Темногорск

Глава 1 Предупреждение

Призрак Чудодея появился на улице Ведьминской в конце апреля. Было холодно для весны, шли дожди, по ночам над землей стлался туман, повсюду поблескивали лужи. Жидкая грязь одинаково жадно липла к щегольским туфелькам и к резиновым сапогам. Может быть, поэтому призрак Чудодея встретился водному колдуну Роману Вернону. Чудак был точь-в-точь как при жизни – одет в старенькое драповое пальтецо и фетровую шляпу с обвислыми полями. Бывший глава колдовского Синклита стоял посреди улицы и что-то высматривал за забором ближайшего дома. Впрочем, увидеть поверх кирпичного забора в два метра высотой было ничего нельзя. Хоромы за забором принадлежали заместителю мэра Жилкову.

Чудодей слегка просвечивал, вокруг сутулой фигуры подрагивала зеленоватая аура.

«Кто знает, может и не призрак, может, это живой Чудодей!» – окрылился фальшивой надеждой Роман.

Утверждали же колдуны наперебой: не было в гробу тела вовремя похорон. Потому и не открывали крышку, гроб вынесли из морга не только заколоченным, но и закрытым черным покровом, непроницаемым для колдовского взора. Так и опустили в могилу на старом темногорском кладбище. Когда кидали землю, гулко отвечала крышка гроба, и чудилось в этих звуках жалобное: рано еще, рано, рано…

– Михаил Евгеньевич! – окликнул бывшего главу колдовского Синклита Роман.

Чудодей поднял голову так, что стало отчетливо видно лицо под обвислыми полями шляпы. Лицо было белым, будто вылепленным из влажного, напитанного талой водой снега. Ничего не сказал Чудодей, только приложил палец к губам. А потом быстро засеменил по обочине, пробираясь мимо огромной, отсвечивающей черным стеклом лужи.

«Призрак шагал бы прямиком по воде, не боясь замочить ноги», – подумал Роман.

Водный колдун последовал за Чудодеем. А про себя усмехнулся:

«Надо же, точно призрак отца Гамлета!»

Подобное сравнение показалось уместным: Михаил Евгеньевич при жизни слыл книжным колдуном, волшебную силу из бессмертных книг черпал. Почему бы ему после смерти не сделаться подражателем литературных персоналий?

Сравнение это встревожило: всем известно, для чего призрак папаши Гамлета смущал неустойчивый разум датского принца. Ничего хорошего из этой затеи не вышло, Клавдия похерили, но ведь и остальные полегли, виновные и невинные – все в одну яму.

Однако никаких тайн Роману призрак Чудака поверять не стал, молча добрался до пролома в недостроенном заборе вокруг соседнего участка и исчез. Участок был тот самый – где Чудодей умер внезапно полгода назад. По приказанию колдовского Синклита Роман Вернон лично обнес забор охранными заклинаниями, чтобы никто из посторонних здесь не шлялся и не пытался проникнуть в недостроенный дом. Однако от призраков заклинаний не накладывалось, посему Чудодей миновал границу, не замешкав. Водный колдун последовал за ним (собственные чары для чародея не преграда).

За забором все было таким же, как в то осеннее утро, когда Роман обнаружил на ступенях крыльца мертвого Чудодея: голая земля, груды щебня и песка, нежилой дом с пустыми провалами незастекленных окон. И как в то утро, на бетонных ступенях сидел Чудак. Сидел неподвижно, прижавшись виском к покрытой белым налетом стене. Как будто вслушивался. Роман тоже напряг слух, но никаких звуков чуткое ухо водного колдуна не уловило: царила поразительная, абсолютная тишина. Стоило осознать эту ее потустороннюю абсолютность, как озноб пробежал по спине.

Роман направился к дому. Ноги тут же налились тяжестью.

«Не надо, не ходи…»– остерег сам себя повелитель водной стихии.

«Ничего страшного, – отвечал колдун так же мысленно. – Колдовского обруча на мне нет, никуда я из этого дома не попаду, никуда не шагну – ни в пространстве, ни во времени…»

Чудак не двигался.

Роман подошел, остановился.

– Михаил Евгеньевич! – окликнул он сидящего.

Тот поднял голову, и тогда Роман разглядел, что это уже не Чудодей, и даже не его призрак, а покойный дед Севастьян, чем-то неуловимо схожий с прежним главой Синклита: такой же сутулый, узкоплечий, в темном заношенном пальто и потерявшей форму шляпе. Бесцветная кожа, блеклые губы, глаза – мутный туман зимних сумерек. Редкая щетина над верхней губой серебрилась.

Старик пожевал губами, приоткрыв редкие темные зубы, и сказал:

– Брошенный дом, как дитя брошенное, тяжело смотреть. Больно. Обогреть хочется. А нечем.

– Деда, зачем ты пришел? – Роман как-то не очень верил, что перед ним покойный дед-колдун, и опасался подвоха.

Само превращение Чудака в деда Севастьяна его нисколько не испугало, а даже чуточку позабавило, если можно так выразиться. Дед Севастьян любил при жизни розыгрыши, видимо, и после смерти эту черту сохранил.

– Дурак ты, Ромка, – призрак Севастьяна погрозил внуку тонким узловатым пальцем. – И ведешь себя по-дурацки. Но я не затем пришел, чтобы тебя укорять! – Дед вновь беззвучно пожевал губами. – Камень сними.

– Какой камень? – Роман сделал вид, что не понял просьбу.

– Могильный. С могилы моей камень забери. На четыре части разбей.

Старик поднялся и, держась за стену, принялся медленно подниматься по ступеням.

Роман остался внизу, не в силах сделать ни шагу. Не из страха – страх тут был не при чем. Совершенно отчетливая внешняя сила не давала водному колдуну двигаться, держала за руки, парализовала ноги.

Призрак вошел в дом, и в тот же миг невидимый барьер исчез. Роман одним махом взбежал по ступенькам. Но внутри уже никого не было. Зачем-то колдун обошел недостроенную коробку, хотя и так чувствовал: нет здесь никого. Дом, как и весь Темногорск в эти дни, пропитался холодным туманом, по кирпичным стенам щедрыми слезами стекала влага. Пахло сыростью, плесенью.

– Деда! – зачем-то крикнул колдун и долго слушал, как металось по пустой коробке пугливое эхо.

Непосвященные думают, что камень на могилу колдуна кладут, чтобы в земле покойника удержать. Обманка это, пустой слух. Камень для другого надобен. Если над могилой нужные заклинания прочитать, волшебная сила умершего в камень перейдет. Роман в свое время сделал все, как научил его дед. Только надеялся в глубине души – не настанет час, когда камень снимать с могилы придется. Однако, судя по всему, час такой наступил.

– Когда?! – крикнул Роман.

Но не пришло ответа: только эхо вновь принялось передразнивать: «Да! Да! Да!»

Колдун тряхнул головой и направился к пролому в заборе.

Здесь его уже ждали – услужливо распахнула дверцу черная роскошная машина. За рулем виднелась фигура отнюдь не призрачная, из плоти и крови.

– Ну, надо же! Какой сервис, – усмехнулся Роман, садясь рядом с водителем.

Мужчина средних лет (именно средних, то есть неопределенных) в черном кожаном пальто, затянулся тоненькой темной сигареткой и выпустил аккуратное колечко дыма. Знал он, что Роман никакого дыма не переносит, курил демонстративно. Мужчина носил на пальце перстень с камнем саркофаг, а волосы и брови были у него крашеные.

Роман щелкнул пальцами, сигарета с шипением погасла. В следующий миг окурок намок и обвис, будто добрый час пролежал в канаве.

– Можно и повежливей, – мужчина брезгливо сморщился и выбросил окурок.

Однако никакой обиды в его голосе не прозвучало: с Романом Верноном нынешний исполняющий обязанности главы колдовского Синклита Гавриил Черный пикировался давно и постоянно, но не зло, скорее даже дружески.

– Спешное дело? – спросил Роман.

– Аглая заявила, что хочет с тобой важный разговорчик перетереть.

– К чему такая спешка? – пожал плечами водный колдун. – По-моему, мы все уже обговорили. Если честно, надоели мне эти споры: Аглая каждый раз начинает все сначала… – он поморщился.

– У Всевидящей новое предложение касательно компенсации за разрушенный особняк.

– Ну да, конечно, предложение, от которого я не смогу отказаться? Ха! Неужели она готова уступить и согласиться на мои условия? – хмыкнул Роман.

Подобное предположение казалось маловероятным. Фантастическая жадность Аглаи была очень хорошо известна ее собратьям по колдовскому цеху.

– Она сама тебе все скажет. Если честно, я не посвящен.

Роман недоверчиво покачал головой: в неосведомленность повелителя Темных сил просто невозможно было поверить!

– Кстати… – Гавриил сделал едва заметную паузу, не ускользнувшую, однако, от внимания водного колдуна. – Ты Тину Светлую рекомендовать в Синклит не хочешь? А то она только кандидатом числится.

«Интересно, с какой это стати он Тиной интересуется?» – тут же насторожился Роман.

Но вслух сказал:

– Очень хочу. Да только пока это без толку. Пока мы главу Синклита не избрали и не передали ему кейс с личными знаками, все эти разговоры о приеме в Синклит – сотрясение воздуха. Так что Сашка Веретено и Петрушка Смерч, которых мы, якобы, приняли, по-прежнему практиковать в Темногорске не могут.

– А кто виноват! – не скрывая раздражения, воскликнул Гавриил. – Вы же еще тридцать три года спорить будете, можно меня главой Синклита утвердить, или нельзя.

– Гавриил Ахманович, ты же знаешь, я завсегда на твоей стороне.

Машина остановилась перед домом Гавриила.

– Аглая теперь у тебя живет? – полюбопытствовал водный колдун.

– Ну, нет! Я никогда не страдал болезнью под названием благотворительность.

После неудачно проведенного заседания Синклита, когда колдуны превратили Аглаины хоромы в груду обломков, прорицательница поселилась у своей подруги Тамары Успокоительницы. Но дружба двух ведьм не выдержала подобной близости, через неделю Аглая сбежала в гостиницу. Сказать к слову, проживание в номере “люкс” пострадавшей оплачивал Синклит, посему Гавриил призывал собратьев как можно быстрее решить вопрос с выплатой компенсации и начать отстраивать разрушенный особняк ударными темпами, иначе все средства Синклита уйдут на оплату Аглаиных счетов. Однако Роман Вернон наотрез отказался брать все расходы на себя, заявляя, что в разрушении дома виноват вовсе не он один. К тому же Гавриил, вставший во главе Синклита (пускай и временно) пользовался ныне плодами Романовой победы над Медоносом. Гавриил не спешил демонстрировать великодушие. Спор затягивался, на руинах Аглаиного дома каждодневно рылись бомжи. Прорицательница просила огненного колдуна Максима Костерка их испепелить, тот пообщеал подсобить, но обманул, как всегда: Синклит подобные радикальные меры запрещал. К тому же осеннее побоище колдунов произвело в городе смятение, если не сказать – ужас! По поводу учиненного разора на Ведьминской Гавриил Черный лично ездил разбираться с мэром Гукиным, и разговор тот не доставил удовольствия ни одной из сторон.

Бездомная прорицательница каждый день напоминала о себе Гавриилу, угрожала Роману, умасливала Большерука, раз десять пыталась вселиться в арестованный дом Медоноса. Но, несмотря на ее титанические усилия, дело с мертвой точки не двигалось.

Аглая Всевидящая сидела в знаменитой малой гостиной Гавриила, стены которой были обиты черными сверкающими панелями “а ля антрацит”, черный пол с серебряным узором отражал не хуже зеркал; роскошный диван, обитый мягчайшей кожей, и два кресла, черные, мягкие, манящие, окружали низенький журнальный столик с полированной столешницей. Серебряный поднос с бутылкой коньяка и фужерами принесли уже давно. Отражения серебра в черном и черного в серебре создавали ту атмосферу “нуар”, которую обожал Гавриил – яркую, театральную, отнюдь не пугающую, но лишь обозначающую страх. Он был поклонником символов, этот Гавриил, а так же смешения стилей, переиначивания и выворачивания всего наизнанку. Обожал черное превращать в белое, белое делать чернее ночи и очень гордился этой своей способностью. Таким уважением как Чудодей, Гавриил никогда не пользовался, но многие находили его кандидатуру приемлемой. Потому и держался повелитель Темных сил во главе Синклита.

Бутылка успела опустеть на треть, тогда как два фужера из трех оставались чистыми: Аглая пила в одиночестве. Ее круглое лицо раскраснелось, глаза поблескивали. Похоже, сидела она в этом кабинете давно.

– Как поживаете, Аглая Ильинична? – поинтересовался Роман Вернон.

– Твоими заботами – мерзко! И нет тут ничего смешного!

– Разве я смеюсь?! – пожал плечами водный колдун. – Поверьте, я вам очень даже сочувствую.

В самом деле, он и не думал потешаться. Однако ехидное выражение, по обыкновению, проступало в изломе его губ, в едва обозначившихся морщинках в уголках глаз.

«Ничего серьезного», – все отчетливее улыбались губы.

А глаза…

В глаза ему редко кто заглядывал.

– Ладно, ладно, смейся… – Аглая вынула из объемистой черной сумки бумагу, махнула ею в воздухе, после чего положила листок на колени. – Это оценка уничтоженного имущества, – сообщила она, почему-то не глядя ни на Романа, ни на Гавриила, и нервно притопнула ножкой, будто подгоняла кого-то, гневаясь на нерадивого.

– И много там… нулей? – поинтересовался Роман, усаживаясь в кресло напротив Аглаи.

Гавриил поместился рядом с гостьей на диване, слегка приобнял Всевидящую за пухлое плечо.

– Шесть милых кружочков после единицы. Сумма в долларах, разумеется, – сообщила пострадавшая.

– Разумеется, – скривил губы водный колдун. – И… – он сделал паузу. Появилась с некоторых пор у него эта привычка – обрывать фразу на середине так, что в воздухе повисал многозначительный вопрос.

– Я готова снизить сумму иска до половины.

– То есть пятьсот тысяч зеленых, – подсказал Гавриил.

– Неужели вы еще не забыли арифметику, Гавриил Ахманович? – хмыкнул Роман.

– Но пусть всю сумму мне выплатит Синклит в течение двух недель, – выдохнула Аглая.

– Я – за! – объявил водный колдун. – Все эти месяцы я не уставал твердить, что ущерб за погром должен возместить Синклит. Как член Совета не отказываюсь внести свою долю в десять процентов!

Гавриил попробовал по-мефистофельски изломить одну бровь, но не получились – обе дружно полезли вверх.

– Как же так, Аглая Ильинична! Мы договорились: Синклит погасит двадцать пять процентов суммы в течение года.

– Теперь получится, что пятьдесят. И в две недели.

– Почему вы решили, что Синклит пойдет на это? – хмыкнул Гавриил. – Разумеется, мы все любим нашего дорогого Романа Васильевича, но платить за него долги никто не собирается. А уж за Медоноса, – тем более. Колдуны – жадный народ.

– Вот именно, – Аглая рассудительно кивнула. – Верните мне половину, а потом взыщите, сколько сочтете нужным, с виновных. Можете хоть сто тысяч содрать с них плюс проценты и расходы – меня это уже не касается.

– Э, нет! Так не пойдет! Пятьсот тысяч на всех – и точка! – перебил Роман.

– Как только получу деньги, сразу съеду из гостиницы! – Аглая, знай, гнула свою линию.

– Куда съедете? – спросил Гавриил и налил себе коньяку.

Выпил залпом, как водку.

– Не все ли равно? Главное, вам перестанут присылать счета. А я смогу вновь принимать посетителей. Заметьте, в гостинице обслуживать клиентов, мягко говоря, неудобно.

– Разве? – хмыкнул Роман.

Лицо и шея Аглаи пошли багровыми пятнами.

«Ну, все, сейчас она передумает! Что ж я, дурак, не сумел язык придержать за зубами! – запоздало укорил себя водный колдун. – Она же мне долг фактически простила. Уж не знаю, почему, но простила. А уж с Синклитом я сторгуюсь…»

– Имелось в виду, что клиенты живут тут же, в соседних номерах, и могут узнать свое будущее, не выходя на улицу, – попытался загладить бестактную шутку водный колдун.

«Пятьсот тысяч зеленых за дурацкую реплику многовато будет», – пошутил в этот раз только мысленно.

– Не волнуйтесь, ни в ваших советах, ни в ваших нелепых извинениях я не нуждаюсь, Роман Васильевич! – отрезала Аглая и повернулась к Гавриилу. – Итак, заключим соглашение сейчас, до рассвета.

Похоже, пророчица приняла решение, и никакие намеки и насмешки сбить ее не могли.

«Что ж она такое задумала…» – пытался угадать Роман, но вкрадчивый голос Аглаи все время его сбивал.

Прорицательница тем временем извлекла из сумки новую бумагу. Правда, на этот раз без печати, но с готовым текстом.

Гавриил медлил, чуя подвох. То есть один подвох он сразу узрел без труда. Разрушенный дом Аглаи не стоил миллиона баксов по нынешнему курсу. Но с другой стороны – пятьсот было явно маловато, не говоря уже об утраченных вещах. Объяснение напрашивалось одно-единственное: Аглае срочно требовались деньги, и она готова была получить хотя бы часть компенсации.

Так и не сообразив, в чем дело, Гавриил взял бумагу из рук Аглаи, зачем-то посмотрел ее на просвет, потом перечитал дважды и переспросил:

– Только пятьсот тысяч?

– Через две недели, – отчеканила Аглая.

– Ну да, я понял: пятьсот через четырнадцать дней.

– Погодите! – остановил Гавриила Роман.

Он достал из внутреннего кармана серебряную флягу с пустосвятовской водой, плеснул на бумагу. Капли скатились, как будто Аглая навощила страницу. Ни одной буковки не смыло – все уцелели. Выходило, что в тексте не было лжи. Ни капли.

– Вы мне по-прежнему не доверяете, Роман Васильевич, – улыбнулась Аглая и притворно вздохнула.

– Признаюсь, вы меня удивили, – сказал водный колдун.

– Нет, стойте! – опомнился Гавриил. – Если я подпишу бумагу, Синклит возьмет на себя все обязательства, а Роман Васильевич не заплатит ни шиша!

– Ну-ну, Гавриил Ахманович! Не передергивайте! Десять процентов я заплачу.

– То есть сто тысяч?

– У вас все же с математикой нелады. Десять процентов – только пятьдесят тысяч! – сказал Роман.

– Не надо наглеть! Сто тысяч в течение месяца! Или Синклит заставит вас заплатить все пятьсот!

– Только не угрожайте мне! – оскалился водный колдун. – Я этого терпеть не могу. У Синклита надо мной подобной власти нет. Или вы забыли?.. – Теперь уже в голосе Вернона послышалась угроза. – Я не какой-нибудь начинающий практикант, на которого может нажать Совет, пригрозив лишить его силы…

– Роман Васильевич, дорогой, – елейным голоском заговорила Аглая, – вы же сказали сами, что готовы были заплатить сто тысяч. Что ж вы теперь упрямитесь, лапушка? Пишите расписку, не глупите, вы ничем не рискуете.

– У Синклита лишних денег нет, – печально сказал Гавриил.

– Как же так! – изобразил удивление Роман. – Мэр Гукин обещал снизить плату за лицензии, если его в декабре на новый срок выберут. Весь Синклит дружно за него проголосовал… и что же выходит, нас кинули?

Гавриил пожал плечами: про декабрьские выборы ходили по Темногорску нехорошие слухи: будто бы члены Синклита не просто бюллетеньки в урны кинули, а все результаты в этих самых урнах в пользу Гукина переиначили. Вранье, конечно. У Синклита закон – в дела властей не вмешиваться. Однако, как бы то ни было, переизбрание мэра прошло на ура.

– Ничего он не отменил, – вздохнул Гавриил. – Магия, грит, уникальная в городе, положено оплачивать природные ресурсы. А мы ведь не «Газпром», зеленые в поте лица зарабатываем.

– Странно, вроде бы Гукин всегда благоволил к Синклиту! – удивился Роман. – Любил повторять, что Михаила Евгеньевича он уважает и чтит…

– Чудак умер, – напомнила Аглая.

Да, с этим фактом не поспоришь.

– Ну, хорошо, – уступил Роман. – Надеюсь, вы в будущем не усмотрели новый дефолт, Аглая Ильинична!

– Конечно же нет! – ненатурально рассмеялась Аглая – в Темногорске всем было известно, что как раз дефолт Всевидящая и не предугадала.

– Поставим подписи одновременно! – решил Гавриил. – Но только не мухлюйте, Роман Васильевич! Это особая бумага. Никакие заклинания на нее не подействуют. – Он положил перед Романом лист белой бумаги и ручку. – Вот вам и ручка. Моя. Пишите расписку.

– А я думал, надо ставить подпись кровью! – вполне серьезно сказал водный колдун.

Каждый взял бумагу и, следя краем глаза друг за другом, подписал.

«В чем же они меня накололи?» – раздумывал Роман, отдавая расписку главе Синклита.

– Ну что ж, надо выпить за сделку, – объявил Гавриил.

Он налил коньяку себе и Аглае, водный колдун плеснул в третий фужер воды из серебряной фляги, заговорил на спирт.

“Все это мне очень не нравится… – Роман чокнулся с коллегами. – От этих бумажек за версту несет подлостью. Аглая Всевидящая, прорицательница… Что же такое мерзкое она увидела в моем будущем? Она же ошибается через два раза на третий… А вот смерть Чудака предсказала!”

В этот миг его взгляд встретился со взглядом Аглаи. Романа будто током ударило.

“Неужели? Две недели? И только… Вот сука!..”

Выйдя от Гавриила, Роман чуть ли не бегом припустил домой.

На углу Дурного переулка стоял, прислонившись к столбу, человек в черном кожаном плаще. Заслышав шаги бегущего, неизвестный выступил вперед, щелкнул пальцами. Синий всполох осветил бледным светом улицу и тут же погас.

«Колдован!» – Роман вытянул в сторону стоящего у фонаря человека руку с перстнем-оберегом.

Но тот, похоже, не собирался нападать. Напротив, отступил в сторону Дурного переулка. Что и понятно: колдовану в одиночку не под силу тягаться с полновластным повелителем стихии.

«Откуда их столько в последние месяцы развелось в городе? – раздумывал Роман, направляясь дальше – к своему дому. – Поточное производство открыли, что ли? Надо будет поставить вопрос на заседании Синклита…» И мысленно добавил, вздохнув: «Если успею!»

Впрочем, вопрос этот поднимался на Синклите уже раз пять или шесть, да все без толку. Обучение колдованов было делом прибыльным и совсем не хлопотным, многие члены Синклита получали за обучение хорошие деньги и не собирались от своих доходов отказываться из-за призрачной угрозы. Однако никто так и не озаботился проблемой: что станется с Темногорском, если число колдованов превысит число колдунов?

Роман отворил ворота и кинулся в гараж. Через несколько минут он вывел из “конюшни” синий “Форд” – подарок Алексея.

Колдуну в этот миг казалось, что никаких двух недель нет в его распоряжении. А есть всего несколько часов. Аглая могла говорить о двух неделях для отвода глаз. Иначе зачем на ночь глядя устроил Гавриил эту встречу, почему не подождал до утра?

Значит, утром поздно может быть – напрашивался простой ответ.

Роман коснулся серебряного кольца-оберега с зеленым камнем. Оберег молчал, не граял про опасность. Получалось, что хотя бы несколько часов в запасе имелись. Для сильного колдуна это очень много. Тогда – вперед. Размышлять будем по дороге, пока машина мчится в родную деревеньку Пустосвятово. Полночь уже миновала, ночной морозец покрыл мокрый корявый асфальт ледяной коркой. Из-под колес летели ледяные осколки.

«На такой дороге очень даже просто сломать шею», – подумал колдун и сбавил скорость.

Ни одной машины не попалось ему навстречу, никто не обогнал. Уже после того, как мелькнула у дороги надпись “Пустосвятово”, колдун почувствовал, немеет палец, окольцованный оберегом.

«Успею!» – сам себя подбодрил колдун и свернул на грунтовку, ведущую к кладбищу.

У подножия холма с деревенским жальником он оставил машину. Рука сделалась будто чужой уже до самого локтя. Освещая дорогу фонариком, Роман побежал наверх. Вообще-то колдун и в темноте видел неплохо. Но сейчас решил не рисковать: ямина под ногой или предательский камень могли воплотить в реальность предвидение Аглаи. Особенно, если камень этот или ямину кто-то из недоброжелателей заговорил. Луч фонарика выхватывал из темноты покосившиеся старые кресты и новые гранитные обелиски. С некоторых пор пустосвятовское кладбище стало модным местом. Бытует мнение, что здесь особенная земля, и лежать в ней “покойно”. Свободного места на горушке не так уж и много, потому старые могилы срывают и ставят поверх них роскошные новые надгробия.

Как ни торопился Роман, около одного из обелисков задержался на пару минут – попросту не смог пройти мимо. На двухметровом черном монументе, огороженном кованой решеткой и укрытом добротной крышей, изображен был импозантный мужчина в полный рост, а на заднем фоне белели фонтан и любимый “Мерседес”. Роман прочел надпись на камне «Роман Больколюк». Отродясь никаких Больколюков в Пустосвятово не проживало, тем более Больколюков, которым по карману было купить “мерин” и установить подобный обелиск. Совпадение же имен водного колдуна поразило. Это был еще один знак, еще один тревожный звоночек.

Роман шагнул к могиле, просунул руку между коваными завитками решетки (один из них тут же заржавел и ссыпался на землю рыжей трухой) и коснулся черного камня. Фонтан ожил, зажурчал, смывая «Мерседес». На месте шикарной машины под действием фальшивых струй проступил кургузый «Жигуленок». Роман хмыкнул, на минуту вообразил растерянность и ярость наследников и направился к могиле деда.

Сиротливый холмик никто не посмел потревожить, хотя и всех примет у могилы – камень без надписи да скромная оградка. Кто-то недавно приходил на могилку, прибрал после зимы да оградку покрасил. Неужто мать вернулась в Пустосвятово?

Роман постоял минуту-другую возле камня, потом прошептал:

– Надеюсь, ты вовремя меня предупредил, деда.

Сдвинуть самому камень колдуну было не под силу, пришлось плеснуть на гранит пустосвятовской воды из серебряной фляги и прошептать нужные заклинания. После чего Роман легко, почти играючи, поднял камень весом не менее двух центнеров и понес с кладбища. Плохо было лишь то, что рука с оберегом все больше немела – значит, времени изменить судьбу оставалось впритык. А надобно было еще добраться до перекрестка.

Загрузив камень в багажник, колдун поехал назад – к пересечению узенького колдобистого шоссе с почти непроходимой грунтовкой. Мысленно Роман уже не в первый раз прокручивал недавний разговор с Аглаей Всевидящей: не промелькнуло ли нечаянное указание на точное время? Впрочем, знала ли роковой час сама Аглая?

«Итак, заключим соглашение сейчас, до рассвета», – всплыло в памяти.

Проговорилась все-таки!

До рассвета оставалось еще несколько часов. «До рассвета»… Сегодня? Или через две недели? Какой рассвет станет последним? На его расписке срок был проставлен в три месяца. «Вы ничем не рискуете!» – со змеиной улыбкой заявила Аглая. Значит, трех месяцев у него точно нет.

Ну, это мы еще посмотрим! Знаете, господа прорицатели, меня уже один раз хоронили!

Колдун наконец добрался до перекрестка, хотя казалось – не доедет шикарный «Форд», увязнет в какой-нибудь луже по самую крышу.

Два или три раза колеса начинали буксовать, приходилось Роману подталкивать тачку магическими заклинаниями. Оставив машину у обочины, колдун вытащил надгробье на середину дорожного перекрестья, камнем оберега провел на могильном граните крест, шепнул заклинание, полоснул ножом по руке. Кровь брызнула, зашипела. С громким треском камень распался на четыре части, От разбитого камня пахнуло тлением.

Каждый осколок теперь надлежало закинуть на свою часть пути, перегородить злобной Судьбе дорогу. Хватит ли дедовой силы, накопленной в камне, чтобы спасти внука, Роман не ведал. Но другого способа уберечься от смерти до срока не было.

Колдун швырнул первый осколок на восток. Тот яркой звездой вспыхнул в ночи, рассыпался искрами и пропал. На юг камень летел неохотно, вспыхивал несколько раз, прежде чем исчезнуть. Брошенная на запад четвертушка упала в сотне шагов и догорала уже на земле. Зато на север в сторону Темногорска камень умчался метеором, его падение и агонию Роман так и не сумел узреть. Замается теперь смерть искать колдуна по всем четырем дорогам, пропустит назначенный час.

Роман вернулся к машине. До рассвета он в Темногорск не вернется: сейчас на реку любимую Пустосвятовку отправится водный колдун – искупаться, силы восстановить и набрать впрок воды.

Лед все еще сковывал буйные воды Пустосвятовки, но под мостом река не хотела смиряться, и даже в самый сильный мороз здесь бурлила и плескалась чистая вода. Колдун не стал раздеваться, не стал входить в воду потихоньку. Ринулся, как был, в одежде, с моста. В первый миг, в тот миг, когда тело его входило в воду, Роман ощутил жгучий смертельный холод, от которого на миг замерло сердце. Никогда прежде, с той самой минуты, как повелитель воды надел свое волшебное ожерелье с живой нитью, с ним такого не бывало.

Роман сумел пересилить холод, устремился в бегущий поток, проплыл под мостом, потом развернулся и ушел на дно. Там, в глубине, горячая волна пробежала по телу, подаренная водой энергия наполнила каждую клеточку его тела.

Лишь когда полностью рассвело, колдун выбрался на берег.

«Может, заглянуть к Аглае на чаек? – усмехнулся Роман, загружая в багажник канистры с чистейшей водой. – Поглядеть, сильно удивится предсказательница, увидев меня живым этим утром, или не очень?»

Но в гости к Аглае он не поехал.

Подъезжая к Темногорску, Роман увидел столб густого черного дыма над крышами. Горело где-то на Ведьминской. Ветер сносил черные клубы в сторону реки Темной. Роман опустил стекло в машине, прислушался, пытаясь уловить звук пожарных сирен. Но не услышал. Придется водному колдуну заняться пожаром. Что призвать на помощь? Дождь? Снег? Ни одной подходящей тучки поблизости не было, а гнать издалека – успеет разгореться и перекинуться на соседние дома… Глядишь, и пожарные к тому времени подъедут. Можно, правда, выплеснуть воду из колодцев и из реки, но для этого придется подобраться к пожару поближе.

Роман надавил на газ.

Но, выехав на Ведьминскую, увидел, что дым уже жидкими кляксами расползается по небу, огня нигде не видно, хотя тошнотворный запах горелого ощущается в воздухе. А дым… Дым струился из окон особняка Гавриила Черного.

Колдун затормозил у соседнего дома – ставить «Форд» у горящего особняка было по меньшей мере глупо, даже если машина от огня и от пуль заговорена. Роман все еще сидел в машине, когда огненный колдун Максимка Костерок вылетел из дверей Гаврилова дома и кинулся к своей «девятке». Максимка был весь в саже, на почерневшем лице огненного колдуна в радостном оскале сверкали белые зубы. Похоже, Романа Костерок не заметил – нырнул в машину, «девятка» рванула с места, плюнув грязью из-под колес. Стальная дверь особняка снова лязгнула – на пороге возник сам хозяин, с лицом таким же грязным, как у Максимки, в бархатном халате, а за спиной главы Синклита болтался изодранный в лохмотья черный плащ.

– Гавриил! – окликнул его Роман и направился к дому.

Хозяин отступил в глубь особняка, прикрыл дверь.

– Помощь не нужна? – спросил водный колдун (сизые струйки дыма все еще текли из окон первого этажа).

– Нет… ничего не нужно… порядок… – ответил из-за двери Гавриил.

– У вас же пожар.

– Уже все погасили! – выкрикнул Гавриил.

– Можно войти?

– Нет! – Теперь дверь захлопнулась, лязгнул замок. Из-за двери послышалось: – Ничего страшного, ковер загорелся.

Водный колдун пожал плечами – мол, хозяину виднее, сильно у него там внутри горит или нет, и вернулся к своей машине. Уже когда отъехал, сообразил: изодранный черный плащ очень походил на переломанные кожистые крылья повелителя Темных сил…

Ничего себе! Кто же так главу Синклита сил обломал?

Неужели Гавриил Черный подрался с Максимкой Костерком? Предположение само по себе казалось нелепым: Максимка считался слабеньким колдунишкой, тогда как с главой Синклита могли соперничать лишь Роман Вернон да повелитель воздушной стихии Данила Большерук. Спору нет, Костерок выбежал из дома Гавриила как ошпаренный, но при этом не было похоже, что огненный колдун серьезно пострадал. Это значит…

Никаких выводов Роман делать не стал – почувствовал, что палец с оберегом опять онемел, а руку от запястья к локтю начало ломить. Неужели он так и не сумел переменить судьбу?

Глава 2 Братья

– Эй, второгодник, – крикнул Землемеров, проскакивая мимо Юла Стеновского, – взглядом убить могешь? – Он пнул стоящий на полу рюкзак Юла, отпихнул второклашек, что толпились возле доски с расписанием уроков, и попытался проскочить на лестницу, но Юл извернулся и ухватил обидчика за полу куртки.

Тот рванулся, потерял равновесие, упал, вновь вскочил. Но вырваться не удалось: юный чародей держал его крепко.

Девятиклассники, наблюдавшие за краткой потасовкой, заржали. Если бы не отлучка длиною в год, Юл бы сейчас учился с ними. А теперь он вновь постигал азы химии и физики в восьмом. Не так страшно, учитывая, что в школу он пошел в шесть лет. Все равно – и в девятом, и в восьмом, – найдется парочка идиотов, способная отравить тебе жизнь.

– Слышь, Земля, разговор есть, – сказал Юл, так и не отпустив полу куртки обидчика.

Тот рванулся снова, – с прежним неуспехом.

– Ну, чего тебе? – буркнул недовольно.

– Роман Васильевич велел спросить: хочешь к нему на уроки ходить?

– Чего-чего?

– Колдовству, грю, учиться не желаешь?

Землемеров, сообразив наконец, о чем речь, весь скрутился от смеха.

– Ой, не могу…ой, колдун…

Потом выпрямился, глянул на Юла вроде как сверху вниз и кивнул:

– Бородавки сводить, геморрой лечить… новый самый сильный колдун Земля Первый… ой, не могу… – Он опять прыснул.

Говорить с ним было теперь бесполезно. Если «Земля» вот так начинал смеяться, он мог ржать до самого вечера, и каждый новый вопрос лишь провоцировал приступы хохота. Так что юный чародей отпустил его – пускай бежит, куда бежал.

– Учти, Семенова, с колдуном нельзя целоваться, – сказал Матюшко, тощий восьмиклассник, чьи щеки сплошь покрывали алые прыщи. – Слюни у него ядовитые.

Все опять захихикали. Стоящая рядом с Матюшко Семенова кисло улыбнулась.

Юл, сделав вид, что не слышал дурацкой шутки, принялся зашнуровывать кроссовки.

Да, прав был Роман Вернон, когда говорил, что колдун бессилен перед толпой. Всех не заколдуешь, не наведешь на каждого порчу. Впрочем, Роман даже толпу может заставить встать на колени. Роман – да. Но не Юл. А почему собственно не Юл? Он слабее? Моложе? Меньше знает?

«Я просто не ощущаю в себе такой силы», – уточнил для себя начинающий чародей.

Внезапно он почувствовал на себе чей-то взгляд – столь пристальный, что кожу на лице стало покалывать, жечь… Юл шевельнул губами, пытаясь поставить защиту, но кожу продолжало жечь все сильнее. Он тряхнул головой, привычным жестом откинул упавшие на лицо волосы и поднял глаза. На него смотрела Иринка Сафронова. С осени Юл учился в гимназическом классе. Класс был платным, на обучение деньги (и немалые) присылал Алексей. Но и здесь Юл чувствовал себя чужаком. Впрочем, как везде. Вот только Иринка была как будто своя. Все знали, что отец ее – один из самых богатых людей в Темногорске. «Принцесса», – называли ее одноклассники за глаза. А в глаза многие льстили. Особенно противно было смотреть, как заискивают перед Иринкой учителя, как меняется голос у литераторши, когда она начинает фразу: «Ирочка, а нельзя попросить твоего папу…» Самое странное, что никто не находит нужным даже вести подобные разговоры конфиденциально.

Иринка обычно отвечала при этом холодно и высокомерно:

«Я передам».

Но Юлу иногда казалось, что она – не наследная принцесса, а такая же, как он – неприкаянная.

Ко всему тому Иринка – красавица. И прикинута шикарно. Девчонки говорили, что шмотки ей отец привозил из Парижа.

Но с Юлом Иринка всегда говорила так, будто он был ее единственным другом. Он не обижался, когда Сафронова его называла Цезарем, хотя на других за это прозвище злился.

Юл встал со скамейки, неспешно направился к отлетевшему в угол рюкзаку. Будто ненароком тронул водное ожерелье на шее. Нить начала пульсировать чуть сильнее. Перед Иринкой он не мог ударить в грязь лицом.

– Достали дебилы? – довольно громко спросила Сафронова, зная, что ее и пальцем никто не посмеет тронуть.

Сочувствие девчонки легкой тенью коснулось его души.

– Ничего, лет через пятьдесят поумнеют… – Юл тряхнул головой так, что длинные светлые волосы окончательно пришли в беспорядок. С тех пор как осенью после посещения Беловодья они отросли до плеч, Юл немного их укорачивал, но никогда не стриг коротко, хотя в школе его за это ругали. Но его теперь часто ругали в школе. Он не обращал внимания. Роман носит длинные волосы. И ученик чародея – тоже.

– Эй, Цезарь, ты кровь человечью пить пробовал? – хмыкнул Матюшко. Не имея возможности ответить Иринке, он всю злость обратил на Стеновского. – Ну и как? Вкуснятина?

Юл поднял рюкзак, неспешно просунул руки в лямки.

– Говорят, ты прыщи ходил лечить к Тамаре Успокоительнице. Тамара велела пить по утрам урину, то бишь мочу. Свою. Или чужую. – Чародей демонстративно повернулся к Матюшко спиной.

– Цезарь! – крикнула Иринка.

Но он и сам уже ощутил опасность. Подался в сторону. Удар кулака пришелся в пустоту. Юл развернулся, схватил Матюшко за руку. На миг замешкался. Настрой не надо было менять – Юл и так ожидал драки и готов был к изгнанию воды. Матюшко завизжал и отдернул руку. Ладонь пошла пузырями там, где кожи коснулись пальцы юного колдуна. Юл ощущал его боль. Она была не слабой. Именно так. Ее можно было вытерпеть – но на грани.

– Сука! Да вас всех мочить надо… всех! – завизжал“ смельчак”, тряся обожженной рукой и подпрыгивая на месте в попытке сладить с болью.

Юный чародей глянул на Иринку. Склонив голову, она наблюдала за происходящим: Матюшко она тоже терпеть не могла.

– Я же говорил: не трогай меня. Или русского языка не понимаешь? – пожал плечами Юл.

– Не понимает, – хмыкнула Иринка. – У него по «русишу» двойка.

– Ну ты и прикололся, Цезарь, – заржал Землемеров, возникая будто из-под земли. – Класс!

– Так нельзя! – запротестовала Семенова. К Матюшко она была неравнодушна. – Ему же больно.

– Если он скажет: “Дорогой Юл, будь добр, сведи язву с руки. Пожалуйста”, я ему, так и быть, помогу, – пообещал юный чародей.

Ощущение власти над другим походило на хмель после выпитой кружки пива.

«Могу лицо ему сжечь, могу обездвижить… Или заставить на коленях ползать. Попробовать, что ли?» – победитель хищно усмехнулся.

– Я все расскажу… боссу вашему… – прохрипел Матюшко, катаясь по полу.

– Нет, чувак, не те слова, – покачал головой Юл. – Ты что-то напутал. В самом деле, русский учи.

