Тайна умрет со мной

Глава 7 Лес самоубийц

— Мне надо подумать, — ответил Дэвид Вентворт. — Это неожиданно, и я… Сто́ит показать письмо полиции. Или лучше частному детективу, который занимался этим делом. Полицейские показались мне не слишком компетентными. Я свяжусь с капитаном Марчем, детективом. Если он скажет, что письмо нужно показать полиции, я так и сделаю.

— Вы хотите избежать огласки? — истолковала Айрис странное нежелание сэра Дэвида обращаться в полицию.

— Да, стараюсь не привлекать внимания без необходимости. К тому же, мой предыдущий опыт с полицией подсказывает, что они разве что не посмеются мне в лицо. Скажут, что этот черновик не значит ничего. А шесть лет спустя — и того меньше.

— Но он значит! — возмущённо заявила Айрис. — Если предположить, что леди Клементина написала письмо в день исчезновения, это может кое-что объяснить.

— Что, например? — спросил Дэвид Вентворт.

Айрис не могла понять по его лицу, он на самом деле не понимает, или же понимает, но хочет знать, что думает она.

— Например, что ваша мать была расстроена. Это видно по почерку и по тому, как много она зачёркивала. Бумага процарапана очень глубоко, а в трёх местах почти прорвана. Очевидно, что она писала про очень важную для неё вещь. Как я понимаю, это связано с приёмным ребёнком. Вряд ли это может быть кто-то ещё, кроме вашего брата.

— Я тоже думаю, что речь о нём, но это не значит, что усыновление имеет какое-то отношение к тому, что моя мать пропала. То, что два события произошли последовательно, не значит, что они связаны. Это тоже самое, как если бы вы узнали, что моя мать ела на обед томатный суп, и сказали, что суп может кое-что объяснить. — Заметив, что Айрис уже открыла рот, чтобы возразить, он продолжил: — Я понимаю, что вам хочется, очень хочется, чтобы эти строки что-то значили, но… Но эти две вещи вряд ли связаны.

— А если вы ошибаетесь? Неужели вы хотите просто проигнорировать письмо?

Дэвид Вентворт посмотрел на Айрис так, словно бы она его ударила: гневно и одновременно беспомощно.

— Я не собираюсь игнорировать письмо, — сказал он, чётко проговаривая каждое слово. — Просто не вижу, что бы я мог с ним сделать. Даже если допустить, что вы правы, моя мать была слишком осторожна в выражениях. Из этих намёков малочто можно понять. Очевидно, что существует тайна, связанная, скорее всего, с усыновлением Руперта.

— Да! Вашей матери она была известна много лет, но кто-то ещё её раскрыл, и это вызвало…

— Что именно оно вызвало? — спросил Дэвид Вентворт, когда Айрис замолчала.

— Пока не знаю.

— Вот именно. Всё упирается в полную неизвестность. Возможно, это был просто несчастный случай. И, значит, ничего ни с чем не связано. А письмо… Просто размолвка и попытка извиниться.

— Как вы думаете, кому она могла его написать?

— Разве что Роланду… Она мало кому писала личные письма, если было нужно, звонила по телефону. Она переписывалась с редактором, чтобы всё сохранялось на бумаге и можно было потом вернуться к правкам или проверить, всё ли сделано. Когда говоришь по телефону, многое теряется, забывается.

— Получается, Роланд — это её редактор?

— Нет, это два разных человека. Я вас запутал. Редактору она такое не написала бы, а Роланду могла. Роланд Сетон — её кузен. После смерти моего деда его состояние перешло матери, а титул — Роланду. Они с матерью были очень близки с детства… Он купил поместье в Шотландии, лет десять назад, очень уединённое, и лето проводил там. В поместье не было телефона, поэтому они с матерью обменивались письмами. Если были важные новости, она посылала ему телеграмму.

— Думаете, это письмо было для него? — Айрис с каждым новым вопросом боялась всё больше и больше, что сэру Дэвиду надоест, и он просто прекратит отвечать.

— Если подумать, то нет… Похоже, что оно было написано сразу после какого-то разговора, может быть, после ссоры. Видно, что она была взволнована. А с Роландом они не виделись с июня, может быть, даже дольше. Сейчас уже сложно сказать.

