Свобода любви или идол блуда?

Оружие в руках дьявола

Начинаемый разговор не просто труден — он тяжек. В одной из молитв, содержащихся в Требнике, священник просит Бога о милости к людям, «плоть носящим и в мире живущим». Мы именно таковы: носим плоть и живём в мире. Мы не победили страсти, но страсти до сих пор командуют нами. Мы не вышли из мира и не преобразили мир, но мир вертит нами туда и сюда, налагает оковы обычаев и привычек, грозит насмешкой или даже гонениями в случае неповиновения. Но будет совсем плохо, если мы замолчим от усталости или от ложного смирения. Будет совсем плохо, если грех не будет обличен, а христиане перестанут непрестанно приносить Богу жертву хвалы, то есть плод уст, прославляющих имя Его (Евр. 13, 15).

Поэтому, имея тот же дух веры, как написано: я веровал и потому говорил, и мы веруем, потому и говорим (2 Кор. 4, 13). Говорить же хотим о блуде — не просто как о нарушении седьмой заповеди, но как о сложно выстроенной системе, убийственно действующей на веру.

Как развратник становится жрецом

Языческие культы древности были неразрывны с культовым развратом. Гнев Божий, озвученный пророками, был направлен на этот двойной разврат: разврат ума в отпадении от Бога и разврат плоти в служении ложным богам — по сути, бесам. Ложная вера — это корень зла в понимании ветхозаветных праведников, а злое и неистовое поведение — плоды от этого корня.

В наше время возможен обратный процесс. Раньше зловерие рождало разврат. Сегодня стоит ожидать, что из недр бытового и массового разврата на свет выползет какой-нибудь культ, восставшая из пепла языческая практика. Собственно, почему из пепла? В бесчисленных храмах Индии ежедневно на фаллические изваяния, в строгом соответствии с ритуалом, в положенные часы возливают топленое молоко, масло, йогурт, сыплют лепестки цветов, надевают венки и гирлянды.

В христианском мире блуд — это блуд. Он есть, но он назван по имени. За пределами христианского мировоззрения блуд — это таинство. О сексе нынче принято говорить так много и с таким серьезным видом, что скоро тема «нижней чакры» будет предваряться зажиганием ароматических палочек. Да и сегодня уже трудно найти журнал, в котором между статьей о масках для кожи лица и заметкой о размещении полочек в ванной не нашлось бы статьи «про это».

Какой-нибудь культ вокруг блуда как воздух нужен тем, кто не мыслит жизни без блуда. Культ даёт иллюзию значительности, серьезности, таинственности. Он развратника превращает в «жреца». Много ли нужно одномерному человеку, чтобы ощутить восторг приобщения к «тысячелетним традициям»? Несколько иностранных слов (типа «кундалини», «лингам и йони»), несколько экскурсов в мифологию — и человек на долгие годы обеспечен мнением, что он не просто нарушитель заповедей, а адепт древних практик.

Идол блуда во святилище сердца

Читая историю Ветхого Завета, не устаешь удивляться, почему евреи не вырубали до конца эти священные рощи, за которые на них так гневался Господь? Почему вплоть до самого вавилонского плена их борьба с идолопоклонством была, в лучшем случае, половинчатой? Такие недоумения продолжаются до тех пор, пока не посмотришь на дело изнутри. Язычество вовлекало в похоть, дразнило, разжигало. Оно проникало внутрь чрева, как запретное лакомство. Грех овладевал сердцем, и выгнать его вон было тяжелее, чем отбить у врага захваченный им город.

И было ко мне слово Господне: сын человеческий! Сии люди допустили идолов своих в сердце свое и поставили соблазн нечестия своего пред лицем своим: могу ли Я отвечать им? (Иез. 14,2–3).

Идол блуда, стоящий во святилище сердца — вот диагноз страшный и правдивый. Не так страшно то, что язычники, захватывая святой город, врывались в Храм и ставили мерзостных истуканов в священных притворах. Страшно по-настоящему то, что идол блуда проникает в самую глубину сердца, и оскверняет молитву, и делает ненастоящим покаяние, и затаивается на самой глубине человеческой души, ожидая удобного часа, чтобы заявить свои права на человека.

Ветхий Завет можно прочесть под этим углом зрения: многочисленные отпадения Израиля от Бога по причине крайней соблазнительности идолопоклонства. Есть блуд, а есть дух блуда (Ос. 4, 12). Этот дух уводит человека от Бога: блудодействуя, они отступили от Бога своего (Ос. 4, 12). Пророк Осия, сказавший эти слова, имел свой особый опыт постижения их глубины и боли. Ему Бог повелел взять в жены блудницу (Ос. 1, 2–4). Исполнив это, пророк узнал, какую нравственную муку приносит Богу неверность Его людей. Отпадение от Господа уподоблено супружеской измене, более того, многократным, непрекращающимся изменам. Эта сцепка действует и в обратном направлении, то есть распутная жизнь приводит к забвению Бога, к измене Ему. Об этом Осия тоже говорит: Дела их не допускают их обратиться к Богу своему, ибо дух блуда внутри них, и Господа они не познали (Ос. 5, 4). «Дух блуда». Запомним это словосочетание.

