Сюрпризы моря

Для серии четырех исследовательских программ, приведших нас на побережье Юкатана, Белиза и на тихоокеанский островок Изабелла, мы использовали гидросамолет PBY «Каталина».

1. Два крыла «Калипсо»

Ночь. Аквалангисты с «Калипсо» погружаются в черные воды Карибского моря. Скафандры искрятся в лучах прожекторов. Люди уходят прямо на известняковую скалу, которая возвышается над плоским бело-песчаным дном.

Группа быстро достигает основания каменистого уступа и останавливается перед темным входом в грот. Однако это всего лишь углубление в стене; мрак, отступивший от фонарей, придает ему таинственность. Аквалангистов интересует другое — более просторная расщелина или, еще лучше, пещера с узким входом, расширяющаяся внутрь.

В черной воде растворяются неторопливые шлепки ластов. Метр за метром исследователи ощупывают трещины в скалах. Идущий первым внезапно застывает и подает сигнал остальным. На этот раз — именно то, что нужно: они нашли отверстие, которое ведет во вместительный грот.

Человек, несущий прожекторы, устанавливает их в жерле грота. Остальные пытаются разглядеть, что находится там, внутри. Ничего не видно. Надо входить …

Филипп Кусто, Альбер Фалько и Бернар Делемот проникают через узкое отверстие. Оказавшись внутри, они поняли, что цель достигнута: это грот из тех самых, куда приходят спать акулы.

Дно грота покрыто светлым песком, серые стены образуют просторный купол. Местами стены сглажены, будто по ним прошлись наждачной шкуркой: акулы терлись о них. Кожа акул с жесткой чешуей и в самом деле напоминает наждак.

И действительно, в глубине пещеры группа с «Калипсо» заметила одного из этих хищников морей. Трехметровый темный веретенообразный корпус, плоская голова с пятью жаберными щелями, спинные плавники, отнесенные далеко назад, асимметричный хвост и, наконец, четырехугольник морды, с которого свисают, как две бороды, мясистые усики — это несомненно акула-кормилица, или акула-нянька. Англичане окрестили ее nurse-shark, а ученые называют Ginglymostoma cirratum.

Только вот в чем вопрос: спит ли акула?

Насколько можно было судить в условиях посредственной видимости, в глазах у нее было что-то вроде… внимания! Разве аквалангисты с «Калипсо» не имели доказательств безудержной агрессивности этого, вообще говоря почти ручного, хищника океана? Акула-кормилица не считается опасной. Она не пользуется репутацией людоеда. Но насколько надежна такая репутация? Если акуле вздумается атаковать, то на этой узкой сцене может разыграться трагедия. Ее пасть усеяна несколькими рядами острых зубов…

Чрезмерная доверчивость вряд ли ценное качество в любых условиях, тем более под водой. Филипп Кусто, Альбер Фалько и Бернар Делемот поняли друг друга с полужеста. Тактика было тщательно отработана заранее: пятясь, они начали отступать один за другим к щели, ведущей из грота. По сигналу группы наблюдения их подняли на поверхность. Я ожидал на борту «Калипсо».

Большой удачей было уже то, что среди песка и бесконечного нагромождения скал, которые предполагалось обследовать этой ночью, аквалангистам почти сразу удалось отыскать место ночлега (или предполагаемого ночлега) акулы. Теперь надлежало поразмыслить о том, как действовать дальше. Мы приблизились к акуле очень близко, как делали всегда в своих «биологических контактах». Мы хотели изучить ее: присмотреться к реакциям, попытаться проникнуть в смысл ее поведения, растолковать ей свой «язык» жестов и положений.

Если это возможно… Ибо если намерения млекопитающих и птиц люди при некотором искусстве и навыке умеют «угадывать», то мощная акула — представитель отдаленной от нас ветви эволюции — остается непредсказуемой и необъяснимой.

Огибая Антарктиду, «Калипсо» жестоко пострадала в предательских льдах и яростных снежных бурях и теперь имела жалкий вид. Карданный вал сломан, лопасти винта искорежились, корпус судна местами разодран, многие приборы вышли из строя. Наше «путешествие на край света»[1] обошлось слишком дорого. Случайного ремонта, выполненного в Пунта-Аренас, Чили, было недостаточно. «Калипсо» нуждалась в более радикальном лечении, для чего ее надо было поставить в хорошо оборудованный док.

Это и было сделано в Галвестоне, Техас, где с июля по сентябрь протекало ее «клиническое лечение». «Калипсо» вышла оттуда преображенная, готовая к новым подвигам, и я принял решение бросить ее по рыцарской тропе — в Карибское море. Места ристалищ назывались Юкатан, Белиз, Ки-Уэст, Новый Орлеан, Ямайка…

17 октября мы снялись с якоря и покинули Галвестон. Взяв курс на юго-восток, капитан Камил Алибер (бывший до этого единственным, после бога, властелином на «Виннарет Сингер» из Океанографического музея в Монако) обогнул этот протяженный выступ мексиканской земли, называемый Юкатаном. Оставив справа мыс Каточе, мы подошли к расположенным неподалеку двум маленьким миндалевидным островам Контуа и Мюжере, или островам Женщин.

Между островами и побережьем Юкатана «Калипсо» стала на якорь. Туда, в этот опасный проход, где над плоским песчаным дном выступают коварные подводные скалы, приходят спать акулы…

И вот сейчас на поверхности воды показалась разведывательная группа. Звезды на востоке уже начали чуть бледнеть, когда аквалангисты взобрались по трапу на борт судна. С гидрокостюмов, отороченных ярко-желтой полосой, струилась вода. На лицах читались усталость и удовлетворение. Все-таки они нашли убежище акулы… Завтра я отправлюсь с ними.

Я совершу погружение с командой-2, в которую входят Альбер Фалько, Бернар Делемот, Патрик Делемот[2], Поль Зуена и Джо Томпсон. Нам будет помогать местный рыбак, занимающийся ловлей лангустов. Он знает здесь дно как свои пять пальцев и первым привлек внимание всего научного мира к спящим акулам. Его имя Гарсиа, но все называют его Вальвулой[3] за способность задерживать дыхание поразительно долго — будто он перекрывает некий клапан в своей дыхательной системе…

Что касается команды-1 под руководством Филиппа, то она уже вышла на задание. В нее входят: Мишель Делюар, Жак Делькутер, Луи Презелен, Ги Луа, Хенк Лиллибек, мексиканский исследователь Рамон Браво ну и, конечно, Жан Кусто — жена Филиппа.

Пятидесятилетний Рамон Браво, высокий, атлетически сложенный мексиканец с голубыми глазами, представлял свою страну в команде пловцов на Олимпийских играх в Хельсинки. Ныряльщик и кинорежиссер, одаренный популяризатор, продюсер телепрограмм, он уже опубликовал одну книгу о подводном мире у побережья Юкатана. Там-то он и познакомился с Вальвулой, который показал ему спальный грот акул. Позже Рамон обнаружил еще два таких грота. Он имел возможность обсудить открытие с доктором Эжени Кларком, выдающимся специалистом, познания которого во всем, что касается акул, сравнимы лишь с его одержимой увлеченностью своим делом. Именно из статьи доктора Кларка в научном обозрении мы узнали об этом интригующем феномене и решили организовать собственную экспедицию.

Теперь самое время упомянуть о том, что я оставил напоследок: команда Филиппа обладала в stricto sensu[4]огромным преимуществом — она летала. На нашем океанографическом судне находился гидросамолет типа PBY «Каталина», который, разумеется, был переименован в «Калипсо II».

Мы с Филиппом уже давно осознали, что при всех своих достоинствах старая «Калипсо» несколько медлительна и тяжеловата. Корабль приспособлен к длительным исследованиям в океане; он допускает размещение на борту большого состава экспедиции (аквалангистов с помощниками, экипажа, ремонтников и др.) и вследствие этого ко многим вопросам можно подойти комплексно, с научной и кинематографической стороны, осуществляя работы и на поверхности моря, и под водой; наконец, вместимость корабля позволяет иметь на борту различное громоздкое оборудование и снаряжение (подводная декомпрессионная камера, «ныряющее блюдце» и др.), незаменимое в определенных обстоятельствах.

Маленькие островки, примыкающие к полуострову Юкатан, представляют земной рай… Воды Карибского моря по чистоте не имеют себе равных, богатейшая подводная фауна изобилует цветовыми оттенками.

Перед отплытием из Форт-Лодердейла (Флорида) на Юкатан гидросамолет Филиппа Кусто прошел ремонт. Во время первого опытного полета один мотор взорвался; чтобы поставить новый мотор, понадобилось менее 48 часов.

Однако корабль не быстроходен. Он, как почтенный глава семьи, переживший свое время, не подлежал понуканию. Если обстоятельства требовали немедленной переброски на 1000 миль, то путь занимал трое суток. Нечего и говорить, что к тому времени, когда мы наконец добирались до места, от остроты ситуации ничего не оставалось.

«Достоинство самолета-амфибии, — говорит Филипп, заключается в его мобильности. Это стремительная морская птица, не знающая усталости. Она покрывает 1000 миль за несколько часов. К тому же высокая посадка на воде позволяет ей проходить там, где „Калипсо“ сядет на мель. Они замечательно дополняют друг друга. Одна „Калипсо“ для плавания, другая — для полета… А вертолет позволяет как бы перепархивать в любом направлении».

PBY «Каталина» — боевой самолет, предназначенный для длительных полетов. Он знал свои мгновения славы во второй мировой войне (PBY означает «патрульный бомбардировщик»).

«Мы купили каркас самолета в Форт-Лодердейле, во Флориде, — рассказывает Филипп, — и два месяца собирали его. В первом же испытании воспламенился двигатель и при посадке на воду 240 литров черного масла растеклись по фюзеляжу… Устранение неполадок заняло весь конец недели — во время войны механики справились бы с этим за одну ночь. Затем мы перекрасили фюзеляж в белый цвет, оконечности крыльев сделали желтыми, низ — желтым с черным и поместили с обеих сторон пилотской кабины свою эмблему: белые нимфа и дельфин в зеленом прямоугольнике.»

Гидросамолет «Калипсо II» — наши крылья над океаном — был специально переоборудован для переброски восьми исследователей-подводников с полным снаряжением-воздушными баллонами, гидрокостюмами, проекторами, электробатареями, кинокамерами и др. На нем был установлен портативный радиоприемник с антенной, выходящей через шщюминатор кокпита. Прежде в бомбовом отсеке находились два якоря по 20 кг с цепями и небольшой зодиак. Отсек с левой стороны при посадке притапливался, и туда мы поставили большой зодиак. Отсек с правой стороны служил кухней и имел печь с жаровней. Гидросамолет взлетал и приводнялся на весьма низкой скорости — порядка 70 км/ч. Его крейсерская скорость составляла 120 узлов, т. е. около 215 км/ч.

Зная его эволюцию, я вспоминаю этапы нашего становления и ретроспективно разворачиваю ленту своей жизни. Я вспоминаю старый тральщик JB-26, ставший в 1950 г. «Калипсо». Я представляю его себе и как в замедленном фильме вижу все изменения: вот появляется шахта для подводных наблюдений, укрепленная на форштевне, операторский кран, вот «ныряющее блюдце» — миниатюрная подводная лодка (1959), вертолет (1972)… А сотни элементов оборудования, менее значительных, но всегда столь необходимых… А научные приборы, телевизор с круговым обзором, системы диалога со спутниками и все прочее, чем мы обладаем сейчас…

Нашей первой задачей в районе острова Мюжере (остров Женщин) была разведка подводных гротов, в которые приходят «спать» акулы. Спят ли они? Это нам и надлежало выяснить.

Акулы не единственные хищники морей: не без некоторого опасения мы опустились в стаю барракуд. Эти рыбы с острыми как бритва зубами достигают в длину 1,8 м.

Самое дешевое из этого оборудования стоит целое состояние. У меня часто спрашивают, кто финансирует наши экспедиции, и я пользуюсь возможностью ответить. Я уже давно лишен государственной дотации и вкладываю в новые исследования те суммы, которые поступают от продажи моих книг, фильмов, и гонорары с телевидения.

Я дорожу независимостью. Она позволяет уходить от бюрократической волокиты и предохраняет от возможного политического либо финансового шантажа. У меня нет ни малейшего желания «делать деньги». Фирма, носящая мое имя, не стремится к обогащению. Зато я ничем не связан. Зависимость от любой официальной или финансовой инстанции лишила бы гибкости мою исследовательскую программу. Я не смог бы вносить в нее коррективы, когда этого требуют непредвиденные обстоятельства, а опыт показывает, что подобная ситуация всегда возможна.

Добавлю, что, будучи «стреноженным», я не смог бы ввязываться в публичное обсуждение жгучих вопросов современности, относящихся к использованию ядерной энергии, загрязнения вод и разрушению прибрежных экосистем всеми теми, кто избегает общественного осуждения.

Мне бы меньше всего хотелось оказаться в ситуации судьи, вчинившего иск самому себе. Вот почему столь ценна для меня независимость. Но такая позиция имеет свой минус. Мне не счесть бессонных ночей, когда я ломал голову над тем, где найти несколько сот тысяч франков, необходимых для очередного приобретения…

«Мы покинули Форт-Лодердейл, — рассказывает Филипп, — и под командованием капитана авиации Хенка Лиллибека взяли курс на остров Мюжере. Я был вторым пилотом, но твердо намеревался побыстрее изучить манеры этого механического альбатроса и управлять им, как я уже управляю вертолетом. У меня страсть к авиации: нет ничего более опьяняющего, чем держать штурвал, послушный малейшему прикосновению пальцев, ощущать живой аппарат, который шумит, вибрирует, соперничает с чайками…»

Филипп сдержал слово: сейчас он управляет «Калипсо II», будто всю жизнь водил гидросамолеты.

