Тело в силосной башне

9. 30. Уорсли выходит из гостиной.

10. 10. Уорсли звонит.

10. 20. Халлифорд идет открывать ворота.

10. 30. Миссис Халлифорд подъезжает к воротам, возвращается около 10. 35.

11. 00. Гонки начинаются.

11. 10. Толлард выпадает из гонок.

11. 40. Филлис Морель останавливает полиция.

12. 15. Толлард возвращается (по его словам).

12. 25. Филлис Морель проезжает мимо машины, которую принимает за автомобиль Толларда.

12. 30. Филлис Морель возвращается в Ластбери.

12. 45. Толлард возвращается (по словам Филлис Морель).

12. 58. Чета Бридонов добирается до Кингз-Нортон.

3. 00. Все возвращаются в Ластбери.

Глава 1Женские прихоти

– Не вижу никакого смысла, – произнес Майлз Бридон. – Этот человек скучен, как смерть, а жена у него – самая настоящая чума. И если я сказал когда-то, что поеду к ним, то, должно быть, был пьян, не будем больше об этом.

Вот один из недостатков счастливых браков – а их брак можно было с полным основанием назвать счастливым, – муж и жена должны навещать других жен и мужей. В большинстве своем мужчины предпочитают сидеть дома у камина, чтобы рядом на столике стояла привычная выпивка, и чтобы любимые книжки были под рукой, и чтобы щеточки для чистки курительных трубок, спичечные коробки и конверты – все лежало на своих привычных местах. Большинство женщин предпочитают совсем другое. Им до смерти надоедает сидеть с книжкой по выходным, надоедают бесконечные хлопоты по хозяйству, и это при том, что у Бридонов была, по всеобщему мнению, просто идеальная служанка. Куда как лучше и занимательней съездить к кому-нибудь в гости. Разгоревшийся между супругами спор был в их доме явлением вполне обычным; все крутилось вокруг одной проблемы – принимать им приглашение или нет, и мнение Майлза в расчет не принималось. То был вопрос вопросов – стоит ли им провести три-четыре погожих летних дня в загородном доме случайных знакомых. То был вопрос политеса, потому как вряд ли можно было найти предлог для вежливого отклонения подобного приглашения.

– Насколько мне помнится, – сказала Анджела, – ты всегда умел найти подходящий предлог. – Но я не могу вечно ждать, когда изобретательность тебя подведет. Жаль, что не угостила тебя лишним стаканчиком. Тогда бы ты вырубился, а я запихнула бы тебя в машину и уж как-нибудь доставила к Халлифордам. Разумная жена должна везде таскать с собой мужа в мешке за спиной.

– Если вдуматься, то мне кажется, что я вряд ли мог напиться до такой степени. Ехать с ночевкой к Халлифордам, к мужчине, состоящему из одного кадыка и выпирающих передних зубов, к женщине, разодетой, как попугай, во все цвета радуги, в какое-то поместье на границе с Уэльсом, где наверняка на многие мили не сыщешь ни одного поля для гольфа, – нет, не вижу с твоей стороны никакого понимания.

– Нечего цепляться к Халлифордам. В конце концов, они твои друзья, а не мои.

– Мои друзья? Нет, вы только ее послушайте! Тебе прекрасно известно, что это лишь шапочное знакомство, что я узнал их через Шолто. И каким образом им стало известно, что я связан с «Бесподобной», не могу понять, просто ума не приложу. Людям не положено знать такие вещи, и я добьюсь увольнения Шолто, если только узнаю, что он позволяет директорам играть в свои маленькие грязные игры и молоть языком. «О, мистер Бридон, всегда мечтала познакомиться с настоящим детективом». Да разрази вас гром!

И снова ради несведущих читателей я вынужден взяться за перо и пояснить, что такое «Бесподобная» и почему мистер Бридон столь трепетно относится к тайнам этой организации. «Бесподобная» – это всего-навсего страховая компания, в сравнении с которой все остальные страховые компании кажутся пережитком прошлого. Именно «Бесподобная» выплатила неустойку в основном ради саморекламы, когда строители большого отеля в Латинской Америке пренебрегли правилами безопасности, не укрепив конструкцию в целях сейсмостойкости, и недостроенное здание снесло во время торнадо. Именно эта компания застраховала недавнюю попытку переплыть из Дурреса[1] в Бриндизи[2] на каноэ; ходили также слухи, впрочем, ничем и никем не подтвержденные, будто они собирались застраховать некое воинственное маленькое государство против убытков и потерь, вызванных войной, но в последний момент вмешалась Лига Наций. Вот что представляла собой компания «Бесподобная» – в ней обожали нешуточные риски и охотно и часто шли на них. Кроме того, там выплачивали большие премии.

Майлз Бридон работал в компании частным детективом. Следует отметить, что наличие этой должности не было продиктовано столь уж крайней необходимостью. Те, кто пытался обмануть страховые компании, рисковал подвергнуться нешуточному преследованию со стороны полиции – за счет честных налогоплательщиков, разумеется. Но полиция далеко не всегда считала нужным брать на себя такие хлопоты, и компания далеко не всегда могла отбиться от неправомерных претензий. А потому «Бесподобной» было куда как выгоднее держать собственного частного детектива, который вел расследования, выискивал, вынюхивал и собирал факты, с тем чтобы фирма чувствовала себя уверенно. Должность эта очень хорошо оплачивалась, а человек, занимавший ее, был офицером полиции в отставке и отличался недюжинным умом, в чем не любил признаваться. По некой не совсем ясной причине он считал, что нынешняя его профессия мало чем отличается от шпионской, а потому старался избегать говорить о ней. В этом его активно поддерживала и страховая компания; ее «представитель», мистер Бридон, появлялся в необходимых случаях, но сотрудники компании по мере сил старались скрыть от общественности его истинную роль в бизнесе.

Однако на сей раз, видимо, произошла утечка. В офисы «Бесподобной» наведался некий мистер Халлифорд. Он хотел застраховать собственную жизнь на огромную сумму и первым делом потребовал встречи «с этим умнейшим парнем Бридоном, проделавшим просто отличную работу по делу Бертела». Не могу теперь остановить повествование и объяснять, в чем заключалось дело Бертела, но Халлифорд был другом мистера Найджела Бертела, который (по всем известным причинам) был более высокого мнения о мистере и миссис Бридон, нежели они о нем. Так получилось, что Бридон оказался в тот момент у себя в кабинете, и руководство компании, старающееся, чтобы выгодный клиент чувствовал себя у них в конторе как дома, настояло на его выходе и знакомстве не только с самим Халлифордом, но и с сопровождавшей его дамой, на которой тот недавно женился. В этом мистер Халлифорд оказался неоригинален – его, как и многих других мужчин, привлекал экзотический шарм и взрывной темперамент, которые так и излучала новоиспеченная супруга. Бридон возненавидел эту дамочку с первого же взгляда; и еще больше возненавидел ее, когда та с почти непристойной назойливостью и напористостью стала приглашать его с Анджелой на обед в свою лондонскую квартиру и добилась-таки согласия. И вот теперь надвигалась и угрожала третья волна; и мы просто не вправе осуждать Бридона за то, что он стремился подняться как можно выше и спокойно переждать нашествие этой стихии на пляже.

Анджела меж тем была непреклонна.

– Думаю, это не слишком красиво так отзываться о женщине, которая разбогатеет после смерти мужа, – заметила она. – На сколько, ты говорил, он застраховался? Восемьдесят тысяч?

– Именно. Но, видишь ли, наша контора не страхует людей от разводов, и, сдается мне, эта миссис Х. сменит еще несколько мужей до того, как мы успеем разродиться иском. Ты что, действительно хочешь, чтобы я поехал в гости к этой женщине? Неужели не понимаешь, что говорить нам с ней просто не о чем?

– Почему нет? К тому же следует признать, она хорошенькая, – заметила Анджела задумчиво – жены часто говорят так, когда хотят, чтобы мужья им возразили.

– По-настоящему великий детектив, – парировал Бридон, – должен различать истинное лицо под любой маской. Но я никак не могу причислить себя к великим детективам, а эта миссис Халлифорд…

– Скромничаешь, как всегда. Впрочем, поехать все равно придется. Я никогда не была в Херефс[3], но слышала, что эти места просто замечательные. И вполне вероятно, что где-нибудь там удастся отыскать поле для гольфа, ну и разные другие укрепляющие здоровье занятия. В письме она упомянула, что вечеринка намечается страшно занимательная: будет игра по сбору мусора, и тебе, как детективу, было бы полезно на ней поприсутствовать.

– Вечеринка по сбору мусора – что это, черт возьми, означает?

– Майлз, милый, какой же ты у меня старомодный! Так называется вечеринка, когда гости рассаживаются по машинам, подбирают у дороги бродяг, а потом угощают их рыбой и чипсами в пабе где-нибудь в Мач-Венлок[4]. Ну, или собирают обломки рекламных щитов, всякие там бумажки, прочий мусор. Все самые продвинутые молодые люди увлекаются этим.

– Самое подходящее занятие для Халлифордов, я так полагаю. Именно благодаря таким людям многих просто тошнит при одном только упоминании об Англии. Эти типы заработают на нефти или чем-то подобном, а потом покупают старые дома, где прежде жили приличные люди, которые ценили традиционный образ жизни, знали своих соседей, пили портвейн и жили естественно и просто. А эти нувориши играют в теннис, а не в крикет…

– Что в том плохого?

– Не перебивай меня. Я собираюсь произнести речь. Нет, лично я ничего не имею против тенниса, но в нем отсутствует традиционность, присущая крикету. Когда-нибудь слышала о человеке, который бы отказался по-козлиному скакать и прыгать по площадке, узнав, что это игра в теннис? Разумеется, ни один из современных молодых людей не откажется. И вот они играют со своими богатенькими друзьями в теннис, а не в крикет, и это в деревне, где на одном конце ирландский паб, а на другом поселилась старая колдунья. И вместо того чтобы охотиться с гончими или заниматься благотворительностью, они носятся по полям и сельским дорогам на своих машинах и только приводят всех в раздражение. Да, конечно, породу большевиков вывели мы; да и кто бы отказался стать большевиком, если ему светит такая перспектива – провести время в поместье с длинношеим типом, которому больше нечего делать, как подбирать за другими людьми мусор?

– О, Майлз, как бы мне хотелось, чтобы ты был одним из этих старомодных богатеев и играл бы в крикет. Только подумай, какую благодарную аудиторию собрал бы, произнося во время игры столь пламенные речи. А какой из тебя мог бы получиться прекрасный судья! Отказав заключенному в освобождении под залог, ты не преминул бы отметить резкое падение интереса к сбору мусора и объяснил бы это недостаточно активной вербовкой сторонников этого движения на местах. И еще ты писал бы письма в газеты, а я исправляла бы в них орфографические ошибки. Как бы там ни было, нет толку рассуждать о том, чему не суждено сбыться. Проблема в том, что мать у Энни заболела, и мне пришлось отпустить ее домой, и пока ее нет, мне пришлось бы просить чью-нибудь соседскую служанку присмотреть за тобой. Ты можешь, конечно, быть не слишком высокого мнения о Халлифордах, но сейчас их приглашение просто благословение господне. И завтра нас ждет Херефс.

– Послушать тебя, так все сводится к чисто технической стороне дела. Разыграно прямо как по нотам. Почему ты раньше не сказала мне о нашем домашнем кризисе? И еще ответь мне, если сможешь: с чего это вдруг Халлифордам понадобилось нас приглашать? Почему они выманили меня тогда из кабинета, а затем послали минимум шесть приглашений на обед? Ведь мы люди не их круга: у нас с ними нет общих знакомых, а бензин, чтобы добраться туда, обойдется дороже временного найма служанки. Ладно, хорошо, поступай как знаешь, но помни: я беру с собой карты для пасьянса. Потому как на сей раз это будет не деловая поездка.

Сколько бы добрых слов ни говорила Анджела о Халлифордах, он пропускал их все мимо ушей, но в такой прекрасный летний день настроение у Майлза постепенно улучшалось. Да и пейзаж соответствовал – внезапно из-за поворота возникали конические холмы, густо поросшие лесом, старые серые арки, некогда бывшие воротами; от главной дороги ответвлялись густо поросшие травой дорожки, по которым, видно, давно никто не ездил. Старинные фермерские дома вид имели более основательный, чем в их краях; стоило подняться на холм, и пейзажи открывались просто захватывающие. Вдоль полей тянулись ограды, увитые ряд за рядом хмелем, и напоминали они венецианские ставни; затем шли фруктовые сады, деревья с побеленными стволами и гнущимися под тяжестью плодов ветвями. Мелькали маленькие деревеньки с кирпичными и деревянными постройками по берегам круглых прудов; сквозь прогалины в высоких живых изгородях высовывали белые головы коровы, смотрели на тебя с любопытством и возмущением одновременно, точно подозревали в чем-то нехорошем. Да и эта утренняя поездка уже сама по себе была отдыхом, вне зависимости от того, какой прием ждал их в конце пути. Было в этом сельском пейзаже нечто сладостное и умиротворенное, чего никак не скажешь об их краях, типично английских, со всеми этими пустошами и болотами. Здесь и городки с деревушками встречались реже, и церквей с мостами было поменьше – наверное, потому, что жизнь тут протекала куда спокойнее, если только привычный уклад не нарушал какой-нибудь инцидент, проявление современного индустриализма. Здесь не было межевых знаков или вех, позволяющих отличить сегодняшний день от вчерашнего. Разве что изредка попадались лежащие в руинах замки, и никаких дорог, по которым некогда вышагивали когорты римлян, ни единого напоминания о полях сражений.

Мало того – доехав до Уайя, супруги увидели, что и здесь царит столь же уединенная атмосфера. Невдалеке тянулась еще одна дорога – явление обычное для холмистой местности, но видели они ее с интервалами, лишь соблазнительными проблесками и урывками; secretum meum mihi[5], словно говорила она, а потому держала путешественников на расстоянии. Состояние современных мостов свидетельствовало о том, что ими пользовались не часто; ну разве что изредка какой-нибудь «Форд» проедет или паром по реке проплывет – вполне достаточно, чтобы обслужить местных сельских жителей. Берега тут были крутые, почти отвесные, деревья разрослись пышнее и гуще – видно, сказывалась благотворная близость воды. Порой поток раздваивался из-за огромного голого валуна или крутого откоса красноватой глины, выступавшего из воды футов на двести, и вокруг него образовывались водовороты, а у берегов – глубокие заводи, где шумно плескалась форель. Все это супруги видели лишь мельком, урывками, но этого времени было вполне достаточно, чтобы пробудить стремление получше обследовать эти места. Однако маловероятно, чтобы в такой сельской глуши, так далеко от Лондона, речь местных жителей ничем не отличалась от визгливого и варварского уэльского говора и что Халлифорды и их друзья могли бы снизойти до общения с аборигенами. Их граммофоны наверняка пронзали своими звуками благодатную лесную тишину, их тарахтящие моторные лодки загрязняли речные воды, их вульгарные городские манеры, несомненно, отталкивали местных жителей, заставляли их замкнуться в себе – и они вряд ли мечтали свободно общаться с хозяевами, пользующимися их услугами. Все эти соображения Бридон неустанно излагал жене. Он не раз упоминал о том, что они, должно быть, сбились с пути, предлагал заехать в какую-нибудь деревенскую гостиницу, остановиться там и спокойно насладиться всеми местными красотами.

Они действительно сбились с пути уже в самом конце, но в том был виноват некий оптимистичный картограф, пообещавший, что можно срезать путь в месте, совершенно ему незнакомом. Название деревни Ластбери, куда они направлялись, внезапно исчезло со всех указательных знаков, а встреченные люди еще больше сбивали с толку, потому как эти местные информаторы пользовались исключительно своими ориентирами, известными и понятными только аборигенам. В конце концов им все же удалось выяснить, что Ластбери-Холл – это совсем не то, что деревня Ластбери; и что пропустить это место совершенно невозможно по чисто естественным причинам, если находишься в миле или двух. Среди деревьев высится силосная башня.

– Ну, в точности как церковная башня, – подсказал один абориген с хорошо развитым воображением. И действительно, это сооружение походило на округлую церковную башню и должно было служить для них ориентиром. Так, во всяком случае, было указано в телеграммах, и теперь стало ясно, что по этой сельской дороге они доедут до поместья.

– Однако, – не унимался все еще недоумевающий Бридон, – что, черт возьми, представляет собой эта силосная башня?

Глава 2Знакомство с компанией

Если бы Бридон держал в машине – что может быть полезнее во время поездки? – универсальный толковый словарь «Larousse», он мог бы почерпнуть немало полезных знаний о силосных башнях, впрочем, по большей части совершенно бесполезных для решения стоящей на данный момент перед ним задачи. Он бы узнал, что силосная башня – это выкопанное в земле хранилище, куда закладывают на хранение зерно, овощи и т. д. В этих башнях в армиях Северной Африки наказывали провинившихся, сажая их туда; узнал бы, что подобными сооружениями пользовались еще с древних времен – до сих пор находят их развалины, что свидетельствует о прочности этих устройств, что это же название сохранили позже для проветриваемых резервуаров из бетона и аналогичных конструкций, где складировали зерно в ожидании погрузки на корабли или в вагоны. И, наконец, помимо всего прочего, он узнал бы, что эти проветриваемые башни (для зерна, минералов и прочего) герметически запечатывались, и в них устанавливались специальные механизмы для размешивания, что предотвращало порчу зерна, способствовало его сохранности. Он удивился, обнаружив здесь это большое сооружение, похожее на маяк, высотой не меньше сорока футов, с застекленной крышей на конической верхушке, сооружение без окон и дверей, и вообще, похоже, без какого-либо входа. Лишь сбоку виднелись квадратные скобы, по которым можно было подняться на крышу.

Впрочем, Бридону вскоре было суждено удовлетворить жажду знаний: у подножия здания стоял мистер Халлифорд и как раз в этот момент рассказывал о башне, недавно приобретенной и любимой своей игрушке, одному из гостей. То был молодой человек в больших роговых очках, который, как не без оснований заподозрил Бридон, был писателем. И манеры, и костюм подсказывали, что он не слишком сведущ в сельскохозяйственных вопросах и лишь из приличия вышел из машины и изображал вежливый интерес.

– Знакомы с мистером Толлардом? Позвольте представить, мистер и миссис Бридон. А я как раз рассказывал мистеру Толларду о силосной башне. Храним здесь все свои припасы на зиму, ну и корм для скота. Там, внутри, он ферментируется и прекрасно сохраняется на протяжении года, ну, вроде как консервированные фрукты. Ну и скоту, знаете ли, очень нравится это угощение – так и стремится сюда, стоит только выгнать его весной на природу, когда еще травка не успела вырасти, это определенно. Завтра сможете посмотреть, как работники делают новую закладку.

– Воняет изрядно, – заметил мистер Толлард просто из вежливости, ради поддержания разговора.

– Воняет? Да, есть такое дело: непрерывно выходят газы. Так что тут надо соблюдать осторожность, можно надышаться и отравиться этими газами, бывали такие случаи. Ну, разумеется, работники должны следить за тем, чтобы слои продукта тщательно перемешивались – в противном случае в нем будут образовываться воздушные карманы, а это отрицательно влияет на ферментацию. Несомненно, будь я более современным хозяином, то обзавелся бы машиной для перемешивания. Если посмотреть сверху, она походит на хобот слона. Но пока мы ограничиваемся одним техническим усовершенствованием – поднимаем наверх, на платформу тюки с сеном с помощью вот этих ременных шкивов. О, они очень прочные, эти шкивы, выдерживают любой вес. А панели стеклянной крыши у нас на шарнирах, их можно поднять и протолкнуть внутрь мешок или тюк сена, и он падает вниз, а там уж его принимают работники. Они поднимаются вот по той лесенке, можно, конечно, подняться и по скобам, но уж больно это утомительно. Впрочем, сейчас смотреть тут особенно нечего, работники разошлись. Приходите завтра, прямо с утра, если вам интересно. А вы, мистер Бридон, должно быть, устали после долгой поездки, так что прошу в дом, там подадут чай и прочее.

Ластбери-Холл, как и несколько других особняков в этих краях, расплатился за викторианский стиль ценой викторианского процветания. Некогда на его месте стояла старая ферма, сгоревшая в шестидесятые, и теперь здесь высился огромный и довольно нелепый с виду особняк. Я намеренно использую это слово при определении стиля, который можно было бы охарактеризовать как жалкую имитацию Пьюджина[6]. Во все стороны тянулась кладка из скверных и плохо уложенных кирпичей, прерываемая время от времени аркообразными окнами, лишенными глубины и лепных украшений. Крышу венчали шиферные башенки, что сразу напомнило игрушку из детства, знаменитую коробку «строительных кубиков». Вообще, весь дом был слишком высок для этой местности, слишком узок, чтобы там можно было разместить комнаты приемлемой площади. Окна никак не соответствовали стилю викторианской готики, пропорции каминных труб – тоже, и наверняка их нельзя было заставить выпускать дым в нужном направлении. И это жалкое недоразумение современной архитектуры выходило фасадом на обширную лужайку под уклоном, за которой виднелись чудесные глубокие пруды Уайя, вдоль которых бежала тропинка. Так и тянуло подойти к реке, скрытой за ветвистыми кронами деревьев, бежавшей в окаймлении цветущих, сладко пахнущих лугов и звонких Кентерберийских колоколов. Чтобы насладиться этим видом – чего они совсем не заслуживали, – прежние владельцы прилепили к дому уродливую террасу из сварного железа, нижнюю часть которой деликатно маскировали кусты вьющихся роз. Именно здесь Бридонов представили хозяйке дома и группе гостей, неохотно поднявшихся из своих кресел.

Миссис Халлифорд была крашеной блондинкой, и яркий здоровый девичий румянец на щеках совсем не соответствовал поразительной, даже какой-то неестественной хрупкости ее фигуры. Должным образом поприветствовать новых гостей и предложить им чаю или коктейли ей мешала назойливая оса, от которой она испуганно отмахивалась.

– Просто ненавижу этих тварей, а вы, миссис Бридон? Но самое смешное то, что я просто не могу заставить себя их убить. Нет, Филлис, не надо ее давить: не выношу вида раздавленной осы! Дождись, пока она не сядет, и я прикрою ее чашечкой… Вот так, теперь ей не выбраться. Надо же, испортить такой чудесный день!

– Они не станут донимать, если ты оставишь их в покое, – заметил ее муж.

– Интересно, как бы ты запел, если б на губах у тебя была помада, – заметила дама, обращаясь к Филлис. – Прямо поубивала бы их всех! Вот уж не знала, что ты так любишь животных, Миртл.

– Кто, я? Нет, ос мне ничуточки не жалко. Просто не выношу их мерзкого зуда. Нет, вообще бы не возражала, если б всех животных на земле перебили. Всех, за исключением моего дорогого Алексиса. Посмотрите-ка, взгляд у него такой задумчивый, словно размышляет, сколько же в мире животных осталось на данный момент. Перестань почесываться, Алексис, и иди сюда, я тебя всем представлю.

Из открытого окна спрыгнула большая черная обезьяна, окинула присутствующих характерным для них злобным взглядом, словно точно знала, кого собирается укусить, но пока решила не выдавать своих намерений. Презрительно посмотрела на Анджелу, но затем, судя по всему, отказалась от идеи цапнуть ее ради развлечения и пристроилась на перилах веранды.

– Ну, посмотрите, разве он не душка? – воскликнула миссис Халлифорд.

– Мне бы никогда не пришло в голову держать в доме обезьяну, – заметила Анджела. – Слишком уж похожи на людей, всегда казалось, что я могу оскорбить их, почесав за ушком. И потом, в глазах у них всегда такая тоска, что становится больно. А он у вас умный?

– Может передразнить кого угодно. Нет, разумеется, в компании Алексис себе этого не позволяет, но просто со смеху помрешь от того, как он делает вид, что читает газету или смахивает пыль с картин. И еще он наблюдает за слугами – глаз с них не сводит прямо с раннего утра. Тут буквально на днях порвал все письма, которые должны были подать перед завтраком, ну, сознайся, ведь порвал, радость моя? Уолтер страшно рассердился, хотя ничего страшного, в общем-то, не произошло, чеков в конвертах не было.

– И он все время разгуливает у вас на свободе?

– О да, его запирают только на ночь. И вообще Алексис совершенно безвреден. Ну, как насчет партии в бридж?

Миссис Халлифорд, как выяснилось, принадлежала к разряду хозяек, слишком уж любящих править балом: в предложениях, исходивших от нее, звучала непоколебимая уверенность, а потому было как-то неловко, даже невежливо отказать ей. Вот и теперь предложение пало на благодатную почву – все присутствующие, кроме Майлза, как-то дружно и бодро, несмотря на царившие жару и духоту, поднялись из кресел. Анджела осталась сидеть и разговаривала с миссис Халлифорд. И если читатель вдруг посетует на то, что ему хотелось бы услышать больше разговоров, узнать как можно больше действующих лиц, расставить их по своим местам, я приглашаю его понаблюдать за тем, как гости играют в бридж с непроницаемым выражением на лицах, столь характерным для завзятых картежников. Или же послушать миссис Халлифорд, которая, разговаривая с Анджелой, раздавала характеристики собравшимся. И описания ее были столь язвительны и откровенны, что Анджела подумала: иметь в друзьях такую дамочку просто опасно. И еще подумала: любопытно было бы знать, какую характеристику даст хозяйке дома Бридон, когда они останутся наедине.

Мистер Толлард, с которым мы уже познакомились, был молодым писателем – из тех, кто, похоже, неплохо зарабатывает на жизнь своим сомнительным ремеслом и при этом остается неизвестным широкой публике. Никто и никогда не называл его надеждой английской прозы, никто не считал, что он однажды сможет примерить на себя мантию мистера Голсуорси. И не замечал, чтобы произведениями его были уставлены книжные полки, не видел, чтобы первые его издания продавались за баснословные деньги. Мистер Толлард продавал себя сам, и ни один издатель не боялся потерять на нем деньги. Известность, которую он некогда обрел, была совсем другого, менее почетного рода. Примерно лет пять тому назад он, будучи еще совсем молодым человеком, отправился в Соединенные Штаты. И в одном из тамошних городов, где жизнь, к восторгу воскресных газет, бурлила и кипела, попал в нешуточную ситуацию. Человек, прилюдно грозившийся уничтожить его, был найден мертвым – его застрелили. Позже жюри присяжных решило, что он покончил с собой, но процесс был долгим и скандальным. К мистеру Толларду прилипло немало грязи, и хотя в ходе процесса он очистился от вины, отмыться от подозрений до конца ему не удалось. И вот теперь он жил здесь, не предаваясь воспоминаниям о постыдном прошлом, оставив все плохое позади. Миссис Халлифорд изо всех сил старалась подчеркнуть, насколько безобиден этот молодой человек – так всячески стараются обелить пса, некогда уличенного в краже овец. Но было очевидно, что мнения жюри присяжных она не разделяет. Мистер Толлард перед каждой раздачей многозначительно хмурился, иными словами, вел себя более демонстративно и несдержанно, чем позволяют строгие правила игры. Он был худощав, цвет лица имел бледный, но нездоровым его нельзя было нельзя. Еще у молодого человека была привычка во время разговора кривить губы в сардонической усмешке.

Его партнерша, Филлис Морель, была подругой миссис Халлифорд, и та отзывалась о ней почти с нежностью. Наполовину француженка, дочь разведенных родителей, она уже давно сама зарабатывала на жизнь и, будучи «помешанной на автомобилях», завела небольшой частный гараж, входивший в число той немногой собственности, которой владела. Но бизнес оказался успешным, и Филлис, с самого начала не стеснявшаяся появляться на работе в комбинезоне, превратилась в почти постоянно отсутствующего на работе директора и развлекалась, гоняя по дороге на машинах с бешеной скоростью. В отличие от хозяйки от нее так и веяло здоровьем и естественностью, еще она обладала редким для женщин качеством – ругаться как сапожник и не испытывать при этом ни малейшей неловкости. Миссис Халлифорд туманно намекнула Анджеле, что Филлис и Толларда связывают некие отношения, но в подробности при этом не вдавалась.

Карберри были друзьями хозяина дома, а хозяйка дома знала их не очень хорошо, однако все же сумела пересказать Анджеле все, что знала. Джон Карберри подружился с Халлифордами в Южной Африке, где зарабатывал деньги, и лишь недавно вернулся в Англию – назвать его богачом было никак нельзя. По словам миссис Халлифорд, он специализировался по необработанным алмазам – занятие среди южноафриканцев весьма распространенное. И еще мне кажется, это так печально – быть неотесанным и при этом далеко не алмазом, вы согласны? И действительно, Джон Карберри был человеком крайне вульгарным, но в том, прежнем обществе это как-то сходило ему с рук. Он всегда яростно спорил, никогда не извинялся и поучал свою несчастную партнершу миссис Арнольд, был с ней резок и даже жесток без малейшего снисхождения к ее полу, хотя порой она и заслуживала упреков. Карберри стал заниматься этим бизнесом, познакомившись с мужем миссис Арнольд, и вот теперь обретается в Сити, стремится как-то продвинуть свою компанию на рынок, но дело пока идет туго, и доходы у него небольшие. Он женился «на ком-то там» – на женщине довольно миловидной, но предрасположенной к полноте, веселой и добродушной, но все же страдающей избыточным весом, да миссис Бридон сама скоро увидит. Анджеле понравилась не только внешность миссис Карберри, эта женщина сразу к себе располагала. Она осознавала социальную неадекватность мужа, следила за тем, как бы он не допустил оплошности, и постоянно понижала градус беседы, не давая ему возможности отпустить грубую ремарку. А чуть позже миссис Карберри уже полностью завоевала доверие Анджелы, рассказывая о двух своих сыновьях – школьниках, в которых, судя по всему, просто души не чаяла.

Сухопарые Арнольды были полным контрастом этой паре. Она – женщина с постоянно кислым выражением лица, открывающая рот разве что в тех случаях, когда обращались к ней; он – мужчина с льняными волосами, безвольным ртом и испуганным выражением глаз. Похоже, то были преданные друзья мистера Халлифорда, и миссис Халлифорд в их присутствии чувствовала себя не в своей тарелке. Наверное, потому, что, с их точки зрения, она была сущим несчастьем – вклинилась между ними и похоронила для Арнольдов все надежды унаследовать деньги ее мужа. Но как такое возможно? Да все очень просто – мать миссис Арнольд доводилась Халлифорду кузиной. Родство, конечно, не самое близкое, но если верить тому, что она говорила об Уолтере – мистере Халлифорде, – получалось, что он был доверенным лицом и распоряжался состоянием, которое могло бы перейти к ним по наследству. И мистер Халлифорд уже позаботился о них в своем завещании, на мой взгляд, так проявил просто неслыханную щедрость. Арнольды жили неподалеку и часто заезжали в Ластбери-Холл, их попросили задержаться, остаться подольше, скорее ради разношерстной компании, послужить неким связующим звеном между гостями. Лесли Арнольд был родом из этих краев, происходил из семьи, отдаленно связанной по мужской линии с монаршей династией, и являлся мелким землевладельцем. Разбирается в коровах и во всех связанных с этим вещах, пояснила миссис Халлифорд, словно чувствуя, что следует найти хоть какое-то оправдание существованию этого человека. Познакомившись с Лесли Арнольдом поближе, Анджела отнесла его к разряду ученых, тихих мечтателей, вынужденных изображать из себя светского льва, и все потому, что жена его распоряжалась семейными финансами.

– Ну, вот вам и вся наша компания, – заключила миссис Халлифорд. – Не хватает только одного человека, Сесила Уорсли. Что? Разве я не говорила вам, что к нам едет Сесил Уорсли? О да, он часто здесь бывает: очень большой и добрый мой друг. Приезжает поездом, должен быть с минуты на минуту. Вам непременно понравится Сесил, такой милый, просто душа компании.

Глава 3Прибытие знаменитости

Сесил Уорсли принадлежал к разряду людей, отражающих значимость Англии для всего мира. И в то же время вы не перестаете гадать, кто же они такие, эти люди. Видели и узнали бы его в лицо, наверное, не больше тысячи человек, но Сесил всегда находился в самой гуще событий. Он был значимым среди значимых: влиял на мнение этих людей в большей степени, чем почти все гражданские службы, вместе взятые, ну и уж куда как больше, чем электорат.

Трудно было бы описать Уорсли, разве что с помощью длинного перечня литаний[7] – если бы не многочисленные «но» и «не» вдобавок. Человеком он был обеспеченным, но богачом вряд ли можно было его назвать. Происходил из приличной семьи, но в генеалогическом древе не просматривалось никаких связей со знатью. Нельзя было также сказать, что его связи помогли бы ему подняться до таких высот. Он был умен, это несомненно, ведь за спиной у него осталась блестящая академическая карьера, но любой, следящий за блестящими академическими карьерами знает, что в девяноста процентах случаев они заканчиваются ничем. Сесил Уорсли не контролировал никаких деловых интересов, не издавал газет – по крайней мере тех, которые все знают и читают. Мужчина никогда не выступал в парламенте, не поддерживал ни одной политической платформы по наущению своих друзей. Он не являлся ни государственным служащим, ни банкиром, никем из тех, кто сейчас воображает, будто способен создать божий рай на земле. Уорсли был вхож во многие знатные дома, но при этом не извлекал для себя никакой выгоды – вы никогда не видели в газетах его фотографий, демонстрирующих, как он смотрит скачки в Катвике или загорает на пляже на Ривьере. В «Кто есть кто» нашлось для него местечко, но приведенные там сведения были крайне скудны – говорилось, что он увлекается коллекционированием старинного фарфора. Сесил Уорсли писал, но по большей части под псевдонимом или вовсе не подписывался, а знаменитые и самые важные его интервью происходили за ланчем. Никто не знал, является ли он либералом, консерватором или социалистом; верующий ли он или атеист. Да как-то и неуместно было поднимать этот вопрос, когда вы разговаривали с Сесилом Уорсли.

Однако с ним считались, его невероятно уважали. О его визитах в Нью-Йорк или Женеву никогда не упоминалось в газетах, его неподписанные статьи, его советы политикам, его выбор правильного кандидата на освободившийся пост – словом, все говорило о том, что влияние этого человека никак нельзя было преуменьшить. Анджела постаралась скрыть свое невежество – женщина ни разу в жизни не слышала о Сесиле Уорсли. А ее муж, которому она вкратце пересказала весь этот разговор во время переодевания к обеду, понимал, что должен был бы знать об этом человеке, но не удосужился. И оба они лишь подивились тому, что такая важная персона может делать на подобной вечеринке, совсем не модной и уж ни капельки не официальной. Объяснение, услышанное Анджелой на следующий день, оказалось простым: Сесил оказался старым другом миссис Халлифорд и часто приезжал в Ластбери отдохнуть от городской суеты и своих многочисленных занятий. И действительно, все его манеры говорили о том, что мужчина здесь дорогой и желанный гость, который может встать и выйти из комнаты в любой момент, не обращая внимания на компанию, который может читать книгу во время всеобщей беседы, который выходит на прогулку один и постоянно опаздывает к трапезе. И тем не менее Сесил чувствовал себя здесь в своей тарелке и за обедом по-дружески и без всякой снисходительности общался с этой разношерстной компанией.

– Мне очень жаль, мы должны были прислать за вами «Бридж», – сказала ему миссис Халлифорд. – Но Тото, как всегда, расклеился, а Уолтер так и не обзавелся приличной машиной. Я просто сгораю от стыда, когда нам приходится возить в нашей машине гостей. Впрочем, она довольно удобная.

– И прекрасно себе бегает, – заметил Уорсли. – Вот уж не думал, что они способны производить машины с такими хорошими моторами.

– Должно быть, все же немного трясет на этих сельских дорогах, – предположил Бридон. – Нам пришлось объезжать пару совсем гиблых мест, миссис Халлифорд.

– Что ж, мы должны быть благодарны за то, что главная дорога существует и в полном порядке, – сказал Уорсли. – Полагаю, пару столетий назад дороги в том графстве были совсем уж непроезжими, особенно в зимнее время. Если, допустим, приехать в октябре, визит мог бы затянуться до четырех месяцев. Сущее наказание для хозяев.

– О, напротив, это было бы замечательно, – возразила ему миссис Халлифорд. – Вы непременно должны приехать к нам еще раз поздней осенью, мистер Бридон, и мы готовы специально для вас подпортить дорогу, чтобы вы смогли остаться подольше. Надеюсь, вы легко ее нашли? Обычно приехавшие в первый раз люди сбиваются с пути.

– Да, поначалу мы заблудились, но добрые люди указали нам на силосную башню. Она – превосходный ориентир в этих краях. Вам следовало бы нанести Ластбери на карту, миссис Халлифорд.

– Все это, конечно, очень хорошо, но я бы предпочла иметь поблизости уютную деревенскую церквушку среди деревьев и чтобы рядом были похоронены многочисленные предки. Да я бы все на свете отдала, чтобы носить фамилию Вайнер и чтобы вокруг имения раскинулись местечки под названием Саттон-Вайнер и Мильтон-Вайнер. Это так феодально!

– Странное дело, – заметил Уорсли. – Знаете, в чем состоит главное различие между Англией и Шотландией? В Англии биография – это ключ к географии. А в Шотландии все ровным счетом наоборот.

– Повторите, пожалуйста, Сесил, только попроще. Я не уловила.

– Да все очень просто. Я хотел сказать, что в Англии большие семьи всегда называли места своими фамилиями: если вы Смит, то деревня, в которой вы проживаете, будет называться Маддлфорд-Смит, чтобы можно было отличить ее от Маддлфорд-Парва. А в Шотландии стоит только младшему сыну из семьи Макнаб построить себе какую-то жалкую охотничью хижину в местечке Стрэтбогл, как его потомки уже будут называть себя Макнабами из Стрэтбогла, так дальше и пойдет. Интересно, откуда Шекспир так хорошо знал Шотландию? «Гламис зарезал сон, зато отныне не будет спать его убийца Ковдор»[8]. Вы никогда не найдете у Шекспира строчки, где бы он называл лорда Бёргли Хэтфилдом.

– Он всегда вводил в число действующих лиц и валлийцев, верно? – вставила Филлис Морель, сидевшая рядом с Бридоном. – Был один такой персонаж в «Виндзорских проказницах». Смотрела тут на днях специально, когда мы играли в шарады, – искала, как бы обыграть Фальстафа. Помните, Миртл, с каким трудом нам удалось запихнуть Уолтера в корзину для белья?

– Рыбалкой увлекаетесь? – спросила Бридона миссис Халлифорд. Все же странная привычка у этой женщины, подумал он, так резко менять тему разговора.

– Боюсь, что нет. Но я, знаете ли, играю в гольф и считаю, что у человека должно быть только одно увлечение, а не два, иначе он не преуспеет ни в том, ни в другом. Наверное, здесь все увлекаются ловлей форели? Мы видели по дороге, что рыба так и выпрыгивает из прудов.

– Да, это самые подходящие места для ловли форели. Хотя, как говорит Уолтер, клюет она почему-то плохо. Нет, я не выношу эти занятия, гольф в том числе, – сплошная скука, слишком медленно. Мне хочется скорости все время.

– Забавно, что вы упомянули об этом, – заметил Уорсли. – Как раз размышлял на эту тему, проносясь на полной скорости по мосту. Обогнал всадника на лошади, тот скакал куда-то по своим делам, и это выглядело так удручающе старомодно. Я начал размышлять над тем, так ли кардинально отличается новое поколение от нашего, или это просто появился совершенно иной класс людей. Возник сам по себе. Я хотел сказать, если у человека вдруг расшатались нервы, он обычно ищет себе занятие для успокоения, идет и подбирает себе какое-то неторопливое занятие, ну, к примеру, рыбную ловлю. Теперь же люди, как мне кажется, проявляют стремление взвинтить себе нервы до предела, наверное чтобы подавить нарастающий крик. И это происходит потому, что нервное восприятие у них обострилось, или по какой-то другой причине?

– Лично мне не нужна скорость, чтобы обуздать нервы, – заметила мисс Морель. – Я просто получаю от нее удовольствие.

– «Спеши, лети, торопись, чтобы припасть к коленям Бога»? – вопросительно процитировал Уорсли. – Так до сих пор и не могу понять, зачем это Хенли понадобилось приплетать сюда теологию.

– Филлис в точности такая же, – закивала миссис Халлифорд, – но лично мне кажется, все происходит от желания двигаться быстрее остальных. Я всегда почему-то хочу догнать и перегнать машину, которая едет впереди меня. Наверное, поступала бы точно так же, если б ездила в повозках, запряженных ослами. Стремилась бы обогнать другие ослиные повозки.

– Наверное, в том же и состоит прелесть этих акций по сбору мусора, – заметил Бридон, избегая смотреть жене в глаза. Муж понимал, что женщине ненавистно его лицемерие: разве не далее как вчера он притворялся, будто категорически не понимает сути и смысла подобных развлечений. Впрочем, к черту все это, человек должен уметь вписаться в компанию.

– О, так вы наслышаны о наших забавах? Нет, поначалу мы увлекались поисками сокровищ, но соседи начали возражать. Бейзил Фриленд неправильно прочел одну подсказку и перекопал у них все грядки с картошкой. А принадлежали эти посадки милейшему старикану с седыми бакенбардами и в шляпе-котелке, однако с нами он был далеко не мил, а страшно разозлился. Вот и пришлось найти себе новое развлечение.

– А подходящие кандидатуры имеются? – спросил Толлард, сидевший прямо за Филлис Морель. – Я тут участвовал в одном мероприятии, так нам пришлось подбирать священников.

– Дело непростое, – заметила Филлис. – Ну и как же вы справились?

– О, я оставил своего напоследок. Потом стал кружить возле аббатства, увидел одного, очевидно, близорукого и выкрикнул: «Такси, сэр?» Поначалу он ничего не заподозрил, но, когда доехали до окраин, забеспокоился, ну и был далеко не в восторге, хоть мы довезли их только до Стейнс.

– В Лондоне гораздо легче, – посетовала миссис Халлифорд. – А здесь люди слишком уж чувствительные. Тут недавно вывозили черные классные доски из деревенских школ. Мне лично эта идея показалась неплохой, хотя бедняга Джеймс Лоусон, который глух, как тетерев, потратил уйму времени, гоняясь вместо них за черными дроздами. И никто вроде бы не имел ничего против, потому как мы позже отдавали их обратно – уж дети точно не возражали. А вот с учителями взаимопонимания не возникло. Мы потеряли популярность в этих краях, но настоящие неприятности начались, когда мы с раннего утра отправились собирать мусорные баки. И не то чтобы их владельцы особенно жаловались. Скандал разразился из-за того, что мы свезли их в бесплатную библиотеку. Туда почти никто не ходит, но полиция возражала. Ну и мы на время решили отказаться от этих вылазок. Хотя можно устроить игру с тайным бегством влюбленных.

Филлис Морель захлопала в ладоши.

– Тайное бегство влюбленных! Звучит божественно. А как в нее играют?

– Точно не скажу. Читала тут на днях об этой игре, но правила там были обозначены туманно. Сама никогда не пробовала, так что, видно, придется самим разрабатывать правила.

– Так давайте займемся этим прямо завтра.

– Если погода позволит. Но вообще-то игра проводится ночью, так что у нас будет время все продумать и организовать.

Анджела, сидевшая на другом конце стола, поздравила мистера Халлифорда с тем, что ему нет нужды всерьез заниматься фермерством, поскольку он достаточно богат.

– Постоянно слышу от друзей, что единственный недостаток фермерства заключается в том, что ты рано или поздно неизбежно разоряешься. А вам такая опасность не грозит, и вы можете в свое удовольствие интересоваться всем этим овсом и прочими культурами, растущими тут повсюду. Просто идеально.

– Да, стараюсь проникнуться этим духом, – признался Халлифорд. – Но знаете, это похоже на медицину, а медицина поначалу всегда пахнет дурно.

– Не совсем понимаю, при чем тут медицина?

– Видите ли, у меня расшатались нервы, и врачи посоветовали отказаться от бизнеса и найти себе вместо этого какое-то успокаивающее занятие. Ну, вот я и подумал, что фермерство подходит как нельзя лучше. Одно огромное преимущество – здесь, слава богу, так тихо и спокойно.

– Не верьте ему, миссис Бридон, – вставил Карберри, сидевший по левую руку от нее. – Все как раз наоборот: нервишки у него разгулялись сразу после того, как он стал жить тихо и спокойно. Вот, скажем, в Южной Африке никаких проблем с нервами не было. Там у людей смягчаются нравы; если человек сколотил состояние, то может остановиться, отдохнуть и подумать.

– Я бы не стала сравнивать это с фермерством, – заметила миссис Арнольд, сидевшая слева от него. – Настоящий фермер вечно пребывает в тревоге – будет завтра дождь или нет. Настоящим фермерам, как Лесли, к примеру, надобно, чтобы дождь пошел прямо сейчас, а Уолтеру плевать. Ему все равно, что будет с корнями растений, как и всем прочим подобным ему людям, выбрасывающим деньги на ветер, покупающим разрушенные дома в деревнях со всеми этими силосными башнями, тракторами и прочим. Настоящие фермеры не в силах привлечь внимание правительства к своим проблемам и нуждам. «Да вы посмотрите на этого человека, Халлифорда, – скажут они. – У него все в порядке».

Настал момент, когда все дамы поднялись из-за стола, и аграрная тема была, к счастью, похоронена.

– Но если б я была на месте мистера Халлифорда, – пробормотала себе под нос Анджела, выходя из столовой, – я бы использовала деньги, чтобы окружить себя людьми. Людьми, которых люблю и которые отвечают мне взаимностью.

Глава 4Правила игры

Жизнь в Ластбери не отличалась особым комфортом. Даже Анджела, следующая правилам хороших воспитанных жен и всегда старающаяся показать, что все у них в порядке, долго притворяться не смогла. Ни одна из комнат не отвечала своему прямому предназначению, ни одна не подходила для какого-либо определенного занятия, кроме как слушания граммофона. Да, там были книги, но того сорта, которые валяются на столах вместо того, чтобы стоять на полках; было расписание трапез, но, похоже, никто его не соблюдал. В саду были клумбы, но цветы на них подобраны кое-как, и почему-то на каждой доминировала лобелия. Картины, мебель, еда производили должный эффект, но хорошим качеством не отличались. Куда бы ты ни пошел, везде было шумно: из радиоприемника хрипловатый ведущий врал насчет завтрашней погоды, в другом помещении завывал граммофон, воспроизводя отталкивающие в своем эротизме песенки американских негров, причем с еще более отталкивающим религиозным оттенком. Кроме того, ни один из гостей не удосуживался хотя бы немного понизить голос, говоря и споря о чем-то. Все вели себя со странной непоследовательностью людей, перенимавших у общества дурные манеры – принимали ванну рано утром, затем снова ложились в постель и ждали, когда им принесут завтрак, или же выходили завтракать в купальных костюмах, а затем облачались в плотный твид, чтобы идти на рыбалку. Слуги ходили с надменным видом и были совершенно некомпетентны, и никто не надзирал за ними должным образом. Главным в этой компании был пожилой дворецкий, знававший на службе лучшие времена и сохранивший среди всей этой дикости остатки былого достоинства, но все равно держался он с потерянным видом разорившегося банкира. Пикник, так выразился Бридон, на развалинах старой цивилизации. Цивилизации, о которой столь неуместно напоминал Сесис Уорсли, бродивший по дому, засунув руки в карманы. Он брал то одну книгу, то другую, погружался в чтение какой-то обзорной статьи в газете или же мрачно играл с самим собой в гольф на лужайке, катящейся вниз под крутым уклоном.

Бридон, узнавший, что ближайшие гольф-клубы находятся в десяти милях отсюда, никак не мог набраться мужества и удрать туда в первое же утро своего пребывания в гостях. Он уже отнес миссис Халлифорд к тому разряду хозяек, которые хотят все организовать сами и заставить каждого гостя чем-то заняться. Но тут он ошибался – до ланча она так и не появилась. И вот он бродил в одиночестве в лучах бледного утреннего летнего солнца, еще не набравшего силы, изучал географию местности, исследовал заросшие сорняком тропинки у реки и наконец вышел к месту, где они с женой въезжали вчера на территорию поместья. Халлифорд по-прежнему преклонялся своему божеству, силосной башне, и c неиссякаемым энтузиазмом вновь принялся посвящать Бридона в ее тайны. Заставил его посмотреть через смотровые окошки на огромную цилиндрическую стену, поднимавшуюся до застекленной крыши, объяснил, какой степени зрелости и сочности должны достигать вика, фасоль и овес перед закладкой на хранение. Халлифорд буквально оглушил его, крича в ухо, когда заработала машина, измельчающая силос, и все остальные механизмы. И тогда Бридон попросил показать ему всю ферму, но вовсе не из-за любви к животным, не из вежливости и сострадания к хозяину – больше всего на свете он жаждал в этот миг тишины. И всю оставшуюся часть утра он провел, восторженно ахая при виде того, как хитроумно устроены тестеры, определяющие жирность молока, или стоя в дверях коровника и глядя на свирепых быков хердфорширской породы, готовый сорваться и удрать в любую секунду.

За ланчем беседа вновь коснулась так и не обсужденной вчера до конца темы – тайного бегства влюбленных.

– Вы должны рассказать нам об этом как можно больше, Миртл, – настаивала Филлис Морель. – Всю ночь не спала, мечтала об этом. Как вы определяете, кто с кем должен убежать и кто побеждает и почему? Все это происходит внезапно или же назначается час икс? Лично мне кажется, что сегодня самый подходящий вечер для этой игры, а потому я не знаю, стоит ли мне уехать сегодня. Так что давайте поиграем!

– Я не слишком внимательно читала это описание, – сказала миссис Халлифорд. – Но, насколько помню, смысл в том, что сбежавшая парочка должна вернуться в дом так, чтобы никто не узнал, кто же мужчина. Вы назначаете определенное время, ну а потом, как в Гретна-Грин[9], заяц и гончая должны добраться до него одним путем, а потом вернуться уже другим, заранее обговоренным.

– Что-то я не помню, чтобы было такое условие, не догадаться, кто был сбежавший мужчина, – перебила ее миссис Арнольд. – Как это похоже на тебя, Миртл, вечно ты все выдумываешь. А у тебя сохранился этот экземпляр «Бэббл»?

