Тайны монастырей. Жизнь в древних женских обителях

© Монахиня Евфимия (Пащенко), 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Приступая к рассказу о православных северных женских монастырях, мне не обойтись без объяснения того, как, когда и по каким причинам я обратилась к этой теме. Возможно, интерес к теме женского монашества возник у меня еще в детстве, когда я прочла случайно попавший мне в руки роман Д. Дидро «Монахиня». И, как ни странно, именно эта книга возбудила во мне симпатию к монашеству и желание узнать его поближе. Удивляться этому не следует – в советское время многие люди приходили к православию именно так, через атеистические книги, где содержалась хоть какая-то, хотя бы и искаженная, информация о нем.

Впоследствии я не раз перечитывала роман «Монахиня». И извлекла из него много неожиданных уроков. Прежде всего – что он, как говорится, «бьет мимо цели». Ведь его героиня, Сюзанна Симонен, живя в монастырях, встречается не только с жестокостью и развратом. Первая игуменья, с которой ей довелось встретиться, была настоящей христианкой, строгой монахиней, мудрой и добросердечной женщиной. Собственно, так и в жизни: рядом с грехом соседствует святость – люди есть люди.

Да, героиня романа Дидро ненавидит монашескую жизнь. Но почему? Ведь она стала монахиней против своей воли, повинуясь матери, вознамерившейся скрыть от людей живое свидетельство греха своей юности – незаконнорожденную дочь. А «невольник – не богомольник»… Однако советские авторы-атеисты, расхваливая книгу Дидро, умалчивали о том, что она кончается крушением надежд Сюзанны Симонен на то, что она найдет счастье в миру. Там не нашлось места для беглой монахини, и она оказалась на самом дне общества. Не случайно в одной из зарубежных экранизаций романа «Монахиня» режиссер довел историю сестры Сюзанны до логического конца – она попадает в притон и кончает самоубийством.

Как известно, роман «Монахиня» написан как бы от лица Сюзанны Симонен. На самом деле Дидро выдумал ее историю, чтобы выманить из деревни своего приятеля, в надежде, что тот ринется спасать беглую монашку. Короче, перед нами – вымышленная история.

Впрочем, о монастырях сложено немало всевозможных историй и легенд. К их созданию приложили руку и писатели, и поэты, и журналисты, желавшие узнать, что же творится там, за монастырскими стенами? Кто-то из них видел монастырь «тюрьмой» (вспомним лермонтовского Мцыри). Кто-то – прибежищем обиженных жизнью людей, замаливающих свои и чужие грехи (тургеневская Лиза Калитина). Кто-то – местом, где светлые ангелоподобные девочки-послушницы называют игуменью мамой и живут, словно Божии птички, не зная ни заботы, ни труда (именно так изображен монастырь в неоднократно издававшемся слащавом романе неизвестного автора «Ольховский монастырь»). «В монастыре ничего не делают, а только Богу молятся»; «монастырь – это духовно-душевный колхоз» – это тоже легенды о монастырях. А кто-то из современных российских журналистов даже ухитрился изобразить женский монастырь ни много ни мало как «обитель строгого режима». После всего этого хотелось понять, что же все-таки на самом деле представляет собой женский монастырь? А поскольку у меня не было возможности узнать это на опыте, пожив в монастыре год-другой, приходилось искать иные способы получить ответ на этот вопрос.

Выход нашелся неожиданно. В период моего воцерковления мне посчастливилось встретиться и в течение лет десяти общаться с одной архангельской монахиней в миру, матерью Елевферией (Неверовой). Судьба ее была весьма интересна и по-своему ярка. Вероятно, в молодости мать Елевферия принадлежала к Катакомбной Церкви, а впоследствии длительное время общалась с бывшими насельницами Сурского монастыря, которые передали ей несколько оставшихся у них фотографий и реликвий. Мать Елевферия охотно делилась своими воспоминаниями об архангельских подвижниках, с которыми общалась в свои молодые годы. Она была весьма яркой и интересной рассказчицей, и я жалею, что не смогла запомнить все то, что она рассказывала мне о людях того страшного времени гонений на Церковь, которое для нее было светлым и «сладким временем», когда она воочию видела прозорливых старцев, верных пастырей Церкви, монахинь-исповедниц и общалась с ними.

