Темнокожий мальчик в поисках счастья

МАЛЬЧИК С КОСИЧКОЙ

По улицам Багдада бродил мальчик лет тринадцати. Одет он был и бязевую рубашку, давно потерявшую свой цвет, и такие же бязевые длинные штаны. Мальчика звали Мухтаром, но товарищи дали ему прозвище «мальчик с косичкой». И действительно, на макушке Мухтара торчала косичка длиной с кошачий хвост. Приходилось повязывать голову платком, чтобы косички не было видно и чтобы мальчишки не дергали за нее во время драк.

Мухтар не знал отцовской заботы. Ему было три года, когда умер его отец Хусейн, надорвавшись на финиковых плантациях купца Джавадбека.

Остались они вдвоем с матерью, больной обездоленной женщиной. Мухтар очень любил свою мать, и каждый ее стон, каждая слеза отзывались острой болью в его маленьком сердце. Фатима знала это и старалась казаться при сыне здоровой и бодрой, но это ей давалось нелегко.

И все-таки Мухтар любил больше улицу, чем свой сардаб — глиняную мазанку с узким оконцем, где было всегда душно, темно и скучно.

Смуглолицый, бойкий, шумливый паренек, он иной раз целыми днями бродил по улицам, распевая песенки, слова которых тут же сочинял сам. Он радовался, когда его за песни называли дервишем, и вскипал от негодования, если слышал, что кто-нибудь посылал ему вслед презрительное слово «бродяга». Ни голод, ни холод не были властны над ним, не могли погасить его жизнерадостности и веселья. Только одна мысль тревожила Мухтара — мысль о болезни матери.

В самый разгар ребячьих игр на веселых берегах Тигра он становился вдруг мрачным и хмурым, быстро пробегал по длинному понтонному мосту, переброшенному через реку, и, не останавливаясь у суетливых базаров, мчался домой. Запыхавшись, он влетал в сардаб, с радостным возгласом «умма!» бросался к матери, обнимал ее и целовал худые руки, щеки, а потом молчаливо и виновато смотрел на мать, точно просил прощения за то, что надолго оставил ее одну.

В сардабе было пусто. Здесь, как и в тысячах домов арабских тружеников, царила нищета. Земляной пол был покрыт циновками, а в углу серела старая кошма с убогой постелью матери. В нише на полке стояли глиняные чашки, фарфоровый чайник с отбитым носиком и лежало несколько деревянных ложек. Лампы не было — керосин стоил дорого, — ее заменяла самодельная жестяная коптилка. Даже в ясные дни солнечные лучи не проникали в сардаб, мрак будто останавливал их на пороге. Ничто не радовало, ничто не согревало здесь Мухтара, кроме теплого дыхания матери. И не удивительно, что мальчика тянуло из сардаба на солнечную улицу, к зеленым берегам Тигра.

Сейчас Мухтар мог сколько угодно наслаждаться солнцем и теплой речной водой. И вовсе не потому, что он был бездельником. Нет, мальчик уже давно работал в ткацкой мастерской, работал усердно, старательно и был там на хорошем счету. Но грозные раскаты первой мировой войны, докатившись до Багдада, нарушили мирную жизнь города. Закрывались большие и мелкие кустарные мастерские. Повис тяжелый замок и на воротах ткацкой мастерской, где трудился «мальчик с косичкой» вместе с такими же, как и он, подростками.

Когда хозяин увольнял ребятишек, он успокаивал их, что скоро, дней через десять — двадцать, опять откроет мастерскую и они снова будут иметь работу и хлеб. Но прошел месяц, за ним — второй, а работы все не было. И голодные дети рылись в мусорных ящиках харчевен, караван-сараев или забирались на чужие огороды. Хозяин их обманул, как всегда. А впрочем, где ему сейчас было думать о каких-то голодных мальчишках, когда в Багдаде творились непонятные вещи!

Назревал бунт, бунт голодного ремесленного люда, измученной нищетой и бесправием арабской и курдской бедноты против турецких поработителей.

Более четырехсот лет назад турки захватили Месопотамию. Ирак и его столица Багдад стали провинцией Оттоманской империи. Для утверждения своего господства османцы установили жестокий режим зулума. Но ни кровавые расправы с населением, ни тяжкие повинности в пользу султанской казны, ни поголовное уничтожение целых семей не могли смирить непокорных арабов и курдов. В Багдаде, Басре, Мосуле, Керкуте то и дело вспыхивали восстания против султана. Янычары со зверской жестокостью подавляли их, но взрывы народного гнева вспыхивали опять и опять.

