Тень шпионажа

Для меня эта история началась с обыкновенной повестки, в которой говорилось, что лейтенанту Роджеру Андерсону, проживающему в Ливерпуле по Лайм-стрит, 207, надлежит в течение сорока восьми часов прибыть в гарнизон, откуда он демобилизовался пять лет назад, отслужив положенный срок.

Стоял прекрасный августовский вечер. Я только что вернулся домой со службы из района порта, когда на глаза мне попалась повестка. Не стану утверждать, что она до смерти напугала меня или вызвала какие — либо неприятные ощущения. Я повертел ее между пальцев и невольно подумал, что ведомство по мобилизации поступило не особенно удачно, прислав вместо телеграммы — вызова обыкновенную повестку на бланке старого образца. В ней, например, говорилось, что кроме всего прочего я обязан захватить с собой продовольственную карточку, хотя даже дети знали, что карточки в Великобритании были отменены в 1954 году. Судя по этой повестке, нетрудно было догадаться, что в военном министерстве экономили даже на бланках.

Я быстро собрал вещички, уведомил о случившемся на работе и в назначенный срок прибыл в Олдершот, где была расквартирована 16–я воздушно — десантная бригада, личный состав которой жители той местности называли «красными дьяволами». Там я когда — то неплохо проводил время. Миновав проходную, я невольно вспомнил о том, что мы проделывали здесь несколько лет назад. Если не считать курса новобранцев, который в любой армии мира не спутаешь с отпуском на морском курорте, моя служба проходила настолько легко, что, заканчивая ее, я дал письменное обязательство в случае «угрозы национальным интересам» еще до объявления мобилизации добровольно вернуться в строй. Вполне вероятно, что столь поспешное решение я принял в юношеском порыве, под впечатлением великолепного прощального вечера, но, как бы там ни было, теперь я сидел в казарме и с нетерпением ожидал, что же будет дальше. И лишь гораздо позднее мне стало абсолютно ясно, что добровольно взятое мной обязательство было самой большой глупостью, которую я совершал когда — либо в жизни.

Первое, что я увидел перед своими глазами, была увешанная орденами и медалями грудь моего старого друга Билла Шотовера, который, находясь на срочной службе, успел повоевать не то в Кении, не то в Малайе и уже дослужился до капитана.

— Хэлло, Роджер! — воскликнул он, хлопнув меня огромной ручищей. — Правильно, отечество зовет нас…

— …и лучшие сыны спешат под его знамена, — скромно добавил я.

— Для тебя в моей роте всегда найдется местечко, — сразу же заявил он. — Сегодня вечером я переговорю с нашим полковником, и все будет в полном порядке, старина.

Выпив несколько стаканчиков виски, мы углубились в воспоминания, не забыв, однако, порассуждать о том, что нынешнее молодое поколение ни к черту не годится, после чего Билл принялся разъяснять мне военное положение британского Содружества наций. Эта тема еще со времен нашей совместной службы была его любимым коньком.

— Наше положение, — начал он, — можно считать безнадежным, но не чересчур безнадежным. Таким оно станет в том случае, если нам не удастся свалить этого Насера[1]. Его примеру могут последовать другие, которые сейчас еще трусливо поджимают хвост, но со временем могут осмелеть настолько, что перестанут нас бояться. Если ты, Роджер, хоть изредка просматриваешь газеты, то должен знать, что затевает этот Насер. Однако из заварухи с Суэцким каналом ему победителем не выйти. Все равно мы его замордуем. Вот посмотри… — И он подошел к карте Европы, висевшей над музыкальным автоматом.

Грубое лицо Билла, покрытое пигментными пятнами, из — за чего он страдал всю жизнь, само походило на географическую карту, на которой коричневые места изображали горные хребты выше трех тысяч метров над уровнем моря, а светлые — заснеженные вершины с глетчерами.

— В Красном море, — продолжал поучать меня Билл, — в настоящее время находится наш крейсер «Кения», а вдоль ливанского побережья курсирует крейсер «Ямайка». У острова Мальта стоит авианосец «Игл», на котором дислоцируется несколько эскадрилий истребителей — бомбардировщиков. Там же базируются шестьдесят бомбардировщиков «Канберра», переброшенных вчера на Мальту. Здесь, в Иордании, — ткнул он пальцем в точку на карте, — расквартирован 10–й гусарский полк, усиленный ротой пехотного полка и танками «Центурион». В Ливии, у западной границы с Египтом, находятся 10–я танковая дивизий, пехотный полк королевского стрелкового корпуса и 3–й артиллерийский полк королевской артиллерии на конной тяге, который на осенних маневрах 1951 года прикрывал наш левый фланг. Ну, как тебе это нравится?

— Неплохо, — ответил я. — Ну а мы?

— Мы — пожарная команда британского Содружества наций, — гордо выпятив грудь, заявил он. — Нас будут кидать в самые горячие точки.

— А резервистам выплатят денежное содержание? — поинтересовался я, однако Билл не услышал моего вопроса и продолжал:

— Кроме того, сюда перебрасываются части 2–й пехотной дивизии, расквартированной в Западной Германии. Командование НАТО сильно обеспокоено событиями на Ближнем Востоке, в не меньшей мере беспокоят они и Францию. Но сэр Антони уже уломал Грюнтера. Ходят слухи, что мы реквизировали девяносто гражданских самолетов, с помощью которых можно будет спокойно перебросить на Ближний Восток даже нашу лейб — гвардию…

— Выходит, те, кто купил в рассрочку кое — какие вещи, как я, например, попадут в скверное положение.

— Добавь к этому еще французскую армию. Вице — адмирал Баржо стянул на Тулонский рейд линкор «Жан Бар», крейсер «Жорж Лиг», два авианосца и десять эсминцев. Неплохо, а?

— Меня больше беспокоит, что будет с моим телевизором, если я своевременно не внесу очередной взнос, — приставал я к Биллу.

— Плюнь ты на него, — грубо оборвал он мои жалобы. — Здесь, дружище, тебе не понадобится никакой телеящик. В рядах королевской армии ты увидишь весь мир.

Билл, если смотреть на него со стороны, был похож на добродушное чудовище, однако в военном деле он разбирался неплохо.

В следующий понедельник — а это было 6 августа 1956 года — в порту Портсмут мы, освещенные яркими лучами солнца, взошли на борт корабля. Это был авианосец «Тезей» водоизмещением 13 тысяч тонн, обычно бравший на борт тридцать истребителей — бомбардировщиков, сейчас же он принял две тысячи парашютистов — десантников. Билл по секрету сообщил мне, что остальная часть нашей бригады грузится в Девонпорте на судно такого же типа «Океан» и военный транспорт «Булвак» водоизмещением 22 тысячи тонн, которые выйдут в море через два дня.

Весь Гемпширский пляж в тот день буквально кишел отдыхающими. Парусные яхты и моторные лодки скользили вдоль береговой линии взад — вперед, молодежь развлекалась катанием на водных лыжах. А в это время тысячи матерей, отцов, жен и невест собрались на причале, чтобы сказать последнее общее «прощай» пятидесяти специально отобранным десантникам, так как наш полковник запретил прощаться каждому в отдельности. Этот краснолицый офицер с серо — рыжей бородкой, как оказалось, не переносил сцен прощания. Поэтому когда капитан Шотовер передал ему просьбу солдат, желавших хотя бы пожать руку своим родственникам, он недовольно пробурчал: «Черт побери, для этого было достаточно времени в казарме! Черт побери!» — и пнул при этом корабельного кота по кличке Насер, который намеревался усесться на его ботинок.

Меня проводы нисколько не тронули, так как моя старушка не смогла приехать в Портсмут из — за болезни, а девушки у меня в ту пору еще не было. Следовательно, никто не махал мне мокрым от слез платочком, когда наше судно, миновав мол, вошло в воды канала. Для остальных же это была довольно печальная сцена.

Наше командование оказалось не только черствым, но и довольно скупым, чего я особенно боялся. Его нисколько не волновало, что большинство резервистов вынуждены были бросить работу. Никакой компенсации оно нам не обещало.

— Мы призвали в армию добровольцев, а не нищих, — заявил Билл Шотовер, повторяя слова бригадного генерала Мервина Батлера, особенно любимого «красными дьяволами» командира.

Мы стояли на палубе и любовались заходом солнца, которое медленно скрывалось за мысом Корнуолл. Был великолепный вечер.

— Наш ящик делает двадцать четыре узла в час, — проговорил Билл, сплюнув в бурлящую кильватерную струю. — Послезавтра мы будем уже на рейде Лиссабона, в среду войдем в Средиземное море, а в пятницу утром проплывем мимо Ла — Валлетты. Что будет дальше — известно лишь господу богу да сэру Антони.

— Как только египтяне узнают о нашем походе, они сразу струсят, а когда мы появимся на Мальте, то уберутся восвояси.

— Настоящая драка устраивает меня больше, Роджер.

Позднее я узнал из газет, что частичная мобилизация, которой я был обязан столь чудесной морской прогулкой, проводилась строго в соответствии с нашей конституцией. Так как нижняя палата английского парламента за несколько дней до объявления о национализации Суэцкого канала ушла на каникулы и большая часть парламентариев охотились на куропаток в Шотландии, а королева Елизавета развлекалась на скачках в Гудвуде, премьер — министр Иден созвал заседание государственного совета, который и объявил о введении чрезвычайного положения, торжественно поручив военному министру, высокочтимому Генри Хиту, призвать резервистов. Так, по крайней мере, писала одна из газет. Этот высокочтимый джентльмен для начала поставил под ружье двадцать тысяч человек, в их число попал я. Но, несмотря ни на что, я испытал настоящее удовольствие, прочитав о том, что частичная мобилизация была проведена при соблюдении образцового порядка, присущего только такой великой нации, как наша.

Восемь дней спустя мы высадились на острове Кипр. Я попал в авангард, которым командовал мой друг Билл. На двух джипах морской пехоты мы на целых шестьдесят километров вклинились в глубь острова, миновав плоскогорье. Сознаюсь, что сопровождавшие нас солдаты держали автоматы на коленях, готовые в любой момент открыть огонь, и это навело меня на мысль, что местное население все еще довольно враждебно относилось к солдатам британской короны. Однако ничего страшного на этот раз не произошло.

Жара стояла невыносимая. Как только показались первые домики столицы острова Никосии, Билл Шотовер обернулся ко мне и сказал:

— Послушай, старина, здесь наши с тобой дороги расходятся. Командование военно — воздушных сил затребовало тебя для выполнения специального задания… Не спрашивай какого, так как я понятия не имею, но думаю, для ответственного и почетного. Держи ухо востро, Роджер! Увидимся позже. — С этими словами он с силой хлопнул меня ручищей по спине, приказал шоферу остановить машину и, высадив меня посреди дороги, скрылся из виду.

Я стоял перед низким длинным зданием, огороженным колючей проволокой. Рядом с часовым в сдвинутой на макушку потной головы каске висела серая, покрытая пылью табличка: «ШТАБ — КВАРТИРА ВВС НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ». Здесь располагалось командование британских королевских военно — воздушных сил, которому подчинялись все аэродромы и английские авиационные части, расположенные в Ираке, Иордании, на Кипре, в Ливии, а всего полгода назад — и в зоне Суэцкого канала. При взгляде на штаб — квартиру я почему — то не почувствовал никакого облегчения, и виновата в этом была отнюдь не жара.

Если военно — воздушные силы запрашивали для выполнения специального задания парашютиста — десантника, ничего хорошего ждать не приходилось. И вообще, как мне казалось, что — то тут было нечисто. Я не стал ломать себе голову над тем, почему именно на меня, новоиспеченного резервиста, пал выбор, а сразу решил энергично противиться любой попытке использовать меня в рискованном предприятии как диверсанта — одиночку. Я знал, что к делам, в которых приходится рисковать головой, обычно привлекают добровольцев. Единственную возможность выйти из такого положения живым и невредимым молодые офицеры упускают в тот момент, когда, руководствуясь патриотическим порывом либо другой кажущейся им благородной причиной, не находят в себе мужества сказать решительное «нет» своему начальству, которое лезет из кожи, лишь бы убедить подчиненного в том, что его посылают на правое дело.

— Вам в комнату сто восемнадцать, сэр, — оказал мне дежурный сержант, под мышками у которого обозначилась большие пятна пота. При этом он как — то странно посмотрел на меня, отчего предчувствие чего — то недоброго возросло во мне.

Табличка на двери комнаты с надписью: «Санитарная часть летного состава» — отнюдь не улучшила моего настроения, поскольку к армейским эскулапам повсюду относятся с долей недоверия.

Я вошел в комнату и по — уставному доложил о своем прибытии. За письменным столом сидел седоволосый стройный мужчина, мало похожий на врача. У него было три серебряных галуна на погонах и столько же нашивок на рукаве, что соответствовало армейскому званию подполковника. Под потолком жужжал вентилятор, разрезая лопастями душный воздух. Я даже почувствовал на своем лице дуновение ветерка.

— Садитесь, лейтенант, — предложил подполковник очень приятным голосом. — Закурите? — Видимо, он принадлежал к числу вежливых начальников.

Я решил быть предельно внимательным и не поддаваться его любезности. Потом я сел и дал ему прикурить.

— Если меня правильно информировали, вы лейтенант Андерсон? — произнес он, глядя вверх и немного наискось, где вентилятор как бы отрезал порции струившегося ввысь сигаретного дыма, смешивал его с воздухом и разбрасывал в разные стороны. — Две недели назад в Ливерпуле вы работали в гражданском учреждении, не так ли?

— Так точно, сэр.

— И что же это была за работа?

— Я служил в таможенном управлении, сэр.

Подполковник кивнул так, что мне сразу стало ясно: я сказал то, что ему давно известно, тем более что в руках он держал густо исписанный листок — без сомнения, мой послужной список.