– Нет, все старые журналы мы отдаем в больницу, но готова поклясться, я читала там о соблюдении секретности. Может, ты что-нибудь помнишь?

– Нет у меня других забот, кроме как помнить все, что я вычитала в «Бэббл». Тебе проще, Миртл, у тебя нет детей, но я абсолютно уверена, что главное в этой игре – скорость: кто прибежит первым, тот и победил. И потом, совершенно непонятно, как сохранить имена убежавших людей в тайне. Как они могут вдруг исчезнуть, если здесь, в нашей компании, все прекрасно знакомы и сразу хватятся?

– Можно дождаться, когда все лягут спать.

– Но даже тогда жена или муж сразу сообразят, кого не хватает.

– Помолчите секунду, – вмешалась миссис Карберри. – Ведь это очень просто исправить. Что, если назначить час икс и договориться, чтобы все женщины оставались в своих комнатах, а все мужчины сидели где-нибудь внизу? Ах, ну да, тогда мужчины сразу поймут, кого из них не хватает.

Тут свое предложение выдвинул Бридон.

– А почему бы всей толпой не броситься в гараж и не начать выезжать оттуда на своих машинах? Разве тогда мы не заметим, кто там был и чья машина уже выехала?

– Да, но тогда не получится сюрприза, – возразила ему Филлис. – Может, стоит вывести все машины из гаража и оставить их на подъезде к дому? Тогда будет не так заметно.

– А вот это подойдет, – согласилась с ней миссис Халлифорд. – И послушайте, знаю, что еще нам надо. Во главе процессии должен ехать «Моссмен», его должны вернуть с минуты на минуту, и тогда я и Джек можем поехать на «Бридж». И зайцы, кем бы они там ни были, могут воспользоваться «Моссменом» – легкая в управлении машина, ребенок справится, ну и, разумеется, мы должны дать им фору.

– И все же хотелось бы, чтобы в игре был простор для догадок, – вмешалась миссис Карберри. – Можно оставить всех мужчин позади, ну за исключением, конечно, похитителя невесты.

– Что? – воскликнул ее муж. – Разве я допущу, чтобы моя маленькая девочка колесила по здешним местам без меня? Я слишком хорошо знаю свою маленькую девочку. Нет, я не собираюсь в этом участвовать, и знай: если попробуешь сбежать, я буду рядом, ангел мой, дорогая моя старушка.

Пытаясь сострить, Джек Карберри всегда умел создавать момент, после которого в разговоре возникала неловкая пауза. Толлард бросил взгляд на Анджелу и снял напряжение, поспешив перейти от частного к общему.

– Полагаю, – заметил он, – что люди Викторианской эпохи были бы просто шокированы всем этим.

– Ну, разве что чуть-чуть, – сказала Анджела. – Но ведь все они уже мертвы. Я часто удивляюсь тому, как много времени мы тратим на то, чтобы шокировать людей, которых уже нет на свете.

– Так, давайте договоримся окончательно, – сказал хозяин дома. – Хотят ли наши гости участвовать в этой игре? Может, кто-то отказывается? Как насчет вас, Уорсли? Вы ведь без машины.

– Да, без машины, как вы изволили выразиться. И если повезет и выбор падет на меня, то я поставлю всех в неловкое положение, стану балластом. А в остальном возражений нет. Дома оставил холодильники, пусть размораживаются. И еще мне надо бы поработать над статьей, ее ждут.

– Лично я за то, чтобы все спокойно сидели в доме, – сказал Толлард. – Думаю, что эта затея – дрянь, никуда не годится, но играть пойду, если меня пригласят. Да, кстати, если жертвой суждено стать мне, то моя машина исключается. Ее просто некому вести.

– Да, это правда, – пробормотал Халлифорд. – И все же будем надеяться, что этого не случится. Вы, Арнольд?

– Ну, разве только в том случае, если кому-то очень понадоблюсь…

– Ерунда, – отрезала его жена. – Разумеется, ты нужен мне. Кто будет менять колесо, если вдруг случится прокол? Ну, разве только в том случае, если ты будешь с зайцами, но тогда не вписываюсь я. А что, если нам выбрать зайцев? Думаю, в той статейке написано, что на эту роль приглашают много людей.

– Я не помню, – сказала миссис Халлифорд, – много ли людей они привлекали на эти две роли. Может, привлекали побольше женщин, и одна из них сама выбирала похитителя.

– О, так было бы гораздо лучше! – воскликнула Филлис. – Она могла бы дать ему знать еще днем, так, чтобы никто не подслушал и не увидел. Может, мне сбегать за почтовой бумагой? Тогда мы сразу привлечем много народа. Да, а как насчет страховки от всяких там повреждений? Придется вложить какие-то деньги.

– У нас шесть авто, правильно? – заметил Халлифорд. – Давайте назначим каждому из зайцев по пятерке, если они удерут. А если кто проиграет, то поймавшая жертву гончая получит десять фунтов. Как вам такая идея?

– Мы еще не решили, будем ли вообще играть, – сказала его жена. – Миссис Бридон, вы, наверное, страшно устали после вчерашней поездки? Просто не хотелось бы утомлять людей, втягивать в неинтересное для них занятие.

– Нет, почему же, мы в игре, – сказала Анджела. – Когда муж, сидя через стол, строит такие гримасы, это означает его согласие пойти ради меня на уступку. Конечно, мне хотелось бы получить двадцать пять фунтов, но об этом нечего и мечтать, меня вполне устроит десятка. Нам, знаете ли, миссис Халлифорд, всегда везет с машинами. Я часто позволяю мужу сесть за руль, и ничего страшного не случается.

– Вот и прекрасно! Филлис, дорогая, подойдите вон к тому столу, принесите два листа писчей бумаги и разделите каждый пополам. Так, погодите, нам понадобятся пять… Огромное вам спасибо. А где моя ручка? На одном напишу букву «Б», то есть Беглец или лучше Беглянка? Черт бы побрал эту ручку, никогда не пишет нормально. Ах, вот так-то лучше. Ну а теперь молитесь, дорогие мои. – И она продемонстрировала большую букву «Б» в центре листа бумаги, сложила все листы в несколько раз, поместила в косметичку, защелкнула ее и передала Сесилу Уорсли, чтобы тот несколько раз встряхнул содержимое. Затем все женщины опасливо выстроились в очередь.

– И пожалуйста, сохраняйте спокойствие, – сказала миссис Халлифорд. – Ваше лицо читается как книга, Филлис, проявите сдержанность. – Позже Анджела решила, что на лице мисс Морель читалось еле заметное разочарование, но это лишь доказывало правоту Майлза, всегда говорящего, что у Анджелы слишком развито воображение. – Помните, что у нас в доме частный детектив, – добавила она и покосилась на представителя «Бесподобной».

– А что имела в виду Миртл, называя вас детективом? – спросил Уорсли, когда все отправились на веранду пить кофе. – Я-то думал, что детективов-любителей уже не существует в природе. – И когда Майлз смущенно пояснил, добавил: – Ах, ну да, это же знаменитая компания. Полагаю, она сможет позволить себе потерять пятьсот фунтов в случае моей преждевременной кончины. Вполне себе сможет, осмелюсь предположить. Мы с вами, мистер Бридон, старомодны для этой компании. Впрочем, заблуждаться не стоит: новое поколение ведет себя столь фривольно, потому что принимает все свои шутки всерьез. – И с этими словами он вышел в сад.

За кофе обговорили все недостающие детали вечернего развлечения. Ужин подадут сегодня пораньше, к нему переодеваться не будут, в половине одиннадцатого все женщины разойдутся по своим комнатам, а мужчина останутся внизу до тех пор, пока не прозвучит сигнал, но будут находиться в разных комнатах. Машины выведут из гаража и выстроят в одну линию на подъездной дорожке. Впереди будет стоять «Моссмен», предназначенный для беглецов. Его уже отремонтировали и вернули. Он стоял сейчас перед входной дверью – огромный туристический автомобиль, предназначенный для поездок большой семьей, – такие широкие у него были сиденья, такой вместительный задний багажник, в дверцах полным-полно карманов, неизвестно для чего предназначенных, и просто роскошная отделка всех частей и деталей. От определенного часа икс было решено отказаться: героиня должна сама договариваться с партнером по побегу, и им следует вместе выйти из дома не раньше чем в половине одиннадцатого. Преследователи давали им фору во времени; они должны были выбраться из дома через окна в гостиной, а к дорожке, на которой стояли машины, пробираться по тропинке через сад. «Гретной-Грин» должен стать гараж в Кингз-Нортон, двери его будут открыты всю ночь. Если зайцы успеют попасть в него прежде гончих, опередят их, то тогда они – победители. Слугам было велено сидеть дома, не мешать передвижению от двери и до конца подъездной дорожки. Жены начинают игру без мужей, если не найдут их уже сидящими в машинах. Каждый водитель имеет право выбирать собственный маршрут, ехать до Ворчестера по дороге через Ледбери или Бромярд, как им заблагорассудится. При каком-либо несчастном случае ставки не выплачиваются.

В целом остаток дня прошел довольно спокойно, если не считать того, что миссис Халлифорд вдруг отправилась играть в бридж к соседям. За чаем Филлис Морель объявила, что решила не уезжать отсюда до следующей недели.

– А что, почту уже приносили? – осведомилась миссис Арнольд.

Как выяснилось, миссис Халлифорд забрала ее еще на выходе из дома, и вся корреспонденция находилась в холле. Халлифорд вызвался принести весь поднос, и вскоре компания пустилась в абстрактные комментарии по поводу писем – такое часто случается, когда их читают на людях.

– А что это за странный такой желтый конверт, Уолтер? – спросила жена, видя, как тот хмурит брови, разглядывая разноцветную бумажку, похожую на рекламу.

– О, это от торговца винами. Назойливо рекомендует свою продукцию.

– Я тоже такую же получил, – сказал Уорсли. – Да, действительно, просто уникальная возможность выгодно приобрести партию токайского из Бечуаналенда[10]. К слову, об уникальных возможностях. Лично мне кажется, дама-устроительница сегодняшней игры уже наметила себе кавалера или же вскоре выберет его. Ожидание – вот что всегда так тягостно.

– Интересно, Сесил, а может, это означает, что вы сами уже кого-то выбрали? – предположила миссис Халлифорд.

– Блефовать в моем возрасте просто неприлично. Но кто-то непременно должен был это сказать, так почему бы и не обо мне? Кстати, меня посетило сомнение, что я когда-нибудь напишу эту статью, если весь вечер у нас будут одни развлечения. Впрочем, промолчу, сделаю загадочное лицо, и даже самому проницательному детективу не удастся вытянуть из меня эту тайну.

– Хотелось бы, чтобы самый проницательный детектив сказал, куда, черт побери, подевалась моя трубка, – пробормотал с несчастным видом Халлифорд, пустившийся на поиски. – Может, обронил в силосную башню? Если так, то она похоронена под целой горой смешанных кормов.

– Ну что ты так разволновался, Уолтер? – заметила его жена. – У тебя в гардеробной лежит еще одна, видела ее не далее как сегодня утром, так что можешь сходить за ней. Алексис, ангел мой, иди сюда, надо перевязать тебе пальчик. Порезался, бедняжка, – объяснила она, – с чем-то там играл. Подержишь его, Уолтер? Если не возражаешь? А то он очень больно кусается.

Глава 5Гонка с преследованием

Было бы глупо делать вид, что мысли о предстоящем приключении никак не повлияли на настроение, царившее тем ранним вечером. Всех охватило радостное возбуждение: миссис Халлифорд достала хлопушки, выстрелила, и из них вылетели смешные бумажные колпаки и шапки под заслуженные одобрительные возгласы присутствующих.

– Это для того, чтобы мы могли узнать друг друга, лежа где-нибудь в канаве, – пояснила она, – ну или в полицейском участке. – Однако время тянулось очень медленно.

Все мы люди из плоти и крови, а не какие-то там думающие машины. И взрослые, как и дети, часто увлекаются своими иллюзиями, поддаются настроениям окружающих, подстегивают друг друга, заставляют поверить в чудеса. А чем же еще, по-вашему, является лисья охота? Недружелюбно настроенный циник назвал бы ее «бессмысленной погоней за несъедобным». Наверное, это определение вполне логично, но увлечение живо до сих пор. Некое эхо; возможно, просыпается воспоминание об охотах в древние времена, от которых зависело само существование; оно будоражит, заставляет кровь быстрее бежать по жилам, увлекает самых сдержанных мужчин и женщин в возбуждающий водоворот. И если даже, предположил Бридон, этим нашим современным играм из прошлого не хватает феодальной пышности и достоинства, если вторжение в нашу жизнь «умных» механизмов затрудняет возвращение к примитивному, мы все равно продолжаем любить и лелеять наши иллюзии. Все в Ластбери прекрасно понимали, что столь ожидаемое событие – чистой воды блеф, фиктивное бегство влюбленных, где секс не играет никакой роли, в чем нет никакой социальной пользы и смысла, но заяви им об этом – они возмутились бы. Мало того, все понимали, что эти элементы секретности и внезапности искусственны, бессмысленны и настоящего отношения к делу не имеют, что все сведется к хладнокровной автомобильной гонке по ночным сельским дорожкам. Но, возможно, именно потому, что мы никогда не перестаем быть детьми, возможно, под воздействием воспоминаний о гонках прежних времен, эта комбинация зайца и гончих, эта игра вслепую, наполняла всех радостным предвкушением. Оттого и казалось, что время тянется страшно медленно.

Все участники этим вечером старались сохранять невозмутимое выражение лиц, как при игре в покер. Женщины, вытянувшие пустые листки бумаги, мужчины, не получившие никакого уведомления, и не станем делать из этого секрета, в их число входили Майлз и Анджела, должны были сохранять бодрость духа, ничем не выдавать своего разочарования, вести себя раскованно, не выказывать смущения – словом, всячески способствовать атмосфере таинственности. Если случайно ловишь на себе чей-то взгляд, то всегда почему-то чувствуешь себя виноватым, словно боишься, что этот многозначительный взгляд может перехватить кто-то еще и неправильно его интерпретировать. Если видишь двух человек рядом, то притворяешься, что заподозрил тет-а-тет. Если вдруг замечаешь, что остался в одиночестве, – тут же выходишь из комнаты, опасаясь, что тебя могут в чем-то обвинить. С другой стороны, кем бы они там ни были, игроки прекрасно сохраняли самообладание: никого нельзя было упрекнуть в том, что он выдает свои чувства или не слишком радуется предстоящему событию. Единственным человеком, играющим с огнем, был, как ни странно, Сесил Уорсли – казалось бы, самая незаинтересованная в этих игрищах персона. Он непрерывно выдавал самые нелепые догадки, в ответ на вопросы отделывался недомолвками, вслух размышлял о возможных нарушениях закона.

Затем, примерно через час после ужина, Сесил вдруг поднялся и вышел из комнаты, сделав короткий резкий жест, характерный для взрослого, слишком уж заигравшегося с детьми, и вдруг вспомнил, что неплохо было бы пойти покурить.

Время шло, и напряжение нарастало. Карты местности передавались из рук в руки, в разговорах особо отмечался высокий уровень освещенности близ Малвернса, где находился участок, и это обстоятельство грозило вмешательством полиции. В десять двадцать миссис Халлифорд, на которую, похоже, повлияло нарастающее возбуждение, забеспокоилась: открыли ли ворота? Если они закрыты, то беглецы сразу же попадутся. Но никто про ворота не помнил, и тогда ее муж вызвался пойти и проверить.

– А когда вернешься, ступай прямо к себе в кабинет – мужчины должны находиться раздельно. – И вот наконец часы пробили половину одиннадцатого, и компания, прежде чем разойтись по своим комнатам, устремилась к двери взглянуть в последний раз, какая на дворе стоит погода. Ночь была ясная, хотя луну время от времени затеняли мелкие облачка, а плотная стена кустарника была отчетливо видна в свете мощной лампы, льющемся с крыльца. Хотя все остальные машины уже заняли предназначенные им места, «Моссмен» продолжал стоять прямо у входа – огромная темная тень, блокирующая всякое передвижение. И на капоте, и на заднем багажнике играли причудливые тени листвы.

– Сейчас подгоню машину, она должна стоять во главе колонны, – сказала миссис Халлифорд. – А заодно посмотрю, чем там занимается Уолтер, он к этому времени уже должен был вернуться.

Все услышали поскрипывание колес по гравию, затем снова настала тишина – видимо, миссис Халлифорд проехала за ворота, оказавшиеся открытыми. В свете фар на секунду прорезался гигантский силуэт силосной башни – в момент, когда она проезжала мимо нее. Потом послышались крики:

– Уолтер! Уолтер!

Они повторялись раз шесть или семь, но ответа не последовало. Машина продвинулась вперед на тридцать или сорок футов, и опять в отдалении послышались крики – жена звала мужа. Затем автомобиль развернулся, и фары вновь выхватили на миг из темноты силосную башню.

– Ладно, ничего страшного, – пробормотала, приблизившись к ним, миссис Халлифорд. – Думаю, он пошел по речной тропе и будет здесь через минуту. Помните, именно на эту тропу гончие должны выйти к своим машинам с задней стороны дома через застекленные двери; зайцам следовало выходить через главную дверь с фасада – иначе выбраться отсюда и пуститься в бегство они не могут. Теперь по своим местам и не спать. Как только увидите, что первая отъехала, бегите к машинам. Желаю всем не доброй ночи, а удачной охоты. – И миссис Халлифорд повела женщин наверх к предназначенным для них комнатам, а мужчины, прихватив бокалы с напитками, разошлись по комнатам на первом этаже.

И вот теперь каждый из игроков, сидя в одиночестве, поглядывал на входную дверь. Все окна на веранде были освещены и отбрасывали яркие квадратики света на подъездную дорожку и раскинувшуюся за ней травяную лужайку. Силуэт каждого из мужчин отчетливо вырисовывался на этом фоне – можно было подумать, что ты смотришь представление в театре теней с куклами в человеческий рост. Они то появлялись, то исчезали через определенные промежутки времени и только добавляли происходящему таинственности. Бридон находился в маленькой комнатушке рядом с входной дверью. Прямо над ним виднелась в окне фигура, курящая призрачно тоненькую сигарету, – миссис Халлифорд. Он слышал, как женщина что-то напевает. Даже издали он узнал Анджелу, вернее – ее профиль. Бридон давно придумал для него слово – «совершенный», но не решался озвучить, смущался. Впрочем, сейчас было не до того: мужчина весь извелся в ожидании и от усилий определить, кто есть кто и где. Нет никакого сомнения, что Карберри находится по другую сторону двери. На нем все еще был клоунский колпак из хлопушки – каким же огромным он сейчас казался! Уорсли, разумеется, не будет выглядывать из окна, потому как ни за что не станет принимать участия в этой охоте в роли гончей… А кто там в самом дальнем конце – Толлард или Арнольд? Да нет, их там двое и… да, вспыхнувший свет, должно быть, означает, что Халлифорд вернулся – словом, полна коробочка. Тени в окнах верхнего этажа были слишком искажены, чтобы можно было кого-то узнать.

Время истекало: его трубка была полна табака, когда женщины поднялись наверх, а теперь Бридон уже выбивал из нее пепел. Да, игроки что-то не слишком торопились. Вот тебе здравствуйте, тень Анджелы исчезла; неужели она осмелилась?.. О, вот так номер! Да нет, вот же она, снова маячит у окна. Через секунду-другую почти одновременно погасли сразу два окна. Бог ты мой, мистер и миссис Халлифорд! Довольно странный выбор, особенно для такой женщины. Да, они уже у входной двери выключили свет, и никакой ошибки быть не может, эти две фигуры – именно они. Так, где же ручной фонарик? И машины помчались по садовой дорожке на полной скорости.

Бридон всегда считал, что водит машину прекрасно, но Анджела вечно его опережала и быстро садилась за руль. Это раздражало, но они уже давно договорились, что поведет машину тот, кто сядет в нее первым, а он, как и большинство мужчин, был убежден, что жена водит машину слишком рискованно и ездить с ней просто опасно.

– Мог бы сказать, «слава тебе господи» или что-то еще в том же роде, – заметила она, включая фары. – Ты ведь не думал, надеюсь, что я буду разъезжать по окрестностям со старым папочкой Карберри! И вообще, не игра, а какой-то полный абсурд! Кто-то опередил нас, ты случайно не заметил, кто именно? О, так это девица Морель; ну, конечно, эта никого дожидаться не будет.

– Если это оскорбление, то совершенно незаслуженное. Я еще никогда так быстро не срывался с места, надеюсь, ты заметила, когда именно я начал раскуривать трубку. Думаю, нам крупно повезло, что мы оказались вторыми – если бы не было впереди габаритных огней, по которым можно ориентироваться, ты бы уж давно уронила меня в канаву, но пока что этого не случилось.

– Черт, да мы едва ползем. Погоди, вот вырвемся на главную дорогу, тогда увидишь, чего я стою. Эта миссис Х., должно быть, провела крайне неприятные пятнадцать минут, думая, что ее партнер по побегу решил выйти из игры. Неудивительно, что она орала «Уолтер! Уолтер!» на всю округу.

– Да…

– Ну что ты напускаешь загадочный вид?.. Ни черта не вижу в этом свете.

– Да, освещение не очень. Просто думаю, это довольно странно, что она решила сбежать с собственным мужем. Тем более что устроить это развлечение было ее идеей.

– Ну, может, она опасалась, что он столкнется с другой машиной, если будет вести сам. Есть мужья, которые…

– Ладно, меньше болтай и вовремя переключай скорость. Ты ее сразу возненавидела, но обсуждать это будем позже.

Эта ночная гонка определенно возбуждала, хоть и была всего лишь игрой и «притворством». Машина Бридона набирала скорость, вырвавшись на более широкую дорогу. Мимо пролетали тени высоких стогов, коровы за живыми изгородями казались еще огромнее, испуганные кролики пробегали по прямой несколько ярдов и лишь в последний момент избегали смерти под колесами, нырнув в высокую траву на обочине. Засидевшиеся допоздна местные жители возмущенно выглядывали из окон домов, беспорядочно разбросанные деревушки были еле различимы во тьме. Выбрать правильное направление было нетрудно – ориентиром служили красные огоньки едущей впереди машины, которая держалась все на том же расстоянии и которую они не стремились обогнать. Но когда супруги въехали в Херефорд, передняя машина вдруг остановилась, и Анджела тут же сбросила скорость до минимума: теперь их машина еле ползла по дороге, точно вывезла на прогулку немощную, почти умирающую тетушку в инвалидной коляске. Проезжая мимо Филлис Морель на перекрестке, они узнали, что у нее возникли проблемы с полицией.

– А ведь мы пока что выигрываем, – заметила она. – Ладно, теперь куда? К Бромярд или Ледбери? Ледбери? Возможно, вы правы, вроде бы этот пункт обсуждался перед игрой.

Движение стало оживленнее: старые расшатанные грузовики могли выскочить на дорогу в самый неподходящий момент, изредка быстро проносились мимо легковые автомобили – люди спешили по каким-то своим делам. И всякий раз наши игроки, затаив дыхание, провожали автомобили глазами, а затем с некоторым разочарованием отмечали, что это не «Моссмен». Малверн-Хиллз, несмотря на поздний час, таинственно мерцал огоньками (каждый городок кажется в четыре раза больше, если улицы его освещены фонарями), а вот полиции видно не было, и потому они промчались через городок, не сбавляя скорости. И вот наконец уже далеко за полночь, путешественники достигли долины реки Северн и, уже окончательно выдохшись, преодолели последние несколько миль и въехали в Ворчестер. На дороге от Ворчестера до Кингз-Нортон движение было уже более плотное, а потому пришлось сбросить скорость. Гараж они нашли довольно легко и были сразу узнаны парой, стоявшей перед ним.

– Ах, ну вот и вы! – воскликнула миссис Халлифорд. – Кузнец только что ушел отнести молитвенник.

Через двадцать минут к ним присоединились Арнольды, приехавшие через Бромярд, и Карберрис и сразу же заявили, что Толларда можно не ждать – примерно в миле от Ластбери они проехали мимо него и увидели, что у того поломка. Следовало признать, что путь назад был уже не таким напряженным – Бридон вел машину, а Анджела спала рядом на сиденье. Супруги поднялись к себе наверх, пока миссис Халлифорд загоняла свою машину в гараж.

Глава 6Двуокись углерода

После столь долгой и утомительной ночи у нас есть оправдание – каждый считает, что имеет право подольше поспать. Бридона охватило праведное возмущение, когда его разбудил стук служанки в дверь. Он взглянул на часы и увидел – сейчас только четверть седьмого. Мистер Халлифорд извинялся, что побеспокоил Бридона в столь ранний час, но ему необходимо срочно его видеть по крайне важному делу.

Мистер Халлифорд расхаживал по коридору – лицо осунувшееся, бледное, одет кое-как, наспех – и, похоже, пребывал в полном замешательстве.

– Прошу прощения, мне страшно неловко, но, боюсь, произошло нечто ужасное. Сесил Уорсли…

– Что, заболел?

– Умер. Вот там, в силосной башне. Ничего не понимаю! Прибежал работник и рассказал мне. Я только что там был, позвонил и вызвал врача, но в полицию сообщать не решился, пока доктор не осмотрит. Потом вдруг подумал, что вы разбираетесь в подобного рода вещах. Если не возражаете, идемте со мной, сами посмотрите, первым.

– Я бы предпочел этого не делать. От меня в данном случае толку нет. Доктор определенно прикажет вам позвонить в полицию, а мы с вами обсудим потом один или два момента наедине. Мне страшно жаль, что такое могло случиться.

Тот, кто привык к поддержанию слугами порядка в доме и вообще всей жизни, испытывает ужас, поднявшись в столь ранний час и увидев еще не прибранные комнаты. Повсюду следы вчерашней жизнедеятельности – бокал стоит там, где ты его оставил, на столе разбросаны карты, газеты и открытые книги, везде раскиданы диванные подушки, в камине полным-полно обгоревших спичек, утренний свет просачивается через не до конца задернутые шторы, и над всем этим висит застоялый запах табачного дыма. Сознание подсказывает, что ты провел в целом вполне заурядный вечер, и все же чувствуешь отголоски вины – ведь кто, как не ты, ответственен за весь этот беспорядок. В ранний утренний час трагическое известие в любом случае вызывает особое уныние, и эта атмосфера беспорядка лишь усугубляет его и делает почти что невыносимым. «Вот здесь, – говорите вы себе, – он сидел только вчера. Подушки смяты и сохраняют очертания его тела». Гремят засовы, ключ нехотя поворачивается в замочной скважине, словно готовится раскрыть некую позорную тайну. Нет, возможно, в такой день лучше сразу оказаться на свежем воздухе. Наверное, только это поможет преодолеть мрачную атмосферу, царящую в доме. Однако сегодняшний день ничуть не похож на ясное летнее утро, наполненное солнечным светом, пением птиц и свежими запахами земли. Из-за вчерашней жары выпала густая роса, и весь сад в тумане принял самые фантастические очертания. Противоположный берег реки выглядел размытым и еле различимым. Воздух плотный, пропитанный влагой, заряженный теплом, и дышать было трудно, что не способствовало ясному мышлению. Даже птицы не пели. Они словно попали во враждебную страну из сказки.

– Все это просто ужасно, – говорил меж тем Халлифорд. – Такой хороший человек, давний друг Миртл. Мне придется ей сказать. Уж не знаю, как Миртл переживет это известие. Хуже того… нельзя исключать, что этот бедняга свел счеты с жизнью. Последнее время, знаете ли, он очень напряженно работал над каким-то правительственным проектом и говорил нам о своем желании приехать сюда и хорошенько отдохнуть. Мы с Миртл никогда не простим себе, если вдруг поймем, что, оказывая ему больше внимания и заботы, этого бы не случилось.

– Самоубийство? – спросил Бридон. – Надо сказать, способ весьма странный. То есть, я хочу сказать, газы, выделяемые из силоса, могут внезапно и, я надеюсь, безболезненно умертвить человека. Как можно быть уверенным, что такое случается всякий раз? Знал ли Уорсли об этом? Я бы вместо него выбрал глубокую реку, протекающую где-то поблизости, – куда более простой и надежный способ.

– Понимаю, но, если вдуматься, это могло произойти случайно, а стало быть, имел место несчастный случай. Конечно, очень необычный несчастный случай, учитывая, что это был за человек, а также столь позднее время. Ну, вот и пришли. Смотрите сами.

Они подошли к воротам и увидели группу людей, мрачно созерцающих башню. Это были наемные работники, и они не могли приступить к своим обязанностям из страха нарушить обстановку в месте, где произошла трагедия. Вот они стояли без дела и переговаривались на высоких тонах на уэльском английском, проводя десятки страшных параллелей.

– Проще всего заглянуть в нее отсюда, – заметил Халлифорд и указал на ряд железных скоб, по которым можно было подняться и заглянуть в смотровые окошки. Тут следует пояснить – эти окошки закрывались по мере того, как силосные массы заполняли башню, чтобы не допустить попадание в нее воздуха снаружи. Три самые нижние были закрыты. Когда лицо Бридона оказалось на уровне четвертого, он понял, что ясно разглядеть находящееся внизу можно только на уровне пятого смотрового окошка. Света внутрь попадало мало. Замутненный туманом, он еле просачивался сверху через крышу-фонарь. До самих окошек тоже было непросто добраться: по некой непонятной для него причине они были затенены от света деревянным дымоходом, выступающим из-под скоб, по которым он поднимался. Все это производило мрачное впечатление – напрашивались странные аналогии со светом из верхнего ряда окон, освещающим хоры в кафедральном соборе. Впрочем, не следовало валить все на освещение – самое мрачное впечатление производили темные очертания человеческой фигуры, лежавшей поверх силосной массы.

– Ничего, если я войду? – крикнул Бридон сверху вниз хозяину дома.

– Да, но только, ради бога, не задерживайтесь там. Газ, наверное, еще не рассеялся, а вентиляции практически нет. Просто посмотрите на него и сразу возвращайтесь.

Как выяснилось, попасть внутрь через смотровое окно Бридону не составило особого труда, а для мужчины типа Уорсли, худощавого и жилистого, это вообще плевое дело. Однако было нечто неестественное в положении его тела – мужчина лежал скрюченный чуть ли не пополам. Данное положение наводило на мысль, что Уорсли, видимо, вскарабкался по наружной лестнице, затем упал или спрыгнул вниз через стеклянную крышу. В такой позе никогда не застывает человек, внезапно потерявший сознание, редко когда находится в ней человек, приготовившийся заснуть навеки. Да и лицо – Бридон осторожно повернул набок голову покойного, уткнувшуюся в силос, – оно отражало ужас, как при виде страшной опасности. Впрочем, Бридон не был экспертом по таким симптомам и решил обсудить их с врачом, который должен скоро приехать. На Уорсли была его обычная одежда, а на ногах теннисные туфли, ведь никто из них не переодевался к ужину вчера вечером. Единственный беспорядок в туалете заключался в его оторвавшемся (или оторванном) воротничке и сломанной пуговице. Тогда, похоже, имело место или падение, или же человек отчаянно боролся за последний глоток воздуха. На указательном пальце правой руки виднелся небольшой, немного кровоточащий порез. На правом плече пиджака ткань совсем немного порвалась. Впрочем, нечто подобное может случиться в любое время. К тому же Уорсли проявлял некоторую небрежность в одежде… Вроде бы больше ничего примечательного, и шарить по карманам покойника он не имел права, поэтому Бридон решил – пора выбираться на свежий воздух. Погодите-ка: на что это твердое Бридон наступил? Вересковая трубка – пожалуй, стоит прихватить ее с собой и отметить место, где лежала трубка.

– Откуда она у вас? – спросил Халлифорд, когда Бридон выбрался из башни. – Это моя трубка. Вчера весь вечер искал ее и не мог найти. Неужели уронил трубку в силосную башню? Я, разумеется, находился тут днем.

– Похоже, так оно и было, – заметил Бридон. – Она лежала примерно в ярде от смотрового окна. Я поначалу подумал, это его трубка. Он курил? Что-то никак не припомню.

– Крайне редко, и не трубку, а сигареты, когда ходил на рыбалку, и еще изредка выкуривал сигару после обеда. Полагаю, в карманы к нему лучше не заглядывать, это прерогатива полиции. А вот и доктор.

Молодой, но страшно серьезный человек вышел из маленького автомобиля, на котором приехал, и направлялся к ним. Мы все до сих пор расходимся во мнении, какого врача предпочли бы видеть в критические моменты – того, кто так и излучает симпатию и сострадание, или же компетентного профессионала. В данном случае явно превалировала профессиональная компетентность, хотя врач успел изобразить на лице почтительную озабоченность. Имя Уорсли ему ничего не говорило. Для врача умерший был лишь одним из гостей на вечеринке. Его осмотр прошел примерно так же, как и у Бридона, и не принес почти никаких новых результатов.

– Вы не пытались вытащить его оттуда? – спросил врач.

– Лично я не видел в этом смысла, – ответил Халлифорд. – Просто во время войны я был санитаром и способен с первого взгляда отличить мертвеца от живого человека. Разве мои работники могли хоть чем-то ему помочь, когда обнаружили тело?

– Ничем. Он мертв вот уже несколько часов. Ну, по крайней мере, с полуночи. Поэтому советую оставить Уорсли там, где он лежит. Пусть теперь посмотрит полиция, чтобы впоследствии избежать неприятностей. Когда ваши люди его обнаружили?

– Сразу после шести, – ответил один из работников. Ему явно не терпелось рассказать всю историю. – Мы начинаем работать пораньше, так как сейчас самый урожай и надобно заполнять силосную башню. Джон Хуквей поднялся по лестнице, открыл вон тот люк да как завопит: «Господи! Что это там такое?» Ну, и тогда я заглянул через окошко. Увидел и послал Джона в дом за мистером Халлифордом. Подумал, ежели мы туда войдем, то тоже сразу помрем.

– Когда вчера закончили работу? – осведомился доктор.

– В пять часов, сэр, потому как больше овощей не подвезли, и днем сюда не заходила ни одна живая душа, ни один человек, не считая мистера Халлифорда.

– М-м-м, ясно. Словом, времени для образования газа было достаточно. Вам, мистер Халлифорд, следует запирать башню, когда здесь никто не работает. Полагаю, мужчина заглянул сюда просто из любопытства, посмотреть, как все устроено, а затем внезапно потерял сознание от газов и задохнулся. Полагаю, нет никаких причин подозревать… вы уж простите меня за вопрос…

– Да откуда мне знать, доктор? – воскликнул Халлифорд. – У него было сильное переутомление, и я только что рассказывал здесь об этом мистеру Бридону, но вчера вечером Уорсли пребывал в хорошем настроении. Я не ошибаюсь?

– Просто в отличном, – подтвердил Бридон. – Если уж речь идет о самоубийстве, то, должно быть, это решение возникло спонтанно, или же вчера вечером он притворялся, проявив незаурядные актерские способности. Незадолго до этого Уорсли ушел, хотел заняться какой-то работой, сказал, что дождется, пока все мы не выйдем из дома, и собирался запереть обезьяну в спальне, вот только не сказал, в чьей именно. Было не похоже, чтобы он притворялся.

Упоминание о вчерашнем вечере потребовало объяснений, и доктору их предоставили. Объяснения вышли путаными, поскольку временами в такие моменты мы сами стыдимся подобных фривольных выходок и развлечений. Доктор настоятельно советовал вызвать полицию, причем немедленно:

– Другое дело, если бы в доме кто-то присутствовал или же кто-то видел этого несчастного незадолго до смерти. Однако, если дом совсем опустел, вы не можете знать и отвечать за происходящее после этого.

– Хорошо. Сейчас же звоню в полицию. Зайдете к нам позавтракать? Уверен, все будут рады вас видеть.

– Большое спасибо, но не получится. В больнице я наблюдаю одного пациента, очень любопытный случай. Так что сейчас еду прямо туда. Когда прибудет полиция, позвоните мне, я приеду и произведу вскрытие, как положено в таких обстоятельствах. Хотя… особых сомнений в причине смерти у меня в данном случае нет.

– Просто отравление газом в силосной башне?

– Если угодно, можно называть это и отравлением, а можно и удушением. Исходящие от этой массы пары есть не что иное, как двуокись углерода, проще говоря – углекислый газ. Недостаток кислорода погубил этого несчастного. Подобные случаи довольно редки, но ничего сложного в данном деле лично я не вижу.

Врач зашагал к своей машине и уехал, взмахнув рукой на прощанье.

Глава 7Сад перед завтраком

Бридон извинился перед хозяином дома и сообщил – ему нужно пойти позвонить по телефону. Мужчина сказал, что после увиденного с раннего утра ему как-то не по себе, даже подташнивает от спертого воздуха в силосной башне. Ему не мешало бы пройтись и подышать свежим воздухом перед завтраком, но эти слова Бридона не имели ни малейшего отношения к истинной причине – ему хотелось поразмыслить и осмотреться, пока следы еще свежие. Бридон не принадлежал к разряду людей, слишком чувствительных или склонных к необъяснимым предчувствиям, убеждающих других – во всяком случае, так они сами позже говорили, – «что-то здесь не так». Несчастный случай, самоубийство, почему бы нет? Несчастные случаи и самоубийства происходят каждый день. Нет ничего плохого в попытке отыскать хоть какие-то следы, если они, конечно, остались, и проследить шаги, которые привели к этой трагедии. Ну и потом… «случаются совпадения», напомнил себе Бридон. Однако вряд ли получится отыскать слишком много, пусть даже совпадения и лежат почти на виду, сваленные в одну кучу.

От входа в дом в Ластбери вели две дороги. Одна – к воротам, другая – к силосной башне. Первая, собственно, и представляла собой дорогу, по которой они подъехали к дому. Другая же причудливо извивалась среди луж, чтобы идущий по ней не промочил ноги, и резко поворачивала перед самыми воротами. Дорога проходила через сад за оградой, где виднелись грядки с клубникой, росла спаржа, в парниках зрели огурцы и повсюду красовались плодовые деревья. Таким образом, попасть отсюда прямо в дом можно было по тропинке в центре сада, но железные калитки с двух концов ограды оставались, скорее всего, заперты. С другой стороны, вряд ли можно было сэкономить время, избрав какой-то другой путь. Хотя вполне возможно, человек, вышедший на прогулку в столь поздний час, неспешно бродил здесь; быть может, этому человеку хотелось побыть наедине с самим собой – вот он и двинулся по тропинке, исключив любую вероятность встречи с кем-либо еще. Да, стоит все же пройти по этой тропинке в саду и посмотреть, что поведает она о событиях вчерашнего вечера.

– Нет, – пробормотал себе под нос Бридон, – шансы найти тут какие-то следы практически равны нулю. Вечер вчера выдался чудесный, а до этого на протяжении нескольких дней не было дождя, так что грязи на тропинках не осталось. Потом, ты хочешь проследить за человеком, по всей вероятности, искавшим уединения в месте хорошо ему знакомом, где он знает все ходы и выходы. Этот человек почти не курит. На улице было темно, и он не намеревался топтать клумбы. Нет, лишь один шанс из ста, что он оставил здесь свои следы. Калитка, как вскоре выяснилось, оказалась не заперта – кстати, разве один факт открытой калитки не кажется странным? Ведь эти железные калитки отпирали только днем, пропускали и выпускали садовников, но они не постоянно открыты и уж определенно запирались на ночь. Ластбери – место уединенное, однако всегда среди местных найдутся мальчишки, которые не прочь совершить налет на кусты крыжовника. Так, если Халлифорд отпер эти калитки только сегодня утром, почему тогда он не выбрал более короткий путь, когда они вместе отправились к силосной башне? Вчера в каком-то споре Халлифорд утверждал – эта дорога гораздо короче. Может, это Уорсли отпер их сам вчера вечером? Если вдуматься – маловероятно, что он взял на себя такие хлопоты – прихватить ключ от садовой калитки, пусть даже и знал, где Халлифорды держат ключи. Нет, этот факт просто следует иметь в виду и не придавать ему особого значения. Еще следует учесть: он оставил калитки в том же виде, что и нашел, то есть приоткрытыми на дюйм. Этот человек был осторожен, потому как, захлопнувшись, дверь запиралась автоматически – да, пожалуй, дело обстояло именно так.

Бридон развернулся и тут же увидел почти прямо у своих ног недокуренную сигару. Так, и что же это означает? Курил ли Уорсли сигару вчера вечером после ужина? Странно, но такие мелочи почему-то не запоминаются. Оправдывает одно: если человек будет помнить все важные и неважные вещи, он просто сойдет с ума, как тот тип Кольридж, вскарабкавшийся на купол собора Святого Павла. Бридон помнил, что Карберри курил сигару, ну и, разумеется, сам Халлифорд тоже. Толлард?.. Нет, Толлард курил трубку, он точно помнил, потому как тот ворчал – она долго не раскуривалась. Что же касается Арнольда и Уорсли – Бридон хоть убей не помнил. Потом вдруг Бридон понял, какого свалял дурака. Ведь сигара была не из тех, что закуривают сразу после обеда. Ее закурил или Уорсли – может, для успокоения, – когда вышел прогуляться около полуночи, или же, допустим, Халлифорд бросил здесь недокуренную сигару после ланча. Халлифорд часто наведывался к силосной башне, проверял, как там идут дела. Во всяком случае, точно определить, чья это сигара, провалявшаяся несколько часов на улице, и как давно ее курили, было невозможно.

Бридон поднял глаза от сигары, так к ней и не прикоснувшись, и уставился взглядом в максимально-минимальный термометр – к нему неловко пристроили магнит, видимо, предназначенный для отведения металлического регистратора от максимальных и минимальных показателей, чтобы соответствовали столбику ртути. Нет на свете человека, проходящего мимо термометра и не посмотревшего, какая сейчас температура, если он, конечно, умеет считывать показания. Бридон умел: увидел, что температура на данный момент составляет 68 градусов[11], ночью она опускалась до 59… ну а вчерашний максимум? Вчерашний максимум не был зарегистрирован, и регистратор находился рядом с ртутным столбиком. Так, дайте подумать, что же это означает? Можно сказать со всей определенностью – термометр «переустанавливали» несколько раз со вчерашнего очень жаркого дня, часов с пяти, когда пьют чай. Было ли обязанностью садовника следить за этим термометром? Магнит – вещь, на которой могут сохраниться отпечатки пальцев. Что, если прихватить его с собой? Бридон удержался от искушения. В конце концов, это не его работа. У Бридона еще будет время проводить туманные эксперименты, когда «Бесподобная» начнет беспокоиться по поводу претензий мистера Уорсли, касающихся страхования его жизни на пятьсот фунтов.

– Не удивлюсь, если они уже затеяли эту волынку, – пробормотал мужчина себе под нос. – Жутко озабочены, чтобы у них комар носа не подточил. Ясно одно: кто-то проходил через обнесенный оградой сад после чаепития. Вряд ли этот визит к термометру нанесли поздно вечером. Небо было затянуто тучами, видимость плохая. Можно, конечно, просто выйти прогуляться на ночь, но стоять, чиркать спичками одной рукой и пытаться манипулировать магнитом другой с целью узнать, какая температура будет завтра, – это вряд ли. Нет, если факты, им обнаруженные, что-то и значили, их было трудно связать с перемещениями Уорсли во время или сразу после гонки сбежавших любовников.

Бридон прошел по центральной тропе, пристально вглядываясь в траву по обе ее стороны в надежде, что кто-то оступился в темноте и оставил след на мягкой взрыхленной земле у кромки грядки. Никаких следов человеческой ступни он не нашел, но, высматривая их, наткнулся на нечто не менее интересное – пестрый бумажный колпак из хлопушки, по форме напоминающий знаменитую треуголку Наполеона, которую тот вполне мог надеть во время битвы при Ватерлоо, если бы, конечно, предпочитал светло-зеленые и сиреневые тона. Вот это уже похоже на дело. Колпак лежал в паре футов от края тропинки, и, поскольку погода стояла безветренная, можно предположить, что остался он там, где его обронили. В таком случае можно представить – Уорсли, устав от написания статьи, решил проветриться, вышел, обнаружил, что калитка в сад не заперта, и двинулся неспешно по центральной тропинке. Однако на полпути Уорсли остановился – возможно, его привлек запах какого-то цветка в темноте – и наклонился, а этот дурацкий головной убор у него соскользнул. Уорсли этого не заметил, а если и заметил – поднимать не стал. Был и другой вариант: возможно, мужчина целенаправленно устремился к силосной башне, вознамерившись свести счеты с жизнью. Идет себе, затем прикладывает руку ко лбу, чтобы мысли в голове прояснились, в этот момент пальцы его прикасаются к ободку нелепой бумажной короны, напоминающей терновый венец жертвы, и тогда он раздраженно срывает ее с головы… Как легко забыть надеть одну из этих бумажных шапочек, так легко забыть, что она у тебя на голове.

Итак, подозрения Бридона подтверждались – накануне Уорсли проходил этой тропинкой по саду. Может ли он поклясться в этом во время допроса? В очередной раз Бридон задумался об абсурдной неадекватности людских показаний. Он помнил, тем вечером на Уорсли была бумажная шапка, а вот ее форма и расцветка как-то ускользнули из памяти. Спросите Бридона об этом чуть раньше, он сказал бы, что она розовая. Бридон не забыл, на голове у Карберри красовался заостренный наверху колпак – больно уж странную тень отбрасывал этот убор на лужайку. Бридон помнил, что сам выбрал шапочку горных шотландцев, а Анджела – бледно-голубую корону, которая, надо сказать, ей очень шла. Остальные не запомнились. Хозяйка принесла новые хлопушки, появились очередные головные уборы, их было больше, чем участников. Еще миссис Халлифорд настойчиво потребовала у мужа обменяться головными уборами, и на этом все воспоминания заканчивались. Что ж, ранняя прогулка Бридона принесла кое-какие плоды, а теперь самое время пойти позавтракать. Похоже, калитка на другом конце сада тоже не заперта.

Затем появилось еще одно соображение, хотя и сомнительное, – если Уорсли вышел прогуляться на свежем воздухе, то, скорее всего, смял бы и засунул эту бумажную шапочку в карман, вместо того чтобы выбрасывать ее так неаккуратно в ухоженном саду. Разве это не являлось бы более естественным жестом? Бридон как-то плохо представлял этого человека, раздраженно швыряющего шапочку прочь, чтобы она не мешала его мрачным мыслям. Это лишь догадки, возможно, далекие от истины. Тем не менее Уорсли точно заходил в этот сад. Или же всему существует более глубокое и сложное объяснение? «Господи боже, – подумал мужчина, – я становлюсь настоящим детективом! Нет, теперь завтракать и не слишком заморачиваться на эту тему, ведь первейшей обязанностью каждого человека является переваривание пищи».

Завтрак с учетом нынешних обстоятельств и царившего в компании нервного возбуждения подали поздно, и компания сидела за столом в полном молчании, делая вид, что ничего не случилось. Полностью дезорганизованная прислуга бестолково металась по дому. Потому никто, кроме хозяйки, не осмелился попросить подать завтрак в постель. В противном случае они бы избежали возникшей за общим столом неловкой ситуации. Единственным человеком, не вынесшим этого фальшивого декора, оказалась миссис Карберри – с присущей ей громогласной прямолинейностью, даже безжалостностью она завела разговор на тему, которая у всех была на уме.

– Полагаю, для вас это настоящий кошмар, – заявила она хозяину дома. – Для миссис Халлифорд – так еще того хуже. Ради бога, давайте поговорим на данную тему, иначе все мы тут просто сойдем с ума. К тому же, если не обсудить случившееся рационально и прямо сейчас, пока мы вместе, сами понимаете, мы будем ненамеренно лгать полиции и наши показания начнут расходиться.

– Согласна, правильно, – заметила Филлис. – Все выльется в сплошной обман, но я так разнервничалась после этого ночного допроса полицейским в Херефорде, что если не соберусь и не приведу мысли в порядок, то распадусь на куски. Ради всего святого, вспомните, когда бедняга мистер Уорсли вышел из комнаты? Точно помню, после выпуска девятичасовых новостей, потому как он их прокомментировал. Вот только не помню, как оно произошло и когда. Может, кто-то вспомнит?

– Я помню, – сказала Анджела. – Помню, когда дворецкий принес виски, он спросил, где мистер Уорсли и вернется ли он. Уорсли, должно быть, ушел незадолго до прихода слуги.

– Удачное наблюдение, – заметила миссис Карберри. – Уолтер, а в какое время у вас обычно подают виски?

– В десять, и Риддел никогда не опаздывает.

– Тогда получается, он вышел где-то между девятью с четвертью и без четверти десять. Время между вечерней выпивкой и стартом подготовки к гонкам все мы провели в гостиной, с той стороны дома, где окна выходят на реку. Так что он мог выйти на дорожку в любое время, а мы-то все считали, Уорсли у себя наверху, в кабинете, и пишет статью. Потом мы непременно увидели бы, как он выходит из главной двери, но вряд ли могли заметить, как он спускается по тропинке к реке. Потом мы уехали, и было около одиннадцати, так что сам дом и все вокруг находились в его распоряжении.

– Теперь молчок, старушка моя, – вставил Карберри. – Кто-то подъехал к дому, и сдается мне, это полиция.

Глава 8Кто подменил карту?

– Вот уж чего от тебя никак не ожидала, – сердито заметила Анджела. – Поначалу упираешься как осел и не хочешь ехать сюда, а потом, уже оказавшись здесь, ничто не способно вывести тебя из равновесия. Даже тот факт, что твои приятели-гости вдруг начинают дохнуть, как мухи.

Завтрак закончился, и супружеские пары разошлись по своим комнатам обсудить самый насущный вопрос на данный момент: стоит ли уехать немедленно или остаться в доме, где случайная смерть превратила его в жилище скорби; когда совершенно очевидно, что будет проведено дознание и уж почти определенно придется давать полиции показания? По мнению Анджелы, они не могли дать более ценных показаний, чем какая-нибудь собака или кошка, проживающая в доме. В то же время обычная человеческая порядочность, соблюдение приличий требовали остаться. Халлифорд говорил с полицией, миссис Халлифорд вообще с утра не появлялась – самый подходящий момент для подобных дискуссий.