И сейчас в багдадских чайханах и караван-сараях, в мечетях и на базарах люди открыто говорили о необходимости вооруженного выступления против турок. Одни уповали на помощь англичан, чья армия уже третий месяц стояла под стенами Багдада, другие считали, что надо браться за оружие, не дожидаясь прихода иностранцев. «Свободу завоевывают порохом и храбростью, — говорили они. — Стоит подняться нескольким смельчакам, как всколыхнется весь Багдад».

Тайные агенты турок доносили о растущем недовольстве среди населения, и военные власти Багдада, чувствуя нависшую угрозу, расправлялись со всеми, кто казался им подозрительным. Особенно свирепствовали они по ночам. С наступлением темноты на улицах и площадях города все чаще раздавались выстрелы. Это жандармы без суда расстреливали выслеженных ими патриотов. Для устрашения арабов несколько человек было повешено на фонарных столбах.

В один из таких дней Мухтар бродил по городу в поисках работы. Было начало марта. Шел дождь. С Тигра дул резкий, холодный ветер. Усталый и измученный, мальчик зашел в мечеть, чтобы немного отдохнуть и обсохнуть. В мечети было мало народу. Мухтар сел на пол недалеко от входа и прислонился к колонне. Хотелось есть, но мальчик старался не думать об этом. Закрыв глаза, он предался мечтам о школе, о красивой форме, которую носили сыновья богатых турок и арабов. Но это продолжалось недолго. Стоило ему вспомнить о голодной матери, как он снова возвращался к мыслям о еде. Который день они уже не обедали? Четвертый?.. Нет, пятый… Неужели сегодня пятый день? Да, конечно, с субботы…

Разговор двух арабов, сидевших неподалеку, привлек его внимание.

— Этот Мод со своими англичанами не очень-то спешит, — говорил один из них.

— А куда им торопиться? — ответил его собеседник. — От Басры до Багдада они ползли три года. Почему бы им не постоять еще три месяца? Они, видите ли, ждут помощи русских казаков.

— Чепуха. Меньше всего англичане хотели бы видеть в Багдаде русских. Им это не выгодно. Они ждут другого — чтобы турки нас обескровили. Вот тогда они займут город, а с нами поступят, как охотники с израненным тигром: добьют и сдерут шкуру. Спасение только в нас самих. Надо добыть оружие и поднять всех на священную войну. Всех, от малого до седобородого.

В мечеть вошел турецкий патруль. Солдаты грубыми окриками разогнали людей. Властями было запрещено собираться группами более двух человек.

Вслед за всеми вышел из мечети и Мухтар. Дождь усилился. С платка, покрывавшего голову мальчика, струилась вода, рубашка промокла и прилипла к телу, но Мухтар не замечал холода. Услышанное в мечети всецело завладело его мыслями. «Достать бы пистолет или кинжал! — думал он. — Вот было бы здорово!»

На площади Паша-Джами Мухтар неожиданно столкнулся лицом к лицу с турецким офицером в красной феске и темно-зеленом мундире. За поясом у офицера торчал пистолет. У Мухтара заблестели глаза и часто забилось сердце. «Стукнуть его камнем по затылку — и пистолет мой!» — пронеслось у него в голове. Он даже бросился вслед за офицером, но неожиданно вспомнил о матери, грустно вздохнул и повернул к дому.

Мухтар шел между торговыми рядами. Слева и справа от него теснились лавчонки со сладостями и сухими фруктами. Мухтар не спускал глаз с прилавков и все думал о том, как бы раздобыть чего-нибудь съестного для матери и для себя.

Дойдя до мечети имама, Мухтар остановился у хлебной лавки, возле которой толпились покупатели. На прилавке стопкой лежали сдобные лепешки, обсыпанные ароматным кунжутным зерном. За весами сидел араб с длинной бородой, окрашенной хной. Между коленями он держал узловатую палку, предназначенную, видимо, для устрашения голодных «бродяг» и собак.

В эти дни Багдад кишел голодающими.

Мухтар с жадностью глядел на лепешки. Вкус их был ему хорошо знаком. Совсем недавно их соседка, мать учителя Хашима-эфенди, угостила его такой лепешкой. После этого он был сыт весь день.

Хозяин давно приметил Мухтара и зорко следил за ним. Внешний вид мальчика и его голодные глаза не внушали ему доверия.