— В чем же конкретно состояла ваша работа? — спросил он. — Вы производили досмотр багажа или занимались контрабандистами?

Пренебрежительный тон подполковника, каким он говорил о досмотре багажа, задел меня, и я не без удовольствия рассказал ему, что в течение нескольких семестров изучал криминалистику, а когда был назначен на ответственную должность, мне доверили вести расследование бандитских ограблений и других серьезных преступлений. Помимо этого я вел расследование аферы с наркотиками, и, следует признаться, небезуспешно… Очень скоро я убедился, что лучше бы я скрыл свой талант — в армии, между прочим, это всегда считалось наипервейшей заповедью.

— Наркотики?! — обрадовался подполковник. — Да, как я посмотрю, мы с вами коллеги, мистер Андерсон. Моя фамилия Тинуэлл. Может, вы слышали обо мне? Я вел одно дело, связанное со Скотланд — ярдом. Продолжительное время я был начальником отдела «Ограбления и шантаж». Вам не нужно объяснять, какое это широкое поле деятельности…

Он так приятно улыбнулся, что я не осмелился испортить его радостные воспоминания. Я сделал вид, будто действительно слышал о нем, поскольку знал, что ничто не умиляет так криминалиста, как эхо его былой славы, которую некогда создали ему бульварные газетенки.

Подполковник Тинуэлл угостил меня стаканом апельсинового сока со льдом и в течение нескольких минут рассказывал о нашумевших преступлениях тридцатых годов, а затем незаметно перешел от уголовной жизни Англии к ситуации, сложившейся на Кипре.

— Здесь, — сообщил он мне как бы между прочим, — находится отдел контрразведки регионального командования на Ближнем Востоке. — Широким жестом подполковник словно призвал в свидетели всю обстановку кабинета — от жалюзи и зеленого сейфа до противомоскитной сетки. — Что же касается проблемы безопасности, то можете мне поверить: положение на Кипре не столь благополучное, как нам бы хотелось. У меня слишком мало людей. Мои опытные помощники заняты греческими партизанами. Они концентрируют свои усилия на том, чтобы предупреждать вражеские удары, которые чаще всего наносятся по нашим воздушным частям. И вдруг появляетесь вы, мистер Андерсон, словно господь бог услышал мои молитвы…

Я, к сожалению, слишком поздно понял, что попал в западню. После столь дружелюбного приема, который Он оказал мне как молодому коллеге, я уже не смог отдаваться от выполнения того щекотливого поручения, которое он приберег для меня. Мне оставалось лишь уйти в глухую защиту.

— К сожалению, я не знаю ни греческого, ни турецкого и никогда не был в стране, сэр… — начал я. — Боюсь, что окажусь для вас бесполезен.

— О нет, — хитро улыбнулся он. — У меня для вас есть кое — что получше. Пробелы в познаниях, о которых вы тут только что упомянули, в данном случае не играют никакой роли. Мы ведь не собираемся делать из вас второго Лоуренса. Слушайте меня внимательно. Нам стало известно, что на острове появился какой — то загадочный иностранец, лет пятидесяти, довольно богатый, о котором мы хотели бы получить как можно больше информации. Он якобы увлекается греческими древностями. По паспорту он Натан Уолпол, американский гражданин, однако все это может оказаться чистой липой, как и его увлечение археологией. Одно нам удалось установить точно: для своих раскопок он выбирает районы, в которых расположены наши военные объекты.

— Но, поскольку наши войска, выполняя свою благородную миссию, размещены по всему острову, сэр, — попытался было вставить я свое мудрое слово, — может, эти сведения не подтвердятся?

Подполковник покачал головой:

— Ровно неделю назад американец появился в районе нашего нового аэродрома в Акротири, мистер Андерсон. Установил там свою палатку на холме перед доисторическими руинами, которые находятся за пределами запретной зоны: к сожалению, мы не можем растягивать ее до бесконечности. Со своего места он, вероятно, спокойно наблюдает в бинокль за аэродромом, а с помощью мощного телеобъектива даже фотографирует все, что ему заблагорассудится.

— Вы справлялись о нем в американском консульстве, сэр?

— Зачем? Документы у него в полном порядке.

Я прекрасно понимал, что граждане Соединенных Штатов Америки не должны знать о том, чем мы занимаемся на острове. И не зря я служил в армии. Во всяком случае, я уяснил, что между армейскими контрразведчиками дружественных наций даже речи не может быть о каком — либо сотрудничестве, напротив, как правило, между ними идет соперничество, а порой просто противоборство. То же самое можно сказать и о службах безопасности: например, между таможенной службой и уголовной полицией всегда шли споры, которые приводили к взаимным обвинениям и склоке. Специалисты по шпионажу в большинстве случаев не очень лестно высказываются о коллегах по профессии из союзных держав. В то же время и те, и другие склонны переоценивать своих противников, приписывая тем самые изощренные уловки, что, естественно, повышает их чувство собственного достоинства.

Тинуэлл, вероятно, не был свободен от подобных слабостей, потому что добавил:

— Шпион, лейтенант Андерсон, редко представляет страну, гражданином которой он является в действительности. Вы это поймете, когда познакомитесь с материалами. Даже если Натан Уолпол американец, мы все равно не сможем сказать, на кого он работает.

— Судя по имени, он может служить в израильской разведке, — предположил я.

— Исключено, — тотчас возразил полковник, — это просто абсурд. Скорее можно предположить, что он работает на египтян или на Сирию. За его спиной могут стоять и русские. Однако гадать в данном случае совершенно бессмысленно. Вы, лейтенант, должны установить это точно.

— Я сделаю все от меня зависящее, сэр.

— Как раз этого я от вас и жду. Мы поступим так: вы снимете номер в отеле «Ледра — палас» здесь, в Никосии, где живет Уолпол, и познакомитесь с ним. Для этого вам нет никакой надобности превращаться в гражданское лицо. В качестве британского офицера вы для него, видимо, будете представлять больший интерес. Ему даже в голову не придет, что наша контрразведка может действовать столь прямолинейно, подсылая к нему человека в военной форме. Опытный агент обычно остерегается гражданских, которые пытаются приблизиться к нему. Ваша же задача — провести его, обескуражив солдафонской прямотой.

Совет подполковника показался мне довольно разумным. Очевидно, Тинуэлл был опытным разведчиком, и я решил, что работать с ним будет легко. Да и поручением я был вполне доволен! мне не нужно было превращаться в диверсанта, требовалось лишь проявить мои профессиональные качества. Оказалось, что британское командование на Ближнем Востоке не собиралось делать из меня мученика. Более того, мне предоставили номер в одном из лучших отелей, куда я и направился, как только подполковник передал мне приличную сумму денег и фотографию с приметами того самого американца, которого мне надлежало раскусить.

На следующий день я впервые увидел Натана Уолпола. Видимо, он решил повременить с раскопками по случаю ужасной жары, потому что в одиннадцать утра я встретил его в зале для ленча. Он сидел в обществе светловолосой девушки, по возрасту годившейся ему в дочери. Поскольку согласно записи в книге для гостей он путешествовал без родственников, речь могла идти только о знакомстве.

Я выбрал место за соседним столиком и спрятался, как все сыщики, за развернутой газетой. Вокруг царила та тихая, приятная атмосфера, которая всегда отличает процветающие отели, посещаемые знатью. Красивые шелковые гардины защищали посетителей от яркого дневного света, аромат кофе приятно щекотал обоняние, слух ласкали обрывки разговоров и жужжание вентиляторов.

Сидя за столиком, я не спеша пил свой кофе и думал о том, как это Уолполу удалось познакомиться с такой юной и миловидной особой. В противоположность своей собеседнице Уолпол приятной наружностью не отличался, скорее, наоборот. Его внешний вид, особенно здесь, казался прямо — таки отталкивающим. На нем был скверно сшитый пиджак в большую клетку и очень широкие брюки, какие в то время носили разве что в России. Волосы у него были прямые и редкие, щеки плохо выбриты, нос чересчур хищный, а лоб, поскольку Уолпол, видимо, предпочитал широкополую шляпу, совершенно незагорелый. Более того, и за столом он сидел ужасно некрасиво: опирался обоими локтями на столешницу, широко расставлял ноги, неестественно выворачивая внутрь ступни, и сильно горбился. Вероятно, этот человек не имел даже элементарного представления, как следует вести себя за столом. Поэтому было неудивительно, что контрразведка приняла его за красного шпиона. Я незаметно придвинулся поближе и прислушался.

Уолпол отставил чашку, вытащил из кармана потрепанную записную книжку и сказал:

— Знаете, мисс Ругон, я уже думал об этом. Ваши желания — для меня закон. Разрешите зачитать вам начало, только слушайте меня внимательно: «Остров Кипр подобен сверкающему бриллианту в короне восточного Средиземноморья. Еще в глубокой древности благодаря своему положению и высокоразвитой культуре (именно здесь богиня Афродита, как гласит легенда, вышла из пены морской, и именно здесь в ее честь был сооружен прекрасный храм) остров быстро достиг расцвета и превратился в своеобразный храм красоты, чувственности и дерзостного великолепия…»

— О, прекрасно сказано! — с восхищением воскликнула девушка.

Я уловил в ее английском чуть заметный акцент, но заинтересовало меня не только это.

— «Древние жители острова наслаждались удивительным климатом, буйной растительностью, обилием прекрасных вин, однако важнейшее значение имели огромные запасы меди. Именно от этого полезного ископаемого, видимо, и получил свое название остров. Население занималось ковроткачеством, изготовлением дорогих скатертей, различных целебных мазей и мастик…» Здесь, мисс Ругон, как я полагаю, вы должны сравнить античную и современную косметику, что, безусловно, заинтересует ваших читательниц.

— Вам бы следовало стать журналистом, мистер Уолпол.

— О расцвете древнего Кипра свидетельствуют богатейшие находки, полученные в результате раскопок, предпринятых в 1869 году Чеснолой. Именно тогда были найдены различные статуи, барельефы и глиняные вазы, форма и роспись которых указывали на своеобразное смешение египетского, восточного и греческого стилей. Здесь, если можно так выразиться, наслаивались друг на друга формы искусства трех континентов… «…В те далекие времена число жителей острова вряд ли превышало миллион. Климат в этих краях был довольно неровным: иногда за все лето не выпадало ни одного дождя, а во время правления византийского императора Константина осадки выпали лишь один раз за тридцать шесть лет. Дело дошло до того, что жители начали покидать остров.

В зимний же период неделями шли ливни, что приводило к сильным наводнениям, поскольку леса здесь полностью отсутствовали…» Ну, что вы скажете о моей писанине?

— Прежде всего огромное вам спасибо. Вы так помогли мне, так помогли! Стиль, правда, несколько академичен для такой скромной газеты, как «Сан — Антонио геральд»…

— Вы хотите сказать высокопарен, да? Знаете ли, это моя слабость: я всегда увлекаюсь, когда затрагиваю волнующую меня тему. В общем, посмотрите, может, сумеете что — нибудь выбрать. Надеюсь, писанина вам пригодится, ну хоть немножко… — Уолпол встал, попрощался и вышел из зала походкой орангутана. Хотя… Несмотря на все свои недостатки, он был довольно видным мужчиной.

Мне бы следовало незаметно пойти за ним, а затем подыскать предлог для знакомства, но я не сделал этого. Я остался сидеть за столиком и косил глазами на очаровательную собеседницу Уолпола, решив почему — то познакомиться сначала с ней. При этом я надеялся, что она обязательно сведет меня с мистером Уолполом, ведь все мы жили под одной крышей и встречались за обедов, Таким образом я быстрее достигну желанной цели, да и попытка познакомиться с красивой девушкой казалась мне более естественной, чем предлагать дружбу пожилому джентльмену. Если мисс Ругон познакомит меня с Уолполом, ну хотя бы за обедом, все дальнейшее не вызовет никаких подозрений.

Поскольку девушка, вероятнее всего, была американкой, да к тому же репортером «Сан — Антонио геральд» (так, кажется, называлась местная газета этого небольшого городка Восточного побережья), то познакомиться с ней было несложно. После недолгих колебаний я, сложив свою газету, галантно поклонился ей через столик и сказал:

— Извините меня, ради бога, за назойливость. Моя фамилия Андерсон. Я невольно подслушал ваш разговор… Я — английский военный журналист, аккредитованный на Кипре, и полагаю, что вам может пригодиться и моя информация.

Девушка посмотрела на меня без особого удивления, но даже не улыбнулась. У нее были большие миндалевидные глаза темно — коричневого цвета, которые прекрасно контрастировали с золотистыми волосами. Признаюсь, ее внешность поразила меня, и сердце мое забилось сильнее. Пока девушка разговаривала со своим соотечественником, она почти все время сидела ко мне спиной, а теперь, когда я увидел ее лицо, мне стало понятно, почему Уолпол (кем бы он ни был — археологом или шпионом) написал ради нее такую витиеватую статью. Да, ради такой женщины любой мужчина, даже не будучи поэтом, готов писать стихи, а то и совершать сумасбродные поступки.

— Вы же десантник, — возразила она, быстро взглянув на знаки различия на моем плече.

— В настоящее время меня прикомандировали к отделу информации, — объяснил я, что, откровенно говоря, соответствовало истине.

— Хорошо. Если желаете, присаживайтесь за мой столик, — предложила она, что я с удовольствием и сделал. — Так у вас действительно есть для меня информация? — спросила она и, вынув записную книжку, принялась нетерпеливо вертеть в руках карандаш.