– Нет, правда, – сказал Майлз, – ты, конечно, можешь ехать, если хочешь, но я просто обязан здесь ненадолго задержаться. Если, конечно, найдется удобный предлог. Еще должен заметить, дознание – это очень хороший предлог. Во-первых, Уорсли был застрахован, хоть и на смехотворную сумму, а ты сама знаешь, как в нашей конторе относятся к выплатам, как они дерутся и спорят из-за каждого пенса. И они никогда не простят, если я потеряю этот данный мне свыше шанс выступить их представителем. Еще одно обстоятельство… ты должна его понять. Я далеко не в восторге от этого шоу.

– В восторге? Ты о чем? Да тут ни один из присутствующих не в восторге.

– Просто хотел сказать, вся эта постановка вчера вечером была слишком хорошо придумана и отлажена, чтобы оказаться правдой. Разумеется, говорить об этом полиции не стоит, потому как у меня нет ни малейших доказательств, но я нутром чувствую – дело грязное. Вот так, если вкратце.

– М-м-м… уж не думала, что ты у меня охотник копаться в грязи, Майлз, и не понимала, насколько живучи в тебе профессиональные инстинкты. Думала, все объясняется просто нездоровым любопытством. Что ж, вперед, давай займемся этим; возможно, сейчас последний для тебя шанс получить от меня бесценную помощь. Так что же тебя беспокоит?

– Да вся эта история, будь она проклята. Послушай, неужели ты и впрямь считаешь, что это несчастный случай? Представь: темная ночь, человек выходит на прогулку в сад, даже не захватив с собой электрического фонарика. Поскольку человек не являлся заядлым курильщиком, то и спичек у него с собой, наверное, не было. Что скажешь о силосной башне, куда ему вдруг приспичило наведаться в полной темноте, ведь он мог посмотреть на происходящее там в любое время? И если добрался туда, что именно заставило его подняться? Если вдруг упал, почему сразу не поднялся и не пошел к ближайшему окошку – выбраться наружу, вместо того чтобы ждать, когда задохнется от газов? Подобные соображения в самый раз для суда присяжных, где адвокат старается защитить клиента от обвинений в самоубийстве. Если же хочешь узнать правду, то нельзя оперировать вероятностями, нужны четкие обоснования. Тебе требуется обоснованный человеческий мотив.

– Да, думаю, ты прав. Однако, как мне показалось, в этом бедняге было нечто мальчишеское. Холостякам это часто свойственно. Впрочем, думаю, он не настолько безрассуден, что вдруг захотел залезть туда, будучи один-одинешенек. Ведь сидевший в нем юнец склонен к бахвальству, а ему не перед кем было позировать – дескать, посмотрите, как я ловко спускаюсь в силосную башню. Нет, не думаю, что он полез туда ради забавы или просто по чистой случайности. Что тогда?

– О самоубийстве спорить и рассуждать сложно. Ни один из этих людей уже не может поделиться опытом. Определенно, люди проявляют в выборе способов особую изобретательность. Как понимаешь, этот факт следует учитывать. У самоубийцы обычно есть время обдумать поступок и то, каким образом он собирается его совершить. Нет, конечно, если человек сбегает от правосудия, от публичного осуждения – тогда другое дело, но большая часть самоубийц – это люди, страдающие от депрессии, считающие, что жизнь стала для них невыносима. Так вот, Уорсли был славным человеком и джентльменом с головы до пят, дружил с Халлифордами. Как думаешь, стал бы такой человек выбирать силосную башню своего друга местом для самоубийства? Ведь это непорядочно. Нет, он бы никогда так не поступил.

– Если на него что-то внезапно не нашло.

– В этом случае он с вероятностью десять к одному бросился бы в реку. Широкая глубокая река так и тянет броситься в ее воды, особенно когда стоишь на краю высокого обрыва, а вот силосная башня в этом смысле не привлекает. Еще один момент – если уж он действительно замыслил покончить с собой, то почему не объявил во всеуслышание, что останется в доме, когда все остальные пустились в игру? И это после того, как он согласился играть роль зайца, а потом вдруг отказался?

– Тут я не совсем согласна. Выбор времени, места и все прочее. Знаешь ли, какая тоска от одиночества нападает, когда все вдруг разом покидают дом, где всего четверть часа назад так и кипела жизнь? Одно это может вызвать тяжелейшую депрессию.

– Да, наверное, ты права, но даже если и так – силосная башня! До того Уорсли не проявлял никакого интереса к этому сооружению. Неужели он знал, каким убийственным действием обладает углекислый газ? Мог ли Уорсли быть уверен в этом их свойстве, черт возьми? Люди знают, иногда эти пары убивают, но никто толком не знает, как и почему. Самоубийство требует уверенности в способе, которым ты намерен его совершить. Ведь Уорсли выглядел бы полным идиотом, если бы вдруг очнулся на огромной куче вики и прочей гниющей растительной ерунды, ощущая лишь небольшое головокружение.

– Это стоящий аргумент, и я верю в него больше, чем во все остальные. Драгоценный мой, разве не видишь, он обрубает обе версии? Ведь ты хочешь заставить меня поверить, что это было убийство, я права? Если уж самоубийство требует уверенности в результате, то убийце она нужна еще больше. Он ведь не хочет, чтобы его жертва вдруг проснулась с небольшой головной болью, правильно? Если учитывать твой опыт, он никак не мог быть уверен, что Уорсли уже не очнется.

– Гм… Видишь ли, ты навязываешь мне однозначную версию. Я ничего не знаю о произошедшем там. Даже не стану притворяться. Его могли задушить где-то в другом месте, а затем сбросить тело в силосную башню – замести следы. Или же могли запереть в этой башне ради шутки или на спор, или же кто-то вознамерился его похитить и подержать там, но все зашло слишком далеко, и наступила смерть. Или же он начал задыхаться под силосной массой, но все же сумел выбраться на поверхность, а потом умер. Короче, я хочу сказать следующее: к этой истории приложил руку кто-то еще. У этого шоу не один участник, и этот некто пока еще не прояснил ситуацию. Вот что меня беспокоит больше всего, и вот почему я решил остаться, пока все окончательно не выяснится.

– Знаешь, мне прежде и в голову не приходило. Вдруг его действительно заточили в силосной башне, и он в конце концов задохнулся лишь потому, что не смог выбраться наружу?

– Да, но это всего лишь предположение. Еще замечу – оно указывает на чью-то грязную работу. Из силосной башни можно выбраться через смотровые окошки, если они открыты. Окошки представляют собой также некое подобие лестницы. Все их над уровнем силосной массы оставляют открытыми. Если же кто-то вознамерился запереть тебя в силосной башне, ему всего-то и надо закрыть все окошки до самого верха. В таком случае подняться с их помощью не получится, потому как рамы плотно прилегают к проему, и уцепиться просто не за что рукой или устоять хотя бы на одной ноге.

– Майлз, все это довольно прискорбно, не находишь? У тебя нет ни одного подозреваемого. Ты не знаешь, как объяснить случившееся, за тем исключением, что считаешь: тут не обошлось без насилия.

– Почему же? Подозреваемый есть.

– Кто?

– Самому хотелось бы знать, но лицо или лица пока неизвестные. Послушай, ненавижу говорить комплименты, но прежде ты всегда производила на меня впечатление женщины со средним уровнем интеллекта. Ты действительно считаешь просто совпадением, что смерть Сесила Уорсли произошла в тот момент, когда дом опустел и все его обитатели разъехались по округе, увлеченные этой дурацкой игрой в догонялки? Знаешь, я все время чувствовал: в этой игре с похищением невесты есть подвох. Слишком уж просто, чтобы быть правдой. В ней присутствовало что-то ненатуральное. Словно все специально в один миг решили ослепнуть. Жаль, не встал тогда и этого не сказал, но человек часто робеет и надеется, что со временем все прояснится само собой.

– Не понимаю, что плохого в этой игре? Они нашли ее описание в одном из номеров «Бэббл».

– О да. На мой взгляд, это одна из форм чистейшей воды идиотизма, примеры которого сейчас видишь повсюду. Я очень надеюсь, может быть, позже кому-то из них покажется, что было в ней изначально что-то неверное, неправильное, в результате чего и произошла трагедия. Скажи мне, только честно, разве тебе не показалось, что эта игра в гонки была навязана нам, как порой навязывает тебе плохую карту выигрывающий?

– Разве? Сейчас я вряд ли смогу ответить на этот вопрос, потому как ты уже навязал ответ. Единственное, что показалось мне странным, так это выбор зайцев. Мы тянули жребий за героиню, а та выбрала себе своего кавалера, и в результате хозяин с хозяйкой удрали от нас, пока остальные объезжали окрестности по разным дорогам и тропам в напрасной погоне. Мне не кажется, что это являлось простым совпадением.

– Чем же тогда еще? Лично я не нахожу ничего странного в том, что миссис Халлифорд достался «счастливый билет», ведь ее шансы тянули на двадцать процентов. Потом, разве странно, что она выбрала собственного мужа, ведь таким образом в семье остались двадцать пять фунтов. Да, кстати, кажется, мы задолжали им пятерку. Нет, если вдуматься хорошенько, под подозрение в нечестной игре попадают гончие, а не зайцы. Зайцам пришлось кружить по дорогам с момента подачи сигнала, а вот гончие… Никто не знал, где находился каждый из них в тот или иной момент. Не знал, кто остался дома, а кто вышел, и если вышел, то когда.

– О да, похоже на правду. Попробуй теперь догадаться. Как?

– Самое простое – спросить: кто первым предложил сыграть в эту дурацкую игру? Или же: кто проявил особую настойчивость?

– Боже, как интересно! Вне всякого сомнения, предложил ты, Майлз, я сама слышала. Еще, полагаю, Уорсли просрочил последний взнос, и «Бесподобная» заплатила тебе за то, чтобы ты убрал его, пока бедняга не успел застраховаться.

– Не распускай язык, женщина. Не до шуток. Я рассуждал об этих кампаниях по сбору мусора и, возможно, навел на мысль. Впрочем, первой упомянула об игре в бегство влюбленных миссис Халлифорд. С другой стороны, не припоминаю, чтобы она так уж настаивала. Кажется, мисс Морель твердила, мы непременно должны в нее сыграть. Я не ошибаюсь?

– Нет. Вроде бы она так и вцепилась в эту идею руками и зубами. Также мне запомнилось – именно она предложила обеим сторонам оставаться неизвестными друг другу до последнего момента. Имеет ли это хоть какое-то значение? Не совсем понимаю, какие преимущества были у этой игры в чисто криминальном плане.

– Я бы сказал, это очевидно, ведь игра создала совершенно нереальную ситуацию: на протяжении получаса мы наблюдали за тем, что происходит перед домом, поэтому заметили бы любого выходящего из него через главный вход. Тогда как того, кто оставался в тыльной части дома, не увидели бы. Затем минут десять или около того рассаживались по своим машинам и не замечали, чем занимается его сосед. Затем, по меньшей мере, часа три мы разъезжали по окрестностям и заметили бы любого, кто вдруг захотел дать обратный ход и вернуться к дому. Просто райские условия для преступника, хотевшего провернуть свое черное дело и остаться незамеченным, а потом еще и создать себе алиби. Нет, я не верю, что это совпадение. Слишком уж хорошо и просто.

– Миссис Карберри, теперь я вспомнила, требовала простора для догадок. Разумеется, у нее было меньше причин радоваться самой игре, чем у Филлис Морель.

– Это почему же меньше?

– Да малый ребенок понимал, что Филлис Морель по уши влюблена в Толларда, а он сам далеко не уверен в своих чувствах к ней. Если, конечно, ребенок девочка. Мужчины никогда ничего не замечают. Само собой разумеется, если б Филлис вытянула листочек с буквой Б, она могла выбрать Толларда в попутчики. Шансов-то у нее было…

– Знаешь, Анджела, рассуждения женского пола часто приводят меня в отчаяние. Давай не будем больше об этом. Итак, как ты утверждаешь, миссис Карберри не хотела, чтобы участники заранее знали, из кого составятся пары. Миссис Арнольд – напротив.

– Я не ожидала, что миссис Арнольд так впечатлится. Вот ее мужа – точно нет. Единственным человеком, которому явно не нравилась эта затея, был мистер Толлард.

– С учетом всего вышеизложенного, когда ставки взвинчены до предела и нервы у игроков сдают, совершенно невозможно определить, кто же подменил карту. Впрочем, в одном я точно уверен…

Мужчину прервал стук в дверь и заявление: «Джентльмены из Херефорда будут премного обязаны, если мистер Бридон сможет подойти к ним прямо сейчас». Словарь прислуги с нижнего этажа не был предназначен для экстремальных ситуаций, и подобрать эквивалент слову «полиция» никак не получалось.

Глава 9Показания мистера Бридона

Джентльмены из Херефорда были, по всей видимости, смущены, допрашивая столько знатных господ, и изо всех сил старались сделать так, чтобы те чувствовали себя непринужденно. Джентльмены всячески подчеркивали чистую формальность этих бесед и их единственную цель – окончательно убедиться в полной невиновности господ, в чем джентльмены и без того убеждены. Бридон был одним из первых в этом списке – так как именно он первым осматривал тело после его обнаружения. У него не возникло трудностей в опознавании покойного, хоть знакомы они были совсем недолго, всего тридцать шесть часов. Он не считал, что состоял с Уорсли в сколько-нибудь доверительных отношениях. Странно, но стоит человеку столкнуться с официальными лицами, как он начинает пользоваться стереотипными формулировками, в которых все разделено на черное и белое.

– Итак, мистер Бридон, вас подняли рано утром и привели к башне. В какое время это было?

– Четверть седьмого. Я как раз посмотрел на часы.

– Вы сразу вышли следом за мистером Халлифордом?

– Да, сразу после того, как только оделся, и, естественно, не стал дожидаться кого-то еще.

– Вы отправились прямо к башне?

– Да, прошел по дорожке.

– Вы вошли туда один и осмотрели тело?

– Да.

– И сразу поняли, что пострадавший мертв, так? Вы случайно не предлагали вытащить тело наружу и попробовать сделать искусственное дыхание? Скажите нам, мистер Бридон, почему вы этого не сделали?

– Да ведь было совершенно очевидно – человек умер. Лицо почернело, пульс не прослушивался. Халлифорд уже видел Уорсли перед этим и пришел к тому же заключению. Я потому и подумал, что лучше оставить тело на месте до прибытия полиции.

– Тогда получается, вы до него совсем не дотрагивались?

– Просто слегка повернул голову, взглянул на лицо и увидел у него расстегнутый воротничок.

– Вы уверены, что не навредили ему, повернув голову?

– Абсолютно. Я сделал это очень аккуратно.

– Как вы считаете, не мистер ли Халлифорд расстегнул воротничок?

– Нет, я предполагаю, мистер Уорсли сделал это сам перед смертью. Если б Халлифорд занялся расстегиванием воротничка, ему пришлось бы переворачивать тело и добираться до шеи.

– Да, скорее всего. Когда вы вошли, то, может, заметили: не лежали поблизости от тела какие-то предметы, к примеру, шляпа?

– Нет, никакой шляпы не было. Я нашел трубку, но она принадлежала Халлифорду. Тем днем он побывал в силосной башне и, видимо, там и обронил трубку. – (Ему показалось, лучше рассказать о трубке – на тот случай, если Халлифорд это уже сделал, а то, не дай бог, полиция начнет строить какие-то свои догадки на этот счет.)

– Спасибо вам, мистер Бридон. Прошлой ночью… как вам показалось, мистер Уорсли был в своем обычном настроении?

– В самом распрекрасном, очень веселом.

– Это не напоминало наигранное лихорадочное веселье? Не заставлял ли он себя просто казаться веселым?

– Ни в коем случае. – Бридон держался спокойно, отвечал коротко и сухо. Словом, соответствовал духу этой процедуры.

– Когда вы в последний раз видели его живым, мистер Бридон?

– Он оставил нашу компанию примерно в половине десятого. Может, десятью минутами раньше или позже.

– Где вы сами находились после этого? Вы уж извините, что спрашиваем, но нам крайне важно знать, насколько простирались границы ваших наблюдений, если вы с такой уверенностью утверждаете, что в указанное время мистера Уорсли с вами не было.

– Разумеется, понимаю. До половины одиннадцатого я сидел со всей остальной компанией в гостиной, окна которой выходят на реку. Затем мы подошли к входной двери, постояли там немного, а затем я, наверное, с полчаса смотрел на улицу из окна. Потом, увидев, что мистер и миссис Халллифорд выходят из дома…

– Вы уверены, готовы в этом поклясться? Я спрашиваю только потому, что на улице уже была темная ночь.

– Никаких сомнений на этот счет. Потом, на лужайку перед домом падал свет из окон, по эту сторону их множество, и я никак не мог принять мистера Уорсли, скажем, за Халлифорда. Затем, согласно предварительной договоренности, я вышел через стеклянные двери в гостиной и двинулся по тропинке к реке, а потом свернул и вышел на дорожку, ведущую к воротам. Там же сел в машину, и мы сразу отъехали.

– Никого по пути не заметили?

– Прошел мимо миссис Арнольд. Она сидела в гостиной и рассматривала карту, которую там оставила. Больше никого не видел, хотя мисс Морель села в машину, стоявшую прямо перед нашей, и умчалась. Я понял, кто это, по машине, которая уехала.

– Теперь, мистер Бридон, мне бы хотелось знать, сколько других членов компании находились под вашим непосредственным наблюдением все это время. Возможно, пригодится в дальнейшем.

– Все они находились в гостиной. Все, за исключением мистера Уорсли и еще мистера Халлифорда – он отлучился отпереть ворота. Затем все остальные в одиннадцать тридцать собрались в холле на первом этаже, правда, миссис Халлифорд выбегала к воротам на две-три минуты, искала мужа, кричала, чтобы он вернулся. Она оставила свою машину впереди всех и потом прибежала к нам. Еще минут через пять, судя по теням на лужайке, я понял – все расселись по машинам. Все, разумеется, за исключением Уорсли.

– Не слишком надежный способ – судить по каким-то теням, мистер Бридон. Так говорите, вы видели их все время?

– Разумеется, нет. С уверенностью могу сказать только о миссис Халлифорд, чье окно находится прямо над нашим, и о мистере Карберри. Окно его комнаты располагается прямо напротив нашего. Я мог заметить, если б кто-то из них отошел от окна. Хотя бы минут на пять. Когда началась гонка, каждый сам вел свою машину, поэтому я могу отвечать лишь за себя и свою жену. Еще, пожалуй, за мисс Морель, но, полагаю, вы уже составили схему ее передвижений, я прав? Мы подъехали к гаражу в Кингз-Нортон в двенадцать пятьдесят восемь и увидели, что Халлифорды уже там. Супруги Арнольд прибыли где-то через четверть часа, а Карберри – прямо за ними через несколько минут.

– У вас нет ни малейших догадок насчет того, когда этот несчастный джентльмен встретил смерть?

– Полагаю, вскоре после того, как все уехали. В случае, если он покончил с собой, Уорсли бы непременно выждал. К чему свидетели в таком деле?

– Что ж, но это всего лишь предположение. Он мог выйти с главного входа, пока вы все находились в гостиной. Или же пойти тропинкой, ведущей к реке, когда все вы собрались перед домом.

(Стоит ли рассказывать господам полицейским о своих находках в саду, обнесенном оградой? По большому счету нет, это они обязаны обойти и осмотреть все вокруг, если вдруг придет такая охота.)

Он мог, конечно. Впрочем, нельзя было сказать наверняка, вышел ли Уорсли из дома до половины одиннадцатого, и уж тогда бы мы его из вида не упустили, или же после половины одиннадцатого, когда он мог в любой момент найти тропу к реке среди всей этой суеты и сумятицы. Будь я сам на его месте, то скорее бы выждал, пока начнутся гонки.

– Благодарю вас. Так, теперь вот что. Вы говорили, мистер Халлифорд вышел из дома примерно в десять двадцать, чтобы открыть ворота у въезда, и миссис Халлифорд побежала его искать, кричала и звала несколько минут уже после половины одиннадцатого. Имеется ли у вас хоть какая-то догадка на тему, почему она не увидела, как он возвращается от ворот? Чем он вообще все это время занимался? Вы не ответили, видели ли хотя бы его тень до десяти сорока или же его самого до одиннадцати. Пожалуйста, не поймите меня неправильно, я ничего такого не подозреваю, просто для нас очень важно зафиксировать любые перемещения. Тогда общая картина станет яснее. Так вы точно не видели мистера Халлифорда в течение этого временного интервала?

– Нет. Полагаю, лучше всего спросить его самого. Просто в тот момент я подумал, Халлифорд, должно быть, пошел по тропе от ворот к реке, а потом оттуда и вернулся к дому. Нет, конечно, он мог срезать путь, пройдя через сад за оградой, но в этом случае я бы видел, как Халлифорд входит.

– Это вошло у него в привычку – ходить по речной тропе? Ведь эта дорога гораздо длинней.

– Да, человек не стал бы выбирать эту тропинку в случае спешки. Однако он, видимо, не спешил, и потом, прогуляться у реки всегда приятно. Возможно, захотел запереть воротца внизу, на склоне, чтобы их пришлось огибать, и тогда мы бы не смогли попасть к своим машинам.

– Что ж, вполне возможно. Так, теперь о миссис Халлифорд. Вы сказали, она находилась под вашим непрерывным наблюдением все время, с девяти до одиннадцати вечера, пока не отправилась к Кингз-Нортон?

– Не совсем под наблюдением. Я слышал миссис Халлифорд, а вот видел не все время. Когда она выводила автомобиль из гаража, а потом бросилась искать мужа. Все мы слышали, как кричала миссис Халлифорд, но вдалеке и в темноте, поэтому видеть ее мы никак не могли.

– Сколько примерно времени это длилось?

– Меньше десяти минут, это уж определенно. Я бы даже сказал – чуть больше пяти.

– Благодарю вас! Теперь попробуйте вспомнить, не видели ли вы случайно какого-нибудь человека поблизости от силосной башни, когда направлялись с миссис Бридон в Кингз-Нортон? Я не о людях из вашей компании. С ними все более или менее ясно, но в доме полным-полно слуг, и любой из них мог выйти той ночью из дома. Так вы уверены, что никого там не видели?

– Совершенно уверен. Еще, поверьте, я бы непременно заметил постороннего. Дело в том, что слугам тогда запретили выходить из дома на дорогу, так как мы хотели сразу взять быстрый старт, и всякие там инциденты нам были ни к чему.

– Ах, вон оно как. Понятно. – (По всему было видно, полиция Херефорда одобряет ночные гонки на высоких скоростях не больше, чем сам Бридон.) – Теперь еще один момент, – сказал инспектор, развернулся в кресле и, не меняя тона, продолжил: – Возможно, вас удивит факт, что кое-кто утверждает, будто вас видели на подъездной дороге без четверти одиннадцать?

– Ничуть. Нисколько не удивит, поскольку у меня есть друг из Скотленд-Ярда, и я часто обсуждал с ним полицейские методы ведения допроса. Мы не всегда сходились во мнении по поводу их корректности.

– Так, так, – пробурчал инспектор. – Тут вы меня подловили. Наши извинения, мистер Бридон, мы стараемся изо всех сил. Потом, но только строго между нами, мистер Уорсли был известным человеком, и в Лондоне есть люди, которые беспокоятся, то и дело дергают нас, желают знать, как продвигается расследование. Премного благодарен вам, мистер Бридон, за то, что вы нам здесь поведали. Нельзя ли узнать имя вашего друга из Скотленд-Ярда?

– Конечно, почему нет. Это офицер Лейланд, служили вместе в одном полку в конце войны. На мой взгляд – очень славный человек.

С тем Бридона и отпустили, и он в очередной раз подивился полному отсутствию воображения и въедливости тех, кто охраняет покой граждан.

Глава 10Сад после завтрака

Полиция проторчала в доме все утро. Большей части гостей пришлось пройти через тот же тщательный допрос, что и Бридону. Ни один не проявил неудовольствия – кроме Филлис Морель, по ее словам, оскорбленной и униженной, поскольку функционер, провожавший ее к инспектору, слегка подтолкнул Морель локтем и прошептал что-то неприятное, когда они вошли. Женщина сразу же сообразила, что блюстители закона узнали в ней вчерашнюю нарушительницу, превысившую скорость.

– Бог ты мой, да они смотрели на меня так, словно вот-вот наденут наручники. Я почувствовала себя героиней оперы «Похождения повесы». Да вы покажите мне женщину, в полночь проезжающую через Херефорд со скоростью под пятьдесят[12], и тогда я покажу вам женщину, часом раньше затолкавшую в силосную башню незнакомца – вот в чем состояла их логика. Так что нечего напускать невинный вид. Они не поверили ни единому моему слову.

Исходя из показаний Толларда, его история заслуживала самой тщательной проверки. Его машина по неким непонятным причинам заглохла всего в миле от дома: супруги Карберри пронеслись мимо него на полной скорости. Лишь проезжавший водитель грузовика из местных помог ему вновь вернуться на дорогу, но к этому времени было уже поздно участвовать в гонке, а потому мужчина вернулся в Ластбери в четверть первого. Слуг в доме не видел, все остальные отсутствовали, а потому никто не имел понятия, чем он там занимался.

Слуг пока что на допросы не вызывали. Вообще ведение хозяйства в доме было организовано из рук вон плохо. Прислугу нанимали обычно на короткие сроки, рекомендации требовались минимальные. За перемещениями слуг, их приходами и уходами никто особенно не следил – и уж менее всего той ночью, когда стало известно, что господа отправились в увеселительную поездку. Итак, расследование затягивалось до бесконечности, и тут вдруг миссис Халлифорд вцепилась в Бридона как клещ, увлекла его в сад, мотивируя это тем, что им надо срочно переговорить наедине.

– Там нас никто не потревожит, – сказала женщина, – а мне просто необходимо перемолвиться с вами словечком. – Бридон был не в восторге от данной перспективы. Миссис Халлифорд сразу и категорически ему не понравилась, и уж тем более в роли дамочки с расшатанными нервами. Впрочем, он не мог ничего поделать, да и ждать защиты было не от кого, поскольку Анджела выбрала самое неподходящее время и отправилась на крышу с биноклем обозревать окрестности.

– Насколько я поняла, вы считаете, Сесил совершил самоубийство? – начала миссис Халлифорд. Она была «храброй» и сразу давала это понять. Миссис Халлифорд делала вид, что нехотя открывает сердце, не просит сочувствия, но при этом слишком горда и старается не показывать беспокойства.

Не составить хорошей пары для прогулки из двух человек, если взор одного целиком обращен вовне, а внимание второго целиком сосредоточено на собственном внутреннем мире. Попробуйте погулять по загородным лужайкам и аллеям весной с человеком, обсуждающим личные проблемы или амбиции, и вы с отвращением заметите – распускающиеся бутоны, бурное пробуждение новой жизни в зарослях кустарника оставляют его равнодушным. Интроверты, напротив, устроены ровно противоположным образом. В данном конкретном случае было совершенно очевидно, почему все мысли Бридона направлялись на окружающий мир. Нет ничего прекраснее цветущего летнего сада, но тому, что находился в Ластбери за оградой, не слишком повезло с садовником, считавшим выращивание овощей куда более практичным занятием, чем выращивание цветов. Плети душистого горошка были призваны лишь замаскировать каждодневный интерес Бридона к произрастанию спаржи. Гвоздики и маргаритки являлись лишь прикрытием и отвлекали взгляд от зарослей малины. Однако Бридон, как только за ним затворилась калитка, понял: кое-что здесь заинтересовало его куда больше, чем цветы или овощи. Бумажная шапка, которую он последний раз видел на земле возле дорожки, куда-то исчезла. Занимаясь ее поисками, он всматривался в кусты, ломал голову над таинственным исчезновением шапки и при этом умудрялся чисто механически и вежливо поддерживать разговор.

– Не думаю, что у меня сложилась сколько-нибудь четкая версия, – заметил он. – Да и потом не мое это дело – строить догадки, вы согласны? Полагаю, все мы здесь слишком мало знаем о проблемах других людей из нашей компании, а потому готовы заподозрить самоубийство в каждом подобном случае. Ведь как узнать, что твой лучший друг вынашивает втайне это намерение, поскольку жизнь для него превратилась в невыносимое бремя? – Бридон взял верное направление, его собеседница так и ждала, пока кто-то выскажет эту мысль вслух. Куда же, черт побери, подевалась дурацкая бумажная шапка? Почему тогда Бридон не забрал ее с собой? Теперь, наверное, садовник нашел ее и выбросил.

– Полагаю, тут вы ошибаетесь, – сказала хозяйка дома. – Нет, вы, конечно, правы, люди не слишком хорошо знают проблемы окружающих. Хотя лично я считала, что знала Сесила вдоль и поперек. В большинстве своем самоубийства свидетельствуют о проявлении крайнего эгоизма, а уж Сесил никогда не казался мне настолько эгоистичным. Ведь от него зависели жизни многих других людей, и Сесил это понимал. Он много делал для своих друзей, и мне как-то не верится, что Сесил мог сделать столь неправедный выбор, несмотря на многочисленные обязанности, угнетавшие и способные ввергнуть в депрессию. Нет, на первом месте у него всегда были друзья. Я, конечно, догадываюсь, что вы скажете. Вы скажете: невозможно, чтобы человек вдруг захотел забраться в силосную башню темной ночью. Впрочем, видите ли, я нисколько не удивлюсь, если и это тоже стало проявлением замечательного качества Сесила – полного отсутствия эгоизма. Сами слышали, как вчера днем Уолтер говорил о потерянной трубке и предположил, что обронил ее в башне. Так вот, она и оказалась в башне, и я подумала: уж не Сесил ли вышел поискать ее и нашел, но тут же попал под воздействие ужасных ядовитых газов. Таким уж человеком он был. Сесил всегда мог потратить время на сущие пустяки ради своих друзей. Полагаю, эта версия кажется вам притянутой за уши?

– Отчего же, вполне возможно. – Да, теперь они уже миновали то место, где прежде лежала бумажная шапка, и теперь никто, кроме Бридона, не мог засвидетельствовать, что с утра она находилась именно там. Черт бы побрал этих аккуратистов! Наверняка и сигарный пепел тоже подмели. – Помимо этого, при нем не было электрического фонарика. По крайней мере, на теле не нашли. Могли оказаться спички. Уорсли чиркал ими, и они вполне могли выпасть из рук и проскользнуть между стеблями, однако и их тоже не нашли. Между прочим, только что говорил жене – на мой взгляд, это мало похоже на самоубийство. Воздействие газа – далеко не самый надежный способ. Уорсли ведь мог вообще не знать о нем.

– Вот и нет, он знал. Помню, как говорила с Уорсли о силосной башне вскоре после того, как мы сюда переехали. Он прекрасно разбирался в сельском хозяйстве. Вникал буквально во все, и я помню, как он предупреждал меня о газе. Теперь послушайте, мистер Бридон. Я хотела попросить вас об одном одолжении. Знаю, вы человек страшно занятой, и еще уверена, ваша супруга, миссис Бридон, по натуре своей домоседка, и ей не по душе долгие визиты. Боюсь, для всех нас имение стало печальным местом после произошедшего. Мне бы очень хотелось, чтобы вы задержались здесь еще на несколько дней, даже после всех этих допросов. Я не ради себя прошу, ради Уолтера.

– Что ж, очень любезно с вашей стороны. Я буду рад остаться, если смогу. – До чего ж ему не везет, просто ужас какой-то! Они дошли до конца тропы, а окурка от сигары Бридон так и не заметил. Если бы было известно, что сегодня утром состоится ежегодная конференция Лиги по борьбе с мусором, в этом случае он мог сделать за них всю работу еще перед завтраком. Что ж, теперь только и остается смотреть в оба – на тот случай, если остались еще какие-то следы, менее заметные и очевидные. – Одно может помешать: я нахожусь в распоряжении компании, и они могут послать за мной в любой момент, если возникнет необходимость. Однако… говоря о моей возможной помощи, вы имели в виду что-то конкретное, миссис Халлифорд?

– Да нет, ничего такого. Просто хотелось бы иметь рядом с мужем друга. Я скажу сейчас нечто ужасное, но мне совсем не по душе люди, окружающие его в настоящий момент. Я спросила о них безо всякой задней мысли. Думала, этот разговор его позабавит, но супруг сказал, что они действуют ему на нервы. Вы же ему нравитесь, мистер Бридон, и уверена, общение с вами пойдет Уолтеру на пользу. В последнее время Уолтер ужасно подавлен и замкнут – проблемы с бизнесом, и одно, и другое, и третье. Хотя инстинкт подсказывает – переносить такое лучше в одиночку, но разве это хорошо? Еще и этот шок, история с Сесилом – а Сесил был очень близким его другом, – она просто раздавила мужа и только усугубила ситуацию. Я опасаюсь, он впадет в меланхолию. Если вы останетесь и попробуете хотя бы немного расшевелить мистера Халлифорда, поинтересуетесь делами фермы, попросите взять вас на речку и так далее. О, это было бы так великодушно с вашей стороны. Да! Боюсь, я слишком многого от вас требую с учетом того, что мы не долго знакомы.

– Нет, почему же, я буду только рад, и вы не должны считать это одолжением. – Что ж, снова выпал один шанс из ста! Одно вещественное доказательство Бридон все же утром проглядел. Оно, вероятно, лежало под той бумажной шапочкой, когда он проходил мимо. Это была белая наклейка. Каждый участник игры налепил такую вчера за ужином. Разумеется, она ничуть не худшая улика, чем бумажный колпак. Наклейка доказывала, что любой член компании мог пройти по садовой тропе вечером. Нет, она была даже лучше шапочки. Найденная наклейка означала – именно Уорсли бродил по саду вчера, так как эта наклейка служила чем-то вроде отличительного знака, жетона, который все должны носить во время гонок. Кто же тогда будет ее выбрасывать? Только человек, знающий, что его не выбрали зайцем, да и в гончие он тоже никак не годился, поскольку не умел водить машину. Кроме того, на теле никакого жетона не нашли. Что ж, все это, конечно, отлично, но как знать: может, один из этих ретивых недоумков-полицейских просто выбросил наклейку? Или, может, стоит привлечь к данному факту внимание хозяйки? Он так и сделает, если они еще раз пройдут мимо этого места. – Здесь, у вас в имении и в саду, просто чудесно. Ненавистна сама идея о том, что я мог бы скоро уехать.

Они дошли до калитки, откуда начиналась тропинка к дому, а миссис Халлифорд все продолжала рассыпаться в благодарностях, делиться своими тревогами. Затем она развернулась и зашагала по дорожке назад. Вот Бридон и миссис Халлифорд дошли до середины. Тут она наконец умолкла, и Бридон не преминул воспользоваться паузой.

– Миссис Халлифорд, – начал он, – я всего лишь гость в вашем доме, и полиция норовит вытянуть из меня все возможное. Надо сказать, я не собираюсь отказывать им в помощи. Я хочу обратить ваше внимание на нечто, способное дать им какую-то подсказку, если вы, конечно, сочтете это достаточно разумным. Поэтому-то решайте сами. Вы уж простите, что вовлекаю вас в это дело. Понимаю, вещь вызовет самые болезненные воспоминания, но… вот, посмотрите! – и Бридон указал на наклейку с бантиком из белой ленточки, лежавшую прямо рядом с ними, на краю клумбы.

Миссис Халлифорд сощурилась, всмотрелась, затем резко выпрямилась.

– Понимаю, о чем это вы, – сказала она. – Его бантик. Полиция может подумать, он сорвал и отбросил его жестом отчаяния, пока шел по тропе, собираясь свести счеты с жизнью. Что ж, если они подумают именно так, я тут помочь не в силах. Нет, я уверена, каждый гражданин обязан помогать полиции чем может. Как это на вас похоже. Вы такой внимательный и заботливый. Я… думаю, я сейчас же побегу и расскажу им об этом.

Женщина оставила Бридона у ворот, не переставая рассыпаться в комплиментах. Он не стал терять времени даром. Прежде чем сюда прибудет полиция и начнет рассматривать действия Бридона как вмешательство в работу полиции, надо сделать одну вещь. Он должен убедиться в фактах, на которые указывал термометр в дальнем конце сада. Бридон быстрым шагом двинулся назад по тропинке, бросил еще один напрасный взгляд на то место, где прежде лежал окурок сигары, а затем обратил все внимание на термометр. Температура повысилась, поскольку летнее солнце набирало силу, туман рассеялся, и термометр показывал теперь 70 градусов. Минимальными показаниями самой низкой ночной температуры по-прежнему оставались 59 градусов. Однако максимальный индекс, составлявший всего час или два назад 68 градусов, если верить столбику ртути, теперь превратился в 72. Обстоятельство, возможно, оправдывающее его грубое восклицание:

– Черт, да будь я проклят!

Глава 11Лагерь у реки

– Нет, это абсолютно ничего не даст, – сказал про себя Бридон. – Абсолютная бессмыслица, в которой я не разобрался… по крайней мере, пока. Кто-то проходил по этому саду вчера ночью или ближе к вечеру и проделывал какие-то манипуляции с этим максимально-минимальным термометром. Он сдвинул оба индекса до столбика ртути, да так и оставил. Ночью температура воздуха опустилась до 59 градусов, и минимальный индекс так и указывал – ровно 59, так что здесь все в порядке. Примерно в восемь утра температура поднялась до 68, и максимальный индекс поднялся вместе с ней. К полудню или около того столбик ртути дополз до 70, а максимальный индекс показывал 72. Это невозможно. Стало быть, кто-то между восемью утра и полуднем вдруг решил изобразить, будто к термометру прошлой ночью вообще никто не прикасался. Если этот кто-то – человек, о котором упоминали раньше, то Уорсли никак не мог иметь отношения к данной истории, поскольку мертвецы с термометрами играть не могут. Вообще похоже на то, что это мог быть кто угодно, но только не аккуратист-садовник, не поленившийся убрать бумажную шапочку и окурок сигары, а также очевидно проглядевший маленький белый бантик с наклейкой, лежавший или под шапочкой, или где-то рядом с ней. Иными словами, некто был задействован, нанят этим утром с восьми часов для подчистки чьих-то следов. Стоит ли Бридону идти к инспектору полиции и рассказывать ему об этом? Что толку? Нет, конечно, с настоящим полицейским, таким, как Лейланд, можно было бы иметь дело и довести информацию до его сведения, но господа из Херефорда абсолютно безнадежны. Наверняка они стали бы расспрашивать о размере бумажной шапочки – седьмого или восьмого. Господи, имей я здесь хоть какие-то полномочия, я бы показал им всем!

День выдался бестолковый. Арнольды, жившие поблизости и хорошо известные в местных кругах, сели в машину и уехали домой. Остальных вежливо, но настойчиво попросили остаться до конца предварительного расследования. Могло показаться абсолютно бессердечным покидать дом в такой момент с очевидным намерением поразвлечься где-то на стороне. Тем не менее и дома, и вне его никого не оставляло ощущение, что он является здесь обузой. Вконец вымотанные, но не растерявшие рвения полицейские замеряли бесчисленные следы от шин, оставшиеся в пыли после вчерашнего приключения. Репортеров быстро отогнали от входной двери. В бильярдной врач проводил вскрытие. Телефон трезвонил безостановочно – звонили с расспросами деловые партнеры и почитатели покойного, поступали соболезнования от друзей. Отвратительная обезьяна бродила, задрав вверх хвост, из одной комнаты в другую, ловила на себе любопытные взгляды и не проявляла к человеческим существам ни малейшего интереса. Иногда она же выходила на улицу, усаживалась посреди дорожки, точно передразнивала действия возмущенных полицейских, делающих замеры. Уолтер Халлифорд, бледный, но на удивление спокойный, был вынужден справляться со всем этим кошмаром в одиночку. Никто не мог ему помочь, но никому не хотелось выглядеть, словно они избегают его общества. Солнце безжалостно припекало, словно с присущим ему отстраненным юмором насмехалось над невзгодами, что обрушились на частные владения. Раскаленный воздух дрожал. Непрестанно и оглушительно гудели механизмы силосной башни, куда теперь открыли доступ – ведь тело уже не мешало и рабочие стремились наверстать упущенное. Люди могли свободно приходить и уходить, но гиганта надо было непрерывно подкармливать, и вот рабочие из рук в руки передавали и забрасывали в его ненасытную утробу снопы срезанных стеблей, затем превращенные или в корм для скота, или яд для человека.

Бридоны сочли эту обстановку просто невыносимой и вскоре после ланча отправились вдвоем на каноэ вверх по реке. Нет лучшего лекарства от всеобщей печали и бесплодных попыток напрячь мозги, чем свежий воздух и физические нагрузки. Если на суше в такую жару это почти недостижимо, то тут река Уай предоставляла массу разных возможностей. Уай – река не для женщин. Стоит направить нос лодки против течения, и приходится поднапрячься, бешено работать веслами, преодолевая частые стремнины. На обратном пути лодка уже легко и плавно скользила по воде, но вдруг они услышали громкий оклик с берега, до того казавшийся совершенно безлюдным. Тут Бридоны с удивлением увидели туриста в шортах – остальной его гардероб сводился к минимуму, – призывно машущего им рукой с дальнего берега. Потребовалось немало усилий придерживаться прежнего курса и затем резко направить каноэ поперек течения. Управление лодкой требовало не только огромных усилий но и сосредоточенности и почти не позволяло озираться по сторонам, а потому, лишь приблизившись к берегу, Майлз издал радостный и удивленный возглас.

– Лейланд! – крикнул он. – Что вы здесь делаете, черт побери? – Подплыв еще ближе, он добавил: – Полиция подослала работать подсадной уткой? Расследуете очередное скандальное происшествие с туристами, что-то в этом духе? Как вообще вы нас узнали?

Лейланд придержал лодку, чтобы они могли выбраться на берег, и привязал ее к колышку.

– Сразу узнал вас. Тайно выведал о вашей прогулке вверх по реке. Также имейте в виду: я здесь инкогнито, зарубите это себе на носу. Видите вон те заросли? Вы наверняка не знаете, но именно там пролегает граница имения Ластбери. Я и подумал, что лучше всего разбить палатку как можно ближе к границе. Вот уж повезло так повезло. Поначалу никак не получалось сообразить, как же вступить с вами в контакт.

– О, просто поразительно, – пробормотала Анджела, осматриваясь по сторонам. – Никогда бы не подумала, что вы на такое способны. Все эти бойскаутские игры, добывание огня трением двух палочек, копчение угря на костре. Это огромная удача для вас оказаться здесь!

– Я не просто здесь оказался, миссис Бридон. Я явился туда, куда меня направили. Направили меня, хотите верьте, хотите нет, лишь по одной причине – вы здесь.

– Вот видишь, Майлз, дорогой! Так и знала, они рано или поздно нападут на твой след.

– На этот раз все получилось несколько иначе. Люди сверху, одному господу ведомо, каким образом, выяснили, что вы находитесь именно здесь. К тому же узнали о нашей дружбе. Поскольку они не смогли дать мне официального статуса, то придется использовать вас в качестве подставных лиц, или лазутчиков, если вы, конечно, не против.

– Бог мой, Лейланд, – возразил ему Бридон, – никак в толк не возьму, зачем вообще вы здесь, если не наделены официальными полномочиями? Что, потребовалось вмешательство Ярда? Надо сказать, местная полиция весьма рьяно взялась за дело.

– Вы заблуждаетесь, друг мой, Ярд здесь совершенно ни при чем. Они не занимаются этим делом, и убежден, что заниматься не будут. Пусть все хлопоты берет на себя местная полиция – проведет допросы свидетелей и сделает вывод об очередном подобном самоубийстве. Но… впрочем, пожалуй, я не имею права ничего больше сказать. Просто я здесь, вот и все.

– Нет уж, позвольте нам узнать хотя бы чуточку больше, – взмолилась Анджела. – Мы умеем хранить тайны, и вы это прекрасно знаете.

– Вообще-то мне и самому мало что известно, а знать больше вроде как и не положено. Если вкратце, то люди наверху обеспокоены все учащающимися случаями самоубийств влиятельных персон – банкиров и прочих господ. Кто-то выдвинул идею, что, возможно, это вовсе и не самоубийство.

– Так вы хотите сказать, кто-то намеренно уничтожает этих людей? – спросил Майлз. – Ассасины?

– Нечто в этом роде. Лично мое мнение, прямо вам скажу, не на то дерево лают. К примеру, хотят выяснить, уж не разрабатываются ли эти атаки где-то за границей, однако пока еще ни одного иностранца схватить за руку не удалось.

– Майлз, он уже начал выкачивать из нас сведения. Думает, мы расскажем ему о Филлис Морель. Вы уж извините, мистер Лейланд, но на самом деле она никакая не француженка. В том смысле, что у нее нет во Франции ни дома, ни родственников, с которыми бы она переписывалась. По крайней мере, так мне говорили.

– Нет, поймите меня правильно, я не рыбачить сюда приехал. Я прибыл с целью полностью положиться на вас. Вы должны рассказывать мне все – много или мало, в зависимости от вашего желания. Вот только… если поймете, что затевается некое темное дельце, то, надеюсь, окажете услугу правосудию и цивилизации и намекнете мне об этом.

– Замечательно, – сказал Бридон, – но куда именно прикажете обращаться? О, понимаю, я потерял право называться истинным джентльменом с тех пор, как согласился работать шпионом. Черт побери, одно дело – формировать собственное мнение о людях, в доме которых гостишь, и совсем другое – выкладывать на блюдечке эту информацию полиции, на земле которой находится этот дом, и они прекрасно знают его хозяина и хозяйку…

– О, на этот счет можно не беспокоиться, – тут же пояснил Лейланд. – Супруги Халлифорд не входят в список подозреваемых. Уж кто-кто, но каждый из них меньше всего желал смерти Уорсли. Ни в коем случае. Как, вы не знали? Впрочем, информация вполне себе конфиденциальная. Дело в том, что Халлифорд на мели. Бизнес с каждым годом идет все хуже, и вновь подняться ему помогло бы только одно – выгодное коммерческое соглашение, в чьи подробности вдаваться не стану. Как бы там ни было, но Уорсли изо всех сил проталкивал соглашение, и если бы довел дело до конца, то мог буквально спасти эту семью. Теперь его нет в живых, и, скорее всего, сделка вообще не состоится. Нет, они не являлись единственными в мире людьми, в чьих интересах было видеть Уорсли в добром здравии. Да эти Халлифорды носились с ним как с писаной торбой, чуть ли не лебяжьим пухом обкладывали со всех сторон.

– Что ж, я такого не знал, – заметил Бридон. – Ведь в том же доме, помимо нас с Анджелой, находились и другие люди… Теперь мне стало ясно, как действовать. Вы должны знать все, что мне уже известно, потому как эти знания просто пришли ко мне, я не шпионил и никого не расспрашивал для их получения. Все сведения, полученные с этого момента, я волен рассказать вам или же придержать при себе. Я должен сам решать, делиться ими или нет. Еще должен сказать вам, Лейланд, я страшно рад, что вы здесь. Без вас в этой атмосфере я чувствовал себя не слишком уютно. Это… ты что-то хотела сказать, Анджела?

– Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, и вполне разделяю эти чувства. Все потому, что Халлифорды не развлекают своих друзей: они просто используют сразу многих людей. Если вдуматься, то я и Майлз самые используемые из всех.

– Что ж, – протянул Лейланд. – Я останусь здесь до окончания расследования, возможно – немного дольше. Вы только свистните, когда понадоблюсь, в любое время. Насколько понимаю, вон та тропа, вьющаяся вдоль реки, подходит прямо к живой изгороди, а уж оттуда мне ходьбы до дома около десяти минут. Однако не хотелось бы, чтобы кто-то увидел, как вы со мной общаетесь. Будет лучше, если перейдете через это поле, а потом углубитесь в лес напротив. Когда увидите меня – а я постараюсь быть на виду большую часть времени, – ждите, я сам подойду к вам. Пожалуй, встречу лучше назначить на завтра. Скажем, в полдень вас устраивает? К этому времени я должен получить отчеты о работе полиции. Есть там у меня свой человечек. Он согласился провернуть эту работу. Вы расскажете мне, что сочтете нужным и важным, и обещаю, давить я не буду.

– Хорошо, – сказал Бридон. – Должен сказать вам одну вещь прямо сейчас. Этот парень, Халлифорд, если верить его жене, находится на грани нервного срыва. Нервы у него были ни к черту еще до начала всей этой истории. Эта трагедия лишь усугубила состояние, и жена боится, как бы он чего не выкинул. Если уж сидите здесь, у реки, поглядывайте время от времени. Вдруг вздумает утопиться. Знаю, вы, полицейские, не слишком любите спасать человеческие жизни, но к чему нам здесь лишние самоубийства, если можно помочь.

– Дорогой, – вмешалась Анджела, – ты забываешь, что мистер Лейланд у нас теперь бойскаут и спасение на водах входит в прямые его обязанности. Что ж, доброй ночи, мистер Лейланд, и удачной вам охоты на слепней. Я ничуть вам в этом плане не завидую.

Глава 12Пустой дом

На следующий день погода не ухудшилась, вот только туман по утрам сгущался все сильней и долго не хотел рассеиваться. Допрос назначили на вторую половину дня, и Бридон испытал облегчение при мысли о возможности поделиться новыми открытиями с представителем полиции, а затем вдруг призадумался: стоит ли говорить о них коронеру или нет? Лейланда он нашел сидящим на ступеньке у перелаза через забор, за которым начинался лес. В руках он держал пухлую папку с документами.

– Еще ни разу не доводилось видеть людей, с такой помпой обставляющих отсутствие, – заметил Лейланд. – Пришлось учинить допрос слугам, и из каждого ответ вытягивали буквально клещами, прежде чем удалось выяснить, что же происходит. Знаете, что они поведали? В половине двенадцатого вся толпа отправилась кататься на моторке. Даже граммофон с собой не забыли прихватить. Все, за исключением дворецкого. Тот остался спать в летнем домике. Следовательно, слуги были прекрасно осведомлены о планах хозяев.

Бридон нахмурился.

– Да, точно. Хотя вы не понимаете одной вещи: как они могли наложить запрет на организацию всего этого, если точно не знали, находится Уорсли в доме или нет? Ведь он не должен был принимать участие в гонках, разве что в том случае, если бы кто-то выбрал его партнером. Решили, Уорсли уже в постели, или что?

