Тёмная Вестница

5-3

После звонка Алан остался в аудитории, а мы с Никси пошли бродить по бульвару. Она рассказывала о том, как здорово отдыхать на берегу океана, где белый песок и бирюзовая вода, шезлонги под пальмами, танцы до утра, разноцветные коктейли и загорелые красавчики, прекрасно умеющие делать массаж.

А я слушала и думала о том, что у меня такого отдыха не было никогда в жизни, и видимо, никогда не будет – моя мама считала, что пляжный отдых развращает и приводит к деградации, а папа с радостью соглашался на любой вариант, позволяющий сэкономить. Чисто математически, лето в пансионе выходило дешевле, чем лето на пляже или даже в родительском доме, так что долго он не думал. Один раз они забрали меня из пансиона на всё лето, мне было двенадцать, это был первый год, когда по правилам пансиона можно было забрать ребёнка домой на каникулы, до этого мы сидели там безвылазно с шести лет. Это было насыщенное лето – мама брала меня с собой в поездки по магазинам, мы ходили в зоопарк, в кукольный театр, на всякие выставки, и естественно, везде что-то покупали. А ещё тем летом папа купил мне Юриэльфейна.

У папы была странная особенность – больше всего в жизни он боялся, что его сочтут нищим или скупым какие-то совершенно посторонние незнакомцы, поэтому на публике он швырялся деньгами так, как будто у него их очень много. Потом он приходил домой и жалел о своей щедрости, но я об этом не знала, мне было двенадцать лет, я верила взрослым на слово. И когда мы всей семьёй гуляли по зоопарку, мне захотелось покататься на особенной, белой лошадке, но хозяин лошадей сказал, что этот жеребёнок пока никого не катает, он маленький, он просто учится.

Он действительно был привязан за повод к седлу огромного взрослого коня, чёрного как ворон, с длинной гривой и хвостом до земли, он выглядел чудовищем, и пока хозяин лошадей разговаривал с моими родителями, я заметила, как чёрный конь несколько раз толкнул и куснул маленького белого жеребёнка. Он выглядел ужасно слабым, неловким и потерянным, осматривался так, как будто ничего не видит, мне стало его жалко, и я решила разобраться – в бога я тогда уже не верила, и привыкла не ждать ни от кого справедливости, а вершить её самостоятельно. Ауры я с детства видела очень хорошо, хотя и не понимала сути процессов, но чисто интуитивно разобралась, что у белого жеребёнка что-то с глазами, что ему очень мешает. И стала об этом рассказывать взрослым, и просить этого жеребёнка себе, потому что уж я-то знаю, как сделать с ним всё хорошо.

Хозяин лошадей сначала сказал, что жеребёнок не продаётся, потом, после того, как папа предложил очень хорошую цену, хозяин признался, что с конём «не совсем всё в порядке», и что он никого не слушает и ездить на себе не даёт, потому что, наверное, нездоров, хотя его и осматривали, но ничего не нашли.

Мама тогда сказала папе на ухо, что это чистокровный ларнский верховой, порода редкая и дорогая, а белых таких вообще не бывает, так что он может стоить очень дорого. Но хозяин лошадей, видимо, не очень хорошо в них разбирался, и как-то неправильно скрестил, получив в итоге больного жеребёнка, но решил его оставить – может быть, из жалости, может быть, надеялся продать кому-то не очень умному. А может быть, как раз хозяин его и купил у какого-то необразованного заводчика, и теперь не знал, что с ним делать.

Папа как бы в шутку спросил, почему такая редкая лошадь занимается такой тривиальной работой, когда могла бы сиять на подиумах и позировать лучшим эльфийским художникам. На что хозяин лошадей тоже как бы пошутил, что отдаст жеребёнка любому, кто сможет проехать на нём хоть один круг по зоопарку, и тут же добавил, что это невозможно, потому что конь, как и все красавцы, дурак.

Жеребёнок был слишком маленьким для того, чтобы на нём ездили взрослые, так что хозяин не рисковал – папа бы на него не полез. Но зато полезла я, потребовав отвязать его от вороного. Хозяин отвязал, готовясь наслаждаться любимой шуткой – как нам потом рассказали, Юри не был агрессивным и позволял на себе сидеть, проблема была в том, что он никуда не шёл, сколько его ни пинай. Но я знала, что с этим делать – я сняла с себя широкополую летнюю шляпу и надела на Юри, завязав бант под подбородком и дав его глазам блаженную тень. И пинать его не потребовалось. На самом деле, я и верхом ездить толком не умела, так что конь пошёл не потому, что я приказала, а потому, что захотел. Я была уверена, что он просто хотел отойти от вороного, но как только он отошёл, ко мне подбежала мама и повела Юри в поводу, мне вообще не пришлось ничего делать, я просто подпрыгивала в седле от гордости и рассказывала, как я здорово разобралась в его проблеме.

