Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

Глава 1Наш специальный корреспондент

– Энтони, – сказал Роджер Шерингэм, приканчивая третий тост, – если у тебя в мозгу чуть больше извилин, нежели складок на твоих отутюженных брюках, то тебе должно было хватить ума выяснить, когда наш поезд отправляется из Сент-Панкраса. Причем выяснить это следовало еще вчера вечером, когда ты приехал сюда.

– Но на столе стоит телефон, а в Сент-Панкрасе, уверен, имеется справочное бюро, – с иронией в голосе произнес его кузен. – Неужели мы не сможем как-нибудь объединить эти два объекта?

– В письме ты просил о том, чтобы я уделил тебе немного моего драгоценного времени и составил компанию в отпуске, – продолжал гнуть свое Роджер не без раздражения в голосе. – И я не только поддался на твои уговоры, но даже предложил тебе выбрать место, куда мы поедем, а заодно зарезервировать номера. Более того, я согласился подняться раньше обычного и разделить с тобой завтрак, слушая твою болтовню (что совершенно нестерпимо для серьезного человека и уж абсолютно неприемлемо для старого холостяка с привычкой завтракать в одиночестве). Ну так вот: я сделал все это, а где, спрашивается, благодарность? Ты даже не в состоянии ответить на простой вопрос – когда наш поезд отправляется из Сент-Панкраса!

– Послушай, ты уже знаешь об этом? – воскликнул Энтони, поднимая взгляд от любимой странички «Дейли курьер». – В Блэкхите на скачках с препятствиями Кент упал на сорок седьмом барьере! Вот это да!

– Если бы ты раскрыл газету на развороте, – холодно заметил Роджер, – то, полагаю, обнаружил бы куда более занимательное чтиво, нежели заметка о падении Кента на скачках в Блэкхите. К примеру, редакторскую колонку.

– Намекаешь на то, что там поместили твой очередной криминальный репортаж? – осведомился Энтони, переворачивая страницы. – Кстати, я читал кое-какие из них. И должен тебе признаться, Роджер, что они очень даже не плохи.

– Огромное спасибо за комплимент, – пробормотал Роджер с ноткой удовлетворения. – Как говорится, устами младенца глаголет истина. Надеюсь, ты все там понял? Да? Уже хорошо. Я стараюсь писать так, чтобы смысл моих статей доходил даже до среднего интеллекта рядового подписчика «Дейли курьер». И, похоже, мне это удается.

– Действительно, довольно интересно, – пробормотал Энтони, сосредотачивая внимание на развороте.

– В общем, ничего себе, – скромно сказал Роджер, складывая салфетку. – Я даже льщу себе надеждой, что…

– Но здесь статья о короткой стрижке «под фокстрот», где автор вопрошает, не способствуют ли такие стрижки появлению «фокстротного» типа мышления. В принципе мысль любопытная, хотя автор, на мой взгляд, слишком сурово относится к современной молодежи, намекая на ее излишнюю инфантильность. К примеру, он говорит, что…

– По-моему, ты перепутал колонки, – ледяным тоном перебил его Роджер. – Та, что нужна тебе, находится справа и идет сразу же за рубрикой «Корреспонденции с мест».

– «Корреспонденции с мест»? – с рассеянным видом повторил Энтони. – О, кажется, нашел. Называется «Каноник недоволен». Цитирую, сэр: «Посетив в прошлый четверг заупокойную службу по случаю кончины своей тетушки со стороны супруги, не могу не выразить овладевшего мной сильнейшего негодования в связи с крайне неряшливым видом местного священнослужителя, который проводил службу»…

– Знаешь что, Энтони? Никуда я, пожалуй, с тобой не поеду! – неожиданно выпалил Роджер, вскакивая со стула с такой стремительностью, что тот с грохотом полетел на пол.

– Между прочим, у тебя стул упал, – не моргнув глазом, констатировал Энтони.

К счастью, в этот момент зазвонил стоявший на столе телефон.

– Алло! – срывая трубку, прокричал Роджер – куда громче, чем требовалось.

– Алло… – отозвался голос на другом конце провода. – Это мистер Шерингэм?

– Нет. Он уехал в Дербишир первым утренним поездом.

– Шутите? Первый поезд на Дербишир отходит в одиннадцать часов утра.

– А кто, собственно, со мной разговаривает?

– Бергойн из «Дейли курьер». Вы не представляете, Шерингэм, как я рад, что мне удалось связаться с вами. Надеюсь, вы в состоянии выслушать меня?

И Роджер его выслушал. По мере того как его собеседник говорил, мрачное лицо Роджера постепенно прояснялось, сердитые морщинки на лбу разглаживались, а глаза стали поблескивать от сдерживаемого радостного возбуждения.

– Боюсь, Бергойн, у нас ничего не выйдет, – произнес Роджер через некоторое время. – Как вы знаете, я в компании своего кузена Энтони отправляюсь в Дербишир в двухнедельный отпуск. Мы даже номера уже зарезервировали. Хотя… если бы не это, я бы с удовольствием принял ваше предложение.

Протестующие возгласы абонента услышал даже сидевший за дальним концом стола Энтони.

– Ладно, я еще раз обдумаю ваши слова, раз вы настаиваете, – произнес Роджер с хорошо разыгранным неудовольствием, – хотя сильно сомневаюсь, что мы сможем договориться… Но как бы то ни было, через четверть часа я позвоню вам и дам окончательный ответ. Вот на это вы можете рассчитывать совершенно точно. – Он еще с минуту слушал своего абонента, потом повесил трубку и, повернувшись к Энтони, расплылся в улыбке. – Боюсь, наше маленькое путешествие откладывается на неопределенное время, – сказал он очень довольным голосом.

– Что такое?! – воскликнул Энтони. – Ведь мы уже зарезервировали номера.

– Это ты их зарезервировал, – поправил Роджер. – Но, кстати сказать, ничто не мешает тебе занять оба. Можешь спать в одном, а причесываться и поправлять галстук в другом. Разумеется, я возмещу все дополнительные расходы, которые ты понес в связи с возникшим у тебя ошибочным мнением, будто мы отправляемся в отпуск вместе. Кстати, имей в виду, что никаких заверенных моей подписью заявлений или расписок я тебе не давал, а раз так, то наш словесный договор не считается юридически оформленным, а значит, по закону, не имеет силы. Это я к тому, что если у тебя вдруг возникнет вздорная мысль подать на меня в суд, то мой адвокат сразу поставит тебя на место.

– Боже, о чем ты только говоришь! – вскричал Энтони. – Все шутишь – а между тем я никак не могу взять в толк, почему ты решил все переиграть в самый последний момент. Что, собственно, случилось? И с кем ты только что разговаривал по телефону?

Роджер поднял с пола стул, вновь устроился за столом и налил себе еще одну чашечку кофе.

– Надеюсь, ты не будешь против, если я отвечу на твои вопросы в обратном порядке? – произнес он после небольшой паузы в свойственной ему иронической манере. – Прежде всего мне звонил главный редактор «Дейли курьер» – великий человек, перед которым трясутся политики, а герцогини вытягиваются в струнку. Возможно, ты также помнишь, что мы с его сотрудником прошлым летом проводили нечто вроде журналистского расследования, связанного с так называемым «Уичфордским делом». А теперь он хочет, чтобы я прямо сейчас отправился в Гемпшир в качестве специального корреспондента «Курьера».

– В Гемпшир?

– Совершенно верно. Не знаю, видел ли ты в одной из вчерашних газет небольшую заметку о женщине, которая погибла, сорвавшись со скалы в Ладмут-Бей, но сейчас в связи с вновь открывшимися обстоятельствами возобладала версия, что это, возможно, не несчастный случай. В общем, мне придется делать вид, что я занимаюсь журналистской работой, и даже что-то писать в этой связи, но главное внимание я буду уделять расследованию обстоятельств смерти этой женщины, причем так, чтобы никто ничего не заподозрил. Короче говоря, мне предложили поработать своего рода сыщиком «под прикрытием», и это, должен тебе заметить, мне очень даже по сердцу.

– Но я собственными ушами слышал, как ты сказал, что об этом не может быть и речи, поскольку ты в компании кузена, то есть моей, отправляешься в отпуск!

Роджер улыбнулся:

– Никогда нельзя соглашаться сразу. Подобные дела, мой мальчик, только так и делаются, и ты сам узнаешь об этом, когда станешь немного старше. Ну и, кроме того, мы и вправду договаривались съездить вместе в отпуск, так что ты, если разобраться, сейчас имеешь на меня куда больше прав, нежели «Курьер» и его редактор. Но скажи: ты действительно хочешь, чтобы я отказался от такой интересной работы и отправился с тобой в этот чертов Дербишир?

– Ну конечно нет, – мягко произнес Энтони. – Мне бы и в голову не пришло требовать от тебя подобного. Ведь если разобраться, то я не очень-то тебе и нужен. Так что шпионь, сколько влезет. Я даже пару раз куплю выпуск этого самого «Курьера», чтобы узнать, как идут у тебя дела и как ты изображаешь из себя ищейку. Но если честно, детективные игры в твоем возрасте – это уже слишком.

– Черта с два ты станешь читать об этом! Для тебя самое главное сейчас – спортивная страница. Короче, желаю тебе от всей души побольше заниматься спортом и выбросить это дело из головы. И прошу меня извинить, Энтони. Уж я-то знаю, как мерзко чувствует себя человек, который вынужден не по своей воле менять все свои планы в последнюю минуту.

– Полагаю, я как-нибудь это переживу. – Энтони напустил на лицо выражение философа-стоика, достал из кармана трубку и принялся набивать ее табаком. – Конечно, я не в восторге, что мне придется сидеть в пансионе в полном одиночестве, но, надеюсь, со временем я найду знакомых или влюблюсь в какую-нибудь девушку, и моя жизнь так или иначе наладится. На отдыхе так часто бывает. Кстати, угоститься хорошим табачком не желаешь?

– Спасибо. – Роджер взял протянутый ему кисет и стал с задумчивым видом набивать собственную трубку. Затем, неожиданно просветлев лицом и решительно хлопнув ладонью по столу, произнес: – Слушай, а почему бы тебе не поехать со мной? Как мне кажется, поездка обещает быть очень интересной, а кроме того, ты в качестве компаньона меня вполне устраиваешь. Ну, что скажешь?

– Но комнаты-то уже зарезервированы, – не сдавался Энтони.

– Ради бога, перестань ты вспоминать эти комнаты. По-моему, ты становишься одержимым ими. Но ты, быть может, забыл, что от них можно и отказаться? Это называется «отмена брони», не так ли? Лучше скажи: тебе хочется поехать со мной – или нет?

– Хочется!

– Тогда иди на почту и пошли телеграмму об отмене брони. Я же отправлю хозяйке пансиона чек, когда мы приедем в Ладмут, и проблема будет решена. А сейчас позвоню в «Курьер», скажу, что согласен на них работать, а потом смотаюсь в редакцию, чтобы обговорить детали. Кстати, поезд на Борнмут отправляется в двенадцать десять. Узнал об этом совершенно случайно, поскольку две недели назад ехал именно на Борнмутском экспрессе. До этого времени Грини соберет мой багаж, и ты, вернувшись с почты, поедешь с вещами на вокзал Ватерлоо и возьмешь для нас два билета до Ладмута. Встречаемся на платформе у выхода в Сэндаун-парк за пять минут до отхода поезда. Итак, на почту, малыш! Бегом!

– Скажи, Роджер, – осведомился с любопытством Энтони. – Один из твоих литературных псевдонимов случайно не Фанатик? Или, быть может, Торопыга?

В следующую минуту Энтони уже сбегал по лестнице дома, где располагались холостяцкие апартаменты Роджера. При этом молодой человек едва заметно улыбался. Похоже, небольшой отпуск, который он собирался провести с Роджером, сулил куда больше удовольствий, нежели ему представлялось.

Хотя разница в возрасте у кузенов составляла более десяти лет (Роджеру уже стукнуло тридцать шесть, в то время как Энтони едва исполнилось двадцать пять), им удавалось отлично ладить между собой – даже несмотря на то что их вкусы и отношение ко многим важным вещам были диаметрально противоположны. Некоторые так называемые знатоки жизни утверждают, что противоположности сходятся. И хотя мы считаем подобное утверждение совершеннейшей нелепицей, вынуждены тем не менее признать, что в данном случае оно, как ни странно, полностью соответствует истине. Иначе говоря, Роджер и Энтони при всем своем несходстве были, как это принято говорить, добрыми друзьями. Что ж, в жизни еще и не такое случается.

Энтони был высоким, широкоплечим, добродушным и медленно соображающим. Он ухитрился окончить Оксфорд только по той причине, что выступал за сборную Университета по регби, и теперь проводил время в офисе своего отца, где совершенно ничего не делал, если не считать еженедельных субботних командировок, связанных с выездами его команды «Арлекины» на игры, в которых Энтони принимал самое деятельное участие. Втайне он считал, что в этом мире нет ничего увлекательнее спортивных игр. В плане же интеллекта он никак не мог сравниться с блестящим, остроумным, хотя и несколько непоследовательным Роджером. Равным образом его неспешная манера мышления являла собой разительный контраст c посещавшими его кузена мгновенными озарениями, граничившими со вспышками гениальности. Кроме того, у Энтони совершенно отсутствовало воображение, поэтому он не видел ничего особенного в том, что Роджер успел прославиться как писатель-романист и уже обладал определенной международной известностью, зато ценил его за умение неплохо играть в гольф, которое кузен демонстрировал лет пятнадцать назад, когда тоже учился в Оксфорде.

При всем том Энтони были свойственны упорство и методичность, позволявшие ему точно и в срок выполнять распоряжения не в меру темпераментного кузена. Так что когда до отхода поезда оставалось семь минут, Энтони с билетами в руках уже ждал своего родственника в условленном месте на платформе вокзала Ватерлоо. Ровно через две минуты на платформе появился Роджер, и кузены вместе проследовали на посадку в сопровождении носильщика, сгибавшегося под тяжестью багажа двух пассажиров. Путешественников в поезде оказалось немного, так что родственники без большого труда нашли в первом классе свободное купе для курящих.

– Ты не представляешь, какое удовольствие мы получим от этой поездки, малыш, – бросил Роджер, когда они с Энтони вошли в купе, а локомотив сдвинул состав с места. Затем Роджер, удобно устроившись в угловом кресле, начал разбирать толстенную пачку газет, захваченных в дорогу. – Надеюсь, ты мне веришь?

– А должен? – спокойным голосом осведомился Энтони. – Впрочем, за себя я не беспокоюсь. Мне представится удивительная возможность понаблюдать, как ты идешь по следу. Наверняка это будет незабываемое зрелище.

– Это точно. Но вот что я забыл сказать: тебе тоже придется принять участие в расследовании. Полагаю, тебе понятно, что в подобных делах ты просто незаменим?

– Я? Но почему?

– Потому что в расследовании без идиота не обойтись, – с усмешкой произнес Роджер. – Вот и мне нужен приятель-идиот. У всех великих сыщиков такие были.

Энтони хмыкнул и, с вызывающим видом раскрыв газету «Спортсмен», предусмотрительно приобретенную в вокзальном киоске, ушел в нее с головой, Роджер же вернулся к своей толстенной пачке периодики. После этого никто из кузенов не произнес ни слова, и путешествие продолжалось более получаса в полном молчании. Потом Роджер, отшвырнув в сторону последнюю газету из пачки, произнес:

– Знаешь что, Энтони? Давай-ка я изложу тебе факты этого дела, которые я почерпнул из той информации, что до меня довели. Думаю, тебе будет не вредно это послушать – хотя бы для ознакомления, а мне – чтобы упорядочить все в памяти.

Энтони бросил взгляд на часы.

– Роджер, а ты в курсе, что ты на протяжении тридцати шести минут и двенадцати секунд ни разу не раскрыл рта? По-моему, это что-то вроде рекорда, ты не находишь? – произнес он с искренним удивлением.

– Погибшую женщину звали Вейн, – продолжал невозмутимо вещать Роджер, пропустив мимо ушей реплику кузена, – вернее, миссис Вейн. День или два назад она отправилась на прогулку со своей юной кузиной мисс Кросс. Как выяснилось из показаний последней, миссис Вейн на обратном пути, когда они миновали одну деревеньку, велела мисс Кросс добираться до дома в одиночестве, сказав, что ей необходимо встретиться по некоему делу со своей приятельницей, живущей в этой деревне. Ну так вот. Похоже, до этой деревеньки она так и не добралась. Поскольку где-то через два часа в полицейский участок ввалился местный рыбак и заявил, что видел нечто подозрительное на камнях под прибрежными скалами, когда вышел на лодке в залив проверить выставленные на лобстеров ловушки. Самое интересное, ему даже в голову не пришло сплавать туда и выяснить, что именно он там увидел. Поэтому на место происшествия был отправлен констебль, который, прихватив с собой упомянутого рыбака, спустился по камням вниз, как раз именно в том месте между скалами много расщелин, и там обнаружил труп миссис Вейн. Вот, пожалуй, и все.

– Кажется, я о чем-то таком читал, – кивнул Энтони. – Тогда еще писали, что имел место несчастный случай.

– Разумеется, все сразу подумали именно о несчастном случае. Тем более что вердикт, вынесенный вчера коронером, квалифицировал инцидент как «случайную смерть». И все бы на этом успокоились, если бы местный корреспондент «Курьера» не узрел сегодня утром на месте происшествия среди праздных зевак самого инспектора Морсби. Разумеется, корреспондент тут же позвонил в газету и сообщил об этом…

– Инспектора Морсби? А кто это, собственно, такой?

– Ты наверняка о нем слышал. Это своего рода звезда Скотленд-Ярда. Во всяком случае, последние десять лет его имя упоминается в связи с расследованием почти всех нашумевших преступлений со смертельным исходом. Надеюсь, ты понимаешь, к чему я клоню? Если Морсби видели на месте происшествия, значит, дело не такое простое, каким кажется.

– Господи! Ты хочешь сказать, что эту даму убили?

– Нет. Я всего-навсего намекаю на то, что так, возможно, считает Скотленд-Ярд, – серьезно ответил Роджер.

Энтони негромко присвистнул.

– Улики какие-нибудь есть?

– Лично я ни о чем таком не знаю. Хотя не исключено, что они есть и с ними работают. Просто не афишируют сей факт перед широкой публикой. Местные же мало что об этом знают – говорят только, что миссис Вейн была совершенно очаровательной молодой женщиной двадцати восьми лет (если не ошибаюсь, Бергойн об этом упоминал), красивой, обаятельной и весьма популярной в этих краях. Кстати, ее муж, состоятельный человек, в качестве хобби занимается какими-то научными исследованиями и, насколько я знаю, значительно старше ее. Между прочим, он хоть и любитель, но в научных кругах считается довольно известным экспериментатором. Так, по крайней мере, мне сказал Бергойн.

– Как-то все это странно! – выпалил Энтони. – Кому нужно было убивать такую женщину? Ладно улики, но хоть мотивы какие-то имеются? Или ты тоже не в курсе?

Секунду поколебавшись, Роджер медленно произнес:

– Мне сообщили только, что в случае смерти миссис Вейн ее кузина мисс Кросс наследует десять тысяч фунтов.

– Ого! Звучит довольно зловеще, не так ли?

– Это точно, – мрачно согласился Роджер.

В разговоре наступила небольшая пауза. Потом Энтони с самым невинным видом осведомился:

– И ты, значит, будешь обо всем этом писать в «Курьере»?

– Придется. Насколько я знаю, никто, кроме редактора «Курьера», пока этим делом не заинтересовался, и мы с тобой – единственные, кто будет его раскапывать, опередив всех. Тем более о сегодняшнем визите Морсби широкая общественность еще не знает, и я очень надеюсь, что мне удастся поговорить с ним сразу же по приезде. К счастью, я знаю его лично – хотя и не очень хорошо.

– Прошу всех пройти в вагон-ресторан на ленч, – произнес служащий, чья голова внезапно материализовалась в купе, проникнув сквозь щель в двери. – Дамы и господа! Ленч будет подан в самое ближайшее время.

– Послушай, Роджер, – произнес Энтони, когда они чуть ли не одновременно поднялись с кресел в ответ на призывы стюарда. – С какой стати ты так заинтересовался преступлениями? Это ведь случилось с тобой еще до того «Уичфордского дела», не правда ли? А между тем я отлично помню времена, когда тебе на все эти расследования было глубоко наплевать. Что же заставило тебя столь неожиданно для всех сменить жизненные приоритеты?

– Одно чрезвычайно сложное и запутанное дельце, которое мне удалось раскрыть два года назад, – скромно потупив взгляд, ответил Роджер. – Оно-то и позволило мне обнаружить в себе некий особый талант, который дается далеко не каждому. Разумеется, я не могу назвать тебе никаких имен и деталей этого дела, ибо это страшная тайна. Так что лучше никогда не расспрашивай меня о нем.

– Не буду. Тем более если это страшная тайна, – охотно пообещал Энтони.

Роджер одарил его взглядом, в котором читалось скрытое разочарование.

Глава 2Девушки и убийство

Деревушка Ладмут находилась примерно на расстоянии мили от одноименной железнодорожной станции. Прибыв на последнюю, Роджер и Энтони проштемпелевали в билетной кассе свои билеты в два конца, вызвали носильщика, который отнес их багаж в камеру хранения, привели себя в порядок в гардеробной, после чего стали наводить справки о наличии свободных мест в ближайших отелях.

– Отелях, говорите? – произнес служащий станции, совмещавший обязанности носильщика, станционного смотрителя и билетного контролера, почесывая в задумчивости затылок. – Так нет тут у нас никаких отелей. По крайней мере ничего такого, что вы могли бы назвать этим словом.

– Но хоть постоялые дворы есть? Или пабы с комнатами для проезжающих? – осведомился Роджер, начинавший уже испытывать некоторое раздражение. Путешествие показалось ему довольно долгим и утомительным. Особенно если учесть, что после пересадки в Борнмуте состав, похоже, тащился со скоростью, не превышавшей десяти миль в час. Такая скорость, конечно же, не могла устроить человека, стремившегося как можно быстрее добраться до места событий, хотя для ветки Борнмут – Ладмут считалась самой что ни на есть приемлемой и нормальной. Но более всего Роджера раздражали остановки на промежуточных станциях, на каждой из которых состав стоял никак не меньше двадцати минут. – Какой у вас в Ладмуте самый лучший паб?

Железнодорожник хмыкнул.

– Самый лучший паб? – повторил он с непередаваемым удивлением во взгляде. – Ну вы и сказали… – Тут он не выдержал и расхохотался.

– Похоже, я сказал что-то смешное, – заметил Роджер, обращаясь к Энтони. – Ты только посмотри, как развеселился этот джентльмен, когда я задал ему простейший вопрос о лучшем пабе в этой местности… Но, быть может, он смеется надо мной?

Энтони внимательно посмотрел на железнодорожника, после чего перевел взгляд на кузена.

– Нет, он точно смеется не над тобой. Возможно, ему просто вспомнилось выступление в парламенте Гладстона в одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертом году?

– Да здесь только один паб и есть. И в этом все дело! – выкрикнул работник железнодорожного транспорта. – Поэтому, когда вы потребовали назвать лучший паб в Ладмуте, я…

– И где же находится этот одинокий паб? – спросил Роджер, подключив максимум терпения.

– В Ладмуте и находится. В деревушке то есть. Где же еще?

– А где находится вышеупомянутая деревушка Ладмут с этим самым одним-единственным пабом?

Разговаривая с железнодорожником, Роджер призвал на помощь всю свою сдержанность, которой, в общем, не отличался.

Но на этот раз короткий ответ, подкрепленный указующим жестом, оказался исчерпывающим, и два путешественника, выйдя со станции, побрели по проселочной дороге в указанном направлении под жаркими солнечными лучами, оставив у себя за спиной носильщика, станционного смотрителя и билетного контролера в одном лице, который продолжал еще некоторое время хмыкать и покачивать головой, вспоминая самые забавные моменты своей недавней беседы с пассажирами.

Солнце пекло довольно сильно, и путешественники испытали немалое облегчение, когда оказались под мрачноватыми сводами маленькой старомодной гостиницы, располагавшейся среди домиков и прочих строений, образовывавших своеобразный организующий центр деревушки Ладмут.

Громкий стук костяшек пальцев по конторке способствовал появлению хозяина заведения, который своими размерами мало уступал иному призовому быку и отличался повышенным потоотделением.

– Боюсь, джентльмены, что в данный момент я не в состоянии угостить вас качественными прохладительными напитками, – произнес хозяин, доброжелательно улыбаясь. – Разве что бутылка лимонада где завалялась… Или, возможно, имбирного эля? Но кроме этого – ничего.

– Неужели? – осведомился Роджер. – Но пиво-то у вас, полагаю, имеется? А если так, принесите нам светлого две самые большие кружки, какие у вас только найдутся. Надеюсь, оно у вас холодное и мокрое? И еще: имейте в виду, что мы не какие-нибудь туристы и зашли к вам не просто освежиться, а намереваемся у вас пожить.

– Как вы сказали – «пожить»? Не следует ли из этого, что вы собираетесь снять у меня комнаты?

– Именно. Снять комнаты. Но все это потом, чуть позже. После того, как вы принесете нам пиво. Надеюсь, вы не забыли, что я просил самые большие кружки?

– Действительно, снять комнаты – это совсем другое дело, – согласился хозяин. – Надеюсь, пара кружек емкостью в кварту вас устроит?

– Еще как устроит! Кстати, у вас есть шанс лично убедиться в этом.

Пока гости перекидывались словами с хозяином, последний не спеша наполнил пивом две здоровенные кружки, к которым путешественники с благодарностью и приникли. Прикончив примерно половину своей кружки буквально в два глотка, Роджер поставил ее на прилавок, вытер пену с губ и небрежным тоном осведомился:

– Стало быть, ваша гостиница – единственная в этой местности?

– Точно так, сэр. Единственная. Ладмут – деревушка небольшая. По крайней мере, если принять во внимание ее официальные границы.

– Что вы имеете в виду?

– То, что рядом с ней располагаются и частные большие дома, владельцы которых, как вы понимаете, в гостиницах не больно-то и нуждаются.

– Понятно… Я, собственно, веду речь к тому, что здесь где-то рядом обосновался мой приятель по фамилии Морсби. Случайно, не видели его? Или, быть может, что-то о нем слышали?

– Мистер Морсби? – расплылся в улыбке хозяин гостиницы. – Ну как же – слышал о нем, видел его и даже разговаривал с ним. Он ведь поселился в моей гостинице. Сегодня утром и въехал. Подумать только!

– Да, удивительно! Энтони, ты слышал? Старина Морсби решил остановиться под той же самой кровлей, что и мы. Интересно, что ты по этому поводу думаешь?

– Думаю, что это очень удачное совпадение, – произнес Энтони. – Для нас, во всяком случае.

– Еще бы! – воскликнул Роджер, отхлебывая из своей кружки и вновь поворачиваясь к владельцу гостиницы. – Поговаривают, у вас здесь недавно случился небольшой переполох, хозяин. Какая-то женщина со скалы упала или что-то вроде этого…

– Вы имеете в виду миссис Вейн, сэр? Воистину, печальное происшествие, очень печальное. Прекрасная молодая леди была, говорят, но я о ней мало что знаю, сэр, поскольку она ко мне в гостиницу не заглядывала. Да ее вообще мало кто знал, так как она поселилась в этих краях не так давно. Всего только и успела прожить здесь лет пять со своим мужем-доктором.

– Доктором? Ее муж действительно доктор? Вы это точно знаете?

– Трудно сказать… Во всяком случае, все называют его именно так – доктор Вейн, хотя медицинской практикой он определенно не занимается. Еще ходят слухи, что он очень богатый человек. И в этом мало кто сомневается, поскольку он прожил в здешней округе более двадцати лет, и его у нас знают куда лучше, нежели его покойную супругу. Короче говоря, его уже двадцать лет зовут доктор Вейн, и все к этому привыкли.

– А где он живет? Полагаю, недалеко?

– Совершенно верно. Около мили от нашей деревни, если идти или ехать по дороге в Сэндси. У него большой дом и земельный участок, расположенный рядом с прибрежными скалами. Если пойдете в ту сторону, ни за что не пропустите. Поместье, правда, несколько на отшибе и имеет довольно уединенный вид. Прогуляйтесь, если вам нечего делать, и сами все увидите.

– Надеюсь, Энтони, мы выкроим время прогуляться к прибрежным скалам, не так ли?

– Полагаю, выкроим, – произнес Энтони, правда, без особого энтузиазма.

– Но прежде нам нужно зарезервировать комнаты. У вас есть свободные номера, хозяин?

– Есть, не беспокойтесь. Если не считать того, где поселился мистер Морсби, то к услугам постояльцев имеются еще четыре свободных номера. Так что вы сможете выбрать комнату себе по вкусу, если поднимитесь наверх и осмотрите их.

– Мы не станем зря бить ноги и подниматься, а снимем их все.

– Как вы сказали? Все четыре?

– Точно так. Тогда у нас будут не только спальни, но и у каждого – своя собственная гостиная.

– Но на первом этаже находится общая гостиная для всех проживающих. И, кстати сказать, очень даже неплохая.

– Неужели? Отлично! Тогда мы берем и эту. Я, знаете ли, люблю посидеть в хорошей просторной гостиной. Иными словами, мы в общей сложности собираемся арендовать у вас пять комнат, не так ли? Тогда, полагаю, места нам хватит. А ты что по этому поводу думаешь, Энтони?

– Думаю, хватит, – согласился Энтони.

– Слышали, любезный? Мой приятель разделяет мою точку зрения. Так что на этом и порешим.

– Это обойдется вам довольно дорого, сэр, – произнес хозяин гостиницы, с недоумением поглядывая на Роджера.

– Ясное дело! – с энтузиазмом воскликнул Роджер. – И не «довольно дорого», а чертовски дорого! Но ничего не поделаешь. Мой приятель – человек с прихотями. Иногда довольно странными. И уж если он решил, что нам надо снять пять комнат, значит, так тому и быть. Мне очень жаль, хозяин, что все так получилось, но в жизни еще и не такое бывает. Ну а теперь, как это положено в подобных случаях, мы внесем необходимый залог. Надеюсь, вы не против? Отлично. Но кроме этого, требуется, чтобы кто-нибудь принес со станции наши чемоданы. Надеюсь, у вас есть человек для таких оказий? Кстати, не забудьте сказать ему, что если станционный смотритель, выдавая ему багаж, начнет хмыкать, смеяться или говорить всякие глупости, то пусть не принимает это на свой счет и не обижается. Просто этому парню иногда приходят в голову смешные истории времен королевы Виктории. Итак, залог, о котором мы говорили… Десять фунтов вас устроят? Прекрасно. Но не забудьте написать мне расписку, что вы получили указанную сумму в зачет снятых у вас пяти комнат. Упоминание о пяти комнатах обязательно, ибо в противном случае мы с приятелем можем попасть в неприятную ситуацию. Надеюсь, все понятно? В таком случае огромное вам спасибо за понимание.

Выражение на лице хозяина, когда он слушал разглагольствование Роджера, становилось все более хмурым и озадаченным, но мигом прояснилось, когда на стойку легли два банковских билета по пять фунтов каждый. Похоже, в этот момент он подумал, что люди и впрямь могут быть очень странными, но вот деньги всегда останутся деньгами – кто бы тебе их ни платил. Очень может быть, что этот Роджер действительно малость не в себе и виной тому не только слишком жаркое солнце. Но какое, в конце концов, ему до этого дело? Поэтому, выписывая расписку в получении залога в десять фунтов, хозяин не позабыл указать в ней все то, что хотел клиент.

Роджер взял расписку со стойки, аккуратно сложил и сунул в записную книжку, которая затем упокоилась на дне его кармана, после чего принялся расспрашивать хозяина об известных тому обстоятельствах смерти несчастной миссис Вейн. К примеру, о том, в каком именно месте она упала на камни с прибрежных скал и как наилучшим образом подобраться к этому месту. Когда вышеупомянутая информация была получена, а доставка багажа окончательно обговорена, Роджер тепло и от всей души пожал руку продолжавшему пребывать в некотором недоумении хозяину и, подхватив под локоть Энтони, вышел с ним на улицу.

– Надеюсь, ты хорошо понимаешь, что делаешь и что говоришь, – пробормотал молодой человек, когда они двинулись по указанной хозяином дорожке, выводившей к скалистому берегу. – Но лично у меня нет на этот счет ни одной идеи. Вот зачем, скажи на милость, ты зарезервировал целых четыре спальни?

Роджер одарил кузена мягкой улыбкой.

– А затем, мой мальчик, чтобы всякая журналистская шушера, сняв комнаты в этой гостинице, не путалась у меня под ногами и не мешала общаться с инспектором Морсби из Скотленд-Ярда. Способ, само собой, не слишком красивый, зато действенный.

– Понятно… Хитро придумано, ничего не скажешь. А куда, кстати, мы сейчас направляемся? На побережье к скалам?

– Совершенно верно. Я хочу вступить в контакт с инспектором как можно раньше, а раз он приехал только сегодня утром, то, скорее всего, все еще лазает по берегу возле места происшествия. Так что мне ничего не остается, как направить свои стопы в том же направлении.

– План вроде бы ничего себе. А потом что?

– А потом было бы очень неплохо расспросить кого-нибудь из обитателей поместья, где жила миссис Вейн. До самого доктора Вейна мне пока вряд ли удастся добраться.

– До доктора Вейна? Честно говоря, сомневаюсь, что у тебя получится вытянуть из него что-нибудь.

– Меня тоже не оставляет подобное ощущение. Но помимо самого доктора имеются также его секретарша – не знаю, как ее зовут – и, наконец, юная кузина мисс Кросс. У нее по крайней мере существует весомый мотив, о котором мы знаем.

Энтони нахмурился:

– Все-таки грязная это история. Как ни крути.

– Думаешь, придется склонять ее к интервью разными нечестными приемами? Не обязательно. Возможно, мисс Кросс сама захочет рассказать нечто, что она хотела бы увидеть в печати. Она понимает: факт получения ею наследства в десять тысяч фунтов будет непременно обсуждаться, если возникнет подозрение, что смерть миссис Вейн не была случайной, и ей надо поторопиться, чтобы обнародовать свою версию событий как можно раньше.

– Я об этом как-то не подумал, – признался Энтони, и морщинки у него на лбу разгладились.

– Я тоже. Только сию минуту в голову пришло, – честно сказал Роджер. – Но идея от этого хуже не стала. Кстати, у меня есть к тебе небольшое поручение. Я не хочу, чтобы ты находился рядом, когда я буду разговаривать с Морсби. Из него и так слова не вытянешь, а уж в присутствии незнакомого человека он вообще в немого обратится. Ну так вот… Пока я буду пытаться его разговорить, было бы желательно, чтобы ты походил по берегу, обнаружил точку, откуда лучше всего виден дом Вейнов, и попытался распознать среди обитателей эту самую мисс Кросс, а затем проследить за ее передвижениями и определить место, где я мог бы ее перехватить. Разумеется, за пределами дома. Ну, что ты на это скажешь?

– Что ж, если ты просишь, то я сделаю это. Где потом встретимся?

– Да там же, на берегу, и встретимся. Прогуливайся среди скал – и я просто не смогу тебя пропустить. Заодно и на море полюбуешься… Я же буду лазать по расселинам в поисках инспектора и, если повезет, переговорю с ним. Надеюсь, в час уложусь. Ну, желаю удачи!

Энтони кивнул и, ступая по упругой зеленой траве, двинулся в указанном Роджером направлении. Честно говоря, несмотря на открывавшиеся его взгляду прекрасные виды, он не испытывал ни малейшего душевного подъема, как равным образом и интереса к порученной ему миссии – да и вообще ко всему этому делу. Более того, оно ему не нравилось, поскольку его никогда не привлекали человеческие страсти, связанные с тем или иным преступлением, хотя Роджер, похоже, совершенно случайно открыв в себе дар детектива, с головой ушел в такую отрасль знаний, как криминалистика, и принялся со всем присущим ему душевным пылом исследовать психологию преступников. У Энтони же вызывала острое неприятие одна только мысль о необходимости совать свой нос куда не просят («будто я какой-нибудь шпик», как сказал он сегодня кузену за ленчем в поезде), и лишь продолжительные рассуждения Роджера о моральном долге живых по отношению к мертвым позволили ему кое-как примириться со своим участием в этом деле. Нет, он, конечно, признавал необходимость существования в обществе детективов и даже палачей, но при всем том не уставал благодарить Провидение за то, что не относится ни к первым, ни ко вторым. И не понимал Роджера, увлеченного дедуктивными методами расследования и ухитрявшегося испытывать удовлетворение при обнаружении нужных ему фактов или улик. Не говоря уже о чуть ли не болезненном возбуждении, которое охватывало его кузена, когда последний шел по следу своей очередной жертвы (именно жертвы, хотя, если разобраться, упомянутая жертва в девяноста девяти случаях из ста заслуживала самого серьезного наказания за свои деяния). Короче говоря, ничто не могло поколебать негативного отношения Энтони к нынешней деятельности кузена – да и к тому, чем он сам сейчас собирался заниматься.

Пребывая в подобном мрачном расположении духа, Энтони неожиданно вспомнил о неприятных ему намеках Роджера относительно юной мисс Кросс, которая в случае смерти миссис Вейн должна была получить десять тысяч фунтов, отчего настроение у него сделалось еще хуже. По мнению Энтони, девушка и убийство – несовместимы. Мужчины, вне всякого сомнения, способны и могут убивать, а вот девушки – ни в коем случае. Самих девушек, конечно, тоже иногда убивают – но только не другие юные особы прекрасного пола. И если уж охота на мужчину, подозреваемого в убийстве, всегда вызывала у него резкое неприятие, то что же тогда говорить о выслеживании девушки, оказавшейся в сходном затруднительном положении? Как ни крути, но это отвратительно!

По мере того как он двигался к берегу, в его голове начал постепенно формироваться некий план. Он не только найдет мисс Кросс и проследит за ее передвижениями, о чем его просил Роджер, но еще обязательно переговорит с ней. Недолго – минуту или две, только для того, чтобы в завуалированной форме предупредить о сгущающихся над ней тучах. А кроме того – тоже в завуалированной форме, – намекнет, что он, Энтони Уолтон, готов прийти к ней на помощь и сделать ради нее все, на что только способен. В том, разумеется, случае, если она согласится принять его помощь. Уж такую малость всякий уважающий себя мужчина просто обязан предложить девушке. Это будет, вне всякого сомнения, достойный поступок. Хотя десять к одному, что она ни в чьей посторонней помощи не нуждается. Но предложить девушке поддержку и помощь порядочный мужчина должен при любых обстоятельствах. Ведь девушки такие слабые и беспомощные существа… Поэтому им необходимо дать понять, что у них за спиной есть надежная опора – пусть даже в лице совершенно незнакомого человека. Ведь для девушек это самое главное – кто бы что по этому поводу ни говорил!

Энтони до такой степени вдохновился своими планами, что совершенно не заметил, как свернул к морю и оказался у самого края обрыва, двигаясь по узкой тропинке вдоль скал. Затем, вздрогнув, вернулся к реальности, отошел от края скал и бросил взгляд в сторону примыкавших к деревне построек. На расстоянии примерно пятисот ярдов от того места, где он находился, располагался массивный дом из красного кирпича с большим участком, обнесенным высоким забором, и змеившейся рядом с ним дорогой на Сэндси. Действительно, как говорил хозяин гостиницы, такой дом трудно пропустить или не заметить. Некоторое время Энтони стоял без движения, всматриваясь в раскинувшееся перед ним огромное домовладение, и с каждой секундой ему все больше казалось, что задача высмотреть нужную ему девушку, а потом проникнуть на огороженную территорию, чтобы поговорить с ней, далеко не так проста, как ему представлялось раньше.

В тайной надежде найти человека, который поможет ему разрешить все эти трудности, Энтони перевел взгляд с красной крыши, а потом посмотрел туда, где не слишком пологий склон берега позволял тем не менее спуститься к домовладению, и тут же замер, словно пораженный громом. Двенадцатью футами ниже на полянке, покрытой изумрудной травой, сидела девушка, смотревшая на Энтони с таким же вниманием, с каким он разглядывал дом. Когда Энтони увидел ее, она, как и он, на мгновение замерла, слегка побледнела, после чего быстро отвернулась и устремила свой взор в сторону горизонта.

Повинуясь внезапно возникшему импульсу, Энтони сбежал вниз по склону, приблизился к девушке и снял шляпу.

– Прошу извинить за беспокойство, – начал он. – Дело в том, что я здесь впервые и разыскиваю дом доктора Вейна. Это массивное красное здание – случайно, не то, что мне нужно?

Девушка повернулась вполоборота, чтобы увидеть его лицо. Шляпы она не носила, и солнечный лучи искрились в ее темных волосах, завитых на висках в локоны – по два с каждой стороны. Она смотрела на Энтони большими карими глазами и была одета в скромное черное платье, облегавшее ее стройное тело, словно лайковая перчатка. Энтони подумал, что платье идеально ей подходит и никакого другого ей носить не надо.

– Не сомневаюсь, что вы здесь впервые, – произнесла она нарочито спокойным и ровным голосом. – А этот дом действительно принадлежит доктору Вейну. Вам нужен кто-то из его обитателей?

– Хм… Я… мне бы очень хотелось увидеть мисс Кросс.

Девушка едва заметно вздрогнула.

– Я и есть мисс Кросс, – холодно сказала она.

Глава 3Инспектор Морсби сопротивляется

Деревушка Ладмут располагалась в полумиле от моря. В том месте, где Роджер и Энтони сошли с дороги и двинулись по своим делам, море ближе всего подступало к селению, и волны прибоя с грохотом разбивались о природный дебаркадер из огромных валунов и утесов, тянувшийся вдоль берега на десятки миль. Здесь же располагалась и крохотная заводь почти идеально круглой формы, имевшая громкое название «Ладмут-Бей».

По сторонам этого крохотного залива, который вряд ли превышал в поперечнике двести ярдов, высились почти отвесные скалы, достигавшие в высоту более сотни ярдов. Потом берег понижался, открывая на краю залива крохотный пляж, от которого в разных направлениях змеились узкие тропы. Одна из них вела на высокий скалистый берег, другая – к деревне, а третья позволяла пройти к грунтовой дороге, ведшей в близлежащий городок Сэндси. Короче говоря, это было чрезвычайно живописное место, первобытное в своей красоте и нетронутости и совершенно не изгаженное туристами, поскольку деревушка никак не могла похвастать большим количеством визитеров. Если не считать, конечно, велосипедистов из Сэндси, расположенного в полудюжине миль к западу. Однако из-за разбитой дороги даже велосипедисты приезжали сюда довольно редко, а уж автомобилистов здесь вообще почти не встречали. Впрочем, на это в деревне никто не жаловался, так как местные жители предпочитали комфорт уединения и покоя суете, шуму курортных местечек и городков с их многочисленными пабами и сувенирными магазинами.

Скалы, тянувшиеся вдоль побережья в западном направлении, в сторону Сэндси, несколько отличались от тех, что обрамляли берег с востока. Хотя бы потому, что многие слегка загибались внутрь, не образовывали единой, почти сплошной стены и представляли собой скорее хаотическое нагромождение каменных глыб самых разных форм и размеров, на которые даже подготовленному человеку было бы очень трудно взобраться. При всем том, когда скалы по мере удаления от береговой черты начинали понижаться, в одном месте сформировался своего рода выступ, к которому вели вырубленные в камне ступени, что позволяло, хотя и не без труда, подняться и на эту часть скалистого берега. В основном упомянутый природный выступ или большую выбоину в скале – как посмотреть – использовали в качестве своеобразного сиденья деревенские подростки, любившие ловить рыбу на удочку во время прилива. Но привычки меняются даже в таком глухом краю, как деревушка Ладмут, так что со временем выступ лишился популярности и у подростков. Иными словами, в наши дни забравшийся на скалы по этой каменистой тропе любитель одиночества мог быть уверен, что никто его здесь не потревожит. Выступ скрывал от нескромных взглядов нависающий край могучего утеса, по причине чего сидевшего рядом с выступом на камне инспектора Морсби можно было увидеть разве что со стороны моря.

Инспектор Морсби ничуть не походил на расхожий и популярный среди широкой публики образ известного детектива. Так, лицо у него нисколько не напоминало бритву или топор (впрочем, если продолжить сравнение в этом ключе, то более всего, пожалуй, оно походило на нож для масла), а глаза не обладали гипнотическим взглядом – даже близко. Кроме того, он никогда не повышал голоса, не рявкал и все исходившие из его уст слова и фразы, даже распоряжения или замечания, произносил ровным, спокойным тоном. Иначе говоря, более ординарного, обычного человека – как в плане внешности, так и манер – трудно было себе представить.

Помимо вышеупомянутых черт инспектор обладал также массивным телосложением, густыми «моржовыми» усами и пухлыми руками с короткими толстыми пальцами, которые ни в малейшей степени не походили на чувствительные пальцы музыканта или хирурга. На его лице обычно присутствовало выражение полнейшего благодушия, которое, как говорили, довольно часто трансформировалось в неподдельную веселость. Поговаривали также, что он никогда не держал зла ни на одну из своих так называемых жертв.

В момент нашего с ним знакомства он сидел, опершись подбородком о костяшки пальцев, а локтем – о колено, и с отрешенным выражением лица смотрел в сторону моря на лодку, в которой находился человек, энергично махавший веслами. Не следует, однако, думать, что его так заинтересовала лодка или гребец. Честно говоря, он их просто не замечал, поскольку с головой ушел в свои мысли. А думал он о том, как стройная субтильная леди могла «случайно» сорваться с выступа в скале в самом широком его месте, где вполне хватало пространства даже ему, инспектору Морсби; а уж если она задумала покончить жизнь самоубийством, бросившись со скалы, то почему в таком случае изо всех сил сжимала в правой руке большую пуговицу с чьего-то пальто.

Да, вопрос довольно интересный, подумал инспектор, и интересный вдвойне, если учесть, что он, Морсби, находился в законном ежегодном отпуске в городке Сэндси с женой и двумя детьми, а сегодня утром его сорвали с постели служебным полуофициальным звонком, предложив приехать в эту деревню и внимательнее взглянуть на место несчастного случая.

Звуки шагов по скалистой тропе с восточной стороны залива заставили его резко поднять голову. Одновременно в его доброжелательных чертах проступила легкая настороженность. В следующее мгновение перед его взглядом предстал плотный мужчина без головного убора, в бесформенных серых фланелевых брюках и старой выцветшей спортивной куртке. В руке он держал нещадно дымившую коротенькую трубку с большой чашечкой. Мужчина вышел из-за скалы и сразу же направился к инспектору, всматриваясь в его лицо. Наткнувшись на не менее внимательный ответный взгляд, незнакомец секунду помедлил, но потом широко улыбнулся и вытянул перед собой руку.

– Боже мой! Инспектор Морсби! Вот уж не ожидал встретить вас в этих краях… Вы меня помните, не правда ли? Моя фамилия…

– Мистер Шерингэм! Разумеется, я вас помню, – произнес инспектор с присущей ему доброжелательностью и от всего сердца пожал протянутую ладонь. – Как же я могу вас забыть после того, как с огромным удовольствием прочитал ваши книги! Это не говоря уже о том удивлении, какое вызвало у нас в Скотленд-Ярде «Уичфордское дело», к раскрытию которого вы, по слухам, тоже приложили руку. Насколько я помню, вы тогда работали в связке с мистером Тернером из «Курьера», не так ли?

– Совершенно верно. В газетах эта история называлось «Дело о шкатулке с драгоценностями в Хаттон-Гарден». Но у меня к вам вопрос, инспектор: что вы делаете среди скал в этой сохранившейся в первозданной красе местности?

– Я в отпуске, – сообщил инспектор совершеннейшую правду. – И обитаю в близлежащем городке Сэндси с женой и детьми.

– Понятно… – с самым невинным видом протянул Роджер.

– Ну а вы-то как здесь оказались? Тоже отдыхаете?

Роджер вдруг подмигнул:

– Я? Ни в коем случае. Приехал сюда, чтобы совершенствовать дар, который случайно открыл в себе.

– Неужели? И что же это за дар такой, если не секрет?

– Откровенно говоря, я приехал сюда специально для того, чтобы от имени «Курьера» задать инспектору Морсби несколько вопросов относительно леди, упавшей со скалы где-то в этих местах день или два назад. Ну и, разумеется, о том, почему такой известный детектив из Скотленд-Ярда, как вы, призван разбираться с каким-то несчастным случаем.

Инспектор потер подбородок и невесело улыбнулся.

– Ну и дела… А я всего-навсего прогулялся сюда из Сэндси, чтобы немного отдохнуть от суеты и шума, связанных с нашествием туристов и журналистов, – исполненным искренности голосом произнес он. – Стоит мне только зевнуть, как на меня сразу налетает целая свора вашей пишущей братии, задаваясь вопросом, что бы это значило.

– Собираетесь прилечь здесь и немного поспать перед тем, как возвращаться в Сэндси? – осведомился Роджер с веселой искоркой в глазах.

– Поспать?

– Ну да. Может, конечно, не здесь, а в гостинице «Корона», где вы сняли номер. Полагаю, вы не стали бы резервировать спальню только для того, чтобы поправить прическу, не так ли?

Инспектор добродушно рассмеялся:

– Все-таки вы меня уели, сэр. Что ж, возможно, я действительно проведу здесь день или два. Иногда и несчастные случаи бывают довольно интересными.

– Особенно те несчастные случаи, которые при ближайшем рассмотрении таковыми не являются. Так или нет? Бросьте отмалчиваться, инспектор. Вы же знаете, что теперь я от вас не отстану. Я же говорил вам, что у меня неожиданно открылся некий дар, а вместе с ним – и потрясающий нюх, способный учуять такие вещи за милю. Я, к примеру, абсолютно уверен, что у вас в рукаве припрятано кое-что существенное. Почему все неожиданно так заинтересовались этим делом? Можете сказать хотя бы самую малость? Или дать какую-нибудь наводку?

– Уж и не знаю, имею ли я на это право. Мне надо подумать.

– А вы не можете сделать это прямо сейчас? Сообщите читателям «Курьера» хотя бы свое собственное мнение в связи с инцидентом. Пока сюда не набежали те, кого вы называете пишущей братией. Уж они-то растрезвонят об этом деле на первых страницах. Вам это надо? А то я могу устроить.

Инспектор задумался. Немного рекламы на страницах такого уважаемого издания, как «Курьер», ему бы не помешало. Особенно в том случае, если ему не придется обнародовать конфиденциальную информацию. Долг, конечно, превыше всего, но увидеть собственную фамилию на развороте «Курьера» тоже было бы очень неплохо.

– Что ж, мистер Шерингэм… Многого я вам не скажу, но сообщить, что в данном деле обнаружена парочка подозрительных обстоятельств, – это в моей компетенции, – наконец произнес Морсби. – Считается, что леди в момент инцидента пребывала в полном одиночестве.

– А инцидент, как я понимаю, произошел на этом самом месте? – вставил Роджер.

– Да, на этом самом. Но я, честно говоря, не совсем уверен, вернее, совсем не уверен, что она была здесь одна. Вот и все, что я могу вам сообщить в данный момент.

– А почему вы думаете, что она находилась здесь не одна?

– О Господи! – пробормотал инспектор, напустив на себя загадочный вид. – Я не могу сейчас вам об этом сказать, но, полагаю, с вашей помощью читатели «Курьера» поймут, что я не бросаю слов на ветер.

– Инспектор Морсби, который занимается этим делом, намекнул, что обнаружил важные улики. Не имея возможности раскрыть их истинную суть, он тем не менее заверил меня, что расследование продолжится и мы узнаем новые волнующие подробности этого дела в самом ближайшем будущем, – произнес Роджер таким тоном, как если бы читал сдаваемый в набор материал.

– Да, неплохо получилось. Пусть будет что-то вроде этого, – рассмеялся инспектор. – Надеюсь также, что вы, будучи джентльменом, не станете демонстрировать зевакам и другим журналистам место происшествия, поскольку, как видите, сорваться с этой скалы и впрямь не так уж трудно, а мне бы не хотелось, чтобы число жертв несчастного случая увеличилось.

Роджер согласно кивнул:

– Может, имело место самоубийство? Как вы думаете?

– И такое могло быть, – произнес инспектор лишенным каких-либо эмоций голосом.

– Но вы в этом не уверены, не так ли? – ухмыльнулся Роджер. – Или я не прав?

Инспектор снова рассмеялся:

– Полагаю, что смогу предоставить вам кое-какую информацию по этому поводу – но позже. Что же касается дня сегодняшнего… – Инспектор сделал многозначительную паузу.

– Что же касается дня сегодняшнего, то вы предлагаете мне не задавать вам лишних вопросов, на которые вы не можете ответить, не так ли? Что ж, я понял вас, инспектор. Но вы, надеюсь, позволите мне осмотреть место происшествия, прежде чем я уйду и оставлю вас в покое?

– Разумеется, мистер Шерингэм, – с присущей ему сердечностью согласился Морсби. – Смотрите на здоровье.

Как ни странно, Роджер испытывал легкую неприязнь по отношению к инспектору, хотя последний отнесся к нему со всей возможной доброжелательностью. Но это была, скорее, чистой воды демонстрация доброй воли и хорошего отношения. Ибо что он мог здесь найти? Инспектор наверняка позаботился о том, чтобы все улики были собраны и хранились в надежном месте. Между тем Роджер надеялся, что инспектор хоть как-то выделит его из числа прочей пишущей братии – хотя бы из-за дела в Уичфорде. Признаться, он рассчитывал на кое-какие откровения со стороны инспектора и, не получив желаемого, начал злиться, хотя причин для этого, если разобраться, не имелось. Просто инспектор воспринимал его как любого другого журналиста, волей случая оказавшегося в этом месте. Вот и все. В конце концов, он сам отрекомендовался ему как корреспондент «Курьера», не так ли? Да и вел себя в привычной журналистской манере… Вот дьявол!

Как он и ожидал, на вырубленных в камне ступеньках, скальном выступе и окружающих утесах никаких, даже мельчайших следов недавней трагедии не обнаружилось.

– М-да, – произнес он, завершив бессмысленные поиски и распрямляясь. – Разве на этих гладких голых скалах что-нибудь найдешь? Наверняка и следов сопротивления не обнаружишь, даже если оно и имело место.

– Так скалы же, – охотно согласился инспектор. – Что может на них остаться? Ведь не ледорубом же она отбивалась…

– Мне, знаете ли, тоже пришла в голову эта мысль, инспектор, – холодно согласился Роджер, а затем снова ступил на скальный выступ в самой узкой его части, не более четырех футов в поперечнике, и, прижимаясь всем телом к влажному гладкому камню, отправился в обход скалы.

Не успел он сделать и дюжины шагов, как услышал голос инспектора:

– Если вы надеетесь таким образом выйти на дорогу, ведущую к деревне, то не рекомендую, сэр. Гораздо дальше получится по сравнению с тем путем, по которому вы пришли. Кроме того, ходить по выбоинам в скалах очень опасно.

– Ага, проснулся старый боевой конь, – пробормотал Роджер себе под нос. – Теперь надо держать ухо востро…

Он повернулся, сделал несколько шагов назад и с любопытством посмотрел на инспектора:

– Интересно, почему вы против того, чтобы я прошел по выступу, инспектор?

– Мне совершенно все равно, какой путь вы изберете, – с самым невинным видом ответил Морсби. – Просто, следуя этим путем, вы потратите больше времени и сил.

– Понятно… Но мне почему-то захотелось выйти на дорогу именно так, – вкрадчиво произнес Роджер. – Иногда, знаете ли, полезно проветрить себе мозги и ощутить холодок опасности. До свидания, инспектор! Увидимся, полагаю, уже в гостинице, не так ли?

С этими словами Роджер вновь двинулся по выступу в обход скалы. Но уже не так быстро, как прежде, поскольку ожидал продолжения разговора. И его ожидания были вознаграждены.

– Придется, видно, сказать вам еще кое-что, – недовольным голосом пробормотал инспектор. – Но сразу предупреждаю, что эта информация пока придерживается, так что не вздумайте упоминать о ней в вашей газете, сэр. Сегодня, во всяком случае… Не хочу раньше времени вспугнуть птичку. А такого рода птички всегда обнаруживаются… Рано или поздно, но обнаруживаются, просто пока не высовываются из гнезда. Пойдемте со мной. Я вам кое-что покажу.

Инспектор поднялся на ноги и двинулся по вырубленной в камне тропинке. Роджер последовал за ним. Так они прошли несколько ярдов, пока не остановились у большого пятна засохшей грязи. На грязи довольно явственно проступали отпечатки двух пар следов – без сомнения, женских, причем одна пара значительно превышала размерами вторую. Также на грязи хорошо пропечатались ямки от женских каблуков.

– Ого! – протянул Роджер, всматриваясь в следы.

– То-то и оно… Потому-то я и сказал, что леди наверняка была не одна, – заметил инспектор. – Но я почти уверен, что сначала она пришла в полном одиночестве с другой стороны… Впрочем, вы сами можете это видеть. А потом… К примеру, эти отпечатки вполне могли быть оставлены вчера днем или примерно в это время. Нам крупно повезло, что этот ошметок грязи не отвалился и не был затоптан другими прохожими, которые обычно ходят здесь со стороны восточного берега залива. Кстати, я проверил отпечатки туфель жертвы – они почти идеально вписываются в меньший размер. Разумеется, на основании этих фактов роман не сочинишь и, тем более, серьезной версии не создашь (готов поспорить, что даже в этом маленьком местечке не менее двадцати разных пар дамских туфель подойдут по размеру к обеим парам следов), но это уже кое-что, хоть какая-то зацепка.

Роджер, до этого времени зачарованно смотревший на засохшее пятно грязи, резко повернулся к инспектору.

– Все это чрезвычайно важно, инспектор. Как и то, что эти отпечатки, возможно, видели уже многие люди. Но при всем том это не исключает полностью версию несчастного случая. Я имею в виду одни только эти следы. Готов держать пари, что у вас за обшлагом рукава припрятано нечто более существенное.

– Возможно, так оно и есть, сэр, – сказал инспектор, подмигнув Роджеру. Впрочем, рассказывать о зажатой в правой руке жертвы большой пуговице он пока не собирался. – И у меня имеется куда более серьезная улика. Но вы должны понять, сэр, что большего я вам пока сказать не могу. И не забудьте, что информация относительно следов на засохшей грязи также не может стать достоянием общественности. По крайней мере в течение пары дней.

Они повернули и снова оказались у выступа.

– Скажите, инспектор, где нашли тело? – спросил Роджер. – В воде?

– Нет, на прибрежных скалах. В двух футах от края воды во время прилива. Видите ту здоровенную глыбу, наполовину покрытую засохшими водорослями, а с нашей стороны – желтыми раковинами моллюсков? Ну так вот, тело зажало между этой и той, что рядом, но поменьше.

– Ясно, – проговорил Роджер, меряя взглядом расстояние от выступа, рядом с которым они сейчас находились, до скал, где была обнаружена жертва. По его мнению, человеку, сорвавшемуся с края выступа, не хватало как минимум фута, чтобы оказаться в той точке пространства, на которую указал инспектор. Если разобраться, жертве, чтобы угодить в промежуток между скалами, пришлось бы сделать прыжок. Или требовалось, чтобы ее толкнули. Интересно, что непосредственно под скалистым выступом, с которого она якобы сорвалась, виднелась глубокая заводь, окруженная нагромождением камней. Именно в эту заводь и угодила бы жертва, если бы действительно сорвалась с края выступа. Но миссис Вейн миновала заводь и рухнула на скалистый берег перед ней. А для этого было необходимо совершить некое действие, приложив определенное физическое усилие. Иначе говоря, версию о несчастном случае следовало сдавать в архив, поскольку вопрос заключался лишь в том, что вызвало смерть женщины: самоубийство или убийство.

Роджер повернулся к инспектору:

– Полагаю, тело уже подвергли патолого-анатомическому исследованию?

– Да. Вскрытие состоялось сегодня утром.

– Переломы в заключении упоминались?

Инспектор улыбнулся:

– Да, множественные. Можете не сомневаться – она умерла точно в этом месте. Экспертизой также установлено, что ее не убили в деревне и тело на берег не перетаскивали. Если вас интересует именно это, разумеется.

– Каюсь, пришла на мгновение такая мысль в голову, – произнес Роджер, одаривая инспектора ответной улыбкой. – Надеюсь, мне не стоит озвучивать столь же наивные мысли относительно того, не наблюдал ли кто-нибудь случайно произошедшее со стороны моря?

– Да, думаю не стоит. Я лично навел справки об этом еще сегодня утром. Разумеется, никто ничего не видел. Вчера, как назло, все лодки куда-то запропастились. Или находились в другой части акватории. Нашелся, правда, один рыбак – тот самый, что обнаружил тело. Так он утверждал, что вроде слышал с берега какие-то крики за час до этого. Потому, сказал, и поплыл туда, что крики слышал, тем более ему все равно было по пути. Но поначалу особого внимания на эти крики не обращал, потому как считал, что это местные парни балуются, девчонок щекочут. Кстати, его собственные слова.

– Любопытно, – заметил Роджер, блеснув глазами и подтвердив тем самым свое лаконичное замечание. – Кстати, а вы сами на берег к тем скалам не спускались?

– Боюсь, что нет, сэр, – с толикой вины в голосе произнес инспектор. – Надо было, конечно, но комплекция не позволяет по скалам лазать. А взять у рыбаков лодку и сплавать туда пока не успел. С другой стороны, я почти уверен, что искать там нечего. Констебль, который снял тело со скал, прихватил с собой сумочку дамы и ее зонтик, а также тщательно все осмотрел, но больше ничего, по его словам, там не нашел. Между нами, мистер Шерингэм, я не уверен, что у меня зрение лучше, чем у него. Только вот писать об этом в «Курьере» совершенно не обязательно.

– Буду иметь в виду, инспектор, – рассмеялся Роджер. – Тем не менее я как человек долга рискну все-таки спуститься из этой расселины на прибрежные камни и обозреть место падения жертвы собственными глазами. Я тоже думаю, что вряд ли найду там что-то интересное. Зато испытаю чувство глубокого удовлетворения при мысли, что ничего не оставил на волю случая.

– Только не сорвитесь при этом в пропасть. Как та дама… – с добродушной улыбкой произнес инспектор. – Вдруг кто-нибудь будет проходить мимо и обвинит меня в том, что я столкнул вас с выступа?

Спуститься на берег оказалось не так трудно, как мог бы подумать сторонний наблюдатель. В скалах обнаружилось достаточно выбоин и неровностей, позволявших и рукой зацепиться, и ногу поставить. Кроме того, нагромождения камней местами образовывали что-то вроде гигантской природной лестницы, которой Роджер и воспользовался. Не прошло и пяти минут, как Роджер, расставшись с инспектором, уже стоял на большой прибрежной скале, рядом с которой местные рыбак и констебль обнаружили тело миссис Вейн.

Спустившись со скалы, Роджер чуть ли не с религиозным пылом приступил к осмотру места происшествия, заглядывая во все ближайшие щели, углубления и расселины, и даже иногда засовывая туда руки. При этом одним ухом он слушал рассказ инспектора о повадках здешних крабов, лобстеров и прочих прибрежных тварей, которые очень любят подобные узкие места, используют их как укрытия и способны весьма болезненно ущипнуть клешнями за пальцы нежеланного визитера, посмевшего нарушить их уединение. Через несколько минут, так ничего и не найдя, Роджер выпрямился и в последний раз окинул взглядом окружающий пейзаж.

– Ничего! – крикнул он инспектору. Тот как раз заканчивал кошмарную историю о ядовитой медузе, которая ужалила дедушку его приятеля, бродившего по каменистому берегу неподалеку от городка Сэндси. – Ни единой самой крошечной улики… Ну а поскольку сейчас я собираюсь лезть к вам, инспектор, расскажите мне о чьей-нибудь тетушке или бабушке, упавшей в пропасть при попытке взобраться на стофутовую скалу где-нибудь в Кумберленде. Полагаю, это очень вдохновит меня, когда я буду карабкаться вверх по скалам, цепляясь за малейшие неровности пальцами, зубами и даже, возможно, бровями!

Инспектор не без удовольствия перевел разговор на указанную тему, начав рассказывать очередную кошмарную историю, когда Роджер, уже одолевший около трети подъема, неожиданно заметил прямо у себя под ногами что-то белое и, повинуясь мгновенно возникшему импульсу, снова спрыгнул на берег. Со стороны могло показаться, что он сорвался, и инспектор забеспокоился.