Ее деловитость ошеломила меня. Но я вспомнил о полковнике Тинуэлле и солдафонской прямолинейности, которую он советовал мне изображать, о том, что говорил мне Билл про ситуацию, сложившуюся на Ближнем Востоке, и начал:

— Египет окружен, он в кольце, мисс Ругон, и полковник Насер вынужден будет считаться с этим фактом. В Красном море находится наш крейсер «Кения», сопровождаемый несколькими эсминцами, вдоль побережья Ливана курсирует «Ямайка» — корабль с героическим прошлым, а у острова Мальта бросил якоря авианосец «Игл», на борту которого базируются четыре эскадрильи реактивных истребителей — бомбардировщиков. Помимо этого следует упомянуть о шестидесяти реактивных бомбардировщиках «Канберра», базирующихся в Ла — Валлетте…

В этом месте я сделал небольшую паузу, роясь в своей памяти, хотя Билл повторял мне это столько раз, что я чуть было не возненавидел его. Мисс Ругон не произносила ни слова, но и ничего не записывала.

— По ту сторону, в Иордании, — продолжал я, — расквартирован 10–й гусарский полк, приведенный в боевую готовность. На его вооружении находятся пятидесятитонные танки «Центурион», которые намного совершеннее старых гробов «Шерман», находящихся на вооружении у египтян, и могут потягаться даже с русскими Т–34. В Ливии 10–я танковая дивизия была поднята по тревоге и вплотную подошла к египетской границе, чтобы в случае необходимости во взаимодействии с пехотным полком королевского стрелкового корпуса и 3–м артиллерийским полком нанести решающий удар по Каиру…

— …который в свое время хотел нанести Роммель, — перебила меня она. — Ну что ж, я предполагала, что произойдет нечто подобное, лейтенант.

— Что вы предполагали?

— Что, скорее всего, вы преподнесете мне нечто скучное, а не информацию. Вы бы хоть упомянули, что «Булвак», «Тезей» и «Океан» уже вошли в Средиземное море с подразделениями «красных дьяволов» на борту, к числу которых относитесь и вы… Ваши новости устарели, наверное, недели на две, если не больше.

— В таком случае господин, с которым вы беседовали, даст мне сто очков вперед, — смеясь, парировал я ее замечание. — Его информация никогда не устареет.

Вообще — то я очень удивился ее осведомленности. Разумеется, за передвижением крупных кораблей можно было наблюдать в порту: никто из этого особого секрета не делал, и подобные сообщения обычно довольно быстро просачивались в печать. Однако, будучи такой юной, девушка слишком серьезно относилась к своей профессии.

— У вас нет никаких оснований смеяться над ним, — дружески пожурила она меня. — Этот человек трудится в поте лица, раскапывая амфоры. А вот чем занимаетесь вы? Живете за счет налогоплательщиков в одном из лучших отелей, да еще пытаетесь обвести вокруг пальца бедную журналистку. Опомнитесь!

— Он раскапывает, вы трудитесь, а я… Впрочем, не стану с вами спорить. Но он ведь копает не собственными руками?

— Он держит двух слуг — турок, которые ему помогают… Собственно, почему я все это рассказываю вам? Кажется, это вы намеревались меня информировать, а не наоборот…

Через пять минут мы расстались добрыми друзьями. Ее сообщение, что Уолпол имеет в услужении двух турок, показалось мне небезынтересным. Любой агент, занимающийся сбором военных сведений, нуждается в помощниках, которые передают эти сведения дальше, в Центр, если он, конечно, сам не работает на рации, что случается довольно редко. Ведь сбор информации, ее шифровка, передача в Центр с частой сменой мест, откуда ведется радиопередача, во избежание пеленгации — все это не под силу одному человеку. Были ли эти слуги связниками между Натаном Уолполом и египетской, израильской или же турецкой разведкой, оставалось загадкой. На кого же он работает, если вообще работает?

Вечером того же дня мисс Ругон познакомила меня с мистером Уолполом. Он посмотрел на меня из — под тяжелых век мутно — серыми, с восточным разрезом, глазами как на нарушителя его спокойствия.

— Рад познакомиться, — произнес он угрюмо, жестом приглашая меня к своему столику.

За ужином мы разговаривали мало. Мысленно я спрашивал себя! «Неужели мое присутствие так повлияло на красноречие Уолпола, ведь до обеда он оживленно болтал со своей обворожительной собеседницей?» Подали индейку с каштанами, щедро приправленную восточными пряностями, и великолепное местное вино, которое я пил, наслаждаясь, маленькими глотками. Когда подали кофе, Уолпол раскурил темную сигару и откинулся на спинку кресла, нисколько не заботясь о том, чтобы поддержать разговор.

Мне ничего не оставалось, как начать расспрашивать его об археологических находках, ведь человек обычно оживляется, когда тактично интересуются его работой. К этому разговору я подготовился основательно: я провел в британской библиотеке Никосии все послеобеденное время и прочел о кипрских древностях все, что только нашел. А поскольку память у меня была прекрасная, то я считал, что смогу поддержать разговор об археологии.

— Удивительно, что вы проявили такой интерес к археологии, лейтенант Андерсон, — сказал Уолпол, немного помолчав, и в его голосе послышалась насмешка. — Сегодня мало кого занимают подобные проблемы. Период сенсационных открытий канул в Лету. — Он, словно сожалея, погладил свой орлиный нос: — Здесь, на Кипре, со времен Чеснолы ничего интересного не раскапывали.

— Это итальянский археолог, не так ли? — спросил я.

— Чеснола — это пример для подражания, мистер Уолпол его высоко ценит, — вставила мисс Ругон.

— Луиджи Пальма ди Чеснола, — задумчиво пробормотал Уолпол, загадочно улыбнувшись, и как — то по — домашнему потянулся, сцепив руки за головой, что обычно не принято делать на людях. — Да, родился он в Турине. После окончания Крымской кампании поступил на американскую службу и в войне Севера против Юга выдвинулся, дослужившись до бригадного генерала. Позднее получил должность консула Соединенных Штатов на Кипре. В то время это был завидный пост, который давал ему возможность посвятить себя изучению далекого прошлого острова…

Мне невольно бросилось в глаза несоответствие между манерой изысканно выражаться и небрежным поведением Уолпола за столом. По — видимому, он действительно был человеком образованным. Правда, я знал, что хорошие агенты в целях маскировки рьяно изучают некоторые науки (вот и я всего несколько часов назад поспешно приобщался к археологии). Однако мне несколько раз за вечер приходила в голову мысль, что в отношении Уолпола контрразведка ошиблась. «Ни один шпионский центр, — думал я, — не смог бы сделать его таким знатоком древностей, каким он является…»

— Поскольку вы, мисс Ругон, и вы, мистер Андерсон, проявляете такое внимание к моей работе, я хотел бы сделать вам обоим предложение: давайте съездим со мной к моим руинам. Послезавтра, рано утром, я уезжаю в Акротири. Моя машина достаточно просторна, и я показал бы вам одно из самых удивительных мест на острове, где мне удалось найти нечто интересное. Для вас, мисс Ругон, я бы хотел добавить, что там есть небольшое чудесное озеро, до него рукой подать, и вы, если захотите, сможете искупаться.

Я радостно кивнул, приняла предложение Уолпола и мисс Ругон. Мы расстались в лифте, поскольку жили на разных этажах. Войдя в свой номер, я приготовил ванну, которую, право, заслужил. Результатами первого дня я остался доволен: добился расположения Уолпола, а кроме того, познакомился с восхитительным созданием. Правда, я догадывался, что хитрый американец пригласил меня главным образом потому, что так ему было легче заполучить мисс Ругон. Но это меня мало трогало, главное — я подучил возможность наблюдать за ним целый день.

«А может, у него уже возникли какие — то подозрения? — пришла мне в голову мысль, когда я, довольный собой, лежал в ванне. — В этом случае Уолпол своим приглашением преследует одну — единственную цель: обвести меня вокруг пальца, свою рабочую площадку хочет показать мне для того, чтобы убедить в натуральности маскарада…» После некоторых раздумий я, однако, отбросил свои сомнения, ополоснулся под холодным душем и залез в отлично взбитую постель. Сразу заснуть я все же не смог, так как несколько раз ловил себя на том, что пытался восстановить в памяти образ темноглазой золотоволосой журналистки, ее взгляд, улыбку, голос… «В конце концов контрразведка не столь плохая работа» — такова была последняя мысль, о которой я и уснул.

Первые лучи утреннего солнца преломлялись в выгнутом ветровом стекле и, отражаясь от хромированного радиатора, до боли слепили глаза. Уолпол вел свой двухтонный «форд» (модель 1950 года, длина — пять с половиной метров), на переднем сиденье которого мы свободно уместились втроем, а сзади расположились турецкие землекопы. Свой инструмент они сложили в багажнике.

— Сильная машина! — с присущей американцу гордостью воскликнул Уолпол, обращаясь к мисс Ругон, сидевшей между нами. — Мотор сто пятьдесят лошадиных сил. Очень мощная машина!

При этом он так резко включил сцепление, что задние колеса пробуксовали, а нас, как при старте реактивного самолета, вдруг вдавило в кресла. Один из турок, больно стукнувшись головой, начал громко выражать свое недовольство какими — то булькающими звуками.

После столь резкого старта я приготовился к бешеной гонке, но Уолпол оказался довольно — таки осторожным, даже боязливым водителем. Он уступал дорогу каждой ослиной упряжке, телеге, арбе, слишком часто нажимал на клаксон — при этом автомобиль издавал мелодичный тройной сигнал — и был склонен в случае возникновения сложной ситуации ждать до тех пор, пока дорожная пробка не рассосется.

Но как только мы выбрались на магистраль Никосия — Фамагуста, он, очевидно, поддался искушению продемонстрировать своей прекрасной соседке, на что способна его машина. Тахометр не раз переползал через отметку «90 миль». Тогда на заднем сиденье начинали бормотать заклинания, часто прерывавшиеся восклицаниями, в которых преобладало слово «аллах». По — видимому, это были слова мусульманской молитвы, а может, и слова проклятий.

Было чудесное ясное утро, если смотреть прямо по ходу автомобиля или же немного вбок, так как сзади ландшафт скрывала завеса серо — бурой пыли, тянувшейся за машиной. В этом смысле машина мистера Уолпола напоминала ракету. Мисс Ругон, кажется, чувствовала то же самое, потому что сказала водителю:

— Я с нетерпением жду, когда вы преодолеете звуковой барьер, — после чего он решил немного сбавить скорость.

По дороге мне то и дело бросались в глаза признаки присутствия оккупационных войск. На каждом перекрестке торчали ярко — желтые дорожные указатели, с помощью которых военные водители ориентировались в стране без карт, не обращаясь с расспросами к местному населению, упорствовавшему в немом протесте. В некоторых местах таблички и указатели были вырваны из земли и заброшены куда — нибудь подальше.

Параллельно шоссе проходил полевой кабель. За Мандией мы увидели, как связисты исправляли повреждения, — похоже, кто — то перерезал провода. Мне сразу вспомнились слова подполковника о том, что в смысле безопасности на острове далеко не благополучно…

Изредка нам встречались палатки или ряды бараков, обнесенных колючей проволокой, а перед ними военные джипы и машины с радиоустановками — пеленгаторами. В стороне, на целине, я заметил следы танков, а раз нам навстречу попалась колонна грузовиков. В самом деле, королевская армия опутала Кипр густой сетью военных баз и опорных пунктов, и я опять невольно подумал, что именно поэтому Уолпол и попал под подозрение. На острове, собственно, не оставалось ни одного участка земли, который не находился бы «вблизи военных объектов», как имели обыкновение выражаться сотрудники контрразведки.

Словно отгадав мои мысли, Уолпол сказал:

— Оккупация острова британскими войсками имеет довольно давнюю историю. В 1878 году, едва Кипр освободился от турецкого ига, его оккупировали британские поиска. В 1914 году он был аннексирован ими, а в 1925 году объявлен английской колонией… ибо выяснилось, что около восьми столетий назад, если не ошибаюсь, английский монарх Ричард Львиное Сердце во время крестового похода прибрал его к рукам. Таким образом, через семь столетий этот прелестный уголок опять стал принадлежать англичанам…

— И теперь они будут вести себя осторожнее, чтобы не случилось того, что однажды уже случилось, — заметила мисс Ругон.

— Вы поступили бы точно так же, — попытался я хоть как — то оправдаться.

— Мы, американцы, не занимаемся колонизацией чужих земель, — холодно заметил Уолпол.

— Разумеется, намного проще подчинить экономику страны, а своим союзникам поручить обеспечение спокойствия в ней, — возразил я. У меня было такое чувство, что мы обмениваемся взаимными уколами, причем на меня нападали двое.

— Вы действительно полагаете, что порядок и спокойствие на острове будут нарушены, если британские войска покинут его? — спросила мисс Ругон.

— Разумеется, потому что греки сразу же нападут на турецкое меньшинство.

— До сих пор мы слышали, — сказал Уолпол, — что они забрасывают камнями лишь наших британских друзей. Вот почему я и прикрепил на своей машине табличку: «Соединенные Штаты».

— Надеюсь, это помогает? — раздраженно спросил я.

К счастью, Уолпол в тот момент свернул на скверную проселочную дорогу и неприятный для меня разговор оборвался сам собой. Археолог так резко вывернул руль, что шанцевый инструмент в багажнике жалобно звякнул, а мисс Ругон прижалась к американцу, чего он, вероятно, и добивался. Пожилые мужчины, у которых мало шансов обнять хорошенькую женщину с ее согласия, порой прибегают к подобным уловкам. Мне сразу стало немного не по себе от его попытки завоевать расположение мисс Ругон столь некрасивым способом.

Справа по ходу машины показалась южная горная цепь Кипра, увенчанная двухтысячеметровой вершиной Троодос, а на востоке обозначенная целым рядом высоких гор. От вершин Махерис и Ставровуни, называемых Олимпом, отроги тянулись до порта Ларнака, откуда был проложен подводный кабель на Мальту и в Александрию. Нашим взорам открылась великолепная панорама. После получасовой тряски по пересеченной местности «форд» взобрался на усеянный обломками скалы холм, на вершине которого стройные кипарисы образовали нечто вроде изящного кольца. Уолпол заметил, что мы у цели нашего путешествия.