– Похоже, они вообще об этом не спрашивали. Наверное, решили, что миссис Халлифорд выбрала его своим партнером. Эти люди, знаете ли, явно туповаты. Как бы там ни было, но значит, если смерть наступила между половиной двенадцатого и до половины первого, то это вряд ли могло быть убийством. Потому как, скорее всего, поблизости не было ни единой живой души.

– Почему именно до половины первого?

– Именно в это время вернулась мисс Морель. Во всяком случае, женщина так утверждает. Она никак не могла приехать раньше, полиция задержала ее в Херефорде за превышение скорости.

– Что ж, потрясающе ловкий способ создать себе алиби, – усмехнулся Бридон. – Специально нарушить правила езды, и тебя задерживает патрульный полицейский. Опять же, у вас на нее ничего нет, верно?

– У меня ни на кого ничего нет. За исключением, пожалуй, этого парня, Толларда. Со временем у него большие нестыковки. Толлард, должно быть, стартовал вместе с остальными, поскольку Карберри обогнали его на дороге, а значит, какое-то время Толлард ехал впереди них. Потом парень заявляет, что у него примерно в миле от ворот заглох мотор. Вам не кажется это странным? То есть, я хочу сказать, разве каждый участник не проверяет перед гонками свою машину самым тщательным образом?

– Анджела точно проверяла. Я слышал, как Толлард говорил, что собирается проверить свою. Должно быть, просто забыл это сделать.

– Затем Толлард заявляет, будто подумал, что не стоит идти обратно к дому пешком, кто-нибудь вскоре проедет мимо и поможет. К тому времени он почти добрался до главной дороги. Парень утверждает, будто вернулся в дом в четверть первого, до мисс Морель. Она же говорит, что проезжала по дороге мимо него позже, примерно в двенадцать двадцать пять.

– Почему мисс Морель не остановилась? Разве Толлард не сигналил?

– Да, но, по ее словам, она никогда не останавливается, слишком уж много бандитов нынче развелось, и многие на машинах. Господь свидетель, так оно и есть. Потом она заявила, что это, видимо, все же был Толлард. Отчасти из-за того, что видела машину в том самом месте, где говорили полицейские, и отчасти, наверное, потому, что слышала, как он подъехал к дому. Примерно минут через пятнадцать после нее, в двенадцать сорок пять или немного позже.

– Думаете, Толлард лжет?

– Похоже. Как-то не складывается. То есть я хотел сказать, если он вообще замешан в этом деле, то, скорее всего, оставил бы машину на том же месте, дошел пешком до Ластбери, а затем вернулся обратно к машине. Это вполне соответствует времени, которое называет Толлард – двенадцать пятнадцать, – в самый раз, чтобы вернуться к дому на машине. Почему же тогда он не сказал «без четверти двенадцать», ведь в этом случае времени на пешую прогулку не оставалось? Или же без четверти час – тогда у него был бы один свидетель его перемещений?

– Да, но если бы он сказал – без четверти двенадцать, то это могло быть еще до гибели Уорсли. Если без четверти час – не понимаю, почему он не сказал без четверти час. Сдается мне, эта Филлис Морель лгала, утверждая, что проехала мимо его машины. Вот только ради чего?

– Как бы там ни было, ни у одного из них нет твердого алиби. Смерть могла наступить самое позднее в час ночи – так, во всяком случае, утверждает врач. Я не вижу, не понимаю, какое отношение они имеют к случившемуся. Короче говоря, черт возьми, где мотив?

– Насколько я понимаю, ни у Толларда, ни у мисс Морель нет мотива. Да, конечно, Толлард любит рассуждать о революции, как и большинство современных молодых людей, но убийцей его я как-то себе не представляю.

– Хотите сказать, вы ему симпатизируете?

– Нет, просто он не соответствует моим представлениям об убийце или бандите. Да, вижу, вы все знаете о той старой истории, но это совсем другое дело. Как бы там ни было, но убийцей из силосной башни, образно говоря, я его себе не представляю. Требуются немереные силы, чтобы затолкать туда человека, даже если он весит немного и даже если он уже мертв. Сделать это, когда он жив, еще сложнее. Разве только заманить туда человека под неким благовидным предлогом. Каким? Попросить войти и принять участие в охоте на крыс, что ли?

– Толлард мог задушить Уорсли в постели.

– И затем тащить его в силосную башню? Нет, не представляю, как он мог это сделать. Толлард маленького роста, а вес чертовски большой, даже если он поднимал тело с помощью шкива. Кстати, с этими натяжными шкивами обходиться не так-то просто – я пробовал.

– Что ж, в любом случае стоит присмотреться к нему повнимательней. Вы вроде собирались рассказать мне что-то любопытное?

Бридон вкратце, но насколько смог точно обрисовал несколько недостающих деталей: описал, какое впечатление произвели на него гости, упомянул об их прежних карьерах, исходя из хроники миссис Халлифорд. По стадиям поведал о том, как возникло решение попробовать поиграть в сбежавших возлюбленных. В самом конце рассказал о том, что нашел и чего не удалось отыскать в приусадебном саду. При упоминании об этом последнем его опыте Лейланд оживился, и от избытка чувств он даже шлепнул себя ладонью по бедру.

– Это же невероятно важно. Я имею в виду термометр. Думаю, вы недооценили значение улики лишь потому, что пытались связать манипуляции с термометром с исчезновением сигарного окурка и бумажной шапочки, но любой мог избавиться от подобных улик. Возможно, садовник, приходивший каждое утро и подметавший дорожку, убрал оставшийся на ней мусор на тот случай, если семья вдруг решит прогуляться в саду после завтрака. Случай с термометром сюда никак не вписывается, и значение его вполне очевидно. Никто не знает, что вы видели термометр. По всей видимости, кто-то после завтрака сознательно подменил показания. Между прочим, той ночью было довольно холодно, холодней, чем в предшествующие несколько дней. Похоже, в чьих-то интересах было переделать показания прибора так, чтобы ночь казалась менее холодной. Как в своих целях мог использовать термометр человек, нацеленный на убийство? Только один возможный вариант ответа: резкое похолодание могло ускорить остывание тела жертвы, и тогда все подумают, что его смерть наступила раньше, чем на самом деле. Получается, этот некто, совершивший преступление или же участвовавший в нем, мог убить Уорсли значительно раньше тем же вечером, но хотел добиться впечатления, что смерть наступила позже.

– Да, знаете ли, весьма изобретательно. Однако единственное «но»: вы истолковали все эти факты превратно. Ваш преступник хотел с какой-то целью «поиграть» с минимальным индексом. Он этого не сделал. Преступник изменил показания максимального. Он не старался скрыть, что накануне ночью было особенно холодно. Злоумышленник искусственно повысил дневную максимальную температуру – семьдесят два градуса в тени.

– Да-а-а, верно. Но… послушайте-ка. Сейчас я скажу вам, как он поступил. Преступник действительно преувеличил дневную температуру, и не просто так, а с определенной целью. Почему? Да при такой жаре – на самом деле всего около семидесяти – это нейтрализовало бы обычную прохладу в силосной башне после того, как ее загружали весь день. Тогда при такой температуре тело остывало бы медленнее. Таким образом, он хотел всех убедить – тем вечером в силосной башне было теплее, чем обычно. Хотел уверить нас, что человек, убитый в половине первого или даже чуть позже, был на самом деле убит примерно в половине двенадцатого.

– Смелое предположение. Вряд ли врачу, осматривавшему тело, пришло бы в голову свериться с показаниями своего термометра и того, садового.

– Непременно должен был сверить в случае понимания своего дела. Эти сельские лекари все делают согласно общепринятым правилам.

– Вы всегда поступаете в точности так же, Лейланд. Вобьете себе в голову, что некто находится в самом сердце тайны, а затем подгоняете под эту картину каждый мельчайший клочок вдруг возникшей улики. Сознавайтесь, уже приготовили наручники для Толларда?

– О, нет, я стараюсь мыслить шире и готов к новым поворотам. Однако не понимаю, откуда у вас такая уверенность, что этот парень не замешан во всем этом? Разве что слаб физически, а в остальном…

– Думаю, истинной причиной, по которой я не беру Толларда в расчет, является следующий факт – он явно не хотел принимать участия в гонках. Если на уме у Толларда было злодеяние, то он, напротив, был бы крайне заинтересован в проведении игры. Толлард же изо всех сил старался отговорить компанию от гонок.

– Знаете ли, это уже превращается в идею фикс. Вы не рассматриваете игры и гонки как чистую случайность, а расцениваете их как часть хитроумного плана, приведшего к убийству. Почему бы не наоборот? Почему не предположить, что хитроумный план убийства все же существовал, а сами эти гонки привели к нежелательному инциденту, изменившему ход событий и, возможно, осложнившему их? Допустим, сама идея игры не возникла бы. Где тогда мог спать Толлард?

– В холостяцком помещении, так они это здесь называют. В восточном крыле дома.

– Уорсли?

– Естественно, там же.

– Вот вам пожалуйста. Толларду ничего не стоило прокрасться к нему в спальню и задушить прямо в постели, а вам, женатикам, и в голову не могло прийти. Для чего были нужны Толларду эти дурацкие гонки? Если уж в них решили играть, и Уорсли участвовать не собирался, остался в доме, то Толлард сделал вид, что у него сломалась машина, вернулся в дом и совершил преступление, пока в доме не было ни единой живой души. Причем заметьте, я не утверждаю, что именно так оно и было. Я хочу сказать: если у меня есть подозреваемые, то предпочитаю особо сомневаться в тех людях, которые не могут отчитаться за свои действия.

– Не сомневаюсь, что жюри из коронеров поступает в точности так же.

– Не стоит так о них думать. Никаких неприятностей во время допросов эти люди не причинят. И еще помните: если и есть в данном деле что-то сомнительное, оно не должно стать достоянием общественности. Речь не о законе и порядке, это политика.

Глава 13Как вырабатывается газ

Прогнозы Лейланда о допросах в суде оказались вполне оправданными. Коронер понимал, что от него требуется, и возмущенно отвергал любое предположение о возможных причинах смерти Уорсли – какой-либо грязной игре или даже самоубийстве. Слуг допрашивали с тщанием и осторожностью, поэтому об их полуночной вылазке на реку не упомянули. У общественности должно было сложиться впечатление – они в половине двенадцатого уже спали в постелях. Толларда аккуратно подвели к признанию, что он вернулся в дом в двенадцать пятнадцать, «или, может быть, немного позже». Филлис Морель не могла со всей определенностью настаивать на своем отсутствии в двенадцать двадцать пять, а также показала, что машина, мимо которой она проехала по дороге, могла быть и совсем другой машиной, а вовсе не Толларда, и Морель могла ошибаться, услышав шум на дороге и решив, что это вернулся Толлард. Версия, выдвинутая самим Халлифордом, сводилась к следующему – Уорсли мог зайти в силосную башню в поисках трубки, потерянной другом, и это предположение приняли благосклонно. Вопрос о том, как мужчина мог отправиться искать предмет без фонарика и даже спичек, благополучно отложили в долгий ящик. Ночные гонки с участием сбежавших влюбленных, на тему которых получилась бы сенсационная статья для прессы, замаскировали под скромным названием: «полуночная экспедиция в Кингз-Нортон», словно этот городок являлся некой Меккой для страдающих бессонницей. Возможно, стоит отметить также, что Бридону, когда его вызывали на допрос, не пришлось отвечать, какая у него профессия.

Движимый намерением сосредоточить интерес на нейтральных темах, коронер дотошно расспрашивал о силосных башнях, их устройстве, вентиляции, соблюдении техники безопасности, производительности труда. Из ближайшего университета вызвали свидетеля – эксперта, чтобы тот рассказал жюри, состоявшему в большинстве своем из местных фермеров, все на эту тему. Терпеливые читатели газет, приготовившиеся узнать тайну, придумать собственные основанные на ней версии и затем передать их на безвозмездной основе полиции, вдруг потеряли интерес – развернулась бесконечная дискуссия об агрикультурных технологиях. Как именно надо высушивать растения перед закладкой? Как плотно укладывать их на хранение? Какова природа и степень ферментации при данных обстоятельствах? Не будет ли свидетель так любезен оценить эти обстоятельства и сказать, соответствовали ли они норме? Было ли определено наукой, какие еще газы, помимо двуокиси углерода, могут выделяться в ходе этого процесса? Если да, то могут ли воспламеняться эти газы? И так далее, в том же духе. Коронер же в заключительном слове не преминул рекомендовать всем производителям тщательнейшим образом вентилировать силосные башни, но, разумеется, таким образом, чтобы это не отражалось на производительности. Коронер также посоветовал рабочим не заходить по утрам в силосные башни, предварительно не убедившись в отсутствии опасных газов, накопившихся за ночь, не закрывать ни одной дверцы, не будучи абсолютно уверенными, что силосная масса находится ниже уровня этой дверцы. Иными словами, он дал понять присутствующим – силосные башни штука весьма коварная, при работе с ними надо соблюдать крайнюю осторожность, и так расстарался, что одна местная газетенка напечатала на первой полосе статью под заголовком «СИЛОСНАЯ БАШНЯ – ЭТО УГРОЗА». Впрочем, на более существенный вопрос о том, почему столь известный в Англии человек вдруг захотел провести поздним вечером время в этом опасном объекте, ответа так и не было получено.

Что касается личности погибшего джентльмена, то и редакторы газет тоже предпочли об этом умолчать. Некролог, напечатанный в «Таймс», оказался пространным и многозначительным. Он ясно давал понять, что мир потерял великого человека, и, разумеется, редакторы догадывались, кого именно, а вот читатели – нет. Однако если вдуматься хорошенько, то трудно было понять, чем прославился Сесил Уорсли, да и кем вообще был, несмотря на все эти восхваления, хлынувшие на него. Вы узнавали, что Уорсли обладал редким даром быть истинным другом, а его коллекция старинного фарфора поистине уникальна. Авторы колонок, построенных на слухах и сплетнях, много писали об эксцентричной прабабушке Уорсли, даме, широко известной в салонах девятнадцатого века, об уникальных силихем-терьерах, новой породе, выведенной одним из его кузенов в Дорсетшире. Все и повсюду выражали сочувствие и соболезнования, даже в «Жнеце и Сноповязке» прозрачно намекали на невозможность полностью обезопасить силосные башни от дураков.

Присутствовало одно лишь прискорбное исключение в этом заговоре корректного поведения. Одна газета по некой причине – скорее всего, продиктованной присущим ей стремлением соригинальничать – воспользовалась возможностью и подняла крик против разных чужаков, анархистов и прочих нежелательных элементов в целом. Статья, занимавшая почти полный разворот, была написана со всем изяществом и утонченностью, на которые способны современные акулы пера. Даже самый тупоголовый читатель понимал, что речь в ней идет о «Тайне Ластбери», упомянутой в маленькой соседней колонке на эту тему. Напрямую об этом не говорилось ни слова, а потому нельзя было обвинить газету в попытках вынести необоснованные суждения обо всех выводах и открытиях коронера. В статье бегло перечислялись пять или шесть других подобных случаев, когда известные в политическом или финансовом мире люди погибли от выстрелов, утопления и т. д., а также задавался вопрос: не слишком ли уж странная и долгая выстраивается цепь этих совпадений? В определенных кругах – весьма удобное словосочетание – поговаривали, что это – лишь часть заранее разработанного плана по разрушению гармонии в Европе. Люди начали задаваться вопросом – еще одно весьма полезное выражение, – надежно ли защищены наши публичные персоны от ненависти и происков врага, и это в отместку за их патриотическую деятельность. Какой-то видный политик из неназванной европейской страны туманно намекал на некую Черную Руку, организовавшую самую настоящую и строго засекреченную банду из наемных убийц. Вскоре заговорили о документах, хранившихся в некой европейской столице, которые в случае опубликования вызвали бы настоящий переполох, поскольку в них содержались сведения о силах, намеренных дезорганизовать все мировые рынки. Здесь же перепечатали карикатуру из какой-то русской газеты – там изображался капиталист, повесившийся на фонарном столбе. Много чего еще в том же духе, но ни одного факта, который можно проверить, ни одного утверждения, которое нельзя оспорить, и, прежде всего, ни единого упоминания о Ластбери. Этим рекламным трюком должны переболеть, как детской болезнью, он будет «звездой» еще нескольких выпусков, а затем переместится на последние страницы и в колонки отзывов, а потом и вовсе исчезнет – столь же внезапно, как и возник, и ничего по этому поводу предпринято не будет, и никаких последствий не вызовет. Вопрос о «слухе» поднимут в парламенте, но его тут же объявят ложным. На вопрос о действиях полиции для оправдания своего существования подберут какое-то приемлемое и устраивающее всех объяснение.

Вернувшись с предварительных слушаний, Бридон увидел Лейланда, мрачно читавшего этот документ. Они немного постояли на мостике, опершись о перила, и Лейланд притворялся, что ловит рыбу, предусмотрительно получив лицензию от местных властей.

– Вы, конечно, посмеиваетесь над всем этим, – заметил он, – и, конечно, я, так же как и вы, понимаю – это пустая болтовня. Какой-то идиот подслушал то, что ему не положено знать, и тут же набросал целый сценарий, руководствуясь фантазией и все переврав. Господи, да он даже ни одного имени не назвал. Я точно знаю, из этого ничего не выйдет, ничего и никогда. Однако чиновники не на шутку перепугались, еще бы, ведь они всегда так нервничают, когда речь заходит о продвижении по службе, а это, в свою очередь, означает, что они начнут нас подстегивать, требовать результатов, пусть даже виновным будет назначен какой-то жалкий придурок анархист из Ист-Энда.

– Что ж, треволнения не принесут ничего хорошего. В данной статье на карте возникает Ластбери – даже самый тупоголовый читатель такой подстилки смекнет, что к чему. Значит, «Бесподобная» не притронется к этому делу даже кончиком шеста от барки. То есть, я хочу сказать, ни в коем случае не станет вмешиваться. Мне поступит приказ бросить дело, и я могу остаться здесь, свободный, как ветер, или же уехать, когда захочу.

– Вы же не хотите сказать, что бросите дело прямо сейчас, когда мы только-только начали нащупывать какие-то ниточки? Я-то думал, вы любопытны.

– Мне часто рассказывали, продавцам в кондитерских магазинах поначалу разрешают есть сколько угодно сладостей, и буквально через пару недель или около того они теряют к ним всякий интерес. Примерно то же самое случилось и со мной, когда я занялся шпионской работой. Она убила во мне даже малейшие намеки на любопытство, поэтому я могу пройти мимо людей, столпившихся на тротуаре, даже не подходя, не посмотрев, что там случилось. Когда начинаю заниматься делом, подобным этому, да, признаю, первые двадцать четыре часа пылаю энтузиазмом. После, если проблема не разрешена, обращаю на нее не больше внимания, чем на вчерашний разгаданный кроссворд. Коронер считает, это несчастный случай, и кто я такой, чтобы спорить с ним? Что за человек! Как он осведомлен во всех тонкостях сельского хозяйства!

– Чушь. Вы же не верите во всю эту ерунду. Тут я набросал несколько замечаний о результатах полицейского расследования. Если их проанализировать, то дело начинает выглядеть куда более странным. Положите в карман, позже прочтете. Смотрите-ка! Кто-то сюда идет!

Бридон, убирая пачку бумаг в карман, увидел, что к ним неспешно направляется Толлард. Нежелательная персона в такой компании.

– Привет! – сказал он Лейланду. – Вы, наверное, тот парень, который разбил лагерь в лесу, я не ошибся? Видел вас вчера на берегу. – Словно в дальнейших представлениях не было нужды, Толлард неожиданно ударился в воспоминания о слушаниях. – Отличный парень этот коронер, – заметил он. – Не стал накручивать и гнать волну в отличие от всех этих чертовых бобби. Никогда еще так легко не отделывался, с тех пор как ко мне цеплялись на богословском факультете в Оксфорде. «Нет, нет, мистер Толлард, Галилео, он не участвовал в Деяниях апостолов», – говорили они мне. «Участвовал или нет, – ответил я, – лично мне наплевать». Они и оставили меня в покое. Этот парень даже лучше. Было бы таких у нас побольше, и начинаешь верить, что капиталистическая система все же работает. Все время так и подводил меня к ответу, который хотел услышать. Просто не позволял даже в мыслях представить меня возвращающимся в дом в четверть первого. Что ж, подумал я, тогда пусть оно будет по-твоему. Хотя я-то знаю, о чем говорю: войдя, услышал, как напольные часы пробили четверть.

Бридон пребывал в смятении. С одной стороны, получалось, Толлард сам виноват, что принялся делиться конфиденциальной информацией с незнакомцем, которому даже не представился. Этот человек почему-то чувствовал себя выступающим в роли гаранта bona fides[13] этого так называемого туриста. Притом Бридон знал, что Лейланд запоминает и взвешивает каждое слово и безжалостно использует его, Бридона, лишь в качестве прикрытия. Что тут поделаешь? Он пытался сменить тему беседы, поговорить о более обыденных вещах, к примеру – о ловле рыбы, но безуспешно. Толлард же продолжал возвращаться к предмету, так занимавшему его мысли, и не нуждался в поощрениях со стороны эмиссара из Скотленд-Ярда.

– Допустим, это ложные показания, пусть даже коронер и подстрекает тебя к ним, однако лично я не придаю тому особого значения. Если вдуматься, просто невероятно – почему мы должны говорить о ложных показаниях приглушенным голосом, словно речь идет о чем-то непристойном, о чем не положено упоминать в приличном обществе? Видимо, есть лишь одна причина – люди полагают, за это их тотчас поразят громы и молнии, причем насмерть. Нет, мы должны избавиться от предрассудков по поводу дачи ложных показаний, когда перестаем верить в религию. Выход всегда найдется – как в сказке Стивенсона о железном кольце. Ты чувствуешь, глупо взывать к Богу, и начинаешь взывать к расплывчатому предмету под названием «честь», понятию чисто воображаемому. Если спросить людей, что они имеют в виду под словом «честь», то они начнут рассуждать о джентльменах, о тех, чей доход составляет более пятисот фунтов в год. Впрочем, сумма-то, если вдуматься, просто смехотворная.

Лейланду удалось прервать путаный словесный поток.

– Все это имеет чисто практический смысл, – заметил он. – К примеру, они поняли, что очень трудно узнать правду о произошедшем здесь той ночью, раз все свидетели говорят первое приходящее в голову.

– О, само собой разумеется. Раз так, то неужели действительно важно знать всю правду? Вообще, что все мы пытаемся выяснить в этой страшно душной комнате? Да это и ослу понятно. Был ли Уорсли олухом, не знавшим, что накопившиеся в башне газы выделяют двуокись углерода, или же цивилизованным человеком, которому до смерти надоело выделять углекислый газ самому? Если бы жюри не сказало: «Смерть в результате несчастного случая», то им пришлось бы произнести: «Самоубийство человека с неустойчивой психикой», вот вам и вся разница. Да и кому какое дело? Простой выбор между двумя инцидентами.

– И все же, – продолжал настаивать на своем Лейланд, – если бы не эти допросы и слушания, то вывод напрашивается один: данная внезапная смерть не являлась несчастным случаем.

– То есть, вы хотите сказать, злодейство? О, конечно, если б речь пошла об этом… И даже если так, не понимаю, стоит ли того вся свистопляска, которую они устроили вокруг данной темы. Уорсли, как мне теперь начинает казаться, был из тех, кого часто убивают. Он вечно совал свой нос в дела других людей, в их бизнес, так и напрашивался на неприятности. Думаю, в Штатах подобное получило более широкое распространение. Самому мне не раз приходилось давать показания… Как, вы уже возвращаетесь, Бридон? Тогда знаете, я тоже, пожалуй, пойду. Доброго вам дня, сэр, и удачи. Я все гадал, чем этот парень занимается, – продолжил мужчина, когда они отошли подальше. – Наверняка школьный учитель на каникулах. Вы как думаете?

– Да, кто-то в этом роде, – с несчастным видом пробормотал Бридон.

Глава 14Как раздеваются знаменитости

Не все заметки, которые принялся просматривать Бридон перед чаем, представляли интерес. Лейланд передал ему почти дословно переписанные результаты скрупулезной работы полиции Херефордшира. В них было мало того, что способно заинтересовать нашего детектива, а потому не стану утомлять ими читателя. Приведу здесь самые заметные моменты в том порядке, в котором расположил их Бридон для наглядности и удобства, наряду с пометками о соображениях Бридона, вызванных этими заметками.

Скорее всего, выйдя из гостиной, Уорсли направился в библиотеку и занялся там статьей, а уже позже пошел к себе в спальню. Приставленный к нему лакей помог четко определить изменения в гардеробе Уорсли и самой комнате, имевшие место в промежуток между ужином и временем его смерти. Сперва что касается карманов: «Лакей без колебаний назвал следующие предметы, позже найденные на туалетном столике, что находились у Уорсли в карманах брюк во время ужина, – серебряные монеты на общую сумму 6 шиллингов и 9 пенсов, ключ от американского замка из Йельского университета (он не подходил ни к одному замку в Ластбери) и серебряную коробочку, где лежали восемь восковых спичек. В карманах пиджака на теле вроде бы никто не шарил – там лежали: полупенсовик, альбомчик для марок (почти пустой) и карманная расческа. В нагрудном кармане пиджака была найдена записная книжка, а также три казначейских билета и бланк заказа почтового отправления на сумму в пять шиллингов».

Тут было над чем поразмыслить, причем самым серьезным образом. Если предположить, что Уорсли собирался лечь спать, а затем вдруг почувствовал сильнейшее искушение прогуляться перед сном, тогда странно – он не освободил все карманы перед тем, как выйти на улицу. Возможно, это его привычка – почему они не спросили лакея? – выкладывать лишь серебро не только по причине ценности, но и потому, что мелкие вещицы можно обронить и не заметить этого, особенно когда складываешь предметы одежды. Или такое объяснение, или же можно предположить, ему помешало раздеться и лечь в постель некое неожиданное обстоятельство. Большинство людей, подумал Бридон, начинают именно с карманов, наверное, потому, что они всегда под рукой, но, возможно, этот человек относился к предметам противоположно общепринятым нормам под влиянием неких раздражителей. Да, настоящая загадка, и ни единой зацепки, лишь тривиальный набор странностей, плохо сопоставимых друг с другом. И потом эта карманная расческа! Лакей подтвердил под присягой, что Уорсли не носил с собой расческу: «Да дело обычное, их вообще мало кто носит», и Уорсли уж точно не походил на человека, слишком уж тщательно следившего за внешностью. Проблема заключалась не столько в том, что Уорсли не вынул ее из нагрудного кармана, а в том, почему она вообще там оказалась. К чему человеку расческа в нагрудном кармане, если он вышел прогуляться в сад в полночь или же намеревался зайти в силосную башню? Разве что собрался расчесать копну сена. К слову о силосной башне – теперь уже становилось очевидно, Уорсли не собирался искать там пропавшую трубку. Как он мог хоть что-то найти там без освещения? Ведь при этом мужчина словно нарочно выложил коробок с восковыми спичками на стол. Правда, эту странность можно было приписать его невероятной рассеянности. Нет, Уорсли вышел с намерением посетить какое-то место, где может понадобиться расческа, но не спички, и заняться там делом, при котором из кармана брюк может вывалиться мелочь, а вот записная книжка из нагрудного кармана – нет. Вот тебе урок из деталей, вгоняющих в недоумение, если это вообще можно назвать уроком.

«Еще одним предметом, найденным на туалетном столике, был монокль на черной шелковой ленточке. Лакей показал, что Уорсли иногда забывал монокль по ошибке, но не мог поклясться, что его не было на нем во время ужина». К счастью, Уорсли часто гостил в Ластбери, так что его привычки здесь хорошо знали. Так куда же вписывается этот предмет в общей картине? Богом готов поклясться: Уорсли носил монокль за ужином. В памяти отчетливо сохранилась мельком увиденная картина – Уорсли в бумажной треуголке, из-под которой поблескивает стеклышко монокля. Он отложил его, как вещь ненужную, когда собрался выйти из дома позже. Это наверняка был один из первых предметов, который никак не мог понадобиться ему в ночи. Уорсли не принадлежал к разряду людей, носящих модный предмет просто из тщеславия, а потому можно предположить, что у мужчины были проблемы со зрением. Тогда тем более: почему Уорсли оставил, а не захватил с собой монокль, если вышел с намерением поискать пропавшую курительную трубку? Бридон снова пришел к выводу, что Уорсли собирался ложиться спать, но помешало ему некое непредвиденное обстоятельство.

«На туалетном столике также нашли серебряные наручные часы. Заведены они не были. Согласно показаниям лакея, в ночное время он обычно оставлял их на маленькой тумбочке возле постели». Да, дело становится все запутаннее. Часы – один из первых предметов, который человек снимает на ночь и кладет его где-то рядом с постелью, на тот случай, если часы понадобятся ночью, но перед тем непременно чисто автоматически заводит их. Уорсли оставил их незаведенными на туалетном столике, а не рядом с постелью, а это говорило о том, что или же он действовал в спешке, или вовсе не собирался ложиться спать, предпочел снять часы и оставить их в надежном месте. Пришла пора собрать воедино все приведенные здесь данные, но перед тем, как начнешь разбираться с ними, следует выстроить несколько гипотез.

Первая: Уорсли готовился лечь спать, а потому уже снял монокль, вынул все из карманов брюк, но не успел по некой неизвестной причине опорожнить другие карманы. Едва мужчина успел снять наручные часы, как вмешались некие непредвиденные обстоятельства, прервавшие его действия и заставившие выйти в ночь, вооружившись лишь маленькой карманной расческой.

Или же: (вторая) Уорсли не собирался ложиться спать, но пошел в спальню, чтобы освободиться от ряда ненужных ему предметов перед тем, как выйти на улицу. Эти предметы могли там поломаться – к примеру, часы и монокль, или же он мог обронить их в темноте, к примеру – содержимое брючных карманов. Это были не просто ценности, но почему в таком случае Уорсли оставил записную книжку в нагрудном кармане? В то же время он почему-то счел нужным прихватить с собой расческу. Так, так!.. Теперь другие странности.

«У покойного в верхней челюсти был зубной протез, когда нашли тело, он находился у него во рту». Нет, если вдуматься, это особого значения не имеет, ни в первом, ни во втором случае. Всего лишь еще одно доказательство, что Уорсли не добрался до постели, когда произошло нечто непредвиденное.

«Он снял подтяжки и туфли для гольфа, которые на нем были, и сменил их на пару легких теннисных туфель на резиновой подошве. Туфли для гольфа, подбитые тяжелыми гвоздиками, нашли под туалетным столиком, подтяжки перекинуты через спинку стула. Лакей был совершенно уверен, что все эти предметы тут не находились, когда он приходил прибраться в комнате после ужина». Да, Бридон заметил теннисные туфли в силосной башне, но никак не мог вспомнить, были ли они на Уорсли во время ужина или нет. Это стало первым, впрочем, слабоватым намеком на намерение Уорсли добраться до силосной башни. Туфли для гольфа, подбитые гвоздиками, только мешали бы, а вот в легких туфлях на резиновой подошве очень удобно подниматься по стальным скобам. Однако, разумеется, у мужчины могли быть и другие причины переобуться именно в теннисные туфли на резине – поступь в них почти неслышная. Значит, Уорсли нуждался в тишине. Впрочем, у мужчины могло быть множество других мотивов выйти из дома в ночь, не имеющих отношения к силосной башне. Если же существовало множество мотивов сменить обувь, по какой тогда причине понадобилось снимать подтяжки – и чтобы брюки не свалились, потуже затянуть их ремнем? Разве что мужчина знал о нешуточных физических усилиях? Уорсли мог сделать подобное, чтобы было удобнее карабкаться вверх, но это вряд ли являлось истинной причиной. Еще одно, если вдуматься, ставящее в тупик обстоятельство, – Уорсли, всегда одевавшийся несколько консервативно, обычно носил накрахмаленный воротничок. Тот самый воротничок нашли на теле, и все говорило о том, что его оторвали, причем с силой, поскольку пуговица, на которой он держался, отлетела. Если Уорсли выходил, зная, что от него потребуются большие физические усилия, и даже снял лишние подтяжки, почему тогда оставил туго накрахмаленный воротничок, стесняющий движения?

Тот же самый лакей поделился весьма важной информацией, не дошедшей до ушей хозяев и гостей дома, а также путем ряда манипуляций представителей правосудия не оглашавшейся на слушаниях, – как выяснилось, по личному настоянию Лейланда. Именно: «говорит, звонок в библиотеке прозвенел тем вечером примерно в десять минут одиннадцатого, он тут же отправился туда и увидел Уорсли, сидевшего за столом и писавшего. Не уверен, точно не помнит, как тот был одет – к примеру, обувь. Уорсли позвал его сказать подать ему завтрак утром в постель в десять. Это было необычно, поскольку Уорсли имел привычку вставать рано и спускался к завтраку к девяти». Такова новая пища для размышлений. Во-первых, эти свидетельства, если они надежные, помогали более или менее точно определить время смерти. В последний раз Уорсли видели в половине десятого. Теперь же становилось очевидно, сорок минут спустя он был еще жив – когда все они находились в гостиной, еще до того, как Халлифорд отправился посмотреть, открыты ли ворота. Почему Лейланду понадобилось утаивать эту информацию? Возможно, тот хотел, чтобы у суда создалось впечатление – смерть наступила, когда еще не совсем померк дневной свет, – и оставался чисто теоретический шанс отыскать потерянную в силосной башне трубку. Как бы там ни было, но эти показания не прозвучали. Кстати – на какую сторону дома выходили окна комнаты Уорсли? Определенно на реку, и к началу гонок с фасада свет в них виден не был, в отличие от света из других окон, выходящих на лужайку перед домом.

Присутствовал еще один любопытный момент в этих показаниях лакея. По некой неизвестной пока причине тем вечером Уорсли собирался засидеться допоздна. Возможно, это не имело никакого значения, может, он просто торопился закончить статью перед тем, как лечь спать, а возможно, собирался дождаться возвращения участников гонок, чтобы подкрепиться вместе с ними сэндвичами. Можно было бы предположить, у Уорсли имелись и какие-то другие планы, и в их число входила не только обычная прогулка по саду перед сном или лазанье, но целая экспедиция. Что за экспедиция – оставалось только гадать. Он принадлежал к тому разряду людей, чья жизнь расписана заранее по строгому плану. У Уорсли не имелось ни склонности к сомнительным привычкам, ни пристрастия пускаться в какие-либо авантюры. Тогда почему он предпринял эти загадочные действия тем вечером, когда знал, что останется в доме один? Можно посмотреть на все это и с другой стороны – если предположить у него намерение свести счеты с жизнью, тогда что он выигрывал, откладывая тот час, когда его хватятся утром? Нет, конечно, не в том случае, если он намеревался покончить с собой в силосной башне. Было ясно, его тело найдут в любом случае вскоре после рассвета. Бридон был вынужден признаться – он зашел в тупик. Может, посоветоваться с миссис Халлифорд? Нет, пожалуй, не стоит, ведь документы, переданные Лейландом, являлись конфиденциальной информацией, и с их содержанием можно было ознакомить, наверное, только Анджелу.

Лишь позже, к сильному огорчению Бридона, он получил дополнительные сведения о действиях мистера Уорсли. Выяснилось – миссис Халлифорд, не слишком разделявшая возбуждения и восторги, связанные с гонками, потому как уже знала, что станет победительницей, нашла лучшее применение получасу между тем моментом, когда все высыпали на улицу, и стартом. Женщина вызвала служанку, и обе занимались проблемами гардероба вплоть до того времени, пока не пришла пора миссис Халлифорд сесть в машину и отъехать. Якобы она собиралась подтвердить под присягой, что, когда выходила, заметила: дверь в библиотеку открыта, а внутри темно. Следовательно, за час – от десяти десять до одиннадцати ноль-ноль – Уорсли мог выйти из библиотеки. Возможно, он находился у себя в комнате, когда началась вся эта суматоха и крики, но вряд ли оставался там долго. Все в спальне указывало, что Уорсли забежал туда поспешно и по делу. После этого он вышел из дома, возможно, даже до начала гонок или чуть позже. Такая информация всплывала на слушаниях, но на ее значении не сосредоточилось внимание простой публики, а коронер не сделал ничего, чтобы его привлечь.

Наконец, имелась статья, над которой трудился несчастный джентльмен в последний в своей жизни вечер. Посвящена она была удручающему положению коренных жителей Южной Африки – насколько помнил Бридон, этот предмет писатель обсуждал ранее тем же днем с Карберри, и тот при этом едва не лишился дара речи от возмущения. Остановился Уорсли, дописав предложение, но не абзац, причем чернила на последних словах слегка размазались, словно не успели высохнуть сами по себе. Это могло означать одно и только одно – Уорсли в тот момент отложил ручку не собравшись вдруг лечь спать, а спохватившись: пришло время заняться каким-то другим, более насущным делом. Вряд ли его вдруг кто-то позвал, и Уорсли вынужденно поторопился, вряд ли он сам размазал чернила. Будучи человеком пунктуальным, мужчина любил все доводить до конца. Он намеревался закончить этот параграф, если бы имел время, до того, как отправиться спать.

Глава 15Официальная версия

Бридон все еще сидел за письменным столом у себя в спальне, хмуро пялился на все эти листки с противоречивыми данными, когда вдруг вошла его жена.

– Я тебя просто обыскалась, – громко заметила она. – Где ты был? Прочесывал содержимое силосной башни расческой с мелкими зубьями или что? Шолто тебе звонил.

Под этим псевдонимом проходил у них сотрудник одного из офисов головной конторы Бридона.

– Так, а я что говорил Лейланду? Стоит им выяснить публичность этого шоу, так они шкуру с тебя сдерут, и никакие конфиденциальные отчеты этим людям не нужны. Тем лучше, мы можем ехать домой, когда захотим. Меня уже тошнит от этой неразберихи.

Ход мыслей Бридона раздваивался. Он еще не утолил присущий обычному человеку инстинкт любопытства. К тому же Бридону совсем не хотелось, как и большинству из нас, оставлять загадку нерешенной. В то же время он позиционировал себя – и эта поза стала частью натуры Бридона – как человека, которому претила такая профессия, как «шпион», и он занялся ею лишь по необходимости, потому что не имел другого способа заработать на жизнь. Поэтому Бридон считал своим долгом, вне зависимости от того, запретят ли ему и дальше проводить расследование, изобразить великое облегчение и благодарность. В конкретном случае он не преминул сделать это тотчас же.

– Да ничего подобного, бедняжка мой! Они хотят, чтобы ты поехал туда и кое с кем переговорил. С ужасно важной персоной, но они не желают говорить, с кем именно. С одним мужчиной, если подобное тебя порадует. Я вытрясла это из Шолто еще до того, как согласиться тебя отпустить. Он должен повидаться с тобой завтра.

– Так пусть приедет сюда, здесь и повидаемся.

– Думала об этом, но он человек не того сорта. Да у Шолто медали и прочие штуки отвалятся, если он начнет разъезжать по Англии и видеться с людьми. Нет, люди должны приезжать к нему, а не наоборот.

– Пропади они пропадом, его медали! Как машина, на ходу?

– Не в полном порядке, с той гонки в Кингз-Нортон. Я как раз подумывала отправить ее на диагностику. Есть поезд до Лондона, отправляется в десять десять утра, а встреча назначена на три – они сказали, им так удобнее. Ты вполне успеваешь на обратный поезд в четыре сорок пять. Я подумала, что могу отвезти тебя утром, а потом добраться до мастерской. Посмотрят машину и, если надо, починят. Затем побродить по городу, полюбоваться кафедральным собором и съесть ланч в какой-нибудь чайной – почему во всех этих городах с кафедральными соборами полным-полно чайных? – потом встретить и привезти тебя обратно вечером.

– Похоже, мне не отвертеться. Ты уже доложила об этом Халлифордам?

– Да, все в порядке. Поначалу миссис Халлифорд ужасно испугалась, просто подумала, мы уезжаем навсегда, и кто тогда будет приглядывать за бедным Уолтером? Уолтер действительно бедняга. Эта женщина явно положила на тебя глаз. Когда она узнала, что ты вернешься вечером, сразу повеселела и заулыбалась. О, до чего хотелось бы знать, о чем у вас пойдет речь!

В глубине души Бридон был твердо уверен, что таинственный разговор с важной персоной связан с проблемой, которой он уже занимался, и не является предвестником какой-либо новой. Эта проблема продолжала занимать мысли Бридона на всем долгом пути к Лондону. Ярко-зеленые лужайки с чайными столиками; спускающиеся каскадом к реке террасы цветов так и манят к реке; дорога, освещенная блеском многочисленных фар; где-то поодаль проблески серого рассвета очерчивают в перспективе фантастические очертания силосной башни, а затем – то, что находится ниже – жаркие и ароматные тропинки сада, чьи выложенные плиткой дорожки Бридон так пристально рассматривал в поисках некой ключевой находки… Вот какие сцены занимали его воображение, грезились Бридону, когда он смотрел в серое продолговатое окно вагона. Он не видел или видел в нем лишь неухоженные земли, плодовые деревья Першо проносились мимо, словно в убыстренной съемке, кружились и пропадали; плотные заросли сорняков окаймляли каналы Ивелода, затем показалась унылая удлиненная панорама Оксфорда, скопление мелких домишек Дорчестера и окраин, блеснула Темза со своими потаенными островками – последние самые мрачные стадии путешествия, говорившие утомленному путнику лишь о бисквитах и молоке.

Где-то я уже писал о здании «Бесподобной» и о том, насколько точно оно отражает тот период нашей национальной архитектуры, черпающей вдохновение в стремлении избежать выплаты слишком больших налогов. Бридон как сотрудник компании вовсе не стремился тратить время на пустопорожнюю болтовню в сверкающем великолепии внутреннего дворика или же слышать, как произносят почтительным шепотком его имя худощавые служители. Бридон прошел по знакомым коридорам, обменялся парой слов с несколькими знакомыми и наконец добрался до огромных часов, призванных напомнить о тяготах жизни человеческой, – на них изображались все двенадцать подвигов Геракла, и встал под ними. Мужчина дождался половины четвертого, а затем вошел в кабинет, где находились пятеро самых важных в конторе людей и какой-то вежливый и загадочный незнакомец.

– А, Бридон, вот и вы. Могу я представить вас… – Незнакомец извиняющимся жестом вскинул руку.

– Нет, если не возражаете, никаких имен. Рад, что вы смогли приехать, мистер Бридон. – Затем, когда они остались вдвоем, новый знакомый добавил: – Очень любезно с вашей стороны, очень мило. – Он был из касты военных. Совсем необязательно быть детективом, чтобы догадаться об этом, хотя мужчина предстал перед Бридоном в штатском. Бридон, набравший немало опыта в общении с этими людьми во время войны, без колебаний приписал бы его к разряду высоких чинов. Впрочем, прямота и простота, свойственные офицерскому характеру, в данном случае не просматривались – господин был далеко не прост, казался даже утонченным. Еще чувствовалось, он пытается напустить на себя зловещий вид. Словом, незнакомец принадлежал к смешанной породе людей, которых принято называть «военной интеллигенцией».

– Немало наслышан о вас, мистер Бридон, от одного моего старого друга, полковника Гуллетта. Вы ведь служили вместе, если не ошибаюсь? Отличный солдат. Всегда говорил: какая жалость, что нам не удалось уговорить вас остаться военным. Впрочем, насколько я понял из только что услышанного, вы нашли недурное применение своим талантам здесь, в этой конторе. Отличная компания. В данный момент вы представляете ее интересы в Ластбери, если не ошибаюсь?

– Одну секунду, сэр, тут я должен кое-что прояснить. Я представляю компанию по первому же ее требованию. То есть, я хочу сказать, они имеют право прибегнуть к моим услугам в любой момент. В данном конкретном случае я не получал от них никаких указаний, а просто по чистой случайности оказался гостем одной семьи в Ластбери. Чисто дружеский визит, и тут все и случилось.

– Чисто дружеский, боже ты мой! Что ж, это значительно упрощает дело. Тем не менее существует долг, накладывающий равноценные обязанности на всех нас как граждан, вы согласны? К примеру, полицейский просит вас схватить вора, и вы должны ему помочь. Таков закон, я прав? Вот, ситуация не сильно отличается от вышеприведенной. Иными словами, я хочу сказать, мы можем рассчитывать на ваше сотрудничество, мистер Бридон, в этих довольно деликатных обстоятельствах. Знаете, мы, как и вы, не удовлетворены вердиктом коронера. Его вынесли в угоду публике, и вы должны это понимать. Нас вердикт совершенно не удовлетворяет. Сказав это, я вынужден просить вас не расспрашивать, кто именно такие эти мы. В структуре власти многое скрыто, лежит не на поверхности. Уверен, и это вы тоже понимаете. Вы умный человек. Теперь я хочу задать всего один вопрос: можем ли мы на вас рассчитывать?

Бридон оказался в положении, хорошо знакомом многим из нас – когда человека разрывают прямо противоположные чувства. С одной стороны, вы должны ответить согласием и полностью подписаться на дело, с другой – стремиться накопить и сохранить драгоценные воспоминания об этой беседе, чтобы затем пустить их в дело уже на ферме. Нет сомнений, это человек непростой и весьма значимый, из тех, кого можно изучать до бесконечности. С другой стороны, необходимо предпринять над собой усилие и сделать вид, что ты впечатлен, а следовательно, со всем почтением согласиться. В то же время Бридон уже предвидел хорошо известные ему осложнения: как и насколько глубоко могут сочетаться обязанности шпиона со званием истинного джентльмена.

– Надеюсь, всегда готов сделать все от меня зависящее для помощи правосудию, – осторожно ответил он. – То есть, я хотел сказать, если вопрос стоит об аресте или о чем-то в том же роде. Но… возможно, вы более определенно выразитесь, чего именно от меня хотите?

– Вы правы. Мы должны быть честны и откровенны друг с другом. Честность еще никогда никому не вредила. Давайте скажем так: вы сами-то верите, что смерть этого парня Уорсли наступила в результате несчастного случая?

– У меня не получилось воссоздать ни одной схемы с учетом всех сопутствующих обстоятельств, способной привести к несчастному случаю. Еще не могу сказать, чтобы коронер мне сильно помог. А это означает…

– Достаточно, больше ни слова. Вы не считаете это несчастным случаем, я уже понял. Теперь скажите-ка мне, не считаете ли вы, что этот бедняга свел счеты с жизнью?

– Ответить на этот вопрос гораздо трудней. Видите ли, до того я не был знаком с Уорсли, а судить о том, способен ли человек совершить самоубийство, просто невозможно, не зная его. Лично я не заметил в поведении Уорсли – до того, как это случилось, – ничего, способного подсказать, что это может с ним произойти. Еще, признаюсь, способ, избранный этим мужчиной, кажется мне каким-то неестественным. Шансы умереть были слишком неопределенные.

– Понимаю, что вы хотите сказать. Да, конечно. Разумеется, вы совершенно правы в своих выводах. Однако не совсем понимаю, почему вы решили, что он не совершал самоубийства. Прекрасно. Итак, мистер Бридон, чем мы располагаем на данный момент? Имеется человек, фигура публичная, чья потеря просто невосполнима. Можете поверить мне на слово, мистер Бридон, эта потеря станет весьма ощутима в очень высоких кругах. Никто не имел против него ничего личного. Имя этого человека никогда не было связано ни с одной женщиной. Никто от него ничего не ждал, и сам он никогда не мешал ничьему бизнесу. Затем… – тут незнакомец прищелкнул пальцами, словно давая тем самым понять, что объяснять далее не имеет смысла.

– В таком случае, сэр, вы, наверное, полагаете, это было убийство, потому как не похоже, что имела место другая причина его смерти. Убийство это должно было быть политическим, так как трудно найти какой-либо иной мотив. Слишком уж много этих «должно», вы не находите? Мне хотелось бы знать, были ли какие-либо независимые причины, позволяющие предполагать, что его могли убить по политическим мотивам? К примеру, кто-то ему угрожал?

– Мистер Бридон, дорогой, можете мне поверить – люди, способные совершить политическое убийство, достаточно умны и обставляют все так, чтобы не просматривалось ни намека на «независимые причины». О, если бы все мы ждали, пока не начнут поступать письма с угрозами. Нет, это никуда не годится, совсем никуда. – Незнакомец говорил таким тоном, словно Бридон отчаянно искал какой-то хитроумный способ проигнорировать простые и очевидные факты.

– Я лишь хотел… хорошо, сэр, не станем зацикливаться на этой теме. Вы только что говорили об этих политических убийствах, точно их была целая серия. С моей стороны справедливо спросить, к какой именно группе относится убийство – если это было убийство, причем не простое, а именно политическое? Спрашиваю я это не из досужего любопытства. Было бы куда как проще реконструировать случившееся, сравнивая его с аналогичными преступлениями.

– Снова, мистер Бридон, вам придется поверить мне на слово. Эти люди достаточно умны, чтобы совершать политические убийства самыми разнообразными способами, ни разу не повторяясь. Вот еще что: не верьте написанному в газетах. Эти парни, журналисты… вроде не приносят вреда, просто не верьте тому, что они пишут в своих газетах. Нет, мы должны расследовать это дело независимо и отдельно от всех остальных, понимаете? Совершенно отдельно.

– Что ж, в таком случае, наверное, лучше сформулировать это так: я склонен думать, велась какая-то грязная игра, и во время пребывания в Ластбери нашел некоторые тому подтверждения. Я постараюсь довести дело до конца, исключительно в интересах правосудия. Стоял ли за этим некий политический мотив – не мое дело; и даже если и стоял, вряд ли данное обстоятельство поможет мне в расследовании. Вас устраивает такой подход?

– Простите меня, политический мотив всегда накладывает характерный отпечаток. Тут вступает в силу закон человеческого равноправия. Понимаете, о чем я? К примеру, иностранца в таком случае будут подозревать больше, нежели британца, социалиста – сами видите, я очень откровенен с вами, мистер Бридон, – будут подозревать больше, нежели человека, кровно заинтересованного в процветании страны. Вот я и подумал, может, уместно во время нашей беседы затронуть одно или два направления в расследовании, которые вы могли проглядеть. Так мы можем рассчитывать на вас, на нашу совместную работу?

