Темнокожий мальчик в поисках счастья

МЕЧТА СТАНОВИТСЯ ЯВЬЮ

Мухтар впервые встретился с золотой бакинской осенью. Стоял нещадный зной. Но легкие ветры с моря несли прохладу. Под живительными лучами солнца дозревали чудесные плоды апшеронской земли — янтарные и иссиня-черные гроздья винограда, гранат с рубиновыми сладкими зернами, душистая айва. Перед отъездом Мухтару захотелось пройти по улицам города, в котором началась его свободная жизнь. За то время, что он отсутствовал, облик города изменился. Даже названия многих улиц стали другими. Бывшая Николаевская теперь называлась Коммунистической. Это ему было очень по душе!

На ней уже не было тех роскошных магазинов, где продавали бриллианты, золотые браслеты, шелка. По тротуарам, весело размахивая матерчатыми сумками, бежали школьники, мальчишки и девчонки. Это были дети рабочих, тех, кто раньше не имел возможности учить своих малышей. На фасадах домов часто попадались надписи: «Дадим больше нефти Родине и фронту!», панно с изображением рабочего — он крепко держал в руках винтовку.

Мухтар решил заглянуть в пекарню Мешади-Касыма, сказать ему теплые прощальные слова.

Увидев его, старик онемел от неожиданной радости.

— Ба! Ба!.. Мухтар?! Сын мой, какими судьбами?! — изумился он. — А мы думали, что тебя давно съели мазендеранские тигры. Что же ты никаких вестей о себе не подавал?

Обняв и поцеловав юношу в лоб, Мешади-Касым посадил его подле себя, тут же приказал принести чай и достал из банки брынзу.

— Садись, будем пить чай, — сияя всеми своими морщинками, сказал он. — Я рад, я очень рад тебе! — И, ломая горячий лаваш, продолжал: — А знаешь, наш Сулейман с родителями уехал в Тифлис, и брат уже открыл там сапожную мастерскую. — Он поднял обе руки к небу, воздавая хвалу аллаху. Запивая чаем горячий лаваш, Мешади-Касым спросил: — А ты что, тоже перешел в их веру?

Мухтар, лукаво улыбаясь, молчал.

— Скажи, скажи мне на ухо, я никому не проговорюсь, — наклонился к нему Мешади-Касым. — Может быть, и ты тоже, подобно некоторым, надумал воспользоваться удобным моментом и записался в большевики?

— Не знаю, кто как записался, а я готов голову сложить за свободу, — тихо и убежденно ответил он и, допив свой чай, шепнул: — А между прочим, я собираюсь в Москву!

— В Москву? — переспросил пекарь. — Посмотрите, посмотрите на этого бедуина! Что значит советская власть: собирается в Москву! Нет, только взгляните на него! Не знал, где ночевать, а теперь в столицу России собирается… в Москву!.. — сказал он и, помолчав, доверительно спросил: — Кто тебя отправляет, наверно сам доктор Господин Нариманов или Али Гайдар Караев?

— Разве им сейчас до меня, муравья. Спасибо Сулейману, это его друзья позаботились обо мне.

— Сулейман? — не без гордости воскликнул Мешади-Касым. — Мой племянник? Нет, не может быть.

— Клянусь этим хлебом! — Мухтар оторвал маленький кусочек лаваша и, поцеловав его, бросил воробьям, которые стайками летали возле чайханы.

Мешади-Касым взял свой длинный чубук и, несколько раз глубоко затянувшись горьким табачным дымом, сокрушенно вздохнул и с грустью произнес:

— Жаль, что нельзя вернуть молодые годы. Совсем по-другому построил бы я свою жизнь!..

— Погодите, дядя Касым, — сказал Мухтар, — скоро весь мир изменится. Ленин — самый честный и преданный революционер. Он думает только о благополучии простых людей, а не о буржуях…

— Да, это ты верно говоришь! — согласился Мешади-Касым. — Разве можно сравнить сегодняшнюю нашу жизнь с той, которая была при мусаватистах. Тогда со страху сон из глаз бежал. Одни эти гочи — головорезы чего стоили! Слава аллаху, дальше еще лучше будет. Я верю им, твоим большевикам. Верю, что придет время и все будут сыты и одеты.

— Отчего не хватает продуктов? — решил показать свои знания Мухтар. — Вначале царь воевал с немцами, а потом турки, мусаватисты, белогвардейцы, империалисты всех мастей мешали советской власти взяться за хозяйственные дела…

Пекарь слушал и улыбался.

— О, каким умным ты стал, все понимаешь. Так ты точно едешь в Москву?

— Еще не знаю, так говорят.

— А дорогу в Москву кто тебе оплатит?

— Наверное, они же, — ответил Мухтар и встал. — Ну, мне пора в типографию!

— Что тебе там делать? Лучше пойдем к нам ужинать.

