Тайна болотных демонов

Талисман (дар первый)

История эта началась в городе М. (просьба не разгадывать его как «Москву»: небольшой областной городок, от столицы нашей весьма и весьма неблизко). — Началась там, а продолжилась Бог знает где, — да и вообще все, что произошло с человеком, рассказывавшим мне ее, выглядит настолько странно, что я не решаюсь высказывать какие-либо суждения о правдоподобии — неправдоподобии нижеизложенного. — То есть, говоря попросту, умываю руки и пересказываю то, что услышал. И как запомнил.

Надеюсь, понятно, почему я — в какой уж раз на недолгий срок — взялся за перо. В мою коллекцию жертв нечистых сил добавилось еще одно приобретение. Оно называется Володей и, наверное, является самым экзотическнм из числа всех моих приобретений. — Впрочем, я, конечно, сочувствую всем, внесшим вклад в мою коллекцию… Но Володе — особенно. Происшествия, о которых поведали мне другие, были тоже невероятны, но в меру. В наше время, как все мы понимаем, многое можно допустить: и реального, и потустороннего, н даже такого, что раньше приходило человеку на ум только при белой горячке. Но даже при таких допусках, Володя (пусть он и приукрасил свой рассказ) претерпел от демонов чересчур уж с избытком. — Слушая его, я (человек ко многому привычный и подготовленный), все же частенько испытывал сомнения: а так ли уж нормален мой собеседник?..

Володя, конечно, догадывался о моих сомнениях. И потому в обыденной жизни (он прожил у меня неделю, — благо семья моя как раз была в отъезде) старался вести себя очень разумно и благонамеренно. И, надо сказать, у него это неплохо получалось. — Днем он, пожалуй, вообще мог бы показаться идеалом гостя: места много не занимал, не мешал работать, делил со мною мелкие хозяйственные заботы, хорошо заваривал чай и жарил из теста, покупаемого о кулинарии, прекрасные пышки. — Мы ели их с чаем и мирно болтали о всяких пустяках, в основном — о поэзии (не могу не отметить странного факта: все люди, вносившие вклад в мою коллекцию, обладали редкой в наше просвещенное время способностью — любить стихи. Жаль, что мне все некогда серьезно заняться вопросом о связи таинственных историй с любителями стихов. — То ли эта связь обязательна и законна, то ли я ошибаюсь, и невероятные вещи могут происходить с кем попало; не знаю, не знаю… — Но, если я и ошибаюсь, у меня есть прскрасное утешение: вместе со мною ошибается вся моя коллекция).

Итак, днями Володя казался идеальным гостем, жарил пышки и беседовал со мной о чем попало. А вот по ночам он, к сожалению, доставлял мне немалые неудобства: часто ворочался, — шумно, тяжело, то дело вскрикивал или бормотал что-то невразумительное: монотонным, глухим голосом.

Собственно, историю нашу отсюда и следует начинать. — Володя мешал мне своими вскриками и ворочаньями, а засыпаю я и без того плохо; вы можете представить, как я намучился. На второе утро я осторожно поинтересовался, не снилось ли моему гостю что-нибудь очень неприятное: ибо кричал он так. что мне неоднократно хотелось подойти к нему и разбудить (я чуть было не проговорился «задушить»: можете представить мои ночные страдания, если я, человек довольно кроткий, лелеял в ночи такую мысль!). — Володя, выслушав меня, нахмурился, словно бы вспоминая что-то, а потом, безнадежно покачан головой (так, видимо, и не вспомнил, чего хотел), объявил:

— Нет… уже не помню.

— Чего?

— Не помню сна, говорю. — Знаете, в последнее время забываю иногда самые простые вещи. Или, наоборот, что-то невероятное вспоминается.

— Это как?..

— Трудно объяснить. Да, пожалуй, вообще не объяснишь. Но лучше б ничего не вспоминалось… и не снилось… — Это точно знаю. Лучше б вы меня разбудили…

Я не стал настаивать на разъяснениях. У Володи было такое серое, такое безнадежное лицо, когда он говорил, что я забыл даже о своих неприятностях и пожалел его. — Мало ли что, вправду, привиделось человеку… — За мою жалость он немедленно (я имею в виду — этой же ночью) отплатил мне черной неблагодарностью. On ворочался и вскрикивал вдвое больше, чем за предыдущие две ночи. И вскрики его переходили в столь жуткие звуки, что я из какого-то мистического страха не решался подойти и разбудить его. Хотя и понимал, что так было бы лучше и для него, и для меня.

Заснуть этой ночью мне так и не удалось. Хотя — ближе к утру — очень хотелось. В результате на утро я был как бы несколько одеревенелый. В таком состоянии человек двигается, как заведенный, глядят на предметы, не очень понимая их предназначение, и упорно обдумывает самые ненужные проблемы. — Это все имеет мало отношения к нашей истории; но вспомнить все же забавно. — Как знать, может, когда-либо попадется эта страница на глаза родственной душе… — Сообщаю для таковой, что часам к пяти утра почему-то прицепилось ко мне слово «крокодил», и минут десять я твердил его про себя, пока, наконец, не забыл, что это такое. — Я убил еще несколько часов, роясь в своей памяти и отыскивая там уголок, который сохранил бы сведения о предмете «крокодил» и дал бы мне возможность обрести покой… — Увы!.. Не было такого уголка, и от мыслей о крокодиле освободил меня проснувшийся Володя.

Он открыл глаза и некоторое время бессмысленно глядел куда-то в пустоту веред собой; потом, словно бы что-то вспомнив, нахмурился и цепким, внимательным взглядом зверя оглядел комнату. Увидел меня. Взгляд его окончательно прояснел. Володя рывком поднялся и сел на кровати.

— Вы уже встали… — не то спросил, не то отметил он факт. — С добрым утром.

— Ага.

— А вид у вас такой, как будто вы еще и не ложились.

— Верно. Я работал, — сказал я со всей любезностью, на какую только был способен.

— Так вы действительно не ложились? Не спали?..

— Нет.

— Счастливый вы человек, — сказал Володя с такой искренностью, что у меня от неожиданности сон как будто сдуло.

— Странные у вас понятия о счастье… — только и смог я заметить.

— У меня? Почему?.. — Aх, да… — спохватился он и виновато посмотрел на меня, — простите, пожалуйста. — Конечно же. странные. Но, поверьте мне, я позавидовал вам совершенно искренне. Мне очень часто снится такое, что я предпочел бы мучиться бессонницей… Не улыбайтесь, пожалуйста. Вы просто не понимаете, о чем а говорю.

— Да что ж вам снится?..

— Это даже не снится, а скорее… вспоминается, что ли. Если можно так сказать. — Я ведь, кажется, уже пожаловался вам, что вспоминаю иногда нечто невообразимое?

— Вроде бы да.

— Ну вот. — Понимаете? — Такое, чего нормальный человек просто не поймет. Такое, чего не может быть… не должно быть.

— Ну, ладно. Что ж вам сегодня снилось?

— С вашего позволения (Володя поднял голову и посмотрел мне в глаза чистым, ясным взором), — сегодня мне снилась бородатая жаба. — Представляете?..

— Представляю.

— Вряд ли. Это трудно представить, это надо видеть. — Можете мне поверить, это страшно.

(Я попытался представить себе бородатую жабу и молчи согласился с Володей. — Действительно, неприятная должна быть штука. Похуже крокодила, будь он проклят!..)

— Верю. И часто вам снится такое?

— Ох, — вздохнул Володя, — и что мне только не снится!..

— Печальные же ночи вы проводите…

— Ну да, я и говорю. — Лучше уж бессонница…

— Может быть. А с чего это они вам снятся?..

— Да ну их, в самом деле, — нахмурился Володя и махнул рукой. — Оставим эту тему.

— Как хотите. Хотя — любопытные зверушки…

— Да уж, куда любопытней. Говорят, это единственные твари, которым не страшны василиски.

(«Эге-гей..» — медленно подумал я).

— А кто это… говорит?..

— Предания говорят. Точнее — те обрывки, которые остались от древних преданий… А может, это просто сказки… Вы ничего подобного не слышали? …

— Никогда.

— Ну, я тоже мало знаю, — ободряющим голосом (словно бы утешая меня) сказал Володя.

— Чего?

— Предания. Ну вот, к примеру, те же самые жабы. Сказано, что вывел их в древние времена Иг-Наур-Изгнанник. предпоследний Царь Наур-ога. Коротая время в тюрьме. — Правда, я забыл, что из этого вышло…

…Странно, но слушая бормотание моего гостя, я ощутил, что слова его будят во мне нечто знакомое… — Не слова, нет, но словно бы какое-то дуновение донеслось до меня, легкий запах чего-то тревожного, незнаемого… но тем не менее как-то знакомого…

Словно бы в комнате присутствовала какая-то иная сила… Я закрыл глаза, пытаясь четче уловить eе… Нет. — Но знаю…

— Откуда вы это взяли?..

— А вот это мне и самому любопытно. — Голос Володи был тепень бодрым и уверенным, он, видимо, окончательно проснулся. Следы ночной усталости постепенно сходили с его лица. — Может быть, сам придумал. Так сказать, «прибредил». Затрудняюсь объяснить. А может, и не «прибредил». — В конце концов, — не знаю, — согласитесь вы или нет, — жизнь настолько странная, что может быть все, что угодно. Я, по крайней мере, ничему уже не удивляюсь Я, дорогой Костя, не удивлюсь, если одна из этих жаб появится, например, здесь…

— Лучше бы не надо…

— Конечно, лучше не надо. Да она и не появится, не бойтесь (Володя весело улыбнулся). — Я только сказал, что не удивился бы этому. Со мной всякое бывало, и удивляться больше нечему.

— И жабы бывали?..

— Да что вы все о жабах. Со мной случались совершенно непостижимые вещи. Мне доводилось читать книги на неизвестных языках. Mнe случалось беседовать по отключенному телефону… Совсем недавно мне — в Москве — выдали на табачный талон одиннадцать пачек сигарет! — Представляете?.. — Впрочем, это единственное чудо, так сказать, «в мою пользу». — В основном бывает, как можно догадаться, наоборот. — И невероятно, и бесполезно. — Дождь наутро пролился кровавый. Плавал в воздухе столп огневой. Перед дверью орел величавый пал, растерзанный черной совой… Вот, в таком роде — сколько угодно. — Кстати, о сове. И это было. — Однажды взялся часы с кукушкой ремонтировать; только приступил к ним, — из кукушечьей дверцы сова выпорхнула. Живая!.. — Как она там помещалась?.. — Эх-х, — Володя отчаянно махнул рукой, — да что говорить!.. Немало странного я бы вам рассказал, если б не боялся, что вы меня за сумасшедшего примете.

— Не бойтесь…

— Что, — уже?..

— Кгм. Я не об этом… Я хочу сказать, что мне случалось уже слушать загадочиые истории. Так что меня трудно удивить.

— Да?.. — Ну что ж. Тем лучше Я тоже хотел бы рассказать вам некую историю. — Боюсь, таких вы еще не слышали…

Случилось это все, когда я жил в М-е. Неплохой городок, маленький, более или менее уютный. Мне там нравилось. Не останься у меня о нем такая странная память, я, возможно, и пребывал бы там… Но ладно. — Жил я на квартире, у одной старушки, весьма недорого. Старушка — милейший осколок старого мира; тогда еще рубль не был властителем ихних дум. Потому — шкуру она с меня не драла; да и что с меня драть? — Платил, чем мог, по хозяйству управлялся, где надо, я по вечерам сообщал бабушке, что в стране произошло. — Очень любознательная старушки была, и все удивлялась, до чего непонятно где-то люди живут.

Так мы жили, наверное, месяца три. И ничего с нами не случалось. Вот только что денег вечно не было. Ну, да я привык. С самого детства к этому готовился. — Однако, иногда все ж тяжело было. — Знаете, — перебил себя Володя, — у меня была знакомая, так она говорила очень умную вещь про деньги: «Денег либо нет, либо совсем нет». — Понимаете?.. — Когда просто нет, это обычная вещь. Но бывает, что и совсем нет. — И тогда следует украсть где-нибудь пистолет и поступить в рэкетиры. — Самая доходная профессия. Если ты, конечно, не государственный деятель…

— Послушайте, — остановил я Володю, — вы хотели что-то рассказать, а взамен философствуете о чужих деньгах…

— Нет, это все к теме. Терпение. — Работал я, значит, в те времена фотографом. Неплохая работка. Но только однажды предложили мне похороны снимать. — Представляете?.. — Я ведь покойников до смерти не люблю. Ментальность такая. — Помните, как Бунин покойников боялся?..

— Не то чтобы помню, но читать приходилось…

— Вот. И я боюсь. С того и началась эта дурацкая история. — Денег у меня тогда, как нарочно, «совсем не было», и пришлось-таки согласиться…

Ну что ж, пошел. Сделал там все, что требовалось. Хотя состояние мое, как можно понять, было весьма плачевное. Да и погода отвратительная: грязь, лужи. За день до того дождь прошел, с невероятным градом. — Два раза в жизни такое видел. Итак, все было мерзко. — Почти ничего не соображал, только работал да честил себя самыми разнообразными ругательствами Но, слава богу, все кончилось, зарыли, даже денег дали — сверх положенного, — и вернулся я домой.

Все мне в этот вечер было немило. Делать ничего не хотелось, думать ни о чем не хотелось, потому что все думы обязательно возвращалась к этим похоронам. Бедная старушка, несколько раз попытавшись заговорить со мной (я отвечал исключительно невпопад), в конце концов решила, что я заболел, и отступилась от меня. Она старалась не шуметь, не мелькать перед глазами; ушла в свою комнату и тихонько пробыла там весь вечер. Карты раскидывала. — Я, выходя по нужде, заметил.

И спал я отвратительно. — Кстати сказать, кошмары мои с той ночи и начались. — Не то, чтоб мне никогда до того не снились кошмары; нет. — Но такое, чтобы почти каждую ночь, — это тогда началось. — А снилось мне, что я работаю на кладбище сторожем; скорее, не сторожем, а наблюдателем. — Вроде бы я должен следить, чтоб никто из подопечных не выбрался наружу. Но вот какой-то кооператив, при Академии наук (представляете?..) — тайно со мной договорился, что если замечу, как кто-то выбрался, — должен его сфотографировать. — Вроде бы у них один кооператив тарелками заведует, а другой решили под покойников отдать. — Мне. помню, даже во сне показалось это глупым… Но зачем было спорить с учеными людьми?.. — Тем более, они мне обещали премию за каждого сфотографированного. — Странная штука, — сон!.. — перебил себя Володя. — Чем-то похоже на сумасшествие: ради нелепой идеи весь мир искажается так, чтобы ей соответствовать… — Что вы думаете?.. — Оказалось, что мой аппарат мог сам снимать всю охраняемую местность… — Автоматически. — Я-то и во сне боялся покойников… Потому, помню, обрадовался: думал, я буду прятаться, а аппарат тем временем — снимать… Но тут началась вторая серия кошмара: я боялся до того, что не мог прятаться. Мне все казалось, что они вот-вот проникнут в мое убежище… И я, как последний идиот, весь дрожащий, глядел, не отрываясь, в окошко… Никто так и не вылез, и я с облегчением встретил рассвет, радуясь, что все кончилось благополучно… Но вот — наглое существо человек: мне стало жалко, что премию не получу. — Вы представляете?..

— Да, — согласился я. — Ненасытный вы человек.

— Ну да. — И рыбку съесть, и все остальное. И вот вам — третий виток кошмара: оказалось, что пленка на аппарате вся истрачена!.. И на каждом кадре — выходец запечатлен!.. — Понимаете?.. — А я ночь глаза пялил, чтоб врасплох не взяли…

— Да. Неожиданный у вас сон. Изгибистый… И с моралью даже…

— Вот, — торжествующе сказал Володя. — Теперь вы имеете представление о том, что и как мне ночами снится. — Впрочем, очень несовершенное представление. — Все-таки это было тогда впервые, первый блин. — Мои мучения не были еще как следует разработаны.

— Но все равно, — впечатляет, — не мог не признать я.

— Благодарю вас, я тронут. — Однако это и в самом деле еще цветочки. — Значит, так. — Проснулся я таким усталым, как будто в самом деле провел ночь в напряженном дозоре. — Дал себе торжественное обещание больше никогда не поддаваться на соблазн денежной работы, если она заведомо пойдет мне но вред. А потом отправился в сарай, печатать. — Вчера сил моих уже на это не было.

Сделал один кадр… другой… третий… — что за номера! — У покойника лицо не вышло. — Я тогда все сделал, один за другим. — Везде одно и то же. — Я даже подумал, что это у меня с глазами что-то творится. — Походил, покурил, — опять к снимкам. — То же самое. — Представляете?..

— Что, от страха брак получился?.. напрасно мучились?.. (Я представил тогдашнее лицо Володи, понявшего, что фотографии не вышли, — и мучился он, оказывается, бескорыстно. Мне стало весело…).

— Да почему ж напрасно?.. — обиделся Володя. — Неужто вы не поняли?.. — Все превосходно получилось: и люди, и место, и гроб самый, и все… Никакого брака… Вот только у покойника — на всех снимках лицо смазано…

— Постойте, постойте… Как это может быть?..

— Вот именно, что никак не может. Есть только одно рациональное объяснение. Оно же одновременно и невероятное. — Не догадываетесь?..

— Нет.

— Подумайте. Вспомните хотя бы из личного опыта. — Когда вы фотографируетесь, вас просят не двигаться. Не шевелиться. — Это для того, чтобы лицо ваше на снимке получилось четко и ясно.

— О, Господи… Вы хотите сказать, что ваш… шевелился?..

— Я ничего не хочу сказать, — мрачным и торжественным голосом пророка возместил Володя. — Это истина говорит…

— Постойте… постойте… — Я не знал, что хотел сказать. Действительно, таких историй я еще не слышал. — Так, выходит, ваш покойник был живой?..

— Больше мне, увы, ничего не оставалось предположить. — Однако, на самом деле это оказалось не так, и даже не наоборот, а совсем по-иному. Но вы представьте себе мое состояние: единственный раз преступил собственные правила и связался с покойными, — и сразу же так наказан, что хоть криком крича. — Естественно, этот день у меня прошел еще хуже предыдущего. Несколько мыслей терзали меня. — Во-первых, та, что похоронили… возможно, живого человека… Во-вторых, что нужно сдавать фотографии — и, следовательно, все неизбежно выплывет наружу. — Что обещало дальнейшие сложности; по меньшей мере — лишний шум, чесание языков, то есть продление этой гнусной истории на неопределенное время. В-третьих — заказ так или иначе испорчен… ну, и так далее. — Это все настолько угнетало, что я так и не собрался в этот день отнести фотографии и развязать тем самым вышеупомянутые события. Словом, продлевал свою невинность.

По такому случаю снился мне опять кошмар. — Будто бы меня уже разоблачили, обвинили в захоронении живого человека и посадили в тюрьму… даже не в тюрьму, а в какое-то подземелье… И навсегда забыли… — Помните, у персов была «Башня Молчания»? — Вот, что-то в этом роде и у меня, только что не башня, а подземелье. Оттуда будто бы не выводили живых и не выносили мертвых; те так и лежали под ногами. Было совсем темно, свет в подземелье никакой не проникал, и я бродил по подвалу вслепую, на каждом шагу спотыкаясь о тела… И рядом еще кто-то ходил… Много… И я не знал, мертвые они или живые… — Ужас…

Естественно, на следующее утро мне еще больше не хотелось идти на работу и относить заказ. Тем более, теперь к простому «нехотению» добавилась чрезвычайно веская причина: если вчера я еще мог сознавать свою безвинность и утешаться этим сознанием, то сегодня я уже был виновен. — Виновен в том, что никому ничего не сообщил вчера. — Ведь человек, которого хоронили (если, конечно, был живой; у меня все ж еще оставалось крохотное, почти безнадежное неверие в это!..) — за сутки уж точно бы задохнулся… и исключительно по моей вине. — Ведь больше никто не мог догадаться, что он жив.

Мучимый мыслями, подобными вчерашнем, да еще вдобавок — сознанием своей вины, — так я просидел в бездействии и оцепенении полдня. — Обхватив голову руками и в отчаянии пытаясь сообразить, что же теперь будет. — Я бы и весь день, без сомнения, просидел так; но уже к обеду за мной пришли.

