- Они точно должны куда-то прийти? В чем смысл фильма? Они же просто бродят, - спросила я негодующе, глядя на собрание гномов, хоббитов и прочей нечисти на экране.
Картинка красивая, но я так заскучала и ушла в свои мысли, что абсолютно потеряла нить сюжета, которого, похоже, тут особо и не было.
- Матвей? – повернулась в сторону мужчины и поняла, что он уже давно и крепко спит.
Даже пиццу толком не поел, только пообкусал кусок, но зато выпил весь чай в своей кружке.
Пришлось аккуратно забрать с его живота блюдце с недоеденной пиццей и вместе с ним пульт, которым я убавила громкость телевизора, но выключать не стала. Мало ли…
Тихо унесла в кухню посуду, помыла её и вернулась в гостиную, чтобы укрыть Матвея пледом. Какой-то он сегодня не такой. По крайней мере, не такой, каким был вчера вечером и в свои футбольные выходные. Неужели работа настолько его утомляет? Почти не разговаривал, а за просмотром фильма даже не пытался шутить.
Видимо, он таким образом хотел дать мне понять, что я слишком навязчива. Пожалуй, сегодня моя последняя ночёвка в его доме. Не стоит взрослого мужчину, у которого полно своих проблем и забот и без меня, превращать в подружку для совместных ночевок. Я и так злоупотребила его добротой и гостеприимством, подкинув ему Ириску, которая спала у него прямо сейчас на плече, вытянув лапки в сторону бороды.
Поднялась в комнату, которая, теперь я знала, принадлежала Матвею и завалилась в постель, укрыв себя одеялом с головой.
Руки так и чесались от желания залезть в рюкзак, выудить из него телефон и проверить, написал ли мне что-нибудь Рома.
Обойдётся. Не хочу знать, на какие ещё каламбуры он сподобился. Или хочу?
Мазохистка чертова! – ругала я себя, доставая из рюкзака телефон, на котором было только два входящих смс, но зато оба от Ромы:
«Остыла?» - примерно два часа назад.
И совсем недавно: «Успокоишься, позвони».
Поздравляю, Рита, тебя официально признали истеричкой. Успех? Да пошёл он в задницу!
Рассерженно швырнула телефон обратно в рюкзак, закрыла молнию и нырнула обратно под одеяло, желая уснуть так крепко, чтобы, даже проснувшись, не помнить об этом шутнике.
До чего же бесит! Сна ни в одном глазу, а в голове мысли только о том, как выцарапать кое-кому глаза. Не все – парочку всего.
Перекатилась с бока на бок и снова зажмурилась. Обняла подушку и внезапно вспомнила про Матвея, который вторую ночь подряд вместо нормальной подушки пользуется диванной, которая только Ириске будет в самый раз.
Взяла две из четырех имеющихся подушек и тихо спустилась с ними вниз.
Матвей всё так же спал на диване. Только ноги под себя подогнул, плотнее укутался в плед и Ириску на шею переложил.
Словно почувствовав моё приближение, кошка очень громко и активно замурлыкала. Маленькими лапками начали наминать бороду Матвея, который лениво высунул руку из-под пледа и потрепал Ириску за ухом.
- Вибратор ты шерстяной, - прохрипел он тихо, отчего я невольно улыбнулась и закатила глаза.
Нельзя быть таким грозным снаружи, но при этом быть настолько милым.
- Кхм, - кашлянула я аккуратно, отчего Матвей резко приподнял голову и нашёл меня сонным взглядом.
- За что? – спросил он вдруг сиплым голосом.
- В см… - до меня только в этот момент дошло, что я стояла у его головы с двумя подушками наготове. – Забота, - цокнула я. Вытянула из-под его головы маленькую диванную подушку и подложила две нормальных.
- Твои планы изменились, потому что я проснулся? – сонно спросил Матвей и снова прикрыл глаза, уже устраивая голову на подушках.
- Да. Спи и не мешай, - уходя, машинально поправила на нем плед, прикрыв ноги. Похоже этому шерстяному шкафу еще и плед был мал.