— Нет, не могу, собрание, я должен быть там…

— Ну что ж, задерживать не буду, дело есть дело… — Мешади-Касым встал, прощаясь, обнял Мухтара. — Иди, добрый путь тебе, мальчик мой!

Вечером в типографии состоялось очередное комсомольское собрание. Мухтара избрали в президиум, и он сидел за столом, краснея от смущения и стараясь не глядеть в зал. После короткого доклада о международном и внутреннем положении Советской страны комсомольцы приступили к выборам делегатов на Третий Всероссийский съезд комсомола. Ребята избрали Акпера, Василия и Арама. После того как закончилось голосование, Акпер сообщил, что удалось получить еще один — гостевой билет.

— Я предлагаю, — сказал Акпер, — отдать этот гостевой билет нашему боевому товарищу Мухтару ибн Хусейну.

Бурные аплодисменты встретили предложение Акпера.

— Правильно, не возражаем!

Мухтар не верил себе, хотя его заранее обо всем предупредили. Это слитком невероятно: вот он очнется — и все окажется сном. Но Акпер шутя ущипнул его за руку и шепнул: «Поздравляю тебя, коммерсант. Вместе поедем в Москву».

— Спасибо, Акпер, — сказал Мухтар и почувствовал, как по его щекам катятся слезы. Он вскочил и вскрикнул: — Спасибо вам, товарищи мои! — и, повернувшись к президиуму, бросился к Акперу. — Спасибо!.. — задыхаясь от радости, обнял его и начал целовать.

Собравшиеся смеялись и аплодировали. Акпер с трудом оторвал Мухтара от себя и посадил на место.

— Почему мне спасибо? — улыбнулся Акпер. — Ты заслужил это, товарищи тебе доверяют…

Через несколько дней, в последних числах сентября, к двум часам шумливая молодежь заполнила узкую платформу бакинского вокзала — провожали бакинских комсомольцев, делегатов III съезда, в Москву.

…На зеленом боку пассажирского вагона белеет табличка «Баку — Москва». Над запертой дверью квадратик с цифрой «4». Посадка еще не началась. Толкотня, смех, веселые восклицания… Но Мухтар ничего не замечает. Он стоит у вагона и, изредка касаясь рукой белой таблички, в сотый раз шепчет: «Баку — Москва».

— Итак, Мухтар, впереди у нас Москва!

— Да, Москва, — завороженно повторил Мухтар. — А в Москве — Ленин! Ты понимаешь, Акпер, — Ленин! И мы его увидим, ведь правда?

— Конечно, увидим, — горячо подтвердил Акпер. — Увидим и услышим. Не может быть, чтобы Ленин не пришел на съезд своей молодежи.

Акпер вдруг увидел кого-то в толпе и громко крикнул:

— Эй, сабунчинцы, Наташа, сюда, сюда, к нам, в наш вагон.

Наташа, вместе с другими своими попутчиками, мигом оказалась у четвертого вагона.

— Привет, Мухтар!

Юноша по-прежнему находился в каком-то странном оцепенении, ему казалось, что перед ним стоит малознакомая девушка.

— Привет, Мухтар! — чуть удивленно повторила она.

— Ах да, здравствуй, Наташа! — ответил Мухтар, а сам все не сводил глаз с двери вагона, ожидая, когда же наконец она откроется.

Движение, шум, прощальные слова… Но Мухтар всего этого не видит. Он боится, как бы не упустить момент, не остаться на платформе. Но вот дверь отворилась, из вагона на платформу спустился проводник и простуженным баском объявил:

— Посадка начинается. Приготовьте документы. Соблюдайте порядок, не толпитесь, товарищи!

На секунду Мухтара будто подменили. Боясь не попасть в вагон, он ринулся к двери, отчаянно работая локтями. Наташа оказалась впереди него, и он толкнул ее плечом.

— Медведь! — воскликнула Наташа. — Ты что толкаешься?

Он смущенно посмотрел на нее, извинившись, пропустил девушку вперед, быстро вскочил на ступеньки, прошел внутрь вагона, забился в одном из отделений в угол и, успокоившись, прильнул лицом к окну. У Мухтара был такой вид, будто ему угрожает страшная опасность, а он готов сопротивляться до конца и никакая сила не заставит его оставить вот этот клочок места на деревянной полке вагона.

Товарищи, прошедшие за Мухтаром в вагон, расселись потеснее и тоже, — правда, не столь бурно, как Мухтар, — выражали явное нетерпение, поминутно поглядывали через вагонное окно на большие станционные часы.

Наконец раздались три долгожданных удара, послышалась пронзительная трель кондукторского свистка, паровоз рявкнул, и поезд тронулся. Мухтар чуть побледнел и закрыл глаза. Ему не хотелось ничего видеть и слышать, а только вот так сидеть и ощущать всем своим существом мерное подрагивание вагона: значит, он едет, едет, едет!

