Надежда приехала примерно через час. Молчаливая и злая как черт. Алла к моменту ее приезда уже проснулась и сидела, скрючившись на диване.
— Это был последний раз, — сказала и ушла с Игнатом на кухню, тот хотел поговорить.
Алла осталась силеть на диване, бесчувственно глядя в одну точку.
— Надя, она сейчас подавлена, ты… — начал Игнат.
Он чувствовал определенную вину в этой дурацкой ситуации. В конце концов, это именно он помог Алке познакомиться с Глебом. Но кто же мог тогда подумать, что так все сложится?
— Сама знаю. У тебя курить есть?
Молча вытащил заначенную специально для гостей пачку сигарет, протянул ей.
— Господи, как я с ней устала, — проговорила она, затянувшись.
— Понимаю, но…
Он хотел сказать, что больше никто за Алку в таком состоянии не возьмется. Она в последнее время всех достала.
— Надя, мне ехать пора. Вадька с утра прикрыл, но к обеду надо попасть на работу кровь из носу.
Женщина кивнула. Выкурив сигарету в две затяжки, задавила бычок в раковине и выбросила в ведро. После развернулась и пошла в гостиную, Игнат за ней следом. Первое, что увидел, была Алка, метнувшаяся от стола к дивану.
Игнат нахмурился. Что она делала? Последнее время в ее поступках вообще прослеживалось отсутствие логики. Точнее собственная непонятная логика, от которой за версту отдавало маниакально-депрессивным психозом. Опять какую-то глупость задумала, на роже написано. Сумасшедшая…
Надежда мотнула головой, Алла послушно пошла на выход. Закрыв за ними дверь, Игнат пошел к столу. Так и есть, рылась в его телефоне.
Надо предупредить Глеба.
Но сию минуту пришлось отвечать на гневный звонок начальства, перезванивать Вадику, мчаться на работу. А потом за суетой и запаркой с очередными отчетами просто вылетело из головы.
По дороге к себе домой Надя хмуро молчала, Алла тоже сидела тихо, смотрела в окно, сжавшаяся, нахохленная и какая-то потухшая. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять, у человека горе, вселенская скорбь. И ведь рука не повернется эту жертву наказывать!
Как бы не так.
Алкины манипуляторские штучки Надя давно изучила в совершенстве. Если не получалось добиться нормальным путем, в ход шли любые уловки. Вот как сейчас. Захотелось вдруг спросить по-бабьи, по простому:
— Какого лешего ты потащилась к нему? Объясни.
Молчание в ответ.
— Отвечай, когда я тебя спрашиваю.
— Хотела видеть, — буркнула Алка.
— Увидела?
— Да, — проговорила тихо.
— Довольна?
Та вдруг резко развернулась к ней лицом и крикнула, сжав кулачки:
— Нет!
— Не. Ори, — глаза Нади загорелись нехорошим огнем.
— Прости, — сникла та, залепетала. — Я… Я больше не буду… Я… Он не мог так со мной поступить! После того, что у нас было!
— Что у вас с ним было? Ответь. Не смей отворачиваться!
Снова молчание в ответ.
Надя отвернулась, поморщившись от досады. В очередной раз копаться во всем этом дерьме придется ей. Потому что больше некому. Сейчас она просто чувствовала усталость, не физическую, нервную.
— Еще хоть одна такая выходка, и я откажусь от тебя. И больше за тебя никто не возьмется, — негромко произнесла она.
— Прости. Больше не повторится.
Свежо предание. Умудренная опытом Надежда знала, что означает этот погруженный в себя взгляд.
— У него кто-то был. И я знаю, кто.
Надя закатила глаза:
— И слава Богу! Я очень рада, что у Глеба наконец кто-то появился.
Губы у Аллы затряслись, она скривилась как ребенок:
— Вам всем плевать на меня…
— Слушай, ты! — терпению Нади пришел конец.
Это уже ни в какие ворота не лезло! Они только и делали, что носились с ней, как с писаной торбой.
— Прости! — всхлипнула Алла и спрятала лицо в ладонях.
— Это был твой последний фортель, — повторила она больше для себя, понимая, что в который раз проявляет преступное мягкосердечие.
За своими вещами Даша хотела сходить сама. Вообще, идея переезда казалась ей поспешной и не совсем уместной. К чему так торопиться? Но Глеб молча давил авторитетом. Сказал один раз, а дальше просто хмуро поторапливал. И вроде надо бы воспротивиться, но ведь ничего плохого он от нее не требовал. Наоборот, заботу проявлял. Может, немного чрезмерную, это было как-то необычно, но вызывало улыбку.