Он шагнул к двери.

– Стой! – заорал Матюшко. – Рука горит. Помоги…

– А-а… – чародей повернулся. – Так лучше. На троечку. Но «пожалуйста» забыл.

– По…жа… – прохрипел Матюшко.

Юл скинул рюкзак, вытащил бутылку с пустосвятовской водой.

– Всем отойти, – велел и недругам, и доброжелателям. Взял обидчика за запястье, прошептал заклинание на снятие порчи и плеснул водой на ладонь. Пузыри тут же смыло. Осталась лишь краснота.

– Больно, – заскулил Матюшко.

– Остаточный эффект, – заявил ученик чародея, схватил рюкзак и кинулся к двери.

«Роман точно убьет, когда узнает», – мелькнула мысль.

Юл выскочил на крыльцо и остановился. Здесь был простор для маневра – подобраться близко к нему никто не мог Можно было без помех подождать Иринку.

Ну почему у него все так по-дурацки получается? Почему?

«Они тебя ненавидят?» – спросил как-то Роман Вернон своего ученика, имея в виду одноклассников из 8 «а».

Юл задумался. Ненавидят? Разве можно назвать это ненавистью?

«Да нет вроде. Нормально относятся».

«Тогда почему на тебя все время кто-нибудь нападает?»

«А что, не должны?»

«Такое впечатление, что ты чужой для всех. Почему?»

Юл не знал ответа. Откуда эти вспышки антипатии, совершенно неожиданные, яростные, неукротимые? Все вдруг начинали его отторгать. Вот верное слово. Отторжение. Ребята отталкивали его. Причем, все. Юл не понимал, почему. Нет, не так, как сегодня. Сегодня был всего лишь приступ ненависти у Матюшко. Матюш завидовал Юлу во всем, даже в самых ничтожных мелочах. Выходка Землемерова не в счет. Это обычное школьное баловство. Но иногда Юлу казалось, что вся школа, весь мир ополчается против него. Отторгает.

«Это из-за дара, – говорил Роман. – Так всегда будет, и с этим ничего не поделаешь. Они чувствуют и защищаются. Они должны защищаться».

«От кого?» – не понял тогда Юл.

«От нас. В принципе это даже хорошо. Сами того не понимая, они дарят нам одиночество. Необходимое одиночество».

Рядом с Романом Верноном Юл всякий раз ощущал свою избранность и свою значительность. Водный колдун заражал его своей внутренней уверенностью, своим ощущением избранности. Учитель все умел объяснить. Одной фразой.

«Человек, обладающий даром, уже счастлив, – запомни это», – повторял Роман.

И Юл верил. Но лишь в те минуты, когда находился рядом с водным колдуном. Стоило им расстаться, как ученика охватывали сомнения.

Дар есть счастье? Как бы не так! Какое тут счастье! Нет, может, тот, кто наделен какой-то другой способностью, не такой, как у Юла, счастлив. Да, возможно. Непременно даже. А Юл… Что за нелепый талант ему достался – чувствовать других, ощущать чужую любовь, чужую ненависть, ложь, обман, и с каждым днем все сильнее и сильнее. Так, что порой внешние эмоции начинают заслонять его собственные.

«Сильнейшая эмпатия», – объяснял Роман.

Ну и зачем эта дурацкая эмпатия Юлу? На кой ляд сдалась? Какой-то девчачий дар – всем сочувствовать, всех понимать.

Чародей ходил по крыльцу взад и вперед, ожидая, выйдет ли Иринка.

Но девчонка не выходила. Стоять дольше было по меньшей мере глупо. Не хочет – не надо! Юл сбежал с крыльца и тут увидел, как из-за угла соседнего дома выезжает новенький синий «Форд».

Роман приехал?!

Вообще-то колдуны близ школы не появлялись – таково было обязательство Синклита, которое все, без исключения, блюли строго. Лишь однажды – и то по приказу директора – к ним в школу пожаловал старый огненный колдун Пламенюга. В тот день директору позвонил неизвестный и глухим измененным голосом сообщил, что здание заминировано. Учеников срочно эвакуировали, менты под конвоем привезли Пламенюгу, он мельком осмотрел первый этаж, сказал: «Ничего нет», а потом назвал имя «минера». Бедняга до смерти испугался срезовой по русишу, вот и позвонил, пригрозил «все взорвать на хрен».

Но сегодня, насколько было известно Юлу, никто школу не угрожал взорвать.

Дверца машины распахнулась, и из нее вышел… Алексей Стеновский. Ну конечно! Подарив Роману свой «Форд», Алексей купил себе точно такой же. Страсть у него была к этой марке. Преданность старшего брата можно было порой назвать фанатичной, упорство – нечеловеческим.

Алексей молча стоял у машины, не окликая брата.

Цезарь не спеша стал спускаться с крыльца. Он знал, что из окон вестибюля за ним наблюдают. Ну, так пусть насладятся зрелищем, пусть увидят, как юный колдун сядет в эту шикарную машину.

– Привет! – сказал Юл, подходя к брату.

В свои тридцать с небольшим худощавый Алексей по-прежнему сохранил в облике что-то мальчишеское. С удивлением Юл заметил, что старший брат стал носить очки в тонкой золотой оправе, которые делали его и без того тонкое лицо утонченным. Еще он имел очень неприятную привычку вдруг впиваться в собеседника взглядом, будто хотел проникнуть в душу до самого дна. Теперь очки лишь усиливали это впечатление.

Одет он был в длинное черное пальто (прежде никогда не носил такое), но брюки были, как всегда, светлые. Дорогие кожаные ботинки блестели, начищенные, будто не по нашим дорогам Стен путешествовал, а ходил по чистеньким европейским тротуарам.

– Я за тобой, – сказал Стен и внимательно оглядел мальчишку.

Если в старшем брате Юл заметил перемены, то Алексей едва младшего признал. Юл показался не похожим на себя прежнего, взрослел он не по дням, а по часам. И еще Алексею показалось, что Юлий (не Цезарь еще, но что-то проглядывает) сделался похож на Романа – манерой держать голову, улыбаться, щурить глаза. Даже в чертах лица проступило что-то общее. Только волосы у Юла были светлые, а у Романа – черные, как вороново крыло.

– В чем дело? – Юл постарался говорить небрежно.

– Ты мне нужен по важному делу в Питере, – сказал Алексей. – Матери записку оставь, что уезжаешь, или позвони…

– Не надо, – оборвал мальчишка. – Ее как раз в командировку услали на неделю, так что я свободен, как вода в половодье. Слушай, а ты раньше очки не носил. Что, зрение село из-за компа?

Юл сразу почувствовал, что Стен внутренне весь собран в комок, напряжен, как взведенная пружина. Эмпат отчетливо ощущал исходящую от брата тревогу.

«Что же ему нужно от меня? – подумал юный чародей, приглядываясь. – Зачем позвал? Не иначе, братану было видение… Что-то страшное. Но что именно – не скажет».

Внезапно мальчишка вновь ощутил на себе чужой пристальный взгляд, захотелось пригнуться, отмахнуться рукой.

Юл оглянулся. Иринка стояла на крыльце.

Стен тоже повернулся, внимательно посмотрел на девчонку, поправил очки на переносице, как будто собирался вдавить золотую дужку в кожу. Спросил:

– Твоя знакомая?

– В одном классе учимся, – бросил Юл как можно небрежнее.

И вдруг ощутил противный толчок под ребрами – но это смятение было не его собственным – заемным. Это Лешкино сердце забилось в груди сильнее, встревоженное. Вот те раз! Да неужто старший брат запал на Иринку? Ну ни фига… Она же малолетка, а он… Ну и что? Он – красивый, смелый, кирпичи может голыми руками ломать (в прямом смысле), богатый к тому же… Ревность обожгла не хуже огня настоящего.

«Да что ж это я! – опомнился Юл. – Здесь же совсем другое!»

И точно: в Лешкиных чувствах не было томления или вожделения, была лишь тревога. Но что его тогда смутило?

Юл вновь глянул на Иринку, но не ощутил ничего нового – только Лешкина тревога, истаивая, медленно сходила на нет.

Иринка спустилась с крыльца.

И тут Юл понял, что не хочет знакомить ее с Алексеем.

– Ну так чего стоим? Поехали! – почти грубо сказал юный чародей и уселся на место рядом с водительским.

Весна на улице, – последние дни апреля. Но хмурая погода и снег с дождем нагоняют осеннюю тоску.

– Ты к Роману заезжал? – спросил Юл.

– Заезжал. Но его дома не было. На калитке табличка висит «Приема нет». Так что придется к твоим услугам прибегнуть, господин чародей.

Сомневаться не приходилось: Алексей говорил правду. Не в его манере было так мелочно врать. Но при этом младший брат не сомневался: Стен не хотел встречаться с господином Верноном. А провидцу не так уж сложно избежать ненужной встречи.

– Во что ты в этот раз вляпался? В какое дерьмо? – намеренно грубо спросил Юл.

– В будущее. Как всегда. Оно, проклятое, мне жить не дает спокойно.

– Ну и что ты там усмотрел в будущем? Опасность, как всегда? Угадал?

Старший брат не ответил, но руки, лежавшие на руле, слегка дрогнули. Эмпат вновь ощутил тревогу.

– Я купил новую квартиру. В центре. Нужно, чтобы ты наложил охранные заклинания, – сказал Алексей наконец.

«Врет, – решил Юл. – То есть, может, и не врет… и квартира есть, и охранные заклинания нужны позарез. Но не это главное. Приедем – скажет».

– Пустосвятовская вода у тебя с собой? – задал Алексей ненужный вопрос.

– А то как же! Без нее – ни шагу. В рюкзаке бутылку ношу. Новая квартира, небось, большая? Если большая, литровой бутылки может и не хватить.

– Хватит, – отрезал Стен и замолчал.

«Так что же задумал братишка?» – гадал Юл. Но знал, что спрашивать бесполезно. Если Алексей захочет – сам скажет.

Стен не мог подыскать точного определения тому, что он задумал. Безумие? Скорее всего. Дерзость? Разумеется. Но если был шанс что-то сделать, Стен не мог пребывать в бездействии.

Когда-то он сломал свою жизнь потому, что на миг прозрел и увидел будущее. Впрочем, в те времена он не догадывался, что наделен особым даром. Он только ощутил нестерпимое отвращение ко всему – или почти всему – что его окружало. И еще – уверенность, почти фанатическую, – что скоро все изменится. Все сбылось так, как он предвидел.

Последующие тринадцать лет Стен жил, учитывая в своих действиях предопределенность грядущего. Теперь же он хотел угаданное будущее отменить. Ни мало, ни много.

Возможно ли такое?

Волшебное ожерелье открыло в нем дар провидца. Теперь ему нужен новый дар – менять будущее по своей воле.

Был суббота, на дороге было довольно много машин, и каждая заминка бесила Стена. Ему мнилось, что таинственные силы, с которыми он был готов сцепиться в неравной схватке, уже начали действовать.

«Нет, нет, я сделал еще только первый шаг», – уговаривал себя Алексей.

Самообман, конечно. Кости брошены, Рубикон остался позади. Алексей улыбнулся, вспоминая, как он рассказывал на уроке в лицее о Цезаре и его борьбе с Помпеем. Мальчишки и девчонки слушали, тая дыхание, будто события, которым больше двух тысяч лет, разворачивались у них перед глазами. Стен умел говорить. Да, он чертовски хорошо умел говорить. Завуч, присутствовавшая на уроке, сказала, что он не рассказывает, а околдовывает. «Да, да, вы их просто околдовали. Они никого так не слушают – только вас!» В ответ Алексей Александрович улыбнулся: «Вполне возможно!» Кто знает, может быть, волшебное ожерелье открыло в нем возможность не только предвидеть будущее, но и прозревать прошлое? Какие-то темы он просто обожал, но были события, рассказ о которых застревал в горле. Возможно, исторические труды в этих местах содержали нелепый вымысел или наглое вранье. Имел ли историк право лишь на основании своего дара, не располагая фактами, выносить вердикт?

– Впереди пост ГАИ, – сказал Алексей. – Там, где эта дылда с названием…. Но они нас раньше остановят. Вон, за тем столбом появятся.

Машина стала тормозить.

– Кто они? – спросил Юл, вглядываясь в темноту.

– Гаишники. Скорее всего, самозваные. Я выйду из машины, а ты не дергайся. Сиди тихо.

Стен глубоко вздохнул, сильнее стиснул руль.

Из-за кустов выступил гаишник, энергично взмахнул жезлом. «Форд» тут же прижался к обочине, послушно замер.

– Сиди в машине, – вновь повторил приказ Стен и вышел.

Дождь со снегом прекратился, в воздухе висела влажная взвесь. Все краски казались серыми, линии расплывались. Шум капель, шорох повсюду, будто враги подкрадывались со всех сторон, но не торопились показаться.

Человек в сером спешил к Стеновскому, нахально поигрывая жезлом.

«Настоящий или переодетый?» – прикидывал Алексей, пока тот приближался.

Если гаишник переодетый, то может сразу пристрелить Стена, не задавая вопросов.

– Стоять! – рявкнул человек в сером.

«Поддельный», – почти уверился Стен и замер. Поздно было что-либо менять.

Только глазами повел, пытаясь определить, где напарник «ряженого» и машина.

Тачка вроде как проглядывала за голыми кустами, но гаишная или простая, в блеклом сумраке, Алексей различить не сумел.

– На землю! Мордой вниз! – приказал гаишник, подходя.

– В чем дело, инспектор? Пальто испачкаю. – Стен стоял неподвижно и падать на дорогу ничком не спешил.

– Мордой вниз! Сука! – человек в форме схватил Алексея за руку, пытаясь вывернуть непокорному кисть.

Но не получилось: руку человека в сером пронзило острой болью, ноги сами собой подкосились, фальшивый инспектор осел на землю, не осел даже, а как будто растекся: по лицу градом покатился пот, одежда вмиг сделалась мокрой, липкой. Стен по-прежнему не шевелился. Только слегка придерживал неправедного «гаишника» за руку, да шептал какие-то мудреные слова. Разобрать было толком ничего нельзя. Разве что два слова “Вода-Царица”, которые повторялись часто.

– Эй, ты что делаешь! Б…! – выломился из кустов второй, остановился, вскинул руку.

Стен прыгнул вперед, будто в воду нырнул, сбил фальшивого дорожного пастуха с ног. Тот, однако, успел выстрелить в воздух. Но это все, что он успел.

Когда Юл, нарушив приказ Стена, примчался на помощь к брату, два тела лежали рядышком на земле в насквозь мокрой одежде, лица их лоснились от пота, глаза закатились. Дышали поверженные тяжело, с присвистом, и вокруг каждого расплывалась солидная лужа.

Жезл инспектора Стен успел зашвырнуть в кусты. Мимо по шоссе проносились машины. Никто не останавливался.

– Так ты тоже можешь?.. – выдохнул Юл с восхищением. – Формулу изгнания воды Роман сообщил? Да?

– Закурить! – приказал Стен отрывисто.

Он тяжело дышал и раз за разом сжимал и разжимал кулаки.

– Что? – не понял мальчишка.

– Сигарету! Мне настрой не сбить! Дотронусь до тебя – с тобой то же самое будет. Там у меня в бардачке пачка «Мальборо» и зажигалка.

Юл кинулся к машине, отыскал сигареты, зажигалку, вернулся.

– Сматываться надо! – прошептал он, вставляя Алексею в прыгающие губы сигарету и поднося зажигалку.

– Из машин тушки на земле не видны. А мы… Что мы? Двое стоят… курят…

Стен глубоко затянулся. Похоже, дрожь начала проходить.

«Романа сигарета убила бы… наверняка… – подумал юный чародей. – А мне, интересно, можно курить? Или тоже копыта откину?»

– Ну, все, поехали! – Алексей подтолкнул брата назад к «Форду».

– Они ж тебя запомнили.

– Это вряд ли, – хмыкнул Стен. – Из их памяти этот день попросту смыло. Впрочем, пусть и запомнили. Что с того?

– Надеюсь, у настоящих ментов к нам не будет претензий, – сказал мальчишка.

Шагнул к машине и оглянулся. Заметил, как Алексей наклонился и поднял выпавший из рук фальшивого «гаишника» пистолет.

Старый дом заново отделали и недавно покрасили. Во всех окнах белели стеклопакеты (ужас старинных домов, уродство несовместимости). В небольшом дворике выстроились рядком четыре новенькие иномарки. Железная дверь в парадную, кодовый замок. Стандартная атрибутика, иллюзия безопасности. Только иллюзия, как всегда.

Прежде чем открыть дверь, Стен огляделся, не идет ли кто следом. Нет, никого. Двор был пустынен, на всех окнах пятиэтажного дома – жалюзи или плотные шторы. Юл стоял чуть поодаль со скучающим видом. На самом деле он прислушивался – что же испытывает в эту минуту Стен? Страх? Тревогу? Или примитивную радость собственника?

Но уловил лишь боль… Как будто в груди у Лешки сидел нож по самую рукоять, и брат никак не мог его вытащить.

«Плохо дело», – решил чародей.

Стен первым вошел в парадную. Старинная мраморная лестница, чудом уцелевшая во время капремонта, закручивалась спиралью вокруг спрятанного за кованой решеткой лифта. Но рамы в окнах были уже современные. Ничего подозрительного. Все, как везде: матерная надпись фломастером на новеньком кафеле стены, отпечатки грубых ребристых подошв на мраморных ступенях. От подобных вещей стальные двери не спасают.

Не каждому дано предчувствовать, что наступил момент пересечь Рубико. Где она, граница, за который ты сам выбираешь свое будущее, вырываешь нить судьбы из чужих скользких и равнодушных рук. Становишься Цезарем. Хоть на миг. Отец назвал младшего сына Юлием. Был ли это знак? Попытка повлиять на судьбу? Юл ненавидел свое имя. Считал, что оно к чему-то обязывает. Вернее, слишком ко многому обязывает.

На площадку третьего этажа, где братья остановились, выходили две двери. Одна – шикарная, облицованная деревянной мозаикой поверх стального каркаса, вторая – тоже стальная, но скромная, без обшивки. Стен отпер эту вторую дверь и зажег свет в прихожей. Опять остановился, прислушиваясь. Юл глянул из-за его плеча. Разглядывать, впрочем, было ничего: коридор, оклеенный бледно-зелеными обоями, уходил в глубь квартиры, загибаясь под прямым углом. Коридор был совершенно пуст, ни вешалки на стене, ни шкафов вдоль стен. Только возле двери на куцем коврике стояли две пары новеньких тапочек. И все.

В квартире царила странная тишина – такой не встретишь в городских квартирах. Но здесь было как-то по-особому тихо, мертво даже, будто уши заткнули ватой.

Юл только и сказал:

– Хата так себе.

Алексей в тот же миг опомнился, втянул брата внутрь, захлопнул дверь.

Быстрым шагом дошел до поворота. Вторая часть коридора была примерно равна первой – четыре двери, по две с каждой стороны, располагались почти вплотную друг к другу. Стен по очереди открыл двери в каждую из комнат и на кухню, потом вернулся, заглянул в первом коридоре в туалет и ванную.

– Все в порядке.

– А что, здесь кто-то мог прятаться? – хмыкнул Юл.

Стен пожал плечами:

– Пойдем.

Проходя, Юл мазнул взглядом по приоткрытой в комнату двери. Комната была большой, почти квадратной. Здесь все было приготовлено для комфортного существования матери и ребенка: тахта, детская кроватка, детский манеж, стол со стульями и огромный шкаф. Комнату, как и коридор, только что наспех отделали. Что наспех – видно по тому, как бугрились стены: дорогие обои наклеили поверх старых. На светлом паркете белели там и здесь наскоро замытые следы мела. Маляры торопились. Похоже, Стен в самом деле решил переселяться, причем в срочном порядке.

Юл поежился: надвигалось что-то мерзкое. Просто так брат не стал бы заморачиваться со срочным переездом. Стен не был стеснен в средствах, но относился к материальным благам с легким пренебрежением. Этот же переезд походил на спешное бегство, – тут сомневаться не приходилось. Без ответа оставался один вопрос: от кого пытался удрать Стен?

Братья прошли в кухню.

Здесь было почти уютно: на столе новенькая пестрая скатерть, печка СВЧ рядом с итальянской плитой, плотные занавески на окне. Падавший из-под пластмассового абажура свет очерчивал на столе яркий круг.

На стене висели большие часы с маятником – старинные. За минуту Алексей собрал нехитрый ужин: нарезанный хлеб, банка лосося, тепличные огурцы.

– Курицу будешь? Я в печке разогрею, – предложил Стен.

– Угу… Как ты помнишь, я с утра ничего не лопал. А курятину давай сюда холодную! – Он отломал себе ножку и с минуту яростно ее обгладывал.

Стен ел с достоинством, отправляя белое мясо в рот маленькими кусочками, как будто не на кухне ужинал, а где-нибудь на приеме.

– Что делать-то нужно? – спросил Юл, расправившись с куриной ножкой. – Ты так толком и не объяснил.

– Запирающие проклятья… – сказал Стен. И добавил после паузы: – Главное, чтобы Лена и Казик не смогли выйти на улицу без моего разрешения!

– Ты их что, под арест решил посадить?

– Временно. На две недели…

– И что такое должно случиться за эти две недели?

Стен не ответил.

«Вот же темнила!» – мысленно воскликнул Юл. Уловил тревогу и страх. Но тут же старший брат перекрыл эмоциональный канал.

«Как он ловко навострился утаивать чувства!» – отметил чародей.

– Слушай, Лешка, давай, колись! Это розыгрыш, угадал?

– Нет, не розыгрыш. Это серьезно.

– Та-ак… Я всегда подозревал, что ты не умеешь шутить. И что? Что ты знаешь о грядущем дерьме? Конкретно?

Алексей помолчал, сложил на тарелку нож и вилку, будто был в ресторане.

– Опасность угрожает тебе и Казику.

– А поточнее нельзя?

Алексей отрицательно покачал головой:

– Неважно. Я все изменю.

Повисла неуклюжая пауза. Юл прекрасно помнил, что прежде говорил брат: шанс изменить грядущее почти нулевой. Если внезапное озарение позволяло разглядеть будущее, то увиденное сбывалось неизбежно. Шла ли речь о курсе акций или о чьей-то жизни, не имело значение. Цифры всегда оказывались верны, и умерший выглядел именно так, как успевал его разглядеть Алексей в кратком трансе. Однако был один случай весьма сомнительный. Это когда Стеновский увидел Романа, захороненного без гроба в могиле. Так и осталось неясным, что произошло в тот раз. То ли начинающий провидец неверно истолковал видение, то ли сумел грядущее переменить – картинка совпала, только смысл оказался иным. Но в наш век формализма о сути говорить почти неприлично. Будущее, как и прошлое, вполне может удовольствоваться подделками.

Теперь провидец решил переиграть судьбу. Переезд в новую квартиру, двери, запертые заклинаниями, – все это было частью дерзкого плана, в этом уже сомневаться не приходилось. Но всего этого слишком мало, чтобы иначе переплести десятки, а может быть, и сотни нитей. Интуиция подсказывала Юлу: старший брат будет рисковать. Вопрос лишь в том, что именно отчаянный игрок готов был поставить на карту.

И что Стен может поставить в игре с Судьбой против жизни сына и младшего брата?

После ужина Юл стал обходить квартиру, шепча заклинания. Дело несложное, тем более что запрет ставился и на выход, и на вход. Первым делом чародей установил колдовской запор на входную дверь. Потом замкнул окна. Проветривать их можно, а вот открыть и вылезти на карниз – не получится. И мухи с комарами не залетят. Подумав немного, юный чародей заговорил оконные рамы еще и от всякой хвори, переносимой по воздуху. Чтобы «включить» эти заклинания, требовалось особое умение, потому что в данном случае использовалась не воздушная стихия, а влага воздуха. Юл не стал бы ручаться, что его заклинания от ОРЗ и гриппа продержатся хотя бы до следующей осени. Но на весну должно было точно хватить.

В квартире было три комнаты и кухня. Окон же всего семь. Четыре окна выходили на площадь. Здесь Стен повесил виниловые жалюзи. Но все равно юный чародей на всякий случай заговорил стекла на на полную непрозрачность.

– Ну, все, теперь без нужного заклинания никто из этой квартиры не выйдет, даже тараканы убежать не смогут, если они имеются.

– Надеюсь, канализацию не заблокировал? – усмехнулся Алексей.

– Унитаз работает. Так что дерьмо можно сливать. На вход заговорил, но избирательно. От лихих людей и комаров. Ну, все (повтор), я свободен?

Стен отрицательно покачал головой:

– Еще одно дело.

– Так и знал! От тебя по-быстрому не отвяжешься! А я думал, мы с тобой сейчас шампанского разопьем за успех предприятия. Ты шампанское купил?

– Ожерелье можешь сделать? – спросил Стен, не обращая внимания на шутовской тон брата.

– Что? Ожерелье? Водную нить? Ты серьезно?

Алексей кивнул.

– И для кого нужно ожерелье? – спросил Юл тихо. Шутить у него сразу пропала охота.

– Я спрашиваю: можешь или нет?

Юный чародей глянул исподлобья.

– В принципе могу. Только еще ни разу не пробовал. Не знаю даже, получится или нет. Так кому понадобилось водное ожерелье?

– Мне.

Юл опешил. Старший брат свое ожерелье получил от профессора Гамаюнова. И уж сколько с ним намучился… Проклятая удавка чуть-чуть его не угробила.

– Второе ожерелье. Зачем? – растерянно спросил мальчишка.

Стен не ответил.

Знает ли Алексей, о чем просит? Знает, конечно. Провидец рассчитал все ходы. Вот только что должно получиться в результате этих сложных комбинаций – неизвестно.

Юл попробовал возразить:

– Слушай, Стен… Ожерелье – не замок на дверь. Тут напортачить можно в два счета. Короче, если надо, Романа проси. По любому, у него лучше получится. А я…

– Романа здесь нет. Действовать надо срочно. Сейчас. Сию минуту, – отрезал Алексей. – Другого шанса ни у меня, ни у тебя не будет.

– Ну, заклинания в принципе я знаю… – юный чародей как будто споткнулся, выжидательно посмотрел на брата. – Нет, ты послушай! Все не так просто. Ты уже наделен и одарен. Что даст тебе мое ожерелье?

– Возможность менять будущее.

– Каким образом?

Стен не ответил.

«Что же ему нужно? Два ожерелья… две разные нити… объемное зрение… Два разных варианта будущего?»

Алексей снял очки, и тут Юл увидел, что изнутри стекла черные, будто закопченные. Не простые, значит, стекла в очках – из колдовского льда. А оправа наверняка из настоящего золота.

– Романова работа? – спросил мальчишка, кивая на зажатые в пальцах очки.

– Что? – Алексей не сразу понял, о чем речь, потом, сообразив, кивнул.

– Ты с их помощью прозреваешь, так? – продолжал допытываться чародей.

– Ну…

– Опасность с их помощью увидел?

– Они только улучшают зрение… то, что я не мог прежде во всех подробностях разглядеть, теперь отчетливо вижу. Несколько связанных друг с другом событий проносятся перед глазами одно за другим. Я могу отследить всю цепь.

– Когда Роман тебе сделал очки? Зимой, во время приезда в Темногорск? После Нового года? – не отставал Юл.

– Какая разница?

– Ну, в принципе… – мальчишка тряхнул головой. – Для меня никакой. А вот ты, твои предвидения теперь наверняка на судьбу Романа влияют. И на Темногорск.

– На всех влияют, – сказал Алексей.

«Две водные нити, две версии у провидца… альтернатива… выбор… весь вопрос, что выбрать… и кого… чью жизнь… за кого отдать… не провидец – вершитель», – все эти мысли пронеслись в голове юного чародея разом.

– А ты не рехнешься от обязанности все время что-то решать? Учти – это ведь навсегда! Волшебное ожерелье – неснимаемо.

– Я знаю.

– Нити разные, от разных дарителей, колдовской шок может быть… – продолжал предостерегать Юл.

– У меня выбора нет.

«Он к Роману не пошел, потому как Роман послал бы его на хрен. Да еще бы колдовской запрет наложил на подобные фокусы!»

И будто со стороны услышал юный Цезарь свой голос:

– Хорошо, я сделаю тебе ожерелье.

Уступил, и время ускорило бег, понеслось.

“Возврата нет”, – явилась откуда-то мысль, похожая на припев, и даже музыкальная фраза, то ли услышанная прежде, то ли новоявленная, зазвучала. Юл почти догадался, откуда это все: из Лешкиной головы.

Они вернулись на кухню.

– Чем расплатишься, братец? Колдуны все по жизни скряги, – мальчишка старался выглядеть легкомысленным, уверенным в себе. Так легче было скрыть страх.

А трусил он до дрожи в коленях, до головокружения, до тошноты. Ошибется, водная нить распадется, и тогда обоим – кирдык.

– Для тебя – особая плата, – старший брат тут же подхватил веселый тон.

– Какая?

– Тарелка. Белая. Кузнецовского фарфора.

– Ух ты! Та самая? – Юл восхитился искренне. – Из сервиза Марьи Гавриловны?

Иметь собственную тарелку из волшебного сервиза, чтобы лучше видеть в воде истину, было давнишней его мечтой.

«Так я буду почти как Роман», – подумал юный чародей дерзко.

– Именно, – подтвердил старший брат.

– Откуда она у тебя?

– Все тебе скажи! – усмехнулся Алексей. – Но что из того сервиза – ручаюсь! – небрежно махнул рукой в сторону застекленного шкафчика. Там в самом деле стояла белая тарелка – одна-единственная.

– Так бы сразу и сказал! – хмыкнул мальчишка.

Алексей вынул из аптечки скальпель, спирт, бинты и разложил на стерильной марлевой салфетке.

Юл скинул свитер и рубашку, протер ватой руку от кисти к локтю. Алексей снял пиджак и галстук, расстегнул ворот рубашки и уселся на стул. Отложил очки. Почти отстраненно он наблюдал за действиями начинающего чародея. Возможно, Романов ученик прав, и второе ожерелье задушит дерзкого. Но отступать Стен не собирался. Это – единственный способ…

«А хватит у него сил и умения менять будущее?» – усомнился Юл, но постарался не показать, что сомневается.

Ему порой казалось, что все люди на свете обладают точно таким же сильным даром эмпатии.

«Ну, вот он, твой Рубикон», – усмехнулся Стен про себя.

Юл поднял узкую тонкую руку (ребенка даже, не подростка еще рука), полоснул скальпелем по коже. Брызнула кровь.

Алексей сглотнул, перед глазами все поплыло. Комната заколебалась, будто ее погрузили в прозрачную воду. И в этой воде вдруг зазмеилась тонкая серебристая ниточка. Стен попытался проморгаться, рассмотреть внимательнее, но не получилось. Сбоку неслись странные шипящие звуки, будто десяток рассерженных змей сплелись в клубок где-то рядом Мальчишка с белыми волосами (кто он, откуда здесь?) вдруг подскочил к нему сзади и накинул удавку на шею. Воздуха не стало. Алексей стал валиться со стула. Но тонкие детские руки подхватил его под мышки и не дали упасть.

Острая боль пронзила шею, сердце заколотилось, как сумасшедшее. Как ни пытался Стен изо всех сил вдохнуть воздух – не мог.

«Все, конец», – обреченно отстукало сердце.

И в этот момент, наконец, удалось сделать вдох. Стену показалось, что воздух обжигающе ледяной. Сами собой из глаз потоком хлынули слезы.

– Я же говорил, – раздался над самым ухом голос мальчишки, – ожерелье создавать – запаришься. Ты чуть коньки не отбросил. Может, ты теперь вампиром заделаешься, а я отвечай.

Алексею казалось, что он уже умер, и теперь после смерти слышит голос не брата, а маленького дерзкого бесенка.

«Что же это я наделал, идиот!»

Тут Цезарь влепил брату ощутимую пощечину, щека вспыхнула огнем, зато исчезли разом муть перед глазами, странные шипящие звуки и ощущение постмортального существования. Алексей увидел вновь кухню, а перед собой – белобрысого чародея, голого по пояс, с окровавленной левой рукой. Сам Алексей сидел на стуле, привалившись спиной к стене.

Стен тронул шею. Ожерелья сплелись в единый мерзкий жгут. В самом деле похоже на удавку. А ведь он полагал, что между ними будет зазор… Как теперь различить, какое из ожерелий предсказывает будущее и как события будут следовать одно за другим?

– Что, доволен? – спросил неофит колдовского братства жалобно.

Голос прозвучал тоненько, плаксиво.

– Ожерелье это может и не самое лучшее, – признался Стен, облизнув пересохшие губы. – Но оно тебе жизнь спасет.

«Если я разберусь с этой чертовой удавкой», – следовало бы уточнить.

– Что теперь? – Юл жадно глотнул из литровой бутыли, на дне которой осталось не так уж много воды.

– Пока ничего. Ложись спать на диване в соседней комнате. Там белье есть. Телик можешь посмотреть. А мне надо уехать.

– Куда?

– Я Лену с Казиком сюда привезти должен, – Стен поднялся. Его качнуло, пришлось ухватиться рукой за стену.

– Слушай, поздно уже. Да и ты как мешком по голове стукнутый. Завтра устроишь новоселье.

– Завтра может быть поздно. Извини. Я поеду. Дверь закрою на ключ.

Юл кивнул. А мысленно рассмеялся: брат просто смешной. Разве может обычный замок удержать водного колдуна? Впрочем, пускай думает, что может.

Алексей надел очки, помолчал. И вдруг спросил:

– Та девчонка, с которой ты учишься… Кто она?

– Иринка. Ира Сафронова, – ответил Юл и похолодел.

Просто так брат не стал бы спрашивать. Он ее видел.

– Что с ней случится? Что? – выдохнул мальчишка.

– Ничего страшного. Просто мне показалось, она тебе нравится…

– Тебе-то что?! – огрызнулся Юл.

– Дать совет, как охмурить девчонку? – засмеялся Стен.

– Отвяжись!

И только когда брат шагнул в черноту коридора, чародей понял – смех был фальшивый.

Если брат видел Иринку, с ней непременно что-то случится… А Стен прозревает только беды.

Юл поднял голову и глянул на старинные часы. Было без четверти двенадцать. На последний автобус в Темногорск он опоздал. Но метро еще было открыто. Метро от дома в нескольких минутах ходьбы. Он успеет. А что дальше? Представлялось смутно. Но бежать нужно немедленно – до прихода брата. Иначе Стен ни за что его не отпустит.

Потому что Алексей привез Юла в Питер не только ради создания ожерелья. Нет, не только.

Стен повернулся, почти бегом миновал “Г”-образный коридор, закрыл дверь на ключ.

Вот и все.

Что – все?

Сможет ли он перехитрить Судьбу или опять окажется в проигравших?

Он сбежал по лестнице, вышел на улицу, поправил очки и посмотрел наверх. Белые жалюзи на окне едва заметно дрогнули…

– Не опоздать бы… – проговорил он вслух.

«Форд» Алексей оставил в квартале от дома. На всякий случай. Какой случай! Стен и сам сознавал: все эти предосторожности просто нелепы: слишком много чужих нитей у него в руках, слишком много неизвестных в затеянной игре. Все равно он не сумеет все предусмотреть. Будущее вырвется у него из рук, и тогда… Что тогда, он не представлял. Быть может, будущим надо управлять как своим телом – рефлекторно?

– Что нужно сделать? Какую охрану поставить?

Алексей быстрым шагом подошел к машине. Синий «Форд». Точно такой же Алексей подарил Роману после своего спасения.

«Эх, Роман, мне б твою силу, я бы горы свернул…»

Впрочем, неизвестно, кто из них сильнее. Каждый – по-своему, если уж быть точным.

Стен уселся за руль.

Выезжая на соседнюю улицу, проверил, нет ли «хвоста».

«Хвоста» не было.

Да и кто за ним может следить?

Эмиссары Синклита?

Смешно.

До прежнего своего дома Алексей добрался без приключений. Все окна были темны. Стен открыл дверь своим ключом, прислушался. В квартире царила хрупкая тишина. Похоже, ребенок спал, и Лена, скорее всего, тоже.

Было уже за полночь.

Оставив ключи на тумбочке у входа и сбросив ботинки, Стен на цыпочках прошел в комнату, включил бра на стене. Так и есть: Лена спала на диване, не раздеваясь, а Казик мирно посапывал в своей кроватке. Просто идиллия.

Алексей наклонился, поцеловал жену в щеку.

– Да ну тебя, – пробормотала она сквозь сон, улыбнулась.

Потом вскинула голову:

– В чем дело? О Господи, сколько сейчас времени? Где ты был? Телефон не отвечал. Я переволновалась!

– Поехали, – сказал он.

– Куда?

– На новую квартиру.

– Что? Какая квартира? Стен, я думала ты просто шутишь! Какой переезд?! Зачем? У нас и тут полный бардак.

– Я все приготовил, пора переезжать! – Он как будто не слышал ее возражений.

– Да что такого случилось?

– Потом объясню. Сейчас надо собираться.

– Ты хоть на часы посмотрел?!

– Уже поздно.

О причине переезда Стен ничего не рассказывал толком. Из обрывков мыслей, что удалось подслушать, Лена также ничего не поняла. Обретя власть над ожерельем, Алексей научился блокировать свои мысли и теперь позволял жене подслушивать лишь то, что не считал нужным скрывать. А Стена нельзя было назвать человеком с душой нараспашку.

– Там отличная квартира!

– Я же тебе сто раз говорила: не хочу никуда! Мы же только-только устроились! Мне здесь нравится, у меня подруги, есть, где с ребенком гулять.

– Вот именно – гулять. – Алексей помолчал. – Дело в том, что тебе нельзя в ближайшее время выходить из дома. Ни тебе, ни Казику. А я должен срочно уехать на две недели.

– Что?

Она поднялась и уставилась на него с изумлением.

– Я должна сидеть в квартире взаперти в каком-то новом неизвестном мне доме? Почему?

– Там стены подходящие. Старый кирпич. А здесь – бетонная арматура.

– Ну и что?

– Охранные заклинания здесь не наложить.

Малыш захныкал.

Лена вынула его из кроватки, принялась баюкать.

– И надолго ты нас сажаешь под арест?

– Я же сказал: две недели никуда не выходить. Как минимум.

– Но ты ведь только что уезжал! – напомнила Лена. – Сегодня тебя с утра не было. И вот опять… А я тут совершенно одна! – Она едва не плакала.

Стен сделал вид, что не слышит упреков:

– Никуда не выходить. Ни в коем случае! Холодильники на кухне забиты всем необходимым. Вам на месяц хватит и…

– А телефон?

– Есть. Но им нельзя пользоваться. Трубку ни в коем случае не снимать.

– А если врач понадобится?

– Я оставлю номер. Позвонишь с мобильного. Врач приедет на дом. Но это в крайнем, самом крайнем случае. Связка ключей на столе на кухне – тоже на крайний случай. Дверь будет всегда заперта. Мусор не выноси, пакуй в мешки и складывай в коридоре.

– Стен, тебе угрожают? Шантажируют? Грозят похитить Казика? Требуют выкуп?

– Ничего подобного! С чего ты взяла?! Приснилось? – Он через силу улыбнулся.

– Зачем тогда ты решил нас спрятать?

– Меня никто не шантажирует! Клянусь! Но мы должны переехать. Ты мне веришь?

– Ну хорошо, хорошо… я тебе верю…Где ты положил подгузники?

Лена всучила Казика Алексею и принялась рыться в шкафу.

– Просто я должен быть уверен, что вы в полной безопасности. Я все предусмотрел.

Малыш потянулся к очкам в золотой оправе и попробовал их сдернуть.

– Не надо! – Стен отвел руку малыша. – Ты меня хотя бы слушаешь? – этот возглас уже относился к жене.

– Слушаю. Ну, вот и подгузники. – Лена забрала сынишку у мужа несмотря на громкий протестующий вопль: Казик почти уже дотянулся до блестящей штуковины на папиной переносице.

Она перепеленала мальчонку и положила в люльку.