— А леди Клементина с кем-то ссорилась в последний день? Или дни?

— Только со мной.

Дэвид Вентворт смотрел на Айрис с лёгким вызовом во взгляде. В его лице, в изгибе губ сквозило что-то похожее на жестокость… Или ожесточение.

— Но мы ссорились не из-за усыновления, — продолжил он. — Об усыновлении вообще никто не вспоминал годами. Руперт — такой же член нашей семьи, как все остальные. О чём бы ни было это письмо, оно никак не перекликается с нашим разговором. Вернее, ссорой…

Айрис очень хотелось спросить, из-за чего Дэвид поссорился с матерью, но вовремя поняла, что это будет слишком личный и бестактный вопрос, и разговор на этом неизбежно закончится.

— А ваш брат ничего не говорил о ссоре? Я знаю, что в доме в тот день было много гостей, но он — единственный, с кем она могла бы почему-то заговорить об усыновлении… Больше это никого не касалось.

— Почему никого? Моя мать вызвала в Эбберли своего главного поверенного, мистера Баттискомба. Они могли обсуждать, к примеру, завещание, где Руперт бы упомянут, или ещё что-то.

Айрис кивнула. Она выпрямила спину и собралась с духом:

— Сэр, я заранее прошу прощения, если моя просьба покажется вам бестактной, даже грубой, но… Вы не будете против, если я попробую что-то разузнать? Разобраться, о чём шла речь в письме. Это последнее, что написала ваша мать перед… Перед тем как… — Айрис опустила глаза. — Я полагаю, это может быть важным.

Дэвид Вентворт встал из-за стола и отошёл к окну. В руках он держал письмо. Он смотрел на него, но глаза его оставались неподвижными. Он не читал письмо, просто смотрел на него, как смотрят на открытку. Возле рта появилась жёсткая складка. Наконец Дэвид Вентворт заговорил — голосом притворно ровным и глухим:

— Если говорить начистоту, я не верю, что усыновление Руперта имеет отношение к исчезновению моей матери. И вряд ли в его происхождении есть настоящие тайны. Мы не в романе Диккенса, в конце концов. Но если я, как вы выразились, просто проигнорирую это письмо, то меня до конца жизни будет мучить мысль о том, что вдруг вы были правы. Так что, мисс Бирн, я не буду против, если вы попробуете с этим разобраться. Вы вряд ли сумеете что-то узнать о судьбе моей матери, но вреда от вашего расследования никому не будет. Просто не сообщайте Руперту. Ему это может не понравиться.

— Я и не думала! Я с ним даже не знакома, — поспешила успокоить сэра Дэвида Айрис. — Это будет что-то вроде генеалогического исследования. В Сомервиле мы занимались… Извините, я очень много болтаю. Вряд ли вам интересно. И спасибо, что не возражаете.

— И что вам не пришлось действовать у меня за спиной? — Дэвид Вентворт внимательно посмотрел на неё.

— Нет, я бы не… — Айрис почувствовала, как к щекам совершенно предательским образом подступает румянец.

— Думаете, я вам поверю? Вы бы всё равно начали выяснять, кем были родители Руперта и прочее.

— Я бы постаралась этого не делать, но не уверена, что смогла бы удержаться, — честно призналась Айрис.

Дэвид Вентворт усмехнулся:

— Вы хотя бы честны…

— Я буду заниматься этим в свободное время. Работа в библиотеке не пострадает, уверяю вас.

— Как вам будет угодно, мисс Бирн.

— И ещё, сэр… Раз вы не возражаете против моего расследования, может быть, вы могли бы мне помочь? Я ничего не знаю о вашем брате, но если мне будет с чего начать, дела пойдут быстрее. Я понимаю, что когда его усыновили, вам было два года и вы не можете ничего помнить, но, может быть, были какие-то разговоры потом… Даже слухи. Всё может оказаться полезным. Например, имя «Руперт» — оно таким и было, или его дали ваши родители?

— Его имя при рождении Руперт Фернсби. Он родился в Лондоне четвёртого апреля тысяча девятьсот тридцать девятого года.

Айрис в растерянности смотрела на Дэвида Вентворта. Вот так просто? Не надо ничего месяцами разыскивать?

