Тень великого колдуна

Глава 1

Первое число месяца Изи-изи-гар-ра[1] 2109 года по шумберскому летоисчислению, имело все шансы навечно войти в анналы истории, а заодно и во все учебники по уголовному праву. На храм Эанна, главное святилище города Урук, официально являющийся местом смиренного поклонения богине Инанне, но заслужено пользующийся славой оплота главного преступного сообщества Шумбера, впервые за сто с лишним лет его существования, готовилось нападение с целью ограбления, и не одно, а сразу два!

Взгляд карих глаз последний раз скользнул по длинному свитку из кусочков тонкой почти прозрачной ткани, испещренному расчетами, формулами и графиками. Расширенные от волнения зрачки полыхнули оранжевым, отражая огонь, в котором, съеживаясь, безвозвратно исчезали знаки и цифры. План, тщательно разрабатываемый в течение трех лет, разлетелся пеплом по ветру. До его воплощения в жизнь оставалось всего три геша[2].

Серые глаза близоруко прищурились, изучая помятый обрывок бумаги с жирным пятном в середине, вокруг которого плясали кривые строчки, наскоро написанные углем, просто так, ради того, чтобы скоротать время. Этот план был пренебрежительно скомкан и брошен на мостовую. Ветер прокатил бумажный комочек до конца улицы, мазнул по луже, пронес мимо неприступных стен храма Эанна, хищно целивших в небо грани прямоугольных выступов, загнал во дворик стеклодувной мастерской и только там осмелился развернуть. «Операция Эрудит» — гласило заглавие…

— Операция Эрудит. — Вспоминаю я, переступая порог, и улыбаюсь. Сидящие вдоль стен посетители поворачивают головы в мою сторону. Изможденные ожиданием лица полны мировой скорби и усталости. Зная местную бюрократию, не удивлюсь, если некоторые сидят здесь еще с прошлого года. Появление совершенно лысой высоченной девицы в черной кожаной одежде (и это в такую-то жару) не вызывает у очередующихся интереса. Зато появление из ее кармана таблички-спецпропуска действует как настоящий детонатор.

Равнодушными остаются только полирующий посох дежурный жрец, три безвременно усопших овечьих туши на полу (якобы дар для Инанны) и вихрастый парень с корзиной фруктов на коленях, хотя, этот, по-моему, тоже уже не дышит.

Мне на встречу бросается женщина в маленькой черной шапочке. На смуглом лице жутко выделяются прозрачные, словно горный хрусталь глаза. Нашивка — свернутая кольцом змея на синем поле. Вот бес, провидица! И судя по расширенным зрачкам, уже в трансе.

— Ты магическая тварь! Отражение тьмы без совести, без души, без судьбы!

На фоне прочих характеристик звучит не очень выразительно, да и ничего нового о себе, я не узнаю, а по спине все равно ползет неприятный холодок. Дежурный жрец настораживается, окидывает меня цепким профессиональным взглядом, но ничего сверхъестественного не замечает, снова возвращается к своему посоху. Отстраняю беснующуюся пророчицу, показываю напрягшимся стражникам табличку, и как можно быстрее покидаю кипящий ненавистью коридор, однако пронзительный голос догоняет меня и за закрытой дверью.

— У тебя нет права на жизнь, его можно заслужить только смертью!

Последние слова я дослушиваю уже в приемной самого господина Шиша. Урго Шиш, правая рука главного жреца храма Эанна грешит тем, что первого числа каждого месяца рассматривает частные заказы щекотливого характера. В прейскурант входят кражи, погромы, избиения, призвание к порядку отдельных личностей и банальные убийства по заоблачно высоким ценам.

Чернокудрый толстяк в лиловом халате брезгливо морщится при виде моей нашивки — желтый квадрат, перечеркнутый по диагонали. Субар. Знак раба. Еще бы, его аудиенции удостаиваются даже не все влиятельные шишки города, и еще никто не осмеливался прислать вместо себя прислугу. Шиш открывает неестественно блестящие малиновые губы, чтобы высказать свои претензии вслух, но не успевает.

Дверь закрыта на засов. Оглушенные стражники не без художественного вкуса уложены на дорогом маганском ковре. Высокое начальство изволит почивать, уткнувшись мордой в янтарную столешницу. Вот так, господин Урго Шиш, прислуга тоже бывает разная. Я нащупываю за портьерой потайной рычаг в виде статуэтки бога Энки и вхожу в открывшийся ход.

Из стеклодувной мастерской вышел человек в длинном плаще. За ним с подобострастной улыбкой семенила чета хозяев. — Спасибо вам, господин дингир-ур[3]. — В который раз повторил тощий мужичок по имени Коха, оттесняя путающихся под ногами детишек в сторону. — А то энта треклятая беся весь товар поколотила бы, кабы не вы. Ага… но вот, как хотите, а жалко ее горемычную. Она же никому из нас зла не чинила, так, озорничала иногда. Зачем сразу мечом меж рогов? Можно было просто в мешок, да в болото.

Охотник резко обернулся, заставив мужичка подавиться последними словами, и спрятаться за спину дородной супруги.

— У нежити нет права на жизнь. Я считаю… — Мастер Коха так и не узнал, что считает его страшный собеседник. Откуда не возьмись, налетел шальной порыв ветра.

Дингир-ур поморщился, снимая и досадливо разглядывая прилипший ко лбу мокрый предмет, оказавшийся клочком неизвестного гладкого материала, на котором корявым размашистым почерком было выведено:

Охотник-зу нахмурился, бросил странный взгляд на возвышающийся неподалеку храм богини Инанны, и, сунув обрывок в карман, быстро вышел за ворота.

Темный коридор змеится и расходится в стороны многочисленными ответвлениями, опутывая всю пирамиду. Для удобства и экономии времени перехожу на бег, и кромешная темнота совсем не мешает, даже наоборот. Окружающие предметы, привыкшие расплываться на свету, теперь приобретают четкие контуры. Пятый поворот направо. Третья дверь. Узкая винтовая лестница. Выходит в длинный прямой коридор. Голые стены, ни одного предмета интерьера, только яркие магические светильники под самым потолком, освещающие каждый уголок, каждую трещинку. Очень, очень плохо.

Слух различает легкий металлический звон. Оборачиваюсь. Вижу спины удаляющегося патрульного отряда, и ползущие за ними тени. Как мы удачно разминулись. Что было бы, вылези я несколькими мгновеньями раньше? Не теряя времени, бросаюсь следом за стражниками. Ноги в мягких кожаных сапогах ступают совершенно бесшумно. А если даже я нарочно стану громко топать, этого никто не оценит. Веселый задушевный разговор все одно занимал охрану больше, чем потенциальные лазутчики.

Когда до патрульных остается всего пара шагов, отталкиваюсь и взмываю в стремительном прыжке, чтобы мгновением позже раствориться в черных очертаниях фигур на отполированном казенными сандалиями полу.

На горизонте возникает исполинская мареновая дверь до самого потолка. Личная келья главного жреца. Ребята благоговейно замолкают и расправляют плечи. Их силуэты всего на два удара сердца заслоняют тонкую полоску света над порогом. Но этого вполне достаточно. Темнота затекает внутрь и вливается в дрожащие от света свечей сумерки лишенного окон помещения. Я скольжу следом. По косой, как черта на моем знаке, тени от шляпной стойки. По кривой бесформенной тени антилопьей головы на стене. По извилистой тени прислоненного к столу посоха. По обрубленной, горбатой тени склонившегося над глиняными табличками старика.

Эру Дитрэ, эн[4] храма богини Инанны, что-то увлеченно выколупывающий на широкой плитке, настороженно замирает, оглядываясь. С кончика тростниковой палочки срываются вниз крошечные звездочки — мелкие кусочки высохшей глины.

Старый лис, недоуменно хлопает белесыми ресницами — он ясно чувствует опасность, но за спиной покачивается лишь его собственная тень. Он списывает излишнюю подозрительность на коварную старость, возвращается к прежнему занятию.

Меня начинает колотить, как всегда перед переходом. Сжимаю стучащие зубы. Не от волнения, от жуткого, непередаваемого холода, который я вечно испытываю на грани двух своих ипостасей. Еще немного, я вырвусь из этой тьмы, и, наконец, доведу до конца дело. В носу уже привычно свербит от предвкушения глотка воздуха, но тут…

Верховный жрец города Урук, успешно переживший за свою преступную карьеру около сотни покушений, позволил себе удивленно приподнять брови. Его травили, устраивали взрывы, натравливали демонов, коварно нападали со спины, в общем, бывало всякое. Но такого еще не было никогда.

Пахнуло гарью разового боевого заклинания, дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял вихрастый паренек лет семнадцати с дешевым однозарядным самострелом, впрочем, выглядевшим в дрожащих и явно неопытных руках достаточно грозным оружием. Многоопытный Дитрэ не сбрасывал со счетов возможность заполучить случайную стрелу (специально этот идиот не попадет с первого раза даже куском лепешки в собственный рот).

— Вы не ошиблись дверью, молодой человек? — Вежливо спросил он. — Я не скупаю старую утварь.

— Я пришел, чтобы исполнить месть и вернуть, принадлежащее мне по праву! — Тонким от волнения голосом выкрикнул налетчик. — То, что ваши люди украли у нашей семьи три года назад, убив моих родителей! Верните мне карту Нефритового Озера или я убью вас!

— Убивайте. — Охотно согласился глава гильдии, откидываясь на спинку кресла и не без удовольствия наблюдая, как на лице паренька отражается буря эмоций: удивление, суровая решимость, сомнение, страх, и, наконец, полная беспомощность.

— Моя младшая сестренка умирает, без карты ей не помочь. — Жалко пролепетал мальчишка, опуская самострел и часто заморгав покрасневшими глазами.

Дитрэ снисходительно улыбнулся. Костлявая, унизанная перстнями рука легла на рукоятку спрятанного в складках мантии метательного кинжала, которым он с закрытыми глазами попадал в летящую муху… и дрогнула от неожиданности. Шеи коснулось нечто очень острое. По желтой сморщенной коже стекла алая струйка крови.

— Отдай ему карту, старый сморчок. — Тихо попросил низкий женский голос, от которого у матерого головореза по спине пробежал холодок. — Быстро.

Словно зачарованный, Эру Дитрэ выдвинул ящик стола и протянул незнакомке потертый кожаный футляр.

— Хорошо. А теперь доставай «Строение Мира» Евдокса Книдского.

Евдокс! Жемчужина его коллекции! Эн возмущенно раздул ноздри, испытывая страстное желание оглянуться и посмотреть в глаза этой мерзавке, но его сдерживал вошедший под кожу клинок. Лезвие продвинулось еще, спровоцировав острый приступ боли и щедрости.

— Угловой шкаф, нижний ящик. — Прохрипел старик. — Два раза нажать черный квадрат, три раза коричневый, белый повернуть противосолонь на четыре пальца.

— Что застыл, открывай. — Приказала незнакомка, обращаясь к мальчишке, глядевшему на нее совиными глазами. Тот кивнул и бросился выполнять, на удивление ловко справившись с хитрым замком. Сердце коллекционера чуть не разорвалось от горя, когда чужие грязные руки коснулись его бесценного собрания. Такого договора не было! Нет, великая Инанна, носительница священного венца Эдена, не может допустить такой несправедливости! Словно в ответ на его мольбы из коридора послышался топот спешащих на выручку стражников. Гулко завыл тревожный рог.

Нож нервно дернулся, причинив новую боль, но на этот раз Эру Дитрэ не обратил на нее внимания. Теперь эти подлые грабители, никуда не уйдут. Все входы и выходы будут немедленно опечатаны и перекрыты. Окон в храме нет. Ловушка захлопнулась. Мерзкие песчаные крысы, осмелившиеся пойти против священных воровских законов, заплатят ему за каждый геш пережитого унижения. Старик торжествующе улыбнулся. Да так, улыбаясь, и повалился ничком на все еще мягкую глиняную табличку, оглушенный резким ударом.

Вихрастый паренек застыл, переводя несчастный взгляд с самострела в одной руке на стопку табличек в другой, весьма похоже изображая известную скульптуру напротив здания третейского суда «разбойник Иона раскаивается и ступает на путь мудрости».

— Не стой, как истукан. — Рявкнула я, одним прыжком оказываясь рядом и выхватывая рукопись. Паренек вздрогнул. Тренькнул самострел. Стрела с хрустом вошла в стойку дверной коробки, прямо над макушкой сунувшегося было в комнату стражника. Истолковав сею случайность, как ожесточенное сопротивление, охрана затаилась снаружи, экстренно разрабатывая план дальнейших действий.

— Еще один шаг, и дедуле конец! — На всякий случай пригрозила я, чтобы выиграть время.

Дело принимало неприятный оборот. Теперь так просто не ускользнуть. Через пару гешей сюда сгонят всех наличествующих боевых жрецов-магов, они в два счета пробьют мое истончившееся защитное заклинание, и уж тогда мне точно не поздоровится. Конечно, можно попробовать прорваться боем… но ввязываться в потасовку со всей храмовой братией? Я критически осмотрела помещение, надеясь отыскать какой-нибудь путь к спасению. Взгляд уперся в жалобные щенячьи глаза топтавшегося за плечом стрелка.

— Видят боги, юноша, ты выбрал слишком изощренный способ самоубийства.

— У меня был тщательно разработанный план. — Насупился мальчишка. — Я оставил в очереди вместо себя фантом, а сам переместился с помощью волшебного медальона. Второй медальон перенесет меня в город к Горелым Кварталам.

Он стащил с шеи серебряную пятиугольную звезду на толстой цепочке. Я удивленно присвистнула, и посмотрела на паренька с уважением.

Путевая Звезда — серьезная вещь с огромным радиусом действия, заговаривается пятью магами в течение полугода, изготавливается по специальному заказу, стоит целое состояние. Потянет боевой отряд в полном снаряжении, не говоря о нас двоих. Еще не все потеряно!

— У меня дельное предложение. — Решилась я. — Ты вытаскиваешь меня отсюда. А я отдаю тебе карту.

Он недоверчиво прищурился, закусив губу. Кивнул. Завозился с медальоном.

— Что ты там копаешься?

— Не активизируется! — На глазах мальчишки выступили слезы. — Наверное, сбились значения.

— Ставь Юну на 41, а Осту на 34 с половиной. Угол… пусть будет 45 градусов. Получилось?

— Да! — Лицо с удивленно вскинутыми бровями озарилось золотистым светом. — Вы разбираетесь в магии?

— По долгу службы. — Буркнула я, покрепче сжимая его локоть. — Ладно, поехали. Только установи центральную Сифту на…

— Ты хочешь сказать Максу? — Перебил он. — Центральный знак Макса.

— А ну дай сюда! — Хриплым от страшной догадки голосом прокричала я, вырывая раскаленный искрящийся медальон. Жаркий полдень! В центре звезды действительно светился знак в виде колеса. Без особой надежды успеть, изо всех сил швырнула ее подальше, и, не слушая возмущенного тявканья трепыхающегося щенка, повалила того на пол.

Прогремел чудовищный взрыв. Храм вздрогнул каждым кирпичиком. Во все стороны разлетелись осколки вперемешку с опилками и горячими каплями свечного воска.

Да, гиджи[5] попадаются во всех профессиях, а среди магов особенно часто. Это же надо, перепутать основополагающий знак перемещения со знаком разрушения! Хотя, кто знает, может, на пирамиду наложена какая-нибудь мощная волшеба, перестраивающая чужие заклинания. Я приподняла голову. Ну, что сказать? Отделка помещения, кончено, сильно пострадала, но зато в планировке обнаружились явные улучшения — в восточной стене теперь дымилась огромная дырень, через которую врывались потоки солнечного цвета и свежий ветер.

С противоположной стороны в проеме от слетевшей с петель двери торчали бледные перепуганные физиономии стражников. Среди клубов пыли и грудами обломков было трудно что-то разглядеть, отчего неизвестный противник мерещился им повсюду и в огромных количествах. На разведку вытолкнули упирающегося тощего мужика в сползающем на глаза конусообразном шлеме. Вслед добровольцу полетело оброненное копье вместе с напутственными ругательствами старшины.

После жестокой расправы над ни в чем неповинной антилопьей головой и яростного боя с собственным отражением в осколке зеркала, разведчик окончательно осмелел. Он гордой походкой прошествовал на середину комнаты, где из-за перевернутого стола торчали кривые ноги верховного жреца в пушистых тапочках, остановившись в полуметре от затаившихся нас. Как любят писать в романах, «и тут их глаза внезапно встретились…». Тонкий дрожащий визг вспорол напряженную тишину, будто острый львиный коготь.

Моя подсечка перевела мужика в лежачее состояние. Великоватый шлем откатился в сторону, чем не преминул воспользоваться расторопный паренек, коварно тюкнув стражника терракотовым кувшином. Товарищи внезапно исчезнувшего солиста отозвались хором пораженных стонов, серьезно задумавшись, о стремительном отступлении. Но тут, как назло, ноги в пушистых тапочках «ожили».

— Хватайте их, болваны! — Приказал пришедший в себя старик, ухитряясь, несмотря на позу, казаться очень убедительным. — Это всего лишь женщина и ребенок!

Видя такое дело (ни тебе кровожадных чудовищ, ни мерзких колдунов, ни играющих мускулами воинов), воодушевленные стражники отважно бросились в бой.

Я подхватила паренька за шиворот и потащила к новопробитой амбразуре. Навстречу нам широко распахнуло объятия бескрайнее синее небо. Красиво. Впрочем, любоваться живописным видом на окрестности было некогда. Я больше заинтересовалась узким в пол локтя бортиком, тянувшимся по обе стороны, вдоль внешней стены.

— Вперед!

Мальчишка снова поразил меня, бесстрашно вскочив на уступ, и двинувшись вперед уверенными быстрыми шагами опытного канатоходца. Скрестив пальцы (на удачу), и поплевав через левое плечо (для деморализации противника), я отправилась следом.

Взрыв в главном городском храме не укрылся от всевидящего народного ока. Толпа сконденсировалась мгновенно. Главный придворный алхимик мог только мечтать о такой скорости реакции.

Глиняная крошка еще не успела достигнуть земли, а сотни глаз уже были обращены к западному выступу пирамиды, жадно следив за разворачивающимися событиями.

Глазам охотника-зу Асеера приходилось тяжелее всего. Альбинос с трудом переносил яркий солнечный свет. Приходилось постоянно щуриться и вытирать текущие слезы. Но, как ни крути, то, что творилось наверху, стоило испытываемых неудобств.

Через дыру в стене выскочили двое. Первый — кучерявый мальчишка лет семнадцати, за ним… (Асеер немного помедлил с выводом, введенный в заблуждение странной одеждой и безволосой головой) рослая девушка лет двадцати.

Уткнувшись спиной в стену, они стали медленно продвигаться по выступу. Следом высунулось несколько стражников, тщетно пытаясь достать беглецов копьями. Среди них ярким пятном выделялся растрепанный старик в красной мантии, в котором многие опознали Эру Дитрэ, верховного жреца храма.

— Бессовестные воры! Грабители! — Исступленно кричал главный разбойник шумберского царства, размахивая кулаками. — Вы за это ответите!

По толпе прокатился удивленный вздох, вскоре отозвавшийся раскатами хохота.

Парочка успела уже отойти довольно далеко, когда защитники храма додумались сменить тактику, выставив стрелка. Придерживаемый товарищами, он завозился, выбирая наиболее выгодное и безопасное положение. Судя по наклону головы и манере держать оружие, дингир-ур заключил, что парень не промах. Постреляет юных акробатов, как чибисов.

Но тут лысая девица неожиданно стянула сапог, умудрившись при этом, не потерять равновесие, и швырнула в стрелка. Коротко взвыв, мужик выронил лук, схватившись за правый глаз. Только надежные руки товарищей помогли ему не отправиться следом за оружием. Толпа радостно заулюлюкала, подбадривая меткую девушку. Послышались просьбы исполнить номер на бис и выставить новых лучников под второй сапог и другие предметы туалета.

Но, к всеобщему сожалению, место покалеченного занял длиннобородый мужчина в синей мантии. Главный храмовый маг Пуга, за любовь к чужому добру прозванный в народе Хапугой. Ужасная жадность уживалась в нем с завидным умом и самородковым магически талантом.

Пуга сложил ладони, посылая в сторону беглецов разведывательный импульс, нахмурился, резко взмахнул рукой. Мальчишка продолжал идти, как не бывало, зато девушка досадливо поморщилась и остановилась. Вокруг нее проявился и тут же распался голубой защитный купол.

Асеер недоверчиво втянул носом воздух. Вся симпатия, которую он еще мгновение назад испытывал к отважной незнакомке, улетучилась. Игиг[6]! Теперь, когда маскировочное заклинание разрушилось, опытный охотник сразу увидел истинную сущность твари. Нет, внешний вид, при этом, совсем не изменился — просто вокруг нее заклубилась легкая доступная лишь взору посвященного темная дымка… такая же, как и на том странном обрывке. С первого взгляда было трудно определить вид. Хотя для водяницы слишком крупная фигура. Выворотень или упырица.

Ситуация вырисовывалась прелюбопытная. На памяти Асеера нечисть еще никогда не осмеливалась на подобную наглость — вылезти днем, да еще и в таком крупном, кишащим магами и охотниками, городе, как Урук. И ведь кто-кто наложил на нее магическую защиту! Опять же всем известно, что игиги сами не способны создавать чары, пользуясь исключительно преимуществами ипостасей, и идут на контакт с магами только в крайних случаях, когда все остальные куда-то подевались, а перекусить все-таки очень хочется.

В любом случае, хромовый кудесник тоже понял, с кем имеет дело. Он быстро перебирал пальцами, выписывая в воздухе замысловатые фигуры. Дингир-ур одобрительно кивнул, заметив заклинание инсинирации. От твари не останется даже горстки пепла.

Огромный огненный шар сорвался с открывшихся ладоней, устремившись к указанной цели. Народ возмущенно загудел, по своей глупости, не понимая, за кого заступается…

И тут тварь преподнесла очередной сюрприз. Навстречу сгустку огня понеслась грязно-серая дрожащая пелена… легко, поглотив мощное боевое заклинание, словно какой-нибудь игрушечный плазмоид, и отшвырнув мага внутрь комнаты. Ошарашенный и совершенно сбитый с толку охотник, не мог не признать, что труднейший многокомпонентный «серый плащ» был выполнен превосходно. Теперь Пуга в лучшем случае очнется только через несколько беру.

Тварь, впрочем, тоже выглядела неважно — плетение чар отняло у нее слишком много сил. Она сделала шаг, покачнулась, и начала заваливаться вперед. Мальчишка что-то прокричал, пытаясь удержать ее за рукав, но в итоге сам потерял равновесие, полетев следом.

Так. Похоже, я все-таки ненадолго потеряла сознание. И это было не самое приятное пробуждение в моей жизни. В лицо с угрожающей скоростью неслась куполообразная крыша жилой пристройки, гостеприимно выставив навстречу острый шпиль.

Где-то на задворках души промелькнуло чувство солидарности со съеденными вчера гусями на вертеле!

Волна страха по всему телу.

Разворот.

От чрезмерного напряжения мышцы живота свело судорогой. Но руки успели ухватиться за шпиль, правда, при этом, чуть не вылетели из суставов от невероятно сильного рывка. Я несколько раз крутанулась вокруг вертикальной оси завершения, по ходу дела обнаружив причину бешеной встряски — на левой ноге, на фоне пестрой толпы зевак, голодным клещом висел мальчишка.

Не успела я достойно высказаться по этому поводу, как раздался подозрительный треск. Эру Дитрэ, чтоб ты облез, старый скупердяй! Кто же ставит деревянные шпили!

Мир закружился разноцветным калейдоскопом. Перед самым носом мелькнула полоска ткани, и я ухватилась за нее обеими руками, как утопающий за хвост морского змея. Умом то я понимала, что шансов на спасение нет, но жизнелюбивое тело из последних сил цеплялись за этот свет, справедливо рассудив, что на том его уже точно не будет.

И тут случилось чудо. Сованное со стены полотно затрепетало и вздулось над головой куполом, потянув меня в небо. Паренек неуклюже заскакал по скатам крыш, дико крича и вращая глазами, но упорно не желая расставаться с моей конечностью. Последняя крыша закончилась — падение сменилось парением, а наши предсмертные стоны — ликующими воплями.

— Будьте прокляты! — Донеслось со стороны башни. — Мой бесценный нефилемский[7] гобелен!

Бесценный гобелен? Помнится, судачили про какой-то волшебный гобелен, якобы сотканный лучшими нефилемскими мастерами по специальному заказу за баснословную сумму, причем, капризных остроухих пришлось уговаривать не один год.

Задрав подбородок, я увидела над собой вышитый знак богини Инанны — звезда в алом круге. Золотое переплетение вспыхивало разноцветными искрами, складываясь в причудливый замысловатый узор.

Снизу на меня смотрели огромные, наполненные солнцем и бесшабашностью глаза мальчишки. Мы дружно расхохотались, глотая прохладный утренний воздух, как сумасшедшие. Как люди, только что, чудом, избежавшие гибели. И даже мелькающие в опасной близости стрелы не смогли испортить настроения.

Разгулявшийся ветер сгреб нас прозрачной пятерней и потащил на север, за городскую стену, где расстилались зеленые заливные поля с медными всполохами зарослей отцветающего тамариска. Покрытые цветами и тростником болотистые заводи у реки пестрели всеми возможными оттенками красного, желтого и синего.

Внезапно мальчишка испуганно вскрикнул. Перед нами из ниоткуда, прямо как бес из шкатулки, выскочила грозовая туча. Полыхнув для острастки парочкой молний, она раззявила пасть-воронку.

Нет, только не это! Я тяжело вздохнула, бросая прощальный взгляд на светлый сказочный мир, медленно теряющийся в мрачной сиреневой дымке.

— Умбра! — Строго прогремела туча и в одно мгновение, на глазах толпы, затянула нас в свой черный туннель, после чего бесследно растворилась, оставив после себя лишь прозрачное аквамариновое небо и взметнувшуюся стайку до смерти перепуганных чибисов.

Глава 2

— Умбра, деточка, возьми прислугу, сбегай на рынок. — Говорит он, улыбаясь. Его широкое лицо с большими на выкате глазами приобретает беззащитное, немного глуповатое, и вместе с тем невероятно умильное выражение.

Этот трюк вогнал в заблуждение, а потом и в могилу, чертову кучу народа. Невозможно заподозрить, что милый застенчивый человек с легкой аристократической сединой в висках и аккуратной бородкой, на самом деле самый жестокий и могущественный маг на свете, о котором слагают легенды и детские страшилки во многих мирах поднебесья. Великий колдун. Познавший тайну орла, черепахи и феникса. Сайтас. Сайтанс, Сатана.

Как же я ненавижу эту его улыбку! Сколько раз, послав на очередное смертельно опасное задание, он внезапно выдергивал меня в самый ответственный момент ради какой-нибудь ерунды. После многочасовых мучений, мокрая как мышь под метлой, ты, наконец, преодолеваешь высоченную стену, переводишь дух после сражения со стаей упырей, крадешься на цыпочках мимо спящего василиска или на последнем издыхании подбегаешь к воротам храма, преследуемая толпой вооруженных монахов, выполняя очередной дурацкий приказ. До цели остается последний шаг, только протянуть руку…

И вдруг ты оказываешься здесь и видишь эту улыбку. Умбра, деточка, ты не знаешь, где мой синий сафьянный халат? Я сегодня отпустил садовника, сбегай, накрой саженцы. Скажи кухарке, чтобы к ужину приготовили пироги с мясом, а не с рыбой.

В такие моменты я готова его убить.

Сопротивляться Зову я не в силах, но со временем, поднаторев в магии, я научилась обманывать это заклинание, завернув петлю перемещения на свою комнату. Теперь, хотя бы, можно заскочить к себе, чтобы глотнуть воды или оставить то, что не предназначено для чужих глаз.

Колдун нервно барабанит пальцами по столешнице. Магический браслет на запястье — розетка из двенадцати лепестков — задумчиво поблескивает. В окне за его спиной черно-белой мозаикой возвышаются горные вершины. Тусклый серебристый свет, спрятавшегося за облаками солнца лениво вливается в комнату, рисуя на полу расплывчатые тени. Стол. Книги. Астрономические таблички. Высокая спинка кресла. Не хватает только силуэта сидящего в нем человека. Он не отбрасывает тени.

— Тебя что-то не устраивает, Умбра?

Все! И то, что ты сделал из меня безропотную служанку, беспринципную воровку, безжалостную убийцу, и бес знает, кого еще сделаешь! И то, что у меня в душе нет и никогда не было никаких чувств, кроме хронического раздражения. И то, что все это никогда не изменится!

— Меня все устраивает, Хозяин.

Хозяин долго смотрит на меня, нахмурив черные кустистые брови. Его лицо больше не выглядит добродушным или глуповатым, скорее жестким и пугающе проницательным.

— Твое искусственное сознание играет с тобой жестокую шутку. — Напряженно говорит колдун, и я физически чувствую, как в воздухе от него ко мне натягиваются невидимые струны. — Помни, тебя, как таковой не существует. Ты — никто. Всего лишь моя ожившая тень, которой я подарил плоть и кровь. Твоё постоянное бунтарство и попытки принимать самостоятельные решения аномальны. Твое истинное предназначение — быть частью меня, жить моей судьбой, следовать моим интересам и выполнять мою волю.

— А, может, я не хочу!

— Чего же такое создание как ты может хотеть?

— Стать художницей! — Я досадливо поджимаю губы, слишком поздно сообразив, что в запале выдала свою главную тайну, свою мечту.

— Художницей? Ты? — Он смеется искренне, для собственного удовольствия, а не для того, чтобы продлить жизнь. Он бессмертен.

Отворачиваюсь к огромному аквариуму у стены. Я никто и не должна ничего чувствовать. Но мне больно и обидно. Среди пушистых золотистых водорослей и перламутровых гирлянд пузырьков степенно плавают красные пузатые карасики. На отполированном стекле отражается мое лицо с прищуренными глазами, глубокими складками вокруг уныло опущенных кончиков губ. Сейгеш, как никогда я похожа на высохшую столетнюю старуху… или на Него.

Жалобно поскрипывает кресло.

— У меня на завтра намечается встреча с коллегами. — Сухо говорит он. — Удосужься, организую все в лучшем виде.

Встреча с коллегами. Как же, знаем. Такие же как он ненормальные, только из соседних миров: рыжий балагур Энлиль с маленькими рожками, огромный вежливый человекокит Энки и самый опасный — конченный алкоголик с опасной манией спаивания окружающих, колдун Уту. Запрутся опять в кабинете на всю ночь. А потом мы с прислугой целых месяц роем ловчие ямы на добровольца-экспериментатора в скороходных сандалиях, устраняем следы потопа, расчищаем пожарища после гонки на шемах[8], ищем пропавшую шапку невидимку или спасаем провиант от обнаглевшей скатерти самобранки. Я уже не говорю о летающих овечьих отарах, кровожадных козловолках и говорящих деревьях. Местное население давно упразднило прежнее название горного хребта, в клыках которого был запрятан наш замок, переименовав его в Чертову Хребтину.

— Мне можно идти? — Бесстрастно спрашиваю я, не разворачиваясь в его сторону.

— Иди. Справишься с делами, можешь взять выходной. — Благодушно разрешает Хозяин. — На пару недель.

— Что? — Возможно, я веду себя слишком дерзко и импульсивно, но удержаться от громкого вскрика не могу. Просто для меня даже пара свободных мгновений — это неслыханная роскошь, а уж пара недель… сейгеш…

— Сегодня будет ровно двадцать пять лет, как ты служишь мне верой и правдой.

— И даром. — Подсказываю я.

— Ты знаешь, что это значит. — Как будто не замечая моей наглости, произносит колдун, одной рукой подтягивая к себе сочинение Евдокса, а другой надевая на нос подарок Энлиля, круглые небьющиеся очки в металлической оправе, сразу приобретая некоторое сходство с пучеглазыми карасиками в аквариуме (сам он искренне считает, что очки придают ему серьезный, мужественный вид). — Все равно, мне пока твоя помощь не понадобиться. К тому же, пришло время избавить тебя от пустых фантазий. Попробуй, поживи не в волшебном замке на всем готовом, а в жестоком прозаичном мире людей без денег и магической подпитки. Попробуй найти работу и свое место в жизни. Ты ведь об этом всегда мечтала? Давай, девочка. Может, так ты убедишься, что на самом деле твое место всегда было за моей спиной.

— А если…

— Умбра! — Резко обрывает он. — Даренную лошадь благодарно принимают без досмотра, даже если у нее явно отсутствует весь жевательный аппарат вместе с головой и подозрительно пахнет дохлятиной. Ты ухватываешь суть?

— Да, Хозяин.

— С собой можешь взять только свое оружие и маскировочный амулет. Но сначала приготовь все к симпозиуму. Главное, проследи лично, чтобы в саду западной ограды около тигровой лилии, так, чтобы она когтями не дотянулась, вырыли три неглубокие ямы. Мне тут обещали эухарис крупноцветковый.

Я послушно киваю и старательно свожу брови, сдерживая счастливую улыбку. О таком нельзя было и мечтать. За несколько дней свободы я готова вручную перерыть весь сад вдоль и поперек, хоть до легендарного подземного царства Кур-Нуги[9].

Немного подавшись вперед, паренек внимательно перебирал холсты, сложенные у комода, не догадываясь, что в данный момент кто-то внимательно рассматривал его, решая жить ему или умереть. Согнутая в локте левая рука изящно покоилась за спиной. Свет струился по тугим темным кудрям, охватывая голову спокойным серебристым сиянием.

Исторический момент. Прежде в мою комнату не ступали ни туфли Хозяина, ни башмаки прислуги. Картины держались в строгом секрете, в дальнем ящике, под замком. Но сегодня утром, торопясь на задание, я впервые забыла провернуть ключ. И теперь мои секреты стали достоянием общественности в лице не в меру любопытного мальчишки. Отчего-то накатила ужасная злость, словно он не просто без спроса заглянул в ящик, а залез в самую душу.

— Нравится? — Хмуро спросила я, пытаясь ни жестом ни голосом не выдать, насколько меня действительно интересует ответ на этот вопрос.

— Судя по композиции, явно заметен недостаток опыта. — Ничуть не удивившись моему внезапному появлению, ответствовал он снисходительно-скучающим тоном великого знатока искусства, за который мне сразу захотелось его придушить. — Но, в общем и целом, довольно интересно. Смелое цветовое решение. Очень хорошие работы для начинающего художника. Вашего знакомого? — Он обернулся, одарив меня сдержанной вопросительной улыбкой.

Кончено, он даже не заподозрил в авторстве угрюмую здоровенную девицу с лицом опасного грабителя рецидивиста. Правильно. Если бы сама не знала, ни за что бы на себя не подумала.

— А ты разбираешься в живописи? — Смущенно уточнила я, сраженная «художником» наповал.

— Пять лет школы искусств в Ниппуре. — Ответил он, заставив меня с недоверием качнуть головой, ибо это было самое известное учебное заведение Шумбера, где под руководством лучших наставников детишки обучались этикету, музыке, живописи, военным, магическим и естественным наукам. Единственное «но» — туда принимали только детей из высокородных и очень богатых семей. Поговаривают, что даже двор там метут разжалованные дворяне. Простые смертные допускаются в школу лишь на самые тяжелые, черные работы. А такие, как я, вообще, приветствуются только, как чучела и ингредиенты декоктов.

Мысли об Ниппуре слегка отрезвили. Дорогущие магические медальоны, подкупающие аристократические замашки, прекрасное знание эме-си-са[10], элитная школа для избранных — все это плохо попахивало царскими сандалиями.

— Скажи, кто ты такой на самом деле? — Спросила я специальным тоном номер пять, которым обычно раскалывала упорных клиентов и сманивала с дерева садовника, когда тигровая лилия выкапывалась и пускалась во все тяжкие. — Вот только не нужно баять про нищего убогого сироту без умственных и денежных средств к существованию, который искал уборную, а по ошибке попал в тайный рабочий кабинет верховного жреца Урука.

Он заморгал своими очаровательными карими глазами, перекатывая услышанное из левого в полушария в правое. Я усилила эффект грозным взглядом.

— Меня зовут Тимхо Митич. — Тихо, будто выдавал страшную государственную тайну, признался он, повесив кудрявую голову. — Внук Эпитунами Митича, сын Малаха Мудрого, наследного хранителя Ивового Моста, энси[11] Ура.

— Того самого Малаха?

— Да. Вы, верно уже наслышаны…

Еще бы! Тем самым Малахом, отец Тимхо стал четыре года назад, когда внезапно был лишен всех титулов, отлучен от двора и сослан в дальнее богами забытое имение где-то на юго-востоке. Следует отметить, что до этого прежний энси Ура был известен, как великолепный поэт, изобретатель, архитектор, и пользовался уважением многих влиятельных людей, включая самого царя Ур-Намму. Причиной столь внезапного переезда стала известная всем монаршая любовь к своим подданным, особенно широко распространявшаяся на лиц женского пола. Поговаривают, что Намму положил глаз на красавицу-супругу своего верного энси. Малах посмел возразить и, опять же по слухам, даже попытался вручную «вправить на место» монаршее око, за что впоследствии жестоко поплатился. Через три месяца на имение Митичей подверглось нападению неизвестных разбойников. Малах и его жена были зверски убиты.

Помню, Хозяин еще тогда сказал, что этот мир потерял хорошего ученого. И если Сайтас, считающий всех шумберских магов и жрецов кучкой деревенских дурачков, назвал кого-то «хорошим ученым», значит, отец Тимхо был действительно выдающейся личностью.

— … и тогда нам сестрой, чтобы не умереть с голоду, пришлось продать имение Аба-сигби-заза…

— Это, что, значит Зеленое Жабье Болото? — Блеснула я своими познаниями в древнем языке.

— Озеро Изумрудных Лягушек! — Вскипятился мальчишка. — Это, между прочим, одно из самых красивых имений Шумбера, неужели не слышали?

— Ладно, ты меня утомил, то есть убедил.

— И теперь вы отдадите мне карту? — С надеждой спросил он.

— Какую карту? — Я повертела кончиками пальцев кожаный футляр. — В первый раз слышу.

— Но как же… Карту Нефритового Озера, вот эту! У вас в руках! — Не на шутку испугался парнишка, становясь похожим на беззащитного побитого камнями щенка.

— Да-а?

Я прикрыла глаза и горько улыбнулась, поймав себя на мысли, что сейгеш веду себя точь-в-точь, как Хозяин. — Ладно, малыш, пошли.

— Куда? — Крикнул он мне в спину.

— В пыточную камеру.

— Ку-ку-да?!

Я не стала задерживаться в дверях, лишь слегка обернулась через плечо, и, не сумев сдержать смех, фыркнула. Такой он был потешный.

— Да не бойся, у дежурного палача заболела бабушка, и он взял выходной. Так что пока просто отведу тебя домой.

Все слуги были брошены на подготовку к пресловутой магической конференции, то есть одна половина возилась на кухне, а вторая усердно драила западное гостевое крыло замка. Вероятность нежелательной встречи в заброшенном восточном крыле, где из жилых помещений размещалась только моя комната, сводилась к минимуму. Поэтому я шла бодрым уверенным шагом, не опасаясь попасться кому-либо на глаза. Тимхо, как будто подменили. Тронулся умом на радостях, что ли? Он семенил следом, постоянно отставая, задевал все углы и спотыкался на ровном месте. До меня то и дело доносились сдавленные всхлипы вперемешку с жалостливыми стенаниями.

И только, когда перед нами открылся зал башенной пристройки, и в глаза ударил свет из раскрытого круглого окна, я сообразила, в чем тут дело. В коридоре по привычке забыли зажечь факелы! Дед Петраш, ответственный за это дело, по понятной причине меня побаивался, и, руководствуясь девизом «все равно свет этой мракобесине ни к чему», заглядывал сюда редко. Так что всю дорогу нас окружала кромешная темнота, непроницаемая для глаза простого человека. Ума не приложу, как мальчишке удалось не отбиться и не пополнить коллекцию местных приведений.

Ничего, ради такого стоило помучиться. Я отступила на шаг влево и кивнула в сторону противоположной от входа стены, на которой с чувством собственного достоинства поблескивало широкий в десять локтей гобелен досконально изображающий карту мира. Полтора года назад был выброшен расточительным Хозяином, и подобранный хозяйственной руками его Тени. Волшебный Гобелен Перемещений, также прозываемый Полотном Путей, позволяет своему счастливому обладателю телепортироваться в любое задуманное место по выбору.

Правда, учитывая то, что северное полушарие представляло собой черное прожженное пятно от боевого плазмоида, а южное было испещрено фигурными дырами — последствием торжественных пиршеств оголодавшей замковой моли, ассортимент мест для выбора сокрушительно скудел. К тому же, опытным путем было выявлено, что карта отправилась на помойку не просто так, а по причине производственного брака — все попытки транспортироваться в любую точку, расположенную за пределами нашего царства приводили к тому, что меня почему-то каждый раз выносило в открытый океан. После двух недель экспериментов меня уже узнавали в лицо все местные акулы, а у туземных рыбаков с близлежащих островов появилась новая примета: встреча с белой лысой девушкой за коралловым рифом предвещала везение и богатый улов.

Но Гобелен все равно представлял собой потрясающее зрелище. Море у северных границ переливалось на солнце и гнало в дальнее плаванье многочисленные суда, качались на ветру оливковые рощи в долине Междуречья, неспешно скользили тени облаков по полям и горам, кипели жизнью большие города, пестрели беспорядочно разбросанные, как бусины с порванной нити, мелкие деревушки.

Я гордо взглянула на своего спутника, ожидая от того законно причитавшегося мне восхищения. Ага, как же. Вместо того чтобы старательно дивиться произведению магического искусства, непробиваемый Митич младшй жадно впился глазами в кожаный футляр в моей руке, настырно не желая замечать больше ничего вокруг. Я ради эксперимента отвела руку вправо. Голова мальчишки послушно повернулась в указанном направлении. Влево — вправо. Вверх — вниз.

Хлоп! Я не выдержала и треснула его футляром по лбу, расстроенная в лучших чувствах.

— Воспрянь надеждой, скудоумный отрок! Ибо с помощью вот этого волшебного гобелена и своего заканчивающегося терпения я могу чудесным образом переместить тебя в… куда ты там собирался драпать из храма?

Паренек растерянно заморгал, дико уставившись на Полотно Путей, словно только что выкопавшийся упырь на солнце.

— Ну, как же… в город Гуаба. Горелые Кварталы, третий дом от набережной, с черепичной крышей и флюгером в виде меч-рыбы, рядом с корчмой Шаловливый Ветерок. — Выпалил он скороговоркой.

— Ты еще узор на занавесках опиши! — Я сунула ему в руки вожделенный футляр и подтолкнула в спину, пристраивая гостя на квадрат половой плитки с нацарапанным магическим символом.

— Красный лилейник по белому фону и…

— Светлые Воды!

Он оглянулся, тщетно пытаясь вырваться из моей хватки.

— Вы напрасно себя утруждаете. Я и так ваш вечный должник! Вы даже не представляете, как мне помогли!

— Ага. Не представляю. — Поддакнула я, примериваясь как бы поудачнее построить вектор перемещения. Лагашский порт* Гуаба находился на самой границе моря и суши, серой кнопкой пришпиливая синий шелк Горького Моря к многоцветному материку. Если я хоть немного промахнусь, копилка приключений Тимхо пополнится увлекательным внеплановым заплывом. Я навскидку установила конечную точку у небольшого болотистого холма, подальше от береговой линии. Каких-то пара-тройка дней пути, и он уже у городских ворот.

Ноги мальчишки окутались золотым сиянием. Знак перемещения Сифта, послушно активизировался, выбрасывая в сторону настенной карты витиеватые побеги. Паренек снова оглянулся через плечо. Взлохмаченный. Растерянный. Охваченный волнением и страхом перед неведомым колдовством.

— Скажите хотя бы, кому я обязан жизнью и честью моей семьи! — Патетично выкрикнул он. — Как вас зовут?

Эх, ты. Наивный мальчишка, перечитавший приключенческих романов, искренне считающий высокородство полным синонимом великодушия. Через пару лет ты забудешь о своих клятвах, научишься, как все люди, виртуозно предавать, мастерски ходить по головам и отважно бить в спину. И, если, сегодня, после всего, что ты видел и слышал, я тебя оставила в живых, то только потому, что сама обожаю приключенческие романы. Но если перейдешь мне дорогу завтра, я убью тебя без зазрения совести, как вырывают сорняк с грядки. Потому что я тварь. Я порождение тьмы.