– Если через две недели ты не вернешься, что нам делать? – Лена попыталась дотронуться до руки мужа, но тот благоразумно отступил.

– Я вернусь. Дверь никому не открывай, кто бы ни звонил.

– Лешка! – Лена шагнула к нему, обняла.

Губы их соприкоснулись.

– Ты сегодня как будто чужой, – сказала она. – У тебя губы ледяные…

Вновь поцеловала. И в этот момент все же сумела пробиться сквозь возведенную стену.

Одно название она отчетливо разобрала.

– Темногорск?! – спросила, отстраняясь и с подозрением глядя на мужа. – Ты опять ездил туда! Зачем? Что случилось? Ты виделся с Романом?

– Нет. Я привез Юла, пусть поживет у нас несколько дней.

– Тоже две недели?

– Ты против?

– Леша, что должно случиться? – У Лены задрожали губы.

– Совсем не то, что ты думаешь, – покачал головой Алексей. Погладил жену по волосам. – Поверь мне, малыш… Все не так… и не страшно… Если будешь делать, как я скажу.

– Почему ты не хочешь объяснить? Не доверяешь? – Лена закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Я тебя люблю. Казиком кля…

– Не смей! – закричала Лена. Да так, что малыш испугался и зашелся в крике. – Ты все лжешь! Ты не понимаешь ничего! Это не любовь, а приворотное зелье…

Выкрикнув это, Лена только теперь сообразила, что самым примитивным образом проболталась. Но поздно было уже что-то исправлять – слово вылетело.

«О, нет!» – только и пронеслось в мозгу. Лена поднесла руку к губам, закусила сжатые в кулак пальцы до крови, отступила. Дура! Какая же дура! Опять она все испортила!

– Стен!

– Это ты ничего не понимаешь. Все не так! Одевайся! Едем!

Лена знала Лешку с первого класса, а все никак не могла уяснить: невозможно подчинить Алексея Стеновского, никто не в силах им управлять. Не было тогда никакого приворотного зелья: Стен всегда любил Лену, а заговоренная колдуном вода помогла это осознать. Впрочем, не так уж мало – понять, кого ты любишь, а кого ненавидишь.

Алексей вспомнил коридор в новой квартире. Несколько метров, а дальше стена, тупик и поворот. Что за углом – не разглядеть. Большинство людей так и движется. Два шага вперед – и тьма. Перед Алексеем коридор уходил вдаль. Нет, этот путь не был ярко освещен. В серой непроглядности кое-где лишь тускло поблескивали огоньки. Но время от времени открывалась дверь, и тогда на миг грядущее, которое прежде лишь угадывалось смутными абрисами, проступало отчетливо, до каждой мерзкой и мелкой черточки.

Месяц назад перед Стеновским в очередной раз открылась таинственная дверь, и хлынул свет.

Он вгляделся, и… волосы у него на голове зашевелились от ужаса.

В прежних случая увиденное в пророческом трансе всегда наступало неотвратимо. Стен не мог изменить в проклятой картинке ни единого штриха. Как будто это было не будущее, а прошлое. Стен мог только знать. И покорно ожидать, пока увиденное свершится. И это знание использовать.

Теперь же он решил будущее переиначить. Во что бы то ни стало.

Глава 3 Приключения русалки

Утром кто-то стукнул в окно пустосвятовской избушки.

Глаша вскинулась: кого это в такую рань несет – светать еще только начало. Может, призрак какой? Да не след ей, бывшей утопленнице, призраков бояться. Ей теперь сам черт как брат, приходи, рогатый, самогоночкой угощу.

Глаша шагнула к окну, приоткрыла фортку.

– Отворите, милиция! – раздался строгий голос с улицы.

Глаша накинула пальто на ночную рубашку, сунула ноги в валенки, включила в сенях свет и выскочила на крыльцо.

Мороз стоял жуткий – под валенками наждачно скрипело при каждом шаге. Ну и апрель! Январь настоящий! На крыльце стоял участковый Пашка Табанин, а с ним незнакомый коренастый человек в черном кожаном пальто. Высокий незнакомец лет около тридцати пяти, его черные блестящие волосы были красиво уложены и походили на парик, может быть, потому, что брови и ресницы у человека были светлыми, а глаза – белыми, как будто в радужку плеснули молока. А зрачки крошечные. Или вовсе не имелось зрачков?

– Вам чего? – спросила Глашка, запахивая пальто поплотнее. – В такую рань приперлись. У меня выходной сегодня, а магазе Ксанка работает.

– А вы кто будете, гражданочка? – спросил участковый.

Глашка от вопроса оторопела: с Павлом, помнится, они в одном классе учились, только он был годом старше, потому как второгодник.

– Кто? – наконец выдавила бывшая русалка растерянно. – Глафира Никитична…

– И паспорт с пропиской имеется? – Второй вопрос Табанин задал еще более строгим голосом.

– Само собой.

– Предъявите!

Глаша кинулась назад, в дом, глянула в комнатку за занавеску, где спала мать – не разбудили ли ее гости: подоив рано утром корову, мать опять ложилась, выставив к сенях банки с молоком для своих клиентов. Бабка похрапывала, как ни в чем не бывало. Детки – Васятка с Валюшкой – тоже еще спали. Валюшка приболела малость, потому в школу не пошла, а Васятка – он еще при бабке с мамкой беззаботно мог бегать…

Глаша отыскала паспорт в ящике комода, где он два года провалялся, вынесла на крыльцо.

– Вот, видите, документ имеется, прописка у мамани в домовой книге, все, как положено, – сказала Глаша.

– Ну, паспорт, может, и настоящий, – Пашка изобразил раздумье. – А вот фото не похоже совсем. Не ваше это фото, гражданочка.

– Так я это, пластику сделала, – выдала Глашу официальную версию своего чудесного перевоплощения из толстухи деревенской в писаную красавицу с точеным носиком и огромными, зелеными, как крыжовник, глазищами.

– А это еще проверить надобно, так оно на самом деле или нет, – глумливо хмыкнул Табанин.

– Пашка, да ты что, окосел совсем?! – взбеленилась Глаша. – Да мы ж вместе в школе… так ты ж меня за косу… да за яблоками лазали к Сапожниковым, а ты с забора упал, ногу подвернул, а я тебя вытащила… да ты ж у мамаши водку из-под полы покупал, когда тебе шестнадцать было!

– Проверить надо, – повторил Табанин, и липкий взгляд его ощупал Глашу Даже под стареньким пальто можно было распознать, что фигурка у бывшей русалки высший класс: грудь высокая, талия тонкая, бедра округлые, ноги длинные. Ни у кого из Пустосвятовских девок отродясь таких форм не бывало.

– Ну, ты и урод! – выдохнула Глаша.

Тут в разговор вступил молчавший до той поры белоглазый человек в кожаном пальто.

– Вы ведь отсутствовали два года, Глафира Никитична? – спросил он таким тоном, будто уже зачитывал обвинительный приговор без права обжалования.

– А вы-то кто? – спросила она с вызовом.

– Заместитель мэра Темногорска Виктор Петрович Чебаров, – представился спутник Табанина.

– Да неужто? – хмыкнула бывшая русалка.

В ответ Чебаров провел перед лицом ее рукою, и Глаше показалось, что с лица попытались содрать кожу.

«Так он же колдован! – сообразила бывшая русалка. – Причем сильнющий…»

И в то, что Чебаров – заместитель мэра Гукина, сразу поверилось.

– Ну… – Глаша сглотнула и затравленно оглянулась. – Ну да, я вот пластику… я ж сказала…

– И у Миколы Медоноса работали? – все тем же тоном обвинителя продолжал белоглазый.

– Ну да… работала…две недели… секретаршей… – Глаша глотнула побольше воздуха и задохнулась. – Он мне только аванс выдал, – спешно добавила она.

Человек этот производил на нее жуткое впечатление – мороз продирал по коже от одного его взгляда.

– А где теперь этот самый Медонос? Вам известно? – продолжал допрос Чебаров.

Глаша отрицательно мотнула головой:

– Откуда? Исчез. Он мне еще пятьдесят зеленых должен остался за работу.

– Зато мы знаем, где он, – заявил колдован.

– И… и что? – Глаша совершенно не понимала, куда этот тип клонит.

– Суетеловск, вам это название что-то говорит?

– Нет! – выкрикнула Глаша и только потом сообразила, что соврала зачем-то. Причем совершенно по-глупому.

Чебаров осуждающе дернул подбородком:

– Вы же там были, Глафира Никитична, у Григория Ивановича гостили. Так ведь? – спросил он вкрадчиво.

«Это он про дядю Гришу, что ли? – сообразила Глаша. – И откуда знает?!»

– Не помню, – она попыталась примитивно отпереться.

– Вспомните, все вспомните, Глафира Никитична. Вы нам поможете встретиться с Медоносом, а мы вам… тоже поможем, – странно скривил губы белоглазый: то ли сплюнуть хотел, то ли улыбнуться.

– Как же я вам помогу…

– Слушай, ты, сука! – рявкнул Чебаров. От неожиданности Глаша даже присела. – Ты тут не выё… поняла? Что тебе скажем, то и будешь делать. А то там у тебя в доме двое крысят спят и бабка. Дом-то старый, завалился совсем, рассохся… проводка дерьмовая. Чуть что – коза. – Он щелкнул пальцами, синий огонек вспыхнул на его ногте, метнулся из стороны в сторону и погас. – Полыхнет, сама понимаешь, мгновенно, – теперь губы белоглазого откровенно расползлись в улыбке. – Никто выскочить не успеет. Так ведь, рыба ты дохлая?!

– Ох, да за что? – выдохнула, похолодев от ужаса, Глаша.

– Делай, что говорят, и не рыпайся! – сказал колдован строго. – Ты ведь сука, поняла? Ты детей своих бросила, неизвестно на кого, шлялась невесть где, а теперь явилась. Ты – дрянь! Поняла?

Табанин смотрел куда-то мимо Глаши и как будто ничего не видел и не слышал.

– Я все… все, что угодно… – пролепетала бывшая русалка. Колени сами собой подогнулись, глухо стукнули о мерзлые доски крыльца, Глаша ткнулась губами в холодную, неживую какую-то руку Чебарова. – Васятка… Валечка… – всхлипывала она, ловя губами холодные пальцы.

– Десять минут на сборы, уезжаем! – приказал Чебаров. – И чтоб одета была как надо, а не в этом старье!

– Я… сейчас…

Глаша поднялась, хватаясь за оледеневшие перила крыльца.

– Своим ничего не говори! – вступил в разговор Пашка. – Записку напиши. Мол, уехала в Питер. На заработки. – Он опять окинул сальным взглядом бывшую одноклассницу.

Глаша кинулась в дом, вытащила из комода белую до полу накидку, в которой вернулась из Беловодья, сунула ноги в сапожки на каблуках. В первый попавшийся мешок покидала без разбору белье и платья.

«Вот и все, вот и все», – вертелась в мозгу какая-то отчаянная мысль.

«О, Вода-Царица, я же в будке собачьей готова была жить, – вспоминала Глаша, давясь слезами. – Только чтоб рядом с детками. А теперь уводят эти гады! Куда? Зачем?»

Думала вернуться домой королевой, а вышло – как на шлюху подзаборную на нее все глядят. Зря, ох зря красотой она обзавелась. Мечталось: красота ей счастье принесет и любовь безоглядную… а вышло – горе одно, ненависть да злобу. Нету места такой красоте в деревне Пустосвятово.

«Лучше бы я и не воскресала!» – подумала Глаша с тоской и, чмокнув на прощание Валюшку с Васяткой, вышла на крыльцо.

Глава 4 Колдунья Алевтина

– Тина, девочка моя, не спишь? – Эмма Эмильевна поскребла ногтем дверь.

– Не сплю, – отозвалась Тина. Она, в самом деле, не спала, а пребывала между сном и явью. Грезила наяву и никак не могла вернуться в подлинный мир.

Впрочем, какой из них подлинный, бывшая возлюбленная Романа до конца еще не решила.

– Мне сегодня Михаил Евгеньевич приснился, – сказала Эмма Эмильевна, бочком протискиваясь в комнату Тины и усаживаясь подле кровати на венский неустойчивый стульчик. – Просил на Уткино поле сходить, новый экземпляр «Мастера» на развале приобрести. А то без него эту книгу никто не купит, боится, что заваляется. Пропадет.

Вдова говорила об умершем муже, как о живом. Это при жизни Чудодей не мог в магазине мимо нового издания «Мастера и Маргариты» пройти, непременно покупал.

У Чудодея уже было двенадцать экземпляров «Мастера», пять из них еще тех давних, талонных лет, когда дефицитные книги за талончики на сданную макулатуру продавались. А кроме этих пяти «макулатурных» экземпляров – совершенно удивительный том самосшитый, каждая страница сфотографирована и на белую бумагу подклеена – копия с самого первого, еще журнального издания. Эмма Эмильевна рассказала Тине по секрету, что каждый день поутру Чудодей брал непременно другой том, не тот, что вчера листал. Потому что у книги, как у человека, силы источаются, ей тоже отдохнуть надобно, в себя прийти. И каждый раз с утра Михаил Евгеньевич читал непременно первые страницы романа. Покойный Чудодей был книжным колдуном, и первые страницы книги ему особую силу давали. Потому что автор в эти первые страницы всегда больше всего энергии вкладывает. Даже если он и не первыми их написал, а, к примеру, в конец думал вставить, а потом переиначил. Читателя сочинитель обмануть может, а вот колдуна – никогда. Чует колдун, где в книге главная сила сокрыта.

К тому же текст его всегда предупреждал. Если беда какая-то, неприятности, опасность, тот тут непременно страницы с допросом Иешуа откроются, а если что-нибудь радостное, удача, то про проделки кота и Коровьева или про лососину второй свежести.

Теперь вечерами Тина заходила в кабинет Чудодея, включала настольную лампу, снимала какой-нибудь том наугад и непременно читала отрывок вслух. Ей казалось, что Чудодей ее слышит.

– Непременно купим, – ответила Тина.

– К тому же тебе прогуляться надобно, чтоб румянец на щеках заиграл, – добавила вдова Чудодея. – То-то бледненькая ты у меня. Губы совсем белые. Я пойду чайку вскипячу. А ты вставай.

Тина поднялась, пошла умываться. Долго разглядывала себя в зеркальце над умывальником. Все-таки неплохо она выглядит. А бледность…

Так Роман говорил, что водные колдуны редко бывают румяными. У них у всех кожа прозрачная, будто не кровь, а вода течет в жилах.

Нет, ну почему Тина все время повторяет: Роман говорил, Роман считал…. Нет больше в ее жизни этого человека, и точка! Смыло! Но это приказать себе просто, а выполнить – ох, как сложно. Вот пьет Тина чай, а при этом непременно вспоминает, что Роману чай с перечной мятой заваривала.

И колдун, сделав первый глоток, непременно говорил: «Сегодня чай замечательный».

Но больше этой фразы Тина не услышит.

Она спешно поднялась и отправилась одеваться.

Накинула Тина на голову белый пуховой платок, что вязала всю зиму серебряными спицами, надела шубку беличью, Романа подарок.

– Сегодня нам повезет! – объявила Эмма Эмильевна, беря Тину за локоть. – Точно-преточно повезет.

Они шли по Ведьминской под ручку, раскланиваясь со знакомыми и вежливо улыбаясь незнакомым. Две одинокие женщины старательно делали вид, что у них все хорошо.

– Да, повезет, – подтвердила Тина после паузы.

Апрель, а надо ж, как холодно, лед на лужах, земля, будто кость, хотя снега уже и не видно нигде. Небеса яркие, ярчайшие просто. Весенние небеса. Странно, что за всю осень и зиму нового в Темногорске ничего не построили. Как стояла бетонная коробка на том участке, где умер Чудодей, так и стоит. И дворец Аглаи Всевидящей по-прежнему лежит в руинах, смердит от него горелым на весь Темногорск. Чудится даже, – синеватый дымок меж обугленных бревен вьется.

Женщины остановились. Как раз в этот момент между черных бревен что-то сверкнуло.

– Я сейчас! – крикнула Тина, устремляясь на пожарище.

Протиснулась между обломками и почти сразу увидела на земле белый сахаристый камешек. Кусок мрамора, что ли? Подивилась Тина, камень подняла. Оказался осколок вовсе не мраморный. Только взяла его молодая колдунья в руки, камешек тут же принялся таять. Минутка-другая – и пролилась на черную землю пожарища кристально-чистая вода.

– Лед, – фыркнула Тина, отряхнула ладони и заспешила назад, на дорогу.

Послышалось ей, правда, как где-то далеко зажурчал меж камней говорливый ручеек. Оглянулась. Руины были мертвы по-прежнему.

– Ну что там? – спросила Эмма Эмильевна.

– Ледышка простая, – отмахнулась Тина. – Я ее случайно растопила.

А вот и Романа Воробьева дом. То есть водного колдуна господина Вернона. Сердце Тины заколотилось. Ворота заперты, на калитке бумажка приколота: “Приема нет”. Отдыхает колдун. Ну и лады, пусть у него все хорошо будет. Тина за него всем своим сердцем разбитым порадуется.

Уже когда отошли изрядно, Тина оглянулась: не зовет ли ее Роман? Но нет, то ветер холодный в спину дунул. Никто на улице не появился и Тину не окликнул. А если бы окликнул, пошла бы она? Хватило бы сил не пойти? Она даже представила, что Роман кричит: «Тина! Тина!»

Нет, нельзя так! Да и не станет колдун бывшую полюбовницу кликать. Он и думать о глупой девчонке забыл. А вдруг думает? Ведь красавица Надежда, говорят, в Москву уехала. То есть бросила Романа, сбежала.

«Если позовет назад – вернусь или нет? – спросила себя Тина. И тут же решила: – Ни за что не вернусь!»

Несколько раз они с Надей сталкивались на улице. Надежда любила по утрам прогуливаться по Ведьминской. Тина всегда первой говорила возлюбленной своего любимого «Здрасьте». Даже останавливалась, как будто надеялась, что соперница тоже остановится, и они будут болтать, как давние подруги, Надежда частицей своего счастья с Тиной поделится. Однако новая любовница Романа кивала прежней свысока, мимоходом. Иногда и вовсе не отвечала на Тинин поклон, будто не узнавала.

Эх, если бы можно было назад вернуться и всю жизнь сначала начать. Только глупость все это. Как прошлое переиначить? Пройти мимо Романова дома? Или вообще в Темногорск не приезжать? Но как ни старалась Тина, иного прошлого придумать себе не могла. Одна тропинка в жизни у нее была – никуда с нее не свернуть. За один поцелуй Романа она полжизни готова была отдать. За одну ночь с ним – всю жизнь. То, что был он у нее – пусть и недолго – такое счастье не каждому ведь достается. Ей вот выпала любовь, которая любого колдовства сильнее. То есть в самом деле выпала – упустила Тина счастье свое, оно хрупким стеклом и разбилось.

Но она делает вид, что радуется. А вот Эмма Эмильевна радуется искренне.

За полгода, что миновали со смерти Чудодея, Эмма Эмильевна вроде как оправилась и даже вновь помолодела. Опять же, колдовски, – Тина постаралась.

О, Вода-царица, неужели полгода прошло? Кажется, только вчера Тина лежала на кровати пластом, а вдова Чудодея держала ладонь на Тинином пылающем лбу. Долго так сидела. Ладонь была мягкой и холодной.

– Терпи, бедная! – приговаривала Эмма Эмильевна. – В тебе твой дар перерождается.

Все в Тине перекручивалось, боль стягивала внутренности узлом. Было тошно, муторно так, что казалось, еще минуточка, и не выдержит Тина, умрет. Умереть хотелось. Только тело не знало – как. Сил в молодом теле слишком много было. Потом боль постепенно унялась, остались только слабость и сонливость. Ближе к зиме Тина себя уверила, что беременна, и эта надежда вспыхнула в ней и на несколько дней заставила окрылиться. Тошнота, головокружения, – все как будто говорило об этом. Но месячные, хоть с задержкой, пришли, и надежда угасла. Выходит, последняя близость с Романом, как все прочие, прошла без последствий. Говорят, дети у колдунов – редкость. А если случаются, то уроды. Вот Эмма Эмильевна с Чудодеем деток не прижили. Однако же передается как-то колдовской дар: от деда Севастьяна к дочери его, потом к Роману – тянулась ниточка, не прерывалась. Неужели дар водного колдуна никому не достанется?

Тина рыдала два дня неостановимо.

А, выплакавшись, решила продолжать жить. По инерции. Ее по-прежнему тошнило по утрам, и она немного пополнела. Говорят, от горя люди толстеют. На всякий случай сходила к врачу. Но нет – не было никакой беременности.

Если они с Романом на улице встретятся, что изменщик ей скажет?

«А ничего не скажет, – усмехнулась неожиданно для себя Тина. – Все важное он мне уже сказал. Мой теперь говорить. За мной слово».

Тине вдруг жаль себя стало – той, прежней, глупенькой, наивной и влюбленной. Жалко до слез. Такая хорошая девочка была, преданная, ни на кого больше не глядела – только на него. Всегда, еще с детства ей именно такая жизнь и мечталась: чтоб любимый был самый лучший, самый-самый, такой, каким гордиться можно, а Тина подле него. И чтоб любовь навсегда, на всю жизнь одна, и никогда ни в нем, любимом, ни в себе, ни в чувстве своем не было сомнения. Тина росла с уверенностью, что не положена ей никакая другая судьба – только эта на роду написана. Теперь прежняя уверенность разбилась вдребезги. И прежняя Тина – тоже. Даже осколков не осталось. Но себя не вернешь – что ж тут поделаешь. Новый дар отныне у нее – с ним и жить.

Женщины заглянули на Уткино поле. Здесь на лотках торговали всякой мелочью: кассетами с записями колдовских заклинаний, амулетами с колдовскими заговорами (сплошь фальшивыми), брошюрками по магической практике.

– Тина! – вдруг кто-то окликнул молодую колдунью.

Она обернулась.

Подле лотка стояла старуха в белом, как у Тины, платке. Годы только-только начали гнуть старухину спину, хотя волосы были уже белы, как снег. Один старухин глаз смотрел мертво, второй же был прозрачен, ехиден, лукав. Тина сразу ее узнала: Марья Севастьяновна Воробьева, Романа мать. Виделись они однажды в Пустосвятово и даже побеседовали почти любезно. Марья Севастьяновна Тине кивнула, давая понять, что признала. Однако не улыбнулась при этом. Впрочем, одна колдунья другой редко улыбается.

– Возьми! – сказала Марья Севастьяновна отрывисто и протянула Тине старенький чемоданчик.

Тина взяла.

– Что там? – спросила с опаской.

Одна ведьма другой может змею подарить или одежду отравленную.

– Дома увидишь! – сухо ответила Воробьева.

Тина глянула ей в глаза и увидела, что в светлом прозрачном глазу старухи отражается прежняя Тина, наивная глупая девчонка, а в другом, мертвом, – уверенная в себе красавица-колдунья.

Этой новой себя Тина боялась.

Вернувшись с прогулки, девушка заперлась в своей комнате.

Поставила на стол дареный чемоданчик с металлическими уголками. Провела ладонями по верхней крышке, как учил Роман – проверила, нет ли на подарке порчи. Порчи не было. Было по три металлических гвоздика в каждом уголке, и каждый заговорен на удачу. Чемоданчик был заперт на ключик. Впрочем, ключ тут же к ручке на веревочке был привязан. А подле него – еще один. Похоже, от какой-то двери.

От двери? В дом?

Тина подняла крышку. Внутри, в пожелтевшей вате лежала белая тарелка. Очень похожая на те, что были у Романа и в которых он видел истину. Прозревал сквозь расстояние и время. По размерам тарелка была точно такая же, как у водного колдуна. И фарфор кузнецовский. Только у этой по краю шла причудливая роспись. То ли буковки мелкие, то ли просто узор замысловатый. Тина попыталась роспись в лупу рассмотреть, но глаза тут же застлали слезы.

Несколько минут Тина сидела, раздумывая. Потом медленно поднялась, вышла во двор, принесла из колодца воды и налила в тарелку до краев. Прежде чем коснуться водного зеркала долго смотрела на голубоватое дно тарелки. Наконец решилась и опустила ладонь. Пальцы тут же занемели, ладонь стало остро покалывать в одном месте.

Тина отдернула руку. Да так и замерла. Смотрела, не могла оторвать глаз. Потом наклонилась, приникла к краю тарелки и выпила студеную влагу, от которой ныли зубы, всю, до дна.

– Пусть так и будет, – прошептала. – Так и будет.

А тем временем у себя в комнате Эмма Эмильевна открыла только что приобретенный том «Мастера и Маргариты» и принялась читать:

«В тот же момент что-то сверкнуло в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет».

Эмма Эмильевна в ужасе захлопнула книгу.

Глава 5 Дом на Ведьминской

Обитать в многоквартирном доме колдуну несподручно. Во-первых, соседей все время донимают колдовские шумы, во-вторых, вечно посетители на лестнице толкутся. Так что выход один: купить отдельный дом, лучше всего деревянный, дерево оно всегда колдунам сродни; поставить забор повыше – тут и кирпич подойдет, – канавы глубокие со всех четырех сторон выкопать, и чтобы ни зимой, ни летом канавы те не пересыхали. На самом деле колдун не дом обустраивает – настоящее гнездо вьет.

Только не каждому чародею зацепиться в Темногорске удается. Зачастую иначе выходит. Приедет начинающий колдунчик, первую тысячу баксов зашибет без напряга, и уже мерещится глупому, что привалила ему в жизни удача. Только дар колдуна – ненадежный, возьмет и оскудеет внезапно. Вроде бы то же самое, а уж не то. Сила растратилась, клиенты разбежались. И сидит колдун в своем недостроенном жилище без окон и дверей, кусает губы и хиреет. Потому как жизнь без колдовской силы считай и не жизнь вообще. Продаст чародей-неудачник дом – и тикать из Темногорска. Убежит, оклемается, и вдруг дерзкая мыслишка осенит: а ведь вне Темногорска он колдун – хоть куда. Ого-го, какой колдун! Ну, немного шарлатан, так не без этого…. Не в святые чай метит. И находит свое место под солнцем вдали от Темногорска. Глянь, через полгода катается уже на “Мерседесе”, новый домик ставит в Подмосковье. Так что неудачи оставьте лентяям, да трусам, а упорный человек и упрямый всегда с удачей будет.

А его брошенный дом на берегу речки Темной гниет и рушится без пригляда. Таких покинутых гнездовищ в городе колдунов хоть отбавляй.

Но заброшенный дом на Ведьминской с проломом в бетонном заборе особенный был.

Передавали посвященные по секрету, что Роман Вернон в тот дом входил, а выходил вовсе не в Темногорске, а совсем в другом месте. Якобы из дома этого, зная нужные заклинания, можно в Беловодье попасть, в чудесный град, где все на свете желания разом исполнятся.

Только не пройти больше никому на участок и в дом не попасть – наложены на канавы с водой охранные заклинания, и на забор наложены, и на землю вокруг дома – тоже. Находились смельчаки из колдовского племени, пытались по ночам пробить запрет, проникнуть на запретный участок, но ни прыгнуть в пролом в заборе, ни по верху перелезть ни у кого не получалось. Шептали заклинания дерзкие, рисовали пентаграммы – все без толку. Походив кругами вокруг забора, возвращались не солоно хлебавши. И все их приобретение, бывало, – кашель да насморк после ночной прогулки.

Стали даже поговаривать, что нет ничего в этом доме волшебного, пока не появился призрак Чудодея…

Удрав из квартиры брата около полуночи, Юл добрался до Темногорска ранним воскресным утром.

В воскресенье должно что-то произойти – об этом провидец сказал ясно. А вот что – не уточнил. Решил построить убежище, заклинания наложить, с женой и с ребенком, да с непутевым младшим братом от беды укрыться.

А брат взял и сбежал. Ха-ха! Ну, что теперь станешь делать, провидец?

Зачем сбежал – юный колдун и сам толком сказать не мог. Гнала его в путь тревога. Не собственное предчувствие – чужой страх. Стен ему прямо сказал: тебе, брат, опасность грозит. Но не это испугало. Другое. Стен про Иру Сафронову спросил, вот что смутило душу. Значит, мелькнула девчонка в пророческом видении. А Юл точно знал: кроме курса акций и скачков курса доллара, провидит брат лишь одно – несчастья да смерти.

«Я буду рядом, а там посмотрим», – размышлял Юл, шагая от вокзала по Ведьминской.

По воскресеньям Темногорск спит до двенадцати. Спит мертвецки, непробудно, как после пьянки всеобщей, петухи молчат, собаки – и те не брешут. Кричи, зови, – никто не услышит, не отворит дверь. Все магазины закрыты, ставни на запорах, если какой киоск и работает – только водочный, чтоб похмелиться тому, кто принял накануне изрядно. А больше – ни-ни. Даже хлебный, и тот закрыт щитами. Ни одна машина не гремит мотором. Воздух чист. Спит Темногорск. Сказывают люди сведущие, что колдуны по воскресеньям сообща нагоняют на жителей сонливость, чтоб никто не мешал им отдыхать, никто не будил, не кричал, не тарахтели машины под окнами. Спит Темногорск, набирается сил для новой недели.

Пока Юл шагал по Ведьминской, ни единой души не попалось ему навстречу.

Вот и дом недостроенный, где осенью Чудодей умер.

Юл глянул сквозь пролом в заборе и… окаменел.

Бетонно-кирпичную коробку с черными глазницами мертвых окон окружал сад. Поднимались черно-фиолетовые многоствольные деревья, изгибались, сплетались, тянулись вверх, образуя волшебное кружево. Ну, надо же! Высоченные деревья почти скрыли дом. Два дня назад, когда Юл проходил по Ведьминской, он видел этот участок и запомнил хорошо – ничего там не было, кроме мертвой земли, едва-едва припорошенной внезапно выпавшим снегом. Поразительно! Сад вырос в конце апреля, поднялся к небу за день или два. Стволы деревьев блестели, будто отлитые из черного стекла. Переливались. Порой внутри них вспыхивали бледные огоньки. Юл шагнул ближе, протянул руку. Ожидал наткнуться на стену колдовского заклятия, но рука прошла беспрепятственно.

Ученик посмотрел на кольцо на пальце, проверил, нет ли опасности. Золотое массивное кольцо с желтоватым, похожим на янтарь камнем о беде не сигналило. Не долго думая, юный чародей перепрыгнул канаву – выходило, на него запретные заклинания Романа Вернона не действовали.

– Эй! – крикнул Юл.

В ответ разом зазвенели деревья, будто были живыми, и окрик испугал их.

Юл направился к дому. Деревья были огромными. Стволы – не обхватить руками. Ветви почти касались земли. Чтобы пробраться меж ними, приходилось двигаться почти ползком. Листвы на деревьях не было, но проступали на синих ветвях похожие на капли почки. На одной из веток Юл приметил цветы. Они были прозрачные, а внутри – ярко-алые, будто в стеклянной чашечке застыли капельки крови. Почудилось Юлу, будто мир вокруг изменился, воздух стал горьковатым, свет – чуть более резким.

«Может, этот и есть источник грядущей беды?» – подумал юный чародей.

Юл помнил, что голый участок вокруг дома был совсем небольшой, а сад… Сад, казалось, границ не имел. Неожиданно злость поднялась волной. Желание немедленно расчистить дорогу к дому, все вокруг сокрушить, сделалось непреодолимым. Мальчишка поднял камень с земли, швырнул в ближайшее дерево. Получился не звон, а противный скребущий звук. Невольно захотелось зажать уши. Дерево, однако, не разбилось. Ни одна веточка не откололась.

Но впереди мелькнула тень, зазвенела ветка. В саду кто-то был! Юл кинулся на звук и столкнулся… с девчонкой. Тоненькая невысокая фигурка при столкновении отлетела в сторону, ударилась о ветку спиной и медленно осела на землю. Юл остолбенел. Перед ним, привалившись к стеклянному дереву, сидела Иринка Сафронова. Как она сюда попала? Неужели и на нее не подействовали запретные заклинания водного колдуна? Вот те на! Неужели и она – колдунья?

– Ты чего? – спросила Иринка, потирая затылок. – Очумел?

– Извини! – Юл смутился. Протянул ей руку. – Вставай.

– Я куртку порвала. Убить тебя мало, – сказала Иринка, но без злобы. Убивать она его вовсе не собиралась. Так – фигура речи.

– Где? – спросил Юл, наклоняясь.

– Вот! – она кокетливо изогнула руку, демонстрируя полуоторванный манжет.

Чародей ощупал пальцами рукав, достал из рюкзака бутыль с водой. Взболтнул. На дне еще булькало. Юл плеснул воду из бутыли на оторванную манжету.

– Что ты делаешь?! – возмутилась Иринка. Отдернула руку.

И с изумлением увидела, что никакой прорехи больше нет, рукав – как новенький.

– Ну, ты даешь! – проговорила восхищенно. – Кто тебя такому научил?

– Роман Вернон! – с гордостью произнес ученик чародея.

Юл вновь протянул девчонке руку. В этот раз она соизволила принять его помощь и поднялась.

– Что ты тут делаешь? – спросила Сафронова.

– Да вот, зашел… Сад увидел и… А ты? Ты-то зачем здесь? Синклит сюда запретил ходить!

– А мне Синклит твой не указ. Я рисую, – девчонка кивнула на стоящий меж деревьев этюдник.

На картоне пастелью намечены были контуры деревьев. За синими стволами уже проступали стены из красного кирпича с седым налетом. Иринка всегда думала о себе только как о художнике. Никем иным себя не мыслила. В школе об этом все знали.

Юл поразился, насколько точно были выбраны цвета. В незаконченном наброске ощущалась загадочность сада.

– Сад каждую минуту другой, – сказала Иринка. – Деревья двигаются. Вон то, с двойной вершиной, прежде росло у самого входа на участок, а теперь отступило к дому. А вон это, маленькое, с тремя короткими ветвями у земли, прежде жалось к забору, а теперь встало у самой тропинки. Я как вчера этот сад увидела, так сразу решила, что его непременно нарисовать надо.

– Вчера? – переспросил Юл.

– Ну да, вчера. Я хотела тебе рассказать про сад, но ты уехал куда-то с тем парнем сразу после уроков.

Юл испытал странное сожаление: Иринка хотела поговорить с ним вчера – он и сам это почувствовал – но убежал, как дурак. Ему было жаль, что именно вчера этот разговор не состоялся.

– Это мой старший брат… Алексей, – сказал Юл.

Ему почему-то казалось, что никто не поверит, что у него такой брат.

– Он у тебя классный, сразу видно, – вздохнула Иринка. – Я всегда хотела, чтобы у меня был старший брат.

– Точно, классный, – подтвердил Юл. – Но иногда мне его убить хочется.

– Что? Убить? Да ладно, Цезарь, хватит прикалываться!

Палочка пастели скользила по шероховатой бумаге. Буйно извивались ветви, сплетались в причудливый узор. Фиолетовые стволы, огоньки вокруг. Боже, как хорошо! Какое наслаждение!

«Она классно рисует, – думал Юл, следя за скольжением цветного мелка. – Быть может, сад почувствовал ее дар и помог миновать запрет? Сад – живой и захотел, чтобы его нарисовали. Может такое быть или нет?»

Деревья зазвенели. Почудилось Юлу, что где-то рядом пронеслась темная птица, махнула над садом крылом и помчалась дальше. Деревья звенели все громче, будто предостерегали… о чем?

Вдруг стало смеркаться. Уже? Не может быть! Сейчас же утро! Двенадцати нет. Так почему так темно?

В сумерках деревья казались чуть выше, прозрачнее. Больше фиолетового, меньше черного. И на веточках, на самых кончиках – огоньки. Так на мачтах перед грозой светятся огни святого Эльма.

– Идем отсюда, – сказал Юл, ощущая смутную тревогу.

– Иди, если тебе надо. А я еще порисую.

– Сад волшебный, – шепнул за ее спиной Юл.

Что же такого увидел Стен в своем провидении?

– Волшебный, – отозвалась Иринка и вдавила пастель в рисунок так, что порвала бумагу, а сам мелок раскрошился в ее пальцах в пыль.

– Это волшебство через открытую дверь из Беловодья вытекает и прорастает у нас здесь в Темногорске.

Еще минута – и небо из прозрачно-голубого сделалось ультрамариновым. На улице зажегся фонарь. Ультрамарин все густел. Что-то скребануло рядом – то ли по стволу дерева, то ли по стене. Вот еще раз. Будто когтем. Все отчетливее, все громче. Свет окончательно померк, день истаял, наступил вечер, уже не ультрамарин, а чернота вокруг, тьма… Странно! Ведь сейчас должно быть еще светло. Конец апреля.

– Ну вот! Рисовать нельзя! Что ж такое! – возмутилась Иринка. – Ничего не понимаю! Кто знает, может быть, здесь в саду, темно, а на улице сверкает солнце?

– Пойдем, посмотрим, – предложил Юл.

Нагибаясь, они пролезли под стеклянными ветвями к дыре в заборе. Такое впечатление, что идти пришлось метров двести.

«Быть такого не может!» – подумал Юл.

Он первым перепрыгнул канаву и протянул Иринке руку. На улице было гораздо светлее, чем в саду, но все равно – давно не полдень. Близился вечер.

– Не скажете, сколько времени? – обратилась Иринка к проходящему мимо парню в кургузой куртке и вязаной шапочке.

– Семь, – ответил тот. На часы при этом не посмотрел. Да и не было у него никаких часов.

– Ни фига себе! – ахнул Юл.

И вдруг почувствовал. Страх…

Он глянул себе под ноги. Улицу заливало грязной водой.

– Бежим! – Юл схватил Иринку за руку.

– Этюдник!

– Нет времени!

Они кинулись бежать. Им навстречу люди брели в черной воде по колено, переговаривались, не замечая потопа.

– Юл! – Иринка вытянула вперед руку.

Юл глянул. Вдали, где-то в самом начале Ведьминской, поднималась высоченная волна. Она все росла.

Девчонка взвизгнула от ужаса, изо всей силы вцепилась в руку своего спутника.

Юл прижал Иринку к себе и выставил вперед руку.

– Сейчас! Держись крепче. За меня. – Юл выкрикнул защитное заклинание.

Волна накрыла их с головой. Юл почувствовал, как разливается по телу смертельный холод. Сердце остановилось. Вздохнуть не было сил. Напрасно Юл судорожно глотал воздух – он лишь по рыбьи беспомощно открывал и закрывал рот. О, Вода-царица, что делать? Почти инстинктивно Юл поднял свободную руку и коснулся ожерелья. Ощутил бешеное биение водной нити. И тут же волна схлынула. Будто искра пробежала от ожерелья к пальцам, и дальше – к Иринке. Девчонка вскрикнула. Юл судорожно вздохнул. Сердце колотилось как сумасшедшее.

Волна ушла. Следом налетел бешеный ветер, ударил в лицо, загудели провода на столбах, зашумели, подаваясь напору, ветви деревьев, вихрь поднял обрывки бумаги, пакеты, закрутились мусорные торнадо.

«Откуда столько мусора? – подивился Юл. – Как будто шквал разнес все помойки в городе!»

– Что это было? – выдавила с трудом Иринка.

– Н-не знаю, – пробормотал Юл, задыхаясь. – Что ты почувствовала?

– Холод внутри, будто ледышку проглотила, – призналась она. – Меня куда-то унести хотели, но ты не дал.

– И не дам! Бежим скорее! – Юл побежал снова, потащил Иринку за собой.

Куда – не знал. Его гнал только что пережитый ужас.

«Стен это видел… потому и увез меня… Почему не сказал? Вот дурак!»

Они остановились только на площади. Иринка дрожала. У Юла тоже клацали зубы.

«Я сейчас упаду, – подумал он почти равнодушно. – Упаду и умру… Иринка тоже умрет…»

– Зайдем в кафе, – предложил юный чародей. – Что-нибудь горячее…

– Угу, – согласилась Иринка. – Полцарства за чашку горячего кофе.