Когда мы закончили круг, папа подписывал документы на жеребёнка, а вокруг собралась толпа зрителей, которые следили за торгами, папа выступал перед этой публикой и выглядел абсолютно счастливым, намекая хозяину лошадей, что если маленькая девочка разобралась в проблеме, даже не обладая образованием, то дурак здесь явно не конь, всем было весело.

Потом мы пришли домой и папа надолго закрылся у себя в кабинете, а на следующий день сказал, что сидеть без дела целое лето вредно для молодого организма, и что если я не буду учиться, то всё забуду. И меня отправили обратно в пансион, и с тех пор забирали домой строго по графику – на неделю весной и на две недели зимой, когда в пансионе был ремонт.

Мой Юриэльфейн рос в доме у родителей, а я рисовала его по памяти в пансионе, и этим была счастлива.

«А теперь его продадут, и опять появится какой-нибудь агрессивный вороной, который будет его бить, и какой-нибудь глупый хозяин, который будет думать, что он дурак, и выставлять моё Облачко на солнце.»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От этих мыслей «План А» выглядел привлекательнее «Плана Б», потому что давал мне призрачный шанс успеть выкупить Облачко до того, как его выставят на торги.

Эта мысль оказалась такой абсурдной и философской, что перевернула мир с ног на голову – мой единственный смысл жить ходит на четырёх ногах. Я прожила на этом свете двадцать лет, и за всё это время не нашла никого, ради кого стоило бы жить. Мама вздохнёт с облегчением, если я исчезну – она меня не хотела, даже моё имя Лейа похоже на древнеэльфийское «лерйа», что значит «избавление» – родив меня, она поставила финальную галочку в списке обязанностей жены, а замуж она вышла по контракту, ради спасения дома своих родителей. И рано или поздно она к ним вернётся – лишившись дома моего отца, или после его смерти, или после моей смерти, не важно. Её родители любили её и друг друга, а на меня смотрели как на досадную оплошность, я это видела, хотя они и скрывали.

Отец тоже вздохнёт с облегчением, если я избавлю его от трат. «Ты мне слишком дорого обходишься» – он говорил это столько раз, что я даже карандаш не решалась у него попросить, боясь в очередной раз огорчить его тратами. И, тем не менее, в моём шкафу регулярно появлялись новые роскошные платья – мама прописала это в брачном контракте. Вообще, она сначала прописала своё содержание, подробно до мелочей – сколько денег он должен выделять ей на гардероб, сколько на украшения, сколько на обстановку её комнаты и поездки с подарками. После моего рождения она составила такой же контракт для меня, там было указано, что он действует, пока я являюсь членом папиной семьи, то есть, выдав меня замуж, он от этой кабалы избавится.

«Или если я умру. Для папы любой план выгоден.»

Следующей парой было правоведение, и я уже на него настраивалась, мысленно листая свой контракт – я его помнила, у меня была такая особенная память, позволяющая всю жизнь мысленно листать книгу, которую увидела хотя бы один раз, это очень помогало в учёбе.

«Безукоризненный контракт, всё продумано. Если всё-таки выйду замуж, составлю такой же. А то до свадьбы все щедрые, а потом карандаша не допросишься.»

Эта мысль порадовала, потому что была первым крохотным шажком в сторону «Плана А», это внушало оптимизм.

Когда мы пришли на пару, то оказалось, что преподаватель к нам не спешит – Рина меня об этом предупреждала, так что я не расстроилась. Мы болтали с Никси о платьях, которые она купила летом, большой лекционный зал шумел, а потом симпатичный полуэльф из параллельной группы запрыгнул на парту и выдал впечатляющий монолог на тему тонкости грани между правами и обязанностями, умудрившись в итоге доказать, что мы имеем полное право решать самостоятельно, где нам лучше находиться во время пары, и что в данной ситуации это примерно «где угодно, кроме здесь». Логика была железная, аудитория поддержала оратора аплодисментами и стала собирать вещи.

Мы с Никси решили пойти пообедать, я повела её в один из недавно открывшихся ресторанов, о котором мне заказали статью – совместим приятное с полезным. Я с чистой совестью заказала самые красивые блюда, точно зная, что мне их компенсируют, и принялась фотографировать – этому тоже в редакции обрадуются.