— Я Умбра.

— До встречи, Умбра!

Золотое сияние полностью поглотило Тимхо, превратив его тело в сгусток невидимых глазу частиц, закрутилось спиралью, запоминая форму принятой матрицы, и горящей стрелой вонзилось в плетение Гобелена.

— В твоих же интересах, чтобы мы больше не встречались. — Пробормотала я, облегченно переводя дух. Навязался этот Митич на мою… ногу. Зато больше меня ничего не сдерживало. До счастья оставался последний шаг!

Небо за окном потемнело, укутывая горизонт серой шерстяной шалью клубившихся облаков, на фоне которой выступающий на солнце горный склон казался ослепительно белым, до рези в глазах. Предчувствие свободы нахлынуло лавиной и заставило сердце взволнованно сжаться, отозвавшись пронзительным криком парящего в вышине орла.

Спустя двое суток я стояла в той же комнатке, на том же месте, и холодный утренний ветер потоками вливался через открытое окно, приподнимая незакрепленные края Гобелена Перемещений. Желтый перечеркнутый квадрат рабской нашивки на моей крутке сменился на серый овал с тремя скрещенными копьями в центре — знак свободного воина, наемника без обязательств перед царем и храмом. И от этого как никогда хотелось расправить плечи и бахвальски выпятить грудь колесом. Передо мной на волшебной карте Путей призывно раскинулся весь мир, приглашая выбрать дорогу к новой жизни.

Лучше всего для поисков лучшей доли подходил Урук, расположенный как раз неподалеку от Чертовой Хребтины. Один из крупнейших торговых городов Шумбера, зимняя резиденция царя. Но, учитывая недавние события, мне там лучше пока не появляться.

Хорош был и Ниппур, слывущий культурной столицей и по праву считающийся самым красивым городом мира. Но, к сожалению, ниппурские позорные столбы уже как полтора года украшают мои портреты, обещающие вознаграждение за голову опасного преступника. А так как, этот орган все же чем-то мне дорог, аналогично отпадают Адаб, Сиппар, Хамази, Шуррпак, Малгиум, Дер, Эриду и… Ларса, наверное, пока тоже.

Соседние государства давно значились во первых строках моего личного черного списка. Во-первых, Гобелен не потянет, во-вторых, дорога долгая, а в-третьих, на внешнем рынке стоимость обозначенной головы возрастала в несколько раз. Я поджала губы и досадливо шаркнула сапогом по плитке со знаком перемещения. Остаточный магический заряд золотым мотыльком выскочил из-под подошвы и спланировал в сторону Полотна Путей, исчезнув на юго-восточной границе Шумбера.

Гуаба?

Портовый город Гуаба встретил меня криками чаек и противным моросящим дождем. Нахохленные стражники у ворот, кутались в шерстяные шарфы и поглубже надвигали на головы капюшоны, безразлично разглядывая текущий мимо них людской поток в оставшуюся узкую щелочку. Такой же поток вливался в город со стороны пристани.

Обилие гостей, сравнимое разве что с нашествием саранчи, объяснялось Большой Семеричной Ярмаркой, ежегодно собиравшей тысячи людей и нелюдей со всего света. Она проводилась в течение семи дней, каждый из которых посвящался какому-то одному виду товара. Откровенно говоря, мне всегда жутко хотелось пройтись по знаменитым Сытным Рядам в Обжорный День, посмотреть на работу известных мастеров в Оружейный, не говоря уже о последнем, Веселом Дне, когда место на главной площади доставалось деятелям искусства: танцорам, певцам, поэтам, актерам, акробатам, ваятелям и… художникам!

Но радовалась я не долго. На время ярмарки все постоялые дворы оказались переполненными. Даже на сеновалах и конюшнях ночи проходили под девизом «в тесноте, да не на улице», народ спал буквально плечом к плечу, а то и штабелями. Многие заморские тамкары[12] предпочитали ночевать на своих кораблях. У меня же корабля не было, только заплечная сумка со сменой белья и небольшой набитый сиклями[13] кошель, полученный от шайки разбойников в качестве моральной компенсации за неудачную попытку ограбления. На последний я возлагала особую надежду, рассчитывая снять комнату или койку в одном из домов.

Обойдя около семерика кварталов, и встречая повсюду лишь сочувственные улыбки или же грязную ругань (в зависимости от терпения хозяев, и количества моих предшественников), я устала так, будто весь день махала тяжелым боевым топором. Упади небо! В конце концов, заночую на улице, а завтра что-нибудь придумаю. Так подумала я и отправилась бродить по городу в свое удовольствие.

В Гуабе всего казалось чересчур. Слишком узкие улицы, слишком вычурные дома, слишком мало местных жителей, слишком много приезжих, слишком мало земли и слишком много воды. Город был испещрен многочисленными каналами, по которым беспрестанно сновали остроносые черные лодки мала — излюбленный транспорт туристов. Лодочники мерно помахивали длинными веслами, громко перекрикиваясь при встрече.

После долгой ходьбы ноги зловредно гудели, и я с радостью согласилась на предложение прокатиться по каналу, щедро заплатив вперед.

Мрачнее серое небо над головой то и дело закрывали арки мостов. Мимо проплывали необычно высокие, в два этажа, несвойственные шумберской архитектуре островерхие дома. На стене одного даже красовалась надпись углем, за которую в любом другом номе автора из-под земли бы достали и снова туда закопали, только уже прилюдно, а дом вместе с хозяевами сожгли бы, на всякий случай. Но здесь надпись «Ур-Намму — собака» вызывала лишь саркастические улыбки и чувство глубокой солидарности.

Как оказалось, первоначально Семеричная Ярмарка была ничем иным, как продолжением старинного праздника, Сайко. В этот день жители Гуабы отмечали торжество любви и жизни, и традиционно встречали в кругу семьи. Позднее Сайко отступил на второй план, оттесненный набитыми тюками с товаром и крикливыми толпами торгашей, но все еще пользовался большой популярностью среди простого народа.

Сегодня, как раз был день Сайко. За любовь я лично поручиться не могла, но жизнь в Гуабе действительно торжествовала, даже буйствовала, не обращая никакого внимания на холодную пасмурную погоду. Пестрели яркие краски праздничного тряпья. Шумели сотни разных языков и наречий, сплетаясь в один мерный гул. Анунаки, аб'галлу[14], амореи[15]. Я даже заметила трех упырей и пару перевертышей. Но в основном люди, люди, люди, расплодившиеся по всему миру, как крысы.

Конечной точкой путешествия стала старая, страшная на вид набережная, вдоль которой жались к друг-другу черные в бурых разводах дома.

В ответ на мой вопрос лодочник многозначительно подвигал бровями, намекая на дополнительную оплату за услуги гида. Стайка сиклей нырнула в карман полосатой рубахи. Мужик просветлел, степенно разгладил складки у ворота, и оперся локтем о борт, приняв вдохновленную позу древнего сказителя. Взгляд его затуманился и, словно действительно устремился куда-то в таинственную глубину веков. Я с интересом подалась вперед.

— А горело тут чавой-то. — Глубокомысленно изрек он, и надолго замолчал, шамкая толстыми губами под пушистой бородой.

Я возмущенно прищурилась, пораженная близкими родственными отношениями между краткостью и талантом сказителя. Мужик тяжко вздохнул и покачал головой, со своей стороны сетуя на глухую непроходимость приезжих.

— Навроде алхимик один наделал делов. — Объяснил он напряженным голосом наставника, двадцатый раз повторяющего нерадивому ученику каким концом палочки следует писать. — Взял и назло людям подорвался, со всей своей лабраторией. Дым. Огнище шпарил! Которые дома не погорели, закоптились напрочь. Сколько ни бились — ни отмыть, ни закрасить. Во как.

— И поэтому у вас в городе этот район называют Горелыми Кварталами?

— Ну, сама же все знаешь. — Похвалил меня лодочник. — А давай я тебя еще к храму свожу, все просют.

— Да нет, спасибо. Я, пожалуй, здесь и выйду.

Мужик помрачнел, и дальше, вплоть до берега мала двигалась в сердитом молчании.

— И надолго к нам? — Наконец спросил лодочник, наблюдая, как я неуклюже выбираюсь на землю.

— На пару недель.

— Эт-плохо. Гости, они как рыба.

— Почему это?

— А после нескольких дней уже начинают плохо пахнуть.

Он ловко оттолкнулся длинным веслом и быстро заскользил по темной воде прочь, оставляя меня наедине с изуродованными пожарищем строениями.

Зато отсюда открывался прекрасный вид на лагуну. Темно зеленая вода, переходящая в иссине-лиловую полосу у далекого горизонта, мерно обрушивалась на заваленный кучами водорослей пустынный берег, с клокочущим гулом перекатывая мелкие камешки.

Тихо вслед за солнцем ускользал за море мой первый свободный день. Я чувствовала соленый ветер, пробирающий до дрожи, чувствовала холодный дождь, жалящий кожу, а долгожданного окрыляющего счастья, почему-то, не чувствовала. Было привычно-зудящее раздражение. Было напряжение в ожидании очередного удара. Было чувство полной вседозволенности. Была свобода. Но чего-то самого главного было.

Я бессильно опустилась на растрескавшиеся каменные ступени, идущие к самой воде.

— С праздником вас. — Послышалось со стороны. Мимо по берегу шли люди. Семья. Мальчик, совсем еще малыш, гордо восседал на широких плечах мужчины. Отец вышагивал медленно, осторожно, в полной мере осознавая весь груз ответственности за детское почти невесомое тельце. Вокруг с веселым смехом бегали друг за другом мама и дочка. Обе всклокоченные, раскрасневшиеся, и невероятно красивые. Я провожала их взглядом, пока фигурки людей не стали расплываться перед слабыми близорукими глазами, с каждым вздохом почти физически чувствуя, как время песком утекает сквозь пальцы, все больше осознавая свою неполноценность и никчемность. Тварь, созданная только для войн и сражений, Миру не нужна. Что можно успеть за пару недель? Может, Хозяин был прав, и я зря всю жизнь… Стоп!

Последняя мысль вызвала мощный всплеск злости, который моментально прогнал хандру и направил мысли в боле конструктивное русло. Упади небо, если я просто так, за здорово живешь, сдамся. Послезавтра утром день открытия торгов, а уж на Семеричной Ярмарке работу не найдет только ленивый, здесь даже калеки и убогие не остаются в накладе. К тому же самоедство, не лучшее занятие на пустой желудок.

Кстати, о насущном. Я покрутила головой в поисках корчмы, который не применил обнаружиться в паре шагов. Грязное прокоптившееся здание опасливо косилось на оголодавшую меня из-за такого же беспроглядно черного забора. Странная какая-то корчма. Смущал не столько внешний вид заведения, сколько отсутствие каких-либо съестных запахов. На фоне мрачных красок чужеродным пятном выделялась явно новая вывеска. Криво намалеванное мужской лицо с раздутыми щеками, жутко напоминавшее монаршую рожу Ур-Намму, хитро щурило поросячьи глазки и выдувало потоки воздуха в сторону пышногрудой аб'галлу с дельфиньим хвостом и вздыбленными, стоящими почти вертикально волосами. Корчма «Шаловливый ветерок».

Я задумчиво провела ладонью от макушки к затылку. Ни сил, ни желания спорить с Господином Чужих Жизней у меня на сегодня уже не осталось. В конце концов, нельзя же, чтобы парнишка до конца своих дней мучился страшным бременем неоплаченного долга. Я оперлась ладонями на колени. Решительно встала.

Флюгер «меч-рыба» на крыше корчмы задрожал и со скрипом повернулся в мою сторону, словно почуявший добычу охотничий пес.

В обрамлении небольшого проема между створками ворот, словно дрейфующий остров, величественно выплыл пышный бюст, ютившийся в не по погоде глубоком вырезе. И только спустя некоторое время непрерывного поступательно движения, показалась его хозяйка — рыжекудрая матрона лет пятидесяти с тощим желтым удавом, который уныло висел на пухлых плечах, пошевеливая кончиком хвоста. Наверное, чтобы его не приняли за старый пеньковый трос и не выбросили на помойку. Хитрые глаза женщины подведенные черно-зеленым порошком сурьмы мельком пробежались по моей фигуре. Чрезмерно яркие оранжевые губы вытянулись в ниточку, отчего на массивном подбородке проступили многочисленные бороздки и ямочки.

— Свободных мест нет. — Сварливым прокуренным голосом сообщила она и захлопнула ворота, чуть не прищемив мне нос. Я хмыкнула, впечатленная богатырской силой, заставившей металлические петли издать жалобный писк, а тростниковые створки прогнуться, и постучала снова.

На этот раз женщина подступила к осмотру более ответственно: окинула цепким взглядом мою черную кожаную куртку с железными шипами, сложного покроя облегающие штаны, задержалась на не обремененной прической голове, и, сделав для себя какой-то вывод, многозначительно улыбнулась.

— Так вы в «Ветерок»! А мы закрылись. Я только что сдала все койки тамкарам из Мари. Мои столько за весь месяц не зарабатывают, так что ну их всех, к амореям, распустила по домам. Приходите после ярмарки, ниталам[16], не пожалеете.

Тут в лицо вдарило залпом из запаха ячменного пива и резких цветочных духов. На улицу выпорхнула стайка юных девиц с циничными лицами прожженных государственных деятелей. Понятно, почему здесь не пахло свежим хлебом и жареной рыбой. В корчме «Шаловливый ветерок», подавались другие блюда.

Кажется, я зазевалась, за что снова чуть не поплатилась носом. Еле успела придержать закрывающуюся створку и с огромным трудом (и это еще, если учесть, что мои силы в несколько раз превышают силу обычного человека) перетянула ее на себя. Хозяйка корчмы разжала пальцы и подбоченилась, сразу приобретая такой внушительный вид, что стало совершенно ясно — легче пробить головой забор, чем пройти мимо нее. Разбуженный неожиданной встряской змей недовольно приподнял плоскую голову, уставившись мне в лоб убийственным янтарным взглядом.

— Тимхо Митич здесь живет? — Зачем-то уточнила я, хотя уже не сомневалась, что малолетний жулик специально сказал мне неправильный адрес, запутывая следы.

— Тимхо? Чего же вы молчали, ниталам! — Моя собеседница неожиданно расцвела в широкой улыбке, как пустыня после сезона дождей, и даже отступила на несколько шагов назад, предлагая мне протиснуться во двор. Почувствовав, что опасный момент миновал, удав миролюбиво обвис на плечах хозяйки. — У мальчика золотые руки. — Женщина мертвой хваткой обхватила меня за талию и буквально потащила за собой. — Что бы у вас не сломалось, ниталам, починит в два счета и возьмет не дорого. Какую вывеску нам сладил, видели? А ворота? И койку, когда развалится, завсегда соберет. И в механизмах хитрых понимает. А уж эти его самодельные устройства! Вон туда идите, они сейгеш дома.

Далее последовал напутственный толчок в спину, чуть не вышибивший из меня душу. Пролетев по инерции в заданном направлении, я затормозила у небольшой жилой пристройки.

В окне за белыми занавесками с красным лилейником торчала удивленная мальчишеская физиономия.

Окрыленный Тимхо стрелой вылетел во двор, но в последний момент застрял на пороге, силясь придумать достойную приветственную речь. До этого момента, юному Митичу казалось, что все случившееся ему просто привиделось. Но нет, перед ним стояло живое доказательство в черной кожаной крутке и хмуро поправляло высокий воротник. Девушка выглядела точно такой, какой он ее видел в последний раз. Гладкая, без намека на волосы голова. Округлое лицо. Невыразительные брови. Серебристые, с вкраплением лазурита прищуренные глаза. Нежная фарфорово-белая кожа, которая, казалось, излучала свет. Все это напоминало Тимхо образ полной луны, лукаво сияющей в ночном небе рядом с сестрой-подругой[17]. Зато широкие плечи и мозолистые ладони с длинными подвижными пальцами сразу возвращали мысли к земным вещам, в этих руках было очень легко представить острый меч, самострел и даже боевой топор. У его родителей садовником трудился старый вояка, бывший солдат царского войска, доводивший остальную прислугу красочным живописанием кровавых анатомических подробностей до нервной икоты и глубоких обмороков. Так вот, у него были такие же руки…

— Умбра, это вы! Я не надеялся увидеть вас так скоро! — Наконец воскликнул Митич, и тут же озлившись на себя за бестактность, поспешил исправиться. — Вы, наверное, приехали на ярмарку?

— Так это твоя знакомая? — Рядом возникла вездесущая матушка Мартополох со своим любимчиком Канатом.

Девушка опасливо покосилась на хозяйку корчмы и утвердительно кивнула, сразу соглашаясь с обоими предположениями.

— Да, ниталам Мартополох, это моя… — Тимхо мельком глянул на загоревшиеся жадным любопытством глаза матушки и внезапно передумал представлять девушку своей подругой. — Моя троюродная тетушка.

— Что же вы сразу не сказали. — Мартополох сразу потеряла всякий интерес к гостье и, кокетливо поправив удава на шее, отправилась готовиться к приезду тамкаров из Мари.

Новоявленная родственница облегченно улыбнулась, и как показалось Тимхо, с большим интересом принюхалась к доносившимся из дома съестным ароматам, не решаясь первой начать разговор. В Ниппуре на занятия дипломатикой и риторикой уделялось семь лет, из которых Тимхо Митич отучился целых три, а потому по праву считал себя вполне образованным и галантным юношей.

— Сейгеш довольно трудно найти хорошую комнату на время ярмарки. — Вежливо произнес он, слегка склонив голову вниз и вправо, что означало искреннее удовольствие от встречи. — Вы окажете мне огромную честь, если согласитесь погостить у нас несколько дней. Сегодня Сайко, праздник семьи, его полагается встречать с самыми близкими людьми. И мы как раз собирались садиться за стол.

Праздничный семейный ужин проходил в гнетущей тишине и напряженном звяканье посуды. После изысканной кухни в замке Хозяина, склизкая желтая масса, размазанная по тарелке, наполняло душу такой безмерной тоской, что даже жуткий голод не мог убедить меня проглотить хоть кусочек.

— И как называется это экзотическое блюдо? — Поинтересовалась я у паренька, малодушно отворачиваясь от тарелки, и отпивая вино из жестяной кружки.

— Мамалыга. — Тимхо смущенно повел плечами и обезоруживающе улыбнулся. — Экспериментальный образец. Не бойтесь, это просто запеканка из кукурузной муки. Если хотите, есть кальмары, только вчерашние.

Хозяин всегда придерживался традиционной северной кухни, так что южные изыски милосердно обходили меня стороной. Хотя кальмаров я однажды видела в рыбной лавке, и увиденное до сих пор не давало мне спокойно спать по ночам. Еще и вчерашние?

Бр-р-р.

— Спасибо, что-то не хочется. — Я взяла из плоской глиняной миски горстку фиников, на всякий случай придирчиво их рассмотрела, и, сочтя соотносительно безопасными, уже более оптимистично откинулась на спинку стула. Съесть, слава Высокому Небу, не успела, а то бы подавилась к черту.

С противоположного конца стола на меня неотрывно глядели огромные черные глазища младшей сестрицы Тимхо. Под глазищами пролегали неестественно темные тени, словно кто в шутку мазанул испачканной в саже кисточкой. Хотелось вытащить платок и поскорее оттереть — настолько они портили и без того мрачное детское лицо с уныло изогнутыми губами. Глазища изучали меня с интересом. Только в отличие от брата, лучившегося энергией и добродушием, у девочки интерес этот был вялый, нехороший, сродни любопытству жреца бару, обнаружившего подходящий объект для гадания[18].

— Привет. Как тебя зовут? — Натянуто улыбнулась я, совершенно не зная, как следует себя вести с маленькими детьми.

Девочка не ответила, продолжая прожигать меня насквозь своим тяжелым взглядом из-под высокого загорело лба. Интересно, у них в роду, случайно не попадались горгоны или василиски? Хотя, если судить по светлой ауре, она обыкновенный чистопородный человек.

— Это Шушельга. — Ответил за сестру Тимхо. — Она не слишком общительная… после смерти родителей.

— Милая крошка… ах ты, кхварч торч изхыл! — Взвизгнула я на аморейском, мигом позабыв о приличиях, брезгливо прочищая временно ослепший левый глаз от прицельно брошенного шмата мамалыги. Шушешльга залилась злорадным звонким смехом.

— Шушуня! — Парень вскочил, чуть не перевернув свою тарелку. Мерзавка издала испуганный писк и нырнула под стол, но карающая длань брата настигла ее на полпути к спасению. Девочка зашипела и попыталась высвободить плененное запястье, забившись, словно пойманный дикий зверек, а потом внезапно плюхнулась на колени, повиснув на вытянутой руке. Две хилые черные косички уныло качнулись под понуренной головой.

— Шушельга Митич, как тебе не стыдно! Это же наша гостья! — Нахмурил брови Тимхо, отпуская ее. Та метнула в него убийственный взгляд и ничком рухнула вниз, звучно приложившись лбом о глиняный пол. Но Тимхо был непреклонен.

— Ты ведешь себя просто ужасно. — Грозно, но в то же время ласково сказал он. — А ну встань и извинись.

— Не буду!

— Шельга, я приказываю.

— Ты мне не отец и не мама, чтобы приказывать! — Она проворно вскочила на ноги, враждебно уперев ручки в бока. — Другие тебе всегда дороже меня! Ждешь, не дождешься, пока я умру! Ничего, недолго осталось.

— Шельга…

— Я тебя ненавижу!

Девочка резко развернулась, мазанув косичками по воздуху, и выбежала куда-то в темный коридор, невпопад дергая локтями. Тимхо некоторое время стоял, глядя ей вслед, а потом медленно опустился на стул и спрятал лицо в ладонях.

Захотелось оказаться как можно дальше от чужого горя, просто встать и уйти от этой тупой боли и безысходности, толчками пульсирующей в висках. Но мне некуда было идти.

И я осталась.

У окна стояла самодельная клепсидра. Чашка с небольшим, откорректированным воском отверстием, через которое размеренно капала вода.

— Тимхо, а что за карта Нефритового Озера? — Тихо спросила я. — Никогда не слышала о таком месте.

Помогло. Он отнял руки от лица и поднял на меня безмерно уставшие, но совершенно сухие глаза.

— В нашей семье есть легенда про волшебное озеро далеко в горах… — По мере того, как он рассказывал, взгляд обретал прежнюю ясность. — Если водой из этого озера омыть смертельно больного человека, он излечиться, слепой прозреет, глухой снова сможет слышать музыку и родные голоса, а не имеющий обрящет.

— Чего обрящет? — Не поняла я.

— Не знаю. — Мальчишечье лицо осветилось легкой смущенной улыбкой. — Так было написано в семейной летописи.

— И ты собираешься найти это озеро?

— Я обязательно его найду. — С вызовом сказал он тарелке с остатками мамалыги, словно она собиралась оспаривать его решение. — Остались последние приготовления. Послезавтра, как только расцветет, мы тронемся в путь…

Мы помолчали, думая каждый о своем.

— Умбра…

— Что?

— Вы благородный человек.

— Если честно, то ни то ни другое. — Про себя усмехнулась я, а вслух сказала. — Мальчик, ты же меня совсем не знаешь.

— Ну и что. — Обиделся Тимхо. — Я разбираюсь в людях!

— Хорошо, допустим, что я по уши в благородстве, и что из этого?

— Ну… вроде как… знаете… если они кто-нибудь… не дай боги, конечно… нас того…

— Чего того? Говори толком!

— В дороге ведь может приключиться всякое. — Наконец разродился Митич, опасливо косясь на меня из-под курчавой челки. — Вот я и подумал, хорошо, если бы рядом был опытный воин… надежный человек… в общем, Умбра, если вы сейгеш свободны, то я бы хотел вас нанять.

— В качестве кого?

— В качестве телохранителя… для моей сестры.

Я потеряла дар речи на целый геш.

— Тимхо ты серьезно? По-моему нужно нанимать телохранителей от нее, а не для!

— Шушуня — хорошая. Это все ее болезнь виновата. В последе время приступы случаются все чаще. — Голос паренька дрогнул. — Я хорошо заплачу. По серебряному слитку в пол маны[19] на каждый из шести дней пути.

Ничего себе хорошо! Шесть слитков! Обычная ставка наемника в лучшем случае составляла четвертушку в неделю.

— Не отказывайтесь сразу. — Попросил он, поднимаясь. — Подумайте, пожалуйста, потому что вы единственная, кому можно доверять. А я ненадолго отлучусь, поговорю с сестренкой.

Дорога. Приключения. Таинственное Нефритовое Озеро. Огромная сумма денег. Настоящая работа, в конце концов. И я как раз успеваю на последний день Ярмарки, а потом еще останется целая неделя, которую я смогу провести, в свое удовольствие.

Я подумала и решилась.

Тимхо не было уже довольно долго, я задремала. Легкий скрип заставил меня приоткрыть глаза. Но и комната и коридорчик по-прежнему пустовали. Показалось, что ли? Скрип повторился, и теперь я отчетливо поняла, что он шел не изнутри, а снаружи. Кто-то осторожно и деловито пробирался в домик через окно.

Уже стемнело. Узкий проем окна выделялся светлым пятном на черном фоне. Мелькнула кривая тень руки. Ставни, наконец, поддались, и проем заслонила темная зловещая фигура. Вот оно! Горсть песка в праздничном семеричном пироге. Большое скопление денег и товаров неудержимо притягивало специалистов и любители чужого добра со всего Шумбера. В данном случае мы, однозначно, имели дело с невиданным ранее уровнем мастерства. Талант! Чудесная имитация предсмертных судорог. Да, если навалиться животом, то ноги потом подтянуть достаточно трудно. Ага, второй заход. Куда? Задом, задом-то зачем?!

От неосторожного движения у налетчика из кармана что-то вывалилось, с легким металлическим стоном ударившись о край клепсидры. Нож. Это в корне меняло дело. Я тихо поднялась со стула и подкралась к капашившемуся в проеме силуэту. Было у меня одно давнишнее правило, которое всегда выполнялось неукоснительно. Грабителей я просто грабила, убийц просто убивала.

Он уже успел забраться в комнату и даже успел оглянуться. Но и только. Я мельком отметила хорошее сложение, высокий рост и приятную внешность, без тени сожалений опрокидывая все это добро на пол. Он ударился затылком о стену. Взвыл, распространяя приторный запах пива. Бестолково забился, не понимая, что происходит. Кинжалы, как живые, сами скользнули в ладони из рукавов. Я скрестила руки, захватывая в центр светящуюся белизной шею… и тут вспыхнул свет. Приноровившиеся к мраку глаза обожгло, словно горячим паром. Я прищурилась, но движения не остановила.

— Умбра!

Лезвия замерли у самой кожи. Приятно щекотнула теплота соприкоснувшихся запястий. Рядом стоял бледный Тимхо Митич со светильником в дрожащих руках.

— Умбра что ты делаешь?!

— Свою работу. — Ворчливо отозвалась. — Ты же нанял меня для защиты от опасностей. Опасность обнаружена и сейгеш будет ликвидирована.

— Так ты… то есть вы согласились? — Обрадовался паренек. — Я так вам благодарен! Спасибо большое!

— Пожалуйста. — Я поудобнее устроилась на пленнике, сжав его бока коленями. — Думаю, лучше всего, прикопать труп во дворе, чтобы не пришлось тащить на пристань.

Тимхо согласно кивнул, но тут до него дошел смысл моих слов. Карие глаза испуганно округлились.

— Стойте! Не убивайте его. Это же мой дядя Симург!

— Троюродный?

— Настоящий, родной!

— Что же ты, родной, полез через окно, когда есть дверь? — Это уже к распластавшемуся на полу мужчине.

— Дверь была закрыта изнутри, не хотел будить. — Ответил тот сердитым, но неожиданно приятным бархатистым голосом. — Тим, будь так добр, скажи этой ненормальной, пусть она с меня слезет!

Он, постанывая, поднялся, стараясь не смотреть на меня, как будто боялся, что я убиваю взглядом. Поправил прическу, стянув длинные черные кудри в пышный хвост, разгладил щегольские косички на бороде. Сел за стол. Зачерпнул ложкой мамалыгу. Поморщился.

— Дядя, это та самая Умбра, я тебе о ней рассказывал. Она согласилась поработать телохранителем Шушельги.

Мужчина заинтересовано приподнял голову, окидывая меня быстрым цепким взглядом, при этом у него сделалось такое лицо… в общем, на мамалыгу он смотрел ласковее.

— Наша встреча, уважаемая нитилам, оказывает мне высочайшую честь и внушает ни с чем несравнимую радость.

— Охотно верю.

— А это мой дядя Симург, папин младший брат. Он преподает алхимию в школе искусств Ниппура. Дядя очень помог нам, это он достал те самые медальоны перемещений, хотя, если бы об этом хоть кто-нибудь прознал, его бы выгнали или убили! — Гордо объявил паренек. — И, где карту найти, тоже он узнал. Вырасту, стану таким же смелым, как дядя!

Почему же этот смелый дядя не отправился за картой сам, а послал вместо себя неопытного мальчишку?

Кажется, я знала ответ. Я смотрела в глаза этого нескладного мальчишки там, в храме. Смотрела в глаза этого самоуверенного мужчины здесь, в темноте. И я не видела ничего, кроме страха. Но если в первом случае это был страх потерять жизнь близкого человека, то во втором — страх за собственную шкуру. И тут уже дело вкуса. Можно назвать это благородством и подлостью. А можно глупостью и осторожностью. Лично я бы не стала добровольно рисковать своей жизнью ради кого-то еще. Хотя, судить и выбирать между светом и тьмой — это удел человека. Тени людей не судят. Но все равно, очень неприятно познакомиться, Симург Митич.

От высокой фигуры в сером плаще веяло смертельным холодом. Верховный жрец храма госпожи небес богини Инанны города Урука, Эру Дитрэ раздраженно одернул воротник мантии. Он патологически не терпел охотников, всегда чувствуя в их присутствии непонятную оторопь и смущение.

— Я уверен, что они действуют сообща. — Сказал старик. — И теперь попытаются найти Нефритовое Озеро. Но, они не учли, что мы сами целых два года пытались найти это сказочное болото, и прекрасно изучили карту. Откуда бы они не отправились, им придется остановится в Элгае Зарече, а потом на несколько дней задержаться в Киркуке. Я хочу, чтобы вы принесли мне голову девчонки, остальные должны остаться целыми и невредимыми.

— Почему только ее? — Фигура охотника все-время оставалась неподвижной, словно вытесанная из камня. Казалось, что он даже не дышит.

— Поверьте, Асеер, у меня на это есть свои причины. — Сухо ответил старик, непроизвольно косясь на своих охранников. — Я знаю, что вы не беретесь за простые заказы? Но в данном случае речь идет о чести нашей великой боги…

— Я согласен. — Перебил охотник.

У Эру Дитрэ, прямо сказать, отлегло от сердца. Отрепетированная загодя пламенная речь не пригодилась. Не так уж он и грозен, этот легендарный неподкупный дингир-ур. А разговоров то, разговоров.

— Да, это хорошие деньги за одну голову. — Расплываясь в хитрой улыбке, произнес жрец, довольный, что смог разгадать этого человека.

— Дело не в деньгах.

Конечно, лучше было промолчать, но верховный жрец не удержался.

— Почему же тогда? — Язвительно усмехнулся он.

Тьма под капюшоном жутковато качнулась, и Эру Дитрэ к своему ужасу понял, что оттуда на него смотрит сама Смерть. Внимательно, с обманчивой ленцой голодного льва. Жрец съежился и отвел глаза, впервые в жизни почувствовав себя жалким дряхлым стариком. Тьма снисходительно улыбнулась.

— Поверьте, достопочтимый эн, у меня на это есть свои причины.

Глава 3

Рассекая желтые воды канала И-Нина-гена, высоконосый корабль неспешно причаливал к илистому берегу. Парус на мачте из толстого тростника трепетал и протестующе вздувался, не желая скучать безжизненной циновкой, вместо того, чтобы птицей нестись вслед за ветром. Мы отбыли из порта Гуаба на рассвете и двинулись вглубь материка на запад, рассчитывая прибыть в Элгай Зарече до темноты, но…

— Ну, вот что, — Огромный аморей с черными, как смоль волосами, спускающимися колечками по мощному загривку, немного приподнял свою лапу, во всей красе демонстрируя зажатый в ней объект. — Если я еще раз увижу этого хыра[20] на корме, то завяжу его язык вместо кушака!

Я оторвалась от созерцания живописного речного пейзажа и воззрилась на Симурга Митича, уныло болтавшегося над палубой.

— А что, собственно говоря, случилось?

— Этот донгуз гётов[21]! Мне! Советует!

— Да! — Уязвленным голосом воскликнул мужчина, пытаясь сложить руки на груди. — Мы ползем, как больная черепаха. И вам, уважаемый, как кормчему, следовало бы предпринять по этому поводу хоть какие-нибудь действия, кроме разработки ископаемых в зубах!

Аморей побагровел. Мышцы под легкой безрукавкой вздулись устрашающими буграми. Стало абсолютно ясно, что скоро у Тимхо станет как минимум на одного дядю меньше.

— Что ты делаешь, вахлак… — Просипел Симург, наконец, почувствовав все прелести аморейской хватки у себя на горле. — Он меня задушит! Умбра, помоги, ты же наш телохранитель!

— Небольшая поправка. — Я облокотилась о борт, предвкушая приятное зрелище. — Меня наняли охранять пигалицу, в крайнем случае, ее брата. Про тебя разговора не было. Душите, его на здоровье, уважаемый!

Приободренный поддержкой аморей удвоил усилия, стройные ноги учителя ниппурской школы искусств отплясывали в воздухе замысловатый танец, словно пытались убежать от своего незадачливого хозяина.

Дело принимало действительно серьезный оборот. Я обреченно окинула взглядом огромную фигуру разгневанного кормчего. Амореи отличные воины, с ними так просто не справишься. Тело уже привычно напряглось, предчувствуя драку. Но тут в процесс дядеубийства, вмешались другие действующие лица.

— Что вы делаете? Прекратите! — Испуганно зазвенел мальчишеский голос. К нам бежал Тимхо, волоча за собой ревущую, отчаянно не поспевающую сестренку. — Отпусти его!

К моему удивлению аморей послушно отпустил недодушинную жертву, которая тут же плашмя шлепнулась на палубу, и сочувственно посмотрел на заплаканную мордашку Шушельги.

— Отец что ли? Ну, вы того, извиняйте, малыши. Он сам напросился. — Смущенно пробормотал великан, отступая назад. — Смотрите теперь, чтобы она, значит, больше не выступал… а то ребята у нас вспыльчивые… раньше все на боевых судах ходили.

Я присела на корточки рядом с Симургом, отстранила жалобно всхлипывающих детей, и похлопала его по щекам. Мужчина поморщился, отчего черные брови-полумесяцы сошлись на переносице.

— Великий Энки, я чуть не умер! — Ошарашено прошептал он, открывая глаза.

— И умер бы, если бы на месте того бугая оказался кто-нибудь менее милый и ласковый. Надо же, какая забота о детях, а амореев всегда описывали, как кровожадных монстров. — Пробормотала я, осторожно поворачивая его голову и осматривая ужасные ранения на шее, которые слава богам, ограничивались несколькими синяками. Похоже, кому-то придется примерить на себя роль старой брюзгливой нянюшки.

— Посмотри, из-за тебя все перепугались до смерти! Следует вести себя осмотрительнее.

Учитель алхимии прищурился, недоверчиво вглядываясь в мое лицо, словно искал там скрытый подвох.

— Пожалуйста. — Попросил Тимхо. Сестра поддержала его протяжным всхлипом.

— Хорошо. — Вздохнул Симург, улыбаясь. Надо сказать, эта улыбка шла ему просто невероятно. — Обещаю, что всю оставшуюся часть пути буду тихо и мирно сидеть где-нибудь за тюками с зерном, и не доставлю вам больше никаких неприятностей!

Ага, как же.

Следующими были разъяренные гребцы (якобы фальшивившие при пении), приволокшие ценителя музыки под руки.

Затем доведенный постоянными придирками до нервной икоты корабельный повар, орудующий рыбьим хвостом не хуже кинжала.

Два здоровенных неулыбчивых крестьянина, прослушавших курс лекций по сельскому хозяйству.

И вот, наконец, какая-то бешенная бабка.

— И пушть ишо раз попробуить, охальник! — Бака на прощание замахнулась клюкой, заставив Тимхо заслонить собой Шушельгу, а прятавшегося за моей спиной Симурга охнуть и опасливо присесть. — Ты за ним, девка-то поглядывай. Хотя сама то…

— Добрая женщина, — устало простонала я. — Я уже не спрашиваю за что. Скажите только, отчего вы все идете жаловаться на этого… хм, охальника ко мне?

— А кому ишо, как не родной жене?

— Чего-о? — Возмущенно проревела я, но старушка уже удалялась гордой походкой победителя.

— Деревня. — Пренебрежительно прошипел ей вслед Симмург, но тут же съежился под нашими колючими взглядами. — Ну что вы так смотрите? Такие редкие алхимические ингредиенты, между прочим, не каждый день попадаются! Я предложил ей целых десять сиклей серебра всего за один волосок! — Что волосы сейгеш так дорого стоят? — Задумчиво поинтересовался Тимхо, запуская пятерню в свои роскошные кудри.

— Нет, обычных я сам могу хоть копну надрать! — Отмахнулся алхимик и тут же сморщился, потирая обработанную клюкой спину. — Ох! Мне нужен был особый волосок с кривой левой ноги дряхлой косоглазой женщины на самом пороге смерти.

— Ты, что ей все это так прямо и сообщил? — Ошарашено прошептала я.

— Ну да, а она сразу на меня набросилась! Дикие, необразованные люди.

Мы промолчали, предпочитая не констатировать очевидные, но такие неутешительные факты. Даже Шушуня прискорбно поджала губки.

— Симург, у меня к тебе последняя просьба. — Взмолилась я, прижимая ладонь к раскалывающейся голове. — Если ты не умеешь молчать, то, хотя бы выбирай себе скромных тихих собеседников с достаточным уровнем образования и большим запасом терпения. Лучше если они будут парализованы или крепко привязаны.

— Не разговаривай со мной, как с амореем. Я все понял. — Раздраженно процедил мужчина. — И проведу остаток пути в молчании и одиночестве, вон там, в самом отдаленном и пустынном уголке.

В указанном месте, в закутке за натянутым канатом[22], у правого борта, спиной к нам действительно стоял всего один человек. Выглядел он как нельзя более умиротворенно и безобидно: маленького роста, щуплого телосложения, в смешной синей шапке. Я облегченно перевела дух.

Первым на берег спрыгнул Тимхо, тут же увязнув в иле выше колена, и устремился на помощь барахтающемуся неподалеку Симургу. Если честно, то первенство приземления принадлежало именно дяде, а не племяннику, правда, с той оговоркой, что оно досталось ему в принудительном порядке (с раскачкой и напутственными выкриками). Представив себе две косички красочно торчащие из грязи, я со вздохом подхватила Шушельгу, усадила ее себе на плечи и осторожно шагнула с трапа в чавкающую мокрую жижу.

— Простите, нитилам, но дальше вам придется идти пешком! — Донеслось мне в след. — Скажите еще спасибо, что мы оставили вашему недостойному мужу его жалкую жизнь!

— Вот уж спасибо. — Буркнула я, щурясь от яркого солнца, и чувствуя, как вода заливается мне в сапоги.

— Не держите зла! — Хозяин судна на прощание приподнял свою дурацкую синюю шапку. — Отсюда до Элгая Зарече всего два дня пути, если пойдете вдоль русла. Через лес, оно, конечно, куда как короче, но там, говорят, нежить балует…

Парус, наконец-то, добился своего, радостно затрепетав в потоках теплого воздуха. Легкий высоконосый кораблик быстро выбрался на середину канала и помчался прочь, изящно пританцовывая на кончиках весел.

В последнее время среди посетительниц салонов красоты стали очень популярны маски и натирания, в состав которых входил речной ил. Модницы выкладывали целые состояния, мне же за эту благодать еще и приплачивали серебром. Грязевые ванны прекрасно сочетались с точечным массажем… острыми листьями камыша. Казалось, что высокие колючие заросли, заслоняющие весь кругозор, никогда не кончатся, и так и будут до скончания вечности лупить непрошенных гостей по щекам и запястьям и голым коленкам[23].

Тимхо шел первым, расчищая дорогу серпообразным ножом, за ним, постанывая, тащился Симург с мешком за плечами. Я замыкала торжественно шествие, предусмотрительно выдерживая дистанцию в десять шагов от основной группы, чтобы до меня не долетали ни грязные брызги ни стенания.

— Извините меня, пожалуйста. — Голос девочки прозвучал так четко и по-взрослому серьезно, что я совсем растерялась, остановилась и стала оглядываться по сторонам, сразу не сообразив, кто же со мной разговаривает. Это было неожиданно еще и потому, что все это время сестра Тимхо держалась отчужденно и хранила гордое молчание, как плененный, но несломленный духом герой во вражеском стане.

— Это все моя болезнь. — Тщательно, словно вырезала на дощечке, выговаривая каждый звук, продолжила она. — Когда случаются приступы, становится очень больно, и я творю нехорошие вещи. Раньше такое случались редко, но теперь все чаще и чаще. Наверное, я зря это говорю, да? Уже поздно извиняться…

— Да нет, что ты. Самое время. — Ответила я, все еще немного смущенная превращением чертенка в ребенка. — А то я как раз собиралась утопить тебя вон в этом бочаге.

Шушельга взволнованно завозилась у меня на плечах. Брат и дядя уже скрылись из виду. Она осталась наедине с жаждущей мести наемницей среди высоких зарослей камыша.

— Вы все врете, да? — Осторожно поинтересовалась девочка.

— Конечно, вру.

— Уфф! — Шушуня вздохнула с явным облегчением и даже нерешительно хихикнула. — А то ты так сказала, что я прямо поверила.

— Что ты. — Улыбнулась я, немного встряхивая плечами, чтобы поудобнее распределить нагрузку. — Я вовсе не собиралась топить тебя в этом бочаге… мне больше нравиться вон тот!

— Ти-и-им!!!

— Вот вы где! — Из-за зеленой колышущейся стены листьев показалась исцарапанная, но безмерно счастливая физиономия Тимхо. — Мы нашли сухую землю! Идите за мной.

Скоро я вышла на твердую каменистую равнину, не без удовольствия спустив ребенка вниз (легкая то легкая, но иногда так в шею вцепится, что невольно удивляешься, откуда она знает профессиональные болевые захваты!). Шушельга тут же подбежала к брату и спряталась у него под крылышком, словно испуганный цыпленок. Симург (вот кого я действительно мечтала притопить в бочаге) сосредоточенно шаркал сандалами, временами прерываясь, чтобы брезгливо посмотреть на результаты своей деятельности в виде полосок размазанной грязи. Почувствовав мой неприязненный взгляд, он поднял голову.

— Похоже, из-за этих дурней нам придется потерять пару дней.

— С чего бы это? — Наигранно удивилась я.

— Ну… — Он смутился. — Ты же не собираешься тащиться через кишащую чудищами чащобу, только ради того, чтобы выиграть какой-то жалкий денек?

Я горько усмехнулась. Как раз для меня этот денек значил очень многое.

— Собираюсь. Видишь ли, я еще планирую успеть на последний день Семеричной Ярмарки.

— Что? Да ты в своем уме, наемница? Сходишь в балаган на следующий год! Твое дело — повиноваться приказам хозяина!

Я всегда очень гордилась своей выдержкой, но на этот раз нервы сдали, и у меня вместо ухмылки получился злобный оскал.

— Прекратите. — Напряженно произнес Тимхо, так, что сразу пропало всякое желание спорить. — Я уважаю ваши желания, Умбра, но вы согласились работать на меня, и я ожидаю ответного уважения к моему мнению. Я очень ценю твою заботу, дядя. Но для нас с Шушельгой важен каждый день, и, возможно, каждый геш. Мы пойдем через лес.

Следует признать, боги щедро наделили Шумбер богатыми залежами золота и серебра, плодородными полями, могучими реками и морями. Но вот леса они самым наглым образом зажидили. В народе под понятием «глухой лес» подразумевается чахлая рощица в несколько десятков деревьев, просвечивающая насквозь, как одеяние высокопоставленной жрицы. Понятное дело, что мы были несказанно удивлены, увидев настоящую чащобу, мрачно-зеленой тучей раскинувшуюся на горизонте.

