Сыны Триглава

Пролог

Кестел будет разрушен! Сожжен дотла, а пепел выброшен в болото, мужчин принесут в жертву Сварги-кагану, а женщин и детей угонят в рабство. Только когда авары избавятся от этой язвы, что уже не первый век разъедает тело каганата, только тогда сыны Баяна вновь смогут по праву именовать себя владыками Паннонии.

Этим кровожадным мечтаниям вновь и вновь предавался Илек, молодой аварский каган, когда в очередной раз смахивал с лица особо надоедливого слепня или комара, кто в изобилии роились над берегами Залы. Под ногами его коня чавкала жидкая грязь — как и везде на южном берегу этой проклятой самим Эрлигом огромной лужи, которая только по причине своих невероятных размеров считается озером, хотя проживавшие окрест славяне давно уже дали этому месту куда более подходящее название — Болотно. С обеих сторон Залы поднимается густой лес, но берег самого озера густо зарос камышом, сквозь который и пробираются сейчас аварские всадники. Разные водяные птицы, в изобилии гнездящиеся в этих краях, с недовольными криками взлетали из зарослей, а вслед за ними поднимались и целые тучи гнуса, немилосердно жалящие людей и лошадей.

Болото, настоящее болото! Гнилое место — и люди здесь такие же гнилые. Ничего, совсем скоро всю гниль очистит священное пламя Сварги. Почти семь тысяч воинов вывел за собой Илек — ничтожно мало, по сравнению с великими походами предков-каганов, но более чем достаточно, чтобы расправиться с возомнившими о себе кестельцами. Никаких пеших воинов, если не считать пары десятков проводников — они бы только задерживали орду, тогда как Илек хотел налететь стремительно как степной ветер, разметав логово врага как сухую солому. В поход двинулись отпрыски самых знатных родов, лучшие люди каганата — из тех, кто и поныне хранит традиции предков-кочевников, полузабытые осевшими на землю соплеменниками более низкого происхождения. Все они вооружились длинными копьями, притороченными к седлам; тяжелыми булавами, мечами, топорами и луками, к каждому из которых прилагался колчан полный стрел. Аварские беки и тарханы носили кольчуги, а то и полный доспех с панцирем, наколенниками и шлемом, тогда как большинство воинов обходились нехитрым облачением из вареной кожи или стеганой ткани. Сам Илек ехал во главе войска на могучем белом коне с выкрашенной в черный цвет гривой. Каган был еще молодым человеком, но шириной плеч и силой рук не уступал и многим старшим воинам. Ладно сложенное тело прикрывал черный ромейский панцирь с вытравленными изображением Горгоны, на голове он носил высокий шлем увенчанный золотой фигуркой грифона. С пояса свисал длинный меч, к седлу крепились метательный топорик и копье. Разрез светло-карих глаз был типично степным, однако в целом черты лица, также как выбивавшиеся из-под шлема светло-русые волосы говорили о значительной примеси иной, не аварской крови. То же самое, впрочем, можно было сказать и о многих из ехавших за ним воинах — лишь немногие выглядели схоже с теми неистовыми кочевниками, которых века назад привел в Паннонию каган Баян: коренастые смуглые мужчины с темными раскосыми глазами и черными же волосами, заплетенными в косы. Предки же других аваров, за века смешения со славянами и влахами, сарматами и германцами подарили многим потомкам русые или рыжие волосы, зеленые или серые глаза.

«Да, каганат уже не тот, что при Баяне, — покачиваясь в седле думал Илек, — оттого и распоясались приживалы, которых он из милости оставил жить в завоеванных землях. Даже у самых великих бывают ошибки — что же, я исправлю их прямо сейчас и верну аварам былую славу, покарав тех, кто владеет своими землями не по праву „.

По правде сказать, жители Кастела и его окрестностей населяли заболоченные берега озера задолго до того, как авары явились в Паннонию: первыми здесь поселились еще римляне, чьи порядки переняли и местные паннонцы. Все они впоследствии смешались с поселившимися тут германцами — гепидами и лангобардами, которые примерно тогда же и приняли христианство — и держались его по сей день, сплошь окруженные народами, все еще державшихся старых богов. Исключением были жившие на западе лангобарды, захватившие всю Италию, а также бавары, чьи герцоги все чаще роднились с южными соседями. Аварские каганы косо посматривали на тесные связи жителей Кастела с западными сородичами и единоверцами, но терпели, поскольку во всем каганате не было более искусных ремесленников. Но любому терпению приходит конец — и когда до уха Илека достигли вести о появлении лангобардских и баварских посланников на берегах Балатона, он немедля стал собирать войско. Он не стал ждать открытой измены, решив задавить змею пока она еще не накопила достаточно яду.