Товарищи заметили странное состояние Мухтара, но, пожалуй, только Акпер до конца понимал, что с ним творится. Он-то хорошо знал, как мечтал Мухтар о поездке в Москву. И когда Наташа попыталась подшутить над Мухтаром и упрекнуть его, как она выразилась, в «неджентльменском» поведении, Акпер тихо шепнул ей: «Не трогай его сейчас, Наташа, а то заплачет».

Минут через сорок поезд подошел к станции Баладжары и остановился. Мухтар испуганно вздрогнул:

— Почему мы стоим?

— Станция, — ответил Акпер. — Сейчас поедем дальше.

И только когда поезд отошел от Баладжар, Мухтар откинулся к спинке, в первый раз взглянул на спутников, неожиданно для себя улыбнулся во весь рот и воскликнул таким тоном, будто сделал величайшее открытие:

— А ведь мы едем, едем в Москву, товарищи!..

Ребята не могли удержаться от смеха.

— Чего вы смеетесь?! — удивился Мухтар. — Ведь я буду в Москве, вы понимаете, в Москве?!

— Теперь поняли, спасибо, что разъяснил! — не утерпела Наташа. И вновь дружный смех.

— Ну-ка, покажи письмо нашего наркома просвещения и рассказывай, как товарищ Дадаш Буният-заде тебя принял, — сказал Сергей, обращаясь к Акперу.

Тот достал из военно-полевой сумки серый запечатанный конверт и, торжественно передавая его, воскликнул:

— Читай адрес!

— Луначарскому? — воскликнула Наташа, не веря своим глазам.

— Да, лично Анатолию Васильевичу… наркому просвещения Российской Федерации! — прочитал Сергей.

Увидев изумление Наташи, Мухтар тоже раскрыл рот.

— А как ты думаешь! — с гордостью откликнулся Акпер. — Ну, знаете, и задал же мне товарищ Буният-заде перцу! «Здесь, — сказал он, — в Баку, тоже советская власть, и мы создадим все условия для нашей молодежи, чтобы она могла получить те же знания, которые получают в Москве, Петрограде, Киеве…» И конечно, отказал нам и написал ходатайство только о Мухтаре. Нарком сказал: «Это мое личное письмо товарищу Луначарскому, я прошу помочь вашему подшефному… Вот все, что я могу сделать для вас…»

С блаженным выражением исполненного долга Акпер вытянул непомерно длинные ноги, загородив ими весь проход.

— Видишь, как повезло, — сказал Сергей, обращаясь к Мухтару. — Товарищ Буният-заде лично пишет о тебе наркому просвещения Советской России.

— Важной персоной стал… — с улыбкой заметила Наташа и взъерошила его вихрастую голову. — В Москве, наверное, нас и признавать не будешь…

Мухтар, краснея, снял ее белую руку со своей головы и взял из рук Сергея драгоценный конверт. Он был самый обыкновенный, из серой бумаги, на одном уголке его виднелась даже маленькая клякса. Мухтар смотрел на письмо как зачарованный. В этой бумаге, казалось ему, была заключена теперь вся его будущая судьба, его жизнь.

— Вместе поедем к товарищу Луначарскому, — Акпер взял конверт из рук Мухтара.

А за окном мелькали сожженные дома, разрушенные станции. На больших вокзалах голодные женщины и дети просили милостыню. С болью в сердце глядел Мухтар на худые протянутые руки голодающих. Ведь он так же ходил по дорогам Индии с голодными просящими глазами. Но он понимал, что здесь в разрухе и голоде виновата война, война, война, которую начали капиталисты, буржуи, царские генералы.

Акпер, тихонько толкнув Наташу плечом, показал на задумавшегося Мухтара.

— Ну, мой жених, душа твоя теперь должна петь! — обняв Мухтара за плечи, ласково сказала Наташа.

Такое обращение еще больше смутило его, и он резко передернул плечами. Ребята громко расхохотались.

— Ты, жених, почему такой злой? — продолжала Наташа шутливым тоном, схватив его за руку, словно ребенка. — И скажи, почему ты такой хороший?..

Мухтар из-под густых черных бровей смотрел в ее добрые светло-голубые глаза, на белое круглое лицо, перламутровые ровные зубы и был озадачен тем, что эта красивая, даже очень красивая девушка, совершенно не стесняясь, обращается с ним, как с родным братом или другом. Во всем ее облике и характере выражалась добрая, простая русская душа.

— Так, так, Наташенька, возьми его в оборот, не дай ему скучать! — громко сказал Акпер.

Мухтар бросил на Акпера недовольный взгляд.

— Ты должен петь, танцевать вместе с нами… Ты же едешь в Москву, навстречу своему счастью! — продолжала тормошить его Наташа. — Что же ты такой бука? Отделяешься, все смотришь и смотришь в окно. Ну, скажи, будешь петь? Будешь?..