Кривые ветви сомкнулись над головой похоронным саваном. Сухая желтая трава жалась к серым покореженным кустам, в которых с трудом угадывалась пожухший красавец-тамариск. Но самым странным было леденящее ощущение Порога. Порог в магической терминологии — это граница, возникающая при наложении двух реальностей. Такие границы бывают двух классов в зависимости от способа образования: соприкосновение перманентного заклинания и реальности (самая редкая форма, потому что такого рода заклинания могли бы позволить себе только Хозяин да некоторые вымершие магические расы, но первый такой ерундой не занимается, а последние уже как несколько столетий профнепригодны) и соприкосновение двух миров, (например, граница между жизнью и смертью, которую использует для трансформации и регенерации некоторые виды нежити). Порог дарит многое, но отнимает еще больше. У кого-то душу. У кого-то разум. У кого-то жизненную энергию. Я при переходе испытываю жуткий холод, вот как сейгеш… а, ерунда! Я потрясла головой, отгоняя дурное предчувствие. Есть более разумное объяснение. Просто перегрелась на солнце, промокла, а теперь зашла в тень, потому и немного морозит. Хватит сгущать краски, тем более что они и так мрачнее некуда. Чем дальше мы шли, тем темнее становилось вокруг. Казалось, что даже солнечный свет не решается заглядывать вглубь этого странного леса.

— Не нравится мне это место. — Высказал общее мнение Симург, негодующе поглядывая на меня с видом невинного храмового юноши, которому обещали показать ежика, а вместо этого коварно заманили в рудники, торжественно вручили тяжелую кирку и потребовали выполнить годовой план по добыче железной руды. — Ох, как не нравится.

— Ничего, он скоро кончится. — Попыталась приободрить его Тимхо, оптимистически потрясая своей картой. — Тут указано, что лес очень маленький. Еще пара гешей, и мы выйдем к городу.

— Если только не заблудимся. — Проворчал мужчина в свою роскошную бороду, сам еще не подозревая, что его слова окажутся пророческими.

Лучше бы они оказались последними! Просвет не появился ни через пару гешей, ни через два беру[24], ни к концу дня. К тому времени, как красное солнце скатилось к западному краю небосклона, я почти утвердилась в мысли, что с легкими уколами совести за зверское убийство справиться намного проще, чем с теми жуткими мучениями, которым мы подвергались, выслушивая безостановочные жалобы и ворчание учителя алхимии. Но когда Симург наконец-то выдохся и притих, вопреки всякому здравому смыслу на душе сделалось еще пакостнее.

Ворохи золотых искр перемешивались со звездами в ночном небе.

— Ничего, завтра мы обязательно выйдем к городу. — Тихо, чтобы не разбудить дядю и сестренку, пообещал сидевший напротив мальчишка, разглядывая мою мрачную, уставшую физиономию в отблесках костерка.

— Выйдем, выйдем. — Легко согласилась я. — Спи.

— А ты что, так и будешь сидеть здесь всю ночь?

Я кивнула. — На всякий случай. Вдруг здесь отыщется какая-нибудь тугоухая нежить со стальными нервами, которая не устрашится храпа твоего дядюшки. Хотя, конечно, это маловероятно.

— Я, между прочим, не храплю. — Обиженно пробасил Симург, приподнимаясь на локтях. — Кстати, тебе не обязательно работать лесным пугалом всю ночь. Я могу тебя заменить. Хотя Тимхо говорил, ты маг. Так почему бы просто не поставить защитный контур?

— Ну… — пущенный по произвольной траектории взгляд, выявил, что ряды бодрствующих пополнились некой любопытной особой с двумя косичками. — Я не маг, я просто знаю, как пользоваться заклинаниями.

— А разве есть разница? — Искренне удивился Тимхо, заставив меня усомниться, что из школы искусств его на самом деле выгнали из-за финансовых проблем, а не за прогулы.

— Существенная. Любой маг обладает врожденным запасом некой волшебной силы, которую он может использовать для плетения заклинаний, как гончар использует глину для лепки кувшина. Чем больше этот запас, тем больше заклинаний ты сможешь создать, тем сильнее считается маг. Если у тебя есть глина, но нет умения, кувшин, конечно, получится кривой или вовсе бесполезный. Но без глины кувшин не получится вовсе.

Встречаются и люди, у которых такого резерва нет совсем, и чтобы сплести заклинание им приходится расплачиваться частью собственной жизни, а то и всей жизнью. Они могут использовать магию только в крайних случаях.

— И сколько ты потратила, когда сражалась с храмовым магом? — Насторожился паренек.

— Год. И если я продолжу злоупотреблять колдовством, то скоро превращусь в старую каргу и умру.

— Но зачем тогда ты училась магии, если знала, что она тебя убивает? — Вмешался Симург. — Это же глупо.

— Глупо. — Согласилась я, заворожено всматриваясь в пляшущие лепестки пламени. Для меня там всегда танцевали фениксы, взмахивая яркими крыльями, грациозно запрокидывая длинные шеи и хвастливо распуская искристые хвосты. Прекрасные. Свободные. Умирающие в огненном танце и снова воскресающие из пепла.

Да, ты прав, человек. Но тень не выбирает, она лишь повторяет движения своего хозяина. Тень знаменитого акробата, сумеет исполнить любой самый сложный трюк. Тень хорошего портного, сможет сшить роскошную одежду. Тень великого колдуна в совершенстве знает сотни тысяч обрядов, рецептов, формул и заклинаний… но толком воспользоваться ими не способна.

— Глупо. — Повторила я. — Интересно, ты так же будешь считать, если я убью плазмоидом вон того гуля[25], который с аппетитом подкрадывается к тебе со спины.

— Не смешно. — Буркнул Симург несколько веселых мгновений спустя, потирая ушибленный в панике локоть. — Эта нежить еще бессовестнее, чем ты! Можно было бы найти и более достойный объект для шуточек, наемница.

— Ты имеешь в виду себя?

— Я имею в виду мерзких богопротивных порождений тьмы!

— Очень самокритично.

— Умбра! — Поспешил вмешаться Тимхо, изо всех сил пытаясь замять намечающуюся ссору. — А ты встречалась с настоящими игигами?

— Чаще, чем ты можешь себе представить.

— И как? Какие они на самом деле?

Я смерила его долгим пристальным взглядом.

Общие чувства, которые люди испытывали к таким, как я, можно было охарактеризовать двумя словами. Страх и ненависть. Причина такого отношения мне до сих пор непонятна. Такие убежденные людоеды, как львы, волки и даже крокодилы пользуются завидным почтением и уважением. При виде же вполне безобидного гуля народ старательно отплевывается, гнет пальцы в охранные знаки, хватается за подручный сельскохозяйственный инвентарь, и с воплями бросается на мерзкую тварь… или в противоположную сторону, если это не гуль, а, к примеру, экимму[26] или удуг[27]. Конечно, и среди нас не редко попадаются тупые агрессивные твари, но по моим личным наблюдениям среди людей такие особи встречаются куда, как чаще!

Стоит моим спутникам узнать, кто я на самом деле… хотя бы заподозрить… и Шушуню больше не подпустят ко мне даже на полет стрелы, мальчик Тимхо никогда больше мне не улыбнется, а Симург будет постоянно вздрагивать при каждом моем движении и незаметно вытирать руки о рубаху, с отвращением вспоминая, что когда-то дотрагивался до этой отвратительной твари. Я-то уже привыкла. Но, кто бы знал, как нелюдям порой хочется спокойствия и нормального «человеческого» обращения!

— Бездушные кровожадные чудовища, не щадящие ни детей ни матерей, не знающие ни стыда ни привязанности, не заслуживающие ни снисхождения ни права на жизнь. — Отчеканила я, стандартную формулировку, чувствуя, как от напряжения каменеет лицо.

— И потому, — одобрительно добавил учитель алхимии. — Священный долг каждого шумберца — бороться и уничтожать зло в любых проявлениях.

— Может затянем хором гимн «Его Раскаленное Копье Разит Смердящую Плоть Издыхающей Твари»?

Мое оптимистичное предложение не вызвало должного восторга. Симург что-то тихо проворчал, натягивая на голову одеяло. Шушуня нахохлилась. Тимхо пересел к сестренке и прижал ее к себе, старательно избегая встречаться со мной взглядом.

На закоулках сознания мелькнула дурацкая мысль, что они как-то обо всем догадались. Ерунда. Защитный медальон, подаренный Хозяином, защитит мою сущность даже от зорких глаз охотников. Тогда в чем дело?

Я подбросила в костер пару веток, наблюдая, как волшебные птицы оживленно расправляют огненные крылья. Что же, у меня будет целая ночь, чтобы подумать.

Солнечный шарик уже в пятый раз перекатывался по небосклону, безнадежно исчезая в глухом мареве переплетенных ветвей. За это время лес выслушал в свой адрес столько, что ему по всем законам полагалось уже давно зачахнуть на корню и трухой рассыпаться по ветру. Но он держался молодцом, не выказывая никаких признаков надвигающейся кончины. В отличие от нас…

Впереди вместо долгожданного просвета замаячила серьезная продовольственная проблема. Отчаянных знатоков лесной флоры не нашлось, так что все ягоды и фрукты сразу отвергались нами, как однозначно ядовитые. Фауна была представлена в основном мошкарой и комарами, которые сами были не прочь подзакусить. Изготовленный мной лук ни разу не пригодился и, в конце концов, перешел в личное пользование Шушуни, после чего в нашем погрустневшем отряде наступило временное, хоть и несколько нездоровое оживление.

Главным источником пропитания стала большая заплечная сумка с провиантом, ответственным за которую единогласно самопровозгласился самый скрупулезный, самый занудный, самый сильный волей член нашего отряда (после меня, конечно), то бишь Симург. Он оберегал заветный мешок, как будто это была его единственная дочь, а мы посягавшая на ее честь толпа портовых грузчиков. В непредназначенный для питания геш у него было невозможно выпросить даже крошечный сухарик. Но, несмотря на все меры безопасности, каждое утро еда из сумки куда-то незаметно улетучивалась. Симург хирел на глазах, подозревая бессонными ночами в обжорстве всех и каждого. Каждый клялся в собственной невиновности и угрюмо посматривал на всех остальных, получая в ответ такие же пронзительные испытующие взгляды. С каждым днем отношения становились все более напряженными.

На шестое утро мы обреченно сидели у потухшего костра, пытаясь понять, как из мешка (мешок в яме, яма под землей, земля под кучей веток, ветки под Симургом) за одну ночь мог исчезнуть весь провиант до последней крошки.

— А я знаю, кто все съел! — Неожиданно объявила Шушуня. — Он здесь! Я его видела! Маленький то маленький, а шустрый!

— Вы чего? — Возмутился Тимхо, не выдержав нашего укоризненно-зловещего молчания.

— Видно было, кончено плохо. — После недолгого раздумья, продолжила девчушка. — Нос у него такой длинный-предлинный…

— Клянусь богами, я ничего не брал! — Испуганно возопил Симург.

— … голова белая, лысая в темноте аж светится!

Всеобщее внимание к моему ужасу мгновенно переместилось на последнюю подозреваемую.

— … уши торчком, ножки махонькие, и пузо большое, волосатое!

Такой яркой внешностью уже не отличался никто из присутствующих.

— Стой, это у кого здесь уши волосатые и пузо торчком? — Округлил глаза окончательно запутавшийся Тимхо.

— Вот у него! — Гордо заявила его сестренка, вытягивая вперед пустые ладони с растопыренными пальцами. — У клюзая! Я его случайно поймала!

— У ребенка начался голодный бред! — Проворчал Симург. — И все из-за того, что кто-то из вас бессовестно сожрал все запасы.

— Шушунь. — Осторожно сказала я. — Но ведь у тебя в руках ничего нет.

— Есть! Он просто обневидился от страха!

— Не обращайте внимания. — Извиняющимся тоном произнес Тимхо. — Фантазерка. У нее такое бывает.

Хозяин одно время увлекался выведением новых видов нечисти, и поэтому моя память хранила в себе тысячи трактатов о реальных и вымышленных существ с начала времен до настоящего дня. Ушки? Длинный нос? Невидимость? Ни один из ныне живущих видов не подходил под такое описание. Я была склонна принять сторону Тимхо, но что-то заставило меня подойти к девочке и дотронуться до того места, где должен был находиться воображаемый воришка. Рука наткнулась на что-то пушистое и мягкое.

Шушуня горестно всхлипывала, прижавшись к брату. Впрочем, Тимхо и сам выглядел так, будто собирался заплакать.

— Мы знали эту женщину недолго, но уже успели к ней привязаться. А терять близких людей всегда трудно. — Тихо проговорил Симург, с прискорбным видом наблюдая за тем, как я вот уже второй геш остервенело трясу пустым кулаком в воздухе. — Но, к сожалению, женская психика наименее устойчива к большим нагрузкам.

Я раздраженно стиснула зубы и утроила усилия.

— Умбра, перестань, пожалуйста… — Здесь Тимхо замолчал, удивленно разглядывая появившееся у меня в руках крошечное существо. Побесившись для порядка и поняв, что вырваться не получится, клюзай, досадливо щелкнул носом, который на самом деле оказался загнутым клювом, и обвис на своем пушистом воротнике, уныло опустив длинные уши.

— Какая мерзость! Что это? — Вопросил Симург.

— Не знаю, — сквозь зубы процедила я, вглядываясь в круглые желтые глазки с вертикальным, как у змеи, зрачками. — Но если не вернет нам продукты, то это — наш поздний завтрак!

— Пустоголовые злые пустынники! — Внезапно на чистом шумберском завопила зверушка. — Да ты хоть знаешь, наемница неотесанная, кто сейгеш перед тобой висит?! Мы — великий властитель славного народа, Махнур Великолепный!

— Да мне до светильника, кто ты такой! — Окончательно озлилась я, встряхнув ушастого властителя так, что чуть не вывихнула себе запястье. — Говори, где наша еда, мелочь пузатая?!

— Мелочь!? — Оскорблено заверещал клюзай. — Так, а ну отпусти нас, пади ниц, и смиренно моли о прощении, пока мы не разгневались!

— Кто это вы? — Заинтересовалась любопытная Шушуня.

— Мы это мы, глупый пустыненнок. — Гордо сообщил зверек, обводя округу когтистой лапкой. — Великолепные искусники додо!

Мы не поверили своим глазам. Вокруг внезапно сделалось белым-бело, как будто на полянке и прилегающих к ней прогалинах в одно мгновение расцвели тысячи белых цветов. Тысячи длинных ушей настороженно топорщились на лысых макушках. Тысячи желтых глазок с вертикальными зрачками светились недобрыми огоньками. Щелканье тысячей острых клювов сливался в один угрожающий скрежет.

— Умбра, — шепнул мне в затылок Симург. — Поставь это на землю.

Но я и без его подсказок прекрасно представляла себе, как выглядит раскроенная на ленточки плоть. А еще я однажды видела, что случилось с быком, самонадеянно вставшим на пути орды странствующих муравьев…

Махнур Великолепный был со всеми возможными почестями опущен на спешно подметенный заботливыми руками Симурга каменный валун. Повелитель додо подбоченился и устремил на меня победный взгляд.

— На этот раз мы прощаем тебя, криворукая пустынница. — Заявил он, гордо выпячивая вперед грудь с пушистой манишкой. Несмотря на его старания, круглый живот, в котором, как я подозреваю, сгинул весь наш провиант, все равно занимал лидирующее положение. — Но впредь будь острожное и учтивее. А та еда, что хранилась в грязном мешке — наша законная добыча. Длинноногие пустынники ходят в наш лес, и за это дарят нам разные вкусные вещи.

— Дарят?! — Вознегодовал было Симург, но сразу же благоразумно поспешил поправиться. — Да, конечно, мы ведь от всей души. Надеюсь, вам понравилось.

Додо довольно загалдели. Махнур мечтательно прищурился, мазнув по зазубренному краю клюва розовым язычком.

— Да, а потом мы благодушно позволяем пустынникам покинуть наш лес.

Теперь пришла моя очередь возмущаться, но благоразумно делала это молча. Моровая язва вам на оба уха! Так это из-за вас, мы тут почти неделю скитаемся. Где-то из-за мола подсознания начали неуверенно подниматься смутные воспоминания о каких-то древних и вроде бы вымерших существах похожих на додо, но тут же исчезли, уступив напору внезапной, как штормовая волна, мысли.

— Так вы сейгеш нас отпустите? — Обрадовалась я. — Мы очень спешим!

— Нет. — Категорично мотнул клювастой головой повелитель додо. — Не спешите. В нашем лесу нет вашего времени, и выйдете вы в тот же день и тот же геш, как вошли. Но прежде, нам нужна ваша помощь, мерзкие пустынники. Особенно твоя, зловредная наемница.

Я заинтересованно хмыкнула, не удержавшись от колкости. — А разве вы не всемогущие?

Зверек повесил ушки. Теперь он выглядел расстроенным и смущенным.

— Да, мы всемогущи. — С нажимом произнес клюзай. — Но такого еще не бывало. Злой клыкач-когтяш не подвластен нашему искусству, он пришел в наш лес, не принес нам даров, и мало того, постоянно пытается нас съесть! Какое хамство!

Его соплеменники недовольно загудели, целиком поддерживая праведные гнев предводителя.

— Клыкач-когтяш? — Опередил меня Тимхо. — Что за неведомый зверь? Лев, гиена?

— Нет. Четвероногих и крылатых пустынных тварей лес не пускает, только человеческих пустынников. Этот же пришел сам. Не живой и не мертвый, но совсем пустынный. Большой, мерзкий и злой, как все вы. Постоянно мешает нам! — Пояснил Махнур с забавным шипящим придыханием. — А вчера, он совсем потерял всякий стыд и посмел покуситься на святое, на чудесный, великолепный царский хвост!

Тяжелый вздох повелителя додо отозвался протяжным стоном в исполнении тысячи его подчиненных. И только теперь я заметила, что в отличие от остальных клюзаев, щеголявших длинными пушистыми хвостами, у Махнура сзади болтался жалкий пожеванный обрывок с желтыми следами засохшей сукровицы.

— В общем, накажите нечестивца, и можете идти с миром. — Подвел итог повелитель. — А мы щедро отблагодарим так, как вам, пустынникам, нравится.

С этими словами клюзай растворился в воздухе. Поляна опустела. Зато на валуне заблестела приличная горстка драгоценных камней.

— Договорились! — Крикнул Симург, озираясь по сторонам с таким энтузиазмом, будто собирался немедленно увещевать клыкача-когтяша собственными руками. — Где эта мерзкая тварь?

— Поищите. — Тихо ответила пустота. — Он всегда рядом. Вынюхивает, высматривает, выжидает…

Утренний молочный туман разлился по притихшему призрачному лесу, задумчиво закручивая позолоченные солнцем волны у края поляны, словно пряди у виска. Редкие лучи света, пробивавшиеся из-за сплоченных рядов деревьев, прочерчивали себе в неестественно четкие длинные дорожки.

Мы с Шушуней скатывали одеяла, а Симург и Тимхо ловко распихивали их по мешкам. Процесс был уже неоднократно отлажен и проходил легко, как говорится, без сучка и задоринки, позволяя в полной мере погрузиться в собственные мысли.

Я всегда считала себя докой по магии и всем разновидностям нелюдей. Оказывается, что зря. Целый заповедник неведомой нежити. Заколдованный лес! Клюзаи! Клыкачи! Сейгеш моя самооценка зароется под землю. Кто же такой этот загадочный осквернитель царского хвоста? С такими крошечными размерами додо представляли собой легкую добычу практически для любого известного вида игигов, достаточно тупого и голодного, чтобы гонятся за юркими невидимыми существами. Галле? Экимму? Кто же…

С противоположного конца поляны послышался легкий шорох. Качнулись и разошлись в стороны зеленые занавеси из пышных кустов папоротника и высокой травы. Вот и ответ на вопрос. Упади небо. Лучше умереть от любопытства, чем получить такой ответ. Худший вариант даже трудно представить. Разве что из кустов выполз бы Хозяин и поинтересовался местонахождением сафьянового халата…

Это была смерть. Тощая, облезлая, прихрамывающая на заднюю лапу, но от этого не менее мучительная и скоропостижная. Тройной куш[28] в холке, прочная броня из хитиновых пластин, зазубренные когти, клыки длиной с ладонь, чудовищная сила и невероятная быстрота реакции делали этих тварей абсолютными чемпионами во всех видах спорта (бегу, прыжкам, плаванию, борьбе, выслеживанию и скоростному поеданию) и не оставляли нам никаких шансов. Зверь явно шел по следу додо, увлеченно уткнувшись носом в землю, поэтому, сначала не обратил никакого внимания на четыре застывшие от ужаса фигурки.

— Поздравляю. — Еле двигая губами прошептала я. — Мы теперь знаем, кто скрывался под скромным псевдонимом клыкача. Это удуг.

Симург судорожно сглотнул подступивший к горлу комок. Тимхо побледнел еще больше, став белее клюзая. Шушуня отчаянно прижалась ко мне, до боли стиснув запястье. Может быть, раньше никто из них с удугом и не встречался, но наслышаны все были достаточно. Достаточно, чтобы начинать прощаться с жизнью.

— Удуг. — Неожиданно протянул Симург, разглядывая чудовище с жадным и явно нездоровым интересом. — Он же весь состоит из бесценных алхимических ингредиентов! И сердце, и глаза, и шкура! В Ниппуре один удужий зуб стоит бешенные деньжищи…

— Что там удужий зуб. — Нервно ухмыльнулась я. — У тебя есть все шансы абсолютно бесплатно заполучить целую удужью пасть, в комплекте с глоткой, кишечником и желудком…

Тем временем измученный голодом и тщетным преследованием мелких безвкусных зверушек удуг неожиданно для себя обнаружил просторную полянку с четырьмя большими аппетитными кусками мяса, красиво сервированную мхом, скомканными одеялами и яркими цветами. Зверь даже подпрыгнул от удивления, умиленно прижав круглые ушки, и радостно почти по-собачьи завилял длинным чешуйчатым хвостом.

Мои глупые надежды на его слабое зрение, притупившийся нюх, несварение желудка или склонность к вегетарианству рассыпались прахом. Можно, кончено обернуться тенью и сбежать… и потом до скончания дней скитаться по этому лесу под приятный аккомпанемент бурчащего живота удуга? Нет уж, спасибо. Или я или он!

Есть два способа справиться с такими тварями: магия и серебряный меч. Для магического поединка с крупной нежитью, у меня резерв слабоват. Пара заклинаний и в результате: осчастливленный бесплатным преставлением удуг и я в глубоком обмороке, полностью готовая к употреблению.

Значит, остается только второй вариант. Так хотя бы есть шансы умереть в честном бою, а не убогой бесчувственной тушкой. Возможно, два железных кинжала сойдут за один серебряный меч… ну, или, в худшем случае, хотя бы за пару зубочисток.

— Заберите ребенка! — Приказала я, приняв окончательное решение.

Удуг воспринял мои слова, как приглашение к столу и медленно потрусил в нашу сторону. Деловито, без лишней спешки. Уверенный, что мы от него и так никуда не денемся.

Симург и Тимхо бросились отцеплять от меня девочку. Но Шушуню, как будто подменили. Она вцепилась мертвой хваткой, вереща, как подбитая пустельга. Взгляд ясный и осмысленный еще миг назад, налился тупой злобой, под глазами залегли глубокие тени. Приступ! Упади небо, как не во время!

Наконец, Симургу удалось оттащить ее в сторону. Но девочка неожиданно ловко вывернулась и вцепилась острыми зубками ему в руку. Потекла кровь. Кровь…

Мой слух уловил тихий обиженный рык обделенного внимания удуга.

Я оттолкнула сцепившихся в один комок людей в сторону. Запоздало обернулась, прекрасно понимая, что не успеваю отпрыгнуть. Огромная переливающаяся всеми чешуйками туша летела на меня с неотвратимостью пущенной стрелы, выставив вперед растопыренные лапы. От страха трансформация произошла мгновенно. Я даже не перешла, перескочила Порог, черным силуэтом нырнув в переплетение спасительных теней от деревьев.

Гостеприимно выпущенные когти вспороли пустоту. Удуг пролетел несколько кушей, и протаранил лбом булыжник, на котором накануне сидел повелитель додо. Камень раскололся. Чудовище плюхнулось на хвост, тупо тряся башкой. Что за шуточки, уважаемые! Куда подевалось мое угощение?

Я стремительно поднялась из своего укрытия, разводя руки с бликующими в лучах восходящего солнца кинжалами. Сейгеш, пока он не видит. Ударить по открытой уязвимой шее.

— Помогите, нежить! — Надрывный, полный ужаса крик заставил меня вздрогнуть и резко обернуться. Еще один удуг?!

За моей спиной творилось нечто невообразимое. Шушуня с закатившимися глазами каталась по земле в жутком припадке, пуская ртом пену. Тимхо бестолково суетился вокруг, зачем-то пытаясь засунуть ей меж зубов деревянный колышек. Орал Симург. Мужчина зажимал кровоточащую рану и переводил безумные глаза с корчащегося поодаль ребенка на меня, еле сдерживаясь, чтобы не перебежать на сторону удуга.

Гёт! Совсем забыла, как я сейчас выгляжу. Серая человекоподобная фигура, сплетенная из множества постоянно извивающихся щупальцев тумана, с черными провала глазниц и кривой ухмыляющейся пастью.

Хе-хе. Они среди нас! Спасайтесь правоверные! Хорошее настроение придало мне смелости, и я бесшумно заскользила к чудовищу. Момент безвозвратно упущен, но кто сказал, что не подвернется другой? Очухавшийся удуг припал на передние лапы и с интересом принюхался, встопорщив щеточку усов. Одобрительно распахнул клыкастую пасть, обмахнул морду желтым языком и с мявком прыгнул мне навстречу. Я снова растворилась в клубке теней, с удовольствием констатировав перелет, но на этот раз нагло появилась уже перед мордой разъяренного зверя. Удуг бросился, не раздумывая. Желтое пузо снова промелькнуло над моей головой. Заточенные лезвия легко вспороли мягкую, незащищенные хитиновыми наростами плоть, самое уязвимое место после тонкой полоски кожи между шейными пластинами. В лицо, забивая глаза, нос и рот, хлынули потоки крови и перекрученные спирали внутренностей. Чудовище взревело так, что заложило уши. Но вопреки моим ожиданиям не отскочило в сторону и не упало без дыхания, а резко развернулось и наотмашь мазануло когтями. Я успела вырваться из последовавшего далее захвата и мгновенно переместилась в другой конец поляны по спасительному лабиринту теней. Боль пришла позже. Ужасная обжигающая волна судорог сковала правый бок, вытолкнув из горла бесконтрольный дикий вопль и заставив тело скорчится в бессильном ужасе. В надежде облегчить мучения, я сменила ипостась. При переходе Порога иногда затягиваются даже серьезные раны. Гёт… не такие серьезные! Конечно, стало получше, но кровь никак не желала останавливаться. Неужели подреберная артерия? Тысяча гётов! Мир начал расплываться перед глазами, словно на холст с картиной плеснули ведром кислоты.

Удуг чувствовал себя не намного лучше, но это не мешало ему проявлять активную заботу о здоровье окружающих. Сосредоточенно пыхтя и вращая горящими жаждой мести глазами, чудовище поползало ко мне. Следом тянулся шлейф бурых полос. Я бы со вспоротым животом не протянула и пару гешей, а этот гад все также свеж и полон сил. Вот же сволочь! — Невольно позавидовала я. — Ведь сожрет меня, восполнит запасы крови, отлежится несколько деньков и снова будет, как новенький.

Сил на еще один переход не осталось. Как назло куда-то запропастились кинжалы. Пыхтение слышалось все ближе. Я втянула носом прохладный утренний воздух и упрямо перевернулась на живот. В глаза резко потемнело от боли. Так, не сдаваться. Ползти вперед. Каждое движение причиняло ни с чем несравнимые страдания, но я уже не обращала на это внимание, сосредоточив все силы на очередном рывке вперед. Каждый раз, как в последний. Но каждый раз я делала новый рывок. И еще. Еще раз. Ну же!

Удуг скоро выдохся, но сдаваться и не подумал. Он упорно полз в каких то пол локтя за моими сапогами, в холостую клацая клыками… пока в холостую. Упади небо! У меня вырвался нездоровый смешок. Идиотизм. Мы так скоро судоходный канал по кругу пророем. Внезапно пальцы коснулись чего-то необычно гладкого и холодного. Я приподняла голову и решила, что брежу. Тут действительно было чему удивляться. Прямо перед моим носом лежал меч. Не серебряный. Обвод без сильных наворотов. Крестообразная гарда. Простенький. Но меч!

Мгновением позже, когда рука крепко уцепилась за рукоять, глаза различили смутное очертание ушастой зверушки с длинным загнутым клювом.

— Это наш подарок. — Тихо сказал Махнур. А, может, и не Махнур, кто же их разберет. Все ведь на одну морду. — Не сдавайся, мерзкая пустынница.

Неожиданно по всему телу пробежала легкая покалывающая волна. Боль исчезла. Магия клинка, ворожба додо… или предсмертное облегчение? Неважно, я почувствовала, что могу подняться. Заподозрив неладное, удуг дико взвыл и направил все свои нешуточные силы на последний рывок.

Я рубанула от плеча. Меч очертил сверкающую дугу, сверху вниз, почти не встретив сопротивления. Удуг повалил меня на землю, попутно раздирая в клочья одежду и кожу. Неужели я промахнулась… клинок выпал из онемевших от страха и отчаянья рук.

Ощеренная харя с горящими зеленым светом глазами застыла прямо перед моим лицом. Казалось, что удуг улыбается и лукаво подмигивает, но поперек морды внезапно появилась ярко-алая полоса. Часть черепа медленно съехала вниз, оставив жуткое овальное сечение.

Не промахнулась.

Тело зверя еще какое то время дергалось, как будто жило своей отдельной жизнью, а потом тяжелым безжизненным бременем придавила меня к земле.

Все кончено. Я с трудом выбралась из-под туши, прочистила глаза и нос от крови, немного полежала, прислушиваясь к своим ощущениям. Как ни странно серьезных повреждений не было, только глубокие царапины под правым боком. Подтянула к себе меч, поднялась. Оказывается, Тимхо, Симруг и Шушуня так никуда и не ушли. Приступ уже миновал, и девочка снова выглядела обычным ребенком. Она смотрела на меня потемневшими от ужаса глазищами и молчала. Как и все остальные. Как всегда!

Ничего, главное уйти, пока они не опомнились и не бросились добивать не меру живучую нежить. В теперешнем состоянии мне хватило бы даже метко брошенного камня. Придерживая края раны левой рукой, а правой сжимая меч, стала бочком двигаться к кучерявым зарослям папоротника. Внезапно голова закружилась. Я покачнулась и упала на колени. Недовольная непочтительным обращением рана в отместку ответила такой сильной вспышкой боли, что сознание попросту выбило из меня, как пробку из бутылки с перебродившим вином.

Первыми звуками, который я услышала, придя в себя, были горестные всхлипы и громкие рыдания. Кто же это так убивается?

Покрасневшая и распухшая до размеров средней упитанности хомяка (так что тоненькие щелочки глаз еле выглядывали из-за щек) девочка возлежала у меня на груди и орошала всю округу слезами. Тимхо вторил ей, ввиду того, что моя была занята, уткнувшись в широкую грудь Симурга.

— Только хора бабок-плакальщиц мне не хватало. — Смущенно пробормотала я. — Не успела прилечь, уже закапывают. Я, конечно, знала, что вы не обрадуетесь моему выздоровлению, но могли бы хоть из приличия притвориться.

— Умбра, ты живая! — От переизбытка чувств Шушуня подпрыгнула, растревожив треклятую рану. М-да, с выздоровлением я поторопилась.

Увидев мою кислую физиономию, девочка испуганно ойкнула и отодвинулась в сторону.

— Прости, я нечаянно!

— Ничего, сочтемся. — Я огляделась по сторонам, отметив меч, лежащий по правую руку, плотную повязку через весь живот и пикантно укоротившиеся мужские рубахи.

— Умбра… — Протянул Тимхо, явно не решаясь спросить начистоту. — Ты…

— Исчадье тьмы, гнусная тварь, враг рода человеческого и тому подобное.

— Просто я никогда не слышал про такие создания. — Смущенно пробормотал мальчишка. — Ты не упырица, не перевертыш, не водяница…

Честно говоря, я сама до конца не знала, в чем именно заключается моя природа, поэтому объяснять было вдвойне тяжелее, а в том, что настало время объясниться начистоту, сомневаться не приходилось.

— Вы когда-нибудь слышали про Сайтаса?

— При чем тут Сайтас? — Удивился Симург. — Это же колдун из детской страшилки. Меня еще мама ей пугала, если не слушался.

— Дай, я расскажу. — Деловито вмешалась Шушуня. — Он живет на черной-черной горе, в черном-черном замке который охраняет черный-черный семиголовый дракон. Каждую ночь Сайтас облетает на своем черном-черном драконе все царство, и смотрит, кто из детей себя плохо ведет, не хочет ложиться спать, или не съел свой ужин. Таких он кидает в мешок, а потом сбрасывает в пропасть, кишмя кишащую голодными злыми экимму.

— А еще он похищает невинных девушек, соблазняет их и пьет их кровь, чтобы жить вечно. — Тоном знатока добавил Тимхо.

— А еще насылает мор, ворует урожай, портит скотину. — Припомнил Симург. — И плюет в солод, отчего пиво выходит кислым.

— Хм. — Я глупо улыбнулась, слегка обескураженная размахом профессиональной деятельности Хозяина. Сознание услужливо нарисовало пугающе правдоподобную картинку: приложив ладошку ко лбу, Сайтас неустанно бороздит воздушное пространство Шумберского царства, зорко высматривая бесхозных девиц, молочные стада, вредных отроков и опрометчиво оставленные без присмотра чаны с солодом, при этом старательно сверяясь с длинным, трепещущим на ветру списком, чтобы ненароком не запутаться, кого воровать, кого портить и в кого плевать.

— Ладно, фольклористы-любители, забудьте про сказки. Правда только то, что Сайтас действительно существует. И по моим сведениям, он самый могущественный колдун нашей с вами современности, а также прошлости и будущности.

Тут я помолчала, придумывая как бы удачнее соврать, не слишком далеко уходя от истины. И в итоге выбрала золотую середину, решив ограничиться безобидными фактами.

— Однажды когда Хозяин, то есть Сайтас, решил удалиться от власти над миром и начать спокойную научную деятельность, он ощутил, так сказать, некоторую нехватку квалифицированных кадров, которым можно было доверять. Сами знаете, как сейчас трудно найти хорошую прислугу. Каждый так и норовит то серебряную ложку стырить, то соль с ядом перепутать, а то и рецепт волшебного зелья конкурентам перепродать. Короче говоря, Хозяин поразмыслил и пришел к неутешительному выводу, что по настоящему не может доверять никому, кроме самого себя. Тут его и осенила эта гениальная идея создать свою копию, которая бы разделяла все его увлечения и интересы, обладала таким же уровнем развития и полностью от него зависела. Так он решил оживить собственную тень, что ничтоже сумняшеся, и провернул… ну, не надо делать такие удивленные глаза! Да, я — всего лишь копия колдуна Сайтаса.

— Но ты же женщина! — Воскликнул Тимхо.

— У каждого свои причуды. — Это была моя излюбленная тема для шуточек над Хозяином, но перед чужими я откровенничать не собиралась. — Сам он говорит, что женщины выносливее к боли и легче переходят границу между трансформациями.

— Придумываешь. — Неуверенно пробормотал Симруг, присаживаясь рядом на корточки. — Тогда… тогда ты должна была получить все его могущество!

— Хозяин в отличие от тебя, не гидж. У меня полностью отсутствует магический резерв, и я не могу воспользоваться ни одним серьезным заклинанием. Я выполняю для него разного рода поручения. Какие вас не касается. Что еще… недавно в награду за примерную службу, я получила отпуск, который задумала посветить спокойному отдыху, путешествиям по интересным местами новым приятным знакомствам, чем и наслаждаюсь до сих пор.

Я предельно осторожно повернулась на левый бок, подтягивая к себе лежащую неподалеку куртку. — Теперь вы знаете всю правду. — Критический осмотр истерзанной одежки на свет вызвал горестный стон, и заставил зажмуриться от чрезмерного избытка этого самого света. — Приятно было познакомиться.

— Что ты имеешь в виду!? — Подозрительно прищурился Тимхо.

— А к чему разводить церемониал? — Ощерилась я. — Всем известно, что любой договор с игигом считается недействительным. Так что нечего стесняться, можете плюнуть мне под ноги и смело разбегаться с криками!

— Я вовсе не собирался расторгать с тобой договор!

— А как же священный долг каждого шумберца? — Это звучало настолько нереально, что я в конец разнервничалась. — Короче, хватит втирать мне уши! Не бойся, можете спокойно уходить, я вас не трону.

— Чем определяется человечность, Умбра? — Тимхо посмотрел мне в глаза. Открыто. Серьезно. Не пытаясь спрятаться за сторонними жестами. — Не словами, не внешностью, не происхождением, а мыслями и поступками. Ты помогла мне, когда любой бы отвернулся, ты спасла нам жизнь, рискуя своей, и мне все равно кто ты. Я хочу, нет, я прошу, чтобы ты осталась с нами.

Неужели не врет? Не врет. Но ошибается. Если я когда и рисковала своей шкурой, то только ради себя, и если бы была возможность, сбежала бы без всяких сожалений. К горлу подступил комок. Я отвела взгляд.

— Что, и другие так думают?

Другие ответили мне ухмылкой в бороду с безразличным пожатием плечами и энергичным киванием, от которого косички двумя змейками запрыгали над взлохмаченной макушкой.

— Ну, тогда ладно… — Пробормотала я, тут же обозвав себя идиоткой. Эх, надо было воспользоваться возможностью и распрощаться со всей честной компанией! Вернулась бы в порт на ярмарку… потому что, чем больше я раздумывала над целью нашего путешествия, тем больше уверялась в его бесполезности. С помощью природной магии можно предотвратить недуг, затормозить его развитие, но вылечить уже существующую болезнь нельзя. Так что, скорее всего, вся эта легенда про озеро — пустая сказочка, спасающая от отчаяния, но не имеющая под собой реальных фактов. А если даже таковые и были, то наверняка за столько лет уже успели обрасти домыслами настолько, что их теперь на трезвую голову друг от друга и не отличить. У Шушуни, нет никаких шансов…

Чтобы заглушить злость и непонятное смятение (какое мне, в принципе дело, до какой-то вредной пигалицы), я принялась чаровать дыры на куртке.

— Ты что!?

Истошный крик Тимхо застал меня врасплох.

— А что такое?

— Тебе же нельзя колдовать! — Паренек буквально вырвал у меня одежку, и с возмущенным видом уволок на противоположную сторону от черного круга кострища. — Лучше вручную зашью.

— Не волнуйся, у него золотые руки. — Шушуня осмелела и снова пристроилась рядышком, рассматривая меня, заворожено приоткрыв рот, как будто с последней встречи у меня отросла длинная курчавая борода до пояса.

— Ага, наслышана. Вернее, насмотрена. Надеюсь, рукоделие ему дается лучше, чем малеванье вывесок для корчем.

Мальчишка густо покраснел, но предпочел не ввязываться со мной в словесную перепалку, сделав вид, что полностью поглощен сложным процессом продевания строптивой нитки в игольное ушко.

А если серьезно, то в глубине моей души, вопреки желанию, зрело уважение к этому вихрастому нескладному пареньку. Ибо дворянин не гнушающийся, а главное умеющий вести хозяйство, шить, готовить и заниматься ремонтом такое же редкое явление, как скаковая черепаха. Обычно разжалованная знать предпочитает спиваться и побираться у храма или же решает финансовую проблему кардинально (кончая жизнь самоубийством), только бы не скатываться до унизительного честного труда.

Так низко пасть в глазах высшего общества, да еще и при живом то дядюшке! Я уже открыла рот, чтобы отыграться на Симурге, но он видно что-то почуял, нахально перебив меня на полуслове.

— Умбра, почему ты таскаешь такую странную одежду? Тебе не жарко?

— Напротив, мне постоянно холодно. — Я досадливо отпихнула назойливую девчонку, и, кривясь от боли, осторожно поднялась на ноги. — А при трансформации, вообще, мерзну. Гёт, да отойди ты, не путайся под ногами!

Последнее относилось к Шушельге, вившейся вокруг с настойчивостью голодной мухи. Вместо того чтобы обидеться, девочка шустро отбежала на безопасное расстояние и уставилась на меня с неподдельным, но явно нездоровым обожанием.

— Умбра, а ты людей кушаешь? — С надеждой спросила она. — Нет, здоровье берегу. Отстань малявка.

— Умбра, а покажи еще, как ты превращаешься в тень!

— Обойдешься.

— Ну, пожалуйста…

— Светлые воды! — Я зажала руками уши и попятилась, уткнувшись спиной в Симурга.

Как ни странно тот не стал брезгливо отскакивать в сторону и даже… галантно придержал-приобнял меня за плечи! Теперь уже отскочила я, подкрепляя свое негодование цветастым выражением на аморейском. Нет, кто кого должен боятся?

— Мы рады, что ты идешь на поправку, мерзкая пустынница! — Рядом возникло новое действующая на нервы лицо, то есть морда. На этот раз верховный клюзай появился в гордом одиночестве. — Как и обещали, мы щедро наградим вас! Красивыми каменьями…

На земле пестрым букетом расцвел внушительный курганчик самоцветов. От счастливых улыбок и алчного сияния глаз на поляне заметно посветлело.

— … и серебром!

Рядом шлепнулся внушительный мешочек рыжей кожи, перетянутый веревкой. В этом месте количество счастливых улыбок резко поубавилось.

— Эй, это же мой мешок! — Возмущенно подскочил Тимхо, охлопывая себя по бокам. — Ой, и папин браслет пропал!

Махнур Великолепный заморгал желтыми глазками, смущенно кашлянул, и внезапно крикнул на весь лес пронзительным визгливым голосом. — Изыкай!

— Извиняемся, ваша милость. — Пристыжено пробормотал кто-то. — Попутали-с. Исправим-с.

Тут же материализовался золотой браслет, горстка серебряных монет… и большой овальный медальон, подозрительно смахивающий…

Я ошалело пошарила за воротом рубашки, как и следовала ожидать, обнаружив бессовестное отсутствие своей собственности на рабочем месте. Когда только успели, черти?

— Забирайте, теперь это все ваше. Меч, кстати, тоже можете оставить. — Снисходительно разрешил повелитель додо, не обращая внимания на наши вытянувшиеся лица. — Дождитесь, пока зайдет светило. Следуйте за ним и выйдете, куда хотели. Все, аудиенция окончена, прощайте, пустынники!

Клюзай качнул ушами, противно проскрежетал клювом напоследок, и медленно растаял в воздухе, словно клочок лесного тумана.

Закатное небо нарядилось в роскошный темный пурпур, ниспадающий сверкающими складками облаков.

— Кстати, — задумчиво произнесла я, разглаживая перештопанную куртку, которая льстиво вздувалась на груди, хотя почему-то тремя буграми. — Я вспомнила, кто такие додо.

— И кто? — Симург оторвался от созерцания заходящего солнца и с интересом приподнял черную бровь. Где-то невдалеке слышалось журчание ручейка.

— До Великого Потопа их называли Дор-доу, живой лес. И клюзаи и лес составляют одно существо, настолько же древнее, насколько неизученное. Такой лес живет сразу в двух мирах, по обе стороны Порога. В общем, выглядит, как скопление деревьев, кустов и трав, но обладает единым сознанием и магическими способностями. С большой натяжкой можно назвать дор-доу хищником. Он заглатывает путников, а его, так сказать пищеварительные органы, клюзаи забирают у них еду и полезных вещи, наедаясь сами и одновременно насыщая весь организм дор-доу.

— Напоминает человеческий желудок. — Задумчиво пробормотал Тимхо.

— То есть… — Симург нервно облизал губы, пораженный своей неожиданной догадкой. — Выходит нас съели, прожевали, переварили, а теперь того…

Я не стала констатировать очевидное, хотя в душе предпочитала считать себя не переваренным харчем, а специальным лекарством против удуга. К тому же солнце село и ощутимо потянуло холодом. Может оттого, что рядом находился ручей, а может…

— Давайте возьмемся за руки.

— Зачем? — Иронично скривился учитель алхимии. — Боишься темноты?