– Боюсь, слишком сильно сказано, сэр. Вы можете рассчитывать, что я всеми силами буду помогать правосудию, если приду к заключению, что имело место убийство и преступник остается безнаказанным. Впрочем, я не имею права действовать в качестве представителя третьей стороны, пока хозяин и хозяйка дома считают меня своим гостем. То есть хочу сказать о правилах приличия…

– О нет, дорогой мой мистер Бридон. У меня ни на секунду и в мыслях не было предлагать вам нечто подобное! Разумеется, вы вольны поступать по своему усмотрению, соответственно обстоятельствам. Нам всего-то и надо точно знать, на чем стоим, и поверьте мне, с нашей точки зрения, этот разговор оказался крайне полезным, вполне удовлетворительным. Еще могу заверить со всей серьезностью, что, если вы поможете направить наши подозрения в нужное русло, ваши услуги не останутся незамеченными. А, да, поезд, не смею больше вас задерживать. Снова благодарю за то, что откликнулись и приехали.

Восемь с лишним часов в ужасном поезде, подумал Бридон, и все ради того, чтобы ввести этого старого дурака в заблуждение, будто он славно сегодня потрудился. Какое он там употребил словечко? Ах да, равнозначный. Что ж, в таком случае дело почти того стоило.

Глава 16Неофициальная версия

Были и куда худшие способы провести день, нежели сидеть в поезде. Раннее утро ничем не отличалось от вчерашнего, все указывало на то, что день будет жаркий и безветренный, как и тот, накануне, когда стояла столь удручающая духота. Только на этот раз туман не рассеивался, а напротив – только больше сгущался и обретал все большую плотность, и вскоре ревущими потоками хлынул ливень – такой силы дожди типичны для мест на границе с Уэльсом. Они превращают мир в сплошное мокрое и чавкающее пространство. Лейланд, разбивший лагерь с маленькой палаткой у реки чуть выше Ластбери по течению, полностью ощутил на себе последствия этой стихии. Предполагается, истинный бойскаут знает уловки и способы выживания под столь безжалостным ливнем или же наделен такой добродетелью, как изобретательность, а потому может предпринять какие-то защитные меры при приближении грозы. Понятное дело, Лейланд являлся в этих краях чужаком, а поэтому был заранее обречен. Как сильно ни приподнимай брезент палатки над головой, вода находит все новые лазейки, чтобы просочиться в нее, и вскоре на твою несчастную голову начинают обрушиваться целые потоки. Лейланд попытался укрыться в лодочном домике неподалеку, нарушив при этом границы частной территории, но крыша там оказалась дырявой, а заползти под брезент, укрывающий моторку, он не решился – вдруг обнаружат. В отчаянии мужчина поспешил к ближайшей деревне, к ее крохотной гостинице – единственному месту, где можно было переждать эту стихию.

Эта деревушка обосновалась рядом с Ластбери, хотя трудно сказать, когда она там появилась. С первого взгляда становилось ясно, что она старее моста, и в двух милях в обоих направлениях не было брода, чтобы перейти реку. Поэтому-то коммерческая деятельность здесь не процветала, в отличие от более обширных поселений на другом берегу. Тем не менее тут стояли два или три покосившихся коттеджа, чьи крыши заросли мхом и словно кричали о починке, с маленькими садиками, под странным откосом сбегающими к реке, где росли мальвы и раскинулись плети настурций. Имелась здесь и крохотная церквушка, где службы в эти скудные времена проводились нерегулярно, но, видимо, некогда ее построили с расчетом, что викария можно обеспечить и кафедрой, и заработком – на жизнь хватит. Самым главным на данный момент для него местом было низенькое, сплошь заросшее плющом ветхое здание гостиницы, просто обреченное быть названным «Виноградная лоза». Этому заведению каким-то чудом удалось сохранить лицензию, хотя и внутри, и вокруг него витал дух убогости и запустения. Лейланд вошел, и впечатление сразу создалось неутешительное, даже после того, как в баре специально для него затопили камин. Здесь присутствовали и барная стойка, и одновременно один из номеров. Номера в маленьких сельских гостиницах обычно снабжены множеством непонятных дверей, выходящих на странные лестницы и в отделанные камнем коридоры, где пахнет мылом. В эти и без того пропитанные сыростью помещения проникал воздух с улицы, и оттого было зябко. Декор комнаты тоже оказался убогим и малоинтересным – на каминной доске стояли две пастушки, рядом ваза с засохшими камышами, на стенах несколько немецких олеографий с изображением маленьких полуголых ребятишек, уезжающих неведомо куда в повозке, запряженной козой. В рамочке свидетельство, говорившее о принадлежности какому-то «Древнему ордену буйволов», еще здесь имелась старая музыкальная шкатулка, конечно же, не работавшая.

Впрочем, здесь все равно было лучше, чем в палатке, а с наступлением полудня Лейланд получил еще два утешения. Он смог заказать себе выпивку и, движимый природным любопытством, пригласил к себе ради компании и, возможно, информации двух представителей местного мужского населения. Лейланд никогда не пренебрегал ни одним источником информации, и его любимым принципом было – друзья называли это «удобной доктриной», – что шляться по барам для настоящего детектива никогда не напрасная трата времени. Халлифорды, как уже сообщил ему Бридон, никогда не были настоящими сельскими людьми, и поэтому об их образе жизни и привычках местным жителям было мало известно. Их деревенские соседи имели кое-какое представление о хозяевах поместья, потому что тамошние работники, более того, даже те, кто трудился в силосной башне, частенько общались с Халлифордами. Всегда очень ценно знать мнение местных о таких событиях, также весьма полезной бывает их информация о перемещениях людей. Пока все они придерживались одного мнения – если произошло убийство, то виновного надо искать среди обитателей барского дома. Что ж, вполне оправданное предположение. В этом отдаленном уголке мира человек, приехавший погостить на день, вряд ли мог встретиться с врагом. Однако следовало помнить: Уорсли наезжал сюда и прежде, а потому был шанс, что тут имела место какая-то деревенская вендетта. И ничего страшного не случится, если он спросит их, не видели ли они поблизости в ночь трагедии или на следующий день какого-нибудь незнакомца.

Вскоре к Лейланду присоединились два habitues[14] заведения. Один был помощником пекаря, проезжал мимо на лошади, вот и заглянул; второй, как он догадался, был то ли канавокопателем, то ли камнедробильщиком, проводившим большую часть времени в размышлениях о тяготах жизни, но так и не пришедшим к каким-либо сенсационным выводам. Оба посматривали на Лейланда с недоверием. Прошли дни, когда любого туриста, пусть даже скромно одетого, принимали здесь за джентльмена, а уж это промокшее до нитки создание в шортах не подлежало никакому определению. Тем не менее Лейланд встретил их с присущей ему вежливостью и не стал навязывать темы беседы – вскоре они сами заговорили с ним пронзительно высокими, типичными для выходцев из Херефордшира голосами, и он вскоре достаточно привык к их речи, чтобы понять: говорили эти люди о событиях в Ластбери.

Похоже, откровения коронера на предварительных слушаниях не убедили местный люд. В тот полный событий вечер, со всей этой ездой на машинах, никак нельзя – тут сыграла роль природная проницательность местных жителей – ожидать, что все закончится столь неинтересным событием, как самоубийство, не говоря уже о смерти от несчастного случая. Это было, несомненно, убийство, и если жюри присяжных решило иначе, то только потому, что люди, подобные им и работающие у Халлифордов, знали, на какую сторону закона им следует встать. Лейланд поймал себя на том, что дивится этой традиции, а с другой стороны, она складывалась здесь веками и сводилась к следующему: в глазах закона джентльмены, разъезжающие в карете, не могут совершить неправедное дело. Их не хватают и не вешают в тюрьме Херефорда, как поступили бы с Томом, Диком или Гарри. В то же время нельзя сказать, чтобы эти критики из пивнушки не осознавали наступившие в Англии перемены, переход от аристократии к олигархии – от ребят, разъезжающих в каретах, к парням, гоняющим на автомобилях. Они понимали, что Халлифорды принадлежат к высшим слоям общества, чьи выходки проще понять, если посмотреть какой-нибудь фильм из жизни богатых. Также эти люди были убеждены: самые страшные интриги затеваются и происходят в домах, где пьют коктейли и господам подают завтрак в постель.

У мистера Джексона, канавокопателя или камнедробильщика, не было ни малейших сомнений, кто является преступником. Это Халлифорды, муж и жена, убрали своего гостя, ослу же понятно, разве не так? Никому другому просто и в голову бы не пришло запереть несчастного в силосной башне, чтобы он там задохнулся. Никто другой не обладал здесь достаточной властью для подавления активности полиции. Что касается мотива, то версия мистера Джексона была проста и выражалась непечатными словами. Он столь убедительно говорил о своих подозрениях, что Лейланд уже почти верил в них, если бы не улика, находящаяся в данный момент у него в кармане. Улика, доказывающая, что смерть Уорсли привела бы к финансовой катастрофе семью Халлифордов, и они оба были прекрасно осведомлены об этом еще задолго до его гибели. Впрочем, Лейланд понятия не имел, поделились ли Халлифорды этими знаниями с компанией, собравшейся в доме, и, с восхищением глядя на мистера Джексона, время от времени восклицал: «Ага!», оценивая вместе с помощником пекаря всю глубину его соображений.

Впрочем, одно сомнение он все же умудрился ненавязчиво внушить оратору. Мог ли какой-нибудь посторонний в ту роковую ночь незаметно прокрасться в Ластбери? Ведь если бы нам удалось схватить его, он мог поведать немало интересного о том, что там произошло. Это не случайная догадка. Если верить Толларду, один незнакомец все же проезжал неподалеку от дома той ночью. Ведь машина Толларда заглохла на дороге, ведущей к мосту Ластбери только в одном направлении. По словам Толларда, он опустошил свой бензобак и одолжил немного бензина у водителя автомобиля, который двигался от Херефорда. Или он говорил, это грузовик? Как бы там ни было, но водитель данного транспортного средства должен был проехать по мосту и подняться на холм, находившийся в нескольких сотнях ярдов от ворот Ластбери. Мистер Джексон отнесся к этому высказыванию скептически. Машины у них проезжают не часто, особенно в позднее время, и разве что к поместью Ластбери. Что до грузовика, так мост старый, не предназначен для тяжелого транспорта, и перед ним даже висел знак, предупреждающий, какой штраф ждет водителя грузовика за проезд по этому мосту, да Лейланд сам может в этом убедиться, если вдруг возникнет такое желание.

В половине двенадцатого распахнулась дверь, и к компании присоединился еще один гость, поприветствовал всех старых знакомых. Его спросили, где Джордж, и он ответил, что Джордж ходил к врачу и тот нашел у него гастрит. Новоприбывший оказался не просто работником силосной башни. Он был тем самым Джоном Хуквеем, первым обнаружившим там тело. Нет нужды говорить, что этот факт придавал Хуквею особую ценность как свидетелю, и Лейланд изо всех сил старался подавить инстинкт, присущий каждому полицейскому, – тут же устроить Джону допрос. Нет, он сдержался и позволил герою события самому рассказать всю историю, и слова полились рекой. Хуквей долго и нудно пересказывал слушателям уже известные, значительно приукрашенные факты и сразу опроверг, как лживую, свою первую реакцию на обнаружение трупа. Когда Лейланд уже почти отчаялся узнать от него что-то стоящее, мистер Хуквей завел новую историю, не имеющую, казалось бы, отношения к делу, о странном поведении своих вил.

Как выяснилось, в конце рабочего дня вилы возвращали на ферму, никогда не оставляли ни рядом с силосной башней, ни в ней. Таков был приказ Стурта, бригадира, по выражению рассказчика, боявшегося, что вилы замерзнут на открытом воздухе. В вечер перед убийством всех работяг, как известно, отпустили по домам раньше, чем обычно, – просто не осталось урожая для закладки в силосную башню. У мистера Хуквея оказалось какое-то загадочное дело, и он направился в противоположную от фермы сторону, к мосту. О сути этого бизнеса он намекал иносказательно, местным говорком, то и дело осторожно косясь на Лейланда, из чего тот сделал вывод, что, видимо, этот работник фермы занимался какими-то браконьерскими делишками на берегу, по ту сторону реки. Как бы там ни было, вилы Хуквей прислонил к стене башни, да так и оставил, причем не под люками, заметьте, а с другой стороны. Хуквей собирался забрать их на обратном пути от реки и отнести на ферму, как раз по дороге к дому. Однако, вернувшись к силосной башне, своих вил он не обнаружил и поначалу подумал, что его ждут нешуточные неприятности, потому как это было очень похоже на мистера Стурта – взять брошенные вилы и самому отнести на ферму. Затем, к своему изумлению, Хуквей вдруг понял, что никто их на ферму не уносил – вилы стояли у стены внутри силосной башни, примерно в двух футах от одного из люков. Тогда он решил, кто-то из господского дома, возможно, сам мистер Халлифорд, поскольку тот часто наведывался сюда вечером, спрятал вилы в силосной башне, чтобы их не украли. Ноша у мистера Хуквея была тяжелая, он не пояснил, из чего она состояла, но Лейланд решил, что это наверняка семга, а поэтому браконьеру совсем не с руки лезть наверх, пробираться в башню и забирать рабочий инструмент, а потом еще тащиться со своим грузом и вилами на ферму. Так что, обдумав все хорошенько, он решил оставить вилы там, где стоят. Ведь назавтра Хуквею ничего не стоило прийти на работу пораньше, до того, как появится мистер Стурт, и незаметно забрать их из башни.

Пока все путем, решил тогда Хуквей. Но явившись сюда назавтра с утра пораньше, самым первым, его потрясло увиденное, просто слов не хватало – вилы стояли на том самом месте, где Хуквей оставил их вчера в пять вечера. Внутри башни никаких вил не оказалось, а ведь он точно видел их там вчера, около восьми. Если бы он тогда рискнул, все же решил подняться и посмотреть на всякий случай, убедиться, не пригрезилось ли ему все это – так пояснил Хуквей, – то непременно увидел бы мертвеца, совсем близко, и потерял бы сознание, и прямо кубарем скатился со ступенек. Вместо этого мужчина просто схватил вилы, а затем принялся карабкаться по лестнице для подготовки люка и тут-то увидел с высоты тело мертвого мужчины. С этого момента мистер Хуквей вернулся к началу истории и принялся излагать все, как оно было.

Нельзя сказать, чтобы такая ассамблея в «Виноградной лозе» внесла нечто новое, помогающее раскрыть тайну. Версия, представленная помощником пекаря, сводилась к следующему: всему виной некая неизвестная личность или личности. Это они затолкали Уорсли вилами в силосную башню, а затем заперли его там. Похоже, к этой версии дружно склонялась вся компания. Лейланд понимал: для того чтобы пролить свет на случившееся, нужно сосредоточиться и как следует поразмыслить. Одновременно он заметил: ливень ослабел, а потому можно было отправиться к месту стоянки. Позже тем же днем выяснилось, что по мосту Ластбери проехал катафалк с приличествующей событию скоростью пятнадцать миль в час. Он увозил гроб с останками Сесила Уорсли к заранее назначенному месту захоронения.

Глава 17Алиби мистера Толларда

Вопрос о вилах, подумал Лейланд, можно отложить и обсудить позже вместе с Бридоном. Вообще вся эта история была аналогична другим странным появлениям и исчезновениям, которые Бридон отметил в приусадебном саду за оградой. К тому же проблема носила слишком уж теоретический характер и, на взгляд Лейланда, не давала сколько-нибудь толкового ключа к разгадке. Он предпочитал более весомые и четкие методы расследования. Еще тут, несомненно, просматривалась новая линия, и ей следовало бы заняться – эта история с алиби Толларда. Определенно, стоило перепроверить показания Толларда полиции. По его словам, Толлард в ночь убийства успел отъехать от ворот всего на милю или около того, и тут у него заглох мотор. Сам он был очень неплохим механиком и испробовал все возможные средства для исправления ситуации, но затем пришел к выводу, что, должно быть, в бензобак попала вода. Толлард заполнял его в Ластбери из канистры, а не из бензонасоса, а уж о дефектных канистрах теперь наслышаны все. Тогда мужчина слил горючее из бензобака, уже махнув рукой на все эти гонки и озабоченный лишь одним – как бы вернуть машину в гараж. Запасов бензина у него не было, поэтому спасти Толларда мог разве что незнакомец, проезжающий мимо, либо один из участников игры. До этого момента его история звучала убедительно и правдоподобно. Вот дальше, как сказал бы Геродот, концы с концами не сходились.

По словам Толларда, вскоре после полуночи грузовик – это был именно грузовик – проехал мимо, и, к счастью, у водителя оказался в запасе бензин, которым он с ним и поделился, что позволило Толларду вернуться в Ластбери в четверть первого. Если верить Филлис Морель, машина все еще стояла у обочины, когда она проехала мимо нее где-то в двенадцать двадцать пять. Мужчина посигналил, но Морель не сбросила скорость, боясь, что за рулем мог быть какой-то бандит. Добрый самаритянин же, кем бы он там ни был, никак не мог проехать мимо Толларда после нее, и вот только без четверти час Филлис услышала, что он ставит машину в гараж. Во всяком случае, так она подумала. Эта версия, уже ослабленная противоречиями в свидетельских показаниях, теперь вызывала все больше вопросов и сомнений. Вот мистер Джексон не обманул – бросив взгляд на мост, Лейланд убедился, что там действительно имеется знак, запрещающий проезд грузовикам. Очевидно, тот водитель был не из местных и поехал этой дорогой по неведению. Хотя вся эта история Толларда больше походила на чистой воды выдумку, и о его или его машины перемещениях после того, как мужчина выбыл из гонки, точно ничего известно не было. Если не считать показаний Филлис Морель о том, что он находился на дороге в миле от Ластбери примерно в двенадцать двадцать пять, но этот факт он упрямо отрицал.

Как проверить эту историю, Лейланд пока что не представлял. Халлифорды шофера не держали, так как был один старичок при доме, прибиравший в гараже, но и он, как все остальные слуги, отправился тем вечером кататься на моторке. Поиски водителя, возможно, выдуманного грузовика тоже вряд ли дадут какие-либо результаты. Может, стоит пойти по пути реконструкции событий? Предположить, что некто специально добавил воды в бензобак машины Толларда для отсечения его от участия в гонках и наблюдения за реакцией мужчины, когда мотор вдруг заглохнет? Нет, пожалуй, не стоит. Случайное знакомство с Толлардом для Лейланда было слишком ценным, чтобы столь безрассудно распорядиться им таким вот образом. Может, стоит прибегнуть к помощи полиции Херефорда, и пусть один из их сотрудников изобразит водителя грузовика, потом ему устроят встречу с Толлардом, и сотрудник упрекнет последнего в том, что тот заплатил ему какой-то жалкий шиллинг в обмен на бензин? Уговорить полицейского проще некуда, и жалкий шиллинг тоже очень к месту, но подобный метод насторожит Толларда, если тот, конечно, виновен, и подскажет, что за ним ведется наблюдение. Если Толлард невиновен, он может устроить скандал и сказать – все это наглая ложь. Нет, конечно, можно расспросить полицию о машинах, проезжавших здесь той ночью, не по ту сторону реки, где находился Херефорд, и эти дурацкие гонки испортили все следы, но на этой стороне, у Ластбери. Если Толлард действительно получил бензин у проезжающего мимо водителя, тогда его грузовик наверняка оставил следы…

Впрочем, если вдуматься, имелась здесь и обратная сторона медали. Допустим, Толлард говорит правду, и тогда получается, что мимо него той ночью близ Ластбери проехали не одна, а две незнакомые машины. Машина или грузовик, чей водитель помог Толларду, и еще автомобиль, которым управляла Филлис Морель, промчавшаяся мимо примерно через десять минут. Эта машина, вполне вероятно, должна была остановиться у дома Ластбери или же где-то поблизости, иначе как объяснить, что Филлис показалось, словно она слышала, как Толлард паркуется в гараже в двенадцать сорок пять? Нет, следует вплотную заняться изучением алиби Толларда – не просто убедиться, замешан ли он в убийстве, но и удостовериться, что никаких посторонних той ночью в Ластбери не было. Отчаявшись найти ответы на эти вопросы, вечером Лейланд совершил прогулку до того места, где, согласно утверждениям Толларда, его машина заглохла. Необходимо составить «представление о месте события». Есть шанс, что обитатели близлежащих домов, разбуженные шумом моторов, кинулись к окнам, заметили что-то и запомнили. Тут его поджидало разочарование. Произошло это за поворотом дороги рядом с большим стогом сена у лесной опушки, и Лейланд не сомневался – это то самое место, но никаких домов в пределах видимости здесь не было. Совсем тихое и безлюдное местечко даже сейчас, днем, не говоря уже о ночном времени. В густом лесном массиве не было замечено ни малейшего движения, никто не разгуливал по широкой просеке, ни один человек не работал в полях, не брел мимо окаймлявшей их тропинки густой травы. Тишину нарушали лишь падающие с листьев капли да журчание ручейков в канавах у дороги. Еще это было самое подходящее местечко для определенных целей – промчаться здесь с ветерком во время ночной гонки или же остановиться якобы из-за поломки автомобиля. Это местечко, где, остановившись в столь поздний час, можно было стать жертвой дорожных грабителей. Легко стоять на такой дороге в одиночку, если где-то поблизости, скажем, за густой изгородью кустарника, у тебя прячутся помощники. Что, если за кустами канава? Удовлетворяя любопытство по столь незначительному поводу, Лейланд сделал открытие, окупившее все его усилия во время прогулки. Там густо разрослась крапива, и прямо поверх нее лежала, видимо, выброшенная с дороги пустая канистра для бензина, цвета ее еще не поблекли, металл не тронут ржавчиной. Господь, да благослови традиции производителей предметов массового спроса! На дне канистры был регистрационный номер. Аккуратно переписав этот номер в блокнот, Лейланд двинулся к ближайшей будке телефона-автомата, стоявшей на перекрестке у главной дороги Херефорда. Вот преимущество службы в полиции – за спиной у тебя поддержка бесконечных технических средств, позволяющих отследить судьбу одной из миллиона канистр для бензина, определить, когда ее впервые заполнили, как и когда она переходила из рук в руки, из какого гаража поставлялась и куда именно. Бридон на подобное просто неспособен.

Мужчина двинулся к лагерю и по дороге перебирал в уме все возможности заподозрить конкретную личность. Если докажут, что Толлард лгал на допросе полиции, значит, он виновен в убийстве или, по крайней мере, имеет к нему какое-то отношение. Только как реконструировать действия Толларда? Поломка, судя по всему, была лишь притворством. Он ничуть не опасался, что Арнольды или Карберри помешают Толларду, предложив помощь – все они были целиком поглощены соревнованием, в котором награда за победу – деньги. Толлард рассчитывал, что остальные участники будут отсутствовать несколько часов. Он вряд ли мог предвидеть столь раннее возвращение Филлис Морель. Гораздо безопаснее было поступить, как сделал Толлард, хотя вероятность поломки машины тоже нельзя было исключать. Толлард, как только стихли вдали последние отзвуки гонки, развернул машину и направился прямо к подъездной дорожке, а оттуда, по всей вероятности, пошел уже пешком, чтобы не нарушить покой спящей в доме прислуги. К тому времени было примерно половина двенадцатого, не больше. Видимо, он рассчитывал найти Уорсли в пустом доме, зная – тот привык рано ложиться спать, и решил, что Уорсли уже в постели. На самом деле Уорсли уже находился в спальне, но только начал раздеваться – вещественные доказательства это подтверждали. Однако те же самые улики говорили, что борьбы между ними в спальне не произошло и, по всей видимости, преступнику удалось под каким-то предлогом выманить Уорсли из дома на прогулку. Возможно, он попросил помочь с машиной, исправить вымышленную поломку. В любом случае прогулка предполагалась недолгая, так как Уорсли не позаботился захватить с собой не только часы, но даже монокль. Вот они вместе направились к машине, подошли, и, возможно, Уорсли вынужденно наклонился посмотреть, что там под капотом. Затем – возможно, тампон, смоченный хлороформом, потом борьба, во время которой у жертвы отлетела пуговица от воротничка, немного порвалась одежда, но побороть нападавшего Уорсли оказался не в силах. Затем удушение – видимо, с помощью подушек от машины или тем, что оказалось под рукой, а после лишь оставалось аккуратно избавиться от тела. Возможно, его пришлось проталкивать в люк, и, возможно, убийца использовал с этой целью шкив. Безжизненное тело сперва оказалось на платформе, а затем его сбросили вниз на мягкую силосную массу. На все это не могло уйти много времени, и, быть может, убийца управился за полчаса. Самое позднее – к полуночи.

Каков же следующий шаг преступника? Это очевидно – он должен был создать твердое стопроцентное алиби. Тут, вынужденно признал Лейланд, что-то сразу пошло совсем не так. У Толларда не было бы никакого алиби, если бы он признался на допросе, что видел Филлис Морель в двенадцать двадцать пять. Ничего не получилось бы, заяви он, что находился дома уже в двенадцать пятнадцать. У Толларда не было никаких доказательств, сколько именно времени он провозился с заглохшей машиной, разве что за исключением пресловутого водителя грузовика, которого так и не удалось найти и представить коронеру. Если бы он дожидался возвращения участников гонки, тогда бы появились свидетели его передвижений, хотя в данном случае временной интервал был слишком велик, и столь длительное стояние на обочине показалось бы всем маловероятным. Возможно, он и не рассчитывал на столь длительное стояние у дороги в полном одиночестве. Видно, надеялся, что вскоре после полуночи Толлард сможет остановить проезжающую мимо машину, и тогда у него появился бы свидетель, способный подтвердить, что он находился всего в миле от дома. Шли минуты, и мимо никто не проезжал, а затем в двенадцать двадцать пять Толлард увидел свет фар автомобиля Филлис Морель. Он не ожидал столь раннего возвращения кого-то из участников гонки, а поэтому предположил, что это какая-то посторонняя машина, и попытался привлечь к себе внимание, размахивая руками. Водитель автомобиля лишь прибавил скорости и скрылся вдали. Использовать его в качестве свидетеля не получилось, и тогда разочарованный Толлард направился к дому, а затем, сообразив, что на слово ему никто не поверит, решил сказать, что вернулся в поместье в двенадцать пятнадцать. Это было плохонькое алиби, но Толлард твердо стоял на своем и твердил, что возился со сломанной машиной с одиннадцати десяти до двенадцати десяти, и жюри хоть и сомневалось, но поверило ему.

Еще повезло – допросы полиции в доме проводились быстро, четко, и у гостей и хозяев дома просто не было возможности переговорить друг с другом и состряпать какую-то общую историю. Поэтому Толлард не знал, что в машине, промчавшейся мимо него по дороге, находилась Филлис Морель, и фальсифицировал время возвращения. Тут-то Филлис Морель, сама того не желая, его выдала. Снова Лейланд подивился неадекватности этого алиби. Чтобы создать впечатление, что он долго возился со сломанной машиной, Толлард, очевидно, опустошил бензобак, вылил из него бензин и залил новый – из канистры, которую возил с собой. Эта версия подтверждалась сведениями, сообщенными Лейланду из управления полиции. Тут все было ясно и четко. Если бы он, Лейланд, смог найти сколько-нибудь убедительные улики, связывающие Толларда с убийством, тогда эти шаткие отговорки разбились бы в пух и прах даже при самом поверхностном расследовании… Так даже самые удачливые преступники необязательно наделены мозгами.

Сзади к Лейланду подъехала машина, остановилась, и дверца распахнулась. Это были Бридоны, они возвращались из Херефорда. Лейланд усмехался, пока Майлз рассказывал ему о собеседовании в Лондоне, а потом заметил, что шефы полиции, слава богу, куда как умнее, чем принято считать в народе, а стоит связаться с секретными службами, так тут уж надо быть готовым ко всему. В ответ Лейланд рассказал, как провел день, отпустил ряд нелестных комментариев в адрес переменчивого климата Херефордшира, а потом отметил мудрость тех, кто воспринимает жизнь в лагере как вид развлечения, и удачливость тех, кто предпочитает остановиться в красивых домах из красного кирпича, где слуги подают в постель утренний чай. Мужчина пересказал также местные слухи и спросил Бридона: неужели у него не вызывает подозрений человек, утверждающий, будто перелил в бак бензин из грузовика на дороге, где таковым ездить запрещено? Лейланд не стал упоминать о находке в кустах – прежде хотел убедиться, как это вписывается в его версию и стоит ли отнестись к ней всерьез. Зато он пересказал Бридону приключения вил, которые привели всех в восторг. Вдруг Бридон помрачнел и растерянно нахмурился.

– Все это походит на происки самого дьявола, эта история с вилами, – заметил он. – Терпеть не могу, когда происходят совершенно невероятные вещи, и потом, не понимаю, как это может быть связано с нашим делом. Нет, конечно, эта байка меня заинтриговала. Все равно, очень любезно с вашей стороны передать мне эти записи.

Глава 18Недоверие

Пока Бридон беседовал с глазу на глаз с великим умом, а Лейланд вел разговор по душам с простыми людьми с широкой душой и сердцем, Анджела тоже не теряла времени даром. У нее состоялся любопытнейший разговор, к тому же ей удалось укрепить дружеские связи. Осмотр кафедральных соборов отнимает уйму времени, даже если ты просто пробегаешь их насквозь, а когда просто пытаешься убить время в ожидании, то этот осмотр вообще теряет всякий смысл. Анджела распрощалась с Майлзом вскоре после десяти, к половине двенадцатого уже выучила наизусть весь собор и поняла, что самое время перейти к осмотру других достопримечательностей, которых было не так уж и много в этом старинном городке. Ко времени, когда Анджела выбрала кафе и уселась за ланч, она вдруг почувствовала возможную радость от любой компании, какую только не пошлет судьба. Судьба оказалась к Анджеле благосклонной. Она вдруг поняла, что сидит напротив Филлис Морель, как оказалось, приехавшей в Херефорд заплатить штраф за превышение скорости.

Этот штраф, назначенный магистратурой, похоже, не возымел исправительного эффекта, и Филлис по-прежнему была категорически не согласна с их точкой зрения.

– Все это бред, – заявила она, – особенно если сравнить дурацкое судилище, через которое пришлось сегодня пройти, с допросом в Ластбери. Вы, наверное, считаете смерть человека, чьи снимки появлялись во всех еженедельниках, событием весьма значимым, раз вокруг него поднялась свистопляска, не так ли? Чем тогда хуже такое событие, как превышение скорости на дороге женщиной по имени Филлис Морель? Да ничем, моя дорогая. Здесь, в Ластбери, они не прислушались ни к единому слову свидетеля, и этот глупый старый коронер, видно, считал, что подобного со мной больше никогда не случится. Как же, дожидайся! Превышение скорости – такая штука, которая непременно произойдет снова, точно вам говорю, произойдет, но их, похоже, это ничуть не волновало. Главным для них было отомстить этой Морель. Вынудить ее страдать из-за расставания с внушительной суммой денег. Это в то время, как банда убийц, расправившихся с бедным Сесилом Уорсли, как предположила одна дурацкая газетенка, останется безнаказанной, и так, скорее всего, оно и будет. Просто божественный кофе!

– То же самое говорит и мой муж, – согласилась с ней Анджела. – Он считает, что закон сегодня не интересует ни справедливость, ни мораль, и если вы пройдетесь по Пиккадилли нагишом, вас арестуют не за это, а за то, что вы мешаете уличному движению. Полагаю, полиция считает: замалчивание убийства нанесет меньше вреда полицейской дисциплине, нежели возможность автомобильной аварии. Хотя знаете, мне не кажется, что это расследование вполне типичное. Я видела подобные шоу и прежде, и у меня создалось впечатление, что коронер надеялся на убийство, потому как это привлекло бы к нему внимание общественности. Шанс прославиться.

– Разумеется, подобное оправдывает существование коронера, то же самое происходит и со страховой компанией, вынужденной произвести выплату. Почему-то принято считать, что это доставляет им радость, хотя лично я замечала, как тщательно они скрывают удовольствие от процесса. Причем всякий раз, когда мне доводилось с ними сталкиваться. О, совсем вылетело из головы. Возможно, мне не стоило такое говорить.

– Господь с вами, ни Майлз, ни я не склонны проявлять лояльность к его старой фирме. Можете говорить что угодно. Еще к слову: «Бесподобная» столь непристойно богата, что, думаю, действительно рада производить выплаты. Сразу же возникает осознание собственного величия. Вам не кажется, когда ты запросто отдаешь десять тысяч, то радуешься, как дядя, сунувший племяннику фунт-другой на развлечения? Я полагаю, оправдание собственного существования – одна из главных причин, по которой большинство людей совершают большинство своих поступков. За исключением тех, конечно, кто просто обожает вмешиваться в чужие дела. Так, вы считаете, к той статье о банде убийц следует отнестись серьезнее?

– Боже мой, нет, конечно! Она написана специально, чтобы у всех мурашки пошли по коже. Забавно, что слово «убийство» до сих пор производит такой эффект, а все остальные вещи и события мы воспринимаем настолько спокойно. Почему убийство – нечто особенное? Ведь все мы в конце концов умрем, и на свете не так уж много преступлений, способных доставить больше радости человечеству, если, разумеется, благоразумно их воспринимать.

– Тут вы, боюсь, перегибаете палку и применяете запрещенный прием. Каждый из нас знает множество человек, убивавших других людей – на войне, например, или в автомобильных авариях. Однако намеренное убийство – совсем другое. Оно говорит о том, что человек подло воспользовался каким-то преимуществом в ситуации. Убийца как бы дисквалифицирует сам себя, вот как я к этому отношусь.

– Слишком трепетно, вам не кажется? Тогда скажите мне вот что. Допустим, вы считаете какого-то человека возможным убийцей, но не уверены в этом. Как тогда вы будете к нему относиться? Могли бы вы, например, выйти замуж за такого человека? – Голова у Анджелы пошла кругом, но затем она взяла себя в руки и вспомнила: (1) пока никто, за исключением Лейланда, не считает, что Толлард имеет отношение к убийству; (2) что Толларда когда-то давно все же судили за убийство, (3) Филлис Морель не знает, что ей, Анджеле, это известно, (4) и, вполне вероятно, Филлис вовсе не думает так плохо о Толларде. Анджела почувствовала, как покраснела, и решила замести следы. – Просто меня взволновало ощущение, – сказала она, – что где-то я уже с этим сталкивалась. Вы понимаете, то, о чем я говорю, очевидно, навеяно «Намеками» Вордсворта и тому подобным. Так оно или нет, но в этой жизни, особенно поутру, просыпаясь, я часто задаю себе именно такой вопрос: могла бы я выйти замуж за человека, совершившего убийство?.. Я поняла – нет! Как-то один молодой человек, а ему нравилось делать вид, будто он в меня немного влюблен, спросил: не считаю ли я его убийцей, и если да, не возражаю ли я, чтобы он присел рядом и мы поболтали. Тут я такое выкинула, сама до сих пор удивляюсь. Не потому, что считала его убийцей, просто у этого мужчины был противный, типично оксфордский говорок. Насколько помню, я здорово его разозлила: сказала, он производит на меня впечатление человека, не способного на убийство. Теперь что касается вашего вопроса. Думаю, все зависит от обоснованности подозрений. То есть, я хочу сказать, если человека подозревают в убийстве лишь потому, что целый ряд внешних обстоятельств указывает на наличие в его доме множества тупых и тяжелых предметов, то беспокоиться не о чем, если принять во внимание то обстоятельство, что он не из тех людей, кто способен на убийство. Если этот человек подозревается в убийстве из-за склада характера, по тому, какое у него было прошлое, и его не смогли привлечь к ответственности лишь из-за отсутствия или недостатка улик, я, разумеется, еще дважды подумаю. Не хотелось бы ложиться с таким человеком в постель, думая, что можешь стать следующей в его списке.

Филлис Морель долго и пристально рассматривала свою кофейную ложку. Потом она сказала:

– Да, но, черт побери, это не так-то просто, отгадать, кто может быть убийцей, а кто нет. Многое зависит от настроения, общей атмосферы. Давайте конкретно. Как думаете, старый папочка Карберри из числа способных на убийство?

– Он не из тех, за кого женщины охотно идут замуж, – заметила Анджела. – Иными словами, есть в его манерах нечто женское, и когда я вижу и слышу его, поневоле хочется вскрикнуть от отвращения. В целом… думаю, да, Карберри может играть роль стартера. Что-то не слишком доброжелательный у нас получается разговор, вы не находите? И, однако же, вы его начали. Я бы сказала, Карберри настоящий мужчина, человек слова. Кроме того, он не питает иллюзий по поводу ценности человеческой жизни – вы ведь слышали перепалку Карберри с бедным мистером Уорсли, когда разговор зашел о коренных жителях Южной Африки? Еще я бы сказала, он не склонен к долгим и сложным раздумьям, поэтому если что-то втемяшилось Карберри в голову, то так и застрянет там. Оно будет сидеть и терзать его до тех пор, пока Карберри не совершит нечто ужасное. Впрочем, я познакомилась с ним всего пару дней назад, как вы помните, и не исключаю – этот человек вполне может оказаться священником в мирских одеждах.

– Боже, да вы прекрасно разбираетесь в характерах, словно видите человека насквозь.

– Ой, только не надо преувеличивать – миссис Блафф, жена великого детектива и так далее. Теперь ваш черед. Что скажете об Уолтере Халлифорде?

– Слишком уж добродушен и легко управляем. Если б кто-то увел у него жену, Уолтер сказал бы: «Бог мой, вот незадача», как какой-нибудь индиец, говорящий на ломаном английском. Нет, вы вдумайтесь. Если б он был способен на убийство, то давно бы расправился с Миртл. Видите, как я доброжелательна, не так ли? Нет, конечно, Миртл Халлифорд тоже очень добросердечна и отзывчива, а вернее, просто обожает вмешиваться в дела других людей. Она типичный невротик и, если заведется, превращается в сущего дьявола. Думаю, если бы Уолтер совершил убийство, то разве что самое примитивное. Допустим, пристрелить пса, гоняющего овец. В целом я даю ему низшие баллы за способность к убийству. Столько же и за способность жениться бог знает на ком, если уж на то пошло.

– Да, думаю, вы правы. Он простак.

– Как насчет Адриана Толларда?

У глаз Анджелы было редчайшее свойство. Она могла смотреть на человека так приветливо, что тот никак не мог ожидать от нее неудобных вопросов. Женщина смотрела на Филлис не слишком пристально, и в глазах собеседницы читалось или равнодушие, или дерзость, но ни малейшего намека на холодное негодование.

– Мистер Толлард? Мне кажется, мыслит он категорично, но по натуре человек не жестокий. Могу представить, если б он стал диктатором, то отправил бы на гильотину толпы людей лишь на основании, что они не согласны с его взглядами. Слишком увлечен логикой своих суждений и теорий и, наверное, неудобен в общении со всеми нами. Такие люди встречаются нередко. Я могу представить, он мог кого-то убить по некоторым чисто абстрактным причинам, если бы вдруг вообразил, что этот человек – причина всех несчастий нашего общества. То есть Толлард склонен действовать как палач, думаю, вы понимаете. Я не вижу его в роли убийцы по частным мотивам – то есть человеком, преследующим лишь личные цели или же удовлетворяющим какие-то свои чувства. Вам как кажется?

– Думаю, вас несколько сбила с толку его маска. Мужчины не любят, когда их находят более сентиментальными или менее равнодушными, чем они есть на самом деле. Перед вами он притворяется незаинтересованным ни в чем, кроме своих абстрактных принципов, но если узнаете его получше, то поймете – Толлард человек очень романтичный. Лично я вполне представляю, что он может совершить убийство, руководствуясь своими понятиями о чести, по неким донкихотским или рыцарским мотивам, или же ведомый чувствами, в которые притворяется, что не верит. Еще мне кажется, это будет оригинальное, даже по-своему привлекательное убийство, и не уверена, что, узнав о подобном, испытаю к Толларду отвращение.

– Что ж, это только лишний раз доказывает – я очень плохо разбираюсь в людях. Мне бы такое никогда в голову не пришло. Думаю, я поняла, что вы имели в виду, назвав убийство привлекательным. В таком случае он из тех мужчин, за которых можно выходить замуж.

– О господи, да, конечно, – заметила Филлис с напускным равнодушием. – Тем не менее, – тут же несколько неуместно добавила она, – женщине всегда хочется знать, способен ли мужчина, за которого она собралась замуж, на убийство или нет. Согласитесь, разница все же есть, нравится вам это или нет. Если Толлард действительно совершил в прошлом убийство, это доказывает, что он может сделать это и еще раз.

– Лучше расскажите мне о супругах Карберри, – внезапно прервала ее Анджела. – Они часто приезжают сюда погостить? У меня создалось впечатление, что они скорее его друзья, а не ее, но решающее слово, кто может приехать и остаться, принадлежит все-таки миссис Халлифорд. С Арнольдами все более или менее понятно, они родственники, а родственников принято почитать и привечать. Майлз, похоже, таскает их с собой повсюду. Однако мне не совсем понятно, почему миссис Халлифорд недолюбливает Карберри и поэтому реже их приглашает.

– Да, я тоже заметила, – согласилась с ней Филлис. – Миртл приглашает гостей, точно вам говорю, и я бы сказала, она была на сей раз весьма разборчива в этом отношении из боязни, что кто-то может вам не понравиться. Здесь я прежде их никогда не видела и не слышала, чтобы о них много говорили. Думаю, пригласил их Уолтер Халлифорд по собственной воле, а потом спохватился, но было уже слишком поздно отменять приглашение. Бедная миссис Карберри! Она похожа на тореадора в посудной лавке.

– Мне миссис Карберри нравится. Забавно, но тем вечером, когда мы сидели за ужином, она была так весела, что я решила – миссис Карберри вытащила счастливый билет и будет зайцем. Зайцам полагался партнер, не так ли?

– О, я знала, что Миртл вытащит этот билет. Стоит узнать ее получше, и сразу становится ясно, что происходит в соответствии с ее планом, а что нет. Эта женщина терпеть не может, когда все идет не по ее замыслу. Нет, человек, который должен был стать ее партнером, – Сесил Уорсли. За ужином казалось, настроение у него превосходное, и еще мужчину словно распирала какая-то тайна… Вы поняли, о чем я. Нет, конечно, теперь мне кажется, я знаю, что это была за тайна. Мужчина замыслил совершить самоубийство, а веселый вид напускал для ввода всех нас в заблуждение. Лично мне кажется, все обстояло именно так.

– О, неужели вы считаете, это было самоубийство? Мой муж склонялся к версии, что газа в силосной башне скапливается достаточно для убийства. Возможно, мистер Уорсли просто о том не знал.

– Да все он прекрасно знал! Сама слышала, как он говорил на эту тему с Уолтером Халлифордом. Что ж, пора бы нам попросить счет. Я должна вернуться в Ластбери, чтобы не опоздать на похороны. Хотя, конечно, настоящими похоронами это никак не назовешь. Они будут происходить далеко отсюда. Гроб забрали и увезли на катафалке. До вечера.

Глава 19Все спокойно в маленьком городке

Ответ на запрос Лейланда о бензиновой канистре пришел рано утром в субботу зашифрованной телеграммой. В ней ему сообщали, что эту канистру отправляли в круглосуточно работающую авторемонтную мастерскую в Голдерс-Грин, владелец Ф. Морель, и полиции о ней ничего не известно. Продана канистра не была, но, судя по всему, ее загрузили в личный автомобиль владельца примерно две недели тому назад.

Словом, ответ превзошел все ожидания. Лейланд надеялся проследить по регистрационному номеру канистры машину, водителя, который помог Толларду, и в качестве альтернативного варианта рассчитывал узнать, что все время эта канистра находилась в машине у Толларда. Следовательно, вся эта история с внезапно подоспевшей помощью – чистой воды вымысел. Тут вдруг выясняется: Толлард заправлял автомобиль из канистры, находившейся в машине Филлис Морель! Это, в свою очередь, означало, что лгал не только Толлард, но и Филлис Морель, возможно, вступившая с ним в сговор. Никакого алиби у Толларда нет, и наверняка он попросил Филлис помочь его создать, а также что ни одному слову Филлис верить теперь нельзя, поскольку она виновна в сокрытии столь важных сведений и улик. Даже возникло подозрение – уж не является ли Филлис Морель сообщницей преступника. Единственный альтернативный вариант: Толлард еще до начала гонок мог купить, позаимствовать или просто украсть эту канистру. В любом случае существование посторонней машины опровергалось такими фактами. Лейланд вознамерился выложить эту информацию Бридону как можно скорей. Долго ждать не пришлось. Бридон явился на свидание прямо с утра, примерно через час после завтрака.

– Все, конечно, очень мило, – заметил Бридон, – но вы ведь даже не завели дело против этой парочки. Если бы удалось связать их на допросе со всеми этими обстоятельствами, то тогда, по крайней мере, в глазах общественного мнения они могли бы тем или иным образом ассоциироваться со смертью Уорсли. Теперь вы даже не вправе задавать им вопросы. Если б и могли, все равно без толку. Если предположить, что Толлард расправился с несчастным еще до полуночи, то последнее, что он сделал, так это болтался бы у дороги в надежде на проезжающих мимо. Очевидно, Толлард тогда помчался бы сломя голову в Кингз-Нортон и рассказал всем нам, что поломка, вопреки худшим его опасениям, оказалась незначительной. Если бы мужчина нагнал нас на приличной скорости, то алиби у него имелось бы.

– Да, но я не совсем понимаю, как смерть могла наступить еще до полуночи. Что, если и мисс Морель, и Толлард замешаны в этом деле, и обоим надо было оказаться очевидцами до того, как они совершили свое черное дело? В этом случае, как понимаете, было довольно умно придумано с их стороны – представить две разные отговорки. Машина у Толларда глохнет, мисс Морель задерживает полиция за превышение скорости. Толлард ждет у обочины дороги до тех пор, пока не появляется вымышленный водитель из Херефорда и не выручает его. Таким образом, они будто вовсе не связаны друг с другом.

– Да, но разве Морель и Толлард не рассказали ту же самую историю о своих передвижениях?

– Все это блеф, причем довольно хитроумный. Они предвидели, что коронер придет именно к такому заключению – что они вернулись в Ластбери в разное время, по пути не встречались, и мисс Морель, должно быть, видела какую-то другую машину и приняла ее за машину Толларда.

– Все равно, даже если и так, то с данными медицинского освидетельствования не сходится. Если опираться на эту версию, убийство должно было произойти в час ночи. Патологоанатом же заключает, что где-то до полуночи.

– Однако он не уверен.

– Еще одно: если они вернулись в половине двенадцатого, почему не нашли Уорсли спящим в постели?

– О, об этом надо было бы спросить самого Уорсли, что невозможно. Мы знаем, он засиделся допоздна, потому как просил разбудить наутро позже обычного. Разумеется, мисс Морель с Толлардом рисковали. Слуги могли вернуться уже к часу ночи, хотя на самом деле не вернулись. Не думаю, что они могли знать об отсыле слуг. Возможно, выжидали из осторожности, чтобы убедиться, что все тихо и им никто не помешает.

– Что собираетесь предпринять по этому поводу? Арестовать и разоблачить Толларда с мисс Морель?

– Думаю, вы понимаете, ничего подобного сделать я не могу. Нет, могу только одно: остаться здесь и продолжать наблюдать за ними, в особенности – за ним. Нет, вы только вдумайтесь: почему Толлард до сих пор здесь торчит? Или мисс Морель? Было бы куда приличней убраться восвояси, пока весь дом в трауре.

– По поводу мисс Морель. Я так понимаю, она осталась потому, что миссис Халлифорд этого захотела. Ей приятно, когда мисс Морель у нее гостит. Что касается Толларда, тут другое дело, и я решительно не понимаю, каков его мотив. Вчера вечером миссис Халлифорд сказала Анджеле, что не понимает, почему Толлард никак не уедет. Она сказала, что торчит здесь уже недели три. И что правила приличия этому молодому человеку явно не знакомы. Если спросите меня… я почему-то уверен, что он запал на мисс Морель и просто не в силах с ней расстаться.

– Вот вам пожалуйста. Сами признали их тесную связь.

– Ничего подобного я не признавал. Анджела утверждает, что на такие дела у нее нюх, пытается убедить меня – Толлард влюблен в мисс Морель, но это еще ничего не доказывает. Как бы там ни было, если собрались следить за Толлардом, приступайте безотлагательно. За завтраком он говорил, что собирается сегодня утром в Херефорд, и спрашивал, нет ли у нас к нему каких-нибудь поручений. Видите, я всегда готов поделиться с вами надежной информацией.

– Просто молодец! Я тоже буду делиться. Жаль только, нет рядом человека, который помог бы мне следить, ведь мы с Толлардом знакомы, и он меня сразу узнает, что нежелательно. Все же постараюсь держаться в тени.

– Где машину раздобудете?

– О, я же приехал сюда на машине. Она стоит возле паба в деревне. Схожу за ней прямо сейчас, а затем припаркуюсь по ту сторону моста. Какой у него автомобиль? Впрочем, неважно, я легко узнаю.

Лейланд придерживался следующего правила: когда за кем-то следишь, надо пропустить этого человека вперед, позволить ему пройти мимо. Так он не заподозрит тебя с самого начала, и ты получишь тактическое преимущество, ведь сможешь как следует рассмотреть этого человека. Лейланд подъехал на машине к обочине дороги сразу за мостом, там остановился и ждал, пока не услышал за поворотом автомобильный гудок и не увидел объект своего наблюдения, чья машина съезжала по склону холма. Тогда и Лейланд тронулся с места, проехал на небольшой скорости несколько сот ярдов, затем махнул Толларду рукой – дескать, проезжай. В тот момент, когда они поравнялись, все внимание Толларда, естественно, было приковано к дороге, а Лейланд, посмотрев на него, обнаружил, что в машине он один, багажа при Толларде нет и одет он явно не для путешествия на поезде. В таком случае это никакой не побег, но все равно стоило проследить за вылазкой Толларда, узнать, с кем водит знакомства этот таинственный человек в Херефорде или его окрестностях.

