок тело капитана.

Во время очередного привала человеческий мирок вновь подвергся нападению. Опасность явилась с деревьев стаей огромных волосатых обезьян. Неприятель был вооружен палками, но дубины не могли противостоять скорострельным бластерам.

Рука капитана еще тепла, но в ней уже нет жизни. Комья земли пали на грудь. Пусть хранит его земля от диких зверей.

Або Хабо и его спутницы привели своих новых друзей в родную деревню. Люди вступили в эту дружную семью на равных, вольные покинуть ее в любое время. Они трудились наравне со всеми, отдыхали, веселились, танцевали в отблесках света, отбрасываемого колеблющимся пламенем костра.

Георгий и Смит любили работать с огоньком и с огоньком отдыхать. Не отставала от них в работе и Гея, но была задумчива, на шумных вечеринках предпочитала отсиживаться в сторонке. Может всему виной тот стройный красавец, что не сводит с нее глаз?

Было очень жалко расставаться с деревней, с ее, ставшими родными жителями. Но Гея заявила, что настал МОМЕНТ. Завтра заканчивается срок, отведенный для разведки планеты. И хотя корабль, исчезнувший год назад так и не появился, Гея надеялась на чудо.

На следующий день земляне достигли заветной поляны, но она была пуста.

Люди вернулись в деревню, где их поджидали накрытые к свадьбе столы. Зеленовласый красавец и земная девушка Гея стали мужем и женой. На шумном и веселом застолье, Гея сказала друзьям, что она осталась бы здесь все равно, даже если б вдруг появился корабль. Она пошла к поляне только для того, чтобы проститься с ними, перед их отлетом на Землю…

Прошли годы. Нашли свое счастье, своих зеленоглазых богинь Георгий и Смит. Пошли у них дети, такие же смуглые и зеленоволосые, как их матери и такие же голубоглазые, как их отцы. И только у Геи родилась дочь, единственная на всей планете девочка с белоснежными волосами. Жизнь шла своим чередом, но однажды…

Мыслей не было, но чувства! Целый каскад их бился в голове. Удивления больше не было. Летящие к ним прекрасные богини с чашами пламенного вина воспринимались как нечто разумеющееся, как неотъемлемая часть рая, оказавшегося так далеко от Земли, где его долго и безуспешно искало ни одно поколение людей.

Вино обожгло. Цветным молотом ударило в голову.

Вот оно, розовое счастье! Они свободны! Они могут все! Могут прилечь прямо в это цветочное море и бесконечно долго слушать его ласковый шепот. Подойти ко льву, беседующему с агнцем и вступить с ним в долгий разговор о чем-нибудь возвышенном. Можно просто бродить, рассекая грудью волнующееся под ласковым дуновением ветра маковое море, вдыхать его ароматы, пока держат ноги. А когда они устанут, можно закрыть глаза и уснуть безмятежным сном.

Ласковый сон уложил землян на пышный ковер из трав и цветов, понес по шелковистым волнам в розовую даль, зовущуюся НЕБЫТИЕМ.

Штурм перевалов и хребтов продолжался. Артур и Эльвира с трудом волочили ноги. Казалось, вот он, последний перевал, стоит преодолеть его, и они будут по другую сторону гор. Но желанной долины все не было. Случилось ужасное. Они сделали круг! Место, куда они пришли после всех мытарств, было тем самым местом, где разыгралась их первая схватка. Планета вела нечестную игру.

Они торопились к пещерке, там, в ее прохладной глубине можно укрыться и насладиться покоем. Но злой рок безжалостно уничтожил робкий лучик надежды. Людей застали врасплох.

Их били. Это продолжалось бесконечно долго. Люди не помнили, сколько времени прошло с того момента, когда нестерпимая боль впервые пронзила тело. Жить не хотелось, жизнь потеряла смысл. Смерть — вот оно счастье! Они жаждали ее. И их желание сбылось, и разум угас. Черное счастье открыло людям свои холодные объятья!

Однажды в зеленой долине, где располагалось селение общины Або Хабо, произошло чудо. В полдень, в центре селения возник корабль. Тот самый.

Но интерес к нему пропал быстро. От него не было никакой пользы. Он был тверд на ощупь и совершенно неподъемен, удары мечей не оставляли на нем даже легких царапин. Георгий, Гея и Смит, как завороженные, глядели на то, с чем простились навсегда много лет назад. Они решили лететь. Лететь, чтобы проститься с друзьями, которые вернутся с розовой и черной планет. Они остаются, их место отныне здесь.

На звездолет они прибыли первыми. Мельчайшие детали, не ускользнувшие от их проницательных глаз, говорили об этом. В ожидании прибытия других кораблей они наблюдали за камнем.

С ним происходило что-то странное. Он как-то съежился, опал, мельчайшие трещинки пробежали по нему. Он дрожал. И люди узрели то, что заставило камень так испугаться. К нему стремилась огненная река, вырвавшаяся из неведомых космических берегов. Камень боялся смерти, а она была близка.

Тревога охватила и людей. За те два корабля, что стремительно приближались к камню.

Все произошло разом: взрыв сказочного камня, и спешащих к нему кораблей. А вслед за этим стартовал еще один, похожий на погибших корабль. Он стремился обогнать огненную реку на ее пути к зеленой планете.

Но смертоносная река прошла мимо. Вскоре в непроглядной дали исчез ее пылающий след.

А землян уже ждали. Все селение вышло встречать их.

Корабль исчез вновь, теперь уже навсегда.

Гея, Георгий, Смит, спешили навстречу людям, таким дорогим и близким. А к ним, вырвавшись вперед, бежали дети, их дети, неся в крохотных ручонках огромные букеты полевых цветов.