Там, на неведомых тропинках

День клонился к вечеру. Тени стали гуще. Сумерки подступили к самому окошку. Папа Жук сложил вдвое осиновый листик, на котором было написано «Лесные новости», и сказал:

— Ну, а теперь и чаю попить можно. Зучок, поди, скажи маме.

Папа Жук работал дровосеком и поэтому больше всего любил читать газету «Лесные новости», а потом он любил — тоже очень — пить чай с еловым вареньем. А Зучок был просто маленький жучок, каких много на свете, только еще не умел говорить букву «Ж», и поэтому все его звали «Зучок».

Мама принесла чай, и папа Жук стал рассказывать последние новости: как он сегодня больше всех срубил сухих веточек и что ему сказал знакомый Муравей, с которым они вместе после работы шли домой.

Зучок сначала тоже слушал, а потом стал смотреть в окошко. Вдруг кто-то тихонечко свистнул, и из-за травинки высунулся Мурашка, давний приятель Зучка:

— Зучок, иди сюда! Расскажу что-то!

Зучок оглянулся и, увидев, что папа и мама не смотрят, перевалился через подоконник: кто из мальчишек — будь то жучок или человек — не знает, что через окошко куда удобнее удирать, чем через дверь!

— Ты что, глухой? — спросил Мурашка. — Я уже целый час свищу!

— Чего звал? — Зучок по характеру был жучок степенный и серьезный, все мамины знакомые говорили, что он обязательно будет первым учеником, когда пойдет в школу.

— Да! — заторопился Мурашка. — Слушай, что я тебе расскажу! Бегал я сегодня к Кузе (кузнечик Кузя был второй приятель Зучка, он был самый старший и даже ходил в детскую музыкальную школу учиться играть на скрипке). Иду назад и вдруг — глазам не верю! Что это такое?— Мурашка замолчал и хитро посмотрел на Зучка.— Ни за что не догадаешься!

— Ну, что ты там увидел? — не показывая интереса, спросил нехотя Зучок.

— Голубое яблоко! Вот что! — выпалил Мурашка.

— Голубых яблок не бывает, — сказал Зучок. — Вечно ты путаешь, Мурашка.

— Простые не бывают, а волшебные какие хочешь могут быть!

— Ага, оно еще и волшебное, — насмешливо протянул Зучок.

— А какое еще? — вскинулся Мурашка. — Голубое, и не на ветке висит, не на земле лежит, а по воздуху плывет!

— Что? — удивился Зучок.

— Что-что, — передразнил Мурашка, — по воздуху плывет!

— Яблоко?!

— Яблоко! — и Мурашка, уже не останавливаясь, рассказал, как вдруг откуда-то из-за деревьев выплыло здоровенное голубое яблоко и, медленно покачиваясь, поплыло низко над травой.

— А на боку у него цветок нарисован! — рассказывал Мурашка. — А снизу нитка висит. Ну, думаю, что же оно делать будет? И только подумал, как оно ниткой своей за ветку зацепилось, покачалось и за кустом прилегло. Наверное, отдохнуть.

Зучок слушал, приоткрыв рот.

— И вдруг — треск, гром, топот! Я за камешек, а из-за кустов выскакивают на поляну два великана! Я сразу понял: это от них яблоко убежало. А они туда-сюда, под кусты заглядывают, по всей поляне бегают и приговаривают: куда, мол, этот шарик мог подеваться? «Шарик» — это, по-ихнему, волшебное яблоко. Тут я точно понял, — повторил Мурашка, — что это самое голубое яблоко от них убежало. И спряталось. Я-то его вижу, а они нет. Побегали, побегали и ушли. А я прямо сюда, — заключил Мурашка.

Зучок помолчал, подумал (он всегда так делал — сначала думал, а потом говорил) и кивнул:

— Интересно. Надо будет посмотреть.

— Пошли! — обрадовался Мурашка. — Там оно лежит, спит, наверное.

— Поздно. Завтра с утра пойдем, — подумав, сказал Зучок — и за Кузей зайти надо. Ему же тоже интересно посмотреть на это твое разволшебное яблоко.

— Слушай, а ты не выдумал, Мурашка?

Тот подскочил на месте, от возмущения растеряв все слова, но Зучок опередил его:

— Да шучу я. Завтра обязательно сходим. Прямо с утра. Мурашка успокоился:

— Ладно. И за Кузей, правда, надо зайти. А сейчас что будем делать?

Дома у Зучка был телевизор, на что и намекал хитрый Мурашка. Да, дома у Зучка волшебный ящичек. Все в округе знали его историю. Давно, когда Зучок был еще совсем маленький, папа Жук спас в лесу Старого Гнома, которого придавило упавшей сухой веткой. Папа Жук не только ловко разрубил своим топориком ветку, но и помог Старому Гному дойти домой. Гном подарил своему спасителю маленький деревянный ящик, у которого вместо одной стенки был выпуклый блестящий камешек.

— На что он мне? — удивился папа Жук. — Что я с ним буду делать?

— Ты, дровосек, иди домой, а я отлежусь немножко и завтра приду к тебе, покажу, что с ним делать, — охая, сказал Гном и улегся на диван.

А папа Жук, не переставая удивляться, потащил подарок домой. Полночи они с мамой гадали, что это за штука такая, и на следующий день папа Жук даже с работы прибежал немножко раньше — так ему не терпелось.

Наконец, когда уже стемнело, пришел, опираясь на палочку, Старый Гном. Он посидел у стола, попил чаю с еловым вареньем, а потом нажал какую-то кнопку на деревянном ящичке, и вдруг передняя стенка его засветилась, еще одна кнопка — и ящик... заговорил! А потом стенка стала глубокой-глубокой, как окошко, и там появились какие-то фигурки.

Все молчали в изумлении.

Старый Гном улыбнулся и спросил:

— Интересно, правда?

С тех пор в доме Жука-дровосека каждый вечер собирались соседи.

Сегодня первыми у телевизора устроились Зучок с Мурашкой. Папа Жук спросил только:

— Эй, мальчишки, а спать когда?

Мурашке так не хотелось уходить, что он решил соврать:

— Дядя Жук, у нас в Муравейнике ремонт, все стучат, суетятся, все равно не заснуть. Можно, я лучше посмотрю?

— Ну ладно, — разрешил папа Жук.

На стенке ящика забегали маленькие фигурки, потом они исчезли, и во всю высоту экрана встала какая-то блестящая труба.

Мурашка и Зучок, затаив дыхание, смотрели, что происходит за прозрачной стенкой.

В трубе открылась дверка, и в нее вошел человек — совсем маленький — чуть больше Мурашки. Дверка захлопнулась. Низ трубы окутался вдруг клубами дыма и пыли, как в сильный ветер, и труба стала подниматься вверх, все быстрее и быстрее, пока не исчезла совсем.

— Ракета ушла к звездам, — сказал голос из ящика.

— Папа, а что такое ракета? — спросил Зучок. Но тут в дверь постучали, и вошел Светлячок.

— Здравствуйте, соседи, а я за вами. Сегодня у нас в театре новая пьеса. Очень интересная. «Золотой ключик» называется, — сказал Светлячок. Он работал в лесном театре главным осветителем и знал все театральные новости. — Пойдете?

Папа Жук посмотрел на маму и сказал:

— А что ж, почему не пойти? Если новая пьеса... Комедия? Я лично очень люблю современные комедии.

Мама ушла переодеваться, а папа пригласил Светлячка к столу, и они стали разговаривать о том о сем — про кино, и про охоту, и про то, как много нынешним летом дождей.

Зучок и Мурашка слушали, и стало им скучно. Тогда Мурашка не утерпел и спросил:

— Дядя Жук, а вы не сказали, что такое «ракета».

— Ах, да, — спохватился папа Жук и пояснил Светлячку: — Тут мы, сосед, передачу смотрели про ракету. Так им непонятно.

— Хм, а я, признаться, тоже не в курсе, — сказал Светлячок (он любил выражаться по-ученому).

Папа Жук ушел в кабинет и вернулся с подшивкой «Лесных новостей».

— Вот совсем недавно я тут читал... Сейчас поищем. Он перевернул несколько листков и обрадованно сказал:

— Ага, вот. — И стал читать:

«Как сообщает наш корреспондент Шмель, люди придумали новую машину, которая летает в сто раз быстрее, чем любая муха. Эта машина — большая блестящая труба, под нижним ее концом люди устраивают пыль и гром — и она взлетает. Как мы предполагаем, эта машина специально изобретена людьми, чтобы летать быстрее «мух».

— Понятно? — спросил папа Жук.

Светлячок сказал «да». Зучок и Мурашка переглянулись и тоже сказали «да», хотя, как и Светлячок, ничего не поняли.

— Вот я и готова, — сказала, входя, мама. На ней было изящное вечернее платье из дубового листка. — Идемте.

Пожалуй,— сказал папа Жук.— Пора. Слушай, Мурашка, оставайся-ка ты у нас. Поздно уже. А мы будем проходить мимо Муравейника и скажем, что ты у нас. Там, в чуланчике, возьмите раскладушку.

Зучок и Мурашка очень обрадовались, но виду не подали. Дверь захлопнулась, и мальчишки остались одни.

— Так, — сказал Зучок, — завтра зайдем за Кузей и обследуем это твое яблоко. Посмотрим, на что оно годится.

— Слушай, Зучок, — осенило Мурашку, — а может, на нем тоже летать можно? Полетим? Ой, здорово!

— Может, и полетим. Посмотрим, — сказал Зучок. — Давай спать, Мурашка.

Но они еще долго не могли уснуть, обсуждая завтрашнее путешествие...

...Где-то на другом краю земли проснулось Утро и пустилось в дорогу. Зашелестели под свежим ветерком травы, умылись росой одуванчики, качнули вершинами дубы, приветствуя солнце, поднял уши заяц навстречу первым шорохам дня. Утро пришло в лес. В окошко, за которым сладко посапывали Зучок с Мурашкой, впрыгнул Солнечный Лучик. Он обежал всю комнату, остановился и зазвенел (он так смеялся):

— Ах вы, сони! Вот я вас!

И Солнечный Лучик принялся щекотать Зучка и Мурашку:

— Вставайте, вставайте!

Тут вошла мама и стала помогать Солнечному Лучику:

— Живо умываться! Завтракать пора, а они еще спят... Пришлось вставать, никуда не денешься...

«Опять эта противная манная каша», — подумал Зучок, но капризничать не стал и даже шепнул Мурашке:

— Все съесть надо, а то рассердится и не отпустит к Кузе.

Когда они съели кашу, Мурашка хитро прищурился и сказал:

— А Зучок еще хочет.

Лицо у Зучка вытянулось, но сказать он ничего не посмел. Мама обрадовалась и снова положила ему полную тарелку каши.

— Вкусно, правда? — давясь, сказал Зучок.

— Очень! — хихикнул Мурашка.

— Так я тебе еще положу. — И мама Зучка взяла Мурашкину тарелку.

Теперь уже хихикнул Зучок, глядя на попавшего впросак приятеля...

Но вот, наконец, завтрак позади!

Приятели шагали по знакомой тропинке, огибая камешки и сухие ветки, упавшие поперек тропки. Любопытный Мурашка время от времени отбегал в сторону, таща листок или сухую былинку. Из троих друзей Мурашка был самый маленький и самый сильный. И он очень гордился этим.

— Не суетись ты, Мурашка, — уговаривал Зучок. — Бегаешь, бегаешь, аж в глазах рябит.

— Погоди, Зучок, — отвечал Мурашка, — я посмотрю, как ты забегаешь, когда яблоко увидишь.

За разговором они не заметили, как подошли к дому кузнечика. Мурашка пошевелил усиками и сказал:

— Дома. Слышишь, играет?

Они обогнули старый пень и увидели Кузю на крылечке. Он тоже увидел гостей и опустил скрипку.

— Привет, — сказал Кузя. Он был не очень разговорчив. Не прошло и двух минут, как Мурашка и Зучок рассказали Кузе о ракете, манной каше и о том, зачем они пришли.

— Дело, — сказал кузнечик, — дело. Потом подумал и добавил:

— Интересное дело.

Мурашка даже запрыгал, и Зучок тоже не мог скрыть радости: раз Кузя (неразговорчивый Кузя!) сказал сразу четыре слова подряд — значит, он действительно заинтересовался...

Солнце поднялось уже высоко, когда Мурашка объявил, что они уже близко. В воздухе стоял тихий звон, где-то далеко свистела какая-то пичуга. Золотые пятна света пробивались сквозь густые кроны и перебегали по траве, а листья высоко-высоко перешептывались о чем-то, только им понятном. Они были так высоко, что Мурашка ложился на спину и спрашивал:

— Ребята, а сколько до неба? Столько, сколько до нашего дома, или дальше?

— Вот полетим — увидишь, — шутил Зучок, а Кузя неодобрительно поглядывал на легкомысленных приятелей и говорил:

— Ну, пошли, что ли?

Зучок огляделся и только хотел спросить: далеко ли еще? — как Мурашка вскрикнул:

— Вон оно!

Большущее голубое яблоко, легко покачиваясь, висело над самой травой. Нитка, которой оно держалось за ветку, то натягивалась, то ослабевала, и яблоко будто пританцовывало на месте.

Друзья с опаской обошли его кругом.

— Ну, что будем делать? — спросил Зучок.

Все задумались.

— Поедим, пожалуй, — рассудительно сказал Кузя и развернул листок, в который его мама завернула в дорогу бутерброды из липовых цветов с ромашковой пыльцой.

Зучок посматривал на Мурашкину находку — до чего же большое и красивое яблоко! А Мурашка то жевал, то размышлял, от напряжения шевеля усиками.

— Послушайте, я придумал! — Мурашка отложил бутерброд. — Давайте мы его к нам домой отнесем!

Зучок и Кузя с недоумением посмотрели на приятеля, а он, размахивая бутербродом, затараторил:

— Чья потеря — наша находка! И что ему, не все равно, где лежать? Здесь или там?

— Очень уж оно большое, — с сомнением сказал Кузя.

— Ну и что? — задиристо вскинулся Мурашка. — Нести нам его, что ли? Оно же само плывет. Отцепим нитку и отведем домой!

Зучок подумал: «Прав Мурашка!» — и сказал:

— Что ж, пожалуй. А, Кузя? Кузя пожал плечами:

— Я против разве?

— Ну, тогда за дело! — решительно объявил Мурашка. Легко взбежав по нависшей веточке, он отцепил нитку и, держась за ее кончик, спрыгнул вниз. — Беритесь, и пошли!

Кузя и Зучок ухватились за нитку и обрадованно переглянулись, а Мурашка подтвердил:

— Что я говорил? Само поплывет!