– Эй! – крикнул он, сразу же прекратив свое повествование. – С вами все в порядке? Вы не ушиблись?

Роджер нарочито медленно поднялся с камней и принялся счищать с брюк налипшие водоросли. Потом поднял голову, посмотрел на инспектора и отозвался:

– Все в порядке! Не беспокойтесь. Мне совсем не больно.

После этого Роджер еще некоторое время стряхивал с брюк водоросли и прочий налипший мусор. Воспользоваться для этого лежавшим в кармане платком он не мог, так как завернул в него найденный им на берегу клочок бумаги. Все-таки он неплохо разыграл сцену падения, и инспектор ничего не заметил.

Глава 4Энтони расспрашивает подозреваемую

Нельзя сказать, что Энтони обладал большим опытом по части общения с прекрасным полом. Поэтому, когда девушка довольно резко ответила на его вопрос, он решил, что, возможно, его теория в отношении женщин нуждается в некоторой коррекции. Если разобраться, женщины не так уж беспомощны и слабы, как он подумал. Особенно некоторые. Взять, к примеру, хотя бы Жанну д’Арк, Флоренс Найтингейл, королеву Елизавету… Эти имена мгновенно стали приходить ему на ум, когда он смотрел на свою собеседницу. Разве этих дам можно назвать слабыми или беспомощными? Да ничего подобного. Странное дело, но ему начало казаться, что находившаяся перед ним девушка как раз из числа им подобных. Взгляд у нее по крайней мере был холодным и пронизывающим, и она нисколько не походила на беспомощную особу, неспособную постоять за себя.

– Да, я – мисс Кросс, – повторила она не слишком дружелюбным тоном. – Что вам угодно?

У Энтони появилось неприятное ощущение, что язык у него словно прилип к нёбу. А его миссия, минутой раньше представлявшаяся ему исполненной благородства, как-то неожиданно потеряла былую актуальность и настоятельно требовала пересмотра. Хотя бы потому, что гипнотизировавшая его сейчас холодным взглядом прекрасная мисс Кросс вдруг показалась ему способной на многое и ничуть не нуждающейся в защите, которую он собирался ей предложить.

– О, я просто… хотел с вами немного поговорить, – запинаясь, произнес Энтони, хотя на самом деле ему больше всего на свете хотелось повернуться и бежать отсюда со всех ног. Но и этого он тоже не мог сделать, поскольку его ноги по совершенно непонятной причине будто приросли к земле.

– Вы имеете какое-либо отношение к полиции? – со скрытой неприязнью осведомилась девушка.

– Господь свидетель, нет! – воскликнул шокированный ее словами Энтони. – Как вы только могли подумать такое… Нет, конечно же, нет.

Застывшее на лице девушки холодное непроницаемое выражение несколько смягчилось.

– Тогда почему вы хотели поговорить со мной? – спросила она, словно обычно с ней разговаривали только детективы и полицейские.

– Считал, что должен сказать вам кое-что, – пробормотал Энтони. – Но теперь понимаю, что это не так важно, как я думал. Даже, пожалуй, совсем не важно.

Сторонний наблюдатель мог бы заметить по выражению на лице девушки, что любопытство в ней борется с недоверием и осторожностью.

– И как прикажете вас понимать? Вроде бы вы специально приехали сюда, чтобы поговорить со мной, и вдруг в последний момент решили, что игра не стоит свеч? Как-то это странно, вы не находите? – медленно произнесла она, и лишь очень наблюдательный человек мог бы заметить в уголках ее глаз крохотные искорки смеха, появившиеся там на долю секунды.

– Просто после того, как я вас увидел, то, что казалось мне важным, потеряло всякое значение, мисс Кросс, – честно сказал Энтони.

– Слава богу, моя внешность еще может произвести на кого-то положительное впечатление, – тихо проговорила девушка – скорее для себя, нежели для кого-либо. В этот момент Энтони неожиданно представилось, что она лишилась былой холодности и неприступности и стала вдруг одинокой, покинутой и несчастной.

Утвердившись в этой мысли, Энтони принял решение, которое минутой раньше показалось бы ему слишком смелым, и выпалил:

– Хорошо, я скажу вам, зачем я пришел сюда, мисс Кросс. Дело в том, что я хотел предложить вам свою помощь, поскольку знаю, что вы сейчас находитесь в затруднительном положении. И буду горд, если вы согласитесь мою помощь принять… – Тут Энтони замолчал, у него снова перехватило горло, так как девушка окинула его проницательным оценивающим взглядом, который привел его в полное замешательство.

– Боюсь, я не очень хорошо понимаю вас, – произнесла она с надменными нотками в голосе. – Как-то не приходило в голову, что мне, оказывается, срочно требуется помощь.

– Нет, конечно же, нет, – пробормотал обескураженный Энтони. – Я, собственно, ничего такого и не имел в виду. Просто подумал, что…

– Позвольте поставить вас в известность, что я отказываюсь обсуждать свою частную жизнь с человеком, которого совершенно не знаю. Так что если вам больше нечего мне сказать, то… – Она сделала многозначительную паузу, определенно ожидая, что он сейчас же оставит ее в покое – да и вообще уберется отсюда.

Энтони испытал сильнейшее раздражение. В первую очередь на себя самого. Ведь он только что выставил себя перед этой девушкой совершеннейшим дураком, с растерянным видом произнося какие-то жалкие бессвязные слова и навязывая ненужную ей помощь, хотя и сам не до конца понимал, в чем, собственно, она должна заключаться. При всем том он никак не ожидал, что эта особа воспримет его лепет как грубое и нежелательное вмешательство в свой внутренний мир. Последнее задевало его душу и чувства особенно сильно. До такой степени, что ему захотелось отомстить ей.

– Если вы так ставите вопрос, – сухо произнес он, – придется признать, что добавить к вышесказанному мне действительно нечего, и остается лишь попросить у вас извинения за беспокойство. Тем не менее, – продолжил он, повинуясь внезапно возникшему импульсу и стараясь держаться и говорить увереннее, чем прежде, – не могу не заметить, что при сложившихся обстоятельствах ваша так называемая частная жизнь в любом случае сделается достоянием широкой публики – вне зависимости от того, хотите вы этого или нет, мисс Кросс.

Неожиданно девушка покраснела как рак и на какое-то время лишилась дара речи. Потом сжала кулаки, зло блеснула глазами и откинула назад темноволосую голову, как если бы в действительности собиралась вступить в схватку с некими злыми силами.

– Если вы явились сюда для того, чтобы оскорблять меня… – произнесла она сдавленным голосом.

– В том-то и дело, что нет! – воскликнул Энтони, искренне удивленный неожиданным результатом своего выступления. – Я приехал в деревню в компании своего приятеля, который работает на «Дейли курьер». Он предложил мне встретиться с вами и попросить вас дать ему интервью. Ну так вот: я считал своим долгом предупредить вас о том, что вами заинтересовалась пресса. Вот и все.

Боевой пыл так же быстро покинул девушку, как и овладел ею, а в ее глазах стало проступать чувство, подозрительно похожее на страх. Она посмотрела на Энтони широко открытыми глазами и пробормотала:

– И вы тоже репортер? Боже! Неужели дошло уже до репортерского нашествия…

Мужчины – странные существа. Всего пять минут назад Энтони злился на себя за мягкотелость и только и мечтал о том, чтобы отомстить девушке за ее холодность и презрительное к нему отношение, но… добившись, казалось, желаемого, неожиданно испытал чувство тревоги. Возможно, по той причине, что в ее нынешнем состоянии явственно проглядывал испуг, из-за чего Энтони почувствовал себя чуть ли не разбойником с большой дороги.

– Я не репортер, – со значением произнес он и успокаивающим тоном добавил: – И вообще, не стоит так тревожиться, поскольку брать интервью у вас будет Роджер Шегингэм – отличный, между прочим, парень, писатель и к тому же мой кузен. Кстати, он просил передать, что не станет приставать к вам с расспросами, если вы не дадите на то своего согласия. Честное слово! Так что если вы не захотите разговаривать с ним, я ему так и скажу. Подумаешь, интервью! Да здесь сотни людей, которые будут только рады поговорить с корреспондентом «Курьера» на интересующую его тему. Между прочим, я с самого начала был против этого, но он сказал мне, что вы, по идее, должны согласиться на интервью. В силу ряда причин. Я только не запомнил каких. Так что не волнуйтесь, мисс Кросс. Все будет хорошо. Я лично за этим прослежу.

Честно говоря, мисс Кросс поняла только самую суть довольно сумбурного выступления Энтони – да и то не очень хорошо. Возможно, по той причине, что, хотя продолжала смотреть на него, думала, похоже, о чем-то своем. Тем не менее, когда она заговорила снова, ей, судя по всему, уже удалось взять себя в руки, и ее голос звучал почти спокойно, разве что паузы между словами были чуть длиннее, чем прежде.

– Итак, если я правильно вас поняла, лондонские газеты заинтересовались смертью моей кузины? – спросила она.

– Боюсь, все обстоит именно таким образом, – произнес Энтони виноватым голосом, будто принося извинения за все лондонские газеты.

После этого девушка снова замолчала, устремив взгляд на горизонт и, похоже, вновь погрузившись в собственные мысли. Энтони, получивший таким образом неожиданную возможность остаться в компании мисс Кросс, решил извлечь из этого максимум пользы и занялся наблюдениями.

Тот факт, что девушка чудо как хороша, никаких сомнений у Энтони не вызывал. Ему нравилось в ней буквально все: ее фигура и грация, то, как она гордо держит голову, тонкие запястья и стройные ноги – даже крохотные завитки темных волос за ушами. Впрочем, к чему перечислять все достоинства мисс Кросс? Куда проще сказать, что Энтони не находил в ней ни единого недостатка или изъяна. Более того, глядя на молодого человека, было нетрудно прийти к выводу, что Энтони влюбился в мисс Кросс по уши и считает ее той самой девушкой, которую мудрое Провидение подобрало специально для него – молодого холостяка Энтони Уолтона, – с тем, чтобы она всю оставшуюся жизнь холила и лелеяла его, заботилась о нем и журила, когда он того заслуживает. Чтобы окончательно убедиться в этом, ему оставалось вернуться в гостиницу и еще раз обдумать события сегодняшнего утра, воскресив в памяти дивные черты мисс Кросс и ее прекрасные карие глаза. К сказанному, правда, необходимо добавить, что подобные мысли относительно мудрого Провидения, зарезервировавшего для него некую особенную девицу, посещали Энтони на протяжении последних десяти лет уже целых двадцать три раза, и всякий раз, увы, оказывались ошибочными. Но уж теперь Энтони знал совершенно точно, что на этот раз никакой ошибки быть не может и мисс Кросс – та самая девушка, которая ему нужна и с которой он готов делить все радости и страдания этой быстротекущей жизни.

Короче говоря, Энтони продолжал размышлять на эту тему, и с каждой секундой его мысли приобретали все более восторженный характер.

Неожиданно девушка вынырнула из овладевшей ею задумчивости, так как, похоже, пришла к какому-то решению. Когда она быстрым импульсивным движением повернулась к Энтони, последний, к огромному своему облегчению, увидел, что она улыбается.

– Может, подойдете и присядете здесь на минутку, мистер…?

– Уолтон! – торопливо выпалил Энтони.

– Боюсь, я очень виновата перед вами, мистер Уолтон. Вы поступили очень благородно, разыскав меня и предупредив о том, что меня ждет. Я же повела себя с вами просто по-свински.

– Ерунда, – небрежно махнул рукой Энтони и, пройдя несколько шагов до небольшой полянки, опустился рядом с девушкой на зеленую травку. Как выяснилось, они сидели в крохотной низине, откуда до возвышенного скалистого берега было не более двенадцати футов. – Я поступил как должно. И это мне надо извиняться, а не вам. Наверняка я вел себя ужасно нетактично.

– Ни в малейшей степени, – сказала девушка с теплыми нотками в голосе. – И вообще: во всем виновата я. Но если вы простите меня, то мы не будем больше к этому возвращаться. А теперь устраивайтесь поудобнее, потому что я хочу воспользоваться представившимся мне шансом и поговорить с вами.

– С удовольствием, – с улыбкой ответил Энтони, устраиваясь поудобнее, то есть придвигаясь поближе к девушке. – И должен вам заметить, что я горд вашим доверием.

Девушка обхватила руками колени и вновь устремила взгляд в сторону моря. Энтони же, исподтишка разглядывая ее, обнаружил в ее профиле твердые заостренные линии, говорившие о решительности и смелости. На первый взгляд ей было не больше двадцати одного года, максимум двадцать два. Но крохотные морщинки в уголках рта, глаз, да и другие признаки, включая почти незаметные складки на лбу, свидетельствовали о том, что она не только обладала значительным жизненным опытом, но и успела уже пройти через нелегкие испытания, даже, возможно, страдания.

– Кажется, вы говорили, что мне требуется помощь, – наконец произнесла она, медленно выговаривая слова, как если бы очень осторожно и аккуратно подбирала их. – Что ж! К чему притворяться и утверждать, что мне ничего подобного не требуется? Да, мне нужна помощь. И хотя ни вы меня не знаете, ни я вас не знаю, мне почему-то кажется, что я могу доверять вам. Тем более мне не к кому больше обратиться. Здесь нет ни единой близкой мне живой души. Полагаю, вы в курсе того, что… что…

– Да, – мягко перебил ее Энтони. – Думаю, я знаю все факты.

– Я тоже так думаю, иначе вы вряд ли упомянули бы об этом. – Она повернулась к Энтони и некоторое время смотрела на него в упор своими большими карими глазами. – Но вы не знаете о том, мистер Уолтон, что сегодня утром инспектор из Скотленд-Ярда на протяжении двух часов буквально изводил меня своими кошмарными вопросами.

В этот момент Энтони показалось, что чья-то холодная и безжалостная рука болезненно сдавила ему сердце.

– Боже! Это правда? – пробормотал он. – Я действительно ничего об этом не знал.

Мисс Кросс кивнула. Потом открыла было рот, чтобы что-то сказать, но у нее задрожали губы, и она поторопилась отвернуться от Энтони. Одновременно по ее телу волной пробежала легкая дрожь. А потом, совершенно неожиданно, вся ее выдержка, помогавшая ей контролировать свои чувства даже во время полицейского допроса, в мгновение ока исчезла – возможно, по той причине, что девушка ощутила исходившее от Энтони сочувствие, – и она, закрыв ладонями лицо, разрыдалась.

– Кажется, он думает обо мне… очень, очень плохо… – пролепетала она в перерыве между рыданиями.

Энтони смотрел на нее в панике, не имея ни малейшего представления, что ему делать, поскольку не обладал богатым опытом по части успокоения плачущих девушек. А ведь она не только рыдала, но и намекнула ему, что инспектор увидел в ней подозреваемую. Так, по крайней мере, думал Энтони, считавший, что Маргарет Кросс относилась к тому разряду особ женского пола, которые могут дать волю слезам только по очень серьезной причине. И в самом деле, какая женщина станет лить слезы и откровенничать с совершеннейшим незнакомцем, если у нее нет для этого очень серьезных причин? Похоже, мисс Кросс и вправду очень одинока в этом мире. Не говоря уже о том, что она, судя по всему, из-за обрушившихся на нее бед исчерпала все свои душевные силы и теперь находится на грани нервного срыва.

Если разобраться, мужчины почти не способны выразить сочувствие рыдающей женщине в вербальной форме, зато обладают другими средствами сделать это. Вот и Энтони, повинуясь инстинкту, обнял мисс Кросс за плечи, притянул к себе и положил ее головку на свое широкое плечо. Она – тоже инстинктивно, как если бы видела перед собой мать, – прижалась к нему, продолжая орошать слезами рубашку молодого человека. Энтони хватило ума все это время хранить молчание и не пытаться лезть к ней с утешениями в виде глупых и жалких слов, хотя сомнительно, что ему удалось бы выдавить из себя хоть слово, даже если бы он этого и захотел. Возможно, из-за того, что в эти минуты он испытал благоговейное чувство, будто держал в своих руках некую святыню. Как бы то ни было, этот сдержанный и довольно хладнокровный бритт, видя уткнувшуюся ему в плечо темноволосую женскую головку и чувствуя исходящую от ее стройного тела дрожь рыданий, ощутил у себя в горле предательский комок и сам едва не уронил слезу.

Постепенно, очень медленно плач начал затихать, а тело перестало содрогаться в такт рыданиям. Но как только это случилось, девушка мягко освободилась из объятий Энтони.

– Боже, какая же я глупая, – проговорила она, улыбаясь и глядя на Энтони мокрыми от слез глазами. – Да и нос у меня наверняка красный, а это некрасиво.

– Ни капельки не красный, – откровенно соврал Энтони, испытавший немалое облегчение при виде ее улыбки. – А очень даже хорошенький.

Маргарет сунула руку в сумочку и извлекла из нее небольшое зеркальце. Потом послышалось недовольное восклицание, после чего на свет божий явились пудреница и пуховка, а затем последовал ряд решительных действий, связанных с приведением лица в порядок.

– Ну вот… Так-то лучше, – заметила она через пару минут, внимательно разглядывая лицо в зеркале. Затем, закрыв пудреницу и спрятав ее и зеркальце в сумку, она одарила Энтони заговорщицкой улыбкой, как если бы они только что заключили некий тайный союз. – Надеюсь, вы когда-нибудь простите меня за то, что я выставила себя перед вами совершеннейшей идиоткой?

– Послушайте, – медленно произнес Энтони. – Быть может, вы все-таки расскажете мне, что с вами случилось? Ваши тайны меня не интересуют, но хотелось бы все-таки узнать, что я могу сделать, чтобы помочь вам? Ведь, насколько я понял, ваши дела, как ни крути, находятся сейчас далеко не в блестящем состоянии. Возможно, даже в худшем, нежели я думал ранее…

Энтони сделал паузу и со значением посмотрел на нее. Девушка понимающе кивнула.

– Вы хотите сказать, что глупо что-то делать, не зная проблем, которые могут неожиданно всплыть перед вами… Так? – задумчиво осведомилась она. – Что ж, в этом есть определенный резон, и я, конечно же, вам все расскажу. Я бы и раньше вам все рассказала, просто… – Тут она замолчала, опустилась на колени и, как прежде, устремила взгляд на линию горизонта, где море соединялось с небом.

– Вы не против, если я закурю? – спросил Энтони, доставая трубку.

– Конечно, нет. Мне самой иногда хочется выкурить сигарету. Не беспокойтесь, пожалуйста, – быстро добавила она, заметив, что Энтони начал похлопывать себя по карманам. – Сигареты у меня в сумочке, я курю только этот сорт. – С этими словами она вынула из сумки портсигар, а Энтони, чиркнув спичкой, дал ей прикурить, после чего прикурил сам. Сделав пару глубоких затяжек, девушка тяжело вздохнула.

– Что касается меня, то рассказывать особенно нечего. Четыре месяца назад я жила в Лондоне, без гроша в кармане, и так было почти все время в течение последних семи лет. Мой отец был армейским офицером и погиб во Франции в одна тысяча девятьсот семнадцатом году, когда мне исполнилось пятнадцать лет. От него я получила в наследство двести фунтов. Кроме того, мне регулярно выплачивают пенсию в связи с потерей кормильца, которой может хватить на жизнь, если питаться рисом, запивая его водой. – Она замолчала, словно что-то обдумывая. Потом продолжила: – К сожалению, я отношусь к категории «нежеланных детей», так как отец женился на моей матери не по любви, а в связи с ее беременностью. Своей матери не помню совершенно, так как она умерла, когда я была еще маленьким ребенком. Ее отец подвизался на ниве незаконных спекуляций ценными бумагами и дважды попадал из-за этого в тюрьму. Возможно, по этой причине ему удалось уговорить моего отца – совсем молодого тогда офицера – взять в жены мою мать. Но мой отец показал себя благородным человеком и ни разу даже не намекнул мне, что женился не по любви, а по… хм… необходимости. Так что не подумайте о нем чего дурного. Он был очень милым человеком. А об обстоятельствах этого брака и о том, что я «нежеланный ребенок», мне сообщили другие очень милые люди.

– Послушайте! – воскликнул Энтони, искренне опечаленный ее историей. – Вы вовсе не обязаны рассказывать мне то, что вам неприятно. Я имею в виду…

– А почему бы и нет? – жестко спросила девушка. – Почему, в самом деле, мне не рассказать вам все как есть? Тот полицейский инспектор, что у меня побывал, знал, похоже, все темные пятна моей жизни не хуже меня самой. К тому же не лишено вероятности, что моя неприкрашенная биография появится на страницах всех завтрашних газет.

– Но… – начал было Энтони, потом заерзал на месте и замолчал, не зная, что сказать. Некоторое время в воздухе висела гнетущая тишина.

– Короче говоря, из-за этого брака моего отца отлучили от семьи, – наконец продолжила девушка. – Ее члены не захотели иметь с ним ничего общего. Но обо мне они все-таки вспомнили. Один из братьев послал адвокату отца пятьсот фунтов с тем, чтобы эти деньги использовались на мое образование и достойное существование, пока я не достигну совершеннолетия и не смогу сама зарабатывать себе на хлеб. Но кроме этого, никто из моих так называемых родственников ничего для меня не сделал. Вы не думайте, я не жалуюсь. Учитывая обстоятельства, это был весьма щедрый жест со стороны брата отца. Так что эти деньги и доставшиеся мне от отца двести фунтов позволили мне безбедно прожить до восемнадцати лет, после чего мне предлагалось зарабатывать самостоятельно. Возможно, вы помните, что после войны у молодых девушек были проблемы с трудоустройством? Если не помните, скажу, что это истинная правда. Я окончила курсы стенографисток, но так уж сложилось, что стенографистки без опыта работы оказались никому не нужны. Но я все-таки нашла себе работу. Должна была найти – и нашла. Боже! Кем я только не работала… Достаточно сказать, что за последние три года мне довелось поработать и гувернанткой, и продавщицей, и официанткой, и даже горничной.

– Боже мой! – выдохнул Энтони.

Неожиданно девушка расхохоталась и с неподдельным весельем посмотрела на Энтони:

– Только не вздумайте меня жалеть! Надеюсь, вы не считаете работу горничной унизительной? Если разобраться, это была лучшая работа из всех, что мне удалось найти. Так что я вовсе не прочь снова вернуться к этой деятельности, если не найду ничего другого. А вот быть гувернанткой мне не понравилось. Работа официантки, в общем, ничего себе, но уж больно тяжелая в плане физических нагрузок. А из горничных меня уволили, поскольку леди, которой я прислуживала, приревновала меня к своему мужу. Подумать только – этот тип попытался меня поцеловать и при этом даже не закрыл дверь. Я основательно надрала ему за это уши, но это, увы, не помогло, и меня все-таки уволили, не забыв, к счастью, выплатить месячную зарплату. Ну так вот, когда мои сбережения стали подходить к концу и я начала подумывать о том, что пора подыскать себе новую работу, мне неожиданно пришло письмо от Элси – я имею в виду миссис Вейн.

Энтони кивнул:

– Ваша кузина, если мне не изменяет память?

– Точно. Ее мать была сестрой моей матушки. В жизни ее не видела, даже по большому счету ничего о ней не слышала, но тем не менее… Короче говоря, к моему большому удивлению, она написала, что знает о моих жизненных трудностях и, обладая значительным личным состоянием, может, так сказать, протянуть мне руку помощи. Иначе говоря, она предложила мне приехать в эти края и жить с ней в качестве компаньонки, получая при этом весьма неплохую зарплату.

– Чертовски благородно с ее стороны, – прокомментировал слова мисс Кросс Энтони.

Девушка одарила его странным взглядом:

– Да, не правда ли? Но и очень необычно тоже. Впрочем, чуть позже последовали еще более необычные события. Через день или два после моего приезда она в весьма небрежной манере сообщила мне новость о том, что тем же утром она переписала свое завещание и без каких-либо условий оставляет мне все свои деньги в сумме десяти тысяч фунтов или даже больше, не говоря уже о драгоценностях. Надеюсь, вы понимаете, что я была как минимум сильно удивлена, когда услышала это?

– Еще бы! Такая щедрость… Это просто поразительно!

– Иначе и не скажешь, – сухо заметила девушка. – Но оцените теперь мое положение, особенно учитывая тот факт, что мой дедуля неоднократно сидел. Непростое – это по меньшей мере. Вы не находите? Но хуже всего то, что мне совершенно не с кем посоветоваться. Адвокат отца, который вел также и мои дела, умер. Джордж – то есть доктор Вейн – явно не относится к разряду людей, с которыми можно обсуждать подобные проблемы. О мисс Уильямсон, его секретарше, я уже не говорю. Так что я осталась совсем одна. – Она швырнула сигаретный окурок в сторону моря и невесело рассмеялась. – Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я готова сделать своим конфидентом даже совершенно незнакомого человека? Фактически первого, кто подошел ко мне. Вас, к примеру. Впрочем, сей факт, боюсь, не может служить оправданием того, что я позволила себе разрыдаться на вашем плече.

– М-да, ваше положение завидным не назовешь, – пробормотал Энтони. – Я до такой степени проникся сочувствием к вам, что готов лично придушить того инспектора, который замучил вас своими расспросами. Но это все слова, а ведь нам с вами надо что-то делать, не так ли? И в этой связи мне приходит на ум только одно. Вам необходимо рассказать все до малейших подробностей моему кузену. Он – единственный, кто сможет вам помочь. Кроме того, я уверен, что он не станет без вашего разрешения публиковать в «Курьере» сведения, которые вы ему сообщите.

Девушка медленно кивнула:

– Возможно, это лучший из всех возможных вариантов. Роджер Шерингэм, вы сказали, не так ли? Между прочим, я прочитала несколько его книг и полагаю, что он весьма достойный джентльмен.

– Совершенно верно. Конечно, он способен заговорить кого угодно, но в его порядочности можете не сомневаться. Кстати, он, как и я, учился в Оксфорде и играл там в сборной команде по гольфу. О! Прошу прощения! Мы договорились с Роджером примерно в это время встретиться на тропинке возле скал. Не будете возражать, если я сейчас сбегаю туда и почти сразу вернусь в его компании? Мне представляется, что в нашем распоряжении слишком мало времени, так что не будем терять его понапрасну. Согласны?

– Вы очень добры, мистер Уолтон, – сказала девушка с благодарностью в голосе. – И я сегодня полночи буду ругать себя за то, что отнеслась к вам по-свински, когда вы предложили мне помощь.

Глава 5Роджер в роли защитника

В целом Роджер был не очень доволен собой, когда выбирался на возвышенный скалистый берег после разговора с инспектором Морсби. Он не сомневался, что инспектор припрятал у себя в рукаве связанные с этим делом факт или два. И очень может быть, что эти факты представляли немалую ценность. С другой стороны, Роджер не мог не признать, что в результате интервью получил куда больше информации, нежели ожидал. Это не считая хранившегося у него в кармане куртки клочка бумаги, обнаруженного в паре ярдов от того места, где было обнаружено тело. И самое главное: об этой улике инспектор не имел ни малейшего представления. Так что они оба, если так можно выразиться, играли сейчас в игру по сокрытию информации. Обдумав все это, Роджер двинулся к скалистой тропинке, где они с Энтони договорились встретиться.

Пройдя пятьдесят ярдов и увидев нависавшую над тропинкой скалу, Роджер подумал, что исследовать найденный бумажный клочок лучше без свидетелей, и, укрывшись в тени, потянулся к карману куртки. Но когда его пальцы уже вцепились в край заветной бумажки, он неожиданно узрел на вершине скалы Энтони, который, мгновенно высмотрев убежище своего кузена, буквально скатился со скалы на тропу и сразу же перешел на бег.

– Привет, Энтони! – ласково приветствовал младшего кузена Роджер. – Мне показалось или ты действительно очень торопишься?

– Послушай, – задыхающимся голосом произнес Энтони. – Я только что разговаривал с мисс Кросс и понял, что все очень серьезно. Этот чертов инспектор уже успел встретиться с ней, и не только встретиться, но и напугать до полусмерти своими расспросами. Я хочу, чтобы ты последовал за мной к ее убежищу и немедленно поговорил с ней. Если тебя интересует мое мнение, скажу, что ее дела обстоят далеко не лучшим образом, и всякий, кто будет приставать к ней с неудобными вопросами и намекать на некоторые обстоятельства в ее жизни, заслуживает того, чтобы его пристрелили. Эта несчастная девушка…

– Помолчи минутку, хорошо? – перебил его Роджер. – Давай для начала попробуем упорядочить добытую тобой информацию. Итак, ты виделся с мисс Кросс… Так или нет?

– Да, виделся, и она…

– Оказалась на удивление привлекательной девушкой, не правда ли?

Энтони озадаченно посмотрел на кузена:

– Откуда, черт побери, ты это знаешь?

– Ну, это простейшая дедукция. Проще не бывает… – протянул Роджер и добавил: – Так что расскажи мне обо всем по порядку, а главное, сформулируй как можно точнее, что именно случилось.

Энтони перевел дух и уже в менее эмоциональной манере начал рассказывать о своих приключениях. В частности, сообщил о встрече с мисс Кросс, о том, какая она несчастная (очень тактично намекнув, как она плакала у него на плече), а также во всех подробностях поведал о выпавших на ее долю испытаниях – чтобы девушка не бередила старые раны, снова рассказывая об этом Роджеру. Все это время кузены двигались к полянке, на которой в полном одиночестве их поджидала мисс Кросс. Энтони, заметив издали ее черное платье, самым настоятельным образом потребовал у Роджера, чтобы последний не вздумал изводить ее своими расспросами, как это делал жестокосердный и безжалостный инспектор полиции.

Когда они наконец спустились по склону и добрались до места, Энтони в самых церемонных выражениях отрекомендовал девушке своего кузена, после чего они втроем сели на траву и приступили к обсуждению сложившейся ситуации.

– Я хочу, чтобы вы поняли кое-что, мисс Кросс, – сказал Роджер после церемонии знакомства и обмена необходимыми в таких случаях фразами. – А именно: что мы с кузеном целиком и полностью на вашей стороне. – Необходимо отметить, что красивая внешность и гордая осанка новой знакомой произвели на Роджера ничуть не меньшее впечатление, нежели на его молодого кузена, и он даже не пытался скрыть этот факт. – В этой связи не стоит делать перед нами вид, что сложившаяся ситуация не слишком вас беспокоит. Поверьте: дело крайне неприятное, а его детали, о которых вы пока не знаете, могут принести вам еще больше неприятностей, причем в самое ближайшее время.

– Что вы имеете в виду, мистер Шерингэм? – взволнованно осведомилась девушка. – На какие детали, о которых я пока не знаю, вы намекаете?

Роджер обдумал ее слова.

– Полагаю, мисс, не будет большого вреда, если я об этом вам расскажу, – мрачно произнес он. – Все равно вы рано или поздно об этом узнаете. Только очень вас прошу: храните пока это в тайне. Потому что, боюсь, очень скоро возобладает мнение, что смерть миссис Вейн наступила отнюдь не в результате несчастного случая.

– Вы что же – хотите сказать, что ее… – Тут у мисс Кросс перехватило дыхание, а ее лицо побелело как мел.

– Я, скажем так, очень этого опасаюсь, – произнес Роджер уже куда более мягким тоном.

Не было никакой необходимости произносить ужасное слово «убийство», поскольку оно и так подразумевалось всеми присутствующими.

– Боже мой! – выдохнул Энтони. – Это что, уже доказано?

– Официально пока нет, но все факты указывают именно в этом направлении. Так, установлено, что в момент смерти миссис Вейн была не одна, хотя не известно, кто тогда стоял с ней рядом. Есть и другие факты, которые, если рассматривать их по отдельности, вроде бы несущественны, но, собранные воедино, представляются весьма убедительными. Так что, как вы можете видеть, это дело принимает совсем другой оборот. Крайне неприятный, как я уже говорил ранее. Поэтому, мисс Кросс, если я задам вам сейчас пару вопросов, надеюсь, вы не будете считать меня наглым и грубым типом?

– Разумеется, нет, – с чувством произнесла девушка. – Более того, я очень благодарна вам за озвученные вами сведения. Я только об одном вас прошу – не пишите обо мне слишком много в этом вашем «Курьере».

– В плане конфиденциальности можете на меня положиться, – улыбнулся Роджер. – Я лично прослежу за тем, чтобы ваше имя там не упоминалось. Ну, почти… Попрошу о том же своих знакомых из пишущей братии, если они приедут сюда. Ну а теперь прошу рассказать мне во всех подробностях, что произошло во время вашей прогулки с миссис Вейн в тот злополучный вечер. Надеюсь, вы в состоянии это сделать?

Девушка свела на переносице брови, как если бы собиралась с мыслями.

– Думаю, да. Тем более что особой сложности это не представляет. Мы прошли вдоль скал около мили в направлении городка Сэндси, а потом повернулись и двинулись в обратный путь. Не доходя до дома, мы остановились рядом с этим самым местом, где находимся сейчас, и Элси сказала, что ей нужно зайти к миссис Рассел, соседке, и поговорить об угощении для деревенских детей, о которых они обе старались, по возможности, заботиться. Она знала, что я люблю смотреть на море отсюда, и попросила подождать ее тут, чтобы мы могли вернуться вместе домой и выпить чая.

– Одну минуточку, – перебил ее Роджер. – Вы знаете, где живет миссис Рассел?

– Примерно на полпути между нашим домом и деревней.

– Значит, миссис Вейн было не очень удобно возвращаться сюда, где вы ее ждали?

– Разве что самую малость. Но Элси любила прогуливаться среди скал. Поэтому она почти всегда ходила в деревню по тропинке, змеившейся вдоль берега, а не по дороге.

– Вы имеете в виду дорогу, которая проходит мимо вашего дома? А дом миссис Рассел тоже стоит на этой дороге?

– Да, но там дорога как раз поворачивает к берегу, так что нельзя сказать, что Элси при возвращении было совсем уж не по пути.

– Понятно. И что же дальше?

– Дальше? Она так за мной и не пришла, хотя я прождала ее почти полтора часа. Когда я поняла, что время чаепития давно уже миновало, то встала и в одиночестве направилась в сторону дома.

– Скажите, сидя здесь, вы способны рассмотреть людей, двигающихся по возвышенной скалистой части берега? И наоборот, способны ли они рассмотреть вас, пока не приблизятся к скале рядом с этим спуском?

– Нет.

– А кто-нибудь вообще проходил поблизости, пока вы здесь сидели?

– Нет, ни одна живая душа.

Роджер нахмурился:

– Очень жаль. Получается, вы не сможете доказать, что просидели здесь те самые полтора часа, о которых упомянули.

– Если мисс Кросс говорит, что находилась здесь, – мягко возразил Энтони, – значит, так оно и было. Ее показания ничем не хуже любых других свидетельств.

– Согласен. Только, боюсь, Королевский суд может иметь по этому поводу совсем другое мнение. В судах вообще не принято брать на веру слова, и там вечно кого-то в чем-нибудь подозревают. Кстати, мисс Кросс, ваша кузина добралась-таки до дома Расселов?

– Нет, не добралась. И это очень странно. Фактически никто не видел ее с тех пор, как она рассталась со мной – и до момента обнаружения ее тела.

– Загадочный пробел во времени, – задумчиво произнес Роджер. – Она, по идее, все это время должна была находиться где-то поблизости, но между тем ее никто не видел. Любопытно, не находите? Скажите, мисс Кросс, по соседству с вами проживает много людей? И часто ли они здесь ходят?

– Обычно тут довольно пустынно в любое время дня. Ведь, кроме нашего дома и дома Расселов, других домовладений здесь нет. И еще один интересный момент: тех, кто пробирается по тропинке вдоль прибрежных скал, практически не видно с деревенской дороги. Разве что в одном или двух местах… Это из-за возвышенности. Вы, надеюсь, уже обратили на нее внимание?

– Обратил. Этот подъем и вправду затрудняет обзор. О! Кажется, я слышу поблизости звон. Вы не знаете случайно, где звонят?

– У нас во дворе. Обеденный колокольчик зовет к столу, – со слабой улыбкой сообщила мисс Кросс. – Весьма эффективное средство оповещения, не так ли?

– Чрезвычайно… Итак, мисс Кросс, – сказал Роджер, поднимаясь на ноги, – не вижу смысла более вас задерживать. Хотя есть еще два или три момента, которые я бы хотел с вашей помощью прояснить. Не могли бы вы прийти сюда в половине одиннадцатого завтра утром? Устроим вам настоящий перекрестный допрос, не возражаете?

– Конечно, нет, мистер Шерингэм. Общение с вами доставляет мне огромное удовольствие. Вы, насколько я понимаю, собираетесь…

– Пролить немного света на те злополучные полтора часа… Не возражаете? – произнес Шерингэм, пожимая на прощание девушке руку. – Обещаю основательно напрячь мозги. Ведь это, на мой взгляд, суть всего дела. Так что сделаю все, что в моих силах, мисс Кросс. Не сомневайтесь.

Они поднялись вверх по склону, где Энтони, будто забыв о том, что уже пожал руку девушке на полянке, вновь обменялся с ней рукопожатием – еще более теплым, чем раньше.

– Какое все-таки неприятное дело, – заметил Роджер, когда они с Энтони двинулись по направлению к гостинице. – Куда более неприятное, нежели я дал это понять мисс Кросс. Я ведь не сказал ей, что человек, находившийся с миссис Вейн в последние минуты ее жизни, был особой женского пола.

– Не может быть! – вскричал Энтони. – Вот дьявол!

– Именно так. Я расскажу тебе, что мне удалось узнать на берегу. Немного, конечно, но некоторые факты представляются мне очень интересными. Похоже, у миссис Вейн… О Господи! Я совсем забыл об этом!

– О чем?

– Об одной вещи, которую подобрал недалеко от того места, где нашли тело. Вроде ничего особенного – клочок бумаги для письма. Я еще даже на него не взглянул. Очень может быть, что он не имеет никакого отношения к этому делу, и, наоборот, – может оказаться очень важным для нас. Как бы то ни было, надо наконец на него взглянуть.

С этими словами Роджер сунул руку в нагрудный карман куртки и достал носовой платок с завернутым в него таинственным содержимым.

– Кажется, намок малость, – сказал Энтони, рассматривая комочек голубоватой бумаги.

– Ничего удивительного. Ведь я нашел его на берегу после отлива. Наверняка пролежал в воде много часов, – бросил Роджер, принимаясь с величайшей осторожностью расправлять комочек, который мог порваться или просто расползтись в пальцах от любого резкого или неловкого движения. Поэтому Роджер не торопился и расправлял его буквально по миллиметрам.

– Можно что-нибудь на нем разобрать? – с нетерпением осведомился Энтони, взглянув на расправленный и разглаженный клочок бумаги на ладони Роджера.

– Пока могу сказать, что это обычная бумага для заметок, – произнес Роджер, исследуя свою находку. – Правда, хорошего качества, так как наличествуют фирменные водяные знаки в виде короны и какой-то надписи. Полагаю, нам не составит большого труда найти подобный блокнот в каком-нибудь местном магазине и выяснить, кто здесь такие покупает.

– Это все, конечно, хорошо, но на листке что-нибудь написано?

– Было написано – так точнее. Видишь эти едва заметные следы от пера? Но я не уверен, что сделанную надпись можно восстановить.

– В таком случае этот листок для нас совершенно бесполезен? – с разочарованием спросил Энтони.

– Я бы так не сказал. Вполне возможно, что эксперт способен восстановить написанное. Наверняка какие-то способы для этого существуют. В любом случае попробуем это выяснить. Но возлагать слишком большие надежды на это я бы не стал. Десять к одному, что он не имеет никакого отношения к миссис Вейн. А даже если и имеет, то совсем не обязательно связан с этим делом. Тем не менее мы спрячем листок и попробуем извлечь из него какую-нибудь пользу.

Роджер снял шляпу, аккуратно подсунул листок под подкладку, чтобы его не унес ветер, после чего снова надел головной убор, и они с кузеном двинулись дальше.

– Скажи, какое у тебя мнение сложилось о мисс Кросс? – с самым беспечным видом осведомился Энтони и, подняв взгляд, стал с большим интересом изучать пролетавшую чайку.

– Ничего определенного сказать не могу, – с полным равнодушием ответил Роджер. – Обычная симпатичная девушка, каких много.

– Неужели? А вот мне она показалась исключительно привлекательной, – холодно произнес Энтони.

– Правда? А нос у нее разве не длинноват?

– У нее нос длинноват? – с негодованием воскликнул Энтони. – Да у нее, если хочешь знать, лучший носик в мире… – Тут Энтони заметил, как расплывается в улыбке Роджер, и, страшно покраснев, прорычал: – Чтоб тебя черти взяли!

– Ах, молодость, молодость… – протянул Роджер, продолжая улыбаться. – Лучшее в жизни время…

– Роджер, старый осел, ты можешь хоть минуту побыть серьезным? Скажи лучше, как по-твоему, ей угрожает какая-нибудь опасность?

– Вполне возможно, – ответил Роджер уже без тени улыбки. – Правда, не знаю, какая и с чьей стороны. Но одно могу сказать точно: она в очень непростом положении.

– Но ты ведь не думаешь, что она… Короче, ты ведь не думаешь, что она сделала то, на что всеми своими расспросами намекал инспектор?

– Ты хочешь сказать, что, по его мнению, она столкнула свою кузину со скалы? – произнес Роджер, имевший привычку называть вещи своими именами. – Нет, я так не думаю. Более того, эта девушка мне даже нравится – хотя это и не имеет никакого отношения к делу.

– Значит, ты, по обыкновению, надо мной подсмеивался, называя ее самой обычной? Ну и черт с тобой. Для меня сейчас важнее другое: ты и вправду сделаешь все, что в твоих силах, чтобы очистить ее от подозрений, Роджер?

– Конечно. Разве я не говорил ей этого по меньшей мере с полдюжины раз?

– Благодарю тебя, старина, – произнес Энтони.

Роджер был тронут и, чтобы скрыть это, начал торопливо рассказывать кузену о своей встрече и разговоре с инспектором Морсби. О том, в частности, что ему удалось и не удалось узнать в ходе этой беседы, и в общем и целом закончил свое повествование, когда они подошли к дверям гостиницы.

– И это самое важное, что нам первым делом предстоит выяснить, мой дорогой искатель справедливости, – наставительно сказал Роджер, когда они пересекали холл. – А именно: что старина Морсби прячет у себя в рукаве. И смею тебя заверить, что я об этом узнаю. Так или иначе. Хоть хитростью, хоть обманом, но я эти сведения у него выманю. И кажется, у меня уже начинает вырисовываться способ, как я это сделаю… Ну вот и пришли. Не забывай, Энтони, что в нашем распоряжении целых четыре спальни и холодная вода, чтобы, так сказать, смыть с себя пыль странствий. Господи, как же жарко! Кстати, а не выпить ли нам ледяного пива, прежде чем подниматься наверх?

– Мне нравится ход твоих мыслей, – одобрительно покачав головой, сказал Энтони.

И они чуть ли не синхронно повернули к двери, которая вела в маленький прохладный бар.

– Вы не в курсе – инспектор Морсби уже вернулся? – спросил Роджер хозяина гостиницы небрежным тоном, со стуком опуская на стойку огромную пивную кружку, к которой уже успел основательно приложиться.

– Нет еще, сэр, – ответил хозяин, огромный, как гора. – Сказал, что будет к ужину около восьми вечера.

– Что ж, мы, думаю, тоже выйдем к ужину примерно в это время. Так что можете принести сразу три порции в снятую нами общую гостиную. И еще одно! Не забудьте принести мне наверх бутылку джина, полдюжины бутылочек с имбирным элем, бутылку виски, два сифона с содовой и открывалку. Справитесь? Ничего не забудете?

– Справлюсь, сэр, – заверил хозяин, расплываясь в довольной улыбке. – И ничего не забуду. Можете на меня положиться.

– Отлично! Может, мне еще спросить, есть ли у вас лед – или это будет уже слишком?

– Не слишком, сэр. У нас есть лед, – с гордостью отрапортовал хозяин. – Мне его завозят в жаркую погоду три раза в неделю из городка Сэндси. Как раз сегодня утром привезли, так что берите сколько угодно.

– Да это настоящее эпикурейство! – вскричал Роджер.

– Точно так, сэр, – сказал хозяин. – Между прочим, недавно заходили два джентльмена. Спрашивали комнаты. По виду – лондонцы, сэр. Ну так я сказал, что у меня свободных номеров нет.

– И правильно сделали, хозяин, – одобрительно заметил Роджер. – Как говорится, скажешь правду – посрамишь дьявола.

– Совершенно справедливо, сэр, – ответил хозяин и повернулся, чтобы обслужить другого клиента.

– Послушай, – сказал Энтони, когда они через некоторое время поднимались по лестнице на второй этаж. – Ты что, собираешься напоить до полусмерти старину Морсби?

– Конечно, нет, – с достоинством отмел подозрения Роджер. – Неужели я похож на человека, который станет соблазнять выпивкой официальное лицо, находящееся при исполнении?

– Тогда какого черта ты накупил джина, виски и всего прочего?

– Дабы совершить жертвенные возлияния на алтарь великой и могущественной богини по имени Блеф! А теперь, Энтони, ответь: во скольких спальнях ты будешь сегодня спать? В одной, двух или трех?

Глава 6Нежеланная улика

Как уже было сказано, инспектор Морсби считался доброжелательным и довольно веселым человеком. Так что Роджеру не пришлось слишком долго уговаривать его разделить ужин с ним и Энтони в общей гостиной на первом этаже. Даже детективу Скотленд-Ярда не чуждо ничто человеческое, поэтому инспектор Морсби предпочитал проводить свой досуг в компании интересных и острых на язык людей, нежели в одиночестве.

В полном соответствии с этой жизненной установкой он никогда не отказывался от рюмочки джина перед едой. Тем более перед ужином, особенно если этот напиток подавали с имбирным элем и кубиком льда. Подобный коктейль после жаркого трудного дня можно вообще назвать напитком богов, охлажденной амброзией или даже одним из величайших достижений человеческой цивилизации. Ну а потом, после вкусного ужина в хорошей компании, ничего не остается как усесться в мягкое кресло и, испытывая приятное чувство сытости одновременно с легким утомлением, разглядывать витрину с чучелами птиц и пить по глоточку из широкого стакана виски, ощущая себя наверху блаженства. Да, инспектор Морсби действительно был доброжелательным и разговорчивым человеком.

Тем более Роджер вел себя исключительно тактично, и с его губ не сорвалось ни единого слова относительно миссии, которую они с инспектором Морсби здесь выполняли. Короче говоря, Роджер предпочел развлекать собеседника, а надо сказать, что когда он это делал, то превращался в милейшего и приятнейшего во всех отношениях джентльмена. В частности, он не уставал рассказывать анекдоты, а также разные смешные случаи из своей писательской и журналистской практики, в результате чего инспектор постоянно улыбался, а временами даже разражался хохотом. Еще большее впечатление на него произвели истории Роджера о великих или знаменитых людях, которых Роджер неизменно называл только по имени, не забывая при этом подливать виски в стакан инспектора, так что ближе к концу вечера инспектор, образно говоря, совершенно растаял. Иными словами, часам к десяти инспектор очень любил Роджера, а Роджер очень любил инспектора.

И тогда Роджер, выбрав подходящий момент, нанес заранее запланированный им удар.

– Кстати, инспектор, – небрежно заметил он. – Возвращаясь к делу бедняжки миссис Вейн… Мне бы очень хотелось, чтобы вы рассматривали меня не как репортера, а как, скорее, криминалиста-любителя, который чрезвычайно интересуется профессиональным расследованием, проводимым полицией, и готов приложить максимум усилий для того, чтобы помочь следствию. Дело в том, что я – репортер непрофессиональный и пишу от случая к случаю и только на интересующие меня темы. Поэтому и ухватился за предложение «Курьера», позволившее мне приехать сюда и принять участие в исследовании обстоятельств этой весьма любопытной и таинственной истории. Надеюсь, вы меня понимаете?

У инспектора блеснули глаза.

– Полагаю, да, сэр. Вы хотите стать моим конфидентом, не так ли?

– Что-то вроде этого, – согласился Роджер. – Хочу только заметить, что при обмене информацией баланс далеко не всегда будет на вашей стороне. Я и сейчас могу предложить вам кое-что интересное. К примеру, улику, которую нашел сегодня днем на берегу среди скал прямо у вас под носом. Честно говоря, мне не хочется ее скрывать или придерживать, но и даром отдавать не хочется. Возможно, мы сможем договориться о своего рода бартере?

При этих словах инспектор совсем развеселился.

– Я рассматривал определенные варианты сотрудничества с прессой, мистер Шерингэм, с тех пор как приехал сюда. Но никак не ожидал предложения подобной сделки. Думал, что вы, как и прочие ваши коллеги, просто попытаетесь вытянуть из меня интересующие вас сведения в обмен на публикацию с упоминанием моей фамилии. И готовился дать всем вам решительный отпор.

– Вот как? Но ведь речь идет об улике, инспектор, – произнес Роджер, но уже без прежнего напора и энтузиазма. Похоже, слова инспектора здорово его озадачили и избавили от излишней самоуверенности.

– Боже! Если бы вы только знали, сколько улик мне передали в свое время по поводу самых разных дел. Тысячи! И что самое интересное, ни одна из них не стоила и ломаного гроша.

– Вот как? – повторил Роджер. – Значит, на сотрудничество с вами мне рассчитывать не приходится?

Инспектор еще некоторое время улыбался, так как испытал немалое удовольствие при мысли о том, что сбил с Роджера некоторую присущую ему спесь, чего тот, на его взгляд, несомненно, заслуживал. Даже Энтони едва слышно хмыкнул, заметив, что кузена очень грамотно осадили.

Впрочем, инспектор довольно скоро смягчился:

– Ну, я бы так вопрос ставить не стал и признаю, что в вашем предложении есть-таки рациональное зерно. Ведь я и сам знаю, что вы, скажем так, необычный журналист и действительно интересуетесь криминалистикой, о чем свидетельствуют ваши статьи в «Курьере» по «Уичфордскому делу», показавшиеся мне весьма любопытными. Так что если вы пообещаете мне не публиковать сведения, которые мне хотелось бы придержать, то я могу просветить вас относительно некоторых фактов, не подлежащих пока разглашению. Но это, если разобраться, совершенно не профессиональный подход, и в Скотленд-Ярде будут мной недовольны, если узнают об этом.

– Инспектор, не надо так больше шутить! – с облегчением воскликнул Роджер. – А то ведь я и вправду подумал, что вы решили меня отшить. Обещаю, что никто в Скотленд-Ярде ни о чем не узнает. Равным образом я не стану ничего публиковать без вашего разрешения. Хочу вас заверить, что детали этого дела в куда большей степени интересуют меня лично, нежели читателей «Курьера».

– А вы, мистер Уолтон? Согласны с такими условиями?

– Разумеется, инспектор. Они более чем приемлемые.

– В таком случае сначала поговорим об улике, которую раздобыли вы, мистер Шерингэм. Не возражаете?

Вместо ответа Роджер поднялся с места, подошел к стоявшему в гостиной шкафчику и вынул из ящика найденный им листок бумаги, который уже почти высох.

– Я нашел это среди камней в нескольких ярдах от того места, где лежало тело. Конечно, может оказаться, что эта бумажка не имеет никакого отношения к нашему делу, а может, и наоборот. Во всяком случае, такой шанс есть. На бумаге что-то было написано, но надпись или стерлась, или смыта морской водой. Существует ли возможность как-то ее восстановить и прочитать?

Инспектор взял бумажку и, склонившись, некоторое время исследовал ее взглядом. Потом поднес ее к свету и еще раз внимательно осмотрел.

– С вашего разрешения, я возьму это с собой, – сказал он. – Как вы совершенно верно заметили, очень может быть, что эта записка никакого отношения к нашему делу не имеет. Но я в любом случае пошлю ее в Скотленд-Ярд, так как надеюсь, что наши специалисты смогут восстановить текст. В этом деле нельзя пренебрегать никакими возможностями. – Положив листок рядом с собой на стол, инспектор снова откинулся на подушки кресла. – Ну а теперь моя очередь отвечать на ваши вопросы, мистер Шерингэм. Уверен, что у вас их накопилось не менее полусотни.

– Что-то вроде этого, – рассмеялся Роджер, тоже усаживаясь в кресло. – Особенно если учесть, что мне необходимо в самое ближайшее время связаться по телефону с Лондоном и продиктовать первую статью, связанную с этим делом. – Он сунул руку в карман и достал блокнот и карандаш, чтобы делать заметки. – И прежде всего меня интересует вот что: вы уверены, что имело место убийство, а не несчастный случай или самоубийство?

– Между нами, сэр, совершенно уверен. Вернее, насколько может быть уверен в таком деле человек, не имеющий пока неопровержимых доказательств. Но об этом писать не надо. Я бы на вашем месте ограничился в настоящее время упоминанием о «подозрительных обстоятельствах».

Роджер кивнул:

– Понимаю вас, инспектор. Но крики, которые слышал рыбак, тоже нельзя сбрасывать со счетов. Я это к тому, что если место падения тела, находящееся на некотором удалении от края скалы, полностью исключает версию несчастного случая, то показания рыбака, слышавшего крики, равным образом исключают версию самоубийства. Самоубийца кричать не будет.

– Я тоже так думаю, – согласился инспектор.

– Кроме того, вы установили как факт, что жертва была не одна. Кстати, у вас есть какие-нибудь идеи относительно того, кем могла быть вторая женщина?

– У меня, скажем так, есть определенные подозрения, – осторожно озвучил свою мысль инспектор. – Сегодня утром я провел довольно много времени в большом доме наверху, – продолжил он, деликатно умолчав о состоявшемся там разговоре. – Вы там уже побывали?

– Нет, до дома я так и не добрался, хотя о вашем визите туда наслышан.

– Обязательно посетите этот дом. Уверен, что вы узнаете там много интересного. От местных обитателей, я имею в виду.

– Проблема в том, что я еще не слишком уверенно чувствую себя в качестве… хм… ищейки. И очень сомневаюсь, что мне удастся проникнуть туда и взять у доктора Вейна интервью. Быть может, вы сами расскажете мне о том, что узнали там?

– Почему бы и нет? Хотя рассказывать особенно нечего. Впрочем, доктор, без сомнения, неординарная личность, даже, я бы сказал, странная. Это крупный мужчина с густой черной бородой, который большую часть времени проводит у себя в лаборатории, возведенной им на заднем дворе. Занимается какими-то изысканиями, если не ошибаюсь. Кстати, обладает довольно резкими манерами, если вы понимаете, что я имею в виду, и отнюдь не производит впечатления человека, убитого горем из-за смерти жены. Возможно, впрочем, что он просто старается не демонстрировать своих чувств.

– Если у него эти самые чувства есть, разумеется.

– Ну, насколько я понял, они с женой не больно-то ладили. Так по крайней мере считают слуги. Я собрал всех и задал им довольно много вопросов, в том числе коснулся и этой темы. Рядом с хозяином дома постоянно вертится секретарша – тощая как палка, стриженая леди в пенсне, неопределенного возраста. Ей с равным успехом можно дать как тридцать, так и пятьдесят лет. Кроме того, в доме проживает кузина миссис Вейн, поселившаяся там несколько месяцев назад. Зовут кузину мисс Кросс, и она является той самой особой, которая должна после смерти миссис Вейн унаследовать все ее деньги, о чем вы, без сомнения, знаете.

– Как и о том, что именно эта девушка, за исключением еще одной особы, последняя видела миссис Вейн живой, – согласно кивнул Роджер. – Да, я видел ее. И даже довольно долго с ней разговаривал.

– Правда? Ну и что вы о ней думаете, мистер Шерингэм?

– Не знаю, что и сказать, – увиливая от прямого ответа, произнес Роджер. – А вы?

Инспектор обдумал вопрос.

– Полагаю, что это очень милая молодая леди, – осторожно ответил он. – Хотя, пожалуй, несколько глубже и умнее, нежели можно подумать. Или по какой-то причине хочет казаться проще, чем есть на самом деле. Кстати, вам удалось получить от нее хоть какую-нибудь информацию?

– Послушайте, инспектор, – неожиданно взорвался Энтони. – Скажите мне, вы что, действительно думаете, что она…

– Заткнись, Энтони! Тебе определенно не хватает такта, – резко перебил кузена Роджер. – Получил ли я от нее хоть какую-то информацию, инспектор? Полагаю, ровно столько, сколько вы получили сами. Если, конечно, не считать того, что, по ее словам, вы совершенно измучили ее своими расспросами…

– Но она представляется мне очень важной фигуранткой в этом деле, – возразил инспектор с виноватыми нотками в голосе. – Вы же сами сказали, что она последняя видела миссис Вейн живой.

– Я не совсем так сказал, – сухо заметил Роджер, но не стал развивать эту тему и спросил: – А вы, значит, никакого другого впечатления о ней, за исключением того, что она очень милая молодая девушка, которая хочет казаться проще, чем есть, не составили?

– Заметьте, я тоже не совсем так сказал… – протянул инспектор и добавил: – Что же касается девушки, то мне, помимо всего прочего, показалось, что она была не в восторге от своей кузины.

– То есть вы намекаете на то, что она ее не любила? – удивленно воскликнул Роджер. – Но миссис Вейн продемонстрировала по отношению к ней исключительную доброту. Предложила жить в ее доме, платила большое жалованье, причем, похоже, за ничегонеделание, и, мало того, переписала завещание в ее пользу! По-моему, мисс Кросс в огромном долгу перед ней!

– Полагаете, мы всегда любим людей, перед которыми в огромном долгу? – со значением произнес инспектор.

– Я абсолютно уверен, – сухо начал Энтони, – что мисс Кросс…

– Заткнись, Энтони, прошу тебя. Но почему вы пришли к такому выводу, инспектор? Возможно, вы основываетесь не на одном только впечатлении.

– Вы правы. Я основываюсь также на показаниях слуг. Насколько я их понял, миссис Вейн и мисс Кросс довольно часто ссорились. У меня вообще сложилось впечатление, что эта тема была весьма популярной среди обслуживающего персонала.

– Конечно, если вы будете принимать во внимание сплетни прислуги, – со скрытым пренебрежением сказал Энтони, – то вам, осмелюсь доложить…

– Энтони, если ты не заткнешься, то я сейчас же отправлю тебя спать! – прикрикнул Роджер. – В конце концов, выпей еще одну порцию виски, чтобы занять рот, если не можешь немного посидеть молча.

– А вы, мистер Уолтон, тоже, насколько я понимаю, видели мисс Кросс? – мягко спросил инспектор.

– Да, видел, – коротко ответил Энтони.

– Очень, очень симпатичная молодая леди, не так ли? – заметил инспектор с хорошо завуалированной иронией в голосе.

– Кстати! – неожиданно воскликнул Роджер. – Я чуть не забыл задать вам самый главный вопрос.

– Какой же, мистер Шерингэм?

– Относительно улик, которые вы, образно говоря, прячете у себя в рукаве. Сегодня днем вы сообщили мне, что есть кое-что, не подлежащее разглашению.

– Да, есть одна улика, – признал инспектор с улыбкой. – Речь идет о довольно большой пуговице от пальто. – С этими словами он сунул руку в карман и извлек из него синюю, с белым узором костяную пуговицу диаметром примерно полтора дюйма. Положив пуговицу на ладонь, инспектор дал возможность присутствующим вволю на нее полюбоваться, потом добавил: – Эту пуговицу покойная крепко сжимала в руке.

Роджер негромко присвистнул:

– Да, это улика. И первая, какую можно назвать действительно важной. Если не считать, конечно, следов. Вы позволите взглянуть на нее поближе, инспектор? – Дождавшись согласного кивка, Роджер взял пуговицу с ладони инспектора и некоторое время внимательно ее разглядывал. – Случайно, не ее собственная?

– Нет, сэр. Ни в коем случае.

– Вы уже выяснили, кому она принадлежит? – осведомился Роджер, быстро поднимая взгляд на инспектора.

– Выяснил, – коротко ответил инспектор.

В этот момент сердце Энтони едва не остановилось.

– Чья она? – спросил он тихим напряженным голосом.

– Эта пуговица с летнего спортивного пальто, принадлежащего мисс Кросс.

На секунду в комнате установилась гнетущая тишина, после чего Роджер задал вопрос, который, казалось, прожег дырку в его мозгу:

– Скажите, а мисс Кросс надевала это пальто в тот вечер, когда ходила на прогулку с миссис Вейн?

– Надевала, сэр, – произнес инспектор неожиданно серьезным тоном, разительно отличавшимся от прежнего доброжелательного. – А когда она вернулась домой, пуговица на пальто отсутствовала.

Глава 7Случайные сведения о неприятной даме

– Плевать я хотел на эту улику! – громко заявил Энтони, едва не срываясь на крик. – Никакие улики в мире не заставят меня поверить в то, что мисс Кросс имеет какое-то отношение к смерти этой женщины.

– А разве я сказал хоть что-нибудь в этом роде? – произнес Роджер с несвойственным ему терпением. – Лично я не думаю, что мисс Кросс как-то причастна к этому делу. Несмотря ни на что. Я хочу лишь обратить твое внимание на то, что неразумно оправдывать человека из-за одного только хорошенького личика. Кроме того, инспектор…

– К черту инспектора! – прорычал Энтони.

– К черту так к черту, но инспектор, что бы ты о нем ни думал, производит впечатление умного человека. И у него, как мне кажется, уже сложилось совершенно определенное мнение относительно этого преступления. Ты же не станешь отрицать тот факт, что продемонстрированная им улика представляет огромную важность?

– Если у него сложилось мнение, что мисс Кросс убила свою кузину, – значит, он дурак, – проворчал Энтони. – И не просто дурак, а дурак, каких поискать.

Кузены продолжали обмениваться репликами и на следующее утро, когда шли по скалистому берегу, направляясь на встречу с Маргарет Кросс. Накануне вечером инспектор отправился спать вскоре после того, как взорвалась извлеченная им из кармана бомба в виде пуговицы, однако дискуссия между Роджером и Энтони продолжалась чуть ли не до самого рассвета и прерывалась всего лишь раз, когда Роджер на протяжении получаса диктовал по телефону материалы своей статьи дежурному редактору «Курьера». Так что спор фактически не прерывался.

Энтони сразу отказался рассматривать даже малейшую возможность того, что Маргарет рассказала им не всю правду и сознательно утаила обстоятельства исчезновения пуговицы. Но поскольку логика требовала от него хоть какого-то объяснения случившегося, отчаянно злился на весь мир, так как ничего, что говорило бы в пользу Маргарет, не находил. Роджер, кстати, ничуть не меньше своего кузена хотел очистить девушку от подозрений, но уже сейчас понимал, что сделать это будет не так-то просто, поскольку хорошо представлял себе трудности, лежавшие на его пути. Кроме того, ему очень не хотелось ссориться с Энтони, который, казалось, с удовольствием сейчас бы с кем-нибудь поцапался. Поэтому Роджер решил не провоцировать его даже по пустякам, разговор затух словно сам собой, и оставшуюся часть пути они проделали в мрачном молчании.

Маргарет Кросс поджидала их все у той же поросшей травой полянки. Ее лицо носило отпечаток бессонной ночи, а сама она, похоже, здорово нервничала.

– Кто бы знал, как я рада вас видеть! – воскликнула она, пожимая Роджеру руку. – Не могу отделаться от ощущения, что вы – единственный друг, какой у меня только есть в этом мире.

– По-моему, вы забыли обо мне, мисс Кросс, – с улыбкой заметил Энтони, в свою очередь, обмениваясь с ней рукопожатием.

– Ни в коем случае, – произнесла она лишенным какого-либо энтузиазма или неприязни голосом. Пожалуй, сейчас в нем сквозило самое неподдельное равнодушие. Потом, поторопившись вырвать из ладони молодого человека руку, которую тот хотел задержать на секунду, снова повернулась к Роджеру и забросала его вопросами относительно того, удалось ли ему узнать что-нибудь новое.

На лице Энтони проступило выражение, какое бывает на морде собаки, задумавшей поиграть с мухой, неожиданно оказавшейся кусачей осой. Но так как он продолжал видеть перед собой только спину Маргарет, озадаченность исчезла, уступив место негодованию. Чуть позже, окончательно осознав, что девушка полностью его игнорирует, Энтони, проглотив обиду, начал испытывать нешуточное раздражение. Чтобы избавиться от этого неприятного чувства и обрести если не успокоение, то хотя бы спасительное равнодушие – точно такое, какое мисс Кросс демонстрировала по отношению к нему, он отошел в сторону и начал с края скалы бросать камешки в воды прибоя. Однако ему скоро надоело и это занятие, а поскольку спасительное безразличие все не наступало, то оставалось одно – хандрить.