Первым делом Толлард заехал в гараж и нарушил все правила игры, оставив машину там и, очевидно, дав ремонтникам инструкции тщательно ее осмотреть и проверить. Совсем другое дело, когда ты находишься в машине, а объект слежки идет пешком – при таком раскладе можно запросто себя выдать. Трудно сказать, что лучше – высадиться или нет. Тем более при езде по улицам маленького городка может возникнуть множество помех. Лейланд выждал немного, затем подъехал к небольшой гостинице и припарковался там. Сам вышел и ждал в тени арки, пока объект не пройдет мимо, а потом последовал за ним на приличном расстоянии. Оба мужчины направлялись к центру города, что было неплохо – всегда проще укрыться, когда на улицах много народа. Однако Лейланд никак не ожидал, что целью Толларда окажется столь неподходящее для него место – тот свернул с тротуара и зашел в кафедральный собор. Церкви в эти дни расцвета материализма уже не предоставляют убежища для беглецов разного рода, но некоторые из них весьма полезны для криминального элемента – у них есть двери, открывающиеся на разные улицы, к тому же здесь всегда легко укрыться от преследователя в темноте, между проходами.

Лейланд решил, что Толлард зашел туда просто поглазеть и появится на улице минут через десять или немного больше. Тем не менее он прибавил шагу в попытке заручиться поддержкой людей из местного полицейского участка – на тот случай, если придется наблюдать одновременно за двумя выходами из здания. Мужчины прождали минут двадцать или двадцать пять, и тут Толлард вышел. По всему было видно, никакого облегчения от посещения собора он не испытывает и держится естественно и просто. Толлард взглянул на городские часы, показывающие без двадцати двенадцать, затем сверился с наручными часами и зашел в парикмахерскую. По всей видимости, мужчина, сам того не осознавая, стремился вконец измотать томительным ожиданием преследователей. Лейланд не представлял, как можно устать от оживленной улицы, тянувшейся вместе с главной дорогой через весь Херефорд. Мимо прогоняли стада рогатого скота, проехал грузовик, в чьем кузове находилось нечто похожее на половинку аэроплана. Прополз паровой каток, прошла целая процессия из людей-сэндвичей в белых одеяниях и белых шляпах, рекламирующих производителя сидра. Все эти явления, вызывающие массу комментариев от профессиональных уличных гуляк, совсем не казались занимательными тому, кто должен смотреть в оба, не сводить глаз с двери парикмахерской и гадать о том, попросит ли находящийся там объект помыть себе голову шампунем или нет. В самом начале первого Толлард вновь появился на улице, аккуратно подстриженный, снова сверился с часами и, видимо, вспомнил, так же как и Лейланд вчера, что власти все же проявляют заботу о людях, испытывающих жажду. Толлард огляделся по сторонам в поисках подходящего заведения, затем остановил выбор на непрезентабельной пивной совершенно отталкивающего вида, фасад которой отделали обожженной плиткой. Тем не менее бизнес в ней этим жарким утром, похоже, процветал. Во всяком случае, туда уже заглянули люди-сэндвичи, воспользовались возможностью хоть немного отдохнуть и расправить плечи. Лейланд не знал, стоит ли посылать в пивную напарника для наблюдения за компанией, но затем решил приберечь его для более серьезных нужд. Очевидно, для людей-сэндвичей час ланча еще не настал, так как минут через десять они вышли из забегаловки дружной толпой и двинулись по улице в обратную сторону. Через матовое стекло витрины было видно, что один посетитель пивной там все же остался.

Вся эта слежка оказалась крайне утомительной, но затем наступило облегчение. Пробило час, загудели гудки, двери банков начали закрываться, народ стал расходиться по домам из контор, люди-сэндвичи поспешили к заведению с витринами матового стекла, чтобы наконец-то насладиться ланчем. Тут наконец вышел Толлард, и Лейланд изумился – похоже, выпивка никак на него не подействовала. Теперь, по крайней мере, если Толлард затеял какое-то серьезное дело, движения охмелевшего человека все же должны его выдать. Сердце у Лейланда сжалось от страха, когда они снова прошли мимо того же собора, по той же улице, по которой пришли. Не было ни малейших сомнений – все являлось лишь формальностью, Лейланд отправил помощника вперед, пока Толлард забирал машину из гаража, но никаких надежд на открытия уже не осталось. Пока Лейланд упрямо и тупо плелся следом, едущая впереди машина уже свернула на дорогу к Ластбери. Получалось, все утро Лейланд потратил впустую.

Глава 20Загадка воскресного утра

По воскресеньям наступает такой момент примерно за час до ланча, когда кажется – время остановилось. Это наше наследие от прежних времен, когда люди посещали церковь. Ты выходил голодный из храма – в большинстве случаев так и происходило, – и тут выяснялось, что слуги тоже посещали церковь, поэтому поесть удастся самое раннее только через час. В Лондоне можно заполнить этот интервал прогулкой по парку, где ты непрерывно раскланиваешься с друзьями, а за городом только одно развлечение – можно совершить обход фермы. Во времена моей юности – хотите верьте, хотите нет – нас заставляли сесть и записать краткое содержание службы. Замечательное средство, поскольку мы не только вели себя тихо в эти мучительные минуты, но в раннем возрасте обучались подлинному искусству, теперь, к несчастью, полностью утерянному журналистами, – тренировать память и оттачивать слог. В наши дни, когда большинство людей в церковь не ходят, те же страдания выпадают и на нашу долю. При всем старании, если только вы не любитель разгадывать кроссворды, процесс чтения воскресных газет может затянуться максимум до полудня. В полдень, хотя ты уже готов к трапезе, нельзя попросить слуг немедленно подать ланч, иначе получится, что и они тоже не посетят службу. Как раз этого момента можно было избежать, если бы наши власти оказались более просвещенными и издали указ переводить стрелки часов на летнее время.

Этот час настал, и Майлз Бридон сидел в библиотеке Ластбери, мучаясь над одним из хитроумных кроссвордов, в изобилии присылаемых в «Онлукер» неким анонимным джентльменом за подписью «Топклифф»[15]. Библиотека здесь не была в истинном смысле библиотекой – ни суровых очертаний кафедры Викторианской эпохи, ни подшивок журнала «Панч», никакой литературы по истории путешествий восемнадцатого века, ни книг по истории графств, ни сборников старинных баллад – словом, ничего такого, что можно назвать «библиотекой» в подлинном смысле слова. Зато в этой комнате хранились целые стопки толстых томов, присланных в подарок к Рождеству, труды по сельскохозяйственной технике – словом, все те книги, которые никто не читал и читать, скорее всего, не собирался. Халлифорды в изобилии снабдили библиотеку стопками дешевой писчей бумаги и совершенно ненужными восковыми печатками, и в этом помещении не имелось ни микрофона, ни граммофона. Оно служило убежищем для людей, склонных к науке, и, как нам уже известно, именно здесь провел последний вечер в доме Уорсли, занятый написанием доклада или статьи для своих сторонников. Этим воскресным утром посетителей в ней было больше, чем обычно. Халлифорд проводил воскресное время за изучением монографии по удобрениям из рыбной муки, а его жена, презрев наконец уединение, писала письма за боковым столиком.

Халлифорд нашел среди книжных страниц сложенный пополам листок бумаги, доселе не замеченный, и показал им.

– Это твое, Миртл? – спросил мужчина, недоуменно хмурясь. – На мой взгляд, китайская грамота, какие-то условные знаки или что-то вроде стенографии. – Подошла жена, встала у Халлифорда за спиной, опершись коленом о подлокотник кресла.

– Больше похоже на шифр, – заметила она. – Эти значки не так-то просто изобразить, поэтому вряд ли стенография. Мистер Бридон нам растолкует эту новую загадку. – Женщина поднесла листок к мужчине. Тот, моргая, поднял на него глаза, оторвавшись от путаного мира слов по горизонтали и вертикали.

– Да это может быть что угодно, – сказал он. – Возможно, какая-то старая стенографическая запись. Очень увлекался этим одно время. Возможно, масонская, но не уверен. Разумеется, они не фонетические, а просто замещенные символами, обычно используются буквы алфавита. Да, это масонская стенография или же ее адаптация. Не слишком хорошо помню эту систему, но могу поработать над таким текстом, опираясь на обычные принципы дешифрования. Дайте мне подумать пару минут. О результатах сообщу.

Диагноз Халлифорда оказался верным. Он перевел эти загадочные значки на обычный язык. Получился текст следующего содержания: «Обедал у «М.» вместе с Сэндвудом, одним из пятнадцати или шестнадцати молодых людей в Палате, считающих – им предназначено стать диктаторами. Никаких доводов в пользу этого утверждения Сэндвуд не приводил, за исключением убежденности в том, что его предки, в том числе и нынешний пэр, были несгибаемыми консерваторами. На деле здесь просматривается склонность жить богато и беззаботно. Что касается платформы Сэндвуда, она является одной из разновидностей государственного социализма и отличается от политики нынешней администрации лишь большей крикливостью». Без сомнения, это отрывок – вернее, страничка, если приглядеться как следует, – из чьего-то личного дневника, где человек писал стенографическими знаками. Принадлежать документ мог только одному из гостей в Ластбери, вращавшемуся в высших кругах и способному на подобную критику. Бридон все еще держал листок на расстоянии вытянутой руки, раздумывая над тем, возможно или даже желательно скрыть его содержание, но тут на мужчину насела миссис Халлифорд.

– Ну-с, мистер Бридон, что это у нас? Зарытый где-то клад, генеалогическое древо или что-то другое? – Тут женщина заметила серьезный взгляд Бридона и помрачнела. – Нет, быть не может… неужели Сесил?

– Да, думаю, в этом нет никаких сомнений. Должно быть, он взял книгу с полки, стал просматривать, а потом сунул в нее листок в качестве закладки. Это отрывок из дневника Сесила. Наверное, просто выпала страничка. Видите, вот тут, по краям, следы клея. Ленивый переплетчик случайно вырезал одну страничку, а потом вклеил. Такие страницы вечно выпадают, и с этой произошло то же самое. С датой я еще не разобрался, но думаю, мы ее узнаем, если поработаем над записью еще немного. Вот, пожалуйста, прочтите, что тут написано. – Бридон протянул миссис Халлифорд листок.

Женщина читала медленно. Она повернула запись к мужу так, чтобы и он тоже мог прочесть. Мистер Халлифорд к этому времени встал и подошел к жене поближе.

– Да, – протянула она, – это точно Сесил. Помню, как он говорил что-то похожее о молодом Сэндвуде, когда приезжал к нам в прошлый раз. Погоди-ка, Уолтер, а когда это было? Вроде в апреле, верно? Как-то не слишком прилично с нашей стороны читать теперь записи из личного дневника Сесила.

– Мы должны отправить это его душеприказчикам, – сказал более практично настроенный Халлифорд. – Странно, однако, не знал, что Сесил вел дневник.

– О, конечно же, вел! Разве забыл, как однажды он читал нам впечатления о поездке в Польшу, отрывки из этого дневника? Должно быть, он снова привез его с собой. Сесил регулярно записывал все, что произошло за день, перед тем, как лечь спать.

– Полагаю, – рискнул предположить Бридон, – самого дневника здесь нет?

– Это вряд ли. Сесил оставил много разных бумаг и вещей. Некоторые здесь, остальные в спальне. Я приказала слугам упаковать их все в том виде, как есть, и отправить душеприказчикам. Сама я в тот момент и пальцем бы до них не дотронулась. Этот листок отошлю сегодня же, ведь они наверняка захотят опубликовать хотя бы часть трудов покойного, хотя эта запись носит слишком уж интимный характер. Продолжите работу над ней, мистер Бридон, очень вас прошу, но вряд ли мы наткнемся на нечто такое, чего не должны знать. Нет, правда, лично я считаю, Сесил с радостью бы дал нам почитать дневник. Вы необыкновенно умны – вам удалось так быстро расшифровать эту запись. Могу я понаблюдать за тем, как вы это делаете?

Майлз Бридон не был тщеславен, но даже самые скромные представители рода человеческого гордятся достижениями в любимых областях и не нуждаются в долгих упрашиваниях, чтобы продемонстрировать свое искусство. Его всегда приводили в восторг разного рода мистификации, и Бридон тщательно изучал ранние стенографии и шифры – отчасти потому, что это могло оказаться полезным в деле, которым он занимался, и потому, что ему просто нравилось такое занятие. Миссис Халлифорд слушала Бридона, изображая крайнюю степень сосредоточенности, но ее муж, хорошо знавший свою супругу, подозревал, что женщина лишь притворяется, и эти технические подробности навевали на миссис Халлифорд скуку. Действительно, ее вряд ли можно было назвать прилежной ученицей. Миссис Халлифорд то указывала на какой-нибудь символ и спрашивала: «Это ведь буква Ф, правильно?» – то тыкала пальцем в другой знак и говорила: «Вот снова Р», – и всякий раз ошибалась.

Не было никакого смысла распечатывать документ после того, как Бридон его расшифровал. Однако присутствующие сделали более или менее определенный вывод относительно даты этой записи – должно быть, сделал ее Уорсли или в конце марта, или в самом начале апреля текущего года. Похоже, он положил выпавший листок между страницами наугад выбранной книги.

– Нет, вообще-то этот человек интересовался всем на свете, – пояснила миссис Халлифорд, – но Сесил так сделал, лишь чтобы страничка не потерялась. Он вряд ли придавал этой записи какое-то особое значение или же вырвал страничку из дневника, сожалея о какой-то слишком уж резкой фразе – на это ничто не указывало. В расшифрованном виде запись получилась очень аккуратная, как и все сделанное Уорсли – и строки такие ровные, и каждая буковка выписана тщательно, и ее можно было принять за печатную.

– Нет, скажите мне, почему этот парень напридумывал таких хитростей? – спросил за ланчем Халлифорд. – Ведь проще было бы написать нормально. Может, так быстрее или это сделано для того, чтобы запись не смогли прочесть или чтобы она занимала меньше места?

– Думаю, по всем трем причинам, – сказал Бридон, – но главная, конечно, последняя. Нет, разумеется, документ, написанный именно таким образом, словно бросает вызов – а ну-ка, попробуй, расшифруй меня, а стало быть, его содержание стоит всех этих усилий. Сомнительно, но полагаю, это все-таки возможно – записать большие объемы секретной информации шифром и не выдать код натренированному взгляду. Ваша обычная служанка, не отличающаяся особой щепетильностью, когда речь идет о записях личного характера, ни за что бы не стала расшифровывать криптограммы. Обычную стенограмму по методу Питмана прочесть, естественно, гораздо проще, но это означает – любой хорошо обученный секретарь или репортер сможет прочесть ее с первого взгляда, а потому публичный человек, столь откровенно выражающий мысли, не хочет рисковать, вот и обучился приемам старинной стенографии.

Халлифорд отвернулся к окну и смотрел куда-то вдаль, видимо, сомневаясь, стоит ли озвучить свои соображения или нет, а затем обернулся к жене и сказал:

– Знаешь, Миртл, мне бы очень хотелось сохранить этот дневник и попросить мистера Бридона расшифровать его для нас. Наверное, мы сможем уговорить душеприказчиков разрешить нам взглянуть на дневник, по крайней мере, на последнюю часть.

– Ради бога, зачем?

– О, разве не понимаешь, в таком дневнике Сесил непременно написал бы что-то о чувствах, о том, в хорошем ли находится настроении или нет, и прочее. Или даже, не выражая это прямо, можно было бы прочесть между строк. Еще я думаю, стало бы понятнее, идет ли речь действительно о несчастном случае или… Или же Сесил довел себя тяжкой работой до почти безумного состояния и нашел самый быстрый выход из невыносимой ситуации. Вот что я имею в виду.

– Да, если хочешь, то конечно. Лично у меня это никаких сомнений не вызывает. Кроме того, что эти самые доверенные лица дадут на такое согласие. Впрочем, напишу им и попрошу. Остается надеяться – дневник не потерялся.

Глава 21Шапка не подходит по размеру

К этому времени компания, собравшаяся в Ластбери, изрядно поредела. Арнольды, поскольку жили поблизости, уехали в первый же день после трагедии, а супруги Карберри дождались вызова на допрос и сразу после этого тоже укатили. Словом, никто из гостей не остался, за исключением тех, кого настойчиво попросила об этом хозяйка дома, и Толларда, просто не понимавшего правил приличия. Миссис Халлифорд все еще время от времени восклицала, какое благотворное воздействие оказывает на супруга пребывание в доме мистера Бридона, но без некоторых осложнений не обошлось. С одной стороны, Бридону было не так-то просто выносить назойливое присутствие хозяйки, и, что еще хуже – одно обстоятельство не давало ему покоя, и Бридон поделился этими соображениями с Анджелой воскресным вечером. Остальные четверо уселись играть в бридж в интервале между пятичасовым чаем и ужином. Из приемника гремела музыка, передаваемая некой зарубежной радиостанцией. Куда как лучше провести время, сидя на берегу реки, освежившись после купания и прислушиваясь к отдаленному перезвону церковных колоколов со стороны долины, к всплескам выпрыгивающей из воды форели и шлепанью мелких волн о борт плоскодонки у причала.

– Не то чтобы мне не нравился Халлифорд, – сказал Бридон. – Напротив, но мне его страшно жаль. Не то чтобы я считал себя активным участником этого шоу, и они могут думать и говорить что угодно, но поскольку здесь я не работаю на компанию, то и не собираюсь расхаживать по дому и изображать из себя детектива. Не хочу ничего замечать, разве только то, что сунут мне под нос. Впрочем, возникло неприятное ощущение, что если бы взял на себя эту работу, хотя бы ее часть, то относиться по-братски к Халлифорду уже не получится. В таком случае мне надо было сидеть где-нибудь в прохладном помещении, обернув голову мокрым полотенцем, и задаваться вопросом, чем именно занимался Халлифорд в четверг вечером между четвертью и половиной одиннадцатого.

Анджела расцепила руки, обнимавшие колени, и повернулась к Бридону. В ее зубах была зажата травинка.

– Я думала, мы решили выбросить эту идею из головы, зная – супруги Халлифорды очень любили Уорсли и боялись многое потерять после его смерти. Вообще-то, наверное, уже потеряли. Так какой смысл?

– Понимаю. Глупо было бы не учитывать мотив, но порой у меня возникает подозрение об использовании этой истории с мотивом как оправдания тому, что я зарылся головой в песок, точно страус. Не возражаешь, если я поделюсь с тобой самыми сокровенными соображениями на тему, что я должен был подумать, представив, что Халлифорды убрали с дороги Уорсли?

– Давай, выкладывай. В любом случае вреда от этого не будет. Помни, Миртл Халлифорд теперь моя закадычная подруга, или я ошибаюсь?

– Да пошла она куда подальше! Так, что я собирался сказать? Ага, во-первых. Я, хоть убей, не понимаю, почему Лейланд об этом не подумал. Правда, и до меня дошло совсем недавно. Неужели не ясно, что убийство, если такое вообще имело место, наверняка совершил тот, кто заранее знал – Уорсли тем вечером останется в Ластбери и не станет раскатывать на машине по всему Ворчестерширу?

– Да, пожалуй. В этом определенно что-то есть. К примеру, мистер Толлард, не назначенный зайцем, никак не мог знать, кто является партнером с мужской стороны, и это точно не Уорсли.

– Вот именно! Как ты проницательна. С другой стороны, Халлифорд знал, кто является мужчиной, партнером по бегству и что Уорсли останется дома и его никто не хватится до самого утра. Так, давай попробуем развить эту версию. Если убил Халлифорд, то когда именно он это сделал?

– Во всяком случае, не до десяти часов десяти минут, потому как дворецкий видел Уорсли в эти часы, и не до десяти часов двадцати минут, поскольку вплоть до этого времени Халлифорд сидел вместе с нами в гостиной. Затем, до десяти сорока…

– С десяти двадцати до десяти сорока Халлифорда вообще никто не видел. Хотя мы знали, чем он занимается в это время. Мужчина пошел проверить, открыты ли ворота, находящиеся, к слову, неподалеку от силосной башни. Что могло помешать ему заглянуть по дороге в комнату Уорсли и предложить прогуляться?

– Ты хочешь сказать, в библиотеку? Или в спальню Уорсли?

– Не сбивай меня с толку, женщина. Вот теперь снова начала задавать щекотливые вопросы. Если к этому времени Уорсли уже начал раздеваться, готовясь ко сну, то предложение прогуляться было бы неуместно, верно? Если он все еще находился в библиотеке, то почему зашел в спальню и стал выкладывать вещи – набор предметов – перед тем, как отправиться гулять? Тут есть над чем подумать, но вернемся к этому позже. Итак, мы предположили, что прогулка имела место. Куда же они направились, к воротам у въезда?

– По тропинке через сад за изгородью. Ты хочешь, чтобы я ответила так, потому что именно там Халлифорд обронил бумажную шапку, белую наклейку и окурок от сигары.

– Да что ты прицепилась к этому окурку. Его мог обронить и кто-то другой. Не припоминаю, чтобы Халлифорд курил тогда в гостиной, а ты? Нет, думаю, нет. Что касается бумажной треуголки и наклейки, тут требуется объяснение. Еще понятно, если Халлифорд шел по той тропинке с Уорсли – как знать? – двигался рядом с ним круговым путем к воротам.

– В таком случае Халлифорд должен был вести себя осторожнее и не оставлять маленьких следов. О! Ты видел? Вот это, я понимаю, форель!

– Не отвлекайся, женщина. Бумажная шапочка может легко соскользнуть с головы, даже не заметишь. Что касается наклейки, тут требуется другое объяснение, но мы отложим его на потом. Итак, он теряет шапочку по неосторожности. Они доходят до силосной башни, и потом?

– Поднимаются по лесенке, чтобы полюбоваться луной.

– Да глупости! Времени у них нет. Они заходят в силосную башню – попробовать в последний раз поискать утерянную Халлифордом и столь любимую им трубку. Найти ее очень важно до начала экспедиции, говорит Халлифорд. Уорсли, естественно, предлагает помощь. Пока он ищет, Халлифорд выбирается наружу и, стоя на скобах, начинает тихо закрывать все окошки и люки. Уорсли не понимает, что происходит, и спохватывается слишком поздно. Он в плену.

– Кстати, при чем тут эти вилы? – Было понятно: разговор принимает оборот, при котором Анджела вынуждена взять на себя роль advocatus diaboli[16] и возражать при первом же удобном случае, говорить все, что только в голову приходит, вне зависимости от того, важно это, по ее мнению, или нет.

– Думаю, ни при чем. Наверное, Халлифорд убрал их еще до ужина и поставил в башню во избежание пропажи. Если предположить, что все, мною здесь изложенное, правда, то, разумеется, он никогда бы не оставил их там, зная, что позже запрет в башне Уорсли. Вилы можно использовать самым разным образом, к примеру, в качестве тарана. Человек безоружный, запертый в башне и не имеющий возможности подтянуться, попробовать открыть хотя бы одно окошко – кстати, они все открываются только снаружи, – является твоим пленником. К тому же он находится в смертельно опасной ловушке и к утру уже будет мертв.

– Как много времени ушло на это у Халлифорда? Примерно в половине одиннадцатого или чуть позже миссис Халлифорд бросилась на поиски мужа. Объезжает на машине окрестности и оказывается около башни. Неужели ее ничего не насторожило?

– Может, и насторожило, разве что…

– Послушай, Майлз, теперь она моя подруга, или забыл? Нет, слишком уж фантастическое предположение, что они оба замешаны в этом. По поводу мотива. Понять его будет еще сложней. Думаю, вся эта история заняла минут десять, никак не больше.

– Вполне возможно, почему бы нет? Во-первых, если предположить, что Халлифорд взял Уорсли с собой на прогулку, то много времени, чтобы дойти до башни, не понадобилось, долго уговаривать Уорсли войти в нее и осмотреться тоже не пришлось, и запереть все выходы тоже недолго. Необходимо было закрыть лишь три, в самом низу, чтобы человек, находящийся внутри, не смог выбраться. Затем, едва закончив, Халлифорд вдруг замечает свет фар автомобиля – «Моссмен» едет по дорожке по направлению к нему. Тут, думаю, Халлифорд прячется за башней и именно поэтому не отвечает на крики жены – слишком трудно было бы объяснить, что он тут делает. Кроме того, жена Халлифорда должна думать – в момент убийства он находился где-то в другом месте. Потому-то мистер Халлифорд держит рот на замке, а Уорсли в башне – напротив, но слишком уж мало шансов докричаться, быть услышанным, когда находишься в такой огромной и длинной трубе. Халлифорд выжидает, потом видит, что машина отъехала, а уже после этого ускользает по тропинке, ведущей к реке, и быстренько добирается до своей комнаты. Вот в десять сорок он на месте. Все тому свидетели.

– М-м-м, да. Знаешь, Майлз, мне не кажется, что это лучшее из твоих предположений. Временная схема очень уж сжатая. Если бы Уорсли ответил на приглашение: «Погодите, мне надо дописать этот параграф» – и сидел над ним еще минут пять? Что, если он уже находился в спальне полураздетым? Убийца вряд ли пошел бы на такой риск.

– Не удивлюсь, если ты окажешься права. Как я уже говорил, не слишком верится во все это, и все из-за отсутствия мотива. Однако дай мне закончить. Единственный способ отмести все сомнения – потворствовать им, а затем посмотреть, к чему это может привести. Когда Халлифорд с женой возвращаются из Кингз-Нортон, он просит ее поставить «Моссмен» в гараж, а сам собирается выйти на дорожку и забрать вторую машину, она стояла там, где ее оставили. Все это есть в свидетельских показаниях, и, разумеется, похоже на то, что Халлифорд хотел убрать жену с дороги, пока пойдет к силосной башне и снова откроет окошки. Вообще-то, у них вроде бы была проблема с «Моссменом», машина плохо заводилась, и вот муж снова срезает путь и идет по тропинке через сад, открывает окошки после того, как жена уходит, и спешит выбраться на дорогу, чтобы обогнать ее.

– Да, похоже, так.

– Проснувшись наутро, Халлифорд, очевидно, считает – все прошло гладко, и никаких следов он не оставил. Иначе бы мужчина поспешил убрать бумажную шапочку – еще до того, как вызвал меня на разговор. Все же, видимо, мистер Халлифорд заметил ее позже и только тогда призадумался, ведь он видел, как я входил в огороженный сад, и стал волноваться, заметил ли я шапочку. Поэтому Халлифорд поспешил убрать ее, как сделал бы на его месте любой садовник, а взамен положил рядом с грядкой белую наклейку Уорсли, которую могли обронить… да где угодно. Чтобы заставить людей думать, будто Уорсли потерял шапочку тогда же, когда и обронил наклейку.

– Как-то немного надуманно и сложно. Ладно, сойдет.

– История, произошедшая в этом саду, просто обречена быть сложной и путаной, с какой стороны ни посмотреть. Взять, к примеру, этот термометр – к чему Халлифорду понадобилось переустанавливать данные в тот момент, когда нельзя было терять время, как раз перед убийством? Если не он его переустановил или же сделал это, допустим, в тот же день, но раньше, то зачем на следующее утро уверял, что никто никаких манипуляций с термометром не производил? Нет, все и впрямь как-то очень сложно и надуманно.

– Тебе не кажется, что это была ловушка для Халлифорда, затеянная убийцей, чтобы все подумали на него?

– Нет, не думаю. Убийца хотел изобразить все как несчастный случай или самоубийство. Он оказался бы круглым идиотом, если бы испортил созданное впечатление – одному Господу известно, сколько на это потребовалось усилий. Преступник оставлял фальшивые улики, наводящие на мысль об убийстве. Сам бы себе противоречил. Так, теперь давай-ка посмотрим. Мы вроде бы хотели обсудить некоторые вещи в конце, я прав? То, что не совсем вписывается в общую картину.

– Да. Речь шла о том, находился ли Уорсли у себя в спальне или все еще сидел в библиотеке, когда к нему зашел Халлифорд и предложил прогуляться на свежем воздухе. Вернее, вдохнуть воздух, отравленный углекислым газом.

– Должно быть, все-таки в спальне. В противном случае не имело смысла оставлять целый набор личных вещей. Думаю, Халлифорд изобрел некий удобный предлог выманить Уорсли из дома по какому-то делу, не терпящему отлагательств. Впрочем, как ты уже говорила, это хилая версия, и даже если не принимать в расчет отсутствие мотива, то она никак не работает. Все равно что пытаться отпереть дверь одним и тем же ключом, заведомо не подходящим к замку. К счастью, поводов для беспокойства у нас с тобой нет, поэтому поздравим друг друга с тем, что это не наше дело. Попробуем и дальше по мере сил веселить и развлекать нашего депрессивного хозяина.

– Конечно. Лучшее купанье за день всегда последнее. К твоему сведению: Филлис Морель говорила, что не считает Халлифорда человеком, способным на убийство. Если бы он и совершил его, сказала она, то какое-то страшно простое и прямолинейное, как человек убивает собаку, которая гоняет его овец. Это убийство совсем другого рода.

– Полностью согласен. Если убийство, то его можно квалифицировать как крайне подлое, противное как самой природе человеческой, так и нам с тобой.

Глава 22Еще одно бегство влюбленных

На следующий день гостей в доме стало еще меньше. Накануне вечером Толлард получил недвусмысленный намек от рассерженной хозяйки дома, что должен уехать наутро, сразу же после завтрака, а за завтраком Филлис Морель получила письмо, в котором, как она пояснила, ее просили безотлагательно прибыть в Лондон сегодня же вечером. Миссис Халлифорд тоже поделилась новостями, пришедшими с утренней почтой.

– Нет, просто невероятно, – протянула она. – Помните, мы буквально вчера говорили об этом? Так вот, письмо от душеприказчиков, и в нем говорится, что дневника среди других вещей бедного Сесила они не получили. Зная его пристрастие к методичности и аккуратности во всем, пишут они далее, дневник, наверное, еще здесь, у нас. Чуть позже, Уолтер, мы устроим охоту на дневник в библиотеке.

Найти дневник удалось Бридону. Его засунули на одну из книжных полок – очевидно, какая-то служанка поставила рядом с книгами в похожих обложках. Кто не наслышан о способности слуг усматривать самое невероятное сходство между разными книгами? Они без труда нашли то место, откуда выпал подклеенный листок. Его содержание полностью совпадало с контекстом, но на этом, похоже, таинственная история не закончилась. Записи в дневнике обрывались в самом низу страницы, а следующие две страницы аккуратно вырвали, причем книжечка не была повреждена, а рядом с подшитым краем виднелась узенькая полоска бумаги.

– Много он еще успел в нем написать? – спросила Анджела.

– Несомненно – достаточно, – пробормотал ее муж, всматриваясь в хвостатые символы. – Вот здесь приведена дата полностью. Уорсли делал записи в дневник в последнюю ночь жизни, но обрываются они на середине предложения и в самом низу страницы. Такое впечатление, будто он вдруг решил остановиться, а затем вырвал две странички, или, что более вероятно, все же дописал предложение на следующей странице, и ее затем вырвали.

– Зачем? – спросил Халлифорд.

– Причин может быть множество, – весело заметил Бридон. – Допустим, Уорсли написал нечто такое, что затем решил убрать, и, будучи педантом, вырезал страницу или две. Так куда надежнее и безопаснее, чем вычеркивать. Или же там, вверху, остались одна или две строки, им просто не замеченные, вот и вырвал эти две странички, думая, что они пустые. Наверное, понадобились ему для важного письма. Бумага тут очень хорошая, сами видите. Полагаю, у нас нет никаких шансов отыскать эти две недостающие странички, да, миссис Халлифорд? Ведь корзину для бумаг давно уже опустошили. Разве что посмотреть в мусорном баке?

– Думаю, там бумаги хранятся нетронутыми неделю или около того, – рассеянно ответила миссис Халлифорд. – Это идея Риддела на тот случай, если вдруг что пропадет. Я покажу ему, какого размера страничка, и попрошу поискать. Пока мы должны проводить мистера Адриана Толларда. Огромное вам спасибо, мистер Бридон, вы, как всегда, были на высоте.

Они собрались у входной двери – все, за исключением Филлис Морель, которую нигде не могли найти. Толлард вывел машину из гаража. Попрощался коротко со всеми по очереди – похоже, он страшно спешил, – забросил чемодан на пассажирское сиденье рядом с собой, вместо того чтобы положить его в просторный багажник двухместного автомобиля. Едва машина Толларда скрылась из виду, как Бридона позвали к телефону.

– Это Лейланд, звоню из деревни. Толлард еще не уехал?.. Черт, я хотел проследить за ним. Вы не могли бы одолжить мне свою машину? Моя не заводится, бог ее знает почему. Огромное спасибо! Не могли бы вы выехать прямо сейчас и встретить меня у ворот?.. Кто? О, миссис Бридон. Да, конечно, пусть тогда она подъедет. Все объясню, когда вернусь.

Анджела с легкостью согласилась на это задание. К счастью, придумывать удобоваримый предлог ей не пришлось. Толлард умудрился в спешке забыть удочку, и поскольку было известно, что он собирается задержаться в Херефорде, женщина вызвалась догнать Толларда и вручить забытую удочку. Муж ехать с Анджелой отказался.

– Только лишний вес в машине, – шутливо заметил он. – К тому же мне бы хотелось еще немного поработать над дешифровкой – удовлетворить любопытство миссис Халлифорд. Не говоря уже о собственном. – Повинуясь инстинкту, заставляющему нас приберегать самое интересное напоследок, Бридон принялся за расшифровку не с конца, но с той страницы, где Уорсли начал описывать события последнего в его жизни дня. Он не нашел там никаких сведений, о чем думал Уорсли, или же о появлявшихся симптомах нервного расстройства. Там было весьма подробное описание причин, по которым семга не выпрыгивает из воды; несколько жалоб на вездесущность граммофонов в Ластбери; отрывки из беседы с Арнольдом на сельскохозяйственные темы; несколько ссылок на компанию, где Бридон, краснея от смущения, вычитал, что он вполне славный парень. Далее автор боялся так и не успеть закончить статью и анализировал дневную почту…

Бридон уже утомился переводить все это, когда вдруг вошел дворецкий.

– Вам привет от миссис Бридон, сэр, и еще вот, посмотрите, вы не этот листок искали? – Одного взгляда хватило, чтобы понять – да, именно этот, но всего один листок. Бридон взял его и с облегчением выдохнул – надписи там имелись.

– Вы уверены, что нет второго такого же? – спросил мужчина дворецкого.

– Нет, сэр, девочки перерыли всю кучу, смотрели внимательно. Ничего похожего на этот не нашлось, сэр.

Странно. Как бы там ни было, но Бридон предполагал найти оба листка или ни одного. На спасенном из мусорного бака листке была начертана всего одна строка, в самом верху страницы. Являлась ли она продолжением того, что Уорсли писал на предыдущей странице, был ли второй листок пуст? Или же пропавший листок полностью исписали, а на предыдущем разместилась концовка? Очевидно, все станет ясно, как только Бридон закончит расшифровку. Теперь уже немного осталось. Пять минут спустя он закончил работу, а вот последнее предложение оказалось незаконченным. «Завершаю записи сегодня пораньше, потому что меня…» Вот оно, одно-единственное предложение на вырванной страничке: «… и без того следует выбранить за то, что не прислушиваюсь к рекомендациям своего врача, так как тот настаивает, чтобы я ложился спать в одиннадцать».

Да, вроде все сходится. Это может означать, что ненайденная страничка осталась незаполненной, и все же произошедшее странно. Бридон взглянул на обратную сторону листка и увидел – ее изуродовала большущая клякса, словно у ручки, заправленной чернилами, случилось кровотечение. По всей видимости, пятно высохло само по себе, пока дневник оставался закрытым. Страницы слиплись, а потом их пытались отделить друг от друга, но сделали это крайне неумело, так, что тончайший слой бумаги отделился от следующей страницы и прилип к чернильному пятну. Вот это уже кое-что проясняет. Уорсли, будучи аккуратистом, ни за что бы не согласился, чтобы страницу его дневника украшала столь безобразная клякса. Вот он и вырвал обе странички, обнаружив ее. Затем – возможно, Уорсли даже не заметил, что при этом ему пришлось пожертвовать одной строчкой текста, а может, и заметил – и сделал ниже большой отступ в тексте. Еще одно доказательство, что кто-то внезапно нарушил планы Уорсли, помешал выполнить задачу, поставленную им перед собой.

Чисто инстинктивным жестом Бридон поднес листок к свету. Прекрасная бумага – на ней в отличие от бумаги большинства других дневников имелись водяные знаки. Уже любопытно. Стоит убедиться, что это именно водяные знаки, причем те же самые украшают остальные странички дневника. Да, так оно и есть, знак – имя производителя, и благодаря какому-то типографскому трюку он словно не стоит на одном месте, то поднимаясь выше, то опускаясь к самому низу страницы. Теперь стоит провести еще один тест: совпадает ли листок, который он держит в руке, с тонким слоем оторвавшейся бумаги ровно напротив последней записи в дневнике? Бридон проводил этот эксперимент без особой надежды на сколько-нибудь значимый результат. Вдруг он многозначительно присвистнул. Ни малейшего совпадения. Края водяных знаков не совмещались. Второй эксперимент, как мужчина уже предчувствовал, приведет к вполне ожидаемому результату. Стоит приложить оторванный листок к тому краю, где вырвали вторую страницу, и совпадение будет полным. Так и получилось. Выходит, пропал первый листок, где Уорсли продолжал делать записи.

Бридон подошел к окну, стоял и смотрел в него какое-то время. Да, конечно, чисто теоретически возможно, что слова «и без того следует выбранить» подходили к слову «меня» лишь по случайному совпадению, хотя здесь они соответствовали не только фразе, но и всему контексту. Поэтому-то существует и еще одна чисто теоретическая возможность: пропала целая и сплошь исписанная, а вовсе не пустая страничка из дневника, как ранее предполагалось. Тут, уже не говоря о совпадении, начинались новые загадки и затруднения. Если предположить, что спасенная страничка первая из двух, тогда все объясняет клякса. Она неминуемо должна была отпечататься на потерянной странице. Однако, если спасенная страничка вторая, а не первая, тогда клякса на обратной стороне должна была отпечататься на первой пустой странице, оставшейся в дневнике, но никаких чернильных отметин на ней не имелось. Бридон колебался, но недолго. Затем с видом человека, принявшего окончательное решение, взял дневник и вырванный листок и понес все это в будуар миссис Халлифорд. Там никого не оказалось. Десять минут спустя мужчина бросился наверх, перескакивая сразу через две ступеньки, и вбежал в свою комнату. Бридон выдвинул ящик стола, достал оттуда одну, две, три, четыре колоды карт и принялся раскладывать пасьянс, – играть в замечательную игру, правила которой понимал только он. Вернувшись, жена застала странную картину – весь пол был завален картами, а Бридон ползал на четвереньках между рядами из них.

Думаю, пришло время поведать и о приключениях самой Анджелы. Лейланд с нетерпением поджидал ее прямо за воротами и прыгнул в машину прежде, чем женщина успела полностью затормозить.

– До чего приятно вновь выйти на тропу войны, – заметила Анджела. – Почему вас тревожит именно это путешествие мистера Толларда? Буквально накануне вы сделали из него преступника лишь на том основании, что Толлард застрял в Ластбери. Теперь же именуете преступником из-за того, что он наконец отсюда уезжает. В чем же дело?

– Меня больше беспокоит не сам факт отъезда Толларда, а обстоятельства этого события. Наверное, вам уже известно? Тут не обошлось без мисс Морель.

– Филлис Морель? Ее не было, когда он уезжал.

– Простите, вы заглядывали в багажник?

– Но… вы же не хотите сказать… что он ее туда зата…

– О, она залезла туда по своей собственной воле, если вы об этом. Еще, думаю, Толлард выпустил ее из багажника, как только машина скрылась из виду. Короче, эти обстоятельства еще тогда показались мне странными, и я со всех ног бросился к местной гостинице, возле которой оставил машину. Она сломалась, сдвинуться с места не могла. Теперь же я знаю, еще вчера машина была в полном порядке, и, на мой взгляд, в этой странной истории не обошлось без участия мистера Толларда. Он не хотел, чтобы за ним следили. Именно поэтому я и намерен проследить за Толлардом.

– Что затеяли эти двое, черт побери? Куда мы с вами теперь направляемся, позвольте узнать? Наиболее вероятным вариантом выглядит Херефорд, но у нас нет ни малейшего шанса догнать их по дороге. Филлис и Толлард наверняка уже там. Так что делать?

– Одному богу известно. Попробуем обратиться к первому патрульному полицейскому, который встретится на пути. Если повезет, он мог их заметить. Если нет, то не питаю особых надежд. Помощи можно ждать только от людей, целыми днями ошивающихся на главной площади, и буквально поселившихся там. Они все видят и замечают.

Расспрашивать обитателей площади не пришлось. Первый же полисмен, к которому обратились Лейланд и Анджела, так и расплылся в улыбке, готовый поделиться информацией.

– Да, – закивал он, – видел эту машину, и они просили вам передать. Сказали, чтобы вы ехали прямиком к «Зеленому дракону» и дожидались там, и они сами подъедут минут через десять.

– Бог ты мой, но зачем мы им понадобились? – воскликнул Лейланд. – По какой дороге они проехали?

– Вот этого не скажу. Я особо не присматривался. Эти люди припарковались прямо напротив «Зеленого дракона», потом перешли дорогу для разговора со мной. Не думаю, что отъехали далеко, а вот на какую улицу свернули… Нет, не могу знать.

Анджела откинулась на мягкую спинку сиденья и расхохоталась громко, чуть ли не до слез. Она никогда не верила, что эти двое молодых людей являются преступниками, но никак не ожидала столь славного, даже торжественного окончания экспедиции. Анджела с трудом уговорила Лейланда на такое рандеву, и чтобы он не скучал в ожидании, подсунула ему утренние газеты – больше ничего под рукой не оказалось. Ровно через десять минут, как и было обещано, появились двое бывших гостей Халлифордов и направились прямо к ним.

– Я бы сказал, – застенчиво начал Толлард, – мне очень неловко за эти игры, но клянусь, я поступил так только с самыми лучшими намерениями. О, совсем забыл, вас надо познакомить. Вот джентльмен, о котором я тебе столько рассказывал, а это миссис Толлард.

Глава 23Ссора в полночь

– Не хочу показаться слишком любопытной, – начала Анджела, когда первый шок из ахов, вздохов и поздравлений прошел, – но нельзя ли нам узнать, зачем понадобились эти сложности?

– Разумеется, можно, – ответила Филлис. – Мне невольно пришлось превратить вас в свою сторонницу, потому как к ланчу, после коктейля, придется просить вас отвезти меня в Ластбери. Просто я не успела собрать вещи. Скажи им сам, Адриан. Сегодня с утра мне пришлось сделать так много совершенно невероятных заявлений, что даже голос сел.

– Как только начинаешь объяснять, все выглядит столь глупо, – возразил ей Толлард. – Как бы там ни было, но все началось со спора на следующий день после гонок. Я сказал, что эти игры в сбежавших влюбленных выглядят сегодня до смешного старомодно, особенно когда закон столь услужливо предлагает отказаться от всех помех и препятствий, за исключением, пожалуй, пятичасового чая и молодости. Еще добавил, что двое людей, которым довелось остановиться в одном доме, всегда с легкостью могут сбежать оттуда и пожениться до того, как остальные догадаются, что они затеяли. Потом мы решили заключить пари и, чтобы выяснить, кто из нас прав, пойти на эксперимент вдвоем. Потом всплыл вопрос: должны ли мы лишь притворяться женатыми или пожениться по-настоящему. Чтобы все казалось реалистичнее. Филлис склонялась к мысли…

– Помолчи!

– Ладно, у тебя свои соображения на этот счет. Короче, решили, лучше будет пожениться по-настоящему, и поженились. Филлис, надо отдать ей должное, активно поддерживала такую идею. Понимаете, мы оба с ней просто помешаны на охоте за сокровищами и всяком таком, а поэтому посчитали, свадьба будет куда как забавнее, если отказаться от подружек невесты, торта и подобной ерунды, и будет куда интереснее оформить ее как похищение невесты. В целом я оказался прав. Нам не составило никакого труда скрыть замыслы от окружающих, да и потом это было совсем не похоже на игру в сбежавших молодых, ведь преследовать нас никто не будет. Тут вы пришлись как нельзя кстати, сэр.

– О, – скривил рот Лейланд. – Вы использовали меня как полисмена, охраняющего чужую собственность, так?

– Боюсь, примерно так. Видите ли, я почти с самого начала догадался, что вы коп, еще когда увидел вас на слушаниях. Конечно, очень грубо с моей стороны говорить так. В тот момент вы изо всех сил старались выглядеть кем угодно, только не копом. Однако когда я стал давать показания и одновременно оглядывал зал, вы всем видом словно кричали: «Вот человек, который жаждет моей крови». Я прямо кожей это чувствовал. После того как, если помните, я заглянул к вам в лагерь и мы поговорили, подозрения только подтвердились. Не знаю, удили ли вы когда-нибудь рыбу, но я понял: вы приехали туда вовсе не удить, во всяком случае, не в реке и не рыбу. Вы старались вынуть из меня инкриминирующие ремарки, вот что. Я понимал, время моего возвращения в Ластбери той ночью выглядит весьма сомнительно, а потому не удивился. Я подумал, что смогу на вас отыграться, и, ей-богу, у меня получилось. Я едва не зарыдал от восторга, заметив, что вы следите за мной, ходите по пятам. Это в тот день, когда я приехал в Ластбери получить лицензию.

– Мне следует подумать о выходе в отставку. Теряю навыки и нюх. Тем не менее я все время тогда висел у вас на хвосте.

– В каком-то смысле можно и так сказать. Я понял, куда как проще заставить вас пойти пешком, а потому припарковал машину и отправился полюбоваться кафедральным собором.

– Вы же не надеялись получить лицензию на брак от церковного служки?

– Нет, но он любезно сообщил мне, где находится запасная лестница. Я поднялся по ней в башню, откуда смог как следует рассмотреть вас и вашего друга, а потом узнать наверняка.

– Это я вам готов простить, но только не долгое ожидание на улице, пока вы торчали в парикмахерской.

– Я пошел туда, так как хотел все обдумать. Ничто не прочищает мозги лучше хорошего шампуня. Никакого настоящего плана у меня не было, вплоть до того момента, пока не увидел, как в паб входят люди-сэндвичи.

– Вы же не хотите сказать…

– Да, именно. Понимаете, мне нужна была эта лицензия. Не хотелось, чтобы вы видели, куда я иду и зачем, так как непременно бы разболтали своим друзьям из Ластбери, и тогда я бы проиграл пари. Ни единой живой душе в доме – одно из условий этого пари. Тогда я позаимствовал накидку и шляпу, а также прочие детали костюма у одного из артистов и, клянусь богом, вышел на улицу прямо у вас перед носом. Потом снял этот маскарадный костюм, спрятал его в глухом переулке, пошел и без всяких проблем получил лицензию, а затем вернулся к бару, где присоединился к общей процессии. Все удалось как нельзя лучше.

Лейланд испытывал смешанные чувства – восторг боролся с отвращением к этому ловкачу. Его подозрения еще не развеялись.

– Знаете, мистер Толлард, – вмешалась вдруг Анджела, – наш мистер Лейланд просто умирает от желания спросить вас, что все-таки произошло в ночь убийства. Наверное, мне не стоило этого говорить, но куда как проще, если б вы… ну хоть намекнули.

– Знаете ли, миссис Бридон, – возмутился было Лейланд.

– Знаю, что вы собираетесь сделать, – предположил Толлард. – Сейчас вы скажете нам, что любое мое заявление вам придется записать, а уж затем используете его против меня. Я готов рискнуть, но очиститься от подозрений, к сожалению, до конца не смогу, но зато способен рассказать вам, как все было. Да меня до сих пор в жар бросает, стоит только вспомнить об этом. Думаю. Филлис, начать лучше тебе, если, конечно, не возражаешь.

– Хорошо, начну, и замечу – мне нечего стыдиться. Прежде всего, позвольте объяснить, почему Адриан выбыл из гонки. Вы, разумеется, не поверите, но машина у него действительно сломалась, честное слово. Я достаточно долго занимаюсь машинами и знаю, может автомобиль завестись или нет. Случается это, когда в бензобак попадает вода, а этому дурачку не хватило ума провести диагностику, и он потратил уйму времени на излечение четырехколесного коня от других болезней.

– Простите, мисс Морель, но вы не могли бы объяснить, как именно туда попала вода? Могло ли это произойти по чистой случайности?

– Теоретически – да, возможно. Попадаются канистры с дефектом, и люди поднимают нешуточный скандал, стоит хотя бы одной из них оказаться в гараже. Нет, конечно, все могло произойти и случайно, но у меня есть сильное подозрение, что кто-то хотел вывести фаворита из соревнований и сделал это очень просто – подстроил поломку, залив в бак всего чашку воды. С этого, конечно, и начались все неприятности.

– Неприятности с мотором, вы хотите сказать, – спросила Анджела, – или же…

– Нет, проблемы личного характера. Наш Адриан, не знаю, успели ли вы заметить, человек крайне тщеславный. Он очень тщательно проверил свою машину перед гонками и страшно удивился, когда она вдруг заглохла. Адриан тут же пришел к выводу, что кто-то ведет грязную игру. Вряд ли это выходка Миртл Халлифорд, потому как машине Адриана не суждено было добраться до Кингз-Нортон и до первых петухов. Так что, как думаете, мои дорогие, он вообразил? Он решил, это я нарочно сломала его машину, а уж затем нарочно устроила инцидент на дороге с полицией, чтобы мы оба выбыли из гонок и весело провели вечер вдвоем в Ластбери. Скажите, все мужчины таковы или нет?

– Да, должен признать, это выглядело весьма подозрительно, – без всякого стыда сознался Толлард. – В конечном счете ты у нас главный специалист по машинам.

– Даже подумать о таком скверно, но когда человек говорит подобное вслух… Когда я притормозила на дороге, хотела посмотреть, чем могу помочь, знаете, что Толлард мне тогда сказал? «О, так ты уже возвращаешься?»

– Ничего подобного. Не было никаких «так ты». Я просто сказал: «уже возвращаешься», и ничего такого не имел в виду.

– Я-то знаю, что ты хотел сказать. Конечно, мы тогда здорово поскандалили. Я наговорила Толларду кучу гадостей. Потом слила из его бака бензин и дала новую полную канистру, но предупредила: не хочу, чтобы видели, как мы возвращаемся в дом вместе. Толлард должен выждать минут десять и уже потом ехать. Мы расстались не самым дружеским образом.

