Танец мотылька

Глава 24. По острию

– Как я могла тебя забыть? – шепчу, но хочу кричать. – Это невозможно…

На миг мужчина замирает и выравнивается. Теплые руки опускаются на талию и подталкивают меня к столу.

– Ты вспомнишь. А если нет – полюбишь снова. Я все сделаю для этого.

– Ма-а-арк, – прижимаю лоб к его губам, чувствую поясницей холод дубовой столешницы. «Муж» обнимает меня и выжимает горячий воздух изо рта.

Горю и не могу остыть.

– Не выгоняй меня больше, не отталкивай. Я же сгину, – говорит он надорвано. Целует волосы, словно хочет перебрать их по пряди, по волосинке.

Смеюсь.

– Ты же, как лизун. Разве тебя прогонишь?

Марк останавливается и хмурит брови.

– Липкий, что ли?

– Прилип намертво, – киваю и шепчу в губы, проводя языком по их изогнутому контуру. Чувствую, как «муж» дрожит и как сдерживает свое нетерпение.

– Вика-а, за что нам такие испытания?

Вопрос в воздух, но такой искренний, что меня бросает в дрожь еще больше.

Гляжу на стол через плечо, вцепляясь в руки Марка. Он понимает.

Отставляет бокалы и вино на тумбочку и подсаживает меня на стол. Штамп в паспорте и невероятная тяга – делают свое дело. Только где-то глубоко под ребрами стонет прошлая жизнь: бьется о решетку настоящего и крошит ненавистные и ненужные крылья.

Вольный ухмыляется. Его взгляд скользит по щели распахнувшегося халата, и мне на миг кажется, что он удивлен. Словно видит впервые мое тело. Будто это не я потеряла память, а Марк. Ступает ближе и осторожно раздвигает мне ноги. По плечам скользит мягкий шелк, лаская и изводя мурашками. Он расплывается красной рекой по столешнице.

Хриплю имя мужчины, когда настойчивые пальцы бегут по внутренней стороне берда и замирают на кружеве белья.

– Моя – только моя. Слышишь?

– Да-а-а, – выдыхаю, и подтягиваю к себе, чувствуя его возбуждение. Стягиваю через голову несносную футболку Марка, что мешает прикоснуться к нему. Провожу ладонями по туго стянутым бинтам. Мужчина шипит сквозь зубы, но не от боли, а от удовольствия. Целую его в острый подбородок и ловлю губами не то вздох, не то всхлип. Подеваю резинку боксеров, намереваясь раздеть полностью, но Вольный отстраняется и снимает их сам. На миг понимаю, как холодно без его теплых объятий и как бессмысленна наша история. Мы – чужие. Но нераздельные.

«Муж» осторожно проникает, прижимая мои ноги к своим бедрам, заставляя сомкнуть стопы за его спиной. Чувствую крепкие пальцы на ягодицах. Впиваюсь ногтями в упругий пояс. Холод и пламя сплетаются в невероятную субстанцию. Перед глазами плывет водоворот эмоций: кончики черных волос, как ниточки, связавшие вечность; синие, будто сапфиры, глаза, которые зачаровывают; жаркое дыхание, что влетает в легкие и распускает бутон наслаждения.

Скрипит столешница от наших встречных движений. Вдох-выдох в такт. Шаг вперед. Еще вперед. Еще и еще. Поцелуи все короче, дыхание все гуще и тяжелей. Губы не смыкаются – хочется пить его страсть и плавиться от касаний.

Движения ускоряются. Ладони терзают спину, дергая лопатки, словно надавливая на нужные точки, чтобы раскрыть крылья. Марк притягивает меня к себе так сильно, что не хватает воздуха. Выгибаюсь назад, приоткрывая шею. Волосы падают на одну сторону и «муж» впивается поцелуем в жилку под подбородком. Тянет ниточку прикосновений вверх, спутывая ее в волосах, и снова перебирается ниже – на плечо. Прикусывает ключицу.

Обе ладони Марка шарят по телу и замирают, прожигая спину. Он держит и не позволяет упасть.

Вдох-выдох. Шаги только вперед. Бег навстречу. К нему. Ненасытному и чужому. А может моему?

Марк витиевато ругается, и перехватывает руками бедра, почти до острой боли. Я понимаю, что он уже не может терпеть. И расслабляюсь.

– Не сдерживайся, – шепчу сипло.

Рывки становятся жестче, неистовей. Кожа покрывается скользкой влагой, под пальцами плывет натуральная магма. Здесь и сейчас – только его вдох и мой выдох.

Марк хрипит и вымученно выгибается назад. Бедра прижимает к себе так сильно, что, кажется, я срастаюсь с ним. Слышу крик. Свой. Он глушит все страхи, забирает боль. Волна экстаза затапливает, будто цунами, сметая все на своем пути – страх, обиды, гнев… Как львица царапаю его гладкую кожу. Непроизвольно. Дико. Волна достигает своего пика и, пульсируя искрами, слепит глаза.

И старый мир трескается. В щели забивается новый цвет, и на сером полотне жизни смешиваются невообразимые яркие оттенки счастья, пряча настоящее. Больше нет ничего – кроме этого кровавого заката, запаха Марка и веры, что все будет хорошо.