— Вы знали? — спросила она. — Я думала, что такие вещи скрывают.

— Конечно. Некоторые семьи, например, бездетные, действительно устраивают всё так, чтобы ребёнок не знал, что он не родной. Но с Рупертом всё иначе. Как… Как с Хитклиффом! — придумал хороший пример сэр Дэвид. — Конечно, Руперта не подобрали на дороге, как Хитклиффа, и ему дали свою фамилию, но в целом это было усыновление больше в традициях девятнадцатого века, чем двадцатого. Например, если я умру, не оставив наследников, мой титул перейдёт не к Руперту, а к моему троюродному брату.

— Понятно, — произнесла всё же немного ошарашенная Айрис. — Можно я возьму листок, чтобы всё записать? Вы говорили, он родился он в Лондоне…

— Да. Думаю, я смогу сказать даже точнее… — Дэвид Вентворт сел за стол и выдвинул ящик. — Где-то это должно быть записано. — Он вытащил четыре папки и начал перебирать лежавшие в них бумаги. — В смысле, не где именно он родился, а церковный приход… Насколько я знаю, в усыновлении Руперта принимал какое-то участие священник, он то ли привёз его в Эбберли, то ли приезжал потом навестить. Мне рассказывала Фенвик — это горничная моей матери, — но подробностей я не помню. Родители Руперта погибли во время авианалёта, а о ребёнке, видимо, некому было позаботиться, кроме церкви. Или, может быть, церковь помогала найти для сирот семьи… Так, расходы за декабрь. Минуту… — Дэвид Вентворт вёл пальцем по листу сверху вниз, быстро проглядывая ряды записей. — Точно помню, что двое святых, Этельреда и ещё кто-то… Вот! Семьсот фунтов в церковь Святых Марии и Этельбурги в Олд-Форде.

— То есть, священник был из церкви Марии и Этельбурги? — уточнила Айрис.

— Скорее всего, потому что начиная с сорок первого года моя мать каждый год делала пожертвование именно этой церкви. Я что-то такое слышал раньше, ещё когда был подростком, но не задумывался… Когда я сам начал вести дела, вернее, контролировать, то обратил внимание на пожертвование, потому что сумма была довольно большой.

— Да, сумма весьма… приличная, — согласилась Айрис. — Особенно, если это не разовое пожертвование, а ежегодное.

Подумать только, семьсот фунтов каждый год! Серьёзные деньги.

— Человек, который занимается моими счетами, сказал, что леди Клементина распорядилась ежегодно отсылать чек на семьсот фунтов, и так как после её исчезновения иных распоряжений не поступало, они продолжили так делать. Он же сказал, что это пожертвование делалось в качестве благодарности за усыновление Руперта.

Айрис записала название церкви и задумалась. Айрис не доводилось бывать в этом районе, и она только примерно представляла, что Олд-Форд находится примерно там же, где и неблагополучные Поплар и Бетнал-Грин.

— Вам это не показалось странным?

Дэвид Вентворт наклонил голову, словно размышляя:

— Нет. Она делала много пожертвований. Музеям, школам, больницам, церквям тоже… С большинством из них её ничего по-настоящему не связывало.

— Но как леди Клементина вообще узнала о ребёнке из Олд-Форда?

— Мне кажется, речь не шла о каком-то конкретном ребёнке. Это же Ист-Энд, пусть и далековато от доков… Значит, были сильные бомбёжки во время Блитца. Наверняка множество детей остались без попечения, и поэтому искали семьи, которые взяли бы детей к себе.

— Но не усыновили же, — возразила Айрис.

— Я думаю, что всему есть объяснение, и простое. Но прошло столько лет, никто уже не помнит всех обстоятельств.

— А вы помните? Помните, как у вас появился брат?

— Нет, я хорошо себя помню лет с четырёх. Так что для меня Руперт был всегда.