— Нет, просто дор-доу нас сейчас того, то есть выбросит в наш мир. А так как у всех разный вес, нас может расшвырять на разное расстояние. Будете потом по округе аукаться.

Я оказалась права. Мы только-только успели сцепить пальцы, как темнота вокруг сгустилась до кромешной черноты. Сердце пронзило неприятно знакомым ледяным жалом Порога. Я на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла…

Глава 4

Ночь испарилась, как грозовая туча. Высоко в синем небе горело раскаленное полуденное солнце. То же солнце, что светило нам, когда нас ссадили с корабля. Трудно было поверить, но, похоже, мы действительно не потеряли ни геша, с того момента, как вошли в лес!

Казалось, мир искренне обрадовался возвращению своих блудных детей: окатил шквалом теплого ветра, организовал настоящий птичий хор, исполняющий залихватские трели, украсил траву разноцветными цветами и даже отрядил комитет по встрече, в виде двух деревенских мужиков с кувшином благоухающего ячменного пива.

Торжественная пауза в приветственной речи слишком затянулась. Сбитые с толку нашим эффектным появлением мужики, с все возрастающим подозрением рассматривали невесть откуда взявшуюся шеренгу держащихся за руки незнакомцев. Мы отвечали им тем же.

— Уважаемые, а не подскажете, как нам добраться до Элгая Зарече? — Решился вступить в контакт Симург, не забыв приветливо улыбнуться.

Мужики молча вытянули руки назад и вправо. Странно, что мы сами не заметили. За частоколом грязных желтых пальцев петляла лесная тропинка, искрилась на солнце широкая речная гладь, даже можно было различить аккуратные прямоугольники огородов и маленькие, приютившиеся на высоком берегу домики.

— Спасибо, уважаемые.

— Мы приветствуем вас в нашем лесу. — Запоздало выдавил кувшинодержец, смахивая выступивший на лбу пот. Его товарищ ограничился вежливым кивком, больше похожим на нервный тик.

— Ну уж нет! — Ноющая боль в боку и пивной запах на пустой желудок, окончательно доконали мое дурное настроение. Я резко шагнула вперед, беспардонно растолкав в стороны топтавшихся на тропинке мужиков. Семь дней моей драгоценной жизни, какому-то дор-доу под куст. — Это мы приветствуем вас в НАШЕМ лесу.

Хозяин единственной корчмы в Элгае Зарече тоскливо проводил глазами кружку, перекачивавшую с подноса разносчицы на столик. Точь-в-точь безутешная мать, провожающая любимого сына в царскую армию.

Дингир-ур с ухмылкой ухватился за ручку очередного «подарка от заведения дорогому гостю», задумчиво поболтал, но пить не стал. За два дня безвылазного пребывания в питейном заведении, знаменитая элгайская настойка на семи травках уже была готова политься у охотника из ушей, как вино из фонтана на главной площади Ниппура.

Вопреки обыкновению народу сегодня почти не было. Только рядом лениво потягивала пиво пара приезжих тамкаров, прячущихся от полуденного зноя. Неотложное присутствие дингир-ура в корчме резко повысило любовь местного населения к трезвому образу жизни и к жизни вообще. Даже самые отъявленные пропойцы и смутьяны временно приостановили свою антиобщественную деятельность, боясь показать нос из дома. Счастливые жены возносили хвалу всем известным богам. Хозяин корчмы в исступлении драл на себе бороду.

Надо сказать, и сам Асеер был не в восторге от сложившейся ситуации, измученно ерзая на просиженной лавке. Но он стал лучшим из лучших потому, что никогда не оставлял начатое дело. Рано или поздно, эти злосчастные искатели Нефритового Озера должны появиться в городе. А все пути в Элгае, как известно, ведут к корчме…

Заскрипела дверь. Якобы отгоняющие нечисть медные трубки, висевшие над порогом мелодично зазвенели. Пахнуло уличной пылью.

Стол, расположенный в темном углу давал возможность оставаться незамеченным самому, но вместе с тем хорошо рассмотреть всех входящих.

Первым вошел высокий красивый мужчина, с прямой осанкой и манерами, выдававшими знатного дворянина. Смешной. Споткнулся на ровном месте и чуть не растянулся на полу. Маленькая вертлявая девочка с луком за спиной. Нескладный смущенно улыбающийся кучерявый паренек. И… самое главное… совершенно лысая угрюмая девица сплошь обтянутая в черную кожаную одежду, с мечом, привязанным к талии чем-то вроде бельевой веревки. Бес знает, что.

Асеер выругался про себя, заметив, что девушка опять выглядит, как обычный человек. Новое заклинание или новый вид игига? Кто эти люди? Зачем они понадобились твари? Почему она не убила их до сих пор?

Дингир-ур не сумел самостоятельно найти ответ ни на один из вопросов и принял решение подождать.

Тем временем путники заказали еду и пропировали до самого вечера. Мало-помалу разговорились, зазвучал смех. Красавец откровенно флиртовал с разносчицами, которые так и вились вокруг, как гнус над болотом. Изредка мужчина бросал хитрые взгляды на тварь, словно ожидая от той какой-то реакции, но та сидела хмурая и осунувшаяся, никак не реагируя даже на попытки детей наладить с ней беседу. А когда мужчина невзначай, что-то объясняя, накрыл ладонью ее руку, дернулась, как от удара. Буркнула исподлобья, что договорится с извозчиком, приказала побыстрее собираться, и вышла на улицу.

Асеер задумчиво перекатил между подушечками пальцев засохшую хлебную крошку. Смысла убивать игига в городе не было. Агонизирующая нежить совсем теряет рассудок и может в исступлении броситься на кого-нибудь из местных жителей. Ее спутникам, пока ничего не угрожает, скорее всего, тварь нападет ночью без свидетелей. Будет лучше перехватить ее сразу на выезде из Элгая…

На заднем дворе царило оживление. Местный тамкар, только что вернувшийся из Киркука привез товарищам радостную весть — якобы пару дней назад он видел настоящего живого удуга. Большое расстояние, с которого удалось сделать столь ценное наблюдение, и постоянно увеличивающаяся скорость не помешали счастливому очевидцу тщательно рассмотреть «красные буркала, что твои колеса» (видимо, встреча застала монстра за чем-то сокровенным и трудновыполнимым, потому что обычно у удугов роговица желтая, а форма глаз миндалевидная), «триста пять штук зубов по три ряда» (лично, что ли, пересчитывал?) и (бедный удуг!) «семнадцать загребущих лап, причем все левые» (четные числа и границы разумного пренебрежительно игнорировались). По конец рассказчик окончательно посрамил все удужье поголовье, ибо та жуткая морда, которую он скорчил, изображая «страшную тварину» нагнала ужасу даже меня, не говоря уже об остальных зрителях. Народ стал наперебой делиться всеми когда-либо слышанными байками, на ходу, дополняя их новыми леденящими душу подробностями. Скоро весь двор наполнился мужицким гомоном, бабьими причитаниями и детским плачем.

Все бы ничего, но после красочного представления все извозчики, как один категорически отказались ехать куда-либо на ночь глядя и настоятельно советовали поискать себе в компанию другого гиджа, тут же предлагая на роль оного некого Алдая. Алдаем оказался не фольклорный персонаж, как я сначала решила, а один приблудившийся чудак. Якобы он появился в Элгае несколько лет назад. Пил напропалую и регулярно воспитывал местных мракобесов, но общественное порицание получил вовсе не за это, а за то, что, имея собственную телегу и двух ишаков, отказывался подрабатывать весьма прибыльными перевозками до Киркука, предпочитая прислуживать в корчме или помогать кому-нибудь по хозяйству.

Тощий неприятный тип, похожий на коростель (такой же крикливый и дерганый) в пол уха выслушал придуманную мной душещипательную историю, от которой прослезился бы даже удуг, и на удивление легко согласился, но при этом заломил такую баснословную цену, от которой пресловутый удуг бы просто удавился. Что же, выбора у нас не было. Как и времени. Ударили по рукам.

Я сидела под навесом нанятой телеги, дожидаясь остальных. Солнце еще не село, но, вопреки этому, уже здорово стемнело. За какой-то беру все небо сплошь заволокли черные грозовые тучи. Время от времени раздавались отдаленные похохатывания грома. Да, ночь и сезон дождей — не лучшее время для путешествий. Но с другой стороны до Киркука всего пятьдесят — шестьдесят гешей пути. Не растворимся.

От нечего делать я принялась чистить меч пучком сухой травы. Честно говоря, моя душа давно и прочно прикипела к кинжалам, и замена казалась не совсем удачной. Меч — может, и многоцелевое, но вовсе универсальное оружие. Кинжалы и легче, и метнуть можно под настроение. В дальнем бою, вообще, предпочтительнее копье или лук…

Ладно, дареному мечу на инкрустацию рукояти не смотрят. Хорошо еще эта самая рукоять одноручная. Да и длина нормальная, немногим больше куша. Одинаково удобно и колоть и рубить. Такой средний клинок дает владельцу больше безопасности и маневренности по сравнению с инертным длинным или коротким мечом, требующим доспеха или щита.

— Хороший у вас меч, нитилам. Не уступите?

Я подняла голову. Рядом стоял Алдай, заинтересованно рассматривая лежащий у меня на коленях клинок.

— Не уступлю.

— Подумайте, нитилам, полцены сброшу. Да что там, совсем бесплатно довезу. Зачем такой милой и нежной девушке оружие, небось, и пользоваться им не умеете?

— Ну не умею. — Я из чистой вредности повертела клинок в руках, как бы сама удивляясь, зачем мне, милой и нежной, сдалась эта противная железяка. — Ничего, другу подарю или дома на стену повешу. А вам он зачем? Чертей гонять?

На мгновение мне показалось, что он сейгеш меня ударит, но Алдай с безразличным видом пожал плечами.

— Нет, так нет. — И нарочито медленно, вразвалочку отправился запрягать своих ослов.

Очередной раскат грома заглушил мое запоздалое, сбивчивое извинение.

Первая заповедь охотников-зу гласит: «Не попадись на уловки, не впускай в свое сердце ни злых ни добрых чувств, ибо единственный надежный щит между тобой и коварством игига — это равнодушие».

Асеер уже десятый геш торчал у развилки на Киркук и злостно нарушал святую заповедь, все больше проникаясь искренней и глубокой ненавистью к этой треклятой твари. Неужели женская привычка извечно опаздывать распространяется и на нежить? Или она дожидается, чтобы он потерял самообладание и кинулся душить ее голыми руками? Это уже даже не смешно. Они давно должны были показаться. Чутье подсказывало охотнику, что твориться что-то неладное. Может, телега сломалась или тварь догадалась о преследовании?

Дингир-ур не любил провокационных вопросов, поэтому решительно, хоть и не без сожаления распрощался с такой замечательной идеей засады, и быстро зашагал назад к Элгаю Зарече.

По дороге ему так никто и не встретился до самого города. Казалось, улицы вымерли. Во дворе корчмы было все также пустынно, словно всех людей смел невиданный смерч… или кровожадная тварь? Открывая дверь, Асеер поежился, ожидая увидеть обглоданную гору трупов.

Худшие опасения начали оправдываться с самого порога, на котором лежало неподвижное тело…

Охотник склонился, чтобы рассмотреть характер ранений и в ужасе отпрянул.

От ядреного пивного перегара у Асеера потемнело в глазах и засвербело в носу.

Зато теперь стало понятно, куда подевались все горожане. Корчма была доверху набита народом, судя по лицам, до этого весело справлявшего какое-то радостное событие. С появлением охотника смех и разговоры мгновенно смолкли. Кто-то закашлялся, подавившись пивом. «Мертвое» тело на пороге тихо выматерилось и проворно отползло под ближайший стол. Звякнула, разбиваясь, оброненная тарелка. Рыжие осколки отразились в выпученных глазах схватившегося за сердце корчмаря.

— Люди, которые договаривались с Алдаем. Мужчина, мальчик, девочка и лысая женщина в черном, где они?

— Так они вроде как на Киркук собирались. — Неуверенно сказал кто-то.

— Да, точно, господин. — Поддержал его еще один голос. — Они, уже как десять геш тому назад, как отъехали.

Не может быть! Подлая тварь! Дингир-ур вышел на улицу, оглушительно хлопнув дверью.

— Чтоб ты сдох, храмовый выродок. — Зло сплюнул мельник, плечистый детинушка, который только-то величал охотника «господином». Остальные посетители одобрительно загалдели, оживленно припоминая существующие болезни и изощренные способы казни.

Асеер не успел отойти достаточно далеко, и проклятый обострившийся охотничий слух ловил каждое слово. Дингир-ур лишь склонил голову. Чуть дольше обычного прикрыл глаза. Ну и всего. Он уже привык к тому, что его все боялись. А страх вовсе не означает уважение, как опрометчиво полагают некоторые.

Страх означает ненависть.

Заполучив весь мир в свое единоличное пользование, тьма вольготно развалилась по обе стороны дороги, с большой неохотой уступая место тусклому свету масляной лампы, мерно раскачивающейся над нашими головами, да редким всполохам молний. Сплошная, хоть глаз выколи, чистопородная чернота, издревле внушающая людям священный трепет и суеверный ужас перед таинствами, что скрывала непроглядная завеса мрака.

Но от меня у ночи тайн не было. Подчиняясь внутреннему приказу, дневное зрение менялось на иное видение, попутно изменяя все вокруг. Сжатый до светового пятнышка мир начал расти и расширяться, словно мыльный пузырь, попутно наливаясь яркими цветами и наполняясь множеством деталей. Монотонное марево неба посветлело и зазмеилось яркими очертаниями грозовых облаков, выделяя каждый завиток, каждый изгиб с резкостью мастерской чеканки.

По обе стороны дороги раскинулись поля, пронзительно белыми, словно морская пена, волнами струившиеся под широким гребнем, старательно вычесывающего их ветра. Обычно скрытие дымкой холмы и небольшие финиковые рощицы приобрели ясные формы. Я могла видеть все, что творилось на сотни кушей окрест, и то, что я видела, точнее, чего не видела, нравилось мне все меньше и меньше. Все холмы да рощи, рощи да холмы. Горным грядам Киркука давно бы следовало появиться, чтобы засвидетельствовать почтение усталым путникам.

— Эй, а мы точно правильно едем? — Окрикнула я извозчика, чья сгорбленная спина маячила на фоне облезлых ослиных крупов.

— Точно, точно, нитилам. — Сонным голосом ответил Алдай. — Спите, скоро будем.

— Сам, главное, не засни. — Пробурчала я, откидываясь на соломенный настил. Мне действительно стоит, как следует, отдохнуть. Денек выдался не из легких, и кто знает, что нас еще ждет впереди?

Я проснулась оттого, что телега остановилась. Послышался скрип. Легкий хлопок ступней о землю. Полежав-подумав, я прониклась чувством солидарности с извозчиком и решила тоже прогуляться куда-нибудь в ближайший овраг. Люди налево, нежить направо.

Но не успела я слезть с телеги, как нос к носу столкнулась с Алдаем.

— Отдай меч… — Прошипел извозчик, заменив обычное «нитилам» на нечто замысловато-неприличное.

— Простите, не могу. — Не очень талантливо изображая искреннее сожаление, потупилась я. — Он дорог мне, как память о покойной бабушке. Она так любила крошить им капусту.

— Это мой меч! Больше ничей, поняла? Тебе, девка, даже не представить какие деньжищи пришлось заплатить за ритуал!

Ага, кажется, я начала догадываться, где гиена зарыта. Богатые урожаи гиджев, жаждущих вечной молодости, всходили в Шумбере ежегодно и представляли собой неиссякаемый источник доходов разных шарлатанов и негодяев всех мастей, не брезговавших убийством ради легкой наживы. В ходе ритуала претендент на «долгие и счастливые лета жизни» должен был принести в жертву близкого, всей душой любящего его человека. Всего-то. Носи потом такой меч на поясе, подпитывай его время от времени свежей кровью и будешь всегда молод, здоров и полон сил для свершения новых «подвигов».

Это в теории. А на практике гарантия на бессмертие заканчивалась сразу после того, как мошенник скрывался с деньгами в известном только ему одному направлении. Ничего не подозревающий клиент таскал с собой заветную железяку везде и всюду, не расставаясь с ней даже в сортире, пока его липовая вечность внезапно не обрывалась от удара ножом, укуса змеи, холеры или банальной старческой дряхлости.

Скорее всего, когда-то Алдай как и мы, «добровольно даровал» свое добро клюзаям, и, боясь расставаться с мечом, безвылазно проторчал в Элгае Зарече, надеясь на чудо. И вот чудо свершилось…

— Кто это был? — Тихо спросила я. — Мать? Сын? Любимая?

Ответом послужил дикий полувопль-полурык, за которым без промедления последовал удар припрятанным за спиной ножом, смертельный… со скидкой на принцип неожиданности.

Принцип неожиданности подействовал, как всегда, безотказно. Отблеск лампы скользнул по лезвию и отразился на удивленной физиономии извозчика. Еще бы не удивленной! Останешься тут хладнокровным, если вместо того, чтобы заливаться кровью и падать плашмя на землю, жертва бесцеремонно проваливается сквозь нее. Мужик на всякий случай еще разок пошинковал воздух перед собой, вдумчиво попинал носком сапога камешки, и только потом додумался обернуться.

— А-а-а! Чудище!

На себя бы посмотрел. Выпученные красные глазища в желтом ореоле. Переливчатый сине-лиловый нос. Гнусная зеленая харя, которая по мере того как к ней от испуга приливала кровь, окрашивалась в ровный оранжевый оттенок. После такого даже у меня возникают сомнения в необходимости ночного зрения.

Я напала первой, не дожидаясь, пока он прочистит горло.

Слегка присесть. Вынырнуть из-под плеча, как раз за спиной. Обхватить обеими руками голову. Нажим. Резкий разворот. Хруст шейных позвонков.

Разом обмякшее тело медленно опустилось на землю.

— Умбра…

Гёт, как некстати!

Из телеги, потирая глаза, выбиралась заспанная Шушуня.

— А что с дядей Алдаем?

Переборов дурацкое желание спрятать труп за спину, я шагнула навстречу девочки и успокаивающе улыбнулась. Шушуня попятилась.

Эх, совсем забыла, как сейгеш выглядит моя улыбка. Идиотка, еще бы порычала для пущего эффекта! Пришлось снова тратить силы на преодоление Порога.

— Не пугайся, пожалуйста. Дядя Алдай просто хотел напасть на нас, пока мы спим, но поскользнулся и нечаянно помер.

— Опять ты врешь. — Напыжилась малявка, складывая руки на груди. — Скажите ей!

Честно говоря, я не поняла, кому предназначалась последняя фраза, только успела почувствовать какое-то движения за спиной. В следующее мгновение в глазах потемнело от сильнейшего удара. Земля наотмашь хлестнула меня по лицу, впившись в кожу колкими травинками.

На спину, как будто взвалили огромный куль пшеницы… или, уселись сами. Чья-то наглая рука схватила меня за подбородок, задирая голову вверх. Я знала, что последует дальше. Дальше по всем пособиям ведения боя следовало быстрым уверенным движением перерезать яремную вену.

Но то ли мой противник забыл нужный раздел и решил быстренько сбегать в библиотеку, то ли просто почувствовал срочное желание отлучиться, но хватка исчезла вместе с ощущением «куля» на спине, чем я не преминула воспользоваться, откатившись в сторону и вскочив на ноги.

Творилось нечто невообразимое. Алдай, тот самый Алдай, которого я только что собственноручно со стопроцентной гарантией превратила в покойника, крутился по поляне, пытаясь скинуть с себя маленькую девочку, вцепившуюся в него всеми зубами и ногтями.

Я попыталась достать клинок. Куда там. Наскоро напутанные веревки сплелись в мертвые узлы, накрепко связав нас с мечом в общий пучок. Что же делать?

Извозчик уже совладал с разбушевавшимся чертенком, одной рукой перехватив девочку за косы, а другой занося нож.

Я вынырнула справа, одновременно выворачивая его левое запястье и наклоняясь, чтобы защитить шею и подставить под лезвие перепутавшийся комок веревки на боку. Нож прошел дальше, чем рассчитывалось, даже не задев веревки, зато вспорол толстую кожаную ткань и ощутимо впился в правое бедро, запечатлев на моем лице гримасу боли, а на лице извозчика победную ухмылку.

Но через миг наши лица поменялись выражениями, отразившись друг в друге, как в кривых зеркалах. Острие меча пробило его грудную клетку, выскочив с другой стороны меж лопаток. Я обхватила рукоять обоими ладонями, и, проскальзывая ногами по примятой траве, навалилась всем телом, вогнав клинок по самую крестовину так, что мужчина оказался крепко пришпиленным к земле, а я, по несчастливому стечению обстоятельств, надежно привязанной к нему.

Алдай зарычал и задергался, извергая молнии, не хуже грозового неба над головой, а потом неожиданно затих, подмигнул мне и хитро улыбнулся. Упади небо! Да ведь он провел меня, как наивную дурочку.

Извозчик прямо таки расцветал, словно из меча в него потоком вливалась целебная Элгайская настойка на семи травах. Плечи заметно раздвинулись. Под натянутой на кости кожей забугрились мышцы, превращая суповой набор в роскошный гуляш. Темными каналами вздулись переполненные свежей кровью вены.

В общем, не успела я и глазом моргнуть, как передо мной вместо заморенного цыпленка очутился могучий великан, способный повергнуть в бегство целую орду амореев, не говоря уже про среднестатистическую нежить. Казалось еще немного и этот исполин одним мощным скачком поднимется на ноги, вместе с хлипкой тенью, висящей на одном конце меча, и квадратным кушем земли на другом.

Страх, промелькнувший на моем лице, не остался незамеченным.

— Скоро, очень скоро я до тебя доберусь. — Умиротворенным, и оттого еще более жутким голосом, произнес Алдай. — И тогда тебе не помогут твои тваревы ужимки.

Я только плотнее стиснула зубы и покрепче сомкнула руки на рукояти, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Убежать на этот раз точно не получиться, не зубами же веревку грызть. Думай, голова, думай. Что я знаю? Клинок напился удужьей крови и теперь передает все свои силы своему хозяину. Скорее всего, в ритуале использован простой принцип магического конденсатора. Меч и человек связаны, как два проводника с разными потенциалами. Еще! Между проводниками обычно устанавливается искусственная среда практически не проводящая магию — непроводник. Еще! Все силовые потоки направлены от меча к человеку, с увеличением расстояния магическое поле и ослабевает, а с уменьшением усиливается. Напряжение, кстати, тоже увеличивается. И что это нам дает?

— Сначала я убью тебя, потом того мужчину, а детей оставлю на сладкое! — Предвкушающее прошипел извозчик. — Их я выпью до последней капли.

— Точно, и как я сразу не додумалась!

— Что ты там бормочешь, глупая женщина? — Скривился Алдай. — Говорю же, убью сначала тебя, потом…

— Может, и женщина, может, и глупая. — Сквозь зубы выдавила я, мысленно прощаясь с еще одним годом жизни. — Но у меня в отличие от тебя высшее законченное магическое образование.

Я разжала пальцы, отпуская ощутимо нагревшуюся рукоять.

В тот же момент в ночное небо взвился сияющий столп синего света.

Веревка на рукояти вспыхнула острозубым пламенем-циклей, немного подпалившим многострадальную куртку, и опала к ногам Ура, свобода!

Алдай отнюдь не разделял моей радости. Его тело вздрогнуло и начало резко уменьшаться в размерах, будто надутый перепончатый мешок быка, проткнутый шаловливым мальчишкой.

— Что происходит?! — Взволнованно закричал извозчик истончившимся до поросячьего визга голосом. — Что ты наделала, тварь?!

— Увеличила напряжение. — После пережитого потрясения, неудержимо тянуло упасть в обморок, но еще больше — позлорадствовать. — А избыточное напряжение вызывает пробой непроводника и полную разрядку проводников… короче, ты сейгеш потеряешь всю жизненную энергию, то есть, говоря простым языком, самым натуральным образом окочуришься.

Обтянутый рваной кожей скелет Алдая разявил беззубую пасть в страшном, отчаянном вое. — Не-е-ет! Не хочу!

Отползти я была не в силах, и чтобы не смотреть на уродливое истлевающее тело подняла глаза в небо… и на какое-то мгновенье позабыла обо всем на свете, пораженная невероятной красотой. Некогда плененные души медленно, но уверенно прокладывали себе путь к свободе. По прямым, как струна арфы, синим лучам, скользили белые сияющие силуэты. Вверх, за грозовые облака, за покровы ночи, за границы…

Надежды, которые больше не сбудутся, чувства, которых больше не испытать.

Сколько же их было?

Мужчины, женщины, старики… дети. Я не знала, кем они были при жизни, мучительна ли бы их смерть, и что они испытывали, томившись в оковах заклинания, но сейгеш их лица были прекрасны, спокойны и даже торжественно улыбчивы, как будто там, в запределье, намечался какой-то великий праздник. Казалось, вот-вот и мимо беззаботной бабочкой, плавно взмахивая когтистыми лапами, пролетит просвещенный и преисполненный умиротворения удуг.

На этом воображение не успокоилось, пририсовав рядом меня в обнимку с Алдаем, с блаженным видом замыкающих эпическое вознесение. Я хмыкнула и перевела взгляд на своего соседа.

— Готовься, скоро твоя очередь.

Глазные яблоки, отчетливо выделяющиеся в провалах оголенного черепа, покрылись бурой сеткой отмирающих мышц, зрачки судорожно дернулись в мою сторону.

— Ты тоже сдохнешь, тварь! Охотник уже идет…

— Подожди, какой охотник? — Насторожилась я, но отвечать уже было некому.

Прекрасное сияние угасло одновременно с жуткой жизнью извозчика.

Пользуясь моментом, ветер злорадно запустил в мою вытянувшуюся физиономию прощальным приветом от Алдая — облаком едкой серой пыли. Я закашлялась, с отвращением рассматривая вогнанный в выгоревшую до черноты кочку меч. Проклятый меч.

Мерзость. Надо взять и забросить его куда подальше.

Но стоило мне коснуться оружия, как передо мной возникла девушка, поднявшая руку в упреждающем жесте. Она не произнесла ни слова, но где-то в моем сознании угрожающе прозвучал низкий чуть хриполватый голос.

— Не делай этого.

Я замерла, боясь вспугнуть странное видение. Так вот она какая, душа меча, первая жертва, та, которая когда-то любила Алдая…

Ворох длинных черных косичек. Вытемненная солнцем кожа. Курносое низколобое лицо казалось простоватым, но ореховые, хитрющие глаза первого сорванца на деревне, выдавали острый ум и бойкий неунывающий нрав. Но в то же время в них проглядывали чуждые молодой девушке усталость и желчность древней старухи. Озорная романтическая душа, сплетенная из ветра дальних странствий и жажды приключений, навечно заточенная в холодное железо…

Как такая, как она могла полюбить такого, как Алдай?

— Он был другим, наемница. И я была другой. По сути дела, тот человек, которого я любила, умер еще раньше, чем убил меня. — Девушка изобразила глубокий печальный вздох, а потом искоса глянула на меня и ядовито улыбнулась. — Вот уж не думала, что когда-нибудь буду изливать душу нежити, ну да за двести лет вынужденного заточения и удуг за приятного собеседника сойдет.

— Двести лет? — Не поверила я.

— Двести с гаком. Точно не считала. Так, слу-у-ушай сюда, сме-е-ертная и не маши уша-а-ами. — Внезапно изменившимся низким потусторонним голосом прогудела она, округлив глаза и выставив вперед скрюченные пальцы. — Ты ни в коем случае не должна выбрасывать этот меч.

— Почему это?

— Иначе тебя постигнет страшная, просто жутчайшая кара! Хек… — Поймав мой саркастический взгляд, девушка оборвала художественное подвывание, рассерженным хлопком сдвинув шапочку на лоб.

— Расплодили прагматиков, едрена вошь. — Курносая брезгливо поморщилась. — Никакого воображения. Ладно, во-первых, выбросив меня, ты останешься совсем без оружия, а оно тебе скоро понадобиться. Во-вторых, заклинание не оказалось не таким фуфлом, как ты думала. Во мне еще осталась магия, и если я попаду не в те руки, могут последовать новые жертвы. Прожевала?

— И поэтому мне нужно таскать с собой меч-убийцу?

— У оружия, видишь ли, нет права выбора, только обязанность следовать воли хозяина… как и у тени.

По моей спине пробежал бодрящий, но не очень приятный холодок.

— Откуда ты знаешь?

— А я много чего знаю, даже больше, чем ты сама о себе. Все, хватит лясы тесать, в телеге должны быть ножны, забирай, так и быть, нашару. То есть даром.

— И ты согласна, чтобы тобой владела аморальная беспринципная нежить?

Девушка окинула меня пристальным насмешливым взглядом.

— Тебе не кажется, что для аморальной беспринципной нежити ты в принципе слишком много болтаешь о морали? Все, отбой. И не тереби меня без лишней необходимости.

Девичья фигурка исчезла. Я осторожно вытащила меч, очищая его от земли и пепла. Интересно, как ее звали?

— Меня уже много лет никто не зовет, тень. — Грустно прошелестело у меня в голове.

— И все же?

— Мама называла меня Лайдэ-дзи.

— Лайдэ-дзи. Стрекоза. Очень подходит. — Раздраженно думала я, Такие же огромные глазища, резкие движения и назойливая трескотня. Будут еще всякие посягать на мою беспринципность и аморальность! На что это она намекает? Да я самый безжалостный, жестокосердный и бесчеловечный игиг на свете, я…

Меч с саркастическим звоном упал на камни. Сердце пропустило пару ударов и забилось в ускоренном темпе.

Шушуня лежала в полукруге света, изредка вздрагивая от затухающих волн судорог. Свет заставил глаза перестроиться на дневное видение, вмиг сжав пространство до маленького золотистого пятнышка среди кромешной тьмы. Очертания предметов затуманились, вынуждая опуститься на колени, чтобы лучше рассмотреть детское личико. По подбородку струилась кровь, может, кровь Алдая, а может, ее собственная.

Из-под приоткрытых губ выдавались неестественно длинные, острые клыки…

Схватив ладошку, я успела увидеть, как на тонких пальчиках втягиваются страшные загнутые когти, превращаясь в обыкновенные полумесяцы ногтей. Упади небо! Да что же это за напасть?

Бесцеремонно перевернула хрупкое тельце и рванула рубашку…

На спине там, где у человека полагалось быть лопаткам, шевелились два небольших отростка длиной в пол куша, покрытые легким серым пухом.

Не может быть. Меня, как обухом по голове огрели. Лилиту!

— Светлые воды, — Прошептала я, осторожно опуская детское тельце на землю. — Так вот, какая у тебя болезнь, девочка.

Лилит (мужчины зовутся лилу, а женщины — лилиту) — это, слава богам, давно вымершие существа, некогда обитавшие в горах. Из старинных сказаний известно, что их ниспослали разгневанные боги в наказание за человеческие грехи. Прекрасные создания с белоснежными крыльями и черной душой. Убей лилит или он убьет тебя — вот, что говорит нам народная мудрость. Впрочем, и среди игигов об этих тварях сохранились отнюдь не хвалебные гимны, что тоже заставляет задуматься. Жестокие, кровожадные, повернутые на культе жертвоприношения. Не знаю, как такое могло случиться. Люди для лилит, как все прочие создания, представляли чисто гастрономический интерес. Любовь? Никакие чувства не оправдывают такого шага. Существует причина, достаточно веская, чтобы ограничить любовь между человеком и лилит романтическим держанием за руку. Разные биологические виды редко совместимы, поэтому от их брака часто рождаются либо мертвые дети либо… нежизнеспособные уроды…

В какой то момент я поняла, что к девочке вернулось сознание.

— Тебе больно? — Вопрос колючим кашлем застрял в горле. Шушуня смотрела на меня, слегка повернув голову. Испытующе, без капли страха и жалости к себе.

— Сколько себя помню. Я уже привыкла, только во время приступов становится совсем невыносимо.

Сердце сжала незнакомая прежде боль. Но она заслуживала правды, а не жало — Ты все равно умрешь. Никакая магия не лечит наследственные и врожденные пороки. Нефритовое Озеро, даже если оно и существует, не поможет.

— Знаю. — Спокойно сказала Шушуня, как будто дело касалось не ее жизни, а прошлогоднего урожая петрушки. — Я чувствую, как разрушаюсь изнутри. Только Тимхо не говори, пожалуйста, он так верит…

Мы помолчали.

— Шушельга, дальше будет только хуже. — Слова, вопреки тяжелым мыслям, давались мне легко. — Приступ за приступом, постоянная, нестерпимая боль. Растущие крылья разрушают спинной мозг. Скоро ты потеряешь возможность мыслить и связно разговаривать, перестанешь узнавать близких, превратишься в агрессивного злобного монстра. Я могу прекратить это прямо сейчас. Обещаю, ты ничего не почувствуешь…

На какое то мгновенье пелена обреченности слетела с ее лица, сменившись радостным, доверчивым огоньком надежды. Она действительно мечтала о смерти, ждала ее, словно подарка на день рожденья. Но это длилось всего лишь мгновенье. Девочка нахмурила лоб и грустно улыбнулась кончиками губ.

— Нет.

— Но почему?! — Я поймала себя на возмущенном крике, и перешла на шепот. — Почему?

— Тимхо без меня не сможет.

— Ты собираешься терпеть страшные мучения только, чтобы твой братишка не расстроился?

— Ты не понимаешь! — Выступившие на глазах слезы вспыхнули злым антрацитовым блеском. — Мы семья. Я не могу его оставить, я ему нужна!

— Это твое окончательное решение?

Она отвернулась, упрямо выпятив губы.

— Умбра! — Охрипший голос Тимхо застал меня врасплох, прокатившись по нервам, словно наждак по сырому металлу. — Что с Шушуней?

Мой троюродный племянник и его дядюшка со всех ног спешили в нашу сторону. Ну вы и горазды дрыхнуть, родственнички. Это же надо спокойно проспать все светопреставление!

— Шушунь, как ты? Глаза целы? Ничего не болит? — Тимхо плюхнулся на колени, кудахча, как заботливая наседка над цыпленком. — Опять приступ, да?

— Все нормально. — Недовольно пробурчала девочка, вяло отмахиваюсь от брата и поднимаясь на ноги. — Только рубашку порвала, новую надо достать.

— Тим, почему ты мне раньше не рассказал, что она лилиту?

Мальчишка, уже спешивший к телеге за рубашкой, вздрогнул, застыв соляным столбом.

— Ты знаешь… — Теперь знаю.

— Я не хотел тебя обманывать… просто не знал, как ты к этому отнесешься. Это ведь не моя тайна! Честное слово…

Подоспевший Симург остановил его душевные излияния, положив руку на плечо.

— Давай, я объясню сам. У Митичей существует старинное предание, о том, как основатель нашего рода Ратнар Странник однажды заплутал в горах, и умер бы от голода, если бы его не спасла прекрасная крылатая девушка Углая. Она тайно провела его к себе домой в волшебный город лилит и назвала мужем. Родичи лилиту прознали про это, обрезали отступнице крылья и прогнали Углаю и Ратнара из волшебного города в мир людей, прокляв влюбленных и их детей. И теперь в нашем роду через каждые четыре поколения рождается ребенок с проклятием лилит.

— И проклятие это можно снять только водой Нефритового Озера. — Встрял Тимхо. — Я сказал тебе правду, нам с Шушуней просто необходимо добраться туда, иначе просыпающаяся натура лилиту погубит ее. Теперь ты понимаешь?

— Как же, понимаю, страшное проклятье… — Умоляющий взгляд Шушуни остановил меня на полуслове. — Ладно, надеюсь потом не окажется, что ты — гнусный оборотень, а твой дядющка — кровожадный экимму…

— А где Алдай? — Запоздало заинтересовался Симруг.

Мы с Шушуней переглянулись.

— Он сбежал. — Первой нашлась девочка. — Хотел нас ограбить, пока мы спали, а когда увидел, что мы с Умброй не спим, убежал. Мы хотели его поймать, но тут у меня случился этот приступ!

— Так я и знал, что ему нельзя доверять! Больно морда у него была уголовная! — Симург принялся костерить покойного извозчика на чем свет стоит, выплескивая пережитый страх в неумелых ругательствах и пустых угрозах. Судя по расписываемым перспективам, Алдай должен был благодарить небеса за то, что ему удалось так вовремя переквалифицировался в ценное садовое удобрение.

Я ухмыльнулась, поворачиваясь к людям спиной и устало, разглядывая путь, по которому мы докатились до такой веселой жизни.

Длинная темная, как моя судьба, лента дороги, упирающаяся в горизонт.

Принятие решения не заняло много времени. Я обернулась к своим спутникам.

— Шушуня, посмотри в повозке за сидением извозчика, там должны быть ножны. Они мне нужны.

— Хорошо, я быстро!

— Симург, Тимхо. — Дождавшись, когда их внимание сосредоточиться на мне, я продолжила. — У нас мало времени. Берите ребенка, садитесь в телегу и уезжайте отсюда так быстро, как только сможете.

— А ты? — Глаза мальчишки подозрительно заблестели. — Ты бросаешь нас, потому что узнала…

— Не мели ерунды! — Разозлилась я. — Наш договор остается в силе, и именно поэтому мне нужно остаться здесь. Пойми, возможно, твоей сестре угрожает большая опасность. Я вас догоню… попозже.

— Что ты имеешь в виду? — Забеспокоился Симург. — Какая еще опасность?

— Нет времени и смысла объяснять! — Я схватила Тимхо за плечи и притянула к себе.

— Скажи, ты мне веришь?

К моему облегченью, недолгие, но мучительные раздумья, увенчались решительным кивком.

— Верю.

— Тогда делай, как сказано!

Порой в жизни случаются такие периоды, когда ты перестаешь себя контролировать, несешься по волнам событий, словно безвольное бревно по горной реке, и только недоумеваешь, как еще не разбился в щепки о торчащие из воды каменные уступы. Остаются лишь вопросы, на которые ты уже не в силах найти ответы, потому что сам не знаешь, зачем вообще поперся в эту реку. Просто чувствуешь, что так было нужно.

Единственное чувство, которое мне удавалось распознать в той вязкой мешанине, что залепила мой мозг, была усталость. Хотелось просто упасть, подставить лицо под крупные первые капли дождя и больше никогда не подниматься.

Но я стояла, прислонившись к одинокому сухому дереву, и неотрывно смотрела на дорогу, по которой приближалась темная фигура, зловеще подсвечиваемая всполохами молний.

Каждый шаг неумолимо отщелкивал в сторону мои сомнения, словно камушки из-под сапог. Обманчивая медлительность движений. Закрывающий лицо капюшон. Развевающийся на ветру плащ, похожий на крылья летучей мыши. Необычное для простого смертного одеяние, состоящее из плотных облегающих штанов и длинной, до колен, канди, обшитой металлическими пластинами. Нашивку не видно, но что-то подсказывает мне, что там черный треугольник[29]. Высокие голенища, за которыми наверняка спрятан целый арсенал кинжалов. Повязка со смертоносными серебряными лилиями через плечо. На поясе ножны, испещренные фосфоресцирующими магическими знаками.

Представитель легендарного клана храмовых охотников собственной персоной. И что я так запаниковала? Совсем не факт, что он выслеживает меня или Шушуню. Просто извозчик видел его в Элгае и решил припугнуть меня на прощанье. С таким же успехом целью охотника могли быть удуг, сам Алдай, какая-нибудь другая нечисть, или вообще оздоровительная прогулка на свежем ночном воздухе.

Спросить, что ли? Все равно медальон надежно скрывает мою истинную сущность, так что даже для дингир-ура я сойду за человека, скажем, за невинную вязальщицу снопов, решившую подработать сверхурочно и соорудить пару-тройку стогов на сон грядущий.

Я нерешительно шагнула ему на встречу.

— Доброй ночи, уважаемый. Ну и погодка сегодня, правда? — Тон вышел, что надо, зато улыбка получилась не очень приветливой, но один гёт в темноте не разберешь. — Куда же вы собрались в такую круговерть?

Мой вопрос был проигнорирован. Охотник молча, не сбавляя шага, вытащил меч и нанес молниеносный засечный удар. Упади небо, он, что тоже в темноте видит? Я блокировала атаку и сделала горизонтальный выпад, метя в голову. Так, версия с невинной лысой вязальщицей не прокатила.

Мой противник отбил удар и ушел в сторону, явно пребывая в смятении. Он-то рассчитывал разделаться со мной одним махом. Я даже ощутила прилив гордости. Еще бы! Единственное оружие, до которого допускаются женщины в Шмбуре — это скалка, а обычные игиги вообще оружием не пользуются, больше доверяя собственным клыкам и когтям. Конечно, моя техника владения мечом еще совсем сырая, так как я больше времени уделяла тренировкам с секирой и кинжалами, считая меч малоэффективным и неудобным оружием, но в отличие от многих она (техника) у меня хотя бы была.

— Мы не знакомы. — Примирительно произнесла я. — Что тебе нужно?

Вместо ответа перед моим носом замелькали «петли». Помня о том, что «петли» призваны отвлекать внимание, я его предельно сконцентрировала, ожидая подвоха.

Дождалась. Последнее движение очередного финта внезапно перетекло в резкий дестабилизирующий удар о мой меч, после которого тут же последовала атака вертикальным ударом слева. Я с горем пополам блокировала удар, чуть не выронив Стрекозу, с мрачной иронией констатировав, что судьба, всегда готовила для меня только лучшие, первосортные гадости. Охотник то оказался не импульсивным простачком, а настоящим, опытным профессионалом. И шансов у меня против него сейгеш, как у тростинки против лома. Если бы не отупляющая усталость, свежие раны и истощившее мое тело заклинание, если бы…

Клинок противника описал дугу, уходя вправо. Я заворожено проследила за ним взглядом, и чуть не попалась. Слева меня накрыло «крылом» плаща, снижая видимость до нуля. Если бы не ночное зрение, позволяющее улавливать тепло человека даже сквозь преграды, я бы даже не заметила, как дингир-ур шагнул вперед, нанося вертикальный удар в голову. Параллельно со взмахом клинка к земле устремилась извилистая молния.

Стрекоза встретила меч противника прямо перед моим лицом, чуть-чуть не располовинив скорченную от неимоверных усилий хозяйскую физиономию. Вспыхнул крест сомкнутых клинков, отражая взвившееся гигантским факелом дерево. Ха, слава богам, а я-то подумала, что у меня из глаз искры посыпались!

С головы дингир-ура как раз слетел капюшон, и я с жадным любопытством уставилась в лицо своего противника, неожиданно для себя наткнувшись на такой же заинтересованный взгляд кроваво красных глаз из-под белых бровей. Пронзительно белые, как у старика, волосы, были собранными в высокий хвост на затылке и спускались двумя косичками от висков. В отблесках пламени они казались светло розовыми, словно перемазанными в крови. Узкое безбородое и безусое лицо альбиноса можно было бы назвать красивым, если бы не жутковатая мертвенная бледность и маниакальная одержимость, делающие его похожим на восставшего эккиму. Перед этим лицом такие слова, как жалось, пощада и здравый смысл казались просто смешными.

Я бросила взгляд в сторону дороги. Повозка, конечно, еще не успела скрыться из виду. Если сбежать сейчас, охотник наверняка увяжется за телегой и к своей вящей радости обнаружит там Шушуню. Еще бы, убив лилиту, он сыщет себе славу лучшего твареборца Шумбера. Может, даже орден дадут.

Страшные багряные глаза были так близко, что мне казалось, я тону, захлебываюсь в чьей-то крови. Только немного позже до помутившегося сознания дошло, что это не кровь, а хлынувший ливень.

Впервые меня не молили о помощи, не приказывали, не запрещали… в меня просто верили…

— Ну, что же, может, хотя бы скажешь, почему я умираю, дингир-газ[30]?

Асеер вздрогнул, и, обозлившись на себя, одним мощным ударом отшвырнул мерзавку в сторону.

— Потому, что ты не заслуживаешь жизни!

— Вот здорово! — Издевательски ухмыльнулась тварь, обходя его с мечом наизготовку. — А, может, я хочу жить и трудиться на благо родины? Может, у меня дети по лавкам плачут, и мужья в гареме на стенку от волнения лезут?

— Врешь. — Представив вышеописанную картинку, Дингир-ур не удержался от смешка. — У игигов не бывает детей. Все вы либо отбросы черной магии, либо гниющие последствия грязных межвидовых браков. Третьего не дано.