Пророки упрекали израильтян за то, что те кланялись дереву, вопрошали жезл, бездушному металлу говорили: «ты — отец наш». Но эти обличения были борьбой, происходящей на поверхности. Наивен тот, кто думает, что еврея в древности хлебом не корми, дай лишь преклонить колени перед языческой статуей. Не таким простым было (и остается) язычество. Не одни запреты нужны, чтобы языческие соблазны преодолеть. Истинная борьба происходит в глубине, там, где заканчиваются рациональные доводы и дух противостоит духу, сила — силе, а чудо — чуду.

Моисей перед лицом фараона совершал необычные вещи: превращал жезл в змею, наводнял жабами землю египетскую. До некоторого времени и волхвы Египетские делали то же своими нарами (Исх. 7, И). Сила египтян истощилась, когда персть земная стала мошками (см.: Исх. 8, 17). Далее действовал Моисей, а египтяне терпели. Подобным образом Илия не ограничивался доводами рассудка и напоминанием заповедей Закона. Он вызвал жрецов Ваала на состязание в чуде, при котором проигравшую сторону ждала неминуемая смерть! Это были точки крайнего напряжения в ветхозаветной истории. Но именно эти двое — Моисей и Илия — явились преобразившемуся Христу на Фаворе, Христу, принесшему в мир нравственные требования неподражаемой высоты. Эти двое были ближе всех ко Христу, живя до Его пришествия. Они говорили и действовали с силой и властью, подобно тому, как впоследствии действовал и говорил Сам воплотившийся Господь.

Итак, дух должен победить дух. Дух целомудрия и праведности должен одержать победу над духом блуда и нечестия. К этой мысли нам придется возвращаться неоднократно и в жизни, и в печатном слове. В молитве Ефрема Сирина, которая, если не по великопостному богослужению, то хотя бы по пушкинскому поэтическому переложению должна быть известна многим, тоже об этом говорится. «Дух праздности, уныния, любоначалия, празднословия не дай мне» — с одной стороны. «Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения, любви даруй мне» — с другой. И там, и там — просьба о «духе».

То же противостояние разных «духовных практик» можно наблюдать на всем пространстве священной истории.

Что противопоставить новому Содому

Вот слова Иеремии: Дети собирают дрова, а отцы разводят огонь, и женщины месят тесто, чтобы делать пирожки для богини неба и совершать возлияния иным богам, чтобы огорчать Меня (Иер. 7, 18). Здесь видно, что греховный образ жизни вовлекает в свою деятельность всех: и отцов, и детей, и женщин. Но можно увидеть и то, что церемония имеет эротический характер. Текст намеренно скуп. Во-первых, все знали, о чем идёт речь. Во-вторых, не стоит соблазнять несведущих. В наше время гей-парадов и легальной порнографии последний аргумент не работает. Эротичность празднования в данном отрывке заключается в том, что пирожки пеклись особой формы, символизирующей женское начало. И сам праздник, посвященный Астарте, заканчивался оргиями. Эта сторона языческой действительности неплохо изучена и подробно описана. Все это было не просто стыдливым развратом, боящимся солнечного света, а мощным потоком различных ритуальных действий, где были стонущие флейты, ритмичные удары в бубны, и совокупления, и жертвоприношения. Действия совершались не то что без стыда, а с гордостью. Тогдашние женщины с радостью ходили на регулярную сексуальную повинность в храм богини.

Сопротивляться организованному греху также трудно, как трудно не приплясывать, оказавшись в гуще карнавального шествия. Повторю в который раз: не истуканы соблазняли евреев, а дух блуда вводил их в заблуждение — собственно, тот же дух, который вводит в заблуждение и нас с вами. И слава Богу, что живём мы в те времена, когда нравственность нашего общества вопреки всем лихолетьям все ещё не утратила мощного запаса прочности, вложенного в нее Евангелием.

Или вот ещё картинка. Бог в видении, взяв пророка за волосы, переносит его в Иерусалим, чтобы увидеть мерзости, за которые дом Иудин будет наказан (см.: Иез. 8). Пророк видит идолов, видит старейшин Израиля, стоящих с кадильницами в руках перед изображениями пресмыкающихся и нечистых животных. Видит женщин, плачущих по Таммузе у входа во врата дома Господня. Рассказ идёт по нарастающей. Вид плачущих женщин — предпоследняя мерзость. Последняя мерзость — это люди, стоящие спиной к Храму и молящиеся солнцу. Чем же страшен этот женский плач?

Для ответа нужна справочная литература. Эта литература расскажет нам о том, что Таммуз, или Фаммуз, есть мифологический персонаж, юный любовник Иштар (Астарты). Ему случилось умереть и сойти в царство мёртвых, отчего Иштар предалась безграничной печали. Земля не рождала и люди не зачинали от печали богини. Затем она спускалась за возлюбленным и воскрешала его, а в память об этом наступали торжества любви и веселья — языческого веселья и соответствующей любви.

За фасадом этой трогательной истории была все та же храмовая проституция, пляски изнеженных мужчин с выбритыми бровями, слезы, переходящие под вечер в буйство и т. д. Все это было известно евреям ещё по временам жизни в Египте, поскольку история Фаммуза и Астарты совпадала с историей Осириса и Исиды. Этот сюжет вообще можно назвать бродячим, настолько часто он встречается в различных культурах. Все это не переставало владеть сердцем людей, которых Бог приблизил к Себе, хотя география их жизни и имена идолов многократно менялись. Дух блуда не менялся, и этот дух вновь и вновь уводил их от Бога.