— Вы хорошо с ним ладили? — Айрис смущённо улыбнулась и добавила: — Я спрашиваю не для расследования, просто это очень необычная ситуация… Простите…

— Ничего страшного. Но ответить на ваш вопрос будет сложно. Иногда мы ладили, но чаще нет. Между нами не было вражды… Мы могли подраться, потом помириться, как все дети. Руперт… — Дэвид Вентворт задумался, точно никак не мог подобрать слов. — Руперт — такой человек, с которым тебе и страшно, и весело. Стоило сказать: «Давай заберемся на платан у Утиного коттеджа», как он находил другое дерево, выше, опаснее, с голым стволом, и говорил, что на платан и Фенвик заберётся, а лезть надо вон туда. Он как будто хотел доказать всем, что он… не хуже меня. Даже лучше. С возрастом он стал спокойнее, но в детстве характер у Руперта был взрывной. С ним тяжело было ладить. Любому, не только мне.

Айрис представила, как, должно быть, был несчастен этот ребёнок среди окружавшего его достатка и благополучия. У него было всё, но он постоянно чувствовал, что оно ему не принадлежит, дано на время. Что другой мальчишка, ничем не отличающийся от него, — настоящий сын, а он всего лишь подкидыш, получающий всё это из милости. Она сомневалась, что мальчик с таким ярким, неукротимым характером мог развить в себе смирение и человеколюбие и относиться к Вентвортам с одной лишь благодарностью. Вряд ли он мог любить Дэвида… Завидовать — запросто. А вот с матерью всё было интереснее.

— Руперт любил леди Клементину?

— Да, очень. Он… — Дэвид Вентворт подошёл к столику между книжных шкафов, где в низком хрустальном графине стоял брэнди. На этом же столике стояло несколько фотографий в серебряных рамках. Вопреки всеобщему обыкновению, на рабочем столе Дэвид Вентворт фотографий не держал. — В какой семье вы росли, мисс Бирн? — спросил он, беря в руки одну из рамок.

— Что вы имеете в виду? Я — единственный ребёнок у рано овдовевшей матери, отца не помню.

— Я про другое. Вы окончили Оксфорд, так что семья у вас явно не бедная.

— Мы не нуждаемся, но и не богаты. Мама может себе позволить не работать, потому что от отца ей досталось кое-какое наследство. Но мы и близко не стоим к аристократическим семьям.

— В определённой степени вам повезло, мисс Бирн. Вы наверняка много времени проводили со своей матерью. В таких семьях, как наша, детьми занимаются няни, прислуга и учителя. Потом их отправляют в школу, где родителей они не видят по несколько месяцев, потом в университет… Моя мать уделяла нам с Рупертом намного больше времени, чем это было принято. Она не вела светскую жизнь, была едва ли не затворницей. Её интересовали только книги: те, которые она читала, и те, которые писала. И дети. Но всё равно мы не так уж много времени проводили с ней. Мы оба обожали её, жаждали её внимания, похвалы, даже взгляда… Руперт — особенно отчаянно. Он чего только ни делал, чтобы она обратила на него внимание. Ему было всё равно, что его потом накажут, лишь бы она… — Дэвид Вентворт поставил фотографию на место. — Конечно, меня это раздражало. Мы ссорились, дрались, обзывали друг друга, но… Не думайте, что мы были как Хитклифф и Хиндли. Я бы ни за что не хотел, чтобы Руперта не было в моей жизни. Он мой брат.

— Забавно, что вы уже второй раз вспоминаете «Грозовой перевал», — заметила Айрис.

— Я подумал, что это лучше проиллюстрирует мою историю. Тем более, все молодые леди любят «Грозовой перевал».

— Я не люблю.

Дэвид Вентворт удивлённо приподнял бровь:

— Тогда что? «Джейн Эйр»?

— И это тоже не из любимого. Мне нравятся романы Джейн Остин. А ещё Дафна дю Морье. И Джозеф Конрад, и… Вряд ли вам это интересно, — опомнилась Айрис.

— Мне интересно, — сказал Дэвид Вентворт. — Можем поговорить об этом сегодня за ужином.

Утром воскресенья Айрис проснулась раньше обычного. За окном постукивал дождь, но робко, неуверенно. Айрис надеялась, что он не разойдётся в ливень и не затянется на целый день, потому что после обеда ей нужно было ехать за статьёй в деревню. Она умылась, оделась, потом почитала, но недолго — уже второй день из-за найденого письма в голову ничего не шло. До завтрака оставалось полчаса, но Айрис решила спуститься вниз пораньше, поболтать с миссис Пайк и горничными.