Мухтар, совсем растерявшись, грубо оттолкнул ее от себя, и, если бы не Акпер, она бы ударилась о край полки.

— Дикарь! — воскликнул Акпер.

— Акпер! — осуждающе сказала Наташа. Не выдавая своей обиды, она протянула Мухтару руку: — Ну, мавр, мир! Мир и дружба навсегда… — Обняв, она поцеловала его в щеку.

Поведение Наташи настолько обезоружило Мухтара, что он чуть не в слезах схватил ее протянутую руку и стал повторять:

— Прости меня, прости, товарищ Наташа, я… я…

Слушая его взволнованное «я… я…», Наташа поняла, что она не ошибалась в Мухтаре, грубость его была случайной. Отпустив руку девушки и обращаясь к Акперу, Мухтар произнес:

— Может быть, я и в самом деле дикарь, но зачем же ты… И откуда мне быть ученым, образованным… — голос его задрожал, он повернулся и опять прижался к окну вагона.

Сергей бросил взгляд на Акпера и обнял Мухтара за плечи:

— Ничего, не огорчайся, придет время, может быть, и станешь известным ученым.

Мухтар молчал.

— Я не хотел тебя оскорбить… Честное комсомольское слово, не хотел! — торопился успокоить Мухтара Акпер. — Я тоже временами бываю дикарем… Так что, прошу тебя, извини меня. Ты комсомолец и должен быть добрым, отзывчивым…

Лицо Мухтара просветлело.

— Ладно, ты же мне не классовый враг… — ответил он. — Какое право имею я обижаться на такого товарища, как ты?

— Молодец, ты и правда мировой парень! — одобрила его Наташа. — Давай-ка расскажи нам какую-нибудь арабскую сказку.

Мухтар охотно согласился и начал рассказывать сказку «Нищий и купец». Поезд замедлил ход. Он подходил к станции Ростов.

— Ладно, сказки хороши, а есть все же надо. Давайте что-нибудь сообразим, — предложила Наташа и, глядя на верхнюю полку, скомандовала: — Эй, Сережа, слезай… Сейчас будет Ростов. Ну-ка, товарищи, кого мобилизуем за кипятком?

— Меня! Меня!.. — раздалось несколько голосов.

Быстро соорудили из чемоданов стол. Старая газета заменила скатерть; на нее выложили все, что взяли в дорогу: вареную кукурузу, картошку, домашний хлеб, репчатый лук.

Мухтар развязал мешочек и высыпал на стол изюм и финики, которыми его снабдили еще в Энзели.

Как только поезд остановился, несколько юношей с котелками и чайниками бросились занимать очередь за кипятком.

Мухтар высунулся из окна:

— Ой, сколько народу! Смотрите, смотрите! Красноармейцы!

Вместе с ребятами он вышел из вагона. Белобрысые и черноголовые мальчишки шустро перебегали от вагона к вагону, звонко крича:

— Раки, раки! Свежие ростовские раки. Налетай!

— Рыба!.. Кому копчушку?! Горбуша!

Крупные красные раки были, как горький перец, нанизаны на веревочку и болтались клешнями вниз.

Сергей выменял на кружечку соли целых тридцать раков и повесил их через плечо.

— Ой, товарищи, у меня есть старое платье, давайте обменяем на рыбу! — предложила Наташа.

— Давайте, давайте, милая, я обменяю… где оно? — живо отозвалась какая-то женщина.

Сказано — сделано. Отдали платье, взяли большую рыбу и вернулись в вагон. Наташа налила в стеклянную банку чаю и протянула Мухтару:

— Мой мавр, на тебе первому! За твой изюм…

Мухтар быстро выпил чай, съел несколько сухарей, попробовал было съесть рака, но сморщился и положил обратно.

— Ребята, наедайтесь так, чтобы до завтра хватило, — распоряжалась Наташа, первая принимаясь за изюм. — Товарищи, ей-богу, вкусная вещь… Спасибо тебе, мой мавр!

Время для Мухтара тянулось очень медленно. После Ростова поезд надолго остановился в Таганроге, затем в Харькове. Проехали Курск. Однако час за часом то солнечные, то дождливые сутки приближали Мухтара к Москве. Больше всего его выводили из терпения частые и долгие остановки на разъездах и на станциях. Около трех часов поезд стоял в Туле. Говорили, что случилось крушение. И когда наконец поезд тронулся, пассажиры выразили свою радость громкими криками: «Ура!», «Поехали!» Кто-то запел: «Наш паровоз, вперед лети…» Но вскоре после Тулы, на маленькой станции Русятино, поезд опять задержали. К вагону, где ехали посланцы Баку, подошли трое бородатых мужиков в лаптях и новых холщовых онучах, с небольшими мешочками за спиной. Но проводник и не думал впускать их в вагон.