Это был высокий мужчина почтенного возраста. Серьезное лицо, седая борода. Глаза его были неопределимого цвета, а выражение их было не то что бесстрастное, а скорее — непонятное для меня. Как будто в них сквозили какие-то мысли, какие-то чувства, которых я просто никогда не испытывал и потому — ничего не мог о них знать… Правда, когда он взглянул на меня, я ощутил, что во мне что-то сжалось; мне было не по себе… — Да, впрочем, мне стало не по себе сразу же, как только он вошел. А еще правильней сказать, — кто бы ни вошел, я почувствовал бы то же самое. — В связи с моей историей любой незнакомый человек показался бы мне загадочным и зловещим…

Вошел он мягко, почти неслышным шагом, — так что я заметил его только тогда, когда он уже стоял посередине комнаты, у стола, за которым я сидел. — Заметив его, я от неожиданности вскочил.

— Добрый день. — вежливо, но как-то словно бы не придавая этому никакого значения, поздоровался он.

Голос у него был густой. Уверенный. На мое поведение он как бы не обратил внимания.

— Вы позавчера фотографировали похороны.

— Я… да… я… а вы… — растерянно выдавал я обрывочные местоимения. За мной пришла судьба. Я знал, что она должна прийти, но еще не был готов к разговору. — А вы кто?.. — натужась, все же выдал я осмысленное словосочетание.

— Я — его брат, — строго произнес мужчина, и я понял, что речь шла о покойнике. — Мы позвонили утром в ваше ателье. Нам сказали, что заказ уже должен быть готов, но вы почему-то до сих пор не принесли его. — Я спросил тогда ваш адрес и пришел сюда. — Он перестал рассматривать мою комнату и глянул на меня. — Могу я узнать, они готовы?..

— Да, — внезапно решился я. — Все равно терять уже было нечего; какая разница, — раньше или позже? Мне даже стало как-то легче. — Да. Но, по-моему, фотографии не вышли.

Он перестал блуждать взглядом по комнате, нахмурился и недоуменно посмотрел на меня.

— А почему?..

— Не знаю. — Впрочем, смотрите сами…

Я достал из ящика и разложил на столе фотографии. Сейчас они показались мне еще хуже, чем раньше.

…Он долго склонялся над ними, переводя взгляд с одной на другую, а то возвращаясь к уже рассмотренным. Я стоял справа от него, чуть сзади, скрестив руки на груди — и, уже спокойно, ждал неизбежных вопросов.

— Hу что ж. — Oн оторвал, наконец, взгляд oт фотографий, выпрямился и поглядел на меня. — По-моему, все отлично. — А что вам не понравилось?..

Я сначала даже не поверил. — Как нормально?.. — Да что ж он, слепой, что ли?..

— А… Мне показалось, лица нечетко вышли… — осторожно попытался я его просветить.

— Да ну. Это вы из скромности. — Взгляд его опять блуждал по комнате, останавливаясь на всем (в том числе, и на мне) мимолетно, перепрыгивая с предмета на предмет: на окна, стены, мебель. — Все отлично…

Я не совсем понимал, что происходит, но груз с меня упал. — «Ну, слава богу… Если еще и у остальных родственников столь же странно устроено зрение, то прекрасно…»

— Вы хотите их забрать…

— Да. конечно. Квитанцию я оставил в ателье.

— Вы были так уверены, что получите заказ?.. — удивился я.

— Конечно. А как еще могло быть?..

Можно было изумиться его наивности. Или уверенности в том, что все в мире пойдет так, как он наметил. — Но я не изумлялся. — В его голосе не было слышно наивной уверенности в себе. В его голосе было что-то другое, приводившее меня в смущение. Еще с самого появлении этого человека в моей комнате, с первого слова. — Он говорил обо всем таким тоном, что можно было подумать, что ему нет ровно никакого дела до того, о чем он говорит. Или, по крайней мере, — что все предметы нашего разговора не стоят того, чтобы уделять им много внимания.

— Значит, вы их забираете. («А оказывается, как все просто закончилось…» — с облегчением подумал я).

— А знаете… (впервые в его голосе промелькнуло нечто вроде нерешительности). — Надо бы, чтоб и брат посмотрел… Вы не согласились бы пройтись со мной…

— Да ну… — мгновенно запротестовал я. По-моему, история уже закончилась, и не было причины поддерживать какие то связи со всем, что хоть отдаленно связано с ней. — Вы знаете, я очень устал за этот день, и мне не хотелось бы выходить из дому…

— Понимаю. Но здесь рукой подать. — Понимаете, — мужчина опять ненадолго посмотрел на меня, — мы… в общем, мы хотели бы иметь еще несколько фотографий… кое-какие предметы… раз уж все равно случай выпал…

— То есть?.. — плохо понял я его желание.

— То есть, мой брат давно имеет желание кое-что сфотографировать. — Некоторые дорогие ему вещи… И вот теперь, раз уж обстоятельства познакомили нас с классный фотографом, мы просили бы вас сделать несколько снимков. — Частным порядком. — За плату, разумеется…

…Не могу до сих пор сообразить, почему я coгласился. То ли — удачно прекратившаяся история придала мне чересчур много смелости, то ли то, что меня признали классным фотографом, сыграло свою роль?.. — Не знаю; но я пошел. — В самом деле, почему бы не пойти?.. — Нежданно-негаданно подвернулась халтура; зачем теряться?.. И в качестве своей работы я был вполне уверен; почему бы не пойти?.. — Лишние деньги мне ни в коем случае не могли помешать, а я почему-то был уверен (от глупости, несомненно!), что заплатят мне хорошо…

И мы пошли. Выйдя на улицу, я увидел, что уже темнело. «Где же тогда бабка?.. — вспомнил я. — Ведь, кажется, сегодня целый день ее не было…

Ну, да ладно. Авось, не потеряется. Ключ у нес есть. — Но однако: в таком возрасте целый день где-то лазить… На что это похоже?..»

— Вы не заметили, в каком странном ключе потекли мои думы?.. — неожиданно прерываясь, спросил меня Володя.

— Нет. А что?..

— Странно. — Сам тон. — Я никогда о своей старушке так не думал.

— Да вроде ничего особенного…

— Да. Но я относился к ней с большим умилением. И думал всегда гораздо более мягко… А вот же… — Это было неожиданностью для меня самого, и я тогда же отметил это; правда, отметил вполне бесстрастно.

Когда мы отошли от дома уже довольно далеко, я зачем-то обернулся, и мне показалось, что в дверь нашего дома стучит какой-то человек; но, впрочем, я был не уверен, не померещилось ли мне в темноте. — А темнело на удивление быстро. прямо на глазах.

— Сколько сейчас времени?.. — спросил я у своего спутника.

— Кто ж его знает. Никогда не задумывался над этим…

После такого не совсем понятного заявления мы молчали всю дорогу. — Вернее, мы не то что молчали, а не беседовали. Спутник же мой что-тo негромко бормотал, словно бы говорил сам с собой. Я не мешал ему и молча шел рядом. Мои мысли были рассеянными; и внезапно я почувствовал, как — все больше с каждым шагом — наваливается на меня усталость. — Почему?.. — Прошли мы, как показалось мне, не очень большое расстояние, спутник мой не солгал. Но усталость была сильной, каждый шаг давался тяжело. Я чувствовал себя так, как будто иду по грудь в воде, или скорее — плыву на лодке по морю подсолнечного масла… Голова моя подхватила этот образ и стала старательно играть в него. — Bзмах веслом. Оно, как клинок, входит в вязкую жидкость. Напряжение всех мускулов, движение, — и лодка медленно переползает на полметра вперед… Опять взмах. Опять масло принимает весло. Опять напряжение, и вновь почти без результата… Еще, и еще… — Быть может, остановиться?.. отдохнуть?.. — Но нет, — что-то смутно видится впереди… не видится… — в такой-то тьме!.. — чувствуется… знается… Нет, не то. Но не все ли равно… — Я знаю, там что-то есть. Меня там ожидает… что?.. — какая разница. Не знаю. — Но мы идем туда…

Идти стало еще тяжелей; усталость подломила мои ноги, и я опустился на колени. Остановился. — Не пройти… — Я вытянул руки, раздвигая, разрывая тьму перед собой. Она поддавалась, она охотно поддавалась… но ей не было конца. — Да когда ж я пройду ее? Как мне тяжело…

«Что это со мной?..» — изумлялся я, когда — очень ненадолго — голова моя прояснялась. — Но, не успев получить ответа на свой вопрос, я уже продолжал, собирая все силы, пробиваться через слой темноты… — Куда?.. — я не ведал, но меня словно бы что-то вело. — Куда?.. — я был сам не свой и единственное, что знал: надо пробиваться… — Куда?.. — вперед. Там меня ждут. И даже зовут… Или не зовут, просто о чем-то говорят… Я даже слышу музыку… Поют песни… странные песни… — Я напряг слух, и мне показалось, что я различаю кое-какие слова.

«В Великую Ночь протянулся ход… — тоска и беда моя. Свершаются сроки… и ветер зовет… и снится воде ладья… Но нет мне надежды в темном дому… Не выплачен долг земной… Глаза упираю в густую тьму… — ищу того, кто за мной…»

Дальше я ничего не услышал. Мне стало холодно. Перед глазами одновременно выросли — в несколько рядов — дома, деревья; в небе мгновенно проявилось множество тусклых звезд, — и я сообразил, что долгое время шел в полной тьме. Я закрыл глаза и покачал головой; опять открыл. — Да что же это?..

Все тело болело, ноги еле-еле слушались меня. Руки были словно налиты свинцом.

«Да я болен… — наконец-то осознал я. — Болен, и по-настоящему… — У меня темнеет в глазах… Я брежу… У меня жар…

— Ну вот, мы пришли, — совсем рядом раздался голос моего проводника.

— Сейчас упаду… — прошептал я ему и, качнувшись, начал валиться в его сторону. — На голос.

Он подхватил меня.

— Что? Что с вами?..

— Я болен… — я запнулся, сделал большой глоток воздуха. — Я же вам говорил…

— Ничего, ничего… — он с трудом пытался выпрямить меня, а я все норовил свалиться на него, закрыть глаза и опрокинуться в забвение.

— Потерпите, вот мы почти уже вошли… вот сюда…

«Но нету надежды в темном дому. Не принят мой долг земной… — Глаза упираю в ночную тьму… Ищу того, кто за мной…»

— Вам сюда… Входите, пожалуйста… А я сейчас… Я сейчас приду…

— Но послушайте…

— Что?.. что там?.. — Я же сказал, сейчас приду… — Идите… Он там… — Гей, гость к тебе!..

«Но выйдет время моей тоски. Судьба отпустит меня… Напившись тепла из живой руки… Из новой души — огня…»

— Спит, что ли?.. — будите. Смелей, смелей…

— Но послушайте… послушайте…

— Не трогайте только его тросточку… Он может обидеться страшно…

«И рухнет запрет, — и открытым путем, в Неведомые Края, уйдет по Реке мой последний дом… моя уплывет ладья..»

Очнулся я уже в комнате. Я не помню, как оказался в ней. Наверное, пошел в беспамятстве. Болезнь мучила меня невероятно: я бродил совершенно безумным образом и еле-еле владел своим телом. У меня только и хватило сел разбудить хозяина и повалиться на какое-то кресло, стоявшее рядом с кроватью.

…Мне тогда показалось, что хозяин дома (то есть, по существу, комнаты) спал в весьма неудобной позе. Неестественной. — Словно его хорошо перекрутили, а то, скорее всего, поломали. — В таком положения и лежал он — зигзагом — на своем ложе. — Точно остывшая молния. — И тросточка его рядом.

Впрочем, это, возможно, было бредом. — Самое обидное, — перебил себя Володя, — то, что я до сих пор и не понимаю, что тогда было бредом, а что нет. Иногда мне кажется, что бредом было все без исключения, иногда — наоборот…

— И к чему вы больше склоняетесь?

— Скорее всего, как я вам уже говорил однажды, все было не так и не наоборот, а совсем по-другому…

— Верно, говорили. Я еще тогда не очень понял. Но не стал перебивать. — Может, вы теперь скажете, что вы имели в виду?

— Скажу. Но позднее. Да вы и сами поймете. — Терпение. — Итак, сознание то уходило от меня, — и тогда виделось невесть что, — а то опять возвращалось, и в голове немного яснело. — Когда я в очередной раз оказался способен воспринимать окружающую действительность, хозяин уже сидел на кровати.

Он был немного похож на своего брата. — Только лицо более худое и какое-то острое, что ли. Суровое. Очень впечатляющие глаза, насквозь проницающие. — Казалось, они глядят на меня из какого-то далека, что я даже представления о нем иметь не могу. При их взгляде мне становилось весьма не по себе; словно бы я чувствовал, как во мне, внутри, начинает двигаться какой-то кусок льда… Потому я старался не глядеть на хозяина и делал примерно то же, что его брат у меня в доме: рассматривал обстановку.

Кстати, она не производила хорошего впечатления. — Дом, в котором я находился, состоял из одной комнаты, небольшой и неуютной. Мебели не запомнил… — Странно, даже не запомнил. какие окна. — Впрочем, болезнь… — Но даже и через болезнь, я все же отметил для себя, что жить здесь чрезвычайно неуютно. — Пахло сыростью.

— Кто вы?.. — медленно произнес хозяин дома.

Голос у него был хорош; не хуже, чем у его брата. — Сочный. Даже вспоминая вот это: «яркий, густой и полный, — как полуденный запах пальм…» — Что-то и вправду экзотическое в нем слышалось…

— Володя… то есть, фотограф…

— А… — Он оперся обеими руками в кровать, но не встал, а просто сел поудобнее. Движения его были тяжелы.

У меня кружилось в голове. Я закрыл глаза и откинулся на спинку кресла.

— Что с вами?..

— Болен, — прошептал я. — Жар у меня…

Он посмотрел на меня внимательно и, видимо, согласился с моими словами.

— На что ж мой глупый брат привел вас сюда?..

— Вот уж не знаю… — безразличным голосом ответил я ему. И действительно, со стороны моего проводника это было свинством; но в таком состоянии, как сейчас, мне не хотелось этим возмущаться. — Мне вообще ничего не хотелось.

— Да, — медленно произнес хозяин, словно бы раздумывая. — Ну, и что же мы с вами будем делать?..

— Вы вроде бы хотели…

— Верно. Я хотел кое-что сфотографировать Но вы действительно не в том состоянии, чтобы заниматься какой-либо работой…

— Совершенно верно, — прошептал я, — мне бы… мне бы… — я даже не знал, чего мне бы хотелось А потому, не закончив свою мысль, просто замолчал, откинув назад голову. — Так было немного легче.

— Ладно, — донесся до меня голос. — Все устраивается намного проще, чем думалось мне вначале. — Что ж, это хорошо…

— Вы о чем это?.. — с трудом проговорил я. — Было жарко, на лбу выступил пот…

— Boт, — сказал хозяин, опустив руку за пазуху. — Странная была на нем одежда; впрочем, в этот день уже было столько странностей, что не стоило больше замечать их. — Он медленно вытянул руку из складок одежды и протянул ее мне.

— Возьмите…

— Что это?

— Это поможет…

Я протянул руку навстречу, и на ладонь мне легла маленькая пластинка… — Небольшая, размером с ластик.

С недоумением глянул я на хозяина, и только собрался спросить, — зачем он мне это дал, — как почувствовал, что мне стало легче. Мгновенные бодрые токи протекли по всем жилам; муть отхлынула от глаз, в лицо словно повеяло легкой прохладой…

— Ну, вот и все, — услышал я голос хозяина. И такое в нем слышалось облегчение, что я даже растерялся. — Как будто моя болезнь тревожила его больше, чем меня. — Он глубоко, покойно вздохнул и словно бы распрямился. — Как будто с моим облегчением и его оставил некий изнуряющий недуг.

— Что это?

— Любопытная вещица, не правда ли?..

— Да… но все же — что это?..

— Затрудняюсь объяснить. — Эта штука пробыла со мною более сорока лет, но я никогда не знал, что это.

— А где же вы ее взяли?..

— В молодости моей одна старуха вылечила меня этой пластинкой. — Примерно так, как вас…

Он улыбнулся.

— Правда, с наговорами. Но лично я думаю, наговоры тут не обязательны…

— А что она говорила про эту вещь?..

— Ну, она объясняла просто. — Хозяин коротко рассмеялся. — Талисман, да и все.

— А-а…

— Я, как вы понимаете, этим не удовлетворился. Но и другого путного объяснения не нашел. — Возможно, какой-то целебный металл?..

— Возможно, — поддержал я его. — Главное, что помогает. Спасибо вам…

Я встал с кресла и почувствовал себя вполне здоровым человеком. Усталость как будто ушла.

— Действительно, просто чудеса. — Возьмите, спасибо.

— Оставьте у себя. — Неожиданно предложил он.

— Да ну, — запротестовал я, — что вы…

— Берите, — тоном, не допускающим возражений, заявил он. — На память о встрече. Мне она ни к чему, я с тех пор никогда ничем не болел.

Я не стал спорить. — В конце концов, невеликая ценность. — В том, что этот кусочек металла снял мой жар, я очень сомневался. — Скорее всего, моя «болезнь» была вызвана трехдневным нервным напряжением; а теперь я «перегорел», и случайно это произошло на чужой квартире. — Вот и все «выздоровление», и «талисман» здесь ни при чем. Просто все совпало.

Возможно, и мужчина некогда «вылечился» при подобных же обстоятельствах. — Как знать?..

Но мне не хотелось обижать хозяина своими сомнениями, и я, сделав благодарное лицо, положил пластинку в карман.

— До дому сами дойдете?..

— Да… надеюсь…

— Ну и хорошо. Тогда я с вами попрощаюсь. Мне уже пора…

— Всего доброго, — сказал я ему, поклонялся и пошел к выходу. За спиной послышался шорох, легкий скрип: видимо, хозяин опять лег на свою кровать.

…Странно, но о цели своего визита я вспомнил, уже когда вышел на улицу. Когда возвращаться и будить человека, чтобы объясниться с ним, было неудобно. — Я только еще раз изумился многочисленным странностям, которые были присущи этой семье, и побрел себе по дороге. — В конце концов, решил я, это его дело. Не хочет фотографировать — не надо. Нечего и звать было…

«Да еще на ночь глядя… — вон, какая темень кругом…»

Верно, вокруг было темно. Было такое ощущение, что уже прочно и давно наступила ночь.

«Да, все ж это непонятно: позвали для дела, да и забыли о нем… — Нет, странная все же семья…»

«О! А где ж его брат?.. — почему он так и не пришел?.. — Я ведь достаточно долго пробыл в доме…»

И я невольно оглянулся по сторонам, словно бы пытаясь отыскать где-нибудь моего дневного посетителя. — Но было очень темно. — С удивлением я отметил, что иду, не зная куда, не задумываясь над этим, как механически. — Куда ноги ведут. Дорогу не было видно, но она явно была неровной. То и дело приходилось входить какие-то большие кочки. — Где это я?..

Я опять огляделся, но ничего не понял в обступающей темноте. Разыгрывался ветер; мне показалось, что мимо меня, чуть не задев, пробежало что-то большое, — словно бы какое-то крупное животное…

«И все ж, — где я?.. Где я был?.. Что это за странный район?..»

Меня все не оставляло ощущение, что все, происходящее сегодня со мной, есть какая-то странная достоверность. — Но очень реальная, что ли… — Когда я смотрел назад, пытаясь отыскать дом, из которого вышел, я не увидел его, как ни вглядывался; хотя успел пройти, по моим расчетам, не более пятидесяти шагов. Ничего не было там; пустая темнота. Еще мгновение, — и откуда-то сбоку в эту темноту выпрыгнуло что то большое и черное. Выпрыгнуло и помчалось мягкими прыжками в том направлении, в котором глядел я, надеясь высмотреть дом. — Это живое (я был уверен, что живое!..) пятно было чернее, чем ночь вокруг него; ясных очертаний оно не имело. — Мне оно — весьма далеко — напомнило огромную кошку. На неестественно длинных ногах и с необычной головой…

От неожиданности видения я зажмурился; когда же открыл глаза, никакого пятна уже не было. — Но я был уверен, что видел это пятно; более того, я почему-то был еще уверен, что пятно это направлялось именно в тот дом, в котором я сегодня был…. — Странная это была уверенность, недоброе чувство… Я опять вгляделся, ища глазами загадочное существо… Нет. ничего. — Мутная, пустая темнота…

«Может, снова бред?..» — с тревогой подумал я, — «Надо убираться отсюда… домой бы успеть дойти… пока опять не прихватило…»

— Шел я тогда долго, — задумчиво проговорил Володя. — Очень долго… Я сейчас думаю, что петлял, наверное, по кругу. А потом как-то сразу вышел на освещенную, и довольно людную, улицу. Отсюда я знал, куда мне идти. — Однако, это был практически другой конец города. — Подивившись, как меня сюда занесло, я направился домой. — Хорошо хоть город маленький…

Мое недомогание на свету, на людях, вроде бы меня оставило. Я шел, рассеянно глазея по сторонам и прикидывая, что бы соврать завтра на работе по поводу двухдневного отсутствия. — Правда, мне случалось и ранее пропускать работу, так что опыт у меня был, и несложно было придумать сколько-нибудь подобающих случаю причин… — В общем, настроение у меня значительно улучшилось, и я с большим удовольствием шел по улицам М-а.