Дора, молоденькая девушка, которая помогала миссис Хендерсон на кухне, уже накрывала на стол под присмотром миссис Пайк. С кухни тянуло чем-то яблочным и сладким.

Миссис Пайк ответила на её приветствие необычно серьёзным тоном: не холодным или недоброжелательным, а каким-то официальным, точно разговаривала не с ней, а с мисс Причард, а потом сказала:

— Мы можем поговорить, мисс Бирн? Это ненадолго.

— Конечно, — ответила Айрис. Она посмотрела на косившуюся на них Дору и, решив, что миссис Пайк не хочет говорить при ней, спросила: — В вашем кабинете?

— В новой гостиной будет удобнее.

Ничего не понимая, Айрис проследовала за миссис Пайк в гостиную. Там миссис Пайк, соединив руки на пухлом животе и стараясь не глядеть на Айрис, сообщила:

— Вам не стоит так часто бывать на кухне и сближаться с прислугой.

— Но я не… — Айрис словно водой окатили, и она не знала, что и сказать. — Сейчас же не восемндацатый век! И я не какая-нибудь графиня.

— Это расслабляет девушек, они начинают забывать, что существует чёткая граница, что существуют правила.

— Но мы же можем немножко их нарушать, когда никто не видит? — просяще посмотрела на миссис Пайк Айрис. — Неужели вы запретите мне смотреть с вами телевизор по вечерам?

— Конечно, вы можете смотреть с нами телевизор, если вам так хочется, но так не положено, — миссис Пайк покачала головой.

— Ну и пусть! В конце концов, я не из Вентвортов, а просто работаю на них.

— Но вы совсем другого поля ягода, мисс Бирн. Это видно.

— Но если вы пи девушки не будете со мной общаться, я же просто с ума сойду. Энид меня терпеть не может, сэр Дэвид вообще почти не выходит из кабинета. Вчера мы с ним впервые за всё время проговорили дольше двух минут без мисс Причард — а при ней мне даже говорить с ним неловко. Мы, конечно, ни о чём таком не говорили… По делу и немного про его брата.

— Про его брата? — насторожилась миссис Пайк. — Зачем он вам вдруг понадобился?

— Как-то к слову пришлось, — придумала отговорку Айрис. — Мне просто было любопытно, как растут приёмные дети, как всё это устроено.

— Думаю, что везде по-разному. Но с Рупертом всегда обращались очень хорошо. Очень. Ему повезло попасть к Вентвортам. Боюсь, ничего хорошего из него не вышло бы, попади он в приют или в семью, где приёмных детей заставляли целыми днями работать на ферме. Он был для леди Клементины всё равно, что родной.

— Как я поняла, отличия всё же были.

— Ну, конечно… Все понимали, что Дэвиду перейдут земли, фабрики, деньги… Руперт его дразнил «вашим высочеством» и ещё по-разному. Но леди Клементина говорила, что Дэвиду полезно иметь такого товарища в играх, который ни его положение, ни титул ни во что не ставит. Мол, не было бы Руперта, то единственного ребенка избаловали бы донельзя.

— Думаю, она была права.

— Кто знает… — уклончиво ответила миссис Пайк. — А мне пора идти. — Она сделала пару шагов к двери, а потом обернулась и добавила: — Кстати, мисс Причард сказала, что будет завтракать внизу. Будете с ней вместе? Или принести поднос вам в комнату?

— Лучше принести, — чуть поморщилась Айрис. — Думаю, мисс Причард будет не очень рада меня видеть.

— Это уж точно… — Мисс Причард всплеснула руками: — А я-то думаю, чего она вчера после ужина напустилась на Уилсона? Я его отправила Мэри помочь — надо было быстрее бельё снять и перенести в сушильную, потому что дождь начался. А Уилсон калиткой на хозяйственный двор загрохотал. Так уж получилось… А мисс Причард не поленилась прибежала и давай отчитывать его, что не даёт ей отдыхать. И мне попало. Кто, мол, в сентябре вешает бельё на улице? А то я за пятьдесят с лишним лет не разобралась, где мне бельё сушить! — Миссис Пайк воинственно вскинула подбородок. — Теперь-то понятно… И как я сразу не сообразила⁈ Это она узнала, что вы долго разговаривали, вот и злилась!