Сами «священные рощи», которые рубили-рубили, но до конца не вырубили, есть по названию не что иное, как эвфемизм. Буквально это — ритуальные высоты, где росли деревья, в тени которых, как говорил Осия, любодействуют дочери ваши и прелюбодействуют невестки ваши, потому что хороша от них тень (см.: Ос. 4, 13).

Временами речь пророков доходит до гневного натурализма, и становится понятным, почему до совершеннолетия некоторые книги Писания читать было нельзя: И она умножала блудодеяния свои, вспоминая дни молодости своей, когда блудила в земле Египетской; и пристрастилась к любовникам своим, у которых плоть — плоть ослиная, и похоть, как у жеребцов. Так ты вспомнила распутство молодости твоей, когда Египтяне жали сосцы твои из-за девственных грудей твоих (Иез. 23, 19–21).

Все это — не обвинительные статьи по приговору евреям в некоем особенном разврате. Все это — приговор человечеству, которое ходит по кругу, как вьючное животное, вращающее жёрнов, и повторяет одни и те же грехи. Вопрос в том, как бороться с похотями? Как противостоять развращению? Какую культурную альтернативу противопоставить комфортной и технологичной культуре нового Содома?

Грех превращает Бога из Помощника в Мстителя

Есть эпохи, которые на человека налагают множество внешних ограничений. Нутро остается неисцеленным, но пружина сжимается. Тогда стоит снять внешние ограничители — и пружина распрямится с огромной силой. Наступит период вседозволенности и мнимой свободы. Психопаты, чей внутренний мир был завязан в узел, «развязываются» и реализуют свои мечты. Но здоровей от этого не становятся. Раскрепощенность — такая же патология, отвратительная по проявлениям, взывающая об ограничении ко всему тому здоровому, что осталось в человеке.

Все разрешить и все запретить — это поочередное ошпаривание и замораживание больной человеческой природы, это пытка, ведущая к смерти. Человека нужно исцелять, а не облагать запретами или раскрепощать до края.

Если блуд кем побежден, то только в результате войны, причем войны жестокой. Война же не начинается просто так. Нужна ясная цель, нужна ощутимая необходимость: либо ты, либо тебя. Либо грех до конца опозорит и уничтожит тебя, либо ты уничтожишь его, лишив власти над собой. Все это становится возможным только при наличии веры, при живом ощущении того, что существует жизнь иная и что она, в отличие от этой жизни, вечна.

Если бы блуд побеждался без войны, Писание не похвалило бы Финееса. О нем говорится в 25-й главе Книги Чисел. Финеес пронзил копьём двух блудящих людей: еврея и мадианитянку. Почему это убийство было угодно Богу, поймем из контекста.

Путешествие еврейского народа было тяжелым не только из-за суровости пустыни. Им также препятствовали окрестные народы. Путешествовать приходилось так, как впоследствии, после возвращения из плена, приходилось восстанавливать Храм: не выпуская из рук оружия. При этом было замечено и евреями, и их врагами, что грех обессиливает израильтян и, что главное, превращает Бога из Помощника — в Мстителя за грех. Поэтому воевать старались с евреями хитро: не столько оружием, сколько соблазнами, из которых блуд — самый эффективный.

Дочери мадиамские были соблазнительны и нарочито доступны. К ним в палатки входили евреи ради удовольствия, но Бог платил им за это различными казнями. Народ не вразумлялся. Продолжающаяся череда блуда и наказаний грозила полным истреблением. Тогда Финеес, воспылав ревностью, вошёл в одну из таких «кущей любви» и убил обоих: еврея и иноплеменницу. За это Бог пообещал не отнимать от его потомков священство в роды родов, а он был внук Аарона.

Все это было бы далёкой историей, не касающейся нас непосредственно, если бы не был прав апостол Павел: А все, что писано было прежде, написано нам в наставление, чтобы мы терпением и утешением из Писаний сохраняли надежду (Рим. 15, 4). История Исхода яркими красками живописует выход человека из рабства диаволу. Египет — страна угнетения, аналог той страны, в которой блудный сын пас свиней, желая насытиться их, свиной, пищей. Водная преграда — Крещение. В его водах тонет преследователь, но сам крещаемый выходит из воды живым. Далее — длинный путь, полный опасностей, питание манной, этим прообразом Небесного Хлеба — Евхаристии, и множество священных событий, чей смысл раскрывается лишь в Новом Завете. Так медный змей прообразовывал Христово Распятие, и Моисей, молившийся при битве с Ама-ликом, распростирая руки крестообразно, тоже прообразовывал Крест. И вода, потекшая из скалы, и процветший жезл Аарона — все это оттуда, из истории Исхода. Все это — о Христе, и, значит, касается нас.

Победное шествие евреев, как мы уже вспомнили, останавливали не столько мечом, сколько блудом. Значит, и наше продвижение к назначенной цели, к Небесному Царству, будут стараться остановить тем же способом. Лукавый умеет извлекать свои выводы из истории. Он продолжает действовать проверенным методом, видя, сколь великой поражающей мощью обладает его оружие. Апостол Павел видел необходимость связывать в сознании верующих людей события древности, видел необходимость представлять описанное в Книге как текст, написанный о нас самих, а не просто о ком-то далёком. А это были образы для нас, чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы.<… >Не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи (I Кор. 10,6, 8).