Юкатан предстал простершейся перенаселенной береговой полосой, бывшей некогда раем индейцев племени семинолов, — этим уголком с роскошной природой, где мангровые заросли скрывали пышное цветение диких орхидей, где обитали крокодилы и морские змеи. Позади остался Майами — символ богатой Америки с отелями и особняками миллиардеров. Вот и оконечность полуострова — Ки-Ларго, часовня острова Флорида-Кис и Флоридский пролив, где рождается Гольфстрим. Самолет прошел Ки-Уэст и, обогнув полуостров, взял курс на юго-запад. Слева был отчетливо виден берег Кубы; мы вышли на траверс Юкатанского пролива, вновь появившаяся земля представляла собой длинную полосу песка и скал. Это мыс Каточе. Оставалось теперь взять несколько к югу, чтобы отыскать маленькие острова Контуа и Мюжере.

Мексика ослепляет калейдоскопом чудес и богатством археологических памятников, но к Юкатану это относится в большей степени, нежели к любой другой области страны. Здесь расположена колыбель майя — одной из наиболее развитых в прошлом цивилизаций Американского материка. Здесь жил народ, который умел работать, изобретать и созидать, который называют греками Нового Света.

«Когда летишь на гидросамолете, — говорит Филипп, — весь Юкатан кажется покрытым деревьями, темно-зеленые пятна которых простираются от одного края горизонта до другого, подобно бессчетному стаду кучерявых барашков. То здесь, то там возникают запутанные нагромождения гигантской растительности и болотистые разливы, на три четверти покрытые плавающими растениями».

Очертания Юкатана имеют форму параболы с вершиной, обращенной к северо-востоку; длина его около 700 км, ширина — 500 км. Полуостров в основном относится к Мексике, за исключением провинции Флорес, принадлежащей Гватемале, и Белиза (до 1973 г. бывшего британской частью Гондураса) на южной его оконечности.

Цивилизация майя возникла около 320 г. н. э. и достигла расцвета в VII–VIII вв. Индейцы создали во многих местах среди лесов прекрасные города, в которых сосредоточилась административная и культовая власть: Копан, Киригуа, Паленке, Ушмаль… Жрецы и знать жили во дворцах, установленных на внушительных земляных пирамидах, и собирались на богослужение в храмы с четырьмя залами. Народ жил в предместьях в скромных деревянных домах, крытых соломой.

Эта Древняя империя, как ее называют историки, подразделялась на множество государств, каждое из которых возглавлялось представителем знатного рода и имело могущественного жреца. Представитель власти в деревнях — batab — поддерживал порядок и собирал налоги. Военачальник, или nacom, избирался на три года и — странный обычай — должен был быть холостяком и вегетарианцем.

Аквалангисты с «Калипсо» просматривают пещеры, которые предположительно могут служить местом ночлега акул; такие пещеры имеют вытянутый входной коридор, проходить его необходимо осторожно, ибо реакция акул непредсказуема.

Социальную структуру майя составляли четыре класса. Внизу общественной лестницы находились рабы — пленные, захваченные на войне, и граждане, которые были не в состоянии платить налоги; их трудом осуществлялись огромные строительные работы, в частности возводились дворцы и храмы. Затем шел собственно народ — многочисленный класс земледельцев, культивировавших какао, маис и хлопок с помощью очень примитивных орудий (ни одна доколумбова цивилизация не знала колеса). Следующую ступень лестницы занимала кастовая знать, из среды которой формировались военачальники; она имела привилегию носить во время церемоний белоснежные плащи, украшенные драгоценностями, раковинами и разноцветными перьями. Социальную иерархию замыкали жрецы — ahkins. Политическая система майя имела теологический характер, пантеон включал многочисленных богов; самыми важными из них были боги плодородия, смерти, дождя (Chaak) и неба (Itzamna), которым приносились жертвы.

Майя от археологов заслуженно получили прозвище греков Нового Света. Они имели письменность и пользовались иероглифами, которые, кстати, до сих пор не поддаются до конца расшифровке. У них была также позиционная система счисления с основанием 20 и нулем.

Высокого уровня развития достигла у майя астрономия. Их главная обсерватория находилась в Копане (у границы нынешнего Гондураса с Гватемалой). Сейчас эти постройки, служившие когда-то для наблюдений за планетами и звездами, представляют собой живописные руины. Счет времени они вели соответственно двум используемым календарям: религиозному, содержавшему 260 дней, и солнечному. Единицей времени в солнечном календаре были сутки (kin); год (tun) имел 18 месяцев по 20 суток в каждом; 20 лет объединялись в большой год (katun)[5].

Крушение этой блестящей цивилизации в X в. было столь же стремительным, сколь трудно объяснимым. Выдвигаются две гипотезы, которые, впрочем не исключают друг друга. Первая имеет экологический характер: примитивная подсечно-огневая культура земледелия у майя, встретившись с проблемой относительного перенаселения, кончила тем, что истощила почву. Вторая, политическая, причина связана с теократической тиранией, протест против которой привел к разрушительным народным восстаниям, вылившимся в конечном счете во всеобщую анархию.

Как бы то ни было, в X в. майя подверглись нашествию воинственных тольтеков, хлынувших из Мексики. Подобно Риму, наследовавшему грекам, тольтеки переняли культуру майя. С этого времени начинается период цивилизации, называемый Новой империей, которая подарила миру прекрасные города Майяпан и Чечен-Ицу и исчезла лишь с испанским завоеванием…

На этом полуострове странная судьба у всего, что сегодня поглотил девственный лес… Здесь в непроходимых зарослях в любом месте под слоем земли можно наткнуться на памятник, гробницу или клад …

«Исчезнувшие цивилизации, — говорит Филипп, — обладают непреодолимой силой обаяния. Пролетая над величественными руинами Чичен-Ицы, я не мог отделаться от мысли, что и наша цивилизация обречена на гибель. Я спрашивал себя, видя, как лес поглотил все, кроме памяти о майя: неужели когда-нибудь Париж, Лондон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Токио станут развалинами, покрытыми буйно растущей травой?… Во всяком случае, если падение империи майя было вызвано экологическим безрассудством и политико-административной тиранией, то эти два фактора в полной мере характеризуют и нашу действительность!»

Самолет прошел над лесами Юкатана, где двенадцать веков назад процветали математика и астрономия. Филипп вел машину самостоятельно, а Хенк Лиллибек внимательно следил за ним. Филипп быстро осваивал аппарат: он «чувствовал» его, сливаясь с ним в единое целое, и было видно, что он сумеет посадить самолет на воду.

Маленькие тропические острова, примыкающие к Юкатану, чудесны. Контуа, Мюжере… Воплощенная мечта. . Это один из уголков, который Карибское море предлагает во всей своей очаровательной нетронутости[6]. Здесь игрой морских течений глубоководные слои поднимаются наверх (апвеллинг), обеспечивая поразительное разнообразие форм жизни. Многочисленные виды растений, беспозвоночных животных, рыб, птиц сосуществуют здесь, представляя всю цветовую гамму.

По курсу гидросамолета показался Контуа — невысокий остров, покрытый вьющейся зеленью, о рифы которого разбиваются сапфировые и бирюзовые волны; порой после штормов они приобретают белесо-серый цвет, столь страшивший древних мореплавателей.

Красная рыба-белка скрывается за камнем, покрытым маскирующими ее водорослями. Названием, как легко догадаться, она обязана своему большому круглому (беличьему) глазу.

И вот остров Мюжере, или остров Женщин… Чтобы приводнить «Каталину», до отказа набитую грузами, требовалось мастерство аса. У Филиппа еще не было достаточного опыта — следовало быть готовым к довольно неприятной посадке. Хенк Лиллибек веселился: он говорил, что гидросамолеты типа «Каталина» способны совершить любую посадку… На них, — говорил он, — все прихвачено скобами. Филипп сбросил высоту и над самой водой, убрав газ до минимальной отметки, уменьшил скорость и «ощутил» положение поплавков; аппарат выполнил затяжное планирование над волнами. Хлоп! Для первой посадки это было мастерски…

Маленький желтоватый краб выбрал жилище на побегах коричневых водорослей, среди которых хорошо различимы содержащие воздух поплавки. В тропические экосистемы на скалах и рифах включаются десятки различных видов животных, находящихся в тесной взаимосвязи (хищника и жертвы, паразита и хозяина, — различного вида симбиозов).

Филипп вместе со всем экипажем (Жан Кусто, Рамоном Браво, Мишелем Делуаром, Жаком Делькутером, Луи Презеленом, Ги Жуа и Хенком Лиллибеком) немедленно приступил к исследованиям. Они встали на пансион в отеле «Зази-Ха», расположенном тут же, на бело-песчаном взморье острова Мюжере. В ожидании «Калипсо» ежедневно выходили в море. Совместные погружения доставляли им радость. Они не только посетили гроты, намеченные Вальвулой и Рамоном Браво, но и открыли три новых грота, назвав самый красивый и просторный гротом Калипсо.

Приход старой доброй «Калипсо» в воды Мюжере был для всех нас праздником. Меня это радовало вдвойне. Отныне мы сможем сочетать корабельные исследования (прекрасно оснащенные, но медленные) с операциями на гидросамолете, обладающем расширенными техническими возможностями.

Оказавшись на театре действий, аквалангисты с «Калипсо» не замедлили приступить к делу и прежде всего познакомиться с обстановкой. Я присоединился к ним. Чтобы надеть скафандры и прыгнуть за борт, потребовалось меньше времени, чем написать эти строки. Здесь внизу простиралось наше подлинное королевство.

В прозрачных водах острова Женщин я ощутил необычайное блаженство. Само ли название места тому причиной? У меня было впечатление, что я нахожусь в среде, исключительно расслабляющей и приятной, — в чем-то вроде той влаги, в которой пребывает зародыш. Я как будто совершил эволюцию в обратном направлении и стал эмбрионом в чреве матери! Я часто ощущал каждой клеточкой своего тела, до какой степени сам океан может представиться живородящим органом, маткой по отношению ко всему в нем сущему. Но никогда еще подобное впечатление не было столь отчетливым и ошеломляющим.

Мы проникаем в великолепный подводный мир, медленно опускаясь вдоль отвесных прибрежных скал. Здесь еще нет, строго говоря, коралловых образований, они появляются южнее, в районе Белиза. Но как здесь красиво!

Губки, морские анемоны, мшанки, спирографы образуют «растительный» (точнее было бы сказать, животный) мир поразительного великолепия. Красное и оранжевое сливается с фиолетовым и коричневым, с охрой и золотом, составляя мягкую, не утомляющую глаз симфонию красок. Голожаберник, вкрапленный в скалы, переливается порой всеми цветами радуги. Обилие раковин. Время от времени мы оказываемся в косяках тропических рыб, достигающих здесь необычайных размеров.

Остров Мюжере расположен в центре района с охраняемой флорой и фауной; соседний остров Контуа считается национальным парком и объявлен мексиканскими властями заповедником для птиц.

Повсюду на скалах и утесах Карибского моря огненные горгонарии предлагают рыбам убежище среди лабиринта разветвлений. Каждая ветвь усеяна сотнями полипов, щупальца которых, находящиеся в постоянном движении, служат для захвата органической взвеси.

Кораллы — неустанные строители в океане — год за годом поглощают находящийся в нем кальций, сооружая коралловые рифы, которые могут достигать колоссальных размеров. На черных разветвлениях этого вида кораллов, называемых «Адамова голова», вкрапления самих полипов кажутся драгоценной инкрустацией.

Откуда такой гигантизм? Филипп объясняет это своеобразием подводного рельефа. Животные сосредоточены на нескольких узких участках скального обрыва, у основания которого расположена «фабрика» планктона, обильно поставляющая питательную субстанцию всему населению акватории.

Около небольшого богато расцвеченного гребня скалы нас встречает группа рыб-хирургов (Zebrasoma xanthurus). Их тело, напоминающее гитару, интенсивного ультрамаринового цвета, более светлая голова усеяна красными и черными пятнышками, а хвост, грудь и губы у них желтые либо ярко-оранжевые.

Первый посещенный нами грот, где Вальвула видел спящую акулу, был пуст. Его обитательница, возможно, отправилась пообедать и слонялась неподалеку от нас.