- Спасибо, - вдруг тихо, словно уже сквозь сон, произнес Матвей, когда я уже поднималась обратно в комнату.
- Угу, - ответила я и вернулась в постель, чтобы пролежать несколько часов, мучась от бессонницы и идиотских мыслей.
Причем, ничего конкретного в голове не было – просто абстрактное облако, к которому я испытывала негатив, ибо в нём чётко узнавалось Ромино лицо, которое у него могло быть в момент, когда он решил выстрелить в меня той шуткой.
Лучше бы я с ним поругалась на повышенных тонах, чем просто ушла. Возможно, эта ночь не была бы для меня такой мучительной и долгой, если бы я сразу высказала Роме всё, что о нём в тот момент думала, чем сейчас крутила в голове варианты впечатляющих ответов для него.
Невозможно! От всех этих круть-верть по постели в глотке пересохло.
Прежде чем спуститься вниз за стаканом воды, я прихватила с собой одеяло для Матвея. Я и так отжала у него целую комнату, нужно дать ему хоть что-то, так как он не был обязан быть ко мне настолько добрым. А мне и под пледом будет нормально. К счастью, на втором этаже гораздо теплее, чем на первом.
Спускаясь вниз, уже с лестницы заметила, что диван был пуст. На нем не было ни Ириски, ни Матвея, ни даже его пледа.
В кухне горел свет. Я насторожилась, не зная наверняка, какими делишками может быть занят взрослый мужчина ночью на своей кухне.
Стоит ли идти? Или лучше просто положить одеяло на диван и так же беззвучно вернуться в комнату?
Из кухни донеслись звуки, похожие на всхлипывания.
Он там плачет, что ли?
На цыпочках подошла к кухонной зоне и выглянула из-за угла, но Матвея там не увидела. Всхлипы стали громче, но их источник всё ещё был неизвестен.
Прошла вглубь кухни и вздрогнула, обнаружив сидящего на полу Матвея, который именно в этот момент решил высморкаться в платок.
- Ой, Сосиска, - проговорил он в нос. – Закончатся бумажные платки и салфетки, я начну сморкаться в тебя. Ты, всё равно, самоочищающаяся.
- Ты простыл, что ли?
От моего голоса мужчина вздрогнул, явно не ожидав увидеть в такой час на своей кухне ещё кого-то кроме себя и котёнка.
- Чуть кони не двинул, - прижал он ладонь к груди, а второй рукой вернул на место сползший с плеча плед. – Тебе бы колокольчик какой на шею…
- Ты почему на полу сидишь, если болеешь? У тебя полы же холодные! – возмутилась я, не понимая, какого чёрта в таком состоянии он восседает на полу, а не под слоями одеял.
- Аптечку разбирал. Нифига не нашёл.
Матвей нервно оттолкнул от себя небольшую коробочку, в которой было всё, но только для того, чтобы избавиться от диареи, запора и порезов.
- В холодильнике лекарств нет? – спросила я.
- О, точно! Там что-то на дверце было.
Заглянула в холодильник и нашла там только назальный спрей и просроченный сироп от кашля. Детский.
- Ты последний раз в детстве, что ли, болел?
- Это от племянника, наверное, осталось. Не помню. А может и в детстве последний раз болел. А сейчас, вообще, последний раз болею. До утра с такими соплями точно не доживу – задохнусь раньше. Зачем только с бока на спину перевернулся? Все сопли так классно в одной ноздре кучковались…
- Какой же ты нытик, - закатила я глаза и протянула к мужчине руки. – Идём в постель. В твою комнату. Я видела в холодильнике мёд и лимоны. Чай тебе хоть сделаю, раз ничего больше нет. Горло болит?
- Першит немного. Не заморачивайся, - нарочито небрежно поморщился Матвей, но, к счастью, мои руки принял без каких-либо возражений. – Подожди, - вдруг застыл он с моими запястьями в своих горячих ладонях. – В моей комнате ты спишь. Куда я там лягу?