— А ты, значит, мусорщик, санитар полей и весей? — Она нанесла серию красивых яростных ударов, вынуждая уйти в глухую оборону. Асеер принял три атаки, приноравливаясь к движениям твари, попутно рассуждая о том, что это создание все не перестает удивлять. Нечисть, владеющая оружием, то же самое, что верховный жрец, орудующий мотыгой — ересь чистой воды.

— Да, мой долг защищать людей от таких, как ты! — На четвертом ударе охотник-зу одним сбивом меч в меч дестабилизировал оружие твари в сторону и обрушил на нее целый град ударов, под которым и без того вялая оборона окончательно превратилась в суматошное размахивание клинком, и под конец пала, вместе со своей хозяйкой.

— И что, общество тебе благодарно? — Нежить стояла на коленях, покачиваясь и неубедительно выставив вперед меч, переводя взгляд с Асеера на дорогу, как будто ожидала чего-то. Из раны в плече струилась кровь, смешиваясь с потоками воды. Тяжелое дыхание прерывалось треском сгорающего дерева и шумом дождя.

Асеер стиснул зубы, жалея о том, что снова нарушил правила. Он заговорил с тварью. Перед глазами охотника возникло лицо покойного наставника. Желтая обтянутая кожей маска, быстро двигающая темными, резко очерченными губами.

«Тварь бесчувственна и кровожадна от природы, но от своей природы же тупа и труслива, поэтому распознав сильного противника всегда старается сбежать, нападая только, если загнана в угол и бежать больше некуда. Если нет сил бежать, она попытается запутать тебя льстивыми коварными речами. Послушай ее, оставь твари жизнь, и она пожрет отцов, пожрет матерей, и пожрет детей. Тварь безжалостна, так и ты не знай жалости к твари…»

Что она там высматривает, в ночной тьме? Любопытство перебороло осторожность, и охотник проследил за взглядом, предварительно усилив зрение необходимым заклинанием.

Далеко, за стеной дождя, на краю неба и земли, там, где дорога уходила в высокие холмы, мелькнул и пропал край маленькой крытой повозки. Асеер горько ухмыльнулся. В этом вся гнилая сущность игига — даже стоя на пороге смерти, он еще беспокоится об упущенной добыче.

— Какая же ты дрянь. — Покачал головой дингир-ур, переводя взгляд на тварь.

Тварь улыбалась. Улыбалась вопреки всем разумным законам. Облегченно опустив плечи, как будто, наконец, избавилась от тяжелого бремени. Ехидно, самодовольно, как может улыбаться только тот, кто сделал нечто невозможное. Например, обвел вокруг пальца самого дингир-ура…

— Да, дрянь. — Улыбка стала откровенно издевательской. — Такая же, как ты. Пусть мои руки по локоть в крови, не отрицаю, но ты вообще давно в ней утонул!

— Как ты смеешь нас сравнивать! Я человек! — Лицо Асеера вспыхнуло похлеще сухого дерева, заливаясь краской гнева. Тонкая тень меча пронзила пелену дождя и черной погребальной лентой накрыла глаза игига, тут же отозвавшиеся жутким звериным светом.

— А чем определяется человечность, дингир-газ?

Клинок охотника безжалостно вонзился в податливую плоть земли, поднимая в воздух два крыла грязной воды.

Дингир-ур застыл, как вкопанный. С отвисшей челюстью, недоверчиво прищурив глаза. Он даже не успел толком понять, что произошло. Просто тварь внезапно обернулась сгустком темноты, проскользнула по его тени и мгновенно растворилась в ночи.

Всего однажды Асеер встречал нечто подобное.

Игиг убивший его родных людей пять лет назад скрылся точно также.

Пять лет назад юный дингир-ур с такой же дикой ненавистью и отчаяньем смотрел вслед исчезающей в ночи тени, сгорбившись над двумя мертвыми телами. Пятнадцатилетней девочки, своей младшей сестренки, и седого старца, своего наставника, посвятившего свою жизнь борьбе с тьмой и не дожившему всего ночь до своей сорок пятидесятой весны…

Никогда прежде охотник не чувствовал себя настолько озлобленным и униженным.

Это судьба. Он во что бы то ни стало отыщет этого проклятого игига, убьет и доставит отрубленную голову старому жрецу. Первое — священный долг, остальное — лишь дело времени. Куда могла направиться самоуверенная кровожадная тварь? Это же очевидно, достаточно вспомнить то, как она смотрела на ту удаляющуюся повозку. Она последует за своей старой добычей, уверенная в собственной безнаказанности. Но, к несчастью для нежити, Асеер знал, куда направляются эти люди. Наказание последует раньше, чем тварь себе представляет. И оно будет страшным. Потому что без справедливости, эта жизнь ничего не стоит.

Охотник-зу стоял, подняв лицо к небу, позволяя очищающему дождю смыть с кожи и души всю скверну, оставшуюся от встречи с нечистью. За его спиной плясало алое зарево. Огненная листва облетала ворохом искр и обломками догорающих веток.

Вместе со старым деревом постепенно угасало и пламя ярости в груди Асеера. Только в ушах, отдаваясь судорожными ударами сердца, все звучали и звучали те странные бессмысленные слова. Чем определяется человечность, дингир-газ… чем определяется человечность?

Глава 5

Ночь — это одна огромная тень мира, став частью которой, уже трудно поверить в свою самостоятельность. Это не обычная тень, ограничивающая суть каждой вещи. Она уничтожает все границы, беспощадно стирая частности и личности, а поэтому опасна. Задержись во тьме надолго, и скоро будет невозможно отличить собственное я от нас, него, нее, них, растворишься, как дождинка в океане. Чтобы выжить, здесь нужна четкая концентрация и непрерывная работа мысли. А если еще одновременно необходимо гнаться за несущейся во весь опор повозкой, костерить охотников на чем свет стоит, а потом еще и переходить Порог…

В общем, наработалась я так, что, забравшись в телегу, тут же провалилась в глубокий беспамятный сон, и очнулась только на следующий день к полудню, обнаружив над собой три физиономии подозрительной наружности.

Полный негодования крик заставил физиономии отшатнуться. В лицо тут же щедро закапала холодная противная вода с заштопанного потолка. Я окончательно проснулась, опознала наружности и завопила еще громче.

— А кто правит ослами? Мы что, стоим?!

— Но, Умбра, мы же за тебя беспокоились — Попытался оправдаться Тимхо, но я была непреклонна.

— А ну быстро за штурвал, и гоните, гоните!

— Ладно тебе, чего раскричалась? — Возмутился Симруг. — Мы только-только остановились. Пока ты спала, мы по карте отыскали дорогу на Киркук, так что скоро уже приедем.

Я заткнулась и недоверчиво выглянула наружу. Снаружи лил дождь, покрывая все вокруг серой дымкой. Но сквозь пелену явственно проступали остроконечные горные исполины.

— И что вам никто по пути не встретился?

— Не-а, — Шушуня легкомысленно пожала плечами. — А что?

— Ничего. Просто за нами гнался дингир-ур.

В повозке на какое-то время установилась тишина. Присутствующие усердно изобразили безмолвный ужас.

— И что теперь? — Закончив придуриваться, спросил Симург.

— Да, ничего. Я его задержала, а проливной дождь смоет все следы, так что ему вряд ли удастся нас найти.

— Ты уверена? — Тимхо взволнованно пригладил спутанные вихры. Точнее попытался, потому что непослушные волосы все равно топорщились в разные стороны, как последствия страшного взрыва в алхимической лаборатории.

— Конечно. Охотники — обыкновенные люди, как ты и… твой дядюшка, просто обученные драться и швыряться боевыми заклинаниями почем зря, летать по воздуху, читать мысли и определять местоположение предметов на расстоянии они не могут.

— Пусть только попробует нас найти! Умбра покажет этому охотнику! — Шушуня доверчиво прижалась ко мне, хлопая своими черными глазищами. — Покажешь, да?

Повинуясь внезапному порыву, я сняла свой маскировочный медальон, надев на шею девочки. — Держи, малявка, это тебе подарок на удачу.

Киркук располагался в восточной оконечности Элгайской долины. Маленький, но гордый своей древней историей городок, летописные упоминания о котором берут свое начало еще до Великого Потопа. Здесь жили воинственные и вольнолюбивые горские племена, первыми приручившие диких лошадей. Через этот город, выросший на пересечении больших торговых путей, аморейские, аккадские, эламские и шумберские тамкары перевозили свои товары в соседние государства. Через Киркук проходили орды завоевателей (тем же составом). Из Киркука выходил караванный путь на Элам. Отсюда же начинался самый главный и волнительный этап нашего путешествия.

Солнце с нашкодившим видом время от времени выглядывало из-за края туч. Мы возились на грязном дворе, перетаскивая вьючные сумки с вещами и провиантом, беспрекословно выполняя приказы маленького толстого горца по имени Тартаси, нашего проводника и караванщика. Караванщики в Киркуке — особая почитаемая каста, круче которой, разве что, только горы и боги.

Хороший и опытный караванщик может провести караван за тысячи кушей по опасным горным тропинкам, по безводью и бездорожью, через гигантские перевалы, провести так, что к последнему дню путешествия лошади будут довольны жизнью и спокойны, как только что отобедавший удав, а груз останется цел и неприкасаем, как мощи святого в храмовой усыпальнице.

Горцы вообще честный и добродушный народ, верящий всем на слово и верный своему слову. Они не никогда не потребуют расписок и договоров. Но не нужно путать добродушие с идиотизмом. Стоит хоть раз обмануть горца, и вам лучше больше никогда ездить по караванным путям и даже близко не приближаться к горам. Этот народ крепко держится родственных и дружеских связей. Если вы потеряете доверие одного горца, можете быть уверены, что профукали доверие всего местного населения.

Сразу за семьей и друзьями по горской шкале родства числились лошади — огромные страшные твари злобного нрава и неумеренной дикой силы. С ними у нас отношения не заладились с самого начала. Никто в нашей компании в скакунах не разбирался, и мы относились к ним с некоторым недоверием, холодея от одной мысли, что придется ехать верхом на этих странных длинноногих животных. Симург было попытался наладить со своим жеребцом дипломатические отношения, деликатно похлопав его по крупу, за что чуть не получил копытом в лоб. После этого уже и мы и лошади глядели друг на друга с одинаковым подозрением.

С нами в дорогу снаряжался большой караван. У всех за плечами торчали луки, сбоку болтались мечи и боевые топоры, а у некоторых на шеях даже поблескивали медальоны с разовыми боевыми заклинаньями (вся эта красота предназначалась вовсе нет для впечатлительных дворовых девок, а для промышлявших в горах разбойников). Но бывалые путешественники удостаивали таких новичков хмурыми недовольными взглядами, опасаясь не разбойников, а этих ходячих арсеналов, потому что любой из боеготовых молодцев мог по неосторожности подрезать подпругу, вогнать стрелу в круп лошади или вообще подорваться вместе с неправильно активированным заклинанием и половиной каравана.

Наконец, последняя завьюченная лошадь наших предшественников, громыхая кувшинами и ящиками, как целая колонна жрецов на праздничном шествии, вылетела на улицу.

Тартаси вскочил в седло, подавая знак трогаться следом. Симург, до этого самозабвенно строивший глазки скромной красавице, развешивающей белье, лихо надвинул лохматую шапку на лоб и, оглушительно присвистнув, тряхнул поводьями.

Заждавшийся конь припустил так, что учитель алхимии вылетел из седла и под аккомпанемент собственного пронзительного визга шмякнулся в лужу.

Наше буйное веселье продлилось недолго. Видя такое дело, наши лошади попытались отправиться следом за сбежавшим жеребцом, и мы, чуть не припали к груди матушки земли следом за учителем алхимии.

Через пару гешей вернулся караванщик. Тартаси почтительно отряхнул «храброго джигита» и торжественно вручил ему поводья пойманного коня, причем, (вот, что значит горская выдержка) не позволив себе даже намека на улыбку.

Сначала мы долго и уныло плелись в самом хвосте кавалькады (Шушуня, ехавшая со мной на одной лошади, даже успела вздремнуть), но потом Тартаси неожиданно свернул с широкой дороги на узкую неприметную тропу, змеящуюся между скал, и когда мы снова выехали на нормальную дорогу, торговый караван чудесным образом оказался далеко позади.

Я повернулась в седле, оглядываясь на горящую зеркалами луж дорогу, терявшуюся в засиненных тенями скалах. Где-то за ними, под невысокой, но острой, истаивающей в полуденной дымке горой, остался покинутый город Киркук.

В бездонном небе закручивалась гигантская воронка рваных грозовых туч, в которой затухающим эхом тонул мягкий перестук копыт, тихие разговоры утомленных зноем путников, медлительный перезвон бубенчика под гривой первой вьючной лошади каравана. Впереди, за каменистым плоскогорьем раскинулся перевал «Небесный гребень», самая высокая точка всех дорог Шумбера.

Наш караванщик, тоже попридержал свою кобылку, чтобы насладиться неописуемо красивым видом. В конце концов, переполняющие его чувства, полились через край в виде протяжных завываний, призванных изображать песню, но на самом деле, больше напоминавшие вопли издыхающего ишака. Тартаси, очевидно, импровизировал и пел отдельными фразами, обращаясь то к пещере, мимо которой мы ехали, то к дереву, одиноко стоящему на склоне горы, то к нам с Шушуней, как к единственным представительницам прекрасного пола. В особо патетических местах он восторженно тряс головой, закрывал глаза и затыкал пальцем левое ухо, чтобы взять особенно высокую и противную ноту (или чтобы ненароком не оглохнуть от собственного творчества).

— Господин, караванщик! — Не выдержав, крикнула я. — Какого беса вы вытащили нас в обгон основного каравана? Разве вы не боитесь разбойников?

Маленькие глазки Тартаси хитро сверкнули из-под серой войлочной шляпы.

— Не престало бояться разбойников тому, за кем следом идет сам дингир-ур. — Невозмутимо произнес караванщик.

Упади небо!

— Но откуда вы знаете?!

Он только снисходительно поцокал языком.

— При выезде из города мне встретился племянник Ико, которого послала моя бабка Саиша, специально чтобы передать мне, что во двор двоюродного брата мужа моей жены Гивы видели странного человека, похожего на дингир-ура, он вызнавал про людей, что я веду за перевал, потом купил у моего троюродного дяди Аруша трехлетнюю кобылу серой масти и разузнал дорогу у старого караванщика Сайхэ. Сайхэ приводится мне троюродным дедом по линии матери, так что…

— Подождите. — Мои мысли окончательно запутались. Я воровато оглянулась на укоризненно молчавших спутников, и снова повернулась к караванщику. — Но вы же не проронили ни слова с самого постоялого двора!

— Для того чтобы понимать друг-друга, горцам не нужны слова! — Усмехнулся он. — Скажи, а как узнать у брата, не у него ли из отары пропал черный баран с белой правой передней ногой, голубыми глазами и сломанным левым рогом, если ты пасешь свое стадо на одном склоне, дом твоего брата стоит на другом, а между вами пропасть?

Тартаси взмахнул руками, выделывая какие-то замысловатые пассы. — Вот, это я тебе сказал, что, у вашей девочки чудные глаза, похожие на летнюю звездную ночь.

Шушуня довольно хихикнула, зарывшись лицом в мех моего тулупа.

— А вот это, — он снова изобразил серию нервных судорог. — Я сказал что, как известно, дингир-ур преследует только храмовых преступников и игигов, но я уже взялся вести вас на Перевал, и будь вы то или другое, или все сразу, доведу вас в целости и сохранности. Торговый караван поможет нам уйти незамеченными, я уже договорился с его главой Субуки, что приходится мне свояком.

— Спасибо вам большое. — С чувством произнес Тимхо. — Для нас очень важно попасть в то место. Может, вы еще раз хотите ознакомиться с нашей картой?

Тартаси внимательно посмотрел на мальчика, прищурив маленькие хитрые глазки.

— Мне хватает один раз взглянуть на карту, чтобы запомнить ее навсегда, тем более, что я уже видел эту карту два с половиной года тому назад.

— Что?! — В один голос выкрикнули Симург и Тимхо. — Но как? У кого?

— Два с половиной года тому назад, в дом Гильгуша брата моего свояка, того самого Субуки, приходили странные люди. Они попросили Гильгуша отвести в одном место на карте, и Гильгуш спросил моего совета, как лучше добраться до того места, и тогда то показал мне карту…

Видя, что завладел всеобщим внимание (мы слушали, не дыша), караванщик сделал внушительную паузу (чуть не закончившуюся массовой гибелью от удушья) и, с довольным видом поправив свою серую войлочную шляпу, продолжил.

— Гильгуш привел их, куда нужно, но вместо благодарности пришлые люди стали его бранить и обвинять в обмане, так как они ожидали увидеть нечто совсем иное, нежели то, что они увидели. Они так разозлились, что чуть было не убили проводника, и Гильгушу пришлось спасать свою жизнь бегством. Позже эти люди нанимали еще семь проводников, но неизменно приходили в то же самое место. На седьмой раз они отчаялись найти искомое и убрались восвояси, и больше до сих пор не появлялись.

— Вы их видели? — Взволнованно спросил Симург. — То есть, как они выглядели?

— Стоит мне хоть один раз взглянуть в лицо человеку, и запомню его на всю жизнь. — Певуче произнес Тартаси. — Это был отряд из десяти воинов под предводительством молодого напыщенного дворянина. В седле держались, как бараны, причем так за все путешествие ничему и не научились. На рубахе у главного была вышита звезда в алом круге.

Хм, это же знак жреца богини Инанны. Я серьезно и надолго задумалась. Значит, старый прохиндей Эру Дитрэ, настолько поверил в сказку о волшебном озере, что даже снарядил целый отряд на его поиски. Но верховный жрец города Урука не похож на наивного дурачка, и ни за что не станет пускаться в сомнительные авантюры, предварительно не проверив и перепроверив все факты. А что, если, в этой легенде, на самом деле, есть доля правды?

Через какое-то время мы окончательно разминулись с торговым караваном, поднявшись высоко в горы, и остановились у развилки четырех дорог около странной каменной постройки, похожей на трехэтажную башенку, опоясанную гофрированной лентой ступеней.

— Что это за место? — Поинтересовался Тимхо.

— Западная сторожевая башня. — Охотно просветил его караванщик. — В неспокойные времена здесь проходила граница, и постоянно дежурили двое мужчин из окрестных селений, чтобы вовремя увидеть войско неприятеля и зажечь предупреждающий огонь, видите, закопченные камни на самом верху?

— А сейчас, что? — Усердствовал в любопытстве мальчишка.

— А что сейчас? Пустует, разве что изредка ходит сюда один старый дед, упорный, как онагр, и зловредный, как пустынный демон — мой деверь Калим. Он раньше воевал с эламцами, так до сих пор сюда таскается, врагов высматривает. Чего он там может высмотреть, слепой сурок? А вздумаешь помешать, еще и посохом по спине приложит.

Тартаси помолчал, видимо, припоминая исполненные теплом и участием встречи с дедовым посохом.

— Здесь мы с вами и расстанемся. Пройдете вот по этой тропе, что ведет на закат, войдете в холодное ущелье, на склонах которого виднеются только узловатые стволы древовидного можжевельника, а потом подниметесь по узкой, как девичий стан, тропке, и окажетесь в месте, что обозначено на вашей карте.

— А вы что же? — Недоверчиво приподнял бровь Симург.

— А я ваш караванщик, господин, и буду защищать вас до последнего. Останусь здесь и попытаюсь остановить охотника.

— Остановить?! — Искренне рассмеялась я. — Дингир-ура невозможно остановить. За пособничество врагам храма он порубит вас на мелкие кусочки. Бросьте эту идею и возвращайтесь домой, вы и так сделали для нас больше, чем нужно.

— Вэх, женщина. — Тартаси широко улыбнулся, отчего его круглые щеки заблестели двумя медными шариками. — Не бери на себя слишком много. Мужчина сам решает, когда и что нужно делать.

Он с чувством похлопал себя по груди.

— Пока бьется сердце караванщика, его караван будет в безопасности. Тот, кто ищет легких путей, никогда не одолеет гору! Прощайте. Выбирайте не тот путь, что легче, а тот, что правильнее, и боги помогут.

— До скорой встречи. Удачи тебе, караванщик. — Искренне пожелала я, хотя в душе понимала, что вижу этого смешного человечка в последний раз. Что сможет сделать маленький отважный толстячок против матерого охотника?

Вел однажды баран свою отару попастись на сочный лужок, что расположен высоко в горах близ «Небесного Гребня». Глядь, а за ними по пятам бежит огромный белый волк. Красные глазища диким голодом горят, острые клыки щелкают. Вот-вот настигнет отару и не миновать всем лютой гибели.

Как раз вышло стадо к западной сторожевой башне, что издревле использовали наши отцы и деды, чтобы примечать неприятеля издалека. Кто ходил в те края знает, что у самой башни есть развилка четырех дорог. Одна упирается в непристпуный склон, вторая — кривая да длинная ведет на голую вершину, третья — самая опасная, та, что сразу обрывается над бурной рекой Ишей, а четвертая — через ущелье, к тому самому заповедному сочному лужку.

Отправил баран своих овец по четвертой тропинке, а сам замел следы, обвалялся в пыли, вымазал шерсть в белой извести, и уселся у башни поджидать волка. А волк тут как тут. Глазищами красными сверкает, клыками острыми щелкает. Обнюхал все четыре дороги — нет следов. Что же делать? Видит, сидит на ступенях башни старый, седой баран, на солнышке кости дряхлые греет.

— Ты кто? — Спросил волк у барана.

— Я совсем дряхлый, совсем больной баран, господин. Не гожусь уже ни на стол, ни в отару, вот живу в этой заброшенной башне, коротаю свой век.

— Скажи, почтенный старец, — льстиво обратился к нему волк, а не побегало ли мимо тебя небольшое стадо?

— Нет, — отвечает ему наш баран, дрожащим старческим голосом. — Не пробегало.

— Врешь! — Рассердился волк. — Я знаю, что они здесь были, больше пойти им некуда. Смотри же, если не скажешь по какой тропе они пошли, я разорву тебя на сотню ягнят.

— Не трогай меня, благородный господин! — Взмолился баран. — Я все скажу, только не рви меня на сто ягнят! Они отправились по первой тропе.

Обрадованный волк поблагодарил его и со всех лап бросился по указанной дорожке. Долго бежал белошубый по первой тропинке, торопился, но в конце концов остановился у неприступного утеса. Понял волк, что его обманули, вернулся назад к башне и набросился на барана с ругательствами.

— Ах, ты старый мешок с костями! Ты мне соврал, на первой дороге нет вкусных овечек только неприступная скала!

— Простите старика, господин. — Заблеял баран. — Это все моя старая дырявая память. Совсем я выжил из ума. Как только ваша сытость скрылась из виду, я вспомнил, что на самом-то деле, они пошли по второй дороге.

— Ну, смотри у меня. — Успокоился волк. — На этот раз прощаю, но если снова меня обманешь, отгрызу твою лживую голову!

Долго-долго бежал волк по второй тропинке, карабкался на скалы, пролезал в ущелья, и в конце концов выбрался на голую вершину горы. Понял волк, что его снова обманули, вернулся назад к башне и пуще прежнего напустился на барана.

— Ах, ты старый мешок с костями! Ты мне соврал, на второй дороге нет вкусных овечек только голая вершина! Если сейгеш не скажешь, куда на самом деле убежала отара, умрешь страшной смертью!

— Простите больного старика, господин. — Заблеял баран. — Это все моя старая дырявая память. Сам порою в собственных копытах путаюсь. Сейгеш я ясно вспомнил, что на самом-то деле, они пошли по четвертой дороге!

— Вот ты и попался! — Рассмеялся волк. — Знаю я вашу скотскую породу. Ведь дело не в памяти. Ты специально указываешь мне неправильную дорогу, чтобы выиграть время, а я тебя перехитрю!

С этими словами белый волк прыгнул на третью дорогу. Так спешил зубастый догнать отару, что не заметил коварного обрыва и сгинул в горной реке Ише без следа.

Вот так хитрый баран обманул зубастого волка и спас свою отару. Вот так ум и смекалка всегда победят любую силу.

— Только попадись мне еще раз, старый мракобес. — Злобно думал Асеер, беспомощно болтаясь на уступе. — Это же надо было так попасться! Ну ты дед и…

Внизу со злорадным гулом проносились дикие ледяные потоки, взбиваясь у заточенных скал в белую, как трепещущие на ветру волосы охотника, пену. Из-за вывихнутого запястья, левая рука была сейгеш совершенно бесполезна. Окровавленные изрезанные пальцы правой руки из последних сил цеплялись за камни, удерживая вес тяжелого тела.

Даже стыдно умирать так глупо. Ладонь охотника медленно, и неотвратимо сползала с гладкой каменной поверхности, оставляя за собой красные полосы.

О чем думает человек в последние мгновенья своей жизни? О семье, о друзьях, о любимых, о доме. У охотника ничего этого не было и уже не могло быть в принципе. Когда-то наставник подобрал на улице двух умирающих от голода детей. Пятилетнюю чернявую девочку и ее десятилетнего брата, красноглазого беловолосого уродца. Девочка уже тогда была сметлива и чудо как хороша, не удивительно, что храмовые служанки легко уступили предложению наставника взять новую помощницу. Удивительно то, что уродцу позволили заниматься с другими детьми, выбранными на специальном смотре, проводимом жрецами каждые шесть лет. Хотя для такого, как Асеер, это был единственный способ найти себе место в жизни — стать смертником. Будущие дингир-ур воспитывались в полной изоляции от мира, выпустив на первую охоту только в шестнадцать лет. Из десяти мальчиков выживал в лучшем случае один. Из трех лучших друзей Асеера после первой схватки с нежитью не выжил никто. А когда новоявленный охотник вернулся в храм, чтобы разделить свою победу и горе с близкими, обнаружилось, что делиться уже не с кем. Неизвестный игиг, подкрался в храм ночью, когда все спали и безжалостно убил девочку и старика. Сестру и наставника, за эти годы ставшего ближе родного отца.

Асеер не боялся смерти. На самом деле он погиб давно. Той ночью, вместе со своими друзьями, со своей семьей. Сейгеш происходила простая формальность.

Такова судьба охотников. Они умирают. Чтобы другие жили. Охотник-зу думал и жалел только о том, что так и не сможет принести эну города Урук голову твари.

Плащ распахнулся крыльями летучей мыши и затрепетал при падении. Длинные волосы взвились вверх, закрывая обреченное исказившееся лицо.

— Наконец-то. — Зажмурился Асеер, летя вниз, на острые скалы. — Наконец-то это кончится…

Мгновением позже раздался ужасающий треск.

И дингир-ур внезапно обнаружил, что висит над самой водой, зацепившись плащом за один из торчащих из воды каменных клыков. Рядом обнаружился мостик из валунов, как будто специально выложенный для перемещения на безопасный берег. Что же, какое бы у судьбы не было странное чувство юмора, она, все-таки, сделала охотнику недурной подарок, и совершенно не заслуживала тех ругательств, которыми так рьяно осыпал ее неблагодарный дингир-ур.

— Вот они. — Благоговейно произнес Тимхо. — Заоблачные Врата.

Я перевела взгляд с рисунка на карте, изображающего взлетающую птицу, на гигантскую каменную арку, похожую на два расправленных крыла, которые касались друг друга кончиками маховых перьев. Надо сказать, что это все действительно выглядело довольно впечатляюще. Небольшое плато, оканчивающееся резким обрывом с исполинской аркой на самом краю. Два крыла, распахнутые над страшной, теряющейся в синей дымке пропастью. И только пустынные пики эламских гор вокруг. Даже я прониклась энтузиазмом кладоискательства, простодушно поверив что у нас все получиться.

— Куда теперь?

Тимхо ответил мне несчастным потерянным взглядом, никак не вязавшимся с положенным ликованием удачливого первооткрывателя.

— Чего еще? — Недовольно спросила я.

— Здесь сказано, — голос мальчишки задрожал. — Здесь написано, что мы должны пройти через Заоблачные Врата, и выйти в страну Белогорья…

— Пройти через врата? — Я подошла к краю обрыва и уперлась руками в колени, заглядывая вниз. Желудок в испуге сжался, не зная, чего ожидать от дурной головы. Энтузиазма сразу же резко поубавилась. Жуткий синий, как кожа недельного мертвеца, провал, звал, затягивал…

Я сделала шаг назад и на всякий случай, схватила за воротник рубахи вездесущую Шушуню, конечно же, не преминувшую сунуть свой любопытный нос в пропасть. Вовремя, кстати, схватила. Бездна недовольно цыкнула. На этот раз ей досталась только горстка мелких камушков…

— А ты уверен, что это ваше Нефритовое Озеро находится не в загробном царстве?

— Не знаю. — Жалко пролепетал Тимхо. — Как же такое может быть? Обрыв…

— Подожди, отчаиваться. — Вступился Симург. — Может, здесь есть какая-то тайна, уловка, чтобы отвадить чужаков? Может, родители что-нибудь такое упоминали про Заоблачные Врата? Может, есть еще какие-нибудь запасные ворота?

— Не знаю… — Тимхо на мгновение оживился, но тут же снова скис. — Ничего такого не помню!

На него было больно смотреть. Ну вот. Всю дорогу держался молодцом, а теперь совсем расклеился.

Я неумело тронула его тугие топорщившиеся кучеряшки.

— Тим, это не твоя вина. Ты ведь с самого начала знал, что из всего этого путешествия может ничего не получиться. Нужно уметь проигрывать.

— Ты ничего не понимаешь, наемница! — Озлобился он, грубо стряхивая мою руку. — Тебе вообще нет до нас никакого дела! Лишь бы деньги свои получить и поскорее на ярмарку смыться!

— Тим, ты чего такое говоришь? — Окрикнул его Симург. — Извинись сейгеш же!

— Заткнись. — Я поморщилась, проведя ладонью по горлу, и отвернулась, давая понять, как они все меня достали. — Мальчишка прав. Меч — дорога, деньги — закон, а слово совесть придумали трусы. Все, что мне нужно — получить обещанное серебро и успеть на последний день Семеричной Ярмарки. Нечего разыгрывать дешевых представлений.

Кто-то осторожно тронул меня за рукав, заставив поморщиться от раздражения.

— Умбра, не обижайся, он не специально. — Шушуня задрала голову, уставившись на меня своими черными глазищами. — Хочешь, я тебе песенку спою, которую мне мама всегда пела, когда я расстраивалась и спать не хотела?

— Нет. Сейгеш сюда придет дядя дингир-ур, вот ему и споешь!

Но, видно, в горах творчество не знало никаких преград и запретов.

— Птичка моя серая не летает, все из камня перышки, изо льда. — Запела девочка приятным, слегка гнусавым голоском, с детской непосредственностью проигнорировав мой категоричный отказ.

— Изо льда все перышки да из камня.

Птичка моя серая не летает.

Нарисуем птичке солнышко.

Пусть погреется немножечко.

Тут нарисованное детским пальцем схематическое солнышко самым натуральным образом вспыхнуло желтой спиралью, пересеченной в центре восемью лучами.

— Что это? — Диким голосом прокричал Симург, тряся меня за плечо, словно мамаша провинившегося шалопая. — Ты же разбираешься во всех этих магических штучках!

— Похоже на старое написание знака первого цикла Аш, активизирующего сложные заклинания — Неуверенно ответила я, слишком удивленная, чтобы сопротивляться бурной встряске. — Шушунь, а ты сейгеш что сделала?

— Мамину песню пела. — Смущаясь, сказала девочка. — Мы с мамой всегда так перед сном играли. Улыбнись нам солнышко, лед растай. Птичка моя сера полетай.

Войдя во вкус, Шушуня взмахнула скрещенными ладонями, изображая летящую птицу.

Рядом с первым знаком появился синий треугольник.

— Это же надо! — С восхищением пробормотала я. Энтузиазм медленно, но неотвратимо возвращался. — Видно, в вашем роду заклинание передавалось по наследству, зашифрованное в детской колыбельной.

— И я помню эту песню! — Ожил Тимхо. — Птичка моя серая улетай. Вдаль, за горы снежные, через край. Через звезды, месяцы, через ночь. Через громы молнии, через дождь.

— О боги, точно! — Хлопнул себя по лбу учитель алхимии и нервно рассмеялся. — Мне ведь моя мама тоже перед сном пела эту колыбельную! Выходит, я все это время знал разгадку? Неужели все так просто!?

А тем временем пространство в каменной арке наполнялось новыми знаками, превращаясь в одно разноцветное сверкающее полотно. Под конец аквамариновой звездой вспыхнул последний знак заключительного двенадцатого цикла — ключ Хадж.

Небесные Врата величественно открывали вход в новый неведомый мир.

Там, где мгновением назад зияла пропасть, и темнели только безжизненные горные вершины, возник пологий, слепящий белизной, склон. Белогорье?

Девочка коснулась невидимой грани между мирами растопыренной ладошкой, отчего пространство пошло легкой сияющей рябью, затем пожала худенькими плечиками и бесстрашно шагнула вперед. Следом, не мешкая, с вдохновленными лицами промаршировали Симург и Тимхо. Миновав Порог, мальчишка обернулся, как ни в чем не бывало, улыбнулся и зазывно помахал рукой, что-то отчаянно крича.

Грань поглощала все звуки, и поэтому до меня не долетело ни слова. Я лишь качнула головой в ответ, не торопясь следовать приглашению.

Я знала о существовании врат в другие миры, но никогда прежде мне не доводилось увидеть такое чудо воочию. Трудно было определить, чем мне грозило это путешествие.

— Узнать бы еще, что и кто меня ждет в этом прекрасном новом мире. Здесь всего один назойливый охотник и один мерзкий колдун, а вдруг, ТАМ они оравами ходят и уже плечами толкаются, выясняя кому первому испортить мне настроение? — Вслух посетовала я, уверенная, что меня никто не слышит, и поэтому неприятно удивилась, когда в ушах раздался саркастический смех, и передо мной, щуря хитрые искристые глаза, возникла беспокойная душа меча.

— Мне запрещено раскрывать будущее.

— Может, хотя бы, слегка намекнешь, а?

— Могу, кончено, но у вас же смертных на этой почве и закупорка мозгов случиться может. Чуть что, макитра набок — и хана. — Развела руками несносная Лайдэ-дзи. — Кстати, история на эту тему есть. Как-то один жутко добрый и мудрый дух, навроде меня, внял уговорам и слегка намекнул эламскому царю Экакию, что того ждет опасность от воды. Если Экакий раньше нормальным мужиком был, то после этого дела бросил пить, кардинально перестал мыться, к вящей радости послов перенес свою резиденцию высоко в горы, подальше от всех водоемов и в довершение всему пошел войной на соседнее государство, виновное только в том, что располагалось на берегу реки. В итоге бедолага потерял и трон и рассудок, превратившись в щабного вшивого параноика. Это уже потом выяснилось, что призрак таким оригинальным образом предупредил царя об опасности поскользнуться на мокром полу. Прожевала? Мораль этой истории…

— Не хочешь помогать, так не мешай мне думать! — Разозлилась я. — Голова уже от твоей трескотни раскалывается!

— Слушай старших, девчонка. За несколько веков у меня накопился внушительный…

— Старческий маразм!

— Ах вот как у тебя песня полилась?! Сама тогда выпутывайся, халда неблагодарная. А я для нее еще из ножен вон лезу!

Стрекоза выругалась и, демонстративно плюнув в мою сторону, исчезла.

За спиной почудилось какое-то движение. Хм, слава богам, не многовековой, но какой-никакой опыт общения с типами вроде Алдая у меня накопился…

Она стояла на краю обрыва перед огромными каменными вратами, через которые совершенно невообразимым образом открывался вид на покрытый снегами горный склон, оного там по всем законам этого мира не должно было быть.

Асеер не знал, что это за бесовское наваждение, но отчетливо понимал, что еще один шаг и, тварь безнаказанно ускользнет, в очередной раз оставив охотника в гиджах. Как будто издеваясь, девушка подняла руку, словно отмахиваясь от назойливого насекомого. Внезапно нахлынувшая дикая ярость заставила дингир-ура позабыть об усталости, оружии, здравом смысле и обо всем, чему его учили. Асеер бросился на нежить с голыми руками, одержимый только одной мыслью — убить тварь!

В самый последний момент девушка резко присела, принимая вес нападавшего на плечи, и перекинула разогнавшегося охотника через голову, тут же бросаясь на него сверху. Противники вцепились друг в друга, как две дикие кошки, покатились по камням рычаще-шипящей кучей-малой, не разбирая дороги, и…

На полном ходу влетели прямо в арку.

Плато опустело.

Отпущенное на действие заклинания время вышло.

Встревоженный ворох мелких камешков пронесся через каменные крылья, застывшие гигантским безжизненным изваянием, и с легким шорохом посыпался в ужасную пропасть.

Заоблачные Врата брезгливо выплюнули дерущихся в ближайший сугроб, и с чувством выполненного долга превратившись в пустую мраморную беседку о двенадцати колоннах на заснеженном горном склоне. Уже совсем в другом, неведомом мире.

Глава 6

В результате очередного кульбита мне удалось вырваться из цепкой хватки и прижать охотника к мерзлой земле.

— Вот ты и попалась, тварь. — Прохрипел он, награждая меня коварным тычком в шею, от которого на мгновение свело мышцы. Еще бы немного правее и все, полный паралич. Получилась бы статуя в оригинальной позе.

— Как же ты меня достал! — Окончательно озверев, я, что было сил, сдавила проклятое охотничье горло. — Сейгеш ты у меня получишь, храмовая морда… ай!

Весьма ощутимый удар по голове может отвлечь кого угодно от чего угодно, даже от такого приятного занятия, как умерщвление ненавистного дингир-ура.

— Не тронь!

Я оглянулась и с величайшим удивлением увидела за своей спиной Тимхо, сжимающего в руках тяжелую сумку с провиантом, а также спешащих к нам Симурга и Шушуню. Следующий удар пришелся мне прямо по лицу, чуть не сломав нос. Из образовавшейся в холстине дырки посыпались мокрые осколки кувшина, куски вяленого мяса и ячменные лепешки.

— Огхраш ан из хыр! — Взвыла я, вскакивая и хватаясь за кровоточащую переносицу. — Тим, ты чего, сдурел?!

— Он просто понял твою истинную суть, тварь! — Раздался снизу донельзя довольный голос. — Долг каждого Шумберца…

— Умбра… это ты?

— Нет, твоя троюродная тетушка, будь она неладна! — Я ненадолго отняла ладонь от пострадавшего органа, специально чтобы бросить на паренька гневный многообещающий взгляд.

Гнев мой, конечно, страшная штука, но не настолько же.

Тимхо пятился, воинственно держа свое обвисшее оружие за плечом и переводя глаза с меня на… сидящую в снегу лысую девушку в черной кожаной одежде.

Три раза прочитав про себя хвалебный гимн Ур-Намму, я снова открыла глаза, но кошмар так никуда и не исчез. Упади небо!

— Что это значит? — В который уже раз вопрошал кошмар, прищурив серые глаза. Лысая макушка сияла на солнце не хуже начищенного медного таза. — Что ты со мной сделала?

— Мы обменялись душами. — Голос был чужой. Хриплый безжизненный голос храмового убийцы. В лицо постоянно лезли противные длинные пряди волос. И рассказывала я скорее себе, чем кому-то еще. — При переходе через Порог между мирами, частицы души и тела разделяются на два отдельных потока, так как передаются по разным каналам, и после Порога соединяются снова. Может, мы находились в слишком тесном физическом и эмоциональном контакте, а, может, обладаем схожим строением на каком-то уровне. Одним словом, потоки частиц каким-то образом перекрутились, и вышло то, что вышло… но, в практике такие случаи не редкость, — добавила я уже более оптимистично. — Скоро все должно исправиться само собой. Главное постоянно находиться рядом, желательно в физическом контакте.

— То есть ты хочешь… — девушка угрожающе нависла надо мной, искривив разбитые губы в страшной ухмылке. — Чтобы я, охотник-зу, носил личину гнусного испражнения тьмы и ходил с ним рука об руку?!

— Слушай, хватит обзываться. Мне, между прочим, тоже не нравится твоя мерзкая дингирская физиономия, но я же не называю тебя отрыжкой света, народным геморроем или божественным энурезом?

Он замолчал, часто хлопая ресницами. Я с победным видом оглянулась на своих спутников, которые все это время настороженно следили за нашей перепалкой, и довольная собой продолжила. — А потому, предлагаю заключить недолгое перемирие, до тех пор, пока мы не вернемся в свои тела. Сразу же после этого счастливого момента, мы устроим поединок, и ты сможешь защитить поруганную честь в бою. Меня, кстати, зовут Умбра.

Я вытянула вперед руку… и еле сдержалась, чтобы не шарахнуться в сторону, вовремя сообразив, что эта огромная измазанная кровью пятипалая лапа и есть моя рука.

Девушка, стоящая напротив, ответила мне тяжелым насмешливым взглядом. Каким бы охотник-зу не был помешанным фанатиком, гиджем он не был (или, по крайней мере, пока решил в этом не сознаваться). Руку он не принял, ограничившись легким кивком, только выдавил сквозь зубы.

— Зови меня Асеером.

Идиллическую сцену братания игига и дингир-ура прервало громкое хлопанье. Солнце заслонили темные силуэты, и в сугроб вокруг нас с хрустом опустились десять крылатых воинов. Я оглянулась на закрытые врата и в который раз за это путешествие поймала себя на мысли, что нам конец. Десять вооруженных лилу — это похуже, чем мерзкий колдун, гнусный охотник-зу взятые вместе и помноженные на все удужье поголовье Шумбера. Эх, чувствовала же, что не надо было соваться в этот мир!

— Именем пустующего трона, — Высокий лилу с хитрыми глазами камышового кота сделала шаг вперед, обнажая в прорезе меховой юбки мускулистую ножку в кожаном сапоге. — Вы задержаны за нарушение границы и будете немедленно сопровождены в крепость для досмотра, выяснения личности и уточнения…

— Рецептуры приготовления. — Обреченно простонала я, всматриваясь в расплывчатую черную точку на вершине противоположенного склона, на которую указывал старший лилу. Мало того что впереди нас, однозначно, не ожидает ничего хорошего, так до этого «ничего» еще и придется топать ого го сколько гешей по жуткому холоду.

Как ни странно, ни пытать, ни убивать нас по прибытию не стали, оружие не отобрали и даже напоили горячей похлебкой, оставив дожидаться аудиенции некоего совета трех.

— Это же другой мир? — Привязался любознательный Тимхо. — А мы их все равно понимаем, почему так?

— Да, откуда они знают Шумберский? — Поддержал его Симург, которому явно было нечем себя занять, и он, как обычно, решил донимать окружающих.

— Да не знают они никакого Шумберского. Просто при переходе границы между мирами наше тело и сознание неотвратимо преобразовывается, перестраиваясь под законы нового мира. Все накопленные языковые данные, хранящиеся в твоем сознании, также преобразуются в один из наиболее похожих по фонетической, грамматической и семантической структуре языков. Если ты знаком с несколькими языками, возможно, в этом мире тоже сможешь изъясняться с несколькими разными народами. Кстати, несмотря на то, что смежные миры во многом схожи, при переходе Порога у некоторых существ может помутиться рассудок, случиться провал памяти или какая-нибудь другая пакость.

Я украдкой глянула на охотника, но тот безучастно стоял поодаль и переживал свалившиеся на него несчастья в скорбном молчании.

— Ты сказал… ла «схожи». — Не отставал учитель алхимии. — Значит ли это, что цивилизация здесь находится на том же уровне развития, что и наша. Я имею в виду социальную, экономическую, политическую и культурную сферы.

— Нет, не значит. Миры редко соприкасаются одинаковыми временными гранями. Этот мир может отставать или опережать нас в развитии на несколько тысячелетий.

На этом месте познавательную лекцию пришлось свернуть, потому что ворота нашей камеры с лязгом открылись и хриплый насмешливый голос произнес. — Совет трех готов принять вас.

Не смотря на то, что на подготовку у совета ушло достаточно много времени, мужик, сидящий в центральном кресле тускло освещенного зала, выглядел так, словно его только что с большим трудом подняли с постели после долгой и бурной гулянки. Помятое лицо, полуприкрытые гноящиеся глаза (по совести говоря, зрение у Асеера было намного лучше моего, позволяя рассмотреть окружающий мир в мельчайших подробностях), седые спутанные волосы, уныло стелящиеся по полу серые крылья. Видимо его товарищей вообще не удалось добудиться, потому что два крайних кресла пустовали.

Лилу размежил веки и обвел нас болезненным усталым взглядом.