Пока что нас больше интересовали другие хищники океана — я говорю о барракудах. Это, по образной характеристике Бернара Делемота, «огромные щуки с волчьей пастью». Внешне они действительно напоминают щук: вытянутая морда, приплюснутая голова, удлиненное тело и хвост в форме ущербной луны. Но какие челюсти! Пять-шесть настоящих кинжалов спереди, а за ними несколько десятков большущих конических зубов…

Барракуда совершено не боится человека и проявляет к нему любопытство, к сожалению, нездоровое. Она никогда не подходит спереди, а коварно вертится за спиной. Ее тактика при этом сводится к устрашению: она имитирует стремительную атаку, клацает челюстями и т. д. Может быть, она принимает нас за кровожадных конкурентов, вторгшихся в ее владения? Самое неприятное, что абсолютно невозможно предугадать ее намерения. Агрессивность барракуды таит грозную силу, ее атака подобна вспышке молнии — серебристо-голубоватая стрела в прозрачной воде… Мы сознаем свою беззащитность: если ей вздумается укусить, то не успеешь даже дернуться для защиты…

— На самом деле, — говорит Бернар Делемот, — барракуда атакует редко, однако создается впечатление, что она готова обрушиться в любое мгновение. Она обнаруживает такую динамическую мощь, что возникают основания для самых худших опасений. Лично я подвергся двум нападениям барракуд, не считая небольших наскоков. В первом случае она цапнула ласту и выказала ко мне такое недружелюбие, что я предпочел укрыться в заготовленном акулоубежище. В другой раз барракуда бросилась на мои часы, по-видимому, раздраженная их блеском; меня спасла точность ее удара: если бы она промахнулась, то вырвала бы половину запястья.

— Что касается меня, — говорит Филипп, — то я подвергался лишь нападению акул и не имел неприятностей с барракудами. Но я видел их в деле — и это зрелище! Они не рвут жертву, а сначала как бы гарпунят ее передними зубами, треугольными и острыми, как стилеты… Поистине ужасен их вид, когда в сомкнутом строю они идут на аквалангиста! Они окружают вас двухметровым кольцом, и создается впечатление, что из него уже не выбраться: что бы вы ни предпринимали, относительная дистанция сохраняется… Другой их особенностью является способность исчезать, будто растворяться на местности. Их серебристая окраска, отливающая синевой, гомохромна колориту подводного рельефа, в котором они обитают. Даже при очень хорошей видимости барракуда остается невидимкой, можно различить только темнеющие очертания ее хвоста, белый глаз и сверкающую белизну зубов.

— Действительно, зубы барракуды не уступят хирургическому скальпелю, — присоединяется Альбер Фалько, — лучше принять это на веру. Барракуды охотятся по-волчьи: всегда настигают жертву сзади, не оставляя ей ни одного шанса. Мне вспоминается, как во время одной нашей экспедиции множество ремор нашли убежище под «Калипсо» в компании… с огромной барракудой. Ежедневно она пожирала рыбу-прилипалу. Я наблюдал, как это происходит. Она медленно приближалась к жертве, вдруг молниеносно бросалась на нее, и половина реморы оказывалась в пасти барракуды: она отправляла добычу в желудок, не разжимая челюстей, а в следующее мгновение проглатывала остальное.

Барракуды охотятся стаей; когда они настигают косяк небольших рыб, начинается пиршественная оргия. Однако и в исступлении они убивают лишь столько, сколько необходимо, чтобы насытиться. Говорят даже, и наблюдения это многократно подтверждали, что барракуды подчиняют себе косяки рыб и в промежутках между трапезами пасут их как сторожевые псы.

В Мировом океане обитает 18 видов барракуд, образующих семейство сфиреновых. Размер некоторых не превышает метра. Самый мощный представитель семейства — большая барракуда, Sphyraena barracuda, — обитающий в Карибском море, представлен экземплярами, с которыми нам выпала честь встретиться в водах у острова Мюжере. Их средние размеры 1,5–1,8 м, но попадаются экземпляры и длиной более 2 м. Рыбаки говорят, что им встречались даже трехметровые барракуды, но не охотничьи ли это рассказы?

Иногда барракуды оставляли нас в покое, и тогда ничто не омрачало радости подводных исследований.

Здесь на широких просторах песчаного дна мы несколько раз тревожили скатов-хвостоколов. Эти животные перемещаются по морскому дну, колыхая своими треугольными грудными плавниками. При малейшей тревоге они поспешно зарываются в песок, выставив наружу лишь пару настороженных глаз.

Экосистемы тропических рифов обладают сложной структурой. На дне раскинулись веерообразные горгонарии, инкрустированные водорослями, желтые и красные губки, к которым жмутся голубые рыбы-хирурги.

Кроме замечательной гомохромности со средой, у скатов почти нет средств защиты от крупных хищников. Слишком медленные и неверткие в силу плоской формы (считают, что это настоящие акулы, спрессованные в спинно-брюшном направлении), они, чтобы выжить, развили защиту из игл на спине и на хвосте.

У скатов-хвостоколов, называемых иначе морскими котами, эти иглы выступают из желобков, связанных с железой, вырабатывающей яд. Находясь в опасности, скат сильно взбивает воду спиной и хвостом и пытается вознить жало в нападающего противника. Довольно часто встречаются акулы, из тела которых торчит ядовитый шип ската.

Скаты-хвостоколы входят в семейство хвостоколовых. У морского кота (Dasyatis pastinaca), достигающего в длину 2 метра, зазубренное жало выступает почти на 40 см, и рыбаки опасаются встречи с этим животным. (Полинезийцы используют иглу ската в качестве наконечника для копья.) Интересен способ размножения скатов, как, впрочем, и многих других представителей отряда скатообразных. У них происходит не только спаривание, присущее всем хрящевым рыбам (мужские особи имеют пару копулятивных органов, называемых птеригоподиями, — видоизмененная часть брюшных плавников с наружным желобком), но существует и период беременности… Оплодотворенные яйца остаются внутри тела женской особи — в яйцеводе, т. е. она является яйцеживородящей. Яйцевод настолько расширен, что его скорее можно назвать «маткой». Эта «матка» устлана как ковром сосудистыми ворсинками, выделяющими питательную жидкость вроде «молока». Зародыш, так сказать, «сосет» свою мать и благодаря этому развивается. По истечении срока «беременности» происходят «роды». Рождающийся появляется хвостом вперед, с туго обернутыми вокруг тела плавниками. Интересно то, что этот способ аналогичен родам у китообразных.

Дно Карибского моря скрывает не только богатства живого мира. Оно служит кладбищем множества кораблей, устремившихся сюда после открытия Америки. Затонувшие испанские галеоны великой Золотой эскадры и сегодня тревожат воображение подводных исследователей. Корабли, отплывавшие из Мексики и Панамы с грузом драгоценного металла, награбленного у ацтеков и инков, часто становились добычей корсаров либо жертвой штормов и ураганов. Большинство их исчезло бесследно.

Кольчатые черви — спиробранхи — питаются микропланктоном, который они захватывают веером расположенных спиралеобразно лучей. В течение всей жизни они не покидают своих мест на скалистых утесах.

В Карибском море долгое время действовали пираты, происходили частые кораблекрушения, обязанные штормам и рифам. Аквалангисты с «Калипсо» извлекают якорь голландского судна VIII в., на котором, увы, не оказалось сокровищ…

Скаты-хвостоколы, вооруженные опасными ядовитыми шипами, скрываются в песке, выставив наружу одни глаза. Потревоженные, они внезапно «взлетают», окатываясь поднятым песчаным облаком.

Затонувший корабль, обнаруженный нами среди скал, не представлял ценной находки. В его трюме не оказалось сокровищ — это было всего лишь рыболовное судно. Теперь оно стало приютом обильной и разнообразной фауны. Здесь были губки, морские лилии, кораллы, гребешки, здесь обитало множество видов рыб различных оттенков; они прыснули во все стороны при нашем приближении.

Аквалангист всегда испытывает некоторое волнение, когда проходит между молчаливыми и скорбными шпангоутами погибшего корабля. Когда мы проплываем между уцелевшими мачтами, когда пытаемся заглянуть в заросшие люки, когда через развороченные борта мы проникаем внутрь мертвого корабля, я не могу не думать о людях, вовлеченных в эту драму. Кто они? Когда погибли? Какие приключения выпали на их долю, как они пошли на дно?

В большинстве случаев даже Шерлок Холмс оставил бы эти вопросы без ответа. В нашем распоряжении нет необходимых сведений, чтобы установить тип судна, принадлежность его к определенной эпохе, его название, национальность, груз, судьбу. Море поглотило его…

Во время длительных погружений, сталкивавших нас с голубыми рыбами-хирургами, барракудами и скатами-хвостоколами, таинственными останками кораблей, мы ни разу не обнаружили «спящей» акулы.

— Надо полагать, — были первые слова Альбера Фалько, когда он ступил на палубу «Калипсо», — что они спят только ночью.

— Это, — ответил Филипп, — меня весьма удивляет, и вы отлично знаете почему. Большинство видов акул проявляет повышенную активность после захода солнца, а не утром. Если они спят, то, по-видимому, очень недолго и преимущественно днем.

— Во всяком случае, — вмешался Бернар Делемот, — остается прежний вопрос: спят ли они на самом деле?

Спят ли они? Вопрос представляется вздорным либо наивным. Все живое в мире нуждается в отдыхе, спят и люди и животные, — это очевидно. Кто же не видел спящих собак, кошек, бабочек, некоторых рыб? Так вот: многих зоологов такая очевидность не убеждает. Они склонны считать, что определенные животные не спят, и в качестве примера приводят именно акулу. С одной стороны, аргументируют они, в отличие от костистых рыб, акулы не имеют плавательного пузыря. Перестав двигаться, они теряют нейтральную плавучесть и «тонут», хотя их огромная печень, пропитанная жирами, (которые легче воды), способствует в какой-то мере сохранению равновесия. Стало быть, им недоступно никакое отключение сознания, связанное со сном. С другой стороны, еще более важным является то, что у акул челюстная мускулатура не столь мощная, чтобы пропускать через жабры необходимое количество воды, точнее, потребляемое ими количество кислорода больше, чем может обеспечить один такой механизм. Вот почему они должны непрерывно двигаться: они создают достаточно интенсивную циркуляцию воды, омывающей жабры.

Таков принятый сегодня научный взгляд на этот вопрос, и я в соавторстве с Филиппом изложил его в книге «Акулы». Но если на самом деле акулы умеют расслабляться для отдыха, даже не «засыпая» при этом, и если бы нам удалось застигнуть их в моменты расслабления от напряжения, то взгляд этот оказался бы опровергнутым…

Не спорю, это не было бы сенсацией, и земной шар не перестал бы вращаться вокруг своей оси. Но ведь всегда надлежит исправить ошибку, как бы мала она ни была.

2. Акулы у себя дома

«Техническое» обеспечение работ экспедиции «Калипсо» основывалось на правиле: не играть с опасностью. Вся техника, связанная с навигацией и погружениями, неослабно проверялась и перепроверялась. Ни в кинематографической, ни в чисто исследовательской деятельности не допускалось импровизаций — все определялось уровнем компетенции и надежностью техники.

К счастью те, кому регламентированные действия могли показаться скучными, находили утешение в ничем не ограниченной свободе выбора темы исследований. Несмотря на тяжелое снаряжение, каждая экспедиция быстро становилась приятной прогулкой в страну чудес. При этом мы не пренебрегали сбором научной информации. Напротив: наши «Доклады», выходящие в свет на протяжении последних тридцати лет, занимают целые метры на стеллажах библиотеки Музея в Монако!

Голова взрослой рыбы-ангела фиолетово-синяя с желтыми пятнами, чешуя ее темноокрашенного тела окаймлена золотом. До наступления половой зрелости она имеет черный цвет тела с четырьмя желтыми поперечными полосами.

Однако мы никогда не замыкались в рамках жесткой программы, парализующей всякую инициативу. Море преподносит непрерывную цепь сюрпризов — как приятных, так и разочаровывающих. Вы отправляетесь изучать животное, по поводу которого все научные источники утверждают, что оно должно находиться в данное время в определенной точке, — и там его не обнаруживаете. Но зато (чего совсем уже нельзя было предвидеть) вы оказываетесь вдруг свидетелем редчайшего зрелища — ночного скопища кальмаров или наблюдаете умилительную сцену между китихой и ее детенышем, или видите фантастический взлет тысяч пеликанов, встречающих алую зарю…

То, что происходило с нами на борту «Калипсо» (а теперь и на PBY «Каталина»), несколько напоминало ситуацию из сказки Перро. Как Красная Шапочка, мы «входили в лес», имея строго определенную цель, но тут же отклонялись от ориентиров. По пути нас отвлекали все деревья и все звери. Вместо того чтобы двигаться по прямой дороге, мы выбирали тропинки, теряющиеся в чаще… Но именно таким манером мы и выполнили лучшие наши работы.

Спящие акулы попадаются пока редко? Что за беда! Нас ждут другие не менее интересные животные, не менее волнующие тайны, нам есть на что обратить внимание, что запечатлеть на кинопленке, чем заполнить дневники наблюдений.

Каждый раз, когда «Калипсо» бросала якорь в новом месте, мы прежде всего делали биологический анализ воды.

Понятие «первичная продуктивность» является в экологии фундаментальным. Оно характеризует возможности «рынка» данной среды — уровень биомассы, предоставляемой средой для пропитания ее обитателей. Первичная продуктивность морской воды зависит от содержания в ней минеральных веществ, ее чистоты, степени освещенности и др.

Первое звено цепочки превращений питательных веществ в воде составляют бесчисленные миллиарды сине-зеленых водорослей и другие одноклеточные типа диатомовых водорослей. Этот растительный микропланктон питает микропланктон животный, который в свою очередь служит питательной средой мезопланктона, обеспечивающего жизнь макропланктона. Последним питаются животные, обитающие в толще вод и подразделяющиеся на потребителей первого, второго и третьего порядка…

Чтобы установить, почему акулы приходят «спать» в гроты, Бернар Делемот берет пробу придонной воды. Лабораторный анализ не обнаружит в её химическом составе заметных различий по сравнению с другими участками дна.