И в самом деле, стоило только друзьям дружно потянуть за нитку, как огромное волшебное яблоко легко стронулось с места и двинулось следом, едва касаясь травы.

— Ура! — в один голос закричали Кузя, Зучок и Мурашка. — Ура!

Но радоваться было рано...

Ведя за собой яблоко, друзья выбрались из-под низко нависших ветвей на небольшую полянку. И тут голубой шар, до сих пор плывший над самой землей, вдруг легко дернулся вверх.

— Что это оно? — встревожился Мурашка.

Никто не успел ответить; шар рванулся так, что все трое едва не выпустили нитку. И уж лучше бы выпустили! Потому что шар вдруг взмыл прямо вверх.

Первым опомнился Зучок.

— Ну, вот мы и летим, — сказал он. Далеко-далеко внизу покачивались верхушки травы.

— Да это не трава! — вдруг догадался Мурашка. — Это деревья, они только кажутся отсюда маленькими, как трава!

Внизу проплывали маленькие блюдца озер, разноцветные пятнышки полян, колыхались далекие вершины деревьев, а во все стороны тянулось синее-синее небо с белыми островами облаков. Кузя, Мурашка и Зучок, крепко вцепившись в раскачивавшуюся нитку, смотрели во все глаза на невиданные картины, проносившиеся под ними.

— Лететь-то мы летим, — наконец проговорил Кузя, — а вот как спускаться будем?

Все призадумались.

Мурашка нерешительно сказал:

— Сядет же оно когда-нибудь, а? Захочет отдохнуть и сядет...

— А если не сядет? Или целый год лететь будет? Мы же с голоду умрем! — отозвался Зучок, а Кузя только хмыкнул.

— Э, а это уж нет! — встрепенулся Мурашка. — С голоду мы не помрем! Яблоко пусть и волшебное, а все равно яблоко!

Кузя с Зучком переглянулись, повеселели — и в самом деле, что может быть вкуснее яблока?

А Мурашка тем временем цепко вскарабкался по нитке к самому яблоку и, приговаривая: «Ну-ка, что у нас сегодня на обед?», — принялся ковырять упругую кожуру.

И вдруг яблоко сердито зашипело и... лопнуло! Ошеломленные Зучок, Мурашка и Кузя не успели и вскрикнуть, как яблоко пропало, осталась только нитка, вцепившись в которую они почувствовали, что стремительно летят вниз.

— Все! — едва успел подумать Зучок, и в это мгновение незадачливые путешественники один за другим шлепнулись на кучу рыхлой земли. Несколько мгновений они ошалело смотрели друг на друга. Наконец Мурашка, который пришел в себя первым, взбодрился и, отряхиваясь, сказал:

— Ну, вот, Кузя, и спустились!

— Ну и яблочко, — проворчал Кузя.

Зучок огляделся, всматриваясь, — место было совсем незнакомое...

И тут прямо под ногами путешественников послышался глухой шум. В самом центре кучи, на которую упали друзья, земля приподнялась, осыпалась в стороны, и показалась мохнатая острая морда.

— Кто тут стучал по крыше моего дома? — спросила морда.

— Здрасьте! — на всякий случай как можно вежливее сказал Мурашка. — Это мы.

— Кто это — мы? Ну-ка, ну-ка! — Земля загудела, и наружу вылез огромный черный Крот. Он надел большие очки и, разглядев Мурашку, Кузю и Зучка, сказал: — А, так вот вы кто! Ну-ка идите сюда!

Крот порылся в кармане, вытащил большую авоську, и не успели Зучок, Кузя и Мурашка опомниться, как уже сидели в авоське.

Крот нырнул вниз, и сразу стало темно-темно. Он так быстро помчался по подземным коридорам, что Мурашка не утерпел, шепнул:

— Как только он лбом не стукнется?

— Тихо, ты, — отозвался Зучок. — Услышит — сразу съест. А так еще, может, и удерем...

Вдруг Крот остановился, и приятели услышали, как он загремел в темноте связкой ключей.

— Вот тут вы, дорогие мои, и переночуете, — сказал Крот, вытряхивая пленников из авоськи, — а завтра вечером мы вас всех, хе-хе, скушаем!

Дверь захлопнулась, скрипнул ключ в замке. Выход был отрезан.

И тут вдруг в темноте послышались приглушенные всхлипыванья.

— Есть тут кто-нибудь? — громко спросил Зучок.

— Есть, есть! — послышалось со всех сторон.

Зучок вытащил из кармана фонарик, который ему подарил на день рождения папин знакомый Светляк.

Через минуту все пленники кротового подземелья — Го лубой Мотылек, улитка Улита, паучок Пузатик и трое наших приятелей — собрались в кружок и познакомились.

— Ну, что ж, теперь давайте все вместе подумаем, как выбраться отсюда, — предложил Зучок.

— Ничего не выйдет, — сказал паучок. — Крот крепко стережет подземелье. Завтра у него пир. Гостей кормить надо. Вот нас и съедят.

— На пиру будет и Черная Жаба, — печально добавил Голубой Мотылек. — Она уже съела моего младшего брата. А теперь и моя очередь...

Мурашка слушал-слушал и рассердился:

— Носы повесили! Конечно, съедят нас, если сидеть будем, сложа лапки. Думать надо!

Молчавший Кузя достал скрипку и заиграл. А Зучок и Мурашка подхватили:

Все приободрились. Паучок сказал:

— Я могу веревочку сплести. Свяжем Крота и убежим.

Кузнечик, помолчав, проговорил:

— Не выйдет...

— Вот что, — сказал Зучок, — надо сделать подкоп. За ночь, может, прокопаем. И убежим. Не удастся Кроту съесть нас...

Кузя, Мурашка и Зучок, сменяя друг друга, принялись долбить землю. Особенно старался Мурашка — он работал всеми шестью лапками. Паучок и Улита относили разрыхленную землю в другой угол подземелья. А Голубой Мотылек летал над работающими и навевал прохладу. Работа шла быстро

Первым насторожился Мурашка. Вот уже некоторое время откуда-то слышались глухие удары. Чем дальше продвигался подкоп, тем слышнее становились они, и вскоре послышались еще какие-то звуки, похожие на далекую песенку. Все заработали быстрее. Даже Улита, которая не могла бегать так быстро, как Паучок или Мурашка, напрягла все свои силы и, если бы сейчас устроили соревнования по бегу, Улита обязательно обогнала бы всех своих сестер. Кучка вынутой земли росла, подкоп становился все глубже, а песенка все слышнее.

И вдруг грохнул замок. В дверях подземелья стоял, подслеповато щурясь, Крот. Он пришел проверить, все ли в порядке. Крот надел очки и только тогда понял, что чуть не лишился праздничного ужина. Трудно описать, в какую ярость он пришел.

— Удрать вздумали? — заревел Крот и, взмахнув когтистыми лапами, хотел поймать Голубого Мотылька.

Мотылек метнулся в сторону, и Крот больно стукнулся о стенку. Рассвирепев пуще прежнего, он повернулся и сгреб Кузю и Зучка. Еще мгновение — и Мурашка остался бы без приятелей. Но Мурашка, хитрый ловкий Мурашка, был тут как тут. Сначала он было удрал на потолок, пока Крот гонялся за Мотыльком. Но теперь, увидев, в какой опасности друзья, спрыгнул вниз прямо на нос Кроту и больно-пребольно ущипнул его за самый кончик. От боли разбойник схватился за нос и выронил Кузю и Зучка.

И в этот миг раздался громкий голос:

— Что за шум?

Кусок стенки отвалился, и в проломе показался маленький человечек с большой белой бородой и в зеленом колпачке. Голубой Мотылек вскрикнул:

— Дедушка Ротрим! Спасите!

Крот в страхе отшатнулся — он боялся Старого Гнома, потому что знал: тот очень не любит, когда обижают маленьких.

— Ах ты, подземный разбойник, — сказал Старый Гном, — опять за свое взялся. Последний раз тебя предупреждаю. А теперь — убирайся!

Перепуганный Крот метнулся к двери, споткнулся и выскочил вон. А дедушка Ротрим сказал:

— Ну, пошли, дети. Как хорошо, что я оказался поблизости.

Старый Гном и освобожденные пленники выбрались сквозь пролом и через минуту были уже наверху.

Солнечный свет слепил глаза после черной тьмы кротового подземелья, а трава и листва были такими зелеными, как будто их раскрасили самой свежей и яркой зеленой краской.

— Спасибо, дедушка Ротрим! — закричали вместе Голубой Мотылек, улитка Улита и паучок Пузатик. Голубой Мотылек вспорхнул вверх и затерялся в солнечных лучах. Улита заползла под какой-то листок, а паучок быстро взбежал на высокую травинку и тоже исчез.

На месте остались только трое наших приятелей.

— А вы откуда, ребятишки? — спросил Старый Гном. — Что-то я вас не припомню.

Зучок, Мурашка и даже неразговорчивый Кузя наперебой стали рассказывать о своих приключениях.

— Так-так, — сказал Старый Гном и улыбнулся, — Молодцы, бороться надо всегда. Ну что ж, идемте, будете моими гостями.

Он взвалил на спину свой мешок, а Мурашке, как самому сильному, дал нести лопатку, отчего Мурашка так загордился, что даже споткнулся.

Тени уже стали длинными, когда они подошли к домику Старого Гнома — большому дубовому пню и по ступенькам поднялись к двери.

— Входите, — сказал Гном. — Вон там умывальник, вымойте лапки, будем обедать.

Потом дедушка Ротрим дал всем домашние тапочки и, надев пижаму и расчесав длинную бороду, взялся за свой мешок. Распустив завязку, он высыпал на пол в углу комнаты груду ослепительно сверкавших камешков.

— Ой, — вскрикнул Зучок, — а у нас дома тоже есть один такой камешек в деревянном ящичке!

— Постой, постой, — сказал Старый Гном, — это не твой папа спас моего младшего брата, когда его придавило веткой?

— Мой, — сказал Зучок. — А что это за камешки?

— Расскажите, дедушка, — попросил Мурашка.

— Расскажу, — согласился Старый Гном. — Вот только пообедаем...

После обеда Старый Гном и его гости уселись возле пня на траве, и дедушка Ротрим начал свой рассказ:

— Давным-давно, когда еще дедушки этих старых больших деревьев, что уходят своими вершинами к звездам, были такими маленькими, как эта травинка, на которой сидишь ты, Мурашка, жил в нашем краю злой волшебник. В большом густом лесу стоял его замок. Никто не мог найти дороги сюда, заколдованные тропы уводили путника в непроходимую чащобу или топь, откуда не было выхода. В глубоких подвалах замка с огромными висячими замками колдун хранил золото, много золота — в кованых сундуках, в глиняных горшках и кожаных мешках. Кесбок — так звали волшебника — очень любил золото. Но еще больше он любил драгоценные камни. Когда он перебирал в подвалах сверкающие сапфиры и топазы, ему страшно хотелось, чтобы их было еще больше. И он делал их — из звезд, которые сбивал синей ночью, стоя на высокой башне своего замка, из листьев, которые срывала буря в лесу с молодых и старых деревьев.

Все полнее становились сундуки в подвалах Кесбока, и лишь один все еще оставался неполным: сундук с самыми дорогими камнями — алмазами. Злился колдун, устраивал бури, ломал деревья, разорял гнезда синиц и белок, сметал муравейники. Многие камни научился делать Кесбок — синие сапфиры из украденных с неба звезд, изумруды из молодой травы, янтарь из сорванных осенью листьев, а вот алмазы делать не мог. Не из чего было. Что ни пробовал колдун — получалось, да не то. И вот однажды ночью полетел колдун на своей огромной Летучей Мыши над лесом, обдумывая, какое бы еще сделать зло. И вдруг вдалеке заметил огонек. «А, это избушка лесника», — вспомнил колдун и приказал Летучей Мыши:

— Лети туда.

Спрыгнул Кесбок на землю, и вдруг у ног его что-то пискнуло. Смотрит — маленький котенок.

— Дяденька, — говорит котенок, — я заблудился. Отведи меня домой, а? А то хозяйка моя Аля, наверное, думает, что я совсем пропал, и плачет. Отведи, пожалуйста, дяденька, — просит котенок.

— Отведу, — злорадно ухмыльнулся колдун. — Летучая Мышь, съешь его!

Разинула широкую пасть Летучая Мышь и проглотила котенка.

А колдун подобрался к окошку избушки и видит: сидит девочка, подперев рукой щеку, грустная-грустная, и губы у нее шевелятся. Приложил колдун длинное ухо к щелке и слышит:

— Куда же ты запропастился, Малейка? В лесу темно, страшно. Волки тебя съедят...

— Хе-хе, — хихикнул про себя злой волшебник, — не съедят твоего Малейку волки, его уже Мышь съела.

Вдруг по щеке девочки что-то покатилось, сверкнув капелькой.

— Плачет! — обрадовался колдун. И вдруг такая мысль мелькнула в его черном мозгу, что захохотал он громко и дико.

— Алмазы! Алмазы! — завопил колдун и взлетел на Летучей Мыши под самое небо. Долго летал он, не в силах унять безудержную радость, ломал по пути деревья, отбил край у Луны и, наконец, влетел в окошко своего страшного замка.

— Уф, — сказал Кесбок, усаживаясь в сплетенное из змей кресло, — и как это я раньше не додумался! Самый красивый, самый дорогой камень — алмаз. И делать его надо из самого дорогого материала на свете. А что может быть дороже человеческих слез?

Всю ночь не мог уснуть от радости колдун, а наутро созвал всех своих слуг — Летучую Мышь, Серую Гадюку и Медведя-Ломидуба. О чем говорили они, никто не знает. Только в темном дворе замка скоро выросло низкое серое здание с толстыми железными решетками на окнах. Колдун теперь не ночевал дома, он летал над землей и воровал детей. Все громче был плач из темницы, все больше мальчиков и девочек бросал он туда. Дети плакали, а колдун радовался: с каждым днем сундук с алмазами становился полнее. А колдуну все было мало. Он летал над городами и селами, хватал ребятишек, а заодно собирал слезы мам и пап, которые плакали по своим пропавшим детям.

Страшный стон далеко разносился из замка. И деревья вокруг него — вы, наверное, не знаете, что деревья раньше умели разговаривать, — да, деревья онемели от ужаса. И сейчас, если прислушаетесь, вы услышите, как тихо шепчутся деревья, вспоминая забытые слова, и не могут вспомнить.

И тогда мы, двенадцать братьев, решили: найдем дорогу к заколдованному замку и спасем всех, кто там томится... Долго продирались мы через буреломы и буераки, через, коварные болота и топи. Словом, как дошли туда, и вспомнить страшно. Колдун почуял опасность, но он так верил в свою силу, что впустил нас в замок и с насмешкой спросил:

— Что, тоже в темницу хотите?