— Ох, мне так жаль, миссис Пайк. Она умеет быть такой… ядовитой! — Айрис не сразу подобрала нужное слово. Но оно очень подходило Энид: она умела, обходясь самыми вежливыми словами, нанести такое оскорбление и уязвить так глубоко, как другой не сумел бы, даже если бы грубо бранился. Как будто что-то долго копилось и настаивалось внутри неё, а когда выходило наружу, то даже крошечная капля была смертельна.

— Умеет, не отнимешь… — согласилась миссис Пайк. — Ну ничего, сегодня опять будет стирка, специально отправлю Уилсона развесить всё на улице и пошуметь посильнее. Будет она меня учить! — грозно добавила миссис Пайк.

— У Уилсона же сегодня выходной, — напомнила Айрис.

— Ради такого дела он бы и в выходной вышел, — хохотнула миссис Пайк. — Но сэр Дэвид попросил его поработать сегодня, а отдохнуть потом посреди недели. Надо приглядеть за посетителями из города. Егеря-то у нас уже скоро два месяца нет, как Крейн ногу сломал. Приходил какой-то один, мальчишка совсем, разве ж ему по силам?

— А что за посетители? — перебила Айрис.

— Из Стоктона. Есть там один… Так вы же его знаете, мистер Хоутон, дантист! Он собрал группу туристов — придут смотреть часовню в лесу. И сэр Дэвид ещё разрешил им парк осмотреть, часть, что по ту сторону мостиков. Мистер Хоутон, конечно, не допустит, чтобы что-то сломали или зашли, куда не полагается. Но лучше пусть Уилсон их проводит. Чужие люди, как никак.

Три часа спустя Айрис вместе с Уилсоном шла к реке. Конечно же, она вызвалась составить ему компанию, а он не стал отказываться. Айрис не думала, что услышит что-то совершенно новое, и отправилась с Уилсоном больше для того, чтобы развеяться и чтобы поскорее прошла первая половина дня до того момента, когда она сможет забрать у мистера Дента газету.

Она в начале недели ходила в то место, что называли Лесом самоубийц, чтобы получше изучить церковь в миниатюре: теперь, когда она знала связанную с ней историю, то смотрела другими глазами. Это была не просто церковь в миниатюре, а кенотаф, но, как выяснилось, и не кенотаф тоже, а надгробный памятник Фрэнсиса де Вернея и его сына. По иронии судьбы настоящая церковь Святого Ботольфа уже давно была разрушена, от неё остались только похожие на остов древнего ящера руины, а крошечная копия до сих пор стояла…

Так же и книги, те хроники и жизнеописания, что Айрис изучала в Сомервиле, были лишь хрупкой копией, миниатюрой, малым подобием настоящей жизни: дворцов, кораблей, венценосных особ, воинов, священнослужителей и палачей. Но то величие ушло, а копии остались.

Айрис и Уилсон наблюдали от начала ступеней, как пять больших лодок плыло вверх по течению. Потом, когда они приблизились к пирсу, Уилсон спустился вниз, чтобы помочь гостям высадиться. Конечно же, мистер Хоутон повёл всех осматривать эллинг, а Айрис стала медленно спускаться вниз.

Мистер Хоутон, увлечённый рассказом о тюдоровской архитектуре, кажется, даже не заметил, что среди слушателей появился новый человек.

Потом они, довольно бегло, осмотрели Ивовый коттедж и направились в Лес самоубийц. Айрис в который уже раз думала про название и странное совпадение с «Божественной комедией». Если подумать, странным оно не было; оно буквально описывало место: лес, в котором захоронили тела самоубийц, — в отличие от Данте, чьё воображение породило вещи куда более жуткие. Буквально лес из самоубийц, из душ, обращённых в деревья и вечно терзаемых гарпиями…

Айрис хорошо помнила полную напряжения гравюру Доре, на которой корчащиеся в муках полулюди-полудеревья тянули к небу ветви. Лес за Эбберли нисколько не напоминал ту картину. Он был тихим, безмолвным, похожим на зачарованный лес из сказки, на тёмный зал с сотнями колонн, сквозь купол которого свет падал длинными тонкими лучами.