– Прошу прощенья, – перебил ее Лейланд. – В котором часу все было?

– Примерно в четверть первого, – ответила Филлис. – Позже мне пришлось указать именно это время на допросе, а потому пришлось соврать, что я не останавливалась. Минут десять или пятнадцать ушло на починку машины. Вернее, я показывала Адриану, как это сделать. Потом поехала к дому и вошла в него за несколько минут до половины первого. Он прибыл только через четверть часа или около того. Мы согласовали, что́ будем говорить, если спросят. Скажем, я просто проехала мимо него, не останавливаясь, и Адриан позаимствовал бензин у водителя какой-то другой машины. Я не хотела, чтобы все узнали о моем разговоре с Толлардом, и изложила эту историю прямо на следующий день. Он, видите ли, придумал собственную версию, доказывающую, что подъехал к дому первым. Очевидно, подумал, узнав о смерти Уорсли, что поднимется переполох и люди наверняка подумают об убийстве, а потому подозрение падет прежде всего на вошедшего в дом первым.

– О-о-о, – протянула Анджела. – Мне это нравится, очень благородно. Теперь понимаю, почему на следующий день выявилось несовпадение.

– Лучше уж не вспоминать обо всем этом. Да, признаю, бедный мальчик хотел как лучше, но выглядело все страшно нелепо, особенно когда пришлось предстать перед судом. Смотрелись мы там полными идиотами и рассказывали разные истории. Как бы там ни было, но в конечном счете все обошлось, и я простила Адриана, иначе вы бы не стали свидетелями столь увлекательной сегодняшней гонки.

Настала пора прощаться. Анджела должна была вернуться в Ластбери, пообещав, что не скажет Халлифордам ни слова об этой скоропалительной свадьбе, а Толлард остался в Херефорде дожидаться Филлис. Отсюда они собирались ехать в Лондон на машине, столь ненасытным было их стремление ко всему неординарному и авантюрному.

Первым делом Анджела решила удивить мужа, и она на одном дыхании изложила ему эти последние захватывающие новости. К своему разочарованию, Анджела застала Бридона за раскладыванием пасьянса, и поскольку Майлз был страшно сосредоточен на своем занятии, не то что эмоций, но даже особого интереса он не проявлял. Никакого отклика в душе Бридона эти волнующие новости не вызвали. Что довольно для него характерно. Заинтересовался мужчина лишь одной частью истории, казавшейся Анджеле совершенно незначительной.

– Так Филлис пряталась в багажнике машины Толларда? Вот очень любопытно, знаешь ли. Тут есть над чем призадуматься, верно? Прямо не знаю, как благодарить тебя за то, что не забыла упомянуть факт, многое объясняющий. Теперь, Анджела, будь добра, оставь меня одного до ланча. Я должен закончить этот пасьянс. Уж потом поведаю тебе одну довольно любопытную историю.

Глава 24Пропавшая запись

Филлис Морель ушла сразу же, как только они поднялись из-за стола после ланча. Правда, она пообещала Анджеле, что они вскоре непременно встретятся. Халлифорды уехали на какой-то местный праздник, куда их гости, к своей радости, приглашения не получали. Прощаясь, супруги выражали всяческое сожаление по этому поводу, рассыпались в извинениях и обещали непременно вернуться к чаю. Короче, для Бридона все складывалось наилучшим образом, и едва машина Халлифордов скрылась из виду, как он поспешил по тропинке к реке, мимо лодочного домика, где Бридона уже дожидался Лейланд и где должен был состояться последний военный совет. Анджела поехала вместе с ним, но по дороге не смогла выудить из мужа ни одного толкового слова.

– Лейланд должен услышать это, – коротко заметил он. – У меня вроде бы все сошлось, и я терпеть не могу рассказывать одну и ту же историю дважды.

Лейланд, как выяснилось, не бездельничал. Анджела высадила его у ворот, оттуда Лейланд двинулся прямиком к рощице, где, как пояснил, нашел надежное укрытие прямо напротив гаража, отделенного от опушки лишь низенькой изгородью и несколькими ярдами травы. Пока обе женщины ходили на ланч, мужчина решил не рисковать, не прибегать к помощи работников фермы, провел разведку и обследовал гараж сам. Главной его целью было проверить утверждение Филлис Морель о том, что именно она помогла Толларду опустошить бензобак его машины.

– Это не получится, если у тебя нет специального насоса. Вот я и решил посмотреть, имеется ли такой насос у Филлис в машине. – Оказалось, имеется, но, попав в гараж, Лейланд уже не смог сдержать детективные инстинкты и тщательно осмотрел все, что находилось не только в гараже, но и в сарае для инструментов. Именно там мужчина наткнулся на одну любопытную вещицу, не просто удивившую, а даже немного взволновавшую его. Это был кусок садового шланга с насадкой на одном конце, а вот подсоединение на другом грубо оборвали или срезали. В результате получилась резиновая трубка длиной около двадцати футов. – Как-то не понравилось мне все это, – позже объяснил Лейланд. – Когда прежде видел такие штуки, это всегда означало самоубийство с использованием выхлопных газов. Вот и решил: если кто задумал нечто подобное, постараюсь расстроить его планы. Нашел увесистый круглый камень да и придавил им этот шланг, вогнал в землю где-то на фут. Просто на всякий случай. Кому надо, чтобы этот способ самоубийства вошел в привычку, хотя сейчас он используется не так часто. Разумеется, стоит выяснить, не послужил ли уже такой обрывок шланга некой неблаговидной цели. Было бы куда проще, знай мы точно, что произошло в четверг той ночью.

– Я выяснил, – сказал Бридон.

– Ах, вон оно как! Так что вы молчите, позвольте спросить? Решили сохранить секрет? Ладно, не жалуюсь, это ваше право. На сей раз я проявил себя не с лучшей стороны и просто не заслуживаю, чтобы со мной делились открытиями.

– Я собираюсь рассказать вам все, и для этого сюда приехал. Не потому, что считаю – любое преступление должно быть наказано, но по причине твердого убеждения: раскрытие поможет предотвратить новое преступление. Пришло время всем добрым людям объединиться и поспешить помочь мне в этом деле. Прежде всего позвольте рассказать о дневнике. Это оборванная ниточка, и вы ничего об этом не слышали. – Бридон принялся описывать пропажу и нахождение дневника и то, каким странным манипуляциям подверглись его странички.

– Да, грязная игра, это ясно, – согласился с Бридоном Лейланд. – Не совсем понимаю, какая польза от такой информации, раз у нас нет пропавшей страницы. Сомневаюсь, что она вообще найдется.

– О, я смогу рассказать вам о тексте на той пропавшей странице. Не дословно, конечно, но в общих чертах. Подойдя к концу описания событий того дня, Уорсли добавляет: «Заканчиваю записи сегодня пораньше, потому что меня…» Далее он пишет, как собирается провести вечер.

– Хочешь сказать, он знал, что сегодня умрет? – спросила Анджела.

– Нет, не он. Уорсли думал, что ему предстоит провести увлекательный вечер, и решил отложить описание данных событий до завтра. В чьих-то интересах – скоро вы услышите, по какой причине, – было уничтожить именно эту запись и скрыть, какие планы были у Уорсли на следующие несколько часов после того, как он закончит делать записи.

– Очевидно, – предположил Лейланд, – вы хотите сказать, этот документ ясно дает понять, кто именно убил Уорсли?

– Нет. Правильней сказать, его уничтожили по той причине, что Уорсли давал понять: никто его убивать не собирался.

– Бог мой, дружище, вы что же, хотите вернуться к версии о несчастном случае?

– Именно.

– Ни один человек его и пальцем не тронул?

– Вы формулируете это таким странным образом. Да, строго говоря, ни один человек не коснулся Уорсли. Послушайте, давайте сперва окончательно проясним историю с дневником, я ведь уже говорил: она имеет первостепенное значение. Я совершенно убежден, это была действительно грязная работа – иначе не назовешь. Сама мысль об этом – хотя, конечно, я в тот момент притворился, что поверил в нее, – абсолютно абсурдна. Что служанка вдруг решила переложить дневник с письменного стола на книжную полку. Да пропади оно все пропадом! Скажи, Анджела, я к тебе обращаюсь, станут слуги так поступать или нет?

– Да, ты совершенно прав, не их это забота. Разумеется, они бы сразу поняли, это никакая не книга. Одного взгляда достаточно, чтобы убедиться: печатного текста там нет, все написано от руки.

– Вот именно. Дневник убрала некая заинтересованная сторона, возможно – на следующее утро после убийства, – из боязни, что его отправят вместе с остальными вещами душеприказчикам Уорсли. Возможно, возникнут неприятности, когда эти самые душеприказчики обнаружат, какие планы были у Уорсли в последнюю ночь его жизни. Теперь вопрос: почему дневник убрали, а затем вернули на место? Ведь куда проще было сразу его уничтожить.

Анджела взмахнула рукой и прищелкнула пальцами. Так делают маленькие мальчики на уроке, когда знают ответ.

– Пожалуйста, сэр! Я знаю, сэр! Записи в дневнике были зашифрованы, и до тех пор, пока их не расшифруют, невозможно узнать, выдают они кого-то или нет.

– Высший балл. Если душеприказчики не хватятся дневника, ничего страшного не произойдет, его можно уничтожить и позже. Если хватятся, то его исчезновение может оказаться подозрительным. Но и от них пришло письмо в прошлую субботу.

– Ты хотел сказать, сегодня утром?

– Нет, ничего подобного. Нам зачитали письмо сегодня утром, а пришло оно в прошлую субботу. Боюсь, я проявил излишнее любопытство, но все-таки нашел его и заметил дату на штемпеле отправки. Уже в субботу было ясно – дневник надо переслать. В воскресенье утром изобрели довольно хитроумный план по поводу того, каким образом можно подобрать ключ к шифру. Последнюю страницу из дневника вырвали, ее засунули, как закладку, между страницами одной книги, и это дало повод к целой дискуссии, на которой пришли к выводу, что единственным человеком, способным справиться с задачей, являюсь я. Мне кажется, это одна из причин, по которой меня так настойчиво упрашивали остаться здесь. Я разгадал загадку и объяснил Халлифордам, в чем крылся секрет.

– Которые затем пошли и якобы нашли еще одну страничку?

– Один из них. Проведена операция довольно изобретательно. Предположим, для большей ясности, странички дневника были бы пронумерованы – причем только те, что справа, разумеется, потому как писал он только на страницах справа. Предположим, в самом низу страницы 50 запись обрывалась на словах «потому что меня». Страница 51 начиналась следующими словами: «пригласили участвовать в игре «Бегство влюбленных» или чем-то в этом роде, и эту запись следовало удалить. Страница 52, естественно, не заполнена. Затем страницы 51 и 52 были вырваны, страница 51 уничтожена, а на страничке 52 красовалась вполне безобидная фраза о том, что Уорсли «и без того следует выбранить за то, что не прислушиваюсь к рекомендациям своего врача», и так далее. Не считая необычного расположения водяных знаков, было бы крайне сложно обнаружить эту уловку.

– Да, могли сработать поубедительнее, – заметил Лейланд.

– Могли, но время поджимало. Все следовало провернуть в воскресенье днем, чтобы чернила успели высохнуть к утру понедельника. Затем возникал еще один вопрос. Как оправдать факт, что из дневника вырвали две странички? Нашлось еще одно почти гениальное решение: на обратной стороне странички 52 поставили большую жирную кляксу, затем прижали ее к другой странице. Все должно было выглядеть так, будто это произошло случайно. Бумага безнадежно испорчена, и странички с кляксой следовало удалить. Если бы не водяные знаки, все могло пройти как по маслу. Никто бы не догадался.

– Да, никто, за исключением Халлифордов, ведь они в этом замешаны, – сделал вывод Лейланд. – Как думаете, кто из них? Или оба?

– Миссис. Это в ее будуаре я нашел письмо от душеприказчиков. С почтовым штемпелем, сообщавшим, что его доставили еще в субботу. Он тут ни при чем. Сами понимаете, если бы был замешан, то вырванный из дневника листок, найденный лишь вчера, скорее всего, нашелся бы в другом, более подходящем месте, а не между страниц книги, которую он читал. Да, что правда, то правда. Уорсли интересовался всем на свете и вполне мог взять с полки книгу о производстве удобрений из рыбной муки – просто посмотреть. Он не стал бы читать ее долго и сколько-нибудь внимательно, чтобы оставить закладку – страничку из драгоценного своего дневника, где она и нашлась. Нет, ее специально сунули в эту книгу, зная, что Уолтер Халлифорд читает ее и не мог не наткнуться на страничку и не прокомментировать эту находку. Сама бы она искать и находить ее не стала, старалась держаться в тени, что вполне характерно для этой дамочки.

– Все равно, не понимаю, зачем миссис это сделала, – возразила мужу Анджела. – Если смерть Уорсли произошла от несчастного случая, зачем ей было скрывать запись о том, как он собирался провести тот вечер?

– Да просто он собирался провести часть этого вечера в довольно необычном месте.

– Ах, хватит нас мучить! Где?

– Скажем, в замкнутом пространстве размером три на три и на пять футов. Нам следовало сразу догадаться об этом, когда мы выяснили, какие именно вещи Уорсли оставил в спальне перед уходом, а какие захватил с собой.

– Ты хочешь подчеркнуть, он оставил ценности?

– Не просто ценности, а особо хрупкие предметы, которые можно поломать или потерять. Когда мужчина собирается свернуться клубочком, втиснуться в узкое пространство, он выложит монеты или ключи, которые носит в карманах брюк, но не станет выкладывать предметы, находящиеся в карманах пиджака. Еще он знает, что часы или монокль могут легко сломаться, а вот вставные зубы уцелеют. Тут могут помешать подтяжки, а вот воротничок – необязательно.

– Я бы на месте Уорсли и воротничок сняла. Просто на всякий случай.

– Да, но он не собирался проводить в этом месте и в таком положении весь вечер. Еще Уорсли хотелось выйти оттуда в презентабельном виде, поэтому-то он и захватил карманную расческу, ведь если ты сидишь, как сардинка в банке, прическа непременно испортится. Теннисные туфли занимают меньше места, и царапин от них будет не так много, как от тяжелых ботинок с подошвами на гвоздях.

– Что ж, прекрасно. Миссис заперла Уорсли в ящике для хранения угля или в подобном месте. Наверное, ты это имел в виду? Умер он там случайно, погиб и увял, как ветка омелы. Ты что же, хочешь сказать, потом в темноте ночи она затащила труп в силосную башню, а затем замела все следы? Все это вместо того, чтобы рассказать, как было на самом деле? Вряд ли человек станет устраивать себе все эти проблемы, разве только в том случае, если он виновен в убийстве.

– Так она виновна в убийстве.

– Мне казалось, чуть раньше ты говорил, что никто не хотел убивать Сесила Уорсли.

– Никто не хотел. Меньше всего – что миссис Халлифорд. Она убила его по ошибке, приняв за другого. Иными словами, случайно.

Глава 25Что-то не так

– Вся атмосфера с самого начала была скверной, – продолжил Бридон. – Самое ужасное – я знал об этом еще до того, как свершилось убийство. Разве все выскажешь словами? Как бы там ни было, но ты, Анджела, должна признать – еще до поездки в Ластбери я задал тебе один очень важный вопрос, но ты сочла его риторическим.

– Какой еще вопрос?

– Почему эти люди хотят, чтобы мы приехали и остались погостить? Вот в чем вопрос. Видите ли, – обратился он к присутствующим, – у моей жены практически нет недостатков. Разве что один, маленький – она немного тщеславна. Ей не кажется странным, что какие-то совершенно незнакомые люди, уж совсем не из нашего круга, вдруг так отчаянно возжаждали нашего общества. Она сочла, что все ради прекрасных глаз жены. Я же смотрю на вещи более беспристрастно и под другим углом, а потому сразу почувствовал: мы им нужны для какой-то цели. Когда ты являешься официальным сотрудником страховой компании, их штатным шпионом, где жизни страхуют на крупные суммы – и, кстати, дом твоих хозяев тоже, – то начинаешь понимать, в чем заключается цель. Я ждал, что-то непременно произойдет. Что угодно, но только не это.

– Ты бы страшно страдал, если б ничего не произошло, – вставила жена Бридона. – Стал бы просто невыносим.

– С самого начала имело место одно совпадение, слишком уж очевидное для правды. Я чувствовал – Халлифорды не случайно облюбовали общество человека, который является представителем столь известной страховой, как «Бесподобная». Потом компания, с которой нас познакомили. Даже ты, Анджела, поняла это и сказала мне, что люди, приглашенные Халлифордами, их настоящими друзьями не являются. Значит, сказал я себе, и их, должно быть, тоже пригласили с какой-то целью. Очень характерно для миссис Халлифорд. Ей-богу, никак не мог понять, что именно это была за цель. В случае успеха ее плана все стало бы ясно и очевидно, как день, но тогда было бы слишком поздно.

– Вы хотите сказать, – вставил Лейланд, – миссис Халлифорд специально хотела создать в доме недружественную атмосферу, чтобы, когда начнутся неприятности, все начали бы подозревать друг друга?

– О нет, она ставила более конкретные задачи. Миссис Халлифорд специально окружила себя козлами отпущения. План ее был столь тщательно продуман, что дамочка испытывала уверенность: убийство, которое она собиралась совершить, будет расценено как несчастный случай или самоубийство. Существовал всего один маленький шанс, что полиция все же заподозрит неладное и сочтет – все-таки имело место убийство. Тогда миссис Халлифорд решила обезопаситься: пусть все выглядит так, будто убил кто-то другой, только не она.

– Вы хотите сказать, Толлард?

– Первым делом, конечно, Толлард. Его назначили главным козлом отпущения. Толлард был замешан в некой темной истории с убийством в Соединенных Штатах, и, разумеется, когда у человека такое прошлое, не подумать на него просто невозможно. Так что Толларду досталась самая опасная роль, и он стал подставой номер один. Теперь посмотрим на других гостей. Супруги Карберри познакомились с Уолтером Халлифордом в Южной Африке, когда он еще не очень-то процветал, и легко было представить, что между ними существует какая-то старая вендетта. Причем Карберри, подозреваю, приходилось там нелегко. Так, теперь Арнольды. Не того сорта люди, на которых легко повесить чье-то преступление, но Арнольдам тоже приходилось туго, и они рассчитывали на Халлифорда.

Вполне разумно было бы предположить, что они желали ему смерти, вместо того чтобы заподозрить миссис Халлифорд. Сами видите: целый набор вполне подходящих подозреваемых. Впрочем, к Филлис Морель это не относится. Она была лишь приманкой, на которую должен был клюнуть Толлард и приехать сюда. Дело кончилось тем, что он просто в нее влюбился, чего никак от себя не ожидал.

– Да, но ты не объяснил, при чем тут Сесил Уорсли, – заметила Анджела.

– Сесил Уорсли оказался там по совершенно иной причине. Он человек с безупречной репутацией, личность публичная, с друзьями из высших кругов общества. Да, конечно, у нас в стране демократия и прочее, но есть тенденция – если не возражаете, Лейланд, я все же скажу, – есть тенденция замалчивать все, что только возможно, если в деле фигурирует известная и важная личность.

– Словно я этого не знал! – скривился и проворчал Лейланд.

– Что ж, прекрасно. Иными словами, присутствие Уорсли должно было остеречь полицию от превращения этой истории в cause celebre[17]. Просто смешно, если вспомнить – в данном случае все предосторожности и уловки себя ничуть не оправдали. Уорсли-то был настолько известной личностью, что Ластбери стало самым расхожим словом в британской прессе. Тут она немного перемудрила, наша миссис Халлифорд.

– Есть еще совпадения? – спросил Лейланд.

– Да, конечно же, есть, и из них самое очевидное – вся история с игрой в бегство влюбленных. Этот экземпляр «Бэббл» миссис Халлифорд вовсе не отдавала в больницу. Я нашел его позже у нее в будуаре. В статье не было ни слова о том, что надо скрывать личности участников, поэтому это правило целиком инициировала миссис Халлифорд, и она была далеко не в восторге, когда миссис Арнольд уличила женщину в этой маленькой лжи. Впрочем, неважно, предложение хранить все в тайне нравится всем, особенно представительницам прекрасного пола, обожающим ужасы. Всем женщинам нравится такая довольно дурацкая игра, как «Убийство», ведь у них появляется шанс застыть в темноте и верещать от страха.

– Вот вам пожалуйста! – возмутилась Анджела. – Следи за своими манерами, Майлз. Лично мне никогда не импонировала идея секретности. Она могла понравиться лишь миссис Карберри и Филлис Морель. Да, кстати, Филлис Морель так рьяно поддержала идею выбора себе партнера по причине, о которой я уже говорила. Она хотела сбежать с Толлардом.

– Ты откуда знаешь?

– Я ее спрашивала.

– Ты всегда действуешь без стеснения. Она, должно быть, тоже. Как бы там ни было, но секретность не являлась главным условием плана миссис Халлифорд, хотя, конечно, должна была помочь. Более существенное в ее плане – условие, при котором все участники должны были разойтись по отдельным комнатам, а этого бы не произошло, если б мы не держали в тайне личности участников гонок.

– Однако какое все это имеет значение? – спросил Лейланд. – Я хотел сказать, вся история с расхождением по разным комнатам. Что она выигрывала?

– Очень многое. Это означало, почти на полчаса ни у кого из участников не будет твердого алиби – любой мог выскочить из дома минут на пять или около того и остаться незамеченным. Любой, за исключением самой миссис Халлифорд, разместившей представителя страховой компании «Бесподобная» прямо под своим окном, которая сидела и напевала, чтобы он удостоверился, что она там, у себя. Мало того, женщина позвала служанку и заставила ее пробыть с ней это время. Все ради того, чтобы, если у кого-то возникло подозрение, что убийство было совершено между половиной одиннадцатого и одиннадцатью, алиби оказалось бы только у одного человека – лично у нее.

– Разумеется, – подхватила Анджела, – эта атмосфера таинственности в тот вечер изрядно упрощала для миссис Халлифорд поставленную задачу.

– Именно так. Когда все устраивают заговор ради забавы, возникает прекрасная возможность провернуть серьезное дельце. Ты можешь посылать людям записочки, о которых они будут молчать. Ты можешь предложить им вести себя самым невероятным образом, и они будут смотреть на это как на часть игры. Прибытие в Кингз-Нортон являет собой отличное алиби, когда кто-то умирает в Ластбери, но для остальной компании это не алиби, поскольку в каждом случае мужа с женой разделили, и нет никого, кто мог бы точно засвидетельствовать их перемещения. Поэтому любой, кто волею случая выходит из гонки, попадает под подозрение в убийстве.

– Как Толлард, – уточнил Лейланд.

– Да, и рисковать она не хотела. Миссис Халлифорд сама подлила воды в бензобак его машины, ведь Толлард должен был стать главным козлом отпущения. Тем временем, если смотреть на ситуацию с точки зрения самоубийцы, более подходящего вечера и момента для того, кто решил свести счеты с жизнью, подобрать было невозможно. Ведь покойный остался в доме один на целых три часа, даже больше. Эта мысль пришла мне в голову, когда главенствовала версия о том, что Уорсли действительно совершил самоубийство и именно он заставил миссис Халлифорд придумать эту игру в бегство влюбленных, чтобы выдворить всех из дома.

– Да, – согласился с ними Лейланд, – совпадения производят впечатление, особенно если подобрать к ним правильный ключ.

– Еще, разумеется, если добавить детали, которые бы их подчеркнули. К примеру, Анджела, что сделала миссис Халлифорд, едва мы успели переступить порог ее дома? Красочно описала биографии всех гостей, особенно подчеркивая те моменты, которые могли бы превратить их в козлов отпущения. Затем эта история с бумажными шапочками и белыми наклейками, которые раздавались за ужином. Эксцентрично, но в этой эксцентричности, как нам теперь известно, крылась опасность. Это тоже было частью ее плана.

– М-м-м, – протянула Анджела. – Лично я не вижу здесь ничего экстраординарного.

– Да, вроде бы ничего особенного, но дьявол, как известно, кроется в деталях. В то время как остальные пункты плана выглядели совершенно естественно. Когда хозяйка дома занимает место во главе колонны, никому и в голову не приходит, что она будет мухлевать, однако так оно и вышло. Потом еще две темы, затронутые в разговоре. На первый взгляд ничего особенного. Позже, когда я как следует поразмыслил над этим, понял, что они представляют особую ценность.

– Позволь подумать немного, может, я догадаюсь… Нет, ничего не выходит, я плохо запоминаю разговоры.

– Одну из тем ты не слышала вовсе, но как могла забыть вторую – не представляю. Когда мы в первый раз появились на веранде, миссис Халлифорд донимала оса, и, если помнишь, она не стала ее убивать, даже Филлис Морель не позволила убить, просто прикрыла ее чашкой, и все. Объяснила она это тем, что терпеть не может вида раздавленных ос. Теперь проведем весьма полезный психоанализ: обычно люди говорят правду, когда нервы у них на пределе, как в тот момент у миссис Халлифорд. Понимаете, она из тех людей, в ком напрочь отсутствует доброта. Она жестока по природе своей, но психологически миссис Халлифорд существо слабовольное. Ей претит сам вид насильственной смерти, все сопутствующие ей обстоятельства, вид крови, изуродованного трупа. Значит, если она и совершит убийство, то постарается сделать это в толстых перчатках. Миссис Халлифорд не захочет видеть агонию, слышать предсмертные хрипы, ей противен запах крови, треск сломанных костей. Она будет заниматься убийством с расстояния. Между ней и ее жертвой все время должна быть завеса.

– Нелегкое дело – выбрать способ убийства с учетом этих обстоятельств, – вставил Лейланд. – Разве что отравление ядом.

– Да ничего подобного. В этом способе есть свои отрицательные стороны, как показали дальнейшие события, и можно сделать фатальную ошибку в расчетах при выполнении такого черного дела. Сама идея появилась у миссис Халлифорд относительно недавно, когда она со своими гостями – другими гостями – играла в шарады после ужина. Они изображали сцену из «Виндзорских проказниц»[18] – ту, где Фальстаф вынужден спрятаться в корзине для одежды, и потом его унесли и страшно растрясли по дороге, если я правильно помню, а затем бросили в грязь в каком-то проулке. Почему-то мне кажется, роль Фальстафа исполнял ее муж, и тут она узрела свой шанс. Запереть мужчину в ящике или коробке, когда он считает, что ты на его стороне, хотя на самом деле ты выступаешь против. С ним можно делать что угодно, а жертве остается лишь полагаться на твою милость.

– О-о-о! – простонала Анджела. – Теперь я, кажется, начинаю понимать.

– Знаю. Когда же Филлис Морель, сидевшая на нашем конце стола тем вечером в Ластбери, вдруг припомнила эту сценку с корзиной из «Виндзорских проказниц», миссис Халлифорд это не понравилось. Женщина испугалась, что мы догадаемся, хотя действовать еще не начала. Тут она вдруг обернулась ко мне и спросила, увлекаюсь ли я рыбалкой. О ремарке Филлис Морель все тотчас же забыли.

– Не хочешь же ты сказать, что уже тогда что-то заподозрил?

– Господи, нет, конечно! Вся эта эксцентричная цепочка странностей в ведении беседы за столом заставила меня подумать: здесь что-то явно не так. Ты, Анджела, это тоже почувствовала. Мы оба оказались правы. Все приготовления к преступлению делались прямо у нас под носом, и это лишнее свидетельство тому, что убийца попался изощренный.

Глава 26Имперское вино

– Миссис Халлифорд сделала важное для себя открытие, – продолжил меж тем Бридон. – Когда замышляешь грандиозный заговор, лучше всего замаскировать его притворным, то есть блефовать. Возможно, ей подсказала идею сценка из «Виндзорских проказниц». Человек, как правило, не замечает, что его заманивают в смертельную ловушку, если заставить его поверить – вы действуете заодно. Стоит убедить человека в этом, и он послушно сложится в три погибели, станет чем-то вроде посылки, которую предстоит отправить. Таких доверчивых простаков достаточно и в наши дни, а всякие там игры в уборку мусора как нельзя лучше подходят для вовлечения их в притворные заговоры. Тут миссис Халлифорд представился неплохой шанс. Она постаралась убедить жертву сложиться в три погибели с тем, чтобы позже избавиться от нее без всякого шума, грязи, крови и лишних усилий.

– Вы, разумеется, имеете в виду мужа миссис Халлифорд, – заметил Лейланд, всегда предпочитающий конкретику.

– Верно, избавиться она хотела именно от мужа. Я бы сказал, за этим стоит долгая история, о деталях которой мы никогда ничего не узнаем.

– Так ты считаешь, Сесил Уорсли… – начала было его жена.

– Прибереги кипучее любопытство для более мрачных деталей. Нет никакой необходимости вникать сейчас в долгую историю замужней жизни этой женщины – отчасти из-за того, что она успешно избавилась от нескольких мужей, не прибегая к насилию, отчасти потому, что в случае смерти нынешнего мужа могла бы получить лишь небольшую толику денег на содержание. Уолтер Халлифорд практически разорен, и никто бы не удивился, узнав о том, что он совершил самоубийство, учитывая эти обстоятельства. Еще в этом случае вдова положила бы в карман кругленькую сумму – восемьдесят тысяч фунтов. Впрочем, она никак не могла дождаться, когда он совершит самоубийство, а поэтому решила ускорить дело. Малосимпатичная дамочка, доложу я вам.

Вот она созывает гостей – кандидатов на роль козлов отпущения, то есть свидетеля, которого никто не заподозрит, а также представителя страховой компании, которой вскоре предстоит выплатить ей эту сумму. Затем женщина внедряет в эту компанию мысль о том, что неплохо было бы сыграть в бегство влюбленных. Это и есть отвлекающий маневр, при исполнении которого они с мужем могли выиграть вместе небольшие деньги, довольно нехитрым и не слишком честным способом. Если б ей удалось настоять на своем правиле, при котором ставка в игре зависела бы от того, насколько успешно скрывают партнеры свои личности, то тогда все было бы куда проще. На деле ей пришлось немного изменить планы. Миссис Халлифорд ввела правило, при котором героиня должна выйти из дома со своим эскортом не ранее половины одиннадцатого, а преследователи не имели права вступать в игру до тех пор, пока эта парочка не скроется из виду. Такие условия тоже были своего рода уловкой. Да, парочка должна была выйти из главной двери вместе, но условия, что кто-то может их увидеть, не существовало.

– Послушай, Майлз, постарайся излагать попроще. Мистер Лейланд окончательно запутался, не говоря уже обо мне.

– Так, давайте на секунду представим – заговор был не подставным, а самым настоящим. Миссис Халлифорд собиралась выйти через главную дверь на глазах у почтенной публики с запозданием ровно на одну минуту от условленного времени, а ее партнер по бегству скрывался в этот момент в машине. Тогда все остальные участники так и не поняли бы, что игра уже началась. Они могли подумать, что миссис Халлифорд доедет на машине до ворот, а затем станет искать исчезнувшего мужа. Тогда она должна была бы вернуться, поставить машину на положенное место и приготовиться к началу гонок. На самом-то деле гонка уже началась, и, оказавшись за воротами, миссис Халлифорд уже не вернулась. Она лишь жала на педаль газа, стремясь побыстрее добраться до Херефорда. Прошло минут пятнадцать, а может, и все двадцать, когда гончие поняли, что происходит, и пустились следом.

– Лично я назвала бы это самым настоящим обманом, – возмущенно заметила Анджела.

– Как и, насколько мне известно, Уолтер Халлифорд. Он слишком хорошо знал жену, а потому понимал, на что способна эта женщина. На первом месте у нее было следующее соображение: она должна сделать все возможное и вытащить счастливый билетик. Особой сложности это не представляло. Этими билетиками были клочки писчей бумаги, которой полным-полно в Ластбери. Они лежали у миссис Халлифорд в сумочке – таком кошельке, который сейчас почему-то модно назвать косметичкой, – и она передала ее Сесилу, а он несколько раз встряхнул сумочку. Надо сказать, в этой сумочке была застежка, и она состояла из двух отделений. Оба отделения совершенно идентичные. Она сложила билетики, допустим, в правое отделение, потом, перед тем как сумочку начали встряхивать, защелкнула застежку. Открыв, полезла в левое отделение, а не в правое – трюк элементарный, никто никогда ничего не заметит – и, разумеется, вытащила выигрышный билетик. В другом же отделении лежали пять плотно сложенных кусков писчей бумаги, которые она положила туда заранее, и выглядели они нормально. Вся разница заключалась в том, что все до одного оказались пустыми.

– Это всего лишь ваша догадка? – осведомился Лейланд. – Что ж, если так, очень умно.

– Нет, тут она допустила ошибку. Помнишь, Анджела, как миссис Халлифорд показывала нам выигрышный билет, на котором была начертана буква Б? После этой буквы она поставила точку. Однако выигрышный билетик, который она вытащила, был изначально пуст. Женщина отнесла его к себе в спальню и начертила на нем букву Б. Если б эту улику представили в суде, всем стало бы ясно – края этого клочка бумаги совпадают с остальными по линии отрыва. Итак, она написала букву Б, вот только забыла поставить после нее точку. Я нашел эту улику, когда выдалась возможность покопаться у нее в бумагах. Мелкая дурацкая ошибка, но мне она сразу бросилась в глаза.

– И все равно, очень умно, – заметил Лейланд.

– После этого она могла смело вступать в игру. Вытащила выигрышный билетик, а затем миссис Халлифорд предстояло договориться с избранным кавалером о том, где и когда они должны встретиться. Заметьте, я до сих пор придерживаюсь того условия, что подставной заговор был настоящим. Стало быть, ей предстояло написать и передать мужу записку, где говорилось бы примерно следующее: «Спрячься в багажник «Моссмена» сегодня вечером ровно в десять двадцать пять и захлопни его. В десять тридцать я отъеду, а все остальные не поймут, что мы уже начали игру. Когда отъедем подальше, я тебя выпущу, и мы поедем в Кингз-Нортон уже вместе». Предложение само по себе довольное фантастичное. Представьте, джентльмен должен запереться в багажнике в задней части автомобиля. Но когда ты в игре и настроен на приключения, это выглядит вполне нормальным. Наше закормленное и разочарованное поколение ничем не удивишь.

Лейланду не терпелось высказать свои соображения.

– Зачем посылать какую-то записку? Естественно, такого рода послание надо передавать из уст в уста. Если бы люди не были привержены к написанию подобного рода записок, для нас, бедняг полицейских, настали бы черные дни!

– Если считать этот заговор ненастоящим, то подобных причин не было. Ты ведь помнишь, Анджела, какая необычайная атмосфера секретности царила в доме тем днем и вечером. Да стоило затеять приватный разговор с кем бы то ни было без того, чтобы какой-то идиот не высунулся вдруг из-за изгороди и не воскликнул: «Ага, вот они, попались!» Наверное, именно поэтому мы и держались все вместе, кучкой, и невозможно было завести такого рода разговор. Чуть раньше днем миссис Халлифорд отправилась кого-то навестить, а ее муж пошел проверить силосную башню. С точки зрения настоящего заговора были три четкие причины, по которым следовало избегать личных разговоров. Если собираешься совершить убийство, то нежелательно, чтобы тебя застукали таинственно беседующим о чем-то с твоей будущей жертвой. Есть еще одно обстоятельство: гораздо труднее отказать в просьбе, выраженной в письменном виде, а не устном. Если бы она подошла к мужу и попросила сделать это, тот бы, скорее всего, ответил: «Что за ерунда! Не полезу я в багажник, там душно и жарко!» Мы же подчиняемся командам, переданным в письменном виде, поскольку это избавляет нас от необходимости ответить тотчас же. Была и еще одна причина, более мелкая, но от этого не менее, как мне кажется, значимая. Та самая брезгливость, по причине которой миссис Халлифорд было бы трудно убить мужа своими руками или наблюдать за тем, как он умирает, не позволяла послать его на смерть при личном разговоре. Письменное слово более безлико, в меньшей степени является частью нас самих. Назовите мне человека, который не предпочел бы прислать извинения письмом, вместо того чтобы, краснея, высказать его в лицо. Вряд ли такой найдется. Миссис Халлифорд не желала видеть, как умирает ее муж, и язык у нее не поворачивался произнести слова, обрекающие мистера Халлифорда на смерть.

– Все равно, она сильно рисковала. Ведь Халлифорд мог сунуть записку в карман, и что бы было, ее нашли у него на теле? Люди часто поступают с записками именно так.

– Тем не менее нам не удалось найти даже клочка от послания миссис Халлифорд, которое датировалось бы тем днем. Думаю, она попросила мужа, прочитав записку, немедленно ее уничтожить. Это было бы вполне в духе игры. Если кто-то из нас находит ее валяющейся где-то на видном месте, то таинственность исчезает, а заговорщица сама себя выдает. Надеюсь, вы понимаете, если б мужа Халлифорд нашли мертвым в силосной башне, то ее бы первой позвали на место происшествия, и тогда у женщины появилась бы прекрасная возможность обшарить все его карманы еще до приезда полиции. Нет, она точно должна была написать нечто в этом роде. Поскольку миссис Халлифорд не хотела, чтобы это послание обнаружилось, то нашла довольно изобретательный способ для его отправки. Возвращаясь из гостей, она проверила почтовый ящик и тайком подсунула записку в рекламный проспект, присланный в конверте без штампа, который мистер Халлифорд получил в тот день. Это была какая-то реклама токайского вина из Бечуаналенда.

– Так вот почему она сознательно привлекла его внимание к этому посланию за чаем! – воскликнула Анджела.

– Да, причем не слишком артистично, но ей хотелось убедиться, что он прочтет записку. Затем ей предстояло провернуть еще одно дельце. Если план миссис Халлифорд сработает, то в гонке первой будет стартовать она вместе со своим настоящим партнером и тем самым поддержит алиби. Халлифорд, ее воображаемый партнер по игре, к этому времени будет мертв, следовательно, ей надо выбрать другого. Она сделала очень мудрый выбор, решив, что из Сесила Уорсли получится просто идеальный свидетель, когда речь зайдет о ее алиби, ведь он был из тех людей, кого спокойно можно было оставить одного в хранилище банка Англии. Поэтому-то миссис Халлифорд должна была написать еще одну записку, Сесилу Уорсли, и на этот раз в ней говорилось примерно следующее: «Встречаемся у главной двери в одиннадцать» или в другое обозначенное время. Женщина решила применить тот же способ доставки: стала искать какой-нибудь проспект, присланный на имя Уорсли, и нашла в точности такой же, с рекламой якобы имперского вина. Полагаю, в то время каждому, кто значился в справочнике «Кто есть кто», присылали тогда рекламу токайского из Бечуаналенда. Прямо на ней она написала свою записку и положила обе рекламы на столик в холле, рядом с другими письмами. Затем миссис Халлифорд вышла на веранду. Она не стала привлекать внимания к факту – именно миссис Халлифорд забрала почту из ящика – из боязни, что это может вызвать подозрения. Ее служанка, проходившая через холл, вскрыла конверт на имя Сесила Уорсли, посмотреть содержание. Насколько я понимаю, слуги очень часто вскрывают письма хозяев, и слуги в Ластбери не исключение.

– Если бы они работали у меня, я бы через десять минут их уволила, без всяких разговоров, – возмутилась Анджела.

– Именно поэтому слуги узнали, что вечером дом опустеет. Они подумали, Сесил Уорсли тоже участвует в игре. Помните, Лейланд, какое недоумение это у нас вызвало? Нет, конечно, если бы служанка вскрыла вместо того письма конверт Халлифорда… Впрочем, миссис Халлифорд как-то и не подумала. Слуги для нее начинали существовать только после того, как позвонишь в колокольчик. Минут двадцать спустя миссис Халлифорд наблюдала за тем, как двое мужчин читают письма после чая, и убедившись, что ее записочки дошли до адресатов, решила – все идет по плану.

Впрочем, она должна была произвести и другие приготовления. Ведь на следующее утро выяснится, что ее муж погиб в силосной башне в результате несчастного случая или покончив жизнь самоубийством. Причем неважно, каким именно образом. Деньги по страховке она получила бы и в том случае, если вердиктом было самоубийство. В целом куда как лучше, если бы это признали несчастным случаем. Тогда страховая компания могла не испытывать ни малейших сомнений. Надо было оставить следы, позволяющие предположить, что ее муж отправился на прогулку незадолго до гонок, и зачем-то ему понадобилось заглянуть в силосную башню, и там мистер Халлифорд неожиданно подвергся смертоносному воздействию газов. Вот перед чаем миссис Халлифорд и украла его любимую курительную трубку – проступок, исключающий всякую симпатию к этой особе, если бы даже никаких других за ней не числилось. Нетрудно создать у всех впечатление, будто мистер Халлифорд потерял ее еще днем, в силосной башне, а затем уже поздно вечером расстался с жизнью во время поисков трубки, что выглядело бы вполне разумно и логично. Любимая трубка – один из тех предметов, которые стоит поискать, особенно с учетом того, что завтра утром, уже к завтраку она будет завалена несколькими слоями силосной массы. Выходя вечером из дома, мистер Халлифорд обычно прихватывал с собой электрический фонарик, и, естественно, фонарик при нем имелся, когда мужчина отправился на гонки с преследованием. Поэтому-то миссис Халлифорд полагала, что фонарик непременно найдут у него в кармане.

– Разве эта трубка не осталась бы лежать поверх силоса? – возразила мужу Анджела. – В случае, если он потеряет ее до чаепития, трубку могло немного присыпать сверху. Ведь он сам об этом говорил.

– Да, но все мы должны были подумать, что мистер Халлифорд долго искал трубку и нашел, когда вдруг вырубился под воздействием углекислого газа. Как бы там ни было, но вот что сделала жена. Она вышла из дома сразу после чая и подбросила трубку мужа в башню. Шла она по тропинке через сад и в этом саду за изгородью решила оставить еще несколько улик, позволяющих предположить, что Халлифорд выходил из дома поздно вечером и шел именно этим путем. Тут-то она перестаралась, причем безнадежно. Обилие улик сразу подсказало мне – наверняка какой-то подлог. Все равно миссис Халлифорд действовала довольно хитроумно. Бросила старый окурок от сигары у дальнего конца сада, а это деталь существенная. Дело в том, что гость может закурить предложенную хозяином сигару сразу после ужина, но вряд ли кто-то закурит ее в одиннадцать вечера. Из вышесказанного можно было сделать логический вывод – Халлифорд проходил той тропинкой в саду, спокойно покуривая сигару, и это после того, как компания видела его последний раз примерно в половине одиннадцатого.

– Этот логический вывод подтверждался еще и тем, – вставил Лейланд, – что ворота оказались отперты. Ведь обычно их запирали. Как-то раз я решил прогуляться по саду ночью, и мне пришлось перелезать через изгородь.

– Да, но их могли забыть запереть случайно. Для пущей убедительности миссис Халлифорд достала перед ужином хлопушки, но до этого извлекла из одной бумажную шапочку и оставила ее на самом видном месте – посреди дорожки в саду. Все для того, чтобы люди могли убедиться – кто-то ходил по этой тропинке уже после ужина. Сама шапочка была того же фасона, что красовалась на Халлифорде после ужина. Помните, она настояла на обмене головными уборами с Халлифордом. Нет, конечно, количество фасонов было ограничено, но улика получилась весьма убедительная. «Боже, – воскликнули бы вы, – но ведь это та самая шапочка, которую он носил!» Последний штришок, еще более изобретательный, и его нельзя было не заметить. Люди, живущие за городом и сделавшие фермерство своим хобби, вечно возятся с разными омброметрами[19], барометрами и прочим, а также ведут записи, которые никому не нужны. Халлифорд во время своих вечерних прогулок обычно подходил к минимально-максимальному термометру, считывал показания за день и устанавливал его на ночь. Тем вечером жена взяла на себя эту миссию, и каждый потом мог убедиться, что ее муж устанавливал прибор иным, привычным ему образом. Мало того, миссис Халлифорд занесла забытые работником вилы в силосную башню – опять же для того, чтобы создать впечатление, будто это сделал Халлифорд. Вот теперь, как ей казалось, все в полном порядке, и когда Халлифорда найдут мертвым в силосной башне, разве эти подстроенные улики не заставят присяжных да и самого коронера прийти к единодушному мнению? Именно, что Уолтер Халлифорд оставил на время гостей и вышел из дома, намереваясь присоединиться к игре позже, но перед тем, как сделать это, он прошел по тропинке в саду до самого конца – снять показания этого дурацкого термометра и переустановить его на следующий день, и, разгуливая там, мужчина случайно потерял бумажную шапочку. Он уже почти докурил сигару, когда занимался термометром, и, дойдя до самого конца сада, вдруг решил, что неплохо было бы заодно поискать и трубку, которую, как он считал, потерял в силосной башне. Также он якобы заметил вилы, забрался в башню, нашел трубку и уже собирался идти домой, как вдруг почувствовал, что задыхается, и потерял сознание.

Существовала вероятность, что это все же признают самоубийством. Но возможность того, что это признают убийством, была минимальна. Для избежания этой опасности миссис Халлифорд подлила в бензобак машины Толларда воды, чтобы он не имел твердого алиби. Затем женщина вернулась в дом и заняла свое место за столом во время ужина. Если бы даже она и нервничала, у нее дрожали руки, никто не смог придать тому значения. Все мы немного нервничали тем вечером перед гонками.

Глава 27Обошлось без участия человека

– Майлз, – начала Анджела, – всем нам известна твоя совершенно отвратительная привычка рассказывать историю по-своему, то есть с конца, а не с начала. Не знаю, какого мнения придерживается на этот счет мистер Лейланд, но лично меня она раздражает. Если не хочешь заставить меня визжать от злости, расскажи нам сейчас же, коротко и ясно, как случилось, что эти две записки перепутали. Это же и есть ключ к разгадке тайны, я права?

– Я не стал бы называть это тайной. Полагаю, тайна имела бы место в том случае, если все задуманное миссис Халлифорд прошло по плану. Тогда могу поставить тысячу против одного – мы бы сроду ни о чем не догадались. Или, по крайней мере, никогда бы не выяснили, что именно пошло не так. Нет, в обмене этими записками никакой тайны нет. Это одна из случайностей, благодаря которой порой все завязывается в узел, и его невозможно распутать. Сама схема или задумка была столь совершенна, что любая мелочь, любая случайность могла превратить ее в дурной сон. Это и есть худшее свойство любого механизма: он полезен, если функционирует нормально, но стоит сломаться какой-то пусть самой мелкой детали – и все, стоп, приехали. Лишь немногие люди способны отрубить себе головы собственными же мечами, большинство все же сносит себе головы с помощью стрелкового оружия, которое демонстрируют другим. В том-то и дело, что сломанный механизм сам по себе исправиться не может.

– Это называется коротко и ясно? Ах, Майлз, ради бога, ведь тебя просили!

– Вы должны это помнить, Лейланд. Я вроде бы говорил вам, смерть Уорсли произошла по несчастью. Вы тогда спросили: не хочу ли я тем самым сказать – ни одна человеческая рука не прикоснулась к Уорсли, чтобы отправить его на смерть? Странно, вы сформулировали это именно таким образом; помню, тогда я совершенно искренне и правдиво ответил, что это не было делом рук человеческих. Главное слово тут – человеческих.

– Господи боже! Не каких-то там призраков… – начал было Лейланд, но Анджела соображала куда быстрее и уже нетерпеливо ломала пальцы, желая высказаться.

– Нет, не то! Конечно, не то! Знаешь, Майлз, просто мерзко с твоей стороны. Уверена, я могла сразу сообразить, если бы ты подошел к изложению этих фактов правильно. Потом этот порез у него на руке! Ах, давай же объясни ему.

– Почта лежала в холле на столике, письма свалены как попало, – начал Бридон. – В том числе два желтых незапечатанных конверта, один адресован Халлифорду, другой – Уорсли. В отдалении позвякивала посуда, а значит, чаепитие в разгаре, и эти звуки так и манили Алексиса, обезьяну, ведь они ассоциировались у него с возможностью поживиться чем-то вкусненьким, доесть остатки печенья и выпить из бокала странный напиток, от которого жгло и пощипывало язык, но потом становилось так тепло и приятно. Вот Алексис, проходя через холл к веранде, запрыгнул на этот маленький столик и увидел там все эти непонятные белые вещицы, которые так легко и удобно рвать на мелкие клочки. Опасность была в том, что его могли застать за этим неблаговидным занятием. Тогда немедленно выгнали бы из комнаты и посадили в клетку до наступления темноты. Все люди смотрели бы на него и корчили сердитые гримасы. Вместо этого он решил провернуть один трюк, который подсмотрел у людей. Алексис тысячу раз видел, как они подсовывают указательный палец под клапан конверта, открывают его и вынимают все, что находится внутри. Однако поддались ему только два незаклеенных конверта, зато с ними все прошло отлично, и Алексис с восторгом наблюдал, как листочки, находившиеся в них, выпорхнули и разлетелись по полу. Раза три или четыре он пробовал проделать то же самое и с другими конвертами, но вдруг понял, что поранил палец – наверное, об острый бумажный угол одного из конвертов. Алексис немедленно засунул палец в рот и стал слизывать кровь. Он так увлекся, что не заметил, как в холл вошел Риддел, дворецкий, и сразу понял произошедшее. Он бросился к Алексису, хотел дать ему шлепка, но обезьяна оказалась слишком проворной и, возмущенно причитая, выбежала на веранду. Риддел стал вкладывать рассыпавшиеся бумажки обратно по конвертам. К несчастью, этот дворецкий оказался хорошим слугой ныне уже старомодного толка. Два сложенных вдвое желтых листка, по всей видимости, выпали из желтых конвертов. Если б он раскрыл их, то мог увидеть, что там красуются послания, но слуга раскрывать не стал. Положил каждый в желтый конверт, разгладил помятые обезьяной другие письма, ведь, как и всякий старый и верный слуга, он был аккуратен, и отправился дальше по своим делам. Никакого урона хозяйской почте нанесено не было, поэтому Риддел и не стал докладывать о происшествии. Он вряд ли упомянул бы о нем и на следующий день, когда полицейские вызвали мужчину на допрос. Какое отношение все это могло иметь к смерти Сесила Уорсли? Он ничего не скрывал, а они и не подумали спросить Риддела об этом. Дело того не стоило. Сам я узнал об этом происшествии только сегодня, когда стал расспрашивать дворецкого перед ланчем. Тут-то все и выплыло наружу.