Но мой старший брат выступил вперед и неожиданно схватил большой золотой ключ на груди колдуна. И тот зашатался — ключ от сундуков был у него вместо сердца.

— Я знаю, зачем вы пришли! — прошипел колдун. — Хорошо, я отпущу всех девочек и мальчиков, только вы должны выполнить два моих условия.

— Говори, — сказали мы.

Все сундуки с золотом и драгоценностями нужно отнести вон на ту башню, на самый верх. Это первое условие. А второе: когда вы будете уходить, посмотрите в квадратное зеркало у выхода — в нем вы прочтете свою судьбу.

— Хорошо, — сказали мы.

К вечеру все сундуки были на башне. И вдруг колдун стал горстями разбрасывать во все стороны алмазы и золото, сапфиры и яхонты. Они, словно искорки голубого, красного, желтого огня, разлетались далеко-далеко и гасли, упав на землю.

— Слушайте, — сказал колдун, — я знаю, что зло, которое я творил, переполнило чашу людского терпения. Пришел час мне исчезнуть. Но я, — колдун злобно ухмыльнулся, — я оставлю вам, людям, на память о себе кое-что. Во все века люди будут рыться в земле, ища драгоценные камни и золото, что я разбросал, будут убивать из-за них друг друга, воевать — и несчастье будет с ними. Это мое последнее зло, но оно больше всего, что я сделал, потому что это навсегда! Ах, как я рад, как я рад! — захохотал Кесбок, и стены дрогнули эхом.

— Негодяй, — сказал наш самый младший брат, — мало тебе того, что ты уже натворил...

Мы утопили колдуна в бочке слез, которые он еще не успел превратить в алмазы. И сразу пропали чары — ушли тучи с неба, широко расступились деревья, и стало видно так далеко, что каждый из ребятишек, томившихся в замке, увидел свой дом... Мы остались одни, обошли весь замок и уже собирались уйти, когда увидели тусклое квадратное зеркало.

— Ну-ка посмотрим, что там у нас за судьба, — засмеялся наш средний брат, и мы все вместе подошли к зеркалу. Взглянув в него, мы отшатнулись — что это? Мы такие маленькие? И вдруг я почувствовал, как что-то навалилось на меня, закрыв все. Кое-как я выбрался и увидел, что и остальные мои братья выкарабкиваются из-под каких-то огромных, с целый холм, колпаков. И только оглядевшись вокруг, мы увидели, что все предметы: столы, стулья, шкаф — стали огромными-огромными. И тогда мы поняли, что те холмы, из-под которых мы выбирались, — наши собственные шапки. Волшебное зеркало колдуна превратило нас в гномов.

Много лет прошло с тех пор. Я говорил вам, что тогда еще дедушки этих деревьев были маленькими, как эти травинки. И все это время мы с братьями ищем под землей драгоценные камни, которые разбросал колдун. Мы собираем их и складываем в таком месте, где люди смогут их найти. Когда мы соберем все драгоценные камни и они вернутся к людям, мы снова станем такими, какими были тогда, когда эти деревья еще не родились... — закончил Гном свой удивительный рассказ. И, взглянув на небо, усыпанное звездами, добавил: — Вот и ночь наступила, и вам спать давно пора...

Мурашка хотел было по обыкновению возразить, но не успел: Гном легонько хлопнул ладошками, и мальчишки очутились на широкой кровати — рядышком, как зернышки в стручке...

— Ну что ж, ребятки, время вам домой собираться, — сказал наутро дедушка Ротрим, — а то ваши папы и мамы уже наверняка беспокоятся. А чтобы вы не забывали деда, я вам кое-что подарю на память. — Старый Гном хитро прищурился. — Пойдемте-ка в кладовку.

Зучок, Мурашка и Кузя изумленно озирались по сторонам. Чего только не было в кладовке у Старого Гнома! На стенке висели сапоги-скороходы с подковками, на столе лежала сложенная скатерть-самобранка, в углу большой самопал, а на вешалке — шапка-невидимка. Много-много было тут всяких вещей, и все они были волшебные. Мурашка, Кузя и Зучок сразу об этом догадались, а когда Мурашка спросил Старого Гнома — так ли это, тот только улыбнулся.

Обо всем этом вспоминали приятели, пробираясь через незнакомый лес. Зучок гордо нес на плече волшебный топорик, который Гном подарил ему, будущему дровосеку. А Мурашка то и дело поглядывал на тоненькую стрелку в круглой коробочке. Куда ни повернется Мурашка, стрелка показывает в одну и ту же сторону — домой. Стрелку приятелям тоже подарил Гном, чтобы они не заблудились в длинной дороге. Последним шагал Кузя, бережно неся под мышкой новую скрипку — конечно, тоже волшебную. Даря скрипку Кузе, Старый Гном сказал:

— Заиграешь на ней, кузнечик, и все, кто услышит твою музыку — человек или зверь, птица или букашка, — сразу станут добрее...

Мурашка взбежал на высокий камень и, приложив лапку к глазам, осмотрел дорогу.

— Ребята! — крикнул он сверху приятелям, — впереди вода.

Через минуту путешественники вышли на крутой берег. Стрелка в круглой коробочке упрямо показывала на противоположный берег — дом был в той стороне.

— Что ж, будем строить плот, — сказал Зучок. Засверкал волшебный топорик, отсекая сухие веточки,

Мурашка и Кузя сносили их к воде. Потом Мурашка сбегал в лес и принес длинную прочную паутинку, которой друзья крепко связали веточки. И вот на воде закачался плот. Осталось только пристроить осиновый листок вместо паруса и пуститься в плавание. Зучок придерживал мачту, Мурашка устроился на носу, крепко держа волшебную стрелку. Кузя оттолкнул плот от берега длинной веточкой-шестом, и плавание началось!

Моряки были уже на середине реки, когда вдруг набежала огромная черная туча и закрыла солнце. Попутный ветер переменился, стал дуть резкими порывами, поднимая громадные волны, которые обрушивались на плот. Еще один порыв ветра — и сорван парус, плот понесся, то проваливаясь, глубоко-глубоко, то взлетая на самый гребень волны. Зучок, Кузя и Мурашка, промокшие до нитки, крепко держались за плот. Мурашку, как самого легкого, уже несколько раз чуть не смыло волной. И теперь Кузя на всякий случай придерживал товарища лапкой. А плот трещал по всем швам, паутинка еще сдерживала расползающиеся веточки, но сколько она выдержит? И вот в ту минуту, когда казалось — уже все, конец! — высокая волна подняла плот и, откатившись назад, оставила его... на берегу.

— Ура! Спасены! — дружно прокричали друзья и поскорей отбежали от воды, пока волна не передумала. И вовремя, потому что новая, еще более высокая волна накатила на берег и подхватила плот. Еще несколько минут он был виден, а потом сразу исчез, и уже совсем далеко показались несколько веточек, расплывшихся в разные стороны. Плот погиб.

— Ну, в дорогу, — сказал Зучок.

Мурашка посмотрел на стрелку — она показывала прямо. Но не прошли путешественники и сотни шагов, как снова оказались на берегу.

— В чем дело? — удивился Мурашка. Зучок уже о чем-то догадывался и, поразмыслив, предложил:

— Давайте пойдем вдоль берега.

— Зачем? — спросил Мурашка. Но Зучок промолчал.

Через несколько минут друзья оказались на прежнем месте.

— Так я и думал — мы на острове, — сказал Зучок.

— Вот тебе и спасены, — пробурчал Кузя.

— Дать бы тебе по шее, Мурашка, — сказал вдруг Зучок, — за все твои затеи.

— А ну дай, а ну дай, — набычился Мурашка. — А кто это, интересно, предложил яблоко это домой тащить?

— Ты!

— Я?!

— Ты.

Друзья засопели и принялись толкать друг друга плечом.

— Прекратите! — басом сказал Кузя. — А то я сейчас вам обоим... Вместе в беду попали, вместе надо и спасаться, а не искать, кто прав, кто виноват! А ну, миритесь и думайте, что делать будем.

Зучок и Мурашка поостыли и присели у камешка.

Летние грозы проходят быстро, и вот снова выглянуло солнце, ветер улегся отдыхать, и река стала спокойной-спокойной. Мурашка, который просох быстрее всех, отправился на разведку. Вернулся он с очень неприятным известием: на острове не росло ничего, из чего можно было бы построить новый плот. Только посреди острова у большого камня торчало засохшее сломанное деревцо.

— Перекусить не мешает, — заметил Кузя, — на голодный желудок не очень-то думается.

Пообедали размокшим пирогом, который дал им на дорогу Старый Гном. Зучок почему-то вспомнил мамину манную кашу, и она совсем не показалась ему противной — он даже удивился.

— Так что же будем делать? — спросил Кузя.

И тут откуда-то сверху послышалось тонкое гудение. Путешественники разом взглянули в небо. Прямо над ними висела большая желтая стрекоза. Она удивленно разглядывала их круглыми выпуклыми глазами. Затрепетав голубоватыми прозрачными крыльями, стрекоза опустилась пониже и спросила:

— Эй, что вы тут делаете? Загораете?

— Мы крушение потерпели, — объяснил Мурашка.

— А-а, — сказала стрекоза, — ну, привет!

— Подожди, подожди! — закричал Зучок. — Слушай, а ты не поможешь нам выбраться отсюда?

— Вот еще, — ответила стрекоза, — больше мне нечем заниматься. Что я — самолет?

И только было она собралась улететь, как Кузя взял скрипку и заиграл.

И волны, привлеченные волшебными звуками, покатились со всех сторон к острову и застыли. Сухое сломанное деревцо, что торчало у большого камня посреди острова, стало медленно распрямляться, побежали соки от оживших корней к веточкам, и потянулись они к солнцу. А кузнечик играл и играл. И стрекоза стала опускаться все ниже и ниже, трепеща прозрачными крыльями. Наконец она села на камешек, сложила крылья и, подперев лапкой голову, слушала волшебную скрипку. Ее большие холодные глаза подобрели, и, когда Кузя опустил скрипку, она сказала:

— Хорошо играешь. Ну, так и быть, помогу вам.

Три раза летала стрекоза на берег и возвращалась на остров. Последним переправился на стрекозиной спине Мурашка.

— Совсем как на ракете, — поделился он своими впечатлениями, — только помедленней и пониже.

Стрекоза посидела, отдохнула, потом пожала на прощанье лапки своим новым знакомым и сказала Кузе:

— Спасибо. Хорошо играешь, — и круглые ее глаза стали еще больше и добрее.

— И тебе спасибо, стрекоза! До свиданья! — закричали путешественники и, проводив ее глазами, снова пустились в путь.

— Э, да мы уже близко, — сказал Мурашка, — от того сломанного дерева до места, где лежало яблоко, рукой подать.

И в самом деле, вскоре показалась знакомая полянка, поросшая высокими ромашками. А вот и место, где совсем недавно лежало голубое яблоко, на котором они так неожиданно отправились в путешествие, полное приключений и опасностей... Друзья, не сговариваясь, ускорили шаг...

С той поры, когда случилось с тремя друзьями это удивительное приключение, утекло, как говорится, много воды. Борода у Старого Гнома стала еще белее. Мурашка и Зучок, который уже научился говорить букву «Ж», пошли в первый класс лесной школы, и кузнечик со своими родителями переехал в город.

И вот однажды в субботу, возвращаясь из школы, Мурашка и Зучок размышляли, чем бы заняться завтра.

— Послушай, Мурашка, давай навестим дедушку Ротрима, — предложил Зучок.

— Верно, — согласился Мурашка, — попроси стрекозу, она нас в два счета домчит.

На том и порешили...

— Входите! — послышалось из глубины домика, когда Мурашка и Зучок, попрощавшись с доброй стрекозой, постучались в знакомую дверь.

— Здрасьте! — хором сказали, войдя, Зучок и Мурашка.

— А, это вы, ребята, — улыбнулся в бороду Старый Гном, — в гости к деду пришли? Давно пора!

Дедушка Ротрим отложил большую деревянную иголку с продетой в нее травинкой, обтер тряпочкой две деревянные табуретки.

Мальчишки уселись и принялись разглядывать комнату.

На полу, на столе, на подоконниках лежали груды сухих листьев — дубовых, березовых, осиновых и еще разных других — мальчишки не знали, как они называются, ботанику они еще не учили.

— Как мама, как папа? — спрашивал Старый Гном, усаживаясь в свое кресло и снова берясь за иголку.

Зучок и Мурашка быстро рассказали обо всех домашних делах, потом Мурашка добавил:

— А мы в школе уже четыре буквы выучили!

— Молодцы! — одобрительно кивнул Старый Гном.

— Дедушка, а что вы делаете? — наконец решился Зучок. Старый Гном посмотрел поверх очков, потом молча взял с этажерки большую толстую книжку в переплете из древесной коры и дал ребятам посмотреть. Зучок и Мурашка полистали страницы, зашелестевшие тихо-тихо, и спросили в один голос:

— Но ведь в ней ничего не написано, дедушка? Старый Гном помолчал, подумал, голубые его глаза стали глубокими-глубокими.

По всему свету вольно летают ветры. Они гонят по небу белые громады облаков, надувают паруса больших и маленьких кораблей, разносят семена деревьев и трав. По всему свету летают ветры. Много слышат и много видят они — интересного, необычного, удивительного. Но и могучим ветрам надо отдохнуть. И опускаются они в леса, умеряют силу своих крыльев и становятся тихими-тихими ветерками.

— Ну, как леталось? — тихо спрашивают листья. — Что нового видели вы?

Листья привыкли: ветры, возвращаясь из странствий, всегда рассказывают такие интересные истории, что листьям хочется оторваться от ветки и полететь в невиданные края — собственными глазами увидеть все чудеса мира. Но не могут оторваться листья и поэтому жадно слушают, что им рассказывают свободные, как птицы, ветры.

А потом приходит осень, как пришла она и в этот раз, облетают листья с деревьев, падают на землю, устилая ее желто-красным ковром.

Вот я и собираю эти листья, сшиваю из них травинками толстые книжки, а зимними вечерами листаю страницы, и шуршание их складывается в слова, а слова складываются в сказки и истории, те истории, что рассказывали ветры листьям, когда они еще были зелеными...

Зучок и Мурашка слушали, приоткрыв рты. Когда Гном умолк, Зучок слез с табуретки и, подойдя к столу, с уважением потрогал книжку:

— Дедушка, а нам она тоже может рассказать сказку?

— Конечно, — улыбнулся Старый Гном. — Слушайте внимательно. — Он раскрыл книжку, и листы тихо-тихо зашуршали, шуршание становилось все громче, в нем все явственней проступали слова, слова... И полилась сказка...