В океане существует множество уровней питания. Для поддержания существования одной единицы массы, скажем 1 кг, акулы — хищника, расположенного на вершине пищевой пирамиды, требуется 10 кг макрели (плотоядных рыб), которой в свою очередь нужно 100 кг маленьких рифовых рыбок; эти последние требуют 1000 кг беспозвоночных, а такое количество беспозвоночных нуждается в 10 000 кг микропланктона. Любое изменение экологических взаимоотношений связано с огромными потерями.

Экосистема представляет собой весьма хрупкую конструкцию. Если хищническая деятельность человека (разрушение естественных местообитаний, промышленное рыболовство, загрязнение…) нарушает одно из звеньев пищевой цепи, то вся система оказывается перед угрозой гибели.

В это утро Поль Зуена (второй капитан) и Луи Презелен подняли на борт «Калипсо» тонкую планктонную сетку с глубины 40 м. Такая проба входила в рабочую программу анализов, осуществлявшихся с тех пор, как мы бросили якорь в нескольких кабельтовых от острова Мюжере. С помощью проекционного микроскопа, установленного в лаборатории, на экране можно наблюдать выловленные микроорганизмы.

Волшебные линзы распахнули перед нами новый мир. Вот десятки личинок беспозвоночных и рыб… А эта форма, вытянутая и прозрачная, в которой судорожно трепещет зародившаяся жизнь, превратится в большое ракообразное, вероятно в лангуста. Крошечный малек с еще наполненным желточным мешком и глазами, расположенными по бокам головы, превратится в плоскую рыбешку, а глаза ее переместятся на верхнюю часть головы. Эти маленькие кусочки желе превратятся в морских ежей, а вот этот станет морской звездой, из этих разовьются медузы… Разумеется, лишь одна личинка из 100 или даже из 1000 разовьется во взрослую особь, остальные будут съедены.

Пилот нашего вертолета обнаружил большую группу мант к северу от острова Контуа. Экипаж Филиппа Кусто вылетел туда на гидросамолете, чтобы заснять фильм об этих гигантских скатах, иногда именуемых морскими дьяволами.

На предметном стекле микроскопа личинки бокоплавов (Amphipoda), перемещающиеся в разных направлениях; на конечной стадии роста длина их не достигает и 1 см. Вот грациозная личинка малоизвестного вида кольчатых червей. Справа, «маленькая» морская уточка, которая вытянула ножку, чтобы отфильтровать органическую взвесь. Слева малюсенький кальмар, уже сформировавшийся, пытается убежать. И повсюду в изобилии самые активные элементы планктона — веслоногие рачки, питающиеся в основном диатомовыми водорослями и составляющие очень важное звено в пищевой цепи в океане.

Манты, охотящиеся в водах Карибского моря, кружат над останками корабля, как живые самолеты. Фланирующая барракуда тоже выискивает добычу: два исключительных «плавательных устройства» оказались рядом.

Больших морских животных можно как-то характеризовать: величественные (киты), умные (дельфины), свирепые (акулы), комичные (пингвины). Мы понимаем их или, во всяком случае, думаем, что понимаем, и чрезвычайно интересуемся ими.

Представители морской фауны, обладающие меньшими размерами, остаются для нас загадкой. Нам мало понятно их поведение. Кроме чисто анатомических и физиологических сведений, о них почти ничего неизвестно. Целые тома посвящены описанию индивидуального и коллективного поведения различных видов насекомых — пауков или, скажем, скорпионов, а морские беспозвоночные остаются в зоологии белым пятном. Эта область еще ждет своего Жана-Анри Фабра. Конечно, наблюдения на поверхности твердой оболочки Земли осуществить легче, чем в толще вод. Океан сегодня не открыл нам и тысячной доли тайн, которые мы хотели бы у него выведать.

Несмотря на глубокую осень, стояла хорошая погода. Я вызвал вертолет Боба Мак-Кигана для разведки побережья. Однажды совершая облет вместе с Филиппом, он заметил у северной оконечности острова Контуа группу огромных мант — самых крупных представителей скатов. Наблюдатели тотчас повернули назад, чтобы организовать съемку. Через полчаса гидросамолет и аквалангисты были готовы к работе, и я присоединился к ним. Мы взошли на борт металлического пеликана; Филипп сел за пульт управления; моторы взревели, винт начал набирать обороты, самолет побежал по волнам и поднялся в воздух, взяв курс на север …

Сверху остров Контуа казался изумрудом, вкрапленным в аквамарин, — если не бояться использовать избитое сравнение… Внезапно Филипп сделал знак, привлекая мое внимание. Прямо под нами охотились манты. Никогда еще, с тех пор как я стал бороздить океан, не сталкивался я с подобным зрелищем. Скаты поразительных размеров казались летящими в воде; временами они выскакивали на поверхность, как бы демонстрируя свою мощь. Они кружили возле полуразрушенного затонувшего судна.

Их можно было видеть благодаря исключительному стечению обстоятельств, ибо обычно в этом месте смешиваются два течения. Сегодня вода была почему-то прозрачной и гидросамолет мог представить доказательства своей полезности.

Мант иногда называют морскими дьяволами; этому они обязаны двум рожкам на голове, которые являются обособленными выростами грудных плавников. Наблюдавшаяся нами атлантическая манта (Manta birostris — двуносая) — самая большая рыба семейства рогачевых или мант (Mobulidae). Она достигает в ширину 8 м, ее масса около 3 т, а ее детеныши при массе 10 кг имеют полутораметровый размер.

Как это ни удивительно, манты совершенно безобидны для людей. Фильмы ужасов вслед за кинокартиной «Зубы моря»[7] ославили их. В действительности манты удовлетворяются небольшими рыбами, пелагическими, ракообразными и моллюсками, (кальмарами…). Некоторые виды — но не атлантическая манта — имеют на вооружении ядовитый шип, подобно скатам.

Мне хотелось запечатлеть балет этих гигантских морских бабочек, синхронно засняв их с воздуха и под водой. Мы приводнились неподалеку от затонувшего судна. Все было подготовлено; надев гидрокостюмы, Филипп, Мишель Делуар и Жак Делькутер вылезли из самолета и направились в сопровождении Луи Презелена и Ги Луа к месту съемки. Мы поддерживали радиосвязь с Бобом Мак-Киганом, и он, установив кинокамеру на борту вертолета, присоединился к нам.

«Мы погрузились, — рассказывал Филипп, — и устроились в обломках судна. Манты кружили вокруг, словно огромные беззвучные самолеты в ясном небе. Они охотились, но рты их были закрыты. Выросты на голове еще больше походили на рога. Хвосты у многих были срезаны. Кем? Подозреваю, акулами. Это поистине какие-то мистические животные, и если бы их не существовало, то любителям описывать разные ужасы следовало бы выдумать их… Однако мы быстро заметили, что, несмотря на размеры (превышающие длину цепочки из четырех аквалангистов!), они выказывали чрезвычайную терпимость. По-видимому, они полностью лишены всякой агрессивности. На открытой воде следовало только остерегаться случайного столкновения с этой горой мускулов — что не так-то просто…

Повсюду мелькали огромные тени. Я насчитал десятка полтора животных, легко выделяя их по белому рисунку на животе. Спина у большинства темно-серая, у некоторых почти черная, у других — посветлее. Я прятался за лебедкой затонувшего судна, когда одна манта, казалось, бросилась на меня. В последний момент она изменила направление и, чуть задев, пронеслась мимо, как огромный зонтик. Я успел заглянуть ей в глаза, увидел серебряные пятна колышущихся плавников — и гигантская манта растворилась в синеве вод.

Эти существа, приспособленные, как все скаты, к плаванию у самого дна, но в силу своего гигантизма вынужденные маневрировать на открытой воде, являют величественное зрелище. Когда еще одна манта прошла мимо, слегка коснувшись меня после каскада мертвых петель и бочек, я буквально содрогнулся от восхищения. Это самое прекрасное из всех животных, обитающих в океане!

Размер манты достигает 8 м при массе около 3 м. Прозвищем „морской дьявол“ она обязана двум рожкам на голове, являющимся всего лишь продолжением части грудных плавников.

При столкновении с огромным животным всегда возникает искушение прочесть, что выражают его глаза: любопытство или безразличие, уверенность или боязнь, агрессивность или пассивность. Сейчас, когда манта перепорхнула через меня, мне показалось, что в ее глазах мелькнул проблеск какого-то интереса. Я стараюсь быть объективным, хотя и сознаю, что меня могут обвинить в антропоморфизме. Глаза „королевы скатов“, в прозрачной воде казались темно-голубыми. Расположенные у основания рогов, небольшие, с очень сильным блеском, они видят то, что находится не только наверху (как все скаты), но и по обе стороны и даже внизу: широкий обзор связан, по-видимому, с системой вторичного приспособления к пелагическому существованию.

Сменяя друг друга, все утро и большую часть дня мы оставались в обществе мант. Я заметил, что они обладают индивидуальными, хорошо различимыми „характерологическими“ особенностями. Некоторые, проявляя повышенное любопытство, приближались вплотную и разглядывали нас. Одна манта, почти белого цвета, выказала такое дружелюбие, что несколько раз позволила погладить себе живот.

Иногда манты увеличивали энергию движения и, пронзив пенящуюся воду, в снопе искрящихся брызг взлетали высоко в воздух. Не совсем ясно, чем стимулируются эти удивительные прыжки. Некоторые натуралисты считают, что выпрыгивают лишь самки: будучи яйцеживородящими и не имея соответствующего строения матки, чтобы вытолкнуть доношенный плод, они приближают роды, сокращая мышцы в такой воздушной акробатике. Мне эта гипотеза представляется по меньшей мере смелой. Во всяком случае, мы не видели, чтобы при взлете взрослых мант в воду выпадали новорожденные…

Высказываются и другие предположения. Так, считают, что животные выпрыгивают или чтобы избавиться от паразитов — рыб-прилипал, чересчур надоедливых либо слишком многочисленных, или чтобы с помощью такой гимнастики протолкнуть комок пищи через свое узкое горло.

Все это не кажется мне сколько-нибудь убедительным. Ученые, чтобы не впасть в грех антропоморфизма, выискивают чисто рациональные объяснения поведения животных. А почему бы не предположить, что скаты прыгают лишь потому, что это доставляет им удовольствие?»

Встреча с гигантскими скатами очаровала нас. По возвращении на борт «Калипсо» все, кто не принимал в ней участия, засыпали вопросами счастливых участников полета на PBY «Каталина». Гидросамолет сразу же доказал свою состоятельность. Отныне мы могли удвоить объем исследований.

Время от времени манты выпрыгивают на поверхность, окруженные сверкающими брызгами. Существуют различные объяснения такого странного поведения, но ни одно не представляется убедительным. Не прыгают ли гигантские скаты просто потому, что им это нравится?

«Когда манта прошла мимо, слегка коснувшись меня после каскада мертвых петель и бочек, — рассказывал Филипп Кусто, — я буквально содрогнулся от восхищения. Это самое прекрасное, на мой взгляд, животное среди обитателей океана».

Из «Дневника» Альбера Фалько

«1 декабря. Мы направляемся в шлюпке в некую строго фиксированную точку к северо-востоку от о. Мюжере, ничем не выделяющуюся в бескрайнем море. Вальвула уверяет, что там находится грот спящих акул. Такого рода пещеры, расположенные в 10–15 милях от берега, всегда очень трудно разыскать. Море неприветливо. Уже через две минуты после отплытия мы промокли с ног до головы. По прибытии на место я пытаюсь установить ориентир, но шквальный порыв вырывает у меня буй, прежде чем я успеваю что-нибудь сделать.

Все же я решаю погружаться вместе с Бернаром. Мы опускаемся на 15 м и действительно попадаем на участок скальных нагромождений, изобилующий пещерами. Незаметно, однако, никакого убежища, достаточно просторного, чтобы акулы могли избрать его своим местопребыванием. Когда мы всплываем, нас окружает полтора десятка барракуд. У нас нет желания чрезмерно затягивать купание…

Переместившись несколько дальше, мы снова уходим под воду. На этот раз удается отыскать три просторных грота. В первом находим полосатого морского окуня, во втором — великолепный экземпляр рыбы-ангела (Holacanthus ciliaris) в компании со стокилограммовым мероу (каменный окунь) и наконец в третьем гроте оказалась акула-кормилица.

Пока мы созерцали ее, бездеятельную, покоящуюся в глубине грота, я живо вспомнил все, что известно об этом виде акул. Ginglymostoma cirratum — весьма примитивное животное, относящееся к семейству ковровых акул. Она обитает у восточного побережья Мексики, но встречается также в тропической зоне Атлантики, у Южной Каролины, в Бразилии и у берегов Африки. Взрослая акула-кормилица имеет длину 2–4 м при массе 150–200 кг. Несмотря на устрашающую пасть, она весьма добродушна. Говорят, есть места, где туземцы забавы ради вытаскивают ее из воды голыми руками. Очевидно, однако, что ее настроение — как и всех прочих акул — зависит от того, как к ней подступиться … и когда она последний раз обедала! Известны случаи, когда акула-кормилица набрасывалась на пловцов и наносила им жестокие раны.