В те вечера, когда мать Елевферия, сидя на табуреточке под иконами, рассказывала о них, эти люди словно оживали, восставая из тьмы забвения. Итогом моих бесед с матерью Елевферией стала серия статей о монахинях, похороненных возле архангельских храмов. Позднее, в поисках сведений о них, я обратилась к документам Архангельского областного архива. И сколько же интересного там обнаружилось! Причем оказалось, что документальные сведения о монастырях опровергают легенды о них. На основании этих архивных материалов мною была написана эта книга.

Надо сказать, что тема русского православного женского монашества недостаточно хорошо изучена. По утверждению историка русского монашества И. К. Смолича, «более или менее изучены лишь немногие тропинки на путях… подвижничества русских женщин; хотелось бы надеяться, что пути эти не окончательно потеряны для исторической науки и когда-нибудь удастся составить общую картину аскетического подвига русских женщин» [33]. Интерес церковных историков к этой теме начал пробуждаться лишь в предреволюционные времена. В послереволюционные годы «воинствующего атеизма» о появлении работ, посвященных женскому монашеству, просто-напросто не могло быть и речи.

Впрочем, даже сейчас темой истории женского монашества занимаются немногие. По словам современного историка русского монашества конца XIX – начала ХХ вв. П. Н. Зырянова, хотя в наши дни время от времени издаются научно-популярные книги-альбомы с искусствоведческим или краеведческим уклоном, но обобщающих научных исследований по истории монастырей и монашества у нас пока не появлялось. А современная исследовательница русского женского монашества Е. Б. Емченко констатирует: «История женских православных монастырей в России как в Средние века, так и в Новое время почти не разрабатывалась российскими учеными» [16].

Надо сказать, что историки выявили ряд особенностей русского монашества – как мужского, так и женского, – характерных именно для периода XIX – ХХ веков. Например – так называемое «окрестьянивание» монастырей. Этот термин, введенный П. Зыряновым, означает вот что. Если в старину монастырские общины пополнялись в основном за счет выходцев из духовного сословия, то со второй половины XIX в. основную часть насельников монастырей составили лица крестьянского происхождения. Кроме этого, в те времена в монастыри уходило особенно много женщин и девушек, причем даже больше, чем мужчин. В результате возникло множество новых женских монастырей и общин.

Нередко в женские монастыри преобразовывались даже пришедшие в упадок и обезлюдевшие мужские обители. Современные ученые назвали это явление «феминизацией» монашества и пытались объяснить его различными причинами. Например, тем, что в те времена женщины стремились стать самостоятельными, получить образование, устроить свою жизнь не так, как решали за них старшие, а так, как хотелось им самим; тем, что их живо интересовали вопросы цели и смысла жизни; или тем, что религиозные дворянки и интеллигентки того времени уходили в монастыри под влиянием благих движений души и стремясь «вернуть долг народу» – в то время как их сверстницы с иным мировоззрением шли в революционные кружки. Или же тем, что в ту пору в России в результате изменения демографических процессов появилась новая категория женщин – незамужние женщины, которым не находилось места ни в деревне, ни в городе.

Резюмируя все это, историки утверждают, что причинами стремительного роста числа монашествующих женщин были: экономические и социально-политические условия в стране, политика правительства в отношении монастырей, аскетические настроения, стремление женщин к образованию и самостоятельности и т. д. Наряду с ростом числа женских монастырей отмечалась активизация их социальной, просветительской, благотворительной деятельности. При монастырях открывались больницы, приюты, церковноприходские школы. Но расцвет женского монашества в России того времени был омрачен тем, что нередко в монастырях возникали конфликтные ситуации, вносившие смуту в жизнь обителей.

Все вышеперечисленные ученые занимались изучением российского монашества в целом. Но читатель-северянин вправе спросить: а изучал ли кто-нибудь из ученых именно северные (архангельские и вологодские) монастыри? Да. Например, в 1992 году вологодский ученый А. В. Камкин в монографии, посвященной истории Православной Церкви на Севере, отметил, что для северных монастырей были характерны и феномен «феминизации», и ослабление дисциплины, следствием чего были внутренние конфликты. В то же время в хозяйственной и духовной жизни монастырей отмечался некоторый подъем. Однако темой книги А. В. Камкина была не история северного монашества, а история Церкви в Архангельской и Вологодской епархиях в целом. Поэтому тема монастырей в ней затронута кратко и только в общих чертах.