Машина остановилась, и наш хозяин, выскочив из нее, стремглав побежал вдруг в сторону. И тут же мы услышали нечленораздельный вопль — так может кричать человек, охваченный смертельным страхом или яростью.

— Взгляните на это! — вопил Уолпол, дрожа от гнева. — Подойдите сюда и посмотрите! — Он стал совершенно бледным.

Мы последовали за ним к краю ямы и увидели, что привело его в бешенство: довольно длинный археологический раскоп был почти до краев завален землей и обломками шифера — это, вероятно, постарались местные жители.

Уолпол изрыгал проклятия, его полные губы дрожали. Со сжатыми кулаками и крючковатым носом, напоминавшим клюв хищной птицы, он был похож на пророка, проклинающего грешный народ Израиля. При виде негодующего Уолпола я воздержался от замечания, которое так и вертелось у меня на языке: «Неплохо бы и на раскопе установить табличку с надписью: „Соединенные Штаты“». Местные жители наверняка решили, что здесь готовится фундамент для строительства очередного опорного пункта англичан. Правда, на миг у меня мелькнула мысль, что это сам Уолпол все подстроил, но я тут же отогнал ее прочь: уж больно натуральным показалось мне его возмущение.

— Не думаю, чтобы еще нераскопанным богатствам был нанесен какой — нибудь ущерб, — сказал я участливо.

— Ну конечно, — отозвался расстроенный Уолпол. — Однако понадобится немало времени, пока мои люди очистят раскоп от этого хлама. Мы просто заживо изжаримся на солнце!

— Очень жаль, — заметила мисс Ругон. — В три часа я уже должна быть в Никосии, где верховный комиссар проводит пресс — конференцию.

— Мне вдвойне жаль, что я разочаровал вас, — буркнул Уолпол, который успел взять себя в руки.

— В таком случае я хоть выкупаюсь! — воскликнула наша спутница и побежала к машине переодеваться.

— Озеро с другой стороны! — крикнул ей вслед Уолпол.

Когда мы обогнули вершину холма (оба турка тем временем принялись за работу), я увидел не только окруженное карликовыми пиниями, сверкающее голубовато — зеленой гладью озеро, но и на некотором удалении к западу английский военный аэродром Акротири. С места, где мы стояли, хорошо просматривались и длинные серо — желтые ангары, и красно — белые ветровые конусы на метеорологической станции, и выпуклые решетчатые антенны радаров. Рев авиационных двигателей доносился сюда довольно явственно.

— Хотите взглянуть? — спросил Уолпол. В руках у него появился откуда — то сильный полевой бинокль, который он тут же передал мне.

Посмотрев в бинокль, я увидел на ближайшей от нас взлетной полосе эскадрилью легких реактивных бомбардировщиков Б–2, готовую в любую минуту взлететь в воздух. Позади на параллельных полосах стартовали о короткими промежутками три всепогодных истребителя — перехватчика «Джевелин», а в стороне, перед ангарами, стояли несколько четырехмоторных транспортных само — етов «Блэкберн — Беверли». Раскаленный воздух над самой землей дрожал, поэтому картина немного расплывалась, но я без труда мог разобрать буквы и цифры на фюзеляжах…

Во рту у меня сразу пересохло. В самом деле, это был идеальный пост наблюдения, и как раз здесь Уолпол искал кипрские древности. Любопытно, нашел ли он что — нибудь.

— Вам не мешает шум самолетов? — спросил я, чтобы хоть что — нибудь спросить.

— К этому быстро привыкаешь, — спокойно ответил американец.

Один из перехватчиков «Джевелин», фыркая, взмыл ввысь. Я различил сине — бело — красные цвета флага ее величества на концах дельтовидных плоскостей, а ближе к фюзеляжу, который сильно расширяли оба реактивных двигателя, опознавательные знаки. Специалисту этого было вполне достаточно, чтобы определить принадлежность самолета, его тип и назначение. «Впрочем, — подумал я, — кто — нибудь из летчиков уже засек Уолпола во время его наблюдений и наверняка уведомил об этом службу безопасности британских военно — воздушных сил на Ближнем Востоке».

Обыватель даже не подозревает, как много можно увидеть с воздуха. Даже пробная авиасъемка помогает довольно легко раскрыть многие тайны.

Мимо пробежала мисс Ругон и исчезла в зарослях пиний. Она с разбега бросилась в воду, взметнув фонтан ослепительно сверкнувших брызг. Поскольку все мои мысли были заняты серьезными вещами, я лишь мельком взглянул в ее сторону и поэтому не стану сейчас описывать ее фигуру в купальном костюме. Помню только, что это было изумительное зрелище. Во всяком случае, ее пример вдохновил меня. К тому же я ужасно вспотел, под лучами безжалостного светила и потому сказал Уолполу:

— Я тоже захватил плавки и, если вы не возражаете, хотел бы немного освежиться.

Сказал я это просто из вежливости, ведь Уолпол не являлся владельцем водоема, да и вряд ли бы он обиделся, если бы я оставил его на несколько минут наедине с турками. Однако я ошибся: Уолполу это почему — то не понравилось.

— Пожалуй, не стоит, мистер Андерсон, — возразил он, слегка прикусив нижнюю губу. — Я предлагаю поскорее вернуться домой. Как только придет мисс Ругон, мы сразу же поедем, сегодня нам здесь делать нечего.

Вернувшись в отель и удобно расположившись на диване, я мысленно подвел итоги прошедшего дня. Мне было ясно, что больших успехов я не достиг. Я все еще не выяснил, кто такой Натан Уолпол. Я все время колебался, не говоря уже об отсутствии доказательств, с помощью которых его можно было бы изобличить в шпионаже. Да занимался ли он вообще шпионажем? Вызывали подозрения странное расположение раскопа и отличный бинокль. Большинство же фактов свидетельствовало об обратном. На вершине холма Уолпола охватила неподдельная ярость, когда он обнаружил захламленный раскоп. Если бы он копал там только для того, чтобы водить за нос контрразведку, он вряд ли бы так разозлился. А может, он сам и подстроил весь этот спектакль?

Такое предположение натолкнуло меня на мысль, что Уолпол раскрыл меня или, по крайней мере, попытался это сделать. Если это так, тогда он должен был использовать имевшийся в его распоряжении день перед поездкой в Акротири для того, чтобы засыпать раскоп… Вероятно, он боялся, что заложенный им для видимости раскоп подвергнется детальному изучению знатоком, за которого он меня принял. В ближайшие дни он, видимо, кинется на поиски настоящих древностей, чтобы показать их мне в следующий раз прямо на месте. Но в любом случае раскоп служил для него отличным прикрытием.

Неужели сегодня он ломал передо мной комедию? Неужели этот человек умеет так искусно притворяться? Нет, в это я верить не хотел.

Этой версии противоречило еще одно соображение: он не пытался расположить меня к себе и не усыплял мою бдительность предупредительностью, напротив, несколько раз он давал мне почувствовать свою антипатию, причина которой, безусловно, крылась в мисс Ругон. К тому же он помешал мне составить девушке компанию во время купания. Выходит, он был ревнив. В этом не приходилось сомневаться. Однако агент не может позволить себе подобную роскошь, он не имеет права идти на поводу у собственных чувств. В борьбе на тайном фронте это может стоить жизни, и кто об этом забывает, тот либо дурак, либо простой смертный, не имеющий никакого отношения к разведке.

Все это произошло в пятницу, 17 августа. Дальше я стану чаще помечать датами ход событий, чтобы навести в моих записях хоть какой — то порядок…

Конец недели я посвятил наблюдению за слугами Уолпола. Это оказалось довольно тяжелым делом, тем более что мои наблюдения не дали каких — либо ощутимых результатов. Оба слуги плохо говорили по — английски, Уолпол же в свою очередь не владел турецким. Турки, разумеется, жили не в шикарном отеле «Ледра — палас», а в дешевой ночлежке, располагавшейся на краю города. Они привлекались на земляные работы да еще обслуживали «форд». Во всяком случае, я мог убедиться, что между ними и их хозяином нелегальных контактов не было. Кто же тогда был связником Уолпола? Если он действительно шпион, без связника ему просто не обойтись.

В следующий понедельник, около десяти часов утра, убедившись, что американец куда — то уехал, я тайком проник в его номер, что в хороших заведениях сделать не так уж сложно. Как только горничная прибрала его комнату, я просто — напросто улучил подходящий момент, когда портье куда — то отошел, взял нужный мне ключ и прокрался наверх. Через двадцать минут я узнал, что в роскошных апартаментах Уолпола есть все — от крема для бритья до портативной пишущей машинки. Не было лишь того, что интересовало меня, — радиопередатчика.

Я нашел в комнате глиняные вазы, на которых еще сохранились следы земли, античный светильник, обломки какого — то барельефа, маленькие бронзовые статуэтки… По теории, которую я снова мысленно прорабатывал, Уолпол должен был где — то купить эти вещи и опустить в землю, чтобы затем выкопать обратно и показать мне. А может, все это выдумка? И поскольку я не мог судить о подлинности этих вещей, я сунул небольшой кусочек барельефа, отсутствие которого едва ли мог заметить Уолпол, в карман, чтобы эксперты контрразведки проворили, насколько верна моя версия.

Затем я наткнулся на толстую тетрадь, которую археолог запрятал довольно далеко. Она лежала на дне ящика, между шелковыми сорочками, и вряд ли ему придет в голову мысль, что кто — то залезал туда и листал ее. Страницам этой тетради Уолпол доверил тайну своей любви к мисс Ругон. Впрочем, в своих записях он называл ее не иначе как Элен.

При чтении этих излияний я испытывал ужасную неприязнь к автору. Это не было мечтательной исповедью или признанием в стиле влюбленного ученика старших классов, нет, это были деловые записи, в которых он сжато излагал, как развивалась «пагубная страсть» — именно так он называл свои чувства. Мне было противно читать эти записи, но я обязан был выполнить свой долг до конца. Копаться в личных вещах постороннего человека было самым неприятным в моем задании. Я сам себе казался грязным скотом, но все — таки, чтобы закончить это дело, мне пришлось по диагонали прочесть записи. Боже мой, старый Уолпол! Я подозревал его в чем — то подобном, но в таком…

Приведя все в порядок, я закрыл номер и, снова улучив момент, когда за стойкой не было портье, повесил ключ на место. Весь обыск занял не более получаса, чему я был обязан многочисленным тренировкам в период работы в таможне. Но в данном случав мое умение отыскивать различные спрятанные вещи не очень помогло: я не нашел у Уолпола ничего такого, что бы бросало на него тень подозрения. После такой работы у меня рубашка прилипла к телу. Я рывком снял ее, не расстегивая, через голову, встал под душ и смыл с себя все неприятные ощущения. Черт побери, что же будет дальше?

Вечером следующего дня, незадолго до полуночи, я встретил Уолпола в баре. Играл диксиленд. Американец сидел на высоком табурете за стойкой и очень походил на обезьяну; судя по его виду, он уже выпил несколько крепких коктейлей. От стеклянного подноса, на котором стоял стакан, падал ядовито — зеленый свет, придавая его крупному, с некрасивыми чертами лицу мертвенную бледность.

— Хэлло, мистер Уолпол, как дела? — поздоровался я, усаживаясь на соседний табурет.

Я заказал себе двойной джин со льдом. Мы вежливо раскланялись и разговорились. Очевидно, ему нравилось посидеть вечерком в баре с интересным собеседником: ведь у него были неприятности, а за коктейлем все плохое быстро забывается.

— Я был бы рад, если бы вы решились еще раз сопровождать меня в Акротири, — предложил он, благожелательно улыбаясь. — Мои люди сейчас как раз расширяют раскоп… Не выпить ли нам по бокалу мартини? Эй, бой, два мартини! В пятницу я снова туда еду.

— Если на службе все будет нормально, я охотно приму ваше приглашение.

— На сей раз, надеюсь, мне удастся показать вам немного больше, чем груду мусора. Вы не против, если мисс Ругон опять составит нам компанию?

— О нет, напротив! — горячо заверил я, возможно, даже слишком горячо, так как Уолпол пробуравил меня тяжелым взглядом, в котором можно было прочесть угрозу. Взгляд его мутно — зеленых, вероятно после выпитых коктейлей, глаз как бы предупреждал: «Берегитесь, юноша, она не про вас!»

— Мисс Ругон — необыкновенная девушка, — сказал он через некоторое время. — Я читал несколько ее статей и считаю, что она талантливая журналистка.

— Я придерживаюсь того же мнения, — согласиля я. — Она нашла свой стиль и, думаю, недолго пробудет корреспондентом такой газетенки, как «Сан — Антонио геральд».

— Ну, это ей вообще ни к чему, — буркнул Уолпол. — Она занимается этим ради спортивного интереса, чтобы не скучать, а может, из честолюбия. В наше время девушки отличаются беспокойным характером и довольно тщеславны, к тому же все хотят стать независимыми…

Я согласился с ним. Алкоголь, видимо, развязал Уолполу язык, и мне, собственно, ничего не оставалось, как направлять краткими репликами поток его рассуждений в нужное русло. Однако он не был пьян до такой степени, чтобы не контролировать свою речь.

— Она — девушка не без средств, мистер Андерсон. Вам, наверное, уже бросилось в глаза, что ее фамилия лучше звучит по — французски? Ругон… Старинная французская семья, которая со времен Людовика XIV владела землями в низовьях Миссисипи и далее к западу, в Техасе.

— А я — то думал, что Сан — Антонио находится где — то на Восточном побережье.