Что касается нашей хозяйки, то в течение тех мгновений, пока длился визит, она оставалась совершенно невозмутимой. Мы запечатлели ее портрет и, откланявшись, выскочили на поверхность»

Из «Журнала» Филиппа

«1 декабря. Пока группа Фалько-Делемота работала на северо-востоке от о. Мюжере, мы направились к северо-западу, примерно на широту Контуа, в район прибрежных рифов, слишком опасный для „Калипсо“, но доступный для гидросамолета. Тем не менее приводнение на необследованный участок акватории, просматриваемый лишь сверху, было связано с определенным риском: а что если наткнешься на скрытый камень или песчаную отмель?

Посадка прошла без осложнений. Укрывшись плексигласом, служившим еще пулеметчикам во второй мировой войне, мы занимаем места в шлюпке.

Взяв киноснаряжение, мы погружаемся, проходим 25-метровый слой освещенной воды и двигаемся к белоснежному дну с разбросанными кое-где черными камнями. Внизу виднеется невысокий нависающий утес с отверстиями пещер, подобно дыркам в швейцарском сыре.

Рамон Браво плывет первым. Он держит курс прямо на этот утес. Мы вооружены акульими дубинками, и, как всегда в таких случаях, я отчетливо сознаю, что эти короткие — 0,7 м — палки служат защитой… моральной! Вряд ли они устрашат акул. Снабженные небольшими острыми наконечниками, они годятся лишь для того, чтобы держать рыб на расстоянии. Лучше при этом не доводить дело до крови: привлеченные ее запахом, могут мгновенно появиться другие хищники, еще более опасные в исступлении, которое ими овладевает.

По мере приближения к пещерам вода темнеет. Скоро в окружающем мраке почти не угадывается солнечный свет, заливающий поверхность моря. Надо зажигать фонари.

При входе в первый обследуемый грот нам преградила путь крупная тропическая ярко раскрашенная мурена. Этот змеевидный цербер с приоткрытой пастью, вылезший из отверстия на треть своей длины, мало располагал к себе. В действительности мурена не агрессивнее других рыб. Она нападает только, если вторгаются в ее владения и пытаются изгнать из собственного убежища. При метровой длине она не представляла опасности. Эти рыбы впечатляют своим видом, напоминающим кобру: спазматические движения гибкого тела, приподнятая голова и рот, усаженный острыми зубами… Когда мурена кусает по-настоящему, рана бывает серьезной, и не потому, что укус ядовит, как иногда пишут (из-за ее сходства со змеей), а просто в рану попадает инфекция, что может вызвать гангрену.

Мы дефилируем перед круглым глазом мурены. (Возможно, она собиралась выйти из своего убежища в поисках какого-нибудь губана или рыбы-попугая на обед; в этом случае произведенное нами впечатление отвлекло ее на мгновение от цели…) Продолжая обследовать утес, мы встречаем больших разноцветных рыб-попугаев; ночь они проводят в прозрачном коконе, который образуется из выделяемой ими слизи. Замечаем особый вид рыбы-бабочки, по-видимому вымпельного щетинозуба, которого мы окрестили рыбой-радио из-за отростка, отходящего от спинного плавника и напоминающего антенну. Встречаем рыб-ангелов, и подрастающих (в черных с золотом пятнах), и взрослых (с желтыми полосами, белых и темно-синих). Крупная морская черепаха, испуганная светом фонарей, уплывает, энергично подгребая утолщенными задними ластами. Мы последовательно осматриваем все сколько-нибудь значительные углубления в скалах, встречающихся на пути.

Виргинские свинорыловые рыбы, голубые и желтые с коричневыми поперечными полосами, весьма общительны; они обитают на мелководных участках и нисколько не боятся аквалангистов.

В гроте Калипсо нас ожидает любопытное зрелище. Здесь на известняковом ноздреватом потолке скопились пузырьки воздуха от наших аквалангов. Их заглатывала рыба-ангел!

Рыба-ангел — королева Карибского моря; чешуя ее образует весело желтеющий сплав золота и лазури; по мере развития рыбы ее расцветка меняется. Это уже взрослая рыба на фоне скал, инкрустированных красными водорослями.

Она принадлежала к виду, называемому пару, или французской рыбой-ангелом (Pomacanthodes paru). У нее эмалевое темно-серое тело и золотая оторочка на каждой чешуйке. Но почему эта рыба поедала воздушные пузыри? Не из-за воздуха, конечно, ибо у нее есть жабры и рот не является частью дыхательной системы. Может быть, чтобы „подзарядить“ плавательный пузырь? Маловероятно, ибо он „подпитывается“ газами изнутри, через кровеносную систему. А не игра ли это? Нет, рыба, кажется, отбирает пузырьки…

Я думаю, что нашими воздушными пузырьками были захвачены организмы, которые рыбы-ангелы находят аппетитными и лакомятся ими.

В трещинах потолка этого грота мы обнаружили многочисленных глубоко засевших лангустов и, направив на них воздушную струю, заставили их вылезти из убежищ, чтобы получше рассмотреть.»

Из «Дневника» Альбера Фалько

«2 декабря. Снова экспедиция в шлюпке, спущенной с „Калипсо“ с Бернаром и Патриком Делемотом, Джо Томпсоном и Вальвулой. Погода скверная, море суровое. Половину дистанции между Мюжере и Контуа нас швыряет как шепку.

Мы погружаемся в точке, указанной нашим проводником, один за другим уходя к намеченному возвышению дна. Это утес, напоминающий тот, который команда Филиппа осматривала вчера. Мы тотчас увидели французских рыб-ангелов, глотающих пузыри!

При входе в один узкий грот мы завязали новое знакомство, повстречав золотисто-красную рыбу-белку (Holocentrus rufus). Ее прозвище объясняется не пышным хвостом, а скорее живым выражением больших круглых глаз. Ее называют также рыбой-солдатом из-за устрашающих игл, торчащих у основания анального плавника.

Рыба не испугалась, наоборот, казалось, что она твердо намеревается остаться дома и ослабить его охрану лишь после того, как мы уберемся. Когда мы сделали вид, что хотим войти, она явственным ворчанием выразила протест. Еще одно доказательство, если оно нужно, что в „мире безмолвия“ не царит тишина… Действительно, многие рыбы издают звуки, ослабляя плавательный пузырь, либо скрежеща зубами. Лучше „разговаривают“ те, кто владеет особыми зубами (называемыми глоточными по причине их анатомического расположения. Нижние глоточные зубы трутся о верхние, а близко расположенный плавательный пузырь служит при этом резонатором). Некоторые виды рыб, помимо ворчания, могут производить приглушенные звуки, хрипы, кудахтанье, треск, лай или пришептывание.

Древние и примитивные рыбы-белки ворчат на рифах уже миллионы лет. Шум, который они издают во время брачных церемоний, отчетливо слышен на поверхности.

Оставляем в покое эту „брюзгу“ со столь плохим характером и продолжаем обследовать гроты. В глубине одного мы обнаруживаем большого серьезно раненого мероу. Рыболовный крючок глубоко застрял в его нижней челюсти, весь левый бок и голова были уже тронуты гниением. Мероу должен был мучительно страдать и его горестное положение красноречиво свидетельствовало против тех, кто считает рыб „нечувствительными“. Перед нами предстало полуживое свидетельство рыболовной „осечки“…

Бернар Делемот, неизменный рыцарь океана, попытался схватить мероу, чтобы извлечь крючок, причинявший ему страдания. Он поймал обрывок лески, но испуганная рыба сильно рванулась и исчезла во мраке. Бернар, старавшийся удержать нейлоновую леску, обжег ладонь, несмотря на рукавицу. Состояние мероу не оставляло ни малейшей надежды…

Сколько рыб получают смертельные ранения по вине людей? Рыбаков ничего не интересует, кроме добычи. Чтобы получить точное представление об опустошениях, которые производят рыбаки среди обитателей моря, следует учитывать их многочисленные осечки. Об этом никто не задумывается.»

Из «Дневника» Бернара Делемота

«2 декабря. Мы продолжаем обследовать утес, указанный Вальвулой, и я склоняюсь к выводу, что акулы почти не спят…

Мы углубляемся в узкий каньон, усеянный каменными глыбами, которые кажутся отколотыми огромным молотом. Когда мы приблизились к входу в каньон, оканчивающийся тупиком, я увидел огромную морскую черепаху. Это старый самец, панцирь его, покрытый усоногими рачками и въевшимися водорослями, напоминает кусок скалы. Я осторожно приблизился и увидел на черепахе большую прилипалу-ремору. Она приклеилась спинной присоской к спине черепахи. Я мог спокойно рассмотреть ее длинный бледно-серый живот и закраины столь интересной присоски, каждая подушечка которой соответствовала лучу существовавшего когда-то плавника.

Черепаха не двигалась. Она спала. Мне пришла в голову веселая идея поиграть с черепахой. Я забрался на спину огромной рептилии и ухватился двумя руками за переднюю кромку ее панциря.

Рыбы-ангелы вида Pomacanthus в окружении маленьких рыбок-стрекоз проходят через горгонарии. Мы были удивлены их размерами. Рифы острова Мюжере предоставляют им чрезвычайно благоприятные жизненные условия.

Это гигантская губка в форме чаши-кропильницы; окружающие ее водоросли и горгонарии представляют собой примитивные организмы; губка — колонии слабо дифференцированных клеток с известковыми иглами скелета.

Какая гонка! Черепаха, тотчас проснувшись, устремилась вперед как стрела. Я вцепился в нее изо всех сил — можно ли было представить, что она плавает так быстро! Подводное родео длилось добрых четверть часа, в течение которых у меня много раз была возможность выбыть из скачек. Животное действительно было огромным: его голова была не меньше моей. Черепаха как будто взбесилась от оскорбления, что я принял ее за лошадь, и пыталась меня укусить. От гнева морда ее сморщилась еще больше, чем обычно.

Я взлетал, опускался, поворачивался и переворачивался, как на „Большой восьмерке“ в парке Диснея или как при укрощении дикого мустанга. Мои спутники далеко отстали. Эту верховую езду я буду помнить долго.

Наконец, когда черепаха немного успокоилась, я оплатил проезд тем, что почистил ее панцирь. Что касается реморы, то она и не шелохнулась, намертво присосавшись к своему живому транспорту.

Я соскочил на ходу; черепаха, которая в этот момент могла меня жестоко покусать, удовлетворилась тем, что негодующе тряхнула головой и удалилась в темноту. В течение секунды я мог еще любоваться мощными движениями этой двухсоткилограммовой великолепной примитивной плоти.

Римская легенда повествует, что галера Антония была остановлена реморой. Потребовалось бы не менее дюжины ремор моего размера и силы, чтобы остановить махину, с которой я только что познакомился».

Морские черепахи относятся к самым древним рептилиям. Их останки находят в отложениях конца мелового периода, и некоторые виды черепах с тех пор не претерпели изменений. Животное, оседланное Бернаром Делемотом, было зеленой морской черепахой (Chelonia mydas). Этот вид как объект промысла истребляется особенно рьяно. Печально, что такой прекрасный представитель подводного мира кончает тем, что попадает в суп. Других черепах уничтожают ради панциря, собирая кладки их яиц, ради в конце концов чисто спортивного интереса; их убивают в воде из подводных ружей либо вытаскивают на берег, где они погибают от перегрева в солнечную погоду. Комментарии излишни…

Зеленая черепаха хорошо приспособлена к жизни в море; ее передние конечности превратились в утолщающиеся ласты, а задние — служат рулем. На суше, когда самка откладывает яйца, она чрезвычайно медлительна, неуклюжа и, следовательно, представляет собой легкую добычу.

Каждый вид имеет свои места кладки яиц, в определенных пунктах тропического побережья, увы! хорошо известных охотникам. Самки оплодотворяются в море и выходят на сушу перед началом сезона дождей. Задними ластами они вырывают в песке одну или несколько ям, куда откладывают — обычно ночью — от 50 до 200 белых яиц. На рассвете черепахи тщательно закапывают эти естественные инкубаторы и пытаются достичь моря. Если им не удается достаточно быстро добраться до воды, то днем под палящими лучами солнца они погибают от обезвоживания.

После инкубационного периода, длящегося много недель, вылупившиеся черепашки выкарабкиваются на песчаную отмель и движимые инстинктом ползут к морю. Далеко не всем удается достичь воды, ибо их подстерегают многочисленные хищники — фрегаты и чайки, учиняющие на их пути подлинный разбой. А те, кому удается добраться до моря, должны еще спастись от хищных рыб.

Взрослая зеленая черепаха достигает в длину метра с четвертью, ее масса около четверти тонны. Кроме периода размножения, она не покидает моря, питаясь разнообразной пищей: водорослями, рыбами, моллюсками и пр. Черепаха навещает все воды океана низких и умеренных широт, покрывая значительные расстояния. Черепаха становится все более и более редкой. К счастью, некоторые биотопы, начинают охраняться в период кладки яиц. Их следовало бы защищать не только от охотников, но и от наплыва туристов. В ряде мест на побережье, где кладка черепахами яиц используется как дополнительный туристский аттракцион, это становится проблемой…

Из «Дневника» Альбера Фалько

«3 декабря. Пользуясь гидросамолетом, мы продолжаем наносить визиты акулам. Пока их апартаменты, как правило, пусты. Однако во многих случаях пещеры, осмотренные нами, содержат явные указания на то, что их посещают часто: стены отполированы, будто рыбы терлись о них. Может быть, рыбы делают это специально, чтобы избавиться от паразитов? Бернар Делемот выдвинул гипотезу, что акулы пользуются убежищем для любовных дел… В течение всего дня мы безуспешно повторяли погружения; к прогулке на сон грядущий присоединился и шеф. Одно из обнаруженных мест показалось мне весьма перспективным.