...Далеко-далеко, за высокими горами, за синими морями, так далеко, что даже могучему ветру нужны многие дни пути, чтобы добраться туда, лежит широкое Темное море, и посреди этого моря стоит Остров Красных Скал. Бьются о его отвесные стены волны, расшибаются в брызги и, ворча от боли, откатываются назад, чтобы снова броситься на остров. Ненавидят его волны и, несмотря на боль, снова и снова грудью ударяют его.

Немало времени пройдет еще, пока исчезнет под натиском волн Остров Красных Скал. Да, немало, и все-таки он исчезнет.

Много островов на белом свете в разных морях. Но нет острова страшнее, чем этот.

Ничего не росло на его каменистых кручах, не ступала на него нога человека. А в темных пещерах и глубоких расселинах скал жили злые карлики-тролли и ядовитые змеи. Все на свете ненавидели тролли — и солнце, и волны, и чистое синее небо. Но больше всего они ненавидели ветер. Ветер, который они не могли подчинить себе. Черными тучами закрывали тролли небо и солнце, огромными острыми скалами убивали волны и только ветру ничего не могли сделать. Буйный, могучий, он разгонял черные тучи, и показывалось яркое солнце. Он поднимал волны, и они с силой били в остров, сотрясая скалы и мрачные жилища троллей. Ой, как ненавидели злые карлики ветер! И черными зимними ночами они думали, скрежеща от ярости кривыми зубами, как им справиться с ветром. И придумали. Всю долгую зиму плели они из змей огромную крепкую сеть. День и ночь вязали узлы тролли, заранее радуясь победе над вольным ветром. И пещерное эхо повторяло раскаты их злобного хохота.

Кончили тролли плести свою страшную сеть и растянули ее на утесах. А утром, когда над синими волнами показалось золотое Солнце, прилетел ветер. Тролли наблюдали из-за камней, как, взвившись вверх, он поздоровался с облаками, а потом весело свистнул и ринулся вниз, умылся в белой пене и повернул к острову.

— Эй вы, карлики! — крикнул ветер. — Где ваши черные тучи? Или вы забыли, что я люблю их трепать?

Ветер звонко засмеялся, и в это мгновение тролли дернули за концы сети, и она накрыла ветер. Рванулся он, попытался расправить могучие крылья, но крепко обвила их змеиная сеть. Набросились тролли на ветер, связали его крепко и утащили в самую темную пещеру...

Остановились в небе белые облака, повисли над морем и пролились дождем на воду. Поникли паруса кораблей, и безвольно застыли они на месте среди застывшего, как стекло, моря. Сохла без дождей земля — облака не добрались до берега. Вяли листья деревьев, желтела и скручивалась трава. Без ветра все остановилось. Шли дни, сухие и знойные...

Молодой рыбак Май скатал бесполезный парус и уложил его в сарае. «Вот уже неделю нет ветра, — думал Май, — куда это он запропастился?» И, усевшись в лодку, заработал быстрыми гибкими веслами.

Выглянуло из-за облака Солнце:

— Здравствуй, Май. Куда путь держишь?

— Здравствуй, Солнышко. Порыбачить собираюсь. А ты что так пригорюнилось?

— Беда, Май, — сказало Солнце, похитили злые тролли ветер. А ведь он брат мне.

— Ветер и мне друг. Ах, проклятые карлики, — Май схватился за весла, — ну, я вам задам!

— Погоди, Май, я тебе помогу, — обрадовалось Солнце. — Ты знаешь, каким я умею быть теплым и ласковым, но я умею быть и жгучим и острым. Вот тебе моя помощь, — и Солнце протянуло Маю широкий и острый золотой луч.

— Спасибо, Солнышко. — Май схватил Солнечный Меч и налег на весла.

И вот вырос на горизонте мрачный остров. Объехал его Май кругом — не взобраться на кручи.

— Ну-ка, Волна, помоги, — повернулся к морю Май. И Волна, поднатужившись, подняла лодку на широких плечах и положила на высокий утес. Бросился вперед Май и вдруг услышал глухие стоны.

— Вот вы где его запрятали, — сказал сам себе Май и прыгнул в черную пасть пещеры. Ветер лежал в углу на мокрых камнях, а вокруг с горящими от злобной радости глазами толпились тролли.

— Прочь! — закричал Май.

Сверкнул Солнечный Меч, и расползлась змеиная сеть.

Расправил крылья ветер, подхватил Мая и вылетел из пещеры. Тролли, вопя, бросились вслед. Но уже далеко покачивалась на радостных волнах лодка, смеялось Солнце, и ветер, обняв Мая за плечи, тоже смеялся радостно и свободно.

И снова побежали по небу облака, наполнились паруса кораблей, зашелестели листья и травы.

А тролли, остановившись на краю острова, в бешенстве грозили вслед ветру, и так распирала их ярость, что они побагровели и стали раздуваться от злобы. А ветер ударил им в красные лица свежим дыханием, и в бессильном бешенстве тролли окаменели. Так и стоят по всему острову большие уродливые красные камни. С тех пор и зовется остров Островом Красных Скал.

Бьются о его отвесные стены волны, расшибаются в брызги и, ворча от боли, откатываются назад, чтобы снова броситься на остров. Ненавидят его волны. Боятся они, что снова оживут Красные Скалы и, несмотря на боль, снова и снова грудью ударяют его. Много времени пройдет еще, пока исчезнет под натиском волн Остров Красных Скал. Да, много, но он все равно исчезнет. Потому что добро побеждает всегда...

Старый Гном закрыл книжку со сказками Синего Ветра. Зучок и Мурашка зачарованно молчали.

— Ну, вот, ребята, таких книг у меня много. Но я о другом хочу сказать вам, — снова заговорил Старый Гном. — Не только ветры умеют рассказывать сказки. Прислушайтесь, как журчит по камешкам лесной ручей, как шелестят травинки, поскрипывают стволы деревьев и звенят солнечные лучи. Учитесь слушать мир, и вы узнаете много чудесных историй, которыми полон он...

Старый Гном встал, подошел к небольшому шкафчику, висевшему на стене напротив. Скрипнула дверца. Мальчишки молча смотрели, как дедушка Ротрим что-то ищет в шкафчике, бормоча:

— Нет, не это... А вот это, пожалуй...

Старый Гном закрыл шкафчик и обернулся к ребятам. В руках у него была большая-большая раковина. «Неужели такие огромные улитки бывают?» — подумал Зучок, а Мурашка, подумав то же самое, так прямо и спросил:

— Дедушка, это домик улитки-великана? Гном усмехнулся:

— Нет, ребятки, это не улиткин домик. Это морская раковина.

— А зачем она вам? — спросил Зучок.

— Подарил мне ее старый Лабас, который живет далеко-далеко, на самом берегу Янтарного моря. А подарки надо беречь, не правда ли? — хитро прищурился Старый Гном.

— Правда, — согласились Зучок и Мурашка, а Зучок добавил:

— Мы, дедушка, ваши подарки бережем — и топорик, и стрелку...

Гном одобрительно кивнул и серьезно сказал:

— Эта раковина — и простая, и... волшебная. Мальчишки навострили уши.

— Я говорил вам, что не только ветры умеют рассказывать сказки... — Старый Гном помолчал и сказал: — Одним словом, садитесь поближе и слушайте...

Мальчишки торопливо задвигали табуретками, усаживаясь у раковины, которую Гном осторожно положил на пол среди сухих листьев.

Мурашка и Зучок напряженно вслушивались — и вот в глубине раковины возник какой-то далекий шорох, он становился все слышнее — казалось, кто-то сидит там внутри и громко и ровно дышит. И сначала неясно, а потом все явственнее сквозь рокочущий шорох стали проступать слова — волшебная раковина начала сказку:

— Много опасностей таит в себе море. На каждом шагу стерегут они морехода. Но вряд ли где-нибудь есть больше опасностей, чем в Море Штормов. Тихо и спокойно оно, и кажется, что нет безмятежнее места на свете. Но вглядись внимательно, и ты увидишь сначала здесь, а потом там — косой плавник акулы. За минуту ты насчитаешь их сотню. И это не все. И не это самое страшное. Море Штормов — место битвы двух заклятых врагов: два могучих ветра прилетают сюда биться не на жизнь, а на смерть. И когда начинается бой, вот это страшно! Смерчем сплетаются два ветра, снова разлетаются, меча друг в друга огромные водяные горы. С корнем вырывают на берегу вековые деревья и швыряют друг в друга. Кипит море, клокочет, вздымая волны до низко нависших туч. И кажется, что нет уже ни моря, ни неба, а один только ревущий вихрь воды, сметающий все.

Не зря вертятся здесь акулы. Горе кораблю, который попадет сюда, когда бьются ветры. Как щепку... да что там как щепку, как песчинку хватает ветер подвернувшийся под руку корабль и с размаху швыряет в противника. Тот подхватывает и бросает обратно. Вдребезги разбивается дубовый корпус корабля. Налетают волны, разбрасывая обломки во все стороны. И тут как тут акулы. Богатая ждет их добыча.

Никакого спасения кораблю, попавшему в смертельные объятия бьющихся ветров. Только, если уже к концу идет битва, уставшие ветры слабее наносят друг другу удары, тогда еще кое-как может выбраться из бури корабль, потрепанный, еле держась на воде. Пытаются спастись моряки, пускаясь вплавь на чем попало — на обломках мачт, наспех сколоченных плотиках и разбитых шлюпках. А акулы хищно кружат вокруг, поджидая, пока обессилевший человек разожмет ослабевшие пальцы и сползет с бревна в море. Черными молниями кидаются акулы, щелкают страшными челюстями, и краснеет вода вокруг. Да, богатую добычу давало Море Штормов акулам...

На одном из скалистых мысов прилепились на круче домишки маленькой рыбачьей деревушки. На кольях, вбитых в расщелины скал, сушились сети. Подтянутые повыше, чтобы не достала волна, лежали большие рыбачьи лодки. Сильные и отважные жили здесь люди. Это и понятно — рыбачить в страшном море мог отважиться только очень смелый человек. У старого рыбака Орландо было три сына-близнеца. Сам он уже не мог ходить в море — силы не те. И сыновья запрещают — сами, мол, управимся. Ходили парни в море, и удача не изменяла им. Из самого дикого шторма выходили невредимыми. И вот однажды, когда уже утихала буря, заметили братья в море на обломке доски человека. Изо всех сил налегли братья на весла, птицей полетела лодка, едва касаясь верхушек волн. И не успели — акула оказалась проворней.

С той поры — и днем и ночью — стоял перед глазами братьев гибнущий человек. И решили они стать спасателями. В любую погоду — глухой ночью и в штормовой день — выходили они в открытое море. В самую гущу бури забирались, взлетали с волной почти до неба, проваливались до самого дна. И не напрасно было все это — многих, очень многих моряков, потерпевших крушение, вырвали братья из жадной пасти акул. И немало хищников нашли свою смерть от меткого гарпуна.

Тупой мозг у акул, но поняли они, что грозит им большая опасность — не только чем поживиться не стало, того и гляди сама на гарпун напорешься. Посовещались акулы между собой, да так ничего и не придумали. Только было уже решили расплываться в разные стороны, искать новые места, где никто не помогает потерпевшим крушение, как на счастье подвернулся старый осьминог — товарищ по разбою.

— Да вы, сестрицы, попросите черного колдуна Илакилипа, — посоветовал Спрут, — он поможет.

Акулы аж завертелись от радости: ну, конечно же, поможет, — и помчались к жилищу колдуна в Черную бухту.

Мрачные черные скалы низко нависали над темной водой— потому и звалась бухта Черной. Не заплывали сюда рыбаки, не водилась здесь почему-то рыба. А волны с такой яростью били в каменный берег, что разнесли бы в щепу лодку самого искусного рыбака. Здесь, под сводами пещеры, выдолбленной волнами в Черных скалах, и свил свое гнездо злой колдун Илакилип. Давно жил здесь он, но не всегда. Раньше, много лет назад, жил он на прекрасном острове в Южном море, где круглый год было лето. Много разных чудесных тайн знали люди солнечного острова. В ручьях здесь текла не простая вода, а волшебная — живая. Искусные врачи умели вылечить любую болезнь. Настой из волшебных трав, которые росли на острове, возвращал людям молодость — и не было здесь стариков. Драгоценные камни валялись прямо под ногами, ими мостили улицы, а тротуары делали из чистого золота. Многим чудесным вещам научился и Илакилип, и решил, что он самый умный, самый искусный, и слово его должно быть законом для всех. Но Илакилип понимал, что над ним просто посмеются, если он выскажет вслух свои тайные мысли. И стал он ждать удобного случая. И случай такой представился.

На многие моря наводил ужас кровавый пират О'Горл. Его корабль с черным флагом на мачте появлялся в самых неожиданных местах, вырастая будто из пучины прямо перед носом мирного корабля. Шли на абордаж пираты и, разграбив судно, пускали его ко дну вместе с командой и пассажирами, которых привязывали к мачтам. Прибрежные города дрожали от страха, когда на горизонте появлялись паруса неизвестного корабля, — это мог быть «Черный Рагондо» пирата О'Горла. Вот этого-то бандита и выбрал Илакилип для осуществления своих планов.

Под всеми парусами мчал по волнам «Черный Рагондо». На капитанском мостике стоял сам О'Горл и пристально вглядывался в горизонт — не покажется ли где-нибудь корабль. И вдруг за спиной у него раздался голос, какой-то незнакомый, гнусавый:

— Капитан!

О'Горл удивленно обернулся и удивился еще больше — перед ним сидел большой черный ястреб.

Без всякого выражения, как заведенный, ястреб гнусавым голосом продолжал:

— Мой хозяин Великий Чародей Илакилип предлагает тебе союз и дружбу. Ты должен помочь ему захватить власть на Солнечном острове, а взамен он тебе даст столько золота и драгоценных камней, сколько сможет увезти твой корабль. Если ты согласен, спеши. Вот карта пути к острову.

Ястреб протянул когтистую лапу, к которой был привязан тоненький свиток. Пират развернул его — это была карта.

— Полный корабль, говоришь? — Пират почесал в затылке и, стукнув саблей о палубу, рявкнул: — Согласен!

Ястреб взлетел с мостика и вскоре исчез в тучах. А «Черный Рагондо» повернул и лег на курс к Солнечному острову...

Островитяне с удивлением смотрели на странный черный корабль, бросивший якорь у южного берега Солнечного острова. И вдруг корабль окутался дымом, выстрелив сразу из всех пушек.

Илакилип кусал губы от злости — ну разве так надо? Сразу выдал себя проклятый пират. Нужно было тихо и мирно высадиться на берег и захватить островитян врасплох. А теперь все пропало. Вон уже два синеватых облачка показалось на горизонте — это летят на выручку Солнечному острову два брата — ветры Венто и Вятэр.