Впрочем, будь он немного постарше и чуточку мудрее, то, возможно, испытывал бы сейчас чувство своеобразного тайного триумфа, поскольку понял бы, что эта независимая и гордая девушка намеренно отстранилась от него, так как не могла простить себе вчерашней слабости, когда расплакалась на плече у совершенно незнакомого человека. А уж если она продолжала об этом вспоминать, то, значит, думала о нем, и даже, возможно, злилась на него как на свидетеля ее унижения. Между тем давно уже известно, что если девушка злится на мужчину, то, стало быть, она к нему неравнодушна. Однако на сегодняшний день Энтони не мог похвастать ни годами, ни мудростью, а потому и продолжал пребывать в унынии.

– Эй, Энтони! Изволь подойти к нам и выслушать это, – неожиданно позвал его Роджер, который неплохо разбирался в такой вот душевной непогоде и отлично понимал, куда и какие ветры сейчас дуют.

Без особого желания Энтони побрел к полянке и, добравшись до нее, каким-то бесцветным голосом произнес:

– Слушаю вас.

– Вот и хорошо. Я как раз рассказываю мисс Кросс о той злополучной пуговице. Возможно, я не слишком честно поступаю по отношению к инспектору, но считаю тем не менее, что будет только справедливо, если она об этом узнает. – Роджер повернулся к девушке: – Значит, говорите, вы потеряли ее во время прогулки?

– Похоже на то, – сказала она с озадаченным выражением на лице. – Но где именно, не имею ни малейшего представления. Знаю только, что пуговица была на месте, когда мы вышли, и я заметила ее отсутствие, лишь когда вернулась домой. Она могла оторваться где угодно. Разумеется, я ничего не знаю о том, как она оказалась в руке Элси. Может, она подобрала ее где-то, чтобы потом отдать мне?

– Пожалуй, это единственно возможное объяснение, – согласился с ней Роджер. Он не считал нужным распространяться сейчас о том, что миссис Вейн, покинув свою кузину, вряд ли снова проходила по тем местам, где они с мисс Кросс шли вместе, когда отправились на прогулку, и что при таком раскладе объяснение представлялось как минимум неубедительным.

– Если бы вы только знали, мистер Шерингэм, как мне хочется поскорее вырваться из удушающей атмосферы подозрительности! – неожиданно вскричала девушка, на какое-то время из-за чрезмерного нервного напряжения лишившаяся присущего ей обычно самоконтроля. – Я уже почти не способна все это переносить. А между тем каждая новая улика, которая всплывает на поверхность, лишь ухудшает мое положение. Иногда мне кажется, что я сама способна броситься в пропасть со скалы, если ситуация в скором времени не изменится. Между тем в деревне уже стали распространяться мерзкие слухи на мой счет, а миссис Рассел сегодня утром даже не пустила меня в дом.

– Ах, эта милая миссис Рассел, – пробормотал себе под нос Роджер. – Решила, так сказать, внести свою лепту в охоту на ведьм. А при этом наверняка считает себя доброй христианкой и величайшей благотворительницей. Знаете что, Маргарет, не обращайте внимания на подобную ерунду, очень вас прошу! – Роджер почти сразу после знакомства обращался к незамужним женщинам до тридцати исключительно по имени – в полном соответствии со своей репутацией богемного человека, которая, кстати, не раз спасала его из различных затруднительных положений. – Мы с кузеном Энтони проведем вас через этот круг ада, не сомневайтесь. Так что держите голову выше и посылайте к черту всех этих старых перечниц!

Маргарет отвернулась на секунду, кусая губы.

– Даже не знаю, как вас благодарить, – произнесла она дрожащим голосом. – Не представляю, что бы я делала, если бы не встретила вас двоих, мистер Шерингэм.

– Роджер! – быстро поправил Роджер. – Ради бога, Маргарет, называйте меня Роджер. Меня называют мистером Шерингэмом только те, кто основательно мне задолжал. В звучании мой фамилии есть что-то зловещее, вы не находите?

– Очень хорошо, – сказала с улыбкой девушка. – В таком случае спасибо вам, Роджер!

Роджер с облегчением перевел дух, заметив, что вся та чушь, которую он сейчас наговорил, отвлекла девушку от печальных мыслей и она передумала плакать.

– А это – Энтони, – продолжил Роджер с иронической серьезностью в голосе. – Разрешите представить вас друг другу. Энтони, Маргарет. Маргарет, Энтони. Теперь обменяйтесь рукопожатием и скажите: «Какая чудесная сегодня погода!»

– Здравствуйте, Энтони. Как поживаете? – торжественно, но с веселым блеском в глазах произнесла Маргарет, словно прося у него взглядом прощения за то, что позволила себе несколько минут назад совершенно бессовестно его игнорировать.

– А как вы поживаете, Маргарет? – ответил Энтони, пожимая ей руку чуть сильнее, чем требовалось, будто желая тем самым сказать, что ему прощать ее не за что, поскольку он сам вел себя не лучшим образом, так как обиделся на нее из-за сущего пустяка подобно маленькому избалованному ребенку. Так что это не ей, а ему нужно просить у нее извинения.

Так или иначе, но молодые люди снова пришли к взаимопониманию, хотя и не произнесли ни единого слова, кроме пары стандартных вежливых фраз.

– Интересно, почему мы стоим, когда могли бы со всеми удобствами расположиться на траве? – заметил Роджер, с удовлетворением наблюдая за результатами своей политики, и опустился на полянку. Молодые люди тут же последовали его примеру.

– Итак, что необходимо сделать… – протянул Роджер, закуривая трубку, вытягиваясь на полянке во весь рост и переворачиваясь на спину. – Прежде всего создать своими силами эдакий наступательно-оборонительный союз. Ваша задача, Маргарет, будет состоять в том, чтобы снабжать нас любой информацией относительно обслуживающего персонала, какая только потребуется. Моя – использовать эту информацию на пользу нашему союзу.

– А что будет делать Энтони? – спросила Маргарет.

– Изображать из себя идиота. Он, кстати, именно с этой целью сюда и приехал. Так что не будем разрушать этот образ, дабы не спутать все карты в нашей колоде.

– Бедняжка Энтони, – рассмеялась Маргарет. – А вы, Роджер, иногда бываете совершенно несносным типом.

– Ну, до совсем уж несносного он недотягивает, – лениво произнес Энтони, – но до осла – вполне, хотя и старается делать вид, будто он белый и пушистый. Мы, его родственники, знаем об этой его особенности и стараемся не обращать на нее внимания.

– Возвращаясь к теме, которую мы затронули ранее, – продолжал Роджер, не моргнув и глазом, – хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство, крайне неприятное, которое, тем не менее, нам придется учитывать. А именно: все факты по этому делу, о которых мы осведомлены в данный момент, указывают исключительно в одну сторону. Так что если мы хотим изменить направление данного вектора, нам необходимо найти новые факты.

– Понимаю, что вы имеете в виду, – медленно сказала Маргарет, – и вынуждена признать, что это чистая правда. Но как, скажите на милость, мы добудем эти самые новые факты?

– Что ж, попробуем выяснить, не прольют ли свет на это дело несколько простых, но достаточно разумных вопросов. – Роджер сделал паузу, будто формулируя про себя один из них, после чего в самой небрежной манере осведомился: – Полагаю, Маргарет, вы были в восторге от своей кузины, не так ли?

Теперь настала очередь Маргарет делать паузу – хотя бы для того, чтобы обдумать ответ.

– Нет! – неожиданно резко заявила она. – И я, признаться, не вижу причины, почему не сказать вам об этом, хотя понимаю, что подобный ответ вряд ли улучшит мое положение. Я ее ненавидела!

– Значит, ненавидели? – повторил Роджер, приподнимаясь на локте и удивленно глядя на свою собеседницу. – Но ведь она столько всего для вас сделала… Честно говоря, я думал, что миссис Вейн – очаровательная женщина.

Маргарет горько посмеялась:

– Между прочим, так думают многие из здешних обитателей. По крайней мере они чуть ли не в один голос заявляют, что она обо всех заботилась и всем помогала. Кажется, есть такая пословица: «О мертвых следует говорить или хорошо, или ничего»? Но лично я всегда избегала общепринятых истин. На мой взгляд, Элси была одной из самых мерзких женщин, каких я когда-либо встречала.

– Однако… – тихо протянул Роджер. – Одной из самых мерзких, говорите? А еще спрашиваете, где искать новые факты… Да после подобного заявления открывается совершенно неисследованное поле для их поисков. И все-таки, леди! Объясните, почему Элси была одной из самых мерзких женщин, каких вы только встречали?

– Выглядит, как безосновательное обвинение, не так ли? – произнесла Маргарет довольно спокойным тоном. – Что ж, расскажу вам все как было, а выводы делайте сами. Когда Элси познакомилась с Джорджем, она находилась фактически в той же самой ситуации, что и я, – ни положения в обществе, ни работы, ни влиятельных родственников. Но ничего об этом Джорджу не сказала. Наоборот, наврала ему с три короба относительно того, что принадлежит к хорошей семье и обладает очень значительным личным состоянием. Иными словами, обманула его, причем сделала это намеренно, так как у нее имелись совершенно определенные планы. Джордж же верил каждому ее слову, влюбился в нее и в скором времени сочетался с ней узами брака. То есть исполнил все, к чему она стремилась.

– Вы хотите сказать, что она вышла за него замуж из-за денег?

– Только так – и никак иначе. Я знаю об этом, поскольку она имела обыкновение хвастаться этим передо мной. Короче говоря, она взяла его в оборот и вертела им как хотела от начала до конца. Это не говоря уже о том, что по брачному договору Элси получила от него целую кучу денег. Которые, кстати, потом завещала мне. Конечно, у нее имелись и кое-какие собственные средства, и она часто рассказывала, как ловко умеет обстряпывать свои делишки. О, Элси была истинной внучкой своего дедушки – нашего дедушки, точнее говоря!

– Понятно, – задумчиво произнес Роджер. – Да, все сказанное вами демонстрирует эту леди в несколько ином свете. Как вы думаете, она пригласила вас к себе жить для того, чтобы дать вам шанс найти в ее новом окружении такого же богатого мужа, из которого можно вить веревки?

– Да ничего подобного. Хотя она постоянно мне об этом твердила, все ее заявления такого рода не имели никакого отношения к реальности. Существовали совсем другие причины, почему она предложила мне жить с ней. И прежде всего ей требовался в ближайшем окружении человек, согласившийся бы выполнять все ее прихоти, которые с негодованием отверг бы даже самый последний из слуг. О, Роджер, вы даже не можете представить себе, что мне приходилось делать, когда я перебралась в этот дом! Ничего более унизительного и вообразить невозможно. Но одновременно ничего чрезмерно оскорбительного или вопиющего, что заставило бы меня немедленно бежать из этого дома, громко хлопнув дверью. Все это, знаете ли, очень трудно объяснить. Вероятно, вы просто не имеете представления, какой тварью может быть одна женщина по отношению к другой, находящейся в подчиненном положении. Скажу только одно: это было чудовищно.

– Полагаю, что кое-какое представление на этот счет я все-таки имею, – сочувственно пробормотал Роджер.

Маргарет свела брови на переносице.

– А как вам такой вариант? Предположим, мы отправились на прогулку в дождливую погоду и вернулись домой усталые, промокшие и грязные. Как только мы входим в дом, она первым делом посылает меня наверх, чтобы я отнесла ее мокрое пальто и шляпу и принесла ей сухую обувь. Через некоторое время я спускаюсь и обнаруживаю ее в кресле перед горящим камином точно в таком же положении, в каком оставила. Затем она требует, чтобы я сменила ей туфли с мокрых на сухие и даже стянула с рук перчатки. Потом она неожиданно выясняет, что у нее, помимо всего прочего, промокли еще и чулки, и снова отправляет меня на второй этаж за сухими. Потом ей приходит на ум, что сухие туфли и чулки, которые я принесла, не гармонируют друг с другом, и требует, чтобы я срочно доставила ей новую пару обуви. Когда же я в очередной раз спускаюсь из гардеробной в гостиную, она отправляет меня еще за какой-нибудь вещью, поскольку якобы совершенно забыла, что ей требуется и это. И так без конца. Иными словами, она заставляла меня бегать вверх-вниз часами, не оставляя мне ни минуты свободного времени, чтобы я могла хоть немного позаботиться о себе.

Роджер понимающе кивнул:

– Мне знаком такой тип женщин.

– Короче говоря, вот что ей от меня требовалось. Но это далеко не все. Она очень любила устраивать скандалы, стращать и запугивать и избрала меня своей жертвой. Слуги такого обращения, разумеется, не потерпят и потребуют расчет. А если устраивать скандалы друзьям или подругам, то с тобой очень скоро никто не будет общаться. Я же терпела все ее выходки, всегда сопровождавшиеся милой улыбкой, что было совершенно непереносимо.

– Но почему вы продолжали жить в ее доме и терпеть подобные мучения? – спросил донельзя разозлившийся на покойную Энтони.

Маргарет слегка покраснела.

– Потому, должно быть, что я трусиха. К тому времени я прошла через многие испытания и трудности, а этот дом давал мне хотя бы иллюзию защищенности от превратностей этого мира. Кроме того, в нем имелась приманка в виде десяти тысяч фунтов, которые Элси мне завещала. А когда у тебя порой нет денег, чтобы купить даже грошовую булочку и чашку чая, эти десять тысяч становятся такой притягательной приманкой, что ты готова на все, чтобы ее заполучить. Меркантильный подход, не так ли? Но как бы то ни было, Элси знала, какие чувства я испытывала и что я никуда от нее не уйду. Поскольку и сама прошла через нечто подобное.

– Извините, Маргарет, – в некотором замешательстве произнес Энтони, – я был глупцом, что спросил об этом. Теперь-то я понимаю вас.

– Между прочим, – уже более спокойным голосом сказала Маргарет, – был-таки момент, когда я собиралась послать все к черту и сбежать от Элси. Потому что в один прекрасный день поняла, что игра не стоит свеч. Но дату побега так и не назначила и что буду делать после этого не решила. Ну а потом… потом все это и случилось.

Наступило тягостное молчание.

– Не могли бы вы сообщить мне кое-какие подробности, касающиеся вашей кузины? – неожиданно спросил Роджер, который, казалось, в этот момент пытался выхватить из калейдоскопа своих мыслей самую главную. – Расскажите что-нибудь еще о ее характере, о том, как она выглядела – ну и тому подобное.

Маргарет обдумала его слова:

– Что касается внешности, то она была маленькой и хрупкой, с личиком, похожим на детское, светлыми волосами и легкой шепелявостью, которую, похоже, специально культивировала. Должно быть, потому, что привыкла изображать из себя беспомощную трогательную маленькую женщину, хотя более хищной особы во всем, касавшемся ее интересов, мне встречать не доводилось. Она вечно носилась со своей идеей (о чем неоднократно мне говорила), заключавшейся в том, что мужчины больше всего любят маленьких беспомощных женщин, нуждающихся в защите. И если принять во внимание результаты, которых Элси добилась, то она, возможно, была не так уж и не права. Относительно характера ничего сверх сказанного ранее, боюсь, добавить не смогу. Разе что еще раз подчеркну, что она была величайшей лицемеркой и в высшей степени эгоистичной и подлой особой с насквозь прогнившей душой.

Маргарет бросила взгляд в сторону моря, тяжело вздохнула и вновь покраснела – вспомнила, должно быть, те унижения и нравственные муки, через которые ей пришлось пройти. Энтони внимательно наблюдал за ней, сохраняя в душе снедавшее его негодование.

– А муж знал о ее характере? – задумчиво спросил Роджер.

Маргарет отвела взгляд от горизонта и принялась механически поглаживать пальцами траву.

– Не знаю, – тихо ответила она после минутного колебания. – Любопытно, что я и сама часто задавалась этим вопросом. Иногда мне казалось, что да, знал, – а иногда я не была столь уверена в этом. Элси, знаете ли, ни в коем случае нельзя назвать дурой, и я не думаю, что она демонстрировала кому-либо, кроме меня, скрытую часть своей натуры. А я не сказала бы, что Джордж отличался слишком уж большой наблюдательностью. Во всяком случае, на людях он относился к ней с большим уважением и заботой.

– Скажите, ее смерть сильно опечалила его?

– На первый взгляд нисколько. Но я не имею понятия, что творится у него в душе. Джордж никогда не любил выставлять свои чувства напоказ. Это не говоря уже о том, что я довольно редко видела его, поскольку он предпочитал проводить время в своей лаборатории все те четыре месяца, которые я здесь прожила.

– Стало быть, вы не можете сказать, насколько хорошо они ладили?

– Ни единого слова. Но, как я уже говорила, при посторонних он относился к ней как преданный любящий муж. Что же касается Элси… – тут Маргарет позволила себе цинично улыбнуться, – то последняя, зная, насколько это ей выгодно, без сомнения, очень старалась ладить с ним. Во всяком случае, я так думаю.

– Понятно… – протянул Роджер. – Можете рассказать о ней еще что-нибудь интересное?

– Ну, разве вот что… – произнесла девушка с сомнением в голосе. – Но это настолько неопределенно, что я даже не уверена, стоит ли об этом упоминать. Тем не менее… Пару раз мне приходило на ум, что Элси кого-то боится.

– Боится? – переспросил Роджер. – Хм… а вот это уже действительно интересно. И кого же?

– Понятия не имею. Вполне возможно, что все это просто игра моего воображения, поскольку ничего определенного добавить к вышесказанному не могу. Тем не менее такое впечатление у меня сложилось, причем довольно устойчивое.

– Что ж, впечатления, особенно устойчивые, подчас представляют немалую ценность. Скажите, а вы не сможете подкрепить свое заявление хоть какими-то деталями, пусть даже, на первый взгляд, ничтожными?

– Боюсь, что нет. Честно говоря, поначалу я вообще не хотела упоминать об этом, но потом подумала, что вам, возможно, это пригодится при расследовании.

– Совершенно с вами согласен. Ну а теперь еще парочка вопросов, не возражаете? – Роджер поднес ко рту ладонь с несколькими сорванными травинками и сдул их, будто выпуская на волю. – Скажите, Маргарет, – неожиданно спросил он. – А что вы сами думаете относительно этого дела? Меня интересует ваше истинное мнение, которое, разумеется, никогда не окажется на страницах «Курьера» без вашего разрешения.

– Считаю, что это дело куда сложнее, чем представляется, – ответила она без малейшего колебания.

– Господь свидетель, я тоже! – поторопился подключиться к разговору Энтони.

– Придерживаюсь аналогичного с вашим мнения, – глубокомысленно произнес Роджер. – Но уж больно все расплывчато, неопределенно. Ах, если бы удалось ухватиться хотя бы за краешек самой тонкой ниточки, торчащей из этого клубка, и вытянуть ее наружу! Конечно, благодаря вашему рассказу, Маргарет, нам удалось значительно расширить поле наших изысканий, но даже при этом мы до сих пор находимся во мраке. Неужели у вас нет хотя бы одной-единственной конкретной улики или факта? Подумайте как следует, прошу вас. Напрягите мозги!

Маргарет погрузилась в напряженные размышления, по причине чего маленькая компания, расположившаяся на полянке, хранила полное молчание, чтобы не мешать ей, и до слуха собравшихся в течение нескольких минут не доносилось никаких звуков, кроме криков чаек и шума прибоя, разбивавшегося о прибрежные скалы.

– Я могу назвать только одного человека, у которого имелась причина ненавидеть Элси, – наконец медленно произнесла Маргарет, нарушая затянувшуюся тишину. – Нет, не так! Который абсолютно точно ненавидел ее, в чем я нисколько не сомневаюсь, вне зависимости от того, была у него для этого причина или нет. И этого человека зовут миссис Рассел!

Роджер снова приподнялся на локте.

– Миссис Рассел? – жадно повторил Роджер. – И из-за чего же, по-вашему мнению, она ненавидела миссис Вейн?

– Она убедила себя, что у миссис Вейн и мистера Рассела слишком теплые отношения!

– Ого! Кажется, дело принимает новый оборот. Но так ли это на самом деле?

– Я точно не знаю. Но в том, что их связывала тесная дружба, не сомневаюсь. Но вот насколько тесная, сказать не могу.

– Но это возможно?

– Когда речь идет об Элси, возможно все. Как я уже говорила, у нее напрочь отсутствовали моральные принципы и угрызения совести.

– А что вы можете сказать о мистере Расселе? Какой он?

– Какой? Полный, краснолицый и жизнерадостный. Я бы отнесла его к тому разряду людей, чьи изображения можно встретить на старых картинах, живописующих охотников и сценки из охотничьей жизни.

– По идее, именно таким мужчинам должны нравиться маленькие хрупкие леди вроде миссис Вейн. Так что я считаю, их интерес вполне мог быть обоюдным. А вы?

– Скажем так: если бы их роман вдруг выплыл на поверхность, я бы нисколько не удивилась.

Роджер в волнении ударил кулаком по траве.

– Кажется, Маргарет, вам все-таки удалось вытащить из этого спутанного клубка столь желанную для нас ниточку. Наверняка миссис Рассел все это чувствовала, кое-что видела и ее сжигала ревность. А ревность, доложу я вам, один из главнейших мотивов убийства!

– Не слишком ли быстро мы пришли к подобным выводам? – в сомнении заметила Маргарет.

– Ничуть! Ну а теперь расскажите, что, собственно, представляет собой эта самая миссис Рассел?

– Она тоже довольно полная – как и ее супруг. Характер – прямой и решительный. Так, во всяком случае, мне кажется. Многие считают ее грубой, но она, хотя и поступила сегодня по отношению ко мне не слишком вежливо, скорее нравится мне, нежели наоборот. Внешне, учитывая возраст, – непривлекательна, хотя не исключаю, что в молодости была очень даже ничего себе. Носит пенсне, волосы начали седеть, возраст – около сорока пяти. По крайней мере на первый взгляд.

– Другими словами, в точности соответствует тому типу женщин, которые могут от ревности потерять голову. Особенно если учесть, что ее соперница, не важно, реальная или мнимая, молода и хороша собой, – не без удовлетворения в голосе подвел некоторые итоги Роджер.

– Послушайте! – неожиданно воскликнул Энтони. – Кажется, вы сказали, что миссис Рассел – такая же крупная особа, как и ее муж? Если так, то и ноги у нее, должно быть, не маленькие?

– Думаю, вы правы. Маленькими их действительно не назовешь. А в чем, собственно, дело?

Джентльмены быстро посмотрели друг на друга. Потом Роджер поднялся с места:

– Молодец, Энтони! Понял, на что ты намекаешь – на те большие следы, не так ли? Ладно… Об этом потом. Ну а пока, молодежь, разрешите откланяться. Оставляю вас наедине до ленча. Наслаждайтесь солнцем и, так сказать, общением друг с другом.

– А вы куда направляетесь, Роджер? – вскричала Маргарет.

– Хочу кое-что уточнить относительно женщины с ревнивым характером и большими ногами, – крикнул в ответ Роджер, торопливо поднимаясь на берег и исчезая среди скал.

Глава 8Знакомство со священником, похожим на козла

Честно говоря, у Роджера не имелось никакого определенного плана, когда он быстрым шагом двигался по извивавшейся вдоль берега тропинке в направлении деревушки Ладмут. Тот факт, что он внезапно покинул оставшуюся на полянке парочку, объяснялся главным образом двумя причинами, основывавшимися исключительно на инстинкте. Прежде всего, ему хотелось побыть в одиночестве, чтобы как следует обдумать ставшую его достоянием новую информацию. Ну и кроме того, ему почему-то казалось, что Энтони и Маргарет не станут возражать против представившейся им возможности немного пообщаться друг с другом без свидетелей. Это уже не говоря о том, что ему не терпелось встретиться с миссис Рассел и задать ей несколько неудобных вопросов. Однако он решил с этим не торопиться и, заметив небольшое возвышение, откуда было хорошо видно море, уселся на него, закурил трубку и глубоко задумался.

Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что наметившаяся новая линия расследования – если она, конечно, не ведет в тупик – потребует удовлетворительного ответа на два главных вопроса. Один из них был напрямую связан с туфлями миссис Рассел. А именно: соответствуют ли они второй паре следов, оставленных в засохшей грязи на горной тропинке, или нет. Понятно, что, даже если соответствуют, это ничего не доказывает, но позволяет по крайней мере перевести миссис Рассел в разряд возможных подозреваемых. Если же нет, можно сразу же очистить миссис Рассел от подозрений и забыть о ней, дабы хоть чуть-чуть прояснить и без того крайне неясную и расплывчатую картину произошедшего. Впрочем, на взгляд Роджера, существовал и куда более важный вопрос – относительно того, кто находился в доме миссис Рассел, когда туда отправилась миссис Вейн. Если, конечно, она действительно отправилась туда.

Роджер продолжал обдумывать два этих вопроса и возможные варианты ответа на них, когда мягкий голос у него за спиной вернул его к реальности.

– Отсюда открывается воистину великолепный вид, сэр. Не находите? – произнес человек, нарушивший уединение Роджера.

Роджер мигом повернулся на звук и увидел пожилого священника с седыми волосами и кротким лицом, которое, хоть и было лишено даже намека на бороду, удивительно напоминало морду козла. Священник носил большие очки в роговой оправе с толстыми стеклами, сквозь которые чрезвычайно доброжелательно взирал на своего нового знакомого.

– О боже, местный клирик, – с раздражением пробормотал Роджер. И не потому, что не любил клириков – как местных, так и всех вообще. Просто его злила их привычка говорить на любую тему и при любых обстоятельствах, а ему сейчас было необходимо побыть одному и ни с кем разговаривать не хотелось. Но, как бы то ни было, Роджер понял, что отмолчаться не удастся, и уже более громким голосом произнес: – Да, вид действительно великолепный. Вы совершенно правы, сэр.

Маленький священник в прямом смысле просиял, так как полуденное солнце в это мгновение яркими сполохами отразилось в стеклах его очков. К большому сожалению Роджера, после заявления о красоте вида священник не поторопился отправиться по своим делам, а продолжал топтаться на месте.

«Готов поспорить, что парню захотелось поболтать, – мысленно простонал Роджер. – Да так, будто у него во рту зачесалось. Теперь точно в покое меня не оставит. И это так же верно, как то, что чашечка моей трубки меньше арены древнеримского Колизея».

Догадка Роджера оказалась верной. Впрочем, это осознал бы любой, кто видел, как священник на протяжении нескольких минут целенаправленно двигался вслед за Роджером, пока последний шел по дорожке, а когда тот устроился на возвышенности, подкрался к нему со спины, словно готовясь атаковать из засады. И все для того, чтобы поговорить. Он и заговорил:

– Не припомню, сэр, чтобы видел вас в этой маленькой деревне. Быть может, вы пришли сюда из Сэндси?

– Нет, – терпеливо ответил Роджер. – Я остановился в Ладмуте.

– А! Значит, у миссис Джеймисон, не так ли? Я слышал, что она ждет гостя.

– Нет. В «Короне».

– Боже мой! Неужели? Но если так, я, часом, не с мистером Роджером Шерингэмом разговариваю? – проблеял маленький священник с козлиной мордочкой.

– Да, меня так зовут, сэр, – признался Роджер, мысленно отметив, с какой невероятной скоростью разносятся по деревне слухи, становясь достоянием всех ее обитателей, включая священников.

– Мой дорогой сэр! – Казалось, лицо и очки маленького священника засияли ярче прежнего. – Вы обязательно должны позволить мне пожать вам руку. Просто обязаны, я бы сказал, ибо это воистину торжественный и великий момент. Ведь я прочитал все ваши книги – от первой до последней, – и мне даже трудно выразить словами, какое несказанное удовольствие я от этого получил!

Надо сказать, что подобное славословие в адрес Роджера ни в малейшей степени его не смутило. И он с искренней сердечностью пожал руку своему почитателю.

– Мне очень приятно слышать такие слова, – сказал он. – И я не стану притворяться, что они не тешат моего тщеславия или самолюбия. В любом случае я чрезвычайно вам благодарен. Лично я считаю, что автор, делающий вид, будто ему наплевать на похвалы его читателей, является гнусным лицемером, лжецом и самоуверенным ослом.

– Совершенно верно, – согласился маленький священник, правда, не без некоторого смущения. – Все именно так, как вы говорите.

– Кстати, а откуда вы узнали, что я остановился в «Короне»?

– Ну, сведения о новых людях распространяются по маленьким общинам, вроде нашей деревушки, со скоростью молнии, мистер Шерингэм. А уж те, кто регулярно читает ваши книги и статьи, включая сегодняшнюю в «Курьере», несомненно, выучили ваши имя и фамилию наизусть. Так что ничего удивительного тут нет… Однако, как я понял, мистер Шерингэм, вас привело сюда довольно мрачное дело, не так ли? Даже, я бы сказал, трагическое. Да будет милостив Господь к этой бедняжке – добродетельной, очаровательной, красивой, но такой несчастной леди!

Раздражение, охватившее Роджера, когда посторонний вмешался в ход его размышлений, давно прошло. И уж если священник помешал ему думать, то он, Роджер, тоже в долгу не останется и постарается взамен извлечь из него всю информацию, которой тот обладает. Кто знает? Возможно, с его помощью он узнает нечто совершенно новое, о чем пока не имеет ни малейшего представления. Короче говоря, Роджер в отношении священника сменил гнев на милость и даже решил, что было бы очень неплохо завести себе добровольного осведомителя в лице такого авторитетного человека, как местный викарий. Свою, так сказать, «персону грата» – выражаясь языком дипломатии. Еще раз все это обдумав, Роджер указал священнику чубуком трубки на свободное место рядом с собой.

– Может, присядете, сэр? – предложил он, придавая лицу соответствующее случаю печальное выражение. – Вы верно заметили, что это не просто мрачное, но даже трагическое дело.

Маленький священник, кивнув в знак благодарности, сел, и Роджер быстро опустился на прогретую солнцем траву.

– По округе в связи с этим инцидентом ходят самые ужасные слухи, – вернулся к прерванному разговору викарий. Хотя в его голосе слышалось осуждение, видно было, что и он сам не дурак посплетничать. – Поговаривают даже о насильственной смерти. Впрочем, в этом нет ничего нового. Да еще в вашей сегодняшней статье в утреннем выпуске «Курьера» весьма прозрачно намекали на это. Другое дело, что среди жителей деревни образовался своего рода клуб сторонников теории насильственной смерти, где прямо называют фамилии подозреваемых. А это очень, очень печально. Надеюсь, вы в курсе?

– А вы что, ожидали чего-то другого? – вопросом на вопрос ответил Роджер, который сам собирался вытягивать информацию из священника, а не делиться с ним тем, что ему удалось раскопать. – Тем не менее любопытно было бы узнать, какие имена или имя в этой связи упоминают.

– Вам действительно это интересно, мистер Шерингэм? – заколебался викарий. – Не уверен, однако, что человек в моем сане и положении может позволить себе…

– Стоит мне только добраться до «Короны», – небрежно заметил Роджер, – и там любой посетитель, не обремененный вашим саном, с удовольствием расскажет мне обо всем, да еще и озвучит собственные соображения на этот счет.

– Что верно, то верно. Боюсь, так именно и будет. Стало быть, ничего страшного не случится, если я – со всем присущим мне тактом – поставлю вас в известность о том, что чаще прочих упоминается фамилия мисс Кросс – кузины покойной миссис Вейн. И это тоже очень, очень печально. Как говорится, о времена, о нравы! Надеюсь, мистер Шерингэм, вы не думаете, что…

– Абсолютно с вами согласен, – торопливо перебил викария Шерингэм, не желая отвечать на его вполне предсказуемый вопрос. – Все это очень, очень печально. Но вы как здешний викарий, думаю, могли бы поделиться со мной… – Тут он замолчал и со значением посмотрел на священника.

Маленький священник одарил его удивленным взглядом.

– Кто? Я? – самым невинным тоном осведомился он. – Полагаю, вы допустили большую ошибку, мистер Шерингэм. Я вовсе не местный викарий. И зовут меня Сэмюель Медоуз. Подождите минутку. Я дам вам свою визитную карточку. – С этими словами священник принялся энергично рыться в карманах. – Был когда-то священнослужителем – это точно, но теперь вышел на пенсию и живу на проценты от небольшого состояния. Так что я здесь частное лицо, гость, можно сказать, поскольку обосновался в этих краях всего несколько недель назад. А приход у меня находился очень далеко от этого места – аж в самом Йоркшире, если уж на то пошло. Но деревушка Ладмут такая уютная… Ага! Вот то, что я искал! – И он сунул Роджеру карточку с отпечатанным на ней коротким – в три строчки – текстом. – Так что если вы в ближайшее время будете проходить мимо, то прошу вас иметь в виду, что я буду безмерно рад вновь перемолвиться с вами словом.

– Рад нашему знакомству, – подводя итог разговору, вежливо сказал Роджер, чей интерес к маленькому священнику мгновенно испарился. Потом поднялся на ноги и закончил: – Прошу извинить, но мне пора идти. Дела, знаете ли…

– А вы и вправду направляетесь сейчас в Ладмут? – тоже очень вежливо произнес отставной викарий, осторожно выбираясь из гамака. – Самое интересное, что я тоже. Быть может, мы могли бы прогуляться туда вместе?

– Боюсь, нам с вами не по пути, – твердо сказал Роджер. – Так что всего хорошего, мистер Медоуз. Надеюсь, еще увидимся, не правда ли? – С этими словами он повернулся и зашагал в сторону Сэндси.

Спрятавшись за первой попавшейся скалой, Роджер несколько минут оставался там, время от времени высовываясь из-за нагромождения камней и высматривая мистера Медоуза. И лишь убедившись в том, что последний скрылся из виду, вышел из своего убежища. Теперь он двигался быстрым шагом по направлению к домику, находившемуся на полпути между особняком доктора Вейна и деревушкой Ладмут, ибо в силу сложившихся обстоятельств решил посетить жилище жизнерадостного здоровяка мистера Рассела и его ревнивой супруги.

Дверь открыла вполне респектабельная горничная, окинувшая Роджера вопрошающим взглядом.

– Миссис Рассел дома? – поинтересовался Роджер. – Мне бы хотелось переговорить с ней.

– Нет, сэр. Боюсь, что она ушла. И мистер Рассел тоже отсутствует.

– Вот ведь неприятность какая… – протянул Роджер, задумчиво потирая подбородок. Потом неожиданно спросил: – Скажите, у вас читают «Курьер» – хотя бы иногда?

– Да, сэр, – с озадаченным выражением лица ответила горничная. – Ее выписывает кухарка.

– Неужели выписывает? Какая умная женщина. Дело в том, мисс, что я работаю в «Курьере» и приехал в Ладмут, чтобы посылать в редакцию отчеты о ходе расследования инцидента, имевшего здесь место два или три дня назад.

Лицо горничной прояснилось:

– Вы имеете в виду смерть миссис Вейн, не так ли? Все понятно, сэр. Так вы, стало быть, репортер?

– Именно, – сказал Роджер с улыбкой. – Вы правильно назвали род моих занятий. – Тут он понизил голос, перешел на конфиденциальный тон и добавил: – Ну так вот, в ходе выполнения моей миссии мне необходимо встретиться с миссис Рассел и задать ей несколько вопросов, но у меня нет времени ждать ее. Быть может, вы сможете ответить на них вместо нее?

Горничная определенно была польщена.

– Думаю, смогу, сэр. Итак, что бы вам хотелось узнать?

– Насколько я в курсе, миссис Вейн должна была в тот вечер зайти к миссис Рассел, но так и не зашла. А вы сами, мисс, в тот вечер находились дома?

– Я, сэр? Увы, нет. Была в отпуске, знаете ли. И вернулась только вчера.

– Понятно… Неохота, наверное, снова приступать к работе, не так ли? Но расскажите мне о кухарке. Уж она-то, вне всякого сомнения, наверняка в тот день сидела у себя на кухне.

– А вот и нет, сэр. Тоже отсутствовала. У нее был свободный вечер. Так что в тот день дома никого, кроме миссис Рассел, не было.

– Ага! – пробормотал себе под нос Роджер, но, обращаясь к девушке, сказал другое: – Все ясно, мисс. – И начал лихорадочно придумывать предлог, который позволил бы ему тактично позаимствовать пару туфель, принадлежащих миссис Рассел. Задача, что и говорить, непростая.

Обычно несложные задачи Роджер щелкал как орешки, после чего сразу терял к ним всякий интерес. Но эту легкой назвать никак было нельзя. Хорошо еще, что хозяйки нет дома. Плохо другое – что у Роджера в данный момент не имелось никаких идей относительно изъятия улики. Кроме одной, которой он и решил воспользоваться.

– Не могли бы вы одолжить мне туфли миссис Рассел на пару часов? Или около того?

– Туфли миссис Рассел? – удивленно повторила горничная.

– Да. Желательно те, которые она надевает, когда отправляется на прогулку. Клянусь, я верну их вам до ее возвращения и она ни о чем не узнает, – заверил Роджер и многозначительно позвенел в кармане серебряными монетами.

– Хотите сравнить со следами? – осведомилась до крайней степени заинтригованная горничная.

Роджер секунду напряженно думал, потом пришел к решению. В самом деле, почему бы не сказать этой девушке правду? Без сомнения, горничная оценит доверие со стороны столичного репортера, а заполучить осведомителя в стане врага очень даже полезно.

– Возможно, – согласно кивнул он. – Но храните это в тайне и не говорите об этом ни единой живой душе.

– Даже кухарке? – возбужденно прошептала девушка.

– Кухарке можно, – ответил Роджер, зная, что нервное напряжение необходимо периодически сбрасывать. – Но больше никому. Обещаете?

– О да, сэр. Обещаю!

– В таком случае принесите мне как можно скорее пару прогулочных туфель вашей хозяйки.

Повторять приказание девушке не потребовалась, и она исчезла в недрах дома с быстротой молнии. А возвратилась буквально минутой позже.

– Вот то, что вам нужно, сэр. Я завернула туфли в газету, чтобы никто не увидел, что вы несете. Но вы, надеюсь, вернете их, не так ли?

– Обязательно. Сегодня во второй половине дня. Возможно, ближе к вечеру. Кстати, как вы посмотрите на то, что я оставлю их у задней двери?

– Полагаю, так будет лучше всего, сэр. Спасибо, сэр.

– И вот еще что. Если кто-то спросит, зачем заходил незнакомый джентльмен, отвечайте, что заглянул репортер из «Курьера», разыскивавший миссис Рассел. Ну или что-нибудь в этом роде. Понятно? Очень хорошо. А теперь держите. Это вам лично от меня!

Когда купюра в десять шиллингов сменила владельца и Роджер уже хотел было идти, его слух уловил странный сдавленный звук, и он снова повернулся к горничной.

– Слушаю вас, – произнес он с интересом.

– Сэр! Я о миссис Рассел… Вы действительно считаете, что сделала это она?

– Что именно? – спокойно осведомился Роджер.

– Столкнула миссис Вейн со скалы! Все знают, что они ненавидели друг друга, как две дикие кошки. Да и я сама сто раз слышала, как хозяйка говорила о ней мистеру Расселу разные плохие вещи: «Уж я в один прекрасный день доберусь до нее!», «Воздам ей по заслугам!», «Все лицо расцарапаю!», «Я ей покажу, где раки зимуют!» – ну и так далее в том же роде…

– Ни в коем случае! – поторопился прервать этот поток откровений Роджер. – Даже не думайте об этом. А ее туфли мне нужны… совсем по другой причине. – С этими словами он устремился к выходу.

Горничная проследила за его уходом откровенно разочарованным взглядом.

С завернутой в газетную бумагу парой туфель Роджер быстрым шагом направился к тому месту в западной части высокого скалистого берега, где начиналась вырубленная в камне лесенка. Он знал, что ему потребуется не более минуты, чтобы сравнить следы. Хотя бы потому, что сразу собирался приложить подошвы туфель к более крупным отпечаткам. В том же, что они совпадут практически идеально, он почти не сомневался. Так оно и случилось. Через четверть часа после того, как Роджер покинул дом миссис Рассел, он смог лично убедиться в справедливости своей гипотезы, найдя нужное место и без малейшего труда совместив носки и каблуки туфель хозяйки дома с соответствующими выемками в засохшей глине.

Роджером овладело чувство триумфа, и он решил подняться на скалу и полюбоваться пейзажем, по причине чего продолжил подъем, преодолевая от полноты чувств по две ступени за раз. Ничего удивительного! По его мнению, загадку с таинственным инцидентом в заливе Ладмут-Бей можно было считать практически разрешенной.

С каменной лесенки открывался также неплохой вид на дорогу и домик миссис Рассел, и в тот момент, когда Роджер повернулся в ту сторону, ворота домовладения со стороны дороги открывала крупная и весьма полная дама, которую Роджер сразу же принял за хозяйку дома.

Как только он увидел ее, планы у него мгновенно изменились, и он, перейдя с лесенки на тропинку, двинулся в направлении полянки в западной части скалистого берега, где около часа назад оставил своего кузена в компании мисс Кросс. Пробираясь среди скал, Роджер насвистывал какую-то песенку. Как выяснилось, насвистывал слишком громко. («Так нельзя, старина. Ведь я знаком с девушкой не более суток, а ты своим свистом ставишь нас обоих в дурацкое положение», – сказал ему позже по этому поводу Энтони.)

– Победа! Победа! – возгласил Роджер, оказавшись наконец в виду молодых людей и размахивая над головой туфлями миссис Рассел. – А это – боевые трофеи! Между прочим, ваш приз, юная леди. Потрудитесь только доставить его владелице, вернее, ее горничной, причем не позднее вечера сего дня. Ловите! – С этими словами Роджер швырнул туфли мисс Кросс, а затем и сам спрыгнул на полянку.

– Роджер, вы узнали что-то важное? – воскликнула Маргарет, когда Роджер шумно приземлился в опасной близости от ее ног. – Что же?

– Послушай, неужели ты докопался до самой сути этого дела? – не менее взволнованным тоном осведомился Энтони.

Роджер, сложив по-наполеоновски на груди руки, окинул взглядом членов своего маленького альянса и ухмельнулся совсем не по-наполеоновски.

– Я раскрыл тайну инцидента в заливе Ладмут-Бей, дети мои, – во всеуслышание заявил он. – Но не один, а с помощью Маргарет, которая, если так можно выразиться, наставила меня на путь истинный. Ну и посредством этих туфель, которые я вам швырнул. Впрочем, самое важное из всего этого то, что тайна раскрыта и Маргарет снова сможет ходить с высоко поднятой головой – или что она там в таких случаях поднимает. Это не говоря уже о том, что она не услышит более в свой адрес ни одного дурного слова.

– Но объясните поскорей, Роджер, кто это сделал? Неужели миссис Рассел? Мне не хочется в это верить…

Улыбка, озарявшая все это время лицо Роджера, медленно угасла. И хотя живое воображение являлось важным, присущим писателю качеством, до этого мгновения ему просто не приходило в голову, что спасение Маргарет автоматически означало крах для другого, поскольку благодаря его действиям миссис Рассел оказывалась точно в таком же трагическом положении, в каком находилась Маргарет, пока он не очистил ее от подозрений.

– Боюсь, так оно и есть, – с самым серьезным видом кивнул Роджер. – Между прочим, мы с самого начала упустили из виду одну очень важную деталь, касающуюся вас, Маргарет, – продолжил он, разглядывая красивые стройные ноги, рядом с которыми приземлился. – А именно: несмотря на то что большинство улик и фактов указывали прежде всего на вас, вы, если разобраться, никогда не были в большой опасности, поскольку вторая пара следов определенно принадлежала другому человеку. Ну а теперь я расскажу вам, что и как все это время делал. – Он опустился на траву, закурил трубку и начал свое повествование.

– Послушайте, это просто гениально! – на высокой ноте возопил Энтони, когда Роджер закончил.

– Бедная миссис Рассел, – прокомментировала его рассказ Маргарет, и Роджер одарил ее понимающим взглядом. Эти слова были своего рода эхом его собственных мыслей, посетивших его несколько минут назад.

Потом они – уже все втроем – начали обсуждать сложившееся положение.

– Вот что, Энтони, – произнес Роджер получасом позже. – Боюсь, нам пора возвращаться в гостиницу на ленч. Но не из-за того, что я страдаю от голода. Просто мне очень хочется послушать, что скажет Морсби по поводу моих маленьких открытий.

– Полагаю, он испытает величайший шок в своей жизни, – заметил Энтони с суровым выражением лица. – И я хотел бы при этом присутствовать. – Честно говоря, Энтони недолюбливал инспектора Морсби – и по многим причинам. Во-первых, тот, похоже, не разделял убеждений молодого человека относительно того, что девушка не может быть убийцей. Во-вторых, лично ее допросил, задав множество вопросов, которые Маргарет назвала «ужасными». Ну и самое главное: он, пусть и в мягкой форме, совершенно недвусмысленно дал понять кузенам, что на основании имеющихся у него фактов считает главной подозреваемой в этом деле бедняжку мисс Кросс!

– Ну, если ты так думаешь, нам тем более надо поторапливаться, – ответил Роджер, поднимаясь на ноги. – Маргарет, не забудьте оставить эти туфли у задней двери дома миссис Рассел во второй половине дня. Сделаете? Заранее вам благодарен. Ну а теперь нам лишь осталось договориться, когда мы встретимся снова. Полагаю, самое удобное время для этого…

– Роджер, мы обо всем уже договорились, – небрежно, как о чем-то само собой разумеющемся, произнес Энтони. А через пять минут после этого, когда они с Роджером остались вдвоем, сообщил своему кузену, что он думает относительно его слишком громкого свиста. Кроме того, ему очень хотелось сказать, что улыбочки и дружеские многозначительные подмигивания, которыми Роджер обменивался вчера с Морсби в процессе вечернего разговора, никак не вяжутся с его, Энтони, негативным отношением к инспектору, а потому с этим надо кончать. Однако решил пока не затрагивать эту тему.

Когда они, умиравшие от жажды и разомлевшие от жары, наконец вернулись в гостиницу, их ждал ленч, состоявший из холодной говядины, салата, белого хлеба с чуть присоленным маслом и малинового торта со сливками. К тому времени инспектор Морсби уже расположился в гостиной и, когда друзья ввалились туда, как раз делал очередной глоток из литровой пивной кружки, по причине чего его лицо было совершенно невозможно рассмотреть (хотим еще раз напомнить читателям, что инспектору Скотленд-Ярда не при исполнении ничто человеческое не чуждо).

– А вот и вы, джентльмены, – с сердечной улыбкой произнес инспектор, отрываясь от своей кружки и ставя ее на стол. – Хозяин спросил меня, будем ли мы принимать пищу втроем, как вчера, и я взял на себя смелость согласиться с его предложением – не люблю, знаете ли, есть и пить в одиночестве. Надеюсь, вы не возражаете?

– Ни в коем случае! – ответил Роджер, изобразив не менее любезную улыбку. – Наоборот, мы будем только рады съесть ленч в вашей компании. О! Вы даже оказали нам любезность, заранее заказав сразу три больших кружки холодного пива. Отлично! Нам будет что поднять, дабы выпить за мое здоровье.

– Даже так, сэр? Что же такого выдающегося вы сегодня совершили? – шутливо спросил инспектор. – Раскрыли тайну?

– Совершенно верно, – сказал Роджер и, глотнув пива, принялся в очередной раз рассказывать свою историю. – Ну, что вы об этом думаете? – осведомился он не без торжества в голосе, когда завершил повествование.

Инспектор аккуратно промокнул салфеткой свои густые усы.

– Весьма оригинально, – ответил он. – Оригинально и остроумно. Но на вашем месте, мистер Шерингэм, я бы не стал придавать такого большого значения следам. Ибо их ничего не стоит подделать.

– Приходится быть оригинальным и напрягать свое серое вещество, так как мы, без сомнения, имеем дело с весьма незаурядным преступником. Но тем не менее… Не могли бы вы назвать хоть какие-нибудь факты, которые не вписывались бы в мою теорию? – с вызовом осведомился Роджер.

– Думаю, что мог бы, сэр, – с самым невозмутимым видом произнес инспектор. – Помните ту бумажку, которую вы мне передали? Ну так вот, нашим экспертам удалось-таки прочитать сделанные на ней записи. Официальный ответ привезет в ближайшее время лондонский курьер, но полчаса назад я получил кодированную телеграмму из Скотденд-Ярда и специально для вас расшифровал и записал текст послания. Интересно, как вы растолкуете его с точки зрения вашей теории?

Роджер взял из рук инспектора листок бумаги с текстом и с огромным интересом прочитал его, не обращая никакого внимания на склонившегося над его плечом Энтони. Послание гласило:

Понедельник

Дорогая Элси! Ради бога, переговорите со мной, пока не наделали в запале непоправимых ошибок. Нам необходимо срочно объясниться. Вы просто не сможете воплотить свои угрозы в реальность, когда поймете, как я к вам отношусь. Встретимся завтра на старом месте в обычное время. Очень прошу вас об этом, дорогая.

Колин.

P. S. Уничтожьте это.

Глава 9Кто же ты, Колин?

Роджер с едва заметной улыбкой вернул листочек инспектору.

– Спрашиваете, смогу ли я растолковать это послание с точки зрения моей теории? Легко! Этот самый «Колин» почти наверняка мистер Рассел.

– А вы уверены в этом? Вот у меня почему-то подобного мнения не сложилось. Впрочем, так или иначе это можно выяснить. Например, с помощью купленного мною вчера телефонного справочника округа. Я всегда так поступаю, когда мне приходится работать в сельской местности. Думаю, что стоит мне только просмотреть список жителей Ладмута и ближайших деревенек, и инкогнито этого Колина будет раскрыто. – С этими словами инспектор поднялся с места и вышел из гостиной.

– Что ж, – сказал Роджер, когда под ногами инспектора заскрипели лестничные ступени, – пока он ходит за своим справочником, мы по крайней мере сможем спокойно поесть. Жаль, что я не заключил с ним небольшое пари относительно идентичности нашего нового приятеля Колина.

– Почему же небольшое? – спросил Энтони, отправляя в рот вилку с салатом. – Лично у меня нет никаких сомнений на этот счет.

Справиться с ленчем полностью кузены, конечно же, не успели, поскольку инспектор вернулся буквально через две минуты и, положив взятый в номере справочник на стол, раскрыл его и ткнул большим пальцем в отпечатанные почти в самом начале строчки.

– Ну, что вы на это скажете, сэр? – спросил он ровным голосом без тени торжества или превосходства. – Вот, извольте прочесть: «Рассел, Джон Генри, Роуз-Коттедж, Ладмут». Полагаю, это тот самый джентльмен, которого вы имели в виду, не так ли?

– Хм, – пробормотал немного озадаченный Роджер. – Действительно, Джон Генри… Но тут есть одна тонкость, – добавил он после секундной паузы, вновь обретая уверенность. – Может статься, что Колин – это своего рода ласкательное прозвище или что-нибудь в этом духе, и мистера Рассела называют так только очень близкие люди.

Инспектор занял свое место за столом и старательно отряхнул салфетку.

– Что-то мне в это не верится, – заметил он. – Вот если бы в письме стояло что-нибудь вроде «Твой Толстячок» или, скажем, «Шалунишка Джонни» – тогда другое дело. Но просто Колин? Нет, это имя, на мой взгляд, никак не тянет на интимное прозвище.

– Что ж, если все так, как говорите вы, тогда дело сильно усложняется, – со скрытым раздражением проговорил Роджер.

– Наоборот, сэр, – ответил инспектор, расплываясь в довольной улыбке и накалывая на вилку кусочек холодной говядины. – Очень может быть, что восстановленный текст письма и упомянутое в нем имя Колин основательно упростят расследование.

Роджер знал, что инспектор определенно ждет с его стороны вопроса относительно того, как такое может быть, и поэтому продолжал поглощать свой ленч в полном молчании и этого вопроса не задавал. Однако, к большому его удивлению, инспектор ничего не стал объяснять или уточнять и тоже вернулся к ленчу, одновременно ведя большим пальцем по отпечатанным на страницах справочника именам и фамилиям.

– Итак, в деревушке Ладмут и ее окрестностях проживают всего два Колина, – наконец произнес Морсби. – Смит, Колин, сантехник-водопроводчик, Ист-Роу, Ладмут, также обслуживает жителей Сифорда, и Колин Джеймс, архитектор, 4-я Бернт-Оук-лейн, Милбурн. Это деревушка в двух милях от побережья. Не похоже, что кто-то из них тот самый Колин, который нам нужен. Но я, честно говоря, не верю, что этого парня можно найти на других страницах этой книги.

– Это почему же? – поинтересовался Энтони.

– Потому что мы, вполне вероятно, имеем дело с молодым человеком, который живет с родителями (вам не кажется, что это письмо написал именно молодой человек, мистер Шерингэм?), а если так, то его имя вряд ли здесь упоминается. Что ж, придется наводить справки, чем я сегодня и займусь. Но сначала я хотел бы попросить вас, джентльмены, хранить молчание и по поводу этого письма, и по поводу имени Колин. Рассказав вам об этом, я оказал вам любезность, хотя и нарушил определенные инструкции, так что жду от вас ответной любезности. Иными словами, надеюсь, что вы будете держать язык за зубами и никому ничего не расскажете, – добавил он, со значением посмотрев на Энтони. – А никому – значит никому. Ни мужчине, ни женщине. Полагаю, вы можете мне это пообещать, не правда ли?

– Несомненно, – сказал Роджер, слегка ухмыльнувшись.

– Конечно, – произнес Энтони, но не столь уверенным тоном.

– Вот и хорошо, – резюмировал инспектор с самым доброжелательным видом. – Разумеется, я не смогу возобновить расследование без оригинального документа, который должен мне доставить курьер, но он уже выехал, и я жду его с минуты на минуту. Кстати, – тут инспектор повернулся к Роджеру, – вам, возможно, будет интересно узнать, что мне официально поручено расследовать это дело и я сегодня утром получил соответствующие полномочия из штаб-квартиры Скотленд-Ярда.

Роджер не упустил шанса еще раз напомнить о себе и своей миссии:

– Сегодня же вечером сообщу об этом в редакцию «Курьера», инспектор.

– Правда? Вот уж не знал, что это может оказаться важным… – протянул инспектор с прекрасно разыгранным удивлением.

После этого, как если бы они подписали своего рода соглашение, сотрапезники снова вернулись к ленчу и повели разговор на нейтральные темы.

Как только с ленчем было покончено, инспектор, закурив трубку, вышел из гостиной. Роджер, выждав с минуту, быстро поднялся с места и тоже вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

– Инспектор, – сказал он тихо, догнав Морсби на лестничной площадке, – меня мучает один вопрос, который я просто не могу не задать вам. Вы собираетесь арестовать мисс Кросс?

Инспектор окинул его задумчивым взглядом.

– Вы спрашиваете меня об этом как репортер или как приятель юной леди?

– Ни то ни другое. Сейчас я представляю только Роджера Шерингэма – частное лицо с аналитическим складом ума.

– Ну… – протянул инспектор, – если бы я отвечал газетчику, то сказал бы так: «Не задавайте мне наводящих вопросов»; приятелю девушки – «Не понимаю, о чем вы говорите»; ну а мистеру Шерингэму, частному лицу с аналитическим складом ума и, смею надеяться, моему другу, – «Нет, не собираюсь».

– Ага!

– По одной только причине, – добавил инспектор с улыбкой. – Свидетельства против нее пока не полны и необходимой критической массы не набрали.

– Вы что же, по-прежнему думаете, что она…

Инспектор взмахнул большой толстой рукой, словно отметая неудобный вопрос:

– Я не скажу, что думаю по этому поводу, даже вам, мистер Шерингэм. Но одно я вам все-таки скажу – хотите, передайте это своему молодому кузену, не хотите, не передавайте… Ну так вот: далеко не все в этом мире является таким, каким кажется.

– Иными словами, – произнес Роджер, – девушка, которая считается подозреваемой на основании косвенных улик, далеко не всегда оказывается виновной, когда расследование заканчивается. Вы именно это имели в виду?

– Знаете что? – ответил инспектор, который, казалось, и сам был не рад, что затронул столь сложную проблему. – Я сказал лишь то, что сказал. А уж что я имел в виду, это вам самому придется решать.

– Инспектор, вы – совершенно безнадежный тип, – рассмеявшись, заявил Роджер, и повернулся, чтобы вернуться в гостиную.

Энтони сидел в гостиной с мрачным видом, гипнотизируя взглядом пустую сырную тарелку.

– Послушай, Роджер, – сказал он, поднимая взгляд, – неужели этот чертов инспектор все еще думает, что Маргарет как-то связана с этим делом?

– Нет, полагаю. Впрочем, может, и думает, но я больше склоняюсь к мысли, что он просто над нами издевается, особенно над тобой. Ведь ты малость запал на Маргарет, не так ли, Энтони? Вот и бросаешься, клацая зубами, на каждую муху, которую инспектор выпускает из своей банки, чтобы тебя поддразнить.

Энтони проворчал нечто, не поддающееся расшифровке, но ничего определенного так и не сказал. Роджер же, сунув руки в карманы, стал расхаживать по гостиной взад-вперед.

– Чертово письмо! – наконец вскричал он, давая выход скопившемуся напряжению. – Как я уже говорил, оно здорово осложняет все дело. Хотя и не отменяет полностью моего блестящего вывода относительно виновности миссис Рассел. И инспектор не может этого не понимать. Чем бы Элси ни занималась с неизвестным нам Колином, у нее в любом случае сложились крайне неприязненные отношения с миссис Рассел. Так что улики, не вписывающиеся пока в мою теорию, не должны нас смущать.

Потом он замолчал, и в комнате на некоторое время установилась гнетущая тишина, нарушаемая только звуком шагов.

– Я должен увидеть Маргарет! – неожиданно воскликнул Роджер, замирая на месте. – Кажется, до ленча ты что-то сказал о том, что вы договорились о встрече. На какое время?

– Если честно, мы ни о чем конкретно не договаривались, – ответил Энтони, изображая святую невинность. – Просто она вскользь заметила, что во второй половине дня – возможно, около трех часов – выйдет посидеть с книгой на берегу. И я просто упомянул, что…

– Хватит тянуть кота за хвост, – грубо перебил его Роджер. – Сейчас уже без четверти три. Так что надевай шляпу, и пойдем на наше место.

Пять минут спустя они, свернув с дороги, уже двигались быстрым шагом по направлению к берегу. Наверху, там, где скалы, дул прохладный ветер с моря. Возможно, будет небезынтересно отметить, что Энтони надел шляпу, а Роджер – нет. И можно было бы еще добавить, что на Энтони были хорошо выглаженные серые фланелевые брюки, Роджер же, как обычно, был одет довольно небрежно, складки на его брюках отсутствовали. Короче говоря, проницательный психолог мог бы сделать массу занимательных выводов.

– Надеюсь, Энтони, ты не возражаешь против того, что я отправился с тобой? – осведомился Роджер, придав лицу взволнованное выражение.

– Конечно, нет. Да и с какой стати?

– Ну… мало ли какие у тебя могут быть причины. Надеюсь, поговорка «третий – лишний» тебе знакома? Есть много других – в тот же роде.

– Господи, Роджер! Прекрати молоть чушь. Это даже не смешно.

– Это, – произнес Роджер, наставительно покачав пальцем перед носом кузена, – зависит от точки зрения. Впрочем, можно поговорить о чем-нибудь другом. Например, о чайках. Знаешь ли ты, что на свете существует не менее семисот сорока видов и подвидов этой птички? Причем восемьдесят два вида из этого числа, по заявлениям наших ученых, гнездятся именно в этих краях. Чаще прочих здесь встречается так называемый Patum Perperium, которого легко отличить от других по…

– О чем это ты толкуешь? – удивленно посмотрел на него Энтони.

– Как о чем? О чайках, разумеется, – ответил Роджер и продолжил свое повествование о всякой ерунде, облеченное, правда, в наукообразную форму. При этом он не забывал быстро, но осторожно переставлять ноги по горной тропинке, ведшей к западной оконечности скал, где находился спуск на заветную полянку.

– Здравствуйте, Маргарет, – с улыбкой приветствовал он девушку, которая уже сидела на траве в указанном месте. – Если вам интересно, мы с Энтони по пути сюда разговаривали о чайках. Их здесь так много… Но лично меня куда больше интересует другое: не могли бы вы пригласить нас вечером на чашечку чая?

– На чашечку чая? Но зачем?

– Ну… Хотя бы по той причине, что до нашей гостиницы довольно далеко, а до вашего дома – близко.

– Не обращайте на него внимания, Маргарет, – посоветовал Энтони. – Он сегодня решил разыгрывать из себя шута. И исправно делает это с тех пор, как мы вышли из «Короны».

– А кто же тебе тогда рассказывал о чайках? – произнес Роджер, гордо поднимая голову и расправляя плечи. – Тема очень серьезная, особенно для тех, кто понимает. Но как бы то ни было, относительно чая я и не думал шутить, Маргарет. Мне бы очень хотелось взглянуть на ваш обслуживающий персонал и других обитателей дома в, так сказать, естественных условиях существования.

– Понятно… Но зачем вам это понадобилось?

– Ничего конкретного пока сообщить не могу – за исключением того, что уже успел озвучить. Мне и вправду нужно присмотреться к людям, которые так или иначе замешаны в этом деле. Не стану скрывать, что наиболее интересным субъектом для наблюдений для меня является ваш ученый доктор, он же хозяин дома. На мой взгляд, это самый любопытный тип из всех в вашем домовладении. Ну так как насчет чая – это можно устроить?

Девушка свела брови на переносице.

– Хм… Думаю, что можно. Действительно, почему бы и нет? Ведь я здесь, как-никак, нечто вроде домоправительницы. Так что, полагаю, ничего не случится, если я приглашу вас к себе.

– Отлично! И еще одно. Нет никакой необходимости что-либо о нас рассказывать. Просто представьте нас как своих друзей, живущих поблизости. Этого достаточно.

– Все ясно. Мисс Уильямсон, конечно, будет дома, но относительно Джорджа не уверена. Он довольно часто требует, чтобы поднос с чаем и бисквитами приносили к нему в лабораторию. Тем не менее не исключено, что судьба подарит вам шанс.

– Спасибо. Будем надеяться на это, – сказал Роджер и, присев на траву, добавил: – Итак, в нашем распоряжении осталось около часа свободного времени. Предлагаю потратить его на разговор на какую-нибудь интересную тему, никак не связанную с делом. Ну, что на это скажете, дети мои?

– Согласен! – кивнул Энтони, стараясь опереться спиной о скалу как можно ближе к тому месту, где расположилась Маграрет. Настолько близко, насколько было прилично сидеть молодым людям, еще не обрученным. – На любую тему, какую ты выберешь, – за исключением чаек!

Весь следующий час Роджер пролежал в тени на спине на расстоянии пары ярдов от молодежи, и, поскольку смотрел в небо, не мог видеть, как рука Энтони осторожно выбралась из кармана брюк и занялась пощипыванием травы на поляне, что продолжалось примерно минут десять, а потом накрыла другую руку – куда меньшего размера, которая все это время лежала на траве без движения, будто нарочно дожидаясь этого момента. Как мы уже говорили, Роджер не мог всего этого видеть, но, несмотря на это, нисколько не сомневался, что все именно так и происходило.

Глава 10Чай, фарфор и любовь

– Между прочим, я хочу предупредить вас, что мисс Уильямсон не просто секретарша и занимает в этом доме весьма важное место. Разумеется, ей приходится выполнять и секретарскую работу, которой, кстати сказать, очень немного, но большую часть времени она проводит в лаборатории, где помогает хозяину. Она, хочу заметить, училась в Кембридже, где и получила ученую степень, – сказала Маргарет, а потом со смешком добавила: – Вот и выглядит как синий чулок.

Часы показывали половину пятого, когда союзники собрались в гостиной доктора Вейна в ожидании чая и остальных обитателей дома. Маргарет и Энтони демонстрировали признаки некоторой нервозности, хотя ответить на вопрос, почему они нервничают, молодые люди, пожалуй, не смогли бы. Что же касается Роджера, то он, как обычно, был собран, держался уверенно и времени зря не терял. Так, не успели они войти в гостиную, как он посвятил несколько минут разглядыванию выставленных в двух стеклянных шкафах образцов прекрасной фарфоровой посуды. Некоторые большие тарелки с особенно красивым орнаментом даже висели на стене. Роджер не слишком хорошо разбирался в таких вещах, но обладал широким кругозором и поверхностными знаниями во многих областях, что позволяло ему поддерживать беседу практически на любую тему, в том числе и о китайском или севрском фарфоре.