С приходом „Калипсо“ мы приступаем к работе. Вместе с Джо Томпсоном я ухожу в воду, прихватив гидрофон, который мы собираемся установить в первом же достаточно большом гроте, чтобы регистрировать шумы при входе и выходе из него.

Джо освещает путь. Продолжаем погружение и скоро обнаруживаем отверстие, ведущее в низкую и просторную пещеру. Приближаемся к нему. Джо направляет свет фонаря — и мы обнаруживаем, что место занято акулой.

Акула расположилась на песчаном дне — неподвижная, сосредоточенная, с приоткрытой пастью. Я сразу уловил, что она проявила к нам интерес, далекий от простого любопытства. Она не спит. Ее маленькие белесые, но очень возбужденные глаза следят внимательно, отмечая наши малейшие движения. Небольшая ремора нервно извивается на ее голове.

На сей раз это не акула-кормилица, встречавшаяся ранее. Это грозный представитель настоящих серых акул — Carcharinus. Я отчетливо вижу пять пар трепещущих жаберных щелей и не могу не восхититься элегантной мощью веретенообразного тела, заостренной мордой, брюшными, задним и спинным плавниками в форме секиры и неравно-лопастным (гетероцеркальным) хвостом.

Характерный участок дна Карибского моря: слева — коричневые кораллы вида „Оленьи рога“, справа — пышное разветвление сиреневой горгонарии, достигающей метровой высоты.

Эти маргаты с черными хвостами обитают на многочисленных банках рядом с рифами. Время от времени они, обычно стаями, наведываются на рифы в поисках пищи.

Джо, продолжая освещать пещеру, ухитряется осуществить съемку — предполагаю, что у него три руки. Я осторожно приблизился к акуле. Мне хотелось доставить Джо удовольствие: если бы я с обожанием прильнул к акуле, снимок бы значительно выиграл. Но подсознательно что-то останавливает меня!..

Что означает это легкое подрагивание? А эти удары хвостом? Я безуспешно пытаюсь найти какое-нибудь указание, позволяющее понять смысл поведения акулы. Он ускользает от меня… Как догадаться, не означает ли это покачивание головой предупреждение: „Внимание, нападаю!“?

Предполагалось, что в ходе операции „спящие акулы“ мы попытаемся дешифровать психологию их поведения. Боюсь, что эта сторона исследований очень далека от успеха…

Когда мой кархаринус, казалось, успокоился, я решаю снова приблизиться. Я касаюсь акулы — и она вдруг будто взрывается… Взметнув облако песка, она с неимоверной мощью врезается в известняковую стенку грота.

Я сжимаюсь в углу, не решаясь шевельнуть даже пальцем, и жду, когда ситуация прояснится — в полном смысле слова. Песок наконец оседает, и я вижу акулу полуоглушенную, полуразъяренную в самом отдаленном углу убежища. Я отступаю без лишней рисовки. Джо, продолжающий съемку, будто ничего не произошло, показывает двумя руками, что акула лязгает челюстями. Вот, наконец, штрих поведения, смысл которого совершенно ясен!

В спешке я подмочил гидрофон, о котором, признаюсь, совсем забыл во время этого интересного эпизода. Мы всплываем, и, перед тем как ступить на палубу „Калипсо“, Джо еще ухитряется заснять нескольких барракуд».

Когда Альбер Фалько и Джо Томпсон закончили рассказ о приключении, меня охватило желание сразу же нанести акуле визит.

Я погружаюсь в компании Бернара Делемота; он несет осветительную аппаратуру, а я — камеру. Кроме многочисленного снаряжения, мы прихватываем акульи дубинки, хотя я не совсем понимаю, какая от них польза. Считается, что они поддерживают морально.

Мы без труда находим пещеру, в которой совсем недавно акула хрястнулась о стену, и останавливаемся перед входом. Нечего и говорить, что мы предельно осторожны, чтобы не увеличить ее возбуждение; очень медленно мы проникаем в пещеру, стараясь дышать аккуратнее и создавать поменьше пузырей.

Акула находится по-прежнему в глубине своих апартаментов. Морда ее возбужденно дрожит. Полагаю, что мы оба разделяем ее нервное состояние… Захватывающее ощущение — приблизиться вот так к морскому хищнику, нервы которого уже пощекотали, чтобы заснять его крупным планом.

В создавшихся условиях — акула была загнана в тупик — каждое мгновение я мог ожидать внезапной атаки, непредсказуемость которой делает ее еще страшнее… Альбер Фалько прав: глядя на льва, волка или злую собаку, мы интуитивно предугадываем момент нападения; мы разбираемся в их мимике, положении тела, ворчанье, движениях губ и хвоста. В поведении акулы — за исключением случая лязганья челюстями — прочесть ничего нельзя. Связь между ее видом и состоянием отсутствует. Она равнодушна? Испугана? Раздражена? Я не находил признаков этого ни в глазах, ни в положении тела, ни в движениях хвоста и плавников акулы. Язык положений, которые принимает змея, неизмеримо яснее. Расстояние, отделяющее человека от акулы, с точки зрения эволюции, по-видимому, слишком велико. Она абсолютно непознаваема. И лучшее доказательство этому представила акула здесь, в гроте острова Мюжере, когда внезапно бросилась вперед!

Сильная волна в посеревшей от света прожекторов воде, облако песка, вдруг заволокшее все, — и беспокойство … Где она прошла? Я ощутил толчок волны, когда она пронеслась мимо, но не укусила ли она Бернара?

Когда песок осел, я с облегчением убедился, что мой спутник невредим. Мы обменялись знаками: «все в порядке». Не думаю, что после этого каждый успокоился полностью за другого. Что же касается акулы, то она исчезла. Как торпеда пройдя между нами, она выскочила на открытую воду.

Уже много недель команды «Калипсо» и гидросамолета соперничают, изучая гроты «спящих» акул. Теперь практически не проходит и дня без того, чтобы мы не обнаружили хотя бы одну.

«Наиболее многочисленны акулы-кормилицы, — рассказывает Филипп. — Обычно мы находим их лежащими на дне. Несмотря на примитивность, это очень красивая рыба. Манерой плавания, она чем-то напоминает змею. Плывущая акула совершает боковые движения тела.»

Огромная серая, или бычья, акула явилась приветствовать нас… Своим прозвищем этот опасный хищник обязан массивной голове и утяжеленным формам. Мы еще не знаем, что один из них повстречается нам в глубине грота.

Бернар Делемот, отыскивая пещеру, увидел гигантскую морскую зеленую черепаху. Он ухватился за панцирь рептилии, которая бешено ринулась вперед.

Три самых посещаемых места, окрещенных дортуарами острова Женщин, находились среди нависающих скал на расстоянии многих миль к северо-западу от острова Мюжере. Помимо грота Калипсо, там была еще пещера, названная нами «Грот де ля Пунта». «Во время одного погружения в грот Калипсо, — говорит Жак Делькутер, — мы увидели в свете фонарей великолепную тупорылую акулу, возлежащую на дне среди водорослей, горгонарий, и актиний. Неподвижная акула внимательно смотрела на нас. Она казалась не более удивленной, чем мы. В настоящее время принято считать, что этот вид акул может иногда посещать мелководную зону в поисках добычи, но, как правило, не задерживается там. Таким образом, забраковано еще одно старое „научное“ представление…»

Пилозубые акулы, или bull-sharks (бычьи акулы), как их называют в Северной Америке, из-за характерной формы головы — большой, мощной и закругленной — относятся к семейству серых акул (Carcharinides) и к роду настоящих акул (Carcharinus), самому опасному из семейства. Научное название этой акулы Carcharinus leucas — тупорылая акула. Это массивные, но стремительные рыбы, с серой спиной и белым брюхом, с большими плавниками и темной линией на спине; их длина более 2,5 м. Нападают они на самых крупных обитателей океана (скатов, орляков, акул других видов), но зато достаточно часто и сами оказываются жертвой касаток — крупных дельфинов.

Пилозубые акулы склонны подниматься вверх по рекам на значительные расстояния. В реке Аткафалайя, впадающей в Мексиканский залив, их обнаруживают в 250 км от залива. Виды, близкие к тупорылой акуле (С. leucae), встречались в Замбези и Лимпопо в юго-восточной Африке (Carcharinus zambezensis), в Ганге, Индия (Carcharinus gangeticus), и в озере Никарагуа, Центральная Америка (Carcharinus nicaraguensis). Пилозубые акулы в Ганге ежегодно умерщвляют более двух десятков паломников, приходящих омыться в водах священной реки … Весьма вероятно, что акулы в Тигре, о которых поступают периодические сообщения из Ирака, также относятся к пилозубым.

«В глубине грота, — рассказывал Филипп, — тупорылая акула стала медленно шевелиться, реагируя на наши движения. Внезапно, без всякого предупреждения, она стремительно бросилась вперед! Прямо на стенку грота! Она ударилась, повернулась, врезалась в другую стенку и, метнувшись между мной и Жаком, выскочила из грота. Произошло то же, что несколько дней назад с Бернаром Делемотом и моим отцом…»

Бросок тупорылой, или бычьей, акулы впечатляет не меньше, чем атака рогатого млекопитающего, с которым ее сравнивают. К счастью, сейчас акула хотела только уйти. Она не укусила, ибо увидела выход. Участь аквалангистов была бы весьма неопределенной, если бы акула действительно почувствовала себя загнанной: челюсти Carcharinus leucas обладают поразительной силой. И если классифицировать случаи нападения акул на людей, то тупорылая акула окажется много опаснее, чем голубая и тигровая акулы …

В гротах «спящих» акул жизнь текла своим чередом. Так, в результате многочисленных погружений мы установили, что для акул-кормилиц наступила пора любви. Как-то утром команда Филиппа видела в Гроте де ля Пунта самца в состоянии полового возбуждения. Акулы, как и скаты, обеспечивают потомство путем совокупления. Птеригоподии, образовавшиеся из определенных лучей брюшных плавников и играющие роль пениса, служат для извержения самцами спермы непосредственно в яйцевод самки. Оплодотворение является внутренним, а не внешним, как у большинства костистых рыб, и физиологические процессы у акул в ряде отношений эволюционно более совершенны. Яйца, развивающиеся в результате оплодотворения сперматозоидом, чрезвычайно богаты желтком. У некоторых видов акул, например у морской собаки, яйца имеют равную плотность с морской водой, в которой они пребывают весьма продолжительный инкубационный период, завершающийся появлением из яйца миниатюрной акулки.

У других акул — в действительности у большинства — зародыш развивается в самом яйцеводе самки, где эмбрион полностью формируется, завершаясь яйцеживорождением. Яйцеживорождение называют простым, если плод, вылупившийся в материнском чреве из яйца, сразу появляется на свет. Более развитым считается процесс, характерный, в частности, для акул-кормилиц, когда плод, вылупившийся из яйца, еще достаточно долго находится в яйцеводе, питаясь «молоком», вырабатывающимся ворсинками стенок яйцевода.

Существует, наконец, третий тип акул, называемых живородящими, самки которых имеют нечто вроде матки. Эмбрионы развиваются в особых полостях яйцевода и прикреплены к нему ворсинками — «желточной плацентой». Питание и кислород они получают непосредственно из крови матери. Речь идет именно о беременности, сравнимой с той, которая имеет место у высших млекопитающих и которая, следовательно, существовала в природе за миллионы лет до того, как млекопитающие распространились на суше. Голубая, или синяя акула (Prionace glauca), акулы-молоты (рода Sphyrna), куньи акулы (рода Mustelus) относятся к наиболее совершенным живородящим акулам.

В период размножения акулы возбуждены: они двигаются рывками, конвульсивно бьют хвостом, непроизвольно двигают челюстями, крутятся вокруг себя на одном месте. Они становятся опасными. Застигнутые гротах, они слишком часто стали проявлять склонность к нападению. Даже наша добродушная Ginglymostoma превратилась в кобылу, бьющую копытом, с которой следует считаться.

Бернар Делемот соскочил с оседланной им черепахи. Несмотря на гнев, она не выказала агрессивности, хотя в этот момент могла жестоко покусать его.

Балиста, или рыба-напильник, прозванная так из-за формы тела, достигает 60 см. У нее широкий хвост в виде метлы и острые зубы, позволяющие ей питаться кораллами и раковинами.

Помимо акул-кормилиц, «спящие» в гротах тупорылые, или бычьи, акулы вызывали у нас любопытство. Особый интерес представляет подвид Carcharinus-C. nicaraguensis — никарагуанская акула, совершающая миграцию в пресные воды озера Никарагуа.

Обилие Карибской фауны… Вверху справа — красная рыба-солдат. Вверху слева и внизу справа — карибские ворчуны с желтыми полосами. Внизу слева — хромис великолепной синей окраски.

«Еще раз, — говорит Филипп, — гидросамолет показал, на что он способен. От Юкатана до Никарагуа недалеко — но лишь для птицы. Мы забрались в „Каталину“, перебросились на побережье Белиза и далее через Гондурас в Никарагуа, где приводнились в эстуарии реки Сан-Хуан, вытекающей из озера.