Но Мухтар и не помышлял о краже. Он приблизился к прилавку и обратился к хозяину.

— Сиди, дайте мне какую-нибудь работу! Я все сделаю. А заплатите лепешкой.

— Нет у меня работы, поди прочь от прилавка! — крикнул хозяин, хватаясь за палку.

— Тогда, прошу вас, ради аллаха, дайте мне для мамы хоть пол-лепешки. Клянусь могилой отца, что не обману и принесу деньги.

Проходивший мимо высокий широкоплечий араб с обвисшими усами, услышав взволнованный голос мальчика, замедлил шаг.

Хозяин расхохотался:

— Глупый мальчишка, ты что, меня за дурака принимаешь? Или ты сам с ума сошел?

Усатый человек остановился и пристально посмотрел на хозяина. Тому стало не по себе. Размахивая палкой, он закричал на Мухтара:

— Отойди от прилавка, босяк, дай мусульманам дорогу!

Кровь ударила в голову мальчика.

— Я не босяк! Я даром не прошу… А ты — черный паук, змея! — гневно воскликнул он.

— Собаке отдам, но не тебе! — заорал разъяренный лавочник и, отломив кусок лепешки, швырнул его на улицу. Бродившая возле лавки бездомная собака поймала кусок на лету и проглотила его.

Глаза Мухтара наполнились слезами.

Усатый араб вдруг шагнул вперед, спокойно взял с прилавка большую лепешку и протянул ее Мухтару.

— На, парень, ешь! — сказал он, даже не взглянув на хозяина, тут же повернулся и не торопясь зашагал своей дорогой.

Обрадованный Мухтар, прижимая к груди лепешку, пустился бежать.

Хозяин оторопел. Но через секунду, опомнившись, истерически завопил:

— Разве вы не мусульмане? Что вы смотрите? Держите этого еретика, ловите этого негодяя!

Но покупатели только смеялись и одобрительными возгласами напутствовали доброго, смелого человека и убежавшего мальчика.

Мухтар бежал не оглядываясь. Вдруг он увидел, как из дверей кафе низенький толстый человек выволок за ухо мальчугана лет семи-восьми, толкнул его на середину улицы и, воздев руки к небу, произнес неожиданно тонким голосом:

— Аллах, сжалься над нами! И почему людям нет нигде покоя от побирушек!

Малыш, всхлипывая, поднялся с земли. На нем не было ни рубашки, ни башмаков. Густые, давно не стриженные черные волосы закрывали его лоб. Рваные штанишки, подвязанные бечевкой, с трудом держались на его худеньких бедрах. Размазывая слезы по давно не мытому лицу, малыш нерешительно побрел вниз по улице. У Мухтара от жалости сжалось сердце. Он догнал мальчика и зашагал рядом с ним.

— Почему он тебя обидел? — спросил Мухтар.

— Я хлеба просил.

— А где твои родители?

— У меня только маленькая сестренка, но она потерялась.

— Плохо, — сказал Мухтар. — Но все равно, мужчина не должен плакать. — Он отломил кусок лепешки и протянул мальчику. — На, ешь!

Малыш недоверчиво взглянул на Мухтара, робко взял лепешку и стал ее с жадностью есть.

— Не торопись… не отниму.

Мальчик жевал и все всхлипывал.

— Перестань, не терплю, когда ревут! — строго сказал Мухтар и спросил: — Где ты живешь?

Мальчик пожал плечами.

— Ну, где же ты спишь?

— В банном дворе.

— Что же, там неплохо. В золе мягко, тепло, как в постели.

— Да, хорошо тебе смеяться, — сказал малыш. — А нас вчера оттуда хозяин выгнал. — И мальчик опять залился слезами.

— Только и всего? — сказал Мухтар спокойно. — Что ж, пойдешь спать к нам.

Но спокойствие его было только внешним. В душе у него все кипело. Он с негодованием думал о хозяине, который так безжалостно расправился с этим мальчуганом.

— Все богачи — бессердечные твари! — бурчал он. — Настоящие кровопийцы… Хорошо бы посадить их всех в тюрьму и не давать им хлеба…

Эта мысль привела Мухтара в задорное настроение.

Проходя мимо коврового магазина, он увидел сердитого старика — сторожа с глиняным свистком в руке — и весело крикнул:

— Дедушка Мухаммед, дайте-ка нам вашей свистулькой позабавиться, — и, поймав строгий взгляд старика, пустился вместе с товарищем наутек.