Несколько подробнее рассмотрел историю северных монастырей – на примере Архангельской епархии, – архангельский историк А. А. Куратов. В его учебном пособии «Православные святыни и святые в истории Архангельского Севера» имеются главы, посвященные женским монастырям Архангельской епархии. Тем не менее эти главы представляют собой краткие очерки научно-популярного характера, посвященные исключительно истории данных монастырей. Информации об особенностях социального состава и социальной деятельности монастырей в этих очерках не содержится. Это связано с тем, что данная работа представляет собой учебное пособие по истории Православной Церкви на Севере.

Аналогичный характер носит и хрестоматия «Православие на Архангельской земле: XVII – ХХ вв.», где собраны, систематизированы и прокомментированы документы Архангельского областного архива, имеющие отношение к истории Православной Церкви на Севере, а также содержащие сведения о женских монастырях. Однако и эта замечательная книга все-таки не является специальным исследованием, которое было бы посвящено именно северным монастырям.

Среди научных работ, темой которых становилась история отдельных женских монастырей, следует особо отметить монографию А. В. Новикова «Лешуконье» – в ней есть глава, посвященная Ущельскому женскому монастырю. В ней автор повествует об истории Ущельского монастыря со времени его основания, приводит сведения о социальном положении сестер, их возрасте, характере послушаний, которые они несли, а также о судьбе монастыря и его насельниц в послереволюционные годы. Тем не менее это исследование посвящено в значительной мере именно истории Ущельского монастыря, в связи с чем сведений о социальной деятельности этого монастыря в нем не содержится.

Статья О. В. Кордумовой «Пример трудолюбия и благочестия» посвящена социальной деятельности Сурского Иоанно-Богословского монастыря. Это – первая научная публикация такого рода. В ней мы находим сведения о монастырской школе для крестьянских девочек, а также о других видах благотворительной деятельности монастыря. При этом автор справедливо отмечает, что Сурский монастырь стал для жителей Пинежья не только символом благотворительности и просвещения, но и примером трудолюбия и благочестия. Тем не менее работа эта затрагивает исключительно общественную деятельность Сурского монастыря, а не его историю в целом.

Столь же немногочисленны и научные работы по истории вологодских женских монастырей. Среди них статьи О. Б. Зенковой «Мы наш, мы новый мир построим» и «Монастырская коммуна» – о судьбах женских монастырей Великого Устюга (Знамено-Филипповского, Троице-Гледенского и Иоанно-Предтеченского) в послереволюционные годы. В статьях приведены сведения о социальном составе общин устюжских монастырей, а также о том, чем завершился начавшийся в 1910 году конфликт между игуменьей Троице-Гледенского монастыря Рипсимией и монахиней Серафимой (Бистерфельд).

Статья А. Р. Павлушкова «Пенитенциарная практика монастырей Вологды в дореволюционный период» посвящена так называемой «исправительной» деятельности монастырей – или, проще говоря, монастырской ссылке. При этом значительное внимание в его работе уделено «исправительной» деятельности женского Горнего Успенского монастыря: дан исторический очерк ссылки в этот монастырь, а также анализ того, представительниц каких сословий сюда ссылали и за какие провинности. Однако автор ставил целью изучение именно монастырской ссылки, а не каких-то других сторон жизни вологодских монастырей.

Отдельно стоят исследования, посвященные истории Яренского Крестовоздвиженского (Кылтовского) монастыря: статьи Е. С. Суворова «История Кылтовского женского монастыря и его влияние на духовную жизнь Европейского Севера»; А. В. Рожиной «Основание первого женского монастыря в Коми крае» и посвященная этому монастырю глава в книге Л. П. Рощевской «Очерки истории культуры Яренского уезда XIX – начала ХХ вв.». Ведь это – крупнейший женский монастырь Сыктывкарской и Воркутинской епархии и первая по времени основания женская обитель на земле коми.

Мы можем с уверенностью заключить: работы обобщающего характера, посвященной различным сторонам жизни и деятельности женских монастырей Архангельской и Вологодской епархий, до сих пор не существует. Попыткой восполнить этот пробел является моя книга.