— Чепуха! — проворчал Уолпол. — В самом центре Техаса, а точнее, там, где земля стоит ненамного дороже, чем трава для скота, растущая на ней.

— Еще два виски! — выкрикнул я. — Вы не возражаете?

— Она мне ничего не рассказывала, лейтенант, — продолжал Уолпол, так и не ответив на мой вопрос, — но я подозреваю, что у нее там есть небольшая нефтяная скважина. Теперь вы понимаете? — спросил он, насмешливо взглянув на меня.

Я понял его так, что мне лучше оставить всякую надежду. Она была девушкой из богатой семьи, принадлежавшей к тем же слоям общества, что и он, Уолпол, состоятельный человек, копавшийся в древней земле Кипра ради собственного удовольствия. Лейтенанта, маленького человека, поставили на место.

— Выпьем за это? — предложил я. — За небольшую нефтяную скважину мисс Ругон!

Наши бокалы звякнули, и создалось впечатление, будто мы скрестили шпаги, а не стукнулись стекляшками.

— Она достойна внимания, — пробормотал археолог, и его взгляд вдруг помрачнел. — Бармен, еще одну, без содовой!.. Вы, лейтенант, хоть и англичанин, но совсем неплохой парень…

— Благодарю вас, мистер Уолпол. А сейчас я пойду спать.

— Так не забудьте, в пятницу! — крикнул он мне вслед.

Восседая на высоком табурете, он по — прежнему напоминал обезьяну, и на его лицо падал все тот же ядовито — зеленый свет.

Той же ночью я составил срочное донесение в отдел контрразведки, в котором вынужден был признать свою неудачу. Правда, в секретных службах армии просчета списываются легче, чем в подобных гражданских ведомствах, где руководство постоянно испытывает давление прессы и общественного мнения, если расследование затягивается и задерживается привлечение преступников к ответственности. Военной контрразведке значительно легче затушевать свои ошибки и неудачи, да и источники финансирования у нее намного щедрее. Вот у меня, например, нет никаких забот. К своему донесению я приложил изъятый из собрания Уолпола кусочек барельефа с просьбой как можно скорее произвести специальную экспертизу.

Под утро я увидел во сне мисс Ругон. Я так и не смог вспомнить, в какой именно связи она мне приснилась, но хорошо помню, что произошло это именно в ночь на 22 августа. Как Натан Уолпол в своем дневнике, во сне я называл ее просто Элен. Это была до смешного дурацкая история, результат тех глупых мыслей, которые нужно было поскорее выбросить из головы.

Наша вторая поездка в Акротири протекала более драматично. Чтобы нам было не так скучно, Уолпол повез нас другой дорогой. Ехал он быстро, ни разу не засомневавшись в выборе пути, когда надо было сворачивать. Я невольно подумал о том, что дороги на острове он знает как свои пять пальцев. На этот раз он избегал широкого шоссе, которое вело на Фамагусту и неделю назад служило ему гоночным треком. Вместо этого он катил в хорошем темпе в южном направлении, к горам, и, лишь миновав Атиену, свернул налево.

Вскоре мы проехали мимо только что созданного военного лагеря, перед которым я, к своему удивлению, заметил легкие французские танки АМХ–13, изготовлявшиеся в Швейцарии и, как я знал, с успехом применявшиеся в Алжире. Техника, должно быть, только что прибыла, потому что ее на скорую руку прикрыли маскировочными сетками. Меня несколько озадачила расцветка. В то время как французы, ведя войну в североафриканских колониях, применяли для маскировки военных машин серо — зелено — коричневую окраску, эти танки были почему — то выкрашены в желтый цвет.

Однако ни мистер Уолпол, ни мисс Ругон не высказали свои соображения по этому поводу, и я решил, что они просто ничего не заметили. Да и вряд ли они сумели бы разобраться в премудростях маскировки военной техники, а я, слава богу, не собирался ничего разъяснять им. Меня это, наверное, занимало довольно долго, поэтому я оказался плохим компаньоном.

— Где же вы были в прошлую пятницу, мистер Андерсон, во время пресс — конференции? — спросила меня мисс Ругон.

Я вздрогнул. Мне только сейчас пришло в голову, что, стоя у засыпанного раскопа, она упомянула о какой — то пресс — конференции, назначенной на три часа пополудни. А я, выдававший себя за офицера по делам прессы, не явился на нее. Вот черт! Я допустил грубейшую ошибку. Это могло ее насторожить, а еще больше Уолпола, если он не тот, за кого себя выдает.

— Помешали служебные дела, — выдавил я из себя. — А что там было?

Она искоса взглянула на меня:

— Сэр Джон Хардинг утвердил смертные приговоры Цакосу, Микаэлю и Янису Пататунам. Он сообщил, что с этого дня киприотам запрещено пользоваться машинами, мотоциклами и велосипедами. Разумеется, он отдал такой приказ, руководствуясь благими намерениями, поскольку гораздо полезнее ходить пешком… Затем говорили об операции «Мэджик». Как обычно, генерал — губернатор ушел от конкретных ответов на заданные ему вопросы. Правда, он объяснил, что сосредоточение войск в Восточном Средиземноморье направлено только против Египта, если президент Насер закроет канал для прохода английских торговых судов, чего последний совершенно не собирается делать. Концентрация войск получила, как вам известно, изысканное название…

— …Операция «Цаубер», то есть «Волшебство»… — пробурчал со своего места Уолпол. — Для кодового названия больше бы подошло «Зловонное волшебство», лейтенант.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что Иден явно блефует, — ответил он. — Ваш высокочтимый премьер должен поучиться у нашего государственного секретаря: искусство высшей политики как раз в том и заключается, чтобы дойти до грани войны, но не переступать ее.

— Я не уверен, что он блефует, — раздраженно заметил я.

— Война против Египта, — сказал Уолпол, — будет столь же непопулярна в глазах мирового общественного мнения, как англо — бурская война, которая велась в начале века, а в военном отношении столь же безуспешна, как Крымская кампания. Это так же верно, как «аминь» после завершения молитвы.

— С юридической точки зрения, как мне кажется, ваши обвинения, выдвинутые против полковника Насера, не выдерживают критики, — подлила масла в огонь мисс Ругон. — Любое суверенное государство имеет право национализировать частные компании законным путем, разумеется, выплатив им соответствующую компенсацию. Нечто подобное было, например, и в самой Англии. Вспомните, несколько лет назад английское правительство поступило так с угольными шахтами.

— С юридической точки зрения наши действия, возможно, кажутся не совсем обоснованными, — отбивался я, — но не в этом дело. На карту поставлены мощь и положение нашей страны, и вы это прекрасно понимаете. Суэцкий канал — жизненно важная артерия британского Содружества наций, и мы, англичане, должны позаботиться о том, чтобы никто не мог ее перерезать. Мы хотим остаться великой державой. И я думаю, что наше правительство не остановится ни перед чем, чтобы обеспечить наше будущее.

— Довольно аморальный тезис, — сказал Уолпол. — Однако хватит об этом. Вместо того чтобы препираться, я расскажу вам кое — что из истории Кипра. Это поможет вам лучше оценить то, что вы увидите в моем раскопе.

— Ради бога… — согласилась Элен, как я давно называл ее про себя.

— Древнейшими жителями острова были семиты. Затем на Кипре поселились финикийцы. Они основали самые крупные города: Саламис, Пафос, Амохостос — и распространили там свои религиозные культы. Позднее здесь начали селиться греки, преимущественно ионийцы и дорийцы, образовавшие девять крошечных государств. С восьмого века до нашей эры Кипр находился в зависимости от Ассирии, но греческим и финикийским царькам разрешалось управлять своими землями на правах вассалов. После падения Ассирии остров перешел к Тиру, и страной опять правили финикийцы, пока в 560 году до нашей эры его не завоевал фараон Яхмос II. Это очень интересная деталь, если вдуматься, потому что в наши дни именно отсюда, с Кипра, предпринимается попытка завоевать Египет. Правда, история не повторяется, однако спустя две с половиной тысячи лет она предлагает новый вариант на ту же тему…

Больше Уолпол ничего рассказать не успел. Не удалось ему также продемонстрировать нам богатства, найденные им в раскопе, к чему он так основательно готовился, потому что в этот момент в радиатор машины ударился камень величиной с кулак. За ним посыпались другие. Со звоном разбилось боковое стекло, и большой осколок впился мне в правую руку, тотчас начавшую обильно кровоточить.

— Газ! Дайте газ! — крикнул я Уолполу, но он был настолько ошарашен, что не мог ни на что решиться.

Посвящая нас в историю острова, он сбавил скорость, и теперь было поздно что — либо исправить. Толпа перекрыла нам дорогу, и даже мелодичная сирена «форда» не могла их разогнать. В ответ собравшиеся разразились дикими воплями. В надежде, что Уолпол все — таки решится на прорыв, я пригнулся к приборной доске, прижав к себе Элен. Однако чуда не произошло — машина остановилась. Мы распрямились. Я невольно схватился за пистолет — наше единственное оружие.

— Ради бога, оставьте ваше оружие в покое, — прошептала мне на ухо Элен. — Этим вы ничего не добьетесь.

Люди, преградившие нам путь, походили на бандитов, однако большинство из них были безоружны. Всей этой ордой командовали двое мужчин. На них были белые холщовые рубахи и очень старая обувь, штаны они заправили в грубые носки из нечесаной шерсти, которые доходили почти до колен — с точки зрения европейцев, по такой жаре немыслимая одежда. За широкими поясами я заметил у них ножи…

— Мы — американцы! — выкрикнул Уолпол. — Мы — не англичане, не инглизы… — Он даже произнес какое — то греческое слово, чтобы подтвердить, что мы не англичане.

К сожалению, моя форма подорвала доверие к его клятвенным заверениям. Люди начали угрожать нам кулаками, постепенно окружая машину; кое у кого замелькали в руках палки и косы. Днем раньше я слышал, что в каком — то селении наш танкист по неосторожности наехал на ограду и раздавил двух или трех коз, чем привел в страшное возбуждение местных жителей. Их можно было понять, если иметь в виду, что коза для нищих крестьян Кипра почти целое состояние.

Партизаны, которые прятались в горах, использовали такие печальные случаи для того, чтобы разжечь ненависть киприотов и призвать их к антибританским выступлениям. Без всякого сомнения, нападение на нашу машину было делом их рук. Вступать в спор с озлобленной толпой, особенно когда не знаешь языка, бессмысленно, и я начал умолять Уолпола дать задний ход и ретироваться. Однако он не слушал меня и по — прежнему продолжал уверять толпу в своей непричастности к их трагедии. Наша судьба оказалась полностью в руках вожаков, мрачно разглядывавших нас: жители селения им повиновались.

Я снял с головы офицерскую фуражку и сполз как можно ниже с сиденья, чтобы не злить киприотов. Из — за этого я не смог удержать Элен, которая перелезла через меня и выскочила из машины. Она обежала ее и, ожесточенно жестикулируя, принялась что — то объяснять вожакам. Шум, стоявший вокруг «форда», заглушал ее слова, и я ничего не слышал, кроме неумолчного бормотания Уолпола, что мы не инглизы. Я бы даже не решился сказать, на каком языке они говорили, но жесты, которыми Элен сопровождала свою речь, были свойственны жителям Южной Франции или итальянцам. До меня не сразу дошло, что окровавленной рукой я сжимаю рукоятку пистолета, а палец держу на спуске. Если бы кто — нибудь из киприотов прикоснулся к девушке, я бы не задумываясь выскочил из машины и выстрелил в воздух… Хотя, откровенно говоря, стрелять в подобной ситуации было безумием.

Минуту — другую наша судьба висела на волоске. Затем Элен повернулась, смело подошла к машине и, потребовав, чтобы я подвинулся в середину, начала молча перевязывать мою руку. Толпа пришла в движение, разделилась на две группы и образовала коридор, освободив нам дорогу. Так же быстро она сомкнулась позади нашей машины и уже не обращала на нас никакого внимания.

— Черт побери, наконец — то они меня поняли, — облегченно вздохнул Уолпол.

На лбу у него выступили крупные капли пота. Дорога впереди была пустынной. Казалось, землетрясение поглотило наших врагов. Поодаль от дороги я заметил развороченную изгородь, а позади нее убогий домик, фасад которого был основательно попорчен. Что же, собственно, произошло? Неужели увещевания Элен или Уолпола заставили разъяренных киприотов отступить?.. Лишь позже я узнал, почему они отпустили нас.

— Мы должны вернуться в отель, — сказала Элен. — Лейтенант Андерсон ранен, боюсь, задета артерия.

Действительно, повязка моя сразу намокла от крови и я почувствовал боль, толчками отдающуюся в предплечье. Уолпол тотчас развернулся. Его машина оказалась здорово помята, и он уже не гордился ею, как прежде. На заднем сиденье валялись осколки — камнем были разбиты тахометр и зеркало заднего обзора, на капоте красовались большие вмятины, кровью было перепачкано все переднее сиденье. Моя рана все еще кровоточила.

— Пожалуйста, побыстрее, — попросила Уолпола Элен, — и остановитесь у базы. — Она достала откуда — то аптечку, покопалась в ней, сняла повязку с моей руки и приказала: — Снимите френч, подождите, я помогу вам… Нужно наложить тугую повязку.

Так закончилась наша вторая поездка в Акротири.

В последующие дни я чаще обычного встречался с Элен. Она была расположена ко мне, но при всей своей доброжелательности старалась сохранять дистанцию: казалось, она ни на миг не забывала о своем общественном положении, на что мне тактично указал Уолпол. Я был вынужден примириться. Разумеется, я попытался бы сблизиться с ней, если бы она мне меньше нравилась. Я не отшельник, а, напротив, весьма компанейский парень. Дома, в Ливерпуле, у меня было немало друзей, которые регулярно навещали меня. И мы довольно весело проводили время. Здесь же я оказался совершенно один, и это не могло продолжаться долго.