Юл знал, что цены здесь обалденные. А деньги… Мальчишка сунул руку в карман и нащупал несколько бумажек. Маловато будет. Надо было у Стена попросить. Эх, дурак! Ладно, будем надеяться, что хватит. Сейчас необходим горячий, обжигающий кофе. Или хотя бы чай.

Юл усадил Иринку за столик, сам направился к стойке.

В кафе почти не было народу. Двое парней за столиком в углу что-то обсуждали и пили явно не лимонад. Еще какой-то хорошо одетый мужчина болтал с девчонками за стойкой. Официантки ненатурально хихикали, как будто у каждой была внутри включена программка: смех после каждой реплики.

«Зачем они с ним кокетничают? – раздражено подумал Юл. – Этот чувак даже не собирается их клеить, чтобы переспать. Ни одна из них ему не нравится».

Забыл он, как всегда, что дар эмпата – редкий дар.

Ученик чародея незаметно щелкнул пальцами. Одна из официанток громко рыгнула. Прикрыла рот рукой, смущенно засмеялась. Парень хмыкнул и отошел наконец от стойки.

– Что тебе, мальчик? – повернулась к Юлу девица.

Он заказал десерт со взбитыми сливками и два кофе экспрессо. Расплатился. Денег хватило впритык.

Иринка выпила чашку залпом и сразу же прекратила дрожать, будто напиток в этом новомодном кафе был волшебным.

Да и как же иначе, если юный чародей успел шепнуть нужное заклинание, поднося своей даме чашечку.

– Что это было, там, на улице? – спросила Иринка, ковырнув ложечкой сливки. – Психотропное оружие?

– Отходы производства… – буркнул чародей.

– Что-то вроде гипноза? Я же понимаю: грязная вода нам только померещилась.

– Это не гипноз, а ненависть. Роман говорит, что ненависть – блевотина души.

– Э, да ладно тебе! Все теперь всех ненавидят. Если первым не ударишь, тебя самого затопчут, – она явно повторяла чьи-то слова.

– Тебе нравится топтать? – усмехнулся Юл. – Человек лежит на земле, а ты его топчешь, пинаешь. Бах! Бах! Зуб выбил, кровь изо рта льется, смешиваясь с кровью из носа. Еще! Еще! Кости пальцев хрустят, ломаясь!

– Класс! – Иринка рассмеялась. – Эх, Матюшко я бы врезала от души.

– Я бы тоже, – признался Юл.

Матюшко был их общим врагом. Не сговариваясь, они расхохотались.

– Юл, а кем ты станешь после школы? – спросила Иринка, отсмеявшись. – Колдуном, как Роман Вернон?

– Нет! – Юл замотал головой. – Я в университет в Питере поступать буду. Стен… то есть Алексей обещал помочь.

– Ты – странный. Отец советовал от тебя подальше держаться.

– Почему это? Боится, что я тебя заколдую, превращу в принцессу-лягушку? Ква-ква, папа, дай сотенку… – засмеялся Юл.

– Ну, я думаю, ты способен на большее! – Иринка хитро прищурилась.

– Ты тоже на многое способна. Например, убить словом.

– Лучше – рисунком. Хочу так рисовать, чтобы у людей сердце захватывало.

Она вдруг покраснела. Румянец так и запылал на щеках. Глаза заблестели. Сейчас она показалась в сотню раз краше, чем прежде. И Юл неожиданно понял: никакой уверенности и силы в ней нет. Она слабая, только боится это показать. Опять страх. Везде страх.

«Я ненавижу страх», – подумал Юл.

– Знаешь, иногда хочется, чтобы весь город уснул, – призналась Иринка. – Я выйду на улицу, а там никого. Ни единого человечка. Спят и не могут проснуться. Забавно, правда? При этом можно зайти в любой дом, поглядеть, что и как, на цыпочках выйти. Никто ничего не услышит и не увидит, все будут спать день, два, три. Я буду бродить от дома к дому, сидеть в чужих креслах, разглядывать чужие вещи, пить чай из чужих чашек, похрустывать чужим печеньем. Или бы еще лучше, чтобы все люди исчезли. А я одна-одинешенька гуляю повсюду. Нет, я не желаю, чтобы люди погибли, пускай они куда-нибудь просто уйдут. Откроются потаенные двери, все-все выйдут в какие-то иные миры. А я бы осталась.

– И я.

Юл взял Иринку за руку. Звякнул на ее запястье браслет с тремя крупными камнями.

Но Юл не обратил внимания на браслет. Едва руки их соприкоснулись, как сердце у мальчишки прыгнуло в горло, заколотилось, будто сумасшедшее. Он облизнул мгновенно пересохшие губы. Водная нить в ожерелье пульсировала в такт сердцу.

Вот так бы сидеть всю жизнь. Держать ее за руку и… он был счастлив… секунду… другую.

– В Темногорске все может быть, – проговорил он многозначительно.

– Я знаю, – кратко отвечала Иринка.

– Может быть, у тебя тоже предки колдуны, как у Романа Вернона?

– Нет! – запротестовала Иринка. – Скажи, а твой учитель любому ожерелье может сделать или только избранным?

– Практически любому. Если только… – Юл запнулся.

– Что – только? – Сафронова смотрела настороженно.

– Если только у этого человека фамилия не Лавриков. Тогда – нельзя.

– Почему?

– Не знаю. Но Роман Васильевич сказал: Лавриковым запретно.

– А телка-то у мелкого ничего! – заржал за дальним столиком обритый наголо бугай и беззастенчиво ткнул в Иринку пальцем.

Иринку и Юла будто грязной водой окатило. В этот раз совершенно не колдовски.

– Ладно, Вован, она ж малолетка, – хмыкнул второй. – Оставь.

– Теперь малолетки все бляди! – хохотнул Вован.

– Унять их? – спросил Юл, наклоняясь к Иринке.

Его затрясло – теперь от ярости.

– Ты чего? С ума сошел? – прошептала девчонка. – Идиоты они. Не обращай внимания. Крутых из себя строят.

Юл обернулся. За столиком сидели двое.

– Э, гляди, как зенки вытаращил! – хохотнул Вован. – Небось, колдун, сейчас (или «щас»?) в камень превратит. Эй, пацан, ты че, чародей, в натуре?

Второй, однако, не отличался подобной наглостью.

– Оставь их, Вован! Видел у парня ошейник? Это колдун. Не трогай! Они все друг за дружку горой…

– Он – щенок! – Вован поднялся.

– Ну вот, пожалуйста! – шепнула Иринка – Сейчас приставать начнет!

Она стиснула в руке чайную ложечку, как будто это был нож или даже пистолет.

Квадратный здоровяк был уже в двух шагах. Юл поднялся. Сжал кулаки. Страха не должно быть. Страх разъедает силу. Только злость. Ярость.

– Мелочь, брысь отседова, – предложил задушевным голосом Вован, самодовольно ухмыляясь.

Росту он был небольшого. Повыше Юла, но совсем чуть-чуть. И в плечах не особенно широк. Но очень хотелось пацану крутизну свою показать.

– Сам вали! – огрызнулся Юл.

Вован колдунов не боялся. Он вообще в магию не верил. Он ни во что не верил, кроме силы кулаков. И, как истинный герой, выбрал для битья противника-слабака. Мальчишку выбрал, которому пятнадцати лет еще не исполнилось. Ухватил за грудки. Юл тут же поверх его кулаков наложил свои ладони. Что-то выкрикнул в лицо. Как показалось Вовану – какую-то абракадабру.

Тут же руки Вована ожгло огнем. В лицо ударила влажная смрадная струя. Вован невольно разжал пальцы. Кисти его рук скрючились и почернели. Из рукавов кожаной куртки валил пар, будто там внутри что-то варилось. Вован в ужасе уставился на изуродованные кулаки. Рот его сам собой раскрылся, на ворот куртки потекла струйка слюны. Но при этом «герой» не смог вымолвить ни звука.

Юл, потеряв равновесие, отступил и упал на стул. Он тоже смотрел на почерневшие пальцы противника, и дикий хмельной восторг закипал в нем. Сумел! Смог! Он даже не замечал, что его собственные руки при этом горят от боли. Проклятый дар эмпата! Юл не мог блокировать этот канал. Да и не хотел. Наслаждался. Эту боль причинил он сам.

Вован, впрочем, все еще стоял, нависая. Но Юл уже уверился в своей силе. Левой рукой коснулся ожерелья, а правую выставил в запретном жесте. Ладонь его казалась вылепленной из снега и слегка светилась.

Колдовская сила отшвырнула Вована, он упал, спиной опрокинув ближайший стул.

Приятель подбежал, ухватил незадачливого братка за плечи, залопотал:

– Ну, брателла, держись. Теперь на нас все навалятся. Греби отсюдова… – Он поволок пострадавшего к выходу, что-то бормоча на хочу. Юл разобрал только «мелкий» и «колдун»…

– Как ты его, а? – Иринка нервно хихикнула. – Я уж думала – все, тебе похороны обеспечены. Пора гроб выбирать… Такой, чтобы крышка не открывалась. А ты урода взял и поджарил.

– Это формула изгнания воды, – отвечал Юл с гордостью, одергивая куртку.

Его бросило в жар, от хмельного восторга голова шла кругом. Он вдруг вспомнил, что спрятал в рюкзак, который по-прежнему висел за плечами, подаренную Стеном тарелку. Пощупал. Похоже, фарфор уцелел, не разбился во время всех пертурбаций.

– Ты с любым такое можешь сделать? – Иринка смотрела на него во все глаза. Восхищалась? Или просто опасалась теперь?

Восхищалась – эмпат ощутил это совершенно точно. Он иногда ошибался в чувствах, но не сейчас.

– С любым, – заявил Юл. – Но учти, это была самозащита. К такому заклинанию можно прибегать только в крайнем случае…

А если узнают? На Синклит вызовут. Плевать! Плевать! Он ни перед кем голову склонять не намерен! Ни перед школьными придурками, вроде Матюшко, ни перед этим Вованом. И перед Синклитом – тоже. Он же только ученик. Ожерелье есть – назад не отберут. Никто с него ожерелье не снимет! Никто с ним теперь не сладит!

Ему казалось, что он поднимается по невидимой лестнице все выше. От высоты перехватывает дыхание.

– Я бы хотела быть такой же сильной, как ты! – вздохнула Иринка. – Такой же непокорной.

– А ты не такая? Нет?

– Ну, немножко. Может быть. – Она покраснела. Потом рассмеялась. – Этот тип что, с черными ручонками и останется? Милостыню станет просить. Всем говорить, что в танке горел, люк голыми руками открывал, друзей спасал.

– Ну, если выложит баксов пятьсот, Роман Вернон, может быть, смилостивится и вернет ему прежние белые ладошки, – хмыкнул Юл. – А может быть, и за тысячу пошлет куда подальше. Роман подобных уродов терпеть не может Ты Суслика видела? Он у газетного киоска сидит. Видела? Романова работа.

– Тогда придется две тысячи заплатить, – подсказала Иринка, заходясь от смеха.

– Три! Мне десять процентов.

Юл смеялся и никак не мог успокоиться. Смех вдруг перешел в странную дрожь. Потом в мерзкий холод. Холод шел от ног, как будто Юл промочил их в луже. Он наклонился и глянул под стол. Ему показалось… да нет, не показалось, ощущение было реальным как никогда. Пол заливала грязная вода. Опять? Таинственная грязь уже растеклась по всему кафе и плескалась около ножек столика. Причем никто, кроме Юла, эту воду, похоже, не замечал.

Юный чародей сморщился.

– Что с тобой? – удивилась Иринка.

– Посмотри на пол. Ты ничего не видишь? – спросил Юл.

Иринка посмотрела и содрогнулась.

– Эта та самая вода?

– Похоже, новая волна прошла. Только гораздо слабее прежней. Эта мерзость залила весь город. – Юл поднялся: – Идем отсюда. Я тебя до дома провожу.

– Что происходит? – спросила Иринка шепотом.

– Ничего не бойся! – объявил юный чародей. – Я на тебя охранное заклинание наложил. Отныне тебе порча не страшна. Меня сам Роман Вернон этим заклинаниям научил.

Недавний случай с Вованом укрепил самоуверенность чародея.

Вода на площади почти спала. Но кое-где – Юл чувствовал – еще стояли лужи черной вонючей жижи, которую практически никто не замечал. Хотя невольно брезгливая гримаса появлялась на лице того или иного человека, когда он наступал в эту ментальную грязь.

Недалеко от автобусной остановки стояла “скорая”. Мужчина в белом халате заносил на руках в машину мальчишку. Неподалеку сидела на скамейке девушка в китайском пуховике. Какая-то тетка стояла подле нее и время от времени трясла ее за плечо. При этом голова сидящей беспомощно моталась из стороны в сторону.

– Они умерли? – спросила Иринка.

– Н-нет… кажется, – прошептал Юл. Хотя далеко не был в этом уверен.

– Я видел, – рассказывал какой-то мужчина зевакам. – Черноту. Как будто тьма наступила в полдень. Я еще подумал – затмение. Потом опять стало светло. А через час – снова тьма. И холод жуткий… И вот сейчас – снова! Бр-р…

«Разве было три волны?» – подивился Юл.

А потом сообразил: первая волна прошла, когда они с Иринкой в саду были.

«Почему Стен меня не предупредил?» – со злостью подумал Юл.

Чародей вел Иринку за руку, стараясь обходить пятна черной «воды». Вел до самого дома – до стальных неприступных ворот.

И когда стальная калитка закрылась за Иринкой с протяжным металлическим стоном, у Юла похолодело в груди. Захотелось тут же кинуться следом, схватить за руку, позвать.

Но его самого кто-то схватил за руку.

Юл рванулся, но освободиться не сумел. Обернулся. Перед ним стоял Гавриил Черный собственной персоной. Он был, как всегда, элегантен, весь в черном.

– Ну, и как вы объясните свои художества, молодой человек? – насмешливо спросил глава колдовского Синклита.

– Вы о чем? – попробовал потянуть время Юл, понимая, что отнекиваться бесполезно: как повелитель Темных сил Гаврил Черный без особого труда мог засечь “темные заклинания”.

– Может быть, сядем ко мне в машину и побазарим? – предложил глава Синклита миролюбиво. – Здесь у ворот господина Сафронова стоять как-то стремно. Еще охрана вывалится, накостыляют.

– Ну, пойдем, поговорим, – уступил Юл. – Только о чем нам толковать? О моем вступлении в Синклит? – Мальчишка попытался атаковать первым. Знал, что дерзость иногда спасает.

– А ты наглец! – хмыкнул Гавриил, распахивая перед Юлом дверцу своего черного «мерина». – Толковать мы с тобой, Юлий Александрович, будем о твоем поведении. О том, что применяешь заклинание изгнания воды, не имея на то права.

– Исключительно как средство самообороны! – выпалил Юл.

– Пустая отговорка! Роман Васильевич не должен был тебя в подобные тайны посвящать, так что главная вина на нем, – назидательным тоном поведал Гавриил. – Но с другой стороны… – глава Синклита сделал паузу. – У тебя неплохо вроде бы получается.

– Вы серьезно? – Юл опешил: он ожидал разноса и угроз, но никак не похвалы.

– Ты, Юлий Александрович, вполне сформировавшийся чародей, и твоя шутка на счет вступления в Синклит может превратиться в самое обычное заявление, – в тоне Гавриила не было и тени насмешки. Но и искренности не было.

– И что же мне делать? – спросил Юл дрогнувшим голосом.

– Как что? Подавать заявление на вступление.

У мальчишки вспотели ладони.

– Могу практику собственную открыть? – спросил зачем-то Юл.

Гавриил рассмеялся. Странно как-то. Ненатурально? Зло? Юл не мог подобрать нужное определение. Он ощутил неловкость и не сразу сообразил, что это неловкость самого Гавриила. Глава Синклита хитрил. Чего-то хотел от мальчишки. А вот чего именно…

– Ну, о практике тебе, пожалуй, еще рано думать. Но выполнять отдельные поручения Синклита – на это ты уже способен.

– Какие поручения? – Юл насторожился. Он все сильнее ощущал тревогу Гавриила, несмотря на прочный (наипрочнейший даже) колдовской заслон.

– Личные поручения главы Синклита, – произнес Гавриил, чеканя каждое слово. – Заодно будешь брать у меня уроки. Бесплатно.

– Но Роман Васильевич наверняка будет против, – неуверенно заметил юный чародей. Что-то ему не понравилось в предложении Гавриила. Но что именно – он пока понять не мог.

– Разве тебе это не до звезды?

«Он меня перекупает! О, Вода-царица! Гавриил хочет меня перетянуть к себе! Взять в ученики…Точняк! Неужели я обладаю такой силой?! Ого!»

Юл почувствовал прилив непомерной гордости. Из-за него соперничают два самых знаменитых колдуна Темногорска!

– Только ты одно учти, парень! Роман Васильевич – сильный колдун, но, как все колдуны, – ревнивый. Он ни в ком превосходства не потерпит. А твое превосходство он чует, только делает вид, что ты ниже. Не сумеешь дар отстоять, – навеки слабым колдунишкой останешься. А у тебя дар невиданный, уж ты мне поверь.

– Да ладно вам… – смущенно пробормотал Юл, чувствуя, как краска заливает щеки. Он понимал, что Гавриил ему беззастенчиво льстит, но не мог устоять. Не мог, хоть тресни.

«Правду говорит Гавриил, я – сильнее Романа», – пронеслась в мозгу сладостная мысль и все внутри согрела приятным теплом осознания своего превосходства.

– Короче, мы, колдуны – мерзкое племя, – продолжал рассуждать Гавриил. – Потому очень важно молодняку силу свою самобытную уберечь от чужого влияния. Врубаешься?

– А то!

– Роман Васильевич тебя за нос водит. Чуть-чуть там откроет, здесь покажет. Но к главному не допускает. Силы твоей боится. Потому будет тебя на привязи держать все время. Время упустишь – не наверстаешь.

Юл передернулся.

– А ведь правда: у нас с ним все время как будто связь. Я его слышу, чувствую, и он меня – тоже. Он что, волю мою подчинил? – у мальчишки дрогнул голос.

– Нет, тут сложнее, – покачал головой Гавриил. – Мне кое-что известно о свойствах водной нити, потому как Темные силы ко всем стихиям причастны. Так вот, я думаю, когда Роман Васильевич ожерелье твое создавал, он власть свою в водную нить заложил. Смекаешь? – подмигнул глава Синклита мальчишке, как старому приятелю.

Юлу показалось, что его ударили под дых. Он готов был закричать, но не закричал – превозмог боль. Стиснул зубы. Так ожерелье не дар никакой! Ошейник! Подлянка!

Он же знал это с самого начала! Знал! Он еще тогда в Пустосвятово хотел отказаться, да не сумел!

Мальчишка дернул дверцу машины, та не подалась.

– Не надо ломать, – строго сказал Гавриил. – Машина дорогая.

– Откройте дверь, я выйду, – попросил Юл. Ему не хватало воздуха.

Гаврил не стал спорить. Замок открылся. Юл вырвался из машины, как из клетки.

– Ненавижу! – бежал он, выкрикивая. – Ненавижу! Ненавижу!

Если ненависть – блевотина души, то его сейчас рвало фонтаном.

Весь день в субботу Аглая Всевидящая провела в офисе строительной фирмы. Составляли контракт: обломки и мусор вывезти, забор новый поставить, хоромы построить. Аглая ругалась и спорила до хрипоты, но подрядчики ни за что не хотели снижать цену. Обещанных Синклитом денег явно не хватало.

– Но мы же с вами все обговорили на той неделе! Вы же обещали мне!

– Лес подорожал. И цемент. И расценки, – отвечал, глядя мимо Аглаи в пространство, Петр Петрович и постукивал по тоненькой пластиковой папочке карандашиком. – Вы же сами понимаете: инфляция.

Аглая вернулась в гостиницу поздно вечером голодная и злая, с ясным сознанием того, что ее обокрали дважды: в первый раз, когда назначили заоблачную цену за строительство, во второй – когда лишили клиентов на весь день – а значит, и законного заработка.

В воскресенье приема не было. Утром, спустившись в холл гостиницы, она с удивлением обнаружила, что какой-то дотошный посетитель ее все же дожидается. Одет он был странно: легкий костюмчик, лакированные ботинки – совсем не по погоде.

«Из машины выскочил!» – догадалась Аглая и глянула на гостя приветливо.

– Чем могу… – начала Всевидящая и осеклась. Узнала посетителя. – Медонос?

– Не пригласите в номер? – спросил изгнанник. – Тут как-то неудобно общаться по душам.

Аглая оглянулась: не видит ли их кто? Дежурная в своем окошечке, похоже, не обращала ни на кого внимания – смотрела очередной сериал по телику.

«Можно с Медоноса его долю содрать!» – мелькнула здравая мысль в голове Аглаи.

– Пошли! – мотнула головой.

После того как Синклит перестал оплачивать проживание Всевидящей в гостинице, пришлось прорицательнице довольствоваться скромным одноместным номером. Правда, был он очень даже ничего: кроме кровати имелся еще и диван, на столе выставлена была вполне приличная посуда, на тумбочке – новенький телевизор.

– Располагайся! – Аглая указала Медоносу на диван. – Кофе хочешь?

– Не откажусь.

Всевидящая включила электрический чайник, достала банку растворимого кофе и сахар.

Медонос подсел к столу, глотнул кофе.

– Ходили слухи, что тебя посадили, – попыталась прощупать почву Аглая.

– Вранье, – небрежно бросил повелитель четырех стихий.

Отставил чашку, помолчал. Потом поднял на Аглаю взгляд и спросил тихо, задушевно:

– Кого убить хотят?

Но Всевидящую не так-то просто было огорошить внезапным вопросом:

– Ты о чем это? Не понимаю…

– Кого из сильных колдунов убьют? Ты что-нибудь видела? А?

– Почему я должна что-то подобное видеть? – Аглая пожала плечами. – Бери сухарики. Кроме сухариков, у меня ничего нет.

– В прошлый раз, перед тем как Чудодей умер, весь Темногорск слухом полнился. Теперь опять шуршат потихоньку… Я, как прибыл, сразу услышал.

– Так я…

– Ты про Чудака знала, – мягко, но твердо сказал Медонос, – точно знала, что Михаил Евгеньевич скоро умрет.

– Может быть! – озлилась Аглая. – Но тебя это не касается. И никого не касается. Я просто так информацию не даю.

– А как даешь?

– Пятьдесят тысяч зелеными, – сделав вид, что не поняла сальной шутки, заявила Аглая.

Медонос помедлил, потом сунул руку во внутренний карман, достал футлярчик, открыл. Колечко на белом шелке. Камень в свете тусклой лампочки полыхнул так, что Аглая невольно отпрянула.

«Карат десять, не меньше», – прикинула Всевидящая.

– Это кольцо куда больше пятидесяти тысяч стоит. Ну, так как? Скажешь?

Аглая осторожно взяла футляр, повернула, любуясь игрой бриллианта. Смотрела и не могла отвести взгляд. И выпустить коробочку из рук уже была не в силах.

– Убьют Романа Вернона, – проговорила прорицательница, не отрывая взгляда от камня. – Похоже, где-то поздним утром… или днем около полудня… В какой день – не знаю. Но скоро. Пока погода не переменится. Потому как видела, что деревья голые, а на лужах – лед.

– Скоро, значит? – уточнил Медонос.

– Очень скоро.

– И все зависит от погоды? Так?

– От погоды? Нет… не знаю, – пожала плечами Аглая, извлекла кольцо из футляра и на палец надела. – Толкование – не по моей части. Что увидела, о том и говорю.

– Кто убьет?

– Наемник. Киллер. Из шпаны местной.

– Ты не ошибаешься?

– С чего бы это? Смерть я всегда точно предсказываю. Стрелять в него будут. Из пистолета. Пуля заговоренная. Чтоб наверняка.

Медонос кивнул. О том, что Аглая не ошибается, предсказывая смерть, было в Темногорске известно.

– А кто заказчик?

– Этого сказать не могу, потому что не видела.

– Ты Гавриилу шепнула, что Роман Вернон умрет вскоре?

– Это еще зачем? – удивилась Аглая.

– Ну, во-первых, смерть сильного колдуна на всех нас может отразиться. Тут такая наводка пойдет – половину Темногорска перекорежит. Обычные колдуны минимум лет до восьмидесяти живут, а то и до ста – запросто. Чудодей старым ушел. Потому – безболезненно. А Роману сколько? Тридцать? Ну-ка, прикинь, сколько силы неизрасходованной на город обрушится!

– Что ж ты такое задумал? – ласковым голоском спросила Аглая. – Новое развлечение вроде того, когда ты пенаты мои порушил да чуть полгорода не спалил?

Гость взял сухарик, повертел в руках, улыбнулся, будто нашел в темном сухарике с орехами что-то забавное, и спросил:

– Может быть, Аглая Ильинична, это ты Романа заказала?

– Да ты что, Медонос? Спятил, что ли? – искренне изумилась прорицательница. – Зачем мне его заказывать? С мертвого я с него уже денег не получу за сожженный дом.

– Да ты же с Синклита все давно получила, умненькая моя, разве не так?

– Перестань ерунду молоть, а?.. – попросила Аглая, но тон немного сбавила.

– А кто из водных колдунов его в Синклите заменить может? – спросил Медонос.

– Некому, – отозвалась Аглая.

– И что же вы делать будете? Стихии надобно уравновешивать, иначе Синклиту в Темногорске не быть.

– Это вопрос не ко мне. К Гавриилу.

– И все же? Кто из водных колдунов может в случае чего место Романа занять?

Аглая пожала плечами:

– Ну… Может быть, ассистентка его? Как ее… Алевтина Пузырькина, – Всевидящая презрительно хмыкнула. – Нет, Алевтина – слабачка. Не ей в Совете Синклита заседать. А вот мальчишка, ученик романов, тот, сказывают, колдун уникальный.

– Юл Стеновский, что ли? – спросил Медонос таким тоном, будто не знал юного чародея и прежде с ним никогда не сталкивался.

– Ну да, он самый. А тебе-то зачем это знать? – удивилась Аглая. – Тебя ж из Синклита поперли.

– Как поперли, так и обратно примут. Официального исключения еще не было, так ведь?

– Кажется, нет, – не слишком уверенно сказала Аглая и тут же притворилась несведущей дурочкой. – Мне-то откуда знать? Ты по этому вопросу Гавриила пробивай.

– Премного благодарен, Аглая Ильинична, – улыбнулся Медонос, целуя ей руку. – Ты даже не представляешь, какую услугу мне оказала только что!

– Роман Васильевич, я тут доклад подготовил! – невысокий темноволосый парнишка в очках поднялся, смял в руке отпечатанные на компе листочки. – Можно зачитать?

Мальчишку звали Олегом. Ему было четырнадцать. В Темногорск он приехал один, без родителей. Удрал из дома. Впрочем, там, откуда он сбежал, до него никому дела не было. Отец пил беспробудно, мать пока еще работала, но тоже потихоньку спивалась. В Темногорске у Олега проживался бездетная тетка. Вот к этой тетке мальчишка заявился и сказал: «Я тут у вас поживу пару месяцев, выучусь на колдуна». Тетка гнала его – он не уходил. Она попрекала племянника куском хлеба, он ее – тем, что колет дрова и носит воду. Так и жили. Олег еще в двенадцать лет понял, что он – великий колдун. Надо только чуток подучиться. Пришел к Роману и брякнул с порога…

Ему было стыдно вспоминать, что он тогда сказал.

– Зачитывай, – кивнул водный колдун.

Ученики (всего их было трое, Юл обучался отдельно от прочих) сидели в кабинете учителя вокруг стола.

Горели высокие свечи белого воска в серебряных шандалах. Золотые огоньки походили на вертикальные зрачки неведомого зверя. В полированной столешнице отражалось что-то нездешнее, мутно-зеленое. Бархатные шторы на окнах не пропускали света с улицы. Длинный диван, старый, немодный, был покрыт белым пушистым пледом. Паркет елочкой, отлично отциклеванный и натертый, блестел, отражая пламя свечей.

Роман расположился на диване в своей любимой позе. Нога на ногу, пальцы рук сплетены в замок, обхватили колено. Колдуну нравилось вот так незатейливо проводить свое воскресное утро («Не последнее ли?» – царапнула неприятная мысль).

Олег откашлялся.

– Ну… – сказал он для начала.

– Это новое заклинание? – поинтересовался Роман.

Все засмеялись.

– Ладно, тишина. Прошу тишины. Я читаю! – Олег решительным жестом поправил очки на переносице и начал:

«Поскольку мозг человека на восемьдесят пять процентов состоит из воды, то именно водные колдуны больше всего наделены даром управлять людьми. Нам известно, что, облив человека водой и произнеся нужные заклинания, можно совершенно подчинить его волю своей. Им нетрудно управлять при этом, как управляют зомби. Но нам это не нужно. Гораздо важнее не полностью подчинить человека, а направить его. Чтобы он всегда и всюду вел себя, как надо руководителю. Мы можем контролировать чужие поступки, поощрять хорошие и пресекать плохие. Все разговоры о свободе выбора ни к чему, пока вокруг царят хаос, злоба, ненависть. Мы запретим ненавидеть. Разумеется, подобное управление требует большого искусства. Особенно, если речь о тысячах или даже миллионах. Я предлагаю простое решение: начать с небольшого числа людей. С пяти или десяти. Например, с наркоманов. Подчинив их волю и отучив от наркотиков, мы проверим, как осуществить управление не одной личностью, а небольшой группой, не превращая при этом отдельных людей в слепых исполнителей чужой воли».

– Это будет замена одного наркотика другим! – объявила Томка. Не то что бы ей не понравилась речь Олега. Но она обожала всем и всегда противоречить. По любому поводу. Даже Роману порой возражала.

– Классная идея! – хмыкнул Арк (так называл себя полноватый смуглолицый парнишка, сокращая до минимума свое имя Аркадий). – Но мне что-то в этой идейке не нравится. От нее попахивает. А если точнее – смердит.

Роман не торопился высказаться, смотрел на учеников.

Его ученики! Надо же! Кто бы мог подумать, что у него будет целая школа… Нет, он их не искал. Они пришли сами. Просто пришли. И колдун почему-то не указал им на дверь.

«Что со мной случилось? – думал Роман Вернон, переводя взгляд с одного юного лица на другое. – Решил учительствовать. Думаю не только о своей силе, а о том, как будут колдовать эти мальчишки и девчонки. Будут ли они достаточно сильны и на что употребят свой дар».

Он вдруг подумал о Тине, о том, что не выучил ее как следует, был равнодушен к ее дару. Так, немного натаскал, открыл с десяток заклинаний. Она была способна на большее, чем просто прислуживать и готовить борщ. Все мы способны на большее, если уж на то пошло. Лишь единицы достигают предела, вершины. Счастливы ли они при этом? Или, наоборот, чувствуют полную опустошенность…

На старости лет многие начинают поучать. Но кто слушает стариков? Их терпят – и только. Но речь не идет о старости – Роману тридцать лет исполнится будущей осенью. По меркам Синклита он молод и пика своего могущества не достиг. Тогда почему же его потянуло в учителя? Пример Алексея Стеновского (Роман то и дело сравнивал себя со своим странным другом) заразителен? Или водный колдун решил исполнить то, что не удалось Гамаюнову? Попробовать свои силы там, где создатель Беловодья потерпел поражение? Да, да, у Гамаюнова был великий дар, но сам учитель – ничтожен. Однако вообразил, что может карликовую душу свою скрыть и талантом волшебным прикрыться, как фиговым листком. На крест не пойти, – учеников послать. А сам – воскреснуть. И вот теперь, Роман Васильевич, ты хочешь сделать учеников лучше себя. Или стать лучше вместе с ними?

Очень может быть. Ведь пока мы живем, истинная цель жизни от нас всегда скрыта. Даже если мы воображаем, что нам известно все наверняка. Вот когда камень могильный покроет бренное тело, тогда и становится ясно (не тебе – другим,(и то далеко не всегда), для чего жил ушедший, и сумел ли цели своей достичь.

– Вам бы хотелось управлять другими, Олег? – спросил, наконец, Роман.

– Что в этом плохого? – недруменно спросил докладчик. – Вон, на Сафронова сколько людей пашет!

– Собственное дело собираешься открыть? Заколдуешь с десяток чуваков, они будут на тебя спину гнуть с утра до вечера? – вновь поддел приятеля Арк. – Клево.

– Людей надо направлять! – убежденно заявил Олег.

– Заставлять? – уточнил Роман.

– Иногда и заставлять! – ничуть не смутившись, кивнул Олег.

– Тебе лично нравится, когда тебя заставляют? – изобразил непонимание учитель.

– Нет, конечно. Но если с помощью колдовства, то никто не поймет, что заставляют. Всем будет казаться, что они сами этого хотят. – Похоже, Олег разработал весьма стройную теорию.

– Значит, ты сам был бы не против, чтобы тобой вот так управляли?

– В этом что-то есть! – прикалывался Арк. – Представьте, Роман Васильевич произносит заклинание, и у меня появляется желание с утра до вечера учить инглиш. В нормальном состоянии я этот инглиш терпеть не могу. А тут я начну спикать? с утра до вечера, книжки на английском стану читать. Отлично!

– Можно попробовать! – Роман достал из буфета бутыль с пустосвятовской водой. – Хоть сейчас стакан воды заговорю, и появится у тебя страсть к английскому, вместо того чтобы видак смотреть, будешь «Моби Дика» в подлиннике читать.

Роман поставил на стол пустой стакан.

– Итак, решайтесь! – Колдун наполнил стакан до краев. – Кто хочет выучить английский?

Арк смутился. Томка прыснула. Олег облизнул губы.

– Олег? – повернулся к докладчику колдун. – Может быть, опробуешь на себе свою теорию? Как говорится, в лучших традициях?

– Нет, погодите, а вдруг какое-то последствие будет? Побочное явление или… вы гарантируете, что ничего такого? – Олег явно струсил.

– Ты ведь не собираешься спрашивать наркоманов, хотят они подвергнуться твоим «водным процедурам» или нет. Вот и я не спрашиваю.

– Но я же не наркоман! – воскликнул Олег.

– И что?

– Роман Васильевич, вы нас испытываете, да? – смущенно улыбнулась Томка. – По-моему, это нечестно. Вы сильнее, вы знаете в сто раз больше, чем мы. Вы по любому нас обхитрите.

– Вы ничего не поняли? – спросил Роман. Гримаса раздражения пробежала по его лицу. – Мне совсем недавно предлагали нечто подобное: водозабор заговорить и на один день всех людей охмурить… внушить любовь небывалую.

– И что? – затаил дыхание Олег. – Вы отказались?

Роман кивнул.

Томка из разговора ничего не поняла. Слова Олега показались ей странными – и только. Арк прикалывался – как всегда. Роман на что-то намекал, требовал объяснить то, что Томка ну никак объяснить не могла. Роман ей нравился. Он был такой не похожий на других, красивый, обаятельный. Правда, много старше ее, но это ерунда, по сравнению с другими колдунами – еще очень молодой). И почти всемогущий. Правда, учил он их странно. То заставлял повторять раз за разом нехитрые упражнения в магии, то обсуждал, как сегодня, проблемы совершенно отвлеченные. Главное, Томка никак не могла понять, правильно она отвечает или нет. Возможно даже, совсем неправильно. Роман никогда не скажет: неверно. Лишь улыбнется загадочно. И все.

– Если через месяц мне не захочется больше инглиш учить? Что тогда? – продолжал развивать тему Аркадий.

– Страсть останется. Пока я заклятие не сниму, – насупился Олег.

– Подождите, вот такой случай рассмотрим! – вмешалась в спор Томка. – Если я заболею, смертельно заболею. И никто не сможет меня спасти, кроме вас? – повернулась она к учителю. – Вы бы стали мня лечить, Роман Васильевич?

– Конечно, – кивнул Роман. – Я бы сделал все, что в моих силах.

– Почему?

– Потому что ты хочешь жить. Так ведь?

– Если бы я была без сознания. Если бы не успела попросить меня спасти?! – тут же нашлась Томка.

– Вы, Тамара Александровна, желаете умереть в случае тяжелой болезни? Ну что ж, распорядитесь. Я не буду вас спасать. А так, извините, считается, что человек хочет жить в любом случае. За исключением заранее оговоренных.

– Роман Васильевич, а правда, вы тайну живой воды знаете и воскрешать умеете? – поинтересовалась Томка.

– Кто это вам сказал? – Роман попытался придать голосу как можно более равнодушные интонации.

– Слухи бродят-ходят. Будто вы одну утопленницу в Пустосвятово через пять лет к жизни вернули. Она, правда, жуть какая страшная, и от нее тиной воняет. Но живая.

Роман усмехнулся:

– Что касается уродства и вони – вранье. А вот про то, что я эту глупышку к жизни вернул – правда. Только не со всяким такое можно сделать.

– А с кем? – затаила дыхание Томка.

– Долго рассказывать. К тому же в обычном мире живой воды нет. Только в Беловодье воскрешать можно. Да и то не настоящих умерших, а находящихся под действием колдовства. Водяной мою утопленницу заговорил, душу в ней сохранил, потому я и смог ее воскресить… – Роман задумался, вспомнил Надежду и Глашу. – Не знаю точно, к настоящей жизни я после смерти возвращаю или к мнимой.

Томка смутилась. Она хотела, правда, спросить насчет самоубийства. Но вовремя поняла, что в этом случае Роман Васильевич ответит с убийственной иронией. Посему сочла за лучшее промолчать.

– Роман Васильевич, а вы во главе Синклита можете оказаться? – спросил Аркадий.

– Нет, это исключено.

– Почему?! Вы же один из самых сильных колдунов в Темногорске. Может быть даже, самый сильный! – горячо воскликнула Томка.

Роман поморщился. Даже если девчонка и говорила искренне, все равно ее слова смахивали на лесть. А он терпеть не мог, когда льстят.

– Я – повелитель водной стихии. Такой колдун не может стоять во главе Синклита. Нужен чародей, к стихиям отношения не имеющий. Как Чудодей, например. Он был книжным колдуном. Все стихии были для него равны.

– А Гавриил Черный, значит, подходит? – хмыкнул Аркадий.

– Больше, чем я. И давайте, не будем обсуждать проблемы управления Синклитом, – предложил Роман.

– Вы так мою идею и не заценили! – фыркнул Олег.

Собственная теория казалась ему гениальной. Как минимум – перспективной.

– Не особенно. – Роман улыбнулся. От его улыбки у Томки всегда замирало сердце. – Дело в том, что вот так в подчинении подержишь ты человек пять-шесть в течение двух дней, и всю колдовскую силу свою израсходуешь. Будешь как выжатый лимон. Действовать за других очень тяжело. А может вообще дар уйти.

– Ну да! – изобразил изумление Арк. – А как же правительство? Они вон миллионами руководят и не выдыхаются…

– Милый Аркадий, – Роман покачал головой. – Разве они в свое дело душу вкладывают?

Все рассмеялись. Арк громче вех.

– Я серьезно! – Олег покраснел. – Может получиться. Я тут даже потребную энергию рассчитал. Не так уж много и надо.

– То, что вокруг человека – четыре стихии, ты учел? – вопрос Романа прозвучал почти невинно. – И остальных людей, на которых часть твоей энергии уходить будет?

– Что? – Олег сморщился. – Вокруг?

– Ты же не в вакууме. Не в пустынном космосе. Так?

– Забыл про четыре стихии, вещий Олег! Как всегда, главное не учел! – хмыкнул Арк, понимая, что приятель допустил грубейшую ошибку.

– К счастью, – добавил Роман.

Олег покраснел еще больше. Он чуть не плакал. Томке было больно на него смотреть.

– Роман Васильевич, а когда вы нам ожерелья подарите? – спросила она, чтобы хоть что-то спросить. Чтобы дать Олегу передышку.

– А вы как думаете? – поинтересовался Роман. – Сами ощущаете: уже готовы принять мой дар?

Ученики засмеялись. Томка – неестественно громко. Арк – от души. Олег – вымученно. Но напряжение тут же прошло.