Снова полил дождь. Мальчики бежали, шлепая босыми ногами по лужам, отчего грязные брызги летели во все стороны.

Мулла, ехавший на белом ослике, морда которого была разукрашена ремнями, расшитыми бисером и всякими побрякушками, заметив это, осуждающе крикнул на мальчиков:

— Бессовестные, оборванцы!.. Чего скачете, как верблюды?

Мухтар обернулся, сорвал с головы платок и помахал им:

— Прошу прощения. Помолитесь, чтобы аллах кормил нас каждый день! — Потом протянул платок малышу: — На, дружище, выжми и набрось на плечи, а то замерзнешь.

Было уже темно, когда Мухтар вместе с новым приятелем вошел в сардаб. Здесь стояла тишина. С самого утра Фатима ждала Мухтара и, не дождавшись, уснула.

Мухтар тихо, чтобы не разбудить мать, зажег коптилку. Неровный язык пламени чадил. Мальчик поправил фитиль. Едкий дым мучительно защекотал в носу, и Мухтар чихнул. Фатима проснулась.

— Ой, сынок, наконец-то! — сказала она тихо. — Целый день пропадаешь. Где ты был?.. Аллах знает, чего я только не передумала!

— Умма! — воскликнул Мухтар виноватым голосом. — Ты прости меня!.. Вот, погляди, что я принес. — Он положил лепешку на поднос и протянул матери. — Сейчас разожгу мангал, вскипячу чай и будем пировать. У нас ведь сегодня почтенный гость! — и он указал на сиротливо прижавшегося к двери мальчика.

— А я его в темноте и не заметила! — воскликнула Фатима. — Что же там стоишь, проходи сюда, садись!

Малыш боязливо посмотрел на незнакомую женщину и перевел взгляд на Мухтара. Тот ободряюще кивнул ему головой, и мальчик присел на кошму.

— Что-то этого мальчика я не припомню. Он у нас не бывал? — спросила Фатима.

— Нет, умма, — ответил Мухтар. — Можно ему жить у нас?

Фатима молча кивнула головой и с грустью посмотрела на сына. «А кто приютит тебя, если я умру?» — подумала она. Слезы подступили к ее горлу, но Фатима сумела сдержать их.

— Бедняжки мои, — захлопотала она, — что же мне с вами делать? Ведь вы совсем мокрые!.. Вот что, снимайте-ка с себя все и лезьте под одеяло. А я высушу вашу одежду. Мангал я сама разожгу.

Мальчики охотно последовали совету, прижались друг к другу под одеялом и, согревшись, незаметно уснули. А Фатима занялась хозяйством.

Вскоре в сардабе уже дымил мангал. В самоварчике шумела вода, от одежды ребят шел легкий пар. Фатима расстелила молитвенный коврик, сшитый из лоскутков, опустилась на него и стала шептать затверженные годами слова из корана. Завершая молитву, она подняла взор к потолку, воздела кверху руки и обратилась к аллаху:

— Если ты велик, если небесный гром — твое дыхание, если своим весенним ветром ты все пробуждаешь, если в твоих руках судьба бедных и богатых, то сжалься над нами, прекрати драку между людьми, испепели их каменные сердца… Дай нам мир, хлеб и спокойную жизнь, осуши наши слезы!.. Аминь!

Черный, закопченный потолок, к которому, как к воображаемому небу, обращалась Фатима, хранил молчание. Но она еще долго сидела на корточках и не сводила с него глаз. В эти минуты отчаяния и тревоги только одно утешало бедную женщину — надежда!

Фатиме казалось, что аллах, великий, вездесущий и всевидящий, услышит ее голос и снизойдет к ее покорной мольбе.

Закончив вечерний намаз, она сложила молитвенный коврик и убрала его в нишу. Мангал перестал дымить, чай был готов, одежда высохла, в сардабе стало тепло. Фатима разбудила ребят, они оделись, сели у огня и принялись за еду. Фатима смотрела на Мухтара и думала: «Он совсем один. Пусть этот несчастный малыш будет ему братом. Кто знает, может быть, вдвоем им легче будет жить». Она повернулась к малышу, погладила его по голове и обратилась к сыну:

— Мальчик мой, ты его не обижай, будьте дружны и помогайте друг другу…

Мухтар просиял от радости.

— Умма, — горячо воскликнул он, — какая ты хорошая, добрая! Я никогда не дам его в обиду!

Фатима опустила глаза и кивнула ему головой.

Неожиданно со двора донесся женский голос:

— Мухтар, дитя мое, ты дома?