– Только не вздумайте насмехаться надо мной, Маргарет, – сказал он, рассматривая огромную композицию из дрезденского фарфора, на которой были запечатлены фигурки людей, рассаживавшихся вокруг стола для игры в вист. Качество проработки кружев на воротниках и дамских веерах, которые, казалось, могли затрепетать от легчайшего ветерка, поражало точностью, тонкостью и изысканностью. – Но все это действительно безумно красиво. Вот только я никогда не поверю, что эту коллекцию собрала ваша кузина.

– Нет, это коллекция Джорджа. Его единственное хобби, если, конечно, не считать лаборатории, заставленной колбами, ретортами и всевозможным оборудованием. А в чем, собственно, дело?

– Просто я подумал, что такого рода коллекционирование плохо соотносится с кратким описанием характера миссис Вейн, которое вы мне дали. Но это, пожалуй, даже к лучшему. Когда я начну в присутствии Джорджа расхваливать его коллекцию, он полюбит меня, как родного брата. Мне приходилось встречаться с фанатичными коллекционерами, и я знаю, как с ними общаться.

– Вы совершенно правы, – Маргарет улыбнулась. – Это, вне всякого сомнения, кратчайший путь к его сердцу.

– Да он состариться успеет, слушая сказочки кузена Роджера о фарфоре, – начал было с сарказмом в голосе Энтони, когда звук открывающейся двери заставил его замолчать.

Глядя на двух вошедших в комнату, трудно было сказать, кто из них являл собой более колоритный персонаж. По крайней мере мисс Уильямсон, на полшага опередившая своего работодателя, немедленно привлекла бы к себе внимание в любой компании. Она отличалась высоким ростом, чрезвычайной худобой, очень короткой стрижкой и обладала высокими скулами и холодными, слегка выпуклыми голубыми глазами с твердым пронизывающим взглядом, приобретавшим, казалось, гипнотические свойства из-за сверкающего пенсне. Ее платье было безупречно чистым, почти монашеской скромности и свободного покроя, по причине чего возникало впечатление, что оно предназначено не только для повседневного ношения, но также, по примеру халата, для выполнения определенного рода деятельности. Короче говоря, эта особа относилась, вне всякого сомнения, к категории так называемых странных женщин, при взгляде на которых широкой публике обычно приходит на ум одно-единственное слово – феминистка.

Однако, несмотря на все вышесказанное, ни у кого не повернулся бы язык назвать мисс Уильямсон грубой или мужеподобной. Конечно, красавицей она тоже ни в коем случае не была, но своеобразной женской привлекательностью все-таки обладала. «Весьма примечательная особа. Весьма…» – сказал себе Роджер ровно через две секунды после того, как она вошла в комнату.

Доктор Вейн, следовавший за своей секретаршей и едва не наступавший ей на пятки, полностью соответствовал описанию Маргарет, то есть был очень крупным мужчиной около шести футов двух дюймов роста, с огромной черной бородой и строгим, даже, пожалуй, суровым взглядом, но при этом удивительно мягкими, изящными и плавными движениями, являвшими собой разительный контраст с его телесной оболочкой великана. По крайней мере, когда он закрывал за собой дверь, присутствующие лишь с большим трудом смогли различить тихий звук ее соприкосновения с дверной филенкой – настолько точным и идеально выверенным оказалось произведенное им действие.

При виде хозяина дома Маргарет мгновенно вскочила с места.

– Позвольте, Джордж, представить вам двух моих друзей – мистера Шерингэма и мистера Уолтона, – не без смущения произнесла она. – Они зашли, чтобы повидаться со мной, не зная о том, что… что…

– Рад приветствовать ваших друзей в этих стенах, Маргарет, – вежливо, но мрачно произнес доктор. – Это самое малое, что я могу сделать за ваши ежедневные старания по поддержанию порядка в доме после случившейся здесь трагедии.

Маргарет поблагодарила его, наклеив на лицо любезную улыбку, после чего представила своих гостей мисс Уильямсон.

– В нашем распоряжении всего десять минут, Маргарет, – резко сказала она. – У нас сейчас проходит важный опыт, и мне стоило большого труда уговорить Джорджа покинуть лабораторию и выпить чашечку чая.

Все в гостиной поднялись на ноги. Девушки и Энтони собрались около окна, в то время как Роджер направился к доктору Вейну.

– Ваша коллекция фарфора заслуживает высочайшей оценки и самого пристального внимания, – с энтузиазмом произнес он. – Не устаю восхищаться ею с того самого момента, когда вошел сюда. Мне еще не приходилось видеть столь великолепного собрания фарфоровой посуды, фигурок и жанровых композиций.

В глазах доктора зажегся довольный огонек завзятого коллекционера, чью коллекцию только что похвалили. В этом смысле он напоминал молодую мать, которой сказали, что носик ее чада точь-в-точь, как ее собственный.

– Вы интересуетесь антикварным фарфором, мистер Шерингэм?

– Чрезвычайно, – не моргнув глазом, соврал Роджер.

Этого хватило, чтобы между хозяином дома и гостем завязалась самая непринужденная беседа о фарфоре.

Впрочем, когда подали чай, присутствующие вернулись к столу и заговорили на другие темы, и Роджер получил возможность с присущим его писательской профессии любопытством понаблюдать за этой воистину пикантной ситуацией. К примеру, за тем, как хозяину дома, у которого три дня назад при чрезвычайно подозрительных обстоятельствах умерла жена, подавала чашку с чаем молодая красивая девушка, считавшаяся главной подозреваемой в этом деле из-за повышенного внимания, проявленного к ней со стороны инспектора Морсби. Уже не говоря о том, что правоохранительные органы собирались переквалифицировать это трагическое происшествие из разряда «несчастных случаев» в «умышленное убийство», о чем здесь все знали или по крайней мере догадывались. Но при всем при том Роджер не смог заметить, что отношения между Маргарет и хозяином дома отличались какой-то особенной неприязнью. Маргарет вела себя как обычно, а доктор Вейн держался по отношению к ней вполне доброжелательно и даже ухаживал за ней – как джентльмен ухаживает за столом за сидящей рядом с ним особой прекрасного пола. И чем дольше Роджер созерцал все это, тем большее удивление его охватывало. На мгновение ему даже пришла в голову странная мысль, что он находится в каком-то вымышленном мире – до такой степени подмеченное им не соотносилось с реальной жизнью. Более того, попробуй он написать нечто подобное в одном из своих романов, как публика сразу закричит, что так не бывает.

Между тем разговор, который в самом начале коснулся различных мелочей, в скором времени вернулся к затронутой ранее Роджером и доктором Вейном теме – то есть фарфору. К большому удивлению Роджера, в этом разговоре приняла участие также и мисс Уильямсон, вставившая несколько дельных замечаний относительно деталей той или иной вещи.

– Так вы тоже в восторге от фарфора? – не смог удержаться от вопроса Роджер.

– Сейчас – да, – ответила девушка. – Хотя когда я приехала сюда, совершенно ничего о нем не знала. Но Джордж научил меня понимать и любить его, и теперь я такая же поклонница искусства фарфора, как и он.

– И даже знаете о нем куда больше меня, не так ли, Мэри? – прокомментировал доктор Вейн слова своей секретарши и впервые за все это время улыбнулся. – Очередной случай, когда ученик превзошел своего учителя, – добавил он с притворным выражением ужаса.

– Изволите шутить, Джордж? – рассмеялась мисс Уильямсон. – Ах, если бы это было правдой! Но пока я лишь продолжаю перенимать ваши знания, и вам, боюсь, еще учить меня и учить.

К счастью, ни доктор Вейн, ни мисс Уильямсон не имели представления о том, какие гости заглянули к ним на чай (никто из них нисколько не походил на рядового читателя «Курьера»), так что ни малейших подозрений относительно реальной миссии Роджера у них не возникло. Роджер же, вдохновленный успехом своей предыдущей тактики, продолжал разыгрывать безопасную фарфоровую карту, в то время как Маргарет и Энтони, ничего не понимавшие в фарфоре, сидели в молчании и лишь время от времени обменивались взглядами. Казалось, такое положение вещей их вполне устраивало.

После получаса сидения за столом вместо упомянутых ранее мисс Уильямсон десяти минут последней наконец удалось уговорить доктора Вейна вернуться к работе, и он поднялся на ноги. Роджер с облегчением перевел дух и подумал, что разговоров о фарфоре ему хватит по крайней мере на ближайшие несколько лет. Доктор Вейн ничего подобного не почувствовал, а потому тепло пожал Роджеру руку и, узнав, что они с Энтони пробудут в Ладмуте еще около недели, пригласил их на ужин в ближайшее воскресенье и, когда Роджер не слишком искренне принялся отказываться от такой чести, решительно отмел все его возражения.

Как только за доктором и его помощницей закрылась дверь, Роджер плюхнулся в кресло и принялся, будто веером, обмахиваться ладонью.

– Хочется верить, что ближайшие несколько часов никто из вас не скажет о фарфоре ни единого слова, – со слабой улыбкой проговорил он.

– Итак, – заявила Маргарет, пропустив мимо ушей последние слова журналиста, – что вы думаете об этих людях?

– Кто, я? – на всякий случай уточнил Роджер, обрадованный тем, что разговор наконец поменял направление. – Лично мне кажется, что не пройдет и года, как в Ладмуте вновь зазвонят свадебные колокола.

– Что?! – одновременно вскричали Энтони и Маргарет.

Роджер подумал, что допустил неосторожное высказывание, но брать свои слова назад было уже слишком поздно.

– Полагаю, – уже более осторожно произнес он, – что Джордж и эта леди неплохо подходят друг другу.

– Да она влюблена в него по уши, – согласно кивнула Маргарет. – Я давно это поняла, но не ожидала, что вы заметите.

– Подмечать подобное – моя профессия, милая леди, – заметил Роджер с улыбкой.

– Ты заметил, что она на него запала? – с удивлением спросил Энтони. – Но как тебе это удалось?

– Чтобы ответить на этот вопрос, вспомни мою последнюю ремарку, – промурлыкал Роджер. – Впрочем, существует и альтернатива – фарфор.

– Да, разговор на эту тему выдает их чувства с головой, – согласилась Маргарет. – Особенно в свете того, что я сказала раньше. Надеюсь, вы помните?

– Конечно. Это лишь укрепило мои предположения, – рассмеялся Роджер.

Энтони переводил взгляд с Маргарет на Роджера и с Роджера – на Маргарет.

– Никак не могу взять в толк, о чем вы говорите, – жалобно произнес он.

– Ясное дело, не можешь, малыш. Ведь это не для средних умов, – ответил Роджер. – Так что если заскучаешь, сбегай на улицу и поиграй в песочнице. Кстати, Маргарет, а мне ваш доктор понравился.

– Джордж? Да, он душка, не правда ли? Хотя мне потребовалось гораздо больше времени, чем вам, чтобы осознать это. Между прочим, вы ему тоже понравились. Не помню, чтобы он кого-нибудь приглашал на ужин после столь непродолжительного знакомства.

– Просто я обаятельный, – скромно заметил Роджер.

После этого беседа окончательно приобрела шутливый характер.

Хотя Роджеру, если разобраться, было не до шуток. Он достиг цели, которую поставил перед собой, то есть встретился с людьми, интересовавшими его куда больше других, и теперь хотел обсудить результаты этой встречи с Энтони, но не мог этого сделать в присутствии Маргарет. Поэтому довольно скоро стал демонстрировать признаки того, что им с Энтони пора идти. Наконец, договорившись с Маргарет о встрече на завтра, по его словам «на случай непредвиденного развития ситуации», он поднялся на ноги, потом снова сел, потом снова поднялся, потом постоял немного у двери – пока не понял, что нужно совершить нечто воистину героическое, чтобы оторвать младшего кузена от Маргарет и увести из гостиной.

Роджер не относился к тому типу людей, которые стараются любой ценой избегать героических поступков, даже если сама жизнь требует от них подвига. Поэтому сказал:

– Энтони, тебе не кажется, что обитатели этого дома уже основательно от нас устали? Последнюю четверть часа я постоянно тебе на это намекаю, но ты упорно отказываешься меня понимать. Между тем у Маргарет полно дел, не терпящих отлагательства.

– Но у меня нет никаких дел, Роджер, – возразила Маргарет. – А уж тем более неотложных.

– Нет, у вас есть дела, – твердо сказал он, – и много. Энтони, собирайся.

– Но я говорю правду! Никаких неотложных дел у меня нет.

– Пусть так. Но дела есть у меня. Пойдем же, Энтони.

На этот раз Энтони подчинился и пошел с ним.

Маргарет попрощалась с ними еще в гостиной, поэтому Энтони, который забыл сказать ей нечто важное, был вынужден вернуться туда. Роджер, прождав кузена пять минут, тоже отправился в гостиную и снова вытащил его оттуда. Маргарет тоже вышла из гостиной, прошла в холл и еще раз попрощалась с ними – уже в холле. Наконец мужчины вышли из дома и двинулись по дорожке в направлении деревни, но тут Энтони вспомнил, что забыл трость, и вновь вернулся в дом. Теперь Роджеру пришлось ждать его уже десять минут, но, поскольку Энтони все не появлялся, он, проклиная все на свете, вынужден был снова отправиться на розыски своего блудного кузена, которого он, как ни странно, опять обнаружил в гостиной в компании Маргарет.

– Энтони, нам давно уже пора в гостиницу, – сказал Роджер. – Пора, понимаешь? Ведь работа не ждет, не так ли? Надеюсь, ты вспомнил все, что хотел сказать, а также взял свою трость, шляпу, туфли, очки, кружевной чепчик, наконец? Короче говоря, Энтони, нам надо идти. А вам, Маргарет, я бы посоветовал запереться в ванной комнате, гардеробной, в подсобке – да где угодно, черт возьми, – куда бы Энтони не смог за вами последовать!

– Роджер, я вас ненавижу! – сдавленным голосом произнесла Маргарет и с пылающими от стыда щеками вылетела из комнаты.

– Ну вот! Картина маслом. Девушка, отправляющаяся в заточение, – задумчиво пробормотал Роджер, глядя вслед убегающей мисс Кросс.

– Роджер, ты просто несносен! – с негодованием воскликнул Энтони. – Какого черты ты заставил ее удалиться?

– Просто нам давно уже пора уходить, – наставительно, но мягко сказал старший кузен.

На этот раз они не только вышли из гостиной и дома, но и прошли по подъездной дорожке и стали по тропинке подниматься к скалам.

Роджер дал младшему кузену десять минут на то, чтобы спустить пар, а потом заговорил на интересовавшую его тему:

– Ладно, Энтони, хватит дуться. Лучше подключи мозги и ответь мне на один вопрос: какие умозаключения ты сделал в течение этого вечера?

– Умозаключения… – пробормотал Энтони с удивлением. – А я и не знал, что должен был. А ты какие-нибудь сделал?

– Одно или два. И прежде всего то, что леди, с которой мы познакомились, вовсе не прочь стать миссис Вейн и занять ставшее ныне вакантным место.

– Подумать только! И что же тебя заставило прийти к такому выводу?

– Этот вывод выглядывал у нее из всех мест, и всякий, у кого есть глаза, мог это заметить. Лично мне показалось, что она даже не пытается скрыть свои намерения. Но вот доктор… Честно говоря, я вовсе не уверен, что он разделяет это ее желание.

– То есть, по-твоему, он не хочет на ней жениться?

– Нет, если ты заметил, я этого не говорил. Впрочем, не утверждал и обратного. Просто имел в виду, что он куда лучше этой леди умеет скрывать свои чувства. Короче говоря, я не знаю, что он думает насчет мисс Уильямсон. Зато нисколько не сомневаюсь, что ему нравится Маргарет и он не прочь продемонстрировать это. Но самое важное, что мы получили на этом вечере, – это приглашение на ужин в воскресенье. Несмотря ни на что.

– Ты имеешь в виду, что нас пригласили на светское мероприятие всего через четыре или пять дней после смерти хозяйки дома?

– Именно. О чем, по-твоему, это говорит?

– По-видимому, о том, что доктору на это наплевать.

– Совершенно верно. Другими словами, что бы там ни говорила Маргарет, он знал истинный характер своей жены и нисколько не сожалеет о ее безвременной кончине. Даже не делает вид, будто сожалеет. Не скрою, это здорово меня удивило.

– Да… – протянул Энтони. – Тут я, пожалуй, с тобой соглашусь.

– Кстати, и мисс Уильямсон тоже. Но это очевидно. Вполне возможно, что она в этом смысле определенным образом – скажем, манерой поведения – повлияла на доктора. Из этой парочки у мисс куда более сильный характер.

– Думаешь?

– Уверен. И еще одно: по-моему, эта женщина отлично поняла характер миссис Вейн. Она очень умна, очень…

– Возможно, она и влюбилась в доктора из-за того, что миссис Вейн была стервой, – с глубокомысленным видом заметил Энтони. – Если, конечно, действительно влюбилась. Я это к тому, что, когда нормальная женщина видит достойного мужчину в компании подобной гадюки, ей невольно хочется пожалеть его. Ну а дальше – больше…

– Неплохо замечено, – согласился Роджер. – Пожалуй, я не удивлюсь, если узнаю, что все именно так и происходило. Не быстро, конечно. Постепенно. Но подобные вещи часто только так и происходят. Кстати, это совершенно не означает, что у мисс Уильямсон и доктора интрижка. Вполне возможно, он даже не догадывается о ее чувствах. Но несмотря на это, он, проснувшись в одно прекрасное утро, неожиданно обнаружит у себя на пальце обручальное кольцо. Потому что мисс Уильямсон не только умна, но и обладает поразительной силой воли. И я готов держать пари, что если уж она решила женить его на себе, то обязательно женит.

– Между прочим, у нее довольно большие ноги, – неожиданно сказал Энтони, меняя тему.

– Как и у многих людей. У тебя, к примеру. Скажи лучше: тебя не удивило, что она хорошо относится к Маргарет?

– Дура была бы, если бы не относилась хорошо, – произнес Энтони с глубочайшим убеждением.

– Тебе следовало бы воздерживаться от подобных категорических утверждений, Энтони. Лично я нисколько не уверен в этом. Просто внешне она старается быть милой и приятной для всех, хотя обладает сильным и властным характером. И ревнивым, между прочим. Ведь Маргарет, как ни крути, молода и хороша собой, а она – нет. Но оставим это. Поговорим лучше о докторе Вейне. Тебя ничто не удивило в его характере, манере держать себя и так далее?

Энтони обдумал его слова:

– По-моему, он обладает дьявольским темпераментом.

– Ты буквально выхватил слова у меня изо рта. Именно это поразило меня в нем более всего. Вполне возможно, что этот факт не имеет никакого отношения к нашему делу, но иметь его в виду все-таки стоит. У доктора Вейна действительно дьявольский темперамент, и кто знает, на что этот джентльмен способен. Теперь о приглашении. Я не… Вот это да! Уж не инспектор ли идет вон там по дороге? Он, точно. Я способен узнать его, скажем так, не особенно стройный силуэт с любого расстояния. Давай сойдем с тропы, срежем путь и расспросим его на предмет новостей. Кстати, мои поздравления, Энтони.

– По какому поводу?

– По поводу того, что ты не сказал Маргарет ни слова относительно письма Колина. Большего самоограничения с твоей стороны я и представить не могу.

Призывный возглас Роджера заставил инспектора замереть на месте. Потом, повернувшись, он стал ждать, когда Роджер и Энтони догонят его.

– По-моему, для дальних прогулок сегодня слишком жарко, джентльмены, – сказал он, обтирая носовым платком свое широкое красное лицо. – Настоящее пекло.

– Вы, как всегда, правы, инспектор. Тем не менее вы тоже куда-то ходили. Соответственно, возникает вопрос: всякий ли подвиг вознаграждается? Иными словами, удалось разжиться какими-нибудь свежими новостями?

– Рад сообщить, что кое-какие есть, сэр. Мне удалось идентифицировать джентльмена, написавшего то загадочное письмо. Пришлось-таки потрудиться, да… но зато я уверен, что это тот самый парень.

– Правда? Если так – поздравляю. Кто же он?

– Джентльмен по имени Колин Вудторп – сын сэра Генри Вудторпа, владеющего большим поместьем между этой частью побережья и Сэндси. Собираюсь вот сегодня вечером навестить его.

– Отлично, – с удовлетворением произнес Роджер. – Мне можно присоединиться?

– Я сам буду там на птичьих правах.

– Понимаю вас. Но тем не менее… Если не забыли, вы мне кое-что должны за то самое письмо, не так ли?

– Очень хорошо, сэр, – ухмыльнулся инспектор. – Вижу, как вам хочется пойти, ну а раз так, мне, как видно, остается одно: взять вас с собой. Но вам придется отрекомендоваться моим приятелем. Приятелем, повторяю, а не корреспондентом.

– Клянусь! – торжественно возгласил Роджер. – Впрочем, я бы и так никогда… Так… Господи, джентльмены – говорите громче, ругайтесь – короче, делайте что хотите, только ни в коем случае не дайте этому типу ухватить меня за пуговицу. Вон по улице в нашу сторону идет самый большой говорун, какого только можно встретить в Южной Англии.

– А в Северной, Роджер? – с иронией осведомился Энтони.

– Этого человека зовут преподобный Сэмюель Медоуз, – продолжил Роджер, обращаясь к инспектору. – Он поймал меня сегодня утром на тропе, схватил за пуговицу и заговорил… И говорил как минимум полчаса, не прерываясь. Я потом по часам проверил – полчаса, точно. С такими говорливыми священниками могут сравниться разве что старые отставные моряки.

Инспектор и Энтони с любопытством наблюдали за приближавшимся к ним маленьким священником. Последний вежливо улыбнулся, узнав Роджера, после чего, приветственно взмахнув рукой, прикоснулся к краю своей широкополой шляпы, но не сделал даже попытки заговорить.

– Спасен, – с драматическими нотками в голосе произнес Роджер, когда они разминулись со священником на дороге. – Благодарю вас, друзья!

Инспектор даже не улыбнулся. Наоборот, при виде священника он нахмурился и о чем-то глубоко задумался, время от времени дергая себя за усы.

– Вот дьявольщина, – пробормотал он, гипнотизируя взглядом собственные ботинки. – Никак не могу вспомнить, где я видел это лицо.

Глава 11Инспектор Морсби проводит интервью

Кастон-Холл, резиденция сэра Генри и леди Вудторп, представлял собой массивное здание, построенное в георгианском стиле со всем присущим той эпохе несколько тяжеловесным декором. В поместье один только большой дом занимал общую площадь в девять или десять акров – это как минимум. Когда Роджер и инспектор шли к зданию по ухоженной подъездной дорожке, закатное солнце окрасило его кирпичный фасад в глубокие темно-красные и малиновые тона, являвшие собой разительный и очень красивый контраст по сравнению с окружавшей его бархатистой зеленью лужайки, где располагалась посыпанная гравием и расчерченная меловыми полосами площадка для тенниса с туго натянутой сеткой. У подъезда красовалась чисто выметенная широкая площадка, на которой в прошлом веке наверняка останавливались кареты.

– Клянусь Богом, – негромко воскликнул Роджер, – здесь невероятно, просто сказочно красиво! Все-таки согласитесь, инспектор, в этих больших георгианских домах что-то есть. Не находите? Не знаю, как у вас, но у меня подобные виды будоражат воображение. Только представьте себе, как по этой площадке разгуливают облаченные в красные охотничьи фраки краснолицые веселые джентльмены, успевшие пропустить по паре галлонов домашнего пива в ожидании начала охоты!

– Да, отличная недвижимость, – согласился инспектор. – Такие дома очень любят грабители, поскольку на дверях обычно стоят старые замки и их ничего не стоит взломать. – Что ж, у каждого человека своя точка зрения на тот или иной предмет.

– Интересно, почему здания в георгианском стиле вызывают у большинства стойкие ассоциации именно с охотой… – протянул Роджер. – По-видимому, всему виной красный цвет. Красный кирпич, красные охотничьи фраки, красные лица. Да, пожалуй, «красный» – ключевое слово в данном случае, цвет этой эпохи. Я вот все думаю, что бы делал знаменитый Роулендсон, если бы на его палитре не оказалось красной краски? Так, наверное, и писал бы охотников вовсе без фраков или носов…

Взобравшись по ступеням к двери, инспектор поднял руку и нажал толстым большим пальцем на толстую кнопку, располагавшуюся над весьма увесистым латунным корпусом электрического звонка все из той же георгианской эпохи.

– Надеюсь, вы помните о нашей договоренности, мистер Шерингэм? – произнес инспектор с виноватыми нотками в голосе. – Официальные бумаги есть только у меня, стало быть, и вести разговор тоже буду я.

– Разве я не дал вам честное слово, инспектор? – с деланой обидой осведомился Роджер. – Кстати, поскольку по легенде я ваш друг, можете звать меня Молчун. Молчун Шерингэм – так меня называли все в школе.

– Ах, эти школьные прозвища… – пробормотал инспектор, напустив на лицо самое невинное выражение. – Как редко они соответствуют истинной сути человека.

Прежде чем Роджер успел сказать инспектору хоть слово, дверь распахнулась, и в дверном проеме гости увидели похожего на большую рыбу дворецкого.

Всякий в этой стране, кто встречал английского дворецкого с рыбьим лицом – тоже в своем роде наследие георгианской эпохи, – невольно испытывал в его присутствии странное чувство неуверенности и незащищенности. По крайней мере Роджер еще больше зауважал своего компаньона, которому хватило смелости начать объясняться с этим монументальным «дельфином» (почему-то это слово первым пришло ему в голову, когда дверь распахнулась и он увидел дворецкого).

– Я бы хотел увидеть мистера Колина Вудторпа, – произнес инспектор Морсби с улыбкой и, что удивительно, даже без намека на дрожь в голосе. – Надеюсь, он дома?

– Я постараюсь узнать, сэр, – холодно ответил «дельфин», окинув скептическим взглядом запыленные костюмы гостей, и сделал движение, как если бы собирался закрыть дверь. – Извольте назвать свои имена.

Инспектор вставил свой большой ботинок в дверной проем, чтобы заблокировать дверь.

– Со мной эти штучки не пройдут, – очень доброжелательно, но решительно возразил инспектор. – Вы отлично знаете, дома упомянутый мной джентльмен или нет. – Сделав секундную паузу, он пристально посмотрел дворецкому в глаза и неожиданно рявкнул: – Так он дома?

Роджер не без интереса наблюдал за реакцией дворецкого на подобный агрессивный выпад. Его пасть пару раз беззвучно открылась и закрылась, а в блеклых, песочного цвета глазах мелькнула тревога. Зрелище и в самом деле того стоило: раньше Роджеру никогда не приходилось видеть испуганного дворецкого с рыбьей физиономией, и он сомневался, что ему это когда-либо удастся вновь.

– Он обедал, сэр, – выпалил дворецкий, прежде чем успел осмыслить сказанное.

– Ха! – воскликнул довольный инспектор. – Раз так, бегите к нему и сообщите, что инспектор Морсби из Скотленд-Ярда хочет перемолвиться с ним словом. И еще: нечего кричать об этом на весь дом, когда будете выполнять мое поручение. Поняли? – Похоже, дворецкий понял. – Отлично. А теперь покажите, где мы можем присесть и подождать мистера Вудторпа.

Дворецкий с рыбьим лицом провел их в небольшую комнату слева от холла, оказавшуюся оружейной. Когда дверь за ними захлопнулась, Роджер схватил руку инспектора и с энтузиазмом пожал ее.

– Теперь я понимаю, как вы задержали семнадцать вооруженных преступников в опаснейшем притоне в Лайм-Хаусе, имея при себе лишь трость и английскую булавку, – произнес охваченный благоговением детектив-любитель. – В такое невозможно поверить. Но ведь было же! И небо не упало на землю!

– Просто я терпеть не могу заносчивых дворецких, – скромно заметил инспектор Морсби.

Роджер прикрыл глаза рукой и хмыкнул.

Колин Вудторп, появившийся двумя минутами позже, оказался весьма привлекательным молодым человеком около двадцати пяти – двадцати шести лет, загорелый, светловолосый, высокий, мускулистый. Хотя молодой джентльмен был облачен в смокинг, Роджер не мог отделаться от ощущения, что тот куда чаще носит спортивную одежду, в частности высокие сапоги для верховой езды и бриджи. Выглядел он абсолютно уверенным в себе человеком.

– Инспектор Морсби? – спросил он, подходя к инспектору, которого мгновенно выделил из двух стоявших рядом посетителей.

– Да, это я, сэр, – ответил тот в своей привычной доброжелательной манере. – Извините за беспокойство, но, как говорится, работа не ждет. Надеюсь, ваш дворецкий не перетрудился, выполняя мое поручение? И не слишком громко вопил? Я специально предупредил его, чтобы не кричал на весь дом. Слова «Скотленд-Ярд» далеко не у всех вызывают приятные ассоциации. Особенно у пожилых людей.

– Нет, сэр, паники в доме не было, – рассмеялся молодой человек. – Честно говоря, я вообще пребывал в полном одиночестве. Но вы хорошо сделали, что поставили меня в известность о своем прибытии. Итак, чем могу быть полезен, инспектор? Присаживайтесь, пожалуйста. Сигарету не желаете?

– Благодарю вас, сэр. – Инспектор взял сигарету из протянутого ему портсигара и со всем удобством расположился в мягком кожаном кресле. Роджер сделал то же самое.

Когда молодой человек тоже сел, инспектор повернул свое кресло так, чтобы иметь возможность смотреть Колину Вудторпу прямо в лицо.

– Как я уже говорил, сэр, в мои намерения не входило вас беспокоить, но тем не менее пришлось – из-за дела о смерти миссис Вейн, которое я сейчас расследую. – Тут он сделал паузу и со значением посмотрел на своего собеседника.

Роджер мог поклясться, что при этих словах в глазах Колина на мгновение промелькнул страх. Тем не менее, когда после секундной паузы он заговорил снова, его голос продолжал оставаться абсолютно спокойным.

– Да что вы говорите? – небрежно произнес он (даже слишком небрежно, по мнению Роберта). – Но почему вы пришли с этим ко мне?

Инспектор выбросил вперед руку с письмом, которое уже успел достать из кармана.

– Чтобы попросить вас, сэр, объяснить вот это. С вашего разрешения, разумеется, – добавил инспектор, но уже не так доброжелательно, как прежде.

Сначала Колин Вудторп с любопытством рассматривал бумажный листок, но, прочитав и осознав написанные рукой эксперта слова, неожиданно покраснел и нетвердым голосом произнес:

– Как… где вы это взяли?

Инспектор коротко сообщил, что оригинал был обнаружен на берегу среди скал в нескольких футах от того места, где лежало тело.

– Очень хотелось бы, сэр, чтобы вы рассказали нам, что все это значит, – произнес он. – Надеюсь, мне не потребуется объяснять, насколько это важно для следствия? Как-никак, леди погибла в тот самый день, когда вы договорились с ней в этом письме о встрече. А уж если встреча и впрямь имела место, то мы не сомневаемся, что вы прольете хотя бы немного света на ее обстоятельства или – того больше – даже на обстоятельства смерти самой миссис Вейн.

Пока инспектор говорил, молодой джентльмен немного пришел в себя и положил ногу на ногу.

– Послушайте, я ничего не понимаю. Я полагал, что миссис Вейн стала жертвой несчастного случая. Кстати, расследование уже состоялось, в результате чего был вынесен соответствующий вердикт. О каком следствии в таком случае вы говорите?

– Видите ли, сэр, – произнес инспектор, возвращаясь к своей привычной доброжелательной манере общения, – я приехал сюда, чтобы задавать вопросы, а не отвечать на них. Тем не менее на этот я ответить могу. Факты этого дела таковы, что мы вовсе не уверены в справедливости вынесенного местными властями вердикта о несчастном случае.

Не оставалось никаких сомнений в том, что слова инспектора поразили молодого человека до глубины души.

– Господи! – вскричал он. – На что вы намекаете? Чем еще это могло быть?

Инспектор со скрытой насмешкой в глазах посмотрел на него.

– Чем, спрашиваете? Самоубийством, к примеру. Ведь такое тоже могло произойти, не так ли? – медленно проговорил он.

– Самоубийством?! – Вудторп мгновенно сел в кресле прямо, а его розовое лицо побледнело. – Неужели вы действительно думаете, что она покончила жизнь самоубийством, инспектор?

– А вы? У вас есть реальные причины думать так, сэр? – выпалил инспектор.

Молодой человек снова откинулся на подушки кресла и быстро облизнул языком пересохшие губы.

– Конечно, нет, – пробормотал он. – Но тогда я тем более не понимаю…

– Все вы отлично понимаете, мистер Вудторп, – резко возразил инспектор. – А теперь послушайте, что скажу вам я, – добавил он уже куда более мягким голосом. – Выкладывайте карты на стол и расскажите все, что знаете об этой истории. Поверьте, правда в этом случае устроит как нельзя лучше и вас, и нас. Она в любом случае выплывет наружу. И…

Вудторп вскочил с кресла.

– Извините меня, инспектор, – перебил он Морсби холодным тоном. – Как уже было сказано, я не понимаю, о чем вы говорите. И мне нечего сказать вам. Надеюсь, это все? Вы только из-за этого письма хотели со мной встретиться? – С этими словами он направился к двери, словно предлагая гостям подняться и последовать за ним.

Но инспектор проигнорировал намек.

– Я понимаю, конечно, о чем вы думаете, сэр, – заметил он. – Пытаетесь защитить репутацию леди, не так ли? Но лучший способ сделать это – ответить на мои вопросы. Мне необходима кое-какая информация, и я получу ее в любом случае. Если от вас – то этот разговор, возможно, останется между нами. Но если мне придется прибегнуть к другим источникам, то на конфиденциальность можете не рассчитывать. Между тем в настоящее время (если вы, разумеется, сами не выдали себя) о том, что миссис Вейн была вашей любовницей, знаем только мы трое.

Вудторп пристально на него посмотрел.

– Знаете что, инспектор? – медленно произнес он. – Вы совершенно несносный человек!

– Боюсь, вынужден быть им, сэр, – ответил Морсби с улыбкой. – И если вы откажетесь играть со мной в открытую, то я, к сожалению, могу стать еще более несносным. И сразу предупреждаю: хитрить со мной бесполезно, хотя ставить вам это в вину я не буду, поскольку и сам не дурак схитрить. – Возможно, разговаривая с Вудторпом, инспектор не всегда верно подбирал слова, но в том, что они доходят до собеседника, не сомневался. – Короче говоря, у меня нет сомнений в том, что вы некоторое время были близки с миссис Вейн. Это очевидно из вашей записки – не говоря уже о существующих на этот счет многочисленных сплетнях и слухах, в соответствии с которыми упомянутая леди вам надоела, и вы решили порвать с ней, а она вам в этой связи угрожала. Как видите, я знаю все самое важное. Так что вы должны сообщить мне лишь несколько деталей, которые я хотел бы узнать от вас, а не от кого-нибудь другого.

Хотя молодой человек оказал отчаянное сопротивление, Роджер видел, что он уже начинает сдавать свои позиции. В самом деле, никаких аргументов «против» у Вудторпа не имелось, так что ему оставалось одно – сдаваться. Вернувшись, сев в кресло и выдержав, так сказать, театральную паузу, Вудторп заговорил.

– Если я отвечу на ваши вопросы, – резко сказал он, – вы дадите мне гарантии конфиденциальности?

– Дам. Если это не будет идти вразрез с моими обязанностями, сэр, – пообещал инспектор. – Я вообще стараюсь по возможности избегать общественных скандалов. По мне, пусть уж лучше все это остается в тени.

– И все-таки… Я в любом случае не слишком хорошо понимаю, к чему вы клоните, сэр, – устало сказал Вудторп, прикуривая очередную сигарету. – Миссис Вейн умерла, не так ли? И какая разница, стала ли она жертвой несчастного случая или покончила жизнь самоубийством? Так или иначе, но для нее новое расследование ничего не изменит.

– В мои обязанности как раз и входит установить истинную причину смерти, – заявил инспектор. – Между прочим, я обратил внимание, как вы непроизвольно вздрогнули, когда я упомянул слово «самоубийство». Ведь вы не станете этого отрицать, не так ли? Скажите, а вам не приходило на ум, что она могла покончить с собой из-за вашего стремления расстаться с ней? Ведь она, насколько я мог понять, не хотела этого.

Вудторп вспыхнул.

– Да, – неохотно признал он. – Приходило.

– Ага! – Разрушив оборону молодого человека силой своего интеллекта, логики и аргументов, инспектор решил затронуть вопрос, представлявший в его глазах наибольшую важность. – Но мне все-таки хотелось бы узнать, состоялась ли у вас встреча в день смерти миссис Вейн или нет?

– Нет. – Признав необходимость говорить правду, Вудторп больше не юлил и отвечал без малейших колебаний. – С запиской вы основательно ошиблись. Ей почти три недели. Встреча была назначена на вторник две недели назад – и вот на ту встречу я действительно пришел.

– Понятно. – Инспектор ни выражением лица, ни голосом не продемонстрировал ни малейшего удивления, узнав совершенно неожиданные для себя сведения. – Кстати, а где вы встречались? Что вы имели в виду под словами «старое место»?

– Маленькую пещеру в скале неподалеку от той выбоины, где она встретила смерть. Я нашел ее примерно год назад, и она показалась мне достаточно уединенной и скрытой от чужих глаз. Тот, кто не знает о ее существовании, вряд ли найдет ее – вход расположен под углом к скале, и его закрывает здоровенный обломок скальной породы. Когда мы проводили там время, мимо нас довольно часто проходили по тропе люди, но никто ни разу нас не увидел.

– Сколько раз с того вторника вы встречались с миссис Вейн?

– Ни разу. Во время той самой встречи я с ней и порвал. – Молодой человек вздохнул и покрутился в кресле, из чего Роджер заключил, что процесс разрыва отношений оказался далеко не простым. – Хочу также добавить, – сухо произнес Вудторп, – что виновной стороной в этой интрижке я считаю одного лишь себя. Миссис Вейн же винить не за что, и я…

– С вашего позволения, сэр, – перебил покаянную речь Вудторпа инспектор, – меня прежде всего интересуют факты, а не признание вины. Почему вы решили порвать с миссис Вейн?

– Это глубоко личное, – коротко ответил Вудторп и, выпятив челюсть, напустил на лицо непроницаемое выражение.

Инспектор решил не развивать эту тему.

– Чем угрожала вам миссис Вейн в случае разрыва? – резко осведомился он.

– Обещала рассказать обо всем своему мужу, – не менее резко ответил Вудторп.

Инспектор присвистнул:

– Всю вашу любовную историю?

– Да, всю.

– Но это могло означать развод!

– Она сказала, что ей наплевать на это.

– Гм… – Инспектор обдумал поступившие в его распоряжение новые любопытные сведения. – Как долго… скажем так, вы и миссис Вейн поддерживали… дружеские отношения? – медленно осведомился он после затянувшейся паузы, не слишком удачно подбирая слова.

– Около года, – ответил Вудторп, осознав смысл деликатной фразы инспектора.

– В течение этого времени вы часто ссорились?

– Полагаю, столько же, сколько другие люди, состоящие в подобных отношениях.

– То есть не чаще, по вашему мнению, чем это могло быть с другими женщинами?

– Трудно сказать… Возможно, чуть чаще, – признал Вудторп с некоторым смущением.

Знаки, которые подавал инспектору Роджер, говорили о том, что последний очень хочет задать молодому человеку парочку собственных вопросов. А поскольку разговор перешел, так сказать, в плоскость психологии, инспектор решил, что большого вреда от этого не будет, и милостиво махнул рукой, давая разрешение.

– По мере того как ваши отношения развивались, не приходило ли вам в голову, что характер у миссис Вейн оказался совсем другим, нежели вы думали поначалу? – спросил Роджер, осторожно подбирая слова.

Вудторп наградил его благодарным взглядом.

– Да, – быстро произнес он, – я думал об этом.

Роджер задумчиво посмотрел на молодого человека.

– Скажите, – медленно проговорил он, – а вы бы могли назвать ее безрассудной женщиной?

Вудторп заколебался:

– Не знаю точно. Да, временами она казалась просто дьявольски безрассудной. Но чаще вела себя прямо противоположным образом.

Роджер удовлетворенно кивнул:

– Что ж, именно такой я ее себе и представлял. Продолжайте, инспектор. Извините, что позволил себе прервать вас.

Глава 12Гнилая кровь

– Ну-с? – спросил Роджер, когда приятели, спустившись по лестнице, двинулись к выходу из домовладения по подъездной дорожке. – Как бы вы охарактеризовали этого молодого человека?

– Мне он показался весьма приятным молодым джентльменом, – осторожно сказал инспектор. – А что вы думаете о нем, мистер Шерингэм?

– То же самое, что и вы, – с самым невинным видом ответил Роджер.

– Гм! – неопределенно заметил инспектор.

После этого они некоторое время шагали в полном молчании.

– Вы, сделав правильные выводы, очень вовремя сунули ему под нос эту бумажку, – заметил Роджер.

– Ага!

И они снова минуту или две шли молча.

– Что касается меня, то я лично считаю, что он ничего не знает об этом деле, – не выдержав, выпалил Роджер.

Инспектор увидел на обочине крохотную вьющуюся розу и, улыбнувшись, прикоснулся к ней кончиками пальцев.

– Правда? – спросил он.

Очень может быть, что в этот момент на подъездной дорожке Кастон-Холла помимо Роджера появился еще один психолог.

– А у вас что, другое мнение? – не без интереса осведомился Роджер.

– Гм! – осторожно ответил инспектор.

– Если он замешан в этом деле, тогда, на мой взгляд, это лучший актер, какого мне только доводилось видеть. Я внимательно смотрел на него и убежден, что его удивление было совершенно естественным, – сказал Роджер, а потом добавил: – Он действительно поверил, что миссис Вейн стала жертвой несчастного случая. Готов прозакладывать собственную жизнь, что он ни черта об этом не знал, – с вызовом в голосе повторил он.

– Неужели, сэр? – приторно-вежливым голосом спросил инспектор. – Ну-ну…

Роджер злобно проткнул тростью росшую на обочине маргаритку. После этого они еще некоторое время следовали в полном молчании. Потом вышли за пределы поместья и побрели по пыльной деревенской дороге.

– Тем не менее, – произнес Роджер, решив прибегнуть к хитрости, – нам удалось получить от него чрезвычайно ценную информацию, не так ли?

– Да, сэр, – согласился инспектор.

– Что до определенной степени подтверждает зародившуюся у меня новую интересную теорию, – сказал Роджер, продолжая хитрить.

– Ага! – отозвался инспектор.

Роджер начал насвистывать какой-то мотивчик.

– Кстати, – произнес инспектор с самым беспечным видом, – зачем вы спросили Вудторпа, была ли миссис Вейн «безрассудной»? И почему охарактеризовали ее именно этим словом?

– Гм! – ответил Роджер.

За дружеской беседой время текло незаметно, и приятели довольно быстро добрались до своей гостиницы.

При всем том сторонний наблюдатель наверняка бы решил, что их обмен мнениями из серии «сообщить друг другу как можно меньше» завершился даже с некоторым преимуществом Морсби.

В «Короне» Роджер сразу направился к телефону, чтобы продиктовать свою очередную статью редактору в Лондоне, очень стараясь при этом придать полученной им жалкой информации обличье и весомость солидного кирпича. Инспектор же укрылся в своей комнате. Возможно, для того, чтобы еще раз обдумать результаты визита и увязать их с известными ему фактами. Энтони в гостинице вообще не было.

Поговорив с редактором, Роджер зашел в маленький гостиничный бар, где увидел трех субъектов с собакой. Затем заглянул в общую гостиную, но не обнаружил там ни единой живой души. Поднявшись по лестнице, последовательно открыл двери всех комнат, которые они с кузеном сняли, но тоже никого не нашел там. Тогда он подошел к двери спальни инспектора, прислонился к ней и, запрокинув голову, издал тоскливый протяжный вой, какой обычно издают собаки, когда воют ночью на луну. Эффект этой эскапады, можно сказать, проявился моментально.

– Святые угодники! – вскричал инспектор, выскакивая из комнаты в нижней рубашке. – Это вы производите сии звуки, мистер Шерингэм?

– Я, – сказал довольный Роджер. – Надеюсь, вам понравилось?

– Нет, – решительно отверг подобную возможность инспектор. – И часто вы занимаетесь подобными вещами, сэр?

– Только тогда, когда хочется поговорить, а не с кем. Или когда я что-нибудь пишу, а никто не может мне сказать, хорошо у меня получилось или не очень. А вообще я веду себя довольно тихо.

Инспектор расхохотался:

– Кажется, я понял намек. Действительно, я злоупотребил вашим терпением. Но теперь, когда вы закончили разговор с редакцией, можно и поболтать.

– В баре слишком много народа, инспектор, – пробормотал Роджер. – Может, переместимся в общую гостиную? Бутылка виски, которая, как вы знаете, стоит там, еще наполовину полная.

– Присоединюсь к вам через минуту, – быстро сказал инспектор.

Роджер скатился по лестнице в гостиную и приготовил два коктейля. Один – так себе, слабенький, второй – более крепкий, вернее, очень крепкий. Двумя минутами позже инспектор, сделав глоток из второго стакана, сказал, что коктейль – ничего себе, но недостаточно крепкий. Что неудивительно, так как, по его мнению, в нынешние времена в виски доливают воду еще на фабрике, и оно попадает на стол потребителя, будучи уже основательно разбавленным. Выслушав эту сентенцию, Роджер подумал, что попытка развязать язык инспектору Скотленд-Ярда не такое уж простое дело.

– Кажется, устроились, – сказал Роджер, удобно располагаясь за столом и собираясь с мыслями. – Ну а раз так, то почему бы вам, инспектор, не рассказать все? Похоже, вы тоже не прочь поговорить, не так ли? Так почему бы не попытаться проанализировать нынешнее положение вещей? Лично мне кажется, что сейчас для этого самое время.

Инспектор основательно отпил из стакана с виски и пожевал свои моржовые усы.

– Это вы к тому, что сейчас нас здесь двое, а не трое? – спросил он и многозначительно подмигнул Роджеру.

– Совершенно верно. Поскольку мой кузен все еще не избавился от некоторых предрассудков.

– А вы, сэр? – проницательно глядя на него, осведомился инспектор.

Роджер рассмеялся:

– Как говорится, попали в больное место. Да, должен признать, что юная леди, которой вы уделили столь пристальное внимание, на мой взгляд, ни в чем не виновата. Более того, с некоторых пор я совершенно уверен в этом.

– Несмотря на то что большинство улик указывают именно в ее сторону? – мягко заметил инспектор.

– Не сомневаюсь. Но улики можно подделать, не так ли? Да и вообще, не так давно вы сами сказали мне, что некоторое вещи далеко не всегда таковы, какими кажутся.

– Неужели говорил? – с неподдельным удивлением осведомился инспектор.

– Только не надо начинать все сначала, инспектор! – взмолился Роджер. – Я приготовил вам отличный коктейль, готов поделиться с вами самыми последними творческими идеями – так будьте же человеком!

– Ладно, мистер Шерингэм… Так что бы вы хотели со мной обсудить? – спросил инспектор, изо всех сил стараясь быть человеком.

– Все! – выпалил Роджер. – Наше сегодняшнее интервью, мои идеи относительно причастности миссис Рассел, ваши подозрения насчет мисс Кросс (если у вас действительно имеются такого рода подозрения и вы не издеваетесь надо мной), – то есть буквально все – от начала и до конца!

– Очень хорошо, сэр, – ровным голосом произнес инспектор. – С чего начнем?

– Мне бы хотелось начать с мисс Кросс, добавив пару слов относительно только что сделанного мной догматического заявления, хотя особой необходимости в этом и нет. Надеюсь, вы понимаете, почему я убежден в ее невиновности?

– Уж не потому ли, что она очень симпатичная девушка? Надеюсь, вы не станете впадать из-за этих моих слов в ярость? – ухмыльнулся инспектор и добавил: – Ладно, попробую сформулировать свою мысль иначе… Уж не потому ли, что вы считаете, будто она не способна на убийство даже ради спасения собственной жизни?

– Совершенно верно. Не способна, – согласно кивнул Роджер. – В силу бесчисленного множества самых разных психологических причин. Короче говоря, если эта девушка не прозрачна, как чисто вымытое стекло, то разрешаю вам заявить во всеуслышание, что я ничего не понимаю в людях!

– И все-таки мисс Кросс – очень красивая девушка, – уклончиво заметил инспектор.

Роджер посчитал это замечание несущественным.

– Вы должны использовать психологию в вашем деле, инспектор. Очень рекомендую. Пусть она станет постоянным спутником в вашем нелегком труде. Каждый детектив должен быть психологом, а хороший детектив таким и является – вне зависимости от того, знает он об этом или нет. Разве все ваши инстинкты не говорят о том, что эта девушка не имеет никакого отношения к делу? И не только к этому, но и любому другому. Ибо всякое преступление глубоко противно ее натуре. Вот так. Неужели вам не хотелось бы, чтобы ваша дочь обладала подобным характером?

Инспектор некоторое время дергал себя за усы, размышляя.

– Мы, детективы, должны знать психологию, я с вами согласен, не спорю. Но наше дело состоит в том, чтобы оперировать фактами, а не иллюзиями. Следовательно, мы уделяем основное внимание именно доказательствам, и в десяти случаях из девяти я буду опираться на факты и улики (даже косвенные, как в этом деле), а не на какую-то там психологию.

Роджер улыбнулся:

– Это точка зрения профессионала, противоположная мнению такого жалкого любителя, как я. Тем не менее позволю себе не согласиться с вами. Меня вообще не покидает мысль, что во всем, касающемся мисс Кросс, вы изволите насмехаться надо мной. Но оставим это и сосредоточимся на сегодняшнем интервью. Полагаю, нет необходимости говорить, что молодой мистер Колин не был полностью откровенен с нами и сохранил кое-какую информацию в тайне. Так или нет?

– Точно так, сэр, – согласился инспектор с улыбкой. – А конкретно – истинную причину своего разрыва с миссис Вейн.

– Да, я имел в виду именно это. Надеюсь, вы не верите в сказочку, которую он пытался подбросить нам в качестве объяснения? Ну… относительно того, что она вроде как ему надоела.

– Разумеется, нет, – ответил инспектор, проницательно посмотрев на Роджера. – Мистер Вудторп ведет себя весьма благородно в отношении особ прекрасного пола и вряд ли решился бы порвать с миссис Вейн только по той причине, что она ему наскучила. За их разрывом скрывается нечто куда более существенное.

– Ага! – вскричал Роджер. – Все-таки я был прав, и вы, инспектор, используете в своей работе психологические методы, хотя и не афишируете этого. Ну а коли так, то ответьте мне: какая такая весьма серьезная причина стоит за разрывом нашего рыцаря Колина и его бывшей возлюбленной?

– Полагаю, – медленно сказал инспектор, – чтобы точно ответить на этот вопрос, необходимо не только скрупулезно и тщательно препарировать все это дело, но даже, возможно, основательно копнуть вокруг него.

Роджер присвистнул:

– Даже так? А мне, признаться, это как-то не приходило в голову. Но у вас есть хотя бы самые предварительные, как говорится, намеченные пунктиром идеи относительно этой роковой причины?

– Как вам сказать? – пробасил инспектор, прикладываясь к стакану с виски и энергичным движением вытирая платком усы. – Наиболее распространенным мотивом решительных действий такого рода в амурных делах обычно считается появление новой пассии, не так ли?

– Вы хотите сказать, что Колин по уши влюбился в другую женщину?

– И не только влюбился, но и хотел обручиться с ней, – со значением произнес инспектор. – Более того – даже, вероятно, уже совершил этот обряд втайне от всех. Это я и считаю наиболее весомой причиной, побудившей Колина решиться на разрыв с миссис Вейн, несмотря на все возможные неприятности.

Роджер медленно кивнул:

– Пожалуй, тут вы правы. Только, клянусь Богом, никак не могу взять в толк, каким образом эта информация поможет вам прояснить дело, которое вы расследуете?

– Неужели не понимаете, сэр? – осторожно осведомился инспектор. – Что ж, будем считать, что это моя фантазия, а потому на время забудем о ней.

Роджер, чье любопытство достигло предела, знал тем не менее, что в данный момент удовлетворить его невозможно, а потому решил коснуться другого аспекта проблемы.

– А что вы думаете относительно моей теории насчет миссис Рассел? – спросил он.

– Если уж вы спрашиваете, сэр… – протянул инспектор и после короткой паузы бросил: – Ничего!

– Ах так! – воскликнул несколько обескураженный Роджер.

– Я уже в курсе местных сплетен на эту тему, – продолжил инспектор более доброжелательным тоном. – И даже успел перемолвиться словом как с упомянутой леди, так и с ее мужем. И должен вам сообщить, что мне не потребовалось слишком много времени, чтобы понять: эта пара никакого интереса для меня не представляет.

Роджер, до этой минуты пребывавший в полной уверенности, что идея относительно возможной причастности к убийству миссис Рассел принадлежит ему и только ему, расстроился еще больше.

– Но ведь именно женщина была рядом с миссис Вейн незадолго до ее смерти, – запротестовал он. – Женщина с большими ногами… Лично мне представляется вполне логичным, что именно эта женщина с большими ногами столкнула миссис Вейн со скалы в пропасть. Надо только найти женщину, которая носит обувь большого размера и затаила зло на миссис Вейн, и!.. Кстати, а откуда у вас столь непробиваемая уверенность в том, что миссис Рассел не причастна к этому делу?

– У нее алиби, и я его проверил самым тщательным образом. Железное, как выяснилось. Так что женщина, столкнувшая миссис Вейн в пропасть, может быть кем угодно, кроме миссис Рассел. И еще одно. Не забывайте, что я говорил вам раньше, мистер Шерингэм. Следы – это такая вещь, которую очень легко подделать.

– Гм. – Роджер задумчиво потер подбородок. – Вы хотите сказать, что, к примеру, подобные следы мог оставить мужчина с маленькими ногами, обутый в женские туфли?

– Да кто угодно, – сдержанно произнес инспектор. – Эти столь заботливо и аккуратно оставленные следы вообще наводят меня на мысль, что рядом с миссис Вейн мог стоять совершенно другой человек, укрывшийся от нашего внимания.

– Выходит, этот человек и был убийцей?

– Что ж, и такое возможно.

Роджер обдумал его слова.

– В предыдущих разговорах мы неоднократно касались мотива. Вы не задавались вопросом, сколько местных жителей имеют серьезные причины убрать эту несчастную леди со своего пути? По мне, их очень даже немало. Очень.

– Пожалуй, легче найти того, у кого подобных мотивов нет, – согласился инспектор.

– Совершенно верно. И это довольно странно, принимая во внимание весомость и уникальность каждого такого мотива. Поставим вопрос иначе: найдите верный мотив – и можете с чистой совестью везти подозреваемого к себе в Скотленд-Ярд. По крайней мере я так думаю. Но что же вы не пьете виски, инспектор? Кажется, этот сорт стоит того…

– Несомненно, – заметил инспектор и снова основательно приложился к своему стакану. – Возвращаясь же к мотивам, скажу так: я согласен с вами. Действительно, пока ни в одном моем деле об убийстве не было такого количества фигурантов, у которых имелся бы мотив – важный или не очень, – чтобы расправиться с жертвой. Так что желаю вам успехов, мистер Шерингэм!

– И вам, инспектор, и вам, – механически ответил Роджер.

Потом они некоторое время хранили молчание.

Роджер давно уже догадался, что инспектор, который, казалось, был готов обсудить это дело во всех подробностях, в реальности ничего подобного делать не собирался. Во всяком случае, и не думал откровенничать с ним относительно имевшихся у него версий. Профессиональная сдержанность, конечно, совершенно законная и правомерная, но все же очень неприятная. Тем не менее Роджер чувствовал, что если бы они с инспектором работали как один слаженный организм и ничего друг от друга не скрывали, то достигли бы куда более значительных успехов. Но так уж вышло, что им приходится вести расследование по отдельности, так сказать, на свой страх и риск. А ведь он в любой момент готов принести в жертву общему успеху свою профессиональную гордость детектива-любителя. Собственно, он уже пожертвовал ею, предоставив в распоряжение конкурента замызганную страничку из блокнота, найденную им на берегу. Весьма примечательную страничку, как позже выяснилось. Жаль только, что инспектор не оценил по достоинству его порыва души…

Впрочем, ничто не мешало Роджеру воспользоваться мозгами и опытом инспектора в своих интересах. Требовалось только изменить тактику. И Роджер ее изменил.

– Кажется, на обратном пути вы задали мне вопрос, почему я назвал миссис Вейн «безрассудной», не так ли? – c самым невинным видом произнес он. – Что ж, попробую вам объяснить. Из информации, которую я успел о ней собрать, явствует, что ее можно было назвать как угодно, только не «безрассудной». Так, у меня нет никаких сомнений в том, что она вышла замуж за доктора ради его денег и, кроме того, смогла, пренебрегая приличиями, заставить его перевести на ее личный счет весьма солидный куш. Это не говоря о том, что она, защищая свое благосостояние, не считалась ни с чем и ни с кем. А тот факт, что она представлялась молодому Колину безрассудной, свидетельствует лишь о ее способности блефовать.

– То есть вы хотите сказать, что она не собиралась рассказывать мужу о своей незаконной любовной связи? Понятно. У меня сложилось такое же мнение. Ибо подобного рода откровения идут вразрез с моим пониманием ее натуры.

– В таком случае, какую игру она вела с Колином? Или вы считаете, что она действительно была в него влюблена?

– Тут, как вы понимаете, сэр, ничего нельзя сказать наверняка. Но на основании полученных мною сведений позволю себе предположить, что какую бы игру она ни вела, игра эта куда глубже и многослойнее, чем представляется. И связана прежде всего с некоей махинацией, направленной на очередное значительное улучшение ее материального положения. И в отношении этого я готов биться об заклад – как вы любите говорить, сэр.

– Разумеется, вы уже основательно копнули ее прошлое, не так ли? – с хорошо разыгранным равнодушием заметил Роджер. – В таких вещах профессионалы из Скотленд-Ярда всегда переиграют сыщика-любителя. Хотя бы потому, что в их распоряжении куда больше источников информации. Что-нибудь интересное узнать удалось? Не могу отделаться от мысли, что в этой даме было нечто от куртизанки.

Инспектор немного помолчал, обдумывая ситуацию, и, чтобы заполнить паузу, налил себе очередную порцию виски. Определенно он задавался вопросом, стоит ли делиться с Роджером служебной информацией, но в конце концов решил, что большого вреда от этого не будет.

– Надеюсь, вы понимаете, сэр, – сказал он, вытирая усы, – что это совершенно конфиденциальная информация и распространению в каком-либо виде не подлежит. Тем не менее скажу, что над этим делом работают не только наши люди на побережье, но и несколько человек в Лондоне и даже на севере, откуда, насколько я знаю, эта особа родом. Ну так вот: им действительно удалось узнать кое-что интересное. Разумеется, никто об этом здесь не имеет ни малейшего представления, но в реальности женщина, которая в этой местности называла себя миссис Вейн, в определенной степени действительно была… хм… куртизанкой – как вы изволили выразиться.

У Роджера блеснули глаза:

– Что вы имеете в виду, инспектор? «Называла себя миссис Вейн»… Это что, не соответствует действительности? Кем же она в таком случае являлась?

Инспектор ответил на этот вопрос не сразу – и не прямо, как хотелось бы Роджеру. Сначала он откинулся на подушки кресла, потом сделал несколько затяжек, сунув в рот трубку, и лишь после этого заговорил каким-то странно спокойным тоном:

– У членов этого семейства самая настоящая гнилая кровь. Иными словами, это семья потомственных преступников с устоявшимися традициями – если, конечно, так можно выразиться. Прадедушка, к примеру, считался в свое время одним из самых удачливых взломщиков в этой стране. Полиция, разумеется, знала о нем, но ни разу не смогла поймать, что называется, с поличным. Его вообще ни разу не поймали на чем-либо противозаконном. Прежде всего потому, что сам он редко выходил «на работу» и лишь давал задания типам вроде Чарли Писа и ему подобных, которые оказались не столь удачливы, как упомянутый прадедушка. Его сын считался в воровской среде «королем» и унаследовал от предка немалые суммы. Потом он вроде как покончил с преступным прошлым и основал в Ливерпуле спекулятивную биржевую контору. Но в плане финансовых махинаций определенно переоценил свои возможности, в результате чего дважды отбывал сроки в тюрьме – три года и пять лет.

Этот парень оставил после себя двух дочек и сына, которые, надо сказать, воспитывались в бедности, поскольку их папаша пустил по ветру все деньги семейства – и полученные по наследству, и заработанные им самим. Правда, еще при жизни он успел пристроить одну из своих дочек – мать мисс Кросс, которую выдал замуж за армейского офицера и вычеркнул, таким образом, из списков семьи. Сын же уехал в Америку, где продолжил семейные традиции в сфере биржевых спекуляций. Кстати сказать, он все еще жив, правда, сидит в тюрьме. Мелкий мошенник, в сущности.

На вторую дочь, мать миссис Вейн, ничего особенно интересного накопать не удалось. Известно, правда, что она в молодости вышла замуж за торговца из Ливерпуля, которого довела до банкротства чрезмерными тратами и экстравагантными привычками, после чего сбежала из дома с неизвестным мужчиной, оставив десятилетнюю дочь мужу. Последний переехал с ребенком в Лондон, вновь попытался заняться бизнесом, на этот раз торговлей медицинскими препаратами, даже приобрел небольшую аптеку, но умер, когда миссис Вейн исполнилось семнадцать, не оставив дочери ничего, кроме долгов.

Таким образом, девушке с младых ногтей пришлось заботиться о себе самой. Она и позаботилась – так сказать, в лучших традициях семьи – и тоже в скором времени оказалась в тюрьме, получив (правда, под чужой фамилией) трехмесячный срок за мелкое воровство в универсальных магазинах. Это научило ее осторожности, и она, бросив воровать, переключилась на игорный бизнес, где и денег больше, и опасности попасть за решетку по уголовной статье меньше, особенно если работаешь «подсадной уткой», то есть подпаиваешь клиентов, с тем чтобы они почаще делали ставки при игре в рулетку. Здесь у нее дела пошли лучше, и она даже получала долю от прибыли в полулегальном игорном заведении в Вест-Энде, пока полиция не прикрыла его. Впрочем, она не стала из-за этого отчаиваться, так как к тому времени научилась извлекать материальную выгоду из своей кукольной внешности, вытягивая деньги из кошельков молодых идиотов, клевавших на ее детское личико, светлые волосы и кажущуюся невинность. Но когда она познакомилась с Вейном, обаяние юности уже в значительной степени потускнело, что, впрочем, не помешало ей покорить его и даже склонить к браку, ибо доктор пошел дальше всех прочих идиотов и предложил ей руку и сердце. Что ж, тут надо отдать должное ее великолепной игре и умению держать себя в руках, особенно если учесть, что ей постоянно приходилось опасаться разоблачения. Но, как мы уже говорили, доктор Вейн обладает дьявольским темпераментом, а значит, если бы он узнал правду, то ей бы пришел конец.

Инспектор сделал паузу, чтобы перевести дух.

– Продолжайте, инспектор, продолжайте! – вскричал Роджер. – Я знаю, что вы всегда оставляете самое вкусное напоследок.

– Все-то вы замечаете, мистер Шерингэм, – ухмыльнулся его компаньон. – Мы действительно обнаружили в ее биографии кое-что вкусненькое. Так, по нашим сведениям, во время войны она вроде как вступила в брак с неким Гербертом Питерсом. К сожалению, мы ничего не знаем о его судьбе, но в последние дни старательно разыскиваем любую информацию об этом человеке. Нет, пока мы его не нашли. Более того, в Скотленд-Ярде считают, что он скорее всего умер, даже, возможно, уже был мертв, когда наша героиня выходила замуж за доктора Вейна.

– Но вы лично эту точку зрения не разделяете, не так ли? – тихо спросил Роджер.

– Готов поклясться на Библии, что это не так, – с глубочайшим убеждением в голосе произнес инспектор.

Глава 13Полуночная экспедиция

Когда инспектор отправился спать, что произошло вскоре после случившегося у него приступа откровенности, Роджер остался в гостиной в надежде дождаться возвращения Энтони. А поскольку тратить время впустую он не любил, в его мозгу начал формироваться и обретать законченность некий план, который его так и подмывало воплотить в реальность.

Энтони появился в гостиной только в половине двенадцатого, за что был вознагражден напитанными злостью и сарказмом репликами своего старшего кузена.