Нам нужна ревность Финееса, ревность, обращенная не на кого-то блудящего, но на себя соблазняющегося. Ревность должна выражаться не в посягательстве на самоубийство, а в готовности бороться с грехом даже до крови. И восстал Финеес, и произвел суд, — и остановилась язва. И [это] вменено ему в праведность в роды и роды вовеки (Пс. 105, 30–31). Говорят, Арсений Каппадокийский целовал страницу Псалтири, когда доходил до указанных слов.

Собственно, и евангельский голос Христа тоже зовёт нас на борьбу бескомпромиссную, которая чревата страданием: Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну (Мф. 5, 29–30). Эта борьба была бы ненужной и бессмысленной, если бы спасение не требовало труда, если бы соблазны не препятствовали вере.

Добавим лишь, что не к членовредительству, но к тяжелой борьбе призывает своего ученика Господь. Там, где нет борьбы, нет и победы. Но есть там скрытое рабство, тем более опасное, чем более оно завуалировано.

Человек не ограничен инстинктами

Перечисляя общие для безблагодатного человечества болезни, апостол Петр говорит: Довольно, что вы в прошедшее время жизни поступали по воле языческой, предаваясь нечистотам, похотям (мужеложству, скотоложству, помыслам), пьянству, излишеству в пище и питии и нелепому идолослужению (1 Пет. 4, 3). Все составные части налицо. Чревоугодие и пьянство разжигают печь, идолослужение легитимизирует разврат, придает ему вид «традиции» и связывает с мировоззрением. Скотоложство и содомия в свою очередь, на своем месте. Но обратим внимание на помыслы. Блуд, оказывается, живёт не в плоти, а в голове. Точнее, в голове и в сердце, именно там, где зачинаются и вынашиваются мысли, затем превращающиеся в поступки.

Нам может казаться раз и навсегда ясным вопрос о том, кто кого ведёт в грех: плоть тянет за собой душу. Чего тут ещё не ясно? Плоть тяжела, смертна, привязана к миру. Она — темница души, она — гири, препятствующие полету. Примерно так мыслили античные греки. Так же мыслили гностики — приемные дети античных греков. Но ни те, ни другие от разврата не убежали. Более того, и те, и другие разврат оправдали, встроили в свое мировоззрение, облекли извращения в ризы высокоумия. Значит, не все так просто.

Человек не ограничен инстинктами. Он умен и свободен. Именно поэтому его грехи так страшны и превосходят жестокость и похотливость животного мира. Еда и размножение животных не покидают законных границ инстинкта. Это не кровожадность и не разврат, которые столь часто встречаются в мире людей. Человек не может быть просто животным. Даже напрочь отказавшись от стремления к Богу, человек не будет животным. Он обречен быть или хуже животных — в случае отказа от Божественного призвания, или лучше, выше животных — в случае исполнения Божественного замысла. Непреложны дары Бога. Свободу и ум Он от нас не отнимает. И от того, как человек использует ум и свободу, зависит его жизнь здесь и в вечности.

«Умный труд». Такое словосочетание наверняка встречалось людям, знакомым с аскетической письменностью. Умный труд — это бодрствование, внимание, молитвенное призывание Бога. Без этих сложных внутренних усилий грех не преодолевается и не побеждается. В том числе и грехи плоти.

Развращенный ум гораздо чаще тянет послушную плоть на блуд, чем разгоряченная плоть ослепляет разум. Там, где случилось единократное падение, там ум сдался влечению плоти, и ещё раньше — напору помыслов. Вслед за падением следуют слезы, исповедь, покаянная печаль. Но там, где грех стал нормой, там, где грех одет в высокоумие, там душа непрестанно развращает покорную плоть и придумывает для совести оправдания. Возможно, это те самые глубины сатанинские, о которых говорит Апокалипсис (см.: Откр. 2, 24).

Мария Египетская считала удовольствия плоти истинным смыслом жизни и грешила не тайком, а открыто и «по совести». Именно в области ума она и перетерпела самую острую муку, поскольку плоть её высохла за год, а с помыслами она боролась семнадцать лет, как с дикими зверями, и без перерыва. Борьба с помыслами тяжелее борьбы с плотью. Это знали и язычники, рекшие, что раны души врачуются медленнее и тяжелее, нежели раны плоти. Твое тело измождено, твой язык прилип к гортани. Твое дыхание смрадно от неядения, но ты все ещё воспаляешься похотью. Не только когда видишь что-либо соблазнительное, но и тогда, когда удаляешься от всех и от всего. Это потому, что похоть живёт не в почках, не в селезенке, не в семенниках, но в уме, по преимуществу. Оттуда царская власть ума распространяется на подвластное тело, и весь человек согрешает. Вся соль — в уме.

Поэтому идейный развратитель опаснее того, кто открыто посягает на честь. В последнем случае на стороне жертвы — совесть, стыд и гражданские законы. Если же позволить шепоту рассуждающего о жизни «мудреца» проникнуть в сознание неокрепшего человека, если этот шепот оправдает грех и разрисует его яркими красками, то человек сам ринется в омут, и никто его не удержит.