По прибытии мы подверглись нападению полчищ москитов, жаждущих нашей крови, — здесь их называют chaiulas, — от которых уже не могли избавиться на протяжении всей экспедиции. В устье реки мы увидели призрачный город, в домах и на улицах которого не было ни души, — этот город был создан и существовал до того, как был прорыт Панамский канал. Действительно, по первому проекту водного пути, прорезающего Центральную Америку, дно реки Сан-Хуан углублялось, а озеро Никарагуа связывалось с Тихим океаном искусственным каналом. На берегу реки еще можно видеть заброшенные механизмы для земляных работ, относящиеся к тем временам.

В районе Сан-Хуан-дель-Норте мы встретились с американским ученым, специалистом по акулам из Техасского университета, доктором Карлом Кученовым. В течение трех лет этот ихтиолог, изучал здесь миграцию рыб из Атлантики в озеро Никарагуа. Он скупал живой улов у местных рыбаков, что было для них удивительной удачей, и отпускал уже меченую рыбу, сделав подробное описание размера, массы, обнаруженных заболеваний, состояния половых желез и др. Доктор Кученов заметил, что не только никарагуанские акулы поднимаются по реке Сан-Хуан и проводят многие недели в озере Никарагуа, с ними мигрирует также рыба-пила (Pristis), а иногда и акула-кормилица.

Взяв на борт Кученова, самолет вылетел на озеро Никарагуа. Мы прошли над рекой Сан-Хуан до ее истока и приземлились в окрестностях Сан-Карлоса, раскинувшегося на берегу обширного водослива.

Насколько озеро прекрасно-неглубокое (в среднем чуть более 1 м), серовато-голубое, с огромным количеством птиц всевозможных видов, — настолько городок Сан-Карлос кажется унылым и бедным. Это скопище жалких лачуг на сваях, где живут полуголодные рыбаки, изнывающие под безжалостным игом диктатора Анастасио Самосы. Они мечтают только о том, чтобы уйти через границу в Коста-Рику…

В прошлом году доктор Кученов получил ценные результаты, относящиеся к миграции акулы и рыбы-пилы. Он выяснил, что рыбы, когда возвращаются к океану, весят много больше, чем когда направляются вверх по реке к озеру. Таким образом, основной побудительной причиной миграции в пресную воду служит, по-видимому, обилие пищи в озере (трофическая миграция).

Разговор с первыми же встреченными рыбаками вызвал у нас предчувствие катастрофы. Действительно, она стряслась. Местные жители были в отчаянии: обычно они вылавливали десятки акул и рыб-пил, обеспечивая свое существование (продавая туристам рострум рыбы-пилы), а в этом году фактически ничего не могли добыть. Диктатору Анастасио Самосе пришла идея нанять команду корейцев, чтобы ограбить озеро и присвоить все его богатства. Азиаты на моторных катерах, снабженные сетями длиной 5–6 км, в один сезон буквально опустошили озеро!

У иных людей алчность заглушает голос рассудка… Но эта горестная история обнаружила также исключительную хрупкость естественной среды. Озеро Никарагуа не выдержало промышленной эксплуатации. Что же касается отчаявшихся рыбаков Сан-Карлоса (с которыми мы договорились о дополнительной плате за доставленную рыбу), то можно лишь посоветовать им охранять акул и свергнуть тирана!»[8]

Самолет возвратился из экспедиции на озеро Никарагуа. Теперь следовало подвести итоги. С этой целью мы собрались на рабочее совещание в отеле «Зази-Ха», в котором наряду со мной и Филиппом приняли участие Альбер Фалько, Бернар Делемот, Жак Делькутер, Мишель Делуар, Рамон Браво, Вальвула и доктор Кученов.

Вот как примерно протекала наша беседа.

«Я: Напоминаю суть задачи. В настоящее время специалисты-ихтиологи полагают, что акула — этот воистину Вечный Жид[9] морских глубин — приговорена в силу физиологических причин безостановочно скитаться в течение всей жизни. Не противоречит ли это тому, что мы наблюдали на протяжении двух месяцев (и что наши друзья Рамон и Вальвула узнали раньше), а именно — что некоторые акулы не пренебрегают пристанищем в гротах? Это побуждает нас попытаться пересмотреть установившиеся взгляды. Не имея плавательного пузыря, акулы другими средствами согласуют свою плавучесть с плотностью среды, в которой они развиваются. Во всяком случае, то, что акула погружается, перестав двигаться, не противоречит наблюдениям — все виденные в гротах акулы лежали на песчаном дне.

Филипп: Вторая причина физиологического характера, препятствующая „сну“ акул или, во всяком случае, прекращению движения, согласно классической теории, связана с их типом дыхания. С вашего разрешения, я остановлюсь на этом вопросе.

Иглобрюх, или рыба-собака, черного цвета с белыми горошинами преследует рыбу-солдата. Иглобрюхи относятся к семейству скалозубовых (Tétraodontidae), они токсичны — вызывают сильное отравление.

Кислород, необходимый всем живым существам, легче получают животные, которые дышат в воздухе, а не в воде. Действительно, удельное содержание этого „газа жизни“ в воздухе в 30–40 раз больше, чем в воде, которая не в состоянии его растворить больше определенной нормы. Биолог может сказать, что в сравнении с водой воздух представляет собой „кислородные копи“.

Королевская рыба-ангел — краса Карибского моря — посещает рифы всей восточной зоны тропической Атлантики. Сегодня, как и раньше, ее интенсивно вылавливают для продажи любителям аквариумов.

Рыбам столь же трудно обеспечивать себя кислородом, как и добывать пропитание. Рыба извлекает кислород из жидкости, пользуясь жабрами, богатыми кровеносными сосудами. Необходимая циркуляция воды в жабрах обеспечивает поступление кислорода через стенки сосудов в кровь, где он поглощается эритроцитами. Это сложный механизм.

Под действием челюстной мускулатуры рот рыбы открывается и туда вбирается вода. Закрывая рот, рыба выталкивает воду через жаберные щели. (Щели снабжены клапанами, которые закрываются, когда открыт рот, и отрываются, чтобы пропустить воду через жабры).

Вся аргументация классической теории акулы — агасфера основывается на двух утверждениях. Первое: акула не в состоянии обеспечить достаточную циркуляцию воды через рот — жаберные щели, будучи неподвижной, и второе: вследствие активности и размеров у акулы гораздо большая потребность в кислороде, нежели у придонных и менее динамичных рыб.

Альбер Фалько: Первое утверждение сомнительно. Всякий раз, когда я находил акулу отдыхающей в гроте и отчетливо видел трепетание ее жабр, она не казалась сколько-нибудь задыхающейся. Акула способна полостью обеспечить себя кислородом за счет лишь челюстной мускулатуры, не двигаясь непрерывно с открытым ртом.

Жак Делькутер: Второй довод казался мне более разумным… пока я не обнаружил, что тупорылая акула также иногда приходит „спать“ в грот. Акула-кормилица не очень активна. Это бентосная рыба, не покрывающая больших расстояний в поисках добычи; по метаболизму она приближается к скатам. Иное дело — настоящие серые акулы (Carcharinus). Если уж такой хищник отдыхает в гроте, то я не вижу причины, почему то же самое не может происходить с любой другой акулой.

Доктор Кученов: Эпизод со „спящей“ тупорылой акулой меня действительно озадачил. Вы сделали впечатляющее открытие. Я везде читал, и всегда учил, что кархаринусы — законченный пелагический вид. По-видимому, поведение такого типа животных не должно интерпретироваться на основании тех знаний, которые достаются нам без особых усилий; для этого они слишком велики и опасны. Скажите, Рамон, до того, как вы собственными глазами увидели, что тупорылая акула может не двигаться, слышали ли вы об этом?

Рамон Браво: Нет, никогда! И мое удивление было еще большим, когда однажды я обнаружил „спящую“ голубую акулу!

Филипп: Голубую акулу! Я помню, что когда мы писали нашу книгу об акулах, то пребывали в абсолютной уверенности, что существуют виды, которые никогда не спят, и в качестве примера приводили именно голубую акулу! Мы относились к этому положению как к неопровержимому факту, и лишь сейчас обнаружилось, что оно неправильно…

Рамон Браво: Однако гипотеза, если ее тщательно изучить, могла бы подтвердить правоту классической теории. Представьте, что акулы укрываются в гротах именно потому, что находят там условия, благоприятствующие газообмену, — скажем, вода там содержит больше растворенного кислорода или (что то же) там существуют течения, обогащающие кислородом жабры отдыхающей рыбы.

Доктор Кученов измеряет акулу-кормилицу и прикрепляет ей метку перед тем, как выпустить в реку Сан-Хуан, соединяющую озеро Никарагуа с Карибским морем.

Акулы-кормилицы не единственные крупные морские рыбы, поднимающиеся вверх по реке Сан-Хуан. Сюда постоянно заходит и рыба-пила. Эти два вида находят достаточно пищи в пресной воде.

Вальвула: Насчет растворенного кислорода — не знаю, но что касается течений, то в этом я сомневаюсь. Когда наблюдаешь за акулами на дне пещеры, то видишь, что они дышат нормально, т. е. активно пропускают воду через жабры, а не просто открывают рот, как при наличии течения.

Филипп: Мы еще проверим это, но я почти убежден, что в гротах нет течений; во всяком случае, в гротах де ля Пунта и Калипсо.

Рамон Браво: Вы можете ошибаться в своих ощущениях! Когда находишься все время в самом течении, уже не замечаешь его. Это как на воздушном шаре: воздухоплаватели не чувствуют ветра. Они забываются настолько, что могут попытаться зажечь свечу при настоящем шторме.

Бернар Делемот: В нашем случае это не совсем одно и то же. Если бы в гротах существовало течение, оно выдало бы себя, например наклоняя щупальца некоторых животных, сидящих на дне. С другой стороны, я сам много раз, захватив со дна пригоршню песка и выпуская его, следил за падающими песчинками. Они всегда опускались вертикально.

Мишель Делуар: Что касается растворенного кислорода, мне кажется, ответ тоже будет отрицательным. С одной стороны, не виден источник этого газа, с другой — если бы его содержание в гротах было повышенным, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы заметить это по флоре и фауне гротов. Однако она гомологична остальной экосистеме.

Доктор Кученов: Я весьма доверяю вашему опыту подводных исследований, но предпочел бы остаться в роли ограниченного ученого, которого могут убедить только результаты инструментальных наблюдений…

Я: Договорились, доктор! Мы не только выявим течение, если оно существует, но и определим, кроме того, все физико-химические параметры воды в гротах: количество растворенного кислорода и углекислого газа, соленость, температуру. Возможно, мы и натолкнемся на особенности мест такого рода — особенности, которые делают предпочтительными эти места для акул. Это единственно рациональный путь решения задачи. Как говаривал Гастон Бачеляр, суть научного открытия, возможно, не в том, что обнаружено, а в том, что обнаруживает доказательство своей невозможности».

Я прохожу под снижающимся сводом грота, в котором Альбер Фалько обнаружил бодрствующую акулу-кормилицу. В состоянии ли акулы нормально дышать, когда они останавливаются? До последнего времени предполагалось, что нет.

У входа в грот, в который я проник, плавали голубые рыбы-хирурги (наверху и внизу справа) в сопровождении коричнево-полосатых лютьянов (семейство рифовых окуней). Около рифов каждый кубический метр воды имеет обитателей.

На следующий день после памятного совещания в отеле «Зази-Ха» мы, объединив обе команды, приступили к непосредственной проверке высказанных там гипотез.

Погружаясь небольшими группами, по 3–4 человека, мы размещали на дне необходимую измерительную аппаратуру.

Прежде всего, мы попытались установить наличие какого-либо течения в гротах. Действительно, течение существовало… на поверхности! Там оно ощущалось. Требовалось даже некоторое усилие, чтобы его преодолеть. Если акулы нуждались для дыхания в движущейся воде, то им следовало держаться повыше, меж тем как возникало впечатление, что выбирали они гроты, над которыми нависали утесы, представляющие именно укрытие от потока. В «водных траншеях», где были расположены их пещеры, вода не двигалась.

Вот, например, грот, где обнаружился наш первый кархаринус. Сейчас грот пуст. Я в сопровождении Бернара Делемота и Жака Делькутера проникаю внутрь, прихватив пластиковый пакет флуоресцеина. Всем спелеологам знаком этот краситель с зеленым свечением, совершенно безвредный для животных и растений и столь незаменимый при поиске карстовых источников.

Поставив пакет на дно грота, я готовлюсь вскрыть его ударом гарпуна. Бернар освещает место, а Жак произведет киносъемку: пленка с большей гарантией поможет обнаружить течение, чем просто визуальное наблюдение. Я протыкаю пакет и вытряхиваю его содержимое. Светящееся облако вокруг меня неподвижно, и кинопленка удостоверит это впечатление. В гроте нет никаких течений, он заполнен совершенно спокойной водой.

Но если акулы не рассчитывают на движение жидкости, увеличивающее эффективность кислородного обмена, то не обладает ли вода в гротах сравнительно большим содержанием кислорода?

Чтобы выяснить это, аквалангисты изображают нечто вроде живого ковшевого эскалатора: один за другим непрерывной цепочкой они поднимают со дна батометры с водой. Я поручу лабораториям доктора Джона Хилла в Техасском университете анализ этих проб.