Последней неприятностью этого вечера был ливень с градом, накрывшие меня на полпути к дому. Он начался неожиданно, словно бы откуда-то подкрался и взрезал небо над моей головой. Хлынула вода, крупные градины с шумом рушились па землю и разлетались вдребезги. — Второй раз в жизни видел такой град. — Улицы мгновенно опустели, даже огни в домах погасли, — точно бы все вдруг вспомнили, что на дворе ночь, и пора спать; фонари словно бы потускнели. И я, весь без остатка мокрый, уныло шлепал по лужам. Настроение опять упало и начало соответствовать окружающей действительности. — Серой, сырой и грязной. Хорошо хоть (и тоже, кстати, примечательно), что от града я не потерпел никакого ущерба: он не прекращался, пока я шел до дому, но ни одна градина в этот вечер на меня не упала…

…Заснул я сразу, как только тело почувствовало мягкий уют постели. — Надо отметить, что явился я домой часов около двух ночи, и такой мокрый, что воду из туфель пришлось прямо-таки выливать. — Спал я опять безобразно. Что мне только не снилось!.. — Широкое поле, заросшее дикими травами. Огромный, высокий лес на краю поля. Неизвестные животные ходили по полю, из-под ног у них взвивались ввысь перепуганные птицы. Иногда животные подходили к моей постели, с любопытством разглядывали меня. — Затем отходили, и на их место являлись другие, не менее диковинные. Временами они поднимали морды я протяжно ревели, словно бы звали кого-то… В какой-то момент земля задрожала от грузного шага. — Нечто огромное откликнулось, видимо, на зов зверей. — Я чувствовал, как медленно и неотвратимо приближается ЭТО ко мне. — Шаг. Еще шаг… Я силился вскочить, хотя бы приподняться с кровати. — и не мог. Топот все приближался. — Меня обдало мощной волной леденящей злобы; словно бы ветер, густо напитанный ею, нашел меня, настиг, обвил со всех сторон… — Я понял, что ЭТО почуяло меня и взяло след… С безнадежным ужасом глядел я на лес, зная, что ОНО должно появиться оттуда… Сердце мое, словно сорвавшись с привязи, прыгало в совершенно непредставимых местах. Я все напрягался в надежде хотя бы шевельнуться, двинуть рукой ли, ногой; мне казалось, что, если я смогу сделать хоть какое-то движение, тело мое сразу обретет свободу..

Над лесом уже всплывало облако густой пыли, поднятой идущим чудовищем… С беспорядочным треском ломались деревья. …Еще один огромный клуб взметнулся вверх; и в тот миг, когда уже вот-вот из рассеивающейся пыли должны были выступить очертания громадной лапы, — тело мое обрело свободу; я дернулся и… проснулся.

Тишина. Неподвижный ночной воздух словно бы держал комнату в оцепенении. Темные предметы затаились и как будто желали быть незамеченными. Молчание. Ни звука… Только часы громко и равномерно отрабатывали свой шаг, но и они не нарушали, а скорее подчеркивали многозначительную тишину.

Некоторое время я лежал без движения, настороженно прислушиваясь. Но ни звука не раздалось нигде.

Немного успокоившись, я выкурил сигарету и жадно выпил кружку воды (имею такую привычку — пить воду по ночам. Ставлю с вечера у изголовья, под кровать, полную кружку, — пояснил Володя). — Полежав после этого еще немного, я отвернулся к стенке и опять заснул.

И опять!..

Колыхающуюся, синюю тьму словно бы выцветили. Она дрогнула и начала беспорядочно мутнеть, белеть; как если бы несколько капель молока пролили в стакан воды… Еле-еле заметно в этой мути промелькнуло и исчезло уже знакомое мне поле, затем лес… Словно бы я летел во мгле с большой скоростью, едва успевая отмечать знакомые пейзажи па своем пути… — Я уж не знал, сплю или грежу… Стало прохладно, резко запахло сыростью, и еще… я не мог понять — чем. — Древним… неведомым… невозможным…

«— Ни ветра… ни скрипа… туман седой… бледнеет небо вдали… Болотные боги стоят над водой и слушают сердце земли… Недвижные лица подняв в рассвет… старинную думу тая… я ищут глаза потерянный след… и ноздри — тепло жилья…»

Глухие, тайные голоса звучали откуда-то из неизвестного далека, словно бы вырывались из-под каких-то завалов, огибали неведомые преграды, и текли ко мне, и находили меня… Они клубились, они качались во мгле, и туман скрывал их…

Эти монотонные распевы были еще непонятней (и, я чувствовал, — еще страшнее) первого сна. Невнятные, медленные голоса словно бы надавливали, вжимали меня в кровать, опутывали, держали, не давая пошевелиться; я чувствовал, что в неудобном положении отлежал руку, она онемела… Но, завороженный мерным речитативом, не мог шевельнуться…

«— По древнему умыслу, силой чар заброшена в мир людей болотная тайна, неведомый дар… проклятье грядущих дней… живое зерно невиданных бед… заветной мести сосуд. — Болотные боги глядят в рассвет… недвижно глядят и ждут…»

— Что бы вы сказали, приснись вам такое?.. — спросил Володя.

— Вот уж не знаю… Я даже не понял, что к чему.

— И я тоже ничего не понял. Мне пропели все это несколько раз, — и было такое ощущение, что поют специально для меня… что я должен знать эту песню… — Но я ее не знал. В конце концов, мне удалось проснуться…

Когда я проснулся, невыносимо болела рука. Я почти не мог двигать ею… — Болела и была холодной… Несколько часов прошло прежде, чем я смог более или менее сносно владеть ею.

— Да!.. — словно бы вспомнил Володя, — надо бы упомянуть еще один любопытный факт. — Проснувшись, я нашел кружку с водой совершенно нетронутой. А сигарета, переломанная пополам, валялась на полу.

— Да-а…

— Я произнес примерно то же самое. Только гораздо более трагически. — Ибо проснулся я, уже твердо и безнадежно зная, что вчера что-то произошло. Странное. . если не страшное… — Немного погодя, набравшись чуть больше мужества, я признал, что произошло это, собственно, не то чтобы где-то «в мире», а именно со мной…

И я стал разбираться. Я перебрал сколь возможно тщательно весь свой сон, все слова приснившейся песни (эхо их, казалось, все еще звучало во мне), — но ничего ровно не прояснил. Кроме того, что и так было ясно: сон мой поведал мне о каком-то предмете (или же существе), связанном с болотами. — Проклятый в древние времена, этот предмет оказался на земле, среди людей, и, если я все правильно понял, обещал в будущем различные беды. Так, что ли?.. — Вроде бы так: но неясным оставалось самое главное, — зачем мне все это приснилось.

— Вы можете подумать, что я принял свои кошмары слишком серьезно, — прервавшись, сказал Володя. — Может быть… Но я бы тоже не придал им большого значения… при нормальных обстоятельствах. При трезвом размышлении. — Но «нормальных обстоятельств» не было… — Впрочем, об этом позже. — И «трезвых размышлений» тоже. — Ибо еще до всяких размышлений, с самого момента пробуждения, — у меня было достоверное чувство, абсолютная уверенность в серьезности, в значительности моих снов… — Абсолютная уверенность! — еще раз повторил Володя. — И она была сильнее любых логических сомнений, любых доводов рассудка…

Итак, я верил своему сну, но все равно ничего не понимал. — «Может быть, мне приснился чужой сон?..» — в порядке бреда предположил я. — «Предназначенный кому-то другому, понятный ему и нужный… Но как это может быть?..»

«— А может, это предупреждение?.. — пришло следом на ум другое предположение. — «Может, я должен кого-то предупредить?.. Или даже… всех?..»

«Но почему именно я?.. И — кого?.. Да и — о чем предупреждать?..»

Много чего еще лезло я голову, но в итоге так и не сложилось из хаоса мыслей ничего путного. — В конце концов, махнув на эти проблемы здоровой левой рукой, я поднялся с кровати…

Много всякого случилось тогда. Всего не упомнишь. Непонятные события происходили одно за другим. Странные люди встречались мне на улицах, старые знакомые проявлялись незнакомыми сторонами…

— Старушка?.. — догадался я.

— Почему — старушка?..

— А кто ж еще?..

— Нет, — энергично помотал головой Володя, — старушка тут ни при чем. Хотя и это милое создание косвенно задело сию историю… — Помните, она на картах гадала?.. В тот вечер?..

— Да.

— На меня гадала. — И открылось ей, что предстоит мне испытание…

— Какое?..

— Ну, карты — вещь не самая болтливая… хотя и женского рода. — Испытание, — и все.

— Старушка вам сказала об этом?..

— В том-то и дело, что нет. — Не стала беспокоить. Но очень тревожились за меня. Как знать, может быть, ее молитвами…

Володя не договорил.

— Итак, неожиданные вещи стали происходить…

— Да. Неожиданные вещи. Непредсказуемые события. — Я очень долго не знал даже, что же именно мне следует посчитать «испытанием». — Начнем с того, что я очень быстро понял, что за мной следят…

— То есть?..

— В комнате было что-то не так. Еще утром показалось, что какой-то чужой налет лежит на многих моих вещах. — На мебели. На одежде… Словно бы их касался кто-то незнакомый.

— И что?..

— Сначала — ничего. Думал, просто показалось. А потом — начал искать негатив… с похорон который… и не нашел… — Ибо, как вы понимаете, отыскивая причины свалившихся на меня странностей, я не мог не вспомнить о братьях покойника. — О своем визите. — Ведь с него странности и начались… — Правда, память моя, к сожалению, тогда подвела меня… ну, да у меня такое иногда бывает… — Итак. Я помнил только, что зачем-то пошел к родственникам покойного, по дороге случился приступ болезни, а потому я был несколько не в себе. — Родственники тоже были не в себе, возможно, — от горя по усопшему брату, возможно, что с детства, и потому одни брат просто убежал и более не появлялся, а другой вел со мной какие-то многозначительно-невразумительные разговоры, и потом… потом. — Я не мог вспомнить, что же было «потом». От попыток вспомнить начинало ломить в затылке, и резким уколом напоминала о себе боль в руке. Я только вспомнил, что совсем «потом» я ушел из этого дома.

«Да, а зачем я вообще туда пошел?..» — Здесь память меня не подвела, и я быстро вспомнил, с чего все началось. — Похороны… заказ… плохая погода… — И тут во мне возникла и начала укрепляться уверенность, что я на правильном пути. — Плохое настроение… кошмары… фотографии… смазано лицо.

На этом я остановился. Мне показалось важным еще раз взглянуть на негативы. — Я пересилил свою нелюбовь к покойным и направился к ящику, где хранил старые негативы…

…И нужного там не было. Дважды я перерыл ящик. Затем посмотрел на полу вокруг ящика, в надежде, что пленка просто упала… Нет. — Я тшательно осмотрел все места, куда случайно мог заткнуть эту несчастную пленку. Потом — все места, куда даже случайно не мог заткнуть. — На всякий случай… Потом — вообще весь дом… — И тут, невзначай кинув взгляд на окно, я заметил, как с той стороны от стекла отпрянул человек и, бросившись бежать, исчез.

…От неожиданности я не кинулся за ним сразу же. А когда выскочил, было уже поздно. Человек исчез.

«Может, это один из сумасшедших братцев?» — почему-то подумал я, вернувшись в дом. — Кому я еще мог быть нужен? — Мысль о братьях напомнила мне о пропавшей пленке. Я сел па кровать и задумался, соображая, куда б она могла задеваться. Не придумав ничего путного, начал обыскивать ящик по второму кругу… И тут сообразил, что в комнате точно кто-то побывал.

Дело в том, что среди негативов была одна отснятая, но необработанная пленка. — Как-то руки все не доходили… Я случайно вспомнил о ней, перебирая опять содержимое ящика. — Ее тоже не было. Точнее, она была. но, найдя ее, я понял, что руки мои до нее уже не дойдут. — Пленка была кем-то вытянута с катушки и, естественно, самым безобразным образом засвечена…

Сам я до такого варварства додуматься я бы не мог. Даже в безумии. Тут нужно было полное незнакомство с фотоделом. — И кто-то, обладающий таким незнакомством, искал что-то среди моих пленок («Мои снимки с похорон! — сразу пришло на ум, и новое мое чутье, чувство абсолютной уверенности, подтвердило мне, что это так), — пересматривал их все, и сдуру вытащил на белый свет непроявленную… А потом, сообразив, что сделал что-то не так, — испугался и положил ее к остальным, надеясь, что я ничего не замечу… — Странная надежда…

Итак, кто-то побывал в моем доме. Когда я спал. Или, скорее, когда меня не было. — Засветил мою пленку и украл негатив…

«— Да не он ли глядел в окно?..» — пришла новая догадка, и вновь чутье подтвердило мне, что я это правда…

Надо сказать, я быстро заметил присутствие этой «внутренней истины» и заинтересовался ею. — Если чутье начало подсказывать мне правильные ответы, — почему бы тогда не задавать ему вопросы?..

«А не один ли это из сумасшедших братьев»?..» — Нет, — ощутил… точнее — не ощутил я никакой уверенности.

«— А не моя старушка, случаем?..» — Нет.

«А кто?..» — «На такие вопросы оно вообще не отвечает», — сразу же подумал я.

Однако, кто бы это ни был, негативы он унес… — И тут же вспомнилось: да ведь фотографии, кажется, у меня…

Я бросился в прихожую, — там сушилась на бельевой веревке моя мокрая вчерашняя одежда. — Да, фотографии были в кармане. Все до единой. Когда я вытаскивал их, из кармана выпала, звякнув о пол, небольшая металлическая пластинка. Я вспомнил еще кусок вчерашнего вечера…

Но сначала — фотографии… Я сел тут же на пол и начал просматривать их… — На мое удивление, лицо покойного вышло очень четко. — Спокойное, суровое лицо. Заостренные черты… Очень похож на своих братьев… Но я готов был поклясться, что вчера на месте этого лица видел нечто, скорее напоминающее белую кляксу…

… И опять я почувствовал взгляд. Вскочил и бросился к двери, но опять опоздал. — Настырный шпион успел исчезнуть. — Постояв немного и выругавшись на прощанье от всей возмущенной души, я вернулся в дом и задумался. — За мной серьезно следят. У меня был «обыск». — Все это говорит о том, что я нежданно-негаданно заслужил чье-то повышенное внимание. — Но почему?..

Одно было ясно: это внимание явно связано с моими последними приключениями. — Потому, что украдены негативы с похорон. А еще вернее — потому, что мне это подсказывает новое чутье…

Но я вернулся к столу и взялся теперь за пластинку.

…Она была небольшой, размером со стиральную резинку. Овальной формы. Непонятного цвета, и как выяснилось, не металлическая. — Но материал определить затруднился… затрудняюсь… никто его не определит, — невнятным голосом забормотал Володя…

— Вы что?.. — испуганно спросил я.

— А?.. — словно бы очнулся он. — Прошу прощения… задумался…

— Пластинка была из неизвестного вам материала, — помог я ему.

— Да. Она была обработана, впрочем, грубо и неискусно (Володя почему-то вздрогнул). — Косной какой-то рукой. На ней были насечены — тоже грубо и примитивно — несколько значков. Сверху (если, конечно, считать условно) — выбито нечто вроде скобки. Или треугольника без основания. Острие скобки было обращено к центру. Где-то на уровне центра, по бока — по двойной скобке. А внизу — начинаясь почти от центра, змеилась книзу волнистая линия (представляю, сколько труда потратил на нее высекатель). — С другой стороны ничего не было изображено. И цвет поверхности был другой, хотя не более определимый, чем с той стороны.

Вот такая штучка. Я вертел ее в руках, все еще не понимая, что же это. — Вроде бы, — припомнилось, — она вылечила меня вчера…

…И опять — взгляд. Я откинул голову, — и вдруг четко, ясно рассмотрел лицо незнакомого человека; до окна было далеко…

Я опять бросился к двери… и, если вам еще не надоело одно и то же, — сообразил, что опять опоздал. — Но сейчас я даже не очень огорчился этим. — Меня поразило другое…

…Я никак не мог бы его рассмотреть столь хорошо. — Но, тем не менее…

«— Значит, зрение мое усилилось?..» — задал я вопрос в никуда, и чутье ответило мне. — Да…

И я знал, что это правда. — Происходили чудеса, и с самого утра я верил в них. Голова работала необыкновенно хорошо, все тело словно бы налилось неведомыми силами…

— Я весь день ощущал прилив этих сил, — сообщил Володя, — а потому все у меня в этот день легко получалось. — Спрятав наиболее ценные вещи (на случай повторного «обыска»), я отправился на работу. — Необычайно легко объяснился по поводу двух пропущенных дней. Узнал, что квитанция действительно сдана. — Сказал, что куда-то задевал негатив, но вместо него сдаю комплект фотографий… — И тогда!..

— Володя!.. Да у него же лицо смазано!..

…Похолодев, я медленно повернулся на возглас. Затем встал, стараясь сохранить спокойное выражение на лице… — Спокойно, спокойно… надо что-нибудь соврать… выкрутиться.

«— Дурак, дурак!.. Ведь знал же…» — «Но ведь сегодня я смотрел — и все было нормально…» — «Это сегодня…»

Да. — Я уже понимал, что свежие силы, переполнявшие меня сегодня, необыкновенны. — Но если так, откуда они взялись? Именно сегодня?..

«ТАЛИСМАН!..» — мгновенно сверкнула отгадка. — Что ж еще?.. — Вчера он вылечил меня… сегодня — дал непонятные силы.

«О боже, неужто это вправду талисман?! — Невозможно… нет… не верю!..»

— Впрочем, — опять перебил себя Володя, — я твердил это безнадежное «не верю» просто по долгу просвещенного человека, моя внутренняя достоверность сразу подтвердила догадку…

…Однако, думать дальше было некогда; я уже склонялся над фотографиями. готовясь изобразить на лице недоумение… и что-нибудь сказать… Что?..

«Впрочем, — мелькнула еще мысль, — вот самое время проверить догадку о талисмане…»

Я сунул руку в карман и сжал пластинку. — «Ну, спаси меня опять…»

Однако все пошло не так, как мне могло представиться.

… Сначала мне на фотографии тоже увиделось пятно, но оно мгновенно исчезло, развеялось, словно туман, — и открылись тогда черты усопшего… Я слегка покачал головой и опять поглядел…

…Мне показалось, что я схожу с ума. Лицо на фотографии словно бы обретало жизнь. Еле заметный трепет пробежал по нему, почудилось, что человек глотнул воздуха… Начали открываться — тяжело, медленно, — глаза… но это уже не были глаза человека. И лицо его уже стремительно меняло формы; по нему бежала легкая волна, нечто похожее на рябь на воде; и, пока эта рябь затухала, голова колебалась, увеличивалась; на ней обозначилось нечто, похожее на рога… длинные, спутанные волосы, быстро вырастая, ползли, как змеи, к груди; приоткрылся рот; глаза послали тяжелый, недобрый, ищущий взгляд… сюда… в эту комнату, оглядывая все предметы, ища… меня…

…Я понял, что они искали именно меня, сразу же, но осознал это как следует уже на улице, на бегу… скорее — на лету, ибо мчался я, как ветер. — Подальше от кошмара, от этих глаз, от комнаты, из которой я выбежал с диким воем, насмерть перепугав моих товарищей…

«Теряется запах… тускнеет след… во мгле заблудился взор. — На имя привычное отклика нет… Заклятья коснулся вор…»

Кошмары проникли уже и в дневное сознание… — Я бежал, пока у меня не начали отказывать ноги. Мне казалось, что за мной гонятся, что вот-вот настигнут, найдут; казалось, что отовсюду следят за мной внимательные глаза: из всех окон, из дверей подъездов… из любых закоулков…

Сколько я блуждал по городу — не знаю. Потому что не помню, в какой час бежал из ателье. Но более или менее пришел в себя я к вечеру, когда на улице уже начинало темнеть…

…Потом уже, ночью, лежа на мягкой постели в доме моей тогдашней подруги, я попытался опять уяснить события минувшего дня. — К подруге я забрел потому, что ее дом помазался мне вполне сносным убежищем. Я надеялся, что те, кто следят за мной, не догадаются искать меня здесь. — Итак, чувствуя себя в относительной безопасности, я перебирал в памяти события, пытаясь собрать их в более или менее связное целое и понять, наконец, что же происходит…

Итак, главным событием был, несомненно, талисман. Пластинка из неизвестного материала, отданная мне неким странным человеком сдуру или по злому умыслу. Талисман этот наделял своего владельца неведомыми силами.