— Вы имеете честь беседовать с управителем Западной Сторожевой Крепости Ибрахимом Мувтой. Ну, поведайте мне. — Зычным, не вязавшимся с его чахлым состоянием голосом приказал он. — Зачем вы, пытались покинуть границы Великой Империи и проникнуть в Проклятые Земли, зная, что сие запрещено?

Я ехидно кашлянула, собираясь поведать, что на самом деле мы пытались проникнуть в обратном направлении, но Симург упреждающе стиснул мое запястье.

— Почтенный господин, — вежливо поклонился учитель алхимии, бросая на меня умоляющий взгляд. — Мы приносим свои искренние извинения, но мы чужестранцы, и если и нарушили какие либо законы, то сделали это по незнанию, без злого умысла.

— Значит вы чужестранцы. И что же, позвольте спросить, заставило вас покинуть свою родину, матерь вашу?

— Ну… мы ищем одно озеро высоко в горах…

— Вы ищете озеро. — Недобро улыбнулся член совета. — Может, еще признаетесь, что вы прибыли сюда из другого мира через Заоблачные Врата?

— Мы не хотели рассказывать, но раз уж вы сами знаете… — Развел руками Симург, как и я, удивленный такой прозорливостью. — Да, мы пришли к вам из другого мира, чтобы найти Нефритовое Озеро…

Тут учитель алхимии замолчал, захваченный врасплох странной реакцией собеседника.

— Я вам покажу озеро! — Закричал Ибрахим, ударяя кулаком по подлокотнику. За спиной управителя сторожевой башни с хлопком распахнулись два широких серебристых крыла. Свиток, оброненный перепуганным служкой, развернулся у наших ног охровой дорожкой.

— Придут избранные через Заоблачные Врата, через Проклятые Земли, и один из них займет пустующий трон, и империя, наконец, обретет императора, и вернется в мир порядок и справедливость! — Продолжал орать лилу, как тугоухий глашатай на главной площади. — Совсем совесть потеряли! Наслушаются древних пророчеств в кабаках, а потом кого на границе с контрабандой не поймай, так «я, мол, избранный, иду спасать мир». Ну ничего, ходили бы в библиотеку, вместо кабаков, дочитали бы пророчество до конца, и знали бы, что избранным может быть только лилу с белоснежными крыльями. А белокрылы у нас уже многие столетия не рождались!

— Что за шум, и драки нету? — Звонкий мужской голос прозвучал иронично и вместе с тем успокаивающе. В зал вошли двое: высокий молодой чернокрылый лилу с темными блестящими волосами, разделенными на аккуратный пробор, и скрюченный вопросительным знаком меднокрылый старикашка. Проходя мимо, дедок успел игриво ущипнуть Асеера чуть ниже спины, чем ввергнул последнего в полуобморочное состояние.

— Да вот, опять шайку избранных поймали, шли спасать мир с утра пораньше. — Совсем другим, деловитым тоном произнес Ибрахим. — Все, ледяные бороды открыли пещеры. Сезон торговли самоцветами начался. Теперь косяком попрут.

— Что ж вы все этот мир спасаете, спасаете, да никак не спасете. — Вздохнул чернокрылый, наблюдая, как его бойкий коллега с кряхтением взбирается на свое законное место по правое крыло от Ибрахима. Тем временем старичок устроился, многозначительно подмигнул окончательно обмершему Асееру, и махнул рукой окружавшим нас воинам.

— Обыщите их на предмет волшебных амулетов. Оружие оставьте при них, ибо имперским воинам незачем оскорблять свою честь страхом перед жалкой кучкой проходимцев.

Трофеями стражников оказалась моя (то есть охотничья) связка охранных печатей, золотой браслет Тимхо, и мой (то ест уже Шушунин) маскировочный медальон.

— Так, кто тут у нас? — Чернокрылый поднес тонкие пальцы к вискам, поправляя серебреный обруч с овальным рубином посередине. В этот же миг из камня вырвалась вспышка яркого красного света.

— Человеческий мужчина, еще один человеческий мужчина, — забубнил себе под нос колдун (я только ухмыльнулась). — Человеческий детеныш (Тимхо обиженно нахмурился)… хм, очень интересно, какой-то новый вид нежити (Асеер побледнел еще больше, звучно заскрипев зубами), надо будет разобраться на досуге, и…

Голос на мгновенье оборвался, словно у говорящего внезапно кончился воздух.

— Не может быть… Ан'геллу Цева!

Последние слова прозвучали, как крик «жрецы йдуть!» в разгар внепланового кооператива на дальнем храмовом поле, когда ушлые мужики уже выпили не один кувшин пива, закусив это дело укопанной здесь же освященной репкой, оную должны были усердно пропалывать. Члены совета переменились в лице (естественно, не в лучшую сторону) и на какое-то время потеряли дар речи, обмениваясь испуганно-вопросительными взглядами.

— Ханой, ты не ошибся? — Хрипло уточнил Ибрахим, облизывая тонкие губы с окантовкой из мелких морщин. — Девочка…

— Когда Ханой ошибался, старый пень? — Раздраженно проскрежетал дедок, выбираясь из своего с таким трудом покоренного кресла и опускаясь на колени. Прямо на холодный каменный пол. — Приветствуйте свою госпожу, болваны!

Ибрахим и Ханой, не раздумывая, последовали его примеру. Встревоженная страшным лязгом, я обернулась и обнаружила распростершихся на полу стражников. Это что, какой-то древний обряд задержания контрабандистов или специфическая пытка, направленная на выведение жертвы из душевного равновесия? Если так, то способ работает. Лично я уже была готова во всем признаться…

Но тут к общему «лилитопаду» добавился новых хлопок. Детское тельце забилось в судорогах, извергая изо рта белую пену.

— Лекаря! — Правильно сориентировавшись в ситуации, заорал чернокрылый маг. — Быстро!

Тут же, будто все это время, дожидались под дверью, в зал ворвались двое здоровенных мужчин (оказывается люди у них не только в меню, но и на службе) и один чернокрылый седовласый лилу. Девочку в одно мгновенье подхватили на руки и сноровисто утащили куда-то в неизвестном направлении.

— Да не стойте, вы истуканами! — Возмутилась я, расталкивая в стороны Симурга и Асеера, чтобы броситься следом, но меня кто-то схватил за руки. Я опешила, но тело дингир-ура отреагировало самостоятельно. Вцепившийся в меня лилу кувыркнулся в воздухе и врезался в противоположную стену. Не такие они и могучие! В приливе вдохновения я увеличила счет до трех, когда меднокрылый старик властно поднял руку. Повинуясь беззвучному приказу, окружающие нас стражники отступили.

— Возможно, вы не поняли. — Успокаивающе произнес черноволосый. — Кем бы не доводилась вам эта девочка…

— Она моя сестра! — Запальчиво воскликнул Тимхо, сжимая костлявые кулаки.

Колдун Ханой понимающе кивнул. — Но прежде всего, она — лилиту, потомок старшего рода повелителей Цева, а поэтому жизнь этого ребенка для нас поистине бесценна, и ни один лилит, независимо от цвета перьев и убеждений, не сможет причинить ей зла. Белокрылые всегда были священной кастой, кастой повелителей. Только белокрылый может управлять империей, и твоей сестре мальчик, суждено стать нашей госпожой. Трон империи пустует уже несколько столетий. Раньше один белокрылый приходился на десять тысяч пестрокрылов, а теперь повелители исчезли вовсе. Каста у нас — нечто большее, чем условность. Есть темные кедошим, наделенные магическими силами, есть огненные серафим, награжденные физическим совершенством, из них выходят лучшие воины, есть серые сарим, обладающие высшей мудростью и талантом управления, есть… то есть когда-то были светлые Цеву, соединяющие в себе достоинства всех каст, а также великий дар управлять энергией мира и ведающие высшей справедливостью. Наши летописи рассказывают о том, что император Цеву Иан когда-то открыл Заоблачные Врата и попытался проникнуть в соседний мир. Первыми, конечно же, отправились самые достойные во главе с императором (хм, интересно, а вот у нас в Шумбере, обычно первыми отправляются самые ненужные).

Когда они вернулись, то оказались совершенно безумными, превратившись в настоящих демонов, безжалостно и жадно убивая своих же собратьев. А так как наши законы запрещают поднимать руку на белокрыла, чтобы он не сотворил, эти безумцы успели причинить много зла и даже сыскать себе таких же кровожадных сторонников. То была поистине кровавая эпоха, продолжавшаяся, пока младший сын императора Цеву Эду не объединил под своим командованием войска и не пошел против обезумевшего отца и его приспешников.

Старый император был пленен, прокляв (ну вот, опять про проклятия!) потомков своего сына и свой народ, и сослан со своими подельниками обратно в тот страшный мир за Заоблачными Вратами (вот спасибо, нам как раз только их и не хватало!). С того времени белокрылы больше не рождались. Впоследствии перед смертью Эду оставил пророчество, согласно которому Заоблачные Врата, забравшие наших повелителей, подарят нам нового императора. Теперь вы понимаете?

— Мне все равно, найдите кого-нибудь другого!

— Как ты разговариваешь с членами совета, щенок! — Прокаркал меднокрылый.

— Но девочка серьезно больна! — Встрял Симург.

— Да, ее может спасти только Нефритовое Озеро! — Подхватил Тимхо. — У нас и так осталось мало времени. Вы должны вернуть нам Шушуню!

— Вам не следует беспокоиться, чужемирцы. — Оглядываясь на своих коллег, произнес Ибрахим. — Забудьте про Озеро, это всего лишь старинная легенда, выдумка. Мы найдем лучших лекарей империи. Да что там империи, всего этого мира!

— Но вы ничего не понимаете! — На раскрасневшихся щеках мальчишки заблестели мокрые дорожки. — Вы… вы ее убиваете!

— Чушь! — Отмахнулся меднокрылый старик. — Что ты такое несешь?

— Мальчик прав! — Внезапно для себя выступила вперед я. — Девочка не чистокровная лилит, ее отцом был человек, ваши виды несовместимы!

— Что за чушь? — Удивился серафим. — Даже в моем полку служит пятеро полукровок.

— Может быть в вашем мире, такое и возможно. — Не унималась я. — Но в нашем мире межвидовые браки — причина неизлечимых болезней. Девочка уже больна, и вряд ли здесь медицина и магия на таком высоком уровне развития, чтобы справиться с врожденным пороком!

— Чушь! — Снова воскликнул старик. — Мы пригласим лекарей со всего света, и рано или поздно они найдут способ, как решить эту проблему!

Я замолчала, побежденная аргументами лилу. Скорее всего, они найдут этот способ слишком поздно, но это все же лучше, чем мифическое озеро, существование и целебные свойства которого до сих пор оставались под больши-и-им таким вопросом.

— Умбра! — Этот крик одновременно сочетал в себе и мольбу и приказ. Если первую его составляющую можно было еще оставить без внимания, то от обязанностей служить своему хозяину меня еще никто не освобождал. Я тяжело вздохнула, но все-таки обнажила меч, принимая боевую стойку. — Мы заберем ребенка в любом случае. По хорошему или по плохому.

Тимхо воинственно шмыгнул носом и утвердительно тряхнул головой, чтобы ни у кого не осталось сомнений в его решительных намерениях. Печально оглядев хоровод крылатых стражников, Симург извлек из-за пояса тонкий кинжал с таким горестным вздохом, словно это была последняя заначенная от тещи бутыль самогона. К моему изумлению, немного поразмыслив, Асеер тоже приготовил Стрекозу к бою.

Вот только наше героическое восстание никого не удивило. Ибрахим бросил смеющийся взгляд на сидящего рядом старика. Старик небрежно поднял желтую просвечивающую на свет лапку и в стенах открылось множество мелких окошек, ощетинившихся арбалетными болтами.

— Похвально, что вы так радеете о благополучии вашей спутницы. — Произнес молодой колдун, лениво потягивая угольно черные крылья. — Но мы радеем о благополучии целой империи. В темницу их!

Оружие у нас так и не отобрали, но теперь это больше выглядело, как откровенная насмешка над нашей беспомощностью. От пола несло таким ледяным холодом, что хотелось взлететь. Но ни лететь ни даже подпрыгнуть было некуда, стоило выпрямиться в полный рост, и макушка сразу упиралась в ледяной потолок подземелья, за которым над нашими головами поднимались многие и многие ярусы крепости. Вокруг зияла непривычная чернота, не дозволяя различить и собственной вытянутой руки. Зрение альбиноса оказалось совершенно неприспособленным к темноте. И как он той ночью только мог драться? С помощью магии, не иначе…

Только тут светлой мысли удалось докопаться до заброшенных шахт моего сознания. Я на проверку щелкнула пальцами, прошептав формулу заклинания. В тот же миг под натиском небольшого желтого плазмоида тьма трусливо спряталась по углам, предоставляя возможность осмотреться. Тимхо и Симург о чем-то увлеченно шептались в дальнем углу. Наверное, вынашивали коварный план побега. Меня не приглашали, что было не столько обидно, сколько недальновидно. Дингир-ур прилежно чах неподалеку, чуть-чуть не касаясь меня плечом.

— Асеер…

Охотник медленно обернулся, пренебрежительно и вместе с тем угрожающе приподнимая левую бровь. Широко раскрытые глаза вспыхнули звериным зеленым светом. Это, между прочим, мой запатентованный и отработанный годами взгляд номер семь, используемый для отпугивания настырных уличных попрошаек!

— И как тебе новое зрение? — Не удержавшись, спросила я, хотя первоначально собиралась спросить совсем другое.

— Чудно. — После недолгой паузы ответил Дингир-ур.

Чудно? Что еще за слово такое! Он что, обучался по сборникам древнешумберской романтической поэзии? Я помню чудное мгновенье…

— Непривычно. — Поправился охотник, без ошибки прочитав на своем лице мои мысли.

— Я не знал, что тьма может быть такой… Обычное заклинание не дает такого спектрального разложения и такой четкости.

— Кстати, о заклинаниях, — спохватилась я. — Пожалуйста, воздержись от магии на время. У этого тела нет магического резерва, и любое колдовство отнимает у меня часть жизни.

Они никак не отреагировал на эту просьбу, только невпопад спросил.

— Девочку еще можно превратить обратно в человека?

— Не знаю. Возможно. Ее брат надеется на некое волшебное озеро из семейных преданий.

— А ты? Ты на что-нибудь надеешься?

Странный вопрос, особенно учитывая, кем и кому он задается. Краем глаза я заметила, что Тимхо с Симургом прекратили секретничать, и теперь внимательно прислушиваются к нашему разговору.

— А мне не на что надеется, охотник. — Шепотом огрызнулась я. — Как и тебе. Думаешь, они поутру извинятся, мол, извиняйте господин охотник, не признали, и отпустят тебя на все четыре стороны?

— Ага, сразу же после четвертования. — Спокойно ответил он. — Думаю, девочка нужна им, чтобы самим добраться до власти. Завтра же начнется настоящая бойня за право стать ее наставником… или посмертным преемником. Наши же жизни им не только не нужны, но и не желательны.

— Вот-вот. — Согласилась я, немного смущенная такой прозорливостью. Намного приятнее считать врага тупым и агрессивным фанатиком. — Поэтому нам нужно срочно отсюда выбираться.

Охотник-зу раздраженно дернул подбородком, звучно втягивая носом воздух. Разговор с безнадежно тупой и мерзкой нежитью требовал от мудрого и благородного охотника большого терпения, и оно уже было на исходе.

— У нас над головой десятки кушей камня и кирпича, а единственный выход — тяжелая плита, закрепленная цепью к металлическим петлям в полу. В ту узкую щель, через которую поступает воздух, даже крыса не пролезет.

— Крыса то? Крыса то точно не пролезет. — Со знанием дела подтвердила я, перехватив настороженно-подозрительный взгляд номер три. — А вот игиг…

— Я тебя убью, тварь! — Пообещала черная призрачная фигура. — Как только мы отсюда выберемся, я убью тебя с особой жестокостью и огромным удовольствием. Чтобы я, дингир-ур, добровольно превратился в исчадье тьмы!

— Если, что. Ты уже в него превратился. — Резонно заметила я, стараясь не обращать внимания на оскорбления и угрозы. — Или тебе кажется, что дингир-уру, благороднее превратиться в кучку обглоданных и обгаженных червями костей?

— Не передергивай!

— Тогда хватит изображать из себя блаженного, не в храме! Все запомнил? Долго во тьме не находись, старайся передвигаться по теням. Тебе нужно только узнать, где держат Шушуню, по тихому обезвредить стражу и выпустить нас отсюда. Дальше я уже смогу спокойно воспользоваться твоим магическим резервом, не боясь, что все этажи крепости обрушатся нам на голову.

— А он не сможет также сделать Шушуню тенью? — Внезапно вспомнил Тимхо.

— Нет.

— Но ты же превращаешься вместе с одеждой и оружием?

— Тут другое дело, Тим. На переброску живого человека не хватит сил, да и человеческий организм просто не перенесет такой трансформации. Одна ходка, и все — привет Мухре[32]. Асеер, ты как, готов?

— Не знаю. — Упорно бубнил себе под нос дингир-ур. — Все равно не представляю, как можно протиснуться в такую узкую…

Небольшой концентрированный разряд сработал, как мощный пинок под зад. Охотник инстинктивно трансформировался и нырнул в темноту. Моя тень на стене резко выпрямилась, принимая форму девичьей фигурки, возмущенно погрозила кулаком и сгустком черноты перетекла к узкой щели между плитой и потолком. Я тревожно вздохнула, рассматривая очертания своего нового широкоплечего и длинноволосого тела, колыхающиеся на стене в дрожащем свете плазмоида.

Подумать только, моя тень. У меня никогда не было собственной тени…

Я уже начала волноваться, когда люк в потолке все-таки изволил открыться. Выбравшись наружу, мы обнаружили бездыханное тело тюремщика и Асеера, поигрывающего связкой ключей.

— Ты нашел план крепос…

— Как там Шушуня? — Перебил мальчишка. — С ней все в порядке?

— Все в порядке. — Успокоил его охотник. — Она в южном крыле, недалеко отсюда. Чувствует себя хорошо, ждет нас… то есть вас.

— Тогда мы должны освободить других несчастных, что томятся в этих подземельях! — Вдохновлено воскликнул Тимхо, пытаясь поднять тяжелый засов соседнего люка и одновременно принять одухотворенно-героический вид (а вдруг там прекрасная царевна?).

— Не бойтесь… эх-хе, вы можете надеяться на нас-с! — Молодая романтическая душа упрямо рвалась к подвигам, но засов, видно, пока никуда не торопился, оставаясь слеп и глух к благородным юношеским устремлениям, как самое настоящее бревно.

Но не все же настолько черствые. В ответ на душевный порыв каменная плита содрогнулась от мощного удара, и снизу раздался такой прочувствованный утробный рев, что мальчишка испуганно охнув, шарахнулся в сторону, отбив себе копчик и всякое желание рыцарствовать. Невинные страдальцы, определенно, возлагали на нас большие надежды, как в плане освобождения, так и в плане небольшого перекуса. Кстати про планы…

— Так ты нашел план крепости?

— Нашел. — Дингир-ур грубо сунул мне в руки смятый кусок пергамента, явно не признавая за тварью права распоряжаться и задавать вопросы. — Только, как вы собираетесь выбираться? Тут около полсотни лилит и еще столько же людей и других неизвестных мне существ. Среди них много магов. Чтобы провести их, нужен очень сильный колдун, один из лучших.

— Зачем нам один из лучших? — Улыбнулся Симург, излишне панибратски хлопая охотника по плечу. — Ведь у нас есть самый лучший.

Стражи на входе почтенно раскрыли огненно-рыжие крылья, приветствуя члена Совета Трех, мага кедошим Ханоя аб'Лаху, отворяя перед ним тяжелые двери в центральный коридор. Чернокрылый лилу, может, и выглядел излишне молодо, но все в Белогорье знали, каким жестоким огнем могут полыхать эти веселые мальчишеские глаза и на что способны эти тонкие, увитые кольцами пальцы.

Ханой недовольно остановился на пороге, чуть не прищемив крылья. Конечно же, эти двое проходимцев уже были здесь. Вились вокруг юной госпожи, как надоедливые шершни. Хотя определение не совсем соответствовало истине. Члены совета просто стояли у дверей в покои девочки, но сам факт, что его опередили…

— Вижу, вам не спится, почтенные старцы. — Произнес Ханой. — Может приготовить вам успокаивающий отвар?

— А, не запылился. — Брюзгливо откликнулся начальник стражи серафим Шурла Сабот. — Как раз время, чтобы…

Голос старика утонул в мелодичном перезвоне, как будто внезапно запели тысячи колокольчиков.

— Сервиз дзинской династии на двести персон, фарфор, штучный экземпляр, инвентарный номер 351. — Стоящий рядом служка деловито чиркнул пером в длинном, свисающем до пола свитке.

— А что, госпожа уже пришла в себя? — Поинтересовался маг, поравнявшись с коллегами. Только теперь он заметил под глазом у Ибрахима Муфты огромный синяк. Звон повторился с новой силой.

— Волшебный жезл справедливости, горный хрусталь и золото, инвентарный номер 359. — Внимательно прислушавшись, служка уверенно заштриховал очередную строчку.

— Как слышишь, пришла. — Сарим Ибрахим приложил к синяку тыльную сторону ладони. — Пришла и изволит гневаться. Только-только лекаря унесли. Она ему, представляешь, каким-то чудом горшок на голову одела, так и не сняли.

— Горшок? — Оторопело переспросил Ханой.

— Горшок ночной, серебро инкрустированное алмазами и изумрудами, изображающий девять подвигов Анукия, инвентарный номер 1125. — Сверившись со списком, уточнил служка.

Члены совета замолчали, погрузившись в собственные мысли. Странно, но за дверью тоже установилась солидарная тишина.

— Наверное, посуда закончилась. — Прошептал Ибрахим через какое-то время, когда из комнаты больше не донеслось ни единого звука. — Ищет чего бы еще испортить.

— Нет, притаилась. — Уверенно заключил начальник стражи. — Выжидает.

Несмотря на зловещий тон серафима, Ханой приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. Когда маг повернулся к застывшим от предвкушения коллегам, на его лице играла озадаченная улыбка.

— Спит. Устала и теперь просто спит.

— Спит она. — Завистливо проворчал Шурла. — Нам завтра, между прочим, нужно уже рано утром выезжать в столицу. У меня еще вещи не собраны. А мы тут всю ночь на нервах, а вдруг как опять буйствовать начнет?

— Или случится что-нибудь. — Пробормотал Ибрахим, расточительно пощипывая и без того редкую бороду. — На рыжекрылов, не в обиду тебе, Шурла, будет сказано, надежды нет. Придется нам самим дежурить всю ночь.

— Да идите вы… спать. — Благодушно щелкнул клыками Ханой. Длинные чуть загнутые резцы влажно сверкнули в свете факелов. — Всем здесь сидеть не обязательно. Я могу подежурить один. На меня-то у тебя, Ибрахим, надежда есть?

Серокрылый скептически фыркнул, но все-таки развернулся и зашагал прочь. Немного подумав, и напоследок смерив юнца ледяным подозрительным взглядом, Шурла последовал за управителем Западной Сторожевой Крепости.

Несмотря на нахальную непосредственность, чернокрылый лилу был хорошим воином и одним из сильнейших магов Белогорья, члены совета знали, что оставляют госпожу под надежной защитой. Кроме того, Ханой знал, что почтенные старцы уже наверняка обо всем позаботились, и в случае чего (не дайте боги, конечно), верные лилу не дадут предателю улететь слишком далеко.

Он притворил за собой дверь, немного посмотрел на спящего ребенка, а потом со вздохом уселся на кресло у окна, открывая принесенный с собою трактат о ядах. Что-то подсказывало юному магу, что к будущей дворцовой жизни (если он хочет, чтобы она продлилась сколько-нибудь долго) нужно готовиться заранее.

— Здорово! Никто даже не догадывается, что мы рядом. — Восхитился Тимхо. — Обалдеть!

— Молчи! — Честное слово, я еле сдержалась, чтобы не дать болтуну подзатыльник. — Хочешь, чтобы нас поймали?

Абсолютной невидимости добиться трудно, да я и не стала тратить время на построение сложной матрицы для каждого из членов группы. Поставленные магические экраны, делали нас полупрозрачными, словно рисунки на стекле, но отнюдь не незримыми и уж точно не неслышимыми!

— Успокойся. Смотри, охотник, как и обещал, обезвредил всех стражников. — Симург указал на двух лилу, якобы прикорнувших у стены, но на самом деле крепко пришпиленных к каменной кладке за воротники.

— Еще предложи пойти покричать во дворе и попинать дверь казармы. — Проворчала я, но в душе все-таки немного успокоилась. Асеер, тенью скользивший впереди, и вправду работал идеально, стараясь не проливать лишней крови.

Дверь тихо отварилась, впуская нас в просторную комнату, судя по всему, когда-то отличавшуюся богатым убранством. Сейгеш все убранство клочьями, осколками или обломками (в зависимости от того, чем оно раньше было) покрывало выложенный мраморной плиткой пол. В кресле у окна, уткнувшись острым подбородком в грудь, дремал молодой кедошим, напоминавший колдуна Ханоя, но точно разглядеть в тусклом блеске свечей не удавалось. Шушуня с трудом, но все-таки обнаружилась на огромной, как элгайская равнина, кровати.

В порыве радости она так крепко обняла Тимхо, что тот сдавленно пискнул. Симург тоже получил свою долю крепкий объятий. Асееру по старой памяти достался обожающий взгляд. На меня даже никто не взглянул. Невесть с чего рассердившись, я прошипела что-то невразумительное про телячьи нежности, которые могут окончиться телячьей отбивной, и грубо толкнула Шушуню с Тимхо к выходу. Опомнившиеся «друзья» поплелись следом. До двери оставалась каких то два шага, когда комнату сотряс возмущенный вопль. Крутанувшись вокруг оси каблуков, я к своему ужасу увидела вскочившего на ноги лилу (им все-таки оказался Ханой) и застывшего рядом Симурга с виноватым видом и… пучком черных перьев в руке.

— Бесценные ингредиенты… — Жалко проблеял учитель алхимик в ответ на мой зверский взгляд. — Я же думал он без сознания!

Ощипанный советник не стал унижаться до крика (эх, молодость, молодость), он лишь надменно ухмыльнулся и швырнул в меня черным боевым сфероидом. Сфероид — это плазменный сгусток, представляющий собой сферическую конфигурацию магического поля и плазмы. Черный — самый нестабильный, с большим трудом контролируемый даже для самим создателем. Не успеешь бросить такой «мячик» в противника и он взорвется у тебя в руках. Ханой так был уверен в собственных силах, что когда я легко поймала смертоносный сгусток тьмы, и играючи перебросив из руки в руку, послала обратно, только уже в виде парализующего разряда, так опешил, что не успел отреагировать.

Тимхо осторожно помахал рукой перед остекленевшими глазами колдуна, а потом осмелел и ущипнул его за нос.

— Застыл. — Восхищенно прошептала Шушуня. — Ты его убила, да?

— Нет. Но теперь пару дней культурную жизнь в крепости можно разнообразить экскурсиями к новой статуе.

Моя идея сразу же нашла поддержку в народных массах. Двери резко распахнулись, и в комнату с предвкушающим ревом ворвался отряд истосковавшихся по искусству стражников.

— Куда, экскурсия платная! — Казалось бы всего шутливый взмах руками, но стражников вынесло в коридор совсем нешуточной ударной волной. По-моему даже перестаралась, вышибив дверь вместе с петлями. Неведомая раньше магическая сила клокотала во мне, как лава в разбуженном вулкане.

Затихшая крепость загудела, как растревоженный улей, наполняясь голосами, топотом ног, хлопаньем крыльев и бряцаньем оружия.

— Сейгеш всем покажу, где омары зимуют! — Залихвацки выкрикнула я, совершенно хмелея от своих новых возможностей. — Все за мной!

Заговорческие взгляды, которыми обменялись мои спутники были далеки от благодарного восхищения и больше выражали брезгливое недоумение шайки разбойников, в засаду к которым незаметно пробрался буйно помешанный. Ну и бес с ними! Душа неудержимо рвалась к подвигам.

Ни для кого не было секретом то, что «большинство» членов Совета Трех тратило огромные деньги на содержание личной секретной службы крысаков[33], предназначенной для слежки за коллегами и контролем общего положения в крепости. Оба старца искренне считали свою разведку лучшей, прочно цементируя свою уверенность серебром, причем ничуть при этом не ошибаясь. Крысаки работали слаженно и безукоризненно, умудряясь втихую получать деньги от обоих нанимателей. Поэтому ничего удивительного в том, что оба члена совета скоро столкнулись лбами на лестнице, и чуть не были задавлены с двух стороны солдатами собственной службой охраны, набежавшими следом за своими хозяевами. Обменявшись крепкими ругательствами и негодующими взглядами, почетные старцы, пихаясь плечами и крыльями, поспешили к взлетному балкону, с которого как раз хорошо просматривался весь внутренний двор.

От ночи прожитый день отделяла только тонкая зеленая полоса на горизонте. От свободы беглецов отделяла высоченная стена с бойницами по периметру и широченные ворота на таком гигантском засове, что его смогли бы отодвинуть разве что семеро взрослых лилу, пятеро магов, под забивку затаренные артефактами и амулетами, но ни в коем случае горстка ничтожных людишек. Переведя дух, старцы мстительно прищурили глаза, собираясь незамедлительно, пока не вмешался склероз, припомнить наглецам все обострившиеся на нервной почве болячки. В следующее мгновенье щелки глаз выросли до размеров суповых пиал. Почтенные члены совета взвились в воздух двумя переполошенными воронами.

Беловолосый мужчина, не прерывая плавного размеренного бега, выставил вперед руки… и огромные, надежные, выкованные лучшими барбегазскими[34] мастерами ворота, с достоинством выдержавшие несколько осад и ураганов, легко вспорхнули с петель, словно последний лист с дерева, а бессовестный колдун, как ни в чем не бывало, продолжил свой преступный путь.

Я перепрыгнула через поверженный засов, и остановилась, оглядываясь по сторонам. Вокруг, куда ни глянь, простирались заснеженные горы. Единственная припорошенная дорога величаво поднималась на открытый всем ветрам и взглядам серый хребет, словно именитая лицедейка на сцену. Резерв охотника не безграничен. Если применить заклинание невидимости, то куда девать следы? Да и чтобы преодолеть расстояние в сто наших шагов — преследователем хватит всего пары взмахов крыльев. Ассер, видно, прейдя к тому же выводу, помрачнел и развернулся в сторону крепости с мечом наизготовку. Нет уж, лично мне всегда больше нравилось позорное бегство, «честной» смертельной битве. Я схватила за воротник рвущегося абы куда, лишь бы подальше от великих подвигов Симурга, по ходу дела достраивая и активируя заготовку заклинания.

Ворота вздрогнули и оторвались от земли, стремительно поднимаясь к зажигающимся звездам. Протестующие крики учителя алхимии сменились душераздирающим визгом, дополнившись тварехульскими ругательствами чуть не сорвавшегося вниз Асеера, восторженными воплями детей и разбойничьим свистом ветра.

Нужно возвращаться к Поднебесным Вратам, но, поди, сейгеш разберись, где они. Нам бы хотя бы просто в шальной выступ не вписаться, и то хорошо. Я магически усилила зрение и весьма вовремя, хотя, конечно, резковато обогнула ощетинившийся сосульками горный выступ. Створки затрепетали, норовя гостеприимно распахнуться, но в последний момент передумали, и самолетные ворота спокойно заскользили дальше. После виража все пассажиры, кроме меня и Асеера приняли горизонтальное положение, вцепившись в деревянный засов с энтузиазмов голодных термитов. Ветер подвывал все сильнее, стягивая кожу с лица, и набиваясь в рот уши и нос вязкой кашей. Внизу зубоскалили мрачные пейзажи, один жизнеотрицательнее другого. С такой высоты, на такой-то скорости. Бр-р-р.

Я оглянулась. Симург, Тимхо и Шушуня таращили глаза и беззвучно разевали рты, как три селедки в неводе. Ветер скрадывал все звуки, оставляя мне только злорадный свист в ушах. Но мне уже не нужно было слышать их слова, чтобы понять — все пропало. Нас догоняли. Мощные крылья без особых усилий надрезали темноту, с каждым взмахом поднося своих хозяев все ближе и ближе.

Умбра, ты слишком редкий экземпляр, чтобы сдохнуть. Что же делать? Что же, что же, что же…

— Симург! — Я сбросила скорость до минимальной (один черт попались, зато можно спокойно подумать, не отвлекаясь балансировку по тангажу и рысканью) и подобралась поближе к учителю алхимии. — Эти проклятые перья еще у тебя?

— Чего? — Затряс головой шумберец. — Ничего не понимаю!

— Перья!!! Которые ты выдернул у того лилу! Они у тебя или нет?!

Командующий Крыла Анут инстинктивно дернулся и ушел вверх, когда беловолосый внезапно вытянул руку в его сторону. Памятуя об удивительном трюке с воротами, остальные серафим также сбавили скорость и повторили маневр командира. Зря. Вместо смертоносного заклинания в воздух взметнулся лишь пучок смоляных перьев. Неестественно-чуждый сгусток темноты на фоне голубого вечернего снега закрутился в спираль и разлетелся пеплом.

Старый проверенный магический медальон Анута в очередной раз не подвел.

И это все, на что вы способны, чужемирцы? Лилу выхватил два тонких меча и улыбнулся, предвкушая небывалые почести, которые с нетерпением ожидают спасителя госпожи и уничтожителя ее похитителей.

Колдун тоже понял, что на этот раз оплошал, обреченно потянувшись за оружием. Всем известно, что рыжекрылые серафим — лучшие воины, уступающие, разве только богами и повелителям Цеву. Сила удара была такой, что лезвия заскрежетали, высекая желтые искры. В следующее мгновенье Анута отшвырнуло в сторону, и командующий крыла растерянно завис на месте, нервно хлопая крыльями. На его плече расцветала красная рана. Какая нелепая случайность! Ведь просто невозможно, чтобы человек смог ранить лилу в честном поединке!

Подоспевшие бойцы атаковали беглецов сразу с нескольких сторон. Лысая девушка и колдун на редкость слажено отбили нападение, умудрившись не подпустить ни одного серафима к горстке съежившихся между ними людей. Сразу видно, профессионалы высокого уровня. Анут уважительно хмыкнул. И, судя по всему, давно работают в паре, вон как двигаются, как будто заранее угадывают намерения друг друга. Но это им все равно не поможет. Презрев ранение, командующий бесстрашно ринулся в бой. А чего боятся? Скоро здесь будет все Крыло, а это девяносто отборных воинов.

Но пока они не подоспели, еще оставался шанс увековечиться свое имя блистательной славой отважного победителя и главного защитника будущей императрицы.

Черный пепел смешался с ледяной крошкой, прочерчивая в воздухе узкую извилистую дорожку. Ветер усиливался. Снежинки медленно поднимались с насиженных мест, сначала неуверенными стайками, потом, осмелев, целыми роями растревоженных белых пчел…

Низкий зловещий гул прокатился эхом в каменных лабиринтах гор и отозвался давящей болью в живых сердцах.

Люди — нелюди прекратили сражение, встревоженные и испуганные. Не гулом, а наступившей потом тишиной, заставившей пространство и время застыть в зловещем предчувствии.

Анут прикусил губу и прищурился, вглядываясь в снежную пелену, за пару мгновений, затянувшую все небо. Конечно, не было ничего удивительного в том, что внезапно пошел снег. В горах погода меняется постоянно. Просто впервые снег шел снизу вверх….

Роскошные перины вековых гор словно располосовали ножом. Белый пух тучами взмывал в вечернее небо, сливаясь в серую беспроглядную хмарь. При богатом воображении, а командующий Крыла, никогда в этом смысле не бедствовал, можно было различить, что хмарь приобретает форму огромного существа с длинными извивающимися лапами и звериной мордой, увенчанной небольшими острыми ушками…

В следующий момент чудовище рванулась к нему на встречу, поглощая и перемалывая все на своем пути. Горы сотрясла новая волна воя, и Анут понял, что у хмари имеется еще и пасть от уха до уха, бесформенная, иссине-бездонная как провал в небытие. И еще у нее совершенно отсутствует музыкальный слух.

Командующий Крыла едва успел закрыть лицо локтем, защищаясь от жалящей ледяной крошки, которая летела с такой скоростью, что могла запросто выколоть глаза. Больше он ничего не успел, сметенный неистово ревущим вихрем.

— Что это?! — Тимхо, как и предполагалось, не дал мне спокойно полюбоваться на то, как поверженные враги бесследно исчезают в клубящейся снежной пелене. Обязательно, что ли так в ухо орать?

— Обыкновенный стихийный демон. Это я его вызвала.

— Обыкновенный… — мальчишка осоловело оглядел беснующееся чудовище и покрепче прижал к себе сестренку. — А он на нас не кинется?

— Спокойно, гильдия веников не вяжет. Хотя стихия, она конечно, вещь нестабильная и трудно предсказуемая. — Я потерла занемевшие руки, одобрительно наблюдая, как последняя уцелевшая партия крылатых воинов поспешно драпает в сторону крепости. — Но у меня все под контролем. Этот красавец настроен только на уничтожение лилу…

Демон как раз навис над нами, позволяя в полной мере оценить все его выдающиеся достоинства. Рост под двести кушей. Постоянно извивающиеся длиннопалые лапищи. Черные разногабаритные глазницы. Перекошенная (надеюсь, от радости при встрече со своей создательницей) пасть.

— Умбра, повтори, что ты сказала.

От подозрительно ласкового голоса Асеера по спине пробежали колючие искорки подозрения. Такое впечатление, что я пропустила нечто очень важное. Упади небо!

И тут небо взяло и упало.

Демон сорвался с места, взлетая верх и одновременно изгибаясь дугой, словно кто-то отпустил сжатую пружину. Огромный ревущий поток шквального ветра, снега и льда обрушился вниз с той неотвратимой стремительностью, с которой строитель опускает последний кирпич в вершину погребальной пирамиды.

Горы невозмутимо пережевали утробный рев беснующейся стихии и сплюнули его чахлым, затухающим эхом. Очень скоро установилась абсолютная равнодушная тишина. Проклятые Земли всегда ценили свой покой прежде всего. Только небо накинуло черную вуаль, и немного подумав, уронило скупую звезду, оплакивая глупых самонадеянных людей, осмелившихся управлять самой стихией.

Глава 7

Постоянное, неукротимое движение. Это было похоже на огромный снежный жернов. Снег был везде. Залазил под одежду, набивался в рот, застревая в горле, проникал даже под плотно закрытые веки, чего никак нельзя было представить…

Одно время по заданию наставника Асееру пришлось надругаться над доброй сотней могил и облазать твареву кучу склепов в поисках не в меру расплодившихся упырей. Тогда охотник научился мастерскому обращению с лопатой и философскому взгляду на смерть. Насмотрелся всякого. Особенно запомнилась усыпальница времен первой династии Ура, где покоились царь Мескаламдуг и его наложница Пуаби. По слухам, самодержец любил жить с размахом, был страшно жадным и все свое всегда носил с собой (постоянно таскаясь с огромным караваном слуг и придворных лизоблюдов). Впоследствии Мескаламдуг тоже не изменил своим привычкам.

Девушка лежала на деревянном ложе, в плаще из синих лазуритовых бус, в пышном головном уборе из золотых листьев, венков и заколок в виде диковинных цветов. Вокруг склепа располагалось довольно обширное помещение, в котором с серебряными лентами в волосах и в цветных плащах сидели трупы десятков женщин из царской свиты, музыканты, танцовщицы и прочая прислуга, якобы добровольно отправившаяся следом за любимым правителем, а на деле обманом опоенная сильным снотворным и потом банально удушенная за компанию с юной госпожой. Здесь же валялись арфы тонкой работы, к резонаторам которых были приделаны золотые или серебряные головы быков с лазуритовой бородой, золотые же туалетные приборы, доски для игры в кости и разная драгоценная утварь. В засыпанном землей пологом спуске-коридоре, ведшем с поверхности земли в склеп, нашлись повозки, скелеты волов и их погонщиков, вход «охраняли» воины в парадной одежде, шлемах-шишаках и даже при копьях.

На самом деле, просто безутешно довольный наследник, основательно подсуетился, чтобы задобрить венценосного покойного (по слухам упокоившегося не совсем по доброй воле), заодно проведя серьезную кадровую перестановку и устранив ненужных свидетелей. Но все равно размах захоронения впечатлял. Вот бы мне так помереть, — еще подумал тогда юный неопытный дингир-ур. И вот, что получилось…

… движение прекратилось, но лучше от этого не стало. Снежные жернова превратились в железные тиски. Асеер попыталась пошевелиться или хотя бы вздохнуть. Ни того, ни другого не вышло.

Лучше бы он разбился о скалы. А сейгеш придется помирать в богами забытом сугробе, в чужом теле, в окружении шайки наивных простаков и в компании с ненавистной тварью. Глаза давно видели лишь одну беспросветную мглу. Но теперь начало темнеть и перед внутренним взором. Наконец то. А то боль стала уже совсем невыносимой. Надо будет непременно попросить Гештинанну[35] написать его имя в отдельной табличке, только бы не угодить с игигом в одну преисподнюю. Не хватало еще, чтобы эта зловредная гадина и всю загробную жизнь испортила.

Решение мужественно расстаться с жизнью было все еще твердым и непоколебимым, но трудолюбивые легкие уже жадно вкачивали в организм неизвестно откуда взявшийся кислород, не обращая внимания на суицидные причуды хозяина. Немного погодя Асеер осознал, что он свободен и железные тиски больше не сковывают движений. Глаза начали постепенно дробить слепую монотонную темноту на сотни тысяч мелких, отчетливых деталей.

Первое, что охотник увидел, было заботливо склоненное над ним лицо, почти до бровей заросшее то ли белой густой бородой то ли россыпью сосулек. Бородач приветственно закивал головой, помогая принять сидячее положение. Тут выяснилось, что ростом он достает сидящему охотнику как раз до переносицы. Хотя благодарность была и последним чувством, которое дингир-ур испытывал к своему непрошенному спасителю, Асеер все таки заставил себя вяло улыбнуться и пробурчать надлежащие случаю слова.

— Счастья тебе, добрый человек, пусть вечная благодать снизойдет на твоих детей, внуков и правнуков.

Лицо спасителя обиженно скривилось, отчего ледяная борода воинственно встопорщилась и издала мелодичный звон.

— Это я теперь еще и добрый? Нет, ну каково, а!? — Громко возмутился человечек на гортанном северном наречии шумберских долин. — Ты, учтивая добродетельная дева еще меня поцелуй! Знал бы наперед, не откапывал бы! Да, еще бы, пожалуй, сверху гранита из штольни наложил.

— Что ты несешь? — Ноющая боль в висках и морозный ветер быстро вытеснили зачатки доброго тона из головы дингир-ура. — Никто тебя не просил меня спасать, ты, полудурок хыров!

— А почему полудурок? — Подозрительно поинтересовался этот ненормальный.

— Хорошо, извиняюсь, ошибся, ты полный дурак. — Пробормотал вконец озлобленный Асеер, внутренне готовясь, что разгневанный спаситель раскается в содеянном и сей же геш бросится закапывать его обратно.

Странно но, эти слова подействовали, как масло на скрипящее колесо. Бородач польщено улыбнулся.

— Вижу, тебе уже хуже, нормально заговорила. А то вы, имперцы, всегда так. Спасаешь их, спасаешь, А потом благодарности не дождешься. Ни проклятья тебе, ни пощечины!

— Проклятья… — Дингир-ур стал понемногу догадываться, в чем дело. — Скажи… как тебя?

— Хрипун.

— Скажи, Хрипун, а то, что ты меня спас — это плохо или хорошо?

— Плохо, конечно, хотя, вот я сейгеш на тебя гляжу и думаю, что, может уже и хорошо.

— А если ты руку или ногу сломаешь, это плохо? — Не отступал охотник.

— Чегож тут плохого? — Удивился Хрипун. — Если ногу то еще хорошо, а руку вообще замечательно. Я же работать не смогу, кто, интересно, мою семью кормить будет?

— Все с тобой понятно, мерзкое отродье. — Кивнул Асеер. — Поверь, я никогда не забуду твоего ужасного, богомерзкого поступка.

— Да что уж там. — Скромно отмахнулся бородач. — Такие уж мы барбагези гнусные, безжалостные и жутко корыстные, спасаем всех, не надеясь на хулу. Хотя, злобное словцо, оно конечно завсегда сердце греет. Вон ваш беловолосый то, как откопали, так благодарил, так благодарил! Заслушаешься.