Набоков ничем не был похож на развратителя миллионов. Когда на старости он регулярно выходил на прогулки с шахматной доской под мышкой или с сачком для ловли бабочек в руках, в нем трудно было разглядеть разрушителя традиций и тонкого совратителя. Милый старик, изрядно образованный, преданный невинным удовольствиям… И тени соблазненных нимфеток не стояли у него перед глазами, как «мальчики кровавые» у другого известного персонажа. Но эти обманутые и искалеченные девочки были, их было много, поскольку одно дело — блуднику пускать слюни, глядя на ребенка, а другое — оправдать порок, сделав героем известного произведения растлителя. Только Страшный Суд низвергнет с пьедесталов ложных героев, которым сегодня по неразумию поклоняются люди, лишённые ума, но обладающие рассудком. Только Страшный Суд даст правильную оценку трудам человеческим вообще, и интеллектуальным в особенности.

Блуд приходит в обнимку с убийством

Блуд не приходит один. Как ни странно, он приходит в обнимку с убийством. Это невероятно, но факт. С одной стороны — сладость и замирание дыхания, а с другой стороны — кровь и буйство кровопролития. Возможно ли это? Да, и сто раз да. История царя Давида должна убедить нас в этом (читайте в книгах Царств историю грехопадения этого царя и пророка).

Как винные пары застилают разум упившегося человека, так и парение похоти действует на ум. Вся история человечества, а не только случай с Давидом, тому доказательство. Желание запретных удовольствий, блуд совершившийся, убийство свидетелей, ревность — или аборт как убийство плода прелюбодеяния, и многое, многое другое. Кровь неминуемо льётся вслед за блудно разлитым семенем.

По Ветхому Закону равно нечистыми считались как женщина в период месячных кровей, так и мужчина, имевший истечение семени. Кровь и семя здесь равно виновны в ритуальной человеческой нечистоте. Виновны не они сами по себе, но виновен человек, имеющий истечение. Во всем этом есть глубина и иносказание.

В крови — душа, но сама кровь — в семени. От семени зачинается человек, чья кровь будет в душе. Семя выше крови. Не зря Церковь на протяжении долгих столетий подчеркивает Христово безсеменное зачатие и Рождество. От Духа Свята и Марии Девы родился Христос. Но это уникальное рождение без семени мужа лишь подчеркивает важность правильного отношения к жизни пола у людей простых, но в Бога верующих.

Семя нельзя изливать как попало, с кем попало и куда попало. Прелюбодейное излитие семени есть тайный вид кровопролития, вернее — залог будущих кровопролитий. Опять можно вспомнить историю Давида, и не только её одну.

Если некая культура узаконит разврат, то тем самым она узаконит человеческие жертвоприношения. Это — неизбежный закон, рожденный внутренней логикой. Раз ты блудишь открыто и ритуально, во славу своих «богов», то ты будешь лить чью-то кровь открыто и ритуально, во славу тех же «богов». Если же ты блудишь тайно, но неистово, ты тоже будешь проливать кровь, так же тайно, но также преступно. Например, через аборты.

Вот картина из повседневности, повторяющаяся часто, но запах ужаса от этого не утратившая. Она тоже состоит из крови и семени, и тоже незримо связана с древними культами разврата и кровопролитий.

Женщина сделала аборт, а через месяц забеременела снова. Такое часто случается. Организм уже перестроился на сложный процесс вынашивания, и вдруг из него вырвали с мясом чуть было зародившуюся жизнь. Тогда организм женщины жадно стремится впитать в себя, усвоить семя, чтобы продолжить внезапно прерванное материнство. Если между прерванной и вновь начавшейся беременностью прошло совсем немного времени, а ребенок все так же нежелателен, аборт вряд ли опять сделают. Велика опасность для организма женщины. Ребенок, скорее всего, родится. Такое часто случается.

На выходе получится то, рядом с чем Хичкок отдыхает. Во-первых, это — «лишний», «незапланированный» человек. Он никогда бы не родился, если бы перед ним не был жестоко убит его брат или сестра. Сколько бы ни прожил на свете этот, родившийся, он рискует всю жизнь проносить под кожей ощущение собственной «ненужности», «случайности». Ведь даже Всемогущий Господь Бог вынужден дарить такому человеку жизнь, приспосабливаясь к человеческому произволу.

Во-вторых, его первым жилищем будет камера пыток. Матка, в которой человек безвыходно проживет девять (!) первых месяцев жизни, будет комнатой, стены которой забрызганы свежей кровью недавно расчлененного брата или сестры. Переночуйте в пыточном бункере хотя бы ночь и скажите сами: может ли родиться нормальным человек, проживший в подобном помещении более полугода?

Сможет ли такой человек любить свою мать? Вопреки логике и воспитательным постулатам, не будет ли он ощущать присутствие убийцы рядом с той, кого всю жизнь будет называть «мамой»?

Наконец, в-третьих, если родился мальчик, перед которым убили девочку, или наоборот, — то не впитает ли родившийся человек ещё в утробе запахи и интуиции противоположного пола? Трансвеститы и гермафродиты, лесбиянки и гомосексуалисты — не оттуда ли, хотя бы отчасти? И не оттуда ли столь частое ныне непреодолимое отчуждение между детьми и родителями?

Эта так называемая «культура прерывания беременности», созданная во имя того, чтобы дать матери свободу наслаждаться жизнью, не связываясь с тяжестью материнских обязанностей, вписывается в библейское миропонимание как новый культ Молоха. Уже не на раскаленные руки медного идола под шумную музыку бросают сжигаемых младенцев. Их теперь выскабливают из прелюбодейных утроб под звуки речей о правах человека. Их «экономно» используют в фармацевтической промышленности или других областях содомо-гоморрского хозяйства, потому

как не пропадать же ценному биологическому материалу! Так в концлагерях перед сжиганием людей стригли наголо, чтобы этим волосом утеплять подводные лодки. Жестокость, помноженная на практичность, рождает кровожадность в промышленных объемах.