— Я вам на русском языке, а не на армянском объясняю, что все полки переполнены, некуда мне вас сажать, здесь едут делегаты на съезд. Пройдите к другому вагону, — говорил он громко и недружелюбно.

Но мужики почему-то не хотели его слушать. Один из них, с пушистой бородой, торопливо пошарив в глубоком кармане армяка, вытащил оттуда и протянул проводнику какую-то синюю бумагу. Проводник был неграмотным, но с деловым видом взял ее, осмотрел со всех сторон, ткнул пальцем в печать и долго разглядывал подпись. Потом вернул старику бумагу и спокойно сказал:

— Да, ваш мандат очень солидный, но, товарищи, мест у меня нет, не имею права!

— Сынок, побойся бога, ведь ты сам читал: мы едем в Москву, с жалобой, к самому Владимиру Ильичу!

Проводник рассмеялся.

— Ну конечно, сейчас время такое — все едут в Москву… — сказал он. — У меня здесь тоже один пустынник торопится на прием к Ленину…

— Вот видишь, все спешат за словом правды к нему, — продолжал старик с пушистой бородой.

Проводник заколебался, почесал в затылке. В вагоне яблоку негде упасть. И все куда-то едут. Многократная проверка билетов ничего не дала. Все едут с мандатами и по важным делам. Он крикнул:

— Эй, ребята, бакинцы, ну-ка, проверьте, что за мандат у наших приятелей!

Первым отозвался Сергей. Прочитав мандат Тульского облземотдела о том, что Кирилл Степанович Лукьянов, Александр Агапович Максимов и Василий Андреевич Антонов едут в Москву для личной беседы с Председателем Совета Народных Комиссаров РСФСР товарищем Ульяновым-Лениным Владимиром Ильичем, Сергей взволнованно посмотрел на проводника.

— Да, они едут к товарищу Ленину! Надо пропустить, мы потеснимся, — сказал Сергей.

— В тесноте, да не в обиде, — заметил кто-то из ходоков.

— Коли так, поднимитесь. — Пропустив мужиков в вагон, проводник добавил: — Уж не обижайтесь на меня, сами увидите, как переполнен вагон…

Мужики поднялись за Сергеем в вагон. Все полки были заняты. На верхних лежали по двое, по трое, на нижних сидели по четыре-пять человек. Найти хоть какое-нибудь свободное местечко казалось невероятным.

— И правда, так переполнено, что диву даешься, как стены выдерживают, — заметил один из мужиков.

— Как тесный пиджак на толстой фигуре, того и гляди — расползется по всем швам, — засмеялся Сергей.

Проходы тоже были забиты. Пробраться вперед было почти невозможно, то и дело приходилось перешагивать через людей.

С трудом добрались они до купе, в котором ехали бакинцы. Сергей громко сказал:

— Примите, друзья, наших кормильцев, они едут в гости к Владимиру Ильичу!

Мухтар тронул одного из ходоков за руку.

— Идите сюда, к нам, дедушка! — сказал он.

Мужик не понял, с удивлением посмотрел на черномазого парнишку.

Мухтар повторил.

— Да, да, сюда! Ребята, давайте потеснимся, — торопливо поддержала его Наташа.

— Конечно, конечно, разместимся, до Москвы осталось немного. Я посажу Мухтара в свой карман, — пошутил Акпер.

В каждом купе вместо шести человек ехало если не шестнадцать, то по меньшей мере двенадцать человек. Спать приходилось по очереди.

Узнав, что ходоки едут к Ленину, в других купе зашумели. Все были готовы принять ходоков как почетных гостей.

— Так, так, — не спеша, первым заговорил Акпер. — Значит, в Москву с жалобой к товарищу Ленину?..

Ходоки закивали все разом.

— Да, милок, — сказал старший из них, — к самому Ильичу с жалобой.

— На кого жалуетесь? — спросил сидевший подле них на чемодане Сергей.

— Кулаки одолели! — с готовностью ответил старик. — Сил больше нету! — Он придвинулся к Сергею поближе. — Мы помогали Красной Армии разбить Деникина, уничтожить Врангеля. Да что говорить: сам видишь, жизнь стала полегче. Помещиков, слава богу, нету. Зато у кулаков вроде как в батраках оказались! — Старик доверительно положил на колено Сергея загорелую морщинистую руку. — Посоветовавшись с миром, мы и решили съездить к Ильичу, чтобы ему все, как есть, рассказать, самим от него услышать, когда кулакам конец положен будет. Велено нам узнать, как он размышляет о нашей крестьянской жизни…

Сидящая в купе молодежь еще долго слушала обстоятельный рассказ ходоков про их заботы.

Мухтар слушал внимательно, но никак не мог понять, о чем идет речь. Ему казалось, что они в обиде на Ленина.