– Удивительно, что вообще выплыло, – заметил Лейланд. – О чем вы его спрашивали?

– Видите ли, у меня были все основания полагать – что-то подобное могло произойти. Эта мысль пришла ко мне во время раскладывания пасьянса. Я часто делаю это, когда захожу в тупик. Помогает. Такое впечатление, будто с глаз спадает пелена, туман рассеивается, начинает работать старое доброе подсознание. По крайней мере, предполагаю, все происходит именно так. Ты перестаешь биться головой о каменную стену, начинаешь смотреть на все свежим незамыленным взглядом и еще начинаешь замечать дырки в изгороди. Анджела скажет вам, что все это не более чем иллюзия, но ведь работает. До того момента я, как и вы, бился над неразрешимой загадкой: какое отношение все эти странности, подложные улики и ключи могут иметь к смерти Сесила Уорсли? Как они связаны с ней или же должны были быть связаны? Затем я начал раскладывать пасьянс, и это занятие почти вытеснило из подсознания сам факт смерти Сесила Уорсли, и я узрел другие факты этого дела, сумев абстрагироваться от него. Случаются такие моменты, когда ты вдруг прозреваешь и видишь целостную картину, понимаешь, как эти странные факты органично вписываются в нее. Все они могут соединиться, сойтись, если предположить, что именно они должны были привести к смерти Уолтера Халлифорда.

Я внезапно понял, окончательно и бесповоротно, почему эти улики в саду подменили с того времени, когда я ходил туда перед завтраком, и ко времени, когда оказался там вместе с миссис Халлифорд где-то в середине дня. Я был там еще до завтрака и увидел отпертые ворота, термометр, с которым проделывали манипуляции, окурок сигары, бумажную шапочку и уже тогда инстинктивно почувствовал – это подлог. Там не было следов, оставленных человеком, который прогуливался по саду ночью. Это ложные указатели, оставленные намеренно, с целью убедить меня, что человек здесь все-таки проходил. Очевидно, лицо, оставившее эти метки, поразмыслив, сочло, что они не годятся, и все переделало довольно основательно, со времени после завтрака и где-то до середины дня. Причем такие переделки носили весьма любопытный характер: окурок сигары исчез вовсе, с термометром снова возились и перенастраивали, явно стараясь скрыть следы прежних манипуляций. Иными словами, это были усилия, направленные на уничтожение прежних следов. Бумажную шапочку, лежавшую у тропинки, убрали, но вместо нее подложили белую наклейку. Каков же мотив этих действий? Их наверняка предпринял человек, желавший создать впечатление, что ночью по саду кто-то ходил, но только не тот, на кого можно было подумать прежде всего, а некто совсем другой. В первом варианте это должен быть человек, который курил сигару, носил бумажную шапочку определенного фасона, человек, которого интересовали минимально-максимальные температуры. Во втором варианте все старались представить так, будто в сад заходил совсем другой человек, который был за ужином, – отсюда белая наклейка, – но никакой бумажной шапочки на нем не было, или была, но совсем другая. Человек, не куривший сигару, не интересовавшийся статистическими данными, столь важными для фермера-джентльмена.

Так кто же мог быть этим человеком, представленным во втором варианте? Разумеется, Уорсли, поскольку именно его тело нашли в силосной башне. Разумеется, Уорсли, поскольку он единственный, кто не участвовал в гонках, а потому наклейка была ему не нужна, вот он ее и выбросил. Кто же стал посетителем сада в первом варианте? Совершенно очевидно, что Халлифорд. Это мог бы быть и Арнольд, но все говорило в пользу именно Халлифорда. Это означало… Что же это означало?.. Кому-то вначале понадобилось создать впечатление, что именно Халлифорд заходил в сад после ужина, но затем этот некто передумал и решил создать впечатление, будто Уорсли заходил в сад после ужина. Причина возникновения второго варианта была очевидна, ведь именно Уорсли нашли мертвым в силосной башне. Причина появления второго варианта в данном случае тоже вполне очевидна – в силосной башне должны были найти труп Халлифорда.

Стоило только понять это, и общая картина сразу прояснилась – и выбор гостей, и предложение сыграть в бегство влюбленных, и улики, оставленные в саду. Оставалось лишь понять, почему провалился первоначальный план. Каким образом Жертва А была заменена Жертвой Б? Один из вариантов ответа: убийца ошибся в расчетах относительно привычек Жертвы Б, или же, что более вероятно, у убийцы имелась какая-то договоренность о встрече с Жертвой Б, но вместо нее в условное место и время явилась Жертва А. Записки перепутали – вот вполне очевидный вывод. Письменные послания куда легче перепутать, нежели те, что выражены устно. Тогда встает вопрос: каким же образом записка, предназначенная Халлифорду, попала к Уорсли? Если письменное сообщение передается из рук в руки, тогда, конечно, вероятность ошибки значительно уменьшается. Выходит, эти послания прошли через почту? Вот я спросил Риддела, не заметил ли он сегодня днем чего-то необычного в почте, и тут повезло невероятно – я узнал, что проделывал Алексис с конвертами.

– Стало ясно, как складывались события за чаем. Почему Алексис посасывал пораненный палец на своей нечеловеческого размера руке; почему миссис Халлифорд так внимательно следила за тем, чтобы содержимое обоих желтых конвертов просмотрели и прочли. Итак, Халлифорд читал записку жены, где она призывала его быть у главной двери ровно в одиннадцать, и тогда они могли сбежать вместе. Возможно, мистера Халлифорда удивил этот выбор, но не слишком, ведь миссис Халлифорд была заядлым игроком и обожала денежные выигрыши. К тому же очевидно, что их машина «Моссмен» придет первой, а делить выигрыш будет жалко. Теперь об Уорсли. Он читал записку, где ему предлагали спрятаться в большом автомобильном багажнике до половины одиннадцатого вечера и захлопнуть его за собой, чтобы тот заперся. Уорсли обрадовался возможности хоть как-то отвлечься от дел, хотя бы на время забыть о пагубном хитросплетении европейской политики и целиком сконцентрироваться на этой детской забаве. Ведь, по его мнению, все эти люди из мира Ластбери были сущими детьми, избалованными и падкими на приключения. Вот он с головой уходит в ситуацию, оживляется в ожидании этой вылазки, полной странных намеков, готов целиком погрузиться в шуточную и таинственную атмосферу. Сегодня, в половине одиннадцатого, он, человек, путешествующий в Женеву без паспорта, будет играть в прятки в темноте.

Итак, позвольте мне немного вернуться. Миссис Халлифорд выходит в сад за оградой, разбрасывает там улики и возвращается к ужину. Казалось бы, все идет по ее плану, и когда Сесил Уорсли вдруг встает и выходит из гостиной, а делает он это резко и внезапно, как это свойственно Уорсли, миссис Халлифорд уверена, что он хочет поскорее заняться статьей или же решил немного передохнуть перед ночными гонками. Она понятия не имеет о готовности Уорсли последовать указаниям миссис Халлифорд, предназначенным другому человеку. Ее беспокоит совсем другое – муж продолжает торчать в гостиной, болтать со мной и Толлардом о силосе, и это вместо того, чтобы выскочить на улицу и спрятаться в багажнике автомобиля. Если выйдет слишком поздно, мужчину в последний момент может кто-то заметить, и тогда все пойдет совсем не так, как она рассчитывала. Миссис Халлифорд хорошо скрывает нетерпение, ведь эта женщина умеет носить маску невозмутимости, но в конце концов не выдерживает и говорит Уолтеру Халлифорду, что тот должен пойти и проверить, открыты ли ворота. Он, ничего не заподозрив, повиновался, а затем, как нам всем известно, спустился по тропинке к реке, убедился, что ворота в изгороди заперты. Это должно было немного задержать преследователей, если они двинутся этим путем. С его точки зрения, спешить было некуда, ведь Уорсли должен появиться там, где назначено, в одиннадцать. Он прошел вдоль берега реки до главных ворот, ведущих к имению, откуда докричаться до мужчины было невозможно. Тем временем ровно в десять двадцать пять Уорсли уже устраивался в багажнике автомобиля «Моссмен». Ему было не слишком комфортно, зато не покидала уверенность, что там он пробудет недолго.

Действительно, через минуту-другую вышла миссис Халлифорд. И пока мы все наблюдали за этим, она проехала вместе со своей жертвой, молчаливой и беспомощной, через ворота в имение, а затем машина скрылась в тени силосной башни. В следующую минуту она уже возилась с ремнями безопасности на заднем сиденье. Очевидно, Уорсли в этот момент подумал, что пробил час его освобождения. Багажник состоял из двух отделений – внутреннего и наружного, и был обит хорошей дорогой кожей. Замки обоих отделений, внешнего и внутреннего, защелкивались автоматически, стоило только захлопнуть крышку, что Уорсли и сделал, забравшись внутрь. Такого рода устройством могли снабдить только «Моссмен», но его создатели почему-то считали клиентов полными кретинами, не способными в случае крайней необходимости даже пальцем пошевелить. Разумеется, багажник был снабжен двумя отдельными замками, и снаружи можно было открыть внешнее отделение, не открывая крышку всего багажника. Так и поступила миссис Халлифорд. Она приподняла внутренний багажник к рычагу, или как там эта штука называется, который болтался на одном конце канатного шкива. Затем женщина закрыла переднее отделение багажника, теперь опустевшего, и прикрепила другой конец шкива с крюком к задней оси своей машины. Все это время она продолжала кричать: «Уолтер!» Вот драматичная ирония судьбы – все это время миссис Халлифорд считала – ее муж находится в багажнике, прямо у ее ног. Женщина была бы потрясена, узнав, что муж ее на самом деле находится всего в нескольких сотнях ярдов, у реки, и что миссис Халлифорд изрядно рисковала, потому как в любой момент он мог ее услышать и откликнуться.

Остальное просто. Она завела мотор, машина двинулась вперед, увлекая за собой один конец канатного шкива. Другой конец с рычагом приподнялся вверх. Женщина ехала все дальше и дальше, до тех пор, пока слабый стук в задней части машины не подсказал, что багажник достиг платформы для загрузки силоса, слегка приподнял ее, сам над ней приподнялся, а затем позволил ей опуститься вновь. В итоге багажник со всем содержимым оказался на платформе – точно таким же образом, как загружаются кипы силоса. С той разницей, что миссис Халлифорд была женщиной слабой, и силы у нее в руках было недостаточно, чтобы забросить на платформу столь внушительный груз, но преодолеть эту проблему ей позволили лошадиные силы мотора автомобиля. Миссис Халлифорд еще пару раз окликнула мужа, для пущей убедительности, а затем двинулась назад, к дому, предварительно отцепив конец шкива и бросив его в канаву рядом с силосной башней.

– Это просто ужасно, – простонала Анджела. – Прямо у нас на глазах, пока все мы хохотали и валяли дурака, стоя у входной двери! Никогда себе не прощу!

– Да, далеко не каждому удается незаметно совершить убийство практически на глазах восьми свидетелей или в пределах звуковой досягаемости до них. Разумеется, умер он не сразу. Мы знаем, что Уорсли боролся за жизнь – порвал в попытках вырваться пиджак, оторвал верхнюю пуговицу воротничка рубашки. Наверняка взывал о помощи, но его сдавленные крики никто не слышал, хотя мы проезжали внизу прямо рядом с этой башней. Лично я не мог не заметить злобное и одновременно удовлетворенное выражение лица миссис Халлифорд, когда она вернулась к дому. Я приписал тогда это ее уверенности в мощи и скорости «Моссмена». Затем женщина поднялась к себе в комнату и держалась у окна, чтобы я видел, как она покуривает сигаретку. Да, и еще миссис Халлифорд напевала какую-то мелодию снова и снова – с целью не оставить никаких сомнений в том, что все это время она находилась у себя и занималась делом, то есть разбирала гардероб вместе со служанкой. Затем в назначенное время миссис Халлифорд спустилась в холл, где и столкнулась лицом к лицу с мужем…

О, из нее получился бы просто идеальный клиент для нашей конторы. Можете себе представить, что эта дамочка испытывала в тот момент? Изумление, разочарование, страх, недоумение, злость, и все это она должна была усердно скрыть от мужа. Хотя, наверное, первая мысль этой женщины: уж не призрак ли Уолтера явился к ней? Помогли железное самообладание и молниеносная реакция. Миссис Халлифорд тотчас же приспособилась к новой ситуации, поспешила с Уолтером Халлифордом к машине и унеслась в ночь на бешеной скорости, размышляя, лихорадочно строя догадки и новые планы в связи с изменившимся раскладом. Должно быть, вскоре она поняла – записки перепутали, и догадалась, кто задыхался в силосной башне, сброшенный с платформы. Женщина еще могла бы спасти его – достаточно одного слова. Только разве можно было вымолвить это слово и избежать затем смертной казни через повешение? У миссис Халлифорд имелось время подумать, но ни о каком спасении Уорсли речи не было, с каждой минутой она уносилась все дальше от грозившей чудовищной сцены – как миссис Халлифорд арестовывают по обвинению в убийстве.

– Что ж, понимаю, – пробормотал Лейланд. – Однако что мешало ей изобразить поломку машины, остановиться, тихонько проскользнуть в темноте к башне и открыть спасительный люк прежде, чем в силосе обнаружат труп?

– Да, это было возможно. Впрочем, миссис Халлифорд понимала, что Уорсли, скорее всего, уже мертв. Поломка машина означала – гонку следует прекратить, и Уорсли могли хватиться. Кто-то мог видеть, как он залезает в багажник. Нет, теперь у женщины был только один выход – спасать собственную шкуру, а заодно довести до конца изначальный план в резко изменившейся ситуации. Это означало, что она потеряла, наверное, единственное создание на свете, к которому испытывала искреннюю привязанность. Это означало, что рухнули все надежды на улучшение финансового положения мужа, и всему виной была лишь сама миссис Халлифорд. Это также означало, что все ее тщательные приготовления пошли прахом. В доме собралась компания из козлов отпущения, и теперь ей от них – никакой пользы. Ни у одного из них не было мотива убивать Уорсли. Женщина разбросала улики в саду за оградой, которые трудно убрать в темноте, и теперь они могли обернуться против нее. Оставшуюся же часть плана выполнить было сложно, так как слишком велик риск разоблачения. Понимаете, если бы Уорсли был пассажиром в ее машине, то она, вернувшись к воротам в имение, отправила бы его прямиком в постель, поскольку в машине этот мужчина был совершенно бесполезен. Халлифорд непременно бы захотел сам поставить машину в гараж, и тогда опустевший багажник мог остаться на платформе. Теперь ей предстояло вернуть его на место, а это задача не из простых.

– Как же она справилась?

– К счастью для миссис Халлифорд, у дороги к дому стояла другая машина – «Бридж». Это мистер Халлифорд оставил ее там. Должно быть, она послала его сделать это загодя, а сама ехала следом в «Моссмене». Халлифорд, если помните, говорил что-то об этом полиции на допросе. Миссис Халлифорд вернулась в дом минут через десять после мужа и объяснила, что задержалась из-за каких-то проблем с мотором. Все эти десять минут она была страшно занята. Миссис Халлифорд пришлось подняться по лестнице, открыть багажник, а затем, брезгливо зажмурившись, вывалить его содержимое в темную утробу башни, затем спуститься самой, спустить платформу с багажником, поставить его на прежнее место и закрепить, а уже затем отогнать машину в гараж. Несомненно, делать все это миссис Халлифорд пришлось на бешеной скорости, так как она не была уверена, что мистер Халлифорд не вернется из гаража именно этой дорогой, ведь он мог и срезать путь, пройдя через рощицу. Она уложилась в десять минут и даже успела убрать вилы, этот теперь уже бесполезный ключ, из силосной башни. Времени ни на что другое уже не оставалось, а ведь миссис Халлифорд страшно хотелось убрать еще и подложные улики, оставленные в саду за изгородью. Впрочем, тогда бы она сильно задержалась. Так что женщина решила заняться этим на следующее утро. Она ошибочно полагала, что не найдется такого дурака, который бы пошел разгуливать по саду перед завтраком. Пока мы все завтракали, миссис Халлифорд отправилась в сад и избавилась от теперь уже бесполезных улик – окурка сигары, показаний термометра и заменила их новой – подбросила белую наклейку с бантиком, похожую на ту, что была на Уорсли. Про себя женщина порадовалась тому, что на теле Уорсли не было обнаружено белой наклейки. После этого миссис Халлифорд прогулялась по саду со мной, и там я нашел эту улику и показал ей. Да будь она трижды проклята, эта женщина использовала меня!

Глава 28И что же дальше?

– И что же дальше? – спросила Анджела.

– Не знаю, еще не решил. Само дело в общих чертах я вам обрисовал. Как думаете, Лейланд, его можно передавать в суд на рассмотрение присяжных?

Лейланд сильно пыхнул трубкой с видом человека, пытавшегося не замечать неприятную правду.

– Вы уж извините, но не думаю. Причем заметьте, сама ваша версия меня вполне устраивает. Вы так убедительно ее изложили, будто я своими глазами видел, как это произошло. Но убежден, что присяжные воспримут эту версию точно так же. Это из области фантастики – вот что они скажут. Господи, если бы вы хоть раз слышали, что болтают на суде защитники! Я так полагаю, вы у нас большой специалист по шутовским колпакам, да, мистер Бридон? В зале суда звучит громкий смех. Вот что там происходит. Вы начинаете сожалеть о том, что этих адвокатов вообще изобрели. Ни вам, ни мне не удастся доказать факт написания записки к Уорсли. Ни вы, ни я не сможем предъявить суду такую улику, как окурок сигары. Что еще хуже – единственный человек, который может пролить свет на случившееся, – это Халлифорд, но мы не смеем просить его об этом. Вы ведь не считаете, что у него могли возникнуть хоть какие-то подозрения?

– Даже не надеюсь. Да он из последних сил будет клясться и божиться, дескать, и его жена, и сам он действовали без умысла. Причем, заметьте, именно этот человек должен был стать жертвой! Нет, вы правы, ничего не получится, такого рода чертовски запутанное дело суд не впечатлит.

– Стало быть, – сказала Анджела, – это отбрасывает нас назад, к самому началу. Потому повторяю: что же дальше?

– Самому хотелось бы знать, – честно признался ее муж. – Проблема еще и в том, что теперь первый ход должна сделать противная сторона. Нет большего испытания с чисто моральной точки зрения, чем сидеть сложа руки и ждать дальнейшего поворота событий.

– Итак, вы полагаете, что-то еще непременно должно случиться? Знаете, мистер Лейланд, мы должны ехать домой. Перед поездкой мы отпустили одну нашу служанку, но теперь она уже должна вернуться, а Майлз терпеть не может, когда во мне вдруг просыпается материнский инстинкт по отношению к нему. Нет, конечно, если от нас есть какая польза…

– О, об этом можешь не беспокоиться, – перебил ее Бридон. – Надеюсь, теперь ты понимаешь, что эта миссис Халлифорд пригласила нас лишь по причине своей грязной игры? Что ж, прекрасно, если она попросит нас, и в особенности меня, задержаться еще на некоторое время, это будет означать – на уме у нее очередная грязная игра. Простая логика. Мы знаем, она вовсе не беспокоится о том, что муж ее может покончить с собой. При необходимости женщина сумеет обставить все так, чтобы окружающие подумали – он добровольно решил свести счеты с жизнью. Стало быть, она лгала, уговаривая меня остаться, чтобы я присмотрел за мистером Халлифордом. Если снова захочет, чтобы я задержался, то найдет новую причину. Все почему? Да просто я из «Бесподобной».

– Да, но черт побери, все равно не понимаю, почему ты стал для нее незаменимым. Какой ей прок от того, что рядом все время будешь находиться ты? Только если станешь свидетелем очередного небольшого инцидента, который будет выглядеть как несчастный случай, а не самоубийство? Ты сам говорил, что ваша компания в таком случае, скорее всего, оплатит страховку.

– Да, но она этого не знает. Кроме того, мы платим только в том случае, если погибший оказался душевнобольным. Миссис Халлифорд будет добиваться, чтобы его признали таковым, собрав в кулак всю волю и настойчивость. Нет, она самый настоящий паук Брюса[20], и уверен, эта женщина уже готовится к следующему раунду.

– Да, наверное, ты прав, но не слишком ли она спешит? Я-то думала, у нее хватит здравого смысла хотя бы немного передохнуть. Вы как считаете, мистер Лейланд?

– Вы уж простите, миссис Бридон. Боюсь, на этот раз я с вами не согласен. Да, признаю, ситуация экстраординарная, но у преступника, твердо нацеленного на результат, никогда не хватает терпения выждать, чтобы избежать подозрений. Помните историю с мальчиком в Шотландии? Он исчез, и все считали, что он утонул, выйдя в море на продырявленной лодке, а наутро мальчика нашли с пулей в теле. Ни суда, ни приговора не было. Полиция твердо придерживалась первой версии. Понимаете, с одной стороны, миссис Х. твердо нацелена на убийство, и она не хочет растерять решимости. С другой стороны, сейчас смерть Уорсли является вполне объяснимым поводом для самоубийства в семье. Еще, сдается мне, она не до конца уверена, что он ничего не заподозрил. Миссис Халлифорд страдает от осознания вины. С преступниками такое бывает: даже если чувствуешь, что все сходит тебе с рук и никто в мире ничего не заподозрит, все равно боишься. С ее точки зрения, Халлифорд – это грязь под ногами, и ее надо немедленно убрать.

– М-м-м, да, пожалуй, в этом что-то есть. Впрочем, как говорит Майлз, это вряд ли поможет нам продвинуться в расследовании. Ведь мы толком не знаем, что за игру она затеяла. Вряд ли она, фигурально выражаясь, станет использовать ту же корзину для мусора.

– Вот в этом нельзя быть полностью уверенной, миссис Бридон. Еще одна экстраординарная черта убийц: они не оригинальны. Выработав один раз устраивающую их формулу, считают, что можно и дальше играть в ту же игру ad infinitum[21]. Взять, к примеру, историю невест, утонувших в ванне. Да таких дел полным-полно. Может, мне и недостает воображения, в чем часто упрекает меня ваш супруг, но я намерен не сводить глаз с силосной башни на протяжении еще нескольких дней. Может, у миссис Халлифорд уже есть новый план, но советую быть готовыми к повторению старого.

– Лично я не слишком в этом уверен, – заметил Бридон. – Понимаете, эта женщина чрезвычайно изобретательна. Я полагаю, следующий ее ход будет более или менее похож на предыдущий, но повторять его в точности она не станет. Два несчастных случая в силосной башне – слишком даже для суда присяжных. Потом, пока мы за всеми этими разговорами не смогли объяснить одного любопытного факта: наличия куска садового шланга, который вы нашли в сарае у гаража. Как-то не вписывается этот предмет ни в один из эпизодов, с которыми сталкивались до сих пор.

– О, но у меня есть одно соображение на эту тему! – воскликнула Анджела. – Сами подумайте. Разве Миртл Халлифорд не захотела бы предварительно оценить обстановку в силосной башне, провести там разведку? Разве из предосторожности, с учетом всех особенностей тамошних условий – уверена, эти сцены до сих пор стоят у нее перед глазами, – не захватила бы с собой куска шланга, чтобы можно было дышать, высунув один конец наружу?

– Не слишком убедительное предположение. Какой примерно длины был этот обрывок шланга, Лейланд?

– Боюсь, длинноват для такой цели. Шесть ярдов как минимум. С другой стороны, разве не мог этот обрывок шланга фигурировать в какой-то другой схеме, о которой миссис Халлифорд подумывала прежде, но затем от нее отказалась?

– Вот это вполне вероятно. В таком случае почему бы ей не вернуться к такой схеме сейчас? Проверить, может, сработает? Все это, разумеется, лишь предположения. Я ничуть не удивлюсь, если окажется, что этот шланг не будет задействован в следующем акте драмы. Бог мой, до чего же нервная работа – сидеть и ждать, когда случится что-то еще.

– Особенно для тебя, драгоценный мой, – заметила Анджела. – Неужели не понимаешь, если Миртл Халлифорд нацелилась на какую-то крупную добычу, то следующим почти наверняка будешь ты?

– Вынужден извиниться за черный юмор моей жены. Нет, если серьезно, все мы сейчас должны смотреть в оба, подмечать каждую мелочь. Вам, Лейланд, не доводилось последнее время сталкиваться с чем-то необычным, странным?

– Следуя полученным инструкциям, мы постоянно находимся близ берега, когда этот Халлифорд идет прогуляться у реки, что, надо сказать, он делает частенько. Если помните, вы говорили мне – я следил только за тем, чтобы он не покончил с собой, а насчет того, чтобы вмешаться и предотвратить убийство, не было и речи. Еще вы не говорили мне, что я должен глаз не спускать с миссис Халлифорд, а она, на мой взгляд, как раз и есть та особа, за которой стоит понаблюдать. Теперь же ваша точка зрения изменилась, и, насколько я понимаю, вам уже не нужно, чтобы я все время ошивался вдоль берега.

– Нет, но не совсем понимаю, чем еще вы можете заниматься, оставаясь в лагере. Просто прошу вас быть крайне внимательным, быть начеку. И еще я не понимаю, чем одно место лучше другого. Разве что здесь есть дорога, проходящая мимо силосной башни к ферме. До сих пор так и не понял, служит ли она для общего пользования. Но, похоже, ходят по ней все, кому заблагорассудится. Знаешь, Анджела, думаю, нам пора домой, скоро подадут чай. Увидимся завтра в это же время, Лейланд.

Небо, пока они разговаривали, потемнело, нахмурилось; стал накрапывать мелкий дождик, и казалось, капли его зависают в воздухе и затеняют очертания деревьев, словно сама мать-природа милостиво решила накинуть занавес на все ужасы, творящиеся в Ластбери. Анджеле, которой никогда здесь не нравилось, сам дом казался живым воплощением всех ее страхов. Она бы смогла подавить эти чувства, будь воспитанной на цитатах из Агамемнона. Впрочем, сейчас в голове у нее вертелась совсем другая фраза. «Не желаете ли пройти ко мне в гостиную, сказал паук мухе»; а перед глазами так и стояла миссис Халлифорд – огромное, разбухшее от выпитой крови насекомое, вечно что-то замышляющее, вечно опережающее тебя на шаг или два, и все это скрывающееся под маской банальной современной добродетели. Неужели она действительно могла скорбеть об Уорсли? Или и это тоже было лишь частью роли миссис Халлифорд, прелюдией и предлогом к новому шагу в этой ужасной игре?

Успев к началу чаепития, Бридоны застали в гостиной Уолтера Халлифорда. Он утешался, слушая незамысловатые мелодии в исполнении Гилберта и Салливана, но, увидев гостей, смутился и тут же выключил граммофон. Уолтер производил впечатление человека слишком ординарного, слишком простодушного для трагической ситуации, в которой, сам того не подозревая, играл одну из главных ролей. Он показал им газету, где была размещена фотография похорон Уорсли.

– Ненавижу похороны, – сказал Халлифорд. – Знаете, на мой взгляд, как-то неуместно поднимать шумиху и возню для того, чтобы зарыть в землю тело человека, которое затем будет там гнить. Уорсли, разумеется, кремировали, и, как мне кажется, это куда более гигиеничный подход. Все равно мурашки бегут по телу при одной мысли о том, что тебя засовывают в печь и сжигают, как мусор. Впрочем, когда ты мертв, особого значения это не имеет.

– Вам не кажется, – спросила Анджела, – что все происходившее до этих пор довольно неуместно на похоронах? То есть, я хочу сказать, каковы бы ни были деяния человека при жизни, он все равно после смерти присоединяется к принцам и сенаторам земли. Вроде так говорят? Тут я придерживаюсь довольно старомодных взглядов и предпочла бы, чтобы мое тело везла упряжка лошадей, покачивающих плюмажем, вместо того чтобы его запихивали в моторизированный катафалк с постыдной поспешностью, как в случае бедного нашего Уорсли. Да сама смерть – восхитительно старомодная привычка, и переступить через нее довольно сложно.

– Я, наверное, достаточно новомоден, и мне пока что совсем не хочется умирать. Даже думать об этом, миссис Бридон. Нет, ей-богу, прямо в дрожь бросает, стоит только подумать, что и с тобой это может случиться вот так, внезапно, как с бедным Уорсли. Ведь на его месте, если вдуматься, вполне мог оказаться кто угодно. Наверное, я слишком сентиментален, но мне хочется умереть дома, в постели, и чтобы рядом собрались все друзья и близкие, и моя старушка сказала пару прощальных слов. Никогда не знаешь наверняка – сегодня это Уорсли, а завтра, возможно, настанет мой черед. Привет, Миртл, вот и ты. Выпей чего-нибудь, чтобы хоть немного взбодриться. У нас тут с миссис Бридон не слишком веселая беседа получается – об убийстве и скоропостижной смерти.

Рука миссис Халлифорд не дрогнула, когда та взяла бокал с коктейлем. «Эту женщину ничем не прошибешь, – подумал Бридон. – Что-то будет завтра?»

Глава 29Окись углерода

Впрочем, на следующий день ничего не произошло, если не считать того, что любимец Миртл, Алексис, вдруг заболел.

Он лежал в корзине, укутанный в одеяла, перед камином в будуаре миссис Халлифорд, где в камине пылали поленья. Погода улучшилась, снова началась жара, но Алексиса, видимо, продуло накануне ночью. Он лежал вот уже несколько часов, громко кашляя и дрожа от лихорадки. В болезни животное было столь же непростым компаньоном, как и в добром здравии; обычно присущий ему вид крайнего неудовольствия не позволял адекватно судить о состоянии, да и никакой благодарности за хлопоты хозяйки он не выказывал. Женщина же была неутомима – подлетала к двери, как только кто-то входил, и тотчас захлопывала ее и даже опустила жалюзи на окнах во избежание воображаемых сквозняков.

– Бедная его грудка, легкие такие слабенькие, – причитала миссис Халлифорд. – Мы должны завернуть и как следует согреть его, иначе может случиться непоправимое. Я просто не вынесу потери еще одного друга! – добавила она, и Анджела еле сдержалась, чтобы не влепить пощечину этой сентиментальной злодейке.

К ланчу больному лучше не стало, и разговоры миссис Халлифорд только на эту тему изрядно всех утомили. Ведущий ветеринар в Херефорде – «единственный человек, который понимает, сколь хрупкое здоровье у Алексиса» – был в отъезде, и никто не знал, когда он вернется. Может, стоит отвезти пациента в Херефорд и дождаться квалифицированной помощи? Халлифорд при молчаливой поддержке гостей целиком и полностью одобрил эту идею, но перспектива расставания с любимцем пусть даже на день или два приводила миссис Халлифорд в отчаяние. От души жалея несчастного хозяина дома, Бридон сразу после ланча пригласил его на давно обещанный матч-реванш в гольф. И игра была в самом разгаре, когда к ним примчалась миссис Халлифорд.

– Я более не в силах выносить это, Уолтер! Ты должен отвезти Алексиса в Херефорд. Уолтер, ты меня слышишь?

– Что? А, да. – Между противоположными полами никогда не наступит полного взаимопонимания – ровно до тех пор, пока женщина не научится делать скидку мужчине на то, что тот временно увлечен столь пустяковым, с ее точки зрения, занятием. – Прямо сейчас? Мы как раз дошли до самой середины и…

– О, конечно! Главное – это закончить игру, и пусть несчастное животное умирает, взывает о помощи. Каждая секунда дорога! Я бы сама отвезла, но, как назло, жду в гости Фридлэндов. Послушай, я сбегаю и подам машину прямо сейчас. Ты, если, конечно, не очень занят, позвони за это время Джексонам и предупреди, чтобы они тебя ждали. Еще прикажи разжечь камин, и чтобы Джексон сам, лично, осмотрел Алексиса, как только вернется. Поспеши, ради бога, заканчивай с этой дурацкой игрой!

– Ладно, старушка, как скажешь. Я готов в любое время. Вот ключи. Знаете, – добавил он, обращаясь к Бридону, – если у моей жены и есть недостатки, а порой мне кажется, они отсутствуют вовсе, так это только один – она чертовски добросердечна, вот так. Мы вроде бы дошли до середины, верно?

Бридон почувствовал, как ему передается нетерпение хозяйки дома. Ему страшно хотелось пойти следом за ней и выяснить, что же она делает в гараже. Бридон слишком увлекся своими теориями, чтобы поверить – здоровье обезьяны занимает сейчас все ее мысли. Однако никак не удавалось найти подходящего предлога бросить игру в то время, когда Халлифорд, решив отложить срочный телефонный звонок, бесконечно долго готовился толкнуть мяч в лунку. Прошло пять минут, десять, а затем преданный муж вдруг спохватился и вспомнил об инструкциях жены.

– Нет, так не пойдет, Бридон, придется отложить игру. Я должен пойти и позвонить сию же минуту, иначе мое имя будет навеки покрыто позором. Ко времени, когда я закончу разговор, жена уже вернется с машиной. Она, должно быть, заливает бензин. Давайте поиграем после чая, если вы, конечно, не против.

Мистер Халлифорд прошел в дом через застекленную дверь, а Бридон, едва услышав, что телефонный разговор начался, поспешил к гаражу. Едва свернув за угол, он увидел мужчину, подходившего к гаражу с другой стороны – несколько неуверенно и осторожно. Это был Лейланд.

– Приветствую, Бридон, рад, что вы пришли. Я крутился поблизости. Послушайте, а ведь там что-то происходит. Большая машина внутри, дверь закрыта, и мотор работает. Туда кто-нибудь заходил?

– Да, миссис Халлифорд. Во всяком случае, собиралась.

– Дверь! Почему дверь закрыта и мотор работает?

– Дверь закрыта, так как женщина не хочет, чтобы мы услышали, как работает мотор. Послушайте, советую вам отойти и спрятаться ненадолго. Я загляну в гараж и спрошу. Конечно, если он не заперт.

Дверь, похожая на жалюзи или складную крышку письменного стола-бюро, закрывала почти всю фронтальную часть гаража и поддалась при первом же прикосновении. Стоило ей открыться, как в нос Бридону ударил сильный запах бензина, что он даже инстинктивно отшатнулся. Там стоял громоздкий «Моссмен», занимая почти все узкое продолговатое пространство. На водительском сиденье сидела миссис Халлифорд, откинув голову на подушку, тело обмякло и скорчилось, и с первого взгляда было ясно, что она уже не жилец. Впечатление это усиливалось еще и тем, что на щеках женщины не пылал яркий румянец. Природа наградила ее бледной кожей, и эта вызывающая и бесстыдная раскраска, макияж, который она наносила, всегда отчетливо выделялись на сероватом фоне лица. Теперь же оно отливало бледным сиянием, что придавало красоту его чертам, и ощущение создавалось такое, будто видишь ее здоровой впервые за все время. Бридон оглянулся и увидел рядом с собой детектива-профессионала.

– Да, вот так они и выглядят, эти случаи в гаражах. Доводилось видеть и прежде. Надо подождать немного, пока помещение проветрится. Мы все равно уже ничем не сможем помочь. Вот для чего ей понадобился этот кусок шланга. Он у миссис Халлифорд в руке, видите? Полагаю, она хотела запереться в машине и использовать его, чтобы пустить газ, но затем поняла – шланг заблокирован. Тогда-то она и закрыла дверь в гараж. Ну-ка, за дело! – Он рванулся к рулевому колесу, выжал сцепление и затем медленно вывел машину из гаража на улицу. Резиновый шланг тащился следом, но затем отвалился от машины.

– Сердцебиение не прослушивается, – объявил Лейланд. – Хотя зрачки еще реагируют на свет. Так что шанс еще есть, и надо сделать искусственное дыхание. Вы пока что сбегайте и приведите сюда его, и за врачом надо послать, причем немедленно. Здесь вы мне пока не нужны.

– Я все никак не могу понять… ладно, это не важно. Пойду и слуг позову тоже. Это займет минут десять, не больше.

Вернувшись в дом и поняв, что хозяина нигде нет, Бридон испытал некоторое облегчение. Ветеринар, с которым тот говорил по телефону, посоветовал ни в коем случае не трогать обезьяну и сказал, что приедет в Ластбери сам, если за ним пришлют машину. «Бридж» стоял прямо у входа в дом, и Халлифорд тут же помчался в город, предварительно попросив Риддела сходить в гараж и передать – «Моссмен» уже не нужен. Вместо этого Бридон отослал дворецкого туда и велел прихватить бренди. Сам же он позвонил и вызвал врача, затем предпринял несколько бесплодных попыток отыскать Анджелу в комнатах на первом этаже и вернулся к гаражу. Бридон стоял вместе с Ридделом и несколькими работниками фермы, молча наблюдая за стараниями Лейланда. Тот трудился на совесть, но, похоже, безрезультатно.

– Бесполезно, – вымолвил он наконец. – Никакой реакции. Где Халлифорд?

Импровизированный похоронный кортеж направился к дому, а двое друзей остались обсудить планы на ближайшее будущее. Бридон поднял кусок резинового шланга, осмотрел его и даже понюхал.

– Послушайте, – начал он, – мы должны внести в это дело ясность, так как предстоит еще одно расследование, а мы с вами не оставили предметы на том же месте, где они находились изначально. И в том же виде. Самое главное, где и как мы нашли этот обрывок шланга? Был ли один его конец присоединен к выхлопной трубе?

– Нет, он лежал рядом, на земле. Словно поначалу был подсоединен, а потом отброшен.

– Правильно. Другой конец?

– Другой конец был зажат у нее в руке до нашего вмешательства. Его носик прежде был пропущен через эту маленькую дырочку в траве.

– Так что, если бы газ действительно проходил по шлангу, а мы уже знаем, что это не так, то ему пришлось бы обогнуть машину, затем пройти через это отверстие в траве, и уже оттуда попасть в заднюю часть автомобиля, а не переднюю?

– Да, именно так. Довольно странный способ.

– Все зависит от того, что именно пытаешься совершить. Потому-то нам с вами предстоит все как следует согласовать. На следствии мы должны будем рассказать историю, все детали которой должны совпадать.

Лейланд нетерпеливо нахмурился.

– Занятный вы все же парень, Бридон, вам страшно трудно угодить. Да тут и ослу понятно, что это была чистой воды попытка самоубийства! Если следовать вашей логике, нам придется рассказать о тех вещах, о которых вы говорили мне буквально вчера, и уверяю вас, мы станем всеобщим посмешищем. Теперь, когда эта женщина преподнесла нам такой подарок, покончила с собой прямо у нас под носом, что плохого в том, если мы умолчим обо всех этих вещах и оставим все как есть. Пусть сами разбираются. Нет никакого смысла ворошить прошлое.

– О, значит, мы собираемся сказать, что она совершила самоубийство, так? Прекрасно, в этом случае я предпочитаю поведать данную историю сам. Давайте все же попробуем выяснить. Если она совершила самоубийство, то почему и каким именно образом?

– Что значит почему? По той же причине, что и другие. Причем от многих людей этого никак не ожидаешь, если не считать сумасшедших. Похоже, довольно часто людей подвигает на это чувство вины. Известно ли вам, что примерно половина подозреваемых в убийствах сводят счеты с жизнью, и это помогает обществу избежать множества новых неприятностей? Когда ты совершаешь убийство, еще и по ошибке не того человека, когда твой муж теряет все деньги… я бы счел это весьма весомым поводом для самоубийства.

– Что ж, прекрасно, с мотивом разобрались. Теперь следующий вопрос: как она его совершила?

– Она умерла от отравления окисью углерода, это очевидно. Ни с каким другим способом не спутать, верно? Когда человека, который четверть часа назад был в полном порядке, вдруг находят мертвым в машине с работающим мотором, отравившимся выхлопными газами, то вполне логично предположить – тут имело место именно самоубийство, разве нет? Думаю, изначально она хотела запереться в машине на водительском сиденье и ввести в салон выхлопные газы через этот кусок специально отрезанного резинового шланга. Самый распространенный способ, и, надеюсь, вам это известно. Смерть наступает быстрее, если оказаться в небольшом замкнутом пространстве. К тому же машины «Моссмен» знамениты еще и тем, что являются абсолютно непроницаемыми для сквозняков. Если бы она заперлась на водительском сиденье, и никаких отверстий, кроме дырочки для шланга, там не было, и стеклянная перегородка, отделяющая заднюю часть, была плотно закрыта, смерть наступила бы через несколько секунд. Как нам уже известно, шланг оказался непригоден – исключительно благодаря моей сообразительности, ведь я с силой прижал его камнем. Так что она отбросила его и просто включила мотор, при этом окна машины были открыты, а вот дверь в гараж – нет. В таком маленьком гараже дожидаться смерти слишком долго не придется. На мой взгляд, вот вам вполне адекватный отчет о том, что именно произошло.

– О да, разумно и в высшей степени обоснованно. Если мы с вами заметем следы нашей деятельности, чем непременно займемся прямо сейчас, то прибывшая на место происшествия полиция придет именно к такому выводу. На самом-то деле она, то есть миссис Халлифорд, никакого самоубийства не совершала. Ладно, давайте первым делом наведем здесь порядок, а уж потом, по дороге к дому, я расскажу вам, как оно было на самом деле.

Глава 30Истина или справедливость

– Взять, к примеру, эти окна, – продолжил Бридон. – Они почему-то выглядят неестественно, вам не кажется? Представьте, вы сидите за рулем автомобиля в закрытом гараже, пытаетесь отравиться выхлопными газами. В таком случае стекла в машине по обе стороны надо опустить, правильно? Естественно, потому как это приблизит конец. Мы их опускаем, вот так. Хотя это не имеет большого значения, но в таком случае надо бы отделить задний отсек салона от переднего – к чему растрачивать смертоносные газы? Вы бы не оставили даже небольшой щелочки. Даже постарались бы закрыть это небольшое круглое отверстие, через которое пассажиры, сидящие сзади, могут общаться с водителем. Непременно закрыли бы и ее, вам не кажется? Теперь этот кусок шланга. Да, вы объяснили его наличие, но если нам предстоит поведать полиции эту историю, не уверен, что стоит упоминать о ваших манипуляциях со шлангом, так как этим мы окончательно запутаем коронера. Лично я считаю, лучше всего убрать его в сарай с садовым инвентарем, там ему самое место. То есть туда, где вы видели его в последний раз. Прежде всего, думаю, мы должны убрать этот камень, которым вы его придавили. Кстати, где шланг? Ага, вон там, считаю, мы должны отрезать придавленный кусок шланга и избавиться от камня. Уберем камень, оставим его на дорожке у гаража. Словом, скроем орудие преступления. Теперь, если вы уберете оба куска шланга туда, где нашли…

До дома было рукой подать, но пока что Лейланд не испытывал желания появляться на людях и решил прогуляться с другом до силосной башни. Поскольку и этот путь много времени не занимал, объяснение было кратким.

– Позвольте обогатить ваши знания еще несколькими фактами, – начал Бридон. – Чертова обезьяна заболела, и, возможно, это не случайность. Лично я подозреваю, что миссис Халлифорд специально оставила клетку с ней на сквозняке и продержала там всю ночь, чтобы животное простудилось. У них такие слабенькие легкие, бедняжки. Думаю, она была вполне способна отомстить и Сесилу Уорсли… Итак, Халлифорд должен был отвезти животное в ветеринарную клинику. Миссис Халлифорд подготовила для этой его поездки «Моссмен». Прекрасный предлог, чтобы наглухо закрыть все окна в машине даже в такую теплую погоду. Как вы уже говорили, создатели «Моссмена» страшно гордятся его непроницаемыми для сквозняков окнами.

Теперь… Скажу то, в чем сам твердо уверен. Миссис Халлифорд пошла в гараж – исполнить свой тщательно продуманный план. Прикрепила один конец шланга к выхлопной трубе в задней части машины, затем подтянула другой конец к водительскому сиденью. Открыла маленькое отверстие, ведущее в салон, и протянула через него шланг. Женщина держала шланг в руке, и, заметьте, именно в таком положении мы ее и застали. Разумеется, это отверстие оказалось не того размера, но, сунув в него палец, она все же достигла цели – газ почти не попадал в то место, где сидела дама. Затем миссис Халлифорд включила мотор. Она была в полной уверенности, что задняя часть автомобиля заполняется выхлопными газами. Потом все же почувствовала запах, но не встревожилась – вполне естественно, что полностью газонепроницаемым шланг быть не мог.

Вот наконец она решила – вся задняя часть салона заполнилась смертоносным газом. Покончив с этим и закрыв круглое отверстие за спиной, женщина подъехала к двери в гараж. Миссис решила посадить мужа на переднее сиденье и поставить рядом с ним корзину с больной обезьяной. Оба окна, разумеется, должны были быть плотно закрыты. В последний момент она планировала напомнить мужу, что необходимо наполнить бензобак перед выездом из гаража, сославшись на то, что хотела сделать это сама, но забыла. Еще надо было внушить мужу, чтобы он ни в коем случае не держал Алексиса на открытом воздухе, иначе ему станет еще хуже. Потом она махнет Уолтеру на прощанье рукой, а он, войдя в гараж, откроет окошко в перегородке между передним и задним сиденьями, чтобы Алексису было чем дышать, но в то же время не просквозило. Это станет для него роковым шагом – выхлопные газы, скопившиеся сзади, хлынут в отверстие, и он тотчас же потеряет сознание, оставаясь на переднем сиденье. Затем, через несколько минут, миссис Халлифорд зайдет в гараж и снова подсоединит шланг к выхлопной трубе, а другой конец воткнет куда-нибудь, может, в щель между половицами, рядом с передней частью машины. Затем она побежит в дом и во всеуслышание объявит, что ее муж покончил с собой, отравившись выхлопными газами.

– Разумеется, я не уверен, что все обстояло именно так, но, судя по всему, план в общих чертах был таков. Однако она не учла одного обстоятельства – того, что вы с силой придавили этот шланг камнем. Результат – женщина уселась за руль, включила мотор, но шланг, подсоединенный к выхлопной трубе, тут же сорвался под напором выхлопов и стал непригоден для цели миссис Халлифорд. Газ начал скапливаться у пола гаража, затем поднимался все выше и выше, пока не достиг водительского сиденья. Если бы она оставила дверь гаража открытой! Она закрыла ее, опасаясь, что шум мотора может привлечь внимание. Так что никакое это не самоубийство. Это ее вторая попытка совершить преднамеренное убийство. Первый план не удался из-за небрежности миссис Халлифорд, а второй сорвался благодаря вашей предусмотрительности. Вот, собственно, и все.

– Тогда получается, убийца я?

– Если вам угодно расценивать это именно так. Я бы сказал – палач. В любом случае вы ответственны за это происшествие, и этот факт неплохо бы обернуть в вашу пользу.

– Нет, серьезно, если вдуматься – разве я не совершил преступление? Если бы план миссис Халлифорд удался, то ее муж был бы уже мертв и счастлив на небесах, но он жив и определенно несчастен. Сама она вместо того, чтобы умереть, имея весьма мизерные шансы попасть на небеса, была бы жива и разбогатела за счет вашей страховой компании. Ни вам, ни мне не светит за это никакой благодарности, и опять же, при данном раскладе ни вы, ни я ее не заслуживаем. Поэтому мое вмешательство не было преступным, раз никто вокруг не стал из-за него хоть чуточку счастливее?

– Как это похоже на вас, полицейских, – пробурчал в ответ Бридон. – Вы не верите в одно, самое важное. В справедливость. Нет ничего справедливее того, что произошло здесь на этот раз. Срыв плана приносит смерть не какой-то безвинной душе, а заядлой преступнице. Вы вправе повернуть этот кран, фигурально выражаясь, и возрадоваться тому, что возмездие и справедливость восторжествовали. Вы же, наоборот, сетуете на то, что этот поступок не сделал никого хоть чуточку счастливее. Хотя о каком счастье может идти речь! Вам хотелось бы, чтобы зло процветало до тех пор, пока в дело не вступит Скотленд-Ярд, не расследует все и не арестует злоумышленников.

– Все, конечно, очень хорошо, но если оперировать только фактами, получается, что мое вмешательство носило криминальный характер. Это было действие, которое, по-вашему, принесло добро, но ведь оно же могло принести и зло…

– Мой дорогой Лейланд, вот когда доживете до моего возраста – а вам осталось около трех лет, – тогда, возможно, начнете понимать, что это относится ко всем действиям и деяниям человека. Заботиться о всеобщем человеческом счастье, а большинство людей склонны притворяться, что именно этим и заняты, – значит самому остаться в проигрыше. Делать то, что кажется вам правильным, и плевать при этом на последствия – тут-то как раз вы и даете прекрасный шанс провидению вмешаться во все эти игры. Разумеется, вы поступили правильно, придавив этот проклятый шланг камнем, а сделали вы это в тот момент, когда заподозрили, что кто-то затеял с ним какое-то грязное дельце… о нет, пожалуйста, не спорьте! Ладно, пора бы мне вернуться в дом.

Они стояли неподалеку от силосной башни, там, где дорога разветвлялась и одна из ее частей уходила к Херефорду.

– Как бы там ни было, – заметил после долгой паузы Лейланд, – вы намереваетесь замалчивать это преступление. Какой смысл? Разве в этом и заключается торжество справедливости, о которой вы говорили?

– Дело совсем в другом, – возразил ему Бридон. – Если мы с вами выложим все как есть, то, во-первых, нам просто не поверят. Тогда что толку? Во-вторых, если бы нам и поверили, то мы бы сделали бедного Уолтера Халлифорда в тысячу раз несчастнее, чем теперь. Куда лучше, если он будет оплакивать преданную жену, нежели просыпаться по ночам от мысли, что едва не расстался с жизнью, женившись на убийце.

– Так получается, вы верите в справедливость, но не в истину?

– О нет, я верю в вечные истины. Простая правда о том, что произошло в прошлом, как в данном случае. Разве кто-либо наделен особым правом говорить о ней? К тому же выглядит она слишком уж невероятно, а лично я сомневаюсь, следует ли говорить о невероятном. Это смущает людей, сбивает их с толку, делает чересчур подозрительными. В случаях, подобных этому, лично я готов и солгать, как… как полицейский.

Он бросился по тропинке к реке, избегая заходить в дом. Бридон понимал, что не сможет принести дурные вести до тех пор, пока не увидится с Анджелой.