Показательная расправа над Кастелом станет уроком не только для лангобардов, но и для других недругов. Их у авар хватало: на востоке точили клинки изменники-болгары, отпавшие от своих бывших владык, а на севере набирал силу Ростислав, князь Нитры и двоюродный брат Илека. Уже несколько месяцев молодой каган с опаской посматривал как Нитранское княжество мало-помалу подчиняло одно славянское племя за другим, неуклонно расширяя свои владения. Не так давно до Илека достигли известия, что и князь сорбов Древан, разбитый Ростиславом в верховьях Лабы, присягнул Нитре. Вместе под руку князя Нитры перешел и подвластный сорбскому князю Радульф, герцог тюрингов. Тогда же пошел слух, что Ростислав принял крещение от какого-то ромейского монаха, невесть как забредшего так далеко на север — не иначе, чтобы добиться благосклонности далекого, но все еще могущественного Царьграда. Так или иначе, средь карпатских гор вызревала новая, во многом еще непонятная сила, и Илек почти не сомневался в том, что вскоре после мятежного Кастела ему придется разбираться еще и с деятельным родичем.

Солнце уже стояло высоко, когда аварская орда, сгрудилась на берегу Залы, осторожно направляя нервно всхрапывавших коней в заиленную, неспешно текущую воду. На противоположном берегу стеной вздымался густой лес, через который, как знал Илек, идет кратчайшая дорога к Кастелу. Уже к вечеру все будет кончено.

Молодой каган и не подозревал, насколько он окажется прав.

Кони передних всадников, во главе с самим каганом, уже выходили на берег, пока задние шеренги еще вступали в воду, когда воздух взрезал громкий свист, тут же отозвавшийся множеством откликов по всему лесу. В следующий миг на аваров обрушился град стрел и копий, разом сразивших с пару десятков воинов. Воздух огласили крики боли, предсмертные вопли и громкое ржание коней. Отчаянно ругаясь, всадники что есть силы настегивали вставших на дыбы скакунов, пытаясь удержать их на месте, пока из леса летели все новые стрелы. В мгновение ока на броде воцарился настоящий хаос, в котором авары погибали, даже не увидев своего противника, вслепую пуская стрелы в густую чащу.

Впрочем, очень скоро враг появился наяву — пусть и совсем не оттуда, откуда его ждали. Спокойные речные воды вдруг всколыхнулись зеленой мутью и оттуда вынырнули рослые крепкие люди, облаченные лишь в мокрые штаны. Из-за зеленого ила, облепившего руки и волосы, они ошеломленным аварам они показались похожими на топильцов — злокозненных водяных духов, о которых рассказывали славянские рыбаки. Не обращая внимания на впившихся в руки и плечи жирных пиявок, на ходу сплевывая камышинки, которыми они дышали сидя в засаде, своими длинными, слегка изогнутыми ножами, эти воины подрезали сухожилия коням, а когда те, с жалобным ржанием падали в воду, добивали их всадников. В считанный миг Зала окрасилась кровью, пока авары разворачивали коней, чтобы вступить в схватку с наконец-то появившимся врагом. Аваров было много больше, чем нападавших, но застигнутые врасплох, вынужденные сразу вступать в ближний бой, они лишались многих преимуществ, которыми они обладали на более открытой местности. Люди и кони падали в воду, образуя своего рода запруду и на ней авары и славяне, — а гортанные крики и причудливые наколки покрывшие плечи и руки подводных нападавших они сразу же выдавали их род и племя, — сошлись в кровавой сече.

Конечно, опомнившись, авары в доспехах, быстро бы порубили своих полуголых врагов, однако времени у них как раз и не нашлось — из лесу послышался громкий рев рогов и на берег, ломая молодой подлесок, вылетели всадники в кольчугах и при оружии. Вслед за ними из кустов выломились и пешие воины, что-то кричавшие на германских языках — в то время как вопли всадников ничем не отличались от воинственных воплей «топильцов».