Совсем сбитый с толку, он сжал руку в кулак и потихоньку показал его Наташе.

— Почему они о нем так говорят? — шепотом спросил он.

Наташа затряслась от беззвучного смеха, но, зная обидчивую натуру Мухтара, посерьезнела. Быстро достав тетрадку, она вырвала из нее листок и несколькими штрихами набросала пузатого толстомордого человека в сапогах и фуражке, каким изображали кулака на плакатах, потом нарисовала паутину и застрявшего в ней муравья и начала объяснять Мухтару, кто такие кулаки.

Когда Наташа кончила свою наглядную агитацию, он, широко улыбаясь, сказал тихо:

— Спасибо, сестра. Спасибо, теперь я все понял.

— Ну и отлично, — весело отозвалась Наташа. — Значит, художественные плакаты приносят свою пользу.

Один из мужиков, глядя, как русская девушка объясняет Мухтару, кто такие кулаки, с интересом спросил:

— Он что, совсем по-нашему не понимает?

В разговор вмешался Акпер. Коротко рассказал о Мухтаре, о том, какой долгий путь он прошел, горя желанием попасть в Россию, увидеть Ленина. Пораженные мужики зацокали языками.

— Вот ведь как: откуда только не едут к нашему Ильичу за советами…

Их разговор прервал голос проводника:

— Ну как, значит, едем в Москву?!

— Да, сынок, пока едем, а когда приедем — знает лишь один бог.

— Потерпите еще несколько часов, если не к вечеру, то к завтрашнему утру будем у цели.

Но проводник сгущал краски. Москва приближалась с каждым часом. Погода становилась заметно холоднее, пошел дождь. А на станциях и полустанках юркие мальчонки, одетые в отцовские драные сапоги и пиджаки, звонко выкрикивали:

— Семечки! Кому семечки!

— Жареная тыква!

Вдоль вагонов ходили женщины, заглядывали в окна и озабоченно спрашивали:

— Соль есть? У кого есть соль?

— Яблоки на соль!

Шаркая старыми галошами и рваными сапогами, шныряли востроглазые девчонки, тоненько нараспев заливались:

— Кому на табак антоновку?! Огурцы соленые!

На одной из станций Мухтар увидел низкую повозку, запряженную приземистыми и сильными на вид лошадьми.

«Какие хорошие кони, с мохнатыми ногами, хотя бы одного такого отправить в Багдад», — подумал Мухтар.

— Проехали Серпухов. Подъезжаем к Москве!

А поезд, казалось, шел еще медленнее, чем раньше. Мухтар думал, что машинист совсем не торопится, стоит столько, сколько ему хочется. Но вот замелькали пестрые деревянные домики с застекленными террасами и высокими башенками. Весело машут поезду ребятишки, и Мухтар, не отходя от окна, отвечает им тем же. Все сильнее бьется его сердце, радость заливает душу.

День приближался к концу. Небо на горизонте стало тускнеть. В нем точно повисло дымное облако. Вдали показались какие-то дома. Потом их стало больше, больше. За ними высились бесчисленные заводские и фабричные трубы…

— Товарищи! Москва! Москва! — раздались радостные голоса.

Все уже стояли одетые, в шапках, с вещами.

Вот и Курский вокзал. Грохоча по стрелкам и стыкам рельсов, поезд громкими гудками приветствовал столицу.

Сергей обнял Мухтара за плечи.

— Ну как, исполнил я свое обещание? — спросил он, ласково глядя на него.

Юноша ничего не ответил. Только выражение глаз, их блеск выдавали его радость, волнение и признательность.

Поезд тихо остановился. Люди стали выходить. Мужики-ходоки распростились со всеми и протянули руки Мухтару:

— Ну, дружок, до свидания!

Мухтар обхватил руками большую крепкую руку крестьянина и, крепко пожимая, спросил:

— Мы больше не увидимся?

— Видимо, так. — Старик ласково прижал его к себе и взволнованно сказал: — Ты, конечно, вернешься на родину?.. Когда будешь у себя, передай твоим землякам сердечный привет от нас, русских землепашцев!

— Спасибо, передам обязательно! — голос Мухтара дрогнул.

Полные юношеского восторга и ожидания, комсомольцы, делегаты и гости, вступили на вокзальную площадь. Здесь в синих халатах и мохнатых шапках стояли извозчики и носильщики, жаждущие подзаработать. Десятки голосов кричали: «Перенесем!», «Подвезем!» Но у бакинцев ни сундучков, ни чемоданов не было — лишь легкие сумочки или набитые до отказа портфели. Ребята были так возбуждены, что готовы были тут же устроить танцы. Мухтар любовался площадью. Яркие плакаты, лозунги, алые полотнища, трепетавшие от ветра, придавали ей необычайно праздничный вид.

— Бакинским делегатам отведен третий Дом Советов! — крикнул кто-то из встречающих.