Я искал общества Элен тем настойчивее, чем меньше меня удовлетворяли мои успехи на поприще контрразведки. В конце августа я окончательно понял, что в деле Уолпола застыл на мертвой точке. Его абсолютно ни в чем нельзя было заподозрить. Да и в контрразведке, включая Тинуэлла, казалось, никто не верил в то, что Уолпол шпион, и я, сначала было уверовав в это, после недолгих колебаний бросил заниматься этим делом всерьез и спокойно залечивал свою рану. Мои донесения становились с каждым днем короче, однако начальство не очень — то критиковало мои действия. Лишь три недели спустя произошли события, которые вновь пробудили во мне профессиональное любопытство.

В понедельник, 3 сентября, меня вызвали в штаб — квартиру военно — воздушных сил на Ближнем Востоке для личного доклада о проделанной работе. На лестнице и в коридорах навстречу мне то и дело попадались турецкие и израильские офицеры связи; на плечах одного из них я заметил полумесяц и звезду, у остальных же одежда полностью соответствовала американскому образцу. Это были майоры, и я невольно спросил себя: что же они тут делают?

Подполковник Тинуэлл встретил меня в той же комнате. На двери ее по — прежнему висела вводящая в заблуждение табличка: «Санитарная часть летного состава». Он пригласил меня сесть и предложил апельсиновый сок со льдом и сигареты.

— Я слышал, что вы не так уж далеко продвинулись, — сказал он. — Не унывайте, лейтенант, в нашей профессии надо быть настойчивым и терпеливым. Утройте свои усилия. Понятно? Когда — нибудь он споткнется. Любой из них однажды допускает ошибку, которая приводит к провалу, и тогда он наверняка сломает себе шею.

Да, мысль его отличалась оригинальностью! Я ответил ему в том же духе:

— Я сделаю все возможное и утрою своя усилия.

Но Тинуэлл, видимо, почувствовал, что творилось у меня на душе. По его узкому лицу скользнула улыбка. — Вы, наверное, считаете, что все мы здесь страдаем шпиономанией и поэтому вам не удается вывести на чистую воду этого Уолпола? Если вы действительно так думаете, то я бы хотел сообщить вам следующее. В конце прошлого месяца сюда, в район Ларнакского порта, прибыло подразделение французских танков АМХ–13. С наступлением темноты и с соблюдением строжайших мер предосторожности, как любят выражаться у нас в армии, они были выгружены на берег и вместе с британскими танковыми подразделениями той же ночью маршем прошли на восток от Атиену в подготовленные для них подземные парки.

— При этом, насколько мне известно, были раздавлены две или три козы.

— Как? Послушайте, я рассказываю вам все это не ради того, чтобы повеселить вас. Танки шли ночью, а через два дня после марша наша радиостанция перехватила в районе Фамагусты шифрованную радиограмму, в которой сообщалось об этом. Нашим специалистам удалось расшифровать текст донесения. В нем говорилось о танках АМХ–13, но, что самое невероятное, эти ребята узнали: танки окрашены в желтый цвет, то есть подготовлены для войны в пустыне.

— Наверное, за передвижением танков следили партизаны, сэр.

— Возможно, но ночью нельзя определить цвет танка. Нет, мистер Андерсон, за этим стоит какая — то организация, которая опирается не на греческих крестьян. Мне не хочется больше говорить об этом, во всяком случае, сегодня. Задача армейской контрразведки — держать в секрете передвижение своих войск… Я уверен, что вы сделаете соответствующие выводы из моего доверительного разговора с вами.

— Да, сэр.

— Что касается вашего куска барельефа, то мы вынуждены были передать его службе безопасности. К сожалению, на острове, кроме Уолпола, нет ни одного эксперта по древностям, поэтому служба безопасности отправила вашу добычу самолетом в Лондон. Результаты экспертизы нами пока еще не получены.

И все — таки у меня сложилось впечатление, что подполковник считал дело Уолпола не столь важным. То, что он наговорил мне, было, вероятно, его обычной работой. Он должен был сообщить мне все это по долгу службы. Без всякого сомнения, остальных сослуживцев он напустил на дюжину таких же сомнительных иностранцев, не ожидая при этом от них сенсационных результатов. А чтобы поднять моральный дух своих людей, он время от времени вызывал их к себе, в эту комнату, и подстегивал шокирующими рассказами, приправленными апельсиновым соком со льдом. Это был, очевидно, один из самых действенных методов его руководства. Для себя лично я решил руководствоваться его последними наставлениями: «Работайте терпеливо, не торопитесь, побольше думайте о собственном прикрытии и не лезьте напролом».

Я вернулся в отель и посидел с Элен за чашкой кофе. На этом фронте тоже следовало не торопиться и не лезть напролом.

Через десять дней после этого в «Ледра — палас» поселился капитан французской армии по имени Жако. Ефрейтор притащил за ним большой чемодан. Капитан был среднего роста, поджарый и довольно красивый, с черными, слегка тронутыми сединой волосами, которые от висков эффектно переходили в бакенбарды. На нем был щегольской мундир парашютно — десантных войск. Берет он лихо сдвинул набок. Грудь капитана украшала орденская лента, но самое главное, все это очень шло ему.

Жако казался слишком молодым для своего звания — видимо, его за что — то повысили досрочно. Надо думать, за храбрость, так как он вполне мог сойти за героя. Впрочем, я ни минуты не сомневался в том, что, заговори я с ним, он сразу начнет рассказывать удивительные истории о вьетнамских джунглях, о защите крепости Дьенбьенфу или о вертолетных десантах где — нибудь в прокаленных солнцем Атласских горах.

Мне этот красавчик бросился в глаза, потому что демонстративно обернулся и долго самодовольно осматривал Элен с ног до головы. Правда, вскоре я совершенно забыл об этом эпизоде, а имя ловеласа узнал немного позднее.

В это время, не то 13, не то 14 сентября, Уолпол обратился к нам с третьим, последним приглашением съездить на его раскоп.

— Бог троицу любит, мисс Ругон, — шутливо сказал он, когда мы, как обычно, обедали втроем. — Вам, лейтенант, рекомендую переодеться в штатское, хотя мы можем не бояться повторения несчастного происшествия: на всякий случай я вооружил моих рабочих гранатами со слезоточивым газом.

Элен так и прыснула. Несмотря на печальный опыт, мы еще раз приняли его предложение. Элен сделала это потому, что хотела убить скуку, а я потому, что не хотел отпускать ее одну с Уолполом. В те дни у нее было мало работы. Казалось, благодаря посредничеству австралийского премьер — министра Роберта Гордона Менциеса суэцкий конфликт удастся разрешить мирным путем. Менциес и Насер вели переговоры в Каире. Только там иностранные корреспонденты могли узнать что — нибудь новое, и Элен полагала, что вскоре редакция откомандирует ее в Египет — перспектива для меня весьма печальная.

В штабе контрразведки военно — воздушных сил я узнал, что прибыл ответ от лондонских экспертов. Специалисты считали, что кусок барельефа подлинный. Они сообщали, что речь идет о так называемом плоском рельефе из эпохи ранних греческих завоеваний. Предположительная дата его изготовления — VII век до нашей эры. Не отрицала экспертиза и того факта, что кусок найден на Кипре.

В понедельник, 17 сентября, мы после приятной одночасовой поездки достигли наконец холма, у подножия которого находился укрепленный брусьями, довольно глубокий раскоп. Уолпол тотчас спустился в него, приглашая нас самым сердечным тоном последовать его примеру. Оказавшись внизу, мы вздохнули свободнее: солнце стояло еще не очень высоко, и в раскопе было довольно прохладно. Уолпол показывал нам культурные слои, давал потрогать глиняные черепки, которыми был усеян раскоп; потом он долго распространялся о разнице между коринфскими и халкидскими вазами, о глазурованных и неглазурованных изделиях, о чернофигурных и краснофигурных вазах — короче, о том, что давно улетучилось из моей памяти. Он прямо — таки измучил нас, с гордостью повествуя о своем раскопе.

Наконец я указал на несколько черепков, до которых он дотрагивался с особой нежностью, и спросил:

— Мистер Уолпол, к какой эпохе они относятся?

После короткого раздумья он ответил:

— Если я не ошибаюсь в своих предположениях, мы имеем дело со средней фазой греческой колонизации. Вероятнее всего, они из седьмого столетия до нашей эры.

В то время как турецкие рабочие осторожно снимали новый слой земли, мы продолжали нашу прогулку вокруг вершины холма. Элен с вожделением смотрела вниз, на озеро, Уолпол же устремлял свои взоры на аэродром. Бинокль, как и в первый раз, висел у него на груди. Я видел, как он поднял бинокль, навел его, а затем удивленно воскликнул:

— Ах!.. — и опустил.

— Что там такое? — спросил я.

— Да ничего особенного, — ответил он. — Я имею в виду не аэродром, мистер Андерсон. На той стороне, на берегу озера, есть развалины римской крепости, видите? Там гнездо какой — то хищной птицы, возможно горного орла.

Слова эти были произнесены более оживленно, чем обычно, и в то же время каким — то сдавленным голосом, и у меня создалось впечатление, что он пытался обмануть меня. И хотя развалины крепости находились в том же направлении, что и аэродром, он, как мне показалось, держал бинокль немного выше, чем требовалось для того, чтобы разглядывать крепость. Гнездо хищника бросилось мне в глаза гораздо раньше, но вид его не таил в себе ничего удивительного.

— Разрешите? — попросил я, и он с готовностью передал мне бинокль.

То, что я увидел, заставило мое сердце забиться сильнее. На переднем плане, где пять недель назад стояли реактивные бомбардировщики «Канберра», теперь почти вплотную друг к другу выстроились машины типа «Хантер», а позади них две эскадрильи французских истребителей — бомбардировщиков типа «Барудер»!..

— Так это королевский орел, не правда ли? — услышал я рядом голос Уолпола.

Я не ответил ему, продолжая смотреть на летное поле Акротири, но почувствовал, как по моей спине течет пот. Аэродром был до предела забит самолетами. К машинам «Барудер» тесно прижимались современные бомбардировщики «Вотур» — я и не знал, что эта модель уже находится на вооружении. Рядом с ними разместились французские реактивные истребители «Мистер», а перед ангарами…

— Вы хорошо видите птицу? — спросил Уолпол. — Кажется, это самка. Но, по — моему, вы держите бинокль слишком высоко.

— Нет — нет, я все вижу…

А перед ангарами рядом с британскими дельтовидными истребителями, там, где в последний раз стояли наши четырехмоторные «Блэкберн — Беверли», я разглядел пять французских транспортных самолетов «Лангедок». У меня даже мелькнула мысль, что тот красавчик, который так нагло разглядывал Элен, пожалуй, прибыл на одном из этих самолетов.

— Кто пойдет со мной купаться?! — крикнула сзади Элен, хотя было ясно, что она имела в виду меня.

Я поспешно переоделся. Мне очень хотелось избавиться от Уолпола. Наши отношения несколько видоизменились: Элен была моей знакомой в большей степени, чем его, и он уже не мог просто так запретить мне составить ей компанию. Мы проскочили сквозь трещавшие заросли пиний и одновременно прыгнули в воду.

Вода была прохладной и такой прозрачной, что можно было разглядеть на дне мельчайшие камешки. Они — то и придавали воде светло — голубой оттенок, а деревья, обрамлявшие берега озера, добавляли в его палитру нежно — зеленоватый цвет. Мы ныряли, плавали, гонялись Друг за другом, но мысль о французских самолетах на взлетной полосе Акротири и об удивленном «ах», сорвавшемся с губ Уолпола, не давала мне покоя. Что могло так удивить его, если он действительно был археологом? Или он различал типы самолетов? В таком случае неужели он считает всех нас круглыми дураками?

Когда после купания мы загорали под стенами римской крепости, я спросил у Элен:

— Мисс Ругон, вы думаете, мистер Уолпол настоящий ученый?

— Не надо смеяться над ним, — ответила она. — И зовите меня просто по имени. Меня зовут Элен.

У меня чуть было не вырвалось, что я давно знаю ее имя, но я сдержался:

— А меня — Роджер.

— Так вот, Роджер, прошу вас относиться к моему другу Уолполу с уважением.

— Вашему другу?! Да ему же не меньше пятидесяти.

— Всего сорок три, — возразила она. — К сожалению, не в его власти выглядеть моложе. Во всяком случае, он не может исправить этот свой недостаток, как некоторые англичане, отличающиеся тугоумием.

Последняя фраза меня несколько озадачила. Очевидно, ей, как многим женщинам, нравилось злить своих собеседников и заставлять бешено ревновать. На такую женскую уловку и ответить — то, собственно, нечем.

Пока мы лежали рядом и загорали, я обнаружил, что волосы у Элен крашеные: золотистый оттенок на висках и у корней постепенно сменялся коричневым цветом, а там, где резиновая шапочка, в которой она плавала, не могла защитить ее волосы от воды, они казались почти черными. И пушок на ее плечах тоже был темноват. Но это открытие уже не могло спасти моего сердца. Удивляюсь только, почему именно теперь я вдруг вспомнил об этом…

Когда солнце опустилось за горизонт, мы, устроившись под крепостной стеной, наслаждались вечерней прохладой и прозрачным воздухом. Потом мы стали пробираться через заросли пиний назад и я, окончательно осмелев, впервые поцеловал Элен.

Через день меня по телефону вызвали в штаб военно — воздушных сил на Ближнем Востоке. Я отправился туда без особой охоты, так как договорился с Элен пойти вечером в театр. Должны были давать «Аиду», но из — за неуступчивости египтян ее заменили каким — то другим спектаклем, что, правда, мало волновало меня. А теперь, когда вечер был сорван, и подавно. Застегнув портупею, я отправился в путь.