Только сейгеш дингир-ур заметил тварь и ее спутников, стоящих в окружении шести маленьких человечков с длинными, смерзшимися в сосульки бородам и неимоверно огромными плоскими ступнями. Асеер немного поколебался, но, в конце концов, решил не причислять невиданных существ к разряду нечисти, и, соответственно, своих личных врагов. Пока.

— … что деваться вам некуда. — Голос Хрипуна донося, словно издалека. — Так чегож плохим людям не пойти навстречу? Отведем к нашему Удуку, отогреетесь чуток, он то разберется, что с вами делать.

Симург, до этого напряженно разглядывающий в темноте окружающих его барбегази, подпрыгнул, как ужаленный. Тварь резко развернулась в сторону говорившего. Мирный перестук ее зубов перерос в угрожающее клацанье.

— К-к-кому отведете?

— Дык, к Удуку. — Добродушно объяснил один из бородочей. — Не понимаешь? Эх, ты имперец. Ну, к Удук Шану, к императору по-вашему, к царю по-нашему, то бишь, к самому главному.

Царские палаты всегда будоражили жадные до чужого добра умы и являлись, если не гордостью, то отличительной особенностью любого государства, так точно. У рыболюдей аб'галлу венценосные особы встречали гостей в коралловых беседках причудливо украшенных жемчугом и ракушками, с белыми ступенями, уходящими в морские глубины, где среди мирно колышущихся водорослей мелькают серебристые ленты косяков. У нефилем под эти нужды отведены целые хоромы: увенчанные облаками мраморные колонны, несущие купол цветного стекла, полы, вымощенные под карту звездного неба, и стены, увешанные оружием всех времен и народов. У людей — душные залы, слепящие глаза драгметаллами, обнаженными телесами танцовщиц, проеденными молью гобеленами и надраенными доспехами личной стражи. Даже у гулей имелись какие никакие представительного вида норы, без вкуса, зато щедро украшенные крадеными безделушками. В общем, подводя итог, можно сказать, что в сравнении с другими расами, барбегази выглядели более чем непритязательно.

Длинный темный тоннель открыл нашим взорам небольшую пещеру, скаредно освещенную масляными светильниками. Из предметов меблировки были только ряды деревянных лавок вдоль стен, жестяное местами дырявое ведро, и пара кресел, обтянутых бордовым, вытертым на седалище бархатом. Судя по всему, мы прибыли в разгар некого важного общественного события: лавки прогибались от нагрузки нескольких десятков задниц, а затертость на одном из кресел была прикрыта задумчивым субъектом в съехавшем на лоб треухе. Наши сопровождающие, всю дорогу бурно обменивающиеся последними слухами о резко сократившихся кражах вина из хранилищ, неизвестном скелете, найденном в штольне неподалеку, и пропавшем монахе из соседней обители, резко умолкли, синхронно поклонившись.

— Чтоб ты провалился, проклятый Удук Шан. — Почтенно прогудели они.

— Вовремя, закрути вас паралич. — Царь, без особого интереса проскользнул по нам взглядом и, выдержав риторическую паузу, многозначительно изрек. — Мы тут как раз выбираем добровольца…

По скамейкам прокатился такой мученический вздох, что я сразу заподозрила горный народец в жестоких ритуальных жертвоприношениях. Прибывшие сконфуженно засопели и как один уставились в пол.

— Кто-то должен наконец-то разбудить царевну. — С укором добавил правитель, обводя своих подданных строгим взглядом.

При слове «царевна» глаза Тимхо вспыхнули уже знакомым мне романтичным огнем.

— Волшебным поцелуем? — Жадно подался вперед мальчишка.

— Ага, — Удук Шан бросил в рот горсть орехов, меланхолично проскрежетал челюстями, после чего звучно сплюнул скорлупу в ведро. — Волшебной колодезной водицей. После пира она, перебрала чуток, вот и отсыпается. Она отсыпается, а заказ на решетку из витых торсированных стержней уже вторую седьмицу висит. Прутья толстые, сами видали, такие кроме дочуры никто в холодном состоянии не скрутит.

— А если нагревом? — Неуверенно предложил кто-то с дальнего ряда.

— И где нагревать будешь? Печь сломалась, а в горне… эх, сплошной брак. Нет, тут только дефовкой… ну так что, лярдит вашу мать, кто пойдет будить царевну?

— Вот сам бы и пошел. — Буркнул один из наших спасителей, расслабляя шнуровку и снимая свои длинные ступни, которые к моему удивлению оказались совсем не ступнями, а двумя широкими обтянутыми мехом дощечками.

— Хрипун! Ты царя то не стыди! Разговорился он тут. Ишь какой! Вот ты, Хрипун, и пойдешь. А я сказал, пойдешь! Давай, давай. — Удук Шан грозно проследил, как побудчик обреченно скрывается в тоннеле, а потом перевел дух и проворчал. — Сам… а вдруг, как не признает родителя спросонья? У дочуры то рука тяжелая. А мне лица терять нельзя, потому как не личное оно уже, а что ни на есть государственное…

Тут монарший взгляд споткнулся на нашей компании, неприкаянно торчащей в проходе.

— Торговцы?

— Нет, о, ужаснейший из отвратных. — Поклонился Симург. — Мы путешественники, попали под чудесную лавину, но были спасены вашими зловредными подданными.

— И куда же вы держите путь?

— К Нефритовому Озеру, не слышали о таком? — Простодушно ляпнул учитель алхимии.

Браво. Аплодирую стоя. Тур по местным подземельям продолжается. И как ему удалось дожить до стольких лет при дворе? Мы с Асеером обменялись мрачными многозначительными взглядами. Правильно, теперь еще посидим в темнице у барбегази.

Царь грозно свел густые брови, но стражу, тем не менее, пока звать не стал.

— Как же, слышал.

— Правда?! — Искренне обрадовался Тимхо, такой же гульцапнутый[36] на всю голову, как и его дядя. — Здорово! А в сторожевой крепости нам сказали, что такого озера не существует!

Я приготовилась к худшему. Удук Шан молчал. Густые брови опускались все ниже, усы, топорщившиеся над плотно сжатыми губами, наоборот ползли верх, пока и те и другие не оказались почти на одном уровне.

— У этих благословенных лилит не только крылья, но и мозги птичьи. Они не скажут вам ничего или солгут. — Наконец вымолвил барбегазский царь. — Но я скажу вам целых три вещи и скажу правду. Первое — это Озеро действительно существует и находится в Зеленом Доле прямо за нашим хребтом. Второе — Зеленый Дол со всех сторон окружают неприступные скалы, но туда ведет один из наших подземных туннелей.

Мы воодушевленно переглянулись. Симург даже открыл рот, чтобы выдать благодарственную речь, но правитель вздернул руку в предупредительном жесте.

— И третье… — Желтые с ромбовидным зрачком глаза Удук Шана наполнились теплым золотым светом, а губы приоткрылись в такой ласковой улыбке, что даже я не сдержалась и улыбнулась в ответ. — И третье — согласно нашему закону, пока мы живы, ни один чужеземец не переступит порог наших подземных владений. Ни-ко-гда!

Снег причудливо играл всеми оттенками синего. Пронзительный морозный ветер прочувствовано завывал в ущельях, отдаваясь гулом в ушах и потоками боли по онемевшей коже. Впереди чернел частокол горных пиков, за спиной — закрытый вход в пещеру, из которой нас несколько гешей назад вытурили, всучив лишь корзину с едой и огромный меховой тулуп. Корзина была с презрением брошена в сугроб, но предусмотрительно аккуратно и недалеко. Не в пример бывшим хозяевам гостеприимный тулуп легко вместил в себя Тимхо и Шушуню, сразу сделавшихся похожими на сказочное чудовище о двух головах. Люди стояли на краю обрыва, внимательно вглядываясь в ночной пейзаж, надеясь найти подходящий спуск. Я ни на что особо не надеялась. Все тело так зверски задубело, что мне уже было все равно где замерзать — кушем выше или ниже. На данный момент меня больше заботил шатающийся передний зуб, который грозил скоро выпасть и окончательно испортить и без того непривлекательный охотничий фасад. Я была полностью поглощена приближением сего радостного момента, и потому чуть не прикусила язык, когда за спиной раздался зловещий скрежет.

— Эй, имперцы. — Из-за отъехавшей в сторону каменной плиты, исполнявшей обязанности двери, хлынул свет, освещая хмурое бородатое лицо Хрипуна. Судя по огромному синяку, украшавшему правый глаз барбегази, он как раз недавно освободился от последнего поручения.

— Чего тебе надо зараза? — Угрожающе ощерилась я. — Поздно спохватились, тулуп назад не отдадим.

— Какой тулуп? Хуже скажи, ты, беловолосый, гешем не колдун?

— А что?

— Отвечай, колдун или нет! — Прикрикнул бородач.

Гордость, самоуважение и чувство собственного достоинства, несомненно, являются неустанными стражами, охраняющими личность каждого разумного создания. Но иногда стража солидарно выходит покурить.

— Ну, колдун. — Вежливо ответила я, почуяв, что впереди отчетливо забрезжила возможность спасения.

— Скверный? — Уточнил Хрипун, почему-то обращаясь к Асееру.

— Самый отвратительный колдун, которого я встречал в своей жизни. — Заверил его тот.

— Ага, а еще со мной два вредных ребенка, тупой алхимик и гнусная омерзительная тварь. — Мстительно добавила я.

Барбегази широко улыбнулся, продемонстрировав пару вакантных мест в челюсти. Страшно подумать, чем бы закончилась любимая народная сказка о спящей царевне, если бы в главной роли выступила дочура Удук Шана.

— Это даже хуже, чем мы предполагали. Идите за мной, имперцы, кое-кто хочет с вами поговорить.

— Ну, рассказывайте, презренный, в чем заключается ваша сугубо деликатная проблема. — Я устало откинулась на спинку кресса и обвела взглядом пещеру, в которую нас пригласили. По сравнению с пустынными приемными, личные покои барбегазского царя походили на переполненный склад краденого товара и выставочный зал одновременно. Тяжелые расшитые золотом шторы, меха неизвестных зверушек, толстенные ковры, причудливая мебель, кованые подсвечники, затейливые светильники, вазы с сухофруктами, вазоны с сухоцветом, вазочки с засохшим вареньем и прочие декоративные изыски смотрелись диковато, но, в общем, создавали ощущение такого уютного кавардака. Сам царь, наоборот, выглядел намного скромнее и покладистее, чем в момент нашей прошлой встречи.

— Понимаете, господин колдун, у нас в штольнях в последнее время беспокойно. — Удук Шан смущенно подергал белоснежную бороду и устремил на меня полный страданий взгляд.

— Продолжайте. — С трудом подавив зевок, предложила я. — Какого рода беспокойство вы имеете в виду? Пьянство? Грабежи? Митингующая оппозиция с лозунгами?

— Какое! Рабочие отказываются выходить в смену, западные цеха простаивают третью ночь! Уже шесть жертв и трое пострадавших.

— Известно, что это было?

Царь горестно свел кустистые брови и кивнул.

— И как называется этот кровожадный монстр? — Я заинтересованно раскрыла слипающиеся веки.

— Мама… моей жены.

— Кто?! — Сон как рукой сняло.

— Мама жены! Это началось трое суток тому назад. — Зачастил правитель, видимо опасаясь, что иначе его будут перебивать, но все вежливо молчали, по дурацки вытаращив глаза. — Мама появилась ровно в полночь, вышла из ювелирной мастерской и заявила, что собирается у нас погостить. И вот до сих пор…

— И что тут такого? — Нахмурился Асеер. Вечно ему кажется, что над ним все издеваются. — Ну, приехала к вам ваша мама.

— Мама моей жены. — С нажимом уточнил барбегази.

— Ну и что?

— А то! — Царь подался вперед и перешел на зловещий шепот. — А то, что мама моей жены умерла еще в прошлом году! Но теперь уже третьи сутки, в разгар рабочей ночи она появляется в главной ювелирной мастерской, начинает браниться и мало того… наводит смертельную порчу. На кого пальцем укажет, тот на следующий день обязательно сломает себе чего-нибудь или вообще пропадает, а кого поймает и враз до смерти изведет!

— Интересно. — Пробормотала я, косясь на озадаченного охотника. — А вы не пробовали ее как-нибудь своими силами выпроводить? Постыдить там, через плечо поплевать, экзорцизмы под настроение напеть?

— Вот по тебе сразу видно, что холостой. — Проворчал царь. — Знаешь, что будет, если жена узнает, что я эту… мать ее пытался выгнать? То-то и оно. У нас, у барбегази своих колдунов отродясь не было. В столицу запрос мы на специалиста отослали, конечно, да только гёт знает, когда этот специалист приедет. Заказчики уже бусы и кольца требуют, кайлами стучат, а мы еще и не начинали. В общем, вся надежда только на вас. Выручайте, я в долгу не останусь.

— Похоже на экимму. — Асеер, поглядел куда-то сквозь меня. — Духи не боятся меча, их можно уничтожить только магией, при помощи мощного заряда… Умбра, как у тебя с резервом?

— Пусто. — Честно призналась я. — Даже плазмоид не смогу создать.

— Наставник как-то рассказывал мне, что есть и еще один способ — зелье Маништусу….

— Маништусу? Это, случайно, не тот храмовый алхимик, который два года искал способ воскресить свою любимую бабушку, чтобы излить невысказанные слова благодарности, и заодно узнать, куда она запрятала заветную кубышку с серебром, а потом еще пятьдесят лет выяснял, как укокошить чересчур деятельную и зубастую старушку? Помнится, ему все-таки удалось пережить перечницу… правда всего на несколько месяцев…

Дингир-ур раздраженно поджал губы, но все-таки утвердительно кивнул. — Ты знакома с рецептурой?

— Смутно, Хозяин не увлекался зельеварением.

— Хозяин?

Сделаем вид, что последнего вопроса не было, и хорошенько подумаем над предпоследним…

— Сопроводительное заклинание еще помню, а с ингредиентами совсем туго. А ты сам как?

— Знал бы сам, тебя бы уж точно не стал спрашивать.

Мы помолчали. Возвращаться обратно на мороз никому не хотелось. Но что делать?

— А вы спросите дядю. — В суровой задумчивой тишине детский голосок прозвучал как-то инородно, словно праздничный бубенчик на похоронах. — Дядя Симург все на свете знает!

Я удивленно уставилась на Шушуню, о самом существовании которой успела уже совершенно позабыть. А ведь правда, профессиональный алхимик отбарабанит рецепт любого декокта, хоть среди ночи разбуди. Плохих преподавателями в Школу Искусств не берут. Только почему самого гения не слышно?

Ответ обнаружился в соседнем кресле. Он мило улыбался во сне, утопая щекой в пушистых волосах солидарно подсапывающего ему племянника.

— Симург! — Я бесцеремонно дернула алхимика за длинный нос.

Искристые карие глаза широко распахнулись, в панике забегали по сторонам, сошлись в кучу на переносице, а потом удивленно уставились на меня.

— Ты знаешь рецептуру приготовления зелья Маништусу?

— Что? Маништусу? Конечно… а что? Зачем?

Решив отложить объяснения, я развернулась к Урук Шан, который все это время внимательно следил за нашим разговором.

— Мы беремся за это дело, но понадобится ваша помощь.

— Да, да. Все что угодно! — Царь сполз на краешек кресла и подобострастно закивал, демонстрируя жгучее желание немедленно содействовать любым нашим устремлениям. — Чего вы изволите?

— Мне понадобится малая берцовая кость с ноги умершего. И любая старая одежда или вещь, некогда ему принадлежавшая. Остальное… пришлите писца, я изволю диктовать.

Симург на удивление быстро сориентировался в ситуации, и теперь энергично расхаживал по комнате, бодрым уверенным голосом перечисляя необходимые компоненты. Кто бы мог подумать, от этот нахальный, заносчивый тип, коллекционирующий катаклизмы и неприятности, сможет оказать реальную помощь и спасет меня от смерти во льдах. Бр-р. Я поежилась, удобнее устраиваясь в мягком теплом кресле, и блаженно улыбнулась. Боги, как, хорошо! Как, же иногда хорошо ошибаться в людях!

— О нас много всяких россказней ходит. — Хрипун, который вызвался нам в провожатые, лихо перебросил факел из одной руки в другую и обернулся. — Вот, например, якобы мы все лето проводим в спячке, потому как не выносим жары и дневного света. Мол, достаточно посветить нам в глаза яркой лампой, так мы сразу все накопленное добро и отдадим.

— И что, светят? — Спросил из темноты Асеер. Он старался не попадать в ореол факела, бессовестно пользуясь преимуществами ночного зрения, чтобы во всех подробностях рассмотреть округу.

— Светят. А потом у нас полгода крутят ворот вместо крудлей. Посторонитесь-ка.

Мимо прокатилась тележка, запряженная двумя отталкивающего вида существами, похожими на огромных слизней. Рифленая черная шкура влажно поблескивала. Длинные уши-рога вяло покачивались в такт движения. Вверх-вниз. Вверх-вниз.

— Вот такой он, крудель. — С теплотой прокомментировал барбегази. — Отвратительная, безотказная животина. Вечный враг нашего рода. Первые упоминания…

— А почему вы все лето проводите в спячке? — Поспешила вмешаться я, пока наш проводник окончательно не углубился в истоки крудлеводства.

— Да не то, чтобы в спячке, просто замораживаем все работы, закрываем ходы и перебираемся в высокогорные пещеры. Летом в штольнях скапливается смертоносный газ, убивающий все живое. А зимой он вытесняется холодным воздухом. Вот некоторые думают, якобы все барбегази — горняки и мастеровые. А ведь среди нас много бездарных художников, скульпторов, поэтов. Вот глядите. — Хрипун услужливо подсветил факелом. Увиденное заставило меня шарахнуться в сторону и наступить на ногу Асееру. С каменной стены на меня глядело бесчувственное одутловатое лицо Хозяина…

Видимо барельеф запечатлил какого-то древнего демона или бога смерти в момент исполнения своих непосредственных обязанностей. В левой руке он держал горсть искалеченных тел, безжизненно свисающих между пальцами и падающих под ноги, а правой нравоучительно указывал пальцем вверх. Я рывком схватила факел, подняла его над головой и, холодея от необъяснимого страха, прочитала высеченные на камне символы: «Живущему — жить, гниющему — гнить, всему свой срок. От смерти, как от собственной тени, сколько ни шагай, не уйдешь».

— Что с тобой? — В голосе охотника послышалась смесь злости и тревоги.

— А? Что? О! — Я обнаружила, что вместо рукояти факела случайно ухватилась за руку нашего проводника, который теперь болтал ногами в куше от земли. — Извиняюсь. Вот факел, держи. Плечо не потянул, нет? Прости еще раз.

Хрипун и не думал сердиться. Он одернул на себе тулуп, гордо ткнув пальцем в сторону барельефа.

— Моя работа. Я таких надписей в каждом туннеле нашлепал. Вон глядите — над входом в гардероб. Смерть снимет с нас последние одежды, каково? Внушает, а? А вон там дальше, мое избранное. По безлюдью смерть не ходит. Мертвым телом хоть забор подпирай. Проси Творца, чтоб не лишил доброго конца! Умел пожить, умей и умереть!

Жизнь дает один только Бог, а отнимает всякая гадина. Умирать — не в игрушки играть, как а? Прямо в жилу!

— Чего… — Нервно сглотнула я. — Чего-нибудь более жизнеутверждающего нельзя было нашлепать? — А что может быть жизнеутверждающее смерти? — Лукаво подмигнул барбегази. — Тем более я ведь погребальных дел мастер, не путать с погребными! Совмещаю работу с искусством. Кстати, а мы уже пришли — вон та самая мастерская.

В мастерской оказалось неожиданно светло. В открытом раскаленном брюхе огромной печи плясали желтые искры. Жаркий воздух трепал мои волосы и бороды двух хмурых барбегази. Последние быстро перебросились парой слов с Хрипуном и поспешили убраться, оставив нас одних, вернее троих.

Дети и Симург, хоть и не без боя, но остались отсыпаться в царских покоях. Я бы с удовольствием оставила с ними Асеера, но упертый дингир-ур увязался со мной. То ли справедливо опасался за сохранность своего драгоценного тела, то ли желал лично убедиться, что экимму не станет халтурить и разделается со мной по всем правилам.

— Ну, что мы теперь будем делать? — Глаза Хрипуна горели жарким энтузиазмом, он даже стал притоптывать от нетерпения. — Чертить символы кровью али обряд какой совершать? Я вообще с детства жутко тупой, все на лету схватываю. А может заговор какой прочитать надо? У меня бабка по материной линии могла краснуху сводить. Так что вы не стесняйтесь, только подскажите как надо, помогу, чем смогу.

— Ты можешь идти. — Стол с инструментами полетел на пол, туда же, несколько мгновений спустя, отправился и сорванный с крюка ворох мешков. Я уселась на импровизированный холщовый матрас, облокотилась спиной о прохладную, пахнущую пылью и смолой столешницу, и закрыла глаза.

— Как же я могу идти? — Растерянно пробормотал барбегази. — Мне же Удук Шан приказал на шаг от вас не отходить, вдруг вам чего-нибудь понадобится… а что вы сейгеш делаете, а?

— Медитирую. — Зло буркнула я. Кто знает, когда царская теща изволит появиться, может под утро. Асеер все равно бдит за двоих, так что мне можно и вздремнуть. — Если хочешь, остаться, то сядь в дальний угол, и не мешай. Еще слово и весь обряд сорвется, вот тогда-то сам будешь объясняться с Удук Шаном… или его мамой.

— Мамой жены. — Назидательно поднял палец Хрипун, но все-таки послушно отошел подальше и замолчал, а через пару гейшей вообще заснул. Ко мне же сон наоборот не спешил. Без болтовни барбегази стало еще паршивее. Я приоткрыла глаза и вздрогнула от неожиданности. Рядом стояло мое отражение. Черная тень на фоне оранжево-алого зарева остывающей печи. На груди — цепочка флаконом, наполненным желто-зеленым фосфоресцирующим зельем. И такого же цвета глаза, прожигающие тяжелым взглядом.

— Быть тобой просто отвратительно, и это не барбегазский комплимент. — Тихо сказал Асеер. — Когда я смотрю на свет, все расплывается. Кружится голова и постоянно мутит, с тобой всегда так?

— Только, когда ты рядом. — Огрызнулась я. В самом деле, не рассказывать же ему правду. — Зато быть тобой сплошная благодать и отрада. Ноги-руки изодраны, все тело в синяках. Голова чешется. Ты гешем блох нигде не нахватался?

— Тебя вообще постоянно морозит, холодная как трехдневный труп.

— А у тебя патлы грязные в лицо лезут. Хоть бы подстригся, ты же представитель божьего храма!

— А у тебя… — Охотник хмыкнул и пристыжено замолчал, сообразив, как глупо выглядит наша перепалка. — Я, вообще, что хотел спросить…

Ему явно было неудобно и стыдно, но дингир-ур все-таки себя пересилил.

— У тебя никогда не было галлюцинаций?… тогда может ли переход между мирами вызывать ненормальные зрительные или слуховые ощущения? — На одном духу выпалил он в ответ на мои поползшие вверх брови.

— Конкретизируй. — Это было одно из любимых словечек Хозяина.

Асеер горько вздохнул, растирая висок, стрельнул недоверчивым взглядом из-под сведенных бровей, и обреченно опустил голову.

Оказалось, что строгому внутреннему взгляду охотника уже который беру являлась некая прекрасная дева. В принципе, дингир-ур не имел ничего против периодических явлений прекрасных дев, но выше обозначенная особа беспрестанно ругалась, как пьяный погонщик, всячески угрожала и требовала, чтобы ее немедленно вернули законному владельцу. В конце концов, несчастный, измотанный придирками склочной девицы и небезосновательными подозрениями в умственном расстройстве, дингир-ур решил выбрать меньшее зло и обратился к нему за советом.

Просмеявшись, я смахнула слезу, и кратко поведала ему всю историю волшебного меча.

— Я слышал про живое оружие, обладающее высшим свободным разумом и магическими свойствами, но не думал, что такое на самом деле бывает. — Задумчиво произнес Асеер. — Тем более я не думал…

— Что оно добровольно выберет в хозяйки презренного игига?

— Неважно. В любом случае, это твое. — Охотник отстегнул ножны и протянул мне. — Все равно, я больше привык к своему оружию.

На мгновение его ладонь дрогнула и остановилась на полпути.

— Умбра, скажи, кто такой хозяин, про которого ты упоминала.

Я скривилась, одним мимолетным движением выхватила Стрекозу, швыряя в обратку его пояс. — Он мой создатель. Моя совесть, мой разум, моя воля. А я, его тень и следую любому его устремлению.

— А что будет, если ты откажешься подчиняться?

— Ничего не будет. И меня в том числе.

Рука непроизвольно дернулась, устремившись куда-то к сердцу. Давно заметила, что когда волнуюсь в этом теле, меня ужасно тянет залезть в левый нагрудный карман. В этот раз я не стала сдерживаться и извлекла наружу свернутый кусок ткани, оказавшийся старой отпоротой нашивкой. Черный треугольник, орел на фоне солнца. Странно. Я отогнула край рубахи. У меня на груди в обрамлении черного треугольника задумчиво ухмылялась морда белого волка. Если, это не нашивка Асеера, то тогда чья?

— Дай сюда. — Охрипшим от злости голосом приказал дингир-ур, вырывая у меня злополучный лоскуток. — Ты не имеешь права даже касаться ее этими грязными руками!

— Как знаешь, руки то твои. Кстати, знакомая птичка, где-то я ее уже видела.

— Это нашивка жреца Энмеркара. — Дингир-ур, затаив дыхание, уставился мне в глаза, ожидая какой-то реакции.

— Энмеркар… что-то не припоминаю. — Это было наглой, бессовестной ложью, потому что имя знаменитого охотника было известно каждому мало-мальски разумному игигу, а уж мне то и подавно.

— Наставник в храме Ниппура, лучший дингир-ур, который когда-либо рождался. Он был моим учителем и отцом. — Ледяным тоном подсказал мне Асеер. — Ты убила его пять лет назад.

— Всех разве упомнишь. — Это опять было неправдой. Проклятая память хранила каждое лицо, каждое имя… а уж это и подавно.

В мое горло красноречиво уперлось острие меча.

— Это он тебя послал? Твой Хозяин?

— Да. — И, не дав времени на вынесение помилования, которое явственно прозвучало в его голосе, я безжалостно продолжила. — Но Хозяин не приказывал убивать твоего наставника, ему всего лишь была нужна одна вещица из его личной коллекции. Убийство было моей собственной инициативой. И, чтоб ты знал, я нисколько по этому поводу не сожалею.

— Тварь. Ненавижу! — От нахлынувшей ярости из уст охотника вырывалось змеиное шипение. Ненависть в голосе. Ненависть во взгляде. Ненависть, ненависть, ненависть. Он сжал рукоять меча с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— Ну и чего ты ждешь, человек? — Я щелкнула по острию ногтем, отчего оружие отозвалось тихим протяжным стоном. Сердце начало наливаться привычной зудящей злобой. — Зрители могут расходиться, сеанса раскаянья не будет. Вы, люди, всегда считали себя лучше всех, выше всех. Остальные для вас — мусор под ногами. Пустые слова. Вы ничем не лучше! Что, не хочется рубить собственное горло чужой рукой? Решил подождать, пока снова станешь собой? Так я и знала, своя шкура дороже аморфной чести и жизни родного человека!

Удар был что надо! Даже Хрипун проснулся и испуганно завертел головой.

— Все вы — двуличные подлецы. — Стрекоза легко поймала меч противника, отбросила его в сторону и замелькала прозрачным трепещущим крылышком, нанося серию атакующих ударов. Охотник больше не внушал мне страха. Я чувствовала себя отдохнувшей, посвежевшей, и готовой вступить в битву хоть с целым светом.

— Если хочешь мстить, мсти, но только не разводи обличительных речей. Твой наставник убивал подобных мне и убивал безжалостно. Я имела полное моральное право отплатить той же маной.

— Пусть! — Наши мечи скрестились, и лица оказались друг напротив друга. Оказывается это жутко, смотреть в собственное лицо, перекошенное от ненависти. — Но за что ты убила мою сестру?! Что тебе сделала маленькая девочка?

От неожиданности я чуть не пропустила опасный выпад, грозивший оттяпать мне ухо.

— Я… я не убивала ее.

— Врешь, тварь! Я сам видел ее изуродованное тело. Видел сам!

Знаю, не нужно было этого делать, но губы уже автоматически шептали заклинание, выскребывая магический резерв до дна. Вспышка света, и вперед понесся скомканный, наскоро вырванный из памяти мыслеобраз.

— Так посмотри еще раз, охотник!

Свет факелов. Извилистый коридор. Две молодые служанки с корзинами белья. Девушки переговариваются шепотом, попеременно творят охранные знаки и тяжело вздыхают, отчего прижатые к груди корзины поднимаются на добрых пол куша. Еще бы, сегодня последнее испытание для молодых охотников. Вернется ли озорной кучерявый Гулеш, выходки которого известны уже за пределами храма, увидят ли они еще доброго стеснительного Энду и его ученую крыску, которая так забавно умеет плясать на задних лапках и ходить по веревочке? Что за испытание предстоит будущим дингир-ур, какие страшные твари встретятся им на пути?

Им и невдомек, что одна из этих тварей сейгеш скользит прямо у них под ногами, причем в самом дурном расположении духа, и на чем тьма стоит, костерит свою дурную долю. Еще бы. Вас бы вытащили ночью из постели и послали в дальний ном, в один из самых поганых городов на свете, в храм доверху набитый охотниками. И главное зачем? За чучелом ламашту. Да они из меня самой чучело сделают, нашпигуют стрелами и поставят рядом!

Я так усердно возмущалась, что чуть не пропустила нужный поворот. Внимание. Сосредоточиться. Пара гешей — и я уже в секретных покоях легендарного Энмеркара, великого победителя игигов, чтоб ему вечно икалось. Он, конечно, уже дряхлый пятидесятилетний старикан, я — молодой двадцатилетний могучий воин и все такое, но погибать во цвете лет все-таки было неохота. Меня не покидала уверенность в том, что встреча с владельцем помещения, окончится моим же погребальным обрядом.

Обстановка как раз соответствовала. Сладковато-кислый запах тления. Сплошные ряды тварей всех мастей пучили на меня остекленевшие глаза и ехидно разевали выкрашенные красной краской пасти, словно предлагая присоединиться к их компании. Оставалось только надеяться, что самый страшный монстр из этой коллекции сейгеш дрыхнет у себя в келье. Ага, вот и старушка ламашту. Ух, и ничего себе. Интересно, как я потащусь с таким бегемотом через весь Шумбер?

— Ах ты, подлая тварь!

Внезапный мужской крик заставил меня выронить чучело и приготовиться срочно драпать, но следом послышался звук удара и… измученный женский стон. — Помогите. — Тихо позвала незнакомка. — Помогите, пожалуйста.

Лучшим выходом в данной ситуации был ближайший выход из храма, и побыстрее, пока меня тоже не набили соломой, но этот голос…

Ламашту осталась валяться на боку, укоризненно наблюдая за тем, как я быстрым шагом направляюсь в жилой конец комнаты и приподнимаю разделяющую помещение занавеску.

То, что я увидела, ввергло меня в ступор на добрые полгеша. На полу, среди мрачно сверкающих магических символов лежала красивая обнаженная девушка, совсем еще девочка. Черные, как смоль волосы, раскинулись кружевным плащом. Из страшных ран по всему телу ручейками струилась кровь. А над всем этим стоял широкоплечий мужчина, обернутый в пурпурный вессон.

— Все равно тебя никто не услышит. — Спокойно произнес он.

— Когда брат вернется, он убьет тебя, Энмеркар.

— Он не вернется. — Дингир-ур поднял над головой изогнутый обрядовый клинок. В который раз… — Я послал их в логово удугов. Оттуда никто не возвращается. Теперь ты принадлежишь только мне, девочка… я так давно этого ждал…

— Пожалуйста, не надо…

Удар в спину — это, несомненно, подлость. Кто же спорит. Только люди в большинстве своем не заслуживают ничего другого. В тысячи других ситуаций он бы почувствовал угрозу и легко увернулся. Но сейгеш дингир-ур был слишком занят. И потом уж чересчур невероятным было ожидать нападения игига в обители охотников.

Даже смертельно раненый, великий Энмеркар остался опасным противником и вымотал меня едва не до потери сознания.

Но я все-таки его убила.

Его же оружием.

Впервые лишение жизни доставило мне искреннее, ни с чем несравнимое удовольствие.

Когда все было кончено, я присела на корточки перед девушкой и приложила измазанную кровью ладонь к ее горлу.

Ничего не поделаешь. Слишком поздно. Не знаю, сколько я так просидела, рассматривая бледное, завораживающе прекрасное лицо, красивее которого я не видела больше на своем веку. Только когда сквозь нарастающий звон тишины послышались быстрые шаги, я опомнилась и, переступив Порог, испуганно сиганула в темноту. Кончено же, совершенно позабыв про ламашту.

— Наставник, я вернулся! — Радостно произнес юный голос. Пока что исполненный лишь хвастливой детской гордостью, а не болью и ненавистью ко всему миру…

— Я вернулся…

— Не верю. — Асеер бросился в атаку с таким остервенением, что я даже растерялась. — Ты лжешь!

— Ты… — Мне пришлось пережить несколько очень неприятных мгновений, когда лезвие промелькнуло над самой головой, срезав пару прядей. — Ты просто не хочешь видеть правды!

— Подлая тварь!

— Гнусный человек!

— Дзинь-дзинь! — Внесло свою лепту тонкое стекло, рассыпаясь на осколки.

Спохватившись, мы застыли на месте, скорбно уставившись на зеленую фосфоресцирующую лужу, растекающуюся по полу. Единственный способ уйти живыми после встречи с экимму медленно и печально просачивался между металлическим плитами под ногами.

— Эй, молодчик, а ведь она гово'ила тебе правду.

— Тебе-то откуда знать! Лучше не лезь. — Взвился охотник, не отрывая взгляда от удручающего зрелища.

— Мне известно все, что было, что есть, и даже немного из того, что может пхоизойти. — Самодовольно произнесла его собеседница. Собеседница?

Мы медленно подняли глаза. В трех кушах над землей (и зачем барбегази такие высокие потолки?) висела голубая светящаяся фигура дородной низкорослой женщины со щекастым сварливым лицом уличной торговки. Вместе с астральным телом экимму забирает себе и психологическую оболочку, с удовольствием перенимая все самые худшие черты характера покойного.

— Что это вы тут за разх'ом устх'оили, а?

— Мамочки! — Хрипун с глухим стуком бухнулся в обморок.

— Ма-а-амочки. — Передразнила экимму, внимательно окидывая взглядом мастерскую и возвращаясь к луже на полу. — Так, а это что? Зелье Миништусу? Как не культуйно. Хотели обидеть больную ста'ую женщину! Этого вам не спущу, так и знайте! Вот когда я была молодая…

— Умбра! — Передо мной возникло рассерженное лицо Лайдэ-дзи. — Последний раз тебя выручаю. Так, пока эта грымза треплется, быстро опусти меня вон в ту бадью с углем, которая справа от тебя валяется.

— Опустила, что теперь?

— Теперь по луже повози. Ага, с двух сторон.

— С кем это ты там говойишь? — Подозрительно прищурилась царская теща, вернее существо, надевшее ее маску. За Гранью живет множество чудовищ, и чтобы пробраться в наш мир им приходится подыскивать себе защитную оболочку, как крабу-отшельнику — ракушку. Но будьте осторожны, на самом деле экимму — это не тот человек, которого вы знали. Вместо безобидной улитки из-под ракушки могут высунуться острые клешни. Есть даже такая пословица: пока он жив, он друг, когда он умер, он страшный демон. Не знаю, заметил ли призрак мои манипуляции или просто увидел Стрекозу, но широко распахнувшаяся зазубренная пасть явно свидетельствовала о крайней степени возмущения. — Ах ты змея!

Экимму превратилась в сплошной сгусток злобной энергии, протягивая к нам смертоносные лучи-щупальца. Кстати о змеях, такие лучи опаснее яда кобры…

— Замри, картавая, перед беспределом! — Вопль лайдэ-дзи заставил чудовище на мгновение замереть в недоумении, но именно это мгновение и подарило мне возможность уклониться от смертельных объятий.

Серия ударов — и загребущие отростки закружились в воздухе ворохом угасающих обрубков.

— Надо же, работает! — Восхитилась я.

— Еще бы не работало! — Польщено проворчала Стрекоза. — Гильдия веников не вяжет.

— А ну тихо! — Грозно прикрикнул Асеер. — Потом поболтаете, если доживете.

— Вот те раз, он меня слышит! — Удивилась Лайдэ-дзи, но послушно замолчала. Все-таки опасность еще действительно никуда не исчезла.

Тем временем значительно уменьшившийся в размерах призрак быстро заскользил вокруг, пытаясь достать меня со спины, за которой прятался беспомощный дингир-ур. Но каждый раз горящий зеленым пламенем клинок заставлял чудовище отступить, лишившись очередной части его энергетической оболочки.

Завывая от праведного негодования, экимму рванул с такой скоростью, что превратился в сплошное смазанной кольцо. От безостановочного вращения у меня уже заболела поясница и начала кружится голова. И тут призрак исчез…

Мастерская погрузилась во тьму. Тусклого мерцания измазанного зельем меча едва хватало, чтобы разглядеть узор на рукояти. Тишина наполнялась только нашим дыханием и жалобным постаныванием Хрипуна. Скоро к этим звукам добавился гул голосов. В глаза ударил свет факелов и на пороге появился всклокоченный Симург в окружении нескольких барбегази.

Наверное, они то и спугнули призрака. Как известно, экимму не жалуют яркий свет и шумные компании. Ну и слава богам. Я с облегченным вздохом опустила меч.

Этого-то она и ждала…

Жуткий визг плетью ударил по ушам и нервам, вырвав из моей груди неконтролируемый дикий вопль. Впереди распласталась синяя клубящаяся хмарь.

Я отчетливо поняла, что онемевшая от страха рука не успевает поднять клинок.

Время сделалось вязким, как в страшном сне, когда любое самое простое движение, как ты ни старайся, становится непростительно медленным, тяжелым, практически невыполнимым…

Сквозь смазанные контуры женского лица проступил звериный оскал истинной сущности… тварь самодовольно улыбалась…

Внезапно пальцы обожгло нечаянным холодом чужой ладони, и рука с мечом взмыла вверх.

Резкий удар клинка. Стон.

Рассеченное ровно пополам лицо застыло трагикомической маской.

Одна часть еще победно ухмыляется, а вторая уже передернута предсмертным ужасом.

Оглушительный удар сердца, и экимму испарился, словно пьяный бред из внезапно отрезвевшей головы.

Все кончено. Кажется, последнее я произнесла вслух.

— Какое счастье, что все обошлось! — Опомнился Симруг, бросаясь ко мне с жаркими объятьями. — Как же я рад, что вы остались живы! Мы так спешили, чтобы предупредить, что зелье бесполезно. Представляешь, Умбра, забыл положить древесного угля…

Охотник, предостерегающе сжал мое правое запястье. Но у меня и в мыслях не было никого калечить. Особенно этого горе-алхимика. Разве можно всерьез на него сердится? Таких обаятельных обалдуев либо закапывают при первой же встрече, либо опекают всю оставшуюся жизнь, не чая души и скуки…

Не успела я в полной мере осознать, ошеломляющий смысл последних слов, мелькнувших в моей голове, как мне в живот со всего размаху впечаталась визжащая Шушня, а на шее повис Тимхо, усиливая сходство с наряженным священным кустом, который на праздник урожая обычно обвешивали игрушками и ленточками.

— А ну прочь, трудяги! — Кучка барбегази раздвинулась, освобождая дорогу спешащему к нам Удук Шану. К счастью, он не стал усугублять мое положение, и деловито осведомившись результатом проводов любимой тещи, ограничился жаркой благодарственной речью с почтительного расстояния.

В завершение речи прошуршали вялые аплодисменты, и рядовые барбегази быстро разошлись по своим делам, оставив нас в обществе царя и его верного Хрипуна.

— В связи со всем вышесказанным, — уже более тихим и менее торжественным голосом произнес Удук Шан, без одобрения рассматривая учиненный погром. — А также с шатким финансовым положением, и дополнительными затратами на переоборудование мастерской, считаю, что в качестве награды можно позволить подлым чужеземцам продолжить свой проклятый путь через наши владения.

Пока смысл слов барбегази добирался до сознания людей, я получила несколько мгновений свободы. После чего нагрузка на мой несчастный организм увеличилась в несколько раз, дополнившись бешеной встряской и ликующими воплями.

— Что? — С надрывом выдохнула я, тщетно пытаясь поднять голову, чтобы взглянуть в царское лицо, но вместо этого узрела только важно удаляющееся монаршее седалище. — А как же ваши древние устои? А суровые предки?

— А что им сделается. — Доверительно прошептал Хрипун. — Провернем все по быстрому, да первые как стояли, так и останутся стоять, ну и вторые, дай то боги, тоже не перевернуться.

— Спасибо, спасибо вам! — Окончательно расчувствовавшись, вся честная компания (кроме охотника, конечно) перекинулась с меня на барбегази, накрыв того буйной галдящей лавиной.

— Да что уж там. Идите, нам не жалко. — Вяло отбиваясь, просипел припертый к стенке бородач. — Все равно на том конце туннеля какая-то неведомая тварина сидит и харчит всех без разбора…

Не смотря на все наши старания, ничего полезного про загадочную тварину выяснить не удалось, кроме того, что около пяти лет назад она нагло, без всякого уведомления властей, оккупировала пещеру на выходе из туннеля, и первое время весьма охотно принимала у себя местные комитеты по защите прав частной собственности. Когда поток желающих пополнить ряды борцов за справедливость и рацион гостеприимной тварины иссяк, тоннель срочно закрыли на реконструкцию, а потом объявили убыточным и на всякий случай замуровали.

Пока Хрипун раздавал факелы и напутствовал нас краткой поучительной речью, другие барбегази шустро разобрали каменную кладку. Опыт предыдущих злоключений и рекордная скорость, с которой стена снова выросла за нашими спинами, как-то не внушили веру в спокойное светлое будущее. Ничего удивительного, что к выходу из туннеля мы подходили в зловещем молчании, словно банда разбойников из известной сказки, вернувшихся в свою волшебную пещеру после долгого трудового дня и обнаруживших вместо горы сокровищ огромную кучу драконьего помета. С одной стороны нужно пойти и проверить, не обронила ли эта алчная гадина чего-нибудь, улетая, но с другой стороны, а вдруг она еще здесь и уже проголодалась?

Тихий шорох мелких камушков под ногами отзывался скрежетом клыков. В желтых бликах вспыхивающих на гранях мечей то и дело мерещились хищно горящие глаза. Сверху размерено падали капли воды, но мысли с непреклонным упорством приписывали им высокую концентрацию гемоглобина и артериальное происхождение.

Наконец, настал роковой момент. Мы ступили в логово чудовища. И что же? Просторная пещера, окутанная серой предрассветной дымкой, оказалась совершенно пустой и необжитой. Никаких признаков насильственной смерти или кровавых пиршеств. Ничего, кроме сухих листьев и здоровой груды булыжников, наваленных перед самым выходом. Похоже, нам в коем то веке повезло, и разочаровавшаяся в местном радушии тварина давным-давно перебралась в другое место. Судя по всему, Асеер пришел точно к такому же выводу. Охотник вогнал свой меч в ножны и направился в обход завала, взяв курс на синеющий впереди проем. Мы устремились следом за ним. Туман то отступал назад, то снова приближался, покрывая наши фигуры легкими мазками, словно художник, наскоро исправляющий огрехи в законченной картине. И вот, как по волшебству, по плечам дингир-ура снова раскинулись белоснежные волосы, а за спиной распахнулся широкий плащ, похожий на крылья летучей мыши. Над головой Симурга покачивалась нечто напоминающее то ли царскую корону, то ли шутовской колпак, то ли большую пятиконечную звезду. Тимхо значительно расширился в плечах, обзавелся окладистой бородой, конусообразным шлемом, копьем и щитом, став похожим на одного из легендарных героев народных сказаний. За спиной Шушельги, распушилось белое оперенье, складывающееся в невесомые полупрозрачные крылья. Мне жутко хотелось узнать, на кого сейгеш похожа я сама, но спросить было стыдно. Упади небо, какая же все-таки у меня в голове ерунда! Мечтаю непонятно о чем, вместо того, чтобы бдительно обозревать окрестности, как и подобает настоящему телохранителю при исполнении. Чтобы хоть как-то реабилитироваться, я запрокинула голову, устремив грозный испытующий взгляд на каменную груду, как раз нависающую над нашими макушками, и вздрогнула от неожиданности. Потому что груда ответила мне тем же.