После Глебовых хором собственная совковая дачка показалась Даше крохотной. Но это был ее дом, ее крепость. Здесь она чувствовала себя уверенно, а там… Там был он, такой непонятный, авторитарный и удивительный. Вспоминая его утреннюю нежность, Даше хотелось закрыть глаза и раствориться в ощущениях.
Но закрыть глаза не удавалось, Глеб стоял над душой и ждал, пока она соберется.
— Жуткий тип, — проворчала она про себя.
— Ты что-то сказала? — ровно, негромко, со смыслом.
— Тебе послышалось, — буркнула в ответ.
Тот прижал ее к себе, поцеловал в лоб и строго проговорил:
— Не слышу извинений.
Она покачала головой, потом уткнулась в его грудь и спросила:
— Как ты умудряешься слышать то, что я говорю про себя?
— Мне не надо слышать, я знаю. Ну? Где твои извинения?
— Извини, — Даша не могла скрыть улыбку.
— Так-то лучше, — все тот же ровный голос, только смех в глазах.
— Ты все-таки… — хотелось сказать «жуткий», но Даша, хитро прищурившись, проговорила, — прав.
Он ничего не ответил, только невесомо погладил ее по лицу кончиками пальцев. Прикрыв глаза, будто стремился запомнить на ощупь.
— Все-таки он странный, — мелькнула мысль у Даши, а после растворилась и исчезла, потому Глеб ее поцеловал.
С подготовкой к великому переселению народов, как она называла свой и Брута переезд в роскошный до по соседству, наконец было закончено. Даша даже удивилась, как быстро они управились. Впрочем, чему удивляться, этот жуткий тиран все время стоял рядом и руководил. И как-то умудрялся делать это молча.
— Представляю, каким он был командиром, — все это время думала она, искоса поглядывая в сторону невозмутимого Глеба. — Наверняка, его приказам подчинялись беспрекословно. Достаточно слово сказать — и все летали выше польских аэропланов. Хотя, нет! О чем я? Ему даже не нужно было ничего озвучивать, все и так по глазам понятно.
Еще в первый момент, как только увидела его лицо, Даша обратила на это внимание. Взгляд его властный, неумолимый, не терпящий неподчинения. Взгляд хищной птицы, следящий за добычей. Лицо, жесткое, носящее печать огромной силы и ума. Что и говорить, недоброе лицо. А в сочетании с его манерой говорить, ровным тоном лаконично цедить слова, подавляя при этом волю собеседника, складывался образ далеко не однозначный. Флер таинственности, закрытость. Странное и неожиданное увлечение скульптурой. Сразу приходили на память образы хмурых киношных суперзлодеев. Тех, что с невозмутимым видом потрошат жертвы на экране, идя к своей цели по их окровавленным трупам.
Очередной быстрый взгляд в его сторону. Глеб стоял спиной, глядя в окошко. Явно заждался. Интересно, почему ему так важно поскорее перетащить ее к себе?
— К себе в логово, — мрачно усмехнулась своим мыслям Даша. — Где он будет лепить из тебя идеальную бетонную болванку.
Ну, с болванкой это она погорячилась. Статуи, вернее, то, что она видела, было необычным, но не болванка. Точно не болванка. Было интересно посмотреть на конечный результат его работы. Тут же всплыли мысли, как он касался, фиксировал. И как осматривал котенка. Его руки. Его невероятная нежность.
Странно и неоднозначно. Потому что не вязалась эта нежность с тем общим впечатлением, что Глеб оставлял. Это все равно что лев, которому положено есть кровавое мясо, переключится вдруг на вареный шпинат. Ощущение какой-то неправильности.
— Глупости, — сказала она себе. — Что с того, что у него лицо как топор, это еще не означает, что он должен быть монстром. Да он и не монстр, он очень добрый и заботливый. Ну, может, немного перегибает палку со своим желанием все контролировать, но это терпимо. Во всяком случае, пока.
— Закончила? — услышала она негромкий ровный голос Глеба.
— Да, — ответила, выпрямляясь и убирая рукой волосы со лба.
— Долго. Тебе надо научиться собираться быстрее.
Брови Даши взлетели вверх. Она не считала его монстром? Это была ошибка! Монстр натуральный. И этот монстр еще поучал ее менторским тоном:
— Две маленькие сумки собирала почти час. Суетишься, много бесцельных лишних движений.
— Глеб… — так и хотелось сказать ей, что воспитывать он будет свою жену или собаку.