– Ты что, любовался на красоты окружающей природы в тусклом свете ущербной луны? – напустился на него Роджер. – Только не надо мне возражать – все равно не поверю. Поскольку на одно из созданий природы ты любовался абсолютно точно. Что ж, наверное, правильно сделал, поскольку завтра упомянутое создание уже не будет столь совершенным, как сегодня. Завтра мы увидим слезящиеся глаза, покрасневший нос и услышим кашель или чихание – то есть классические симптомы простуды. Что и говорить, привлекательный образ для влюбленного молодого человека! Иными словами, будешь ли ты любить ее в декабре так же сильно, как в мае, – вот в чем вопрос.

– Очень смешно, не правда ли? – проворчал «влюбленный молодой человек», помимо воли краснея от столь резкого выпада со стороны Роджера. Потом подошел к столу и налил в стакан виски, оставшееся в бутылке после возлияний инспектора.

– Все зависит от точки зрения, – ответил Роджер. – Лично я считаю, что смешно, ты – нет. Короче, дело вкуса… Кстати, Энтони, допей виски как можно быстрее, ибо этой ночью нас ждет кое-какая грязная работа.

– Сегодня ночью? Есть что-то такое, что нужно сделать срочно?

– Я так считаю. Оттого и жду тебя уже два или три часа, чтобы ты составил мне компанию. Хочу, знаешь ли, предпринять маленькую ночную экспедицию – исключительно из соображений секретности. Иначе говоря, совершить поход к той фатальной площадке в скалах, откуда сорвалась миссис Вейн. Только не надо хвататься за шляпу – она тебе не понадобится. И старайся ступать как можно тише, так как я не хочу, чтобы кто-либо знал о том, что мы выходили.

Стараясь по возможности выполнять все инструкции своего кузена, Энтони прокрался вслед за ним к заднему выходу гостиницы, ориентируясь по лучу карманного фонарика, который держал в руках Роджер. Подойдя к выходу, последний осторожно отодвинул засов, отпер замок и, положив ключ в карман, открыл дверь. Кузены неслышно выбрались во двор.

– Послушай, куда мы все-таки идем? – прошептал Энтони.

– Волнующе, не так ли? – пробормотал Роджер, уловив в шепоте Энтони нервные нотки. – Что же касается твоего вопроса, то я на него уже ответил: мы идем к той самой роковой площадке в скалах.

– Это я понял. Не понял только зачем.

– Чтобы раскрыть цель нашей экспедиции, мне придется начать издалека. Подожди, пока мы выйдем со двора.

Когда они вышли за пределы деревни и зашагали по дороге в западном направлении, Роджер во всех деталях поведал кузену об интервью с молодым Вудторпом. Рассказывал он довольно долго, а когда закончил, выяснилось, что они прошли почти половину пути. И тут впервые за все это время заговорил Энтони.

– Этот самый Вудторп ее и столкнул, – сказал Энтони без тени сомнения в голосе. – Неужели непонятно? Просто парень хотел заткнуть ей рот, так как боялся, что она обо всем расскажет мужу. Для меня это совершенно очевидно.

– Значит, полагаешь, он надел на руки дамские туфли и, двигаясь вверх ногами, чтобы не оставлять собственных отпечатков, сопроводил миссис Вейн к роковому месту? – осведомился Роджер.

– Ну, следы можно и подделать, – невозмутимо заметил Энтони. – Инспектор же говорил, что подделка следов не представляет никакого труда.

– Для специалиста – возможно. Да и то до определенной степени, – решил закрыть эту тему Роджер. – Кроме того, тебе следует иметь в виду, что письмо, которое на первый взгляд кажется таким подозрительным, при ближайшем рассмотрении оказывается не столь уж важным. Я же говорил тебе, что оно не имеет отношения к тому фатальному дню; Вудворт в этом письме договаривался о встрече во вторник двумя неделями раньше.

– Ты говорил, что это он так сказал, – с хитрой улыбкой возразил Энтони. – Но доказать этого не может, не так ли? Так что ты опираешься в своих рассуждениях лишь на его слова. Между тем, если он и впрямь столкнул ее в пропасть, должен же он был что-то придумать, чтобы отвести от себя подозрения. Так или нет?

– Энтони, ты меня просто поражаешь! – пробормотал Роджер. – Наверное, ты подумал, что подобный вариант развития событий просто не мог прийти в мой несовершенный ум? Действительно, куда уж мне – ведь я такой доверчивый и верю каждому сказанному мне слову… Даже готов поверить, что сегодня ты с девяти до одиннадцати вечера читал индийскую любовную лирику выброшенной на берег медузе!

Энтони выругался. Потом, когда мир был восстановлен, произнес:

– Ты, между прочим, так и не сказал, зачем мы сюда притащились.

К этому времени они уже достигли подножия вырубленной в скалах лесенки, и Роджер начал подниматься по ней, подсвечивая себе фонариком и время от времени оборачиваясь, чтобы осветить путь следовавшему за ним кузену.

– Чтобы взглянуть на пещеру, разумеется, – бросил он через плечо.

– Но к чему такая спешка?

– А к тому, что если мы отложим это дело до утра, – терпеливо объяснил Роджер, – то сюда заявится инспектор Морсби и наверняка опередит нас. И если в пещере находятся какие-то улики, то мы их скорее всего никогда не увидим. И даже, возможно, ничего о них не услышим. Вот по какой причине мы должны исследовать пещеру раньше инспектора.

– М-да… – глубокомысленно заметил Энтони.

Они поднялись по лесенке и с осторожностью двинулись по узкой скалистой тропе.

– Между прочим, – произнес Энтони с деланой небрежностью, – Маргарет спрашивала, не оставил ли этот чертов инспектор свои глупые идеи на ее счет.

– Вот так обычный англичанин пытается скрыть свой интерес к серьезной проблеме, – пробормотал себе под нос Роджер. – То есть не задает вопрос прямо, используя нужные слова, а пытается замаскировать проблему под ворохом глупостей и иносказаний. Иными словами, ты хочешь узнать, считает ли по-прежнему инспектор Морсби твою разлюбезную Маргарет убийцей миссис Вейн? Если честно, не знаю. Я неоднократно пытался вызвать его на разговор на эту тему, но он всякий раз весьма изобретательно уходил от него. Но лично я думаю, что былой уверенности в виновности мисс Кросс у него уже нет.

– Слава Создателю, инспектор вроде бы взялся за ум и начал прозревать, – не без иронии прокомментировал Энтони слова кузена.

Оставшуюся часть пути оба, занятые своими мыслями, проделали в полном молчании.

– Не забывай об осторожности, Энтони, – заметил Роджер, когда они приблизились к месту трагедии. – Мы же не хотим оставить на тропе наши следы, не так ли? Так что старайся наступать только на сухие камни.

Энтони ничего не ответил, но стал ступать по тропинке с особенной осмотрительностью.

Неожиданно Роджер остановился и, посветив вокруг себя фонариком, сказал:

– Ну вот, кажется, пришли. Ты ведь здесь не был, не так ли? В этом месте жертва и упала со скалы. Сорвалась вон с той выбоины, если мне не изменяет память. Тебя, Энтони, я попрошу присесть вот на этот булыжник и позволить мне осмотреться. Нам, как я уже говорил, нужно очень постараться, чтобы не оставить лишних следов. У меня же и ноги чуть меньше, чем у тебя, и походка куда легче и ловчее. – С этими словами Роджер начал поиски среди камней и расщелин.

Приглушенный, но исполненный триумфа крик кузена заставил Энтони вскочить с камня и присоединиться к кузену.

– Похоже, это то, что мы искали, – сказал Роджер, освещая фонариком щель в скале, скрытую от нескромных взглядов массивным обломком гранита. – Ты только посмотри! – добавил он, поднося к щели фонарь.

Энтони удалось рассмотреть темный влажный интерьер пещеры, лишь встав на колени и низко опустив голову.

– Вот дьявол! – в замешательстве сказал он. – Не уверен, что мне удастся туда протиснуться.

– Да, это проблема, – согласился Роджер, оглядывая крупную мускулистую фигуру Энтони и сравнивая ее параметры с узким лазом. – Перед нами прямо-таки библейское игольное ушко. Тем не менее если нашему другу Колину удавалось пролезать сквозь него, то и ты, полагаю, сможешь. Только не застрянь в щели, поскольку инспектор будет немало удивлен, обнаружив тебя там, когда завтра утром посетит это место. Ну а теперь выдохни и следуй за дядюшкой Роджером. – Он опустился на четвереньки и в буквальном смысле слова стал ввинчиваться в узкую щель прохода.

– Боюсь, у меня ничего не получится, – печально произнес Энтони, наблюдая за тем, с каким трудом Роджер втягивал в пещеру ноги. – Лучше я послежу за происходящим отсюда. – И он лег и просунул голову и часть плеча в узкий проем.

Как ни странно, при ближайшем рассмотрении пещера оказалась не такой уж маленькой и достигала десяти футов в ширину и двенадцати в глубину. Кроме того, интерьер украшали природные нагромождения камней, одно из которых напоминало грубую лежанку, а второе походило на импровизированный стол – особенно если принять во внимание его почти идеально плоскую поверхность.

Между тем Роджер, пробравшись внутрь, уже стоял в полный рост и рассматривал при свете фонаря углы и закоулки.

– Ну что? Есть что-нибудь? – спросил Энтони, снова меняя положение головы, чтобы лучше видеть.

Роджер осветил фонариком пол пещеры.

– Нет никаких сомнений, что пещеру использовали, – медленно проговорил он. – Причем довольно часто. Об этом свидетельствуют сигаретные окурки, сгоревшие спички и остатки свечей, разбросанные повсюду. – Роджер сделал пару шагов и заглянул за каменное нагромождение у противоположной от входа стены. – Примерно полдюжины пустых коробок от шоколада, – продолжил он, разглядывая находки. – Бумажные пакеты, упаковки от сандвичей, половина недоеденной булки. Ничего интересного, если разобраться. – Распрямившись, Роджер продолжил осмотр природного укрытия, светя себе фонариком. Нагнувшись, поднял с земляного пола несколько окурков и внимательно их оглядел. – Четыре папиросных и два – от турецких сигарет, – сообщил он Энтони о своих наблюдениях. – На кончиках последних можно заметить выцветшие следы от шоколада и розовой губной помады. Как думаешь, какой вывод можно сделать в этой связи? Простейший: она курила и одновременно ела шоколад. Или ела шоколад и курила. Разница, конечно, незначительная, но, несомненно, есть. Но это из области психологии и вряд ли тебя заинтересует. В любом случае отвратительная привычка, на мой взгляд, и свойственна именно таким женщинам, как миссис Вейн. Увы, Энтони, большинство находок подтверждают рассказ нашего друга Колина, и похоже на то, что мы зря совершили это путешествие. Здесь действительно недели две никто не был, ибо вещественные свидетельства основательно напитаны влагой, частично обесцвечены, а некоторые даже заплесневели.

– Скажи, ты искал какую-то конкретную вещь?

– Да нет. Скорее, рассчитывал на удачу. – Роджер наклонился и заглянул в затененное углубление в стене пещеры. – О! Шкурки от полудюжины бананов и недоеденный апельсин. Тоже большой ценности не представляют. Разве что позволяют сделать вывод, что воздух этой пещеры способен вызвать нешуточный аппетит. Похоже, мне пора отсюда выбираться…

– А что это такое прямо у меня перед носом? – неожиданно осведомился Энтони. – Напоминает газету или что-то вроде этого. Нет, с того места, где ты сейчас стоишь, ее не увидишь. Она за большим плоским камнем слева от тебя.

Роджер не без труда достал упомянутый предмет.

– Номер газеты «Лондон опиньон», – сообщил он без всякого энтузиазма. – Несомненно, собственность молодого Колина. Миссис Вейн вряд ли читала эту газету. Так, дата выпуска… Ого!

– Что такое? – нетерпеливо произнес Энтони.

Роджер сделал паузу, что-то про себя подсчитывая.

– Молодец, Энтони! – воскликнул он. – Знаешь ли, что ты узрел? Номер «Лондон опиньон» за прошлую субботу!

– Ничего себе! – вскричал Энтони.

Роджер выбрался из пещеры и уставился на кузена.

– Выходит, Колин все-таки солгал нам с инспектором, – задумчиво произнес он.

– Что я все это время и пытался тебе втолковать, – с самой доброжелательной улыбкой заметил младший кузен.

Глава 14Роджер рассуждает

Роджер поболтал босыми ногами в волне, омывавшей прибрежный утес, на котором расположились они с Энтони. Потом, вытащив одну ногу и с видимым интересом посмотрев, как стекает по пальцам морская вода, медленно произнес:

– Конечно, мы не должны забывать о том, что Колин, возможно, сказал нам с инспектором правду.

– Как это может быть? – с интересом осведомился Энтони.

Этот разговор происходил на следующее утро. Ранее за завтраком Роджер заявил, что если его младший кузен хочет принести хоть какую-то пользу следствию, то ему на какое-то время придется отказаться от своей любимой роли пылкого почитателя мисс Кросс и вернуться к оговоренному ранее образу приятеля-идиота, сопровождающего умудренного знаниями и опытом частного сыщика. Потом, доев завтрак, они вышли из гостиницы и двинулись в западном направлении в сторону скалистого берега – к тому его месту, где располагалась заветная, поросшая травой ложбинка. Роджер даже не позволил Энтони выкурить после завтрака трубку, сказав, что он получит такую возможность, когда они доберутся до моря. Не доходя до ложбинки, они, опять же по инициативе Роджера, устроились на прибрежном утесе, окруженном со всех сторон скалами, чтобы никто не мог их увидеть и нарушить необходимого для серьезного разговора уединения. Устроившись на утесе, Роджер первым делом скинул ботинки и носки и опустил ноги в морскую воду.

Энтони, все еще дувшийся на Роджера из-за его нетактичного предложения, не стал следовать ребяческому примеру кузена и лишь гипнотизировал его холодным взглядом.

– Как же это у тебя получается, что Вудторп, возможно, говорит правду? – повторил он свой вопрос, хотя Роджера, казалось, куда больше интересовала крупная пиявка, которую он стремился стряхнуть в море с утеса, на котором они сидели. – Этому твоему тезису противоречит номер «Лондон опиньон», который мы нашли в пещере. Если инспектор Морсби не такой болван, каким кажется, то он, узнав о газете, придет к точно такому же выводу, к которому мы пришли раньше, и арестует Колина прежде, чем тот успеет скрыться.

Роджер со вздохом оставил попытки отлепить пиявку от скалы и повернулся к кузену.

– А ты представь, Энтони, что Вудторп ни при чем и газету оставил в пещере совсем другой человек, – терпеливо произнес он. – Это тебе в голову не приходило?

– Нет, не приходило, – ответил Энтони не без иронии в голосе. – Наверное, потому, что это не слишком очевидно. Ты ведь сам сказал, что миссис Вейн такие газеты не читала, не так ли? А кто еще мог оставить газету в пещере, о которой, кроме нее и Вудторпа, никто не знал?

– М-да… – задумчиво протянул Роджер. – В самом деле кто? – Он вытащил из воды ноги, согнул их в коленях, обхватил руками и устремил взгляд в море. – Давай для начала хотя бы на уровне предположений и догадок исследуем круг проблем, связанных с найденным нами номером «Лондон опиньон», забыв на время все, что мы наговорили тут о Вудторпе, в частности, о его возможной причастности или непричастности к убийству. Надеюсь, ты не против?

– Ладно, выкладывай свои соображения, – со вздохом согласился кузен.

– Предлагаю первым делом ответить на вопрос, кто является подписчиком газеты «Лондон опиньон». Не возражаешь? Отлично. Ну так вот, на мой взгляд, это в своем подавляющем большинстве мужчины. Вот почему я сказал, что ее вряд ли оставила там миссис Вейн. Я просто не в состоянии представить себе, что подобная газета может входить в число изданий, которые читала или хотя бы просматривала эта дама. Так что скорее всего она оставила бы там роман – но никак не эту газету. Хотя бы с этим ты согласен?

Энтони утвердительно кивнул.

– Очень хорошо, если так. Так что будем считать, что газету в пещере в субботу утром или в другое время этого дня оставил мужчина. Теперь поговорим о том, какой тип мужчин читает «Лондон опиньен». Явно не представители высшего класса. Они читают «Панч». Низшее сословие такие газеты тоже не читает. Стало быть, «Лондон опиньон» ориентирована преимущественно на средний класс, в том числе и его верхушку. Таким образом, наш воображаемый мужчина скорее всего принадлежит к какой-то страте среднего класса. Ну и как это соотносится с тем фактом, что Колин является сыном сэра Генри Вудторпа? По-моему, не очень.

– Ты что же, пытаешься убедить меня в том, что Колин, будучи сыном баронета, никогда не читал эту газету? – осведомился Энтони с сарказмом в голосе.

– Нет, Энтони. Ты, как всегда, неправильно меня понял. Просто я пытался донести до твоего поросшего мхом ума простейшую мысль относительно того, что мистер Колин Вудторп, сын сэра Генри Вудторпа, баронета, отправляясь на встречу с дамой и желая скоротать время ожидания, скорее всего взял бы с собой «Спортинг лайф», «Панч» или детективный роман. Я не отрицаю полностью возможность того, что он мог прихватить с собой и «Лондон опиньон», но считаю это маловероятным. Заметь, я ничего не утверждаю, и мы с тобой обсуждаем, в сущности, лишь баланс вероятностей. Хотя бы это ты в состоянии уразуметь?

– А откуда ты знаешь, что этот парень, кем бы он ни был, взял газету с собой, чтобы скоротать время ожидания? Мы ведь даже не знаем, состоялась ли встреча, не так ли?

– Как уже было сказано, мой милый упрямец, я ничего не утверждаю, – с величайшим терпением произнес Роджер, – а лишь предлагаю дать волю воображению. По-твоему, парень взял газету, чтобы почитать ее во время свидания, опасаясь, что его дама будет нести скучнейшую чушь? Или даже пробрался в пещеру специально для того, чтобы насладиться чтением «Лондон опиньон» в полной темноте?

– Газета могла оказаться у него случайно, и он, обнаружив ее в кармане пиджака или пальто, решил бросить ее в пещере, просто чтобы не тащить домой.

– Что ж, и такое вполне могло быть, – сразу согласился Роджер. – Но подобный вариант развития событий представляется мне не слишком убедительным. Но уж раз мы завели речь о балансе возможностей, то вполне в состоянии предположить, что этот парень, возможно, не Вудторп. Возможно, он взял газету «Лондон опиньон» с собой, чтобы почитать, сидя на выступе скалы рядом с пещерой в ожидании возможной встречи с некой особой. Возможно также, он отбросил в сторону газету, когда леди пришла, но в силу того, что человек не любит выбрасывать недочитанное, взял ее с собой в пещеру, где, возможно, и оставил по той или иной причине, когда уходил. То есть, с точки зрения психологии, такие понятия, как «выбросить вещь» или «оставить ее где-либо», имеют существенные различия. И если разобраться, леди действительно пришла на встречу, мой дорогой Энтони, ибо в противном случае наш парень вряд ли стал бы лезть в пещеру, но продолжал бы сидеть около нее, так как читать при свете все-таки гораздо комфортнее, чем без него. Надеюсь, ты следишь за ходом моих рассуждений?

– Гм, – ответил Энтони.

– Теперь нужно выяснить, кто же та особа, которая пришла на встречу с нашим любителем чтения, – продолжил Роджер с полемическими интонациями в голосе. – Лично я готов поставить пару фунтов на миссис Вейн. По словам того же Колина, никто, кроме него и миссис Вейн, не знал о существовании этой пещеры. Он сам ее нашел около года назад, о чем и сообщил нам с инспектором. Она сразу показалась ему подходящей для особого рода встреч, для чего он ее впоследствии и использовал. Колин также сообщил, что никому о пещере не рассказывал. Пойдем дальше. Если Колин действительно говорил нам правду и только правду, выходит, что миссис Вейн сама договорилась о встрече с неизвестным мужчиной, принадлежащим к среднему классу. По-видимому, день и время встречи она тоже назначила сама. Относительно последнего выскажу предположение, что встреча могла состояться в любое время, начиная с утра прошлой субботы и вплоть до момента, предшествующего ее смерти. Ясно одно: при встрече миссис Вейн и неизвестный мужчина должны были обсудить очень важное, строго конфиденциальное дело. К этому можно с натяжкой добавить, что в результате этой встречи упомянутая леди умерла и что ее убийца – созданный нашим воображением неизвестный мужчина, принадлежащий к среднему классу. И все это, – с законной гордостью заключил Роджер, – вытекает из одного-единственного факта обнаружения в пещере субботнего номера газеты «Лондон опиньон».

– Если ты так уверен в своих выводах, – с надеждой заметил Энтони, – то, быть может, тебе следует пойти к инспектору Морсби и все ему рассказать?

– Энтони, ты меня разочаровываешь. Ты ведь хочешь, чтобы я помог тебе избавить молодую леди от виселицы, не так ли? Можешь не отвечать, это – риторический вопрос. Ну а если так, то и ты помоги мне – продолжай изображать из себя приятеля-идиота. Раньше, кстати, это получалось у тебя очень неплохо.

– Не понимаю, чего ты от меня хочешь? – осторожно спросил Энтони, которого слова кузена несколько покоробили.

– С превеликим вниманием выслушивать высказываемые мною идеи, часто смутные и противоречивые. Между прочим, рассуждая о перипетиях этого дела с тобой, я еще больше утвердился в мысли, что газету «Лондон опиньон» оставил в пещере не Колин Вудторп, а совсем другой человек. У тебя лично есть возражения против такой постановки проблемы?

– Вроде нет. Ты достаточно убедительно аргументировал все тезисы этой проблемы, – вынужден был признать Энтони.

– Что верно, то верно. Опираясь на одну только логику, я сумел очистить Колина от подозрений. Теперь остается лишь подтвердить гипотезу о его невиновности фактами. У меня уже есть своего рода тест для него, с помощью которого я хочу побыстрее поставить точку в этой проблеме. В этой связи я собираюсь приступить к реализации своего замысла сразу же после разговора с тобой. Далее… Если предположить, что Колин перестает быть фигурантом этого дела, уместен вопрос: кого можно поставить на место неизвестного парня с газетой? Подумай об этом!

– Подожди минутку, – с запинкой произнес Энтони. – Ты что, забыл про следы? Но не ты ли говорил, что в вечер убийства рядом с миссис Вейн находилась женщина, а не мужчина? Как, спрашивается, это соотносится с твоей идеей?

– Я помню об этом, Энтони. И они очень неплохо вписываются в мою теорию, хотя тебе и кажется обратное. Для этого нужно лишь представить, что мы имеем дело с предумышленным убийством. А из этого я с легкостью делаю вывод, что убийца решил принять кое-какие элементарные меры предосторожности, чтобы запутать следствие – в том, разумеется, случае, если оно посчитает вердикт об инциденте несостоятельным. Предположим, миссис Вейн явилась к пещере одна – собственно, мы уже пришли к этому выводу без всяких «предположим». Но если все так и было, что мешало убийце взять с собой дамские туфли и, надев их на горной тропинке, оставить отпечатки женской обуви на глинистых участках рядом со следами миссис Вейн, а потом опять сменить обувь? Полагаю, это не так трудно сделать. И если уж на то пошло, подделка отпечатков ног, возможно, первое, что придет в голову непрофессиональному убийце, думающему о том, как обезопасить себя.

– Хитро, – прокомментировал заявление кузена Энтони.

– Но не слишком. Так что додуматься можно. Ну а теперь, обсудив этот пункт, давай вернемся к вопросу, на котором мы остановились. Итак, кого бы ты поставил на место молодого Вудторпа, окажись оно вакантным?

Энтони обдумал слова кузена:

– Мне представляется, что в этом деле, помимо Колина, так или иначе замешаны только двое мужчин – доктор Вейн и мистер Рассел.

– Верно. И оба этих субъекта меня как-то не вдохновляют. Доктора Вейна, на мой взгляд, хоть сейчас можно вывести из разряда подозреваемых – хотя бы из-за того, что я не вижу ни одной весомой причины, которая могла бы заставить миссис Вейн назначить свидание собственному мужу в столь неудобном месте, как пещера с узким лазом в прибрежных скалах. Что бы ей ни хотелось сказать ему, она могла сделать это, возлежа на диване в своей гостиной. Теперь Рассел… При каких условиях, хотелось бы мне знать, этот господин мог отважиться на убийство?

– А что, если миссис Вейн поддерживала близкие отношения и с ним, и с Вудторпом одновременно? – пробормотал Энтони.

При этих словах Роджер резко переменил позу, в результате чего обе его ноги оказались в воде чуть ли не по колено.

– Что ж, эта твоя попытка дедукции лучше прочих, Энтони. Хотя ты обычно многое упускаешь из виду, что свойственно людям с повышенным самомнением, занятым исключительно собственными проблемами. Но тут я с тобой соглашусь. При подобном раскладе у Рассела практически тот же самый мотив избавиться от миссис Вейн, что и у молодого Колина, не так ли? Ревнивая супруга вместо ревнивой, но неизвестной нам пока невесты (интересно, кто она такая, если, конечно, инспектор Морсби прав. Впрочем, полагаю, это не так уж сложно выяснить), плюс страх перед праведным гневом обманутого ревнивого мужа, если она собиралась прокрутить с Расселом ту же самую махинацию с элементами блефа, которую прежде опробовала на Колине. Из чего я заключаю, что эта дама обладала… как бы лучше выразиться? – некоторой склонностью к промискуитету, не так ли?

– Ну, я не стал бы на этом зацикливаться, – глубокомысленно произнес Энтони.

– О! Ни в коем случае! – воскликнул Роджер. – Особенно если миссис Вейн сознательно вела игру с обоими мужчинами в расчете получить некую немалую личную выгоду. Вот суть ее натуры! Но если все обстояло именно таким образом, то я не в силах поверить, что эта женщина была готова рисковать, встречаясь со своими кавалерами в одном и том же компрометирующем месте. Ибо, на мой взгляд, склонность к риску совершенно не в ее характере.

– Тем не менее она встречалась с неким вторым мужчиной в этой самой пещере – что бы ты там ни говорил! – выпалил Энтони. – И не важно, был ли это Рассел или кто-то другой.

– Совершенно справедливо. Но это, возможно, был единственный такой случай, а исключение, как известно, только подтверждает правило. Вероятно, она точно знала, что Колин в это время находился в другом месте. Но у Колина, что интересно, отсутствует алиби на время смерти миссис Вейн. Мы с инспектором вроде бы это установили. Как равным образом и тот факт, что у Рассела имеется алиби. Причем железное.

Это только моя догадка, Энтони, но я не могу отделаться от ощущения, что этот загадочный человек – совершенно новый для всех нас субъект, даже, я бы сказал, неожиданный, который до сих пор ни разу не попадал в поле зрения следствия.

– Ого! Но как-то все это странно. Неужели у тебя нет ни единой идеи относительно того, кто бы это мог быть?

– Ну почему… – задумчиво протянул Роджер. – Кое-какие идеи на этот счет у меня имеются. Правда, не до конца оформившиеся. Тем не менее меня не покидает уверенность, что это кто-то из туманного прошлого миссис Вейн. Возможно даже, ее настоящий муж.

– А что? Неплохая идея, – с энтузиазмом согласился Энтони. – Все-таки, Роджер, ты молодчина!

– Спасибо на добром слове, кузен, – с благодарностью произнес Роджер.

Они еще некоторое время обсуждали столь многообещающего кандидата в подозреваемые, после чего Роджер начал натягивать носки и надевать ботинки.

– Полагаю, мы уже обговорили все интересное на сегодняшний день, – сказал он. – Так что можешь отправляться по своим делам. Если хочешь, расскажи Маргарет о нашей ночной находке, а также о новом человеке, с которым миссис Вейн, вполне возможно, встречалась в тот злополучный вечер. Вдруг Маргарет что-нибудь знает о нем или слышала что-то от своей покойной кузины? Вдруг, если очень повезет, она даже сможет указать на него пальцем?

Энтони поднялся на ноги.

– Если мне удастся встретиться сегодня с Маргарет, то я обязательно ей все расскажу, – смущаясь, пробормотал он.

– Если мне удастся встретиться с ней, то я обязательно ей все расскажу, – передразнил кузена Роджер. – Ладно, будем надеяться, что встретишься и я получу возможность узнать о результатах вашей беседы. Сегодня за ленчем я подвергну тебя испытанию. Если полфунта масла не растает у испытуемого во рту в течение…

– А ты сам что собираешься делать? – торопливо спросил Энтони.

– О, у меня сегодня полно дел. Прежде всего учиню допрос с пристрастием молодому Колину. Я, знаешь ли, приготовил для него ловушку, которую и хочу опробовать. Потом разыщу инспектора Морсби и спрошу у него, что он думает по поводу обнаруженного в пещере номера «Лондон опиньон». Если, конечно, Морсби согласится разговаривать со мной на эту тему (очень может быть, что он в этот момент как раз прячет газету от посторонних взглядов во внутренний карман пиджака). И последнее: хочу взяться как следует за розыски незнакомца, которого сам и нафантазировал. Иными словами, собираюсь подвергнуть перекрестному допросу каждого местного жителя в радиусе мили от пресловутой выбоины в скале. И очень надеюсь, что мне удастся найти хотя бы одного человека, который так или иначе созерцал эту выбоину в тот роковой вторник в начале второй половины дня. Я уверен, что избрал верное направление. А если выяснится, что наша Маргарет об этом ничего не знает, то, клянусь, я все равно добуду необходимую информацию, даже если мне понадобится для этого месяц.

– Но мне казалось, что по этому пункту всех уже опросили.

– Не совсем так, – с хитрой улыбкой произнес Роджер. – Да, местных уже опрашивали относительно того, не видел ли кто-нибудь из них в этом месте миссис Вейн. Но о незнакомом мужчине не было задано ни единого вопроса.

– Понятно… – протянул Энтони, переминаясь с ноги на ногу. – Может, я пойду, если больше тебе не нужен?

Роджер в шутливой манере дал ему пинка, разрешив таким образом проваливать ко всем чертям.

После того как Энтони ушел, Роджер последовал за ним не сразу, а еще некоторое время сидел на своем утесе, словно забыв о том, что его ждут важные дела и прилив почти уже добрался до его ботинок. Дело в том, что разговор с Энтони помог ему не только прояснить и упорядочить некоторые собственные гипотезы, но и стимулировал к формированию в мозгу новых, не менее интересных идей, которые давали возможность взглянуть на расследование под совершенно новым углом. Иными словами, теперь дело о смерти миссис Вейн представлялось ему не просто сложным, но еще и крайне запутанным. В этой связи Роджер задавался вопросом, что скажет о найденном в пещере номере «Лондон опиньон» инспектор Морсби, обладавший традиционным для сыщика Скотленд-Ярда мышлением. Кроме того, Роджера интересовала реакция инспектора на сделанные им выводы, связанные с обнаружением газеты, которые детектив-любитель без ложной скромности и малейших сомнений считал выдающимися.

На свете существуют люди, обладающие врожденной способностью правильно отвечать на запутанные вопросы, не опираясь на факты, материальные свидетельства или какие-либо доказательства.

Ну так вот: Роджер ни секунды не сомневался, что обладает этим самым шестым чувством, которое непременно поможет ему раскрыть дело. Обдумав все это, Роджер наконец поднялся на ноги и начал пробираться к змеившейся среди скал тропинке, продолжая твердить себе, что нащупал корень проблемы и его гипотеза о «новом» человеке, не попадавшем пока в поле зрения следствия, является наиболее перспективной. Ну а если ему удастся официально установить его личность, то вопрос задержания этого субъекта лишь дело времени.

Занятый своими мыслями и что-то напевая себе под нос, Роджер сам не заметил, как оказался неподалеку от злополучной выбоины в скале, откуда упала в пропасть миссис Вейн, и вздрогнул от неожиданно прозвучавшего рядом с ним голоса:

– Ага! Вот вы где, мистер Шерингэм! А я, знаете ли, почему-то не сомневался, что встречу вас в этом самом месте. Между тем мне действительно нужно срочно с вами переговорить, вернее, продолжить нашу вчерашнюю утреннюю беседу, оставившую у меня впечатление незавершенности. Иными словами, я хотел бы узнать, что вы думаете об этой крайне неприятной истории и сформировалась ли у вас на этот счет какая-либо законченная теория?

Роджер резко повернулся на голос и увидел выходившего из-за скалы человека с лицом, напоминавшим морду козла, в круглых очках в роговой оправе на носу, сквозь стекла которых поблескивали маленькие любопытные глазки.

«Чтоб меня черти взяли!» – мысленно произнес Роджер Шерингэм, обращаясь к своей бессмертной душе.

Глава 15Маленькие открытия, связанные с обувью

Время близилось к полудню, когда Роджер появился на маленькой, поросшей травой полянке в низине у берега. К его большому удивлению, он обнаружил там только одного человека, который лежал на спине и, попыхивая трубкой, с отсутствующим видом смотрел в голубое небо. Роджер сбежал по склону и плюхнулся на траву рядом со своим кузеном.

– Привет, кузен. Почему ты один? Где твоя мисс? Мне, черт возьми, нужно срочно переговорить с ней.

Энтони повернул голову и посмотрел на Роджера.

– По-твоему, она всегда должна находиться здесь в ожидании того, когда тебе взбредет в голову задать ей пару вопросов? – осведомился он не без раздражения в голосе. – К твоему сведению, она, помимо всего прочего, еще и домоправительница и должна присматривать за домовладением доктора.

– Все ясно, Энтони, – смиренно ответил Роджер. – Стало быть, сейчас она занимается домашними делами?

– Отправилась в деревню, чтобы сделать кое-какие покупки. Когда управится, тогда и вернется.

– Настоящий джентльмен, – заметил Роджер, вытаскивая собственную трубку и начиная лениво набивать ее табаком, – каким мне хотелось бы тебя видеть, обязательно отправился бы в поход по магазинам вместе с дамой, чтобы помочь ей нести сумки.

Энтони порозовел:

– Она не разрешила мне ее сопровождать. Неужели не понимаешь?

– Все я понимаю, – спокойно сказал Роджер. – Что и говорить, умная девушка. Знает же, что после таких совместных прогулок по деревне пойдут сплетни и слухи, а ей этого не надо, не правда ли? – добавил Роджер и, чтобы спрятать улыбку, наклонился прикурить.

– Ты уже успел что-нибудь выяснить? – торопливо спросил Энтони, неуклюже меняя предмет разговора.

– И да, и нет, – произнес Роджер, который, слегка поиздевавшись над кузеном, решил вернуться к главной теме. – Для начала мне здорово не повезло, поскольку я наткнулся на тропе на подкарауливавшего меня отставного священника, чье любопытство показалось мне просто неприличным. Он устроил мне настоящий перекрестный допрос, требуя ответов буквально на все ключевые вопросы: есть ли у меня законченная теория в связи с этим делом, что думает по этому поводу инспектор, найдены ли вещественные доказательства, когда будут производиться аресты подозреваемых – ну и так далее. Мне едва удалось от него избавиться, сказав, что неподалеку от места трагедии была обнаружена Библия с инициалами «С.М.» и полиция очень заинтересовалась этой уликой. Пока священник выпучивал глаза и все это осмысливал, я успел сбежать от него, хотя и потратил на разговоры с ним не менее четверти часа своего драгоценного времени.

– Какой же ты осел, Роджер, – ухмыльнулся Энтони.

– Тебе это просто кажется, – мягко возразил Роджер. – На самом деле я удивительно проницательное, умное, прозорливое и коварное существо. Но вернемся, однако, к сути нашего разговора. После незапланированной встречи со священником я вернулся в гостиницу, позаимствовал у хозяина велосипед и покатил в Кастон-Холл. Я не прочь прогуляться вечером по холодку, но терпеть не могу бить ноги в середине дня под палящими лучами солнца. Визит завершился так, как я и предполагал.

– То есть тебе удалось очистить Вудторпа от подозрений?

– Совершенно верно. К счастью, он оказался дома, и я сказал ему, что заехал в Кастон-Холл, чтобы прояснить некоторые детали, которые нам не удалось обсудить во время вчерашней встречи с инспектором. Да, вынужден признать, что мне пришлось неоднократно упоминать имя инспектора, но без этого было не обойтись. Короче говоря, использовав всевозможные хитрые уловки, я навел молодого Колина на разговор, который интересовал меня более всего, в частности, процитировал лучший анекдот из найденного нами номера «Лондон опиньон», копию которого мне не без труда удалось приобрести в местном киоске и позже изучить. Я рассказал ему лишь первую половину анекдота, и если бы Колин читал эту газету, то обязательно бы вспомнил его. Но ничего подобного не произошло. Из чего я сделал вывод, что этого номера газеты он не читал, а значит, оставил его в пещере не он, а кто-то другой.

– А тебе не приходило в голову, что он просто раскусил твою игру?

– Уверен, что это не так. Честно говоря, Колин не произвел на меня впечатления молодого человека, обремененного избытком интеллекта или глубиной мысли. Кроме того, все это время я всматривался в его лицо, чтобы заметить в нем отражение малейших признаков лжи или попытки блефа, но ничего похожего не обнаружил. Даже близко. Он держался совершенно естественно, не юлил и говорил правду. Так что я окончательно утвердился в мысли, что Колин не тот человек, который нам нужен. Ну а теперь, Энтони, твоя очередь отчитываться о своих делах. Тебе удалось получить от Маргарет хоть какую-то полезную информацию? Полагаю, у тебя хватило времени, чтобы сообщить ей о сделанных нами выводах?

– Да, я все ей рассказал, но она не смогла вспомнить ничего о каком-либо незнакомце, тайно встречавшемся с миссис Вейн. Она сказала, что подумает, но с первой попытки ничего, способного заинтересовать нас, ей на ум так и не пришло.

– Понятно. Кстати, а она не сказала тебе, когда вернется?

Энтони посмотрел на часы:

– По идее, должна быть здесь с минуты на минуту.

– Отлично. В таком случае предлагаю тебе лечь на спину, закрыть глаза и предаться короткому отдыху в благословенной тишине, поскольку мисс Кросс, когда вернется, молчать уж точно не будет.

Затем Роджер проделал все те действия, о которых упоминал. Энтони с ухмылкой посмотрел на принявшего горизонтальное положение кузена.

– Подумать только: «в благословенной тишине»! – фыркнул он. – Очень хорошо, Роджер, прекрасно. Я сам тебя подвергну испытанию маслом за ленчем. Если полфунта масла засунуть в рот испытуемому, то как долго он сможет…

Но Роджер не ответил и продолжал упрямо хранить молчание, предпочитая шутливому обмену репликами с младшим кузеном ту самую «благословенную тишину». Так что последующие десять минут на полянке действительно царила полная тишина. Но потом там появилась Маргарет, и временно введенный Роджером устав монахов-молчальников из ордена траппистов был мгновенно нарушен.

– Итак, Маргарет, – резко сказал Роджер, когда с ритуалом взаимных приветствий было покончено, – пришло время и вам основательно напрячь свои мыслительные способности. Энтони уже поставил меня в известность, что сообщил вам о моих гипотезах. У вас есть что мне сказать по этому поводу?

– Вы имеете в виду загадочного незнакомца? – уточнила девушка, наморщив свой белый лобик. – Нет, боюсь, мне нечего сказать вам о таком человеке. Насколько я знаю, Элси с загадочными незнакомцами никогда не встречалась.

– Однако вы говорили, что, по вашему мнению, она кого-то боялась, – произнес Роджер. – Это не наводит вас на какую-нибудь интересную мысль?

– Боюсь, что нет, – призналась Маргарет. – Если помните, я и раньше не могла вам сказать ничего определенного на этот счет.

– Послушайте, – неожиданно заговорил Энтони, – а вы уверены, что она действительно боялась этого самого «кого-то»? Не беспокоилась, не волновалась, а именно боялась? Быть может, это Вудторп так на нее действовал?

– Хороший вопрос, – прокомментировал Роджер слова Энтони. – Вне зависимости от того, какую игру она с ним вела, не приходится сомневаться, что желание этого парня разрушить их отношения сказалось на ней не самым лучшим образом. Возможно, все дело в этом?

– Конечно, такое вполне могло быть, – задумчиво произнесла девушка. – Но, как мне представляется, владевшее ею чувство страха было куда сильнее любого беспокойства или волнения такого рода.

– Тем лучше, – заметил Роджер. – Ваши слова только подтверждают мою теорию. Если и вправду объявился человек из ее прошлого, который, к примеру, начал ее шантажировать, то нет ничего странного в том, что она испытывала чувство страха.

– Я знаю, что делать! – неожиданно вскричала Маргарет. – У меня есть возможность устроить небольшой обыск в ее комнате. Ведь после нее осталось множество писем, различных бумаг, документов и прочих вещей такого рода. И если компрометирующие письма действительно существуют, то лучше всего искать их в этой куче бумаг.

– Мне представляется, что инспектор Морсби уже основательно покопался в ее вещах и бумагах, – задумчиво произнес Роджер. – Хотя, если вы проделаете нечто подобное, большого вреда, полагаю, от этого не будет.

– А я об инспекторе даже не подумала, – упавшим голосом призналась Маргарет. – Выходит, мне вряд ли удастся найти что-то действительно полезное?

– Скорее всего. Тем не менее мы не можем пренебрегать даже таким шансом. Вдруг вам удастся обнаружить какой-нибудь тайничок, избежавший внимания инспектора? Миссис Вейн при ее, скажем так, криминальном прошлом и привычках наверняка не разбрасывалась письмами, имевшими компрометирующий характер, и прятала их с особым старанием. Кроме того, мы не знаем, насколько тщательно проводил обыск инспектор. Вполне возможно, он рассматривал его как часть обычной рутины, связанной с расследованием.

– Что ж, будем надеяться на лучшее, – улыбнулась Маргарет. – Даже если я ничего не найду, обещаю, что вам обыскивать комнату Элси не придется. Я там в каждую щелочку загляну.

– Между прочим, – произнес Роджер, меняя тему, – как там поживает наш доктор Вейн?

– Джордж? У него все хорошо. А в чем дело?

– Просто спросил. Элементарный интерес к домовладению и его обитателям. Ничего экстраординарного не наблюдается?

Маргарет рассмеялась:

– Вы на мисс Уильямсон намекаете? О, дайте ей время. Сомневаюсь, что даже самая активная женщина начнет склонять вдовца к браку меньше чем через неделю после смерти жены.

– Роджер судит обо всех по себе, – с сарказмом в голосе заметил Энтони.

– Нет, Маргарет. О том, что мисс Уильямсон может сейчас склонять доктора к браку, я даже не думал, – мягко произнес Роджер. – Всего-навсего поинтересовался развитием событий в вашем тесном домашнем мирке после смерти хозяйки.

– Ну, даже если там и происходит что-то интересное или значительное, то я ничего об этом не знаю. В последнее время я почти никого не видела. Догадываюсь только, что доктор и его секретарша проводят в лаборатории куда больше времени, чем прежде.

– Лично я вряд ли бы стал за кем-либо ухаживать в окружении многочисленных колб, спиртовок, лакмусовой бумаги и дохлых кроликов. Конечно, могут сказать, что это – дело вкуса, но дохлый кролик, на мой взгляд, способен отвратить от стремления к близости кого угодно.

– Роджер, вы невыносимы. Быть может, хотите спросить меня о чем-то еще?

– Только не сейчас. Подожду, когда вы соберете более существенный объем информации. О, чуть не забыл! Хочу довести до вашего сведения, что очень рад видеть вас снова. Надеюсь, вы пригласите меня на чай в один из ближайших дней? Предупреждаю сразу: если пригласите, то я обязательно приведу с собой Энтони.

– Роджер, не могу не отметить, что сегодня вы особенно гадки, – воскликнула мисс Кросс, покрываясь нежным румянцем.

– Хотите, я ради вас сброшу его в пропасть, Маргарет? – предложил Энтони, покрасневший ничуть не меньше девушки.

– Я не имела в виду ничего такого, – ответила Маргарет, отказываясь от столь щедрого предложения. Потом добавила: – Но если как источник информации я вам временно не нужна, то не могли бы вы показать мне ту маленькую пещеру, где встречались Элси и Колин? Это так романтично!

– Вот что я более всего осуждаю в современных молодых женщинах, – печально заметил Роджер, без всякого желания поднимаясь на ноги, – так это их противоестественные, нездоровые вкусы.

Когда они поднялись вверх по склону и пошли по тропинке среди скал, мысли Роджера вращались вокруг одного пункта разговора. Судя по высказываниям Маргарет относительно миссис Вейн и доктора, Энтони так и не поставил ее в известность о том, что эти двое, возможно, не состояли в браке в соответствии с законом. Обдумав все это, Роджер обрадовался. Утром он хотел предупредить кузена, чтобы тот не рассказывал девушке об этой деликатной проблеме, но по какой-то неизвестной причине забыл об этом. Оно и к лучшему. Пусть Маргарет ничего об этом не знает, пока не будет найден Герберт, так сказать, во плоти – или установлен тот факт, что он умер до бракосочетания ее кузины с доктором Вейном. Поскольку (кстати, это волновало Роджера больше всего), если выяснится, что миссис Вейн вступила во второй брак при живом муже, этот брак будет признан незаконным, а значит, будет признано незаконным и ее завещание, и деньги, обещанные Маргарет, растают в воздухе. С другой стороны, так ли это? Ничего определенного по этому поводу сказать нельзя, пока не будут обнародованы все статьи завещания. Впрочем, он собирался прояснить этот момент у адвоката Маргарет в самое ближайшее время.

Роджер вздрогнул и вновь вернулся к реальности, когда услышал обращенные к нему слова Маргарет:

– Я так благодарна вам за то, что вы ознакомили меня с вашей новейшей теорией, Роджер. Она так не похожа на все те теории, которые кажутся очевидными и поддерживаются подавляющим большинством местных жителей. Но вы уверены, что вам удастся подтвердить ее фактами?

– Уверен, что удастся, моя дорогая, – твердо сказал Роджер, хотя, честно говоря, испытывал в этом некоторые сомнения. – Я ее сформулировал – а это главное. Так что ничего не бойтесь. Дядюшка Роджер обязательно докопается до сути дела и вытащит вас из этой неприятной ситуации.

– Если вы это сделаете, моей благодарности не будет предела, – прошептала девушка. – Вы не представляете, какие кошмарные чувства я испытывала последнее время, когда узнала, что я… что они… – Тут ее голос прервался, и она замолчала.

Роджер взял ее под локоток и с отеческим видом погладил по руке.

– Забудьте об этом, моя дорогая. Все дурное уже закончилось, и не стоит возвращаться к тяжелым мыслям снова и снова. Помните: дядюшка Роджер на посту. Кроме того, – продолжил он, втайне удивляясь, что так расчувствовался, – я почти уверен, что даже наш ужасный инспектор готов поставить крест на своей гипотезе о вашей… хм… причастности к этому делу.

– Не может быть! – Маргарет не смогла скрыть своей радости и смотрела на Роджера сияющими глазами. – Вы точно это знаете? Он вам сам сказал?

– Ну, не напрямую… – протянул Роджер, который, если разобраться, не имел достаточных оснований для подобного заявления. – Но совершенно точно намекнул на это. Инспектор – субъект осторожный и никогда ничего не утверждает.

– В любом случае, слава Создателю, – проворковала Маргарет. – Наконец-то я могу спокойно вздохнуть.

Энтони окинул взглядом горизонт и что-то едва слышно пробормотал себе под нос. Впрочем, такие слова, как «чертов дурак», «осел» и «чушь собачья», разобрать было можно.

Оставшуюся часть пути Маргарет, казалось, не шла, а летела, и Роджер ликовал вместе с ней. Даже Энтони поддался общему чувству, забыв на время о своем крайне скептическом отношении к мыслительным способностям инспектора, и завладел второй рукой девушки. День был на удивление жаркий, но Маргарет, похоже, не обращала никакого внимания на дополнительное бремя слева и справа. Но, быть может, ей просто нравилось, что ее держат под руки?

Наконец они достигли вырубленных в камне ступеней и поднялись к узкой тропинке, которая вела к злополучной выбоине в скале.

– Первый раз иду по этой дороге после смерти Элси, – сказала Маргарет, когда вся компания с Роджером во главе цепочкой двинулась по каменистой тропе. – Я даже точно не знаю, где ее… где все это случилось.

– Вон там, – Роджер махнул рукой по ходу движения. – Видите в скале выбоину, похожую на площадку в несколько футов шириной? С нее-то она и сорвалась. А внизу скалы – закрытый обломком гранита вход в пещеру.

Когда они достигли упомянутой площадки в том месте, где она расширялась, Маргарет осторожно забралась на нее, взглянула вниз, где разбивались о скалы волны прибоя, и содрогнулась.

– Боже! Как это все ужасно, – прошептала она.

Роджер ждал, когда она спустится, но она продолжала стоять в той роковой выбоине, гипнотизируя взглядом пропасть. Энтони заволновался: он где-то слышал, что пропасти коварны и обладают магическим свойством затягивать в свои глубины даже совершенно нормального человека.

– Ни в коем случае не подходите к краю, Маргарет! – крикнул он громким голосом, перекрывавшим шум волн.

Неожиданно девушка наклонилась, опустила голову и устремила взгляд на то, чего не могли видеть с тропинки ее приятели. Казалось, нечто на берегу привлекло ее внимание.

– Что это? – спросила она, изящным пальчиком указывая на какую-то вещь на дне пропасти. – Кажется, на зеленом, обросшем водорослями камне что-то лежит. Похоже на туфлю или ботинок.

Роджер поднялся на площадку и посмотрел в указанном направлении.

– Действительно, какая-то старая обувка, – согласился он. Потом, повернувшись к кузену, крикнул: – Энтони, ты моложе меня… Будь любезен, спустись и принеси нам эту вещицу. У меня появилась идея!

– Идея? – повторила Маргарет, а когда Энтони, подчинившись команде старшего кузена, стал спускаться с обрыва, добавила: – И какая же?

– Вот когда рассмотрим эту штуку, тогда и скажу.

Пятью минутами позже Энтони вскарабкался на скалистую тропинку с берега, держа в поднятой над головой руке искомый предмет, оказавшийся дамской туфлей, насквозь мокрой, выцветшей и деформированной волнами прибоя. Пряжка была оторвана, а кожа в нескольких местах прорезана до подошвы.

Роджер блеснул глазами.

– Эврика! – воскликнул он. – И да благословит Господь ваше острое зрение, юная леди! Надеюсь, все поняли, что это такое, не правда ли?

– Роджер! – вскричала Маргарет. – Немедленно объясните нам все до малейшей детали. Лично я ничего не понимаю. За исключением того, что это – старая дамская туфля.

– Это одна из туфель, которые надел убийца, чтобы изменить свои следы, – объяснил Роджер с нотками триумфа в голосе. – Кажется, я уже говорил вам, что преступник обязательно прибегнет к этой тактике, чтобы запутать следствие. Видите эти разрезы? Они, несомненно, объясняются тем, что он пытался с их помощью вколотить в туфлю свою ногу, поскольку размер у него куда больше. Короче говоря, он принес эти туфли с собой, сделал то, что хотел, а потом, когда они стали не нужны, выбросил в море.

– Весьма умно, Роджер! – воскликнул Энтони, с энтузиазмом хлопая старшего кузена по спине. – Выходит, ты был прав, когда утверждал, что убийца – мужчина?

– Да, Энтони. И эти разрезы являются железным доказательством сего факта. Ибо вряд ли найдется женщина, которой потребуется сделать подобное для того, чтобы надеть эту туфлю. Она и без того довольно большая. Ладно. Как говорится, в свете вновь открывшихся обстоятельств мне необходимо уйти отсюда, чтобы повидаться с инспектором. Ну а вы, молодежь, не сочтите за труд спуститься с обрыва и облазать весь берег в поисках второй такой же туфли. Уверен, что она тоже находится где-то на берегу. Ребятки! Вы даже не представляете, что мы нашли. Это же важнейшее вещественное доказательство, обнаруженное с тех пор, как я взялся за это дело!

Глава 16Инспектор Морсби вмешивается

– Значит, говорите, это важнейшее вещественное доказательство, обнаруженное с тех пор, как вы взялись за это дело, сэр? – послышался голос у них за спиной. – Что ж, улика действительно любопытная. Не позволите ли взглянуть на нее?

Все трое вздрогнули и разом повернулись. Энтони вытаращил глаза, Маргарет напряглась, а Роджер ухмыльнулся.

– Приветствую вас, инспектор! – вскричал детектив-любитель. – Откуда, хотелось бы знать, вы выпрыгнули?

– Не догадываетесь? Из пещеры, разумеется, – ответил инспектор с веселыми искорками в голубых глазах, завладевая врученной ему туфлей. – Правда, не выпрыгнул, а правильнее будет сказать, еле выполз. – Он крутил обувь в руках, осматривая ее взглядом профессионала со всех сторон.

– Кстати, нашли в пещере что-нибудь интересное? – осведомился Роджер с нарочитой небрежностью.

Инспектор оторвал взгляд от туфли, и в его глазах снова заплясали веселые искорки.

– Только то, что, как я понимаю, уже нашли вы, мистер Шерингэм, – ответил Морсби с едва заметной иронией в голосе. – Номер «Лондон опиньен», не так ли?

– Хочется надеяться, что вы оценили находку так же высоко, как и я, – бросил Роджер, у которого слова инспектора вызвали непонятное смущение.

Энтони с недовольным видом наблюдал за собеседниками. По его мнению, инспектор, включивший такую благородную, с возвышенной душой девушку, как Маргарет, в число главных подозреваемых на основании одних лишь весьма сомнительных материальных свидетельств, должен был, по идее, испытывать в ее присутствии чувство дискомфорта, раскаяния или чего-то в этом роде, однако ничего подобного не наблюдалось. Инспектор просто-напросто игнорировал девушку, будто напрочь забыв о ее существовании. А это наверняка что-то значило.

– Возможно, вам уже пора возвращаться? – обратился Энтони к упомянутой особе с возвышенной душой, стараясь скрыть свои чувства к ней за обезличенной светской вежливостью. – Если так, то я, с вашего позволения, провожу вас до дома.

– Большое спасибо. Вы очень любезны, – в той же манере ответила девушка, после чего они с Энтони, ни с кем не попрощавшись, повернулись и с прямыми спинами, какой-то деревянной походкой двинулись в обратную сторону по той же тропинке, по которой пришли сюда.

Инспектор Морсби, находившийся, так сказать, при исполнении, похоже, отметал все не относящиеся к делу чувства, поэтому даже столь явная демонстрация негативного отношения к его персоне не вызвала у него никакой видимой реакции, тем более сожаления.

– О газете пока ничего не скажу, – произнес он, даже не соизволив проводить взглядом удаляющуюся парочку, – а вот эта старая туфля действительно представляет определенный интерес. – Инспектор покрутил мокрую обувь в руках. – В самое ближайшее время пошлю на берег своего человека, чтобы он поискал ей пару. А теперь, мистер Шерингэм, прошу вас сесть вот на этот плоский камешек и рассказать мне все. О том, в частности, что убедило вас в причастности к убийству мужчины и о чем поведал вам этот старый номер «Лондон опиньон».

Честно говоря, в планы Роджера не входило делиться с инспектором всеми своими достижениями в расследовании, тем более рассказывать в деталях о своей теории и говорить о том, какое место в ней занимала найденная туфля. Но у Роджера не осталось сомнений в том, что инспектор вызывает его на своего рода состязание, а подобный вызов он проигнорировать никак не мог. В общем, так или иначе, но инспектор, прибегнув к лести, хитрости и хорошо отработанным в Скотленд-Ярде приемам допроса свидетелей, постепенно вытянул из Роджера всю необходимую ему информацию, а также узнал о том, чем он занимался последние двенадцать часов. В этой связи с уверенностью можно было сказать, что инспектор Морсби не зря пользовался в своем учреждении таким высоким авторитетом.

– Что ж, не могу утверждать, что вы двигаетесь по ложному пути, – заметил инспектор, когда Роджер завершил наконец свой рассказ о созданной его могучим интеллектом новейшей теории преступления. – Одновременно не стану говорить, что вы правы абсолютно во всем. Аргументация у вас прочная, и хотя я хорошо вижу в ней досадные пробелы, вам, я уверен, не составит большого труда заполнить их. Тем не менее обстоятельства этого дела настолько смутны и запутанны, что пока не представляется возможным дать однозначные ответы на все ключевые вопросы, которые нас волнуют.

– На мой взгляд, я выстроил безупречную логическую цепочку и даже обладаю кое-какими вещественными доказательствами, которые в состоянии подтвердить мои рассуждения, – резко ответил Роджер, весьма недовольный не слишком теплым приемом, который встретила его теория со стороны упрямого инспектора.

– Все так, все так, дорогой сэр, – согласился Морсби с успокаивающими нотками в голосе. – Но проблема заключается в том, что в таком деле, как это, где слишком мало и неопровержимых доказательств, и прямых улик, не так уж трудно на основании косвенных создать не менее дюжины разнообразных теорий, которые будут выглядеть вполне правдоподобно. К примеру, – продолжил он покровительственным тоном, который Роджер терпеть не мог, – если вы дадите мне немного времени, я тоже смогу доказать, что в действительности миссис Вейн столкнула в пропасть секретарша доктора. Как, черт возьми, ее зовут? Кажется, мисс Уильямсон, не правда ли?

– Мисс Уильямсон? – переспросил Роджер, чье раздражение мгновенно сменилось удивлением. – Господи! А ведь я о такой возможности даже не подумал. Неужели вы и вправду считаете?..

– Нет, сэр, – улыбнулся инспектор. – Я тоже никогда не думал о подобном развитии событий. Хотя… Подождите минуточку. – Продолжая улыбаться, он мысленно проанализировал новорожденную гипотезу и произнес: – Как, к примеру, вам понравится такое: предположим, мисс Уильямсон положила глаз на доктора… – Роджер с шумом втянул в легкие воздух и с подозрением посмотрел на инспектора, который ответил ему совершенно невинным взглядом. – …Но она знала, что не сможет заполучить его… или считала, что не сможет, пока не уберет со своего пути миссис Вейн. Вы видели эту особу и, возможно, пришли к такому же, что и я, выводу. А именно: если эта женщина что-то забрала себе в голову, то приложит все силы, чтобы воплотить желаемое в реальность. Далее. Предположим, в тот роковой вторник она тоже вышла погулять и подышать воздухом и увидела, как миссис Вейн зашла в домик миссис Рассел в полном одиночестве. Оглядевшись, мисс Уильямсон поняла, что вокруг нет ни единой живой души. «Вот ситуация, которая позволит мне решить все проблемы», – сказала она себе и, дождавшись миссис Вейн, обратилась к ней с предложением прогуляться по тропинке среди скал до пресловутой выбоины, откуда можно любоваться морем. Предлог мог быть любым, но как только миссис Вейн согласилась, дело было сделано. Мисс Уильямсон оставалось только дойти до выбоины, подняться на нее вместе с мисс Вейн – и столкнуть хозяйку дома в пропасть. Как, по-вашему, эта теория противоречит существующим фактам? Лично я считаю, что нет.

– Но выходила ли мисс Уильямсон в тот вечер из дома? – осведомился Роджер.

– Да, сэр, выходила, – мягко ответил инспектор и с удивлением посмотрел на Роджера. – Неужели не знали?

– Нет, – вынужден был признать Роджер. – В первый раз слышу.

– Выходила, не сомневайтесь. Чтобы глотнуть морского воздуха. В тот жаркий вечер в лаборатории наверняка было очень душно. По ее собственным словам, она поднялась по тропинке к скалам, где простояла около получаса, но никого не заметила и не встретила. Это произошло за некоторое время до убийства, но в данном случае мы можем основываться только на ее словах. Если же никто не в курсе, когда она выходила из дома и когда вернулась, то откуда нам знать, что она говорила правду? Я попытался получить подтверждение ее показаниям у доктора, но вы же знаете, какой он рассеянный. Короче говоря, ничего определенного на этот счет он мне так и не сказал. Кроме того, он сам отсутствовал в лаборатории половину вечера. Мне сообщила об этом служанка, которая носит ему чай в лабораторию. Когда она в тот вечер пришла туда с подносом, доктора там не оказалось.

– Хорошо, но как быть с пуговицей от пальто? Каким образом она встраивается в вашу схему?

– Очень просто, – заявил инспектор с уверенным видом. – Во время прогулки мисс Уильямсон увидела на тропинке пуговицу, принадлежавшую мисс Кросс, и, будучи дамой во всех отношениях весьма аккуратной и предусмотрительной, подобрала ее и сунула в карман с тем, чтобы потом отдать владелице. Но после своего рокового деяния подумала: «Конечно, это дело скорее всего будут рассматривать как несчастный случай, но если что-нибудь пойдет не так и следствие остановится на версии убийства, то кто-то обязательно окажется под подозрением, ну а раз так, то пусть под подозрением окажется кто угодно, кроме меня!» Потом, еще раз все обдумав и утвердившись в этой мысли, она спустилась к прибрежным камням, где лежало тело миссис Вейн (как вы могли заметить, мисс Уильямсон активна, подтянута и находится в хорошей физической форме, так что ей не составило бы большого труда спуститься на берег), и вложила пуговицу в руку жертвы. Что же касается следов, то она могла фальсифицировать их с тем же успехом, что и любой другой фигурант этого дела.

– Что ж, все логично, – с одобрением сказал Роджер. – Но есть ли в вашей теории место туфле, которую нашли мы с кузеном и мисс Кросс?

Инспектор задумчиво потер нос, после чего в его глазах снова заблестели веселые искорки.

– Полагаю, я мог бы найти полдюжины способов, чтобы встроить эту туфлю в свою, скажем так, теорию. Да и вы придумаете ничуть не меньше, чтобы найти место для этой обуви в своей. Не так ли?

– Гм… Меня почему-то не оставляет уверенность, что вы уже сделали парочку интересных умозаключений из факта обнаружения этой туфли, но ни за что мне об этом не скажете, – рассмеялся Роджер. – Уподобитесь, так сказать, жемчужной раковине. Но не беспокойтесь: вскрывать вас я не собираюсь.

– Ну, я не стал бы утверждать, что у меня наготове ряд безупречных умозаключений, сэр, – осторожно сказал инспектор, напустив еще больше туману, и сразу же переключился на другую тему. – Как бы то ни было, мистер Шерингэм, теперь вы видите, что из-за нехватки неопровержимых доказательств любой факт в этом деле можно трактовать так, как вам заблагорассудится. Это только в плохих детективных романах бывает, что инспектор на основании нескольких разрозненных фактов (заметьте, я сказал «нескольких», а не одного!) делает один-единственный верный вывод и играючи раскрывает преступление. На самом деле, сэр, – добавил инспектор с уверенностью в голосе, – все куда сложней. И все, что я сказал о мисс Уильямсон, можно с равным успехом перенести на любого другого фигуранта. В сущности, если принять в рассуждение наличие самых разнообразных мотивов в этом деле, то нельзя не признать, что совершить убийство мог кто угодно!

– Что ж, справедливо… Как ни крути, – не без сожаления согласился Роджер. – Один только Господь знает, сколь обширное поле нам предстоит перекопать, прежде чем мы доберемся до корня этого дела. Тем не менее, инспектор, я уверен, что иду по верному пути, и намереваюсь пребывать в этой приятной уверенности и впредь – несмотря на все ваши попытки обескуражить меня и избавить от чрезмерного энтузиазма. В этой связи первое, что я сделаю после нашего разговора – отправлюсь наводить справки относительно незнакомого мужчины, которого кто-либо видел среди скал между тремя и четырьмя тридцатью вечера того злополучного вторника.

– Почему бы и нет? Ведь вреда от этого не будет, верно? – произнес Морсби скептическим тоном, как если бы ему действительно хотелось немного охладить пыл своего коллеги-любителя.

– А вы что собираетесь делать?

– Я, сэр? – спросил инспектор с самым невинным видом.

– Кто же еще? Бросьте, инспектор, наводить туман и скрытничать. Ведь у вас все уже распланировано, не так ли? Будьте так любезны, приоткройте хотя бы часть своих планов, ладно?

Инспектор расплылся в улыбке:

– Ну, если вам так уж этого хочется, то скажу, что собираюсь навести кое-какие справки относительно этой туфли.