Ураганом налетели на пиратский корабль Вятэр и Венто. Как бумажные, разлетелись в клочья черные паруса, щепкой завертелся в страшном водовороте «Черный Рагондо» и развалился на куски, со страшной силой налетев на острые зубы рифов. Ни один из пиратов не выплыл из ужасного водоворота. Спасся один лишь О'Горл. Он стоял на мостике, цепляясь за поручни, когда страшный удар о рифы сорвал его с места и швырнул на мелководье. Пират выполз на берег, ища, где бы укрыться. Но было поздно — его заметили.

Суд был скорый и правый. По старому морскому обычаю пирата повесили. А предателя Илакилипа, которого О'Горл охотно выдал, посадили в лодку и навсегда изгнали с Солнечного острова. Дунули вполсилы Венто и Вятэр, и понеслась лодка с Илакилипом, пока не исчезла за горизонтом. И имя его было забыто.

Но сам Илакилип ничего не забыл. Он поселился в пещере Черной бухты и стал мстить людям. Всем без исключения. В темноте пещеры он выращивал страшные болезни и распускал их по всему свету. Болели люди и умирали. Но колдуну этого было мало. Он разводил прожорливую саранчу, которая тучей налетала на поля. А когда улетала, поля оставались черными и голыми. И наступал голод, и снова умирали люди.

Вот к этому-то страшному колдуну и плыли за помощью кровожадные акулы. Ничего бы у них не вышло — ведь чтоб позвать колдуна, нужно было выйти из воды, а акулы этого не умеют. Но одна из них, посмышленее, придумала: надо послать какого-нибудь краба, чтоб позвал.

Быстро изловили небольшого краба и велели ему заползти в пещеру и вызвать колдуна.

— Не выполнишь, все твое крабье племя съедим и тебя самого на дне моря отыщем,— пригрозили акулы, и перепуганный краб со всех ног помчался на берег.

Мрачная усмешка пробежала по лицу Черного Колдуна, когда краб передал ему просьбу акул, — как можно отказаться, если есть возможность навредить людям?

— Помогу, — проскрипел колдун, — только пусть, принесут мне со дна три раковины рака-отшельника, серой грязи из-под камня, что лежит на дне возле рыбачьего поселка, и яду рыбы-змеи Рагенны.

Уплыли акулы в разные стороны, и к вечеру принесли все, что потребовал колдун.

— Ну, все, завтра никто вам мешать не будет. Смотрите только не объедайтесь! — на прощанье сказал колдун. — Ну, а теперь плывите и никого не щадите!

Илакилип истолок в порошок раковины раков-отшельников, замешал с серой грязью и побрызгал ядом рыбы-змеи Рагенны. Потом подсыпал какого-то желтого порошку и до самой ночи все это кипятил на медленном огне. Закончив, слил колдун свое варево в маленький пузырек и привязал его к когтистой лапе черного ястреба.

— А теперь, Храг, лети в рыбацкий поселок. Найди домишко старого Орландо и сделай так, чтобы хоть по одной капле вот этого, — колдун взболтнул пузырек, — попало на каждого — и на старика, и на троих его сыновей...

Наутро солнце поднялось уже высоко, а из дома старого Орландо никто не показывался. «Спят еще, что ли? — удивлялись соседи. — Никогда такого не бывало!»

— Эй, Орландо! Ребята! — подойдя к дому, крикнул один из рыбаков. Никто не отвечал. Рыбаки вошли в дом. В доме не было никого. Постели были не убраны. На полу валялся какой-то пустой пузырек. А старик Орландо и три его сына исчезли. Не появились они и на следующий день. Не появились они никогда. А по поселку поползли слухи: будто бы кто-то в ту ночь, когда исчезли старик с сыновьями, видел, как ночью в дом влетела какая-то черная птица, а под утро из окна один за другим вылетели четыре белых альбатроса и улетели в темноту.

— Белые альбатросы? — недоверчиво качали головами старые рыбаки. — Померещилось! Где это видано, чтобы альбатросы были белые?

Наконец решили в поселке, что отец с сыновьями вышли в море на рассвете и утонули. Это было похоже на правду.

Да, это было похоже на правду, но это было не так...

По бурному морю, выбиваясь из сил, плыл человек. Он один спасся с большого корабля, потерпевшего крушение в страшном Море Штормов. Человек знал, что он не уплывет далеко, сил не хватит. У него не было даже за что уцепиться, чтоб хоть немного передохнуть. Волной выбило доску, за которую он держался в первые минуты после крушения. Вдруг справа, в полусотне метров воду вспенил косой плавник. Человек знал, что это такое, и подумал: все. Конец.

Акула сделала круг, будто забавляясь, и ринулась напрямик. И в эту минуту, медленно кружась, прямо перед пловцом на воду опустилось большое белое перо. Человек поднял глаза — над ним совсем невысоко парил большой белый альбатрос. Утопающий хватается и за соломинку, и пловец зажал перо в кулаке. И вдруг он почувствовал, что перо мягко и сильно потащило его вперед. А когда собравшаяся позавтракать акула перевернулась на спину и разинула зубастую пасть, перо вдруг рванулось вверх так неожиданно и сильно, что человек чуть не выпустил его. Перо подняло человека над волнами, и акула, промахнувшись, щелкнула зубами впустую. Ошарашенная неудачей, она проплыла дальше. И перо вновь опустилось на воду, поддерживая человека. Но акула не собиралась отказываться от добычи. Она повернула и бросилась в атаку. И опять под самым ее носом перо взмыло вверх, увлекая за собой моряка.

Так повторилось еще несколько раз, пока акула не убедилась, что тут ничего не выйдет, и, сделав вид, будто ей и дела нет до этого странного пловца, который выпрыгивает из воды, вместо того чтобы дать себя спокойно съесть, уплыла на поиски более покладистой добычи. А перо, все убыстряя ход, потащило пловца вперед. И к вечеру показался большой остров. На берегу потерпевшего крушение встретили люди.

Они помогли ему дойти до хижины и, накормив, положили отдыхать.

Человек тридцать жило на этом острове. Все они были моряки из самых разных стран света. И одно у них было общее — каждого из них спас белый альбатрос, сбросив волшебное перо.

Сколько еще времени прошло, трудно сказать. Но вот к берегу приплыл еще один спасенный. Отдышавшись, он рассказал, что, когда он уже тонул, над ним появился белый альбатрос и, сбросив ему перо, сам рухнул с высоты в море, и вода поглотила его.

И горько стало людям. Поняли они, что чудесные птицы, отдавая им волшебные перья, сами приближали час своей гибели: сбросив последнее волшебное перо, Белый Альбатрос погибал, спасая человека. И решили тогда люди, что в память о своих спасителях отныне будут называть себя Белыми Альбатросами. Построили Альбатросы большие лодки, укрепили на носу волшебные перья и отправились спасать терпящих бедствие. Очень многих спасли они. И многие из спасенных остались жить на острове Белых Альбатросов. На всех морях можно встретить легкие стремительные лодки с белым пером на носу. И если тебя покидают последние силы во враждебном море, если вокруг тебя тысячи акул, держись до последнего, не теряй надежды — Белые Альбатросы всегда приходят на помощь...

...Умолкла волшебная раковина. Зучок и Мурашка переглянулись — как жалко, что кончилась сказка! Но сказка не кончилась — раковина заговорила снова:

Не знаю как, но узнали люди, откуда выползают страшные болезни, откуда вылетает на разбой проклятая саранча. И несколько смельчаков решили разорить грязное гнездо. Помогая друг другу, взобрались они на острые зубцы Черных Скал и не нашли ничего. Далеко внизу бешено билось о скалы море, швыряя на камни громадные пенящиеся валы.

— Вход в пещеру там! — уверенно сказал один из поднявшихся.

— С моря не подойти, — проговорил второй, — разобьет о скалы. Смерть.

— Будем спускаться отсюда. На веревках, — подумав, решил старший.

Илакилип только что накормил сидевшие в стеклянных банках запасные болезни, как сквозь каменную толщу послышались какие-то глухие неясные звуки. Колдун недовольно и настороженно поморщился и приказал своему Ястребу:

— Ну-ка слетай быстро, посмотри, что там такое!

Ястреб взмахнул крыльями и вылетел из пещеры. А в черное сердце колдуна закралось неясное предчувствие, и с каждой минутой оно становилось все тверже: опасность!

И тут ястреб вернулся. Не успел он сложить крылья, как Илакилип крикнул:

— Говори!

Ястреб скрипнул клювом и безо всякого выражения протрещал:

— Идут люди. Сюда. В меня стреляли. Не попали. Колдун заметался по пещере:

— На этот раз не пощадят! Убьют! Ну нет, не дамся! — Лицо его исказилось злобной радостью: выход найден!

Колдун начал лихорадочно смешивать какие-то порошки, настои, бросая в кастрюлю дробленые кости и рыбью чешую. Уже у самого входа послышался грозный шум, когда колдун еще раз перемешал свою смесь и залпом выпил.

— Есть вход! — крикнул старший, успевший спуститься раньше товарищей. Через минуту подоспели и остальные. Жутким холодом и плесенью несло из черного зева пещеры. Но старший сказал:

— Что ж, войдем.

И в этот миг из глубины пещеры выпрыгнул огромный черный краб. Его выпученные глаза горели злобным кроваво-красным огнем, суставчатые ноги толщиной в бревно только мелькнули перед глазами пораженных людей. Чудовище, угрожающе выставив громадные клешни, проскочило мимо и бросилось в море. Люди осторожно вошли в пещеру. Там уже не было никого — ястреб успел удрать еще раньше... Теперь пещеры больше нет — люди взорвали скалы, и огромные камни навсегда завалили логово колдуна, раздавив всю гадость, которую он там разводил.

А Черный Краб, боясь погони, удирал все дальше и дальше по морскому дну, пока не добрался до большого кораллового острова. Среди веточек белых, желтых, зеленых кораллов плавало множество разноцветных рыбешек. Здесь и поселился Черный Краб Илакилип, опустошая коралловые заросли.

А на самом берегу Кораллового острова жила со своими братьями девушка. Звали ее Этерна. У Этерны было много друзей не только среди людей. Она дружила с рыбешками, которые жили в кораллах у самого порога ее дома, потому что дом стоял на сваях. Этерна подкармливала рыб крошками. Но больше всех она дружила с грозой морей — кашалотом, которого она звала Лот. Давно, когда Этерна была еще совсем маленькая, страшная штормовая волна забросила маленького кашалотика на мелководье. Кашалот бился из последних сил, но не мог выбраться в море. Никогда бы не увидеть Лоту родных просторов, если бы не Этерна. Найдя его в мелководье, она побежала за братьями. Целый день пробивали братья широкий проход в камнях, чтобы кашалотик мог выплыть в море. С тех пор Лот, ставший уже громадным кашалотом, каждый день приплывал к берегу, где его ждала Этерна. Девушка прыгала со скалы на упругую блестящую спину кашалота, и он долго катал ее по морю, уплывая так далеко, что ее родной остров казался тоненькой розовой полоской на горизонте.

В последнее время Этерна была очень обеспокоена тем, что коралловых рыбешек почему-то становится все меньше. Об этом она думала и сейчас, войдя по пояс в воду, чтобы встретить Лота. Но кашалот что-то не появлялся. И вдруг девушка почувствовала, что кто-то на нее смотрит. Она взглянула на воду и похолодела от ужаса. Прямо на нее смотрели выпученные, светившиеся злобной ненавистью глаза. И в тот же миг огромная острая клешня впилась ей в плечо и потащила в воду.

От страшной боли и страха теряя сознание, она в последнюю секунду увидела, что из глубин океана метнулась еще одна огромная тень.

Этерна очнулась от того, что кто-то брызгал ей в лицо водой. Она приподнялась и застонала. Очень болело израненное плечо. Девушка огляделась и поняла, что она лежит на спине Лота, и это он брызгал водой, зачерпывая широким хвостом. Девушка похлопала кашалота по спине, и он послушно повернул к берегу. Подплыв, насколько мог, он остановился, а Этерна, соскользнув с кашалотовой спины, загребая одной рукой, медленно двинулась к берегу. Кровь из раненого плеча падала в синюю воду, и те кораллы, на которые попадали горячие капельки, становились ярко-красными. Так появились на свете красные кораллы.

А что было дальше? Плечо у Этерны, конечно, зажило. И она снова смело плавала в море, не боясь страшного Черного Краба. Кашалота, который, спасая девушку, проглотил проклятого Илакилипа, несколько дней тошнило. Но потом прошло.

Вот так пришел конец злому колдуну и вот почему кораллы красные...

Раковина умолкла. Старый Гном поднял ее и, скрипнув дверцей шкафчика, положил подарок старого Лабаса на место. Потом, пристально поглядев на притихших Зучка и Мурашку, повторил:

— Учитесь, ребятки, слушать мир, и вы узнаете много чудесных историй, которыми полон он...

— Мы постараемся, дедушка, — сказал Зучок.

— Постараемся! — Мурашка даже привскочил.

— Ну, а я вам помогу, — улыбнулся Старый Гном. — Возьмите эту книжку. Одну из ее сказок вы уже знаете. Послушайте и остальные. Только вслушивайтесь внимательно — потому что издавна говорится: сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок...

Так Зучок и Мурашка получили самый замечательный в жизни подарок — волшебную книжку, которая умела рассказывать сказки.

И вот тут-то чуть не случилась большая неприятность. Нет, Зучок и Мурашка без всяких приключений донесли книжку до берега речки, никто на них не напал и нападать не думал. И Стрекоза, как договорились, ждала друзей, покачиваясь на качающейся у воды камышинке. И через речку переправились благополучно — и Мурашка, и Зучок, и книжка, конечно. Неприятность поджидала у развилки, от которой одна тропка вела к дому Зучка, а вторая к Муравейнику. Здесь Зучок и Мурашка чуть не рассорились навсегда, дело едва до драки не дошло. А все из-за книжки. Книжка, конечно, не виновата, все дело в том, что она-то была одна, а друзей — двое. Вот и реши — кому ее домой взять?

Но неприятности не случилось: Зучок и Мурашка были ведь настоящие друзья, и если сначала в запальчивости и дал Мурашка Зучку по шее, немедленно получив сдачи, то через минуту оба сообразили, что так не годится. А как быть?

Давно замечено, что если хорошо подумать, то обязательно что-нибудь придумаешь. Так и вышло. Вспомнили Зучок и Мурашка об одном своем заветном местечке, никому на свете больше не известном. Потому что сами они открыли это дупло на старом дубе. Дупло маленькое — белке или птице не годится, а жучку или муравью — настоящий дворец.