На основе каких источников она написана? Прежде всего – на архивных материалах, большая часть из которых публикуется впервые. В числе архивных данных – документация из Российского государственного исторического архива (РГИА), хранящаяся в фонде 796 – канцелярии Синода. Это резолюции Синода по поводу открытия монастырей, подворий, общин – всевозможные официальные бумаги, не всегда интересные, но необходимые.

Впрочем, в архивах хранятся не только скучные канцелярские дела. Например, в Центральном государственном историческом архиве (ЦГИА), в фонде № 2219 (фонде о. Иоанна Кронштадтского), а именно в деле № 2 – «Переписка о Сурском монастыре» – есть удивительные, интереснейшие документы, позволяющие увидеть жизнь северного женского монастыря глазами его обитателей. Речь идет о письмах, посланных праведному Иоанну Кронштадтскому с 1899 года по 9 сентября 1908 года игуменьей Леушинского монастыря Таисией (Солоповой), а также сестрами, священнослужителями и фельдшером из Суры П. П. Аверкиевым. В этих письмах, деловых записках, жалобах, а иногда и доносах описываются различные события из жизни Сурского монастыря. Практически нигде больше мне не удалось найти подобных свидетельств о том, как жили в монастыре сами монахини и послушницы. А без таких свидетельств рассказ о северных женских обителях был бы неполон.

Но поистине бездонным кладезем всевозможных сведений о женских монастырях стал Государственный архив Архангельской области (ГААО). В нем имеются специальные фонды Сурского, Ямецкого, Холмогорского, Шенкурского и Ущельского монастырей, а в этих фондах – послужные списки насельниц, ежегодные отчеты монастырей, хозяйственные документы (условия о приеме на работу, приходно-расходные книги), сведения о лицах, заключенных в монастыри; иными словами, документы, проливающие свет на различные стороны жизни этих женских обителей. Ряд дополнительных сведений о них – например, история о сестрах милосердия из Холмогорского монастыря, – находится и в фонде Архангельской духовной консистории.

В Государственном архиве Вологодской области (ГАВО) я изучила фонды Горнего Успенского и Арсениево-Комельского монастырей, а также Вологодской духовной консистории. Вологжане вправе спросить меня, почему их женским монастырям уделено меньше внимания. Дело в том, что, поскольку меня больше интересовали женские монастыри моей родины – Архангельской земли, – я использовала только документы Вологодского архива (а не его Великоустюжского филиала). Поэтому вологжане вполне могут «взять реванш», написав подробную книгу по истории женских обителей своего края.

Помимо архивных источников, я использовала материалы как дореволюционной, так и современной церковной и светской печати – в дополнение к почерпнутым из архивов сведениям, – а иногда и воспоминания, опубликованные в различных книгах.

Я стремилась показать жизнь северных женских монастырей с различных сторон и рассказать не только об их истории или хозяйственной деятельности, но и о том, какими были насельницы северных монастырей, как они трудились, молились, помогали местному населению. Возможно, некоторым читателям придется не по нраву то, что в главе «Скорби и искушения» я затрагиваю и негативные стороны жизни монастырей. Но даже апостолы в своих посланиях упоминали о христианах, «потерпевших кораблекрушение в вере» (1 Тим. 1, 19), не скрывая, что такие люди были, есть и будут, а особенно умножатся в последние времена. И вместо того чтобы скрывать информацию о монастырских искушениях, не лучше ли объяснить их причины и назвать их настоящего виновника? Это необходимо еще и для того, чтобы современный православный человек, читая в газете очередной «ужастик» о современных монастырях, не смущался. Ведь пресловутый рогатый «дядя Баламут» во все времена вредил, вредит и будет вредить монастырям и монахам. Но, как известно, все его проделки вредят Церкви не больше, чем слону из басни – тявканье моськи…

Наличие большого количества источников, использованных для работы над книгой – прежде всего архивных, – дает читателю право спросить меня: почему книга написана светским языком? То есть – почему она не научная? Дело вот в чем. Изначально я действительно планировала написать научную работу. Но потом поняла – история северных женских монастырей должна стать достоянием не только узкого круга историков, но и всех, кому она интересна как часть истории Севера и в целом – России.