– Ага! – злорадно воскликнул Роджер. – Ведь вреда от этого не будет, верно? – И они оба расхохотались. – Инспектор, – сказал Роджер уже более дружелюбным тоном, – неужели вы не можете хотя бы на время забыть о том, что вы – официальное лицо, и стать просто человеком? Между прочим, туфлю все-таки нашел я – вместе со своими юными друзьями. И по этой причине очень надеюсь на то, что вы поделитесь со мной результатами своих изысканий. Обещаю, что ничего из ваших откровений не станет достоянием печати, если, конечно, вы сами не дадите на это разрешение.

Инспектор некоторое время колебался, зная, что не должен делиться результатами расследования:

– Что ж, расскажу, что узнаю. Это будет справедливо.

– Вот истинный спортсмен! – воскликнул Роджер, когда они, расставшись, двинулись каждый в свою сторону.

Правда, не успели они пройти и пятидесяти ярдов, как Роджер неожиданно повернулся и устремился вдогонку за инспектором.

– Морсби, подождите! – крикнул он. – Дело на полминуты.

Инспектор тоже повернулся и стал ждать, когда Роджер приблизится.

– Слушаю вас, сэр.

– Всегда хотел спросить у настоящего, из крови и плоти, инспектора полиции, – проговорил, переводя дух, Роджер, – но всякий раз забывал – по той или иной причине… Скажите, как вы там у себя в Скотленд-Ярде относитесь к детективным романам?

Инспектор на секунду задумался.

– Ну что вам сказать? – произнес он, неопределенно пожав плечами. – Нам, полицейским, тоже как-то развлекаться надо. Как и всем прочим леди и джентльменам.

После этого они наконец расстались и направились по своим делам.

Инспектор в гостиницу на ленч не пришел, и Роджер с Энтони ели в молчании, лишь изредка перебрасываясь словами, поскольку каждый погрузился в собственные размышления. К примеру, Роджер подумывал о том, не возложить ли на плечи кузена часть работы по сбору необходимой информации, ибо в свете последнего разговора с инспектором выяснилось, что работа предстоит очень большая. Впрочем, в конце концов он отказался от этой мысли, решив, что Энтони недостаточно сообразителен для выполнения этой миссии. В результате у Энтони образовался свободный вечер, и он предупредил, чтобы к чаю его не ждали, и даже в завуалированной форме намекнул, что может взять в Ладмуте напрокат двухместный автомобиль, чтобы, по его словам, исследовать дорогу и расположенные на ней городки и селения. Роджеру лишь ценой огромных усилий удалось воздержаться от насмешливых вопросов относительно того, один ли кузен поедет или в компании и что еще он собирается исследовать во время этой поездки.

Но, как бы то ни было, сразу после ленча Роджер покинул гостиницу, чтобы приступить к очередному раунду своих утомительных изысканий. Вернулся он около восьми часов вечера, и по его бодрой походке и довольной физиономии не составляло труда понять, что кое-каких успехов он все-таки добился. Что было ценно вдвойне, поскольку, сказать по правде, на успех он особенно не рассчитывал.

Энтони и инспектор, к тому времени почти покончившие с ужином, с немалым удивлением поглядывали на припозднившегося члена их трио, который, входя в комнату, лучился улыбкой и пританцовывал, словно какой-нибудь одержимый восточный дервиш.

– Я сделал это! – вскричал дервиш. – Сам, один, без чьей-либо помощи, никем не восславленный и не воспетый, сопровождаемый подозрительными взглядами констеблей и насмешками половины местных мальчишек. Но я сделал это! – С этими словами он выложил на стол клочок бумаги, похожий на листок, вырванный из записной книжки, и придвинул его, ухмыляясь, к тарелке инспектора.

– Это – подарок для вас, инспектор Морсби, – сказал он. – Отпечаток большого пальца убийцы миссис Вейн. Энтони, отрежь мне двойную порцию этого чудного пирога с ветчиной и телятиной, будь так любезен!

Глава 17Странное неведение маленького священника

– Конечно, – произнес Роджер, отправляя в рот пирог с ветчиной и телятиной, – когда я сказал «убийцы», то, возможно, малость преувеличил.

– Вы до сих пор не поставили нас в известность, о ком говорите, сэр, – нетерпеливо произнес инспектор. Он уже в седьмой раз повторял нечто подобное, но его любопытство до сих пор не было удовлетворено.

– Возможно, куда уместнее в данной ситуации сказать, что это отпечаток большого пальца человека, который знает, как миссис Вейн встретила свою смерть, – продолжил Роджер, находивший определенную извращенную радость в нарочитом затягивании обнародования информации, столь сильно затронувшей профессиональное любопытство инспектора. – Но в любом случае его отпечаток перед вами.

– Этот человек, случайно, не местный житель? – с самым невинным видом осведомился инспектор.

– Тот, кто прилежно занимается своим делом, обязательно это выяснит, – бросил Роджер с вызывающими нотками в голосе, – а тот, кто следует по верному пути, не сворачивая с него, способен совершить удивительные открытия. Иными словами, за труды его даруется ему царствие небесное. Кстати, Энтони, даруй мне еще один кусочек этого чудесного пирога. Нет, Энтони, в два раза больше того, что ты поначалу собирался отрезать.

– Кто этот человек, мистер Шерингэм?! – в отчаянии возопил инспектор Морсби.

Роджер посмотрел на него в упор:

– Я, инспектор, вам этого не скажу. Можете арестовать меня за сокрытие важной для следствия информации, за отказ выполнять требования властей, за поджог, мошенничество, нарушение присяги или что-нибудь еще в этом роде. Короче, за что угодно. Но я все равно буду хранить молчание. Ибо вы дискредитировали себя в моих глазах, попытавшись сегодня утром лишить меня уверенности в себе и очень умело выпотрошив мое сознание, не дав при этом ничего взамен. Если разобраться, я постоянно делаю вам щедрые презенты и практически ничего за это не получаю. Ну так вот, с сегодняшнего дня я решил с этим покончить.

Инспектор налил себе стаканчик виски и с удовольствием выпил. Потом поставил стаканчик на стол и вытер платком усы.

– Серьезные обвинения, сэр, – заметил он ровным голосом, ибо слова Роджера, похоже, нисколько его не тронули.

– Оказание противодействия полиции, к примеру? – с ухмылкой осведомился Роджер. – Да, серьезное обвинение, не правда ли? Но какое волнующее! В прежние годы в жизни не оказывал противодействия властям. Но теперь мне это даже нравится.

Инспектор расхохотался:

– Помимо этой бумажки, у вас в рукаве есть что-то еще, сэр. Я точно это знаю. Ну и что, по-вашему, я должен сделать, чтобы это заполучить?

– Отправьте эту бумажку в свою контору и попытайтесь узнать, кому принадлежит этот отпечаток, – с готовностью ответил Роджер. – Честно говоря, эти сведения могут не представлять никакой ценности или, наоборот, представляют – да еще какую! Как вы знаете, у меня есть кое-какие идеи, но я хочу, чтобы они подтвердились, и лишь после этого сообщу вам нечто определенное. Вот так.

– Признаться, я не одобряю вашего поведения, сэр. По закону вы должны сообщить мне всю известную вам информацию по этому делу и позволить мне решать, что важно и представляет ценность, а что – нет. Тем не менее, зная ваши способности, – произнес инспектор, делая лестное для Роджера заключение, – я, пожалуй, пойду на риск и соглашусь на предложенную вами сделку.

– По рукам, – согласился Роджер. – Я же, в свою очередь, обещаю, что расскажу вам все, когда вы получите из Скотленд-Ярда ответ – пусть даже негативный. Между прочим, инспектор, если вы поторопитесь, то сможете отправить послание в Скотленд-Ярд еще сегодня. Почта пока работает.

– Верно, – заметил инспектор, алчным взором глядя на свой опустевший стаканчик, но потом все-таки поднялся на ноги. – Надеюсь, вы дождетесь моего возвращения?

– Да, я в любом случае останусь здесь, хотя дать гарантию, что кузен последует моему примеру, не могу. Кстати, Энтони, тот двухместный автомобиль, что стоит рядом с гостиницей, имеет какое-либо отношение к твоей персоне?

Энтони порозовел.

– Ну, – начал он, – я…

– Все понятно, – добродушно произнес Роджер, прерывая его оправдания. – Если ты не вернул его в гараж, стало быть, предполагаешь использовать и в дальнейшем. Что ж, в свете луны побережье выглядит просто великолепно. Так по крайней мере мне говорили. Поэтому бон вояж! – желаю тебе хорошей поездки. О, инспектор, подождите минутку!

Инспектор Морсби, уже открывавший дверь, повернулся к Роджеру:

– Слушаю вас, сэр.

– Просто хотел спросить, вы узнали что-нибудь относительно той туфли?

Инспектор обдумал его слова и сказал:

– Хотите, чтобы я сообщил вам конфиденциальные сведения? А сами, между тем, придерживаете информацию, которой располагаете…

– Но вы же обещали, инспектор, помните? – произнес Роджер с довольной улыбкой.

– Если мне не изменяет память, речь шла о взаимном обмене информацией, – проворчал инспектор. – Ну да ладно, заплачу вам добром за зло. Да, мне удалось проследить эту пару туфель (мы все-таки нашли вторую, как и намеревались).

– Проследить? – с интересом осведомился Роджер. – Вы имеете в виду, что вам удалось найти человека, которому принадлежали туфли?

– Именно. И хотя стельки с названием фирмы были выдраны, это не составило большого труда. Служанка сразу их опознала, да и владелица даже не подумала от них открещиваться.

– Инспектор! – вскричал Роджер. – Хватит играть со мной в «кошки-мышки». Как зовут владелицу?

Инспектор несколько секунд с самым невозмутимым видом рассматривал Роджера, явно наслаждаясь охватившим последнего нетерпением.

– Миссис Рассел, сэр, – сказал он наконец и вышел из гостиной.

Когда дверь за ним захлопнулась, Роджер даже присвистнул от удивления.

– Миссис Рассел! Кто бы мог подумать? Честно говоря, неожиданное развитие ситуации… Что ты можешь сказать по этому поводу, Энтони?

– Ничего. Один Господь знает, что к чему, – честно ответил тот.

Роджер погрузился в размышления, машинально тыча ложечкой в ягодный торт со сливками. Потом сказал:

– Если разобраться, все не так уж плохо и при определенных условиях встраивается в мою схему. Надо только напрячь мозги и снова все основательно обдумать.

– А меня ты тоже собираешься держать в неведении относительно результатов своих изысканий? – спросил Энтони.

– Тебя? – осведомился Роджер, возвращаясь мыслями к реальности. – Ну уж нет. Мне просто необходимо рассказать об этом, ибо в противном случае я лопну от избытка эмоций. Сегодня у меня был очень трудный день, Энтони. Мужчины, женщины, дети так и мелькают до сих пор перед глазами, словно в калейдоскопе. И всех их мне пришлось интервьюировать, так что к вечеру я едва не падал с ног от усталости. И хоть бы одно полезное для расследования слово! Ничего! Но вот, когда я, образно говоря, находился при последнем издыхании, появился ребенок, который вывел меня к свету. Иными словами, я нашел мальчишку-подростка, находившегося в нужное время в нужном месте и видевшего то, что я хотел, чтобы он увидел.

– Отлично! – воскликнул Энтони.

– Мне пришлось основательно потрудиться, чтобы вытянуть из него нужную мне информацию, поскольку он, сидя среди скал, занимался каким-то противозаконным делом (каким именно, я уточнять не стал). Однако мои страшные клятвы относительно конфиденциальности нашего разговора и пара монеток в полкроны повлияли на него должным образом. Короче говоря, он скрывался среди скал рядом с вырубленной в камне лесенкой примерно в три тридцать того рокового дня, когда неожиданно увидел на тропинке мужчину, направлявшегося к печально известной выбоине в скале. Мальчишка даже готов был поклясться, что мужчина держал в руке сложенную газету, которая, как ты понимаешь, вполне могла быть тем самым номером «Лондон опиньон», который мы нашли в пещере.

– Ну и дела… – протянул Энтони. – Надеюсь, тебе удалось узнать, кто этот тип?

– Разумеется. Но тут мне напрягаться не пришлось, поскольку мальчишка сам выложил всю необходимую информацию. Как думаешь, Энтони, кто это? Советую мысленно перебрать тех, кого бы ты заподозрил в последнюю очередь.

– Да не хочу я никого перебирать… Кто он, Роджер?

Роджер одарил кузена торжествующим взглядом.

– Помнишь того маленького священника с физиономией, похожей на козлиную морду? Ну так вот – это он самый и есть. И зовут его преподобный Сэмюель Медоуз, чтоб его черти взяли.

– Что?!

– Никогда бы на него не подумал, верно? Вот и я, вдохновленный рассказом мальчика, сразу же отправился в гости к Сэмюелю. Ведь он неоднократно приглашал меня к себе, так что никаких проблем с этой стороны я не видел. Короче, я ввалился к нему без приглашения, но он был рад меня видеть. Видел бы ты, как рад! Ну а я, разумеется, радовался, что застал его дома. Так что мы оба радовались этой нечаянной встрече и едва не плакали на плече друг у друга от радости. В общем, сцена встречи получилась трогательная. Он хотел обсудить со мной все перипетии этого убийства, а вот я – нет. Меня, Энтони, неожиданно заинтересовали вопросы теологии. Представляешь?

– Хм, – только и сказал Энтони.

– Вот именно. Итак, я начал задавать ему вопросы из области теологии, а он ничего не мог мне ответить. Даже не знал, как звали тестя Моисея. Невероятная неосведомленность для священника, не так ли? Разумеется, я ничего подобного ему не сказал, а, проявив максимум такта, продолжил беседу. В частности, сообщил, что Омар Хайям входит в число моих самых любимых пророков. А он при этом даже глазом не моргнул. Потом я сообщил, что если бы королева Елизавета не написала «Кредо святого Афанасия»[1], то кардинал Мэннинг вряд ли бы стал кормить Жанну д’Арк исключительно дождевыми червями. И опять никакой реакции. Так что беседа с этим человеком доставила мне огромное удовольствие. Можешь не сомневаться.

– Так ты намекаешь на то, – проницательно заметил Энтони, – что этот тип никакой не священник?

– Ты просто читаешь мои мысли, кузен. Да, этот тип не священник и никогда им не был.

– Забавно.

– Чрезвычайно… Ну так вот: как только я установил этот факт, мне осталось одно – взять у него отпечатки пальцев и побыстрей сматываться.

– А как тебе удалось взять у него отпечатки пальцев?

– Ну, это оказалось не так сложно. Когда я пришел в гости, этот парень читал газету, и я сделал вид, что меня заинтересовал некий материал, напечатанный на той же странице, которую просматривал наш лжесвященник. Нечего и говорить, что он, обрадованный моим визитом, позволил мне вырезать эту статейку из газеты. Следует отметить, что он слишком редко для священника мыл руки, а день стоял жаркий, так что на полях статейки отлично отпечатался его большой палец. Такой, знаешь ли, дивный жирный отпечаток получился. Как говорится, большое вам за это спасибо, мистер Медоуз.

– Хитро, ничего не скажешь, – с одобрением произнес Энтони.

– Я тоже так думаю, – согласился с кузеном Роджер.

– Но ты, насколько я понимаю, собираешься хранить молчание об этой вылазке?

– Правильно понимаешь. Пусть инспектор Морсби немного подергается из-за недостатка информации, как раньше дергался я. Кроме того, отныне я не стану открывать перед ним все свои карты. Ибо скажу тебе честно: если кому-то и суждено раскрыть эту маленькую тайну, то мне хочется, чтобы этот человек звался Роджером Шерингэмом. Теперь что касается мистера Медоуза. Вполне возможно, что он не имеет никакого отношения к нашему делу, но мне почему-то в это не верится.

– То есть ты считаешь, что в Скотленд-Ярде могут найти обличающие его материалы?

– Почему бы и нет? Обычный человек не станет переодеваться священнослужителем, отправляясь в летний отпуск на побережье. Конечно, очень может быть, что он ни разу не попадал в поле зрения полиции, но надежда, как говорится, умирает последней.

– Но если он уже попадал в лапы полиции, то его будет легче причислить к разряду подозреваемых.

– Несомненно. Кроме того, он может быть нам полезен и в другом. Меня не оставляет мысль, что этот субъект имеет какое-то отношение к прошлому миссис Вейн. Ну а коли так, то нам, возможно, удастся прояснить кое-какие факты, представляющиеся в настоящее время спорными или неоднозначными. Быть может, даже удастся установить, что он… – тут Роджер замолчал и после паузы закончил фразу: – Короче говоря, нам тогда будет куда проще трактовать те или иные события.

В комнате на минуту установилась тишина.

– Слава богу, в этом случае с Маргарет окончательно будут сняты подозрения, – наконец сказал Энтони.

– Скорее всего так и будет. Что же касается Маргарет, то я бы попросил тебя, Энтони, рассматривать сказанное мной как конфиденциальную информацию. Сейчас ей лучше ничего этого не знать. Подожди хотя бы, пока придет ответ из Скотленд-Ярда. В противном случае у нее могут возникнуть ложные надежды, которые мне бы не хотелось обсуждать. В общем, старайся не распространяться на эту тему, а если Маргарет спросит, скажи, что я продолжаю заниматься своими изысканиями. Договорились?

– Я совершенно уверен, – начал Энтони, – что Маргарет достойна доверия…

– Речь идет не о доверии, – поторопился перебить его Роджер, – а о том, что эта информация, образно говоря, моя частная собственность и только я имею права решать, когда ее обнародовать. И если ты не будешь держать язык за зубами, то в дальнейшем я не скажу тебе ни единого слова. Ну так как – ты будешь хранить молчание, пока я не разрешу тебе говорить?

– Разумеется, буду, если ты так ставишь вопрос, – надувшись, пробормотал Энтони.

– Только так и никак иначе!

– Ладно, чего уж там. Считай, что договорились.

– А раз договорились, – произнес Роджер уже куда более мягким тоном, – то почему бы нам не выпить пива по этому поводу?

Энтони поднялся с места:

– Спасибо, нет. К тому же мне пора идти… вернее, ехать.

– Неужели этой девушке не надоела ежедневно созерцать твою физиономию? – с нескрываемым любопытством спросил Роджер. – Ведь она, если не ошибаюсь, не видит тебя только тогда, когда ест.

– Прикажешь Маргарет все время пребывать в одиночестве? – ощетинился Энтони. – Да ей словом перемолвиться не с кем, поскольку она встречается со своими домочадцами только в столовой.

– А тебе никогда не приходило в голову, что она предпочитает уединение? – с ухмылкой осведомился Роджер.

– Очень смешно! – буркнул Энтони. – Так что сиди здесь и веселись. А я пошел. Будь здоров.

– Р-р-р-р… – хрипло прорычал Роджер ему вслед.

Нельзя, однако, сказать, что с уходом Энтони вечер сделался невыносимо скучным. Поскольку вскоре вернулся инспектор Морсби и на протяжении трех часов, используя все известные ему приемы и уловки, пытался разговорить Роджера и вытянуть из него имя человека, отпечаток большого пальца которого находился сейчас на пути в Лондон. Роджер же, отражая многочисленные попытки инспектора заполучить нужную ему информацию, наслаждался от всей души.

Глава 18Приготовления к аресту

Следующий день был воскресным, и Роджер решил немного отдохнуть. Хотя пассивного отдыха он не признавал, но пока не пришло официальное письмо из Скотленд-Ярда со сведениями относительно отпечатка пальца, совершенно не представлял, чем себя занять. Поэтому после завтрака отправился на маленькую полянку среди скал, где некоторое время лениво обсуждал кое-какие детали дела с Маргарет и Энтони, а потом, когда те ушли, чтобы продолжить разговор в полном уединении, взялся за книгу, которую читал всю первую половину дня. Сколько он ни крутил головой, инспектор в поле его зрения не появлялся, из чего следовало, что Морсби, возможно, с раннего утра отправился допрашивать какого-нибудь фигуранта или шел по известному лишь ему одному следу.

Вечером того же дня Роджер и Энтони отправились ужинать к доктору Вейну. Роджер по какой-то непонятной причине понравился доктору, и последний не поленился прислать ему письменное приглашение. Более того, ради этой встречи доктор даже пошел на кое-какие жертвы. А именно: велел закрыть лабораторию в шесть вечера, чтобы уделить гостям все свое внимание, что Роджер рассматривал как своего рода наивысший комплимент. Короче говоря, кузены очень приятно провели время, полностью отвлекшись от текущих дел и событий, так как за ужином не было сказано ни единого слова о миссис Вейн, обстоятельствах ее смерти и продолжающемся расследовании.

– Фактически, – сказал Роджер кузену, когда они возвращались в гостиницу, – если бы на ужине присутствовал человек со стороны, то он ни за что бы не догадался, что хозяйка этого дома стала жертвой насильственной смерти менее недели назад.

Следует отметить, что проявленное доктором неожиданное доброжелательство по отношению к новым знакомым также вызывало у Роджера определенное любопытство. Мистер Вейн буквально лучился от владевшей им радости видеть кузенов у себя в гостях и, как показалось Роджеру, выражал свои чувства вполне искренне. Он вообще не делал тайны из своих мыслей и чувств, и, к примеру, если бы возненавидел за что-то Роджера, то, без сомнения, так бы прямо ему и сказал. Так что Роджер, подытоживая на обратном пути свои впечатления об ужине (благо Энтони в основном хранил молчание и ему не мешал), пришел к выводу, что доктор – даже если действительно любил супругу в начале их романа – ко времени ее смерти никаких нежных чувств к ней уже не испытывал. Заодно Роджер определил его отношение к мисс Уильямсон, которое охарактеризовал как довольно тесную дружбу, основанную на взаимной работе и общности интересов, но не имевшую под собой никакой романтической подоплеки.

«Надо полагать, это весьма огорчительно для любой скромной девушки, которая готова абсолютно на все, как эта леди», – подумал Роджер.

На следующее утро отдых продолжился, так как ответ из Скотленд-Ярда еще не пришел. Поэтому Роджеру пришлось развлекать оказавшегося не у дел Энтони, поскольку Маргарет, как это было заведено у нее в понедельник, отправилась по магазинам, а затем основательно занялась домашним хозяйством, вследствие чего не имела ни малейшей возможности отлучиться из домовладения. Перебрасываясь с Энтони ничего не значащими фразами, Роджер тем не менее не без любопытства наблюдал за тем, как младший кузен от нечего делать до одиннадцати часов прохаживался во дворе перед гостиницей, время от времени отшвыривая мыском ботинка встречавшиеся на его пути мелкие камешки. Но когда почтальон и в одиннадцать часов дня ничего не принес для инспектора Морсби, Роджер решил не продлевать их совместную с кузеном агонию и, чтобы развеяться, предложил Энтони съездить на арендованной двухместной спортивной машине в городок Сэндси. Из поездки они вернулись аж в полвосьмого вечера (спортивная машина оказалась далеко не новой, и в ней постоянно что-то ломалось) и обнаружили в гостиной инспектора, который, как выяснилось, ждал их возвращения.

– Здравствуйте, инспектор, – поприветствовал его Роджер и сразу же осведомился: – Новости с вечерней почтой, случайно, не пришли?

Инспектор с минуту пристально его разглядывал.

– Да, сэр. Я получил известие из своей штаб-квартиры.

– Неужели? Ну и как – есть что-нибудь сенсационное?

– Сенсационное? – переспросил инспектор со сводящей с ума неспешностью. – Ну, тут все зависит от того, что вы называете этим словом, не так ли, сэр? Кстати, джентльмены, как насчет того, чтобы поужинать? Лично я так проголодался, что готов съесть быка. Странное дело, но жара вызывает у меня повышенный аппетит. Моя жена говорит, что…

– Инспектор! – грубо перебил его Роджер. – Я очень сочувствую и вашей супруге, и вашей семье. Должно быть, они ужасно страдают. Но меня интересует другое. Вы сказали, что получили известие из штаб-квартиры, но забыли уточнить, в какой форме: письменной или же по телефону.

– Положим, забыл. Ну и что?

– А то, инспектор, что мне надоело быть мышкой в ваших играх, где вы постоянно выступаете в роли кошки, – с достоинством произнес Роджер. – Короче говоря, немедленно покажите мне отчет экспертов или я… или я разобью вам голову вот этим графином. Даже мышка, если ее прижать к стене, способна на отчаянные поступки!

– Полагаю, мы можем обсудить все это после ужина, мистер Шерингэм, – с самым невинным видом заметил инспектор.

– После ужина? А вы хорошо подумали, инспектор? Дайте мне сейчас же отчет или расскажите о нем – и покончим с этими глупыми играми!

– Ваш кузен – очень нетерпеливый человек. Вы не находите, Энтони? – с иронической улыбкой обратился инспектор к родственнику Роджера.

– Это точно. Но он также и очень опасен, если его разозлить. Мы в семье всегда посмеиваемся над ним из-за этого.

– Любопытно, помогает ли ему это качество в жизни? – осведомился инспектор с неподдельной заинтересованностью. – Во всяком случае, мой опыт общения с нетерпеливыми людьми свидетельствует о том, что…

Роджер распахнул дверь гостиной и крикнул в сторону кухни:

– Хозяин! Верните виски в погреб и выбросьте бифштексы в помойное ведро. Думаю, сегодня мы будем ужинать не раньше полуночи!

– Сдаюсь, сэр! – торопливо проговорил инспектор. – Вот отчет, который вам нужен!

– Хозяин! Прикажите подать виски и бифштексы, – скомандовал Роджер. – Мы будем ужинать немедленно.

Но есть он не хотел. Отчет из экспертного отдела Скотленд-Ярда – вот все, что ему сейчас требовалось. На протянутой инспектором бумаге в лаконичном стиле было напечатано следующее:

Отпечаток большого пальца принадлежит Сэму Филду, он же – Скользкий Сэм, он же – Креветка, он же – Летчик, он же – Герберт Питерс, он же – Герберт Смит – и так далее, и тому подобное. Отбывал двухлетнее тюремное заключение (1909–1911) за грабеж с применением насилия; трехлетнее (1913–1916) за кражу со взломом; пятилетнее (1918–1923) за мошенничество и присвоение чужого имущества. В настоящее время разыскивается за три аналогичных преступления. Небольшого роста, брюнет, родинка на правой щеке, голубые глаза, нос большой; неплохо образован, речь поставлена хорошо, обладает располагающими манерами. Любит выдавать себя за адвоката, священника и других представителей образованных классов.

– Ну и ну! – бросил Роджер и протянул отчет Энтони.

– Я так и думал, что вас это заинтересует, сэр, – спокойным голосом произнес инспектор. – Ведь речь идет о преподобном Сэмюеле Медоузе, не так ли? Помните, я говорил, что видел где-то раньше его лицо? Должно быть, когда в связи с каким-то делом просматривал его досье. Так что и фотография найдется, если понадобится.

– Герберт Питерс… – пробормотал Роджер слегка охрипшим от волнения голосом. – А знаете ли вы, инспектор, что я посредством одной только интуиции и собственных умозаключений пришел к выводу, что этот тип – муж миссис Вейн, просто побоялся это озвучить? Уж слишком удачно все складывалось, чтобы оказаться правдой… И еще: если мне не изменяет память, вы говорили, что не знаете, куда подевался этот Герберт Питерс.

– Совершенно верно. Согласен, что это наша недоработка, – добродушно признал инспектор.

– Но теперь, надеюсь, у вас нет на его счет никаких сомнений? – продолжал давить на инспектора Роджер.

Инспектор вместо прямого ответа спросил:

– И какой, по вашему мнению, у него мог быть мотив?

– Уверен, что он ее шантажировал. Ситуация, в какой находилась миссис Вейн, стала для него истинным даром небес. Ведь она вышла замуж за доктора, когда он отбывал пятилетний срок, и сомневалась, что ему удастся разыскать ее. Воистину это был подлинный дар небес для нашего друга Питерса.

– Ваша сентенция, возможно, представляет определенный интерес, но не отвечает на мой вопрос, сэр, – мягко попенял ему инспектор. – Скорее, этот мотив больше подходит миссис Вейн, чтобы убрать Питерса, а не наоборот. Поэтому повторюсь. Итак, какой, по-вашему, у него мог быть мотив для убийства миссис Вейн?

Роджер положил себе на тарелку маринованные пикули.

– Полагаю, что однозначно ответить на этот вопрос невозможно, инспектор. И вы, надеюсь, согласитесь с этим. Ибо я могу навскидку набросать полдюжины вполне правдоподобных весомых мотивов, но один из них представляется мне наиболее очевидным. Она знала, что в различных графствах выписаны несколько ордеров на арест Питерса, и, когда он начал шантажировать ее, сама стала ему угрожать, обещая донести на него в полицию. Он, выслушав ее угрозы, вероятно, пришел в ярость и под воздействием эмоций столкнул ее в пропасть. Ну, как вам такое?

– Что ж, ваше предположение кажется достаточно убедительным, – согласился инспектор.

– Оставь мне немного картофеля, Энтони, – попросил Роджер и вдруг спросил: – Кстати, а что ты сам думаешь относительно моей теории?

– Думаю, что она имеет полное право на существование. Мы знаем, что он был там и, по твоим словам, имел целую кучу мотивов для убийства. А может быть, он все еще любил и страшно ревновал ее. И когда она ему все о себе рассказала, разъярился и столкнул ее со скалы. Возможно ли такое? На мой взгляд, вполне.

– Да, идея неплохая, – согласился Роджер. – То есть никакого шантажа, а убийство совершено из ревности. Кстати сказать, эта гипотеза соответствует словам Маргарет о том, что за неделю или две до смерти миссис Вейн испытывала необъяснимое, на первый взгляд, чувство страха. Определенно она кого-то боялась. И еще: Энтони, можешь сказать Маргарет, чтобы она не слишком усердствовала, роясь в бумагах кузины.

– Вы о чем это, сэр? – поинтересовался инспектор.

Роджер объяснил ему, как пытался установить личность неожиданно появившегося в деревне незнакомца, двигаясь к этому двумя путями.

– И за спиной у официальных органов правопорядка, не так ли? – прокомментировал его слова инспектор. – Что ж, журналисты остаются журналистами, что с ними ни делай.

– Как и полицейские. Между прочим, как вы, официальные органы, собираетесь реагировать на полученную информацию? Надеюсь, вы его арестуете?

– Скажите, я сейчас разговариваю с репортером? – осторожно спросил инспектор.

– Нет. Пока сами не выразите такого желания. Пока что в «Курьере» напечатано: «Следите за дальнейшим развитием событий». Скажите, арест в это самое «развитие событий» входит?

– Давайте отложим этот разговор до завтрашнего дня, сэр. Ибо сегодня вечером или ночью я его точно арестовывать не буду.

– Значит, сегодня вечером никак?

– Точно так. Сначала мне необходимо сходить к магистрату и получить у него ордер, что я намереваюсь сделать после ужина. И вообще, куда спешить? В таком маленьком местечке, как Ладмут, не стоит возбуждать лишние толки. Также следует учитывать, что ваше субботнее интервью нисколько его не обеспокоило, ибо в противном случае он бы уже давно смылся отсюда. А я лично сегодня проверял: птичка на месте.

– Не понимаю, зачем вам ходить к магистрату и выписывать у него ордер? – с любопытством осведомился Роджер. – Насколько я знаю, при аресте подозреваемого в убийстве ордер не требуется.

– Но я не собираюсь арестовывать его по подозрению в убийстве, сэр.

– Не собираетесь? – удивился Роджер. – Но почему?

– По нескольким причинам, – уклончиво ответил инспектор. – Прежде всего полиции удобнее, когда подозреваемого в убийстве арестовывают по другому обвинению. Он не пугается до смерти, не замыкается в себе, и его легче разговорить. А уж если он заговорил, то появляется шанс на то, что он допустит ошибку и выдаст себя. Поверьте, это очень действенный метод. Ну и, кроме того, это дает полиции возможность на законных основаниях держать преступника за решеткой, даже если доказательств для предъявления обвинения в убийстве не хватает.

– Понятно. Вас послушаешь, так узнаешь много интересного о методах работы наших криминалистов.

– Да, мы довольно неприятные люди, и к нам в руки лучше не попадать, сэр, – жизнерадостно отозвался инспектор.

– Кто бы сомневался… Так что я основательно подумаю, прежде чем совершить свое следующее убийство. Кстати, а вы уверены, что вам удастся разговорить Медоуза?

– Мы умеем развязывать людям языки, сэр. Есть, знаете ли, методы, – зловещим тоном произнес инспектор, грозно сводя на переносице брови.

В комнате снова установилось молчание.

– Вот черт! Мне давно уже пора идти, – воспользовавшись паузой, бросил Энтони и удалился.

Роджер с минуту разглядывал закрывшуюся дверь.

– Как хорошо все-таки быть молодым, – заметил он с высоты прожитых им тридцати шести лет.

– Пожалуй… Но, боюсь, молодежь испытывает слишком сильную боль, расставаясь с некоторыми иллюзиями, – с неожиданной печалью в голосе произнес инспектор.

– Похоже, ваша профессия сделала из вас пессимиста, инспектор, – улыбнулся Роджер.

Инспектор обдумал его слова.

– Что ж, очень может быть. Но, работая в Скотленд-Ярде, я узнал также кое-что важное. А именно, что в реальности вещи очень редко бывают такими, какими кажутся! И эту, казалось бы, простейшую истину молодые люди не способны ни понять, ни принять.

– В ваших словах сквозит разочарование жизнью, свойственное среднему возрасту, – снова рассмеялся Роджер, не желавший подстраиваться под взятый инспектором слишком серьезный тон.

Пару минут спустя, покончив с разговором на отвлеченные темы, собеседники устроились в креслах поудобнее и приступили к обсуждению проблем, интересовавших их более всего.

– В данный момент мне вот что не дает покоя… – задумчиво протянул Роджер. – Кажется, в нашем деле все встало на свои места, но я никак не могу взять в толк, каким образом в эту схему вписываются туфли миссис Рассел.

– Все время спрашивал себя, когда вы доберетесь до этих туфель, – с улыбкой произнес инспектор.

– Разумеется, этот парень мог найти способ завладеть ими, – продолжил Роджер. – Я ведь один такой способ нашел. Но помимо этого он мог купить их на дешевой благотворительной распродаже. Или просто вытащил выброшенную пару из мусорного ящика. Но зачем? И почему туфли именно миссис Рассел?

– Мне представляется, что при желании можно назвать дюжину самых разных причин появления этих туфель на сцене событий, – ответил Морсби. – К примеру, раньше вы считали, что преступник с их помощью пытался оставить на месте преступления женские следы, чтобы направить следствие по ложному пути, так?

– Так. Кстати, то же самое относится и к пуговице от пальто. Замените преподобного Сэмюеля на мисс Уильямсон, и тогда пуговица отлично впишется в вашу схему, инспектор. По крайней мере это одно из самых простых объяснений того факта, что она оказалась в руке покойной…

– Если преступник хотел только одного – оставить на месте преступления женские следы, – вклинился в монолог Роджера инспектор, предпочитавший иметь дело с одной проблемой за раз, – то вопрос, кому принадлежали туфли, становится второстепенным. В данном случае главное, чтобы это были женские туфли и желательно большого размера. Для удобства ношения. Ради этого, кстати сказать, их еще и разрезали в нескольких местах по бокам. Вы ведь это имели в виду, не так ли?

– Совершенно справедливо.

– Ну а раз так, – наставительно сказал инспектор, определенно стремившийся завершить эту тему, – то у нас найдется с полдюжины удобоваримых объяснений на предмет того, как эти туфли оказались в руках преступника и почему их нашли на берегу моря. О чем, между прочим, я уже имел честь вам говорить.

– Что верно, то верно, – согласился Роджер.

Через несколько минут после этого инспектор покинул гостиную и отправился на поиски судьи.

Но Роджер недолго находился в одиночестве, поскольку в гостиную в скором времени заявился Энтони. По словам последнего, самочувствие Маргарет оставляло желать лучшего, у нее даже слегка поднялась температура, что могло свидетельствовать как о внезапном приступе сенной лихорадки, так и о начинающемся гриппе. Так что покататься молодым людям не удалось, и Энтони, перекинувшись с девушкой парой слов, проводил ее до самого дома, где оба (не без обоюдных колебаний и душевных страданий) пришли к выводу, что ей лучше всего немедленно лечь в постель. Тем не менее Энтони не забыл сообщить ей о послании из Скотленд-Ярда, подтвердившем сенсационное открытие Роджера, и в данный момент являлся носителем и передаточным звеном самых горячих и искренних сердечных поздравлений со стороны девушки.

– А вот я нисколько не сожалею, что ты вернулся, Энтони, – заявил Роджер, выслушав из уст кузена адресованные ему поздравления, а также краткий отчет о несостоявшейся поездке и нездоровье Маргарет. – И хотя пребывание в четырех стенах наедине с самим собой меня обычно не тяготит, сегодня, должен заметить, такая компания показалась мне чуть-чуть тоскливой. Не говоря уже о том, что в столь чудесный вечер стыдно и даже как-то противоестественно сидеть дома. Поэтому давай прогуляемся к морю, полюбуемся, как луна сеет серебристый свет на прибрежные скалы, и послушаем рассказы дядюшки Роджера о том, какой он великий человек…

Прежде чем отправиться спать, Роджер заглянул в комнату инспектора и посредством неприкрытого шантажа и угроз напечатать о нем в «Курьере» разные гнусности буквально вырвал у него разрешение присутствовать при аресте завтра утром. Однако, не поверив до конца слову, данному при столь экстремальных обстоятельствах, Роджер проснулся на час раньше обычного, отправился прямиком к спальне инспектора и стал следить за его дверью голодными глазами. Но, как выяснилось, напрягался он совершенно напрасно. Инспектор, прекрасно осознававший тот факт, что его услуга дорого стоит, однако лежащий на тысячах столиков для завтрака номер «Курьера» с подробным описанием ареста опасного преступника при его, инспектора Морсби, личном участии и с подписью «ваш специальный корреспондент, присутствовавший на месте событий» стоит куда дороже. Так что Роджер лишил себя часа сна без какой бы то ни было серьезной на то причины.

С аппетитом позавтракав, инспектор и Роджер вышли из гостиницы, оставив Энтони в одиночестве бродить по комнатам и размышлять о том, когда ему следует отправиться на прогулку среди скал, дабы с замирающим от надежды сердцем взглянуть на заветную полянку.

Дом, где преподобный Сэмюель Медоуз (он же – Скользкий Сэм, он же – Герберт Питерс и так далее, и тому подобное) снимал комнаты, располагался в центре деревни. Инспектор и Роджер быстрым шагом направились к упомянутому строению. Роджер предвкушал завершающую фазу этого запутанного дела и едва мог скрыть овладевшее им сильнейшее нервное возбуждение. Инспектор же как ни в чем не бывало рассказывал смешные случаи, связанные с по-настоящему интересными (по его мнению) арестами, в которых он принимал участие.

Дверь им открыла полная женщина, которая, узнав Роджера, одарила его любезной улыбкой.

– Да, он у себя в гостиной, – ответила она, выслушав соответствующие вопросы визитеров. – Я отнесла ему завтрак около часа назад, и он еще не выходил. Преподобный Медоуз вообще ведет себя тихо, из дома выходит редко и, как говорится, предпочитает общество собственной персоны любому другому. Лучшего жильца трудно и пожелать. К примеру, джентльмен, который снимал эти комнаты до него, имел обыкновение…

– Надеюсь, мы можем пройти к нему? – осведомился Роджер, перебивая ее.

– Разумеется, сэр, – ответила женщина все с той же любезной улыбкой. – Вы ведь знаете, как к нему попасть, не так ли? Я это к тому, что видела вас здесь третьего дня. Кстати, можете поставить его в известность, что я приду за подносом в самое ближайшее время – если, конечно, это вас не затруднит, сэр. Полагаю, что без подноса с чайником, чашкой и сахарницей вам в гостиной будет вольготнее. Честно говоря, мне следовало забрать поднос раньше, но, как говорится, то одно, то другое… А время летит так быстро, что не замечаешь не только часов, но и как проходит жизнь, верно?

– Гораздо быстрее, – механически ответил Роджер, следуя за инспектором по узкому коридору. Между тем полная женщина, продолжая что-то бубнить себе под нос, направилась к лестнице и скрылась в верхней части своего домовладения.

Когда минутой позже инспектор и Роджер оказались вне зоны видимости со стороны лестницы, Роджер ткнул пальцем в дверь гостиной преподобного Сэмюеля. Инспектор, решивший не обременять себя даже формальным стуком «из вежливости», просто нажал на дверную ручку, толкнул дверь и вошел в комнату.

Но, оказавшись в крохотной прихожей, он остановился так резко и неожиданно, что Роджер, следовавший за ним буквально по пятам, невольно соприкоснулся с его мощной спиной.

– Эй! – негромко возгласил Роджер. – В чем дело? – И выглянул из-за плеча инспектора.

Как это ни назови, преподобный Сэмюель Медоуз действительно находился в гостиной, поскольку Роджер увидел его на стуле у окна с разложенным на коленях номером «Курьера». Но главное заключалось в том, что голова преподобного упала на грудь, а левая рука бессильно свисала вдоль тела. Вся поза, в которой пребывала его земная оболочка, представлялась со стороны какой-то неправильной и даже, пожалуй, неестественной.

– Вот дьявольщина! – вскричал Роджер с паническими нотками в голосе. – Что, черт возьми, с ним случилось?

Инспектор широкими шагами пересек комнату, низко склонился над Медоузом, заглянул ему в лицо, которого Роджер не мог видеть, и сунул руку за ворот его клерикального одеяния. Потом он распрямился и, подергивая себя за усы, некоторое время созерцал неподвижную, распластавшуюся на стуле фигуру.

– Что, черт возьми, с ним случилось? – медленно осведомился он, повторяя слова Роджера. – Он умер. Вот что с ним случилось, сэр.

Глава 19Конец негодяя

В комнате на мгновение установилось молчание. Потом заговорил Роджер.

– Умер? – произнес он с выражением необычайного изумления на лице. – Вы сказали, что он умер?

– Мертв, как гвоздь, – уточнил инспектор, впрочем, без малейших эмоций. – Правда, умер только что (как говорится, еще тепленький), но в его смерти не может быть никаких сомнений.

– О Господи! – каким-то тусклым голосом произнес Роджер.

Между тем Морсби снова переключил внимание на безжизненное тело на стуле.

– Чтоб его черти взяли, – только и сказал он. Хотя в качестве эпитафии покойному Сэмюелю эти слова, возможно, были наиболее уместны.

– Вот и эта ниточка оборвалась, – резюмировал Роджер, закрывая за собой дверь и осторожно приближаясь к покойнику.

– Это точно, – произнес инспектор – на этот раз с чувством глубокого разочарования. Роджер подумал, что инспектор, возможно, ощутил себя обманутым.

Потом они некоторое время вместе рассматривали мертвого.

– Ну, что будем делать дальше? – спросил Роджер, нарушая эту несколько затянувшуюся своеобразную минуту молчания.

Инспектор не без труда вернулся к реальности, словно отбросив завладевшие его сознанием мысли.

– Дальше?.. – повторил он, неопределенно пожимая плечами. – Вообще-то в подобных случаях немедленно вызывают врача. А поскольку вы все равно уже здесь, – продолжил он уже более резким тоном, посмотрев на Роджера, – то я попросил бы вас взять эту миссию на себя. По закону, кстати, полицейский должен оставаться на месте происшествия и следить за тем, чтобы никто ничего не трогал. Кроме того, мне необходимо задать пару вопросов хозяйке дома.

– Я сделаю все, как вы говорите, – сразу согласился Роджер. – Вас любой врач устроит?

– Сомневаюсь, что в такой дыре, как Ладсмут, их несколько. Ну а раз здесь только один врач, то хозяйка этого домовладения, без сомнения, знает и его имя, и адрес. Время еще довольно раннее, так что если вы поторопитесь, то скорее всего застанете его дома. И еще одно: будьте так любезны, навестите на обратном пути здешнего констебля – он живет неподалеку – и пришлите его сюда. Честно говоря, мне бы не хотелось ни на секунду оставлять место смерти фигуранта без наблюдения, и прибытие констебля основательно развяжет мне руки.

– Не сомневаюсь, – бросил Роджер, открывая дверь. – Так что постараюсь обернуться как можно быстрее.

Потом они оба вышли в коридор, и инспектор, повернувшись к лестнице и повысив голос, позвал хозяйку домовладения, которая вскоре появилась на верхней ступени, вытирая руки о тряпку.

– Мистер Медоуз заболел, – лаконично сказал инспектор. – Назовите, пожалуйста, имя и адрес ближайшего доктора.

– Заболел, говорите? – произнесла полная женщина, озабоченно хмурясь. – Странно. Когда я утром приходила к нему с завтраком, он показался мне совершенно здоровым. Бедняга… Надеюсь, ничего серьезного? «Доброе утро, миссис Харпер, – сказал он мне, как обычно. – Что у нас сегодня вкусненького?» И я…

Инспектор в самой решительной форме пресек этот словесный поток и затребовал нужную ему информацию, после чего Роджер отправился по делам, предоставив инспектору возможность лично опросить хозяйку дома и чуть позже рассказать ей о безвременной кончине ее жильца. Направляясь к врачу, Роджер думал о странных изгибах судьбы преподобного Сэмюеля: о нем мало кто вспоминал, когда он сидел в тюрьме или занимался своими темными делишками под различными кличками и псевдонимами, однако все успевшие познакомиться с ним добросердечные жители Ладмута непременно будут скорбеть, когда узнают о его смерти.

Доктор жил на расстоянии полумили от временного жилища преподобного, и Роджер, перейдя на легкую рысь, преодолел эту дистанцию за какие-нибудь пять минут. Как Морсби и предполагал, доктор еще не приступил к исполнению своих обязанностей, но саквояж с необходимыми инструментами уже приготовил, так что Роджера провели к нему без какой-либо задержки. Роджер, отдуваясь и переводя дух, быстро сообщил о цели своего визита. Доктор Янг, высокий худой мужчина с пенсне на длинном заостренном носу, внимательно его выслушал, задал несколько необходимых вопросов, после чего, положив в саквояж еще несколько инструментов, быстрым шагом двинулся по указанному ему адресу, предварительно извинившись перед следовавшим за ним Роджером за то, что не может подвезти его, так как машина еще не готова к выезду.

Несмотря на начинавшуюся жару, они шли очень быстро, но недостаточно быстро для Роджера, которому не терпелось вернуться на место происшествия и, в свою очередь, задать врачу несколько вопросов относительно причины неожиданной смерти фигуранта дела.

К счастью, дом местного констебля находился по пути, и доктор Янг, показав Роджеру нужное строение, выразил желание дождаться его возвращения. Роджер буквально ворвался в дом констебля и потребовал от последнего немедленно облачиться в форму, надеть шлем и со всей возможной поспешностью следовать за ним и доктором. Когда констебль осознал важность услышанного, от неожиданности и удивления у него открылся рот.

Дверь отворила бледная как мел и на удивление молчаливая хозяйка дома. Миновав ее, Роджер и доктор Янг торопливо прошли по коридору и вошли в гостиную. Кивком поздоровавшись с инспектором, доктор некоторое время разглядывал умершего, взглядом профессионала оценивая положение тела в пространстве, свесившуюся на грудь голову, безвольно опущенные руки и тому подобные вещи. Затем он приблизился к телу для проведения более детального осмотра. В частности, осморел кожные покровы и запрокинул голову погибшего, чтобы лучше видеть лицо.

– Искривления или деформации тела не наблюдается, – вполголоса произнес доктор, обращаясь то ли к себе самому, то ли к инспектору. – Равным образом нет видимых признаков предсмертных конвульсий. – Большим пальцем он поднял веко и осмотрел глаз. – Зрачок не сужен, – заметил врач, после чего приступил к тщательному осмотру языка и полости рта.

Роджер наблюдал за всей этой тягостной специфической процедурой с огромным интересом. Он уже успел создать пробную теорию, касавшуюся смерти Медоуза, и теперь с нетерпением ждал ее подтверждения из уст доктора. Тем временем местный констебль просигналил о своем прибытии, шумно высморкавшись в коридоре.

Наконец доктор распрямился и, поправив на носу пенсне, повернулся к инспектору.

– Вы расследуете дело о смерти миссис Вейн? – осведомился он. – Инспектор Морсби, не так ли?

– Совершенно верно, сэр, – сказал инспектор, ответив сразу на два вопроса.

– Разумеется, я слышал о вас. В таком местечке, как Ладмут, сплетни распространяются очень быстро, и врач всегда узнает их одним из первых. Теперь относительно покойного. У меня сложилось впечатление, что вам придется расследовать еще одно аналогичное дело, инспектор.

– Ах! – только и сказал инспектор.

Доктор небрежным жестом указал на мертвое тело:

– Знаете что-нибудь об этом парне?

– Очень мало, – не слишком искренне ответил инспектор, добавив: – Хотя старался не выпускать его из поля зрения.

– Есть причины подозревать самоубийство? – лаконично поинтересовался доктор.

– Насколько я знаю, нет, – в той же манере ответил Морсби.

– Хм! – Доктор снял пенсне и стал протирать его стекла белоснежным платком. – Вы ведь пришли сюда, чтобы арестовать его, не так ли?

– Кажется, кое-кто не умеет держать язык за зубами, – словно между прочим заметил инспектор и с ухмылкой посмотрел на начавшего краснеть Роджера.

– Я это к тому, – продолжал развивать свою мысль доктор, – что тут может быть какая-то связь.

– Полагаете, смерть наступила в результате отравления? – с нескрываемым интересом спросил инспектор.

Доктор задумчиво свел на переносице брови.

– Не могу со всей уверенностью ответить на этот вопрос, пока не исследую труп. Но следов насилия не заметил. Кстати, вы не поможете мне переместить его в постель?

Оба джентльмена без особых усилий подняли легкое тело со стула и перенесли в находившуюся на втором этаже комнату, которую полная леди, поднимавшаяся следом за ними по лестнице и квохтавшая вокруг них будто курица, обозначила как спальню покойного. Там доктор начал раздевать мертвеца, а инспектор помогал ему. Роджер же, впервые за все это время почувствовавший себя лишним, остался в гостиной в ожидании их вердикта.

На полу рядом со стулом, на котором недавно сидел покойный, лежала трубка, без сомнения, выпавшая из его разжавшихся пальцев. Роджер хотел было поднять и рассмотреть ее из одного только досужего любопытства, но потом вспомнил: трогать что-либо на месте происшествия имеют право только представители официальных властей. Поэтому он подавил это желание, опустился на набитую конским волосом жесткую софу и погрузился в размышления.

Поначалу, шокированный случившимся, Роджер решил было, что эта неожиданная смерть полностью разрушает его, казалось бы, досконально проработанную теорию, в успехе которой он еще вчера нисколько не сомневался. Но позже, когда он отправился за врачом, ему неожиданно пришло на ум, что даже этот факт неплохо вписывается в придуманную им схему. Ибо задолго до того, как было произнесено слово «самоубийство», он уже пришел к аналогичному выводу. Более того, это объяснение не только не дискредитировало его теорию, но, наоборот, поддерживало ее. Медоуз, вероятно, почувствовал, что тучи вокруг него сгущаются и вскоре грянет гром, после чего, придя в отчаяние, нашел, как ему казалось, единственно возможный выход из создавшегося положения. Тут, правда, уместен вопрос, как он смог ощутить приближающуюся угрозу. Обдумав этот вопрос, Роджер невольно поежился, так как его не покидала мысль, что в этом, пусть и отчасти, виноват он сам.

Несомненно, было бы преувеличением утверждать, что он злоупотребил доверием инспектора. Тем не менее без всякого преувеличения можно было сказать, что он как минимум не уделял должного внимания соблюдению необходимой при расследовании конфиденциальности. Так, в вечернем телефонном разговоре с редактором «Курьера» (этим великим человеком!) он, хоть и закончил свой опус стандартной обезличенной фразой «следите за дальнейшим развитием событий, так как дело может принять новый оборот каждую минуту», тем не менее не удержался от искушения и намекнул, что пресловутый новый оборот дела – целиком и полностью заслуга корреспондента «Курьера», который, исключительно благодаря собственному уму и проницательности, в процессе расследования по всем статьям превзошел своего соперника в лице представителя официальных органов расследования и без чьей-либо помощи вывел на чистую воду опасного преступника, неоднократно сидевшего в тюрьме, скрывавшегося под чужим именем и имевшего весьма серьезные мотивы, чтобы расправиться со своей жертвой. Равным образом он не забыл упомянуть, что арест выявленного им подозреваемого произойдет на следующий день, хотя и по другому обвинению. Нечего и говорить, что «Курьер» опубликовал подкорректированную именно в этом ключе версию статьи, дабы подчеркнуть высочайшую степень компетентности своих корреспондентов и поднять тем самым престиж издания на еще большую высоту.

Роджер пролистал свежий номер «Курьера», взятый у покойного Медоуза, и снова поежился. Разумеется, Медоуз, прочитавший статью и в особенности маленькую заметку редактора, восхвалявшего дедуктивные способности своего специального корреспондента, не мог не прийти к выводу, что его игра проиграна. Любой другой, возможно, не уделил бы заметке повышенного внимания, но в данном случае решающую роль сыграла личная заинтересованность, которая помогла Медоузу осознать истинное положение дел. Так что Роджер стал настраиваться на неприятное объяснение с инспектором. Последний, быть может, не станет чрезмерно драматизировать факт появления статьи и редакторской заметки и даже, возможно, выслушает объяснения Роджера с пониманием, но все равно сложившиеся между ними отношения, которые хотя бы отчасти можно было назвать доверительными, обязательно претерпят необратимые изменения в худшую сторону.

Обдумав все это, Роджер принялся сочинять редактору «Курьера» письмо, в котором хотел продемонстрировать подлинную и неприкрашенную природу своих чувств по отношению к этому великому человеку.

Роджер находился примерно на середине мысленного текста, наполненного саркастическими и даже откровенно злобными замечаниями, когда дверь отворилась и инспектор с доктором снова появились на месте происшествия.

– Да, – произнес инспектор, входя, – я обязательно обговорю все это с коронером, доктор. И полагаю, заседание жюри состоится завтра в десять часов утра (сомневаюсь, что удастся собрать нужных людей раньше указанного времени), так что в одиннадцать вы скорее всего уже освободитесь.

– Боюсь, инспектор, мистер Симпсон, наш коронер, покажется вам чрезмерно придирчивым человеком, – произнес доктор с сомнением в голосе. – Он, как и многие люди маленького роста, исполнен осознания собственной значимости и важности.

– Но я же не собираюсь наступать ему на ноги, – рассмеялся инспектор. – Более того, я привык иметь дело с амбициозными коронерами и знаю, как с ними разговаривать. Так что не беспокойтесь. Обещаю, что после разговора со мной он назначит заседание жюри на десять часов утра. Кстати, вы сможете в самое ближайшее время связаться с тем джентльменом из Сэндси, о котором упоминали?

Доктор согласно кивнул:

– Смогу. Но для этого мне нужно разрешение коронера.

– Лично прослежу, чтобы вы его получили, – уверенно сказал инспектор. – Господи, похоже, сегодня мне предстоит трудный день. Я уже не говорю о том, что мне придется переслать кое-какие вещи сэру Генри Гриффену для анализа. Черт бы побрал этого преподобного Сэмюеля Медоуза! Ну за что мне все эти напасти?

– Значит, все-таки самоубийство? – поторопился подключиться к разговору Роджер, которому не терпелось узнать результаты первоначального осмотра. – Он действительно принял яд?

Доктор Янг неодобрительно посмотрел на Роджера, поскольку посчитал его вопрос преждевременным, а потому недостаточно тактичным.

– Трудно сказать. Чтобы установить причину смерти, необходимо сделать вскрытие. Сейчас могу утверждать только одно: видимых признаков апоплексического удара не обнаружено, равно как и следов каких-либо физических травм. Но вот сердечный приступ вполне мог иметь место. Так что сказать что-либо определенное пока не представляется возможным.

– Для этого вам придется ждать заседания жюри, мистер Шерингэм, – сухо произнес инспектор, хотя в его глазах и поблескивали веселые искорки. – Будьте осторожны в своих высказываниях, доктор, – добавил инспектор, обращаясь к Янгу. – Этот джентльмен – журналист, а они в своем большинстве крайне несдержанные люди и не умеют держать язык за зубами. Причем мистер Шерингэм в этом плане – один из худших.

– Что верно, то верно, – произнес Роджер, испытавший немалое облегчение при мысли, что инспектор, похоже, воспринял его промах с иронией. – Я действительно виноват перед вами, инспектор. И хотя я могу все объяснить, понимаю, что рассчитывать на ваше прощение мне не приходится. Тем не менее я все равно хотел бы поговорить с вами по этому поводу, поэтому прошу уделить мне не более четверти часа. Когда вам будет удобно, разумеется. – Затем Роджер повернулся к доктору: – Выходит, он мог умереть либо от апоплексического удара, либо от сердечного приступа, либо от яда? И это все?

– Да. Ничего другого после предварительного осмотра сказать не могу, – осторожно произнес доктор.

– А вы имеете хоть какое-то представление относительно того, какой яд использовался?

– В данный момент я даже не знаю, использовался ли яд вообще.

Роджер печально посмотрел на собеседника. Сколько всего интересного он мог бы сейчас узнать, но с ним, похоже, никто откровенничать не собирается. Впервые за все время расследования Роджер не знал, какой вопрос задать.

– Полагаю, доктор, вам уже пора отправляться по делам, не так ли? – вмешался инспектор, решив эту проблему за Роджера. – Что же касается вас, мистер Шерингэм, то вам, боюсь, придется покинуть это место. Мы собираемся закрыть гостиную на ключ, после чего войти в нее будет можно только по моему разрешению.

– Все ясно, инспектор, – обреченно пробормотал Роджер и обвел рукой помещение. – Насколько я понимаю, если при вскрытии обнаружат яд, все находящиеся здесь вещи, имеющие отношение к покойному, будут переданы в лабораторию для анализа, не так ли? Между прочим, вон там, у стула, лежит трубка, которую покойный, возможно, курил перед смертью… Кстати, доктор, если вы собираетесь уходить, я был бы не прочь составить вам компанию. Не возражаете?

Доктор промолчал, умело скрыв свою радость при этом известии.

Когда они уходили, инспектор смотрел им вслед, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. И если разобраться, у него имелись на это причины. Роджер, к примеру, все сегодняшнее утро носился по жаре, высунув язык, но никакой информации так и не раздобыл. Вот и сейчас он преодолел полмили в компании доктора, пытаясь всеми возможными способами выкачать из него хоть какие-нибудь сведения. Но то ли доктору было нечего ему сообщить, то ли выкачивающее устройство у Роджера сломалось, но как бы то ни было истина продолжала скрываться от него, и все его усилия выманить ее из укрытия не увенчались успехом.

Короче говоря, он вернулся в гостиницу в весьма мрачном расположении духа, и неожиданное появление в общей гостиной Энтони оказалось для него приятным сюрпризом. Поскольку он получил, наконец, возможность высказать все, что накипело у него на душе. Так что последующие два часа Роджер, уведя кузена на берег и усадив на обломок скалы, рассказывал благодарной аудитории в его лице о событиях дня и о том, какие новые теории родились у него в голове.

Глава 20Яды и трубки

Роджер так и не увидел инспектора до самого ужина. Морсби вернулся в гостиницу уставший и не склонный к каким-либо разговорам, хотя изредка обращался к Роджеру с пропитанными мягким сарказмом ремарками, свидетельствовавшими о том, что прежнего доверия к своему коллеге-любителю он уже не испытывает. Впрочем, инспектор определенно не питал по отношению к нему и какого-либо сильного негативного чувства. Скорее, он походил на человека, лишившегося кое-каких иллюзий, и, похоже, в казусе с газетной статьей больше винил самого себя, нежели кого-либо еще – за то, что имел глупость довериться какому-то журналисту. Правда, он достаточно благосклонно выслушал объяснения Роджера и принесенные им извинения, но своего мнения не изменил и ни единого слова, касавшегося дела о смерти преподобного Сэмюеля, не произнес.

Заседание жюри присяжных при коронере было назначено на следующее утро. Роджер, лелея в душе надежду получить новую информацию по этому делу, разумеется, посетил его, но ничего особенно интересного не узнал. И неудивительно, поскольку заседание жюри свелось к осмотру погибшего двенадцатью мрачными вспотевшими присяжными в актовом зале местной средней школы и на этом фактически завершилось. В качестве свидетеля привлекли одного-единственного местного жителя – ту самую полную домохозяйку, которая сдавала покойному комнаты, последней видела его живым и подтвердила его личность. Также хозяйка сообщила, что, когда она принесла завтрак преподобному, тот находился в добром здравии и хорошем расположении духа. Поэтому, когда она узнала о его смерти, то ощутила такую страшную слабость, что ее можно было сбить с ног перышком. Она могла бы и дальше рассказывать о своих чувствах, но ее остановил резкий взмах руки.

Инспектор Морсби подтвердил, что первым обнаружил мертвое тело, а поскольку вместе с ним находился Роджер, то последнему, к большому его удивлению, также пришлось ответить на несколько вопросов. Относительно того, кем преподобный Сэмюель был в действительности, инспектор хранил полное молчание, и, вне зависимости от того, знал ли об этом коронер, члены жюри были склонны, чтобы зачислить преподобного Медоуза в разряд случайных визитеров, которые останавливались в Ладмуте, чтобы отдохнуть на побережье и глотнуть морского воздуха, поэтому никаких справок относительно его происхождения и образа жизни наводить не стали. Короче говоря, слушания заняли не более четверти часа, после чего присяжные вызвали доктора Янга, который заявил, что при первичном осмотре установить причину смерти не смог, и коронер дал официальное разрешение на вскрытие.

Естественно, известие о второй смерти в деревне вызвало у широкой публики повышенный интерес к предыдущему инциденту со смертельным исходом, который уже успели окрестить Загадкой Ладмута. И хотя инспектор старался хранить молчание о ходе расследования, общественное мнение довольно быстро объединило обе эти трагедии в одно дело. В этой связи газеты, которые прежде уделяли подозрительной смерти в деревне не слишком большое внимание, поторопились прислать своих корреспондентов, по причине чего Роджер не уставал восхвалять собственную предусмотрительность, побудившую его снять все комнаты в «Короне», дабы не позволить коллегам по перу создать здесь свои опорные пункты. Так что на все вопросы относительно наличия свободных номеров хозяин гостиницы, обладавший характером истинного горца, с чистой совестью отвечал, что комнаты в настоящее время не сдает, потому что все номера давно уже сняты на длительный срок. И даже предложения увеличить арендную плату за комнаты в два или три раза не могли поколебать его твердой позиции. Складывалось впечатление, что этот недалекий медлительный человек по какой-то непонятной причине проникся к Роджеру дружескими чувствами (мы уже писали, что противоположности, бывает, тянутся друг к другу) и ни в коем случае не хотел менять его на другого жильца. Кроме того, он всегда очень скрупулезно выполнял все его распоряжения, какими бы странными они ему ни казались, и Роджер, чувствуя себя ему обязанным, вечерами часто пил с ним пиво – гораздо чаще и больше, нежели ему хотелось.

Так – или примерно так – развивались события в деревне последующие десять дней, а вот расследование, похоже, шло черепашьими темпами. Более того, по мнению Роджера, оно вообще закончилось или в лучшем случае приостановилось – несмотря на поднявшуюся в прессе шумиху. Об этом говорило уже одно то, что все ожидали обнаружения в теле какого-нибудь яда, в чем здесь мало кто сомневался, и вердикт (инспектору Морсби пришлось-таки раскрыть на очередном заседании жюри кое-какие факты) о самоубийстве, совершенном в состоянии временного умопомрачения, был, по слухам, уже отпечатан и готов к подписанию. Как бы то ни было, но статьи Роджера в «Курьере» становились все короче. В основном из-за того, что получать новые сведения становилось все труднее, а основываться на циркулировавших в деревне слухах и домыслах журналист не хотел. Честно говоря, он вообще прекратил бы писать эти статьи, если бы не редактор, считавший, что информация о ладмутской истории должна поступать в любом случае, так как надеялся, что на волне всеобщего интереса к этому делу тираж газеты не упадет даже в сезон отпусков. Между тем инспектор Морсби продолжал весьма умело изображать из себя сфинкса и хранил молчание относительно любого мало-мальски интересного события или происшествия в Ладмуте.