Зверствам Гитлера, неправдоподобному бесчеловечию его фабрик смерти мы ужасаемся. Но сами создаем или молча соглашаемся с уже созданными фабриками смерти для неродившихся младенцев, соглашаемся без всякого ужаса, с полным бесчувствием. Это — культ Молоха в его новейшем варианте.

Новая волна сексуальной революции

Мы не висим в воздухе. Мы твердо стоим на почве, хранящей следы прожитых столетий. Половой вопрос всегда сопровождал масштабные процессы переустройства жизни. Часто было так: «разнуздать, чтобы взнуздать». Сначала — теории обобществления женщин и детей, «стакан воды», «Любовь пчел трудовых» (книга товарища Александры Коллонтай). Сначала — ниспровержение буржуазной морали, то есть доведение до логического конца «передовых» идей самой буржуазии. Например, революционно мыслящие ученые Советской России пытались экспериментально доказать правоту предположения о происхождении человека от обезьяны. Для этого молодые добровольцы обоих полов спаривались в научных целях с человекообразными обезьянами противоположного пола. Запад визжал от восторга! Он всегда восторженно визжал, когда мы творили невесть что, и угрюмо замолкал, когда мы приходили в разум и начинали исправляться.

Затем, когда комсомольские упражнения с комсомолками потеряли идейный вид, началось завинчивание гаек, суровый аскетизм и сублимация энергии в сторону войны и стройки. В это время сама буржуазия, видя ужасно воплотившимися собственные идеи, из чувства самосохранения возвращается к классической морали, семье, обузданию похоти. Такова была история первой сексуальной революции в России.

Затем, уже после Великой Отечественной войны, мы делали вид, что у нас другая природа, пытались украсить и очеловечить социализм. А в это время сытый мир по ту сторону преграды, названной Черчиллем «железным занавесом», сходил с ума и томился желанием явно заняться тем, чем уже давно занимался тайно.

В 1953 году в Чикаго в свет выходит первый номер журнала «Плейбой». Это — официальная дата новой волны сексуальной революции. Сначала, вроде бы, ничего особенного, ничего развратного. Ну, подумаешь, в середине журнала — вкладыш с фотографией красотки (в первом номере ею была Мэрилин Монро из фотосессии 1949 года). Смесь юмора, разговоров о культуре; о сексе — только между делом. Серьезные авторы в заглавиях. Набоков тот же, Маркес, Хемингуэй. Но с этих лет в культуре новейшей эпохи уже будет трудно разобраться, где кончилась культура и началась порнография, или где порнография не думала заканчиваться, но все это, тем не менее, относится к культуре. «Где заканчивается Беня Крик, и где начинается полиция?» — спрашивали одесситы в рассказах Бабеля. Жанры перетекают друг в друга, оскароносные актёры снимаются в сценах с максимальными ограничениями по возрасту, классические произведения становятся основой для порно-сюжетов. И самым опасным итогом становится неразличимость граней, стирание переходных границ от высокого к запретному и обратно. Это и есть, надо понимать, Вавилон, то есть «смешение», когда критик вынужден сказать (о фильме «Калигула»), что для истории слишком много порнографии, а для порнографии слишком много истории.

Идеология греха

У греха всегда есть собственная идеология. Она может выстраивать систему оправданий из средств, заимствованных у мифологии, у науки, у чего угодно. Главное, она должна быть, так как без нее грех потеряет притягательную силу, и вместо обманчивой подделки под истину станет просто синонимом проклятия. Этой безыдейности грех себе позволить не может.

Какими средствами до Всемирного потопа среди людей распространялся грех и греховная идеология? Нет сомнений, что до Потопа люди грешили не от случая к случаю. Не по немощи и не от усталости они уступали греху. Они грешили сознательно, непрестанно, целенаправленно. Радикальность мер, которые употребил Господь для уничтожения распространившейся греховной заразы, сам Потоп — доказательство необычайной масштабности греховного развития в тогдашнем мире. Греховная деятельность была смыслом жизни, подобно тому, как было смыслом жизни для недавних богоборцев разрушение храмов и убийство верующих.

Так какими же средствами распространялся грех в те далёкие годы? Никакими, кроме личного примера и массового беснования, способного втянуть в свои глубины слабого человека. Технических средств у греха тогда не было. Правда, добавим то, что жили тогда долго, здоровы были неимоверно. Грех ещё не успел растлить природу человека, обессилить её. Кстати, кладбищ не видели. Смерть не уцеломудривала, не приводила души в страх и умиление. Долгая жизнь и неимоверное здоровье (вещи столь вожделенные для нынешнего человека) обернулись неожиданной бедой — тотальным развратом и общей гибелью.

Нынешние процессы отличаются от тогдашних быстрым распространением любой заразы при помощи технических средств. Россию в девятнадцатом веке можно было поколебать, а в двадцатом — сокрушить всего-навсего печатным станком и прокламациями. Вот что такое проигранная идейная борьба! Когда-то Павел I услыхал при матери — императрице Екатерине — о революционном мятеже. «Я бы их из пушек!» — в сердцах сказал он. «Экий ты дурак, — отреагировала мать. — Разве против идей можно воевать пушками?».