– Без волшебного ожерелья заклинания почти не действуют. Так? – спросил Арк.

– Примерно так, – согласился господин Вернон. – Но это, наверное, и лучше. А то бы вы такого натворили… – Учитель покачал головой.

– Так когда? – принялся допытываться Арк.

Он был дерзким. Ученики все были дерзкими, и это Роману нравилось. Если бы их дерзость равнялась упорству!

– Не знаю еще. Но точно могу сказать, что не сегодня, дети воды.

– Что? – не понял Олег.

– Ну, ваш мозг тоже состоит на восемьдесят пять процентов из воды. Так что все мы – дети воды.

Троица опять расхохоталась. И Роман Вернон вместе с ними.

– Что касается наркоманов, – уточнил Роман. – Если кто-то из них придет ко мне и попросит его излечить, я помогу. Но только по его просьбе.

– Давайте откроем наркологический центр! – предложил Арк.

– А что, это мысль! – захлопала в ладоши Томка. – Роман Васильевич, вы как?

Колдун усмехнулся. Вот и они его поймали! Что ж, он скажет теперь – нет? Он так долго этого избегал – исцелять и учить. И вот, похоже, дожил, и до того, и до другого.

– Один я не смогу, – ответил он, помолчав. – Но если вы мне поможете, то стоит попробовать.

– Придется пахать бесплатно? – фыркнул Олег.

– Пахать придется, – подтвердил Роман. – Но почему бесплатно? Хорошая работа требует хорошего вознаграждения.

– Но вы же с нас денег не берете, – напомнила Томка.

– Кто вам сказал, что я учу вас бесплатно? – Глаза колдуна блеснули. – Вы еще не знаете, какую страшную цену я заставлю вас заплатить.

Томка хихикнула и осеклась. Глянула искоса. Не поняла, шутит учитель или всерьез говорит.

– Какую? – спросила девчонка дрогнувшим голосом.

– Вот надену на вас ожерелья, – зловещим шепотом сообщил колдун. – Тогда узнаете.

«Я просто страдаю от одиночества, – думал Роман, глядя, как троица идет через сад, пихая друг друга и хохоча. – Поэтому и вздумал учительствовать».

Но он всегда был одинок. Прежде это не тяготило. Почти. Или все же тяготило?

Учеников колдуны не берут. Только от отца к сыну, от деда к внуку переходит искусство. Колдун, ставший учителем, – плохой колдун. Сам свою силу исчерпал, вот и надеется с помощью учеников могущество обрести – так в Темногорске считали и считают. И все же Роман пошел наперекор обычаю.

Но дети у колдовской братии – редкость. Лена – не в счет, она не ведьма, а лишь обладает Даром. Стен – тот провидец, но в других магических таинствах слаб. А вот Казька – тот да, тот отмечен. В будущем может такой сюрприз преподнести – мало не покажется! Что-то от Стена давненько нет никаких известий. Как он там поживает? Или так занят обустройством семейного гнездышка, что старым друзьям весточку послать недосуг? Похоже, Стен решил спрятаться от всех на свете. И то: подозрительное его везение может привлечь внимание нехороших парней.

Скорее всего, молчание Алексея Стеновского объясняется банальной причиной: наделенный даром предвидения Стен почуял опасность и решил переменить место жительства. Проще всего Алексею было бы поселиться в Темногорске и стать членом Синклита. Но Роман знал, что уговаривать старого приятеля бесполезно: в любом мире Стен будет изгнанником. Женитьба и рождение Казьки мало что смогли в его жизни исправить.

«Если бы у меня был сын, – подумал Роман. – Он был бы сильнее в сто раз, чем я».

После ухода Нади он все время ощущал пустоту. Как будто из сердца что-то вынули.

– Я сегодня вечером уезжаю, – сказала Надежда в тот день.

Времени было уже около трех – колдун только что закончил прием.

– Куда? – Роман, кажется, растерялся. Не ожидал. Накануне ни о чем таком они не говорили. Напротив, весь вечер шутили, почти безмятежная атмосфера царила в доме. Они планировали на другой день после обеда поехать в Пустосвятово. И вдруг…

Роман вспылил:

– Хочешь вернуться к Гамаюнову? От прошлого трудно убежать. От того, кто тебя хоть раз подчинил – практически невозможно.

Надежда рассмеялась:

– Нет, там все кончено. Ты меня освободил. Хотя бы за это спасибо…

Роман отметил про себя это злое, режущее ножом «Хотя бы за это».

– Теперь меня никто не удержит! – продолжала Надя. – Теперь я – ничья. И даже не твоя.

– Разве я тебя неволю?

– О, да! Ты подчиняешь, сам того не замечая. Юл, Тина, Стен… Представь, даже гордец Стен готов принять твое превосходство. Но я не могу. Знаешь, почему?

– Почему? – автоматически спросил Роман.

Она обняла его, прошептала на ухо:

– Потому что я – мертвая…

– Что за чушь?! Надя!

Он обнял ее и решил: не отпущу. Умру, но не отпущу.

– В этом есть что-то особенное, ты не находишь? – Ее горький смех прозвучал над самым его ухом. – Все в нашей стране решает Танатос. Наши действия ничего изменить не могут. Все растворяется, как в воде, тонет, как в болоте. Ньютон нам не указ, и потому сила действия ничему не равна. Любые вербальные ухищрения, безмерная любовь, подвиг служения, любой дар пропадают втуне. Только взмах косы Танатоса меняет ход действия кардинально, лишь смерть эффективна. Смерть наделена силой, остальное – бессильно. Что следует из той апологии Танатоса? Какой вывод? Очень простой. Я – сильнее тебя, мой бесподобный колдун.

– Что случилось?

Наверное, самым лучшим было вообще прекратить разговор, оставить все так, как есть, неопределенным, зависшим, когда любой толчок может повернуть действие в любую сторону.

– Ты спрашиваешь? – Надежда попыталась отстраниться. – О чем ты спрашиваешь? О чем? Пусти!

– Ни за что!

– Как ты смеешь?! Ты обещал не применять колдовскую силу против меня!

– Я и не применяю. Или думаешь, что я без всякого колдовства не могу тебя удержать? Я отнял тебя у Гамаюнова, снял ошейник, но при этом я тебя приручил. Незаметно так… Если меня не будет рядом, я не смогу тебе помочь.

– Мне не нужна твоя помощь!

– Разве?!

– У меня важное дело, – сказала Надежда, глядя в сторону. Соврала? Разумеется.

– Хорошо, уезжай!

Роман разжал руки, Надежда отступила к стене.

– Что-нибудь нужно? – спросил Роман и добавил: – Для поездки?

– У меня все есть.

– Деньги?

– Я уже взяла. Все, какие были.

Это была небольшая провокация. Потому что (как на другое утро выяснил Роман) на самом деле Надежда взяла полторы тысячи баксов. Остальные – больше пяти тысяч – остались лежать в сейфе. Но Роман на провокацию не поддался, лишь пожал плечами, давая понять, что не в претензии.

Надежда неожиданно смягчилась:

– Я тебе номер оставила. Там, у телефона. Впрочем… Я сама позвоню. Но не сразу. Сразу не могу. Извини. Дела.

Роман знал, что она не позвонит.

И не ошибся.

Он вздрогнул и очнулся. Ему показалось, что свет за окном стал меркнуть. Потом яростно завыл ветер, деревья в саду гнулись, трещали ветви. Невероятно! Настоящий ураган! А пятнадцать минут назад воздух был неподвижен.

На соседнем участке сломалась береза и рухнула на забор, сметая провода. Ну все, света теперь до вечера на Ведьминской не будет. Придется при свечах сидеть. Роман с любопытством наблюдал за этим внезапным буйством природы.

– Роман Васильевич! Роман Васильевич! – Колдун не сразу понял, что Томка колотит кулаком в стекло.

Дребезжали стекла.

– Скорее! Выходите!

Томка была белее простыни. Глаза расширены от ужаса. Шапочку она где-то потеряла, ветер трепал ее длинные волосы. Что случилось? Кто-то напал на ребят? Или упавшим деревом задело?

Колдун выбежал на крыльцо. Ветер выл в вершинах деревьев, гнул к земле. Томка была уже тут. Задыхаясь, срывала с груди шарф.

– Арк умирает! – выкрикнула в ужасе.

– Что? – колдуну показалось – дурацкий розыгрыш.

Роман так и хотел сказать в ответ, повернуться, уйти. Но вдруг почувствовал: не розыгрыш. Ожерелье дернулось, водная нить стала пульсировать сильнее. Еще сильнее…

– Где он?

– Там, на остановке. Мы стояли и вдруг он побелел и стал падать!

Значит, в двух шагах. Роман накинул куртку и ринулся на улицу. Ботинки надевать не стал, так и побежал в летних сандалиях на босу ногу.

– Скорее! – задыхаясь, приговаривала Томка.

– Может быть, его упавшей веткой задело? Или рядом провод оборвался? – спросил на бегу Роман.

– Нет, ураган потом начался. А прежде темно сделалось! – выкрикнула Томка ему в спину на бегу.

Пока добежали до автобусной остановки, ветер почти унялся. Обломанные ветви валялись вокруг, да сорванная с какого-то ларька крыша грохнулась как раз посредине Ведьминской.

Арк лежал на скамейке на автобусной остановке. Олег стоял подле, придерживал голову товарища. По телу лежащего время от времени пробегала крупная дрожь, тогда Арк бился затылком о деревянное сиденье. Глаза мальчишки закатились, с нижней губы тянулась нитка слюны. Время от времени левая руки его подергивалась, будто пальцы пытались что-то схватить. Какая-то тетка бросила на Арка осуждающий взгляд и поторопилась пройти мимо.

– Обкурился, мерзавец! – бросила гневно. Как плюнула.

Глупая, если бы знала она, как сейчас плохо мальчишке! Роман положил ладонь Арку на лоб.

И сам в то же мгновение ухнул в пропасть, во тьму. Железные пальцы невидимой руки сжали горло. Рука удлинялась, превращаясь в тугой жгут. Жадно раззявилась черная пасть…

Следующее движение было чисто инстинктивным. Колдун взмахнул левой рукой, на пальце сверкнул серебряный перстень. Луч холодного синего огня вылетел из зеленого ноздреватого камня и отсек черный жгут. Но Роман продолжал падать в пустоту. Рука, что лежала на лбу Арка, нестерпимо тяжелела. Колдун понимал, что мальчишка уходит и тянет его за собой.

Разжать пальцы! Немедленно рвануться наверх. Одному. Арка не спасти… не вытянуть. Наверх! Скорее! Роман поднял руку с кольцом. Тонкий луч сверкнул, превращаясь в невесомую, но прочную нить. Тело рвануло так, будто неведомая сила на порядок превосходила силу тяжести. Роман висел над пропастью. Волшебная нить, протянувшаяся из магического камня, удерживала его в реальности. На другой руке неподъемным грузом висел умирающий Арк. Возможно, он уже умер. Во всяком случае, признаков жизни мальчишка не подавал.

«Наверх!»

Мысленно Роман принялся сматывать нить. Их вытягивало. Быстрее! Сил не хватало.

«Я сдюжу!» Он любил это слово. Это было его личным заклинанием. Оно всегда добавляло сил.

«О, Вода-царица!» – призвал колдун на помощь стихию. Она откликнулась. Как всегда откликалась. Или почти всегда. Пропасть отдалилась. Как будто сквозь мутное стекло увидел колдун свет холодного дня, улицу и дома.

Еще одно усилие. Последнее. И он вернулся. Они вернулись.

Колдун стоял на коленях, Арк лежал, вытянувшись, на скамейке, ладонь Романа покоилась на лбу ученика. Мальчишка дернулся, то ли глубоко вздохнул, то ли всхлипнул, и приоткрыл глаза.

– Что… случилось?.. – пробормотал Аркадий. – Я провалился… Да… провалился… Меня накрыло. Волной. Холодом. Болью.

Он попытался сесть. Олег кинулся ему помогать.

Томка подхватила товарища с другой стороны. Не замечала, что слезинки, скатываясь по щекам, падают Аркадию на куртку.

Роман достал из кармана серебряную флягу с заговоренной водой и протянул ученику.

– Пей!

Тот хлебнул. Замотал головой.

– Ну, все, парень, ты попал! – хмыкнул Олег. – Теперь зубрить тебе инглиш до конца жизни!

Арк попытался засмеяться, но только закашлялся. Томка истерически захихикала.

Роман отобрал у мальчишки флягу, сам сделал глоток.

Колдун еще точно не знал, что же стряслось с его учеником. Кто-то навел порчу на мальчишку – что Синклитом строжайше запрещалось. Роман едва вытянул парня. Очень все это странно. Кому понадобилось убивать Аркадия Сидоренко (колдовские способности выше средних Обучен самсым азам магии)? Возможно, это предупреждение, удар по самому водному колдуну. Война. Но с кем?

– Как себя чувствуешь? – спросил Роман Аркадия.

– Хреново. Тошнит.

– Сидите все здесь, – приказал учитель ребятам. – Никуда не уходить. Я машину подгоню, отвезу вас домой.

– Не надо, Роман Васильевич, уже прошло. – Мальчишка попытался встать. Но тут же осел на скамью.

Роман положил ему руки на плечи. Вдруг почудилось: вокруг тьма. Холод. Ночь. И ветер воет. Аркадий рядом, вмерзший по грудь в лед. Голова и плечи торчат изо льда, как незаконченный мраморный бюст – белое лицо, бесцветные губы, незрячие глаза. Роман попробовал растопить лед. Получилось. Кажется, даже образовалась полынья. Пар повалил от воды. Теперь надо извлечь Арка из этой тьмы. Не тут-то было. Черная вода повсюду. Весь Темногорск затоплен.

Роман отдернул руки. Спрятал в карманы. Его самого затрясло.

– Так лучше? – спросил с надеждой.

– Ага, – парнишка кивнул. – Нет, правда, почти все прошло. Только ноги почему-то дрожат.

– Это он так аплодирует вам, коленками! – попытался пошутить Олег.

– Я за машиной. Ждите.

Колдун зашагал назад к своему дому. Хотелось кинуться со всех ног, но он сдержался. Все же учитель, достойно надо себя вести, степенно. Даже когда опасность. Смертельная.

Роман прошел на кухню, взял бутылку воды. Заговорил от порчи. Трижды. Потом направился в гараж за машиной.

Роман дал каждому из троицы выпить по три глотка заговоренной воды из бутылки. Потом усадил в свой «Форд» и повез.

– Это кто-то на Аркашку порчу навел, да? – спросила Томка.

– Догадливая девочка, – кивнул Роман.

– Мы же защитные заклинания накладывали на себя, – напомнила Томка. – Вы сами нас обучили.

– Не помогло. Слабоваты оказались заклинания.

– Если бы у меня ожерелья было, тогда бы помогло? – спросил Аркадий.

– Не знаю.

– Но вы нас защитите? – спросила Томка.

– Уже, – отрезал колдун. – Надеюсь, во второй раз защиту не пробьют.

– Но вы же говорили, что один колдун на другого заклинания накладывать не может.

– Один сильный колдун на другого сильного колдуна, – уточнил Роман. – У вас еще не та сила, чтобы я ваш самобытный дар повредить мог.

Они обиделись. Все трое. Каждый мнил себя непобедимым, уникальным, самым, самым… И правильно делали. Потом, лет через десять, поймут, какими были неумехами этой весной. Но это потом. Сейчас их уверенность в себе непоколебима. И это хорошо.

– Я что, самый слабый? – обиделся Арк.

– Нет. Просто ты в воронку попал. Меня тоже вслед за тобой чуть не утянуло. Честно скажу, я еще ни с чем подобным не встречался.

На самом деле Роман врал, и врал правдоподобно. В воронку эту вполне могли угодить все трое. Но провалился почему-то один Аркадий Сидоренко. А его друзья прошли, как по льду, и опасности не заметили. Это-то и было самым странным. Потому что Арк был не сильнее, но и не слабее своих друзей. Значит, кроме колдовской силы имело значение что-то еще.

– Меня до сих пор тошнит, – признался Арк.

– Это что-то вроде посттравматического шока, – объяснил колдун. – А вы что-нибудь почувствовали? – обратился он к остальным.

– Я увидела, как вокруг все потемнело… И холод… – сказала не очень уверенно Томка. – А вот он, – ткнула в Олега пальцем – упал.

– Да ничего такого, у меня просто ноги подкосились, – пробормотал Олег.

«Значит, их задело. Но не утянуло. Почему? Олег сильнее? А Тамара?»

Господин Вернон был всегда уверен, что из этой троицы Олег – самый одаренный. Но не настолько же! И потом – Томка. Она-то вряд ли больше других одарена.

Роман остановил «Форд», Олег и Аркадий хотели вылезти из машины, но учитель их остановил.

– Погодите.

– В чем дело? – не понял Олег.

– Вы не чувствуете?

– Нет. Ничего.

– Идет новая волна. Ничего страшного. Вам сейчас бояться нечего.

– А что, машина волшебная? – спросил Олег. То ли насмешливо, то ли уважительно – не понять.

– От пуль заговоренная – и стекла, и сталь. Но сейчас нам не пули угрожают. Нечто другое. Машина не защитит. А вот я попробую.

Водный колдун не ошибся – черная волна налетела, накрыла машину и промчалась дальше. Томка крутила головой, пытаясь разглядеть – что там, за стеклами. Мальчишки сидели притихшие, втянув голову в плечи. Аркадий сморщился, поднес руку к губам. Олег стиснул зубы.

«Мое охранное заклинание полностью закрыло девчонку. Ее дар пластичен, какой я ее сделаю (или кто-то другой руку приложит) – такой и будет. А вот мальчишки каждый – иной. Своя суть сквозь мою защиту вылезает. Их каждый раз будет бить… Весь вопрос – насколько сильно».

Когда волна пронеслась, вновь загудел в ветвях деревьев ураган, забрякали плохо закрепленные вывески. И в завываниях ветра послышался колдуну отдаленный яростный вопль.

Ветер, как и в прошлый раз, быстро унялся.

– Офигеть, – клацнул зубами Олег.

– Ну вот, теперь можно вылезать, – сказал Роман и распахнул дверцу.

Мальчишки боязливо ежась, вышли один за другим. Томка осталась – она жила в соседнем квартале. Роман подумал и отдал Арку бутыль с заговоренной водой.

– Выпей на ночь стакан. Завтра утром – тоже. Если слабость почувствуешь, или покажется, что в пропасть засасывает, сразу звони мне. Номер ты знаешь.

– А если еще раз тьма навалится? – спросил Аркадий. В его голосе отчетливо послышался страх.

– Может стошнить, – предрек Роман. – Но каждая новая волна будет слабее прежней.

– Почему вы так решили? – недоверчиво спросил Олег.

– Потому что тот, кто наслал порчу, большую часть силы в первый удар вложил, вторая – слабее первой, ну а третья – вообще последки. Уж поверьте, я кое-что понимаю в порче.

О, Вода-царица! Может, стоило подарить этим ребятам ожерелья? Колдун хотя бы смог услышать их зов в час беды и прийти на помощь. Но сейчас нельзя. Сейчас, когда вокруг разлита чернота неведомой порчи, ожерелье может и не получиться. Либо водная нить не сомкнется, либо получится с червоточиной.

Будем надеяться, что Роман в своих прогнозах прав, и после третьей волны все закончится.

А если нет?

– Сильная порча была? – спросила Томка, когда Роман остановил машину у ее подъезда. И сама ответила. – Сильная. Аркашка мог умереть.

– Мог, – подтвердил Роман.

– Кто это сделал?

– Не знаю.

– И что теперь?

– Теперь ты идешь домой.

– Мне страшно, – призналась Томка.

На самом деле ей было совсем не страшно. То есть страх был как будто снаружи, внутрь не проникал. Почему так, она и сама не знала. Может, чувствовала, что опасность эта не для нее.

Сам Роман Вернон порчи не боялся. Перстень с зеленым камнем, старинный дедов амулет, надежно хранил колдуна. Амулет должен был предостеречь, когда опасность рядом. Но почему-то Роман ничего не почувствовал. Неужели амулет оказался бессилен? Или эта порча не могла его задеть?

– Паниковать не нужно, – колдун постарался придать голосу твердость. – Делай так, как я учил: мысленно круг вокруг себя очерти. Заклинания помнишь?

– Конечно! Я их все время повторяю. Меня Олежка с Арком дразнят из-за этого. У вас машина отличная. Дорого стоит? Сколько баксов?

– Не знаю.

– Серьезно. Не хотите говорить? Или в самом деле не знаете? Вы ее угнали?

– Нет, мне друг подарил.

– Вот это класс! – восхитилась девчонка. – Разве такие друзья бывают?

– Как видишь.

– Вот бы мне такую тачку! – мечтательно вздохнула Томка. – Вот бы жених…

Она еще раз очень выразительно вздохнула и открыла дверцу.

– Ну, не дрейфь! – Роман ободряюще потрепал ее по плечу. – Скоро все разъяснится. Синклит свой город в обиду не даст. Ты ж всегда была такая смелая. За что я тебя и люблю.

Томка засмеялась. Совершенно счастливо:

– Правда, любите? Или шутите?

– Серьезно.

– А поцелуете? – Девчонка наклонилась к учителю.

Он взял ее за подбородок, слегка повернул голову и коснулся губами щеки.

– Ну, теперь веришь?

Девчонка ничего не ответила, выскочила из машины, побежала к дому.

«Неужели я потеряю их? Всех троих?» – Роман смотрел вслед Томке и мысленно накидывал колдовской защитный кокон.

Нет! Не позволю! Колдун сжал кулаки и попытался разогнать черную муть, что плескалась вокруг. Не получилось. Черная вода затопила весь город. Однако новая воронка появиться не спешила.

«Не отдам!» – мысленно повторил Роман.

И тут ожерелье дернулось, забилось, как живое. Юл! Ученик звал своего учителя. Не просто звал, а кричал: помоги!

Роман мысленно соединил нити их ожерелий. Сила, пусть и небольшая, перетекала от могущественного колдуна к юному чародею. Роман замер, откинув голову назад и прикрыв глаза. Внезапная боль ожгла, пронзила шею, перетекла в затылок. Изгнание воды! Юл применил запретную для него формулу. Притом нарушителя самого хлестнуло чужой болью! Ведь Юл – эмпат, он чувствует чужие страдания. Роман провел пальцами по водной нити, пытаясь ее успокоить. Мальчишка продолжал отбирать энергию учителя. Что случилось? Неужели Юл угодил в воронку? Ну вот, кажется, прошло… Нет, опять накатывает. Роману показалось, что волна боли накрыла его с головой. Накрыла и укатилась дальше. Опасность отступила.

Колдун провел ладонями по лицу, стер с лица испарину.

Что это было?

Он спас Юла. Будем надеяться.

Своего ребенка спасти не сумел.

Роман достал мобильник и набрал номер Гавриила Черного.

– Ну, кому я понадобился? – проворчал исполняющий обязанности главы Синклита. – Минутки свободной не дадут. Вот возьму, и порчу напущу на телефонную сеть!

– Гавриил, дело важное.

– Это ты, Роман Васильевич? Так бы сразу и сказал. О чем перетереть хочешь? – Гавриил по-прежнему обожал сленг хотя пользовался подобными словечками зачастую неумело и ни к месту Особенно любимым словом было у него «перетереть». Он буквально тащился от подобным слов. Тьфу, вот же зараза переимчивая!

– Кто-то навел порчу на моего ученика, – Роман говорил медленно и тихо, боялся, что собеседник заметит, как сел его голос.

– Слушай, не гони пургу, чувак. Какая порча? Или ты охранных заклинаний не знаешь? Тогда выучи. И пацана своего поднатаскай. А то обленились все, силы нет.

– Давно наложил и защитил, как положено. Не помогло. Пробило. Сильный удар.

– Не тупи. Что за хрень? Может, ты сам порчу и навел? Ну, гляди, Синклит с тобой еще за осенние художества посчитаться хочет.

– Гавриил…

– Уже сорок лет Гавриил.

– Я не шучу. Это как пропасть. Яма. Стал его вытаскивать и сам чуть не слетел. Теперь понимаешь? Похоже, будто какая-то волна прошла. Я сам не заметил. – Роман не стал уточнять, что погрузился в тот миг в воспоминания… с ним бывало такое после возвращения из Беловодья – в прошлое он нырял, как в воду. – Но остаточный эффект видел. По улице настоящий ураган пронесся. Потом еще одна волна была. Эту я уже засек.

Гавриил довольно долго молчал.

– Серьезно? – спросил наконец. В голосе главы Синклита послышалась тревога. Ну, наконец-то уразумел!

– Пропасть, – сказал водный колдун. – Понял, о чем я?

– Просекаю помаленьку. Ты это, того, не болтай лишнего. Парня домой доставь. И помалкивай. Я разведаю, что могу и подъеду потом к тебе.

И тут Роман увидел, что по городу катится новая волна, третья. Правда, куда ниже первых двух. Такая никого убить не могла, разве вызвать дурноту на миг.

– Третья катится.

– Что?

– Третья волна.

– Ты видишь?

– Да. Но меня не задевает.

– И что ты думаешь? – в голосе Гавриила послышался страх. Настоящий.

– В этом есть что-то… непоправимое, – выдохнул Роман.

«Как тогда, в январе».

Роман проснулся в четыре часа ночи. Проснулся от того, что ему показалось – Надежда не дышит. Тьма. И абсолютная тишина. Роман сразу ощутил неладное, сердце бухнуло, страх распухшим пульсирующим шаром ударил в шею, затылок. Колдун включил ночник. Надя лежала на спине, руки вытянуты вдоль тела. Лицо запрокинуто, губы полуоткрыты. Он попытался уловить ее дыхание и не смог.

– Надежда! – Роман тронул ее за плечо.

Она судорожно вздохнула и открыла глаза.

– Какой странный сон… – прошептала.

– Надя, тебе плохо? – спросил он, уже предвидя ответ. – Что случилось?

– Очень странный сон! – Она встала и ушла в ванную, но вскоре вернулась.

– У меня кровотечение. – Надя присела рядом с ним на постель, положив руки на живот.

В свете ночника лицо ее казалось застывшим и серым. Снег, пролежав несколько дней, приобретает подобный оттенок.

– Сильное?

– Нет. Пока чуть-чуть. Капля… две…

– Тогда не страшно, – попытался успокоить ее Роман. Но сам внутренне похолодел. – Утром поедем в больницу.

– В прошлый раз так же было. Сначала – чуть-чуть, а потом…

В прошлый раз – это с Гамаюновым. Скольких она потеряла – вот так?

– Но ведь вечером все было хорошо?

– Да.

– Ложись, пожалуйста, я попробую остановить кровь.

Надя покорно вытянулась на кровати. Роман смочил ладонь пустосвятовской водой и положил ей на живот. Живот за последние две недели немного округлился. Едва заметно, чуть-чуть. О, Вода-Царица, они так хотели этого ребенка!

В первый момент колдун не понял, что произошло, ощутив под ладонью пугающий холод, пустоту, которая способна поглотить все на свете, ибо бездонна. А когда сообразил, спешно отдернул руку.

– Ромочка! – Надя приподняла голову. – Кровь пошла сильнее. Сделай же что-нибудь.

– Я не могу, – выдохнул он.

– Как это?

– Малыш умер.

– Что за чушь?

– Умер, – повторил колдун тихо. – Н-недавно…

– Врешь! Это ты… ты только что убил его! Нет, еще не убил… только хочешь убить!

– Надя! – Роман понимал, почему она винит его, не веря в его вину. Но легче от этого не стало.

Надежда села, снова положила руки на живот, будто надеялась этим жестом защитить нерожденного ребенка.

– Я поеду в больницу, раз ты ничего не можешь сделать. Помоги мне собраться.

В ее тоне, в ее движениях появилось что-то уж слишком деловое, отстраненное. Как будто она выполняла некий ритуал. Он не сразу догадался, что происходящее для нее привычно. Она не раз и не два занималась тем же самым. Знала в глубине души, что надежды никакой уже нет, но для себя делала вид, что шанс остается, пыталась выиграть несколько никому не нужных часов. Роман стал помогать ей собираться. Потом его разозлила бессмысленность происходящего.

– Надя, в больнице тебе ничем не помогут. Все уже кончилось. Пойми…

– Нет! – отрезала она.

– Выпей заговоренной воды. Будет выкидыш. Кровотечение прекратится.

– Я не позволю его убить. – Голос был механический, неживой.

Роман отвез ее в больницу и долго ждал в приемном отделении.

Наконец Надежда вышла – уже в халате, держа в одной руке пакет с бельем, в другой – гость таблеток.

– Они ничего не могут пока точно сказать. Положили на сохранение. Приходи днем после трех.

Роман кивнул. Надежда сделала вид, что еще можно надеяться.

«Почему я не наложил охранные заклинания на ребенка?» – задал сам себе колдун запоздалый вопрос.

Охранное заклинание – от кого?

Когда он пришел в три, Надю только что привезли из операционной. Роман уселся подле нее на шаткой больничной табуретке, неловко согнув ноги и ссутулившись, будто то, что произошло, и в нем что-то сломало. Три женщины, что занимали соседние койки, поспешно вышли из палаты.

Надя лежала, отвернувшись, и говорила монотонно, будто не Роману рассказывала, а этой серой корявой больничной стене:

– Сегодня ночью мне приснился сон. Я сижу у нас в спальне и ласкаю маленького котеночка. Крохотулечку, у него только глазки открылись. Голубенькие такие. И он за меня коготочками цепляется и мяукает непрерывно. Я ласкаю его, ласкаю, а потом стискиваю его шейку пальцами и душу его. Он лапками дрыгает, а я душу и не даю ему сделать вдох. Он дергает лапками все медленнее, медленнее и замирает. Тогда, еще во сне, все поняла. Я убила своего ребенка. Как прежде убивала. Это замкнутый круг. Тот маленький примитивный кружок, который нам всем очерчен проклятой судьбой. Я убила его. Но почему? Почему? Ведь я его хотела. Была уверена, что еще раз этот ад не переживу. Однако, как видишь, пережила. – Надежда издала слабый смешок. – Вот оно: самое подлое, самое страшное колдовство нашей жизни: возвращать нас всякий раз туда, откуда мы страстно хотим вырваться.

Если бы она заплакала, наверное, ей стало бы легче. Но Надежда не плакала. Она даже пыталась шутить. Время от времени ехидный смешок срывался с ее губ.

«Мне надо было наложить охранное заклинание, оберегающее малыша от самой Нади», – запоздало понял Роман.

– Ну что ты молчишь? – Она наконец повернулась к любовнику. – У тебя есть хоть какое-то объяснение?

Объяснение у него было. Но такое страшное, что Роман объяснять и себе не желал. Колдун все же придумал решение. Как тогда показалось, удачное. Почти.

– Весной в половодье, когда Пустосвятовка поднимается до самого моста и уносит с берега сараи и плохо закрепленные лодки, надо войти в воду, и с рассвета до заката купаться в стремнине, чтобы вешний поток вымыл все сожженные частицы из души и из тела, – проговорил он, будто заученный урок ответил. – Дед однажды так спас меня. Весной…

– Ага. Отлично! – Надежда скривила губы. – У тебя есть решения на все случаи жизни. Твоя река. Твой дар. Все это ложь, Роман! Ты не спасаешь, ты убегаешь! Нет спасения. Нет! Нет!

«Нет спасания! Нет! Нет!» – этот выкрик долго звучал в его мозгу.

Колдун не знал, сколько истинной боли было в том крике, а сколько игры и самой обычной злости. Перед Надей он всегда терялся. Были люди, понятные ему до самого дна. Как Тина, к примеру. О, милая девочка Тина вся была, как на ладони! Надя с первой минуты их знакомства и до последней оставалась загадкой.

– Надя, я придумаю, как все исправить, – Роман взял ее за руку.

Надежда закрыла глаза.

– Ничего не надо придумывать. Я хочу на ту сторону…

– Что?

– Ладно, потом объясню. Просто держи меня за руку и не отпускай.

Роман сжал ее пальцы.

Он неотрывно вглядывался в Надино лицо, наблюдая, как оно становится сначала спокойным, потом неподвижным, а потом вдруг что-то стало уходить из ее прекрасных черт, меняться… Наверное, прошло несколько секунд, прежде чем он понял: Надя больше не дышала, и сердце не билось. Он держал за руку мертвую…

Нет! Ему захотелось немедленно вырвать ее назад. Но Роман сдержался. Понял, что происходит. Надо ждать. Он стиснул зубы. Посмотрел на неподвижное лицо. Удары его собственного сердца звучали колоколом в висках. Секунды смерти. Сколько их будет? Его сердце билось, все чаще, все сильнее, Роман больше не мог этого выносить…

– Надя! – Он рванул ее за руку, будто выдергивал из воды.

Она сделала глубокий вдох и открыла глаза. В первый момент, кажется, еще не понимала, где находится, потом тряхнула головой и сказала тихо:

– Ты поторопился.

– О, Вода-Царица! Я не мог на это смотреть… не мог… мне показалось, у тебя опять ресницы в инее. Зачем ты это сделала?

– Ты не понимаешь?

– Ничего не понимаю. Ведь я воскресил тебя! Ты – живая!

– Да, живая. Но для меня исчезла грань между жизнью и смертью, я прохожу ее, не замечая преграды. Мне ничего не стоит минуту-другую побыть на той стороне. Потом я возвращаюсь. Одно странно: то, что видела там, запоминаю частями. Какие-то куски тут же забываются. Так бывает со снами. То есть, помнишь весь сон в первый миг после пробуждения, а потом почти все забываешь. Лишь какой-то один очень яркий фрагмент может остаться в памяти.

Роман попытался осмыслить услышанное. Проходить на ту сторону и видеть… что? Что видит Надежда за гранью жизни?

– Значит, ты можешь перейти грань и встретиться, с кем захочешь?

– Роман, ты смешной. Ну да, я вижу ту сторону. Но это не значит, что встречаю кого-то из ушедших. Я вижу тех, кто заглядывает туда ненадолго. Но и только.

– А наш малыш?! Почему ты не помчалась за ним, когда он ушел на ту сторону…

Нет, не нужно было задавать этот вопрос. Едва губы это произнесли, Роман тут же пожалел об этом.

– Нерожденного – назад не вытащить, – только и ответила Надя.

И тогда он понял, что ночью, когда проснулся и не услышал ее дыхания, Надежда устремилась на ту сторону в безумной попытке вернуть малыша.

Но не смогла.

Но зачем она попыталась пройти на ту сторону сейчас, что рассчитывала там отыскать?

Об этом мертвая невеста колдуну не поведала.

Роман положил для себя, как рубеж, весеннее половодье. Дожить до него, добрести, не сломавшись и не сломив Надежду, а там река все решит сама, все смоет, очистит, спасет. Он понимал, что Надю злит это чисто внешнее, почти техническое решение. Но ничего другого колдун придумать не мог. Дар был его спасением. Без реки он бы давно погиб. Он и Наде предлагал тот же путь, не ведая, способна ли она сделать по нему хоть шаг.

Ах, если бы он мог вновь создать для нее ожерелье. Но Роман не знал, как вернуть дар тому, кто от него отказался. Второй шанс, вторая жизнь, вторая любовь. Он блуждал между этими «вторыми», в чем-то ущербными понятиями, и не мог отыскать, где ошибся, где выбрал неверное решение.

Пустосвятово, Темногорск, – вот замкнутый круг, по которому несется колдун год за годом. Знакомые дома и деревья мелькают все быстрее и быстрее. Ничего нового, ни единой капли, ни одного штриха. Все меняется и одновременно все остается прежним. Совсем недавно Надя была рядом. Теперь ее нет. А Роман все мчится по своему замкнутому кругу.

Ему вдруг показалась смешной эта нелепая гонка.

Зачем? К чему? Вопросы сами по себе были коварны, поскольку соврать куда дегче, чем дать верный ответ.

Только теперь, когда Надя ушла, понял колдун, что совершил непростительную ошибку: пытался любимую врастить в свою старую жизнь. Темногорск, Пустосвятово, Синклит. Надо было уехать, все переиначить, изменить, сломать раз и навсегда, но Роман продолжал жить по-прежнему или почти по-прежнему, и Надя все больше чувствовала себя лишней. Что ей делать здесь, в Темногорске? Лишь скучать да бездельничать. Прежде, наделенная ожерельем, она могла усилить в другом человеке его дар. Роману казалось порой, что, утратив ожерелье, Надя поступает ровно наоборот. То есть в других душах таланты гасит. Отъезд Надежды причинил колдуну жуткую боль, но в глубине души Роман знал, что Надежда правильно поступила.

«Кто сказал, что нельзя создать новое ожерелье? Почему?» – безмолвный вопрос прозвучал так отчетливо, что Роман вздрогнул и едва не съехал с дороги в канаву.

Взвизгнули тормоза.

В самом деле – почему?

Нельзя создать точно такое же ожерелье взамен утраченного – это правда. Новое ожерелье должно быть иным. Нить – особенной… Весь вопрос – какой? Роман почувствовал что-то похожее на эйфорию. Он творил новое волшебство. Лишь очень немногим колдунам это под силу. Роман знал, что это под силу и ему.

«Главное, – говаривал Стен, – правильно сформулировать задачу».

В обычном ожерелье – живая нить. То есть из живой воды. Но Надя умерла и воскресла. Значит, ее нить должна быть из воды мертвой. Да, именно так, из мертвой воды.

Но что есть мертвая вода, если живая – разновидность времени? Всего лишь прошлое, которое нельзя изменить. Для Надиного ожерелья колдун должен выдернуть нить из прошлого и вплести в волосы, которые срезал уже давно. Но где взять воду и волосы из прошлого? Он ведь не хранил срезанные пряди. И – насколько он помнил – мать тоже его волос не хранила.

Что же делать?

Отправиться в Беловодье? Нет, не то…

Ему вдруг почудилось, что Надя именно для того и ушла (не бросила его, нет, а временно удалилась), чтобы он мог создать для нее ожерелье.

Все теперь показалось ему почти очевидным. Но почему он не догадался раньше?

Почему?!

Есть ли у него теперь на это время?

И сколько времени осталось вообще?

«До рассвета», – услышал он насмешливый голос Аглаи.

Юл сидел на кухне, дожидаясь возвращения учителя. Своему ученику (единственному из четверых) Роман сообщил охранные заклинания не только от калитки, но и от входной двери. Теперь Юл Стеновский мог приходить в дом колдуна в любой день и в любое время.

– Давно ждешь? – спросил Роман, ставя кастрюлю с борщом на плиту.

Прежде чем зажечь спичку, смочил пальцы водой. Спички в руках водного колдуна всегда рассерженно шипели.

Борщ варила Марфа. Но готовила она куда хуже Тины. Мысль о Тине неожиданно причинила сильную боль.

А вдруг и Тину задело волной? Нет, не может быть. У нее же ожерелье, уже с душой сросшееся, давно подаренное – защитит.

– Скоро час жду, – отозвался Юл.

– Воду из кого изгонял?

– Откуда вы знаете?! – вскинулся ученик. Но тут же догадался, сбавил тон. – Ожерелье сказало. Так, значит, это вы…

– Нет, все сделал ты. А вот что и как – рассказывай.

Юл передернул плечами:

– Придурок один в кафухе привязался. Заметил плетенку у меня на шее. Ну и пристал… решил показать, какой он крутой. Схватил меня за грудки. Ну я ему и вмазал.

– Руки отсушил? – угадал Роман.

Начинающий колдун кивнул.

– Как этого человека зовут, хоть знаешь?

– Нет, только погоняло.

– Прозвище, – поморщился Роман. – Я же просил – не употреблять.

– Кликуха у него Вован.

– Может быть, имя? А если этот Вован в Синклит пожалуется?

– Не-а. Побоится. И потом, разве Синклит меня не оправдает? – с вызовом спросил ученик. – Оправдает. Гавриил обещал.

– Я же запретил тебе…

– По-любому это была самооборона, – заявил мальчишка с вызовом.

Хотя какой он мальчишка? Ему уже пятнадцать. А душой он гораздо старше. Гораздо. Или это так кажется? Дар старит?