Фатима растерянно посмотрела на сына.

— Умма, это госпожа Зулейха, мать господина учителя Хашима-эфенди! — взволнованно сказал Мухтар и громко отозвался: — Иду, сидна, иду!

Он бросился к дверям сардаба.

— Возьми лампу! — остановила его Фатима.

Мальчик, торопясь, снял коптилку и, заслонив рукой пламя, вышел во двор.

Двор у них был маленький, без деревьев. Летом здесь стояла ужасная жара, а после дождя всегда была непролазная грязь.

Встретив гостью, мальчик низко поклонился и приветствовал ее словами:

— Салям и почтение вам, сидна!

— Ва алейкум, дорогой мой, ва алейкум!

Нарушая строгий обычай, Мухтар зашагал впереди старой женщины, низко держа коптилку.

— Так вам будет легче идти, сидна, — сказал мальчик, оглядываясь назад.

Годы и тревожная жизнь сгорбили Зулейху. Ее черная тень показалась Мухтару очень жалкой.

— Спасибо тебе, сын мой, спасибо!.. Мои глаза уже совсем плохо видят, — ответила Зулейха и протянула мальчику узелок. — На, возьми, это тебе от твоего друга, муэллима[1].

Мухтар так смутился, что забыл даже поблагодарить Зулейху. У самого входа в сардаб он предупредил:

— Будьте осторожны, сидна, ступеньки наши неудобные.

— Знаю, сын мой, знаю, я ведь у вас не впервые.

Зулейха спустилась в сардаб. Фатима встретила ее у порога. Зулейха сразу заметила замешательство хозяйки. Она поцеловала ее впалые щеки, села на старую кошму и усадила Фатиму рядом с собой. Заметив малыша, который робко сидел в углу, поджав под себя ноги, Зулейха спросила шутливым тоном:

— Второго сына приобрела, да сразу такого большого?

Фатима горько улыбнулась и поглядела на маленького гостя.

— Да, сидна, Мухтар нашел себе братишку. — И она коротко рассказала историю их знакомства.

Мухтар стоял смущенный, держа узелок, и смотрел на мать.

— Ну-ну… — обратилась к Мухтару Зулейха. — Я же не чужая… пригласи братишку и угощайтесь на здоровье.

— Спасибо вам, — с дрожью в голосе сказала Фатима. — Наш дорогой муэллим относится к Мухтару, как родной отец. — И она схватила руку гостьи, пытаясь ее поцеловать.

— Нет-нет… аллах с тобой! — воскликнула Зулейха и отдернула руку. — Твой сын заслуживает еще большего внимания. Он у тебя послушный, с чутким сердцем.

— Да, сидна, мальчик пошел в отца. Эх, если бы покойный Хусейн встал из могилы и увидел, какая у нас теперь жизнь! В сотни раз тяжелей, чем при нем.

Зулейха махнула рукой:

— Да… что и говорить. С каждым днем становится все труднее и труднее. Сколько горя несет людям эта проклятая война. И кто только ее придумал?! Я боюсь даже выходить из дому, думаю, вдруг на улице шальная пуля оборвет мою жизнь и я не успею прошептать молитву, не успею проститься с Хашимом.

— Как чувствует себя муэллим?

— Милая, в эти дни он совсем не приходит домой. А если и забежит — радости мало. Раздраженный, издерганный, все о чем-то беспокоится, побудет часочек и снова куда-то бежит. Неведомы мне его дела…

— Сидна, вы сами знаете, с каким уважением и любовью к нему относятся. Зачем вам себя терзать? Наверно, у него очень важные дела. В городе люди гибнут от голода… Он, видимо, хлопочет о них… О аллах! Османцы тоже потеряли веру и совесть!.. Они, как бешеные волки, на всех нападают, убивают… Аллах, где же твоя кара?!

— Все хороши, все словно взбесились, — махнула рукой Зулейха. — Хашим говорит: инглизы не лучше турок, они тоже покажут себя…

Мухтар помнил слова матери: «Когда говорят взрослые, дети должны молчать». Поэтому он сидел тихо и только внимательно прислушивался к разговору женщин.

Зулейха посидела еще немного и собралась домой.

— Скоро должен прийти Хашим, — сказала она, поправляя платок на голове. Наклонившись к Фатиме, она шепнула: — Я посмотрю, у Хашима, кажется, есть лишние рубашки, пригодятся для вашего малыша.

