— Что ты возишься с собакой, Генрих, — спросил Клаус Штертебекер, заметив во время прогулки, как сын рыбака борется с Плуто из-за какого-то предмета.
— Она что-то нашла, капитан. Она выудила из моря какой то белый предмет.
— С чего это она полезла в море?
— Я забавлялся, бросая далеко в море кусок дерева, почти похожий на этот предмет что у нее во рту и посылая ее выудить обратно. Она, как видно, ошиблась и приняла это за брошенный кусок дерева. Меня только удивляет, что она ни за что не хочет выдать это мне.
— Плуто, дай! — крикнул Штертебекер, и животное, мокрое еще от морской воды, смиренно подошло к своему господину и позволило отобрать свою добычу, которую она так успешно защищала против Генриха.
Штертебекер внимательно осмотрел странный предмет.
— Странно, — бормотал он про себя, — по виду это безделушка, покрытая грязью и водорослями, но это прямо жжет мне руку. Это попало в мои руки при особом стечении обстоятельств. Не скрыто ли здесь, под морскими растениями, что-нибудь важное?
— Можно удалить сверху все наросты, — сказал Генрих и сейчас же взялся за это, когда Штертебекер передал ему этот продолговатый предмет.
Через мгновение он громко крикнул, порезав себе руки о острые раковины, приставшие к предмету и с озлоблением бросил его на землю. Это упало на камень и к изумлению мальчика, послышался звон разбитого стекла, и странный предмет разлетелся на два куска. От охватившего его любопытства он совершенно забыл о своей ране, подскочил и схватил оба куска крикнув:
— Капитан, это бутылка, и в ней — вот что.
Он протянул Штертебекеру пожелтевший лист, похожий на пергамент или кожу, свернутый в трубку.
Клаус взял это в руки, внимательно осматривая со всех сторон и стараясь разгадать, что на этом написано.
— Ты знаешь, что это? — спросил он Генриха.
— Нет, — ответил Генрих вопросительно взглянув на короля виталийцев.
— Это так называемая бутылочная почта. Ты как морской житель должен был слышать об этом.
— Я знаю, капитан. Когда моряки находятся в опасности и не имеют возможности сообщить об этом другим людям, они вкладывают записку в бутылку, закупоривают ее и бросают в море.
— Верно. Эта находка наша тоже такая почта.
— Но в этой бутылке ведь нет никакой записки?
— Глупый, несчастные, пославшие эту бутылку, вероятно, не имели никакой бумаги и послали свое извещение на этих кусках, которых я считаю кожей тюленя. Это, вероятно, полярные путешественники, попавшие на пустынный остров или замкнутые льдом.
— Это ужасно! Им ведь придется умереть с голоду, не правда ли, капитан?
— Это вполне возможно. А, может быть, смерть избавила их уже от страданий. Ну, мы посмотрим теперь, можно ли разобрать, что написано на этом пергаменте.
Штертебекер сел на камень и начал изучать. Но чем больше он напрягался разгадать таинственную надпись, побледневшую и смытую морской водой, тем более он отчаивался в результатах.
— Это невозможно разгадать. В самом начале это было вероятно написано необычным способом. Потерпевшие крушение, а они безусловно-такие, вероятно, не имели никаких письменных принадлежностей и воспользовались первым попавшим под руки предметом, чтобы хоть кое-как обратить на себя внимание.
— По вашим словам, капитан, потерпевшие крушение должны находиться в очень ужасном положении.
— Это более чем вероятно, мой мальчики. Без горькой нужды никто не пользуется бутылочной почтой.
— Но не можем ли мы им помочь, капитан? Это ведь наша обязанность.
— Вне сомнения! Каждый славный моряк нашедший бутылочную почту сочтет своим долгом помочь несчастным. Но здесь мне кажется напрасными всякие попытки, надпись невозможно разобрать. Бутылка уже долго в воде, это доказывают покрывшие ее раковины и заросли. Несчастных уже нет в живых.
— Но, капитан, если мы разберем, что здесь написано, вы разве не сделаете никакой попытки спасти их?