– Ну, хорошо, – Роман не стал развивать тему. – Ты под волну попал?

Юл кивнул.

– Что-нибудь почувствовал, когда волна надвигалась?

– Сердце как будто остановилось. А потом забилось как сумасшедшее.

– Плохо.

Плохо, что Юл почувствовал волну. Значит, с ним могло произойти примерно то же, что случилось с Аркадием Сидоренко.

– На улице эта волна двоих накрыла. Они больше не встали. Телка какая-то и пацан, – добавил юный чародей.

– Что с ними дальше случилось?

– Пацана «скорая» забрала. А девушка на скамейке сидела и как будто не в себе была. Бормотала всякую хрень. Ей бабка таблетку в рот совала.

– Волна была до изгнания воды или после? – как бы между прочим спросил Роман.

– До, – произнес Юл с неохотой.

– До, – повторил Роман. Что-то пока не сходилось.

– Но потом еще одна волна прошла, поменьше. Будто грязной водой пол и мостовую залило, – вспомнил мальчишка.

– Остаточный эффект…

– Угу, – согласился ученик.

Если неумело наложить заклинание, забрать слишком много энергии у стихии, отдача может быть… ого-го какая! Нет, не похоже. Даже если бы Юл перемудрил, все равно бы такой волны поднять не сумел. Ну, дождь бы начался или снег пошел, лед бы на реке взломался после бесконечной зимы. Здесь что-то другое. Иные силы. Кто-то из очень сильных колдунов такое мог сотворить. Неужели один из членов Синклита рискнул навести порчу?

– Что такого особенного приключилось? – пожал плечами ученик.

– Не знаю пока. Погоди! Ты сколько волн почувствовал?

– Две.

– Точно? – Роман задумался. Сам он первой волны не заметил. Видел только, что свет померк, а потом начался ураган. Но Роман в тот момент был дома. Здесь повсюду охранные заклинания. – Юл, выходит, ты не почувствовал первого удара. А вот под второй попал. Где ты был часа в два?

– Я в саду был стеклянном… то есть на запретном участке. А про то, что волн было три, я слышал – мужик рассказывал… Он говорил – как будто затмение. Тьма упала, и свет погас.

– Стеклянный сад, говоришь?

– Вы его видели?

– Вчера вечером. Там дверь открытая в Беловодье. Нездешнее волшебство могло тебя защитить.

– Думаете?

– Все на свете взаимосвязано.

– Ну да, я знаю, каждый взмах крыльев бабочки… Только кто бы просчитал, сколько этих бабочек давят просто так от злости? Потому как красивое давить приятно, – губы мальчишки зло скривились.

– Каждый взмах крыльев бабочки, – без всякой насмешки повторил Роман. – Но тот, кто к тебе всех ближе, сильнее всего душу твою гвоздит. Мать, отец, брат, учителя. Ну-ка, прикинь, сколько раз надо бабочке крыльями взмахнуть, чтобы влияние ближних стереть? – Мальчишка молчал, насупившись. – Мне не нравится твоя самоуверенность.

– А мне не нравится, что у вас власть над моим ожерельем, – брякнул Юл. – И вы меня за нитку, как собачку за поводок, дергать можете.

– С чего ты взял? – глянул на ученика исподлобья Роман.

– Так есть власть или нет? – принялся напирать Юл, чувствуя свою правоту.

– Нет, – отрезал водный колдун.

– Вы мое ожерелье все время чувствуете! Только не лгите!

– Чувствую – да, – не стал спорить колдун. – Но власти у меня над тобой нет. И не было никогда.

– Вранье! Гамаюнов Лешку хотел на цепь посадить. И вы так же!

– Можешь не верить, твое право, – Роман усмехнулся, вспомнив тот день в Пустосвятово, когда создал для Юла ожерелье. День, когда даруется ожерелье – особый. – Но клянусь Водой-Царицей, ничего подобного я не сделал. Хотел, не отрицаю. Не посмел. Я только связь с твоей нитью установил. Больше ничего. Но зато я всегда чувствую, когда ты в беде. Помочь могу, силу свою передать, защитить от удара. В ответ ты мое ожерелье слышишь. Приказывать я тебе не способен. Запретить – не в моих силах. Но сегодня, когда ты изгнание воды применил, и силы тебе не хватило, я тебя поддержал.

– Мог бы и не давать, – бросил Юл грубо, не как учителю, а как мальчишке-ровне. И тут же почувствовал, – дернулось ожерелье.

Чертов дар эмпата. Чужая боль – твоя боль.

Губы почти сами произнесли:

– Извините, я не то хотел сказать.

Кастрюля на плите тем временем закипела.

– Борща хочешь? – предложил колдун.

– Со сметаной?

– Конечно. Хлеб ржаной есть, сальце с чесноком.

– Давайте!

– Вырастешь, станешь сильнее меня – перекроешь канал. – Роман налил себе и Юлу по тарелке до краев, щедро добавил сметаны.

– А вы разве этого хотите? – спросил Юл.

Когда он начинал злиться, остановиться не мог. Его будто несло по льду на санях. Даже чужая боль остановить не всегда могла.

– Колдун кому-то дар свой передать должен, иначе колдовская сила его из могилы поднимет. Можно остатки в могильный камень слить. Но камень есть камень – с человеческой душой не сравнишь.

Замолчал. Вспомнил, как расколол на перекрестке надгробье, пытаясь обмануть Судьбу. Обманул? Или нет? Неведомо. Две недели, о которых толковала Аглая, еще не миновали. Смерть, она рядом бродит, рукой костлявой шарит вокруг.

«Все решает Танатос», – сказала Надежда.

– Неужели вы мне свою силу готовы отдать? – спросил Юл насмешливо.

– Почему бы и нет? Если будешь прилежным учеником, выучишь нужные заклинания, то лет этак через пятьдесят я оставлю тебе в наследство свою силу. Если что-то останется, – усмехнулся.

– Издеваетесь?

– Всего лишь шучу. Когда не знаешь, что делать, остается только шутить. Эта черная вода, что нам мерещится, – а ведь она нам только мерещится, – это колдовская порча, – сказал Роман, сделав вид, что ссора позабыта. – Она сегодня Аркашу Сидоренко чуть не убила.

– Серьезно? Сильно вдарило?

– Успел вытащить. Тамару и Олега лишь зацепило. Тебя – тоже. Любого из вас могло в воронку затащить, как и Аркадия. Однако не затащило. Почему? – вслух размышлял колдун.

– Я вывернулся! – гордо объявил Юл. – Вы же сами говорили: у меня особенный дар.

– Так распоряжайся им осмотрительно!

Роман вдруг схватил Юла за руку, задрал рукав свитера. На коже пунктиром краснел незаживший шрам – юный чародей слишком глубоко порезал кожу, создавая водную нить.

– Кому ты даровал ожерелье? – тоном инквизитора спросил колдун, разглядывая свежий шрам, оставшийся от неумелой работы строптивого ученика.

– Лешке.

– Что? У него же есть ожерелье! Или… Стен его потерял?

Даровать ожерелье повторно! Неужели братьям это удалось? Невероятно!

– Ничего он не терял! Я второе сделал. Две нити теперь будут его душить. – Юл схватился свободной рукой за горло, вывалил язык и изобразил зверскую физиономию.

– Вы – два идиота! – Роман отпустил руку ученика. – Разве я тебе не рассказал о том, для чего и как даруется ожерелье?! А?! Стен же мог умереть!

Юл молчал, сознавая, что виновен, и оправданий ему нет. Ожидал продолжения взбучки. Если колдун разгневается – мало не будет. Может любую хворь наслать. Или наложит заклинание вечной жажды. Хуже пытки придумать нельзя.

Но Роман больше ничего не сказал. Долго сидел, хмуря брови и глядя в одну точку.

Юл отодвинул опустевшую тарелку.

– Ну, я пойду. Уроки еще на завтра сделать надо.

– Подожди! – одернул ученика водный колдун.

Тот замер – уже у двери.

– Гавриил тебе предложил вступить в Синклит? – спросил Роман.

– Откуда?!.. – Юл растерянно огляделся.

Вдруг мелькнула догадка, что водный колдун без труда чужие мысли читает.

– Ты же сам проговорился, мол, Гавриил обещал тебе помощь. Сам понимаешь, набор обещаний у главы Синклита не велик.

– Неужели вы против моего появления в Синклите? Наверняка скажете, что мне еще рано, учиться надо, заклинания зубрить и ответственность повышать, – сам того не желая, Юл принялся передразнивать учителя.

Роман махнул рукой, давая понять, что слушать этот бред обиженного самолюбия не намерен.

– Тебе Гавриил объяснил, с чем связано вступление в Синклит? – поинтересовался колдун, и в голосе его послышалась плохо скрытая насмешка.

Юл почуял ловушку. Ловушкой на колдовской кухне в этот миг запахло куда сильнее, чем борщом…

«Вот гады!» – выругался мысленно юный чародей.

– Нет, ничего он не сказал. Я и сам знаю. Взносы там, обязательство порчу не наводить друг на друга и на прочих смертных. Ясное дело.

– И свой знак, – добавил ласковым голосом колдун.

Юл тряхнул головой, потому как не понял, что имеет в виду учитель.

– Какой знак? – спросил, сознавая, что сейчас вид у него самый что ни есть идиотский.

– Перед вступлением в Синклит колдун изготавливает тайный знак своего могущества и передает главе Синклита, – Роман говорил сухо, монотонно, как будто рассказывал о чем-то незначительном, неважном. – По этому знаку можно легко определить, чье колдовство имело место, кто навел порчу или создал оберег. Если колдун провинится, то Синклит может приговорить его к наказанию и даже к лишению колдовской силы. Для этого, правда, необходимо согласие всех членов Синклита, и к тому же – участие всех четырех повелителей стихий в исполнении приговора.

– И зачем вы себе такую фигню устроили? – спросил Юл зло.

– Все не так уж и глупо. Во-первых, глава Синклита контролирует ситуацию в городе, чтобы один колдун другого своей силой не извел. Во-вторых, без настройки знаков в Темногорске сильные колдуны одной стихии друг дружке постоянно бы мешали. У нас же предусмотрена для особого дара своя магическая частота. Как в радиоприемнике для каждой станции. Так что Синклит очень внимательно следит, чтобы один колдун другого не «глушил» и накладки соседям во время сеансов не устраивал. Иначе пойдут такие искажения – только держись. Приедет человек за исцелением, а его в оборотня превратят, потому что соседний колдун собачку от порчи заговаривал. С другой стороны, мы друг дружку усиливать не должны. Если колдовская сила в резонанс войдет, можно в три секунды город разнести. Разумеется, об этом помалкивают. Не в наших интересах людей пугать. Опять же, с властями проще договариваться Синклиту, а не каждому из нас по отдельности.

– А из Синклита можно выйти?

– Конечно, – Роман кивнул. – И колдовской знак тебе вернут. Но тогда из Темногорска уехать придется. Никто такому колдуну не позволит здесь практиковать. Спору нет, на Темногорске свет клином не сошелся. К примеру, я бы мог в Пустосвятово поселиться. Дед Севастьян в Синклит так и не вступил – на заседания гостем являлся. И мне советовал от Темногорска подальше держаться. Но сидеть одному в деревне – тоже удовольствие среднее. А самое главное – лежит на этом городе магическая тень Темной горы, она любой дар усиливает.

– И что Синклит с колдуном сделать может, если он законы Синклита нарушит? – спросил Юл очень тихо.

– Обычно изгоняют из Синклита. Как Медоноса осенью.

– Неужели ему вернули его знак?

– Как раз ему не вернули. Просто потому, что со смерти Чудодея знаки никто не трогал, они в особом кейсе лежат. Пока нового главу Синклита не изберут.

– А разъять водную нить могут? – продолжал допытываться Юл.

– Смеешься? За что? – Учитель давно понял, что ученик накуролесил немало, но сделал вид, что не замечает его тревоги.

– Выходит, лучше держаться подальше от Синклита, – сделал вывод Юл.

– Тебе решать. Но советую не принимать скоропалительных решений. То, что происходит в городе, очень серьезно.

– Я понял.

– Очень серьезно, – повторил Роман. – Сегодня опасности уже нет. Тот, кто наслал порчу, судя по всему, на сегодня выдохся. Но через пару дней он может повторить атаку.

– Зачем?

– Если бы я знал! – вздохнул Роман немного театрально. – Подвезти тебя на машине?

– Не надо, – мотнул головой мальчишка. – Сам добегу.

Роман как будто небрежно похлопал ученика по плечу, шевельнул губами. Усилил охранные заклинания. Выдержат ли? Колдун не был уверен. Он ни в чем не был уверен. Даже в том, может ли еще накладывать заклинания на ученика, или этот мальчишка уже настолько силен, что Роман ему только делает хуже.

Глава 6 На другое утро

Водного колдуна многие почитали всемогущим. Однако власть его зависела от водной стихии, и потому в самую силу господин Вернон входил осенью, когда на окрестные леса и поля рушились холодные дожди, или зимой, когда снежная круговерть налетала на Темногорск из-за леса. В такие дни с Романом никто соперничать не мог. Опять же весной, в половодье, сила его прибывала так, что казалось, через край готова была переплеснуть, и тогда мог учудить колдун какую-нибудь нелепицу, просто так, лишь бы силу свою избыть. К началу июня ощущал Роман Вернон усталость, да и зимой в бесснежную пору его постоянно тянуло в сон. Хотя он не оставлял свою практику и принимал посетителей, что являлись с просьбами отыскать пропавших людей или похищенное добро, но все же работалось в засуху через силу. К тому же раз в неделю непременно приходилось ездить в Пустосвятово, в реке купаться да привозить с собой канистры с пустосвятовской водой.

Многим Пустосвятовка казалась речкой самой обычной. Ну, питали ее ключи с Красной горки, ну, была в ней вода чистая, особенно если выше моста брать. Так ведь рек подобных не счесть.

Только для водного колдуна речка была особенной. В ней – источник его сил вдали от родной реки дар чудодейный оскудевал.

Помнится, Ромке было лет восемь, когда предложил он Глашке отправиться на поиски истоков Пустосвятовки. Когда им в школе рассказали о крошечном роднике, дающем начало Волге, запала в голову Ромке мысль отыскать начало своей реки. Он дождался летних каникул, посвятил в свои планы Глашу, и они отправились на поиски. День выдался солнечный, довольно жаркий. Роман взял с собой старую отцовскую флягу с водой и половинку батона. Глаша прихватила кулек конфет. Они долго шли, наверное, целый час, а может и больше, вдоль берега, пока не уперлись в бетонный забор. Забор увечил берег, спускаясь к самой воде, по воде протянута была – до продолжения бетонного забора на другой стороне – стальная сетка. У Ромки тогда еще не было водного ожерелья, и он не рискнул проплыть по стремнине вверх там, где сетка провисала и уходила под воду. Решили обогнуть серый забор. Ребята шли и шли, а забор все не кончался. Он был какой-то бесконечный. Без ворот или надписей, просто серый забор – и все. Глашка устала, начала хныкать и проситься назад, но упрямый Ромка продолжал идти. Наконец забор повернул. Вместе с ним повернули и юные путешественники, двинулись параллельно реке. Небо было серым, не пасмурным, а именно серым, без солнца. Блеклый свет лился неведомо откуда. Было жарко. Забор казался нескончаемым. На ржавых пиках, торчавших сверху, накручена была колючая проволока. Наконец забор сделал новый поворот. Ну вот, еще немного усилий, и ребята вернутся к реке. Скорее! Ромка даже пустился бегом. Но Глашка заплакала и упала в пыльную траву. Он вернулся, ухватил ее за руку, потащил за собой.

«Река скоро появится», – уверял Ромка.

Да, да, по всем расчетам, синяя полоса вот-вот должна была вынырнуть из-за кустов. Но забор внезапно снова сделал поворот. Нет! Такого не может быть! Забор должен тянуться до самого берега! Но реки больше не было. Перед ребятами расстилалось поле, засеянное овсом. Сколько ни глядел Ромка из-под руки, перед глазами колебался низкий чахлый овес. Наискось поле рассекала дорога. Вдали, где-то у края земли, чернел лес.

Глаша легла в траву у кромки поля. Она уже не плакала. Не было сил. Ромка уселся рядом. Если честно, он не знал, что теперь делать. А потом они увидели пятитонку, она ехала через поле с овсом, а за машиной тянулся шлейф желтой пыли. Ромка поднялся. Машина подъехала и остановилась. Открылась дверца, наружу выпрыгнул Василий Воробьев, Ромкин отец.

«Куда ты решил сбежать? – сурово спросил Воробьев-старший. – Каши березовой захотел, оглоед?»

«Мы реку потеряли», – признался Ромка.

«Совсем сдурел, – вздохнул отец. – Живо полезайте на сиденье».

Уже когда Роман залез в кабину пятитонки То увидел, что река почти рядом – вон ее синяя лента вьется меж полями у самого леса.

Как потом выяснилось, дома их не было почти двое суток. Дед ему по секрету сказал (уже года через два, когда Ромка стал кое-что понимать в колдовской науке) что река Пустовятовка обернулась тем странным забором, и маленькие путешественники шагали всю ночь и целый день по внутреннему берегу. А с изнанки нет ни дня, ни ночи. Хорошо, что Василий Васильевич ребяток сыскать успел, а то бы увела их река…

«Куда увела?» – замирая от сладкого ужаса, спросил Ромка.

«Уж не знаю куда, – ушел от ответа дед. – Я ведь не искал то, что искать не нужно».

Во второй раз отправиться на поиски истоков Роман решил много лет спустя. Уж неведомо, что его подвигло. То ли вспомнил детскую свою мечту, то ли известие о том, что Глаша с моста кинулась в реку, так на него подействовало. Колдун сел в лодку, произнес заклинание, и лодка поплыла вверх по течению, как будто оснащена была неслабым мотором. Когда действие заклинания ослабевало, лодка замедляла скольжение, приходилось вновь ее подталкивать волшебными словами, гнать навстречу бегущей воде.

Странно, но в этот раз колдун никакого забора не нашел. Он проходил поворот за поворотом, видел построенные на берегах деревянные заборы, лодки, сараи на берегу, дома вдалеке, вековые деревья, густой кустарник, но ни намека на неприступную бетонную стену. Долго виднелся вдали остов какой-то церковки на холме, потом пропал.

Водный колдун все дальше гнал лодку вверх по течению. Река петляла, будто металась из стороны в сторону меж холмов, пытаясь убежать от преследователей. Все ближе подступали деревья к воде, все реже появлялись за деревьями крыши домов. Роман вышел на лодке утром, но и к вечеру не добрался до истоков. Взошла луна. Мир мгновенно преобразился, деревья и трава заблистали литым серебром. Только вода оставалась черной. Романа стало клонить в сон. Голова свесилась на грудь. Глаза сами собой закрылись. Казалось, спал он только миг, но когда вновь открыл глаза, то увидел, что уже ясный день, а лодка плывет под мостом – под знакомым мостом, а слева и справа пестрят крыши Пустосвятово.

Обескураженный колдун хотел уж было вновь гнать лодку заклинаниями навстречу течению, но, понял, что измотан совершенно, и передумал.

Через неделю вновь отправился Роман в путешествие. В этот раз продержался до утра, увидел полоску розовой зари, улыбнулся, помахал грядущему дню, как старому знакомому, наклонился зачерпнуть за бортом воды напиться, но неожиданно сильно плеснула река, неизвестно откуда набежавшая волна накренила лодку и увлекла на дно. Романа же сильное течение повлекло за собой, при этом колдун ни рукой, ни ногой пошевелить не мог, лишь держался на плаву, а иногда и под воду уходил, но не тонул – ожерелье с водной нитью не позволяло. Выбрался он на берег опять же возле знакомого моста и долго лежал на песке. Река тихонько хихикала у него за спиной.

Новых путешествий с тех пор он не затевал. Уступил реке.

Роман проснулся.

Час был ранний – едва рассвело. На улице кричали. Как минимум голосов пять или шесть. Что им надо? Сегодня – понедельник, на воротах табличка висит «приема нет». Однако посетители, похоже, не собирались уходить. Крики становились громче. Колдун прислушался. Мужской голос время от времени выкрикивал «Роман Вернон!» Да что же там случилось, болото их засоси?

Роман оделся и вышел из дома. Так и есть: за забором собралась целая толпа. Люди орали, но внутрь проникнуть не могли: заклинания не пускали, держали лучше любого замка-цербера. Роман отворил калитку. Его тут же окружили. Три или четыре фотокамеры нацелились хищно. Колдун невольно прищурился.

– Роман Вернон! – подскочила к нему девица в длинном кожаном пальто и затараторила: – Наташа Варенец. «Темногорские новости». Вас обвиняют в нанесении вреда школьнику Аркадию Сидоренко. Что вы скажете? Вы пытались его убить? Или все получилось непроизвольно? Как следствие эксперимента? Ваши опыты с тонкой материей, которые многие называют колдовством, имеют остаточный эффект? Так ведь? Один из ваших фокусов может уничтожить весь город? Вы на это способны?

– Вы меня боитесь? – спросил Роман, оглядываясь.

Ему не нравилось настроение окруживших его людей. Что им надо? С тех пор как в Темногорске возродился Синклит, никто не смел нападать на колдунов открыто. Их поругивали, над ними подсмеивались порой. Но до конфронтации не доходило ни разу.

«Из-за вчерашнего, – решил Роман, – эти темные волны многие заметили».

– Нет, конечно! – отвечала Наташа с вызовом.

Он положил ей руку на плечо.

– Видите воронку под ногами?

Наташа Варенец опустила глаза и вскрикнула. Воронку, вернее, ее иллюзию, Роман сам только что создал из подходящего материала – воды и льда.

– Это энергетическая пропасть. В нее может провалиться каждый. Случайно. Вероятность невелика. Но не равна нулю. Аркадий Сидоренко угодил именно в такую. Я успел его вытащить. Нужны еще объяснения?

Разумеется, господин Вернон бессовестно врал. Но никто из членов Синклита никогда не говорил репортерам правды о своем ремесле.

– О, Господи! – пробормотала Наташа, отступая. – И много этих воронок?

– Да они повсюду. По всей нашей планете. И космос ими изрыт. Нащупаем – прорвемся к звездам, – мысленно Роман хохотал. Но внешне оставался серьезным.

Какой бы еще утятиной угостить госпожу Варенец?!

– Невероятно, – пробормотала Наташа.

– Эй, ты! Моего Аркашку извести хотел! Да тебя, ублюдка, убить мало! – рявкнул мужской голос из толпы. Прежде этот человек выкрикивал имя колдуна.

«Отец Арка, – Роман. – Не отвечать, – отдал он себе приказ. – Сейчас ему ничего не объяснить».

– Это я тебе говорю, мразь! – ревел голос.

Собравшиеся заволновались. Похоже, Сидоренко-старший продирался сквозь толпу к Роману. Колдун повернулся. Широкоплечий мужик навис над ним глыбой.

– Я за своего птенца горло перегрызу.

«Будем надеяться, что у него при себе нет пушки», – подумал Роман.

А если есть? Тогда дело плохо. Огнестрельное оружие водному колдуну не подвластно. Возможно, именно это утро увидела в пророческом трансе Аглая? Неужели все так примитивно?!

Решив не рисковать, Роман несильно толкнул Сидоренко в грудь. Тот пошатнулся, беспомощно взмахнул руками и опрокинулся на спину, после чего так и остался лежать, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Обездвижило его на час-другой. Ничего, пускай немного охолонет.

– Повторяю, ваш сын угодил в энергетическую воронку. Ничего добавить по этому поводу не могу.

Мужик сделал попытку подняться, но не смог. По телу его пробежала судорога. Репортеры снимали, выбирая удачные ракурсы.

«Завтра это будет на первой полосе. Поздравляю», – мысленно усмехнулся Роман и вернулся в дом.

Он не сразу сообразил, что звонит телефон в коридоре. Звонит давно, буквально надрывается. Поколебавшись, снял трубку.

– Это следователь Сторуков, – представился давний знакомый. – Одно важное дельце имеется. Тебя касается.

«Неужели этот козел Сидоренко заявление успел настрочить?» – удивился колдун.

Спору нет, Синклит, в случае чего, вытащит собрата из ментовских лап, избавит от неприятностей. Но уж очень не хотелось после неурядицы с Аглаиным особняком о чем-то Синклит просить.

– Что? Опять пропавших искать придется? – изобразил неведение колдун.

– Встретиться надо, – ответил Сторуков торопливым шепотом. – Бар «Ведьмино зелье» знаешь?

– Как не знать. Минимум пять человек откачал после посещения знаменитого заведения.

– Есть мы там не будем, – заверил Сторуков. – Просто встретимся и поговорим. В час. Устроит?

– Подойдет. Я хотя бы успею позавтракать.

Кафешка «Ведьмино зелье» была самой сомнительной забегаловкой в Темногорске. Но при этом, несмотря на отвратительную кухню и паленую выпивку, пользовалась определенной популярностью. Правда, посетители здесь обычно появлялись после восьми вечера и оставались до утра. В час дня народу было немного. Струков взял кружку пива, Роман – бутылку минеральной. Расположились у окна. Стекла не мылись в этом баре года два или три. М-да, не слишком радостным кажется мир, если глядеть на него через такие стекла.

– Дело-то дрянь, Роман Васильевич, – проговорил Струков.

Вид у мента был болезненный – то ли он пил много последнее время, то ли мало спал.

– Это, так сказать, общая характеристика ситуации. Нельзя ли поконкретнее? – попросил колдун.

– Небось уже знаешь, что два человека в воскресенье выпали в осадок на площади, там, где Ведьминская улица начинается? – спросил Сторуков. – Твой дом недалече.

– Оттуда до обиталища любого колдуна недалеко. Остаточный эффект возможен.

– Эффект-то эффект, кто спорит. Только дело, я говорю, хреновое, – повторил следователь, глотнул пиво, сморщился, изрек: – Дрянь! – И снова глотнул. – Потому как эти двое умерли сегодня ночью в больнице. Ближе к утру.

– Что?

Сторуков протянул колдуну тетрадный листочек, исписанный неровным вихлястым почерком.

Роман прочел вслух:

– «Алла Ивановна Хижина».

– «Хитрушина», – поправил Сторуков и поморщился, будто страдал зубной болью.

– «…двадцати трех лет, – продолжал читать Роман, будто не заметил уточнения. – Прописана там-то, проживала с родителями. Отец – инвалид, мать работает… то есть работала продавщицей. Причина смерти – обширный инфаркт». В двадцать три года?

– Это так, формальность. На самом деле – остановка сердца от неизвестной причины. Так мне объяснил медперсонал в приватной беседе. – Сторуков закурил.

Колдун демонстративно разогнал рукой дым.

– Да ладно тебе, – следователь тряхнул пепел прямо на стол. – Тут такое! Сейчас расскажу. Ты на данные пацана сначала посмотри. – Он ткнул пальцем в листок.

– «Володя Лопаткин, одиннадцати лет, проживал там-то… вместе с матерью и бабушкой. Причина смерти – обширный инфаркт», – господин Вернон не поверил своим глазам. – То есть, опять же, сердце?

– Именно.

– Почему ты этим делом заинтересовался? Медики вызвали?

– Никто не вызывал. Я в больницу по другому делу забежал. Ну, да неважно. Ну и выяснил кое-что интересное.

– С какой стати ты уверен, что это дело как-то связано с Синклитом? Или со мной?

– Вчера рядом с этими двумя видели твоего ученика Юлия Стеновского. Этот наш местный Цезарь шептал заклинания и делал пассы рядом с пострадавшими.

– Да ну! Кто это видел?! – Роман Сторукову не поверил.

– У меня свидетель имеется. Короче, я подумал… Может, парнишка решил свою силу испытать и перестарался.

Здрасте! Приехали! Юл во всем виноват! Сначала менты потащат мальчишку на допрос, потом натравят прессу, потом придурки вроде Сидоренко-старшего изведут пацана… Да я за него… что? Горло перегрызу, как папаша Сидоренко? Весь вопрос: кому в горло вцепиться? С первым попавшимся расправиться, злобу свою сорвать – дело нехитрое. Только не поможет, вот в чем дело. А найти того, кто порчу на город навел, не так-то просто. Если у колдуна такая сила имеется, справиться с ним будет ой, как непросто.

– Юл не мог этого сделать, – осторожно сказал Роман. – У мальчишки попросту такой силы нет.

– А у тебя? – Сторуков загасил сигарету об угол стола. – Ты ведь мог пацану помочь слегонца. Да?

Сторуков то ли не слишком умело закидывал крючок, то ли предупреждал об опасности.

«На чьей он стороне?» – прикидывал Роман.

В прошлом сложились у следователя с водным колдуном странные отношения. Следователь знал, что господин Вернон своим чародейством отправил охранников Колодина на тот свет. С другой стороны, колдовское это убийство можно было рассматривать как самооборону, а сам факт убийства был совершенно недоказуем. В свою очередь колдун несколько раз подсказывал следователю, где искать преступников, орудия преступления или тела убитых. Сторукова вода всегда чувствовала, на вопросы его отвечала.

– К тому же тут другое, – покачал Роман головой. – Мой ученик просто защищался от чужого заклинания. А эти двое под порчу угодили.

– Что ж это твоя порча, как чернобыльское облако, наш город накрыла?

«О, Вода-Царица! А ведь он очень верно оценивает ситуацию!» – подумал колдун.

– Вроде того. Тебе кто велел этим делом заняться?

– Пока никто. Но по городу слухи уже ползут. Болтают: от вас, колдунов, вся беда.

– А ты что думаешь?

– Сам толком не пойму. Может, оно, конечно, вы этих двоих убивать не собирались. Друг в дружку заклинаниями плевали. А они под руку угодили, после чего взяли и померли. Я понимаю, в суд такое не передашь. В обвинительном заключении не напишешь: «Пытался посредством колдовства гражданина уморить». Никто подобное обвинение выдвигать не станет, если не захочет в психушке отдохнуть полгодика. Но тут у нас две беспричинные смерти имеются. Просто так от трупов не отмахнешься. Не всегда по закону в наше время карают. Так ведь?

Угроза в его словах прозвучала недвусмысленная. Вопрос только, от чьего имени Сторуков грозил? От имени служителей закона, или просто предупреждал, что без всяких законов с колдунами разобраться могут. Только кто? И почему? Вряд ли у этой погибшей девушки или у мальчишки Лопаткина имелись могущественные покровители. Ясно, тут другие силы задействованы, а эти двое попросту попали под удар.

– Погибшие не состояли в родстве? – спросил Роман.

– Нет. Еще скажите, это все они – господина Сидоренко родня. Так, что ли?

– Ты серьезно думаешь, будто я Аркашу Сидоренко убить хотел?

– Не-ет, – неопределенно протянул Сторуков. – Но хочу напомнить: ты детей колдовству обучаешь. У тебя разрешение на это есть? Нету. И в Синклите у вас не все красиво и чинно. В случае чего вам осенние художества припомнят. Опять же смерть Чудодея до сих пор вызывает в городе кривотолки. Одно к одному, понимаешь? А главное… – Сторуков понизил голос, – не любят вас, колдунов.

– Я не красна девица и не господин президент, мне любовь всеобщая не нужна, – усмехнулся колдун.

– А знаешь, за что не любят? – Сторуков смотрел как-то вбок. Видимо, давно ему хотелось это сказать, и вот – прорвало. – За независимость вашу и богатство. Но за независимость – прежде всего. Никак не прищучить вас, за яйца не взять. Рэкетиров на вас насылать глупо, про Суслика, что теперь подаяние просит, каждый школьник знает; налоговой вы глаза отведете, ментов обдурите. А теперь нынче жизнь такая: все друг дружку за яйца держат. А вы вроде как в стороне от этого всеобщего яйцедавления. Просекаешь, какой сюжет?

– Сколько у меня времени, чтобы во всем этом разобраться?

– А хрен его знает! Весь вопрос, как быстро начальство расчухает. А бездействовать они будут до первого звонка сверху. Вот и прикинь, сколько у тебя времени.

«Что-то он недоговаривает, что-то важное, – отметил про себя колдун. – Ясно, он кого-то подозревает. Но кого – не намерен говорить. Скорее всего, боится. Хочет, чтобы я в это дело влез и на себя удар принял. Но бронежилет, хотя бы самый захудаленький, предложить не собирается», – разложил по полочкам ситуацию Роман.

– Попробую найти связь между убитыми. Почему именно они погибли, а не кто-то другой.

На самом деле Роман знал, какова связь, но не хотел пока озвучивать версию. Во всяком случае – перед своим собеседником.

– Ты уж постарайся. – Сторуков поднялся. – Все, что знаю, тебе сообщил.

– Так уж и все? – не удержался, хмыкнул Роман.

– Будут новые подсказки, дам знать, – пообещал Сторуков, пропустив упрек мимо ушей. – Но и вы там у себя в Синклите шустрите. Иначе… Еще две-три такие смерти, и сам понимаешь! Городок у нас небольшой, слухи пойдут. Просто так люди не мрут, как мухи. Учти, Роман Васильевич, – строго добавил Сторуков. Потом, наклонившись, выдохнул Роману в лицо вместе с запахом пива и дешевых сигарет: – Медоноса в городе видели.

– Так он…

– Это точно.

– А кто режиссер? – Роман сложил листок с записями и спрятал в карман.

– Не ко мне. Я тебе подсказку кинул, ты дальше носом землю рой. О ваших, о колдовских шкурах речь.

В понедельник Иринка Сафронова не пришла в школу. Она и раньше могла вот так же внезапно исчезнуть на несколько дней – уехать куда-нибудь с отцом или просто прогулять школу – учителя закрывали на ее фокусы глаза. Но сегодня (Юл это чувствовал) было что-то совсем иное. Вчерашние волны черной «воды», ураганы, ломавшие деревья, срывавшие крыши и вывески, стеклянный сад, выросший вокруг покинутого дома, – все эти события цеплялись друг за друга и были связаны с Иринкой. И с ее отсутствием в школе.

– Ведьмаки вчера весь день кого-то колбасили, – сказал Матюшко громко, когда Юл проходил мимо. – Говорят, многих слабаков потом тошнило. Эй, Цезарь, ты не блевал?

– А ты? – огрызнулся Юл.

Матюшко сжал кулаки, но в драку не полез. Памятуя субботнюю стычку, предпочел не вступать в физический контакт.

Юл отсидел лишь четыре урока. А потом, ничего никому не говоря, рванул из школы. Решил отправиться к Иринке домой и спросить…

Но дошел он, как и в субботу, только до угла.

– Юл! Погоди! Юл! – услышал чародей оклик и обернулся.

К нему бежал Мишка. Неужели телохранитель опять решил опекать своего «графа»?

Если быть честным, то видеться с Мишкой юный чародей не желал. После возвращения из Беловодья старый друг почему-то стал младшего Стеновского необыкновенно раздражать. Почему – неведомо. То ли Юл изменился слишком сильно, а Мишка остался прежним, то ли… Впрочем, они теперь почти не виделись. Бывший «телохранитель» нигде не учился, подрабатывал в ларьке, а Юл посещал гимназический класс.

Но сегодня Мишка поджидал «графа» во дворе школы – как прежде. За то время, что они не виделись, Мишка здорово вымахал, раздался в плечах, лицо огрубело. К тому же нижняя Мишкина губа безобразно опухла и выворачивалась наружу.

«Подрался с кем-то, – усмехнулся про себя Юл. – Заступился за слабого, не иначе».

– Послушай, дело у меня к тебе просьба, – Мишка глянул просительно и даже ссутулился, как будто хотел сделаться одного роста с «графом».

– Что за дело? – бросил Юл небрежно.

– Мать из-за Генки, из-за брата моего, с ума весь день сходит. Помоги, а…

– В чем дело? Заболел он? Простудился? Или что похуже?

– Да нет, – Мишка говорил, уставясь на носки своих кроссовок. – Ограбил он, похоже, вчера вечером кого-то. Пришел пьяный. Мамаша, как обычно, давай у него по карманам рыться – наркоту искать. А нашла колечко золотое и браслетик. Браслет дорогой, сразу видно. Припрятала их. Утром к брательнику приступила: откуда золото? А он матом на нее и орать: отстань, мол, дура. В общем, такая у нас хрень.

– Это Генка тебя разукрасил? – спросил Юл, имея в виду обезображенную нижнюю губу приятеля.

– Не боись, я ему в глаз так засветил, он теперь месяц с фингалом ходить будет. Я брательнику с третьего класса спуску не даю. Ты попробуй его прокачать. Ну, как ты умеешь, как Роман Вернон. Ты же сам говорил, что знаешь заклинание.

– Какое заклинание? – наивно округлил глаза Юл.

– Да ладно, не тупи. Мать золото Генке так и не отдала. Не мог Генка браслет или там кольцо купить: он уж месяц нигде не работает, на выпивон либо у матери бабки тырит, либо у соседей по мелочи. А тут сразу видать: браслет дорогой. Генка мать ударил – фингал во какой, – потом из дома сбег. Мать мне и говорит: попроси колдуна по колечку найти, чье оно. Мы вернем.

– А если братец твой меня тоже приложит? Я ж тогда его убью, – усмехнулся Юл.

– Он тебя и пальцем не тронет! – Мишка сжал кулаки.

Юный чародей передернул плечами. Он не знал, ответит ли ему в этом случае вода. К тому же волшебная тарелка осталась дома. Впрочем, в случае необходимости, можно и в простой посудине колдовать, даже из эмалированной миски нетрудно ответ на заданный вопрос выудить. Роману Вернону такое под силу. Но Юл – всего лишь ученик чародея. Сдюжит ли? К тому же мелькнула мысль: вдруг этот братец Гена кольцо и браслет живую, а мертвую ограбил? Что тогда? В милицию заявлять? Так мол и так, разведал колдовским способом, где убитая валяется? Не хотелось Юлу лезть в это дело, но отказать Мишке он попросту не мог. Помнил, что жизнью ему обязан.

– Хорошо, попробую, – уступил чародей. – Только учти, не факт, что я владельца найду.

– Это как получится. Браслет уж больно клевый. Видно, с какой-то крутой телки Генка его снял.

– Братан твой сейчас дома?

– Я уходил – не было. Мать дома, – предупредил верный оруженосец, уже когда повернул ключ в замке. – Она из дома стыдится выходить. Я ей очки свои черные предлагал, а она только руками машет.

– Мишка, ты? – донеслось с кухни.

– Я, мам, – отозвался Мишка и сделал «графу» знак, чтобы следовал за ним. – Пришел тут с приятелем.

Мать суетилась у плиты. Худая, в грязной кофте. Половина лица черная.

«Генка ей что-то сломал наверняка», – решил чародей. Хотел предложить женщине свести синяк, но передумал. Чтобы лекарить – особый настрой нужен. Правда, Роман научил его самым простым заклинаниям, в том числе и кровь останавливать. Но применять свои знания ученику водного колдуна пока не доводилось.

– Это Юл, – представил друга Мишка.

– Я пельменей сварила. Целую пачку. Хотите? – спросила хозяйка с таким видом, будто гостя этими пельменями подкупить пыталась.

– Юл, садись сюда, хавать будем, – пригласил «оруженосец».

Кухонька в Мишкиной квартире была крохотная. Плита, стол, табуретки, да еще шкаф-пенал. Людям приходилось втискиваться в промежутки. Впрочем, у Юла в квартире кухня была точь-в-точь такая же. Но там они вдвоем с матерью ютились. У Мишки на таком же пространстве четверо вечерами ужинали (судя по рассказам «телохранителя», имелся в этой семье еще и отец, но «граф» его никогда не видел).

Юл разместился спиной к раковине, угнездив рюкзак возле ножки стола, а хозяйка и Мишка втиснулись рядом с плитой.

– Колдунам пельмени есть можно? – Мишкина мать щедро полила порцию гостя майонезом. – Или вам какая-то особая еда положена?

– Есть можно все, – ответил Юл. Пельмени он когда-то очень любил, но с годами понемногу охладел к этому «деликатесу». Может потому, что мать его пельменями через день потчевала из-за нехватки времени и денег. – Только воду надо пить особую. – Он достал из рюкзака и поставил на стол бутылку с пустосвятовской водой.