— Ну, ладно, — сказал Зучок, — давай мириться.

— Мирись, мирись и больше не дерись! — подхватил Мурашка.

Так книжка поселилась в дупле старого дуба. И каждое воскресенье мчались сюда Мурашка и Зучок слушать ее сказки и истории. В обычный день сюда не вырвешься: сначала школа, потом уроки учи, а тут и вечер подступает, и телевизор командует: «Спокойной ночи, малыши!» Так что только в воскресенье и удавалось ребятам выбраться в гости к волшебной книжке. И вот в первый такой вольный день книжка, пошелестев страницами-листьями, вспомнила историю, которая называлась «Часы старой ратуши»:

...На берегу большого голубого залива раскинул свои узенькие улочки городок. С незапамятных времен жили здесь моряки, рыбаки и искусные строители кораблей. Городок был такой же, как и многие другие, разбросанные вдоль всего побережья. И единственное, чем отличался он от остальных, — это тем, что люди, жившие в нем, не носили часов. Они были им не нужны. Почему? Да просто потому, что на высокой башне городской Ратуши огромные стрелки вот уже четыреста лет точно показывали всем, который сейчас час: нужно было только поднять голову, в каком бы месте ты ни находился, чтобы узнать, сколько времени.

Четыреста лет исправно двигались по циферблату стрелки Часов Старой Ратуши. И вдруг случилось что-то невероятное. Старый аптекарь, прежде чем закрыть аптеку на обед, вышел взглянуть на часы. Он поднял голову и удивленно вскрикнул: большая стрелка Часов вдруг остановилась и резко рванулась назад. Когда аптекарь и все, кто видел, как странно вели себя стрелки Часов, прибежали к Ратуше, все уже было по-прежнему: стрелки двигались, как им и следовало. Только у подножья башни валялась большущая дохлая крыса. В городе посудачили о случившемся, поспорили и, наконец, решили, что аптекарю и всем, кто тоже видел, как стрелка метнулась вспять, просто померещилось. Люди так никогда и не узнали, что же произошло на самом деле. А случилось вот что...

Если бы Часы были человеком, то у них давно бы выросла такая длинная белая борода, что она касалась бы серых булыжников, которыми вымощена площадь перед Старой Ратушей. Часы не были человеком, и, хотя им исполнилось четыреста лет, борода так и не выросла. Но в груди у Часов гулко и часто стучало сердце. За свои четыреста лет Часы хорошо поняли, что они очень нужны людям, которые кажутся такими маленькими там, внизу. И Часы очень гордились этим.

Часы привыкли к одиночеству на своей головокружительной высоте. Вот уже много лет никто не поднимался на башню. И поэтому Часы очень удивились, услышав однажды под вечер какой-то шорох. И вот прямо перед Часами уселась большая серая крыса.

— Удивлены моим появлением? — Крыса показала длинные острые зубы. — А я к вам по делу.

— Что же, говори, — прозвенели Часы.

— Люди привыкли вставать и ложиться спать, советуясь с вашими стрелками. Но вы слишком рано будите их и слишком поздно показываете им время сна. Люди спят недолго, и нам совсем не хватает времени для наших дел.

— Каких дел? — спросили Часы.

— Ха, дел много, — сказала Крыса. — В кладовках сыр и колбаса, в складах конфеты и окорока, вкусный белый хлеб. А пока прогрызешь дырку, ваш звон уже будит людей. Приходится откладывать до следующей ночи, а за день люди заделывают наши лазейки. Дальше так продолжаться не может, — заключила Крыса.

— Чего же ты хочешь от меня? — спросили Часы.

— О, совсем немногого! — залебезила Крыса. — Вам совсем, не трудно будить людей немножко — ну, на час — позже, и на час раньше показывать, что уже пора спать.

— Но люди верят мне. Как же я могу обмануть их? — сказали Часы. — Никогда!

— Ах, так! — прошипела Крыса. — Ну, мы тебе покажем! — Крыса громко свистнула, и из темной дырки выскочило еще несколько ее хвостатых сестер.

И Часы почувствовали, как острые зубы Крыс впились в тело, подбираясь к самому сердцу.

— Мы тебя совсем убьем! — сказала Старая Крыса. — И люди вообще не будут знать, который час. Лучше соглашайся, пока не поздно.

— Нет! — снова прозвенели Часы, и в звоне их уже слышалась боль.

И в это мгновение Крысы бросились врассыпную, и Часы увидели на их месте два зеленых огонька.

— Мяу, — сказали огоньки. — Здравствуйте, Меня зовут Кися. Я кошка.

Кися подошла и потерлась о Часы боком. Она была мягкая и пушистая.

— Эти наглые разбойницы сделали вам больно, — сказала Кися. — Ну, ничего, я с ними еще посчитаюсь! Скажите, уважаемые Часы, а можно мне пожить у вас?

— Конечно, милая, — обрадовались Часы, — живи, пожалуйста, места вон сколько!

И зажили Часы с кошкой Кисей под одной крышей. Часы рассказывали Кисе разные истории, случившиеся на их глазах за четыреста лет. Кися почистила пушистым хвостом стрелки Часов, и они снова заблестели, как много лет назад. Крысы больше не появлялись. Сердце Часов стучало ровно и громко, люди ложились и вставали вовремя и всегда успевали все сделать. И тут население чердака Старой Ратуши неожиданно увеличилось: у Киси появилось пять маленьких пушистых котят. Старые Часы очень обрадовались: «Вот еще у пяти Часов появились защитники!» — думали они.

Когда кошка уходила по своим делам, Часы, как могли, развлекали котят, с которыми очень подружились: легонько позванивали и поскрипывали, позволяли дергать за разные ремешки и веревочки. И котята веселились вовсю, а Часы, глядя на них, чувствовали себя дедушкой.

Но вот однажды случилось непредвиденное. Кися ушла за молоком для малышей. И вдруг в черной дыре возле старого ящика показалась острая морда. Крыса вылезла, таща за собой длинный хвост. Присев, она щелкнула зубами, и глаза ее загорелись злобой.

— Давно не видались! — прошипела Крыса. — Как поживаете?

Котята мигом взобрались на самый верх Часов, и только самый младший — Федя — не успел. Прижавшись к боку Часов, он жалобно пискнул.

Крыса бросилась вперед, но Федя успел увернуться. Разбойница рассвирепела:

— Все равно я тебя съем — убегай, не убегай!

Часы страшно разволновались. Сердце их застучало громко-громко: маленькому Феде грозила смерть! «Что делать? Что делать?» — стучало сердце. А Крыса все гонялась за котенком. Чтобы перерезать ему дорогу, Крыса решила обежать вокруг Часов. И в ту секунду, когда она оказалась перед циферблатом — Часы, старые Часы, которые четыреста лет ни разу не ошибались, — решились. Большая стрелка метнулась наперерез Крысе, с размаху ударила ее, и она камнем рухнула вниз.

Это случилось в то самое мгновение, когда аптекарь вышел, чтобы взглянуть на Часы.

Так Старые Часы впервые за всю свою жизнь показали время неверно. И они никогда не жалели об этом...

Перестали шелестеть страницы-листья, а Мурашка и Зучок подумали об одном: как долго ждать следующего воскресенья!

На следующее утро по дороге в школу Зучок нагнал задумавшегося Мурашку у поворотного пенька. Поворотным они прозвали старый пенек потому, что если здесь свернуть с тропы, то можно через заросли терновника попасть в школу в два раза быстрее, чем если шагать по огибающей терновник тропинке.

— Привет! О чем задумался, детина? — спросил Зучок словами песни, слышанной по телевизору. Песня Зучку очень понравилась, особенно эти самые слова. И он снова повторил:

— Ну, о чем задумался, детина?

Детина, то есть Мурашка, конечно, хмуро ответил:

— Считаю...

— Ну? — удивился Зучок и, тут же догадавшись, сказал: — Шесть дней осталось.

— И у меня так выходит, — согласился Мурашка. Зучок подумал-подумал и заметил:

— Вообще-то не шесть, а пять. Сегодняшний день уже можно не считать.

— Верно! — обрадовался Мурашка. — Всего пять дней осталось.

На следующее утро, во вторник, по дороге в школу Зучок и Мурашка снова подсчитали остающиеся до воскресенья дни — и оказалось, что остается уже всего четыре дня... И на следующее утро... И на следующее утро... И на следующее... И вот наступило утро, когда считать уже было незачем: следом за понедельником, вторником, средой, четвергом, пятницей и субботой наступило долгожданное воскресенье! И снова зашуршали страницы, и новую историю, когда-то рассказанную листьям Синим Ветром, услышали Зучок и Мурашка. Называлась она «Золотое яблоко гордов».

— На много тысяч километров протянулись грозные горные цепи Ти-Вет. Непроходимые пропасти и ущелья рассекали каменное лицо гор. Ужасные лавины, катящие камни величиной с дом, сотрясали гранитное безмолвие Ти-Вета. И в самом сердце великих гор жило маленькое племя охотников гордов. Когда-то давно, сейчас уже никто не помнит когда, бежали сюда, в неприступные горы, девушка по имени Ор и юноша Горд. Почему и откуда бежали они, сегодня тоже не помнит никто. Но от них ведут свой род отважные охотники горды.

Опасна жизнь в горах, но горды не знали, не помнили другой жизни. Как человеку, родившемуся в степях и выросшему там, неуютно и страшно в горах, так же неловко и страшно было бы гордам жить вдали от ущелий и каменных обрывов, где каждый неверный шаг стоит жизни. Легко и просто перепрыгивали охотники через пропасти. И если ночь заставала горда вдали от дома, он спокойно укладывался спать прямо на каменной осыпи или на синей спине ледника, медленно сползающего к подножью горы.

Смелы и могучи были горды, и так же смелы и могучи были их верные помощники — горные козлы-инхары и громадные псы хундо. Предание рассказывает, что когда-то Ор и Горд отбили у снежного барса двух козлят и вырастили их. Огромные круторогие инхары давали людям молоко и шерсть, рога для луков и кожу для обуви. А если нужно было быстро спуститься на дно отвесной пропасти, охотник садился на огромного инхара, и тот, ударив копытами, кидался в пропасть вниз головой. Ничто живое не выдержало бы такого удара, но огромные двухметровые рога инхара, как стальные пружины, смягчали удар — он и седок оставались невредимыми. Псы были незаменимыми помощниками на охоте. Они один на один вступали в борьбу со страшным снежным барсом и выходили победителями.

Так и жили горды — рождались в горах, охотились на каменных кручах, здесь и умирали они. И только во сне приходили к гордам, выбираясь из каких-то закоулков памяти, странные видения неизвестной и прекрасной страны. Там шелестели деревья, каких никогда не видели горды. Ветерок был теплый и легкий, совсем не похожий на пронзительный ветер вершин. И что самое странное — необыкновенно светло было в той стране. Свет лился из прекрасного золотого круга, медленно двигавшегося по яркому синему куполу неба. Что это — горды не знали. Так высоки были горы Ти-Вет, что даже в самый полдень солнечный свет не проникал в середину их. И день здесь был темнее ночи, потому что ночью светили звезды. Только самые мудрые старые горды смутно догадывались, что светлая страна — это их прежняя родина, откуда пришли Ор и Горд. И сон — это память сердца, переходящая из поколения в поколение. Но не говорили старики молодым об этом, чтобы не смущать их мысли смутными догадками, которые, может быть, и не верны.

И так, наверное, вечно жили бы горды, если бы не один случай.

Как и у многих других народов, у гордов был благородный обычай: каждый восемнадцатилетний юноша, чтобы получить звание охотника, должен был сделать что-нибудь важное для пользы племени. Что — выбирай сам. Когда подошел срок идти на подвиг юноше по имени Ранд, он решил отправиться на пять суток перехода дальше известных гордам мест. Не просто достичь тех вершин, где еще никто не бывал, разведать новые охотничьи угодья, чтобы тем принести пользу своему народу. Совет старших одобрил выбор Ранда, и он, взяв своего пса Кано, отправился в дальний путь.

Нелегка была дорога. Трижды срывалась с невообразимой высоты, катя огромные валуны, снежная лавина. Трижды пережидали ее под отвесной стеной Ранд и Кано — камни пролетали, едва не задевая их. Только горд мог пройти через те дикие препятствия, которые громоздили на пути человека горы.

И вот наступил пятый день пути. С самого утра, когда звезды начали бледнеть, уходя с неба, темнота почему-то не наступила. Ранд очень удивился этому. Вокруг становилось все светлее — как в очень яркую звездную ночь. Но звезд не было, а небо стало не темным, а светло-серым. Ранд не стал гадать, в чем дело, а принялся осматривать местность. В расщелинах скал он нашел множество гнезд — горные куропатки водились здесь в изобилии. Они оказались и куда крупнее — в этом Ранд убедился, когда Кано, исчезнув на минуту, притащил небывало большую серую куропатку.

День и ночь провел в новой стране Ранд, стараясь запомнить все как можно лучше, чтоб и с закрытыми глазами не свалиться в пропасть или провал в леднике. И когда в памяти запечатлелось все, Ранд собрался уходить. По головокружительной тропе, лепившейся вдоль отвесной стены, прыгая с камня на камень, человек и собака пустились в обратный путь. Но не прошли они и тысячи шагов, как Кано тихо заворчал и метнулся вперед. Ранд вынул стрелу: Кано и сам справится с барсом, но на всякий случай приготовиться не мешает.

Но это был не барс. Издалека Ранд увидел, что огромный пес стоит у чего-то лежащего на камнях и выжидательно смотрит в сторону хозяина.

Ранд застыл в изумлении. У подножья огромной скалы, уходившей зазубренной верхушкой в серые облака, лежал человек. Он был очень не похож на гордов — единственных людей, которых доводилось видеть Ранду, но это был человек. На нем была странная одежда цвета серебристо-синего снега. Такого же цвета была и шапка — Ранд не нашел другого слова. Шапка переходила в одежду, закрывая подбородок.

Широкое отверстие спереди было затянуто тонкой пластинкой льда, разбитой посередине. Сквозь ледок было видно лицо человека. Глаза с очень длинными голубыми ресницами были закрыты, и казалось, что под ними лежит синяя тень. Рядом валялись какие-то странные обломки.