- Друг Матвей не тупи, а! В свою постель и ляжешь, а я найду, где мне лечь. У тебя в доме столько комнат, на полу я точно не останусь и… подожди, - освободила я свои запястья из его подозрительно горячих пальцев и приложила ладонь к широкому лбу, забравшись под челку. – Да ты горячий! Нужно «скорую» вызывать!
- Ага, и священника заодно, - фыркнул Матвей недовольно и отер платком сопли. – Нормально всё со мной. К утру оклемаюсь.
- Ты к утру крякнешь! – стояла я на своём. – Друг Матвей, давай вызовем «скорую». По-братски прошу.
- Такие вопросы решаются только на кортах, а у меня сейчас так ломит кости, что я вряд ли смогу на них сесть. Так что это не обсуждается – никакой «скорой». Буду жив – не помру.
- Тогда иди наверх в свою комнату.
- Ладно, - согласился он нехотя и, прихватив Ириску, побрёл в сторону лестницы.
Я же включила чайник и достала из холодильника мёд и лимон.
- Наверх! – крикнула я, когда краем глаза уловила, как Матвей начал заваливаться на диван.
- Пустили в дом бабку, Сосиска, - бурчал себе под заложенный нос Матвей, но по лестнице поднимался.
- И футболку надень. И носки! – кричала я ему вдогонку.
Ходит в одних тонких штанишках…
Налила ему большую кружку чая и мысленно поставила галочку на то, чтобы завтра утром съездить в ближайшую аптеку. Прихватила с собой одеяло и подушки, которые успела стаскать к Матвею на диван, и поднялась в комнату, где мужчина лежал под пледом в позе эмбриона и шумно втягивал носом сопли.
- Садись. Попей чай. Может, хоть горлу станет легче. Спрей для носа с собой взял?
- Вот, - вытянул он из-под пледа руку и протянул мне маленький белый баллончик. – Он не работает.
- Потому что тут штучка блокирующая стоит. От детей, видимо. И детин, - добавила я многозначительно.
Открыла Матвею спрей, которым он сразу воспользовался. Укрыла его одеялом, поправила под ним подушки и подала чай.
- Капец, тебя колбасит! – покачала я головой, глядя на то, как мелко потряхивались руки, держащие кружку с горячим чаем. – Давай «скорую» вызовем!
- Давай мы в тебе бабку паникующую вырубим?
- Я сейчас тебя вырублю. Пей, - мягко подтолкнула к его лицу кружку. – Градусник есть?
- Где-то внизу. На кухне поищи.
- Надеюсь, он ректальный?
- К чему такие надежды? Хочешь увидеть мой зад? Я и без повода могу его показать.
- Хочу тебе в этот зад градусник вставить по самый локоть. Может, хоть так на «скорую» согласишься.
- Ааа, прелюдия? Ну, неси – попробуем.
Кое-как смогла найти градусник. Детский, с зайчиком.
Вернулась в комнату и обнаружила там спящего Матвея, который снова свернулся калачиком и спрятал бороду под одеялом. Ириски видно не было.
Включила свет на второй прикроватной тумбе и села рядом с мужчиной, мягко потрясла его за плечо:
- Эй, проснись. Нужно измерить температуру.
- Не хочу, - невнятное из-под одеяла, и лохматая голова полностью исчезла под тканью.
- Я тебя сейчас за волосы вытяну, а градусник точно в одно место вставлю. Подмышку давай.
Сердитое гнусавое рычание из-под одеяла, будто я медведя за щеки тянула, и Матвей как ребенок поднял руку, ожидая, когда я вставлю градусник. Даже глаза не открыл, только брови недовольно хмурил.
Вложила градусник ему в подмышку и мягко коснулась локтя, чтобы он опустил руку. Снова накрыла Матвея одеялом и стала ждать, когда градусник подаст сигнал.
Примерно через минуту прерывистый писк из-под одеяла оповестил о том, что градусник можно забирать.