– А что там, в этой бутылке? – Хозяйка опасливо покосилась на полиэтиленовую литровку.

– Вода, самим Романом Верноном заговоренная! – объявил Юл. – Неужели вы решили, что это водка?

Юный чародей в один миг расправился с пельменями и приказал, стараясь говорить солидно, веско:

– Вещи покажите.

Женщина наклонилась, засунула руку за шкафчик подле раковины и вытащила тряпку. Развернула. В самом деле золото. Кольцо и массивный золотой браслет с тремя камнями… знакомый браслет. Не спутать ни с каким другим. Юл только вчера этот браслет видел. На руке у Иринки Сафроновой. Тут ошибиться было никак нельзя.

Неужели?! Иринка! Сегодня ее в школе не было… Нет! – хотелось ему завопить на всю кухню, на весь дом, на весь город. Этот мерзавец Генка ограбил Иру Сафронову. Мразь! Юл стиснул зубы.

Он сидел как оглушенный, не в силах пошевелиться.

– В чем дело? – забеспокоилась хозяйка.

– Уберите, – хриплым голосом сказал чародей. – Я и так знаю, чей это браслет.

Хлопнула входная дверь. Раздались шаги.

– Генка, – прошептала мать и спешно завернула вещи в тряпицу.

Юл обернулся. На пороге стоял невысокого роста узкоплечий и щуплый пацан (Мишка перерос старшего брата сантиметров на пять, как минимум). Лицо Геннадия все было в синяках и ссадинах – следы вчерашней потасовки. Но, несмотря на ссадины и синяки, Юл узнал этого парня: вчера он попался Иринке и Юлу как раз возле покинутого участка. А вот юного чародея Генка, похоже, не узнал.

Что же этот тип наделал, сволочь?

– Кто это к нам приперся? – пробормотал Генка невнятно. Слова скорее угадывались.

– Юл… Юлий… – Мишка старался говорить солидно. – Романа Вернона ученик.

– Этот патлатый реально колдун?

– Колдун, – подтвердил Мишка.

– А что, лохматый убивает взглядом? – продолжал свой стеб Генка. – Или пальцем надо тыркнуть? – Похоже, преподанный Мишкой урок не убавил в нем наглости.

– Лучше прикоснуться, но издалека тоже можно. – Чародей вдруг абсолютно успокоился. Увидев Генку, он сразу решил, что нужно предпринять.

– С чем пузырь? – тут же навострился Генка, разглядывая принесенную бутылку. – Самогон?

– Вода особая, заговоренная, – сообщил гость. – Пьешь, и кажется, что это пиво. Самое лучшее. Ты какое любишь?

– Моча ослиная наверняка… – огрызнулся Генка.

– «Туборг», – сказал поспешно Мишка.

– Значит, будет «Туборг».

– Фигня, – бросил Генка. – Один гипноз.

– А ты попробуй. Мишка, дай всем стаканы, – повелительно, как умел это делать Роман, приказал Юл.

Мишка тут же вынул из пенала стаканы. Генка подсел к столу. Женщина забилась в угол, понимая, что ничем предстоящему помешать не может. Юл плеснул в стаканы воду, произнес заклинания. Генка уже руку протянул, но ученик чародея его остановил:

– Погоди. Тут еще один пас нужен. – Он взял стакан, неслышно шевельнул губами и вылил содержимое стакана Генке на макушку.

Тот замер, потом открыл рот и беспомощно заморгал.

Юл отставил пустой стакан, упер руки в стол, подался вперед, стараясь глядеть Геннадию в глаза.

– Теперь отвечай, с кого ты вещи золотые вчера снял.

– С девки одной.

– Ты ей угрожал? Бил?

– Да не фига я ей не делал. Она на земле валялась. И что-то такое лопотала. Пьяная или ширнутая – я не въехал. Куртка клевая. Но я куртку не сдернул. Только браслет и кольцо. Сумку тоже. Кошелек себе, бабло взял, а сумку в канаву.

Врет? Нет. В колдовском трансе врать никому не под силу. Правду говорит.

– Где ты ограбил девчонку?

– Да на Ведьминской, в грязи она сидела. Возле дома того с бетонным забором. Эту хату все знают: там еще осенью Чудак окочурился.

О, Вода-Царица! Что же получается?! Иринка назад побежала в стеклянный сад? Зачем?

Мишка что-то хотел спросить, или подсказать, но Юл предостерегающе поднял руку, опасаясь, что приятель может сбить его с настроя.

– Что с девчонкой сталось?

– Откуда мне знать? Я вещи снял и побежал. Небось, очухалась и домой… а может, ее кто трахнуть успел, – хмыкнул Генка.

Тут Юл не удержался и влепил мерзавцу пощечину.

Генка дернулся. В следующий миг тело его свело судорогой, изо рта полилась рвота – на стол, на тарелки с пельменями. Чародей отскочил к самой раковине, – спросить больше ничего не успел. Снова ввести Генку в транс уже не получится. Юл включил воду, наполнил стакан из-под крана, произнес нужное заклинание и плеснул Генке в лицо.

– Ты ничего не помнишь, никто тебя ни о чем не спрашивал. Сейчас иди спать. Спи целый час.

Генка поднялся и, пошатываясь, поплелся в комнату.

Только теперь начинающий колдун почувствовал, что весь взмок: рубашка так и липла к телу. Оказывается, колдовство – в самом деле тяжкая работа. Впрочем, Роман часто напоминал – для колдовского сеанса силы требуются необыкновенные. Это со стороны только кажется: ручкой махнул – и все получилось.

«А ведь подчинил я его, клянусь водой, подчинил!» – мысленно возгордился Стеновский.

Вот только блевотина… У Романа в таких случаях допрашиваемых не рвало. Но это, скорее всего, из-за пощечины.

– Что нам с братом делать теперь? – растерянно спросил Мишка.

– Понятия не имею.

– А вещи? – спросила мать. – Чьи они?

– Золото это Иры Сафроновой. Если сумеете, ей верните.

– Сафронова? – переспросила хозяйка.

– Ну да, знаете, фирма «Императорский камин», на Хрестиновском вывеска весь дом закрывает. Хозяин фирмы – Иркин отец.

На лице женщины изобразился ужас.

Мишка вынул из-под раковины мусорное ведро, принялся сгребать туда испорченные пельмени и хлеб: грязные тарелки составил в раковину.

Юл повернулся и вышел с кухни. Его шатало.

Что же делать? Гавриилу рассказать обо всем? Роману? Как узнать, что с Иринкой стряслось? Почему она не пришла в школу?

Взгляд Юла упал на телефонный аппарат в углу.

Он снял трубку, набрал номер.

– Дом Сафронова, – ответил на том конце провода строгий женский голос.

– Мне нужно…

– Здороваться надо.

– Здрасьте. Можно с Ирой поговорить?

– Ее нет дома.

– А где она?

Ему не ответили, повесили трубку.

Что делать? Перезвонить? Бежать к Иринке домой?

Юл рванул из Мишкиной квартиры. Дар эмпата подсказывал: беда бродит по городу.

Но визит к Сафроновым ничего не дал. Напрасно Юл нажимал кнопку звонка на стальных воротах. Никто не отозвался, никто даже не подошел с той стороны спросить, что нужно незваному гостю.

Юл ушел и долго еще бродил по городу. То и дело мерещились ему лужи черной воды. Он запоминал места, где «воды» скопилось больше всего. Юный чародей обходил квартал за кварталом, пытаясь определить, где источник наведенной порчи. Но ничего не получилось. Он только нарезал круг за кругом.

Остановился, когда понял, что смертельно устал. Не сразу сообразил, что стоит как раз напротив разрушенного дома Аглаи Всевидящей. Ничего не осталось от особняка – только черная земля, да груда обломков. И тут заметил Юл, что струится между развалинами ручей, бьет из-под земли незамерзающий родник.

Чародей пробрался между обломками бетона, зачерпнул из ручейка пригоршню и выпил. Почудилось, что никогда не пил он ничего вкуснее. Даже знаменитая пустосвятовская вода не могла идти ни в какое сравнение с этой родниковой влагой.

«Не случайно осенью Роман и Медонос дом этот сломали», – подумал ученик чародея.

Глава 7 Стеклянный сад

Юл открыл дверь и увидел, что мать стоит в прихожей, уперев руки в бока. Впечатление было такое, что она стояла здесь уже час или два, поджидая, когда сынок пожалует! Вот те на! Мать же обещала приехать из командировки только в среду. Выходит, раньше вернулась?

– Ты что, с ума сошел? Времени сколько! Я вся извелась! – тут же напустилась на сына.

– Всего лишь девять часов, – уточнил Юл, пытаясь протиснуться мимо матери в комнату.

– Где ты был?

– В гостях.

– В каких гостях? У кого?

– У Мишки.

– Врешь. Ты у колдуна был, да? У Романа Вернона! Да? Я же просила к нему не ходить. От него только беды одни. Не научит он тебя ничему доброму, помяни мое слово. Все колдуны дьяволу служат.

– Дьявол – это сказки, мама! Сколько раз тебе говорить! И карты таро, и все эти книги по практической магии – дребедень! Чтобы непосвященные книжки эти читали и во всякую муру верили! Чтобы чужаков к настоящим тайнам не подпускать. У самого Папюса истинных заклинаний пяти штук не наберется.

– Тебе учиться надо, а не заниматься ерундой!

– Хочу – и буду к Роману на уроки ходить!

Сколько раз он давал себе слово с родительницей не спорить. Доказать ей все равно ничего не удастся.

Юл все же сумел проскользнуть в комнату, захлопнул дверь. Теперь к нему никчто не войдет, заклинание не позволит.

Мать ударила ладонью по двери.

– Открой, кому я сказала!

– И не подумаю.

– Останешься без ужина, – последовала знакомая угроза.

– Вот и хорошо!

– Ты со мной живешь, так изволь выполнять мои требования.

– Могу уехать к Лешке.

– Нужен ты ему больно! У него своя жизнь!

Юл давно мечтал уехать в Питер. Но в этом случае пришлось бы покинуть Темногорск и расстаться с Романом, поставить крест на колдовской науке.

Что ему тогда останется? Драки в школе, всякая ерунда, косинус, синус, причины революций и войн, правописание с двумя «н»… Нет, ни за что! Роман обещал научить взывать к стихии. А это… это… Юл сжал кулак, будто грозил всем, кто мешает ему проявить себя, кто мечтает его втиснуть в общую колею, запереть на замок…

Потому и терпел. Скрипя зубами и скрепя сердце.

– …мог позвонить хотя бы, – оставив прежний тон, канючила за дверью мать.

Кажется, она испугалась, что мальчишка в самом деле сбежит.

Цезарь сделал вид, что не слышит. Упал на кровать, закрыл голову подушкой. Кто бы знал, как ему все обрыдло! Почему мать все время от него что-то требует? Как будто нарочно все делает, чтобы Юл убежал. Только как удрать из дома, если Иринке грозит опасность?

«Стен, что же ты увидел в своем трансе, черт тебя задери?»

Мать, похоже, отошла от двери. Юл выскочил из комнаты, набрал номер мобильника брата.

«Абонент не доступен», – услышал в ответ.

Юл отправился на кухню. Чайник был еще теплый. На тарелке горкой лежали остывшие котлеты. К его приходу мать старалась – жарила. Рядом лежал тощий парниковый огурец, кривоватый и уже подвявший.

– Ты только послушай, что в городе творится, – сказала мать и кивнула на телевизор в углу.

Новенькая «Сонька» в черном корпусе – подарок старшего брата – нелепо смотрелась на ободранной тумбочке.

Юл повернулся. Шел выпуск местных новостей. На телеэкране какой-то тип в распахнутой черной куртке давал журналистке интервью. Уже стемнело, и свет юпитеров бил в говорящему в лицо, заставляя его по-кошачьи жмуриться. Юл узнал Егора Горшкова, которого Роман Вернон за глаза именовал Горшком.

– Какой это случай по счету? Второй или третий? – спрашивала ведущая Егорушку.

– Третий.

– Мы узнали, что Ира Сафронова была найдена в воскресенье около пустующего участка на Ведьминской… то есть на улице Героев труда без сознания. Сейчас она в больнице, в реанимации. Это тот самый дом, на ступенях которого осенью прошлого года умер глава темногорского Синклита Михаил Евгеньевич Чудодей.

Юл жевал котлету.

Иринка в реанимации… Он не верил. Не укладывалось. Несчастье существовало отдельно. Само по себе. А сама Иринка тоже где-то существовала. Они не пересекались. Не могли. Не могли.

Неужели волшебный сад Иринку погубил? Или волна доконала?

Но ведь Юл наложил на девчонку охранное заклинание. Может быть, Генка ударил ее чем-нибудь тяжелым? Нет, он бы сказал во время транса. Мразь! Убить его мало!

– Вы уверены, что к несчастным случаям причастен колдовской Синклит Темногорска? – допытывалась журналистка.

– Несомненно. Скорее всего, между колдунами идет передел ресурсов.

– Каких ресурсов? – не поняла ведущая.

– Разве вы не знаете, энергия не берется из ничего? Колдуны для своих действий обязаны ее откуда-то получать. Наша земля дает колдунам силу, куда большую, чем энергия нефти или газа. А они ничего за наши с вами сокровища не платят. Но им все мало!

– Говорят, они задействуют для этого стихии, – не очень уверенно сказала журналистка.

– Наши врачи и учителя бедствуют, потому что колдуны жируют. Теперь они решили еще свою власть продемонстрировать. Мол, берегитесь, кто против нас, тот умрет! Прежде всего, я хотел бы обратить особое внимание на поступки Романа Воробьева, именующего себя водным колдуном, и напомнить, что этот человек причастен ко всем темным делам нашего города: к взрыву в доме Аглаи Всевидящей, к исчезновению людей, к смерти Михаила Чудодея.

– Вранье! Не смей оскорблять Романа! Да ты!.. – выкрикнул Юл. – Вранье! Чтоб ты сдох!

Экран телевизора ослепительно вспыхнул и погас. Звука не стало.

Юл бросился вон с кухни.

– Юл! Что ты наделал! – донеслось вслед. – Ты же телевизор сломал!

За окном завывал ветер. Черных волн больше не было. По радио передавали прогноз: «Ветер порывистый, местами до сильного, переменного направления…»

Роман поднимался по лестнице, отыскивая нужную дверь. Было темно и грязно. Воняло. Дверь – самая обычная, не железная. Роман нажал кнопку звонка.

Шаги зашаркали не сразу, колдун долго ждал. «Кто там?» – спросил женский голос.

– Я из администрации Гукина, принес деньги на похороны, – соврал колдун.

Дверь отворилась. На пороге стояла женщина. Невысокая, полноватая и какая-то корявая – уродливая шея, круглая спина; обвислые груди лежали пузырями на выпирающем животе.

Женщина провела Романа в маленькую комнатку, обставленную мебелью семидесятых годов. Лак давно облез с темных фанерных коробок, за мутными стеклами серванта угадывалась дешевая посуда.

Роман положил на стол сотню.

– Кроме того, мне поручено заплатить за гроб и за все остальное в морге.

Женщина посмотрела на сиротливую бумажку, вздохнула и сказала:

– Все равно мало. Мне еще поминки надо устраивать.

Колдун добавил еще одну.

Женщина свернула «зеленые» трубочкой:

– Я вещи приготовила. Вам отдать?

– Они новые? – спросил Роман.

– Белье новое, а платье – нет. А вам для чего? – насторожилась женщина. – Может, продать думаете?

– Стиранное? – Роман счел за лучшее не отвечать на дурацкие обвинения. – Алла два раза всего надевала. Стирать платье нельзя. Только в чистку отдать можно. В чистку – долго. А если в срочную – дорого.

Женщина поставила перед Романом пакет с одеждой и проговорила зло:

– Вот вы мне скажите, куда власти-то смотрят!

– Вы о чем?

– О колдунах. Их прежде сжигали. Вот и теперь надо взять всех и сжечь. Чтоб они наших детей не убивали.

– Кто вам сказал, что колдуны причастны к смерти вашей дочери? – Роман передернулся, но заставил себя взять пакет с одеждой.

– Здесь в Темногорске они все время собираются, как будто мухи на падаль. Мильоны себе гребут, а мы с голоду пухнем. При прежней власти их вытравили всех до одного, а они снова прилезли. Чтоб все сдохли, окаянные. Все до единого. Чтобы ни одной гадины не осталось. Думают, только они порчу наводить умеют? Ничего, и я могу! Вон, муж у меня с дружками напился, так эти мерзавцы у него кошелек вытащили и ушли, его пьяного в канаву кинули. Он по их вине инвалидом сделался. Так я их каженный день проклинала. Оба померли. Один под поезд попал, другой самоновкой отравился.

«Как легко она вынесла смертный приговор!» – подумал колдун.

Он смотрел на женщину сверху вниз. Маленького роста, узкоплечая, но довольно полная, с растрепанными коротко остриженными седыми волосами, она почему-то казалась до времени постаревшим подростком, несмотря на огромные груди и выпиравший живот. Ей бы пионерский галстук повязать или комсомольский значок нацепить – подошло бы. В ее злости было что-то детское.

– Я за Гукина прежде голосовала. А теперь не буду. Я теперь его тоже проклинаю. И его, и колдунов этих! – Женщина прикрыла глаза. Под опущенными веками глаза казались неестественно выпуклыми, как будто вылезали из орбит.

«Наверное, она сейчас представляет, как мы умираем», – подумал Роман.

– Почему вы так ненавидите колдунов?

– Потому как нам жить не дают. Давить их надобно. Ты часом не колдун? А то похож.

Гость невольно отступил в полумрак прихожей. Эта женщина представилась вдруг старухой-процентщицей, которая вооружилась теорией Раскольникова и его топором. Уж она-то никогда не ужаснется при виде пролитой крови.

«Если бы у нее был дар, она бы меня убила на месте, – подумал Роман. – Может быть, она и дочь свою ненавистью отравила, как ядом?»

Но он знал, что это слишком простое объяснение. Никакого дара у толстухи не было. А те двое умерли, скорее всего, потому, что дочь вслед за матерью шептала проклятия.

«Твоя дочь тоже была колдуньей, хотя и не знала об этом», – мог бы сказать этой женщине Роман.

Дар у Аллы Хитрушиной, скорее всего, был слабенький, потому и не замечал никто из членов Синклита наводки. Да и не колдовала она по-настоящему, только проклинала.

«Мы все время забываем, что тень Темной горы даже ничтожным дарует силы», – мысленно упрекнул себя Роман уже на лестнице.

Выйдя из дома, колдун первым делом направился в ближайший магазин, торговавший одеждой, купил подходящее платье, а в соседнем киоске – несколько конвертов. Новое платье он вложил в мешок с прочей одеждой, а ношеное платье Аллы Хитрушиной завернул в полиэтилен и оставил на заднем сиденье своего «Форда».

Потом поехал в морг, располагавшийся рядом с больницей, но в отдельном здании.

– Вещи принимаем с утра, – сказал плечистый, наголо обритый мужчина в белом халате и указал на табличку возле закрытого окошка.

Бумажка, мелькнувшая в пальцах колдуна, сделала парня сговорчивее.

– Надо пойти поглядеть на тело, решить, сколько платить за грим, – объявил служитель морга.

– С вами можно? – спросил Роман.

– Это еще зачем? – нахмурился санитар и глянул на колдуна неприязненно.

– На память прядь волос. – У колдуна почти натурально дрогнул голос. – Понимаете?

Еще одна бумажка в конверте перекочевала в карман халата.

– Понимаю. Но со мной нельзя. Да вы не волнуйтесь, волосы срежу и вынесу, – пообещал санитар.

Роман не настаивал, уселся на протертый диван в вестибюле. От запаха морга ему стало плохо. Водный колдун прикрыл глаза, пытаясь справиться с дурнотой. И вдруг почувствовал: кто-то есть рядом. Кто-то враждебный. Ожерелье с живой нитью дернулось, предупреждая.

Роман открыл глаза. В распахнутых дверях морга стоял человек в черном плаще. Водный колдун, кажется, видел его прежде – на улице, мельком. У человека этого была странная внешность: черные, блестящие, будто облитые лаком волосы, и совершенно белая кожа, а так же бесцветные глаза.

Колдован!

Что ему нужно?

Роман вскочил, выставил руку с оберегом. Зеленый камень тут же засветился.

Колдован повернулся и исчез, будто растворился в сумерках.

Многие колдованы, не умея подчинить стихии, становятся энергетическими вампирами. Следуют за слабыми и покорными, вытягивают из них силы. Если больной слаб, на грани жизни и смерти, такой вампир может все силы выпить до дна. Недаром вьются они вокруг больниц да детских приютов, выискивая жертву. Но что делать колдовану в морге? Здесь силу уже не из кого тянуть. Разве что мертвечинкой полакомиться. Некромант?

Считается, что некроманты используют энергию смерти. О некромантах Роман знал точно только одно: к Синклиту их не подпускают на пушечный выстрел: они всем стихиям враждебны, энергию любой стихии превращают в ничто.

Тем временем вернулся санитар, отдал конверт Роману и сказал:

– Сто баксов за грим. У нее лицо все посинело.

Цена была явно завышена, но колдун не стал спорить. Отдал деньги, взял квитанцию. А ведь подобными расчетами приходится заниматься близким! Когда умер дед Севастьян, его похороны устраивали мать с отцом, уже к тому времени разведенные. Роман два дня бродил по берегу Пустосвятовки словно в бреду. Не мог представить, как будет жить дальше – без деда. Ложился в кровать, но сна не было – казалось, чье-то легкое дыхание касается губ и ноздрей, и сразу становится легче, и боль в груди утихает.

«Деда, ты здесь?» – спрашивал Роман, но дед не откликался.

Лишь однажды услышал на границе между сном и явью:

«Камень положить не забудь».

– Мне еще за гроб надо заплатить, – сказал колдун. – Вот за этот! – Он постучал по крышке полированного дорогущего гроба.

– Сегодня у нас все закрыто, я же сказал… Некому платить, – неуверенно пробормотал парень.

– Я завтра не могу. Я – от Гукина. У меня дел невпроворот. – Роман отсчитал нужную сумму и сверху накинул еще бумажку, вложил в конверт, на котором заранее написал адрес и фамилию Хитрушиной. – Вы все и оформите. Документы матери завезите. На дом. Вы поняли?

Санитар положил конверт в карман и кивнул.

– Кстати, вы здесь не видели человека в черном плаще? – спросил колдун небрежно.

– Нет, не видел, – сказал парень. Слишком уж поспешно, если на то пошло.

Роман направился к «Форду».

Встреча с матерью Аллы Хитрушиной, посещение морга и встреча с колодованом настроили его на мрачный лад. Он так и не знал до сих пор природу черных волн, что прокатились по городу вчера. Что это было? Ненависть? Тоска смерти? Порча? Или проклятие? Если проклятие, то чье? Причастны ли к этому колдованы, что теперь встречаются в городе чуть ли не на каждом шагу?

Роман нащупал дверцу, и тут кто-то схватил его за руку.

– Ну что тебе, Юл? – спросил Роман, не оборачиваясь. – У нас же только завтра урок.

– Роман Васильевич, – у мальчишки дрожал голос. – Вдруг она умерла! Почему, почему я не спас!

– Кого?

– Иринку! Иру Сафронову! Зачем она на Ведьминскую вернулась? Я же ее до дома проводил! Я охранное заклинание наложил от любой порчи! Почему не получилось? А? Силы не хватило? Но вы же говорили…

– Молчи! – процедил сквозь зубы водный колдун, и Юл послушно умолк.

Роман втолкнул ученика в машину, сам уселся за руль.

– Так что случилось с твоей Иринкой? – спросил он, когда они уже отъехали от морга.

– Она в больнице. Что с ней точно – не знаю. Справочное уже закрыто. Но я чувствую – плохо. Меня к ней не пустили. Я пробовал через черный ход пробраться, замок распылил, но заплутал, а потом какая-то тетка меня заметила, схватить пыталась… Я удрал. Но Иринку так и не нашел. Спросить не мог. Я ее не чувствую, понимаете?

– А раньше чувствовал?

– Конечно!

– Когда ты видел ее в последний раз и где?

– Вчера. В саду, на пустыре.

– В саду? В стеклянном?

– Ну, да.

– А как она туда прошла?

Юл пожалел, что еще вчера не рассказал о встрече с Иринкой на запретном участке.

– Не знаю. Наверное, дар у нее особенный.

– Значит, вы были в этом саду вдвоем, когда первая волна прошла? – попытался выяснить картину Роман.

– Получается, что так…

– А в кафе вы вместе были?

Юл неохотно кивнул.

– Она попала под волну? Так?

– Но я ее защитил. Клянусь водою! Успел заклинание выкрикнуть. Или я что-то не так сделал?

– Ты ничего не перепутал, когда заклинание накладывал? – строго спросил водный колдун.

– Нет-нет… все, как вы учили, слово в слово! Ничего не понимаю! Ведь должно было помочь! Обязательно должно было!

Роман резко затормозил, перегнулся через пассажира, распахнул дверцу:

– Выходи!

– Почему? – окрысился Юл, решивший, что его не просто высаживают из машины – выгоняют, как нерадивого ученика с урока.

– Потому что я тебя да дома твоего довез.

Юл выглянул: и правда, “Форд” Романа стоял у родного подъезда.

– Вы мне не ответили… – напомнил юный чародей. – Почему заклинание от порчи не защитило?

– Пока не знаю. Заклинание простое. Скорее всего, силы твоей попросту на двоих не достало.

– На двоих?

– Ты же и себя защищал тоже. Так ведь?

Юл нехотя кивнул.

– Но я… клянусь… я отдал ей не меньше… нет. Даже больше! Больше! – закричал он. Слезы ярости брызнули из глаз. – Почему вы мне не верите?

– Я верю, – сказал Роман. – Но у тебя было кольцо-оберег. А у этой девочки – нет.

Кольцо с живой нитью внутри! Дяди Гришин подарок! Да, конечно! Оно ведь, возможно, по силе почти не уступает кольцу Романа. Как же Юл забыл учесть его силу, как…

– Я забыл, – выдохнул он растерянно.

– Умение рассчитывать силу приходит с опытом.

– Как же так! Мне для нее ничего не жалко. Что ж теперь делать? А?!

– Вот что, Юл. Скажи мне: как именно волна на Иру Сафронову подействовала?

– В каком смысле?

– Не знаю точно, – колдун задумался. – Симптомы разные наблюдаются. К примеру, она могла в обморок упасть.

– Нет, ничего такого. Просто сказала: почудилось, будто неведомая сила ее утащить с собой хочет. Но я не пустил.

– Точно так и сказала? Ты ничего не выдумываешь?

– Нет, клянусь водой. Но что же получается? Я Иринку в первый раз у темной силы отбил? Но вроде как не до конца?

– Никто не знает, как с этой силой бороться, – уклонился от ответа Роман.

Уж неведомо, что заставило водного колдуна остановить машину напротив разрушенного Аглаиного дома. Почудился ему на фоне темного неба белый абрис женской фигуры. Потом приметил в тусклом свете уличного фонаря странный блеск инея на обломках бетона. Распахнул дверцу, вышел. Обостренный слух уловил журчанье бегущей воды. Роман подошел ближе, хотя не любил это место, казалось ему здесь как-то тягостно и смутно на душе. Разглядел бойкий ручеек, в морозную ночь бегущий по скованной льдом земле.

Наклонился, глотнул воды. До чего же хороша! Хотел набрать воды из ручья в серебряную флягу. Но для этого надо было вылить пустосвятовскую воду. Жаль стало родной воды, не решился колдун на такую замену. Перепрыгивая с одного обгорелого бревна на другое, поднялся повыше, огляделся. Когда-то, сказывают, возвышалась на этом месте Темная гора. На миг почудилось Роману, что стоит он на вершине и смотрит сверху вниз на раскинувшийся внизу город. Воздух прозрачен и чист, сады в цвету, так что кажется, весь город накрыт бело-розовой вуалью, речка Темная синей лентой вьется меж зеленых берегов.

Вспомнил он, что рассказывал дед о Темной горе…

«Возвышалась гора как раз посреди нашего города, простые люди горы той боялись, за глаза называли ее Лысой, потому что толком ничего на той горе не росло. Впрочем, «ничего» – это не совсем точно. Росли там три березы, как три сестры. Береза – дерево не слишком долго живущее. Но те три белоствольных сестрички, сказывают, стояли с незапамятных времен. Когда одно дерево погибало и рушилось, рядом со старым пнем тут же вырастало новое. Но всегда их оставалось три. Так сменяли они друг дружку и «кружили» по Темной горе. Каждое новое дерево – один шажок. Представь, сколько надо времени, чтобы таким шагом куда-то дойти? А еще на склоне той горы колодец имелся. Странное дело – на горе рыть колодец. Однако вырыли. Сруб был из заговоренного дерева сложен – чтоб не сгнили те бревна никогда и десять веков простояли, как один день. Пока ведро до воды летело, можно было «Отче наш» трижды прочитать. Однако никто тех молитв не слышал – цепь ворота громыхала стаей голодных псов. Воду из колодца могли пить повелители всех четырех стихий – она любому колдуну помогала, любой дар втрое усиливала. Раненый, из которого, почитай, вся кровь уже вытекла, мог три глотка сделать, и тут же на ноги встать. Вот какая сила в той воде была. На Темную гору колдуны, когда чуяли, что срок им подходит, умирать приходили. Колдунам на Темной горе смерть легкой бывала – принимала гора души умерших и возвращала стихиям. Не для жизни было это место – для смерти».

«Для смерти», – почти явственно услышал Роман дедов голос. Тряхнул головой, прогоняя наваждение.

Потом вспомнил, что именно где-то рядом с развалинами видел он того колдована в кожаном пальто. Что ему здесь нужно? Вода из источника колдовану силу не даст.

Роман вернулся к машине и поехал домой.

Здесь он первым делом позвонил в Суетеловск и разговаривал долго, около получаса.

Потом, запершись в кабинете, долго смотрел, как погруженный в воду темный локон становится седым, как нитки, выдернутые из платья покойной, тают в воде, превращаясь в черные хлопья.

Никаких сомнений: Аллу Хитрушину убила очень сильная порча.

Роман слил воду в заговоренный кувшин, плотно закрыл, набрал номер мобильника Гавриила и сказал глухим голосом:

– Приезжай немедленно.

– Куда? – поинтересовался глава Синклита.

– Ко мне домой.

– Что-нибудь новенькое накопал? – спросил Гавриил Черный. – Ты ведь у нас мастак.

– Такое новенькое, что у тебя волосы встанут дыбом, – пообещал Роман.

– Ворота отвори! – хмыкнул Гавриил. – Мы теплой компашкой к тебе уже прибыли.

Роман пошел открывать. Мороз стоял за двадцать градусов. Ничего себе, весна называется! Что ж так морозит? Не иначе, кто-то из колдунов балует. Слаевич? Или Большерук? А может, и сам Гавриил решил в Деда Мороза поиграть.

Колдуны прибыли на черном «мерине» главы Синклита.

Гавриил был, как всегда, в черном кожаном пальто. Как говорится, на рыбьем меху. Главу Синклита сопровождали трое: воздушный колдун Данила Большерук, числившийся едва ли не сильнейшим после Гавриила, повелитель стихии огненной Тимофей Огневик и колдун земляной Андрей Агрикола. Агрикола считался колдуном слабеньким. Не колдун, а колдунишка скорее, но дар имел стабильный, никаким влияниям не подверженный. Среди чародеев такое – большая редкость.

Большерук обрядился в тулуп и валенки, меховую шапку на самые уши натянул. Огневик был одет в легкую курточку и джинсы – огненному колдуну мерзнуть не пристало. Агрикола прибыл в добротном пальто и меховой шапке.

– Кто мороз такой наколдовал, не пойму, – клацая зубами, сказал Большерук. – Почти как в январе. Найти бы, яйца оторвать.

Гости, не дожидаясь приглашения, устремились на кухню. Гавриил, бросив на стол черный тубус, кинулся к чугунным батареям, облапил, как дебелую девку.

– Ты бы открыл тайну, почему у тебя всегда в доме тепло? Я понимаю, Огневик, или Пламенюга, им огонь служит. Но ты же, Роман Васильевич, водный колдун! – жалобно воскликнул Гавриил.

– Энергии, господа колдуны, у воды не меньше, беру потихоньку, расходую рачительно, – хозяин улыбнулся.

– А у меня ветряк, – похвастался Большерук. – Над домом стоит, крутится, мне воду греет и электричество дает.

– Бедный Гавриил… Его одного темные силы согреть не могут! – хмыкнул Роман.

Он тронул оставленный на столе тубус Гавриила и отдернул руку: пальцы ощутимо кольнуло. Не иначе, глава Синклита прихватил с собой парочку очень сильных амулетов. Ясно было: не лясы точить явились колдуны, а заняться делом. Терпеть наведенную неведомо кем порчу глава Синклита был не намерен.

Водный колдун выставил запотевший графинчик на стол, заговорил воду на спирт. Выпили. Закусили солеными грибками да огурчиками. Огурчики Тина еще мариновала. И грибы она солила, к возвращению Романа готовилась. Колдун вернулся. А Тина ушла, потому как не осталось бедняжке места в его жизни. Колдуны уважали заговоренную Романом воду: по мозгам бьет не хуже настоящего спирта, зато утром с такой воды не бывает похмелья.

Только Огневик попросил настоящей водки, а не воды заговоренной. Роман выставил огненному колдуну непочатую бутылку.

– Итак… – Гавриил сделал значительную паузу. – Про порчу колдовскую ты уже мне рассказывал, Роман Васильевич. Чем теперь обрадовать хочешь?

– Еще одна девочка в больнице. Ирина Сафронова. Надо срочно с этим что-то делать.

Роман помолчал, посмотрел сначала на Гавриила, потом на Большерука, проверяя, какое впечатление произвели его слова. Агрикола после стопки заговоренной на спирт воды осоловел и теперь согласно кивал после каждого слова хозяина.

– Про Сафронову я в новостях слышал, – сказал Гавриил. – Егорушка Горшок уже какую-то теорию вывел про злобное влияние Синклита на город Темногорск. Про праведный народный гнев говорил, темные силы, что нас из-за рубежа спонсируют, тоже не забыл.

– Да? Как интересно. Ну и где же спонсорская помощь? – съязвил Роман. – Я не прочь получить свою долю.

– Ладно, как будет первый транш, поделюсь…

– Вот, бесстыжие! – символически сплюнул Большерук. – У нас два трупа, девчонка вот-вот концы отдаст, а вы все шуткуете.

– Смех обрядом со смертью связан… – напомнил Гавриил.

– Мне уже второй день кажется, что город залит грязной водой, – брезгливо скривил губы Роман. – Я сегодня проверил Аллу Хитрушину. Ту девушку, что умерла в больнице. Одежду добыл и волосы. Так вот, нет сомнений, ее убила очень сильная порча. Кем наслана, почему, когда – не знаю.

– Кто же порчу навел? – спросил Гавриил. – И зачем?

– Этого я вам не скажу, – признался Роман. – Но порча сильная. У погибшей был небольшой дар к колдовству, в самом зачатке, можно сказать. Видимо, поэтому ее и зацепило. Надо личные знаки проверить.

– Затем и пришли. Не водку же пить, – сказал Гавриил. – Но я думаю, члены Синклита к происходящему не причастны. Кто-то посторонний работает.

– Невероятно! – возмутился Большерук. – Чтобы пришлый колдун кутерьму непотребную мог устроить, а мы, как дети малые, сидели, носом шмыгали? Да откуда он мог взяться?

– Земля наша талантами богата! – ядовито заметил Гавриил.

– А этот мальчишка, Сидоренко, твой ученик? – спросил Большерук. – С ним что?

– Пока все нормально. Если не обращать внимания на его родителей. Они меня чуть с лестницы не спустили сегодня, когда я его проведать зашел, – признался Роман. – Пацан окошко открыл и мне прокричал, что с ним порядок, только его из дома не выпускают.

– Зачем ты к нему ездил? – насторожился глава Синклита. – Парню опять плохо стало?

– Он же в воронку угодил! – напомнил водный колдун. – У Сидоренко – дар, а умения еще нет. С ним все что угодно могло произойти. Мог полностью талант перевернуться, от прежней стихии отвратить, а то и обделенным сделать.

Слово «обделенный» колдуны обычно избегали произносить даже мысленно. То, что запретное слово прозвучало сейчас на тайном колдовском сходе, одним этим обозначило лихорадочную тревожность обстановки.

– Насчет Иринки я выяснил, – спешно заговорил Гавриил, чтобы растворить осадок прозвучавшего слова. – С ней очень плохо. В прямом смысле – она в коме.

– Она на участок Чудодея заходила. Туда, где теперь сад стеклянный, – сказал Роман.

– Неужели она твое заклинание миновала? – строго уставился на хозяина Гавриил.

– Выходит, что так…

– Тогда девчонка из сильных чародеев, а сама о том не знает, – веско заметил Большерук. – Красавица, небось! Обожаю молодых ведьмочек, в них такая сила!

– А вы чувствуете порчу, Данила Иванович? – спросил водный колдун.

– Да, пованивает мерзко. Как будто кто-то насрал огромную кучу дерьма, – фыркнул Большерук.

– Значит, тебя преследует запах, – уточнил господин Вернон. – Мне кажется, что повсюду разлита грязная вода. Мерзкая, черная, тухлая. А тебе что мнится, Гавриил?

– На улице свиные рыла мерещатся, – сказал тот печально. – Изо всех щелей выглядывают.

– А я дым вижу и чую, – подал голос Огневик и потянулся к личной бутылке.

– Грязь, – скривил губы Агрикола.

– То есть каждому свое. Какое-то общее заклинание. Все четыре стихии задействованы. Надо бы выяснить, настигает порча простых смертных, или косит только скрытых колдунов, – предложил план действий Роман.

– Что порча не для всех опасна, мы заметили, – поднял палец Большерук: любил он чужие мысли подхватывать и тут же выдавать за свои. – Главный вопрос: как этих отдельных личностей выявить и защитить.

– Может, еще все загнутся, дай только срок, – мрачно предрек Гавриил. – Будет вымороченный город. Город-призрак… Ха…

– Все не помрут. Ко всяким пакостям у нас народ привычный. А вот как заарестуют нас всех к чертям собачьим, так и будет тебе «ха»! И даже “ха-ха”! – огрызнулся Большерук.

– За что арестуют? – не понял Агрикола. – Мы перед гражданами чисты.

– Обязаны были город от порчи защитить, а не сумели! – грохнул по столу опьяневший Огневик.

– В доме я эту грязную воду не вижу, – продолжал рассуждать вслух Роман. – А ты, Данила Иванович?

– Что? А, нет, у меня в доме воздух чистейший, – с достоинством сообщил Большерук. – И здесь вроде не воняет. Хотя воздух бессильный. Совершенно бессильный, я тебе скажу.

– Значит, заклинания нас берегут. Можно весь город колдовским барьером обвести и порчу снять, – предложил Роман.

– Пупок развяжется, – хмыкнул Большерук. – Даже если мы всем Синклитом навалимся.

– Не сдюжим, – подтвердил Огневик. – Надо отыскать того, кто порчу навел. И сжечь! – вновь грохнул кулаком по столу.

– Не получится, – возразил Большерук. – То есть, сжечь-то мы что-нибудь сожжем, а вот найти затейника – фигушки. Он плюнул и дальше пошел. А мы в его харкотине барахтаемся.

– Еще чуть-чуть, и на нас обывателей натравят, – вздохнул Гавриил. – Уже по телику не только пиарщики, но и возмущенные горожане балакают. Тебя, кстати, Роман, поминают. Лучше не слушай. Спать спокойней будешь. Заговори еще воды на спиртягу. А то я трезветь начинаю.

– Кстати, а не мог это Медонос напакостить? – спросил Роман Вернон. Как бы невзначай. – То бишь Вадим Федорович Сазонов, повелитель четырех стихий.