«По-видимому, он передает свою энергию при контакте. Как бы переливает ее в тебя… И она остается в тебе, пока не ослабеет…»

«Но что за силы он дает?.. Что я могу?..»

— Ты о чем? — испуганно спросила меня Ольга.

— Что?.. чего?..

— О чем ты говоришь?..

— А-а… не обращай внимания… Спи…

— Aга…

…Итак. — Мне в руки попала вещь, с помощью которой я вступаю в связь с неизвестными существами… Мне открываются странные вещи… За мной начинают следить… Люди… И еще кто-то… Я уверен, что именно это КТО-ТО, эта неведомая сила каким-то непонятным образом увиделась мне на фотографии и чуть было не нашла меня… «А если б нашла?..»

…Мне показалось, что какая-то волна некомнатного, чужого воздуха холодом обдала меня. В голове зашумело, как у пьяного. Стучали какие-то неведомые молоточки… Где-то вдалеке прорыдала в темноту свою жалобу ночная птица… Воздух завибрировал, стал гуще… множество мелких непонятных звуков, шорохов, скрипов складывались в монотонное, напевное гуденье…

«Теряется запах… тускнеет след… Во мгле заблудился взор…» — «На имя привычное отклика нет… Заклятья коснулся вор…»

О-о-о!.. Неужто…

«— Но — облаком темным… кошмаром ночным… ключами подземных вод… — по смутному следу пойдет за ним бессонная дума болот…» — «За шагом шаг… на свет и во мглу… дорогой и без пути… — по следу… по запаху… по теплу… — ему никуда не уйти…»

Да!.. — подтвердило чутье. — Эта пластинка, размером с железный рубль, эта небольшая штучка и есть… Заклятье Болот? Что это такое — Заклятье Болот — я не совсем понимал; но все, что творилось вокруг меня и со мной с тех пор, как я случайно завладел им, — говорило об огромной важности этого предмета. — За два всего-то дня вокруг меня из реальности сотворилась сказка… страшная сказка…

…Голова моя плохо умещала такое количество информации, полученной за столь короткий срок. Я серьезно опасался за свой разум. — Многое бы я отдал за то, чтобы этих двух дней вообще никогда не было…

«Что же мне делать?.. Что же мне теперь делать?..

— Что делать?..

— Что делать…

— Что делать… что…»

Так я пролежал долго. Недвижно глядя в темноту и пытаясь сообразить, что же из всего этого может выйти. — А потом…

А потом…

…Ольга поднялась с кровати. Подошла к окну, поглядела. Обернулась и посмотрела на меня. Я, повинуясь своему новому чутью, успел закрыть глаза. — Посчитав, видимо, что я сплю, она тихонько подошла к шкафу, открыла его и взяла с полки какую-то коробку. Открыла ее, и мгновенно по комнате расплылся резкий, чуть солоноватый запах болотной воды… Еще раз воровато оглянувшись. Ольга зачерпнула из коробки какое-то снадобье и быстро стала натираться им…

…Я лежал как последний дурак и помалкивал. — Попадая из огня да в полымя, так и следует поступать. — Запомните, может, пригодится когда…

— Спасибо, — поблагодарил я Володю, — надеюсь, что нет.

— Я тоже надеюсь. Но знать не мешает. — Итак. Я молчал и потихоньку повторял про себя заветную фразу Хомы Брута: «Эге, да это ведьма…»

…Мазь светилась каким-то тусклым… я бы сказал — темным — огнем, — и Ольга опять прошла к шкафу, мерцая в темноте. Она взяла из шкафа не одежду, как мне почему-то подумалось, а некий кулон на цепочке: опознавательный знак, как я догадался позднее. Надела на себя. Подошла к окну, растворила его, вскочила на подоконник, — и, еще раз оглянувшись, растаяла в ночи…

И тут меня переполнила злость. Злость невероятной силы. — На себя, дурака, так пo-глупому влезшего в непосильные для меня дела… — На мерзавцев. подсунувших мне этот проклятый талисман… — На сам талисман, естественно… — И больше всего — почему-то на Ольгу. — Словно она была самой виноватой… Я думаю, что так разозлился на нее просто потому, что она была под рукой… — От неожиданности… от потрясения… — Я искал здесь убежища, я на поверку вышло… «Ну, уж нет… ты у меня попляшешь… ты у меня так попляшешь…»

В голове моей мелькали с сумасшедшей скоростью различные картины Ольгиного наказания… Но, как бы не были они бредовы, — а некоторые из них были прямо-таки замечательно бредовы; никогда не думал, что могу быть так кроволюбив, — я твердо знал, что устроить для Ольги что-то неприятное, и даже весьма неприятное, — в моей власти… в моей новой власти…

Я вскочил с кровати, схватил со пола коробку с мазью и начал быстро растираться вонючей гадостью. Вымазавшись с ног до головы, я бросился к окну, и…

…Я не упал. И даже не повис в воздухе. Было такое чувство, как будто просто сделал шаг и стал на твердую землю. Так оно и было.

Я огляделся. — Вокруг меня было поле. Ночное поле, поросшее дикими травами. Где-то раздавались звериные крики, еще какие-то звуки. Впереди, вдали — высокой стеною тянулся в небо темный лес, и прямо из-под моих ног бежала к нему, раздвигая густую траву, темная дорога…

Метрах в ста впереди меня слабо мерцало и двигалось к лесу по этой дороге что-то живое, и я знал, что это моя вероломная подруга…

Я бросился за ней. Мы двигались быстро, и поле промелькнуло мимо, даже не успев толком запомниться. Дорога вела дальше, через лес. Лес мы миновали почти так же быстро, как и поле; деревья вокруг меня качались и глухо скрипели, большие птицы то и дело пролетали надо мной, зловеще крича…

Ольга, идущая шагах в двадцати от меня, остановилась. Я чуть замедлил шаг и начал осторожно приближаться к ней…

— Жабы, — послышался голос Ольги, — расступитесь. Освободите путь… Дорога моя верна, и я служу Дремлющей Силе. Расступитесь!.. — Вот знак, и тайное имя наговорено на нем…

Ольга коснулась знака на своей груди, и он блеснул отсветом темного пламени в блестящих глазах огромных жаб, заполонивших псе пространство впереди нас и расступающихся теперь по Ольгиному приказу…

Она прошла, и темная шевелящаяся масса вновь сомкнулась над полоской дороги. Глаза выжидательно глядели на меня. — Огромные глаза огромных жаб…

— Это и были ваши бородатые жабы?.. — не выдержав, перебил я Володю.

— Это?.. — Да ну, ерунда какая. Обыкновенные жабы. — Бритые, так сказать. — Нормальные, хотя и огромные…

…Ну вот. Именно из-за невероятных размеров своих они представляли опасность. Глаза их, выпуклые глаза земноводной твари, с недоброй бессмысленностью глядели на меня… Одна из жаб выбросила язык, и он, чуть ни ударив меня в грудь (едва-едва не достал), тотчас вернулся обратно в пасть…

— Ну, это вы зря, — сообщил я жабам и вынул из кармана руку с зажатым талисманом…

Жабы выпучили глаза и завизжали от ужаса. Ольга, успевшая пройти по темной дороге всего шагов десять, вздрогнула и обернулась.

— Ты?..

— Я, милая, — язвительно ответил я.

— Что ты здесь делаешь, смертный?..

— Вот гадина, — возмутился я. — Ты что, уже бессмертная, что ли?..

— Тебе этого не понять. Уходи отсюда. Или эти жабы объедят все, что мешает твоей душе вытечь наружу и обратиться в пар.

— Ишь, как ты красиво говоришь. Погляди на своих жабов…

…Сила, переполнявшая меня, была огромна. Я чувствовал это всем телом. Казалось, она разорвет меня, если не найдет выхода. — Казалось, она сама ищет гибели моих врагов. — Сама, независимо от моих желаний. И мне остается только направлять ее…

…И я еще крепче сжал талисман. — Тело мое заныло от той быстроты, от той готовности, с какой хлынула через меня вперед сокрушительная волна. Ближайшие ко мне ряды жаб полыхнули пламенем, и пепел их, как темная соль, посыпался на землю, покрывая ее… Душераздирающий визг, который подняли остальные жабы, ненадолго оглушил меня.

— Ты кто?.. — с ужасом спросила Ольга, отступая на шаг. — Ты не наш. Это точно — Но кто же ты?.. — Откуда у тебя такие силы?.. — Кто ты?

— Не твое дело.

— Уходи, — опить сказала она. Ты не знаешь, куда ты попал. Тебе ничего не нужно здесь. А я и так буду наказана за свою провинность. — Уходи, не отягощай моей вины. Она и без того огромна…

Я отрицательно покачал головой.

— Уходи, — со злобным страхом твердила она. — Тебя скормят древним богам. Тебя опустят в бездну, где живые не отличаются от мертвых. — Уходи по-хорошему. Не заставляй меня вызвать тайные силы. Уходи, не то я произнесу одно на имен Дремлющей Мощи…

— Плевал я на нее. И на все ее имена.

— О-о!.. — зловеще сказала Ольга. — Ты не узнал свою судьбу. — Так бери же ее!..

Рука ее быстро ухватились за медальон, висящий на груди, губы что-то прошептали… Но я покрепче сжал своя талисман, и Ольга закричала от боли, потому что медальон на ее груди стал на мгновение сгустком огня… — Перехватив обожженную руку другой, она с ужасом смотрело на меня.

— Кто ты?.. — опять прошептала она.

— Тебе этого не понять. Да я незачем. Поздно. — Ну, а теперь посмотрим, насколько ты бессмертна…

…Ольгу начало корчить, она свилась жгутом и рухнула на землю… Ее гнули и сворачивали неведомые силы талисмана… Но за спиной раздался топот копыт, и всадники с закрытыми лицами, на черных конях, обступили нас…

— Что здесь происходит?.. — спросил один из них, ближний ко мне.

— Убирайтесь, — запальчиво сказал я, на время оставив Ольгу в покое и разворачиваясь ко всадникам. — Убирайтесь, пока у меня есть другие заботы. — Или я накормлю вами местных жаб. А кониной — вот эту милую девушку… — я кивнул головой на Ольгу, съежившуюся в комок на земле.

— Мы узнали тебя, — произнес вместо ответа тот же человек, — Ты — Несмышленый Вор. Ты — Человек, Боящийся Мертвых…

— Еще что?.. — поинтересовался я.

— Осквернитель Праха, — словно бы не услышав, продолжил тот, — Хранитель Своей Беды…

— Хватит. Что ты хотел сказать, если еще не забыл?..

— Ты не знаешь, кто мы. Ты не знаешь, куда ты забрел…

— Это не слишком важно…

— Ошибаешься. Ты самоуверен и горд, и утроба земли давно уже дополна набита такими. — Ты много на себя берешь, человек. Ты не знаешь, чем владеешь. Но, хотя сила его велика, ты не сможешь противостоять нам…. — Всем нам сразу…

…Чутье, с которым мне пришло на ум посоветоваться, подсказало мне, что он говорит правду. И словно бы туман спал с моих глаз. — Я уже не был вершителем чужих судеб. Я был обычным человеком, обычным фотографом из провинциального, отсутствующего на серьезных картах городка М-а… И мне было страшно здесь, одному, перед лицом неведомых мне сил. — Я зарвался.

— Ты не уйдешь отсюда… Ты останешься здесь…

…Но в этом он ошибся. Хотя сила талисмана была не безмерна, но все же, видимо, больше, чем считал этот… человек?.. — Голова моя, как я уже говорил, соображала в этот день чрезвычайно быстро. А потому, поняв, что нахожусь в опасности, я не стал терять времени. Всадника, находившегося слева от говорящего, выбросило из седла, я прыгнул на его коня, и он, дико заржав, метнулся в темноту… — Кажется, погони не было, или она быстро отстала: мы долго скакали в тишине, во тьме, без дороги… Конь мой, видимо, не видел ничего перед собой, ибо в какой-то момент он споткнулся и я почувствовал, что вырван из седла, лечу вниз, падаю спиной на землю… Я увидел, что прямо на меня сверху, как четвероногая бомба, надает проклятый конь, невольно вскрикнул… и проснулся…

Проснулся я не там, где заснул, а почему-то у себя дома. Лежа на спине. С поленом в руках…

Пробуждение было отвратительным. Ужасно болела правая — от плеча до кончиков пальцев — рука. Память держала кошмар — весь, до мельчайших подробностей, — передо мною. И еще…

…На стуле, у изголовья моей кровати, сидел, ожидая моего пробужденья, памятный мне человек…

— Не пугайтесь, — мягко сказал он. — Я пришел помочь вам.

— Затем вы следили за мною?.. — спросил я сквозь сжатые зубы.

— У вас болит рука, — заметил он вместо ответа.

— Предположим, что так. Вы очень внимательны.

— Возможно. Но, более того: я сведущ.

— В чем?..

— Во многом. Например, я знаю, почему у вас болит рука. И чем это все должно закончиться. Если мы с вами не договоримся… к нашему обоюдному благу… и не только к нашему…

— Ладно, это потом. Почему ж она болит?..

— Потому, что это связано с вашим Талисманом…

«Он знает… Он…»

«Вот оно что!..» — сверкнула мгновенная догадка, и мое чутье подтвердило ее. — «Он хочет забрать его… он охотился за ним…»

…Я почувствовал, как холод злобы медленно пошел по моему телу. — И этот за Талисманом… — «Ну, что ж…»

— Не опускайте руку в карман, — спокойно сказал человек, словно бы угадав мои мысли. — Погодите, выслушайте меня. — Да, и пришел за вашим Талисманом. Объявляю это честно, чтобы не возникло никаких недоразумений. — Но, я думаю, вы сами отдадите его мне. Если не будете торопиться.

— Интересно…

— Напрасно вы так. — Что вы знаете о нем?

— Все, что надо.

— Вы преувеличиваете свои возможности. Хотя они действительно велики; я, со своей стороны, могу сознаться, что преуменьшал их… Однако, всего вы не можете знать. Этого не знаю даже я…

— Мне хватит и того, что знаю.

— Может, вы и правы. Но я все же должен кое-что вам объяснить. Наверное, кое-каких деталей вы все же не знаете. Я начну с начала, если позволите. Бегло. — Когда вы разрыли могилу и забрали Заклятье Болот…

— Что-о?

— Вы и этого не знаете?..

О-о-о!!! И как я не догадался?.. — Эта песня… это путешествие… когда я раздвигал руками густую тьму … это скрюченное тело на кровати… — Как же я сразу не сообразил! Как я не понял!.. О-о-о!..

— Что… вам… угодно?..

— Я ведь уже сказал. — Мне нужен талисман. — Но, однако я вижу, что просто обязан вам кое-что рассказать. Раз вы ничего не знаете. — Итак. — Умирающий колдун передал вам свою силу. — Вы, наверное, слышали такое поверье…

— Н-ну…

— И вместе с тем он передал вам Талисман, как вы его называете. Дремлющую Силу. Заклятую Древним Заклятьем Болотных Демонов. — Он знал, что Талисман быстро уберет вас, и надеялся, что после этого до Заклятья доберутся более нужные руки. — Ибо — так получилось — самому ему искать эти «нужные руки» было уже некогда…

— То есть… постойте… — Как это… уберет?..

— Вы уже немного ощутили это. Своей рукой. Талисман, при прикосновении, передает вам огромные силы. — Это вы знаете… Но взамен берет ваши. — Пьет ваше тепло. Пока оно есть. — Вот этого вы не знаете…

…Да. Этого я не знал. И это было так ужасно, что кровь заледенела в моих жилах…

— Ну вот, — сказал человек. — Я вижу, мне удалось вас немного убедить. Об этом я и говорил.

— Но все же, — сказал я, волей-неволей проникаясь доверием к собеседнику, — кто вы?.. зачем вы следили за мной?..

— Именно за этим. — Мне ведомы многие дела и тайны. Я знаю древние предания. — И мне стало известно, что вы получили некий ненужный вам дар… Я знал, что у вас в руках, и мне пришлось взять вас под контроль… Охранять, по мере сил, от нечаянных поступков…

— А зачем вы украли негатив?..

— Вы уже знаете?.. — слегка смутился он. — Ну что ж… Видите ли… — За этим Талисманом следят. Его хозяева…

— Знаю… видел… — с ужасом вспомнил я.

— Что?.. знаете?.. они вас увидели?.. нашли?..

— Нет… я успел… я сбежал…

Он вздохнул и некоторое время сидел молча. Потом взглянул на меня и улыбнулся.

— Счастливый вы человек!.. И откуда у вас такое везенье? Впрочем, это даже не везенье. Это природное. — Мне кажется, что в вас есть или древняя кровь властителей Хиша, — хотя это практически невозможно, — или очень серьезные способности… происхождения для меня непонятного.

— Почему вы так думаете?..

— По вашему поведению. — Вы все правильно и мощно, я бы сказал, делаете. Ничего при этом не зная.

— То есть?..

— Вы получили силу, но вас не учили пользоваться ею. То же и Талисман. Без ваших знаний он бы не сумел вам послужить. — Но вы, тем не менее, им воспользовались. Сумели. — Сами.

…Но эта сила вам не нужна. Она никому не нужна. Она неуправляема… Вот почему я пришёл к вам, и вот почему я предлагаю: отдайте мне Талисман. Я избавлю от него мир. А вас — от силы. — Это в моей власти, можете не сомневаться…

— Но кто же вы?..

…Он только улыбнулся.

…Я сунул руку в карман и достал Талисман. — Да, эта вещь не по моим запросам. — Пропади она пропадом!.. Сколько зла она мне принесла!.. — И вот я избавляюсь от нее… — Но странно, рука моя несколько замедлила, словно бы застыла на мгновенье в воздухе, не встретившись с быстро протянутой навстречу рукой человека… Нет. Не человека… Мгновенного замедления было достаточно. — По лицу незнакомца пробежала рябь, голова расплылась, точно капля масла в горячей воде, появились рога… длинные волосы поползли по плечам, в глазах сверкнуло нечто ужасное… — Закричав, я ударил демона рукой с зажатым в ней талисманом, и бросился из дому, не обращая внимания на дикий рев за спиной…

— Вот такая вышла история, — поставил точку Володя.

— Интересная история… — произнес я осторожно. — Не знаю даже, что вам и сказать…

— Ничего не говорите. Скажите только: сильно я вам досаждаю по ночам? — Досаждаю или нет, я даже не спрашиваю. И так ясно.

— Да ладно уж. Ваши ночные крики куда приятней, чем ваши дневные истории…

— Вот уж верно. И еще одни штрих остается. — Старушка была в то утро дома и уверяет, что никто ко мне не приходил. Да, и еще: отыскался негатив. С похорон. — Там, где и должен был быть.

— Вот это да… А лицо?..

— Смазано…

— Да-а… Неужто это все — один грандиозный сон?..

— Ну, не все. — Талисман-то…

— Да, а с ним-то что?..

— Выбросил. В болото. Специально за город ездил. Думаю, раз уж ваше достоянье, то и подавитесь им. — Не верите, вода аж вскипела; земля колыхалась… все вокруг застонало… — Тьфу!.. — Володи с отвращением плюнул. — Пропади ты пропадом!..

— Ну, и потом что?..

— Потом все. Вроде бы все «силы» исчезли. Только кошмары остались…

— Ну что ж. — Вы имеете право на кошмары.

— Да. Я заслужил его…

Мы несколько натянуто и не очень весело рассмеялись и отправились на кухню. Жарить пышки. — Мне остается еще сообщить, что в эту ночь мне снился такой бред, какой, несомненно, мог бы сделать честь даже самому изощренному ценителю кошмаров. Вроде моего странного гостя…

Злая память женщины (дар второй)

Если б великая скука не одолевала меня как раз в то время, когда в моем доме гостил странный человек Володя, — я был бы лишен счастья (?..) предложить неведомым друзьям еще одну историю из моей коллекции. Но, поскольку все сложилось не так и я такое счастье имею, ничто не мешает мне поделиться им с другими.

Правда, когда я жаловался Володе на скучность жизни, я вовсе не требовал, чтобы он развлекал меня. Да еще такими историями. Но, однако, Володя — человек добросовестный — мои сетования на скуку отнес на свой счет и принялся веселить меня, как умел. — А как это может уметь человек, изо дня в день (из ночи в ночь) видящий замысловатые кошмарные сны?..