Но тут опять вспомнились его странная убежденность, что он несет за нее ответственность. Осталось только прокряхтеть что-то невнятное и последовать за ним, подавляя в себе желание высказаться нелицеприятно.
Мужчина уже пошел вперед, подхватив ее сумки, а Даше досталось со всеми почестями транспортировать кошачий туалет. У калитки Глеб оглянулся, пока она одной рукой запирала дверь, держа в другой Брутячий лоток. Даша могла поклясться, что в его издевательском взгляде проглядывал смех. Фыркнула и отвернулась.
— Не потеряй богатство по дороге, — проговорил он и двинулся с ее сумками вдоль забора к своим воротам.
Так и хотелось запустить лотком этому жуткому типу в спину, но Даша сопя пошла следом.
— Ты что-то сказала? — спросил он, не оборачиваясь.
— Нет! — буркнула она.
— И правильно, — невозмутимо ответил, отпирая ворота.
Захотелось подколоть, слишком уж уверенно и невозмутимо он себя чувствовал.
— А скажите-ка, Глеб Витальевич, зачем одному человеку такое хозяйство?
Он резко обернулся:
— На «вы» будешь обращаться ко мне, когда я скажу.
— Хорошо, — удивилась Даша такой перемене.
Будто небо потемнело, а ее холодом обдало. Глеб, словно почувствовал, что она в замешательстве, подошел, погладил по щеке, успокаивая:
— Ну, что ты в дверях застряла? Заходи.
Вроде и голос почти не изменился, а все снова стало нормальным. И небо ясное, и солнце светит. Тепло.
Даша вздохнула и пошла рядом.
Эмоциональное управление, так она могла бы охарактеризовать про себя то, как легко манипулирует ею этот мужчина. Так, словно в точности знает, какая на что будет у нее реакция. Над этим определенно надо подумать, обещала она себе.
Но не теперь. Потому что стоило ей зайти следом за ним в холл дома, как сумки тут же отправились в угол, кошачий лоток туда же, а сам Глеб, подхватив Дашу на руки — в большую ванную на первом этаже. Там он поставил ее на пол и, прижав пальцы к губам, тем самым пресекая все возможные вопросы, стал раздевать. Это было неожиданно, но от неожиданности волна возбуждения охватила девушку еще быстрее. С губ сорвался легкий, еле слышный стон.
— Тшшшш, моя девочка, — прошептал он, оглаживая ее ставшее вдруг безвольным тело. — Тебя надо вымыть. Вывозилась в пыли вся.
Ей хотелось возразить, что в ее доме вовсе не так много пыли, как он хочет сказать, но тут он поставил ее под душ теплый и стал намыливать. И глаза сами собой закрылись. Забылось раздражение, то, что он так и не разделся сам, и теперь наверняка вымокнет. Осталось только невероятное ощущение теплой воды и его рук на теле.
— Умница, — услышала она как сквозь сон.
— Угу, — только и смогла выдавить из себя потом.
После того, как вымыл, Глеб завернул ее в большой банный халат и, легко шлепнув по попке, отправил в кухню со словами:
— Иди. Если хочешь, приготовь чего-нибудь, пока я помоюсь. Желательно тебе поесть перед тем, как мы займемся лепкой.
Ох, она и забыла… Действительно, поесть не мешало бы. Она слышала о некоторых гениях от искусства, могут творить сутками, забывая о еде. Да и ему поесть надо, утренних-то бутербродов ненадолго хватит.
Однако, что же ему готовить? Спросить, что ли?
— Глеб, — вернулась она в ванную. — Тебе чего готовить?
И осеклась. Глеб, стоявший у открытой душевой кабины, успел почти полностью раздеться. Увидел ее, сверкнул глазами:
— Выйди, — проговорил негромко.
Даша вылетела из ванной пулей.
Его тело. Она вспомнила, что так и не видела его раздетым. Теперь понятно, почему он этого не хотел. Шрамы, много шрамов по всему торсу, по рукам, ногам. Даша не видела причин стесняться, но Глеба это явно напрягало. Настолько, что он пришел в бешенство.
В очередной раз поразившись, насколько непредсказуемым может быть его поведения, тихо ушла в кухню. Постояла несколько секунд в растерянности, не зная, чем себя занять.
Готовить. Надо что-то приготовить. Но что? Что…
Яичницу. Никто еще не был против яичницы.