Короче говоря, в течение упомянутых десяти дней Роджер проводил большую часть времени в разговорах со своими молодыми приятелями, тем более что последние не демонстрировали в этой связи какого-либо неудовольствия. О том, что они при этом чувствовали, Роджер не знал или не хотел знать. Он, в силу присущего ему эгоизма, искренне считал, что нет никаких причин оставлять Энтони в одиночестве, поскольку младший кузен сам захотел составить ему компанию, буквально напросившись на эту поездку, а его увлечение некой молодой особой иначе как случайной интрижкой не назовешь. Не станет же он, в самом деле, ревновать Роджера к Маргарет, ведь Роджер, как-никак, старше их обоих как минимум на двенадцать лет. Более того, Роджер иногда совершенно серьезно говорил себе, что нарушение их тет-а-тет в определенном смысле его долг и обязанность, так как избранница младшего кузена, скажем так, весьма сомнительного происхождения, и если Энтони действительно (не дай, конечно, бог!) в нее влюбится, то его мать обязательно наговорит ему как старшему кучу неприятных вещей. За то, что не проследил, не проконтролировал, не пресек – и так далее. Так что Роджер временами чувствовал себя едва ли не жертвой долга.

В силу всего вышеизложенного Роджер стал куда внимательнее, чем прежде, наблюдать за Маргарет. Теперь, когда она считалась полностью очистившейся от ужасных подозрений в убийстве собственной кузины, ее поведение ощутимо изменилось. Железный самоконтроль, помогавший ей во время расследования держать себя в руках и скрывать свои чувства, получил основательное послабление, и ее реакции на окружающее сделались более естественными и непосредственными. Кроме того, она все чаще казалась более уверенной в своих силах и менее зависимой от посторонней поддержки. Но бывали случаи, когда она неожиданно заливалась громким, почти истерическим смехом или предлагала какую-нибудь эксцентричную затею. Энтони она держала, что называется, на коротком поводке и вела себя с ним так, как ей заблагорассудится. То делала вид, что влюблена в него по уши, то демонстрировала, что он безумно ей наскучил.

Тем не менее Роджер не сомневался, что банальное кокетство ей не свойственно и она остается все той же прямой и честной особой, какой всегда была. Правда, некоторые странные поступки, которые она иногда себе позволяла, заставили его задуматься о состоянии ее психики. Похоже, обстановка в доме доктора Вейна, как равным образом проживание в деревушке Ладмут, по какой-то непонятной причине вызвали у нее депрессию, и Роджер неоднократно советовал ей уехать из этих мест или хотя бы взять небольшой отпуск, чтобы сменить обстановку. Реагировала она на его советы и предложения в полном соответствии с нервическим состоянием, в каком находилась. То с мрачным видом говорила, что в настоящее время это невозможно, поскольку она должна присматривать за Джорджем, пока обстановка окончательно не утрясется, то, едва не прыгая от радости, принималась обсуждать перспективы поездки в Париж или даже продолжительного турне по Европе, причем собиралась уезжать чуть ли не на следующий день. Тем не менее, когда требовалось принять решение и дать, наконец, окончательный ответ, к ней возвращалось мрачное расположение духа, и она неизменно склонялась к первоначальному варианту своего существования. Как ни странно, но со временем Роджер начал ощущать ответственность за девушку и беспокоился о ней куда сильнее, нежели соглашался признать.

Инспектор Морсби тоже, вероятно, считая, что дело закончено и он лишь отбывает в Ладмуте время, оставшееся до официального подтверждения наличия в теле яда, которое должно поступить от сэра Генри Гриффена, возглавлявшего лабораторию по криминалистическим исследованиям при министерстве внутренних дел. Возможно, именно по этой причине Морсби позволил себе на пару дней съездить в Сэндси, чтобы провести время с женой и детьми, так как, согласно календарю, все еще находился в отпуске. С другой стороны, его двухдневная отлучка могла свидетельствовать о том, что он не хочет прерывать контакты с Ладмутом, поскольку мог бы провести в Сэндси не два, а как минимум пять дней. Так что Роджер очень удивился, когда снова увидел Морсби в гостинице. По его расчетам, инспектор должен был вернуться значительно позже.

Что касается Энтони, то этот молодой бизнесмен по прошествии нескольких дней стал испытывать нешуточную тревогу по поводу того, что расследование закончилось или вот-вот закончится и ему придется возвращаться в Лондон. Впрочем, ехать в ближайшее время в Лондон пришлось бы в любом случае, поскольку ему предоставили трехнедельный отпуск, и две из них уже миновали. Кстати сказать, Энтони, хоть и старался всячески это скрыть, был искренне восхищен тем, как Роджер провел это расследование, победив, по его мнению, в негласном соревновании такого известного детектива, как инспектор Морсби. Впрочем, Энтони об этом никому не говорил и сожалел только о том, что если расследование все-таки продолжится, то ему не удастся присутствовать на его завершающей стадии, когда все ниточки будут распутаны, а узелки развязаны.

К счастью, все случилось иначе. Преподобный Сэмюель умер во вторник, в пятницу инспектор уехал в Сэндси и вернулся в воскресенье вечером, а в следующий вторник, ровно через две недели после его приезда в Ладмут, Роджер сидел после ужина в гостиной с инспектором, так как последний неожиданно сменил гнев на милость и держал себя не столь официально, как прежде.

Это произошло следующим образом.

– Я все время задаюсь вопросом, – сказал Роджер. – Когда мы наконец получим известие от сэра Генри об истинной причине смерти преподобного?

К его большому удивлению, инспектор ответил:

– О, я получил от него известие вчера утром.

Возможно, после этого Морсби согласился бы откусить себе язык, но так или иначе, фраза была произнесена.

– Получили?! – взревел Роджер. – Боже, инспектор, какой же вы все-таки скрытный субъект!

Инспектор допил пиво, плескавшееся на дне его кружки.

– Вероятно, недостаточно скрытный, за что сейчас и расплачиваюсь, – заметил он театрально-зловещим тоном.

– Но я же извинился перед вами за свой промах, – с большим чувством произнес Роджер. – И как извинился! Можно сказать, ползал перед вами на коленях. А потом подробно объяснил, как меня угораздило дать маху. И поверьте, больше подобной ошибки не допущу… Инспектор, после всех этих реверансов с моей стороны вы, надеюсь, скажете мне, что сообщил сэр Генри, не так ли?

Морсби, придя к невеселому заключению, что даже очень большие кружки имеют обыкновение пустеть, поставил свою на стол.

– Нет, мистер Шерингэм, – ответил он с несвойственной ему суровостью, – я вам этого не скажу.

– Нет, скажете! – взвыл Роджер. – Вы же обещали! Неужели не помните? Тогда напрягите память. И скажите наконец. Очень вас прошу.

– Не скажу, – произнес инспектор с немыслимой для него прежде твердостью, после чего мужчины некоторое время гипнотизировали друг друга взглядом.

– Может, выпьете еще одну кружечку пива? – неожиданно предложил Роджер с надеждой в голосе.

– Вы что, пытаетесь меня подкупить? – сухо осведомился инспектор.

– Конечно, – с достоинством ответил Роджер. – Но не деньги же вам предлагать, не так ли? Остается пиво.

– Раз так, большое спасибо, сэр, – сказал инспектор. – Честно говоря, в такой вечер я бы не отказался от дополнительной пинты.

Роджер обернулся у дверях.

– А как насчет кварты? – спросил он. – В такой душный вечер и галлон оказался бы не лишним. Не желаете? Ну, как угодно. Боюсь, вы все-таки не спортсмен. – Он открыл дверь, громко отдал распоряжение хозяину и вернулся на свое место.

– Честно говоря, сэр, – продолжил инспектор, – я не имею права рассказывать вам о рапорте сэра Генри. Так что вам придется дождаться заседания жюри. Как и всем остальным.

– А когда оно состоится?

– Перенесено на конец недели, если не помните.

– Боже! – простонал Роджер. – До конца недели я не дотерплю.

– Ничего не поделаешь, придется, – заметил инспектор с лицемерным сочувствием.

Распахнулась дверь, влетел хозяин, поставил на стол две пинты светлого и, тяжело дыша, удалился.

Роджер поднял кружку.

– Желаю вам оконфузиться на слушаниях, – с мрачным видом произнес он.

– А я вам – удачи, сэр, – вежливо ответил инспектор.

Оба практически одновременно посмотрели друг на друга поверх кружек. Потом разом поставили их на стол и рассмеялись.

– А ведь вы с самого начала собирались сообщить мне о результатах экспертизы, не так ли? – уверенно заявил Роджер.

– Я не обязан этого делать, мистер Шерингэм. И вы об этом отлично знаете, – проворчал инспектор. – С другой стороны, я не должен забывать, что именно вы вывели меня на этого человека, не так ли?

– Не должны, – с энтузиазмом согласился Роджер.

– Самое главное, эта информации не предназначена для публикации. Более того, об этом не должна узнать ни одна живая душа. Лишь при этом условии я смогу сообщить вам кое-что важное.

– Даже Энтони нельзя сказать?

– Да, даже мистеру Уолтону.

– Все равно согласен, – с улыбкой произнес Роджер. – Ну а теперь выкладывайте. Какой яд использовался?

– Аконитин.

Роджер присвистнул:

– Боже! Аконитин, говорите? Что ж, это по крайней мере объясняет быструю смерть Медоуза. Но насколько я знаю, яд это редкий, труднодоступный, и в аптеке его уж точно не купишь. По причине чего остается открытым вопрос: где преподобный смог им разжиться?

– Действительно, – лаконично признал инспектор.

– Аконитин! – задумчиво повторил Роджер. – Разумеется, одним из его, если так можно выразиться, достоинств является ничтожный вес и объем дозы, способной вызвать смерть. Примерно одна десятая грана – или даже меньше, не так ли? Но при таком условии смерть наступит не ранее трех-четырех часов после употребления. Из чего следует, что использовалась куда более значительная доза, поскольку смерть наступила очень быстро.

– Совершенно верно. Согласно утверждению сэра Генри, гран, по меньшей мере.

– Очень может быть. По крайней мере самоубийцы, согласно статистике, обычно используют в десять раз большие дозы яда или отравы, нежели это действительно необходимо. Впрочем, вы все это знаете не хуже меня. Но должен отметить, что аконитин для меня в данном случае – нечто совершенно неожиданное. Я был готов держать пари, что преподобный принял мышьяк, стрихнин, даже цианид, в конце концов. Хотя бы по той причине, что эти яды куда легче достать.

– Согласно рапорту, никаких следов вышеупомянутых ядов в организме покойного не обнаружено. Да и симптомы отравления совсем другие.

– Не сомневаюсь. Тем не менее использование аконитина явилось для меня своего рода сюрпризом. Неужели вы, инспектор, ни капельки не удивились?

– Ну, меня вообще трудно чем-либо удивить, сэр.

– Правда? Какой вы, однако, хладнокровный человек, инспектор. Но вот я – не такой, и этот ваш аконитин буквально сводит меня с ума, поскольку я никак не могу взять в толк, где преподобный его достал. Как я уже говорил, аптека исключается. Кстати, установлено, как он принял яд? Положил себе в кофе, чай – или что-нибудь в этом роде?

– Сэр Генри не обнаружил никаких следов аконитина в посуде для завтрака.

– Даже так? Получается, он принял его, так сказать, в чистом виде? Неприятно, наверное. И уж точно неудобно, поскольку гран этого вещества наверняка не превышает размерами булавочную головку. Да и потерять легко.

– Сэр Генри обнаружил значительное количество этого вещества, – ровным голосом произнес инспектор, – в смеси с содержимым жестянки для хранения табака.

– Жестянки для хранения табака? – изумленным эхом отозвался Роджер.

– А кроме того, – продолжил инспектор, – в трубке, которую Медоуз курил, особенно в чубуке. Сэр Генри считает, что яд проник в организм покойного через чубук. Во всяком случае, во всех других вещах покойного следов яда не найдено.

– Как вы сказали – в трубке? – переспросил Роджер и посмотрел на инспектора округлившимися от удивления глазами. – Но… но в данном случае, это!..

– Слушаю вас, сэр. Продолжайте, пожалуйста.

– Но это означает, что версию о самоубийстве скорее всего придется отбросить.

– Несомненно, – согласился инспектор, который, в отличие от Роджера, за все время разговора ни разу не повысил голос.

Роджер продолжал смотреть на собеседника во все глаза.

– Господи! Неужели вы тем самым хотите сказать, что?..

– Что, сэр?

– То, что его отравили?

– На мой взгляд, в этом не может быть никаких сомнений, – произнес инспектор со всем присущим ему добродушием. – Преподобный Сэмюель и не думал о самоубийстве. Его просто убили.

Глава 21Роджер дейсвует в одиночку

Роджеру потребовалось довольно много времени, чтобы окончательно распрощаться со столь любезной его сердцу версией самоубийства, поскольку она отметала, или по крайней мере сглаживала, все проблемы, возникшие в ходе расследования. Как-никак, самоубийство давало простейшее объяснение обеим смертям, сводя их, если так можно выразиться, к общему знаменателю. Да и вообще… Если не считать некоторых шероховатостей, смерть преподобного просто обязана быть самоубийством. И по существу, и тем более при взгляде со стороны. Так что инспектору потребовалось все его терпение, чтобы убедить Роджера в том, что человеку, раздобывшему аконитин для, так сказать, внутреннего употребления, вряд ли придет в голову хранить яд в жестянке, предварительно смешав с табаком, или использовать курительную трубку для введения его в организм. В этой связи Роджеру, как бы ему ни хотелось опровергнуть версию об убийстве, пришлось под тяжестью аргументов смириться с ней и начать рассматривать смерть преподобного именно с этой точки зрения.

– Скажите, инспектор, а Медоуз не мог находиться под впечатлением, что аконитин – наркотик наподобие опиума, который вводят в организм посредством курения для скорейшего усвоения? Вы об этом никогда не думали? – спросил Роджер, лелея в душе последний, почти призрачный шанс снова перевести дело в разряд самоубийств.

– Я – нет, – твердо ответил инспектор, разрушив тем самым тайные надежды Роджера. – Человек, который употребляет наркотики, уж конечно попытается узнать, чем в этом смысле знаменит аконитин, и первым делом выяснит, что это никакой не наркотик, а, наоборот, смертельный яд. Нет, сэр, квалифицировать это дело иначе, нежели убийство, не получится даже при всем желании. Так что Медоуза убили – и точка.

– Черт бы побрал этого парня! – с чувством обругал покойного Роджер. – Он просто не имел права позволить убить себя – вот и все, что я могу сказать по этому поводу. Из-за него мы опять вернулись к началу. Кто же его убил, инспектор? Возможно, вы мне и это скажете?

Инспектор подергал себя за кончики усов.

– А я надеялся, что вы расскажете мне об этом, мистер Шерингэм.

– Понятно, – с горечью произнес Роджер. – Мне следовало знать, что вы не станете сообщать мне конфиденциальную информацию просто так. Опять хотите с выгодой воспользоваться моими мозгами?

– Что ж, можно сказать и так, – проговорил инспектор с виноватыми нотками в голосе.

– Сказали бы лучше прямо. Ненавижу, когда мотыгу называют «сельскохозяйственным инструментом». Итак, чем могу быть вам полезен?

Инспектор с задумчивым видом сделал порядочный глоток пива.

– Давайте немного порассуждаем, сэр. И начнем с мотива. Как по-вашему, у кого из фигурантов первого дела могла быть серьезная причина расправиться с Медоузом?

– Подождите минуточку. Вы что же, все еще думаете, что эта смерть как-то связана со смертью миссис Вейн?

– Мне представляется, что, занимаясь новым делом, не следует упускать из виду и старое. Ибо еще никто не доказал, что они не связаны.

– Тут я, пожалуй, с вами соглашусь. Баланс вероятностей, несомненно, говорит в пользу этого. Но при этом мы не должны забывать, что Медоуз (давайте называть упомянутого фигуранта этим именем. Так легче для восприятия.) помимо преступной деятельности иного рода занимался также и шантажом. А шантаж предоставляет куда более широкое поле для исследований.

– Совершенно верно, сэр. И я не забываю об этом. Но необходимо иметь в виду, что Медоуз приехал сюда с определенной целью, связанной с его женой. Случайное совпадение в данном случае кажется мне настолько маловероятным, что я не принимаю его в расчет. Итак, если он кого-то и шантажировал, то это была или его жена, или близко связанная с ней особа.

– К примеру, ее муж.

– К примеру, доктор Вейн, – почти дословно повторил инспектор. И продолжил: – Надеюсь, вы понимаете, к чему я клоню? Иными словами, я почти уверен, что Медоуза убил кто-то из тех, кто так или иначе связан с делом миссис Вейн.

– Да, – согласился Роджер. – Полагаю, вы хорошо аргументировали этот пункт.

– Ну а коли так, то это возвращает нас к вопросу, который я задал в первую очередь: как по-вашему, у кого из фигурантов того дела имелся мотив, чтобы избавиться от Медоуза?

– У многих, – выпалил Роджер. – И самый серьезный мотив, на мой взгляд, был у самой миссис Вейн.

– За исключением последней, разумеется, – уточнил инспектор с прямо-таки образцовым терпением.

– Что ж, коли мы сосредоточились на мотиве шантажа, то я считаю, что вторым в списке стоит доктор Вейн. У него имелась уйма причин избавиться от реального мужа миссис Вейн, в особенности если шантажист угрожал обнародовать всю подноготную этого брака. Кстати, очень может быть, что он действительно собирался это сделать.

– Даже после смерти жены? Но при таком раскладе разве это могло иметь хоть какое-то значение для доктора?

– Огромное! Ибо никому не хочется выглядеть в глазах широкой публики полным дураком, которого с легкостью обвела вокруг пальца ловкая и беспринципная женщина. Кроме того, тут могут быть причины, о которых мы в данный момент не имеем никакого представления. Может, она втянула его во что-нибудь противозаконное? Это здорово помогло бы ей держать доктора на коротком поводке, даже несмотря на двусмысленное положение, в котором она находилась. А Медоуз мог узнать об этом и принять к сведению.

– Неплохая мысль, сэр, – одобрил предположение Роджера инспектор. – Фактически вы выдвинули против доктора вполне существенные обвинения. Но вот с доказательствами у вас наверняка не все так хорошо, как с обвинениями. Ну а если отбросить версию шантажа – или, вернее, принять во внимание параллельный аспект этого дела, – кто тогда, по вашему мнению, не важно доктор Вейн или кто-то другой, имел веские основания убрать Медоуза, чтобы, так сказать, заставить его замолчать навеки?

Роджер медленно кивнул:

– Понимаю, к чему вы клоните. Ведь Медоуз находился на месте преступления в тот роковой день и, похоже, в то самое время, когда произошло убийство. Я совсем забыл об этом, а ведь это важнейший мотив из всех возможных.

– Я тоже так думаю, – проговорил инспектор, неожиданно приходя в хорошее расположение духа. – Даже, если угодно, изложу свое видение произошедшего. Медоуз находился в пещере под скалой, вероятно, в ожидании прихода жены. И она таки пришла к скале в условленное время, но не одна, а в сопровождении некой особы. Естественно, Медоуз вел себя тихо и не высовывался, так как не хотел, чтобы миссис Вейн связывали с ним, ибо это означало продемонстрировать курицу, несущую для него золотые яйца. И вот, пока он сидел в укрытии, некая вышеупомянутая особа столкнула миссис Вейн со скалы в пропасть. Но Медоуз успел рассмотреть убийцу и понял, кто это.

– Что ж, мастерская реконструкция, ничего не скажешь, – прокомментировал слова инспектора Роджер. – Ну а поскольку ту самую пресловутую курицу все-таки убили, потенциальным источником дохода для шантажиста становился тот самый человек, который ее убил и которого Медоуз узнал. Теперь, по его расчетам, этот человек должен был нести для него золотые яйца в таком темпе, в каком машинка для изготовления сосисок штампует свои изделия!

– Это Медоуз так думал, – улыбнулся инспектор. – А вот убийца рассудил иначе и…

– И преуспел в своем намерении, исходя из того, что похожий на козла Сэмюель ныне пребывает в горних высях и пасется на иных лугах и пастбищах. Что ж, инспектор, ваша теория логична, хорошо аргументирована и имеет полное право на существование.

– А вам не кажется, что в настоящее время это единственно разумная теория, сэр? Или по крайней мере лучше всех обоснованная?

– Полагаю, так оно и есть, – задумчиво произнес Роджер. – Да, она разумна и хорошо обоснована, и в этом нет никаких сомнений. Но самое главное, она возвращает нас к изначальному вопросу: «Кто убил миссис Вейн?» – на который я, как мне казалось, с таким блеском ответил на прошлой неделе.

– Да, сэр, мы снова вернулись к этой проблеме. И вот вам новый вопрос: заметили ли вы один очень важный факт, который может указать нам на убийцу двух человек?

– Ваши слова напоминают цитату из курса заочного обучения «Как стать детективом за три урока», – пробормотал Роджер. – Что ж, отвечу на ваш вопрос. Да, учитель, я заметил упомянутый вами важный факт. Это аконитин.

– Совершенно верно, сэр. Скорее всего убийца – человек, имеющий доступ к этому самому аконитину. Полагаю, мы можем рассматривать данную гипотезу как определяющую. В этой связи я в самое ближайшее время наведу справки во всех аптеках в Сэндси и близлежащих городках. Но это, так сказать, для очистки совести, ибо сомневаюсь, что таким путем мне удастся добиться ощутимых результатов. Убийца отлично разбирается в ядах, и это очевидно. Ему требовалось нечто смертельное и быстродействующее, так что его выбор был сведен к такому ограниченному набору, как цианид, стрихнин, аконитин и кураре. Цианид имеет сильный специфический запах, поэтому существовал риск, что жертва сможет обнаружить его наличие. Стрихнин слишком грубо воздействует на организм, вызывает судороги, и жертва перед смертью могла поднять ненужный шум. Кураре же обычно смазывают наконечники копий или стрел, так как для проникновения в кровь ему требуется открытая рана. Стало быть, остается один только аконитин (кстати, значительная доза), который идеально соответствует всем требованиям преступника.

– Хм, – задумчиво хмыкнул Роджер, поглаживая подбородок. – Я понимаю, к чему вы клоните. Но не кажется ли вам, что…

– Здравствуйте, вы двое! – раздался голос от двери. – Все препираетесь? Надеюсь, у вас найдется что-нибудь выпить? У меня глотку будто пылью присыпало после прогулки на жаре по здешней дороге.

– Энтони! – произнес Роджер с некоторым раздражением, которое нельзя было назвать неоправданным. – Ты как всегда вовремя…

После прихода младшего кузена разговор переключился на другие, не связанные с делом о двойном убийстве проблемы.

Лежа той ночью в постели, Роджер никак не мог заснуть из-за одолевавших его разнообразных мыслей. Для бессонницы хватило бы уже одного того, что ему сообщил инспектор. Тем не менее не эта информация волновала Роджера более всего, а не дававший покоя вопрос, почему инспектор неожиданно сменил гнев на милость, выбрался из своей раковины и, казалось, без всякой видимой причины ударился в откровения. Версия о том, что он хотел использовать его неординарный мозг для своей пользы, оставалась всего лишь объяснением, подозрительно напоминавшим повод. Особенно если учесть, что во вспыхнувшей затем дискуссии тон задавал именно инспектор, наметивший дальнейшие пути расследования и озвучивший новую рабочую версию, которая на первый взгляд представлялась вполне логичной и подкрепленной фактами. Что интересно, Роджер не смог обогатить их разговор ни единой новой мыслью и лишь согласно кивал да поддакивал. Неужели суть рассуждений и намеков инспектора сводилась к тому, чтобы подвести журналиста к мысли о том, что отныне главным подозреваемым в деле о двойном убийстве становится доктор Вейн? Только начиная забываться сном под утро, Роджер неожиданно со всей ясностью осознал, зачем Морсби затеял весь этот разговор. Он хотел, чтобы Роджер думал именно так, из чего следовало, что истинная теория Морсби в корне отличалась от озвученной!

Бреясь на следующее утро в ванной, Роджер продолжал неторопливо перебирать цепочку сформировавшихся в мозгу умозаключений, в основе которых лежало сделанное им в полусне маленькое открытие. Злорадно посмеиваясь про себя, инспектор продолжил негласное соревнование с корреспондентом «Курьера», которому до этого проиграл несколько очков, стараясь навести соперника на ложный след, вместо того чтобы сказать ему правду. При этой мысли Роджер улыбнулся своему отражению в зеркале. Что ж, он примет это к сведению, но инспектор, похоже, забыл, что в этой своеобразной игре участвуют двое и он, Роджер, тоже в состоянии разыграть свою партию. Продолжая ухмыляться, он принялся составлять план собственной кампании, в ходе которой собирался изменить направление ветра, заставив паруса на мачтах инспектора безвольно повиснуть.

Если разобраться, ему оставалось одно: продолжать расследование и двигаться вперед, словно вчерашнего разговора с инспектором не было вовсе. Конечно, существовала вероятность, что доктор Вейн и вправду совершил оба убийства, хотя инспектор, ясное дело, думает по-другому. Кстати, Роджер, вне всякой зависимости от теорий инспектора, тоже думал по-другому. Но не потому, что не считал доктора способным на убийство, особенно в критических обстоятельствах. Просто его шестое чувство говорило ему, что доктор не мог убить свою жену. Роджер так чувствовал – и точка, хотя подкрепить свои чувства чем-то более существенным был не в состоянии. А вот убить Медоуза доктор мог, против этого шестое чувство не восставало. Но жену – ни в коем случае.

А при подобном раскладе так ли уж невозможно, что эти два убийства совершили разные люди? Инспектор сделал все, что в его силах, чтобы внушить ему мысль о двойном убийстве, однако его усилия заставили Роджера бросить взгляд в противоположном направлении. Не говоря уже о том, что в озвученной им теории имеются-таки досадные пробелы, которые в определенном смысле свидетельствуют о наличии другой, более выверенной и обоснованной версии, какой он и придерживается. Впрочем, дело, как и прежде, остается запутанным, и единственный способ распутать все ниточки – сохранять ясную голову, не упускать из виду даже незначительные детали, избегать пристрастий и предвзятостей, и тогда – пусть победит сильнейший!

Роджер аккуратно расчесал волосы, надел пиджак и с невозмутимым выражением лица спустился к завтраку.

К тому времени инспектор наполовину одолел завтрак, Энтони же нигде не было видно. Таким образом, Роджер и Морсби снова оказались за столом вдвоем и минут десять разговаривали обо всяких пустяках, будто специально избегая касаться тем, имевших отношение к расследованию. Потом инспектор поднялся, пробормотал несколько слов относительно ожидавшего его трудного рабочего дня и вышел из гостиной. Почти одновременно с его уходом в гостиную вошел Энтони.

Роджер ел мармелад, наблюдал за тем, как младший кузен накладывал себе на тарелку с общего блюда остатки яичницы с беконом, и думал о данном им инспектору обещании хранить в тайне от всех предоставленную в его распоряжение информацию. Это обещание в определенном смысле сковывало его, и теперь он пытался найти возможность донести полученные сведения до кузена, не нарушая данного им слова. И кажется, нашел.

– Энтони, – начал он с некоторой осторожностью, – сегодня утром ты будешь у нас дежурным.

– Неужели что-то случилось? – осведомился Энтони с присущей ему по утрам невозмутимостью. – Пока вроде ничего не происходит, и мы в последнее время только и делаем, что ничего не делаем.

– Что верно, то верно, – с нарочитой небрежностью согласился Роджер. – По крайней мере ничего серьезного. Тем не менее есть вещи, которые я не прочь проверить. Честно говоря, мне уже немного надоело сидеть без дела, и я придумал себе проблемку, с которой хотел бы разобраться. Только представь: вдруг удастся установить, что Медоуз не покончил самоубийством, а его, к примеру, убили!

– Только представь, что луна, к примеру, внезапно превратилась в розовый сыр, – сказал с ухмылкой младший кузен. – Ладно. Приму это к сведению. Что дальше?

– Как ты понимаешь, это всего-навсего очередная гипотеза, – произнес Роджер с таким видом, как если бы пытался убедить себя в обратном. – Но я бы не хотел списывать ее со счетов только из-за того, что все остальные придерживаются противоположной точки зрения. И мне представляется, что будет очень увлекательно попытаться разузнать что-нибудь по этому поводу.

– Значит, ты этим собираешься заниматься? – спросил Энтони, отрезая себе кусочек хлеба. – Будешь ходить по домам, задавать вопросы?.. Но мне лично кажется, что это напрасная трата времени. Тем не менее охотно составлю тебе компанию, уж коли ты решил немного развлечься. А то в последние дни здесь стало малость скучновато, не так ли?

Роджер посмотрел на кузена с некоторым удивлением, но проявил тактичность и не стал комментировать последнее заявление. Признаться, он думал, что уж кому-кому, а Энтони здесь скучать не приходится, учитывая его отношения с некой юной особой.

– Стало быть, у вас с Маргарет сегодня утром не намечается никаких совместных мероприятий? – спросил он.

– Нет, – с делано беззаботным видом ответил Энтони. – Насколько я знаю, ей необходимо съездить по делам в Сэндси. Сделать кое-какие покупки или что-то в этом роде. Так что встретимся скорее всего завтра.

И снова Роджер, проявив не свойственную ему тактичность, удержался от каких-либо комментариев. Хотя ему очень хотелось спросить: «Поссорились, что ли? И чего не поделили, молодые идиоты?» Но не спросил. Не хотел, чтобы Энтони разозлился и сопровождал его с мрачным выражением лица.

– Тогда все в порядке, – коротко заметил он, как если бы суточные перерывы в общении младшего кузена с Маргарет казались ему самой обычной вещью. – А займемся мы сегодня следующим: предположим на один только день, что Медоуз действительно был убит (отравлен, разумеется), и попытаемся собрать факты или свидетельства в поддержку этой версии. Уверяю тебя, будет интересно. Ну, что ты на это скажешь?

– Чудовищно интересно, – автоматически согласился Энтони.

– Рад, что в тебе проснулся бойцовский дух, – сказал Роджер, подпустив в голос сердечности и доброжелательства. – В таком случае поторопись с завтраком, поскольку мы отправляемся немедленно. Посмотрим, какие подарки приготовила для нас добрая фея этих мест.

Глава 22Новые открытия

Роджер и Энтони стояли в гостиной, которую не так давно занимал преподобный Медоуз, и слушали нескончаемые речи дородной хозяйки дома, восхвалявшей добродетели ее ныне покойного постояльца. Энтони уже становилось невмоготу сохранять выражение вежливой заинтересованности, которое он наклеил на физиономию, когда тучная леди обрушила на посетителей словесный поток. Роджер же, казалось, не обращал на ее болтовню никакого внимания, и Энтони постепенно начал понимать, зачем кузен взял его с собой.

– Никогда не поднимал шума из-за мелочей, никогда, – с большим чувством произнесла хозяйка дома, обращаясь к Энтони. – Да и вообще вел себя очень тихо. И всегда у него находилось для меня доброе слово, когда я приносила ему пищу или когда он заходил ко мне, чтобы что-то попросить. А еще он очень любил шутить. Все время шутил, когда я к нему заходила. Похоже, ему нравилось, когда его шутки вызывали у людей смех. Они и вправду часто бывали смешными, так что я то и дело хихикала, когда общалась с ним. Страшно подумать, что теперь этот добрый джентльмен лежит холодный и неподвижный в своей тесной могилке… – Она сделала паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха и продолжить.

– Действительно, страшно подумать, – согласился Энтони, бросая затравленный взгляд на розовую фарфоровую свинью, украшавшую каминную полку.

Роджер, который в это время с задумчивым видом смотрел в окно гостиной, повернулся к хозяйке дома.

– Скажите, кто-нибудь приходил к мистеру Медоузу до завтрака в то утро, когда он умер? – неожиданно спросил он.

Толстуху настолько удивил этот вопрос, что ее ответ поразил гостей своей краткостью.

– Нет, сэр, никто.

– Вы уверены?

– Совершенно уверена, сэр, – ответила хозяйка дома, возвращаясь к привычной говорливости. – Я, видите ли, была на кухне с…

– А вы не помните, кто-нибудь посещал его в предыдущий день? – безжалостно прервал ее Роджер.

– Нет, сэр. Его вообще никто не посещал, пока он жил здесь. Кроме вас, разумеется. Помню, как я разговаривала с миссис Маллинз за три дня до его кончины. «Миссис Маллинз, – сказала я ей тогда, – есть постояльцы и постояльцы, и вы знаете об этом не хуже меня. Но преподобный Медоуз – это…»

– А вы рано легли спать в ночь, предшествовавшую смерти мистера Медоуза? – спросил Роджер.

– Довольно рано, как вам, возможно, покажется, – ответила дама, инстинктивно стремившаяся ввести разговор в привычное ей русло, несмотря на то что посетитель постоянно ее прерывал. – Но я всегда так ложусь. То есть задуваю свечу в десять часов вечера, как заведено у нас в доме. Я всегда считала, что час сна до полуночи стоит двух после. А вот мой покойный муж, когда был жив, имел обыкновение говорить…

– Стало быть, если бы к мистеру Медоузу пришел поздний посетитель, то вы могли бы и не узнать об этом?

– Странные вещи вы говорите, сэр, – произнесла хозяйка, начавшая, судя по всему, испытывать некоторое раздражение. – Я бы обязательно об этом узнала. Потому что услышала бы звонок. Я, видите ли, далеко не сразу заснула в ту ночь, вернее, не смогла заснуть. У меня, знаете ли, болел зуб, который не давал мне уснуть чуть ли не до самого рассвета. Что-то хроническое, я полагаю, поскольку время от времени он меня мучает и не дает спать. И в ту злополучною ночь он как раз разболелся. Хорошо это помню, сэр, поскольку когда на следующее утро мистер Медоуз умер, я сказала себе, что беда никогда не приходит одна. Разумеется, так говорить не следует, поскольку нельзя же сравнивать какую-то зубную боль со смертью хорошего…

– Но если предположить, что поздний гость не звонил в дверь, – продолжал гнуть свое Роджер, – а, скажем, обошел вокруг дома, постучал мистеру Медоузу в окно, после чего преподобный сам впустил его к себе. Вы ведь вряд ли узнали бы об этом, не правда ли?

– И опять вы говорите странные вещи, сэр. Поскольку, если бы все было так, как вы сейчас рассказали, я все равно узнала бы об этом. Потому что услышала бы, как они разговаривают. Дело в том, что моя спальня находится прямо над этой комнатой, и звуки доносятся до меня сквозь потолок. Я ни в коем случае не хочу сказать, что слышу, о чем тут говорят, но различаю голоса довольно хорошо. И я готова утверждать это, – продолжила толстуха с нотками триумфа в голосе, – поскольку собственными ушами слышала чьи-то голоса три недели назад или около того, когда к мистеру Медоузу действительно кто-то пришел уже после того, как я легла в постель – в полном соответствии с вашими словами.

– Ага! Значит, к нему все-таки кто-то приходил, не так ли? Но не вы ли только что говорили, что к нему никогда никто не приходил?

– Да, говорила, – с готовностью согласилась хозяйка дома. – Но такой факт имел место. Впрочем, мне бы и в голову не пришло сознательно вводить вас в заблуждение. Просто я об этом забыла. Да, у преподобного Медоуза однажды ночью действительно был посетитель. Я помню об этом еще и потому, что уже успела заснуть, а звуки голосов снизу меня разбудили.

– Это свидетельствует о том, что время и впрямь было позднее, а разговаривали они громко. Отлично! Кстати, вы не задавались вопросом, кто бы это мог быть?

Полная леди заколебалась:

– Нет, сэр. Боюсь, этого я вам сказать не смогу.

– А что сможете? – осведомился Роджер, наклеивая на лицо самую ослепительную улыбку из своего арсенала.

– Я, сэр, не люблю скандалов, – быстро произнесла хозяйка дома. – Никогда не любила и, бог даст, не полюблю до конца своих дней. Но одну вещь должна сказать, и скажу: если бы тогда в гостиной находился не преподобный Медоуз, а кто-то другой, то я бы обязательно спустилась и сообщила, что об этом думаю, хотя уже лежала в постели, так как сильно устала в тот день. Ведь у меня приличное заведение. Но преподобный – совсем другое дело. Ведь к священнику могут обратиться самые разные люди и в самое разное время, не так ли? Так что я просто закрыла глаза и…

– Вы имеете в виду, – мягко сказал Роджер, – что преподобного Медоуза посетила дама?

– Даже не знаю, как сказать, сэр, – произнесла хозяйка дома. – Сомневаюсь, что вы назвали бы эту особу «дамой». Она так кричала, что я никак не могла уснуть снова, хотя и пыталась. Да и преподобный Медоуз неоднократно сильно повышал голос, что, на мой взгляд, совершенно не пристало священнику. И хотя пословица гласит, что о «покойных или хорошо, или ничего», я никак не могу этого забыть. Ведь преподобный Медоуз обычно вел себя очень тихо и говорил таким мягким голосом…

– Выходит, они ссорились или что-то вроде того?

– Выходит, что ссорились, сэр, – с запинкой сказала толстуха. – Если вы так ставите вопрос.

Роджер со значением посмотрел на Энтони.

– И вы, несмотря на доносившиеся снизу крики, не имеете ни малейшего представления, кто была эта женщина? – спросил он.

– Нет, сэр. Я не знаю ее и, похоже, никогда не встречала. И она ничего не оставила после ухода. Разве что носовой платок…

– Говорите, она оставила свой носовой платок?

– Да, сэр. Я нашла его на следующее утро, прибираясь в гостиной, пока преподобный спал. Поначалу я хотела отдать его мистеру Медоузу или этой особе, когда она появится снова, но так и не собралась. Подумала, что преподобному, возможно, не понравится напоминание о той ночной встрече. Или сам факт того, что я о ней знаю. Ведь и преподобный хранил об этом молчание и ни разу ни словом, ни намеком не упомянул о ней. Так что я решила поступить согласно поговорке: «Чем меньше разговоров, тем лучше для дела».

– Надеюсь, – беспечным тоном произнес Роджер, – вы не выбросили этот платок и он до сих пор хранится у вас?

– Вы будете смеяться, сэр, – сказала хозяйка дома, – но платок действительно хранится у меня, хотя нисколько мне не нужен. Правда, была у меня одна мысль…

– Не слишком ли я вас обеспокою, если попрошу позволить мне взглянуть на него? – медовым голосом произнес Роджер.

– Никакого беспокойства, сэр, – с улыбкой ответила она. – Подождите минутку, и я вам его принесу. – И с этими словами выскочила из комнаты.

Энтони же, выгнув бровь, вопросительно посмотрел на кузена.

– Платочек миссис Вейн, разумеется? – сказал он.

– Ясное дело, – кивнул Роджер. – Она, кстати, и в окно могла залезть, если учесть ее криминальное прошлое. И никто ее не видел.

– Но все это было ожидаемо, не так ли? Тогда почему ты так разволновался?

– Ничуть. И все это действительно ожидаемо. Возможно, она приходила сюда несколько раз. Но пока мы не раскопаем какой-нибудь новый факт, этим знанием нам придется и ограничиться. Признаться, не вижу, чем оно может нам помочь, но это не означает, что мы должны прекратить расследование. По крайней мере вреда от пары-тройки дополнительных вопросов уж точно не будет.

Толстуха вернулась в комнату, с трудом переводя дух, и протянула Роджеру небольшой кусочек батиста, обшитого кружевами.

Роджер тщательно исследовал ткань взглядом и молча указал кузену на небольшую литеру «Э», вышитую в уголке платка. Затем повернулся к хозяйке и многозначительно позвенел лежавшими в кармане мелкими серебряными монетками.

– С удовольствием оставил бы эту вещицу себе, – сказал он. – С вашего разрешения, разумеется.

– Владейте на здоровье, – с энтузиазмом согласилась хозяйка. Если гости готовы заплатить, чтобы приобрести сувенир, связанный со смертью преподобного, почему она должна этому препятствовать?

– Полагаю, вы не можете точно сказать, когда именно услышали голоса? – спросил Роджер, аккуратно укладывая платок между страницами записной книжки и пряча ее в карман.

– Почему же, сэр? Могу, – ответила женщина не без торжества в голосе. – Это произошло в ночь перед тем, как миссис Вейн столкнули со скалы в пропасть. Это врезалось мне в память, поскольку у нас такого ужасного преступления отродясь не случалось. В нашем тихом Ладмуте в последнее время вообще бог знает что происходит. Сначала миссис Вейн убили, потом преподобный Медоуз преставился. Как вы думаете, сэр, присланный из Лондона полицейский инспектор распутает это дело? Вас на прошлой неделе часто видели в его компании, вот я и подумала, что вы, возможно…

Роджер мягко, но твердо отмел ее неуместное любопытство и принялся разгуливать по комнате. Изобретенный им предлог для визита, а именно близкое знакомство с преподобным, позволял ему, не нарушая правил приличия, проявлять интерес к очень многим вещам, включая бытовые предметы и привычки покойного.

Висевшая на стене небольшая полка с тремя или четырьмя трубками привлекла его внимание, и он взял в руки одну из них.

– Мистер Медоуз был заядлым курильщиком, не так ли? – заметил он.

– Странно, что вы заговорили об этом, сэр, – ответила хозяйка дома, с интересом следившая за его манипуляциями, – поскольку я ничего подобного за ним не заметила. Да, он курил, но куда меньше, чем мой покойный супруг. Обычно преподобный Медоуз выкуривал трубочку после завтрака, после обеда и поздно вечером, если у него появлялось такое желание, и это, пожалуй, все. А вот моего мужа без трубки в зубах почти никто и не видел…

– Но для умеренно курящего у него слишком много трубок, вы не находите?

– Да, сэр. Трубок у него был, что называется, целый набор, и я сама не раз отмечала этот факт. Но он пользовался ими согласно определенной схеме. Курил каждую ровно неделю, а потом менял, называя это «ротацией». Я, конечно, посмеивалась над ним из-за этого, но преподобный, похоже, был не против. «Трубки – они как жены, ма», – обычно говорил он (кстати, он всегда называл меня «ма», поскольку, по его словам, я заботилась о нем лучше, чем его родная мать. Очень обходительный человек был покойный мистер Медоуз, очень). Ну так вот: «Трубки – они как жены, – говорил он, – и мужчина должен употреблять не более одной из них в определенный отрезок времени». Вот такой, знаете ли, у него был юмор. Я же говорила вам, что он постоянно шутил. «Трубки как жены». Подумать только! Наверное, он имел в виду, что мужчина…

– Действительно, очень смешно, – с мрачным видом согласился Роджер. – Ха-ха! Кстати, вы, случайно, не знаете, где мистер Медоуз покупал табак?

– Странно, что вы спрашиваете об этом, сэр. Конечно, знаю. Поскольку сама ему это место и показала. Через дом от моего находится лавочка, где, помимо всего прочего, продают табаки и трубки. Между прочим, единственная лавочка в деревне, где торгуют такими вещами. Если не считать гостиниц «Корона» и «Три лебедя», разумеется. Но «Три лебедя» находятся на расстоянии мили от деревни. Вы, надеюсь, не думаете, что преподобный ходил туда, не так ли?

– Конечно, нет, – с неожиданной серьезностью ответил Роджер. – Мне бы такое и в голову не пришло. Хм… Полагаю, пришло время извиниться за то, что мы злоупотребили вашим гостеприимством, и поблагодарить за предоставленную нам возможность осмотреть гостиную мистера Медоуза. – С этими словами он что-то положил в заранее подставленную хозяйкой ладонь.

– Двери моего дома всегда открыты для вас, сэр, – с большим чувством сказала она. – И огромное вам спасибо. Так что если захотите осмотреть что-нибудь еще, только скажите. К примеру, вас не интересует, как все было устроено в спальне преподобного? Можете зайти туда хоть сейчас, раз уж приехали.

– Благодарю за предложение, но, думаю, для одного дня вполне достаточно гостиной. Пойдем, Энтони. Всего хорошего, мадам.

Хозяйка проводила посетителей к выходу. Выйдя на улицу, они по настоянию Роджера сразу повернули налево.

– Ну и денек! – начал Энтони. – Кстати! Если ты будешь и впредь раздавать шиллинги за предоставленную информацию, то я, пожалуй, возьму часть расходов на себя. А то разоришься. Особенно если принять во внимание число людей, которым ты собираешься задать свои знаменитые «несколько вопросов». Ты вообще хорошо рассчитал свои силы? Ведь у деревенских, похоже, луженые глотки, и они готовы болтать часами, а вот ты при столь интенсивном обмене мнениями можешь потерять голос. Можно даже заключить пари, кто дольше продержится, но на тебя, боюсь, мало кто поставит… А еще можно выбивать показания. Кулаками. Но только по всем правилам бокса. Никаких ударов по почкам, перерывы каждые три минуты, сидение на табурете с полотенцем на шее…

– Хватит нести чушь, Энтони, – прервал кузена Роджер, правда, весьма доброжелательным тоном, и нырнул в двери какой-то лавочки. – Нам необходимо заглянуть в это заведение.

В следующую секунду они оказались в торговом зале.

– Между прочим, – Роджер начал интересовавший его разговор, в качестве предлога приобрести унцию ненужного ему табака, – не тот ли это сорт, который курил бедный мистер Медоуз? Помните его? Это священник, который снимал комнаты через дом от вас и умер на прошлой неделе.

– Конечно, сэр, – произнес деревенский бакалейщик. – Мы здесь все его знали. Только он курил другой сорт, сэр. «Корону и якорь» крупной нарезкой. Всегда его покупал.

– Правда? А мне казалось, он хвалил тот сорт, что приобрел я. Впрочем, не стану ничего утверждать. Ведь курил он, насколько я знаю, не очень много.

– Совершенно верно, сэр. Унцию в неделю, не больше.

– И каждую неделю приходил к вам, не так ли?

– Ну нет, ничего подобного. Преподобный имел обыкновение брать упаковки в четверть фунта. Как раз выходит по унции в неделю.

– Похоже на то, – согласился Роджер с выражением некоторого удивления на лице, после чего они с кузеном направились к двери.

– Итак, Энтони, – сказал он на улице, – теперь мы знаем, что курил Сэмюель, как обращался со своими трубками, какую упаковку табака приобретал, заходя в лавочку, и все такое прочее. Фактически единственное, чего мы не знаем в этой связи, так это как звали кошку тетушки кузена табачника.

– Хотелось бы только понять, – поинтересовался Энтони, – какую полезную информацию ты надеешься извлечь из всего этого.

– Один только Господь знает, – ответил Роджер с присущим ему скепсисом относительно возможной поддержки со стороны Высших сил.

И они отправились в гостиницу на ленч.

Глава 23Колин расстраивает планы

Судя по всему, у инспектора Морсби был действительно трудный день, поскольку на ленч он так и не пришел. Когда Роджер и Энтони после еды отправились на берег, чтобы выкурить по послеобеденной трубочке, то, куда бы они ни бросали взгляд, нигде не смогли его увидеть. В связи с этим Энтони высказал туманное предположение, что изыскания инспектора затрагивают куда больший круг проблем, нежели их собственные.

Впрочем, у Энтони хватало времени для предположений, поскольку после возвращения в гостиницу Роджер замкнулся в себе и погрузился в молчание. Так что все попытки кузена завязать разговор или обсудить результаты утренних интервью постоянно натыкались на короткие, ничего не значащие слова или даже недовольное ворчание. Поэтому Энтони, отнюдь не страдавший отсутствием такта, как это могло показаться, пришел к выводу, что мозг Роджера занят решением сложных проблем или созданием очередной версии, связанной с этим делом, и тоже замолчал, предоставив возможность старшему кузену без помех заниматься своими медитациями. Так, продолжая хранить молчание, они вышли на берег и поднялись на скалы, где, набив трубки, некоторое время курили в полной тишине, нарушаемой лишь шумом моря.

Прошло не менее трех четвертей часа, прежде чем Роджер решился наконец озвучить некоторые проблемы, не дававшие ему покоя.

– Уверен, – отрывисто сказал он, – что информация, которую мы получили от хозяйки дома, может указать нам путь к истине. Если, конечно, мы сумеем правильно ее интерпретировать.

– Ты имеешь в виду эпизод, связанный с появлением миссис Вейн и ее ссоры с преподобным? – уточнил Энтони.

– Ну нет, – ответил Роджер, правда, без привычной уверенности. – Это не дает нам ничего нового, не так ли? Мы и раньше знали, что они встречались и находились не в самых лучших отношениях. Меня больше интересует то, что хозяйка рассказала о трубках.

– Хм… Не представляю, как эти трубки могут вписаться в схему.

– Как ни крути, – заметил Роджер с сарказмом в голосе, – но трубка таки сыграла главную роль в этом деле.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать? – с удивлением спросил Энтони.

Роджер некоторое время гипнотизировал его взглядом, а потом рассмеялся:

– Извини, малыш. Я совсем забыл, что ты ничего не знаешь об этом. Но ты не должен задавать мне вопросы на данную тему, поскольку я дал страшную клятву хранить эти сведения в тайне. Но как бы то ни было, трубка действительно играет в нашем деле важнейшую роль. Только не вздумай передать мои слова инспектору.

– Буду нем, как эта скала, – с ухмылкой заявил Энтони. – Ну а ты продолжай думать в этом направлении. Уверен, что ты доберешься до сути дела, Роджер, если основательно напряжешь свое серое вещество.

– Спасибо, Энтони, – пробормотал Роджер. – Иногда даже мне бывает нужна поддержка. – С этими словами он снова углубился в размышления.

Энтони сидел на плоской кромке скалы до тех пор, пока у него не заболела нижняя часть туловища, после чего, сняв туфли и носки, подвернул брюки, спустился на берег и стал прогуливаться вдоль кромки прибоя.

Высоко в небе неожиданно возник самолет, выписав над их головами широкую петлю. Рев двигателя доносился до них как едва слышное жужжание.

– Уж не самолет ли это Вудторпа? – крикнул Энтони, впиваясь взглядом в темное пятнышко на небосводе.

– Вудторпа? – с отсутствующим видом откликнулся Роджер. – Понятия не имел, что у него есть самолет.

– Мне об этом Маргарет рассказала. Во время войны он служил в Королевских ВВС, а после ее окончания приобрел гражданский аэроплан. Ничего удивительного, ведь его семейство буквально купается в деньгах.

– Счастливые люди… – механически протянул Роджер.

В этот момент Энтони нашел под камешком маленького краба, и разговор прервался.

Прошло не менее получаса, прежде чем Роджер заговорил снова. Поднявшись на ноги, он спустился на берег и направился к Энтони, перепрыгивая с камня на камень и одновременно набивая трубку.

– Послушай, Энтони, – обратился он к младшему кузену, – существует хотя бы малейшая возможность встретиться с Маргарет во второй половине дня? Мне нужно задать ей парочку очень важных вопросов.

– Сомневаюсь, – ответил Энтони, задумчиво почесав макушку. – Дело в том, что я уже приглашал ее на вечернюю автомобильную прогулку. Но она сказала, что вряд ли выберется – слишком занята.

– Кажется, ты говорил, что она поехала в Сэндси?

– Да.

Роджер нахмурился:

– Прямо-таки инфернальное невезение. А между тем мне необходимо срочно прояснить один очень важный момент.

– Какой именно?

– Хотел узнать, не собиралась ли, паче чаяния, миссис Вейн незадолго до смерти куда-нибудь съездить.

– Странно, что вы об этом спрашиваете, сэр, – с ухмылкой произнес Энтони, пародируя хозяйку дома, в котором они побывали утром. – Поскольку, как это ни удивительно, я знаю ответ на этот вопрос. Да, собиралась. И что с того?

– Собиралась, значит, не так ли? – с энтузиазмом подхватил Роджер. – Это тебе Маргарет сказала?

– Упоминала как-то, а я запомнил. На всякий случай. Миссис Вейн этим летом еще никуда не выбиралась, но собиралась отдохнуть где-то в компании друзей до двенадцатого числа.

– До двенадцатого, говоришь? – Роджер мгновенно произвел необходимые расчеты. – А это означает, что она собиралась тронуться в путь две недели назад. Отлично, Энтони! Похоже, я напал на какой-то важный след.

– Не может быть! – прозвучавшее в голосе Энтони удивление стало бы лучшей наградой для любого детектива-любителя. – Хочешь сказать, что ты близок к разрешению загадки?

– Ну, я не стал бы этого утверждать. – скромно ответил Роджер. – Но у меня и впрямь появилась весьма остроумная идея, которая, на мой взгляд, как нельзя лучше вписывается в схему.

– И какая же?

– Ты не должен задавать мне подобных вопросов. Пока, по крайней мере. Мне необходимо еще раз как следует все обдумать, прежде чем я смогу на основании сделанных выводов сформулировать более или менее логичную теорию. Кроме того, лучшие детективы всегда придерживают свои главные открытия, чтобы озвучить их в самый эффектный момент (наверняка ты знаешь об этом), а я не могу сказать, что аудитория в лице Энтони Уолтона, двух зеленых крабов и пиявки представляется мне подходящей для этого.

– Тогда поторопись и еще раз как следует все обдумай, – сказал Энтони, проигнорировав последнюю ироническую ремарку кузена. – Надеюсь, ты понимаешь, как нам всем не терпится прояснить это дело от начала и до конца?

– В таком случае давай вернемся в гостиницу и выпьем чаю. После чего, если ты предоставишь мне пару свободных часов, я, возможно, до чего-нибудь и додумаюсь.

Когда они вернулись в отель, выяснилось, что инспектор Морсби так до сих пор и не объявился. Об этом сообщил лично хозяин заведения, зная, что интересует Роджера более всего. Последний же немедленно задался весьма актуальным вопросом, какие открытия за это время успел сделать инспектор и не противоречат ли они его собственной грандиозной идее, которая представлялась ему пока единственно верной. Неприятно же, в самом деле, когда твой соперник обыгрывает тебя на завершающей стадии расследования по всем статьям, не так ли?

Впрочем, Роджер старался своей тревоги не показывать и как ни в чем не бывало болтал с Энтони за чаем о разных пустяках, объясняя это тем, что хочет очистить мозг от всевозможных ненужных наслоений, дабы приступить к решению задачи со свежей головой.

Как только они покончили с чаем, Роджер, прихватив с собой трубку, снова отправился на берег к скалам, строго-настрого запретив Энтони приближаться к нему на расстояние менее полумили.

Прошло куда больше двух оговоренных ими часов, когда Роджер, поднявшись по каменным ступеням к знаменитой тропинке, змеившейся среди скал, принялся прогуливаться по ней. Там он очень скоро увидел слегка осоловевшего от скуки Энтони, который более всего боялся пропустить кузена и поджидал его здесь уже довольно давно.

– Ну, как дела? – осведомился младший кузен, чуть ли не бегом устремившись к Роджеру. – Тебе сопутствовала удача?

– Не столько удача, сколько ясность мысли и блистательная работа ума, – ответил Роджер с вполне оправданной гордостью. – Да, я разрешил эту маленькую проблему, как сказал бы Холмс, будь он сейчас на моем месте.

– Кто в таком случае убийца?

– Полагаю, ты в состоянии потерпеть еще немного? Мне не хочется комкать интереснейшую историю, но равным образом не хочется рассказывать ее дважды. Так что если ты дождешься возвращения Морсби, то я смогу убить двух птичек одним камнем.

– Но кто знает, когда он вернется? – проворчал Энтони.

– Давай возьмем за основу время ужина и прибавим еще минут двадцать, – сказал Роджер. – Но если инспектор не придет в гостиницу и к этому времени, то обещаю тебе в общих чертах обрисовать это дело – так сказать, авансом.

Энтони пришлось согласиться с этим предложением, поскольку выбора у него не было.

– Остается только молить Создателя, – продолжил Роджер, – чтобы Морсби в процессе своих изысканий не избрал тот же самый путь расследования, что и я. Он такой скрытный субъект, что никогда не знаешь, какие мысли роятся у него в голове. Конечно, он может время от времени словно невзначай упомянуть факт или два, но никогда, даже намеком, не даст понять, в чем заключается его теория. По-видимому, некая скрытая мотивация у него имеется, но мне она неизвестна. Однако, если сходная с моей идея не посетила Морсби, то сегодня ему, слушая мой рассказ, придется пережить настоящий шок.

– Не означает ли это, что решение проблемы может оказаться хм… несколько неожиданным?

– Совершенно неожиданным, как мне представляется. Во всяком случае, я, когда пришел к определенному выводу, так именно и подумал. Взглянул, понимаешь, на это дело под новым, непривычным углом, и все факты, даже самые незначительные, будто по волшебству, встали на свои места, да так, что ни убавить, ни прибавить.

– Очень надеюсь, что тебе удастся убедить инспектора в своей правоте. Ведь он, чтоб его черти взяли, относится скептически ко всему на свете.

– Да, он такой, – с чувством произнес Роджер, соглашаясь с кузеном. – Но в данный момент я не вижу, что он сможет противопоставить моим доводам. Ибо факты, как говорится, упрямая вещь. К сожалению, мое решение проблемы грешит отсутствием железных, по выражению инспектора, доказательств, и это единственное, что меня беспокоит. С другой стороны, разве нельзя раскрыть дело на основании одних только косвенных улик? Ведь доказательства, на мой взгляд, должны быть не только железными, но еще и убедительными, а мои обладают этим качеством в полной мере.

– Превосходно! – с удовлетворением произнес Энтони.

В холле гостиницы их перехватил хозяин заведения.

– Пришел джентльмен, который хочет встретиться с инспектором Морсби, – сообщил он. – Я ему сказал, что инспектор еще не пришел, но он намерен дождаться его. По этой причине я проводил его в общую гостиную, полагая, что вы не станете возражать, джентльмены.

– Конечно, не станем, – ответил Роджер. – Надеюсь, он назвал свое имя?

– В этом не было никакой необходимости, – со значением произнес хозяин. – Поскольку я знаю, кто он. Это молодой мистер Вудторп, сэр.

Роджер и Энтони обменялись взглядами.

– Неужели? – восклкинул старший кузен. – Что ж, у меня нет никаких сомнений, что инспектор скоро вернется. Благодарю за информацию, хозяин. Вы очень любезны. Но какого черта, – обратился он к Энтони, когда они с ним поднимались по лестнице, – молодому Вудторпу здесь надо? Необходимо срочно заглянуть в гостиную и узнать об этом.

Молодой мистер Вудторп стоял у окна. Его красноватое, слегка обветренное лицо казалось непривычно бледным и угрюмым. Когда кузены вошли в гостиную, он мгновенно обернулся на звук.

– Здравствуйте! Если не ошибаюсь, вы хотите встретиться с инспектором Морсби, не так ли? – приветствовал гостя Роджер.

Вудторп согласно кивнул:

– Да. Он скоро будет?

– Боюсь, я не смогу ответить на ваш вопрос. Мы не видели его с самого утра. У вас к нему важное дело?

– Полагаю, достаточно важное.

– Что ж, ожидание можно скрасить выпивкой. В этом плане могу порекомендовать здешнее пиво.

– Благодарю вас.

– Энтони, кликни хозяина и попроси принести нам три больших кружки, – доброжелательно произнес Роджер, разглядывая посетителя. Последний, казалось, был не в состоянии адекватно реагировать на элементарную вежливость, держался скованно и говорил ледяным тоном, произнося короткие отрывистые фразы. Сторонний наблюдатель мог бы назвать его невоспитанным, если бы не внутреннее напряжение посетителя, заметить которое не составляло большого труда.

Адресованные хозяину громкие слова Энтони эхом прокатились по затемненному лестничному проему.

– Могу ли я от вашего имени передать инспектору какое-нибудь сообщение, если вы не готовы ждать его до ночи? – все тем же доброжелательным тоном осведомился Роджер, продолжая гипнотизировать Вудторпа взглядом.

– Боюсь, что нет, – ответил молодой человек. – Мое дело, видите ли, сугубо частного свойства. – Он сглотнул, нервно покосился на дверь, сквозь которую возвратился в гостиную Энтони, и неожиданно с вызовом произнес: – Впрочем, какая разница? Все равно вы рано или поздно об этом узнаете. А если так, то могу поставить вас в известность, что я пришел, чтобы, если так можно выразиться, отдать себя в руки полиции. Дело в том, что это я убил миссис Вейн и этого, как его… Медоуза.

– Чтоб меня черти взяли! – только и сказал Роджер.

Глава 24Инспектор Морсби забавляется

Трудно проявлять гостеприимство и развлекать гостя, который только что заявил, что совершил двойное убийство. В самом деле, светский разговор о погоде или новинках литературы может показаться такому человеку откровенным издевательством, в то время как вопросы по сути дела и попытка выяснить детали произошедшего могут быть истолкованы им как неуместное любопытство. Остается только надеяться, что читатели поймут, каких трудов стоило Роджеру разрешить эту ситуацию наилучшим образом.

– Вы действительно это сделали? – вежливо спросил вышеупомянутый джентльмен, пытаясь взять свои чувства под контроль и передавая гостю одну из пивных кружек, принесенных хозяином гостиницы. – Что ж, в любом случае – ваше здоровье!

– Ваше! – откликнулся сделавший чистосердечное признание убийца и приник губами к кружке в надежде обрести с помощью ее содержимого желанное успокоение.

– Может, присядете? – пробормотал Роджер, продолжая автоматически демонстрировать вежливость.

– Благодарю.

Трое мужчин опустились на стулья и некоторое время в полном молчании смотрели друг на друга.

– Очень надеюсь, что инспектор появится здесь в самое ближайшее время, – произнес Роджер, стараясь хоть чем-то помочь гостю.

– Правда?

– Да, я так думаю.

– Понятно…

Снова установилось тягостное молчание. Роджер со значением посмотрел на Энтони, но тому определенно нечего было сказать, поскольку ситуация оказалась выше его понимания.

Впрочем, то же самое относилось и к Роджеру, но он, образно говоря, вновь храбро бросился на укрепления.

– Давно ждете? – осведомился Роджер с ноткой отчаяния в голосе.

– Не очень.

– Вы не расстраивайтесь. Уверяю вас, он будет здесь с минуты на минуту.

– Понятно…

И в комнате вновь повисла зловещая тишина.

– Послушайте, – продолжил Роджер с еще большим отчаянием в голосе. – О чем бы таком нам всем поговорить?

Вудворт слабо улыбнулся.

– Ситуация и впрямь странная. Особенно для вас, джентльмены, – заметил он.

– Чертовски странная, – с готовностью согласился Роджер. – Честно говоря, я не знаю, как следует поступать в подобных случаях. И если на этот счет существуют какие-то правила этикета, то я не имею о них ни малейшего представления. Но как бы то ни было через минуту нам принесут ужин. Быть может, мне сказать прислуге, чтобы принесли ужин и для вас?

– Право, не знаю. Еще неизвестно, как посмотрит на это инспектор.

– Полагаю, он в любом случае позволит вам немного подкрепиться. Вне зависимости от того, как поступит с вами после. Короче говоря, когда придет служанка, я закажу еще одну порцию. Кстати, если вам не хочется разговаривать, почитайте утреннюю газету. Она там, на столике.

Колин Вудворт снова улыбнулся кузенам слабой улыбкой.

– Благодарю, – откликнулся он и с отсутствующим видом начал просматривать газетный номер, по непонятной причине держа его вверх ногами.

– Пожалуй, сейчас самое время вымыть руки, – с деланой беспечностью проговорил Роджер. – Энтони, ты идешь?

С этими словами кузены вышли из комнаты.

– Ты об этом знал? – спросил Энтони, когда они уединились в одной из четырех арендованных ими спален.

– Не сыпь мне соль на рану, – простонал Роджер. – Мое решение куда изящнее и уж конечно логичнее. Черт возьми, я просто не могу поверить, что допустил такую ошибку! И невольно задаюсь вопросом, уж не приснилось ли все это молодому Вудторпу.

– Нормальный человек не может не знать, убил он кого-то или нет, – наставительно сказал Энтони.

– Да, думаю, что не может. О таком не забудешь, даже если очень захочешь, не правда ли? Поэтому могу сейчас сказать только одно: чтоб этого парня черти взяли! Выходит, в расследовании этого дела я второй раз прихожу к неправильному решению. И мне, честно говоря, не хочется возвращаться в эту чертову гостиную. Лучше посидим пока здесь, покурим и поговорим об Ибсене.

– Но прежде я схожу на кухню и закажу еще одну порцию, – произнес Энтони и ненадолго покинул спальню.

Через двадцать минут в спальню постучала служанка и сообщила, что ужин подан. Так что кузенам, хоть и без большого желания, пришлось спуститься в гостиную.

На этот раз гость показался менее скованным, так как старался, по возможности, поддерживать застольный разговор, каким бы дурацким он ни был. Тем не менее Роджер испытал огромное облегчение, когда десятью минутами позже в гостиной появился Морсби. Он не хотел, чтобы молодого Вудторпа отправили в тюрьму, поскольку тот определенно ему нравился, но ситуация представлялась очень и очень непростой.

Вудторп вскочил на ноги, как только в гостиной отворилась дверь.