Когда удивление прошло, Ранд не стал раздумывать долго. Он взвалил человека на плечо и понес. Жесткая, как камень, одежда неизвестного больно давила спину. Нужно было спешить — если человек жив, то лекари-горды еще могут спасти его. Не останавливаясь, шагали вперед Ранд и Кано. Когда хозяин уставал, пес взваливал неизвестного на свою мощную спину и тащил, придерживая зубами. И вот начались знакомые места. В одиночку перейти через пропасть Меча было не трудно для горда. Пропасть называлась так потому, что гора здесь была словно разрублена до самого основания. А вот с ношей ой как не просто! Но человек и собака, помогая друг другу, пробрались по обледенелому краю до самого узкого места. Здесь вдвоем взялись за свою находку — Ранд руками, Кано зубами, напрягли все силы и прыгнули. Ранд облегченно вздохнул, когда пропасть Меча осталась позади. Дальше легче.

И вот наконец минули еще два дня пути, и Ранд, положив тело неизвестного посреди большой комнаты, где собрался совет старейшин, коротко рассказал о случившемся.

Задумались старые горды. Наконец старейшина Сельв сказал:

— Он разбился или замерз. А может, сначала разбился, а потом замерз. Надо натереть его снегом и положить к огню.

Но как ни пытались горды снять с неизвестного одежду, так и не сумели. Ее нельзя было даже разрезать ножом. Не сумели горды обломать и оставшийся у лица незнакомца ледок. Могучие пальцы охотников не смогли и маленького кусочка отломить.

— Это не лед, — сказал Сельв, — оставьте. Положите его к огню.

Прошло несколько часов, и веки человека дрогнули. Медленно поднялись голубые ресницы, и в лица склонившимся гордам взглянули огромные золотые глаза. Прочитав в этих глазах немой вопрос, Сельв ободряюще закивал. Рука незнакомца потянулась с огромным трудом, это было видно по его исказившемуся лицу, к небольшому серебристому камешку на груди. Ранд первым понял, что хочет незнакомец, и, взявшись за камешек, дернул его. На груди незнакомца распахнулась маленькая дверка и выпала блестящая коробочка. По глазам горды поняли, что все идет верно. Ранд раскрыл коробочку и, увидев, что в ней лежат маленькие белые горошины, недоуменно взглянул на лежащего. Тот, с трудом разлепив губы, ждал.

— Он хочет, чтобы ты положил горошину ему в рот, — сказал Сельв и, показав лежащему один палец, спросил: — Одну?

Тот глазами показал: да.

Ранд достал горошину. Глаза неизвестного благодарно закрылись, и он, как показалось гордам, уснул.

А к вечеру неизвестный проснулся и, резко приподнявшись со своего места, огляделся вокруг. Видимо, он сразу все вспомнил, потому что золотые глаза потеплели, и он улыбнулся людям. Потом незнакомец поднялся на ноги. Он оказался одного роста с самым высоким гордом — им был Ранд. Видя, что незнакомец совершенно здоров, Сельв спросил:

— Кто ты?

Незнакомец не понял. И в свою очередь что-то спросил. На этот раз не поняли горды. Тогда он вынул небольшую острую палочку и, присев, нарисовал на полу зигзаг и показал сначала на рисунок, а потом на видневшиеся в окошке вершины. Потом быстро нарисовал рядом человечка и от него стрелку через зигзаг.

— Он хочет уйти за горы, — сказал Сельв. И кивнул незнакомцу.

...Ранд и незнакомец (Ранд про себя называл его Сэнг, что по-гордски значит «неизвестный») поднимались по круче на двух инхарах. Ранд бы мог и пешком преодолеть подъем, но незнакомцу это, конечно, не удалось бы. Все светлее и светлее становилось вокруг. Вот уже позади остались белые облака, и вдруг Ранд ошеломленно вскрикнул. Из-за пика показался ослепительно золотой круг, и вокруг стало так светло, как в тех снах, что иногда видели горды. Сэнг засмеялся и похлопал Ранда по плечу.

Ранд и Сэнг стояли на самом краю отвесной стены. Далеко внизу простиралась бескрайняя равнина. Сэнг вынул какую-то блестящую штуку и поднес к глазам. Лицо его засветилось радостью. Потом он протянул это Ранду и показал, как смотреть. Две трубки, наполненные прозрачным льдом,— так показалось Ранду. Ранд взглянул в трубки и вскрикнул: совсем близко, в нескольких полетах стрелы, стояла высокая серебряная скала, острая кверху, а у подножья ее стояли и ходили люди, одетые, как Сэнг. Тем временем Сэнг стал нажимать какие-то блестящие камешки на белой пластинке, укрепленной у него на руке. И вдруг Ранд увидел через волшебные трубки, как возле серебристой скалы люди забегали, и что-то оторвалось от земли и взмыло в воздух.

Ранд оторвался от волшебных трубок и увидел, что Сэнг напряженно вглядывается вверх. Ранд взглянул в ту же сторону и через несколько мгновений различил в небе черную точку. Точка все росла, росла. Ранд решил, что это орел, и отвернулся. А через несколько минут послышался странный гул, и Ранд с ужасом увидел, что прямо на них летит какая-то огромная птица. Ранд схватился за лук, но Сэнг остановил его руку. И в ту же минуту птица, сердито урча, села на гребень скалы, и из нее выскочили три человека, точно такие, как те, которых видел Ранд в волшебные трубки. Они подбежали к Сэнгу, по очереди обняли его, потом внимательно выслушали все, что оживленно рассказал им Сэнг. И все вчетвером подошли к Ранду, который было отошел, чтобы не мешать.

Сэнг вынул заостренную палочку и начертил на скале острый зазубренный угол. «Гора», — понял Ранд. Тем временем один из прилетевших быстро направился к птице, которая их привезла, и через минуту возвратился. А Сэнг указал на видневшуюся вдали вершину самой высокой горы страны гордов — Теронго и показал на свой рисунок. Потом он вынул из коробки, которую принес его товарищ, большое золотое яблоко. Яблоко было похоже на те, что горды видели в снах, только из чистого золота и куда крупнее. Сэнг протянул яблоко Ранду. И, снова присев на корточки, пририсовал на своем рисунке маленький кружок на самой вершине Теронго. Потом, чтобы было понятнее, показал сначала на золотое яблоко, потом на великую гору гордов.

«Он хочет, чтобы мы положили золотое яблоко на вершину Теронго», — понял Ранд и кивнул. Все радостно заулыбались. Сэнг поднял с земли волшебные трубки и протянул Ранду. Горд принял подарок, приложил руку к сердцу и отстегнул от пояса тяжелый кинжал в ножнах из рога инхара. Все незнакомцы по очереди прижали Ранда к груди, а Сэнг крепко сжал его руку, и все быстро влезли в птицу. Что-то заурчало, и вот уже только черная точка еле-еле видна далеко-далеко.

Весь день не сходил с места Ранд, не отрываясь от волшебных трубок. Он видел, как люди ходили вокруг серебряной скалы, что-то перенося, входили внутрь ее и снова выходили. А потом, когда начало темнеть, уже все вошли в скалу,

и за ними захлопнулась дверь. А когда на небо выбежали первые звезды, на вершине скалы загорелся красный огонек, и что-то ярко вспыхнуло у ее подножья. Через несколько минут до ушей Ранда донесся страшный грохот, как будто где-то невдалеке сорвалась невиданная лавина. Многократно повторилось эхо, и в небо рванулась яркая звезда. Ранд много раз видел, как стремительно чертят свой путь падучие звезды, но ни разу даже не слышал, чтобы звезды падали вверх...

А наутро, сколько ни вглядывался Ранд в волшебные трубки, не увидел он ни людей, ни серебряной скалы...

Обо всем этом рассказал Ранд, вернувшись домой, и старшие решили: раз чужеземцы просили отнести золотое яблоко на вершину Теронго, надо отнести. Никто еще не поднимался на такую страшную высоту — теперь надо подняться. Если обещано — нельзя не сделать, таков закон племени.

И когда подошел срок совершить подвиг мужества четырем юношам, чьи имена были Гаг, Ти, Арин и Тов, решили они подняться на неприступную вершину Теронго.

Как удалось им совершить этот великий подвиг — неизвестно. Но они совершили его. Золотое яблоко лежало на самом острие Теронго. С нетерпением ждали горды, что же будет дальше. И вот в час, когда в небо выходят звезды, на вершине Теронго вспыхнула золотая точка. Она расширилась, и вдруг из золотого кружка хлынул ослепительный поток света. И рассеялась тьма. И впервые в стране гордов наступил настоящий день. А потом золотое яблоко начало тускнеть, и беспокойство закралось в сердца людей, но на следующий вечер вновь вспыхнуло золотое яблоко. И снова настал день.

И поняли горды: золотое яблоко вбирает в себя свет того золотого круга, который наяву видели одни лишь Ранд, Гаг, Ти, Тов и Арин, а остальные — только во сне. Оно вбирает свет и потом отдает его стране гордов. А в это время за горами наступает ночь. Остывает золотое яблоко, и ночь наступает в стране гордов. А тем временем за горами вновь вспыхивает золотой круг, и вновь нагревается волшебное яблоко, копя свет. Поэтому в стране гордов день, когда за горами ночь. И ночь, когда там день...

Вот такую историю услышали Мурашка и Зучок во второе воскресенье. А на третье книжка рассказала ребятам о том, что случилось в Стране Голубого Снега:

— Далеко ли, близко ли — это смотря откуда лететь — лежит между высокими горами и синим морем Страна Голубого Снега. Не всегда она называлась так.

Много лет назад жители этой страны не знали, что такое зима. Круглый год ярко цвели здесь красивые цветы, зеленели деревья, купались в теплом море мальчишки и девчонки. Веселая была страна, да и как не быть веселой, когда круглый год лето.

А далеко-далеко на Севере жил и живет еще злой царь Холод. Каждую зиму выступает он в поход, чтобы завоевывать новые земли, обрывать листья с деревьев, замораживать реки и озера. Борется с царем Холодом жаркое Солнце. Труден и долог бой, но все равно побеждает Солнце. Каждой весной с позором бежит восвояси царь Холод, роняя по дороге слезы-сосульки. Все лето отлеживается он в ледяном замке у самого Северного полюса. И все лето ест лед, съедает целые горы снега, чтобы стать холоднее и к зиме снова броситься в схватку с Солнцем.

И вот снова наступила зима. И то ли царь Холод съел намного больше льда, чем обычно, то ли Солнце слишком жарко светило все лето и растратило силы, но царь Холод со своим войском на этот раз легко и быстро продвигался вперед. Первыми прокрадывались на новое место утренние Заморозки. Они убивали нежные ростки, срывали виноградные грозди с кустов, подбирались к порогам домов. За ними шагали Морозцы и Морозы. Они загоняли на дно водоемов рыбу, замораживая озера, зарисовывали стекла узорами так, что изнутри ничего не было видно, сковывали железными обручами грудь земли, чтобы не могла она вздохнуть. И уже вслед за Морозами, разбойно свистя, налетали Метели, таща карету, в которой на глыбе льда восседал сам царь Холод.

Все дальше на юг наступал Холод. Пошли уже совеем незнакомые места. Никогда раньше так далеко не забирался он.

Злобно хохотал царь Холод, грозя Солнцу куском льда, хватал и ломал слабые солнечные лучи и отбрасывал их в сторону. И вот однажды утром показались высокие горы. Холод приказал: «Вперед!».

И Метели, засвистав в два пальца, взлетели на самую высокую вершину. Взглянул царь Холод и увидел широкое синее море, а между ним и подножьем гор — зеленеющие поля, загорелых ребятишек, яркие цветы.

— Ого, здесь я еще не бывал, — скрипнул ледяными зубами Холод, — ну что ж, познакомимся.

Ринулись вниз Заморозки и Морозцы, Морозы и Метели. Затоптали цветы, оборвали листья, ворвались в дома людей, сковали землю, и она поседела от инея, сразу постарев. Царь Холод довольно хохотал, слушая донесения своих подданных. И вдруг неприятность: прибежал Морозец и пожаловался, что его выгнали из одного дома. Нахмурил ледяные брови Холод, но не успел ничего сказать, как прибежал второй Морозец, за ним третий, четвертый. И все с одним известием — люди гонят их из домов.

Царь Холод взбесился и бросился в долину. Над всеми домами курились легкие столбики дыма. Холод подлетел, понюхал дым — чихнул и разозлился еще больше. Сунулся было в двери — оттуда жарко пахнуло теплом, и Холод с сожженной наполовину бородой отскочил назад.

— Ничего, все равно доберусь до вас! — бушевал Холод. — Растопчу, заморожу, заледеню!

Наступила ночь. Все крепко спали. И вот в полночь Ронике, кроватка которой стояла у самого окошка, сквозь сон почудилось, будто что-то звякнуло. Роника открыла глаза и увидела, что одно из стекол лопнуло, а царь Холод, тяжело пыхтя, пытается просунуть в щель ледяные пальцы, чтобы выломать стекло совсем.

Ронике было шесть лет, и она была храбрая девочка. Она вскочила с постели и, выхватив из печи горящую головешку, сунула ее прямо в нос царю Холоду. Холод завизжал и отпрыгнул. А Роника накинула шубейку и тихонько, чтобы, не разбудить маму с папой, открыла дверь и выбежала на улицу. Царь Холод сидел на земле и прикладывал к обожженному носу кусок льда.

— Морозы, заморозить ее! — заверещал Холод. Морозы бросились к Ронике, но она только засмеялась:

— Да ну вас!

Морозы потолкались вокруг Роники, но, быстро поняв, что сквозь ее шубку не пробиться, стали совещаться.

А Роника взглянула на небо и увидела, что звезды дрожат от холода — у них ведь нет шубок.

— Звезды, вам очень холодно? — спросила Роника.

— Да... да... да... — тихо прозвенели звезды.

Ронике стало их жалко-жалко, и она посоветовала:

— А вы попрыгайте на месте! Вот так.

Звезды удивились.

— Ну да, прыгайте! — повторила Роника и показала, как это надо делать...

Одна звезда, потом другая — сначала робко, потом все смелее запрыгали на месте. И вот весь небосвод замерцал.

В воздухе послышался легкий серебряный звон — это звезды смеялись. Им становилось все теплее, и наконец они так разогрелись, что с кончиков их лучей стали осыпаться голубоватые искорки.

— Ой, как красиво! — вскрикнула Роника. — Еще, звезды, еще!

И звезды радостно танцевали по всему небу, и все больше голубых искорок сыпалось с их лучей. Искорки, медленно кружась, опускались на землю. И Роника и не заметила, как искорки укрыли всю землю толстым пушистым ковром. А звезды все танцевали, звеня.

Если вы выйдете в зимнюю морозную ночь из дома, вы обязательно услышите этот тихий серебряный звон и увидите, как в лунном свете кружатся звездные искорки, опускаясь на землю голубыми снежинками.

Роника смеялась и радовалась, набрав в ладошку горсточку искорок, но тут проснулась мама и велела идти спать. А земля, укрытая снежно-голубым одеялом, понемножку отогрелась, ожили в ней корни цветов и трав... Наступил день.