Убедив себя, что реагировать на всякие недоразумения глупо, она занялась готовкой. В холодильнике нашлось все нужное. Яйца, помидоры, зелень и бекон. Жарила она на чистом сливочном масле. Как папа любит, он всегда говорил, что…
Даша вздрогнула и чуть не подскочила от неожиданности. Глеб неслышно подошел сзади и обнял ее за плечи. Выдохнула, обернулась. Улыбается. Как ни чем не бывало.
— Вкусно пахнет, — сказал и стащил кусочек бекона.
От его похвалы и хорошего настроения Даше сделалось весело.
— Садись, будем кушать.
Она ужа раскладывала аппетитно пахнущую яичницу по тарелкам. Немного себе и побольше Глебу. Мужика кормить надо, так папа говорит.
Надо сказать, что вид у Глеба, взиравшего, как она готовит стряпню, был рабовладельческий. Он смотрел, сложив руки на груди, дождался, пока стол будет окончательно сервирован, а тарелки расставлены. Потом поманил Дашу к себе и, когда та подошла вплотную, усадил на колени.
— Испугалась? — спросил, зарываясь в ее волосы.
— Нет, — соврала она.
— Испугалась, — проворил тихо, куснув за плечо.
— Ну, может чуть-чуть… — ей хотелось ежиться и тереться об него, выпрашивая ласку.
— Никогда не бойся меня, — проговорил и пододвинул ближе свою тарелку.
А потом стал кормить ее как ребенка. Хотела воспротивиться, он шикнул:
— Ты должна научиться доверять мне.
Даша удивленно приподняла бровь. Он поднес вилку к ее губам и сказал:
— Закрой глаза.
Ей стало смешно, глупости какие. Но Глеб, похоже, свое пожелание глупостью не считал, потому что с серьезным видом ждал, пока она не подчинится. Дурдом.
Закрыла.
— Открой рот, — шепот у самого уха.
Кожа мгновенно покрылась мурашками. Рот сам собой послушно открылся. За что и была вознаграждена кусочком яичницы и поцелуем. Вышло ужасно эротично. В итоге, Даша даже и не заметила, как съела всю Глебову порцию. И только под конец, когда он шепнул ей:
— Умница, можешь открывать глаза, — поняла, сколько съела.
— А… я же лопну! — взвизгнула.
— Не лопнешь, — спокойно проговорил рабовладелец, принимаясь за ее порцию.
— Глеб, но тебе же этого мало будет, — забеспокоилась она.
— Достаточно, — ровным тоном ответил тот. — А тебе нужно хорошо подкрепиться.
— Я, — сказала она, указав на него пальцем. — Растолстею.
— Нет. Потому что с сегодняшнего дня мы займемся твоей физической подготовкой.
Даша застыла с открытым ртом.
И заставит же. Она нисколько не сомневалась в этом.
Боже, куда она попала?!
Однако странный поздний завтрак, он же ранний обед закончился. Чаю он ей не дал, заставил выпить сок. И ворчания ее будто слышал.
Потом Глеб ушел наверх, оставив Дашу прибираться в кухне. Что ж, наводить чистоту в такой кухне одно удовольствие. И вдруг… прямо как озарение. А где живность?
Она крикнув снизу:
— Глеб, где Марта и Брут? Их что-то не видно.
— В саду, — услышала и успокоилась.
Глеб был чем-то занят наверху и все не спускался. Даша закончила прибираться, подумала, чего бы еще такое поделать, телевизор включать не хотелось. Села на подоконник и тихонько запела, глядя в сад.
Телефон, стоявший в дальнем углу большой столешницы, зазвонил внезапно. Она даже подпрыгнула, хотя зуммер был совсем тихий. Сначала не хотела отвечать, пусть себе звонит. Но отбиваться на том конце, по-видимому, не собирались, потому что гудки шли и шли. А Глеб не появлялся. Даша подняла трубку, проговорила:
— Да, слушаю.
А в ответ тишина.
Она несколько раз спросила, кто это и что передать Глебу, но оттуда слышалось только молчание. И сдавленное дыхание. Внезапно в кухне возник Глеб. Замер настороженно на пороге.
— Кто?
— Не знаю, Глеб, там молчат.
Глеб резко помрачнел, мгновенно оказываясь рядом. Даша протянула ему трубку, но на том конце успели отбиться.
— Случилось что-то? — спросила Даша.
Он не ответил, отошел, повернувшись спиной. Стало как-то тревожно.
— Ничего не случилось, — негромко проговорил Глеб, потом добавил, не оборачиваясь. — Пошли.
Только по его виду ей было понятно, что звонок этот был не просто так.