– Инспектор, – сказал он, вновь обретая скованность манер и речи. – Я ждал вас, чтобы довести до вашего сведения, что я решил сдаться властям, так как повинен в убийстве миссис Вейн и Медоуза.

Морсби с минуту гипнотизировал его холодным взглядом. Потом закрыл за собой дверь.

– Убили, значит? Обоих… – произнес инспектор лишенным эмоций голосом. – А я все думал, кто это сделал?.. Оказывается, вы, мистер Вудторп, не так ли?

– Совершенно верно.

– Ясно… – протянул инспектор, неожиданно смягчившись. – Что ж, мальчишки остаются мальчишками, и с этим ничего не поделаешь. Кстати, что у нас сегодня на ужин, мистер Шерингэм?

– Х-холодная телятина и салат, – запинаясь, произнес Роджер, чрезвычайно озадаченный происходящим. Ему не приходилось еще видеть, как опытный инспектор полиции арестовывает убийцу, но разворачивающаяся перед ним сцена определенно выбивалась из созданной его воображением картины.

– Будем надеяться, что сегодня нам подадут салат получше, нежели вчера вечером, – заметил инспектор с прокурорскими нотками в голосе и занял предназначавшееся ему за столом место.

Роджер не был единственным человеком, которому данная сцена представлялась, если так можно выразиться, неправильной.

– Вы что же, не будете арестовывать меня, инспектор? – в замешательстве спросил Вудторп.

– Всему свое время, сэр, всему свое время, – ответил инспектор, накладывая себе на тарелку телятину. – Сначала дело, потом развлечения, но еда в любом случае предшествует и тому, и другому.

– А хорошая выпивка предшествует еде, – пробормотал Роджер, постепенно возвращаясь к привычной, сдобренной легкой иронией манере разговора. Ему вдруг показалось, что он различил крохотный лучик света во внезапно сгустившейся тьме.

Вудторп опустился на свое место.

– Ничего не понимаю, – едва слышно пролепетал он.

– Вы забыли положить себе салат, сэр, – заботливо отметил инспектор. – Немедленно исправьте эту оплошность, а потом передайте блюдо мне… Ну и дела! Стало быть, это вы заставили всех нас суетиться на протяжении более двух недель?

– Что ж, можно и так сказать, – каким-то неживым голосом произнес Вудторп. Не вызывало сомнения, что осознавшему всю глубину своего падения убийце, который только что признался в своих кошмарных деяниях, странно было слышать такие слова. Фактически инспектор охарактеризовал дело как хлопотное и причинившее беспокойство многим достойным людям, и подобная трактовка, разумеется, представлялась ему совершенно неадекватной. Какой-то она была слишком прозаической, бытовой и приземленной, что ли. С другой стороны, вполне могло статься, что заслуженный инспектор Скотленд-Ярда, расследовавший десятки убийств и видевший на своем веку множество трупов, только так и мог трактовать это преступление, являвшееся частью его привычной профессиональной деятельности, даже своего рода рутиной.

– А почему вы вдруг решили прийти ко мне и сообщить обо всем этом, сэр? – самым доброжелательным тоном продолжил инспектор, как если бы вел застольную беседу в компании добрых друзей.

– Вот уж не думал, что в такой день мне придется рассказывать о побудительных причинах признания.

– Разумеется, не придется, – произнес инспектор чуть ли не с отеческим чувством. – Это худшее из того, что вы можете сделать. Мой вам совет: никогда не говорите об этом. Кстати, хотите еще телятины? Мистер Уолтон, вы, кажется, поужинали? Вас не затруднит отрезать кусочек мяса нашему гостю?

Энтони, следивший за этим диалогом с открытым ртом, вздрогнул и почему-то начал нарезать хлеб.

– Благодарю вас, я не хочу больше телятины, – сказал Вудторп и покраснел от злости.

– Как скажете, сэр, как скажете, – пробормотал инспектор и неожиданно подмигнул Роджеру.

Последний же, в мозгу которого крохотный лучик света начал превращаться в ослепительный луч, тоже подмигнул инспектору и с интересом посмотрел на него.

К сожалению, Вудторп перехватил эти своеобразные сигналы и, преисполненный негодования, вскочил с места. Причем так быстро и резко, что опрокинул стул, на котором сидел.

– Послушайте, – вскричал он. – Мне надоели все эти глупости. Я, инспектор, уже сказал вам, почему пришел сюда, и спрашиваю: вы собираетесь меня арестовывать или нет?

Инспектор перевел взгляд со своей тарелки на молодого человека.

– Что ж, – произнес он спокойным голосом, – коли вы спрашиваете меня об этом открыто и без всяких экивоков, то и я открыто и без всяких экивоков отвечу: нет, не собираюсь. Хотя, возможно, задам вам несколько вопросов, касающихся сделанного вами признания.

Потом они не меньше минуты гипнотизировали друг друга взглядами, после чего лицо молодого человека стала заливать яркая краска злости, стыда и смущения. В следующее мгновение Вудторп повернулся и быстрым шагом направился к выходу.

– Коли так, то вы можете прийти ко мне домой и задать все свои вопросы там, – заявил он, нажимая на дверную ручку. – Я уже сыт по горло устроенным вами спектаклем. – С этими словами он вышел из гостиной, громко хлопнув дверью.

– Похоже, я не оправдал его надежд, – с огорчением произнес инспектор.

– Это точно, – рассмеялся Роджер. – А ведь он так на вас рассчитывал!

– Боже мой! – воскликнул Энтони. – Боже мой!

– В чем дело, Энтони? – мягко осведомился Роджер.

– Вы имеете в виду, что этот парень ничего такого не делал?

– Не совсем так, Энтони, – сказал Роджер, придавая лицу серьезное выражение. – Дело в том, что инспектор Морсби просто не любит арестовывать за убийство людей, которым еще нет тридцати.

– Вот черт! Совсем запутался, – проворчал Энтони, тыча ложечкой в блюдце с крыжовниковым джемом. – А как насчет твоей теории? Вы знаете, что Роджер разгадал эту загадку, инспектор?

– Нет, мистер Уолтон, не знаю, – не скрывая интереса, произнес Морсби. – Это так?

– По крайней мере он так думает, – ехидно заметил Энтони.

– Ай-ай-ай, кузен, – покачал головой Роджер. – Нехорошо быть таким мстительным. – Потом повернулся к Морсби: – А что касается загадки, инспектор, то я действительно разгадал ее, и, более того, собираюсь сегодня вечером надиктовать по этому поводу большую статью в «Курьер» – разумеется, исключив те моменты, о которых вы запретили мне упоминать.

– М-да… – неопределенно протянул инспектор, после чего, казалось переключился на другую тему. – А вы не заметили, что этот крыжовниковый джем малость прокис?

– Инспектор Морсби, – с горячностью произнес Роджер, – есть люди, за убийство которых нужно назначать куда более мягкое наказание, нежели повешение. И вы – один из них. Рассматривайте это как дружеское предупреждение и не испытывайте больше моего терпения.

– Но он и в самом деле прокис, мистер Шерингэм, – запротестовал инспектор. – Вы только попробуйте!

– Боюсь, что виноград тоже, – ухмыльнулся Роджер. – Не беспокойтесь, инспектор. Вероятно, мне больше не придется расследовать вместе с вами дело об убийстве. Ведь недаром же в детективных романах пишут, что инспекторы из Скотленд-Ярда испытывают профессиональную ревность по отношению к сыщикам-любителям.

– Как это верно, сэр, – сказал инспектор, покачав головой. – Ах, как верно.

– Читал в утренней газете, что питомцы Глэморгана выиграли одиннадцатый матч в этом сезоне, Энтони? – беспечно произнес Роджер, тоже, казалось бы, переключаясь на другую тему. – Не представляю, как им удалось добиться такого успеха. Думаю, мы скоро увидим их в редакции.

– В самом деле, приятно будет посмотреть на команду графства, в которой удалось блеснуть парочке любителей. Хотя бы для разнообразия, – с живостью откликнулся Энтони.

Роджер продолжал обсуждать с младшим кузеном проблемы крикета до тех пор, пока инспектор не покончил с едой и служанка не унесла пустые тарелки и прочие столовые принадлежности. Он не сделал паузы даже тогда, когда инспектор набил трубку, закурил и некоторое время дымил с выражением беспросветной скуки на лице.

– Между прочим, сэр, – наконец подал голос инспектор, удобно расположившись в кресле, – мне показалось или я действительно слышал о том, что вы разгадали эту загадку?

– Я знал, что по прошествии времени вы со свойственным вам неспешным мягким подходом обязательно коснетесь этой темы, – рассмеялся Роджер. – Да, инспектор! Как говорится, шутки в сторону, но я и вправду думаю, что мне удалось раскрыть это дело. Не хотите ли послушать об этом?

– Разумеется, хочу, сэр. Надеюсь, вы не обиделись на меня за кое-какие шутки в ваш адрес, которые я себе позволил?

– Ну, я и сам позволял себе шутить. В ваш адрес, – признал Роджер. – Но у нас с вами имеется проблема в лице Энтони. Пока я ничего не рассказал ему из-за тех ограничений, которые вы на меня наложили. А между тем ему тоже хочется послушать. Могу я нарушить ваш запрет и коротко сообщить ему о том, что вы мне открыли?

Инспектор заколебался:

– В таком случае, мистер Уолтон, вам придется дать слово, что эта информации не выйдет за эти стены и о ней не узнает ни одна живая душа.

– Клянусь, – быстро и с чувством сказал Энтони.

– Все эти застольные клятвы такая ненадежная вещь… – со вздохом протянул инспектор, потом добавил: – Ну да ладно. Сойдет. Итак, мистер Шерингэм, теперь слово предоставляется вам.

Роджер, как и обещал, коротко поведал младшему кузену о том, как встретил смерть преподобный Медоуз, не забыв упомянуть и об аконитине, найденном в жестянке для табака.

– Вот по какой причине, Энтони, я проявил сегодня утром такой интерес к табакам и курительным принадлежностям, – заключил он, после чего начал рассказывать инспектору о сделанных им сегодня открытиях.

Инспектор с глубокомысленным видом кивнул.

– Интересное дело: все это время я задавался вопросом, додумаетесь вы до этого или нет, – заметил он.

– Так, значит, вы уже знали об этом? – спросил пораженный Роджер.

– Узнал неделю назад, – лаконично ответил инспектор.

– Но хозяйка дома и словом не обмолвилась, что говорила с кем-то об этом раньше.

– Эта информация не представляла для нее никакой ценности, не отложилась на подкорке, и она не понимала толком, о чем говорила. Как равным образом не понимала, что говорила вам. Людям такого сорта обычно не задают прямых вопросов, а лишь наводящие, и они без какого-либо понукания выбалтывают все сведения, которыми располагают, а через пять минут вообще забывают, о чем говорили и что подобный разговор имел место. Итак, мистер Шерингэм, какие все-таки выводы вы сделали из разговора с хозяйкой дома?

И Роджер набрал в грудь побольше воздуха.

Глава 25Роджер раскрывает тайну

– Пожалуй, будет лучше, если я начну с самого начала, – сказал Роджер. – Вернее, инспектор, с принятого мной решения проигнорировать ваш намек о человеке, которого вы подозревали (не знаю, подозревали ли вы его на самом деле, но создать такое впечатление пытались) в убийстве миссис Вейн. Иными словами, инспектор, я с самого начала решил, что в смерти миссис Вейн эта особа неповинна. Свидетельства, конечно, говорили против нее, но бывают такие случаи, когда улики, вначале весьма убедительные, в реальности сбивают сыщика со следа. И на мой взгляд, это тот самый случай. Приняв это к сведению, я пришел к выводу, что мне совершенно не на что опереться в своем расследовании, поэтому решил поначалу основываться на одной только психологии. Я чувствовал, что подозревать Маргарет Кросс в убийстве – заметьте, хладнокровном и хорошо продуманном убийстве – просто смешно. Настолько это прямая, открытая и честная девушка.

– Но если не она, то кто же?

– Ну, мы оба отлично знаем, что все мои подозрения со временем сосредоточились на одном-единственном парне по фамилии Медоуз. У него имелись и другие имена – все, за исключением одного, вымышленные. Мне казалось, я успел создать довольно стройную теорию, связанную с ним, еще до того как мы получили информацию, которая только подтвердила мои выводы. А потом, абсолютно неожиданно, этот Медоуз якобы совершает самоубийство. Как ни странно, это ничуть не поколебало мою теорию, более того (в силу определенных обстоятельств), только ее упрочило. Но, как выяснилось позже, Медоуз вряд ли был способен совершить самоубийство, даже если бы и захотел. Поскольку его, судя по всему, убили. Надеюсь, вы понимаете, что это основательно подкорректировало сложившуюся в моем воображении фактически законченную уже картину?

И вот после этого, инспектор, мы с вами пришли к неверному выводу. По крайней мере я к нему пришел; утверждать же нечто подобное в отношении вас не могу, ибо, как говорится, чужая душа – потемки. Признаться, я с самого начала дела не знал, что в действительности варится у вас в голове. Так или иначе, но, введенный вами в заблуждение (случайно или намеренно, не имею представления), я практически принял на веру гипотезу относительно того, что убийство миссис Вейн и Медоуза совершил один и тот же человек. Впрочем, даже если и не уверовал в это окончательно, то в какой-то степени принял за основу, в результате чего почти совсем забыл о том, что, согласно моей прежней теории, первое убийство совершил Медоуз. Ведь мы с вами пришли к выводу, что оба убийства скорее всего взаимосвязаны. И я согласился с вашей, инспектор, весьма правдоподобной версией относительно того, что именно следует рассматривать в качестве важнейшего и наиболее очевидного мотива второго убийства. Иными словами, тот факт, что Медоуз являлся непосредственным свидетелем первого. И эта версия фактически снимала с него все прежние подозрения и вообще вычеркивала из списка подозреваемых. Одновременно вы, инспектор, выдвинули достаточно обоснованную гипотезу относительно того, что двойное убийство – дело рук доктора Вейна.

– Боюсь, в вашей интерпретации это дело все больше приобретает, если так можно выразиться, личный характер.

– Когда я прошлой ночью ворочался в постели без сна и обдумывал все детали обоих убийств вне, скажем так, зоны вашего магического воздействия, у меня неожиданно возник очень интересный вопрос: почему инспектор Морсби усиленно внедряет в мое сознание идею о двойном убийстве, совершенном одним человеком, и пытается создать у меня впечатление, что сам он думает точно так же? Ведь он чрезвычайно скрытный субъект и прежде никогда не озвучивал в моем присутствии ни одной стоящей мысли. Возможно, по той причине, что считает нас своего рода соперниками и, по идее, ни в коем случае не должен помогать Шерингэму прийти к правильному решению. Но коли так, почему тогда он разоткровенничался? Ответ пришел сам собой. Все очень просто: он хочет направить меня по ложному следу! Поскольку на самом деле не считает, что оба эти убийства совершены одним человеком. Более того, он убежден, что это не так. Ну-с, инспектор, как вам это нравится?

Инспектор расхохотался. Да так, что у него на глазах выступили слезы.

– Нет, мистер Шерингэм, – сказал он, успокоившись и покачав головой. – Зря вы меня обвиняете. Это несправедливо по отношению ко мне. Я действительно думал так, когда разговаривал с вами вчера вечером. Тогда у меня не было ни малейших сомнений в том, что миссис Вейн и Медоуза убил один и тот же человек, и я готов признать это сию же минуту в вашем и мистера Уолтона присутствии.

– Ну и дела! – воскликнул Роджер, правда, добавив голосу изрядную долю скептицизма. – Быть может, вы и сейчас так думаете?

– В любом случае я всегда готов к обсуждению новой интересной идеи или теории, – осторожно ответил инспектор. – Но, прошу вас, продолжайте. То, что вы рассказываете, представляется мне чрезвычайно любопытным.

– Что ж, вне зависимости от того, думали ли вы о двух убийцах или мне это просто почудилось, подозрения на ваш счет подвигли меня к тому, что и сам я стал думать в этом направлении. Таким образом, когда я сегодня утром отправился с визитом к хозяйке дома, где снимал комнаты Медоуз, чтобы осмотреть его гостиную, я настроился на поиски двух убийц, а вовсе не того гипотетического субъекта, который якобы прикончил обе жертвы. Короче говоря, проведя расследование и узнав несколько новых фактов, показавшихся мне интересными и многообещающими, но не совсем в тот момент понятными, я вернулся в гостиницу и сразу же после ленча начал анализировать полученную информацию. – Роджер сделал паузу, набил и раскурил трубку, после чего со всеми удобствами расположился в кресле.

– Прошло довольно много времени, прежде чем мне в голову пришел один довольно простой вопрос, ответ на который вывел меня наконец на прямой путь расследования. Вопрос же заключался в следующем: что из произошедшего заставило меня с такой легкостью отмести теорию о Медоузе как об убийце миссис Вейн, хотя раньше я считал это очевидным? Ответ, разумеется, тоже оказался не из сложных – ничего! Ну а коли так, напрашивался другой вопрос: куда мне направить свои стопы, продолжая раскручивать версию о двух убийцах и приняв к сведению, что первый уже установлен?

При таком раскладе передо мной открывались две дороги, которые могли привести к убийце Медоуза. Правда, пока не совсем ясные и намеченные лишь пунктиром. Первая имела отношение к мотиву, а вторая – к аконитину. Предположив, что Медоуз не отказался от идеи шантажа (а подобное предположение, учитывая богатое криминальное прошлое упомянутого субъекта, согласитесь, вполне уместно), я быстро прикинул в уме число возможных фигурантов при таком подходе, нашел его чрезмерным, положил до поры до времени папку с этой идеей на полку и сосредоточился на аконитине. Последний, кстати, тоже обеспечивал весьма широкое поле для поисков, но его можно было сузить, если принять в рассуждение рабочую гипотезу относительно того, что аконитин появился на сцене событий прямиком из лаборатории доктора Вейна. Таким образом, если исключить горничных и прочий обслуживающий персонал, в моем ведении оказались лишь три фигуранта, которые могли получить доступ к яду. А именно: сам доктор Вейн, мисс Уильямсон и мисс Кросс. По зрелом размышлении и в силу ряда причин (в основном психологического свойства) я отказался от кандидатуры доктора Вейна на роль главного злодея. Ведь вы, инспектор, будто специально продемонстрировали мне, насколько просто выдвинуть против него обвинение, подкрепленное доказательствами, ну а я, если помните, априори отказался от всех приманок, которые вы вокруг меня разложили. Или мне это только показалось? Но как бы то ни было, включать в список подозреваемых доктора я не стал. Как и мисс Кросс, относительно которой я уже дал исчерпывающие, на мой взгляд, объяснения. Так что в моем списке осталась лишь одна мисс Уильямсон.

О, мисс Уильясон оказалась твердым орешком. В самом деле, зачем, во имя Господа, ей понадобилось убивать какого-то Медоуза? Признаться, поначалу я, как ни старался, не нашел для этого ни одной весомой причины. Причина, разумеется, мгновенно появилась бы, если бы она действительно убила миссис Вейн, о чем я тоже думал и на что вы, инспектор, неоднократно мне намекали, даже мотив правдоподобный придумали, хотя, если помните, придали всей этой информации видимость шутки. А мотив, повторюсь, мог быть шикарный, если бы Медоуз видел, как она сталкивала миссис Вейн со скалы. Но я-то разрабатывал версию, согласно которой он сам убил миссис Вейн, ну а коли так, становится непонятно, с какой стати мисс Уильямсон травить преподобного.

– Ну, это даже обсуждать не стоит, – вклинился инспектор в монолог Роджера.

– Да, я тоже так думаю. Короче говоря, у меня остались на контроле три фигуранта без единого пятнышка на репутации. В связи с этим я пришел к заключению, что или аконитин не из лаборатории доктора Вейна, или Медоуз все-таки не убивал миссис Вейн. В том и другом случае я оказывался в impasse, то есть тупике, и мне пришлось бы сделать на пути расследования несколько шагов назад. И я решил вернуться к мотивам.

Кстати, именно о мотивах мы говорили больше всего. Помните, инспектор, еще вчера вечером вы спрашивали меня, у кого, по моему мнению, мог быть самый весомый мотив для устранения Медоуза? И я ответил, правда, не без иронии, что такой мотив был у миссис Вейн. Вот я и решил со всем возможным тщанием рассмотреть эту идею.

– У миссис Вейн? – повторил в изумлении Энтони. – Но ведь она уже лежала в морге.

– Когда умер Медоуз, да. Но у нее имелось множество мотивов, чтобы желать ему смерти и убрать со своего пути, пока она была жива. Надеюсь, сама идея понятна? Отлично… Короче говоря, я со все большим волнением стал задаваться вопросом, существовал ли способ убрать Медоуза даже при том условии, что сам организатор убийства мертв? Ответ, разумеется, оказался положительным. Да, джентльмены, такой способ обнаружился! – С этими словами Роджер одарил присутствующих торжествующей улыбкой и откинулся на подушки кресла.

– Очень умное и тонкое наблюдение, мистер Шерингэм, – произнес инспектор без тени зависти или профессиональной ревности. – Очень. Кажется, теперь я понимаю, к чему вы клоните. Но будьте так любезны, расскажите обо всем сами.

– Как вы, возможно, успели выяснить, к Медоузу на протяжении последних нескольких недель никто не заходил. Если, конечно, верить хозяйке дома. Таким образом, всякая теория, связанная с отравлением табака, может получить подтверждение только в том случае, если убийца приходил поздно ночью и, возможно, проникал в помещение сквозь окно гостиной с разрешения Медоуза или даже без оного. Что интересно, за ночь до убийства хозяйка не слышала в гостиной никаких звуков, хотя долго не могла заснуть из-за зубной боли. Но вот за три недели до этого она хорошо слышала голос ночного гостя, вернее гостьи, так как узнала по голосу миссис Вейн.

– Подождите минуточку, сэр, – сказал инспектор. – О чем вы вообще говорите? Лично я ничего не знаю ни о каком ночном визите миссис Вейн.

– Ага! – ухмыльнулся Роджер. – Значит, одному только мне хватило терпения выслушать подробнейшую исповедь хозяйки дома и сделать из сказанного ею соответствующие выводы. Кстати, у меня и вещественное доказательство посещения миссис Вейн имеется. – С этими словами он достал из кармана носовой платок с монограммой, передал его инспектору и объяснил, при каких обстоятельствах этот платок получил.

– Да, – с печальной улыбкой согласился инспектор. – Тут вы меня переиграли, мистер Шерингэм. И от этого факта не отмахнешься.

– Хорошо, что вы это признаете, – заявил Роджер с нескрываемым удовольствием. – Ну а теперь вернемся к нашей истории. Помимо информации о ночном визите миссис Вейн в ходе интервью вспыли еще два важных факта. Первый: Медоуз менял трубки раз в неделю, на что, похоже, никто, кроме меня, не обратил внимания. И второй: он очень мало курил – что представляется мне особенно важным. Я узнал у бакалейщика, который, помимо прочего, торгует табаками и трубками, что Медоуз, заходя в лавочку, всякий раз покупал четверть фунта табака, но курил не более унции в неделю. И вероятно, ссыпал купленный табак в специальную жестянку, стоявшую в гостиной. Кажется, вы посылали эту жестянку в лабораторию на исследование. Но я без всякого исследования могу сказать, что табак на дне жестянки оставался нетронутым от трех до четырех недель. Для всякого, кто был знаком с привычками Медоуза, эта информация при определенных условиях могла представлять большую ценность.

Инспектор медленно кивнул:

– Отличная дедукция, сэр. Даже, я бы сказал, блестящая.

– Рад, что вы так думаете, инспектор, – улыбнулся Роджер. – Ваша похвала дорогого стоит. По крайней мере для меня. Кстати, вот моя теория. Если коротко, миссис Вейн и Медоуз планировали – разумеется, каждый по отдельности – уничтожить друг друга. Медоуз больше доверял, так сказать, методам непосредственного воздействия. Миссис Вейн же в этом плане куда хитрее, тоньше и коварнее. Полагаю, что мотивы обеих сторон очевидны. Медоуз, без сомнения, угрожал ей разоблачением, если она не удовлетворит его финансовые требования, которые, по мнению миссис Вейн, хорошо знавшей этого человека, с каждой выплатой должны были лишь увеличиваться и увеличиваться. Женщина, естественно, тоже показала ему зубки, пообещав проинформировать полицию о его местонахождении, так как знала, что ему предъявлено несколько обвинений и его разыскивают. В результате они оба напугали друг друга свыше всякой меры и пришли к выводу, что единственный способ выбраться из сложившейся невыносимой ситуации – это убийство. Полагаю, пока все логично и неплохо аргументировано, не так ли?

– Точно так, – мгновенно согласился инспектор.

– Чертовски хитро, – прокомментировал выступление старшего кузена Энтони.

– Благодарю тебя, Энтони. Итак, как мы уже говорили, миссис Вейн умнее, тоньше и хитрее Медоуза, и ей в практической деятельности свойственны точный расчет, скрупулезность и изобретательность. Соответственно, и ее план отличался продуманностью, оригинальностью и, без сомнения, коварством. Ее знания о ядах, вероятно, имеют в своей основе два источника. Кажется, инспектор, вы упоминали, что ее папаша владел маленькой фармацевтической фирмой или аптекой, где она, возможно, в юные годы получила кое-какие знания по фармакологии – по ядам в том числе. Ну а остальное почерпнула, читая книги из библиотеки мужа. В общем, знала достаточно, чтобы понять, что свойства аконитина полностью отвечают ее планам. Неудивительно, что она остановилась на яде, выбирая, так сказать, орудие убийства. Ведь в лаборатории доктора, насколько я понимаю, различные ядовитые химические вещества в большом ходу. Возникает вопрос: как она все это провернула? Да очень просто. Прокралась ночью под каким-то предлогом (несомненно, важным) к своему реальному мужу, отослала его на минуту из гостиной (наверняка опять что-то придумала), нашла жестянку с табаком и сунула в нее яд поближе к донышку, после чего, переговорив для приличия с мужем, вернулась домой и стала ждать дальнейшего развития событий.

– Которые развивались не совсем так, как она ожидала, – вставил свои пять пенсов инспектор.

– Совершенно верно. Но она-то не сомневалась, что будет на коне. Понимала, что Медоуз никому не расскажет об этой встрече, поскольку в его интересах было хранить молчание об их отношениях. Впрочем, и она не избежала ошибок (слишком громко говорила, когда они с мужем ссорились, и разбудила хозяйку), но главное сделала: положила яд на дно жестянки, прикрыв сверху двумя-тремя унциями безвредного табака из лавочки. Знала, что Медоуз доберется до отравленной смеси не раньше, чем через две недели. А к тому времени она будет вдали от деревни отдыхать в компании своих приятелей, обеспечив себе тем самым практически идеальное алиби.

– А откуда вы об этом знаете, сэр? – спросил инспектор с выражением человека, которому не терпится указать оппоненту на слабое место в его рассуждениях.

– Знаю, потому что мисс Кросс в разговоре с Энтони вскользь упомянула о намечавшемся скором отъезде кузины! – с торжеством в голосе воскликнул Роджер. – Так что я был в курсе предполагавшегося отъезда, но не придавал ему значения, пока не узнал, что Медоуза отравили. После этого мне неожиданно пришло в голову, что миссис Вейн таким образом, возможно, готовила себе алиби. Для того и отсрочила смерть мужа. Между прочим, этот факт основательно подкрепил мою теорию, за что большое спасибо Энтони.

– Стало быть, я прожил здесь две недели не зря, инспектор, – с иронией заметил Энтони.

– Кстати, пока мне не пришла в голову эта мысль, я работал в основном на уровне догадок, но ремарка мисс Кросс стала одним из первых серьезных доказательств правильности избранного мною пути. После этого мне осталось лишь подключить воображение, чтобы реконструировать ситуацию в целом. Если разобраться, вся эта ситуация вполне умещается в одном недлинном абзаце. Иными словами, прежде чем коварный план миссис Вейн сработал, Медоуз столкнул его автора со скалы. Выводы: Медоуз убил миссис Вейн, а миссис Вейн убила Медоуза, чему не помешало даже такое досадное недоразумение, как ее собственная смерть. Полагаю, что это первый случай в истории Скотленд-Ярда, когда человека убил труп. Вы не находите, инспектор? Между прочим, я собираюсь написать детективный роман на основании этого дела и сейчас ищу подходящее название. Как думаете, «Мертвая рука» подойдет? Ну а теперь, джентльмены, ваши комментарии. Что вы можете сказать обо всем этом?

– Могу только сказать, – сразу, без малейших колебаний откликнулся инспектор, – что ваша теория – самое умное и изящно аргументированное логическое построение из всех мне известных.

– А вам эта идея никогда не приходила в голову? – осведомился довольный Роджер.

– Никогда, – с добродушной улыбкой ответил инспектор. – Выходит, что поднявшая такой шум вокруг этого дела пресса и широкая публика останутся без любимого финала в виде ареста?

– Выходит, что так.

В комнате на короткое время установилось молчание.

– Разумеется, вашей изумительной теории не хватает того, что принято называть доказательствами, не так ли, мистер Шерингэм? – с глубокомысленным видом произнес инспектор. – Я имею в виду доказательства, которые предъявляют в суде.

– Увы, я об этом думал. Но поскольку оба преступника мертвы, правосудие не пострадает.

– Вы собираетесь опубликовать статью по этому делу в «Курьере» после того, как все факты всплывут на суде присяжных в четверг?

– Да, но только в стиле занимательного исследования детектива-любителя, разумеется. Не знаю, существует ли статья за дискредитацию мертвых, но я в любом случае не могу представить свое сочинение как рабочую гипотезу из-за полного отсутствия, как вы любите говорить, «железных» доказательств.

Инспектор некоторое время курил в полном молчании.

– Полагаю, сэр, – после паузы медленно сказал он, – что в качестве официального объяснения обеих смертей будут вынесены вердикты о случайной смерти миссис Вейн и самоубийстве Медоуза. Чтобы успокоить и прессу, и широкую публику.

Роджер, соглашаясь, кивнул:

– Да, нечто подобное я и ожидаю. Вердикты, конечно, беззубые, зато безопасные. Кстати, уж не намекаете ли вы на то, что не хотите, чтобы я с излишним пылом критиковал эти вердикты в «Курьере»?

– Как вам сказать? Мы в Скотленд-Ярде не любим поднимать муть с дна, если нет возможности представить дело как положено, – ответил инспектор с оттенком неодобрения в голосе.

– Понятно… Что ж, коли так, обещаю не давать воли иронии и сарказму. Но и вы не должны мешать мне представить мою теорию авансом в качестве интересного образчика дедуктивного мышления. Кстати, я не буду настаивать на ее истинности, – добавил Роджер, – поскольку смогу защищать ее лишь с точки зрения здравого смысла и вероятности развития событий в данном ключе. Но какой бы убедительной она ни казалась, официальные лица все равно не примут ее в рассуждение из-за того самого чертова отсутствия неопровержимых доказательств.

Инспектор с довольным видом кивнул.

– Считаю ваш подход к делу мудрым, мистер Шерингэм, – сказал он.

– Послушайте, – с чувством произнес Энтони, – как насчет того, чтобы немного выпить, джентльмены?

С этими словами Энтони поднялся с места и скрылся в слабо освещенных гостиничных недрах, откуда в скором времени вернулся с традиционным набором, предназначенным для важных дат и событий. Процесс возлияний чередовался с обсуждениями деталей дела, причем инспектор впервые демонстрировал повышенное внимание к мнению своего коллеги-любителя. Роджер же пришел к выводу, что ему нравится Морсби, даже несмотря на всю его скрытность, привычку тянуть время и профессиональный снобизм, свойственный сыщикам из Скотленд-Ярда.

Примерно через полчаса после начала празднования новый объект приязни Роджера со вздохом поставил стакан на стол и посмотрел на свои ручные часы.

– Так-с, – произнес он с чувством глубокого сожаления. – Похоже, мне пора идти.

– Вы собираетесь допросить Вудторпа? – с некоторым удивлением осведомился Роджер. – Но ведь с этим можно и подождать, никакой особой спешки нет, не так ли?

– Когда человек сознается в двойном убийстве, самое малое, что можно для него сделать, это задать ему вопрос: почему? – наставительно произнес инспектор. – Знаю, что это формальный подход – и ничего больше, но так или иначе допрос необходимо провести сегодня вечером. Во дворе стоит мой мотоцикл, так что я доберусь до места за пару минут. Кстати, мистер Шерингэм, как вы все это оцениваете, хотелось бы знать?

– Вы имеете в виду признание Вудторпа? – задумчиво произнес Роджер. – Да, признаю, это озадачивает. Но ведь вам в вашей богатой практике наверняка встречались странные люди, которые сознавались в преступлениях, которых не совершали, не так ли?

– Разумеется, сэр. Такие никогда не переводятся. Полагаю, у них определенные психические отклонения. Но ведь мистера Вудторпа странным или тем более умалишенным не назовешь, не правда ли?

– Я бы, во всяком случае, не назвал. Так что мне приходит на ум только одно объяснение: гипертрофированно развитое благородство. Наверняка до него дошли деревенские сплетни о пикантных особенностях семейной жизни в доме доктора Вейна.

– Как говорится, не в бровь, а прямо в глаз, – согласился инспектор. – Похоже, это действительно все объясняет. Возможно, по деревне уже пошли слухи о предстоящем аресте кого-то из членов семьи.

– Не пойму только, с кем связаны его донкихотские закидоны, – ухмыльнулся Роджер. – Вот если бы подобное заявление сделал Энтони, я бы понял его гораздо лучше.

– Никак не могу взять в толк, что вы обсуждаете? – в замешательстве произнес вышеупомянутый джентльмен. – Будто на древнегреческом говорите…

– Продолжай считать, что мы говорим на древнегреческом, – мягко сказал старший кузен. – Тебе же лучше. Наконец осознаешь ценность классического образования.

Неожиданно из открытого окна донесся отдаленный рокот автомобильного мотора, быстро переросший в рев.

– Похоже, мощный автомобиль едет, – заметил Роджер.

– Какой, к черту, автомобиль? – воскликнул Энтони, с некоторым пренебрежением оглядев присутствующих, которые, на его взгляд, совершенно не разбирались в технике. – Это самолет!

Инспектор мгновенно вскочил на ноги.

– Самолет, говорите?

Энтони, повернувшись к окну, вслушался в ставший оглушительным рев.

– Точно. – Он еще больше повысил голос, поскольку шум мотора уже перекрывал все звуки, и приходилось кричать. – Он уже в воздухе. Почти у нас над головой пролетел. Пока еще низко идет, но постепенно набирает высоту. Похоже, направляется к морю. Не могу отделаться от впечатления, что молодой Вудторп решил таким образом отметить свое освобождение. Ведь вы, инспектор, отказались его арестовывать, не так ли?

– Мне необходимо все это видеть лично, – вскричал инспектор и в мгновение ока выскочил из комнаты. Не прошло и минуты, как на фоне быстро удаляющегося звука авиационного мотора затрещал еще один мотор – на этот раз мотоциклетный.

– Вот дьявольщина! Что вообще происходит? – воскликнул Энтони, но уже не так громко.

– Один только Господь знает, – философски ответил Роджер. – Возможно, наш друг Колин продолжает изображать из себя виноватого, имитируя побег на континент. М-да, эти донкихоты с преувеличенными представлениями о порядочности – несчастные люди. Ведь это все равно что болезнь.

Следующий час прошел довольно приятно. У кузенов хватало достойных обсуждения тем, к тому же Роджер все еще находился в приподнятом настроении по случаю одержанной им моральной победы над инспектором и говорил почти непрерывно. Однако второй час тянулся куда дольше предыдущего, и без четверти двенадцать оба кузена уже откровенно зевали.

В десять минут первого треск мотоциклетного мотора возвестил о возвращении инспектора Морсби. Они слышали, как он загонял мотоцикл во дворик у задней двери гостиницы, затем до их слуха донесся скрип ступеней, прогибавшихся под его тяжелыми шагами.

– Ну-с, как прошел остаток вечера? – произнес Роджер вместо приветствия. – Надеюсь, у вас все в порядке? Или я оказался прав и Колин действительно сбежал на континент?

– Сбежал, сэр, – ответил инспектор, закрывая за собой дверь и быстро проходя в комнату.

– О боже! – не без удовлетворения воскликнул Роджер.

На лице инспектора проступило угрюмое выражение. Он не вернулся к своему стулу, а стоял в центре комнаты, глядя на кузенов сверху вниз.

– К сожалению, у меня плохая новость для вас, мистер Уолтон, – медленно добавил он. – Дело в том, что мистер Вудторп улетел не один.

Энтони некоторое время смотрел на него в упор.

– Что вы имеете в виду? – после паузы спросил он странно высоким голосом.

Лицо инспектора сделалось еще более угрюмым.

– С ним улетела мисс Кросс, – коротко ответил он.

Глава 26Едкий натр

– Мисс Кросс? – эхом отозвался Роджер.

Между тем инспектор снова обратился к Энтони:

– Боюсь, вас ждет еще более неприятное известие, касающееся мисс Кросс. Вот уже две недели, как она помолвлена с мистером Вудторпом, а с вами просто проводила время… Она…

– Полагаю, мне пора отправляться в постель, – неожиданно заявил Энтони и поднялся с места. – Время позднее, а день выдался трудный. Спокойной ночи, джентльмены. – С этими словами Энтони вышел из гостиной.

Инспектор посмотрел на закрывшуюся за ним дверь и плюхнулся в кресло.

– Это настоящий удар для него, – с сочувствием произнес Морсби. – Но он молод и как-нибудь это переживет.

Роджер наконец обрел дар речи:

– Но… но все это просто невероятно, инспектор!

Инспектор окинул его вопросительным взглядом:

– Так ли уж невероятно, сэр?

– Никак не могу поверить, что она способна на подобное. Вы уверены, что не ошиблись?

– Абсолютно. Более того, я знаю о помолвке уже довольно давно, но по вполне понятным причинам не хотел говорить о ней вашему кузену.

– Разумеется… – протянул Роджер, лихорадочно пытаясь внести поправки в свои логические схемы в свете нового развития событий. – Разумеется, эта помолвка позволяет нам лучше понять признание Вудторпа.

– Ясное дело, сэр. Я догадывался о подоплеке его неожиданной исповеди.

– Должно быть, она пыталась продемонстрировать ему, что сильно напугана, – продолжил Роджер, у которого мысли неслись в голове бешеным хороводом. – Но когда я последний раз ее видел, она показалась мне совершенно спокойной. Вероятно, за прошедшие два дня что-то произошло… Инспектор, у вас виноватый вид. Ну, выкладывайте скорей, в чем дело?

– Сегодня утром у нас с ней состоялась продолжительная беседа, – признался инспектор. – И я, похоже, слишком сильно надавил на нее. Дело в том, что она скрыла свою помолвку от меня, ну а если так, могла скрывать что-то еще. Да, вынужден признать, что я оказал на нее давление. Возможно, чрезмерное.

– По-моему, вы в основном пытались довести до ее сведения, что, несмотря ни на что, продолжаете подозревать ее в убийстве кузины, и если она не предоставит свидетельств, опровергающих эти подозрения, то может оказаться в весьма неприятном положении. Так?

– Нам приходится подчас прибегать к довольно суровым мерам, и вы, сэр, отлично об этом знаете, – ответил инспектор, словно оправдываясь.

– Слава Создателю, что я не служу в полиции, – бросил Роджер, даже не пытаясь скрыть овладевшего им негодования. – Что ж, теперь не приходится удивляться, что она испугалась до смерти. Почти не сомневаюсь, что вы намекнули ей о выписанном на ее имя ордере на арест, который якобы уже лежит у вас в столе. Все остальное совершенно понятно. И что же, по-вашему, может теперь произойти?

– Возможно, когда она узнает, что ордера на ее имя все-таки нет, то мистер Вудторп вернет ее обратно тем же путем, каким увез?

– Ага! Значит, вы все-таки не собирались ее арестовывать? – саркастически осведомился Роджер.

– Нет, сэр, не собирался.

– Но как бы то ни было, перелет на континент в обществе молодого человека и совместное с ним пребывание там не самым лучшим образом отразится на репутации молодой девушки.

– Не забывайте, что они обручены, – мягко возразил инспектор. – Кроме того, им не составит большого труда вступить в брак за границей.

Роджер фыркнул. В комнате установилось молчание.

– Мне почему-то кажется, что вы уже не такой горячий сторонник этой юной особы, как прежде, – произнес, нарушая тишину, инспектор, чье любопытство пересилило его привычную сдержанность. – Я это к тому, что вы наверняка оценили то, как она обошлась с вашим кузеном.

– Признаю, она оказалась непростой девочкой. И весьма, – с коротким смешком заметил Роджер. – Готов также признать, что ей удалось с легкостью обвести меня вокруг пальца. Ибо я нисколько не сомневался, что она увлечена Энтони. И если она действительно все это время встречалась с нашим другом Колином, ее положение в доме профессора можно назвать весьма сложным и двусмысленным – и до смерти миссис Вейн, и после нее. Даже вне зависимости от того, знала она об интрижке своего жениха с кузиной или нет. Ведь она отлично понимала, что ее помолвка фактически обесценена подозрениями со стороны полиции, и сосредоточила все свои усилия на попытках очиститься от них. В данном случае я не пытаюсь доказать, что ее методы с этой точки зрения безупречны, но по крайней мере это хоть какое-то объяснение. Иначе говоря, ощущая на своих хрупких плечах тяжесть общественного мнения, уже успевшего осудить ее, и подозрений со стороны официальных органов правопорядка, она сознательно принимала ухаживания Энтони, надеясь с его помощью перетянуть на свою сторону и меня, обеспечив себе тем самым определенную поддержку и помощь с нашей стороны. Как по-вашему, инспектор, в моих словах есть рациональное зерно?

– Разумеется, сэр, – согласился инспектор со своей обычной сердечностью. – Ваши выводы очень многое объясняют.

– Короче говоря, если ее планы были именно такими, то она полностью преуспела в их реализации, – скромно добавил Роджер. – Но поскольку все это ничего не меняет в сути нашего дела, которое успешно движется к завершению, как вы смотрите, инспектор, на то, чтобы немного поспать?

Инспектор ответил, но не прямо.

– Значит, вы полагаете, что дело практически закончено, мистер Шерингэм? – спросил он, вновь изобразив на лице вопрос.

– Да, я так думаю, – произнес несколько озадаченный Роджер. – А разве вы придерживаетесь другого мнения?

– Боюсь, вы совершенно точно озвучили мою мысль, – кивнул инспектор.

Роджер внимательно посмотрел на него.

– К чему вы клоните, инспектор? У вас что, все еще хранятся в рукаве карта или две? Судя по всему, вы не готовы признать мое решение проблемы единственно верным, не так ли?

Инспектор пару раз пыхнул своей трубкой.

– Если бы вы спросили об этом раньше, когда в гостиной еще присутствовал мистер Уолтон, – медленно произнес он, – я бы ответил, что принимаю ваше решение. Но поскольку сейчас мы одни, то скажу так: нет и еще раз нет. Я не согласен с вами.

– Но почему? – искренне удивился Роджер.

– Потому что у меня появились основания утверждать: ваше решение неверно, – ответил инспектор голосом, лишенным каких-либо эмоций.

Роджер пристально посмотрел на него сквозь голубоватую завесу табачного дыма.

– Неверно, вы говорите? Но этого просто не может быть!

Инспектор покачал головой:

– Еще как может, сэр! Прошу меня извинить, но ваша теория в корне ошибочна. Моя же проблема заключается не в том, что я не в состоянии установить истину, поскольку пришел к ней уже довольно давно. Просто у меня нет доказательств – тех самых «железных» или, если угодно, неопровержимых, какие предъявляют в суде. Но, повторяю, их у меня нет и, боюсь, никогда не будет. Хотя истина проста, как выеденное яйцо, но в цепочке доказательств, которые ведут к ней, присутствуют досадные пробелы, которых, увы, слишком много. И мне остается лишь сожалеть об этом. – Инспектор снова покачал головой, на этот раз с огорчением.

– О чем вы говорите, черт возьми? – вскричал Роджер. – О какой такой истине, известной вам уже довольно давно? Что вы имеете в виду? Неужели не знаете, что так называемые очевидные истины чаще всего заводят в тупик?

Инспектор в третий раз покачал головой. Но уже с укоризной, будто удивляясь непонятливости подававшего большие надежды ученика.

– При всем том, она находилась прямо у вас под носом в течение всего расследования, сэр, – произнес он с упреком в голосе. – И ваша ошибка заключается в том, что вы просто отказывались ее замечать. – Потом инспектор пару минут с задумчивым видом курил, словно собирая и расставляя по местам мысли, которые собирался озвучить.

Все это время Роджер со все возрастающим удивлением смотрел на него.

– Да, сэр. Именно в этом и заключается ваша проблема, – произнес наконец инспектор наставительным тоном. – Вы все время отказывались смотреть фактам в лицо. Как я уже говорил, это простое дело с точки зрения установления истины. Даже, я бы сказал, самое простое из тех, что мне приходилось расследовать. Но ведь вам не нравится, когда все слишком просто, не так ли? Вам сложное дело подавай. И вы преобразовали простейшее убийство в запутанный клубок загадок и тайн на основании ничтожных второстепенных деталей, не имевших к этому делу никакого отношения.

– Кто в таком случае убил миссис Вейн? – рявкнул Роджер, стремясь остановить поток обрушившейся на него критики. – Если не Медоуз, на что вы, похоже, намекаете, то кто, черт возьми?

– У всех людей с развитым воображением такие же проблемы, как у вас, – продолжал инспектор как ни в чем не бывало. – Вам мало простого убийства, поскольку вы не в состоянии поверить, что убийство может быть простым. И вы тратите массу времени, раскапывая массу ненужной информации, чтобы придать элементарному делу видимость сложного. Хороший детектив не имеет права обладать развитым воображением, вот что я вам скажу. Оно ему просто не нужно. Когда все…

– Вы не могли бы на минутку заткнуть этот неиссякаемый фонтан слов, – грубо прервал инспектора Роджер, – и ответить на простой вопрос: кто убил миссис Вейн?

– Когда все свидетельства указывают на одну персону, как равным образом на мотив и возможности совершения преступления, настоящий детектив не тратит напрасно время, говоря себе что-то вроде этого: «Ага! Знаем мы такого рода дела. Когда все улики и факты будто нарочно заставляют нас сосредоточить внимание на одной-единственной персоне, велики шансы на то, что означенная персона неповинна в инкриминируемом ей деянии и кто-то специально все это подстроил. Лично я совершил бы подобное преступление именно таким образом: подделал бы все свидетельства, чтобы отвести подозрения от себя и перевести их на кого-нибудь другого. Похоже, в данном случае все так и было. А посему, вне зависимости от того, кто виноват, мы уже знаем человека, который точно этого не делал. К сожалению, его подозревает глупый инспектор из Скотленд-Ярда, у которого отсутствует богатое воображение, каким, по счастью, наделен я». – Сюсюкающий голос и жеманные манеры, с помощью которых инспектор пародировал некоего субъекта, «обладающего богатым воображением», представлялись оскорбительными до крайности.

– Кто убил миссис Вейн, инспектор? – ледяным тоном осведомился Роджер.

– К чему спрашивать меня, мистер Шерингэм? – в прежней издевательской манере продолжил инспектор. – Я всего лишь парень из Скотленд-Ярда, напрочь лишенный воображения. Себя, впрочем, тоже спрашивать не стоит, поскольку ответ у вас перед глазами, а коли так, то вы, разумеется, никогда не сможете его увидеть. Лучше пойдите и спросите любого деревенского мальчишку старше десяти лет. Он точно знает. И знал все это время, если уж на то пошло.

– Боже мой! – вскричал Роджер, на этот раз шокированный по-настоящему. – Уж не думаете ли вы всерьез, что… – Тут он замолчал и сделал паузу.

– Конечно, думаю! – откликнулся инспектор уже своим обычным голосом. – Бог мне в помощь, но я до сих пор не в состоянии уразуметь, сэр, как вам удалось убедить себя в том, что это не она? Ведь против нее все – каждая чертова деталь, каждая мелочь! Ни единого прокола с точки зрения здравого смысла (разумеется, сейчас я говорю не о тех доказательствах, которые предъявляют в суде). Конечно, это сделала она! – Инспектор откинулся на подушки кресла и залился злорадным смехом, наблюдая испытываемый Роджером очевидный дискомфорт. Определенно это был час торжества Морсби, и он собирался насладиться каждой его минутой.

– Но… я не могу в это поверить! – запинаясь, пробормотал Роджер. – Господи! Маргарет Кросс! Подумать только…

– Коли так, то мне, возможно, не стоит смеяться над вами? – проговорил инспектор, продолжая, тем не менее, хихикать. – В конце концов, вы далеко не первый мужчина, завороженный хорошеньким личиком и невинными, даже, пожалуй, наивными манерами, какие больше свойственны маленькой девочке, нежели взрослой девице. Все еще не верите? Да в Лондоне подобные ей обманывают и соблазняют простаков на каждом шагу!

Обитающий ныне в деревне «простак» поморщился, но так и не произнес ни единого слова.

– Разумеется, я не стал бы говорить ничего подобного, если бы здесь присутствовал мистер Уолтон, – сказал инспектор, переставая наконец смеяться. – Для него ее помолвка – настоящее потрясение, и весьма сильное, уверяю вас. Так что до поры до времени с него достаточно и одного. Полагаю, о том, о чем мы сейчас разговариваем, вы не станете ему рассказывать, не так ли?

Роджер наконец вновь обрел дар речи.

– Кто же в таком случае убил Медоуза? – коротко осведомился он.

– Как кто?! – взорвался инспектор. – Все та же девица! Неужели не поняли? Медоуз видел, что она сотворила с миссис Вейн, потом несколько дней вел себя тихо, а затем, решив, как быть дальше, без сомнения, попытался ее шантажировать, возможно, потребовав у нее куда больше тех десяти тысяч фунтов, которые ей положены по завещанию. Так что она прикончила его тоже.

– Что за вздор! – воскликнул с недоверием Роджер.

– Тем не менее это правда, сэр, – произнес инспектор уже более серьезным тоном. – Я догадывался, к чему все идет. Знал, что Медоуза убили, когда мы обнаружили в гостиной его труп. Для меня это тоже был удар, поскольку Медоуз рассматривался мной как единственный свидетель против этой девицы в деле об убийстве миссис Вейн. Вот почему я хотел арестовать его – чтобы, отправив за решетку, сохранить ему жизнь и заставить говорить, – а не по той причине, что он убил миссис Вейн, как думали вы. Я, признаться, никогда так не думал. Фактически знал о его непричастности к этому преступлению. Увы, эта девица полностью развалила подготовленное мной против нее дело.

– Но… послушайте! Вы в состоянии подтвердить каким-либо образом свое невероятное заявление, инспектор?

– В состоянии, сэр. С точки зрения здравого смысла. Но, как я уже говорил, не для суда, который требует исчерпывающих доказательств. Давайте рассмотрим оба дела по очереди. Итак, каковы ключевые пункты в первом?

Пуговица от пальто и отпечатки следов. Между прочим, одна пара отпечатков шестого размера и оставлена сравнительно новыми туфлями с не стоптанными по краям каблуками. Как я выяснил, на мисс Кросс в тот вечер были туфли, сходные по описанию с упомянутыми выше. Этот факт, разумеется, никак не отнесешь к разряду серьезных доказательств, поскольку подобную обувь могли носить с полдюжины женщин. Но вот пуговица от пальто, на мой взгляд, к таким доказательствам относится. Хотя бы по той причине, что, по утверждению горничной, упомянутая пуговица на пальто мисс Кросс была, когда та выходила на прогулку. А потом неожиданно оказалась в руке мертвой миссис Вейн. Полагаю, найти объяснение этому факту мисс Кросс было бы не просто.

– Тем не менее это возможно.

– Да, сэр, возможно, – с улыбкой согласился инспектор, обретший хорошее расположение духа. – Я вам сам потом расскажу как.

– Меня также интересует, что вы можете сказать относительно туфель, найденных мной у кромки прибоя. Кажется, вы говорили, что они принадлежали миссис Рассел, не так ли?

– Положим, принадлежали. И что с того? Не станете же вы всерьез утверждать, что убийца действительно носил их?

Роджер неожиданно раскашлялся и ничего не сказал в ответ.

– Не могу поверить, что вы и вправду так думали, – с удовольствием продолжил инспектор. – С какой стати? Это была старая пара, а не новая вроде той, что оставила отпечатки в глине. Это и ребенок бы заметил. Кроме того, они пролежали в воде около часа, максимум двух.

– Как? – вскричал Роберт.

– А вы не знали об этом, сэр? – с самым невинным видом осведомился инспектор. – Между тем все так и было. Промокли, конечно, насквозь, но почти не пострадали. Кстати, уж не хотите ли вы сказать, что не узнали их, сэр? Неужели не узнали? Ай-ай-ай!

– Продолжайте растравлять мои раны, инспектор, продолжайте… – простонал Роджер. – Станцуйте на моей жалкой физической оболочке, если вам угодно. Без сомнения, я заслуживаю этого. Нет, я не узнал их. Но будьте так любезны, просветите мой неразвитый мозг относительно того, что вы имеете в виду под этими словами?

– Просто предположил, что поскольку вы за двадцать четыре часа до того, как нашли эти туфли, лично держали их в руках, то вполне могли бы и узнать. Разве вам не удалось заполучить пару туфель миссис Рассел, которую вы потом передали мисс Кросс с тем, чтобы та вернула их хозяйке вместо вас?

– Вот дьявольщина! То есть вы хотите сказать, что это одна и та же пара?

– Разумеется, сэр. И вам хватило бы пяти минут, чтобы понять это, если бы вы хоть раз задались подобным вопросом. В те дни девица на какое-то время, что называется, потеряла голову, а потому мне не составило большого труда реконструировать ход событий. Помнится, тогда вы носились с идеей, что убийца – мужчина, который фальсифицировал отпечатки следов с помощью дамских туфель, чтобы направить следствие по ложному пути. Девица же, которая пребывала в отчаянии из-за явных подозрений с моей стороны (честно говоря, я не считал нужным их скрывать), под каким-то надуманным предлогом удрала с полянки, вернулась к себе домой, надрезала туфли по бокам, чтобы создать впечатление, что их расширили под ступни куда большего размера, после чего поднялась к скалам и бросила их на берег у моря. Потом, опять же под каким-то надуманным предлогом, уговорила вас проводить ее к тому месту, где упомянутые туфли можно было найти. Кстати, остается только удивляться странной избирательности вашей памяти. Ведь вы почему-то совершенно забыли о том, что эти туфли нашли не вы, а она!

– Истинная правда, инспектор, – пробормотал Роджер. – Она их нашла. Я вспомнил.

– Ну вот. Как видите, с точки зрения здравого смысла все ясно, логично и понятно. Но только не для суда. Присяжные порвут все эти, скажем так, домыслы в клочья – словно старую газету. И та же судьба ожидает второе дело.

– И второе тоже? Прошу вас, инспектор, продолжайте.

– Между прочим, я вовсе не пытался ввести вас в заблуждение относительно второго дела, а с самого начала сообщил, что в действительности о нем думаю. Иначе говоря, я сразу сказал вам, что Медоуза убил тот же самый человек, который расправился с миссис Вейн, поскольку Медоуз видел, кто именно совершил это преступление. Кроме того, я также поставил вас в известность, что убийца скорее всего имеет доступ к аконитину. Согласно вашим словам, вы думали, что я имел в виду доктора Вейна, но это, как вы, надеюсь, уже поняли, не соответствует истине. Разумеется, я имел в виду нашу приятельницу мисс Кросс. И меня сильно насмешили ваши идеи насчет того, что я пытался пустить вас по ложному следу. Повторюсь: с какой стати? Ведь истина смотрела вам прямо в лицо. Грешен, я случайно подслушал ваш разговор с мистером Уолтоном. Вы говорили о том, как странно ведет себя мисс Кросс, то соглашаясь ехать во Францию, то отказываясь от этой мысли буквально на следующий день, – ну и так далее. Как ни странно, тогда вы подумали только о том, что она нервничала из-за гнетущей обстановки в доме. Да, она действительно нервничала – но по совершенно другой причине!

Между прочим, задолго до всего этого я вам намекал, что в этой семье гнилая кровь. Да что там намекал… Я прямо сказал вам, что практически все ее члены – преступники. Но несмотря на это, вы упорно продолжали считать, что она не такая. По той только причине, что эта девица обладала невинным лицом. Между тем я чуть ли не с первого дня расследования распорядился порыться в архивах Скотленд-Ярда на предмет разоблачающих ее записей, и их, по счастью, нашли. Правда, в тюрьме, как вы понимаете, она никогда не сидела, но подозревалась в связи с некоей преступной группой. К примеру, дом, где она служила горничной, был ограблен – как равным образом и домовладение, где наша приятельница демонстрировала свои таланты гувернантки. К сожалению, нам так и не удалось поймать эту банду, но никто не сомневался относительно причастности к этим ограблениям мисс Кросс. Правда, и в этом случае доказательств для суда не нашлось, и нам не удалось предъявить ей ни одного обвинения. Да, надо признать, что она – дурная девушка, но при всем том довольно умная.

– Вы так и не перешли ко второму делу, инспектор, – тихо напомнил Роджер.

Морсби некоторое время хранил молчание, мысленно формулируя то, что собирался озвучить.

– Должен вам заметить, сэр, что вы допустили еще одну очень серьезную промашку, – наконец произнес он весьма строгим тоном. – Слишком поторопились с выводом относительно того, что Медоуза отравили аконитином, смешанным с табаком. Если бы вы взяли на себя труд почитать хоть немного об этом веществе, что, на мой взгляд, просто обязаны были сделать, то, несомненно, узнали бы о его особенностях. В частности, о том, что этот яд относится к разряду овощных алкалоидов, которые, как известно, полностью теряют свои свойства и разрушаются под воздействием высоких температур, тем более при горении. Таким образом, вы можете выкурить в своей трубке столько смеси табака с аконитином, сколько вам заблагорассудится, не причинив себе тем самым никакого вреда.

– Но ведь его убило именно это, – запротестовал Роджер.

– Ни в коем случае, сэр, покорнейше прошу меня извинить. Его убил аконитин, положенный в трубку, а не в табак. Аконитин поместили в чашечку и чубук, а Медоуз, прежде чем закурить, некоторое время мусолил трубку во рту, позволив слюне смешаться с ядом, после чего механически сглотнул ее, так и не поняв, что ввел яд в организм. А это свидетельствует о том, что яд положили отнюдь не за три недели до кончины фигуранта, как вы думали, а скорее всего в предыдущий вечер или даже ночью, фактически за несколько часов до его смерти. Кроме того, аконитин применил человек, не слишком хорошо разбирающийся в ядах, ибо в противном случае вряд ли стал бы смешивать его с табаком. Но он хотел добиться результата любой ценой, поэтому яд был везде и в таком количестве, что его хватило бы, чтобы убить человек сто.

– Подождите минутку, инспектор, – перебил его Роджер. – По-моему, тут в ваши рассуждения вкралась ошибка. Миссис Вейн все-таки могла положить яд в трубку. Я выяснил, что Медоуз курил одну и ту же трубку ровно неделю, а трубок у него было много. Кажется, я вам об этом уже говорил, помните?

Легкое злорадство на лице инспектора уступило место сочувствию.

– Да, это так. Но вы выяснили, когда и в какой день недели он их менял, мистер Шерингэм? Я, к примеру, выяснил. Утром в воскресенье. Так что миссис Вейн никак не могла стать отравительницей, хотя вам очень хочется верить в обратное, сэр. Реальный убийца проник в гостиную через окно в ночь перед смертью фигуранта, когда в доме все крепко спали. Это не мог быть доктор, который ни за что не положил бы аконитин в табак. Что же касается мисс Уильямсон, то у нее просто отсутствовали какие-либо причины для убийства Медоуза. Таким образом, в нашем списке подозреваемых остается одна лишь мисс Кросс. Но, как я уже говорил, у меня нет против нее необходимых в суде доказательств.

– Ну и дела… – протянул Роджер. – Чтоб меня черти взяли!

Между тем инспектор налил себе в стакан очередную порцию виски, воспользовавшись тем, что бутылка и два сифона с содовой стояли на маленьком столике у его левого локтя. Затем некоторое время медленно и вдумчиво смаковал напиток.

– Стало быть, вы не собираетесь обращаться в судебные инстанции за ордером на ее арест? – спросил Роджер, когда инспектор прикончил наконец свое виски. – И позволите ей уйти безнаказанной?

Инспектор налил себе еще виски.

– Мне неприятно говорить это, сэр, но предпринимать что-либо в отношении данной особы бессмысленно. Мы ни за что не сможем добиться обвинительного вердикта. Как я уже говорил, в следующий четверг почти наверняка будет вынесен вердикт о самоубийстве, и нам придется удовлетвориться этим. Равным образом суд присяжных при коронере подтвердит вердикт о несчастном случае по делу о смерти миссис Вейн. Как вы, наверное, знаете, такие вещи случаются. Вот почему по улицам наших городов и деревень свободно расхаживают мужчины и женщины, совершившие, по нашему глубочайшему убеждению, убийство или убийства, которые мы просто не смогли доказать в суде.

– Разумеется, мне это известно, – кивнул Роджер. – Увы, между неопровержимыми доказательствами и глубочайшим убеждением в виновности существует огромная разница. Но, как ни странно, я не испытываю большого сожаления относительно предсказанного вами финала этой истории. Как ни крути, но мисс Кросс избавила мир от двух крайне неприятных представителей человеческой породы. Вот только Колина жалко!

– Благодарите Бога, мистер Шерингэм, что эта девица не проникла в вашу семью, – философски рассудил инспектор. – Осмелюсь также утверждать, что, когда все закончится, она будет не такой уж плохой женой. Ведь она охотилась за деньгами Колина, и если тот женится на ней, то ее мечта стать обеспеченной и социально значимой личностью наконец осуществится. Полагаю, она быстро освоится со своим новым положением и будет вести себя соответственно.

– Как бы то ни было, но такой жены я бы себе не пожелал, – сказал Роджер, зябко поведя плечами. – Верю, что она охотилась за деньгами Вудторпа и ей требовалось действовать быстро и решительно. Особенно если учесть, что ей на пятки наступала миссис Вейн, преследовавшая те же самые цели.

– Нет, сэр, – задумчиво произнес инспектор. – Я склоняюсь к мысли, что миссис Вейн действительно испытывала к этому молодому человеку нежные чувства. Маргарет, конечно, знала об их интрижке, что лишь укрепило ее желание убрать кузину со своего пути. Между прочим, именно из-за миссис Вейн сведения о помолвке хранились в тайне. Ибо мисс Кросс знала, что кузина никогда не отдаст ей Колина, как не сомневалась и в том, что та вычеркнет ее из завещания, если информация о помолвке выплывет на поверхность. Кстати, если вам это интересно, брак доктора с миссис Вейн считается недействительным, поскольку последняя в момент его заключения уже состояла в законном браке. Я переговорил с юристами, и они, помимо всего прочего, сообщили мне, что при таких условиях считается недействительным и завещание миссис Вейн, по причине чего мисс Кросс не получит обещанных ей кузиной десяти тысяч фунтов.

– Короче говоря, «Много шума из ничего», – с иронией произнес Роджер.

– Или «Мертвая рука», – ухмыльнулся инспектор. – Что ни говори, вы придумали хорошее название для романа, ибо пуговица, найденная в мертвой руке миссис Вейн, сразу задала верный посыл следствию.

Роджер подавил зевок и посмотрел на часы:

– Матерь Божья! Инспектор, надеюсь, вы в курсе, что уже третий час? По-моему, нам пора отправляться спать. Хотя смогу ли я сегодня заснуть – это большой вопрос. Надеюсь, вы понимаете, что развязка этого дела меня несколько шокировала, не так ли? Боже, – добавил он, поднимаясь на ноги, – да знаете ли вы, что я до сих пор не могу поверить в преступную сущность этой девушки!

Инспектор мягко улыбнулся ему и тоже поднялся с места.

– Потому что у нее хорошенькое невинное личико и вы одно время даже думали, что она могла бы составить неплохую партию для вашего кузена? Или, более того, представляли ее себе в качестве очаровательной героини одной из своих будущих книг?

– Что-то вроде этого, – признался Роджер.

Инспектор успокаивающе похлопал его по плечу широкой теплой ладонью.

– Знаете, в чем ваша главная проблема, сэр? – добродушно произнес он. – Вы читаете слишком много детективных романов.