Царь Холод, у которого, нос разболелся еще больше, разозлился окончательно.

— Убрать снег! Заморозить землю!

И Метели, схватив метелки, принялись разметать снег, добираясь до земли. Но тут налетел молодой южный ветер. Он толкнул одну тучу, другую — и те, обрадовавшись, принялись кувыркаться через голову, и с их спин посыпались на землю звездные искорки, которые ночью не успели упасть на землю и присели отдохнуть на тучи. И опять укрылась земля теплым одеялом. А ночью снова танцевали, греясь, звезды и сыпали на землю голубые снежинки. Так дни сменяли ночи, а ночи дни. Царь Холод свирепел все больше, но поделать ничего не мог.

И вот однажды утром из-за гор выкатилось румяное, набравшееся свежих сил Солнце и звонко щелкнуло царя по лбу горячим золотым пальцем:

— Катись, сосулька, восвояси!

Царь Холод вскочил, схватился за луч и отдернул руку, обжегшись. Это были уже не те лучи, что совсем недавно он легко ломал. А Солнце засмеялось и снова крикнуло:

— Ну, живо!

И понял царь Холод, что снова проиграл он бой с Солнцем, и побежал через горы и поля к себе на полюс, в ледяную пещеру, роняя по дороге слезы-сосульки... А Солнце растопило голубой звездный ковер, и ушли снежинки в землю, чтобы напоить корни деревьев и трав.

И в Стране Голубого Снега — теперь она стала называться так — снова наступило лето...

— Слушай, сколько же всякого повидал Синий Ветер! — с завистью сказал Мурашка, когда книжка умолкла.

Зучок промолчал, только вздохнул. А Мурашка, захлопнув книжку, с горечью добавил:

— А тут хоть какое бы самое завалящее путешествие совершить — и не думай!

— Ну, на воздушном шаре-то летали, — рассудительно заметил Зучок.

— Э, когда это было! — отмахнулся Мурашка.

Ни Зучок, ни Мурашка и предположить не могли, что одного из них ожидают в самом близком времени такие невероятные приключения, что и Синий Ветер мог бы позавидовать. Но, конечно, не знали они об этом, и знать не могли, и поэтому, досадливо поморщившись, разошлись по домам, чтоб снова прийти сюда, в дупло старого дуба, ровно через неделю.

Наступил понедельник, потом вторник. В общем, неделя началась, как обычно, и, как обычно в последнее время, тянулась она долго — ведь от воскресенья до воскресенья целых шесть дней! И все-таки шесть дней это не шесть лет, так что вытерпеть можно. Так рассуждал Зучок. А Мурашка злился на тех, кто выдумал такую длинную неделю — ну, чего бы ей длиться не семь, а, скажем, три или еще лучше — два дня! Ни о чем другом Мурашка уже и думать не мог, и вот во вторник на третьем уроке учитель, математики Жужелица вкатил Мурашке двойку. За что? А за что в любой школе ставят двойки? Ну, конечно, за невыученный урок...

По дороге домой Зучок долго молчал. Мурашке разговаривать охоты тоже не было: первая в жизни двойка — радости мало... Наконец Зучок, не глядя на товарища, сказал:

— Если ты еще одну двойку схватишь — пропало воскресенье.

— Что? — не понял Мурашка.

— А то, что заставят тебя и в воскресенье уроки готовить, — сказал Зучок и добавил: — И правильно заставят.

— Мурашка промолчал — что спорить? Зучок прав...

В этот вечер в Муравейнике на Мурашку надивиться не могли. И не только в этот, но и в следующий. Еще вчера он едва в книжку заглянет, как тут же объявит:

— Все. Выучил.

Теперь Мурашка просиживал над учебниками допоздна. И в первый вечер, и во второй, и в третий... И что из этого вышло? В среду Мурашка получил две пятерки, а в четверг учитель математики Жужелица не только поставил ему большую пятерку, но еще и долго хвалил. Но что самое удивительное: на этот раз Мурашка даже не заметил, как такая длиннющая неделя пролетела — будто и в самом деле в ней не семь, а всего два дня!

Не меньше Мурашки был доволен и Зучок. Он так и сказал:

— Ты молодец, Мурашка. — И добавил: — Давай сегодня попросим книжку рассказать две сказки...

Солнце едва поднялось над деревьями, как Зучок и Мурашка были уже в дупле старого дуба. Еще с вечера они сговорились прийти пораньше, чтоб книжка смогла, если согласится, рассказать две сказки — а на это ведь нужно немало времени. Зучок рассказал книжке, как прошла неделя, похвалил Мурашку и только тогда попросил:

— Может быть, ты расскажешь нам сегодня две сказки? Листья зашелестели, и в их шорохе мальчишкам послышалось:

— Хорошшшшо... Далеко на севере, среди вековых лесов, лежало огромное, заросшее камышами болото. Посреди болота на мшистых кочках кособочилась сложенная из кривых осиновых бревен избушка. Паутиной затянуло ее слепые окошки, серыми грибами поросла прогнившая крыша, а полуразвалившееся крыльцо утонуло в высоком мху. Кто сложил избушку — неизвестно. И когда сложили ее — тоже не знает никто. Может быть, построили ее люди, когда еще не было здесь болота. А когда обступили топи дом, бросили его хозяева и переселились в другое место. Непроходимая трясина, заросшая сверху зеленой ряской, предательские провалы, прикрытые гниющими камышами и осокой, преграждали дорогу к болотной избушке. Даже птицы сюда не летали.

Давно ли, недавно ли — поселилась в брошенной избе зеленая тоска. Она гнездилась в темных сырых углах, под лавкой со сломанной ножкой, в щелях гнилых половиц. Время от времени выползала она из своего логова и расползалась по белу свету. Тихо подбирается тоска к человеку, сковывает его, проникает к самому сердцу — и тогда люди говорят: «Что-то скверно на душе...». Тонким зеленоватым туманом застилает тоска глаза человеку — и меркнет все вокруг, и даже яркое солнце тускнеет. И все валится из рук, и работать не хочется, и свет не мил. А тоска все крепче, все плотнее облепляет сердце, застилает глаза. И только вдоволь натешившись, уползает на сырое болото в сырую избу — отдыхать да новых сил набираться. Много на земле таких болот, где в дуплах старых деревьев, в прогнивших пнях да под кучами тины и грязи гнездится тоска.

Много разных дел на земле у людей. Одни шьют сапоги и строят ракеты, другие роют шахты и плавают по бурным морям, третьи пашут землю и сажают леса. А вот в краю Голубых Озер жили люди, которые называли себя болотными следопытами. Следопыты ловили в озерах рыбу, охотились в лесу и по очереди уходили на поиски гнилых болот, где свила себе гнездо тоска. За разведчиком приходили другие следопыты. Люди выкорчевывали гнилые пни, крошили в пыль старые дуплистые деревья, прорывали каналы, осушая болото. И вскоре на этом месте начинал тянуться кверху молодой соснячок. Еще одним радостно чистым местом становилось на земле больше.

Дошла очередь и до гнилого болота, где стояла брошенная избушка. Следопыт Знак добрался до края топи, раскинувшейся насколько глаз хватал. Ему бы вернуться назад за подмогой, но решил он сам разведать болото. Щупая перед собой дорогу длинным шестом, он легко перепрыгивал с кочки на кочку. Обходя трясины, пробирался Знак к центру болота. И вот через просветы в камышовой стене увидел гнилую избушку. Заглянул следопыт в окошко, увидел в углах зеленоватую тень и понял, что напал на гнездо. А тоска, тихо и злобно шипя, ждала, когда войдет в ее логово человек, чтоб обволочь его глаза и сердце и заставить бежать. На Знак грохнул кулаком по гнилой крыше, нажал плечом на стенку, и покатились бревна, крошась в гнилую щепу. Хлынуло в избу горячее солнце, обожгло и согнало зеленую тень. И ссохлась тоска в тонкую серую пленку. Налетел ветерок, дунул — ив пыль разлетелась серая пленка. Разбросал Знак всю избенку по бревнышку, проверяя, не притаилась ли где-нибудь тоска, и только тогда собрался домой — за братьями и товарищами. Дело ведь было только начато — надо было еще осушить болото, чтоб никогда больше не нашла себе здесь логова зелень-тоска.

Прыгал с кочки на кочку Знак, уже виден был край болота, как вдруг ушла опора из-под ноги, и по пояс' провалился в болото следопыт. Будто что-то намертво вцепилось в его ноги, плотными обручами сжав тело. Мгновение — и по плечи ушел он в трясину. Уже у самого подбородка липко хлюпает грязь. Еще минута — и скроется он с головой. Последнее, что увидел Знак,— два куличка, подпрыгивая на месте, с жалостью, как ему показалось, поглядывали на него. И в то же мгновение он, едва успев набрать воздуху, ушел в липкую трясину с головой.

«Ну, все,— промелькнула мысль,— воздуху хватит на минуту, не больше...»

А трясина затягивала человека все глубже и глубже, наваливаясь на него всей своей липкой тушей. И в тот миг, когда Знаку показалось, что в легких уже не осталось воздуха, он почувствовал, как ноги его будто провалились в пустоту, а сам он повис, удерживаемый трясиной за плечи. Нечеловеческим усилием рванулся Знак, и с недовольным чавканьем трясина выпустила его. Когда Знак очнулся — он потерял сознание, опьянев от ворвавшегося в грудь воздуха,— трудно было сказать, сколько прошло времени. Знак пощупал вокруг себя руками — он лежал на груде гнилых водорослей, перемешанных с илом. Было совершенно темно, и даже острые глаза следопыта ничего не различали. Но Знак и не думал отчаиваться — он уже понял, что под трясиной проходит какой-то туннель, в трещину которого он провалился. А из туннеля обязательно должен быть выход. Знак распластался на мокром полу и замер, сдерживая дыхание. И вот легкий, едва ощутимый сквозняк показал: выход там. Знак вскочил и осторожно зашагал, тыча в темноту подобранной палкой.

Выход нашелся неожиданно — он был за крутым поворотом, и Знак, повернув, словно наткнулся на стену света. Когда глаза привыкли, Знак увидел, что вокруг не так уж светло — будто низко-низко нависли серые тучи, скрывая солнце. Прямо впереди сквозь чахлый кустарник и редкий сосняк виднелась высокая черная башня, уходившая вершиной в низкие тучи.

Знак обошел башню. В черной ее стене не было видно ни малейшей щелки. Он уже было решил идти дальше, когда за его спиной раздался скрипучий голос.

Знак обернулся. Перед ним стоял скрюченный старик с позеленевшей от старости бородой.

— Кто ты? — повторил старик, глядя из-под мрачно сдвинутых бровей.

— Как кто? Человек! — весело ответил Знак.

— Вижу, что человек. Что нужно тебе здесь?

— Да ничего, — беззаботно отвечал следопыт. Что-то с первого взгляда не понравилось ему в старике, но виду он не показывал. — Провалился в какую-то дырку. Потому и здесь. Как выбраться, не знаю.

— Выбраться? — в зеленоватой бороде старика прозмеилась кривая усмешка. — Это не просто. Никто не выбирался отсюда даром.

— А чем платить нужно? Денег я не захватил, — прикинулся простачком Знак,

— Денег мне не надо, — проскрипел старик и нажал на стене башни незаметную кнопку; распахнулась дверь. — Входи.

Знак шагал за хозяином. Крутая лестница вильнула вниз — и Знак остановился у огромной ямы, почти до краев заполненной... золотом. Было отчего удивиться. Но следопыт удивился еще больше, увидев, что вокруг ямы снуют крошечные человечки — меньше пальца. Они исчезали в щелках стены и возвращались, неся золотые крупинки. Бросив золотнику в яму, снова исчезали в норках, чтобы через минуту возвратиться с новой крупинкой.

Маленькие рабочие замешкались было, увидя вошедших, но грозный окрик старика заставил их забегать еще быстрее.

— Зачем мне твои деньги? — снова проскрипел старик. — Здесь столько золота, что можно купить весь мир. И с каждой минутой его становится больше. Пройдет год-два, и золотом наполнится вся башня до самого верха. Другое мне от тебя нужно. Выполнишь — выйдешь отсюда. Не выполнишь — пожалеешь, — старик мрачно сверкнул глазами.

Знак почувствовал — что-то скребется о его сапог. Скосив глаза, он увидел, что один из маленьких человечков спрятался за каблуком его сапога и подает какие-то знаки. Следопыт поморщился, проговорив: «Пятку, кажется, натер», и нагнулся, будто поправить сапог. Он незаметно подхватил гнома в ладонь и так же незаметно сунул его в карман.

— Ну, нагляделся? — прервал молчание старик. — Пойдем.

Когда они вышли из башни, старик сказал Знаку:

— Обожди меня здесь, — и, отойдя на два шага, будто провалился сквозь землю.

Знак осторожно вытащил из кармана человечка и увидел, что ноги его скованы тонкой стальной цепочкой. «Э, да тут совсем нечисто», — подумал следопыт и спросил:

— Ну, кто ты?

— Я раб, — прозвенел человечек. — Мы все тут рабы старого Мортига. Берегись его.

И человечек, торопясь, стал рассказывать:

— Их было семеро. Они были очень богатые. Семьдесят лет назад они задумали страшный план: захотели, чтобы все люди земли стали их рабами. Мортиги согнали тысячи рабочих в непроходимые леса и заставили их выкопать огромную яму. Потом яму накрыли толстым стеклом и сверху сделали болото. А рабочих всех убили змеиными зубами. У них есть самострелы, которые стреляют змеиными зубами... Потом обманом изловили всех окрестных гномов, заковали их в цепи и заставили добывать золото, — торопливо рассказывал человечек, сидя на ладони следопыта. — Золото им было очень нужно потому, что они думали, будто за золото можно купить в мире все. Под болотом они скрылись от людей и здесь стали запасаться змеиными зубами, чтобы однажды засыпать ими все страны, которые не захотят им покориться. Убить всех непокорных, а остальных сделать рабами...

Шли годы, и один за другим Мортиги умерли, не успев исполнить свой план. Один укололся о змеиный зуб, когда заряжал самострел. Двое убили друг друга, споря, кто станет главным, когда мир будет завоеван. Остальных троих прикончил самый старый Мортиг — тот, которого ты видел. Боялся, что они убьют его. А цель уже близка. Тысячи самострелов направлены во все стороны. Нужно только нажать кнопку — раздвинется стеклянная крыша, и всю землю засыплют страшные ядовитые стрелы. Мортиг знает, что ему недолго жить — ему уже сто лет. И он хочет утащить с собой в могилу всю землю. Бойся его, он не выпустит тебя живым. Он знает, что ты приведешь сюда других людей, и тогда его план рухнет.