И вот, в результате я записываю для любознательных соотечественников еще одну историю. Не знаю, насколько она придется во вкусу; ну, да это не моя история и извиняться я за нее не собираюсь. — В случае необходимости пусть устыдится Володя, а если он не совсем врет (допускаю и такую возможность) — то иные реальности или нереальности российской действительности. — И допускаю я такую возможность, исходя из личного опыта: в жизни может быть все, что угодно. За исключением только нормальных и естественных вещей. Потому что их нет и не бывает. Потому что умом Россию не понять.

Вечер проходил как всегда. Я, наконец-то найдя себе хоть какое-то спасение от скуки, сидел на кухне, у окна, и записывал некоторые Володины рассказы. Володя сидел за столом, склонившись над чашкой чая. Медленно жевал кусок пышки и сосредоточенно глядел в стол, сквозь стол или еще куда-то… — Скорее всего, — подумалось мне, — оценивал с придирчивостью знатока приснившийся ночью кошмар. А может, грядущий планировал. У меня иногда и такое подозрение возникало. — Временами, словно забывая о своих раздумьях, и заодно — о недоеденной пышке, он тихонько напевал себе под нос «В покинутом доме остыл очаг…», и тогда я останавливал перо и прислушивался к песне. Странные чувства будила она во мне. Слышались голоса не минут, а веков; древние времена становились ближе своих и, куда ни взгляни, все, что попадало под взгляд, виделось словно впервые… Ясно и четко понимал я тогда, что звезды, глядящие в раскрытое окно, глядели сюда же, — еще до окна, еще до людей, — долго… долго… А до того — бессчетные времена блуждали рассеянным взглядом по черным просторам ночи… — Что деревья, доплескивающие свою листву почта до подоконника, длинными корнями своими касаются заповедных нам глубин и пьют сказочные воды неведомого мира… — В конце концов, — мой дом, глупейшая городская пятиэтажка: кто знает, в землю каких веков впаяна пломба его фундамента?.. — Ко всем, наверное, подкрадывалось порой понимание древности мира… Древности и загадочности… — Вот такое понимание подходило ко мне, когда я слушал эту песню. Да еще и голос Володи, бормотавшего с полным ртом «Колючи воды в ночных ключах, темны дороги во мглу…», больше напоминал голос сказочного существа, поющего где-нибудь на камне над водой одно из старинных преданий своего народа, чем на человеческий… — И, если по рассеянности забыть, какой век идет, кухня могла бы оказаться чем угодно. — Пещерой, шалашом на берегу реки, сторожевой комнаткой в башне легендарного замка… Но Володя допевал и снова погружался в свои медитации, а я возвращался к листку бумаги.

Потом он поднял голову и посмотрел на меня.

— А можно узнать, что вы там пишете?..

— Я нашел себе развлечение, — серьезно ответил я. — Слушаю рассказы вроде ваших и превращаю их в фантастические истории.

— А зачем?..

— Из озорства. Надо же чем-нибудь заниматься. Да и любопытно, что получится…

— А тщеславие?..

— Что — тщеславие?..

— Участвует ли оно в ваших занятиях?..

— Какое уж тут тщеславие… Хотя, впрочем, — да. Если это можно назвать тщеславием. — Видите ли, мой друг Армен, ссылаясь на некоего Павлика, который для него авторитет, утверждает, что на российской почве ничего фантастического написать нельзя. — И вот уж который месяц я пишу сплошное опровержение. — Потому что действительность за меня…

— O!.. — промолвил Володя героическим голосом.

— Вы опровергаете его нашей кровью…

— Да. Вы против? — Но в мире так заведено и исключения редки…

— Вам надо было бы стать политиком…

— А то их без меня мало. Да и противно что-то «вершить»; лучше пусть уж меня свершают.

— Гм, — сказал мой гость с coмнением. — Меня иногда «свершали», по вашему слову, — но не могу сказать, что это было хорошо…

— Что меня в вас умиляет, дорогой друг, так это ваше умение перевести разговор из любого положения на странную историю…

— Ну, это не предмет моей гордости. Просто у меня жизнь, как вы верно сказали, «из любой темы» переходит в какое-нибудь дурацкое приключение…

— Итак?.. — спросил я, уже готовый к тому, что Володя сейчас начнет повествовать о каком-нибудь таком приключении.

— Итак, — еще бокал крови. За здоровье вашего Армена.

— Володя, вы иногда начинаете говорить выспренно, и это вам не идет.

— Почему?..

— Потому что мы живем в своем дурацком веке, а времена здоровой восторженности давно прожиты более счастливыми людьми. — Это они имели право на выспренность… — Вы же, при всем моем уважении к вам, все ж не сэр Вольдемар Безработный, а просто Володя. И потому я плохо понимаю иногда, что вы хотите сказать. Вот хотя бы сейчас. — То ли вы имеете в виду, что желали бы рассказать мне еще какую-то историю из вашего арсенала, то ли — что отыскали во мне задатки вампира…

— Ну, нет. Задатков вампира у нас никаких. Можете поверить моему опыту…

— Ради Бога, Володя!.. Уж не хотите ли вы поделиться своим опытом?

— Ну нет, — сказал Володя, и по голосу его я понял, что мы уже не дурачимся. — Я хотел рассказать вам кое-что другое.

Я хотел рассказать вам об одном из загадочнейших происшествий в моей жизни. Я называю его так не только по причине того, что на мою бедную голову обрушилось много невероятного; но и по другому поводу. — Дело в том, что меня все то время не оставляло ощущение, что я делаю рассчитанные кем-то шаги… С самого начала я это… не скажу, чтоб — понял, но — как-то смутно ощутил. — Понимаете?

— Что именно?..

— Знакомо ли вам это ощущение?.. — Что-то происходит с вами, и вроде бы нормальное, но вы, — пусть едва-едва, — сознаете, что такого не должно быть. Что так не бывает. — Вот такое ощущение было у меня, когда я познакомился с Надей. — Нечто неправильное было в нашем знакомстве. — Спрашивается, почему столь восхитительная женщина стала чуть не вешаться мне на шею?.. Да еще где! — в электричке!.. — Когда мы и двух минут толком не побеседовали?..

— Что ж, по-моему, это прекрасно. То есть, насчет вашей женщины. И этому надо радоваться. Но сначала я…

— Конечно, — перебил меня чуть ли не возмущенно Володя, — конечно, прекрасно!.. Более того!.. Это восхитительно!.. Это словами не расскажешь!.. — Я даже и сейчас, после всей этой истории, вспоминая те, первые минуты…

Тут Володя с размаху остановился, как бы потускнел, и продолжил уже обычным голосом:

— Конечно, этому надо радоваться. Да я и радовался. — Это действительно прекрасно. Я же не спорю. — Но ненормально. Восхитительных женщин на свете не так уж много, и бросаться на шею такому, как я. вряд ли кому-нибудь из них пришло бы в голову. — Кроме как с умыслом или по капризу…

— Вы самокритичны и трезвы в своих оценках; это хорошо, — заметил я несколько издевательски, — но, однако, вы не дали мне досказать. — А я все же хотел бы сначала узнать, кто такая эта Надя. А уже после того слушать тезисы о красивых женщинах…

— Погодите, сейчас расскажу. Кто она такая — я сам толком не пойму. Могу сказать только то, что уже сказал: она восхитительна. А познакомился я с ней в электричке. Вечером. — В таинственный, так сказать, вечер моей судьбы. — Уезжая из М-а, куда глаза глядят… Скорее всего — так они и доглядели бы до конечной станции, если б я не повстречал тогда Надюшу.

А уезжал я из М-а, не в нем и полгода. — Гонимый судьбой. — У меня начались серьезные неприятности с жильем. — У старушки моей, у которой я все время квартировал, обнаружилась родственница, не то сестра, не то уж и не помню, — оставшаяся без дома. — Не знаю, была ли эта беспризорная родственница происком судьбы, — то есть моей, конечно, судьбы, — ила просто случайным бедствием… Но моя хозяйка, естественно, приютила ее, и мне пришлось искать другую квартиру…

Я нашел ее довольно быстро. Но дня за два до моего вселения квартиру эту обокрали. — Причем, как я понял. не столько обокрали, — сколько повредили. — Зачем то вспороли матрасы на кровати, опрокинули шкаф (пришел в негодность), и так далее. Посуду почти всю подавили… — Хозяин, по его словам, долго задумывался, кто побывал в его квартире, — то ли чокнутые воры, то ли наемные вредители…

Но, кто бы там ни был, вселение мое, естественно, отменилось. — Пришлось искать еще. Опять нашел и несколько дней прожил там. — А потом случился пожар, довольно быстро затушили, и особых повреждений в доме не было, но кое-какие необходимые вещи он попортил. — Причину установить не удалось…

— Везет же вам…

— Исключительно. До того исключительно, что я даже подумал о своей несчастливой руке. — Все-то, казалось. во вред мне делается. С третьей квартиры я в этом убедился…

— Как, еще что-то?..

— Aгa. Но здесь злодеяние более мелкое и уж — почти наверняка — предназначалось для меня лично. Мне и в этом доме один день прожить удалось. День да ночь. А наутро остановился будильник. Решил его отремонтировать, пошел к столу, — нож взять или что найду, — и… пол подо мной проломился!.. — новый пол!.. — с отчаянием выкрикнул Володя, — недавно перестилали!..

— Ну-ну. Что вы так волнуетесь?..

— А как бы вы на моем месте поступили?.. Дней за десять — три квартиры сменил, и все с приключениями. — Поневоле разволнуешься. — Хорошо, нога не пострадала. Только испугом и отделался. — А так до колена почти и провалился… тьфу ты, пропасть!..

— Да-а…

— Тут уж я почувствовал, что судьба меня из М-а выталкивает. — Прямо в шею. — Решил не противиться, собрал вещи, да и на вокзал. Сел на какую-то электричку, — ну, думаю, куда-нибудь доеду… — Замечательно, что чудеса меня и на вокзале догнали. — По бредовым каким-то соображениям к моей электричке плацкартный вагон прицепили!.. понимаете?.. и ладно б еще в хвосте, а то где-то в середине состава…

Ну, конечно, в него я и сел. Отчасти-от отчаянья, отчасти из снобизма. Стою на лесенке, курю. Вот-вот тронемся… И тут на перроне появляется девушка, изумительной прямо-таки красоты. Идет быстро, — видно, что спешит, и озирается то на один путь, то на другой. — На обоих электрички стоят, и она, наверное, запуталась, на какую ей надо. Так и встала, не зная, куда кинуться. Ветер ее волосами играет. В руках у нее полиэтиленовый пакет, туго набитый…

— На дачу она. оказывается, ехала. У них в К — дача, — сообщил Володя, отвлекаясь. — А потому ей надо было на мою электричку. Но я, когда окликнул ее, этого не знал…

— Так это вы начали?.. — А говорите, она…

— Она, — убежденно сказал Володя. Но распространяться дальше на эту тему не стал, а продолжил:

— Электричка уже тронулась, но, как я говорил, в моем вагоне двери можно было открывать-закрывать по собственному желанию, а не по прихоти машиниста. — Потому я принял от девушки пакет (довольно-таки тяжелый), поставил его в тамбур, и едва успел поймать рукой неудачно вспрыгнувшую на ступеньку обладательницу пакета. Она чуть не сорвалась, я в последний момент ухватил ее за воротник рубашки. Грубо говоря, «за шкирку». — К сожалению…

— Почему — к сожалению?.. Надо было не поймать?..

— Не язвите. К сожалению потому, что прекрасных женщин так по-дурацки не ловят. Я об этом сразу же подумал и едва от смущения не выпустил свою добычу обратно, за борт…

— Ну вот, — сказала она, спасенная и изрядно растрепанная. Застегиваясь и приводя себя в порядок. — Сколько ощущений!.. сколько утрат!.. Я думала раньше, только в городской транспорт нужно садиться с приключениями…

— Добро пожаловать в наш гостеприимный поезд, — приветствовал я ее.

— Спасибо за гостеприимство… — Однако, куда направляется этот гостеприимный поезд?.. Я в К- попаду?..

Когда я сознался, что понятия не имею, куда мы едем, она странно посмотрела на меня. Как и следовало ожидать. Но, почему-то, не рассердилась.

— А если это не моя электричка? — За что ж я тогда страдала?.. — Вам не будет стыдно?..

— Мне уже стыдно…

— Верю. — Но почему вы все-таки решили, что мне нужно сюда?..

— Гм, — смущенно ответил я, — мне так показалось…

Она опять странно посмотрела на меня и ушла в другой вагон, — посмотреть, очевидно, расписание.

…Несколько остановок прошло, а девушка все не возвращалась. «Верно, узнала, что едет туда, куда надо, да и осталась там, в вагоне. — Что ей с сумасшедшим в тамбуре стоять…» — уныло подумал я. — Или, наоборот, узнала, что едет не туда, и вышла, может быть?.. — Остановки уже были…»

Я, конечно, жалел, что она ушла. — Но заметил, однако, что пакет остался со мной в тамбуре. — Значит, есть повод продолжить знакомство…» — решил я, забрал пакет и только было направился на поиски моей прелестной попутчицы, как дверь отворилась и она вошла в мой тамбур…

…Она объявила мне, что я был прав, и мы еще несколько минут очень мило болтали. Потом молчали. Тоже очень мило и приятно. Потом — без всяких видимых на то причин — начали целоваться. Как бы само собой, словно так и должно быть. — Под дробный стук колес, в чужой мгле тамбура… — Словно бы в чужом доме… — Понимаете?.. — С восхитительным ощущением какой-то запретности, какой-то беззаконности…

А после, — и тоже как бы само собой, — вместе вышли в К.

— Все это, конечно, — прервался Володя, — было странно. И, как я уже говорил, мне все казалось, что события развиваются по чьему-то чужому плану… Я превосходно это чувствовал, но шагая рядом с чудной девушкой к незнакомому поселку, к неизвестным событиям, слушая скрип известняка под ногой, легкое шуршание складок ее одежд… — Эх! — махнул рукой Володя. — Что тут распинаться!.. — Шел восторженно, куда она вела меня, нес ее тяжелый пакет и был счастлив, как человек, напившийся в приятной кампании. И вовсе не желал противиться происходящему. Чей бы это замысел ни был — но пусть чудеса продолжаются.

— Прекрасное место, — сказал я, когда мы одолели небольшой подъем и увидели внизу маленький, уютный дачный поселок, с трех сторон окруженный деревьями. Слева, на подступах к поселку, текли река; легкий ветер качал камыши на берегу, и они покачивались, трепетно и загадочно, как юные танцовщицы блаженных непамятных времен.

— Просто удивительное место! — повторил я. — В таких местах могут жить только очаровательные и загадочные существа. Вроде вас… И я теперь не удивляюсь, отчего в городе почти не встречаются прекрасные женщины. Они все живут в таких местах. — Мир недостоин их… (Видите?.. — добавил Володя. Я глупел на глазах и молол вот такую вдохновенную чушь. — Да еще таким сладким тоном, что нарочно и повторить его не смогу. В моих словах было больше сахара, чем во всей стране, это несомненно. — Вот что она со мной делала…)

Надя улыбнулась и взяла меня под руку.

— У вас слишком богатое воображение

— Что вы!.. Напротив, я с унынием сознаю всю его нищету.

— Тогда льстивое. А что касается здешних мест, то я бываю здесь довольно редко и всегда удивляюсь им так же, как и вы…

— У вас здесь дача?

— Да. Почти в самом конце. Только мы здесь редко бываем. — Далеко, да а времени нет. — Но раз-два в месяц стараюсь вырваться…

— А не страшно?.. — Вечером-то…

— Ну, я же с вами.

— Гм, — сказал я, пройдя несколько шагов. — Ну, а если б я не подвернулся?..

— Этого не могло быть, — сказала она убежденно. — Кто бы нес тогда мой пакет?..

…Да. пакет был действительно тяжелый. Я посмотрел на пакет и склонял голову.

— Вы что? — испуганно спросила Надя.

— Кланяюсь вашему пакету. За доставленное мне счастье нести его туда, куда прикажет хозяйка…

Надя рассмеялась и легонько ущипнула мена за руку.

— А говорите, воображение не льстивое…

— Гм, — произнес я от смущения и перевел разговор на другое. — А что это там, за рекой, огонек какой-то мерцает?..

— О-о… — сказала она притворно-зловещим голосом. — Это предмет жутких легенд и тайной гордости нашего поселка. — У других тарелки есть или еще что-нибудь такое, а у нас — этот огонь. — Вроде как тарелка местного масштаба. — А кстати, как вы относитесь к тарелкам?..

— А как нужно к ним относиться? — Посуда и посуда. Только что металлическая. Как в армии.

— Нет, а серьезно?..

— А серьезно вообще не отношусь. В худшем случае — это демоны, а вероятней всего — выдумки наиболее тщеславных сограждан…

— Да. Я дома тоже так говорю, а на меня глядят, как на еретичку… — Ну, а что до этого огня, — говорят, что он здесь с давних-давних времен. Вроде бы там, где река утекает в ту вон рощу, — стоит какой-то таинственный дом, и свет из него идет. — Вроде бы кто-то доходил туда, видел этот дом, но обратно не приходил. — Как вы понимаете, говорят люди, которые никакого дома не видели. — Такая вот легенда про свет. — Темный какой-то, ненастоящий это свет… — Ну, и живут вроде бы в этом доме непонятно кто, но на людей не похожие. Вроде бы кого-то из них видели в той роще… — Но, естественно, никто из рассказывающих в ней не бывал. Местные дачники и говорят-то это лишь шепотом, да и то нечасто…

— Интересная история…

— Я же и говорю, — местная достопримечательность. Но должна вас разочаровать, ничего в этой роще нет. Она заболочена, и никаких домов. Ни жителей…

— А вы откуда знаете?..

— Я там была однажды. Пошла на огонь, пока не забрела в рощу…

— Зачем?..

— От любопытства.

— Женщины делают от любопытства больше героических дел, чем мужчины… от героизма. И, видимо, вообще больше, чем мужчины… — Но зачем женщине столько любопытства?..

— Что?.. Что вы говорите?..

— Прошу прощения. Это я задумался, и зачем-то вслух. — И не страшно вам в таком таинственном поселке?..

— Я же с вами…

— Ах, да. — Прошу прошения еще раз. — Это я должен говорить, что мне не страшно, потому что я с вами…

…Тем временем мы уже шли по поселку, продолжая разговаривать примерло в таком же духе. В поселке было тихо, во многих домах окна были темны, лишь в кое-каких — пробивалось из-за прикрытых ставень слабое свечение.

— Что-то людей не видать… А ведь лето…

— Да, в последнее время меньше народу стало…

— А впрочем, вон кто-то идет…

Надя обернулась вправо, следуя за моим жестом, и всмотрелась в темноту.

…К нам подошла со стороны реки женщина в темной длинной одежде. Пока она приближалась, откуда-то взялась на небе туча и затемнила луну. — А может, уже было темно, только я не отметил этого. — Женщина остановилась в нескольких шагах от нас. Лица ее не было видно, но по походке, по движениям чувствовалось, что она молода. Немного, пожалуй, постарше Нади. В руках у женщины было ведро, она, видимо, ходила куда-то по своим хозяйственным делам.

— Здравствуй, Надя. Здравствуйте… — приветствовала женщина нас. Голос у нее был глубокий, внятный.

— Здравствуй.

— Приехала-таки?..

— Как видишь.

— Что ж, добро пожаловать, добро пожаловать. — К нам не зайдете?..

— Зайдем… — голос Нади слегка дрогнул, и мне показалось, что она чем-то смущена. — Чуть позже,

хорошо?..

— Лучше бы сейчас. А то потом — дела есть…

— Нет, мы чуть-чуть позднее. Хорошо?.. — Обязательно зайдем. Надо ж хоть в дом забежать, проверить. — Ага?.. — Надя говорила так, как будто оправдывалась, и это меня озадачило.

— Что это за женщина такая?.. Кто она для Нади?..

…Когда мы, идя дальше, поравнялись с женщиной, стоящей на обочине дороги, она еще раз окликнула мою спутницу.

— Надя, — сказала она, и мне почему-то почудилась злая нотка в ее голосе. — Ты только не забудь, что я спешу…

— Да, да, — ответила Надя и потянула меня за руку вперед.

— Кто это?.. — спросил я, когда Надюша рылась в пакете, отыскивая ключи и отпирая дверь.

— Это? — А… — Это моя хорошая знакомая. Можно сказать, подруга. Они тут с мужем живут. Она почти безвылазно, а муж после работы приезжает почти каждый день. Хозяйство тут у них небольшое…

— А куда это она звала вас?..

— Не меня, а нас. Даже скорее — вас. — К себе звала, в гости. Увидела незнакомого человека, и любопытно ей стало. — Кто, да что… Она тут не много людей видит, а любопытна ужасно. Что вы там говорили о женском любопытстве?..

— А куда она спешит?..

