© Ефимов Л., перевод на русский язык, 2016
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
Луи-Элиасу, Раффаэле и Стефани
Я иду вперед с уверенностью сомнамбулы по пути, начертанному для меня Провидением.
21 декабря 1943 года
Ребенок передвинул белого коня на g3 и в тот же миг заметил, что через два хода неизбежно получит мат. Защититься невозможно. Однако выбора не было. Другие, даже те, кто был старше, наверняка зарыдали бы или еще как-нибудь проявили свое отчаяние, но он остался холоден, как мрамор, и лишь пристально глядел в ледяные глаза противника, словно завороженный их голубым блеском.
Офицер в темной шинели криво ухмыльнулся. Потом сплюнул черную от жевательного табака слюну на припорошенную снегом землю, под ноги охранников и узников.
О том, что победа за ним, ему было известно еще три хода назад…
И он двинул надменным жестом своего ферзя через три клетки, на h3.
Шах.
Ребенок почувствовал, как ему перехватило горло. Во взглядах зрителей, к кому бы они ни относились, к расе господ или недочеловекам, заключенным в лагере, промелькнул ужас, потому что все осознали безнадежность положения.
И все же мальчик упорно старался найти выход. Но выхода не было, и его лицо побледнело.
– Ходи! – рявкнул офицер.
Ребенок вздрогнул. На его глаза навернулись слезы.
– Ходи! – повторил офицер в бешенстве.
Тогда мальчик лихорадочно двинул своего короля: единственная, роковая возможность.
Нацистский офицер растягивал удовольствие, приберегая театральный эффект напоследок. Выпрямившись на стуле, он с рассчитанной медлительностью поставил черного ферзя перед белой пешкой на g5.
Шах и мат.
Ему даже не пришлось отдавать приказ: его люди сразу же схватили проигравшего. Затем, как и было предусмотрено, прижали правую руку ребенка к столу. Мальчик напрасно умолял, пытаясь избежать своей участи: никто не заступился за него.
Один из двух охранников, тот, кто был выше ростом, вытащил стальной тесак с тупым лезвием. Маленький мученик закричал и стал вырываться как одержимый. А хищник тем временем смаковал победу. Достал новый кубик жевательного табака и бросил себе в рот, не сводя глаз со сцены.
Палач оперся о край стола и одним махом отрубил ребенку указательный палец, раздробив кость посредине.
Мраморную шахматную доску залило струей алой крови.
Свидетели этой сцены разделились: одни испытывали злорадство, другие тошноту; но вопли кричавшего от боли ребенка в лагере № 1 слышали все.
Издалека донеслась очередь энного расстрельного взвода, прикончившая семью, уже измученную бесконечным путешествием…
А из-за отрубленного пальца, упавшего на грязный и зловонный плац главного лагеря, с омерзительной жадностью дрались собаки.