— А где это и на чем мы туда доберемся?

— Это совсем близко, на Садово-Каретной.

— А ты думаешь, мы знаем, где эта твоя Каретная? — полушутливо сказал Акпер.

— Почему моя?

— Ладно, друг, не обращай на этого шутника внимания и скажи толком, как туда проехать, — вмешался в разговор Сергей.

— Это очень просто. Вот сядете на трамвай «Б», проедете Красные ворота, Самотечную площадь, а там и Садово-Каретная. На ней и находится третий Дом Советов.

— Ладно, поехали! — скомандовал Сергей.

Ребята пошли за Сергеем, а Мухтар стоял точно в оцепенении. Опомнившись, он бросился за ними.

Красные вагоны трамвая были набиты до отказа. Мухтару не верилось, что он наконец в Москве. Они ехали в потоке звенящих и гудящих трамваев, среди грохота телег, поднимающихся или спускающихся по Сухаревке. Мухтара поражала суета, которая творилась вдоль трамвайной линии. Ему казалось, что вся Москва собралась сюда, на этот большой базар, для продажи и купли. Кто держал самовар, кто керосиновую лампу или медный желтый тазик с длинной деревянной ручкой для варенья, а кто — старую одежду.

Мухтар смотрел и смотрел, не замечая смеха и шуток своих товарищей, жадно впитывал в себя все, что было сейчас перед его глазами. Вот дома с колоннами, вот длинная очередь у торговой палатки, вот церковь с золочеными куполами. Он был словно во сне.

Третий Дом Советов — двухэтажное каменное здание — действительно оказался очень близко. Он стоял в глубине небольшого парка. У ворот красовалось полотнище с надписью: «Добро пожаловать!»

Оформив документы, бакинцы заняли комнату на втором этаже, с окнами в парк. Она была плотно заставлена топчанами и железными кроватями. В комнате, впрочем, долго не задержались. Акпер громко прочитал программу завтрашнего дня — ему дали ее в регистратуре. Программа была обширная: посещение Интернационального детского дома Наркомпроса, экскурсия на Воробьевы горы, просмотр спектакля в Театре Революции.

— Я предлагаю, — заявил Акпер, — совершить раньше две самых важных экскурсии: первую — в баню, а вторую — в столовую. И то и другое крайне необходимо с дороги, даже в Москве.

— Что ты, какая столовая! — вскипел Мухтар. — Москву нужно смотреть, понимаешь, — Москву…

— Акпер дело говорит, — успокоил его Арам. — Помоемся, поедим и пойдем смотреть Красную площадь.

Пришлось подчиниться, тем более что этот распорядок был принят абсолютным большинством шумливых обитателей Дома Советов.

Впрочем, обед не отнял много времени, жиденький суп и немного пшенной каши, великолепное по тем временам угощение, были съедены с завидной быстротой.

Молодежь высыпала на улицу. Бакинцы присоединились к группе киевлян. Уже в пути к ним примкнули посланцы из Средней Азии. Подхватив друг друга под руки и образовав длинную цепь, они двинулись с песнями по улицам столицы первого в мире рабоче-крестьянского государства.

Мухтар с интересом смотрел на зубчатые стены и островерхие башни Кремля. Он вспомнил минареты Мекки. Как зачарованный смотрел на фронтон Большого театра: вздыбленные, запряженные в колесницу кони, казалось, вот-вот сорвутся и умчатся вперед в безудержном беге.

В Дом Советов вернулись поздно вечером и сразу повалились спать. С утра, после завтрака, делегаты стали разбиваться на группы. Мухтар, Акпер и Наташа с Сергеем присоединились к ребятам, пожелавшим посетить Интернациональный детский дом Наркомпроса. Они добрались до Арбата и свернули в Старо-Конюшенный переулок. Вот и детский дом.

Изнутри доносился веселый гул детских голосов. Гостей встретила приветливая седая женщина с молодым лицом. Мухтар с любопытством оглядывался вокруг и невольно сравнивал этот дом с приютом миссис Мэри Шолтон. Хотя обстановка здесь была гораздо проще, беднее, чувствовалось, что ребятишек здесь любят. Бойкие, веселые, они во все глаза разглядывали гостей.

— В нашем доме, — объяснила гостям заведующая, — воспитываются дети героев гражданской войны, политических эмигрантов и революционеров Запада, погибших в тюрьмах царской России. Почти все они сироты.

— А этот откуда? — шепотом спросил Мухтар у Наташи, показывая на чернокожего мальчонку с курчавыми волосами, толстыми губами и чуть приплюснутым носом.

— Не знаю, — пожала плечами Наташа. Но заведующая, заметив, что чернокожий мальчик заинтересовал гостей, пояснила:

— Это Чарли Джексон — сын американского негра-коммуниста. Его родители погибли во время крушения поезда. Чарли — умный мальчик и отличный товарищ. Его очень любят наши ребята, и он уже свободно объясняется с ними по-русски, хотя иной раз и вставляет в разговор английские слова.