— Спасибо, сидна, спасибо! — сказала Фатима. — Пусть мир не будет тесен для вас и для вашего Хашима.

— Вам так же! — ответила Зулейха, направляясь к двери. Мухтар пошел вслед, проводить ее.

— О доброта! Какой мудрец тебя придумал?! — вслух произнесла Фатима, когда гостья с Мухтаром вышли. — Сколько радости ты приносишь бедным!

Вскоре Мухтар вернулся домой. Он сел около мангала, где еще теплился огонек. Минута прошла в молчании. Тишину прервал малыш, он громко зевнул. Фатима улыбнулась, погладила его по взлохмаченной головке и сказала:

— Родные мои, возьмите узелок, угоститесь и ложитесь спать.

Мухтар помедлил, как и подобает настоящему мужчине, никогда не проявляющему любопытства к подаркам, затем неторопливо развязал узелок. В нем было несколько ячменных лепешек, сухие финики, большой кусок леденца, немного риса и баночка бараньего сала. Глаза у Мухтара заблестели, и он подмигнул малышу; «Мол, не горюй, дружок, еще заживем!» Но тут же потупился и протянул гостинцы матери.

— Нет, я не хочу, — отказалась Фатима. — Ешьте сами и ложитесь спать.

Никакие уговоры сына не помогли. Тогда Мухтар отделил пару лепешек и горсть фиников, а остальное положил в нишу. «На завтра», — сказал он, сел рядом с малышом, и они принялись за еду.

Когда хочется есть, а пища скудная, ужин долго не длится. Мальчики съели лепешки, мигом проглотили финики и улеглись спать.

Легла и Фатима, но сон не шел к ней. Мысли о сыне не давали ей покоя. Мухтар совсем еще ребенок. Сколько раз он тяжело болел! Долгие ночи вместе с Хусейном просиживала она у постели мальчика. Отец украдкой плакал и просил аллаха сохранить Мухтару жизнь. Она никогда не забудет ту минуту, когда Хусейн поднял руки к небу и дал священный обет аллаху: «Я отращу косичку своему сыну, пешком приведу его в Мекку и там, у порога твоего дома Каабы, остригу».

Вот уже десять лет, как умер Хусейн. И никто не поможет им исполнить этот обет. Если бы знал Хусейн, сколько насмешек терпит Мухтар из-за этой косички.

После смерти мужа жить стало совсем невмоготу. Таская на спине маленького Мухтара, Фатима от зари до зари работала на плантациях: копала землю, собирала хлопок и розовые лепестки. Раскаленная земля обжигала ноги, в руки вонзались острые шипы и ранили до крови. Оттого, что поминутно приходилось нагибаться, невыносимо болела спина, останавливалось дыхание. Но она терпела, терпела до последнего ради своего ребенка. Но однажды силы ее иссякли и она уже не смогла подняться.

Больную, ее отнесли домой, где за ней из милости присматривали чужие люди. А Мухтара взяла к себе их соседка Ходиджа. Когда мальчику исполнилось восемь лет, Фатима повела его в ткацкую мастерскую Саид Казима. Со слезами умоляла она хозяина взять Мухтара к себе в ученики. «Пусть его мясо будет вашим, а кости моими, — твердила она, — но только научите мальчика ремеслу, чтобы имел он кусок хлеба».

Так маленький Мухтар стал рабочим. С рассветом уходил он в мастерскую, а возвращался поздно вечером, едва держась на ногах от усталости. Бывали дни, когда он приходил с работы избитый и всю ночь стонал от боли, ворочаясь с боку на бок.

Однажды Фатима пришла в мастерскую и робко попыталась заступиться за сына, но хозяин накричал на нее: «Если у него такая нежная кожа, пусть убирается ко всем чертям».

И сейчас, вспоминая об этом, Фатима не могла сдержать слез. Так в слезах и заснула.

Утром первым проснулся Мухтар. Его разбудил шум на улице. Сперва он ничего не мог понять, потом услышал возбужденный голос женщины.

— Эй, люди! — кричала она. — Что вы спите! Турки караванами увозят продукты, оставляют нас без хлеба! Выходите, останавливайте караваны!..

Мухтар обвел глазами сардаб. Истомленная ночной бессонницей, мать крепко спала. Сладко посапывал малыш, свернувшись калачиком под одеялом.

Мухтар натянул на себя рубашку, повязал голову платком и, прихватив с собой увесистую дубинку, не раз выручавшую его от нападения бродячих собак, выскользнул на улицу.