Стоит ли объяснять на пальцах, что в эпоху массовых коммуникаций, при помощи радио, ТВ и Интернета любая цель достигается гораздо быстрее и легче?

Кому служат «умные» технологии

Если правда то, что разврат гнездится не в плоти, но в уме, то правда и то, что распространять разврат легче при помощи «умных» технологий. Не прикасайтесь к человеку, не обнимайте и не целуйте его. Покажите ему кино. Дайте ему прочесть книгу. Все остальное совершится само, словно вы завели механизм, а потом отпущенная игрушка побежала по полу.

Отраженная реальность, именуемая искусством, имеет над человеческой душой силу великую и таинственную. И одно дело, когда художник может сказать, что «чувства добрые я лирой пробуждал», «над вымыслом слезами обольюсь» и проч. И совсем другое дело, если художник эксплуатирует имеющуюся в наличии похоть и на нее обращает действие своих произведений.

Вот Бог, говоря через Иезекииля, произносит: Эта ещё умножила блудодеяния свои, потому что, увидев вырезанных на стене мужчин, красками нарисованные изображения халдеев… она влюбилась в них по одному взгляду очей своих и послала к ним в Халдею послов. И пришли к ней сыны Вавилона… и осквернили её блудодейством своим (Иез. 23, 14–17).

Когда внутри живёт похоть и есть греховный навык, любой художественный образ греха приводит сердце в томление и разгорячение. Тогда, рано или поздно, душа пойдет на грех (пошлет послов в Халдею) с той степенью обреченности, с какою вол идёт на убой.

А теперь представим, что мужчины, нарисованные красками, ожили перед взором блудливой дочери Израиля из приведенного пророчества. Представим, что не стенные росписи, а порнофильм на простыне показали и без того оскверненной душе. Эффект умножится неимоверно. Наше время и есть то время, когда все порнографические сюжеты, собранные со всех мозаик Помпей, со всех красноглиняных чаш эллинов, со всех индийских миниатюр и статуй, опоясывающих фронтоны соответствующих храмов, ожили, задвигались при помощи киноплёнки и цифровых камер.

Конечно, кино не изобрело грех. Оно его зафиксировало. Оно впитало все жанры настоящей жизни и отобразило их вскоре после появления. Сначала на зрителя побежал прибывающий на станцию поезд, но вскоре из поезда вышли знакомые лица. И триллер, и порнография, и глупенькая мелодрама появились очень быстро, почти вслед за изобретением. Потому что кино придумал человек, и детище отобразило в себе все интуиции того, кто его родил.

Для нас в рамках затронутой темы важно отметить особую притягательность, которой обладает грех, выраженный средствами искусства, самым массовым и доступным из которых является кино. Если сравнить грех с боеголовкой, то искусство лучше чего бы то ни было способно играть роль средства доставки, ракеты. И цели для такой ракеты не точечные, а площадные, поскольку речь идёт буквально об оружии массового поражения.

У человека, не дай Бог, начались проблемы с седьмой заповедью — значит, закончатся они не скоро. Начинаются же эти проблемы нередко с забытого папой в ящике стола «взрослого» журнала, с найденного случайно ребенком диска с фильмами, предназначенными для закрытого просмотра. С артефакта, другими словами. Однажды же возникнув, эти проблемы не просто долго длятся, но грозят никогда не исчезнуть.

Есть ли красота в Содоме?

Филипп Македонский открывал ворота вражьих крепостей при помощи осла, гружёного золотом. В наше время роль осла и золота может играть экспорт образа жизни, культурная экспансия. Советский Союз, по крайней мере, был разрушен не залпами орудий, а контрабандой порнофильмов. Да и в освобожденном от Саддама Ираке кинотеатры «для взрослых» появились сразу вслед за танками «Абрамс». Если сломать культурный код покоренного народа, если пощекотать его там, куда он до сих пор по скромности залезть не додумался, то он — твой. Не телом твой, но больше, чем телом, — потрохами, мыслями, образом жизни. Человек, которого научили грешить «со вкусом», это — индеец, за нитку перламутровых бус продающий Манхэттен. Людям с практичным умом и дьяволом в сердце очень не хочется упускать возможности для подобных сделок.

Блуд, проникший в кровь, на правах хозяина овладевший разумом, неизбежно проявится в артефактах. Человек снаружи хочет видеть то, что у него внутри. Все, чем мы себя окружаем, есть манифестация нашего внутреннего содержания. Дохристианская культура различных народов открыто порнографична. Там дело касалось природы, а что природно, естественно, то и не зазорно. Я говорю это не о статуе Венеры Милосской, не о Лаокооне, не о тех «канонизированных» образцах античности, которые у нас связаны в мозгу с понятием «античной культуры». Я говорю о тех статуях и рисунках, которые были рядом с Дискоболом, но не вошли в школьные учебники. Этих последних было больше. Ещё больше этого добра было за пределами эллинистического мира, и любой специалист по истории и культуре, скажем, Перу, подтвердит мои слова. Что говорить о тех, кто не знал писанного нравственного закона, если те, кто его знал, повторяли общечеловеческие грехи с ненасытимостью.

И взяла нарядные твои вещи из Моего золота и из Моего серебра, которые Я дал тебе, и сделала себе мужеские изображения и блудодействовала с ними (Иез. 16, 17). В данном случае «мужеские изображения» это и артефакт, и драгоценность, и идол, и (возможно) эротическая игрушка. И это было, говорит Господь (Иез. 16, 19). Это и сейчас есть, а не только было, — скажем мы, осмотревшись вокруг.