- Эта хрень сейчас взорвётся, что ли? – прохрипел Матвей, всё ещё не открывая глаза.
- Да. Отдай мне её скорее. Я разминирую.
- Знаешь, как холодно каждый раз сдвигать с плеча одеяло? Ты вообще не облегчаешь мою долю.
- Но ной. Градусник, - перебрала я пальцами перед его носом, и, наконец, получила то, что мне было нужно. – Тридцать семь и три, помиранец. Симулируешь, что ли?
- Это ты читать не умеешь. Там без запятой.
- Триста семьдесят три? Тогда тебе нужно обтирание, потому что жаропонижающих у тебя нет. Поверим тому, что видим или перемерим? Мне кажется, что у тебя гораздо выше температура – ты очень горячий.
- Да, я такой, - прогнусавил он самоуверенно с легкой улыбочкой на губах. – Можешь лампу погасить? Глазам больно.
- Да, сейчас, - выключила лампу, к которой он был повернут лицом. – Так нормально?
- Угу. Втыкай. Только нормально, - поднял Матвей руку, чтобы я вновь поставила ему градусник.
В этот раз от градусника с зайцем остались только уши, остальное – исчезло в волосатом ковре.
- Тридцать восемь и семь.
- Опять неправильно читаешь. Там без запятой.
- Теперь точно нужно обтирание или хотя бы мокрую повязку на лоб.
- Делай, что хочешь, только не мешай мне спать.
Спустилась вниз, ещё раз порылась в аптечке, но ничего не нашла. Только пакетики с солодкой. Было ещё обезболивающее, но оно оказалось просроченным.
Налила в небольшой таз прохладной воды, в ванной комнате на первом этаже нашла маленькое чистое полотенце и со всем этим набором вернулась в комнату, где спал Матвей.
Оставила таз на тумбочке закатала рукава мужской толстовки и мягко разбудила Матвей, убрав со лба его волосы. Даже волосы показались горячими.
- Эй. Перевернись на спину.
- М? Зачем? – пьяный взгляд с трудом сосредоточился на моём лице.
- Так надо. Либо обтирание, либо «скорая». Выбирай.
- Я так и на клизму могу согласиться, если альтернативой каждый раз будет «скорая».
- А почему ты против «скорой»? Квалифицированные медики явно лучше, чем я.
- Они уколы ставят. Не хочу.
- Трусишка, - хохотнула я. Слушая его гнусавый голос, даже злиться не получалось.
- Садись, - приподнял Матвей голову.
- Куда?
- Туда. Чтобы я башкой лёг тебе на колени.
- Зачем?
- Я откуда знаю? Мне мама так обтирание делала.
- Ну, ладно, - повела я плечами и села у изголовья кровати. – Хотя, я бы и постоять могла.
- Не гунди, а. Башка трещит, - положил Матвей свою голову мне на колени и, шумно вдохнув, подобрал сопли. – Ну. Втирай. Что у тебя там?
- Вода и тряпка. Можешь спать.
- Угу.
Снова убрала со лба его волосы, смочила в тазике полотенце, выжала и приложила к горячему лбу. Матвей поморщился – видимо, ощущения от мокрого холодного полотенца на голове не самые приятные.
- Что это за тряпка? – спросил он с закрытыми глазами, пока Ириска вновь устраивалась на его груди поверх одеяла. – Чистая?
- Можешь не волноваться. Я лично ее простирнула сразу после того, как отмыла Ирискино дерьмо.
- Я хочу волноваться, но у меня нет сил. Так что я охренительно спокоен.
- Счастье-то какое, - заметила я иронично. – Слушай, не хочешь «скорую», давай позовём кого-нибудь из твоих родственников или знакомых. Пирсюху например…
Зачем я постоянно о ней вспоминаю?
- Сейчас ночь. Никто не приедет. Можешь просто перевесить свои серьги на соски, чтобы мне стало легче. Заодно Сосиска с твоими висюльками поиграет. Я про серьги, если что.
- Дурак, - хохотнула я, шутливо накрыв его глаза влажным полотенцем.