Исследовалось также содержание в воде углекислоты, солей ионов металла и органических веществ во взвесях. Химики не обнаружили существенной разницы между контрольными пробами воды, взятыми из гротов, и пробами из различных близлежащих мест, а так же на глубине у рифов.

В частности, вода в гротах была и не более пресной, как в последний момент предположил Рамон Браво. Уменьшение солености не оказалось скрытым фактором, привлекающим акул.

Не явилось таким фактором и проникновение в гроты теплых вод из донных источников, как предполагал Мишель Делуар. Точные термометры удостоверили, что в гротах и на открытой воде температура одинакова.

Тайна сохранялась. Столь же непроницаемая, как… мрак самих гротов! Мы отчетливо установили, что акулы отдыхают — прекращают двигаться — долгий период, но не преуспели в выяснении того, почему они забираются в гроты.

Нет ничего невероятного в том, что они занимаются в гротах любовью, как предположил Бернар Делемот. «Акул-кормилиц, — аргументирует защитник этой теории, — в настоящий момент в „дортуарах“ значительно больше, чем в предшествующие недели, а ведь именно сейчас наступил период их размножения. Конечно, можно усмотреть в этом лишь простое совпадение, игру случая».

Объяснение Делемота не представляется мне единственным. Я испытываю склонность к «естественным» допущениям. Почему вообще животные — в том числе и человек — пользуются пещерами? Для самозащиты… В замкнутом пространстве с узким входом обороняться легче, чем на открытом месте, где можно подвергнуться нападению с любой стороны.

Грот служит лучшим естественным убежищем. Я бы сказал, что у большинства животных, обитающих как на суше, так и в море, существует некий «пещерный инстинкт».

Акулы — крупные хищники, занимающие место на вершине пищевой пирамиды океана, — не имеют, разумеется, врагов, которых им следовало бы опасаться, за исключением касаток и более мощных акул. Это не означает, что они могут не иметь пещерного инстинкта. Мне представляется, что они должны испытывать в гротах облегчение, когда скрываются там, истощенные, больные и раненые.

Альбер Фалько разделяет этот взгляд: «Акула, „спящая“ в гроте, имеет какое-то поражение. Конечно, чтобы убедиться в этом, ее надо убить и сделать вскрытие. Это не наш метод. Мы можем лишь наблюдать и рассуждать, опираясь на аналогии. Во время погружений я много раз видел, как больные рыбы пытаются укрыться на дне, преимущественно в скальных нагромождениях. Несколько лет назад, когда наш мероу Жожо проглотил как обжора джутовый пакет, в котором мы приносили ему пищу, он все дни лежал в пещере в таком же положении, как акулы вод Мюжере, пока не выздоровел… Здесь много рыбаков. Они ставят переметы повсюду. Меня не удивит, если у доброго числа наших „спящих“ акул сидит в желудке большой крючок, доставляющий им мучения».

Акула у себя в гроте… Единственное, что можно сказать, — она не спит! Ее желтые распахнутые глаза контролируют наше вторжение. Я обращаю внимание на жаберные щели — они спазматически пульсируют. Вопреки существующим представлениям, акулам не требуется безостановочное движение для того, чтобы обеспечить себя необходимым количеством кислорода.

Акула-кормилица легко узнается по выростам на верхней челюсти. При контакте с человеком этот вид ведет себя крайне спокойно. Однако внезапно эта акула бросилась вперед! Она врезалась в стену пещеры и выскочила наружу.

Операция «спящие акулы» не привела в конечном счете ни к каким определенным выводам. Мы присутствовали при любопытных сценах, засняли новые сюжеты, подготовили почву для ответа на некоторые научные вопросы, но сами не продвинулись вперед в разрешении основной задачи операции.

Филипп Кусто выследил с гидросамолета огромную стаю белых ворчунов. Эти рыбы обладают голосом и издают звуки, напоминающие хрюканье свиней и кабанов, чем и объясняется их прозвище.

Я вскрываю пакет флуоресцеина в акульем гроте. Краситель устанавливает, что вода неподвижна. Акулы выбирают пещеры не потому, что в них существуют местные течения.

Как ни странно, это не огорчало меня. Мне нравится, когда природа противится проникновению в ее тайны. Откуда бы появилась удовлетворенность исследованием, опьяняющая радость открытия, если с самого начала все это было бы прозрачно ясным?

Этой ночью мы отправились попрощаться с нашими акулами. Я присоединился к экипажу гидросамолета. Филипп уже пилотировал машину как настоящий профессионал. Море пылало в лучах заходящего солнца, когда мы совершили посадку со всей мягкостью, на которую способен самолет. Сумерки в тропиках длятся недолго. Остановившись на вертикали «дортуара» де ля Пунта, мы спустили на воду зодиак. К тому времени, когда мы закончили подготовку к погружению и превратились в человеко-рыб, на воды пала ночь.

Акулы — животные, скорее, ночные, чем дневные. В темноте они ведут себя заметно агрессивнее. Следовало удвоить осторожность.

Мы спустились прямо к пещере, которую почти всегда находили обитаемой. Внезапно чей-то массивный силуэт возник в лучах фонарей. Она? Нет, это была рыба-попугай длиной около метра — одна из самых крупных, которые мне встречались. Вытянутый спинной плавник, сине-зеленая чешуя, желтый глаз с маленьким круглым зрачком указывали, что перед нами гуакамайя (Scarus guamaicus). Ее примечательностью является большой лазурный «клюв». Щечные края челюстей этой рыбы тверже рога и имеют особую изогнутую форму, напоминающую клюв попугая; это позволяет рыбе дробить кораллы, чтобы извлечь живых полипов, которыми она питается. Она обитает в экваториальных и тропических рифах Америки и покидает их, по-видимому, лишь в период размножения, когда уходит в зону мангров.

Рыба-попугай приветствовала нас взмахом хвоста и предоставила дальнейшим поискам. В первом гроте, который мы посетили, никакой акулы сегодня не оказалось. Второй грот также был пуст. В третьем мы нашли большого спящего мероу, мимоходом погладили его. Он пробудился, подпрыгнул в испуге, сделал в панике тройной вираж и, наконец увидев выход из грота, ринулся во тьму.

В следующей пещере мы потревожили старинную подругу — морскую черепаху. Глаза ее отяжелели от сна. Свет фонарей нарушил ее биологический ритм. Она решила, что наступило утро, несмотря на то, что ее «внутренние часы» не подтверждали этого. Она не могла постичь, что происходит.

Одну за другой мы осматривали извилины «дортуара». Там спало много животных, но среди них не было акул. Запас кислорода кончался, и мы начали подъем. В тот самый момент, когда мы достигли последнего уровня декомпрессии, из глубины появилась тупорылая акула, приветствовавшая нас ударом плавника. Она-то полностью проснулась: я бы даже сказал, что она вышла на охоту!

Несколько часов мы отдыхали в узкой каюте «Каталины». Когда первые лучи зари окрасили море на востоке, мы были готовы к очередному погружению.

Обстановка обрисовалась, лишь только мы осмелились обмакнуть ласты. Акулы осадили самолет! Они были возбуждены; на полной скорости описывали дугу, внезапно останавливались и снова стремительно бросались вперед, демонстрируя невиданные ускорения. Эти огромные примитивные рыбы с пастью, вооруженной десятками острейших ножей, без устали подбадривали себя. У нас уже был опыт подобной ситуации.

Выше я говорил о том, что положения, или жесты, акул не несут никакой информации об их настроении. Исключение составляет нарастающий темп бешеного танца, который мы много раз видели из акульих клеток в Красном море. Когда морские хищники начинают метаться таким образом и, зажигая друг друга, неуклонно приближаться к добыче, то это кончается всегда одинаково. Один подбирается ближе других и цапает зубами — для пробы. Если прольется кровь, то взрывается общая ярость. Сильно вибрируя корпусом, акулы со всех сторон набрасываются на жертву и в несколько секунд раздирают ее…

Аквалангисты с «Калипсо» в течение длительного времени изучали реакции косяка белых ворчунов в водах острова Мюжере. Уложенные, подобно кирпичной кладке, рыбы сосуществуют в удивительном ансамбле, как будто представляют единый организм.

У меня не было ни малейшего желания ждать естественного развития событий. По-видимому, экипаж разделял этот взгляд. Мой сигнал «отходить немедленно» явно запоздал: аквалангисты уже развернулись на выход… В самолете мы молча переглянулись; вероятно, все подумали о том, что акулы, может быть и спят у Юкатана, но в таком случае они игнорируют добрую старую пословицу, согласно которой при пробуждении неплохо бы иметь набитый желудок.

Самолет взлетел, чтобы присоединиться к «Калипсо». Мы совершали прощальный круг над Мюжере. Проходя к югу от этого маленького участка карибской земли, мы стали свидетелями одной из тех удивительных картин, которые природа хранит в своих тайниках.

Сравнивая различные гипотезы, мы пришли к заключению, что спящие акулы являются, по-видимому, истощенными, больными или ранеными; в критические моменты они, движимые «пещерным инстинктом», забираются в гроты для восстановления сил.

Филипп заметил темнеющий, плохо различимый сверху объект, движущийся в воде, который можно было принять за морское чудовище огромных размеров. Но — недаром мы живем в век загрязнения океана — все решили, что видят нефтяное пятно.

Предположение, к счастью, на оправдалось: это была настоящая живая стена из сотен тысяч рыб. Нечего и говорить, что при посадке самолета и погружении мы установили свой рекорд скорости!

Я никогда еще не видел столь компактного, спрессованного косяка. Это были ронки, или рыбы-ворчуны, вида Haemulon parra, обычно именуемые белыми ворчунами. Они, пожалуй, не светлые, а, скорее коричневые или отливают синеватым серебром, в зависимости от игры света, но живот у них совершенно белый, чему они и обязаны своим названием.

Если у Шекспира лес двигался на замок, то здесь двигалась стена крепости. Весь гигантский косяк маневрировал, составляя при этом единое целое. Он имел 40–50 м в длину, 3–4 м в ширину и 2 м в высоту. Основание «стены» было приподнято на какие-нибудь полметра над дном, покрытым белым песком. Мы смотрели на эту живую массу как очарованные. Казалось фантастическим, что тысячи прижатых друг к другу тел так синхронизируют свои движения…

Известно, что рыбы-ворчуны, как их называют за способность издавать звуки, напоминающие хрюканье свиней и кабанов, — рыбы стадные. Но обычные косяки их не походили на этот. Что побудило рыб «выстроиться» в такой огромный блок? Очевидно, не поиски пищи, ибо песчаное дно, над которым двигалась стена, было лишено их обычной добычи: креветок, ракообразных умеренного размера и небольших рыб.

Не с размножением ли связано это скопление? Поскольку было видно, что ворчуны еще не метали икру, их сближение могло иметь именно эту причину. По мере приближения сезона размножения они могли испытывать возбуждение от взаимного присутствия и биохимических выделений (pheromones); в таком случае к моменту икрометания оплодотворение происходит в более благоприятных условиях, нежели у отдельных, рассеянных особей. Существованию Вида благоприятствует также смешение разнородных генетических особенностей в силу большого числа случайных скрещиваний.

Правдоподобна и другая гипотеза: сплоченной массой ворчуны лучше противостоят хищникам. На воображение хищника должна воздействовать живая движущаяся стена, а если это и не так, если хищник начинает сеять смерть в передних рядах, то плотность косяка все же играет роль некой «статической защиты». Действительно, потери в процентном отношении оказываются меньше в спрессованном блоке, чем в рассеянном скоплении. Для рыб в сгруппированном виде вероятность встречи с хищником уменьшается, что увеличивает их шансы на выживание.

Всегда хочется оценить уровень сложности психологического мира животных, исключая элементарное поведение (поиск пищи, защита территории, инстинкт продолжения рода…). Реакции косяка ворчунов трудно объяснимы. Как удается им поддерживать порядок, строго соблюдая направление? Как они ускоряют и замедляют движение? Какова природа информации, побуждающей рыб изменить направление движения и глубину погружения? Как воспринимается эта информация? Короче: как координируется поведение ансамбля животных, обладающих индивидуальной развитой нервной системой?

Когда аквалангист приближался с ускорением к авангарду косяка, то и вся масса рыб двигалась быстрее. Какого рода стимулятор определял такое поведение?

Если кто-нибудь из нас пытался пройти сквозь живую стену, она расступалась перед ним (как Красное море перед Моисеем, по определению Филиппа), но лишь только мы отходили, строй снова смыкался. Как осуществлялся этот озадачивающий маневр, являющийся защитой от хищников, если для его выполнения требовалась мгновенная реакция и миллиметровая точность многих тысяч движущихся особей?

Можно полагать, что в такого рода скоплениях существенную роль должно играть чувство боковой линии, истинное «чувство дистанции», в чрезвычайной мере присущее рыбам. Но отвечает ли это на все вопросы? Неясно…

По-видимому, коллектив рыб-ворчунов в целом соображает быстрее, помнит больше, защищается лучше, выживает оптимальнее — словом, он «разумнее», чем отдельные составляющие его члены. В этом сложившемся, великолепном ансамбле подчинение каждой особи коллективной судьбе обеспечивает виду преимущество.

Таков закон природы, и лишь человек не ко благу своему стремится его нарушить.