— А, — отмахнулась Надя, щелкнув выключателем в коридоре и открывая дверь в комнату, — никуда она не спешит!.. Я же говорю, — любопытна слишком…

— Гм, — сказал я. — Я говорил вам, что в этих краях могут жить только прелестные женщины. Но, оказывается, тут, кроме не в меру прелестных, живут еще и не в меру любопытные…

— О, это все может быть в одной женщине. — Она ведь очень красива. — Вы не заметили?..

— Нет. Темно…

— Напрасно. Ну, да у вас еще будет возможность.

— А отказаться нельзя?.,

— Что?.. Вам не хочется посмотреть на красивую женщину?..

— Я только этим весь вечер и занимаюсь. Но, однако…

— Что — «однако»?..

— Куда положить ваш пакет?..

— О, боги… Да бросьте здесь, у дивана, что ли… — Так что — «однако»?..

— Однако, я не люблю… нет, не так, конечно, но — теряюсь, когда их сразу много. — Нельзя видеть одновременно даже двух прекрасных женщин. Это как будто два фильма одновременно смотреть. — Вдвойне притупляется чувство реальности…

— Слушайте, почему вы мне так упорно льстите?.. — Весь вечер?.. — Нет, вы ответьте… вы ответьте… почему… почему.

— Я сейчас приду, — шепотом сказала она. — Подожди…

…Шаги ее мягко прокатились по комнате, потом по веранде и стихли. Я остался ждать.

«Интересно, который теперь час?..» — подумал я, когда мне показалось, что Нади долго нет. «Около полуночи, наверное…»

Я посмотрел в окно. Огород и небольшой садик, уводящие к реке, хорошо были видны при лунном свете, и казались четкими и недвижными, словно залитые бледным воском. — Да, наверное, около полуночи. Оцепенение нападает на мир…

Еще немного посидев, я вышел на веранду, сел в плетеное кресло и закурил. На дворе опять было темно, вновь какая-то туча наплыла на луну. Поднимался ветер, и листва шелестела, плескала, шепталась, — по-ночному, сумбурно и боязливо. — Нади не было, наверное, уже с полчаса…

…Но, несмотря на томительность ожидания, в груди моей — в душе — везде, везде, — и вокруг меня тоже, — пели невидимые скрипки и нежно веяли крылами добрые духи. — Судьба, казалось, подарила мне праздник, словно бы в награду за прежние мучения. «Какая женщина!.. Какая восхитительная женщина!..» — повторял я без конца. В тот миг я, как никогда, жалел, что умею только читать стихи, а не писать. — Какие бы гимны я отпустил сейчас, — на все четыре стороны ночи!.. — Но я не умел сочинять свои, мне приходилось твердить чужие… «Сиреневый сумрак. Деревья шумят на ветру… Трава молодая свежа и не помнит о зное… И важно гуляет по ней, — словно кот по ковру, — беспечная женщина, гибкое пламя ночное… — Нежны ее руки. И дышит весною она… Раскроются губы, навстречу моим расцветая…»

«А каким запахом веет от нее, боже ты мой!.. цветы?.. духи?.. чудо?..» — Я вновь и вновь нюхал свои руки, укравшие часть этого запаха. — Миг казалось, что они так будут пахнуть всегда…

«Раскроются губы, навстречу моим расцветая… И, дрогнув, поет под рукою живая волна… В траву опадает, и манит, и тает, не тая…»

«Однако, где же она?.. Куда она — так надолго?..»

«А дальше!.. — петь, кричать о мягкой меди… Извивах уст, мерцания волос… — Но беден мой язык, и мир мой беден, и нету слов к тому, что пронеслось… К тому, что…» — Нет, не то. — «Имя любимое выплесну в воздух ночной… Ах, как священно несет его дымчатый воздух…»

«А не пошла ли она в гости?.. К той…»

…Я до того замечтался, что не сразу и сообразил: на веранду поднялся человек и стоит передо мной…

— Вы кто? — настороженно спросил я, заметив его. — Что вам нужно?..

— Надежда здесь?.. — вместо ответа спросил он.

— Нет. Вышла- вроде бы, сказала, что ненадолго, — а уж где-то с час, как нету…

— А-а… — протянул он понимающе. — Купаться, значит, пошла. На реку.

— Купаться?..

— Да. Она любит по ночам купаться. Надо бы пойти ее поискать… — Он немного помолчал. — Ну что ж, пойду. Да, а вы-то кто? — Художник?.. Поэт?..

— Фотограф.

— Ну вот. И фотографы в нашем полку… Ну, ладно…

— Простите, а кто вы?.. — Я имею в виду, если она без нас вернется…

— Скажете, что супруг заявлялся. Павел. Не нашел ее и уехал. — Передавал привет и очень извинялся, что не встретились. Дела!..

И он убрел по направлению к камышам, а я, разинув рот, глядел ему вслед. — Кошмар какой… Муж!.. Она замужем!..

«Ну, и что здесь невероятного?.. Я ведь не спрашивал ее о семейном положении. Да, но что за странный муж?.. В его доме среди ночи мужик сидит, а он передает привет и уходит… Хоть бы для приличия спросил, что я тут делаю…»

«— Погоди, — подумалось мне, — может, еще и вернется… Может, он гнев пошел копить… А потом вернется… да как спросит!..»

Положение было дурацким. Я не знал, что нужно делать. Bсе мое праздничное настроение мгновенно исчезло. В висках тяжело стучало, в голове шумело. «Что вправду делать?.. Ждать?.. Бежать?.. Да куда бежать из незнакомого места?..»

«Куда угодно… a то стыдно, право же, стыдно… Ну надо же так… — Нет, бежать… в темноту… — Великая мгла уворует след… Великая мгла уворует след…»

…И тут, Костя, я почувствовал, что последние слова не принадлежат мне. Что это — чужое… Как будто со мной заговорил невидимый голос. Вы ведь вомните, у меня уже были неприятности с подобными голосами… Неужто они вновь вернулись? Мгновенно, не успев даже осознать своих действий, я резко пригнулся, прыгнул с кресла вперед, с веранды, побежал к реке…

Заскочив в камыш, я немного одумался. В конце концов, что случилось?.. Мне могло и померещиться. А я уж невесть что вообразил. — Да тем более, я всегда сомневался, не галлюцинации ли мои голоса… — Немного постояв, я уже намерился повернуть обратно… и почувствовал, как меня обняли сзади мокрые руки и ко мне прижалось мягкое, прохладное тело…

— У… — вскрикнул я.

— Тише… не бойся… это же я.

— Надя?!

— Тихо… тихо… — она зажала мне рот ладошкой. — Сюда.

Мы свернули с дороги и осторожно, стараясь не шуметь, отправились в камыши. Они шла сзади, легонько подталкивая меня.

— Надя, — шепотом сказал я, — ты знаешь…

— Тихо… тихо… — прервала она меня. — Не шуми… — Все. Пришли.

Я только хотел повернуться и спросить, куда она меня привела, как внезапно почувствовал: это не она. — Но повернуться мне не удалось: руки обвили крепко мою шею… ноги оплелись вокруг меня, она навалилась, прижимаясь всем телом, и… — о, ужас!.. — я упал на четвереньки, и, еще не успев ни сбросить ее, ни сойти с ума, ни даже закричать. — уже мягкими прыжками несся через камыши, во тьму, унося неизвестно куда свою проклятую наездницу, слыша ее зловещий хохот…

Долго ли и где мы скакали, — не помню. Мы мчались, и над нами неслось небо; луна то взмывала вверх, то — и по головокружительной кривой — стремительно падала вниз, и светилась где-то впереди, словно указующий огонь для нас; тучи мчались над головой бешеными скачками, — и мне все казалось, что я вижу мгновенно появляющиеся и тут же пропадающие у них лапы… крылья… хвосты… Ветер наждачной бумагой проезжал по коже; луна все взлетала и падала, и огонь впереди приближался…

…Когда мне начало казаться, что вот-вот все силы уйдут из меня, — наездница моя, вновь захохотав, прыгнула на всем скаку куда-то влево и пропала в темноте… Отброшенный толчком, я перекувыркнулся, прокатился по земле, ударился о дерево и, видимо, на несколько минут перестал соображать, где я и что со мной. А когда начал соображать вновь, быстро понял, в чем дело: я стоял по колено в холодной воде, опираясь о дерево, а вокруг было еще много деревьев… — Целая роща. — И впереди, шагах в ста, из-за деревьев плыл ко мне большой, темный, загадочный луч света… Он метил стволы деревьев, тянул широкой полоской по воде прямо к моим ногам и словно бы звал в дорогу… И я пошел.

«Да это же тот самый свет!.. — Из местной легенды… А Надя говорила…» — дальше я не успел додумать, потому что деревья словно бы слегка раздались, освобождая пространство для света, который стал ярче, сильнее, поглотил все вокруг себя… — И я пошел прямо на него, невольно зажмурившись. А когда открыл глаза, то увидел себя на пороге большой комнаты.

Странная это была комната. Она одновременно производила впечатление и жилой, и нежилой. — По периметру, вдоль высокого потолка (метров пять, не меньше!) вились густые пряди паутины, собираясь в углах в огромные пыльные мотки. Единственное окно тоже было украшено разорванными пучками паутины; на подоконнике — засохшая грязь, какая то трава… Неприглядный вид…

Но при этом пол и то, что нужно назвать «мебелью», были чисты. — Пол, впрочем, гнилой, в нескольких местах покрытый большими пятнами плесени. Но там, где плесени не было — чистый. Что же касается «мебели», то о ней нужно сказать вот что. Посередине комнаты стоял большой дощатый стол, вокруг него — как стулья — располагались несколько пней. В левом от входа углу помещалось нечто деревянное, напоминающее обычное человеческое ложе… Все это указывало на то, что дом обжит, но хозяин (хозяева?..) его живут бедно и очень странно…

«Может, бомжи?.. — Но все равно, — в таком месте… Нет, не должно быть..» — мелькнуло у меня в голове. — И тут я вспомнил… вспомнил, как и в качестве кого — я сюда попал…

Я инстинктивно отпрыгнул (точно на меня уже кто-то нападал!..) вправо, прижался к стене и пугливо огляделся. — Никого… ничего… ни звука… — Потемневшие — от времени и небрежения — стены, паутина… тишина… И за дверью (то есть, за порогом; я до сих пор не знаю, была ли у этого дома дверь) — тоже тишина… тишина и темнота…

«Значит, моей всадницы здесь нет… Значит, ей что-то помешало… кто знает, что именно… — и она просто бросила меня, где пришлось… а пришлось почему-то в этом месте… Если б это было не так, она давно бы явилась сюда…»

Так сказал мне здравый смысл. (— Если, конечно, называть это здравым смыслом, — прервался Володя, вежливо кивнув мне. Я кивнул ему в ответ, предлагая продолжать…)

— Итак, я немного успокоился. Мне этот дом даже показался убежищем, которое досталось мне просто по счастливой случайности. — Да и то сказать: может в жизни человека хоть когда-либо выдаться счастливая случайность?..

— Думаю, что да. Теоретически… — ответил я Володе.

— И я думаю. Хотя на мою долю, кажется, таковых еще по-настоящему не выпадало. — Но тогда я решил немного передохнуть, сел на пень, локти на стол, ладони в подбородок, — и только тут почувствовал страшную усталость. — Немудрено: столько проехать!..

Однако, я все хотел понять, что же случилось?.. Кто это скакал на мне?.. — Разум мой отказывался принять за реальность это ужасное событие. Сказочное, и, прямо скажем, не из хорошей сказки… — Со мной случались уже сказочные события, вы помните; но события не из такой примитивной сказки. — Надо ж, ведьмы катаются на людях!.. Хома Брут умер, а дело его живет! И это в двадцатый-то век!..

И, если все ж признать эту сказку (а очень реально говорили за это ноющие руки и ноги) — то кто ж тогда ездил на мне?.. — То, что это не Надя, я еще тогда почувствовал; но кто же?.. — Я видел в этом поселке еще только одну женщину… Впрочем, это вовсе не значило, что здесь больше нет других. А что касается этой, то она очень любопытна, и голос у нее злобноватый…

«Да, но это вовсе не специальные признаки ведьмы. Да и чего б она в камышах сидела? — От мужа хоронится, что ли?.. Нет, вздор какой, это не она… Но кто?..»

«Не забивай голову, — сказал я сам себе. — Узнаешь потом, в конце этой истории… если…» — А в том, что я попал опять в дурацкую историю, у меня уже сомнений не оставалось…

Странно, но на некоторое время я позабыл о Наде. И тем более — о ее муже. — Я лихорадочно соображал, что меня ждет в близком (быть может, очень близком) будущем и как мне подостойней приготовиться неизвестно к чему…

«Эх-х!.. Сейчас бы выпить чего-нибудь… покрепче…» — проговорил я вслух.

— Рекомендую коньяк, — произнес тонкий, бесстрастный голос (я сразу же — и почему-то обрадованно! — решил, что спятил). — На столе стоит…

…И верно!.. — На столе, почти посередине, стояла бутылка коньяка со стаканом, надетым на горлышко. — Неужто здесь и была?.. Почему ж я ее сразу не заметил?.. — Но, однако…

— Кто это говорит?..

— Это я.

— Кто — я?.. Не вижу…

— Неправда, — ответил бесстрастный голос, — видишь. — Это я, бутылка…

— Этого не может быть, — сказал я. Без особой уверенности.

— Не буду спорить, — согласилась покладистая емкость. — Думай тогда, что сам с собой разговариваешь на два голоса. Что у тебя шизофрения…

— У тебя… — неизвестно почему обиделся я.

— Вот видишь, ты признаешь меня… И вообще, — доверительно сообщила она, — у меня не может быть шизофрении…

…Да. Шизофрения, несомненно, была у меня. И уже, видимо, с полгода. — Теперь я понял, что со мной!.. И мне сразу стало легче. — Собственное сумасшествие лучше, чем происки нечистых сил…

«Вылечат… Поваляюсь в больнице… — А вообще-то, говорят, тихую не лечат. Только буйную… — А у меня какая?..»

Я стал вспоминать и через некоторое время, припомнив кое-какие свои приключения в недавнем прошлом, с облегчением уверился, что признаки буйства у меня были.

Итак, я, допустим, был болен. — Но тогда оставалось непонятным, как моя шизофрения исхитрилась придумать такую странную обстановку… Ибо комната вокруг меня оставалась той же, что и была до моих психоаналитических изыскании. Я еще раз осмотрелся и сообразил, что никакого источника света в доме не нахожу… хотя в доме было светло. Не светло, — как бы сумерки царили здесь, — вот таким был этот свет, исходящий ниоткуда. — Быть может, светился сам воздух…

Наверное, так и было. Потому что я, расхаживая по дому, не видел своей тени. Стол, пни, ложе также не отбрасывали ее. Все было равномерно освещено. За исключением…

…Плесень на полу оказалась вовсе не плесенью, а каким-то пятном, более светлым, чем остальной пол. Словно бы некий бледный свет выходил чуть заметно из-под земли… — О-о!.. — оглянувшись (я вспомнил, что сзади меня, у входной стены, видел еще одно пятно) — я увидел, что там пятно другое. — Оно было какого-то мутно-зеленого цвета, с прожилками салатного и грязно-синего. Это пятно, казалось, чуть колебалось (точно бы внутри его тихонько шевелилось нечто живое), и я, глядя на него, ощущал смутную угрозу… опасность…

— Что это?.. — недоуменно спросил я… видимо, у бутылки. Ибо не у кого больше было спрашивать. — Но бутылка молчала, как ей и положено.

«Ну, точно помешательство. Однако ж, — в неудобном месте оно меня застало!..»

Я стоял у бледного пятна. Что бы оно могло из себя представлять?.. Вид у него был необычный… необычный даже для такой странной обстановки. — Казалось, площадь пятна накрыта матовым стеклом или тусклым льдом, под которым — где-то внизу, на непомерной глубине, — горит и посылает бледный свет в комнату огромная свеча… — Я вытащил из коробки спичку и осторожно ковырнул то, что по виду походило на лед… — Земля… на ощупь — земля…

— Вы, может быть, спросите, как я осмелился копаться в этом пятне?.. — перебил себя Володя. — В таком доме, при таких обстоятельствах… — Знаете ли, как ни странно, это пятно казалось мне наименее опасным местом в доме… — Чутье говорило, что это так.

Однако, я не хочу сказать, что место сие было оазисом добра в недобром доме. Нет. — Я просто чувствовал, что оно неопасно именно для меня. — Я не знал, почему это так, но знал, что это так… Извините за косность слов, я опять вспомнил все так, как будто только что было…

…Мрачная и величественная картина увиделась мне, когда я (повинуясь какому-то наитию) положил ладонь на бледную землю. Впрочем, картина эта была довольно смутна, — и по смыслу, и для взора. — Все было как бы в серой мгле. — Вполоборота ко мне, ногами на бледном, тяжело зыблющемся холме, — стоял высокий темноволосый человек в длинных одеждах. При виде его мне стало жарко. Точно кровь потекла быстрее по жилам. Черты его лица были точеными и точными, как у статуи, глаза (на мгновение ясно и четко я увидел их выражение) глядели вниз, под ноги человека, иа колыхающийся бледный холм. — Внезапно я понял, что это не холм, а какой-то распростертый на земле, поверженный высоким человеком враг, невиданное чудовище неизвестных времен… — Глаза человека глядели на врага, и они были спокойны и беспощадны… А вокруг клубилась мгла, точно бы дым выплывал из-под ног человека, из трещин и скважин земли, и сплетал воздух в одну огромную, серую тучу…

Я ничего не понимал в увиденном, Одно было ясно: пред моими глазами — один из тех великих, о славе которых не осталось даже сказки уже к тем временам, когда на земле с ужасом произносились имена их бледных и ничтожных подобий, Саргонов и Ассурнацирапалов… — Эго было понятно мне… но почему?.. Откуда я мог взять это понимание?..

…И вот, один из великих царей до-сказочной древности стоял теперь видением передо мной. — Правой руки его не было видно, ее скрывал плащ (мантия?..). Но левая рука была вытянута вперед и чуть опущена; она словно бы простирала ладонь над огромным телом бледного чудовища… Плащ тянулся за рукою и колыхался на ветру, как огромное темное крыло… Ясно и четко услышал я напевные слова заклинания и с удивленней сообразил, что я понимаю невероятный, почти нечеловеческий язык, на котором оно было произнесено. Человек говорил, а бледная масса, которую он попирал ногами, колыхалась все медленней, спокойней, монотонней, — словно бы тело одеревеневало или засыпало… Так, наверное, и было: но к тому же оно меняло очертания, оно уменьшалось, съеживалось, словно бы таяло… Я напряг глаза. — На земле теперь лежала мерцающая бледная полоска… меч… Я знал, что это — меч…

Человек поглядел на меч, чуть обернул голову назад и сделал повелительный знак рукой. — Рослый, крепкий воин в черном плаще вышел из мглы к царю, подталкиваемый в спину двумя другими. По знаку царя, они остановили его, и один, выдернув из ножен длинный кинжал, резким движением за спиной воина сделал что-то… — «Разрезал веревки… — понял я. — Это пленник… Впрочем, нет, — он так же одет, как и те два… — Скорей, провинившийся… Но чего от него хотят?..»

«— Может, новым мечом зарубят?..» — пришла догадка. — Но случилось другое.

…Освобожденный, выслушав приказ царя, склонился перед ним, развернулся, протянул руку к мечу, мерцающему на земле… Глаза мои на долю секунды ослепила вспышка, я плохо видел, как все произошло… — Меч остался лежать на земле, крупные темные пятна на нем быстро таяли, — и я догадался, что это кровь впитывается в меч… — A по обе стороны от меча лежали две чисто разрезанные половинки того, что мгновение назад было воином…

Царь одобрительно кивнул головой, нагнулся и поднял меч. Повинуясь новому жесту, еще одни воин, вынырнувший из мглы, поднес к царю большую круглую шкатулку. Царь указал острием меча на землю, и воин опустил шкатулку в указанное место (видимо, в готовую уже яму; во мгле я не видел точно). — Царь неспешно подошел к яме, очертил мечом вокруг нее… почему-то не круг, как бы следовало ожидать, а нечто вроде звезды или подобной фигуры, — и я увидел, что земля под мечом обвалилась, засыпая яму…

…Он недвижно наблюдал за сыплющейся землей. Затем, наклонившись, медленно вонзил меч в землю над шкатулкой. — Так, что даже рукоять полностью ушла в землю… — Опять выпрямился. Простер над ямой левую руку, напевно сказал что-то вроде «Стереги это. До срока». — Потом, развернувшись, медленно пошел от ямы, и мгла, в которую он шагнул, сгустилась и покрыла его, оборвав мое видение…

…Я почувствовал, что весь мокрый от холодного пота. К таким картинам человек современного мира не слишком приспособлен; у меня подгибались ноги, и я сел прямо у пятна. — Как хорошо, что опасность мне не угрожала… но однако же… ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ?!! — Я ожесточенно начал тереть глаза, чтобы убедиться, что мне не мерещится: из бледной земли, на расстоянии вытянутой руки, торчала рукоятка меча…

«Так вот к чему было видение!..» — блеснула догадка. — «Этот меч предназначался мне… Потому и видение… потому я и чувствовал, что опасность мне не угрожает… Это мой меч…»

…Я даже знал, как взять его. Однако, мне было страшно. Что это за меч?.. Для чего он?.. — Я брал уже однажды непонятную дли меня вещь, и это плохо кончилось. — Сейчас мне предлагалось забрать предмет, не более понятный для меня, чем тот, прошлый… — Какие беды принесет мне это приобретение?..