По правде говоря, мне было немного совестно перед Тинуэллом, так как большую часть времени я посвящал Элен, а не службе, как то предписывал мне долг. Да и о какой результативности в работе можно было говорить, если итогом моих «интенсивных поисков» было единственное «ах» Натана Уолпола, неосторожно оброненное им при виде французских самолетов, что само по себе, если говорить откровенно, не являлось чем — то особенно подозрительным. А ведь поиски продолжались около двух недель.

В коридорах штаб — квартиры я и на этот раз встретил довольно много французских, турецких, иранских и израильских офицеров. На мой вопрос, откуда появились все эти люди, ординарец ответил, что как раз сейчас создается смешанное британско — французское верховное командование — руководящий штаб для экспедиционного корпуса, призванного действовать в зоне Суэцкого канала.

Подполковник встретил меня, как всегда, вежливо, однако был сух и немного резковат. Видимо, суматоха, царящая в штаб — квартире, отразилась и на нем.

— Я рассказывал вам несколько дней назад о танках АМХ–13 и их окраске, — сказал он. — Так вот, тогда это дело касалось только армии, и пусть эти парни сами исправляют свои ошибки. Но то, что вы услышите сейчас, касается нас, а особенно вас! — Он сделал многозначительную паузу, резко кашлянул и удивленно посмотрел на меня. В его звонком голосе сквозила решимость выяснить со мной все сегодня же. — Только что Сикрет сервис передала нам одно сообщение. Я думаю, что методы работы нашей службы политической информации не являются для вас откровением.

— Нет, сэр.

— Так вот, нам сообщили, что один связник, занимающий видный пост в египетском министерстве обороны, докладывает, что генеральный штаб Насера уже информирован о прибытии французской авиаэскадрильи на Кипр. Каким путем информация попала в Каир, наш доверенный в Египте пока не выяснил, но им установлено, что в министерстве известны даже номера отдельных эскадрилий и их вооружение. Были названы следующие типы самолетов: истребители — бомбардировщики «Барудер», реактивные истребители «Мистер», новейшие бомбардировщики «Вотур» и, наконец, транспортные самолеты «Лангедок». Все точно, Для нас это, не говоря уже о вытекающих отсюда последствиях, стыд и срам, А как мы выглядим в глазах французов, прибытие которых не смогли скрыть от врага?

Тут подполковник перевел дух и предложил мне сигарету — наверное, чтобы смягчить резкость своих слов. Не преминул он и угостить меня апельсиновым соком со льдом. Положение действительно складывалось серьезное.

— Далее, перелет французских самолетов вплоть до «Лангедоков» на местные аэродромы осуществлялся ночью. Вокруг военно — воздушной базы Акротири по ту сторону запретной зоны имеется одно — единственное место, откуда видно взлетные полосы. Это холм, в котором копается ваш мистер Уолпол.

— Мне тоже бросилось в глаза, сэр, что Уолпол обращает самое пристальное внимание на французские самолеты, — сказал я. — Не хватает только зацепки, чтобы доказать его причастность к шпионажу. Если бы вылепить, каким образом он передает результаты своих наблюдений в Центр! Могу поклясться, что радиопередатчика у него нет, а с людьми, которых бы я не знал, он не встречается.

— Однако существует еще и третий способ передачи тайной информации, — возразил Тинуэлл. — Должно быть, я сам виноват, что не указал вам на него раньше. Но разве я мог предположить, что вы не в курсе, что вы ничего не слышали о так называемых «почтовых ящиках»? Да, военная контрразведка и таможенная служба на родине не одно и то же…

Я не понял его и потому промолчал.

— Учтите, молодой человек, — продолжал подполковник, — единственная возможность для Уолпола регулярно передавать записки со шпионскими донесениями — это какое — нибудь укромное место, откуда его помощники забирают информацию, собранную им, для чего им совершенно не нужно встречаться лично. Вы должны отыскать это место. Устройте засаду и, когда связник будет брать очередное донесение из «почтового ящика», схватите его, Это, конечно, нелегко, но вы должны проделать всю операцию один, у меня нет людей, чтобы выделить вам в помощники.

— Надеюсь, я справлюсь, — ответил я.

Мне сразу стало ясно, что это трудная, может быть, даже рискованная работа, но все же это был выход. А прощаясь со мной, Тинуэлл сказал:

— Лейтенант Андерсон, я видел вас совсем недавно с очаровательной мадемуазель в фойе театра «Виктория». Не берусь утверждать, что ваша милая спутница и явилась причиной столь скудных результатов вашей работы, однако вынужден установить для вас срок в две недели, за который вы должны изобличить Уолпола. Сегодня двадцатое сентября. Итак, если вы не справитесь с заданием до второго октября, наша с вами дружба кончится. Ваша командировка будет считаться завершенной, и вы возвратитесь в свою часть с соответствующей пометкой в личном деле. На сегодня все. Идите!

Я намеревался использовать данное мне время с полной отдачей. Выговор с занесением в личное дело — не очень — то приятная штука, и все — таки это можно было бы как — то пережить, но возвращение в часть было равносильно разлуке с Элен. А в те дни встречи с ней означали для меня все. Наши отношения развивались настолько благоприятно, что у меня появились основания предаваться самым смелым надеждам. В какой — то момент я даже хотел просить ее стать моей женой. Останавливало меня одно — слова Уолпола, произнесенные им в тот памятный вечер в баре.

Итак, преисполненный усердия, я принялся за работу. Я начал следить за Уолполом по ночам, что мне почему — то не приходило в голову раньше. Я ходил по коридорам отеля до тех пор, пока не вызвал неудовольствия у дежурной по этажу. Потом я уселся поглубже в кресло в холле и стал наблюдать за каждым, кто покидал отель или, напротив, входил в него. Все напрасно. Уолпол никого не принимал и не совершал прогулок при луне. Если он не копался на своем холме, то сидел в «Ледра — палас», видимо, чтобы быть поближе к Элен. На третью ночь я прокрался в бельевую, которая соседствовала с его номером, и приложил ухо к стене, но, кроме его ровного дыхания, ничего не услышал.

В эти дни вся его жизнь проходила у меня на глазах. Несколько раз я следовал за ним на расстоянии по направлению к Акротири. По дороге к раскопу он нигде не останавливался, и это навело меня на мысль, что его «почтовый ящик», о котором упоминал подполковник, по — видимому, находится в одном из конечных пунктов его поездок.

Поскольку отель с уверенностью можно было исключить из числа объектов наблюдения, оставался холм в Акротири. На следующий день, когда Уолпол вернулся домой, я подъехал к холму, поставил свой джип в кустах на берегу озера и лег в засаду. При этом я расположился почти у самого раскопа, считая, что тайник находится где — то здесь, если не в самом раскопе.

Однако никто не пришел. Стояла ясная лунная ночь. Я лежал в тени кипариса и смотрел, как колышется его иссиня — черная тень под порывами ветра. Аэродром светился огнями, лучи прожекторов ощупывали окрестное пространство, а время от времени воздух сотрясал грохот двигателей ночных бомбардировщиков. И ничего больше. К полуночи стало прохладно и я начал мерзнуть в легкой форме. Я сходил к машине, и достал оттуда одеяло. Наверное, я бы уснул, если бы не холод…

Я прислушивался к ночным шорохам. Надо мной в развалинах римской крепости бесшумно носились летучие мыши. Несколько раз глухо ухнул филин, затем жутко прокричала сова. Потрескивали сучья, что — то шуршало в траве. Серебром отливала гладь озера. А вокруг — никого.

Во вторую ночь, которую я провел столь же неуютно, поднялся сильный ветер. Тучи стремительно неслись по небу, отбрасывая на землю громадные скользящие тени, какие раньше я наблюдал лишь на берегу Ла — Манша. Я лежал на вершине холма, любовался игрой облаков и думал об Элен. И снова ничего не случилось.

Постепенно я начал сомневаться в теории подполковника о «почтовом ящике» Уолпола. Под утро я, должно быть, заснул и проснулся лишь на рассвете от слабого шума мотора, который быстро удалялся. В северо — западном направлении, там где находилась Никосия, в первых лучах солнца медленно таяли красные огни. Пожалуй, ничего серьезного это не означало.

На следующий вечер небо было серым. Луна не показывалась из — за туч. Правда, было тепло, но через несколько часов полил дождь. У меня не было с собой ни плаща, ни накидки и потому я промок до нитки. Начиналась осень, а на Кипре она всегда сопровождалась сильными дождями. Была уже среда, 26 сентября. Прошла половина срока, данного мне Тинуэллом на выполнение задания. Проклиная все на свете, я дрожащими руками включил мотор и после полуночи вернулся в отель. Войдя в номер, я растер себя, сменил одежду и поднялся в бар, чтобы выпить виски во избежание воспаления легких.

Каково же было мое удивление, когда я застал там Элен в обществе прекрасного напитана Жако, с которым я был вынужден познакомиться еще и потому, что оба мы принадлежали к одному роду войск. Он беседовал с Элен, склонив свое смуглое лицо слишком близко к ее лицу. То, что рядом с ними, как злая горилла, восседал Натан Уолпол, меня мало утешило.

— Мы положим египетскую армию на лопатки так же элегантно, как алжирских повстанцев, — хвастался капитан на ломаном английском. — Небольшая бомбардировка, несколько десантов в тылу, и все будет кончено, мадемуазель Ругон. Вы еще увидите, как они побегут!

— Смотрите не ошибитесь, — заметила Элен, и я уловил в ее тоне нотки, которые свидетельствовали о том, что беспардонное бахвальство капитана ей наскучило.

— Добрый вечер, — сказал я, остановившись за спиной капитана. — Кажется, здесь слишком крепкое виски, а?

— А, камарад! Мне не верят, что мы победим египтян за один день, если потребуется…

— За один день? Я в этом сильно сомневаюсь.

— Да, за один день. Сами увидите!

На лице Элен появилась насмешливая улыбка.

— Между союзниками, вероятно, имеются разногласия? — съязвила она.

— Верно подмечено, — ответил Жако. — Мы, французы, за проведение молниеносной операции. Вице — адмирал Баржо выступает за быстрые действия. Однако сэр Чарльз Кейтли, британский генерал, очень медлительный человек. Он ученик фельдмаршала Монтгомери, который во время второй мировой войны наломал немало дров из — за своей осторожности… Кейтли испортит нам операцию «Гамилькар», вот увидите…

Болтовня француза раздражала все сильнее, и у меня появилось желание возразить ему. Ситуация складывалась далеко не мирная, каждый отстаивал свою точку зрения, а тут еще вмешался Уолпол.

— У нас в Штатах, — заметил он как бы между прочим, — всем, кто служит в армии, запрещено говорить о служебных делах, Наверное, из — за традиционного страха перед шпионами. И военные стараются держать себя так, чтобы гражданские, как я, например, не участвовали в подобных дебатах.

— Пах! — непроизвольно вырвалось у капитана. — Мы не боимся призраков. Сегодня опытный шпион предпочитает риску чтение хороших журналов. В прессе он может почерпнуть все, что его интересует. Корреспонденты знают сейчас гораздо больше, чем секретные службы. — Он выразительно посмотрел на Элен, словно сделал ей особенно приятный комплимент.

— Мне это безразлично, — проговорила она тихо, не обращая внимания на его последние слова. — Мне безразлично, как будет завоеван Египет: быстро, как желаете этого вы, капитан, или не спеша, как предлагает лейтенант Андерсон. Это ничего не меняет, господа… — Она стремительно поднялась и, сделав несколько шагов к выходу, проговорила: — Спокойной ночи!

Я озадаченно посмотрел на Элен, быстро соскользнул с табурета и последовал за ней. Мне еще раньше, во время нашей дискуссии о театре предстоящих военных действий, бросилось в глаза, что она с трудом сдерживает волнение. Такой раздраженной я ее никогда не видел. Либо она тоже выпила лишнего, либо на нее отрицательно подействовали речи Жако.

Около лифта я догнал ее.

— Что с тобой, Элен? — спросил я. — Тебе, наверное, наскучили эти двое? Жако в самом деле невыносимый трепач.

— Не воображай, что ты лучше его, — выдавила она. — Вы оба хотите одного и того же, только он собирается действовать быстро, а ты медленно, но более расчетливо… Тут вы как — нибудь договоритесь. Сначала операция «Мэджик», потом «Гамилькар». Военная машина работает, не правда ли? А в результате под бомбами погибнут тысячи людей. Вы ведь не шутите!

— Вы, американцы, конечно же, останетесь в стороне! — вскипел я. — Во всяком случае, на этот раз… И будете умывать руки, ожидая конечных результатов!

Я был вне себя. Она здорово обидела меня, сравнив с этим Жако. И это после того, что было между нами и что нас связывало. Пока мы ехали в лифте, я подыскивал слова, которые могли бы побольнее задеть ее самолюбие.

А она вдруг проговорила:

— У тебя, Роджер, ботинки мокрые.

Я ничего не ответил, но перед дверью ее номера меня прорвало:

— Если на Суэцкий канал действительно начнут падать бомбы, некоторые из твоих соотечественников неплохо заработают. Цены стремительно подскочут, особенно на нефть. Жако и я, может, сложим свои косточки… А люди из Штатов, у которых есть небольшие скважины, как, например, у твоего отца, только усмехнутся.

Она растерянно посмотрела на меня, губы у нее задрожали.

— Тебе что, приснилось, будто у нас есть нефтяная скважина? Оставь меня в покое! Я не хочу тебя больше видеть! Боже, до чего же мне все это опротивело! — Она повернулась и, не подав мне руки на прощание, захлопнула дверь и заперла ее на ключ.