- Во-во! Вот так оставь. Кайф.
- Так нормально? – спросила я, приложив к шее Матвея влажное полотенце.
Его мелко потряхивало, и это мне совсем не нравилось.
- Угу, - протянул он в полудрёме и положил свою горячую ладонь поверх моей кисти. – Какая у тебя холодная рука! Оставь тряпку, потрогай здесь, - приложил он мою ладонь к своему лбу и перевернул тыльной стороной, когда ты согрелась от его кожи. – Всё, срок твоей холодной годности истёк.
- Слушай, Матвей, может, тебе сходить в прохладный душ или на улицу ненадолго выйти. Или, может, вообще догола раздеться и уксусом обтереться?
На последних моих словах глаза Матвея открылись и сосредоточились на мне.
- Ты что-то сказала про раздеться догола? Хочешь увидеть, насколько волосато моё лукоморье и каков там дуб?
- Ты дурак?
- А жаль. Там чудеса…
- Там леший бродит… - продолжила я на автомате.
- Ну, ни то, чтобы он там прям бродит сейчас. Так, кимарит. Скукожившись. Как бомж у батареи.
- Фу, боже! – спрятала я своё лицо в ладонях и откинулась на спину на постель в приступе тихого смеха, пока на моих коленях смеялся Матвей. – Моя жизнь больше не будет прежней. Как это развидеть?
- Ты уже представила? – дразнил меня Матвей и, поймав за руки, потянул обратно в сидячее положение.
- Я просто вспомнила, как выглядят бомжи. Не думала, что после тридцати у мужчин там всё настолько запущенно.
- Мне еще не после тридцати. Только-только тридцать исполнилось.
- Мм, пацан совсем, - усмехнулась и снова смочила полотенце, чтобы приложить его ко лбу мужчины, но сначала коснулась его ладонью. – Ты уже кажешься не таким горячим, как раньше.
- Опять шутки про мой возраст?
- И про него тоже.
- Издеваешься? – серые глаза смотрели в мои. Лёжа головой на моих коленях, Матвей казался мне совершенно уязвимым. Как ребенок, который, ко всему прочему, еще и с соплями.
- Хочешь я устрою тебе издевательство, которое ты сам же с собой и будешь делать? – хитро спросила я.
- Ты будешь издеваться надо мной моими руками? Это невозможно. Я себя любимого не обижу.
- Ну-ну, - ехидно ухмыльнулась я. – А ты знал, что человек абсолютно всегда видит свой нос? Куда бы ты ни посмотрел, всегда видишь кончик своего носа, просто настолько к нему привык, что не замечаешь.
- И что?
- Ничего, - хмыкнула я нарочито равнодушно. – Посмотри по сторонам. Видишь, что-нибудь необычное?
Чуть нахмурившись, Матвей слегка покрутил головой и посмотрел на стены и потолок.
- Расколдуй, ведьма! Какого хрена я начал видеть свой нос?
- Живи теперь с этим, - почти зловещим голосом поглумилась я над Матвеем, который начал плющить нос пальцем и смотреть по сторонам снова.
В какой-то момент, продолжая возмущаться «сломанной картинке», он закашлялся, едва не сломав своим затылком мою бедренную кость.
- Чуть лёгкие не выплюнул. Аррр! Грудак теперь горит.
- Я видела в аптечке солодку. Давай, заварю? Легче будет.
- Ну, уж нет! – тут же возразил Матвей, резко повернулся на бок и уткнулся лицом в мой живот согрев горячим дыханием толстую ткань своей же толстовки. – Добровольно эту хрень я пить не буду. В детстве напился.
- Не веди себя, как маленький, - взъерошила я его волосы, и правда начиная разговаривать с ним как с малышом. – Эта кака сделает тебе хорошо.
- Единственная кака, которая сделает мне хорошо, - это перцовка. Но если я её выпью, то у меня точно расплавятся глаза.
- Зато нос свой перестанешь постоянно видеть.
- Нихрена ты расколдуйку придумала!