— Поговори с ним, — толкнул локтем Мухтара Акпер.

— Что ты, — смутился Мухтар, — неудобно!

Они говорили по-азербайджански, и заведующая спросила:

— А на каком языке вы разговариваете?

— На азербайджанском, — ответил Акпер. — А вот наш товарищ Мухтар — араб, он умеет говорить по-английски, потому что воспитывался в английском приюте в Индии.

— Так это же очень интересно! — воскликнула заведующая. — Пусть он расскажет о себе нашим ребятам. Пройдемте в зал…

Ребята обступили Мухтара со всех сторон. Он стоял сконфуженный и не знал, с чего начать. И вдруг тишину разорвали аплодисменты, громкое «ура» прокатилось по всему дому. Все обернулись к дверям. Мухтар увидел, что в зал вошел и остановился человек среднего роста, с высоким лбом, небольшими усами и темной бородкой клинышком. За стеклами пенсне — умные глаза. Дети со всех сторон ринулись к дверям и окружили его, радостно крича: «Анатолий Васильевич! Здравствуйте, Анатолий Васильевич!»

— Кто это, кто это? — схватил Мухтар за руку Наташу.

— Луначарский Анатолий Васильевич, — шепнула Наташа, не сводя глаз с наркома.

— Луначарский? — переспросил Мухтар. И вдруг обернулся, ища глазами Акпера, увидел его рядом с собой и почти закричал: — Акпер, письмо, где письмо?

— Какое письмо? — не сразу понял тот.

— Письмо к наркому, товарищу Луначарскому!

— Да не волнуйся ты, все будет в порядке, — успокаивал Мухтара Акпер. — И не здесь же, на ходу, вручать его.

Между тем Луначарский, окруженный ребятами и воспитателями, едва успевал отвечать на вопросы.

— У вас, кажется, гости? — обратился он к заведующей. — Надо полагать, это — делегаты Третьего съезда?

— Да, Анатолий Васильевич, и один из них — араб и воспитывался в английском приюте в Индии. Мы только что собирались послушать его рассказ.

— Это интересно, — заметил Луначарский, — где же он?

Акпер подтолкнул Мухтара вперед.

— Товарищ Луначарский, вот он — Мухтар ибн Хусейн. Мы как раз привезли вам письмо от товарища Дадаша Буният-заде и собираемся к вам на прием в Наркомпрос.

— Сперва давайте познакомимся с Мухтаром, а потом уже с письмом, — шутливо сказал Луначарский и протянул Мухтару руку. — Ну, давно в Москве?

— Нет, мы только вчера приехали, — ответил за него Сергей.

Задержав на секунду взгляд на Мухтаре, Анатолий Васильевич сказал:

— Давайте-ка ваше письмо.

Акпер вручил письмо. Нарком просвещения быстро вскрыл конверт, прочитал написанное и, передав письмо следовавшему за ним секретарю, сказал:

— Возьмите, пожалуйста, и закажите ребятам на завтра пропуск ко мне, так часов на одиннадцать. Позже мы с представителями делегаций должны быть у Владимира Ильича.

И откуда только взялась у Наташи смелость?! Уловив последнюю фразу Луначарского, она выступила вперед и, обращаясь к нему, заговорила:

— Анатолий Васильевич, если возможно, пожалуйста, возьмите и нашего Мухтара к товарищу Ленину. Он пришел к нам из далекой Индии с одной надеждой — увидеть Владимира Ильича. Мы очень просим вас, если можно, доставьте ему эту радость.

Слушая светлоглазую русскую девушку, Анатолий Васильевич ласково и внимательно смотрел на Мухтара. А юноша, уловив, о чем идет речь, быстро заговорил по-турецки, словно спеша подтвердить правильность слов Наташи. Он говорил волнуясь, несвязно, не зная, успевает ли Акпер переводить. Ему казалось — теперь только от наркома просвещения и зависит, увидит ли он Ленина, останется ли в Москве учиться. Обращаясь к Луначарскому, он без конца поворачивался к Акперу и говорил: «Понимаешь, друг, переводи каждое мое слово…»

Терпеливо слушая Мухтара, Анатолий Васильевич видел, как волнуется этот смуглый подросток. Он улыбнулся ему и, ласково положив руку на плечо, сказал:

— Ну что же, я очень рад, что ты добрался до нас, до Советской России… Мы намечаем открыть в Москве для трудящихся Востока нечто вроде университета. Я постараюсь помочь тебе поступить туда, а что касается встречи с Владимиром Ильичем Лениным, то приходи завтра со своими товарищами ко мне, — нарком показал на Сергея, Акпера и Наташу. — И мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.