Рукоятка торчала из земли, чуть поблескивая, а я сидел и думал. — Несомненно, меч этот проделал для меня путь из неизмеримых глубин к поверхности земли; но почему именно для меня?.. Кто я такой?.. — Или мне на роду написано владеть этим мечом?.. — Но зачем он мне?.. И потом — почему именно здесь он ожидал меня?.. Откуда было известно, что я окажусь здесь?.. — Или те неведомые силы, которые, по моим подозрениям, рассчитывали за меня мои действия, — упорно вели меня сюда, к этому мечу?..

Я долго так раздумывал, пока, наконец, не решился. Будь что будет. Кто знает, что еще ждет меня сегодня?.. Если вспомнить, с чего начинался путь к этому дому… — Кто знает, где сейчас моя всадница и кто она… или что… — Меч же и есть меч, и вряд ли он мне в таком месте помешает…

Я встал и, протянув левую руку — раскрытой ладонью над рукоятью, — медленно произнес, повинуясь чутью, подсказывавшему мне слова:

— Отзовись… поднимись из глубин… — бледным пламенем, древним оружьем… — Призывает тебя господин, поднимает к обещанной службе… Верный меч, — пробудись на войну… как повелено словом великим… Вещий ключ, — отвори глубину… возврати достоянье владыки…

Я не очень понимал смысл произносимых слов, но результат был налицо: в мою протянутую руку удобно улеглась холодная рукоятка длинного, обоюдоострого, узкого меча…

Он был не тяжел для моей руки, бледен и холоден. Никаких пометок, насечек не было на нем; гладкий, бледный… металл? — Нет, конечно. Материал меча, плоть чудовища из видения, — определить было невозможно. — Я глядел на свое оружие и ощущал, что лед его рукоятки не равномерно холодит ладонь, а словно бы мелко, дробно колеблется, дрожит в ладони… — Точно бы ток пробегал по моему мечу, и я ясно понимал, что у меня в руке — живое существо, затаившееся, подобравшееся для мгновенного действия, рывка, удара… Страшная сила ощущалась в нем, страшная… и покорная мне. — Вновь и вновь терзала меня навязчивая мысль, — разгадать, почему она покорна мне, кто я такой, — но я всеми силами старался отогнать эту мысль, боясь растерять последние остатки разума.

«Ну, что ж… — философски рассудил я в конце концов. — Был без меча, буду с мечом…»

Правда, я не знал, что с ним делать. И как обращаться. Как вы понимаете, никогда не предполагал, что мне понадобится в жизни искусство владения мечом, и потому нигде не пытался обучиться этому искусству… И еще мне было непонятно: почему вышел только меч?.. — Я начертил на земле знак, подсказанный мне чутьем, и несколько раз предложил мечу вернуть охраняемое им «достоянье владыки», но шкатулка (думаю, именно она и была обещанным «достоянием») не вышла. — Наверное (я вспомнил видение), «срок» для нее еще не настал…

Ну что ж. — Теперь мне ясно было, что я нахожусь в месте не просто необычном, а по-настоящему невероятном. — В сказочном, легендарном, невозможном, — сколько еще каких слов можно было подобрать для него, и все будет мало. Так теперь я думал. — И что еще другое можно было думать человеку, недавно работавшему лошадью для… ведьмы, человеку, стоящему в странной, самосветящейся комнате; человеку, державшему в руках меч нз древнего тайника, который к тому же не меч, а — и сказать нельзя, что такое. — И все это вместе, сразу, за ничтожный отрезок времени!..

…Итак, я по-прежнему не понимал смысл происходящего со мной, но теперь не было никаких сомнений, что все это очень серьезно… Ибо я давно — и на горьком опыте! — усвоил правило, истинное для всех странных историй: чем больше непонятных событий происходит с тобой за короткое время, — тем серьезней история, в которую ты влип. И — добавлю — тем меньше у тебя надежд догадаться о смысле ее заранее, до окончания всех предназначенных тебе несчастий…

Надо сказать, дорогой Костя, что вторая чисть правила почему-то плохо усваивается. — В каждом случае надеешься на то, что из этого правила должны быть исключения… И к тому же — что исключение как раз сейчас тебе и дано…

…Это я все говорю не из желания порассуждать на «общие темы». — Я помню, что вы не любите подобных рассуждений. Нет, это я замечаю к тому, что сразу же, вспомнив правило, бросился нарушать его вторую часть. — То есть, применительно к моему случаю, направился к другому пятну. К зеленому. — В надежде, что и это пятно мне что-нибудь расскажет, а то и выдаст на руки, как бледное… Однако я не успел ни ступить на него, ни прикоснуться к нему; на пороге, из темноты и тишины, внезапно возник человеческий силуэт; еще мгновение — и женщина, качнувшаяся было ко мне, застыла на месте и отчаянно закричала:

— Стой!!! Стой!..

— Надя?..

— Стой!.. Назад!..

Голос ее заставил меня не то что отойти, а отпрыгнуть от зеленого пятна, — так, как будто это было не пятно, а по меньшей мере яма со змеями. Я отпрыгнул и, оступившись, упал на землю. Надя бросилась ко мне.

— Ты жив?..

— Сейчас подумаю… Да. Жив и вроде бы даже невредим…

— Ох… — и она, словно обессилев, села на землю рядом со мной, у стены, слегка откинув голову и полузакрыв глаза…

Я присел рядом с ней, ничего не соображая. — Что она тут делает?.. Как она здесь очутилась?.. Что ее так перепугало?..

Надя открыла глаза.

— Ты с ума сошел…

— Почему?..

— В этом доме ни к чему нельзя прикасаться. Ни к чему!.. Ты был на волосок от гибели…

— Постой, постой… — Все перемешалось у меня в голове. Множество сведений, огромное количество вопросов, которые следовало задать немедленно… И потому я не знал, что сказать.

— Как ты сюда попала?..

— Как… как. — Так же, как и ты… — сказала она, и в голосе ее слышались сразу и остатки неподдельного испуга, и сердитые нотки, и какая-то уже игривая ворчливость.

— Ну, это вряд ли… — усмехнувшись, сказал я, и тут… и тут опять почувствовал, как холодный нот прошиб меня. — А что, если она не шутит?.. А что, если… если…

— А ну, подробней, пожалуйста… — промолвил я недобро…

— Что? о чем?.. — недоуменно спросила она.

— Подробней, пожалуйста. О том, как сюда попала. О способе передвижения… и так далее…

— Что с тобой?..

— Со мной много чего. — Но отвечай, мне очень нужно это знать…

Она пожала плечами.

— Ну, если это вправду так тебе интересно, то пожалуйста. — Шла себе на свет. Шла-шла и пришла. И нашла тебя здесь, как и думала…

— Как и думала?.. А с чего ты решила, что я непременно здесь?..

— А где еще быть человеку, если его больше нигде нет?.. — Ни дома, ни в нормальных местах?.. — Где же еще искать, как не здесь?..

— Гм. Ну, ладно. Мне, предположим, больше нечего делать, кроме как шататься по таким местам, и ты об этом догадалась. Но зачем ты меня обманула тогда?..

— То есть?..

— Ты говорила, что здесь ничего нет. — Просто роща, да и все…

— А что я тебе должна была говорить?.. — Я сама не знаю, что здесь такое. Знаю только, что ничего хорошего здесь быть не может, и все. — Как тебе объяснить про то, что не знаю?..

…Верно. Мне стало немного стыдно. — Что я, действительно, привязался к своей милой подруге?..

— А то, что тебе вздумается проверять мои слова на практике, — мне тогда и в голову не приходило…

Мне тоже, — смущенно сказал я, обнимая обретенную Надю. Но так получилось. Меня вообще нельзя оставлять одного, вечно со мной что-нибудь случается. — Куда ты ушла тогда?..

— Какой любопытный. Пусть это будет военная тайна, ага?.. — Единственное, что я вовсе не собиралась задерживаться. Это произошло по независящим от меня причинам…

— Да!.. — вспомнил я. — Тебя муж нашел?..

— Чей?.. — изумленно спросила она.

Боже, боже!.. — Мне показалось в тот момент, что из-под меня уплывает земля…

— Надя! — ТВОЙ МУЖ. Он спросил, где ты, кто я, и так далее, — и ушел к реке. Тебя искать. — Что ты меня разыгрываешь?..

— Володя, я ничего не понимаю. — Никакие мужья меня не искали, да я и не была на реке. — Ты или сошел с ума, или тебя обманули. Нету у меня никакого мужа…

— Да как это нету?.. Как это — нету?!! (Я возмущался неизвестно зачем, наверное, просто от непонимания). — Он же сказал мне, что…

— Значит, врет. Или он, или ты. Скорей всего, как мне кажется, ты. Оставь меня в покое со своими мужьями. — Нету, еще раз говорю. И никогда не было. Клянусь своей дачей. — И вообще, если хочешь знать, то я… — Надя остановилась и, махнув рукой, рассмеялась. — Прекратим этот разговор…

…Странность сегодняшних событий все усложнялась, а я и так давно уже ничего не понимал. — Значит, не муж… А чего ему тогда было нужно?.. — Разные предположения мелькали в голове. — Шутник. Жулик. Сволочь… — Кто еще может быть?.. — Я даже подумал — в порядке бреда (а что было тогда не бредом?) — не этот ли мужик оседлал меня? — Ведь он-тo в камыши ушел… Правда, не очень в это верилось, да и о такой практике я не слыхал…

…Я, положившись в конце концов на то, что Надя не слишком перепугается, рассказал ей всю свою историю. Начиная от того, как вышел из дома и сел на веранде, и закончив тем, что галопом прибыл в рощу, потерял седока и — не разбирая что к чему, просто от обалдения — вошел сюда…

— Кошмар какой, — сказала она, выслушав меня. — У меня фантазия буйная, но до твоей очень далеко… — Впрочем, я тебе весь вечер об этом говорила. — Неудивительно, что тебя занесло в это странное место… Ну, а если не фантазия… Нет. — Убей меня, — но я ничего не понимаю…

— И я тоже, — сказал я уже более или менее бодрым голосом. С Надей мне сразу стало повеселее. Я даже начал сомневаться, а не примешалась ли к реальным (пусть и странным) событиям сего дня некоторая украшательная доля фантазии… Хотя бы просто от утомления. От нервного перенапряжения. — Ведь сколько дней уже моя бедная голова работает на износ, принимая и перерабатывая огромное количество странностей. — От обворованных не вовремя домов и до… тоже домов. Неизвестно чьих и каких.

— Да!.. — А вот это тебе как понравится?.. (Я было совсем забыл про свой меч. Как выронил его, когда отскакивал от зеленого пятна, перепуганный Надиным вскриком, так и не вспоминал о нем, — и только сейчас, случайно глянув, увидел его. — Он лежал у зеленого пятна, чуть касаясь его острием. Я указал Наде на меч).

— Ужас… — прошептала Надя, и я почувствовал, как напряглась и словно бы затвердела она… — Ужас…

— Ужас не ужас, — но странная вещь, да?.. — Я немного недоумевал, чего она так испугалась.

— Где ты взял его?..

— О, это длинная история. И без буйствования фантазии об этом никак не расскажешь. А если коротко, — нашел его здесь. В одном месте…

— Слушай, мне все это не нравится… этот дом… эта вещь, это… — Надя высвободилась и, поднявшись, схватила меня за руку. — Пойдем отсюда. Пойдем!.. Мне так и кажется, что вот-вот что-то случится…

…Мне тоже начало казаться, что на нас словно бы глядят… или слушают… Надина тревога передалась мне. — Я — внезапно — увидел себя как бы со стороны и изумился неестественности своего поведения. — Сколько всего произошло сегодня; любому порядочному человеку и половины этого хватило бы, чтоб навсегда погрузиться в сумашествие… — А я, вместо того, чтоб, обрадовавшись невредимости мозгов, рвануть отсюда куда подальше, — сижу там же, где и сидел, вовсе не думаю о том, что надо убираться подобру-поздорову, — и словно бы ожидаю все новых и новых «приключений». — Как будто я в парке аттракционов, а не… — даже и уподобить это место нечему. — Нет, бежать, бежать отсюда, пока спасительное благоразумие вновь не покинуло меня…

И, когда я понял это, мне стало страшно. — Страшно, что я раньше этого не понял. — Страшно, потому что в истинном свете представились мне зловещие события этого вечера… Страх захватил меня всего, сковал, он мешал мне двигаться, удерживал меня на месте, — как раз тогда, когда я понял, что отсюда необходимо бежать как можно быстрее… Страх этот был уже не просто страхом, он был уже настоящей паникой… — Мне теперь казалось, что уже поздно бежать… бесполезно… момент упущен…

Наде, которая, выбиваясь из сил, тянула меня к порогу, я помогал не больше, чем — при перетягивании каната — игроки одной из команд помогают игрокам другой… — Нет, я вовсе не пытался сопротивляться; но мое тело напрягалось против моей воли, тянулось в обратную сторону… И я был сильнее, а я тянул Надю за собою… Куда?.. — Ноги мои, — неохотно, однако неуклонно, вели меня… к зеленому пятну.

…Я слышал — как бы сквозь сон — как тяжело дышала Надя, изо всех сил упираясь; я ощущал, что ее рука, крепко вжатая в мою, словно бы закостенела; я чувствовал, как ногти ее впились мне в кисть, до боли… до крови… — да, я увидел тоненькую струйку крови, медленно ползущую по руке вниз… Надя, кажется, тоже заметила кровь; она отчаянно забилась, пытаясь разжать пальцы, высвободить руку, — но теперь было уже непонятно, кто кого держал. — Я шел вперед, волоча девушку за собой; с моей руки капала кровь, и пятно все приближалось. — Странно, что я не видел теперь меча; его словно бы накрыла волнующаяся зеленая слизь… — да, это походило на слизь, на жидкое зеленое масло, на очень жирную воду… но не на землю. И эта зелень колыхалась, как волнуемая в глубинах вода, она поднималась, росла, как опара… Капельки крови упали на зелень, и мгновенно обозначились на ней темные узкие дырочки: словно кровь моя проела поверхность и ушла вглубь, протачивая себе путь неведомо куда… Пятно дрогнуло — от края до края и просияло на миг нестерпимо-ярким, режущим глаза зеленым цветом… Я отшатнулся, закрывая свободной рукой глаза, — и тут почувствовал, что тело мое свободно… — Не теряя ни секунды, я бросился прочь, рванув за собой обессиленно повисшую на руке Надю; мы пробежали несколько шагов, и я, налетев с перепугу на пень у стола, полетел через него, не успев выпустить Надину руку…

— Надя!.. Ты не ушиблась?.. — с тревогой спросил я, оборачиваясь к ней. — Она лежала ничком на земле и, глядя перед собой отсутствующим взглядом, тихо плакала.

— Ты ударилась?.. Что с тобой?..

— Все… — выдавила она сквозь слезы. — Все…

— Что — все?..

— Кровь… кровь попала… — с трудом произнесла она и вновь заплакала.

Я поднялся с земли, подбежал к ней, поднял, усадил.

— Что ты говоришь?.. Какая кровь?.. — Надя, очнись…

— На пятно попала… — глотая слезы, сказала Надя и указала пальцем на зеленое пятно. — Теперь сюда придут… Гляди.

…Я еще не успел ни перевести взгляд на пятно, ни поинтересоваться, кто придет и почему… Волосы мне взвихрила стремительная волна прохлады, воздух над нами потемнел, и высокий потолок закрыла стая мелких черных птиц или других тварей… Они долетели до дальней стены, развернулись и, опять прогнав волну прохлады, устремились обратно, к порогу, и исчезли за ним… Мы вскочили на ноги от неожиданности и испуганно схватили друг друга зa руки… и сейчас же на нас обрушилась темнота. Словно бы погас светящийся воздух, мы перестали видеть что-либо, даже друг друга, — и теперь в непроглядной тьме видно было только зеленое пятно у одной стены… и бледное у другой…

— Темный корень… — в отчаянии прошептала Надя, выпуская мою руку и в изнеможении садясь на землю. — Это она…

— Да, — раздался в темноте зловещий голос… слышанный уже сегодня мною. — Это я…

Надя вскрикнула и прижалась ко мне, а я, обхватив ее рукой, мгновенно обернулся на голос. — К порогу…

…На пороге, спереди и сзади окруженная темнотой, стояла женщина с фонарем. — Та самая, которую мы встретили сегодня… Но это было еще не последнее отчаянье. — Когда она подняла фонарь повыше и огонь высветил ее лицо, мне показалось, что земли уходит у меня из-под ног. — Я знал ее…

— Ольга…

— Узнал?.. — и от хохота ее я почувствовал, как лед поплыл по моим жилам…

— Узнал!.. — повторила она, когда приступ хохота прошел. — Ну, да ведь и времени мало прошло. И трех месяцев нету, да.

…Это была, Костя, та самая моя подруга, о которой я говорил вам. — Помните историю с…

— Да. Странно, что вы встретились… Столько случайностей…

— Нет, дорогой Костя. Случайности кончились, и мне предстояло теперь узнать их истинный смысл…

— Так ты знаешь ее?.. — с ужасом спросила меня Надя.

Ольга опять расхохоталась.

— А ты думала, зачем я говорила привести его сюда?..

— Надя… — сказал я дрожащим голосом…

…Хорошо, что я не потерял сознание, услышав это. А был близок. — Вот теперь мне уже многое прояснилось. И как будто оцепенение все больше спадало с меня: я понимал всю свою глупость и безответственность. — Ведь чувствовал, — и еще аж когда!.. — что все шаги мои кем-то выверены!.. — Почему ж не доверился своему чутью?.. Что теперь будет со мной?.. — На что способна Ольга, я мог только догадываться. — Обиженная, обозленная Ольга… — Фонарь освещал ее руку, и хорошо видны были на ней следы ожога… — Да, это я… это я… — Что теперь будет?.. — Я в ее власти…

…Но Надя!.. Надя!.. — я готов был завыть от унижения и бессилия. — За что?.. Кто она мне?.. Что я сделал ей?.. Я клял себя последними словами и готов был провалиться сквозь землю. — Как можно было быть таким идиотом?.. — Поверить, что я могу быть бескорыстно интересен такой принцессе!.. Идти за ней, куда б она ни завела… И — уже здесь, в этом невероятном месте, после множества зловещих событий, — не разглядеть за ними недобрых знамений, слушать несвязные объяснения и не заметить в них лжи?.. Явной лжи!.. — О, теперь-то я видел, что все было шито белыми нитками; но теперь было поздно.

— Надя… — голос мой сорвался. — Надя! За что ты меня так?..

Надя плакала, уткнувшись лицом мне в грудь. Ольга с порога смотрела на меня и зловеще улыбалась. Слева от нее, в отдалении, вдоль стены, — горело, полыхало зеленым огнем, шевелилось проклятое пятно. — Как-то почти безразлично отметил я, что оно росло, расширялось… Оно вырастало ввысь, вздувалось как купол, как огромный пузырь, — и мало-помалу расползалось во все стороны, поедая темный пол.

— Смотришь, как оно растет?.. — раздался голос Ольги. — Правильно… Посмотри еще немного и подумай, что это такое…

— Что тебе нужно от меня?.. — спросил я.

— А ты как думаешь?.. — Или это не ты выследил меня тогда?.. Или не ты обжег мою руку?.. — Ольга протянула вперед руку, — и в двойном свете фонаря и зеленого пятна — на открытой ладони забелел след старого ожога. — Не ты?.. Отвечай!..

— Не я… — ответил я ей. — А ваша дьявольская штучка. Которую вы подсунули мне. Не так, что ли?..

В доме становилось все светлее, и теперь даже без фонаря можно было различить в полумгле и обстановку, и Ольгу, и… Надю. — Надя, с непросохшими слезами на лице, слушала, явно ничего не понимая, и только переводила недоуменный взгляд то на меня, то на Ольгу.