В последующие дни Уолпол из — за дождя сидел в отеле, так что не было смысла наведываться в Акротири и мне. Ведь если «почтовый ящик» существовал не только в воображении Тинуэлла, то его освобождали от содержимого лишь после того, как Уолпол что — нибудь туда клал. В отвратительном настроении я слонялся по отелю или сидел у окна и с тоской глядел, как струйки дождя быстро сбегали по стеклу.

В последний день сентября небо наконец — то прояснилось, солнце прорвалось сквозь тяжелые тучи, медленно уползавшие за горизонт, и вызвало обильные испарения от промокшей земли. Было воскресенье, но Уолпол все — таки поехал к своему раскопу, и вечером я опять залег в засаду. Духота стояла как в оранжерее. Уолпол приказал натянуть над раскопом громадный тент, чтобы ливень, чего доброго, не затопил канаву. Земля вокруг холма стала мягкой, и я без труда обнаружил его следы, следы его людей, и ничего больше. Только на берегу озера, возле римской крепости, виднелись чьи — то чужие отпечатки, однако с помощью карманного фонарика я не мог проследить, куда они вели. Как и прежде, я прождал напрасно.

Когда поздней ночью, усталый и перепачканный, я возвратился в отель, то прежде всего увидел в холле Элен. Она беседовала с капитаном Жако, который держал ее руку в своей, будто они только что вернулись с поздней прогулки по бульварам Никосии. Оба стояли ко мне спиной и не заметили, как я вошел. Разговаривали они по — французски, поэтому я мало что понял, но то, что я понял, мне совсем не понравилось.

— Изменить уже ничего нельзя, Жако, — говорила Элен. — Послезавтра я улетаю в Египет. Сегодня пришла телеграмма из редакции: меня командируют в Каир. Ну — ну, это вы как — нибудь переживете…

— Никогда! — клялся он, порывисто сжимая ее руки. — Правда, мы можем скоро увидеться там…

— Пожалуй, — ответила Элен как — то безучастно. — Это будет зависеть от того, благополучно ли вы там приземлитесь…

Холодком повеяло на меня от этих слов, и все во мне как — то сразу заледенело. Итак, все кончено. Отвернувшись, я прошел к лифту, однако он почему — то не работал. К лестнице мне пришлось возвращаться опять мимо них. Я прямо — таки мчался, желая остаться незамеченным, но это мне не удалось. Я услышал сзади быстрые шаги.

— Роджер, — окликнула меня Элен, но я не обернулся.

Возле номера она все же догнала меня.

— Мы ведем себя как дети, — заговорила она. — Давай не будем больше разыгрывать обиженных.

— И будем беседовать у двери? — спросил я.

Она покачала головой. Мы вошли в мой номер, а когда я закрыл дверь, она сказала:

— Роджер, это правда, послезавтра, рано утром, я должна уехать. Мне бы не хотелось расстаться с тобой, затаив обиду.

— Мне тоже, Элен, — ответил я. — Ты действительно улетаешь?

— Редакция отзывает, и мне остается лишь повиноваться… Послезавтра утром…

Я взял ее за плечи:

— Останься, ты же свободная женщина… Уолпол говорил, что ты совершенно свободна…

— Ах, эти басни о скважине! Ты до сих пор веришь в это?

Я ничего не ответил, а только взглянул на нее. Эта женщина прямо — таки околдовала меня. Ее губы были совсем рядом, и я совершенно потерял голову.

— Я на службе, как и ты, — сказала Элен. — Мы служим тем, кто нам платит… или своему отечеству… Последнее некоторые только воображают себе.

— Я что — то не понимаю тебя.

— А так ли уж это необходимо понимать? Я уеду, и ты вскоре забудешь обо мне.

— Дай мне свой адрес, и мы встретимся в Египте.

Она высвободилась из моих объятий:

— Журналисты действительно могут встретиться где угодно.

— Где же тебя искать?

— Не знаю. Может, я сама тебе напишу.

Она села и закурила, опершись на руку.

— Элен… — сказал я и кашлянул — с моим голосом что — то произошло. — Я обыщу весь Каир, но во что бы то ни стало найду тебя!

— Это будет зависеть от того, благополучно ли ты там приземлишься….

Ее слова подействовали на меня словно холодный душ.

— Ты уже говорила это сегодня… другому человеку, — выдавил я из себя.

— Ах! — вырвалось у нее. — Я и забыла, что здесь хорошо налажена информационная служба.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросил я.

— Я все знаю, Роджер. Ты ведь следишь за Уолполом.

— Ты с ума сошла!

— Не волнуйся, я никому об этом не скажу, — проговорила она и потушила сигарету.

— Элен, клянусь, ты ошибаешься!

— Ну вот, сразу же и «клянусь», — вздохнула она и встала. Подойдя вплотную ко мне, она положила руки мне на грудь и стала поправлять мой галстук.

Такое было впервые. Она еще никогда не прикасалась ко мне.

Мне ничего не остается, читатель, как признаться, что в этот момент я потерял остатки разума. В конце концов, такое может случиться с любым мужчиной, поэтому я не стыжусь своей слабости. Все было как в чудесном сне…

Остаток ночи она провела у меня.

На следующий вечер, накануне доклада начальству, произошел довольно странный случай. Ни на что не надеясь, я прибыл на свой пост и вдруг услышал шум мотора. Я тотчас заполз на вершину холма и начал внимательно осматриваться. На западе, у самого горизонта, еще алела полоска заката. При таком слабом освещении я и увидел старомодный «моррис», маленький автомобиль, какой в Никосии можно было взять напрокат по дешевке. Машина двигалась с потушенными огнями. Если она ехала из столицы, то ей пришлось сделать большую петлю вокруг Атиену, но которой вез нас во второй раз Уолпол. Если учесть, что киприотам запретили пользоваться автомобильным транспортом, то нетрудно было догадаться, что за рулем сидел иностранец.

Автомобиль остановился на значительном расстоянии от меня. Мотор затих, однако из машины никто не выходил. Тем временем совсем стемнело, поэтому я не мог разглядеть, вылез кто — либо из автомобиля или нет. Однако я прекрасно понимал, что человек, сидевший за рулем, приехал сюда не для того, чтобы побыть у подножия холма и уехать обратно. Мое сердце бешено колотилось. Прихватив автомат Томпсона, который я брал в ночные поездки, я осторожно подкрался к машине. «Наконец — то, наконец — то! Все, что ни делается, к лучшему… Еще немного, и было бы слишком поздно», — думал я.

Неожиданно у меня из — под ноги сорвался камень и покатился вниз, увлекая за собой другие. Незнакомец стремительно обернулся и как — то странно, на высокой поте вскрикнул.

— Стой, ни с места!.. — приказал я. — Стрелять буду!

В два прыжка я оказался рядом и — опустил автомат от неожиданности. Передо мной стояла Элен. На ней был плащ с капюшоном, иначе я бы узнал ее раньше по цвету волос. Зачем она здесь? Я застыл на месте, лихорадочно соображая, что же это такое. Во мне проснулись ужасные подозрения: неужели Элен — сообщница Уолпола? Я стоял как вкопанный и не мог произнести ни слова. Она тяжело дышала.

— Боже, как ты меня напугал! — вымолвила она наконец.

— Элен… — с трудом произнес я ее имя, — зачем ты здесь?

— Дорогой мой, я могу задать тебе тот же самый вопрос.

— Что касается меня, то я здесь по делам службы.

— Для офицера по делам прессы ты слишком хорошо вооружен.

— Брось паясничать! Я тебя спрашиваю…

— Помнишь нашу первую встречу, Роджер? — В ее голосе слышалась печаль. — Ты хотел тогда сообщить мне какую — то информацию. Однако все это время ты только и делал, что собирал эту информацию, в том числе и у меня… Идем — ка, я тебе кое — что покажу.

Мы продрались через заросли пиний. Моя растерянность с каждой минутой нарастала: получалось, что я невольно обманул подполковника, ведь я убедил его, будто проверил каждого, кто входил в контакт с Уолполом, но я почему — то совершенно забыл об Элен. Мне даже в голову не приходило, что она может быть замешана а этой темной игре, которую я должен был давным — давно разгадать. Все, что я знал о ней, мне рассказал Уолпол. И я никак не предполагал, что именно она вынимает из «почтового ящика» Уолпола шпионские сведения, которые он мог преспокойно передавать ей в гостинице.

То, что показала мне Элен, действительно оказалось тайником, по терминологии Тинуэлла, «почтовым ящиком». На моих глазах она сдвинула в сторону тяжелый камень, лежавший возле римской крепости, под которым оказалось шифрованное донесение, завернутое в пергамент. Я забрал его.

— Откуда тебе это известно, Элен? Откуда ты…

Совершенно спокойно она объяснила, как на днях Уолпол снова взял ее на раскопки и, вероятно думая, что она ушла к озеру, что — то спрятал под этот камень, а она невольно подсмотрела за ним и в ней пробудилось чисто журналистское любопытство.

— Я знаю, Роджер, ты следил за ним, — прошептала Элен, наклонившись ко мне. — Я догадалась об этом в тот день, когда ты не пришел на пресс — конференцию. Теперь ты, наверное, сможешь арестовать его.

— Уж будь спокойна, — заверил я.

Мы сели в мой джип и доехали до того места, где остался ее автомобиль.

— Я должна вернуть машину хозяину, — сказала она. — Знаешь что, бери мою развалину, а я поеду на твоем джипе.

Во мне снова проснулись подозрения. Что означало ее предложение? У моей машины был такой мощный мотор, что она могла в два счета обставить «моррис». Неужели она хочет сбежать от меня?

— Я должен вести машину сам, Элен, так требует инструкция. Машина ведь служебная. Поезжай вперед, а я потихоньку поеду следом.

Смерив меня внимательным взглядом, она пожала плечами и пересела в свой «моррис». Взвыли моторы. Скрипя рессорами, мы двинулись по отвратительному проселку.

Когда мы выехали на шоссе, в машине Элен испортилось освещение. Она остановилась и попросила разрешения ехать следом за мной, чтобы ориентироваться по фарам моей машины. Мои подозрения усиливались с каждой минутой. Я даже предложил ей пересесть в мой джип, сказав, что «моррис» можно забрать завтра. Но Элен наотрез отказалась, заявив, что внесла за машину приличный залог, который намерена получить рано утром, поскольку завтра уже покидает Кипр. К тому же «моррис» могут украсть.

Растерянный, сгорая от желания как можно скорее добраться до Никосии, я был вынужден согласиться. Я старался не упускать машину Элен из виду, то и дело смотрел в зеркало заднего обзора, включив прожектор и повернув его назад. Только позднее я понял, что тем самым я дал знать о своих подозрениях Элен и это не могло не нервировать ее.

И вдруг я сообразил, что шум мотора за моей спиной стих. Я взглянул в зеркало, включил прожектор, но его луч высветил лишь пустоту. Машина Элен исчезла. Сердце мое сжалось от страшного предчувствия…

Я развернулся и на большой скорости помчался в обратном направлении. Через несколько минут подъехал к месту, где начиналась проселочная дорога. К югу в горы вела узкая каменистая тропа.

Проехав километра три, я наткнулся на «моррис». Он, наверное, не смог осилить подъем, и Элен развернула его поперек дороги, чтобы я не преследовал ее дальше.

Ругаясь на чем свет стоит, я выпрыгнул из машины. Вокруг — кромешная темнота, ни звука, никаких следов Элен. Я бросился вверх по тропе. Уже через несколько минут пот градом лил с меня, и я, тяжело дыша, перешел на шаг. Если эта девчонка так же хорошо бегала, как плавала, то у меня не было никаких шансов.

Я еще раз прислушался. По — прежнему ни звука. Надо было возвращаться: нельзя оставлять джип без присмотра, поскольку я находился на границе партизанского края. Итак, все кончено. А может, это и к лучшему…

В тот момент я вдруг понял, что никогда больше не увижу Элен, никогда не услышу ее голоса, никогда не прикоснусь к ее губам…

Прибыв в Никосию, я тотчас доложил о случившемся в контрразведку. В отель со мной прибыли двое ее сотрудников. С одним из них мы ворвались в номер Элен, другой в это время сторожил Уолпола.

В комнате Элен мы нашли телеграмму из редакции, которая почему — то пришла не из Сан — Антонио, штат Техас, а из Порт — Саида. Обнаружили мы и билет на самолет авиакомпании «Алиталия», которым она должна была лететь во вторник в Каир. Хотя мы и предполагали, что теперь она вряд ли воспользуется этим рейсом, но на всякий случай уведомили полицию гражданского аэропорта в Никосии.

Арест Уолпола протекал довольно драматично.

— Вы еще пожалеете об этом, — недовольно пробурчал археолог, когда мы нарушили его предутренний сон.

Пыхтя от негодования, он оделся, а затем неожиданно для нас схватил с тумбочки лезвие бритвы и зачем — то разрезал подкладку своего пиджака. Мой спутник сразу же отобрал у него бритву, чтобы тот, не дай бог, не покончил жизнь самоубийством.

— Мистер Уолпол, я — сотрудник английской контрразведки, — заявил я и, дотронувшись до его плеча рукой, показал ему свое удостоверение.

Однако Уолпол, нисколько не смущаясь, достал из разрезанной подкладки удостоверение, отпечатанное на шелке, и хладнокровно заявил:

— А я, мистер Андерсон, служу в американской контрразведке.

— Разница между нами состоит в том, — раздраженно возразил я, проверив его удостоверение, — что мы находимся на территории ее величества, а не на американской земле, мистер Уолпол. На этом — то вы и погорели.

— Полагаю, что этот случай будет стоить вам карьеры, коллега. Вы вели себя чрезвычайно глупо, уж разрешите мне сказать вам об этом как старшему по возрасту. Вы до самого последнего момента с ума сходили по этой бабе…