Вы садитесь в такси и видите фото известного боксёра, приклеенное на приборной панели. «Водитель любит бокс», — думаете вы, хотя вы не Шерлок Холмс, и смело начинаете разговор о Косте Дзю или Джо Фрезере.

Вы садитесь в такси и видите прикрепленный к зеркалу заднего вида брелок с голой красавицей. Вы — не Шерлок Холмс, но понимаете, чем занято сердце водителя. Но вот незадача! На зеркале вы видите брелок с неодетой женщиной, а на торпеде — иконочку Богородицы! Здесь что думать?

Этот вариант — самый противный и самый распространенный. Это — Вавилон, то есть «смешение». Не смешение языков, людей, культур, но смешение понятий, превращающее жизнь в абсурд. Это — второе блюдо, сброшенное в тарелку с первым, на основании той мысли, что «внутри все перемешается».

«Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Ещё страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил… Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, — знал ты эту тайну или нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». Последняя часть цитаты известна многим. Но важен весь монолог Дмитрия из «Братьев Карамазовых». Важен, потому что даёт понятие о борьбе за целомудрие как о борьбе тяжелейшей, и, притом, борьбе с самим собой. Те, кто желает побед, доставшихся случайно и пришедших «сами собой», похожи на лжепророков, о которых сказано: Врачуют раны народа Моего легкомысленно (Иер. 6, 14).

Страх Божий — лекарство для обманутой души

Собираясь заняться исцелением, сколь многие энтузиасты растворяются в мелочах и второстепенных деталях. Скажут: «смой косметику, надень длинную юбку, веди себя прилично». Скажут, чего нельзя, но не скажут, что надо. И разве в эпохи длинных юбок и чопорного поведения не было разврата, порой неслыханного? Самые викторианские по части моды эпохи знали своих мессалин и иезавелей. Юбки до пола не мешали этим фуриям сбрасывать стыд вместе с юбками. Поэтому не во внешних одеждах будем полагать основание нравственности.

Взрослые дяди с галстуками на шее, тайно живущие по кодексу Содома и Гоморры, придумывают молодёжную моду для ещё стыдливых по возрасту и невинных детей. Дети кажутся нам воплощением развязности, но это — обманутые души. Настоящий разврат царит там, где он смешан с запахом больших денег и претензией на рафинированную культуру. Нам же что противопоставить?

Изведя столько времени и сил на цитирование пророков, скажу языком пророков. Нам нужен страх Божий. Это — начало Премудрости. Им уклоняется всякий от зла. Это необходимый рубеж богопочитания. Не воспитаем в себе страх Божий — незачем продолжать разговор, и разговаривать дальше не о чем. Нужно бояться Бога. Аминь.

Этот страх не чужд и Ангелам. Он, по слову псалма, «чист и пребывает во веки». О нем нужно молиться: «Да возвеселится сердце моё бояться имени Твоего».

Примером правильной богобоязненности и плодов её — уклонения от зла — был Иосиф Прекрасный. Златоуст в одной из проповедей говорил, что велика вера и велико мужество трех отроков перед пылающей печью в Вавилоне. Но, говорил он, вера Иосифа и его целомудрие перед лицом соблазнов в доме Потифара стоят больше. Там — разожженная печь и смерть, кажущаяся неминуемой. Здесь — печь похоти, обжигающая ежедневно. Ведь жена Потифара ежедневно говорила Иосифу, а он не слушался её, чтобы спать с нею и быть с нею (Быт. 39, 10). Он — раб, то есть человек, лишённый свободы, а она — его госпожа. Он — в том возрасте, когда и без дополнительных искушений юноша пламенеет различными мечтами и желаниями. Но все же Иосиф говорит: «Как же сделаю я сие великое зло и согрешу пред Богом» (Быт. 39, 9).

Лучший способ обрести страх Божий, это — жить вблизи человека, у которого есть Божий страх. С этим человеком не обязательно молиться вместе. Достаточно ловить рыбу или заваривать чай. Тайным способом страх Божий сообщится от души к душе. Но в том-то и проблема, что носителей благодатного опыта до чрезвычайности мало. Остается спасаться как бы из огня (1Кор. 3, 15), мобилизуя все силы на борьбу с ленью, унынием, на сопротивление соблазнам. Ободряет, что Христос никому, кроме диавола, не говорит: отойди от Меня (Мф. 4,10). Напротив, говорит: придите ко Мне (Мф. 11,28), и ещё: приходящего ко Мне не изгоню вон (Ин. 6, 37).

Не только Ветхий Завет, но и Новый, в случае прочтения под углом зрения борьбы с плотскими грехами, даёт нам понять, что блуд — не просто свойство нашей испорченной природы, но оружие в руках врага, направленное против нас самих. И нужно плоть распять со страстями и похотями (см.: Гал. 5, 24), чтобы врага обезоружить.

Нужно вчитываться в Писание и всматриваться в образ Распятого за нас Иисуса. Поскольку Он пострадал за нас плотию, то и мы должны вооружиться тою же мыслью; ибо страдающий плотью перестает грешить (см.: 1 Пет. 4, 1).

«Мыслью надо вооружиться». И это, пожалуй, самый важный вывод из сказанного.