— Не я, — опять повторил я. — А если б даже и я?.. — Если б все пошло по другому, — что сделали бы вы со мной?..

— О… — зловеще произнесла она. — Еще не поздно это узнать…

— Ну и злопамятна же ты… Я, встретив тебя теперь, не почувствовал бы и враждебности. А ведь мне досталось не меньше, чем тебе…

— Ты так считаешь?.. — загадочно спросила она. — Нет. Я никогда не забыла бы этого. — Я потеряла из-за тебя доверие и теперь принуждена находиться здесь. В ссылке. — Понимаешь ли ты меня?.. — В ссылке, — и это тогда, когда уже открывалась мне дорога к высшим тайнам!.. — Да я тысячу лет искала бы тебя, и не было б мне покоя, если б не нашла…

— Сколько злости в тебе… — проговорил я, вытирая пот со лба.

— Много. Вполне достаточно для того, чтобы все рассчитать так, чтобы месть моя удалась. — Я позаботилась о том, чтобы в М-е тебе не стало места. Я устроила так, чтоб ты попал в К — …под надежным наблюдением… Но эта милая упрямица (она указала рукой на испуганную Надю) почему-то решила взбрыкнуть, и мне пришлось на ходу переиначить замысел. — Помог счастливый случай и дурак, вовремя подвернувшийся под руку… — Я настигла тебя в камышах, и почти доставила на место, но… кто-то засыпал порошком темного корня дорогу, — и, я подозреваю, что эта «кто-то» — опять моя дорогая подруга… (Надя вздрогнула и прижалась ко мне). — Я сбилась с дороги, и много времени прошло, пока порошок не потерял силу… — Ты, Надя, плохо постигала мои уроки, — насмешливо обратилась Ольга к дрожащей девушке. — Темным корнем пользуются не так… Но, впрочем, я благодарна тебе за оплошность… хотя благодарность моя тебе уже ни к чему…

…А теперь… — Ольга выпрямилась и, казалось, увеличилось в росте. Пятно зловеще полыхало почти рядом с ее ногами.

— Теперь все позади, и час мой пришел. — Все будет так, как я хочу!..

— И чего же ты хочешь?..

— Ты, наверное, хотел спросить, — что я могу?.. — Я уже говорила тебе однажды. — Помнишь?..

— Плохо.

— Вот, — повернувшись к огромному пятну, она торжественным жестом указала на него. Видишь?..

— Ну. Давно уже…

— Это — Вход в Ничто. Твоя кровь пролилась туда, и теперь он будет расти, пока не достанет тебя. — Я говорила, что живые там не отличаются от мертвых… Там царят неведомые тебе боги; и я даже приблизительно не смогу поведать тебе, что тебя ждет там. — Язык человека беден для этого, потому что люди слишком добры и многого не могут представить себе…

— Спасибо тебе за доброту…

— Я вечно буду помнить твое спасибо. Я часто буду вспоминать о вас… обоих…

Надя вскрикнула.

— Да, и о тебе. Ты не постигли еще даже и зачатков древней науки, но уже сделала несколько глупостей. — Ты не нужна мне. Я отпускаю тебя с моим давним приятелем…

— Что можешь ты сделать мне?.. — гордо спросил я женщину.

— Я заставлю вас войти туда… во Вход. — Самих… Я устала ждать, когда Ничто доберется до вас. Я слишком долго мечтала о такой встрече, и у меня нет больше сил ждать. — А что я могу сделать?.. — О-о!.. — ты думаешь, я женщина и слабее тебя?.. — Да, это так. Но твоя сила не понадобится тебе. Ты поймешь это… — Она опять расхохоталась, запрокинув голову, совершенно сатанинским смехом.

— Мы встретились во второй раз. — Но только теперь — на тебе нет Талисмана!..

…Я понимал, что она права. Чутье подсказывало мне, что я бессилен против нее… если… если… Что — если?.. — Я пятился назад, прикрывая Надю, испуганно выглядывавшую из-за моей спины, — пятился, не сводя глаз с надвигающейся Ольги. Она шла на меня нарочно замедленным, торжественным шагом. Фонарь сиял в ее руке… не фонарь… нет… но что это?..

Натолкнувшись на стол, я скривился от боли, и тут же нащупав доски пола, рванул, пытаясь опрокинуть стол и заградить дорогу ведьме, — хотя бы на время… Но стол не шелохнулся, и я от рывка чуть не упал, на мгновение потеряв равновесие… Ольга опять коротко, зло рассмеялась и возобновила шаг…

…Единственное, чего мне хотелось, — это отойти подальше от зеленого пятна; и мне это удалось. — Теперь мы пятились в сторону бледного (у меня была слабая надежда, что, быть может, оно как-то сможет защитить нас; хотя — как?..)… — В сторону пятна, в котором я разыскал меч… Я невольно вздохнул на ходу. — И зачем я его так оставил?.. — Вот уж, поистине, день стопроцентных промахов!..

Ольга, сообразившая, что мы стараемся отступать к бледному пятну, остановилась, словно бы пытаясь понять, что я делаю. — Это дало мне возможность увеличить расстояние между нами еще на два шага…

— Ты хочешь туда?.. — недоуменно спросила она. — Ну что ж. Пусть это будет твоя последняя воля: погибнуть другой смертью. — Но эта смерть будет еще интересней. — Бледная Сила непонятна даже для меня. — Нескольким Служителям довелось погибнуть здесь…

«А в самом деле, на что я надеюсь?..» — тоскливо думал я, продолжая, скорее уже просто от безнадежности, — идти на пятно. — «Она знает, что говорит. — Правда, я чувствовал, что мне там ничего не грозит, — но это было давно, и, быть может, моим там был только меч. А теперь, — что там ждет меня?..»

«Эх, меч мой…»

Силы небесные!.. Из бледного пятна, чуть поблескивая, торчала рукоятка меча!.. — Моего, потерянного, вернувшегося меча!..

«Значит, его не поглотил Вход в Ничто?.. Значит, он вернулся на место?..» — Я проговаривал торопливо в уме заклинание, силой волоча за собой упирающуюся Надю (у нее после Ольгиных слов сделалась какая-то беззвучная истерика), — спеша, ибо Ольга ускорила шаг, видимо, устав уже наслаждаться зрелищем нашего отступления…

— Я успел… — сообщил я Ольге, поворачиваясь к ней и левой рукой задвигая Надю за спину. В правой руке моей замерла для мгновенного удара неведомая древняя сила…

— Что?.. — голос Ольги сорвался. Расширенными от ужаса глазами смотрела она на меня…

— Я говорю, что опять yспел. Как и тогда. А теперь… — и я двинулся на ведьму…

— Не может быть… — шептала она, отступая. — Невозможно. Нет…

— Древний Пленник?.. — раздался в комнате новый голос, и мы, замерев на местах, обернулись на него…

…У полыхающего зеленым огнем Входа в Ничто стоял мужчина… к сожалению, тоже знакомый мне. По той же истории, в которую была вмешана Ольга. — В которой дьявольской хитростью они заставили меня добыть некий Талисман… В которой только чудо спасло мою жизнь… В которой…

— Бледный Бог… — словно не видя нас, рассуждая сам с собой, произнес мужчина. — Меч Иг-Наура Великого…

Тут он, словно бы вспомнив о нашем существовании, перевел глаза от меча и осмотрел всех нас. Тяжелым взглядом… Глаза его остановились на Ольге.

— Дура… — сказал он

Ольга стояла на месте, словно бы взгляд мужчины придавил ее к земле, — и тряслась мелкой-мелкой дрожью…

— Дура… — повторил человек. Медленно перевел взгляд и остановил его на Наде, стоящей теперь рядом со мною и с открытым ртом глядевшей на невесть откуда взявшегося человека.

— И еще одна дура…

Взгляд его, помедлив, — словно бы постояв немного, — на Надюше, передвинулся на меня. — Я уже приготовился услышать «— И дурак…» (о, как бы он был прав, если бы сказал это!). Но он сказал другое.

— Вот мы я вновь встретились.

— Да. К сожалению.

— Но теперь у меня больше нет сомнений.

— В чем?.. — поинтересовался я.

— В тебе. — Помнишь, я изумлялся твоим способностям и никак не мог понять природу их?..

— Еще бы…

— Теперь этих сомнений больше нет Я знаю, кто ты. — Это меч говорит за тебя лучше всех других доказательств. — Я не знаю по-прежнему, как это возможно и почему, но истина, какой бы невероятной она ни была, все же есть истина. — Приветствую в наших владениях наурского князя!..

— Володя!.. — крикнул я. — Что вы такое говорите?!

— Boт так же точно подумал тогда и я, — ответил мой приятель. — Что он такое несет?.. Я и сейчас далеко не все понимаю… Но, Костя, попробуйте поверить мне на слово: правда здесь есть. Меч Иг-Наура Великого мог покориться руке только кровного наследника… как это явствует из Заклятия, наложенного в глухие времена на Бледного Бога…

…Я не видел тогда Нади, но Ольга, смотревшая на меня, казалась мне памятником. Ни одного движения, — словно бы даже не дышала, — только в глазах, неподвижных глазах, чуть подрагивали черные льдинки расширенных до невозможности зрачков…

Пятно, зеленой переливающейся горой громоздящееся за спиной мужчины, на мгновение замерло… мелькание постоянно сменяющихся оттенков прекратилось, мелкие цвета в узоры сплелись, обрели очертания, — и ужас оледенил мне сердце. — Боже мой, какие чудовища смотрели на меня из пятна!.. — Я, не отрываясь, как зачарованный, смотрел на демонов, отказываясь верить своим глазам, и меч наливался ледяной злобой, тяжелел в моей руке…

— Что тебе нужно от меня?.. — спросил я человека.

— Это зависит от того, как ты поведешь себя. — Болотные боги не были друзьями властителей Хиша; между ними были многие обиды, и поэтому ты чужой нам. — Но враждовать с Наурами мы тоже редко… скажем так, — хотели. А в теперешние времена, когда и ваше, и наше величие в прошлом, и вовсе нет смысла вспоминать древние обиды. — Тем более, ты уже оплатил их…

— То есть?..

— Ненароком. Ты вечно путаешь наши карты, но… — человек хитро улыбнулся — в итоге к нашей выгоде и… на свою голову. — Может быть, довольно теперь?..

— Чего — довольно?…

— Может быть, довольно сражаться друг с другом? — Мы сильнее тебя, князь Наура… сейчас. И, видимо, «сейчас» — это навсегда. — Ты ничего не знаешь о себе, ты подобен человеку, потерявшему память и беззащитному перед миром; хотя, быть может, обретя память, этот человек мог бы перевернуть мир… — Но обрести ее он не сможет. — Мы сильнее, и мы предлагаем тебе союз.

— Говори яснее. Я не понимаю тебя… (Я мельком отметил, что теперь понятно, почему иногда — ни с того ни с сего — у меня пробивается барственный тон. — Кровь сказывается… если человек этот не врет…)

— Я предлагаю тебе поддержку и защиту. Я предлагаю тебе знания, многие знания… столько, сколько тебе нужно знать. Ты увидишь и узнаешь много такого, о чем знали даже не все древние Иги вашего рода, и о чем уж точно не знает ни один смертный… — Говоря людскими понятиями, я предлагаю тебе гражданство и чин. Довольно высокий. — Решай, Наур!.. — Ты пока еще не враг и не гость. Но это не может продолжаться долго, и мне все равно придется делать выбор… если ты не сделаешь его сам.

— Ты собираешься делать мой выбор за меня?.. — гордо спросил я его.

— Я посоветовал бы тебе на мгновение забыть о своей гордости. В нынешнем мире она не всегда уместна… Да и в том… Было время, когда казалось, что силы Науров беспредельны, но вот уже сколькие безымянные тысячелетия прошли с тех пор, как развалины Хиша обратились в пыль, и память о древних Царях исчезла из мира. — Выбирай!.. У тебя еще есть время… А у меня — другие дела…

…Я даже не знал, что и думать. Перспектива отдаться под покровительство этому человеку, как вы понимаете, не слишком меня радовала. Но я боялся, что он прав: хозяин положения здесь не я, и кто знает, удастся ли мне выбраться отсюда, если «выбирать» станут за меня?.. — Скорее всего — нет. Если у меня и была какая-то слабая надежда на это, — то, вспомнив, что глядело на меня из зеленой горы, стоящей за спиной этого человека — я терял эту надежду… Больше всего мне хотелось в тот миг проснуться, открыть глаза, — где угодно, — хоть на свалке, хоть в темнице… Открыть глаза, поглядеть вокруг себя, — и удивиться красоте и благостности жизни…

— Чего же ты требуешь от меня взамен?..

— Вот это, — сразу же, словно ожидал этого вопроса, ответил он. Вытянув руку и указывая на меч, поблескивающий в моей руке.

— Отдать его тебе?

— Нет. Не отдать. Его нельзя отдавать, он покорен только тебе и не может принадлежать другому. Мы опасаемся его силы. — Ты видишь, я честен с тобой… — Бледный Бог в давние времена появился неизвестно откуда и тягался с нашими повелителями за власть в этих краях. — Надо признать, удача была на его стороне, но, думаю, чти все кончилось бы в конце концов нашей победой… Но случилось не так. — Он встретил в своих владениях Иг-Наура Великого и был повержен им и заклят на бессчетные Времена… говоря человеческим языком, «до востребования». Ибо всякий Иг вашего рода должен оставить наследство; Иг-Нayp Великий решил добавить к своему наследству еще и сторожа. — Так говорят наши предания.

…Верни этот меч обратно. Он не по силам тебе. Ты уже брал однажды вещь, превосходящую твое разумение, и она едва не погубила тебя. — Мы можем уничтожить Бледного Бога, но нам это дорого обойдется. — Мы слышали Заклятье, и никто не знает, кто равен твоему… мечу. — Верни его обратно, и пусть дальше сторожит наследие Иг-Наура…

— И больше ты ничего не требуешь от меня?..

— Нет. Это все. По крайней мере — в предвидимом будущем.

— Ну, что ж, — сказал я. — Надо подумать.

— Подумай, Наур. А я пока займусь твоей давней подругой.

— Вот уж хорошо бы, — невольно вырвалось у меня. — Пусть она от меня отстанет. Ведь сама была виновата, — чего ж теперь злобствовать?..

— Не беспокойся, — ответил он. Она отстанет от тебя, какой бы выбор ты ни сделал…

…Он кивнул головой, и глаза его передвинулась на Ольгу. Ольга стояла, вся побелев, и с безнадежным ужасом смотрела на человека…

— Подойти ко мне, — сказал он.

Ольга — робким и одновременно торопливым шагом подошла к человеку. Какая-то гнетущая тоска охватила меня, когда я смотрел на это. — Предчувствие чего-то неожиданного…

— Ты виновна, — сказал он, не то спрашивая, не то скорее утверждая.

— Да, — сдавленным голосом ответила она.

— Ты виновна дважды. И потому не заслуживаешь смерти. Это слишком мягко для тебя. И я придумал тебе наказание. — Вот.

Он сделал какой-то непонятный знак рукой… зеленая гора колыхнулась… Я в очередной раз подумал, что сошел с ума. — Один из демонов шагнул вперед прямо сквозь зелень, огромная лапа ухватила Ольгу, легко подняла в воздух… Ольга отчаянно закричала… — Демон качнул ее на руке и швырнул с размаху прямо в зеленую массу… Я невольно зажмурил глаза. А когда открыл, Ольги не было уже видно…

— Теперь ты… — Глаза человека глядели на Надю. Она судорожно вцепилась мне в рубашку и тянула меня назад, в беспамятстве страха… — Демон шагнул вперед, протянул громадную лапу, и она нависла над девушкой…

— Нет, — громко сказал я, закрывая Надю. Вот и нашелся кое-какой достойный выход из положения. — Что бы сейчас ни случилось, я твердо решил… я не мог отдать ее этой мерзости. Ведь все ж она немного помогла мне против Ольги… да и в этом ли дело?.. — Я бы попробовал отстоять даже Ольгу, если б мог заранее знать, что произойдет…

Человек недоуменно посмотрел на меня.

— Оставь ее, князь. Это наше дело, и незачем вмешиваться со своим благородством. Мы не сомневаемся в нем. Но ты не знаешь, кто она такая на самом деле…

— Нет.

— Я приказываю…

— А ну, подойди ближе и еще раз прикажи…

Человек скрипнул зубами и сделал повелительный жест. Громадные чудовища вышли из зеленой горы и направились к нам. — Демон, стоявший перед нами (не ожидал такой быстроты от столь огромной твари!) выбросил свою лапу к нам… Я отшатнулся, взмахнул мечом… или, вернее, он взмахнул моей рукой. — Чисто срезанная лапа, толстое бревно, обрушилась на пол, и пламя охватило ее. От рева демона, казалось, лопнут мои перепонки и обрушатся стены дома…

— Что ж… — тяжело дыша, произнес человек. — Ты выбрал свою судьбу, Наур. — Кровь твоя бесценна, но льется она так же, как и у прочих людей. Убить Наура почти так же легко, как и простого смертного. Ты убедишься в этом… — Вперед!.. — резко выкрикнул он, и чудовища из зелени бросились на меня…

…Меч мой крушил их направо и налево, и, казалось, чуть ли не пел от радости битвы. А может, и старая Вражда к болотным демонам добавляла ему ярости… — Кровь непонятного цвета покрывала лезвие до самой рукоятки, пузырилась, кипела, не успевая впитываться. — Тела демонов разваливались с такой легкостью, словно бы я резал сливочное масло. — Во все стороны летели куски корявой, замшелой плоти; чудовища рушились и ревели, вспыхивали и горели, бросались со всех сторон на меня, и тут же по частям опадали на землю, образовывая уродливые, огромные валы вокруг меня… — Точно бы новые степы вырастали в комнате… — Меч мой был проворен, и я шаг за шагом прорубался сквозь строй демонов вперед… к человеку… а он отступал, не сводя с меня глаз… На мгновение мне почудилось, что испуг мелькнул в них сквозь злобу и растерянность… — человек отступал к зеленому пятну…

…Когда я был уже в паре шагов от него (не уставая валить вправо и влево преграждающих мне путь чудовищ), — он, выкрикнув на непонятном языке что-то злобное, бросился в пятно, и оно поглотило его… и потускнело. На моих глазах уменьшалось оно в размерах, съеживалось, отступало к своему первоначальному месту, к стене, освобождая темный пол… Каким-то чутьем я понял, что все кончилось. И дальше ничего не будет. У меня еще хватило сил, я встревоженно оглядел комнату и… не увидел Нади… Мгновенно понял я. что случилось, и этого понимания я уже не перенес. Мое сознание покинуло меня, и я с криком повалился ничком на землю, выпустив из руки меч…

— Вот так… — грустно сказал Володя. — Очнулся — и, заодно, проснулся я с рассветом. Там же, в этом дурацком доме. Окруженный со всех сторон беспорядочно нагроможденными, горелыми бревнами… Изрядно изрубленными…

— Володя, вы всегда под конец приберегаете что-нибудь такое, какой-нибудь такой фактик, который дает основания усомниться в реальности событий, описываемых вами. — Бог с ними, с бревнами. — Что с мечом?..

— Не было. Видимо, он опять вернулся на свое место. Охранять клад. Выполнив свое дело…

— Так пятна остались в доме?..

— Оба. Но тусклые, еле заметные. У стен. — Правда, я близко к ним подходить все ж не стал…

— А самое главное: Надя-то?..

— Нет… Нади не было. Ни здесь… Ни на ее даче…

— Да-а…

— Я ушел из К- пешком. Я шел. как пьяный, не разбирая дороги, куда попало. Из меня словно бы что-то вынули тогда. Пред глазами моими все стояла бедная Надюша, и… Ольга. И старая, и новая подруги мои, сгинувшие по моей оплошности… глупости… по моей вине… Я чувствовал себя самым несчастным, самым ненужным человеком на свете. И самым виновным. Последним мерзавцем. — И, можете поверить, я плакал…

— Верю… Меня вообще ваши рассказы наполняют печалью. Если не чем похуже… Так хорошо жить на свете и знать, что жизнь прекрасна. — Несмотря ни на что, ни на окружающее свинство, ни на грядущее: «И все-таки жизнь прекрасна!..» Но ваши истории приводят меня в отчаяние…

— Ну, что ж, — улыбнувшись, ответил мне Володя. — От отчаянья нужно лечиться чаем. — Индо-грузинским, хорошо заваренным. Можно с пышкой. — Хотите?..

— Да, пожалуй…

Мы, как всегда, закончили чаепитием, но я, медленно потягивая чай, все думал о том, что каламбур на сей раз моему гостю не удался. А по глазам его я видел, что и удаться не мог…