Да, скорее, Уильям Блейк, чем Доре. Мощные стволы, бесконечность прямых линий… И, может быть, даже угнездившиеся в ветвях гарпии с переливчатыми крыльями и старушечьими лицами.

Даже мистер Хоутон замолчал, видимо, заворожённый мрачным величием этого места.

Наконец они вышли на небольшую поляну, где на расстоянии дюжины шагов друг от друга стояли часовня и кенотаф.

Мистер Хоутон, взбодрившись, начал объяснять, где в шестнадцатом веке проходили дороги, где пересекались… «Следы» одной из дорог до сих пор были заметны: если смотреть с определённого места, то было видно нечто вроде прохода между деревьев, который однако, быстро терялся, если глядеть вдаль.

Потом Айрис повторно выслушала рассказ про Анну Вентворт, на этот раз рассматривая кенотаф, его маленькие арки и башенки, тонкую каменную резьбу, отполированные зеркальца гранита на месте окон и почти незаметный шов там, где сдвигалась крышка. Толщиной крышка была с полфута, если не считать башенок, и весила наверняка немало.

— Кенотаф ещё недавно был совсем другим. Он зарос мхом и лишайником, но девять лет назад Вентворты разрешили провести на своих землях раскопки и тогда же пригласили реставраторов. Оказалось, что мох скрывал вот такую красоту. Внутри кенотафа были обнаружены записки, к сожалению не в том состоянии, чтобы можно было их прочесть, что свидетельствует о том, что кенотаф не единожды открывали, возможно, привлечённые легендой об Анне Вентворт. Зато под ним…

Покончив с кенотафом и историей о перезахоронении тел, мистер Хоутон увёл всех к часовне. Айрис осталась возле крошечной церкви святого Ботольфа и обошла её вокруг. Чуть поодаль курили и тихо переговаривались двое молодых мужчин. Один пришёл на экскурсию с матерью, второй, видимо, тоже попал сюда не по своей воле. Про самоубийц и найденные тела они слушали с вниманием, но вот часовня и утраченные фрески их совершенно не интересовали, и оба не пытались скрыть, что невыносимо скучают.

Айрис не вслушивалась в их болтовню, так что даже не поняла, о чём речь, когда один сказал:

— Ну что, попробуем? Думаешь, хватит сил?

— Знаешь, какие я на стройке поддоны ворочал⁈ — отозвался второй. — А тут всё отполированное… Да я один могу.

Оба, как по команде, двинулись к кенотафу и, встав с торца, упёрлись руками в крышку.

— Отойдите немедленно! — возмутилась Айрис. — Что вы делаете⁈

— Прекратите сейчас же! — завопил с другого края поляны мистер Хоутон.

— Джонни, ты рехнулся⁈ — заглушил его высокий женский голос.

Всё это произошло в одну секунду, а в следующую крышка — не со скрежетом, как можно было бы ожидать от столь древнего сооружения, а с мягким, чуть свистящим звуком, — сдвинулась на фута на полтора.

— Не трогайте! Вы же сломаете! Вот же придурки! — раздались сразу несколько голосов.

Джонни и его друг отскочили от кенотафа, точно их током ударило.

Оба таращились на что-то внутри.

Айрис сделала два шага.

Она думала, что что-то лежит на дне, но ей не потребовалось заглядывать. Уже под самой крышкой было что-то… Что-то непонятное, похожее на… Айрис почему-то подумала о Коко, стареньком йоркширском терьере соседки. Коко сворачивалась в кресле в клубок, и не было видно ни носа, ни хвоста; лежала как комок рыжевато-пепельных волос.

Внутри кенотафа было что-то похожее. И ещё отвратительный запах.

Вокруг собрались все остальные, Уилсон пытался оттеснить их в сторону. Возникла неразбериха, кто-то закричал. Айрис всё ещё не понимала и глупо таращилась на то, что было в кенотафе. Что-то жуткое…

К ней, растолкав толпу, бросился Уилсон.

— Бегите в дом, мисс Бирн. Надо вызвать полицию…

— Я не поняла… Что им сказать? Что это⁈

— Скажите, что нашли тело. — У Уилсона задрожали губы. — Это она… Это леди Клементина.