– Почему именно Сазонов? – усомнился Гавриил. – Он не особенно сильный колдун. Четыре стихии друг дружку душат.

– Медонос сбежал. Днем мне об этом сообщил Сторуков. Якобы, видели его в Темногорске. Вечером я позвонил в Суетеловск. Так вот, мне сказали, что еще в субботу прибыли колдованы вместе с какой-то рыжей ведьмой и Медоноса освободили.

– Особняк евонный с осени стоит заколоченный, – сказал Агрикола. – Не похоже, чтобы туда кто-нибудь заходил.

– Если Медонос в Темногорске, это дело осложняет… Ну ничего, я с ним разберусь, – пообещал Гавриил. – А нам первым делом надо наведаться к вдове Чудодея и забрать кейс с личными знаками.

Гавриил спрятал черный тубус под кожаное черное пальто и поднялся.

На стук к колдунам вышла Эмма Эмильевна.

– Что-нибудь случилось? – забеспокоилась хозяйка, увидев гостей.

Ясно было, что просто так глава Синклита и четыре сильных колдуна поздно вечером в гости заходить не будут.

– Мы хотим забрать кейс Чудодея с личными знаками, – сказала Гавриил. – Вы позволите?

– Кейс Синклиту принадлежит, как же я могу возражать?! Может быть, чайку? – засуетилась вдова Чудодея. – Мы как раз с Тиной чай пили.

– Спасибо, мы по делу, – отказался Гавриил и покосился на водного колдуна.

Роман на кухню прошел, поздоровался с Тиной, что сидела за столом перед пустой чашкой, сказал «ты хорошо выглядишь» и вернулся к остальным.

Гости прошли в кабинет Чудодея, отперли дверцы шкафа. Но в шкафу стояли только книги.

– Эмма Эмильевна, – обратился глава Синклита к вдове. – Вы не знаете, где покойный Михаил Евгеньевич держал кейс с личными знаками колдунов?

– Знаю, – кивнула женщина. – Вон в той тумбочке.

И указала на старую дубовую тумбочку в углу. Данила Большерук дернул дверцу, но она не открылась. Все правильно: на виду кейс оставлять нельзя, непременно надо под колдовской замок спрятать. Попытка сдвинуть тумбочку с места тоже ни к чему не привела. Впечатление было такое, что небольшая мебелюшка весит никак не меньше тонны.

– Вы заклинаний не знаете? – спросил Гавриил.

Эмма Эмильевна отрицательно покачала головой.

– Надо Алевтину Петровну спросить, – предложил Огневик.

Тон огненного колдуна очень не понравился Роману.

Позвали Тину.

Но и она не знала, как открывается тумбочка в углу.

– Наверняка это какая-нибудь фраза из «Мастера и Маргариты», – предположил водный колдун: любовь Чудака к этой книге была общеизвестна.

– Так что же нам делать? Сидеть здесь всю ночь и по очереди читать вслух «Мастера»? – мрачно спросил Гавриил.

– Видимо, придется, – отозвался Агрикола, не понявший шутки.

– Самое забавное, – уже откровенно расмселся повелитель Темных сил, – если Роман Васильевич ошибается.

Водный колдун сходил на кухню, принес ведро воды и, вынув один из экземпляров «Мастера и Маргариты» наугад, опустил в ведро.

– Вы же книгу испортили! – ахнула Эмма Эмильевна.

Водный колдун усмехнулся, извлек том, стряхнул воду и принялся листать. Похоже, купание в воде ничуть знаменитому роману не повредило. Но и строчки по-прежнему не отличались одна от другой.

– Не получается? – съязвил Гавриил.

– Заклинание должно быть отсюда! Но ни одна фраза не светится, – обескуражено пожал плечами водный колдун.

– Так это ж тот том, что мы после смерти Михаила Евгеньевича купили! – сказала Тина.

Роман глянул на нее так, будто бывшая люба намеренно подсунула ему эту книгу, снял другой экземпляр с полки и опустил в ведро. В этот раз, едва он пролистал страницы, как обнаружил горящую серебряным огнем фразу.

“Домик, который был размером в горошину, разросся и стал как спичечная коробка”.

Дверца тумбочки тут же отворилась. Но внутри ничего не было. Никакого кейса.

– Ничего не понимаю! – Глава присел на корточки и с минуту разглядывал пустые полки внутри. – Куда же делся кейс с личными знаками?

– А это очень важно? – спросила Эмма Эмильевна.

– Надо было сразу же после смерти Чудака кейс забрать! – воскликнул Большерук. – Я же предлагал! Но мы почему-то отложили. Зачем?

– Синклит постановил – не брать чемоданчик из дома Чудодея до выборов нового председателя, – сухо напомнил Гавриил.

Да, все верно, именно так Синклит и решил: опасался, как бы новый обладатель сейфа не смухлевал с его помощью на выборах.

Роман тем временем обошел кабинет, провел ладонью по оконной раме, потом вернулся к двери и так же проверил скромные деревянные филенки.

– Заклинания Чудодея держатся, никто против воли покойного сюда проникнуть не мог. Эмма Эмильевна, – повернулся господин Вернон к вдове. – Кто заходил в кабинет после смерти Михаила Евгеньевича?

– Никто… то есть я, и еще Тина.

Все колдуны повернулись в сторону бывшей ассистентки Романа.

Щеки Тины вспыхнули:

– Я не открывала тумбочку! – воскликнула она, и глаза ее заблестели.

– Не смейте обижать мою девочку! – вступилась Эмма Эмильевна.

– Но вы заходили в кабинет?

– Да, заходила, – сказала Тина. – Пыль стирала, бумаги в пакеты упаковывала, как просил Гавриил Ахманович. Книги из шкафа брала…

– Но если заклинания никто не взламывал, то, кроме вас, никто тумбочку открыть не мог! – Гавриил многозначительно посмотрел на девушку.

– Как это? – не поняла Тина.

– Но у вас-то как раз было время дочитать «Мастера» до нужной фразы, – заметил глава Синклита язвительно.

Тина задохнулась от обиды, сжала кулаки. Она хотела оправдаться, но не знала, что сказать.

– Алевтине Петровне кейс совершенно ни к чему, – заявил Роман. – Она лишь кандидат в члены Синклита, и ее знака там нет…

– Зато ваш знак имеется, – высунулся Огневик. – Может, это вы ее попросили кейс достать.

Роман выставил руку, но колдовской удар нанести не успел – между вздорящими оказался Гавриил.

– Прекратить! Сварой мы ничего не достигнем!

– Не брала я никакого кейса! – выкрикнула наконец Тина и выбежала на кухню.

– Может быть, Чудодей перепрятал чемоданчик, а жене ничего не сказал? – предположил Агрикола.

Замечание было здравое. Колдуны отправились обыскивать дом. Кейс, однако, так и не нашли, хотя Гавриил даже на чердак взобрался и там с помощью магического кристалла все проверил, а потом по подвалу полчаса ползал. Но безрезультатно. А вот в маленькой боковой комнатке рядом с печкой (Чудак сохранил старую круглую печку, хотя дом давно уже отапливался с помощью газового котла) в корзинке для бумаг Роман отыскал странную книгу в черном переплете без единой надписи. Похоже, что у книги когда-то была суперобложка, теперь утерянная.

Роман открыл книгу и прочел заголовок на титуле:

«Виктор Чебаров. Бессилие Мастера».

Пролистнул несколько страниц. После десятка наугад прочитанных фраз сделалось ясно, что это пасквиль, причем довольно остроумный, на знаменитый роман Булгакова. Впрочем, и на самого Булгакова тоже. Найти такую книгу в доме Чудодея, боготворившего Михаила Афанасьевича, было более чем странно.

– Что это? – Роман показал найденную книгу вдове Чудодея.

– Ох! – Эмма Эмильевна схватилась за грудь. – Как же так! Я была уверена, что эту книгу сожгла. Мишенька просил ее в печку кинуть… а я только супер на растопку пустила, а потом мы печку не топили. Понимаете, когда мы котел зажигаем, то печку уже не топим. И книжка так в корзинке и осталась лежать. Как же я позабыла!

– Кто-нибудь знает, кто такой Чебаров? – спросил Роман у колдунов.

– Один из колдованов, – отозвался Гавриил, отряхивая перепачканные в подвале дорогие брюки. – Еще осенью появился в городе. Вы должны были его видеть: волосы черные, глаза белые.

– Некромант? – переспросил водный колдун, вспомнив свои недавние встречи.

– Он самый. Во время выборов в замы к Гукину пробился.

Роман швырнул книгу назад в корзину.

Если этот пасквиль находился в доме, когда Михаил Евгеньевич в свой последний день читал «Мастера и Маргариту», силу из любимой книги черпая, творение Чебарова вполне могло дать наводку… Вот почему распался созданный книжным колдуном обруч, когда Чудодей пытался пройти в Беловодье.

Спору нет, у таких поделок слабенькое колдовство, но ведь бывает одной царапины достаточно, чтобы огромное стекло раскололось.

Каждый взмах крыльев бабочки имеет значение. Но каждый взмах черных крыл летучей мыши – тоже.

– Думаешь, Чебаров мог кейс стибрить? – поинтересовался Огневик.

– Нет… тут дела более давние, – покачал головой Роман и добавил: – Эмма Эмильевна, завтра же эту книгу в огонь.

– Ох, непременно! – пообещала вдова Чудодея. – На улице костер разложу…

– Кейс могли взять во время драки в Синклите, – здраво рассудил Данила Большерук. – Когда такая свара, ни одно заклинание не выдержит. В тот день что угодно можно было сотворить, и украсть тоже можно было все, что угодно. И никаких следов не оставить.

– Резонно! – кивнул Агрикола.

– Тину пригласили на заседание Синклита в особняк Аглаи, – напомнил Роман.

– Но Эмма Эмильевна оставалась дома, – тут же подал голос Огневик.

– Вот еще! – воскликнула вдова. – Почему это дома? Потому что меня не позвали? Я стояла на Ведьминской, и все видела! Видела, как особняк Аглаи рушился.

– Значит, в доме никого не было? – сурово сдвинул брови Большерук.

– Конечно.

– Роман Васильевич, вы можете найти кейс? – спросил Гавриил.

– Не могу. Это не мой вопрос! – отрезал водный колдун.

На самом деле он бы мог рискнуть, попробовать отыскать пропажу. Но если в этом деле замешан сильный колдун, и на кейс наложены охранные заклинания, то Роман лишь разобьет волшебную тарелку, а ответа так и не получит.

Колдуны гуськом потянулись к выходу, а Роман заглянул на кухню.

Тина стояла у окна.

– Никто тебя и не подозревал, поверь, это всего лишь нелепая провокация, против меня выпад, – заверил свою бывшую ассистентку водный колдун.

– Как же вы друг дружку ненавидите! – прошептала Тина.

– Что ты! Разве это ненависть?! – усмехнулся Роман. – Нормальные взаимоотношения между колдунами. Так, немного друг дружку за бока покусывеем. Не печалься, тебя скоро в Синклит примут, научишься интриги плести.

– Роман, ты знаешь, кто взял чемодан?

– Пока нет. Но я его непременно найду. Не волнуйся, тебя в обиду не дам. – И он поспешил на крыльцо.

– Какие будут предложения? – спросил Большерук. – Кого еще допрашивать будем?

– Надо проверить, не связан ли этот участок вокруг недостроенного дома с порчей, – сказал Гавриил, – мы должны его немедленно осмотреть.

– Да мы уже там раз сто бывали, – напомнил Большерук. – Дом как дом. Ну, можно выйти из него куда-то. Только никто из нас никуда не ушел. Не проверил догадку. Или испужался. Но я не думаю, что порча оттуда: Роман Васильевич на границы участка заклятия наложил, порча не должна была выйти наружу.

– С участком что-то не так с тех пор, как там сад вырос стеклянный, – покачал головой Гавриил. – Возможно, эта девочка, что заходила в сад, границу пробила и порчу наружу выпустила.

– Идемте, – сказал Роман. – Без меня вы внутрь не пройдете.

– Как это не пройдем?! – воскликнул Огневик. – Обычная девчонка проходила, а мы…

Он всегда обижался, когда кто-нибудь принижал его колдовской дар.

Но Огневика ничто не стал слушать: колдуны уже двинулись к запретному участку.

Огненный колдун первым подошел к забору, но напрасно он пытался проникнуть внутрь сквозь пролом, хотя Иринка Сафронова и Юл совсем недавно проходили здесь беспрепятственно.

С минуту все наблюдали за бесплодными попытками Огневика, потом водному колдуну на время свои заклинания снять, и огненный колдун, все еще налегавший плечом не невидимую преграду, растянулся на земле.

Сад мелодично позванивал в ночи. Будто сотни валдайских колокольчиков заливались. Вспомнилось Роману предание, будто, когда везли в Москву вечевой колокол Господина Великого Новгорода, упал он с воза и раскололся на тысячи кусочков. Обернулись те осколки крошечными колокольчиками, чтоб лететь по просторам без удержу сквозь метели и рваться вдаль, неведомо куда. Не свободу искать, а волю. Вместо чистого воздуха – метельный хмель.

– Что скажете, господа колдуны? – спросил Гавриил, осматривая чудные растения.

Гавриил извлек из тубуса мощный фонарь. Луч запрыгал по стеклянным веткам, выхватывая причудливые извивы фиолетового и голубого стекла. Земля в саду была черной, без единой травинки. Да и какая трава, скажите на милость, в такой мороз?

– Ничего не чувствую, – первым признался Роман.

– Я тоже, – поддакнул Большерук.

Огневик промолчал. Он вообще не любил высовываться.

Агрикола попробовал отломать веточку, но у него ничего не получилось.

Гавриил достал из тубуса синий кристалл.

«Источник магии определить хочет», – догадался Роман.

– Не пойдет! – остановил он Гавриила. – Здесь же открытая дверь в Беловодье, сильнее этого источника быть не может, так что кристалл тебе непременно на дом укажет.

– В этом доме вся опасность, – сказал Гавриил. – Дело недоделанное… вот что это. Вы открыли дверь волшебную – и только. Надо было ее или захлопнуть, или распахнуть.

– Распахнуть не хватило сил, – отозвался Роман.

– А захлопнуть?

– Обидно до слез.

Господин Вернон хотел еще что-то добавить, но осекся. Потому что заметил: у одного из деревьев ветка отколота. Просто так дерево стеклянное не разбить. Тут особое заклинание нужно. Тот, кто ветку отломил, заклинание это знал. Колдун двинулся дальше. Вон еще один скол. А там – еще и еще. Кто-то тут изрядно похозяйничал, как будто на костерок стеклянный собирал ветви. В одном месте даже сучок обронил. Роман поднял. Срез был идеальный, будто стеклорезом орудовали. Что в этой веточке волшебной? Боль? Ненависть? Злость?

Колдун осторожно, чтобы не порезаться, погладил срез. И сразу ему сделалось покойно и немного грустно… Отчего – он и сам не понял. Может быть, потому, что даже волшебный сад разбить можно.

«Кто изних разбил дерево, защищаясь от порчи? Юл? Или девчонка?» – Роман покачал головой.

Если девочка без труда миновала заклятия Романа, выходит, она – очень сильная колдунья. Разбила ветки, скорее всего, этого не сознавая. Когда первая волна пошла. Спросить бы Иринку, как ей это удалось. Так ведь не спросишь… В реанимации она.

Стеклянные деревья слегка позванивали. Огоньки на ветвях то вспыхивали, то гасли. Роман сделал еще несколько шагов. Приметил что-то на земле, наклонился. В ямке лежал фиолетовый длинный мелок. На темной земле темный мелок могли заметить только глаза чародея.

«Пастель», – прочел колдун надпись на прозрачной полоске, обернутой вокруг мелка, покосился на Гавриила – не видит ли – и опустил находку в карман.

Повелитель Темных сил тем временем тряс кристалл, да все без толку: синяя змейка холодного огня тянулась от вершины кристалла к черному проему в доме. Гавриил отступал к забору, светящаяся нить вытягивалась, но не прерывалась.

– Роман Васильевич, ну почему ты всегда прав оказываешься? – с показным гневом спросил глава Синклита. – Что ж нам делать?

Вопрос походил на подсказку. Похоже, Гавриил только и ждал последовавшего затем совета:

– Пойдем, поглядим, что на соседних участках творится, – сказал Роман.

Они вернулись на дорогу и направились к ближайшему участку.

Почерневшая от времени хибара был одним из немногих старых домов, что уцелели на Ведьминской. Щербатый забор едва держался на гнилых столбах. Калитка, правда, была заперта на хилый замочек, но его даже не пришлось распылять – сам лязгнул и открылся.

Хозяйский пес, почуяв чужих, залился лаем, но почти сразу же захлебнулся и смолк, повинуясь Гавриилову запрету. В окне мигнул свет – вспыхнул и погас, натужно скрипнула на старой раме форточка, отворяясь.

– Эй, вон отсюда! – раздался старческий голос. – А то как пальну из ружа.

– Э, дед, погоди! – окликнул его Гавриил. – Дед Емельян, кажись?

– Он самый! – подтвердил дребезжащий голос из-за форточки. – А ты-то кто?

– Гавриил Черный. Я тут дворы обхожу, проверяю, нет ли где порчи, – заявил глава Синклита. – У тебя в доме никто не захворал?

– Вот еще! Кому хворать-то! Мне да бабке! Мы уж лет десять хвораем, но все скрипим, на кладбище не торопимся. Деток давно схоронили, внуков не заимели. Так что нам порча твоя не страшна. У нас святая вода да образа в красном углу.

– Тогда не боись, дед, ложись спать, – посоветовал Емельяну Гавриил.

Дом с другой стороны от запретного участка был окружен кирпичным забором со стальными пиками по верху. Стальные ворота поражали высотой. Даже без магического кристалла Гавриила Роман почувствовал: здесь что-то не так. Кольцо-оберег сдавило палец, дернулось водное ожерелье на шее, как только водный колдун толкнул ворота.

– Ого! – только и выдохнул Роман и отступил.

Гавриил на всякий случай тронул магическим кристаллом стальную створку. Мягкий синий свет тут же сменился на пронзительный, красный…

– Здесь все запретными заклинаниями закрыто, – шепнул он.

– Точно, – подтвердил Большерук. – Тут заклинаний, как заплаток на старых трениках – повсюду натыкано. Но заплатки жиденькие. Колдованы работали.

– Проверим? – спросил Гавриил и спрятал кристалл в тубус.

– Чей дворец-то? – поинтересовался Огневик.

– Заместителя мэра, господина Жилкова, – поведал глава Синклита.

– Стоит ли лезть напролом? – Данила Иванович засомневался.

– Власть нашу магию не использует! Или забыл устав Синклита? – прошипел Гавриил. – А тут неведомо что наверчено! Надо проверить.

Ярость его была неподдельна. Даже кожистые крылья хлопнули за спиной. Большерук отступил на всякий случай.

У Синклита с властями было что-то вроде соглашения о нейтралитете. Власть в дела колдунов не вмешивалась, но Синклит мэру в колеса палки не ставил и в политику не лез. Это и понятно: если кто-нибудь из колдунов захочет одного из жаждущих власти поддержать, население охмурять и всякие козни строить конкурентам, его противники других чародеев, равных по силе, под свои знамена созовут, и начнется вместо политических игр колдовская война. Политики для себя из этой драки выгоду извлечь сумеют, но колдуны только лбы друг дружке порасшибают, и все дела.

– Колдованов кто угодно может нанять в качестве охранников, – напомнил Большерук.

– Они нового мэра и всю его кодлу обсели, как навозные мухи, – огрызнулся Гавриил. – Гукин уже просил самых любимых в Синклит принять.

– Он вроде бы друг твой, этот Гукин, – Агрикола не упускал случая уязвить даже Гавриила.

– Как же! С каких это пор! – огрызнулся Гавриил.

– Конец Синклиту! – вздохнул Большерук. – Мы и так всяких придурков к себе напринимали. Сашку Веретено да Петрушу Смерча – это не колдуны, а ничтожества полные.

И Петро, и Сашка были воздушными колдунами, зачисленными в Синклит «для равновесия», практиковать пока еще не могли из-за проблем с кейсом, но Большерук обоих терпеть не мог.

– Проверим этот дом, – решил Роман. – Скажем, ищем порчу. Нам отворят. Быть может.

Он приложил ладонь к замку, развеял сталь ржавой пылью и вступил в сад. Гавриил последовал за ним. Большерук остался за воротами – караулить. Огневик пообещал участок обойти и подобраться с тыла.

Солидный трехэтажный особняк походил на крепость: стальные решетки на окнах всех этажей, стальные двери. Аура – нежилая, будто мертвый покров на дом накинули.

– Точно: колдованов внутри полно, – усмехнулся Роман.

Ничего больше он сказать не успел, почти одновременно вспыхнули лучи прожекторов, и грохнул выстрел. Оба колдуна растянулись на земле. С громким хлопком раскрылись черные крылья Гавриила. И вовремя – иначе бы пуля угодила Роману в плечо.

– Не зацепило? – шепнул Гавриил.

– Вроде как живой…

Вспыхнул прожектор.

– Суки, бля! – взревел из-за стены света голос.

– Мы тут с медицинским обходом! – крикнул Гавриил. – По предписанию Минздрава. У нас удостоверение…

– А ну вали! – заревел в ответ все тот же голос.

– У вас больных нет? – поинтересовался господин Вернон.

– Убью! – услышали «медики» в ответ.

– Судя по всему, все здоровы, – шепотом сказал Роман.

И оба колдуна принялись отступать к калитке.

Незваные гости выползли по-пластунски и кинулись бежать. Однако так легко колдуны сдаваться не собирались. И засевшие в доме колдованы – тоже. Из калитки следом за беглецами выскочил человек, принял стойку, как в тире. Вновь хлопнули крылья Гавриила, прикрывая обоих от пуль.

– Большерук! – рявкнул глава Синклита.

Но воздушный колдун уже и без призыва все понял. Поднялся вихрь, сгребая мусор, песок, ветки, обломанные недавними ураганами, пустые пакеты и даже пластиковые бутылки, и все это швырнул стрелку в лицо. Тот нелепо взмахнул руками – глаза ему запорошило. А вихрь уже собрался в мини-торнадо, закрутился вокруг охранника.

Гавриил и Роман остановились, не сговариваясь, обернулись, любуясь происходящим.

– Поднимет его наш Данила или не сдюжит? – спросил Роман.

– Не сдюжит! – фыркнул Гавриил.

Но Данила сдюжил: приподнял стрелка и швырнул его на сломанные ворота. Лязгнули створки, клацнули стальные челюсти, закрываясь.

– Пошли! – заорал водный колдун и устремился в пролом.

А за ним понеслась, поднимаясь и закручиваясь спиралью, вода из канав и колодцев, из прудиков и прудов, из речки Темной, собираясь во вращающийся водный столб, идущий к дому. Два пролета кирпичного забора снесло, кирпичи полетели снарядами. А водный смерч, сдирая с участка песок и траву, устремился к дому.

Вот он уже достиг крыльца, пошатнулись столбы, полетели во все стороны балясинки резных перил. И вдруг столб накренился и стал обходить дом по кругу, срывая кусты роз и зеленые свечки туй.

Роман в первую секунду не понял, что произошло: смерч должен был снести угол дома вместе с крыльцом и дверью.

Водный колдун оглянулся. В воротах стоял Большерук и двумя руками направлял свою стихию: воздушный поток сбивал водный смерч и отводил в сторону. За спиной повелителя воздуха маячил Агрикола, помогал Даниле Ивановичу по мере сил.

Роман стиснул зубы, пытаясь пересилить Большерука: смерч качнулся, ударился о стену, зазвенели, осыпаясь дождем, стекла. Следом полетели обломки враз проржавевших решеток. В доме закричали сразу несколько голосов. Роману послышался среди них женский.

Гавриил устремился к дому, хлопнули крылья, поднимая повелителя Темных сил в воздух. Оттолкнувшись ногой от стены, Гавриил нырнул в окно и скрылся.

Крушить дальше дом не имело смысла. Роман отпустил на свободу смерч, вода обрушилась на землю, покорно устремилась к ногам своего повелителя. Вскипая бурунами, поволокла за собой добычу: обломки садовых скамеек и скульптур, что еще пятнадцать минут назад украшали сад Жилкова, ведра с веревками, ворот с уцелевшей металлической ручкой, полуразложившиеся трупы кошек – начинку опустошенных колодцев на близлежащих участках. Все это было сдобрено мусором: разнокалиберными бутылками, ботинками, кастрюлями и мисками – всем тем, что по причине мистической таинственности русской души, окрестные жители набросали на протяжении осени, зимы и весны в окрестные канавы.

– Вы что, одурели оба? – прошипел Большерук за спиной Романа. – Это хоромы зама Гукина! Завтра нас всех выпрут из города на хрен!

Роман не ответил, шагнул к крыльцу, но Большерук ухватил водного колдуна за руку:

– Не пущу! Ты что, не понимаешь? Колдованы, будь их там хоть сотня, порчу навести не могли! И чемоданчик наш им без надобности. Они его разве что со злости укусить могут. Да и в дом Чудака колдован пробраться не мог. Не та сила для этого потребна. Тут настоящий колдун старался. По ложному следу идем!

Роман вырвал руку, но и только.

Прав был Большерук: пустить темную волну по городу даже сотне колдованов не под силу. Подлинный дар для этого нужен.

Но там внутри был Гавриил. И еще неведомо, чем ему грозила встреча с охраной Жилкова. Роман шагнул к крыльцу. Но сделать больше ничего не успел: с крыши рвануло стальную черепицу, и в образовавшуюся дыру, кувыркаясь, вылетел Гавриил. Впрочем, крылья его, похоже, в этот раз не пострадали, он ловко их расправил и спланировал даже не на участок, а на дорогу за забором. Большерук и Роман, не сговариваясь, устремились следом. Впрочем, граница у этого сада была теперь, прямо скажем, условной.

– Колдованы. Настоящее гнездо, пробовал глаза им отвести, да без толку – на них подобные штучки не действуют. – сообщил, переведя дыхание, глава Синклита. – А этот придурок Огневик сбег, как школяр с уроков.

– И правильно сделал! Гукину сам будешь объяснять сегодняшние художества! – Большерук, повернувшись, зашагал по Ведьминской, немного ссутулившись и косолапя. Агрикола поспешил за ним.

– Из настоящих колдунов там никого не было? – как бы между прочим поинтересовался Роман.

– Не нашел. А вот Медоноса встретил.

– Это он тебя сквозь крышу проводил? – невольно рассмеялся водный колдун.

– Если бы Огневик не сбежал. Да и вы могли бы подсобить, а не стоять, разинув рот и наблюдать!

– Собери послезавтра Синклит, надо разобраться, что к чему. Сообща кейс найдем. И с Медоносом сообща разберемся. А теперь домой и баиньки, – сказал Роман. – Утро вечера мудренее.

– Погоди, разговорчик есть! – Гавриил придержал Романа за руку, давая Большеруку уйти вперед, чтобы повелитель воздушной стихии не мог их услышать.

– Скоро наговоримся. На Синклите, – усмехнулся водный колдун.

– Ты уже даровал своим ученикам ожерелья? – Гавриил как будто и не слышал последней реплики.

– Рано еще. Ребята только-только начали кое в чем разбираться. И потом, эта порча. Сейчас вообще нельзя – может такую наводку дать…

– Даруй! – прервал его Гавриил.

– Что за причуда! Невозможно! Я же сказал: не знаю, что из птенцов выйдет.

– Роман Васильевич, нам всем вот-вот кирдык будет, – выдохнул Гавриил Роману в самое ухо, и от этого жаркого шепота водному колдуну стало тошно.

– Не могу, – сказал господин Вернон глухим голосом. – Я ребят поломаю. Не выдержат.

– Никто из троих? Неужели все трое ни на что не годны? Вон Юла ты одарил…

«Зачем ему новички? Они же ничего не умеют…»

– Юл – другое дело. У него цельный дар. А этих на что угодно направить можно. Разве что Олег…

– Ну, так ему хотя бы даруй! – сказал Гавриил почти зло.

Роман нахмурился: представил, как трое его учеников обнаружат, что один среди них избранный, а остальными учитель пренебрег. Какой удар по самолюбию новичков! Он почти ощутил их обиду и унижение.

– Это так серьезно?

– Не просил бы…

Гавриил хотел было ускорить шаги и двинуться за Большеруком, но теперь Роман удержал его:

– Гавриил, как ты думаешь, что с нашими знаками? Их могла коснуться порча?

– С чего ты вообразил такую лажу? – хмыкнул глава Синклита.

– Знаки слабых могли распасться.

– Не боись, даже знак Тамарки Успокоительницы не распадется, если кейс закрыт, а он все еще закрыт, клянусь Тьмою. Даже эти новенькие – Веретено со Смерчом – наверняка нетронутые.

– Но кто порчу навел – мы не знаем?

– Нет!

Гавриил вырвал руку из цепких пальцев водного колдуна, ускорил шаги.

– А Медонос? Ты с ним говорил у Жилкова? Так ведь? Ты хотел с ним встретиться. Он причастен? Отвечай! Кейс у него?

– Нет у него кейса! Даруй мальчишке ожерелье! – отозвался глава Синклита, не оборачиваясь.

Почудилось Роману, что за спиной повелителя Темных сил опять хлопают темные кожистые крылья.

«Кто же на него напал тогда, когда его крылья превратились в тряпки?» – подумал Роман.

Звонок посреди ночи разбудил Олега. Он удивился: в чем дело? Глухая тетка спала и ничего не слышала. Открыть? Нет?

И вдруг его будто кто-то толкнул в спину. Олег скатился с кровати. Босиком, в одних трусах побежал открывать.

На площадке стоял Роман. В руках держал полиэтиленовый пакет.

– Вы?.. – только и выдохнул Олег.

Роман приложил палец к губам и слегка толкнул мальчишку в грудь.

Тот отшатнулся и едва не упал. Роман вошел и захлопнул дверь.

Все дальнейшее происходило как в бреду. Олег был уверен, что спит: наяву такое просто не могло произойти. Вот Роман достает из пакета стальную коробку с красным крестом, а из коробки – бутылку, вату и скальпель. Вот учитель, обнаженный по пояс, вспарывает себе руку скальпелем, кровь капает, серебряная змейка водной нити извивается в его пальцах. Ожерелье сдавливает шею ученика. Уже не вздохнуть, никогда больше не вздохнуть!

Олег закричал и проснулся. Лежал, весь мокрый, не в силах пошевелиться, одна мысль билась в мозгу: как хорошо, что это был сон, только сон. Он рванутся встать, но не смог подняться; как раздавленный паук, задергал руками и ногами. Поднес руку к шее. Пальцы нащупали ожерелье!

Значит – не сон?

Не сон!

Глава 8 Приключения русалки (продолжение)

Глаша проснулась посреди ночи. Внезапно, будто ее кто-то толкнул под ребра. Сиреневый свет, холодный и яркий, заливал окно. За стеклами позванивало, будто намерзшие за день сосульки бились друг о друга. Глаша вспомнила, как в детстве обожала отламывать толстые сосульки, свисавшие с крыши их жалкого домика, и представлять, что облизывает порцию мороженого. Пока этот придурок Матвейка ей не крикнул…

К черту! Странно, почему после воскрешения она все еще помнит эти гадости.

Глаша шагнула к окну, отдернула оборчатую блестящую штору. Спальня находилась на втором этаже кирпичного особняка, так что высокий бетонный забор не мешал разглядывать стеклянный сад на соседнем участке. Фиолетовые деревья светились, горели крошечными фонариками на ветвях белые и синие огоньки.

Глаша взяла бинокль, оставленный Миколой на подоконнике, поднесла к глазам. Тут же сад оказался рядом – можно было разглядеть тоненькие веточки, усыпанные прозрачными цветками с алой пушистой сердцевинкой. В саду кто-то был. Глаша заметила одну фигуру, вторую. А вон и третий. Человек обернулся. Теперь она отчетливо разглядела его лицо. Роман! Глаша беззвучно ахнула и едва не выронила бинокль. Несколько секунд стояла, не двигаясь, пытаясь смирить биение сердца. Потом оглянулась. Медонос, спавший на широченной кровати, зачмокал во сне губами, перевернулся на бок.

Бывшая русалка вновь поднесла бинокль к глазам, пытаясь отыскать Романа в саду, но там никого уже не было.

Глаша потихоньку поставила бинокль на подоконник и легла. Попыталась заснуть, но сон не шел. Она стала считать, а когда досчитала до тысячи, внизу вспыхнул прожектор и почти одновременно грохнул выстрел. Кто-то заорал. Девушка вскочила, рванулась к окну и, разумеется, уронила бинокль.

Медонос проснулся, сел на постели, замотал головой, пытаясь прогнать сон.

– Что случилось?

– Н-не знаю… там, кажется… стреляют…

Глаша присела на корточки, нащупала бинокль, подняла. Хлопнула дверь: Миколы уже не было в спальне.

Снаружи вновь грохнул выстрел. А потом послышался отдаленный звон. Глаша не сразу поняла, что это били стекла – правда, с другой стороны дома. Ноги подкосились, Глаша забилась в угол, ожидая, что в любой момент нападавшие ворвутся в спальню.

И кто-то в самом деле ворвался. Человек в черном, за котором тянулся длинный кожаный плащ из двух половин, ворвался в комнату, схватил притаившуюся девушку за руки и вытащил из угла.

– Где он?! – заорал человек.

– Кто? Медонос?

– Чемоданчик! Ядерный чемоданчик где?!

– Что?

– Говори! Убью на хрен!

– Медонос вышел, нияего не знаю… Выстрел услышал, так и убежал…

– Урод недоделанный! – выругался Гавриил и выскочил из спальни.

Глаша без сил упала на кровать.

Вновь послышался звон стекол, и все затихло.

С улицы донесся далекий вой сирен. Он рос, приближаясь. Замелькали в окне блики проблесковых маячков.

Дверь приоткрылась, и в спальню вошел Медонос.

– Ч-что… с-случилось… – пробормотала Глаша.

– Воришки в сад забрались. Охрана пальнула в них пару раз. Мерзавцы тут же убрались, – сообщил Медонос.

– Н-не убили никого? – спросила дрогнувшим голосом.

– Похоже, что нет. А жаль. Ладно, я прилягу, а ты сходи вниз и приготовь-ка мне чайку, – приказал Медонос и бросил ей коротенький махровый халатик.

– Тут один из них… ворвался сюда… – призналась Глаша.

– И что? – живо спросил Медонос. Но уж явно не потому, что за Глашу встревожился.

– О тебе спрашивал. Потом ушел.

– Принеси мне чайку, – повторил просьбу Медонос.

Глаше вдруг стало до слез обидно, что Медонос ее вот так бросил в минуту опасности, как какую-то совершенно не нужную вещь. Она понимала: этот черный его искал, ему опасность грозила, а не ей. Но все равно, слезы сами собой навернулись на глаза.

– А менты? – спросила, надевая розовый халат.

Ментов она боялась куда больше, чем таинственных «бандитов».

– Ну, скажешь им привет, – ухмыльнулся повелитель четырех стихий.

Коридор на втором этаже был засыпан стеклом. Все окна в галерее оказались разбиты, от решеток уцелело несколько зубьев. Казалось, кто-то провел здоровенной дубиной по окнам и сокрушил и сталь, и стекло. Пол был залит водой и забрызган какой-то грязью. Там и здесь валялись бутылки и пакеты. Холодный ветер гулял по галерее.

Глаша спустилась на первый этаж, на кухню. Тут находились двое квадратных мужиков в камуфляже. Один, приподняв черную маску, жевал ветчину. Другой сидел на табуретке, привалившись к стене. Глашу ни тот, ни другой ни о чем не спросили.

Глаша поставила на плиту чайник, достала заварник, коробку с чаем, чашки. Подивилась: «Кто эти двое? Охрана Жилкова? Тогда почему прячут лица?»

Чайник вскипел, Глаша заварила свежий чай, налила для Медоноса кружку до краев. Покосилась на парней:

– Чаю хотите?

Один не ответил, даже головы не повернул. Второй хмыкнул с набитым ртом. Взгляд его прилип к Глашиному халатику в том месте, где под халатиком должны были находиться трусики.

«О, черт! – сообразила Глаша. – Этот гад – колдован, он сквозь одежку видит! А я ему чаю предлагала!»

Ей очень хотелось окатить наглеца кипятком. Но она побоялась. Медонос не вступится, в случае чего только посмеется. Уж это Глаша знала точно. И эти двое тоже знали.

Она поставила чашку с чаем и сахарницу на поднос и направилась к двери, чувствуя, как взгляд квадратного прожигает халат на уровне ягодиц.

В спальне Медонос стоял у окна и рассматривал в бинокль стеклянный сад.

– Что они там искали, не знаешь? – спросил он.

– Кто? – Глаша вовремя поставил поднос на столик, иначе разлила бы чай.

– Роман Вернон и его дружки.

– Откуда мне знать? Тебе сколько ложек? Две? – не дождавшись ответа, Глаша положила в чашку две ложечки сахару.

Медонос взял чашку, сделал глоток, блаженно закрыл глаза.

– Почему ты мне не сказала?

– Что? – не поняла Глаша.

– Что ты волшебница, Глафира Никитична.

– Да вы что… я… – Она смутилась.

– Волшебница, – восхищенно прошептал Медонос. – Только волшебница такой чай заварить может.

– Да что вы! Если бы я волшебницей была, я бы к себе какого-нибудь миллионера приворожила.

– Не получится, – уверенно заявил Медонос.

– Это почему?

– У тебя сердце занято.

– Да нет же… ни в кого я не влюблена. А если б муженек мой беглый появился, то я бы… – Глаша стиснула кулаки и даже огляделась, видимо, подыскивая нужного размера сковороду для встречи неверного супруга. Но сковородки в спальне, разумеется, не было.

– Не о том речь. Не о любви. Я же сказал: занято. Просто заполнено и все. Как кувшин водой. Был прежде кипяток, да простыл давно. Влить в кувшин уже боле ничего нельзя. Новое со старым смешивается и наружу вытекает. Даже если кипяток вливать, чуть теплеет – и только. Ясно говорю?

– Ну, вроде…

– Роман у тебя в сердце до сих пор. Любви уже нет, а сердце занято.

– Да я ж…

– Ты невестой его была.

– Ну…

– И предала.

– Да нет же! – горячо запротестовала Глаша. – Я его из армии сговорилась ждать. А он вернулся – ни рукой, ни ногой пошевельнуть не мог. Дед Севастьян покойный его с ложечки, как дите малое, кормил. Я, как узнала про ту беду, три ночи и три дня проревела. А потом пошла к нему, бухнулась возле кровати на колени, так и так, сказала: «Прости, не могу я подле тебя всю жизнь сиделкой куковать». Он мне и сказал тогда: «Отпускаю!» Кто ж знал, что он поправится!

– Жалеешь теперь?

– Да что жалеть-то! Из жалости, чай, кафтан не сошьешь. Вот если б мы до армии с ним расписались, да дите бы я ему родила… Вот тогда бы я подле него навсегда осталась. А мы, будто дети, поцеловались пару раз только.

– Он тебе ничего не дарил перед свадьбой?

– Что?

– Ну и дура ты, Глашка! – раздражился Медонос. – Кольцо, к примеру…

– Нет. Кольцо не дарил.

– А что дарил?

– Ничего… Я сама взяла.

– Что именно? – с каждым вопросом Медонос подступал к ней все ближе, будто в угол загонял.

– Волосы. Ромка, прежде чем срочную отправился служить, меня попросил его подстричь покороче. Сказал – все равно потом обреют.

– И что? Он свои волосы тебе оставил?

– Велел пряди в реку бросить. А я пожалела, собрала и в комоде под газеткой спрятала.

– Они, выходит, до сих пор там лежат?

– Наверное… – Глаша хлопнула себя по лбу: – Выходит, эти волосы меня до сих пор держат?

– Езжай в Пустосвятово, завтра же… – приказал повелитель четырех стихий, – и волосы мне привези…

– Зачем?! – растерялась Глаша.

– Иначе всю жизнь у Романа в плену пробудешь!