Никси сказала, что привезла мне блузку из эльфийского шёлка, я вручила ей книгу, которую подарил мне Алан, ощущая дикий унизительный стыд. Книга выглядела хорошо, и я завернула её в упаковочную бумагу, но по сравнению с дизайнерской блузкой, это был жалкий подарок. В последний момент вдруг остро захотелось оставить книгу себе, как память о лучшем вечере в моей жизни, когда я не была ничьей дочерью или женой, а была просто путешественницей, влюбившейся в случайного попутчика, и неожиданно ощутившей абсолютное счастье. Я убеждала себя, что расстаться с книгой всё-таки будет разумно и даже необходимо, потому что поезд ушёл, а я осталась, и мне теперь здесь жить, и пора смириться. Алан теперь в образе, выступает перед богатыми девушками с большим резервом, а у меня теперь два месяца на то, чтобы воплотить «План А», пока я не созрела для «Плана Б» или не придумала «План В», но в этот вариант я почти не верила.

Мы попробовали все блюда, я записала на диктофон наши впечатления, и повела Никси в сторону Парка Роз, где скоро планировалось открытие нового моста, по которому мне обязательно закажут статью, так что было бы интересно осмотреться заранее. Там раздавали листовки с рекламой одной из выставок, которая тоже была у меня в планах, и я потащила с собой Никси, точно зная, что на выставке она забудет о том, что Алан просил её прийти – у неё была настолько дырявая голова, что я часто удивлялась, каким образом ей удаётся не приходить на учёбу в разных ботинках.

Выставка захватила нас с головой, там оказалось так интересно, что даже я потеряла счёт времени, и когда пришло время уезжать, телефон сказал мне, что на карте памяти закончилось место, так что часть фотографий пора удалить.

Мы доехали до студгородка в карете, я поднялась к себе, переоделась в домашний халат и вышла на балкон, где устроилась на скрипучем стуле и с удовольствием дышала вечерней прохладой, листая фотографии и удаляя неудачные. Еда получилась отлично, я удалила только пару расплывчатых фото. Дальше шёл парень с забавной причёской и ящерицей на плече, фото ящерицы на моей ладони и крупно её глаза, очень красиво. Потом фото из павильона выставки, всякие звери, спящий сатир, я до этого никогда не видела сатиров. Потом шла сотня размазанных фоток енота, он двигался так быстро, что поймать момент было нереально. Точнее, не он, а она – енотиха оказалась оборотнем, но все постоянно принимали её за экспонат и пытались погладить. К тому моменту, как её попыталась погладить Никси (она гладила всех), у енотихи уже глаз дёргался от раздражения, и она настолько устала всем доказывать, что она не «ути какая милашечка», а очень даже «госпожа профессор», что очередную наглую руку просто цапнула.

Мы извинились за вторжение в личное пространство, енотиха извинилась за грубость, и мы дружно пошли в ресторан лечить нервы тортиком с орешками. В ресторане «госпожа профессор» немного пококетничала с мужчинами за соседними столами, и ей каждый стол прислал по коктейльчику, а так как мы с Никси не пили, «госпожа профессор» всё употребила сама. И, как оказалось, на стройный енотий организм нужно совсем немного в спиртовом эквиваленте. Видео с песнями и танцами пьяного енота я не смогла удалить, потому что это было великолепно, но последнее видео закончилось тем, что вошёл очень мускулистый полуоборотень и распорядился заканчивать бардак и возвращаться в семью, после чего снял енотиху с люстры, спеленал своим свитером, оплатил счёт и попрощался, унося «госпожу профессора», которая требовала одновременно подпевать, заткнуться и купить мячик.

На видео парень выглядел не особенно эффектно, потому что камера не передавала ауру, а только изображение в видимом не-магу спектре, но в реальности он мне очень понравился, он излучал спокойствие и надёжность. Изучив его ауру, я нашла там доминанту огня невероятной мощи, почему-то сосредоточенной в ладонях, и ещё более сильную вторую доминанту земли, которая как будто окутывала источник огня, формируя своеобразный щит. Меня опять одолели мысли о том, каким образом познакомились родители этого ходячего вулкана, теперь меня это постоянно интересовало.

Галерея закончилась, я убрала телефон и пошла в комнату, перебирать пригласительные – нужно было начинать работать над «Планом А», а то я сама никогда ни с кем так и не познакомлюсь.

***