— Само собой понятно, что да, это мой долг. Не хочешь ли ты разобрать то, что мне не по силам?
— Может быть, капитан. Дайте попытаться.
— Ты глуп, Генрих. Но пытайся, я тебе заранее говорю, что ты будешь трудиться понапрасну.
— Это еще вопрос, — ответил, плутовски сверкнув своими лукавыми глазами, схватил бумагу и быстро побежал к замку, исчезнув в воротах.
Штертебекер смотрел ему вслед с улыбкой на губах.
— Славный мальчик, — бормотал он про себя. — Было-такидействительно жалко, когда Северное море чуть не поглотило его. Интересно, на какую глупость он решится, чтобы разобрать письмо, ибо нормальным способом это невозможно. Ах, я понимаю! Этот шельмец просто побежал к магистру, который считает разбор старинных, стертых надписей своей специальностью.
Как только ему пришла на ум эта мысль, он пустился быстрыми шагами к ученому. Он сгорал от любопытства узнать содержание этой странной надписи и тайн начертавших ее.
Клаус не ошибся. Он застал магистра Вигбольда склоненным над надписью, вооруженным, по меньшей мере дюжиной всяких острых увеличительных стекол, больших и малых.
Генрих Нисен поставил локти на стол и оперся на них головой. Он так усердно смотрел на ученого, как будто собираясь проглотить его.
— Как дела, Вигбольд? Ты можешь разобрать здесь что-нибудь?
— Я уже многое разобрал, — ответил магистр и вздохнул.
— Как видно, ты узнал не особенно радостные известия.
— Нет, Клаус! Если я не ошибаюсь, дело идет о страшном преступлении.
— Чорт возьми! Ты говоришь о преступлении?
— Да, позорное преступление, которое обрушилось на голову самых преступников.
— Так значит, теперь уже поздно наказать виновных?
— Но человеческим расчетам, да. Но кто может знать пути судьбы? Возможно, что преступники, пославшие это письмо, давно уже умерли, но может быть, что какой-нибудь случай спас их в последнюю минуту.
Штертебекер мрачно смотрел пред собой и сжимал кулаки.
— Я боюсь, Вигбольд, что это уже поздно будет, — проговорил он сквозь зубы. — Сколько, ты думаешь, пробыла бутылка в море?
— Наверное несколько лет, но точно установить число невозможно. Но одно несомненно: жертва этих мерзавцев, чей крик отчаяния я держу теперь в своих руках, может еще находиться в живых.
— Где?
— В стране вечного льда, где-нибудь на пустынном полярном острове. Точно установить место я не мог.
— Чорт возьми! Это правда, магистр?
— Чистая, печальная правда. Негодяи высадили какого-то незнакомца, вероятно богатого или властного, ставшего на дороге их вдохновителям, на недоступный полярный остров, откуда уже невозможно вернуться. У них, вероятно, не хватало смелости убить его, что были бы в тысячу раз милосерднее.
— Несчастный может умереть с голоду или стать жертвой дикого зверя.
— Возможно, Клаус. Я бы хотел, чтобы это была правда.
— Что это значит, магистр? — строго крикнул Клаус. — Ты смеешься над-такими вещами?
— Да поможет ему Бог, — ответил ученый и поднял руки, как для молитвы. — Разве нет ничего хуже смерти? Что, если несчастный в ужасе от своего безвыходного положения, оторванный от всего, что ему дорого и брошенный в безграничную пустыню, лишится рассудка?
— О, что это за негодяи, — возмутился Штертебекер, — которые придумали-такие адские мучения?
— Для невинного! — горько прибавил Вигбольд. — Как видно из этой надписи, несчастный подвергся своей ужасной участи без всякой вины.
— Скажи мне все, что ты знаешь, магистр. Прочти мне все, я уверен, что это перст Бога указал нам на это благородное дело спасения.
Магистр торжественно поднялся и вперил свой светлый взор в своего бывшего ученика.
— Да, Клаус, — сказал он. — Если есть где-нибудь человек, который может спасти несчастную жертву, так это только ты! Слушай последнюю исповедь хитрых негодяев.