Илека, одним из первых вступивших на противоположный берег, пощадили вражеские стрелы, — лесные лучники целили прежде всего по тем, кто оказался на середине реки, — но именно он принял на себя и первый удар вырвавшихся из леса всадников. Выхватив меч, молодой каган успел сразить двух всадников, прежде чем он столкнулся со статным всадником в ладно подогнанной кольчуге и полукруглым шлемом, увенчанным фигуркой сокола. Синие глаза блеснули из прорезей на полумаске шлема, рот обрамленный рыжеватой бородой, искривился в довольной усмешке, когда всадник узнал своего противника.

— Ты?!!! — ненавидящий вопль сорвался с губ кагана, тоже сразу узнавшего своего врага. Глаза его вспыхнули от ненависти и, пришпорив коня, каган устремился вперед. Приподнявшись в седле, Илек обрушил клинок на голову врага, однако тот вовремя уклонился и удар пришелся в шею белого жеребца. Обливаясь кровью, жалобно заржавший конь упал, но его наездник, успев соскочив с седла, ударил в ответ, рассекая ногу Илека. Кровь хлынула из перерезанной артерии, каган попытался зажать рану рукой, но тут уже его конь, напуганный творившимся вокруг столпотворением, резко сорвался в галоп. Илек, не удержавшись, упал на землю и, прежде чем он успел подняться, его противник вогнал свой клинок прямо в распахнутый в воинственном крике рот.

При виде гибели кагана авары, и без того атакованные сразу с нескольких сторон, наконец, побежали с поля боя. Вслед им летели стрелы и копья сражавшие людей и коней; устремившиеся в погоню славяне, добивали степняков мечами и копьями. Часть аваров, удирая, сбились в камыши, увязли с заболоченной почве. Многие из них утонули в болоте, еще больше оказались сражены стрелами и копьями преследователей. Славянские клинки работали неустанно, от гор трупов, преградивших Залу, алая от крови река вышла из берегов пока славяне нещадно истребляли спасавшихся бегством врагов.

Уже темнело, когда преследование, превратившееся в жестокую бойню, наконец, прекратилось — лишь самые кровожадные из славян, сбившись в карательные отряды, прочесывали камыши, истребляя отставших авар. Меж тем командир победителей уже сидел у костра на берегу Болотно, ожидая когда поджарятся нанизанные на вертел ощипанные утки. Сняв шлем, он оказался молодым человеком с рыжевато-каштановыми волосами и красивым, пусть и несколько жестким лицом. Напротив него сидел коренастый мужчина, средних лет, с окладистой светлой бородой и серыми глазами. Он носил доспех, принятый у лангобардов — панцирь с позолоченной змеей на груди. Третьим человеком, сидевшим у костра, был худощавый мужчина, с выбритой макушкой и живыми темными глазами. Он носил одеяние греческого монаха, на его груди висел небольшой медный крест.

— Господь подарил тебе сегодня победу, князь Ростислав, — говорил священник, — Бог поверг гордыню язычников, показав ничтожность их идолов и безумие их вождя.

— Надеюсь, Господь простит мне этот грех, — невесело усмехнулся князь, — какой-никакой, но он был моим родичем, наши матери были сестрами. К тому же я солгал ему — вернее не я, но тот, кто доставил ему ложное донесение об измене Костела и он, сам сунулся в мою ловушку.

— С него бы сталось вырезать наш город и без этой вести, — подал голос светлобородый мужчина, — аварским каганам с давних пор наш народ как кость в горле. Ты просто нанес удар первым, предупредив желание самого Илека…

— И спас тем самым своих братьев во Христе, — подхватил монах, — за это тебе зачтется у Престола Господа твоего. А если ты обратишь весь этот народ…

— За этим дело не станет, — кивнул князь Нитры, — после смерти Илека авары остались без вождя. Среди здешней знати немало славян — и многие из них согласятся пойти под мою руку — а за ними пойдут и все остальные. Очень скоро я прочерчу восточную границу по Тисе.

— А потом пойдешь на болгар? — спросил светлобородый германец.

— Нет, Аудульф, — покачал головой князь, — болгары нам пока не по зубам. Как только у меня появится аварская конница, я поведу ее на север. Там шумят богатые и многолюдные города, где тоже живут славяне — но они пребывают во тьме языческой, кланяясь идолам. Главный из тех городов — Венета, пристанище трехглавого беса, которого они чтут как верховного бога. Я возьму Венету и остальные города вендов, раздвинув границы своей державы до самого Янтарного моря, принеся свет Христа на берега Балтики.