Черный зрачок-олива несколько раз перекатился по золотой с серебряными прожилками радужке, как по банкетному блюду, и, наконец, замер у правой нижней кромки. Тут же рядом вспыхнул еще один гигантский глаз. Груда камней заворочались, оказавшись жуткой тварью добрых пять кушей высотой. Чудовище медленно расправило крылья, перегораживая выход из пещеры, и издало зычный утробный рык.

Глава 8

— Отриньте надежду, смертные, ибо дни ваши сочтены, а судьба печальна. Единственное ваше спасение — мудрость приобретенная. Если отгадаете мои загадки, можете продолжить путь, а нет, вам больше никогда не увидеть солнечного света. — Мощная львиная лапа хлопнула по земле, взбив облако пыли. — Первая загадка! С глазами — а не видит, с клювом — а не клюет, с крыльями — а не летает. Что такое?

— Дохлая ворона. — Мрачно откликнулась я.

— Ты погляди. — Засмущалось чудовище. — Тогда, так: и в нее льется, и из нее льется, сама по земле плетется. Что такое?

— Река.

— Сидит дед во сто шуб одет, а кто его раздевает…

— Тот грязный извращенец. Нет, С15, тебя только могила исправит!

Женское лицо ламассу озадаченно вытянулось. Брови поползли вверх, чуть-чуть не сравнявшись с гривой рыжих, как придорожная пыль волос, пушистая кисточка львиного хвоста напряженно замерла в воздухе. — Умбра! Ты… сменила тело?

— Махнулась не глядя. — Мрачнея дальше некуда, произнесла я. — Зачем Он тебя прислал?

— Что?!! Боги, а я-то уже решила, Хозяин прислал тебя по мою душу!

Мы облегченно перевили дыханье и взглянули друг на друга уже с большей приязнью. Хозяин создал модельный ряд С специально для сбора и переработки информации. Ламассу обладали огромной силой, блестящим умом, обширными познаниями во всех областях науки, невероятной усидчивостью (оной частично способствовала способность превращаться в камень), ответственностью… и полным отсутствием личности. Послушные исполнители, штампы одинаковые, как отпечатки одного сапога, без чувств, без пристрастий. Но только не С15! Она была просто помешана на всяких тайнах, головоломках, шарадах, активно приобщая к своему любимому занятию окружающих. Были скандалы, было последнее предупреждение, был строгий запрет Хозяина, после чего ламассу ушла в глубокое подполье, продолжая планомерно пополнять свою коллекцию и лелеять надежду придумать такую загадку, которую не сможет разгадать никто на свете. Два производственных брака, мы сразу почувствовали друг в друге родственные жилки и до сих пор поддерживали приятельские отношения.

— Умбра, а тебе гешем уже не исполнилось четверти века? — Вкрадчиво осведомилась С15. Вот хвостатая сплетница! Ведь она все уже наперед просчитала, и заранее знала ответ. А, главное глаза, глаза то какие честные-честные.

— Если ты не прекратишь совать свой курносый нос в чужие дела, — назидательно, отчетливо выговаривая каждое слово, произнесла я. — Ты его точно когда-нибудь лишишься.

— Да ладно, я же специализируюсь на информации. Кстати, мне доверили первую серьезную работу! Лексико-грамматические характеристики употребления гумилативов на примере фольклора параллельных миров. Лет на сотню потянет. Заодно и коллекцию пополню. — Мечтательно промурлыкала ламассу.

Тут глаза ее округлились. О, нет…

— О, да! Хочешь послушать мою новую загадку?

— Валяй, жги. — Обреченно кивнула я.

— Кто утром ходит на триста сорок восьми ногах, днем на сто семьдесят четырех, а вечером на двести шестьдесят одной?

— Первое и самое очевидное, что приходит на ум — это ложносидячебрюхий многоногий самоглот. — Заметив округлившиеся глаза моих спутников, я снисходительно пояснила. — Питается собственными лапами, пока не теряет их все, а потом принимается за собственный хвост. Может, слышали про змея, кусающего свой хвост? Вот он и есть.

— Да, подходит. — Ламассу сникла и так грустно вздохнула, так что даже мне стало стыдно. — А я-то думала, что наконец-то… получилось…

— Не расстраивайся. — Шушуня ласково погладила огромный, достававший ей до плеча коготь. — Тимхо что-нибудь придумает.

Митич младший смущенно крякнул и почесал затылок.

— Ну, нам в школе всегда говорили, сложность затрудняет задачу, но только простота способна сделать ее невыполнимой. Может, вам следует максимально сократить количество ног…

— На восемьдесят семь! — Моментально подсчитала С-15. — Так, получается… кто утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех!

— Не знаю. — Честно призналась я.

— Умбра, ты не спеши, подумай хорошенько.

— Никогда не слышала о подобном монстре!

Ламассу всполошилась, вылетела из пещеры, словно камень из пращи, но через мгновение вернулась, нетерпеливо переступая с лапы на лапу. Бурлящее творческое вдохновение — от взлохмаченного загривка до кончика нервно подрагивающего хвоста. Ей явно не терпелось опробовать свою новую загадку на ком-то из старых знакомых.

— Это… спасибо большое! Поговорила бы еще, но мне пора. Думает, он самый мудрый… а ему, кто утром ходит? И все! — Сумбурной скороговоркой забормотала она, то и дело сбиваясь на собственные мысли. — Эх, он у меня попляшет! Вернусь не скоро. В пещере холодно, лучше располагайтесь в долине. Тоже мне гумилативы… подождут лет двести. Короче, если что, Умбра, то ты меня не видела!

Пушистая кисточка прощально щелкнула у Симурга перед носом и скрылась на фоне ночного неба.

— Что это было? — Учитель алхимии переложил встрепенувшийся факел в левую руку и нервно потер лицо, сделавшись похожим на прокоптившегося мракобеса.

— А это было, вернее была… — я с улыбкой провела пальцем по его щеке и двумя быстрыми штрихами подрисовала заливающейся смехом Шушуне шикарные усы. — Можно сказать первая настоящая удача на нашем пути…

Необъяснимое беспокойство, кольнувшее сердце, заставило меня приглядеться внимательнее. Шея ребенка чуть заметно подергивалась, отчего голова склонялась набок, как будто девочка к чему-то внимательно прислушивалась. Боги, как быстро….

Похоже, что привычка сохранять невозмутимое выражение лица на этот раз мне изменила. Тимхо вопросительно нахмурился. Теряешь квалификацию, подруга.

— Просто хотела заметить, что за последние два дня мы почти не спали. — Для убедительности пришлось даже успокаивающе покачать головой, мол, ничего важного. — Неизвестно сколько еще придется пройти, поэтому предлагаю отдохнуть хотя бы до рассвета.

Ни вопросов, ни возражений, как ни странно, не последовало.

К бурному восторгу детей и изумлению взрослых, туннель неожиданно вывел нас в настоящую летнюю ночь, наполненную пьянящими ароматами цветов, вокальными ансамблями птиц и прочувствованным речитативом цикад. Вот интересно, каким таким таинственным образом Зеленому Долу удалось избежать загребущих лап зимы? Горячие источники? Или, может здесь и вправду властвует древняя магия? Я поймала себя на том, что искренне надеюсь на второй вариант…

Мы расположились на небольшой поляне в нескольких кушах от леса, развели огонь и перекусили. Но, как говорится, не хлебом единимым жив человек. Вместо того, чтобы спокойно отойти ко сну, семейство Митичей уселось у костра, принявшись с нездоровым интересом разглядывать пляшущие языки пламени. Народ явно рассчитывал на зрелище. Ну-ну. Главное, чтобы этот театр абсурда не превратился в анатомический.

И вот, терзаемые самыми мрачными предчувствиями, молчаливые и напряженные до предела актеры показались на арене по другую сторону костра. Взгляды встретились. В моих ушах отчетливо раздался дробный стук трещотки.

Мы c охотником обреченно понурились. Как бы невзначай встали плечом к плечу. Медленно присели (со стороны это должно было походить, на оздоровительные гимнастические упражнения) и так же синхронно улеглись, заслушав облегченные (или разочарованные?) вздохи зрителей.

Первый акт дингир-ур валялся хладным пластом, клацая зубами и изредка бросая на меня косые подозрительные взгляды, словно натурщик, которого заставили позировать рядом с голодным крокодилом. Только спустя несколько гешей до меня дошло, что охотник просто зверски замерз. Откровенное злорадство (так ему и надо) вскоре сменилось злобным возмущением (он что, всю ночь так клацать собирается?!), затем тихим отчаяньем (точно собирается…), и, в конце концов, перетекло в запоздалое раскаяние (на его месте должна была быть я). Еще немного помучившись, я послала все сомненья в пеший путь по Элгайской долине и решительно подвинулась ближе к дингир-уру, накрыв его своим одеялом. Охотник дернулся, как от удара, но отодвигаться не стал. Благодарить тоже. Зато зубовный перестук почти сразу прекратился.

Правда, на его место тут же пришло протяжное хныканье, которое еще меньше способствовало моему спокойствию и умиротворению.

— Тим, что там у вас происходит?

— Хочу сказку! — Капризно возвестила Шушуня. — Иначе спать не буду.

— Какие сказки, все устали. — Попытался образумить свою младшую сестренку Митич.

— Хочу! Хочу!! Хочу!!!

— А ну цыц! Эй, мелкая, если я расскажу сказку, ты заткнешься?

Ребенок откровенно просиял.

— А ты про Гильгамеша знаешь? — Воодушевился Тимхо.

— О Все Видавшем? Ха! Любую табличку на выбор.

— Обалдеть! Тогда расскажи про то, как они Хумбабу победили!

— Не хочу про твою Хумбабу. — Тон Шушуни был непререкаем. — Хочу одиннадцатую табличку.

— Какая тебе разница? Да ты даже не знаешь про что там! — Мальчишка рассержено всплеснул руками. — Нарочно, да? Лишь бы мне напакостить! Умбра, скажи ей!

— Умбра, скажи ему! — Плаксиво, с прозрачным намеком на истерику, потребовала его сестра. — Что он пихается?!

— Неправда! Все ты врешь! Умбра!

— Умбра-а-а!!

Я жалобно перевела взгляд на беззаботно храпящего Симурга и окончательно, безнадежно загоревала.

В предыдущих сериях:

В надежде вернуть жизнь безвременно усопшему другу Энкиду народный герой Гильгамеш отправляется за советом к Утнапишти, бывшему царю города Шуриппака, единственному из людей, принятому в собрание богов и тем самым выцыганившего божественное существование для себя и своей жены…

Серебристая пахнущая горьким медом трава тихо шелестела на ветру. На светлеющем небосклоне еще горели далекие и замысловатые узоры созвездий. Раньше у меня не хватало ни времени, ни зрения, ни совести вот так просто, открыто смотреть небу в глаза. Это было раньше. А сейгеш я смотрела на звезды, слушала размеренное дыхание людей и думала. О чем думаешь, когда смотришь на звезды? Конечно же, о мечтах.

— Умбра… Умбра? Умбра!

— Ну что?

— Ты спишь?

— Сплю, Тим.

— Как ты думаешь, а герои из легенд, ну там Гильгамеш, Энкиду, они, правда, когда-то жили на свете?

— Конечно, жили. — Авторитетно соврала я. — Иначе, откуда взяться легендам. На самом деле, у людей не очень богатое воображение.

— Обалдеть, как здорово! — Восхищенно протянул мальчишка. — Когда вырасту, я хочу стать настоящим воином, сильным, чтобы меня все боялись, отважным и благородным. Знаешь, путешествовал бы по всему миру, помогая попавшим в беду, и уничтожая всяких мерзких тварей… ну, то есть, кончено, не всех… в смысле, не таких, как ты… то есть, таких, которые совсем уж мерзкие…

У меня вырвался горький смешок.

— Умбра, а как думаешь, я когда-нибудь стану, похожим на Гильгамеша?

— Никогда. — И в этот момент я нисколько не кривила душой, или что там у игигов вместо нее? Гильгамеша изображают юным атлетом со светлым взором и здоровенной дубиной в крепкой руке, как правило, одухотворенно лупцующим жуткое страховидло или спасающим прекрасную царевну. Но не многим известно, что великий герой никогда не делал особой разницы между царевной и страховидлом, и если бы понадобилось, с одинаковым вдохновением прибил бы первую и женился на втором, или наоборот, в любой последовательности. Агрессивный, беспринципный, жадный до власти и денег убийца… почти как я…

— Тим, ты совсем другой, и надеюсь, будешь намного лучше любого из этих героев.

Сникший было мальчишка, встрепенулся и даже приподнялся на локте, растревожив спящую сестренку. В широко распахнутых глазах отражался огонь и полный приключений мир.

— Правда?

— Правда. Но учти, герои живут долго только в легендах.

— Спасибо… ты умеешь обнадежить. — Он откинулся на спину, чтобы снова взглянуть на далекие мерцающие огоньки. — Умбра, ты всегда такая… серьезная. Мне кажется, что ты в детстве и не мечтала ни о чем.

— У меня не было детства. — Я немного помолчала, собираясь с духом. — Но мечта была. Мне всегда хотелось стать художницей…

— Кем!?

— Что, думаешь, это смешно? — С обреченным вздохом осведомилась я.

Но, как ни странно, Тимхо и не подумал смеяться.

— Нет, просто ты не похожа на… деятельницу искусства. А, на самом деле, быть художником — это обалдеть, как здорово!

— Правда? Ты не поверишь, как приятно это слышать. Многие не понимают. Знаешь, ведь картины сильнее любой магии. — Меня откровенно несло. — Они могут остановить время, изменить мир, заставить грустного улыбнуться, умершего жить вечно… я всегда мечтала окончить школу искусств, а потом жить в каком-нибудь маленьком городке, в небольшом домике, можно снимать комнату, не важно… писала бы картины, часть продавала, чтобы хватало на жизнь, а часть оставляла бы себе…

— … Умбра, послушай, когда все это закончится… ты могла бы остаться с нами.

— Чего?!!

— Оставайся с нами насовсем… Шушуня тебя очень полюбила… дядя помог бы тебе найти хорошего преподавателя…

— Спасибо, Тим. Я подумаю. Спокойной ночи. — Я резко отвернулась, уткнувшись носом в кожаную куртку Асеера. Да, грубо. Но иначе нельзя. Нельзя, чтобы кто-нибудь видел невысказанную позорную горечь, катившуюся по щекам крупными солеными слезами.

Тусклая, еле уловимая вспышка пламени, отразившаяся в приоткрывшихся глазах, обожгла сильнее самого огня. Вот бесы, он же, вроде, спал! Мне немедленно захотелось провалиться в подземное Царство. Как можно глубже.

— Умбра, а какого цвета у тебя волосы? — Шепот охотника щекотнул мое ухо и нервы разом.

— Чего?!

Какое-то время ушло просто на то, чтобы переварить вопрос.

— Не знаю… — Наконец сбивчиво пробормотала я, смущенно покусывая губы. — У меня их никогда не было… не растут… такие уж у Хозяина представления о практичности… хм, ты решил побеседовать с тварью, дингир-ур?

Асеер слегка сморщил нос. Что-то не припомню за собой такой привычки.

— Меня всегда учили, что люди — это свет, а твари — тьма. А где в тебе эта граница между злом и добром, между игигом и человеком? Что, похоже на бред сумасшедшего? — Он помолчал, вглядываясь в мое лицо. — А если еще учесть, что я фактически говорю сам с собой…

— Ты слишком заморачиваешься…

Но он меня не слушал.

— … ты тень, от которой не отделаешься, как ни крутись. Если повернуться к свету, ты ударишь со спины. Если отвернуться — преградишь дорогу.

— Какие глубокие размышления. — Недовольно проворчала я. — А ты просто иди рядом… и я буду тебе по боку.

Охотник усмехнулся и с протяжным вздохом закрыл глаза, уткнувшись лбом мне в плечо.

— Я все равно тебя убью. — Пробормотал он непреклонным тоном обиженного ребенка.

Да, судьба… А ведь эти слова могли быть произнесены для меня в такой же обстановке, но другим человеком, в другой жизни… и немного по-другому. Я бы тогда не кривилась в ехидной ухмылке, а счастливо улыбнулась, тихо прошептав…

— И я тебя.

Где-то далеко, в другом мире, в замке среди неприступных гор, пожилой черноволосый мужчина с аристократичной сединой на висках устало стянул очки, отшвырнул старинную рукопись и уставился в потолок, нервно покусывая губы. Его серые глаза растерянно блуждали по роскошным цветным фрескам, не задерживаясь ни на одной, словно человек пребывал в глубокой задумчивости или растерянности. Внезапно глаза его решительно сузились.

Легкий щелчок пальцев, и в воздухе таинственным образом появились огромные песочные часы.

В этот же момент распахнулась дверь, и на пороге возник молодой парень с отчаянно-рыжей шевелюрой, увенчанной маленькими рожками.

— Сайтас, вот ты где! Я тут пораскинул…

Порывистый взмах руки, и дверь резко, со страшным грохотом захлопнулась, подняв облако пыли и едва ли не вылетев с другой стороны, с которой тут же донеслись громкие стоны вперемешку с возмущенными ругательствами.

Но седовласый и бровью не повел. Все это время он не отводил взгляда от часов, изогнутых знаком бесконечности, словно в насмешку над их назначением. Искрящийся антрацитовый песок с тихим шепотом ссыпался в пирамиду у основания…

Меня разбудил холод, нагло, по-хозяйски разлившийся по всему телу. Яркий свет, не преминувший ударить в глаза, заставил болезненно зажмуриться и чертыхнуться. Эх, надо же, под утро все-таки сморило. И, судя по тому, как высоко поднялось солнце, уже полдень. Мир вокруг, подернулся знакомой мутноватой пеленой. Даже у немощных альбиносов зрение лучше. Снова возвратилась застарелая раздражающая боль, сдавив виски жестким обручем. Что же, свершилось.

Поднявшись, я планомерно ощупала себя от макушки до талии, констатировала полноту комплектации и безрадостно огляделась, сглотнув застрявший в горле комок. Симург и Тимхо сидели среди высокой, позолоченной солнцем травы, и, судя по серьезным сосредоточенным лицам, втихую подъедали оставшиеся припасы.

— Доброе утро.

Мальчишка не проронил ни звука, даже не пошевельнулся.

— Достопочтимый дингир-ур… — Симург нерешительно поднялся, делая жалкую попытку преградить мне дорогу. — Знаете… сейгеш не время для разговоров.

— Успокойся, это не достопочтимый, это снова я, мерзкая тварь. Что происходит?

— Умбра? — Физиономия алхимика чуть просветлела, но на общем фоне грязи, скорби и усталости это было почти незаметно. — Шушельга не просыпается, и, дышит все труднее. Кажется, уже скоро…

Мужчина перешел на приглушенный шепот, отгородившись от племянника ладонью.

— Боюсь, как бы он не сошел с ума. Сидит, как истукан, ничего не слышит, ничего не говорит, по-моему, даже меня не узнает… мы так не сможем идти дальше…

— Я присела рядом на корточки, заглянула в потускневшие бессмысленные глаза, и тихо позвала. — Тим…

Мальчишка не шелохнулся, только чуть перебрал тонкими пальцами, прижимая к себе бесчувственную сестренку.

— Тимхо Митич, ты меня слышишь? Это я, Умбра. Да погляди на меня, бесхребетная размазня! Тряпка! — Я залепила ему крепкую пощечину. Наотмашь, до жжения в ладони.

Пострадавшая щека мгновенно налилась алым румянцем. Взгляд наполнился злобой, осознанной злобой. Так то лучше.

— Твоя сестра пока жива. Мы еще можем ее спасти. Ты меня слышишь? Тимхо!

— Д-д-да…

— Ты сделаешь все, чтобы спасти Шушельгу. Ты не можешь остановиться на полпути только потому, что тебе больно. Твоей сестре намного больнее. — Я осеклась, заметив кровавые пятна на его руках и рубахе девочки — Сейгеш ты возьмешь себя в руки, умоешь и переоденешь Шушуню в чистую одежду. У тебя есть запасная канди?

— Да. В сумке осталась… синяя. — Мальчишка судорожно вздохнул, проведя пятерней по лицу. — По карте где-то здесь поблизости должен быть ручей.

— Вот и хорошо. Симург тебе поможет. Идите, только осторожней.

— А ты?

— А я быстро соберу вещи, и догоню вас.

Бытует мнение, что спящий человек, в отличие от человека бодрствующего всегда выглядит беззащитным и милым. Но Асеер даже во сне умудрялся излучать смертельную опасность и неприязнь. Словно клинок, который до поры до времени убрали в ножны. Без обычной гримасы презрения и ненависти, лицо выглядело еще более некрасивым, но, странное дело — все равно притягивало взгляд. Сейгеш я поняла, как он похож на свою сестру. Даже нет, не похож. Они просто были одним целым, как две противоположные половинки медальона. Мягкая беззащитность с одной стороны и грубая сила с другой. Волосы рассыпались по траве белыми сияющими лентами. Правая рука — на груди, под сердцем. Левая трогательно повернута ладонью вверх около затянутой поясом талии. И самое впечатляющее… я не смогла удержаться от восхищенного вздоха.

Сапоги…

Мягкие. Удобные. Из прочной непромокаемой удужьей кожи, переливающейся на солнце всеми цветам радуги. С серебряными заклепками и толстой подошвой. Не идущие ни в какое сравнение с моей изношенной обувкой, в которой прощупывался каждый камешек на дороге. Это произведение скорняжного искусства имело всего один недостаток — непомерно огромный размер. В своем нынешнем теле я могла спокойно затолкать в одно голенище сразу две ноги. Эх, придется ограничиться лишь счастливыми воспоминаниями.

Я позволила себе еще один горестный вздох, опустилась на колени без опасения отбросить несуществующую тень, и настороженно прислушалась к дыханию дингир-ура. Будем надеяться, мои ночные бдения не прошли даром.

Тяжелая рукоять охотничьего меча легла в ладонь крепким деловитым рукопожатием. Клинку в отличие от хозяина было неважно, на чьей стороне сражаться.

И тут Асеер взял и все испортил. Он открыл глаза.

Взгляд мужчины задержался на моем лице.

— Умбра? — Охотник неожиданно светло улыбнулся, я же обратно пропорционально нахмурилась.

— Никогда бы не подумал, что буду рад тебя видеть.

Упади небо, как некстати! Все было бы намного легче, если бы ты спал. Или хотя бы не улыбался так… дружелюбно? Да, я обещала честный поединок. Но времени на ошибку нет. Прости. В конце концов, я же бездушная и бесчестная тварь.

Нужно соответствовать.

Узкая лесная тропинка, перечерченная тенями деревьев, обвивалась вокруг большого нагретого солнцем булыжника. Симург неуклюже сполз с валуна и сделал несколько порывистых шагов навстречу, но внезапно остановился, вглядываясь в мою одинокую, подсвеченную солнцем фигуру.

— А где Асеер? — Тут он разглядел плащ охотника и ножны со Стрекозой, снова обосновавшиеся на моем боку. — Милостивые боги, ты его…

Я молча поправила лямку, делая попытку обогнуть препятствие, но учитель алхимии снова преградил мне дорогу.

— Да постой же. Милостивые боги, да ты просто молодчина, Умбра! — Со смесью восхищения и суеверного ужаса пробормотал он. — В одиночку справиться с храмовым охотником! А я-то думал, ты действительно собралась устраивать с ним поединок чести…

— Слово честь придумали трусы. Для наемника все решает выгода. — Я с вызовом взглянула ему в глаза и невольно удивилась. Куда делся чудаковатый повеса-аристократ, совершенно неприспособленный к жизни? Сейгеш на меня смотрели холодные, проницательные глаза опытного и опасного игрока. Игрока привыкшего выигрывать.

— Извини, что я в тебе сомневался. Порой трудно отличить серебро от мельхиора, но ты настоящий профессионал. — Серьезно сказал он, а потом, словно спохватившись, расплылся в своей обычной шалопайской улыбке, становясь похожим на своего племянника.

— Кстати, а почему ты один? — Опомнилась я, хватая Симурга за руку, чтобы тут же испуганно её отпустить, потому что мужчина неожиданно завопил злым голосом и шарахнулся в сторону, бережно придерживая правое предплечье. Только тут я различила пару новых ссадин и большую кровоточащую царапину на колене.

— У тебя вывих… что случилось? Где дети?!

Учитель алхимии виновато потупился, склонив кудрявую голову, и обреченно прошептал.

— Мы нашли ручей…

Да, и этим было все сказано. Они нашли ручей! Внизу обрыва. Высокого каменистого обрыва, куда со всей своей детской непосредственностью и младшей сестренкой поспешил провалиться злосчастный Тимхо Митич, не разбившись насмерть только благодаря хорошей реакции Симурга. Реакция оказалось, действительно, что надо, а вот физическая подготовка подвела. В результате: вывихнутое плечо у дяди, серьезный перелом ноги у племянника, огромный синяк на лбу Шушуни… и абсолютно непонятно, как двигаться дальше.

Но я была бы не я, если бы так просто сдалась. Плечо было вправлено. Нога уложена в лубок и перевязана лентами из плаща дингир-ура. Остатки материала пошли на изготовление нехитрого приспособления, которое сейгеш удерживало девочку над моим животом, фиксируясь крестом на спине. За спиной отчасти в качестве противовеса, отчасти из-за невозможности передвигаться самостоятельно, обхватив мою шею руками, висел Тимхо.

Говорят, что игиги невероятно сильны и выносливы, как никто из людей. Не врут, это правда. Раньше я бы даже не заметила своей ноши. Но уже к вечеру она стала для меня непосильной. Мир превратился в сплошное расплывчатое пятно. Голова гудела, будто растревоженный улей. Причем казалось, что в виски ожесточенно впиваются сотни жал. Наконец, до меня дошло, если сей же геш не остановлюсь, то просто упаду лицом в грязь во всех смыслах, причем без всяких перспектив подняться. Пришлось срочно объявлять привал.

Мои недоумевающие спутники остались где-то далеко позади вместе с заходящим солнцем, за стеной деревьев. В тщетной попытке убежать от боли я ломилась сквозь кусты, не разбирая пути и не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, словно раненый слон через джунгли, пока совсем не обессилила и не рухнула в траву. В глазах потемнело. Подумать только, раньше я никогда не боялась темноты…

— Да, милая моя… — В голосе Стрекозы прозвучала злая язвительность. — И зачем ты это сделала?

— Ты это про охотника? — Если честно, сейгеш меня обрадовала даже такая вредная собеседница. Настолько было жутко оставаться одной наедине с болью.

— Нет. Мне не понятно, зачем было ввязываться во всю эту историю. Ты же мечтала совсем о другом. А, Умбра?

Задумчивая пауза затянулась надолго. Мне даже успело немного полегчать. Я воткнула меч в землю и подтянулась, вставая на колени. Лоб уперся в холодное перекрестье. С грани клинка на меня тупо уставились мутные, еле-еле прозревшие глаза.

— Кстати, ты же у нас знаешь все наперед. Скажи, это Нефритовое Озеро сможет спасти девочку?

Похоже, что вопрос все-таки пришелся некстати. Лайдэ-дзи смутилась. Впервые на моей памяти.

— Видишь ли… как бы это… в общем, я малость приукрасила, когда говорила, что могу видеть будущее. Его никто не может видеть. Разве что смутные мельтешащие обрывки. Оно ведь постоянно меняется, это будущее. С настоящим, в принципе, тоже проблемы. Могу только сказать, что озеро действительно существует и находится где-то поблизости. Я чувствую его. Это какая-то древняя магия, намного старше и могущественнее любого известного искусства, источник первозданной природной силы. Но на что эта сила способна, я не знаю.

— Да что ты вообще знаешь!

— Ну, например, что ты умираешь.

Если она собиралась поразить меня своей проницательностью, то просчиталась. Мне уже было на все плевать.

— Умираю. — Задумчиво, пробуя слово на вкус, произнесла я. — Хоть что-то можно сделать против воли Хозяина. Как Сайтас не бился, ни одна из теней не прожила больше двадцати шести лет. Зато за хорошую службу можно получить в награду время… чтобы пожить на свободе… самой.

— Подожди! Ты сказала «ни одна»?

— А ты думала. Надо будет, он еще взвод таких, как я наклепает. Вот как помру, так сразу…

— И как он узнает?

— Да уж узнает…

— Тогда я совсем ничего не понимаю. На кой бес тебе сдались эти люди, Тень?! Ты для них только отражение тьмы под ногами.

— Просто хотела сделать что-нибудь… хм, хорошее и светлое. — Как бы в уплату за все старые мерзости, от которых мне не хватило духу отказаться.

— Как и от жизни? — Саркастически осведомилась Лайдэ-дзи.

— Это камень в мой огород? Да, я боюсь смерти. — Признание вырвалось болезненным кашлем. — Всегда боялась… но это не главная причина. Одиночество. Пустота. Мне всегда хотелось узнать, как это быть человеком, иметь настоящую семью, делить жизнь, радости, надежды…

— Ну и как тебе?

Я подняла взгляд на свое отражение в мече. Да-а… мало сказать, что в гроб кладут краше, по-моему, даже выкапывают симпатичнее. Землистое в бурых разводах лицо с обвисшими щеками ответило мне кислой улыбкой.

— Погано.

Стрекоза расхохоталась. Он смеялась жадно и самозабвенно, словно пила глотками воду после двухвековой жажды, все больше входя во вкус, давясь, захлебываясь, но не переставая. Мне показалось, что среди деревьев мелькнул темный силуэт. Я настороженно прищурилась, пытаясь отличить движение живого существа среди покачивания ветвей. Зверь, человек или… больной бред? Наверное, все-таки последнее. Тем более что мне опять стало хуже. В глазах как-то без предупреждения потемнело, и я повалилась лицом в траву под звонкий хохот Стрекозы, отдававшийся в моей голове гулким, затухающим эхом.

Из небытия меня вырвал все тот же язвительный голос. Я то решила, что уже отмучилась, и потому восприняла торжественное возвращение в сознание с большим недовольством.

— Чего тебе еще надобно, старче?

— Умбра, какая же ты балбеска. — В голосе неожиданно послышались сочувственные нотки, горчившие мрачной решимостью. — Ты не умрешь. По крайней мере так, здесь и сейгеш. Во мне остались силы. С гулькин хрен, конечно, но этого хватит еще на пару недель.

Меч ощутимо нагрелся и даже слегка завибрировал от усилий, но все зря. Живительная энергия наотрез отказывалась передаваться моему обреченному телу.

— Рассыплешься. — Ехидно пообещала я. — Ничего не получится, потому что…

И в этот момент боль ушла. Совсем. Вместо жуткой слабости, по венам разлилась… нет, не прежняя сила, но спокойная уверенность в своей самостоятельности. Я неожиданно осознала себя сидящей среди высокой изумрудной травы, украшенной лиловыми колокольчиками, вязью синих теней, и завечеревшей солнечной позолотой. Над головой журчали размеренные, тихие пересуды деревьев, постепенно вливаясь в тишину щемяще-бесконечного неба.

— Боги… — одними губами прошептала я. — Как же хорошо… жить…

Где-то истерически заголосила птица. Но лично мне ее верещание показалось волшебной музыкой.

— А давай рванем к морю, а? — Ни с того ни с сего предложила Стрекоза, запальчиво и даже с какой-то детской восторженностью, которую никак нельзя было ожидать от двухсотлетнего существа. — Пара недель в запасе имеется. Вернемся, подстережем парочку тамкаров, подзаймем серебра на общественных началах и устроим себе царский отпуск, чтоб Ур-Намму попух с зависти. Заживем! Портреты, пейзажи, натюрморты, первое, второе, компотик, элгайская настойка на семи травах, танцовщики в коротких юбках и все такое…

Я поднялась, повела локтем, очищая клинок от земли, и благодарно улыбнувшись, вернула меч в ножны.

Тени бесшумно соскальзывали с выделанной кожи куртки, расстилаясь по траве, с недовольным шелестом ловившей мои шаги.

— Вот и правильно, вот и молодец, пошли. Знаю я одно местечко. — Продолжала самозабвенно трещать Лайдэ-дзи. — Не Ниппурская Школа Искусств, конечно, но за хорошие деньги можно взять пару приличных уроков у конкретных мастеров…

Я приостановилась, позволив себе вдоволь послушать и помечтать за компанию, а потом снова вернулась к первоначальному темпу.

— Сможешь шпаклевать свои шедевры хоть с утра до вечера… эй, ты куда? Пещера же в другой стороне! Так, Умбра… Умбра? Умбра!

Глава 9

— Умбра, ну и где тебя бесы носили столько времени?! — Возопил учитель алхимии, едва за моей спиной сомкнулись кусты.

— Говорил же, она обязательно вернется!

Я иронически изогнула бровь, переводя взгляд с торжествующе улыбающегося мальчишки на его дядю.

— А что, кто-то надеялся на обратное?

— Как же, отделаешься от тебя. — Пробурчал себе под нос Симург, впрочем, от меня не укрылась его радостная улыбка. — Между прочим, пока кто-то наслаждался красотами природы, мы нашли дорогу к озеру!

— Да ну.

— Гляди. Что ты на это скажешь?

Я послушно склонилась над Тимхо, который стал разворачивать свою драгоценную, успевшую уже изрядно истрепаться, карту. Загорелый мальчишеский палец с белой полоской шрама уткнулся в неэстетическую россыпь из бурых пятен, переходящих в кривую грязную линию.

— Скажу, что прежний хозяин недолюбливал насекомых и скупился на мухобойки.

— Умбра, да, погляди по сторонам, ты, что ничего не замечаешь?

Я скептически огляделась и…

— Ух ты! — Прямо напротив, на другом конце лужайки возвышалось нечто. Огромное, вытянутое до земли каменное лицо с моховыми бакенбардами и всклокоченной шевелюрой из разросшихся лиан. Как его можно было не заметить?! Я еще раз сверилась с картой, и на этот раз в пятнах отчетливо проступили размытые очертания человеческих лиц.

— Ты лучше погляди сюда. — Симург небрежно приподнял полог ветвей так, что стало видно старую поросшую травой дорогу, по обе стороны которой, как бы сдерживая наступающие войска леса, стояли сплоченные шеренги таких же каменных истуканов.

— Ух ты! — Повторила я, и немного подумав, совсем уже по-тимховски добавила. — Обалдеть!

Солнце уходило. Лесной коридор с каменными колонами-идолами, и занавесями из длинных лиан, словно срезали, наотмашь, открывая крутой, отвесный обрыв с видом на просторную долину. Внизу гигантским зеркалом раскинулась водная гладь. Огненное сияние закатных лучей смешивалось с салатно-зелеными гребнями волн, и тонули в фосфоресцирующей изумрудной глубине, закручивающейся бездной прямо под ногами. Люди молчали. Стрекоза обижалась, так и не проронив за всю дорогу ни одного слова. А я и раньше не отличалась чрезмерной болтливостью, а уж сейгеш…

Мы так долго сюда шли, так верили, так спешили, и вот теперь просто потеряли дар речи от волнения. Первым опомнился Симург.

— Я знал, знал, что найду его!! — Завопил он, впиваясь в свою роскошную шевелюру. Стягивающая хвост лента слетела, позволив длинным густым волосам львиной гривой раскинуться по плечам и спине. — У меня получилось!

— У нас получилось! — Радостно подхватил Тимхо. — Слышишь, Шушуня, мы его нашли! Быстрей, дядя, помоги, мне. Нужно найти спуск…

Дядя с племянником стали взволновано ползать по краю обрыва в поисках пологого склона. Про меня все забыли, оставив стоять в стороне, в компании с каменными истуканами. Впрочем, мне там было самое место. Такая же понурая, молчаливая и никому не нужная. Чем дальше уходил день, тем яснее становилось видно, что озеро светится само по себе, словно зелье Маништусу. Это было прекрасное, но в то же время пугающее зрелище. Из любопытства я подобрала толстую ветку. Несмотря на хорошую высоту, она вошла в воду без брызг, как в масло, распустив на поверхности круги, и тут же всплыла, как полагается любому порядочному куску дерева… но только в виде черного островка золы.

— А ну стойте!

Симург и вцепившийся в сестру Тимхо уже каким-то гётом умудрились сползти на небольшой каменистый уступ внизу, и теперь недоуменно задирали головы на мой отчаянный крик. Мальчишка, как всегда, истолковал все по-своему.

— Понимаю, Умбра, тебе некогда с нами возиться. Все равно у меня больше нет денег… так что ты свободна от обещаний, я расторгаю договор. Можешь возвращаться, ты еще успеешь на ярмарку. Это уже наши семейные дела.

— Да. — Поддержал его Симург. — Можешь идти, дальше мы справимся сами.

— Да вы… вы… — От злости я даже потеряла дар речи. — Дурачье. Туда нельзя! Вода озера убивает все живое. Это верная смерть!

— Знаешь, иногда твои шутки не к месту. — Насупился Тим. — Не смешно. Ты же куда-то спешила, можешь идти.

— Ах, вот вы как? — Эти слова и тон, которым они были сказаны, окончательно меня доконали. Не понимая, что делаю, я сорвала с плеча сумку и, лихо раскрутив ее над головой, зашвырнула в озеро. Получилось даже эффектнее, чем с палкой. Вода забурлила, выпуская вверх клубы ядовито-желтого дыма. Под конец на поверхность всплыли почерневшие клочки кожи. Они какое-то время задумчиво покачались на волне, а потом с прощальным бульком растворились, оставив после себя только прогорклый въедливый смрад.

Тимхо испуганно ахнул. Симург выругался. Я же измученно застонала, вспомнив, что в сумке был весь мой гонорар.

— Дядя… но как же так?! — Мальчишка так вытаращил глаза, что они заполнили добрую половину лица. — Это же волшебное озеро… оно должно помочь…

— Оно и поможет. — Странно улыбаясь, произнес учитель алхимии. — Только не тебе. Думаешь, все это затевалось ради какой-то сопливой девчонки?

Нашего дворянина было не узнать. Черты его лишились изящества, но приобрели решительную жесткость, а взгляд стал ироничным и безжалостным.

— Тогда ты такой же романтический идиот, как твой отец! Ведь всего бы этого не было, если бы этот болван не уперся рогами. Что ему стоило отдать мне карту по-хорошему? Нет, пришлось обращаться к влиятельным людям, просить, унижаться… сам виноват… сказал бы все сразу, без пыток… — Ах ты подлый, двуличный… ты… обманул нас!

— Почему обманул, Тим? Я же обещал довести вас до волшебного озера — так вот оно перед вами. Оно действительно может исполнить любое желание. Единственное, что я не ознакомил тебя с сутью ритуала. Так сейгеш можно исправить эту досадную недомолвку. Дармовых чудес не бывает. Даже в магии действует принцип взаимной выгоды. Озеро мне — желание, а я ему — две души, что тоже немало. И не смотри на меня так, пожалуйста…

— Ничего у тебя не получится!

— Посмотрим. — С этими словами Симург схватил племянника за ногу, пытаясь подтащить к обрыву, но Тимхо изловчился и второй ногой заехал дядюшке по больному плечу. Мужчина зашипел, разжимая руки и картинно падая на колени. Воспользовавшись оказией, паренек (вот чего его я от него никак не ожидала) выполнил меткий удар сандалией в область, ключевого значения для всех представителей мужского пола. Шипение переросло в витиеватый вой.

Становилось все интереснее. Я даже забыла о предосторожности и опасно свесилась с обрыва.

— Ну, счастливо оставаться… — После такого трудного трудового дня можно позволить себе ехидную ухмылку. — Не буду вмешивать в ваши семейные дела.

— Умбра, подожди! — На конкурсе отчаянных воплей этот имел все шансы выбиться в число финалистов. Прижимая к себе сестру и часто-часто перебирая ногами, Тимхо отполз к самому склону, упершись спиной так, что мне была видна только его буйная кудрявая голова и ободранные коленки. — Помоги, пожалуйста! В смысле, я опять хочу тебя нанять! Я заплачу!

— Умбра… — Смург, уставился на меня так, словно видел впервые в жизни. Эдак интригующе задумчиво. Мужчина поднатужился, собрал остатки самообладания, принимая более достойный вид, и громким самоуверенным голосом произнес.

— Он тебе лжет. Мне точно известно, что у щенка за душой ни сикля! Я же предлагаю настоящий взаимовыгодный договор. Можешь назвать любую сумму! Старый дурак Эру Дитрэ снабдил меня серебром, которого тебе хватит до конца жизни!

Да уж, иногда до конца жизни хватает и горстки серебряной стружки. Видя, что я никак не реагирую, учитель алхимии разволновался.

— Знаю, раньше я выглядел полным олухом, но это всего лишь маска, и, заметь, недурно скроенная. Сам верховный жрец Инанны принял ее за правду. Старый паук был так увлечен плетением заговоров, что запутался в собственной паутине. Если бы ты знала, чего мне стоило постоянно играть роль безнадежного идиота. Но выигрыш того стоил! Это судьба, если хочешь. В одной старинной рукописи я нашел описание некого обряда, странным образом связанного с нашей фамильной тайной. Как оказалось, даже мои предки плохо представляли себе всю силу озера. Предав воде две жизни, можно обрести такое могущество, что рядом с ним померкнет слава твоего Хозяина! Я стану самым великим колдуном и смогу подарить тебе свободу!

— Да ну! — Невольно вырвалось у меня. Уже одно это стоило того, чтобы попробовать. Глаза алхимика полыхнули такой уверенностью, что даже я серьезно засомневалась (а, вдруг?).

— Я же еще предлагаю тебе безбедную жизнь. Мы деловые люди, Умбра. Девчонке в любом случае не поможешь, а мальчишка… не пройдет и пары лет, как он либо по глупости напорется на чей-нибудь нож, либо сопьется. Зато так их жизни принесут настоящую пользу. Мне и тебе.

— Не слушай его, Умбра! Он тебя обманет, как нас!

— Заткнись, щенок!

— Сейгеш разберемся. — Особо не рассчитывая на благословение свыше, я предпочла позорно съехать вниз на заднице, нежели героически спускаться стоймя или выполнять показушные прыжки с вывертом и финальным плюхом в кислотном озерце.

Эти два гиджа даже не догадывались, что без толку сотрясают воздух. Сейгеш, истощенная недавним свиданием со смертью, я мало на что годилась, потому как сама мало чем от нее отличалась. Бледная, немощная нежить. Жалкая тень от меня прежней. Тень от Тени. Забавно.

— Я облегчу тебе выбор. У меня трехзарядная звезда… — Сухим, надтреснутым голосом пригрозил Симург, заставив меня застыть в полусогбенном положении. Блефует или нет? Мощная штуковина. Может уничтожить все живое на три куша окрест своего хозяина. Интересно знать, где он ее прятал все это время.

— Но я бы больше всего на свете не хотел причинять тебе вред.

— С чего бы это? — У меня отчего-то невыносимо засвербело в груди.

— Неужели ты так и не догадалась. — На фоне его смущенной ослепительной улыбки безнадежно терялась даже искрящаяся гладь озера, развернувшаяся золотым серпом на горизонте… как сине-голубые силуэты гор, терялись в волшебной закатной дымке, как…

— Умбра! — Перед глазами, руки в бока, встал беспокойный дух меча. — Кого ты слушаешь, лысая, у него же на лбу аршинными буквами написано — подлый лживый агхруш!

— Уйди старче, может, мне в первый раз в любви признаются.

— А ты сразу уши по плечам и разложила!

— Так что скрепим договор и за дело? — Не подозревающий о нашей перепалке Симург протянул навстречу руку. — Вместе. Это судьба.

Я молчала, не в силах отвести глаз от его улыбки. За спиной молча глотал злые слезы Тимхо, жалкий и беспомощный. Молча умирала Шушуня. Всего-то две, даже полторы чужие жизни в обмен на надежду. На новую жизнь.

— Только попробуй! Умбра, не смей! Слышишь, не смей! Я тебе приказываю!

Отброшенный за спину клинок возмущено тренькнул, утягивая за собой истерически верещащее приведение. Ничего, это всегда трудно, делать первый шаг. Я ощутила почти физическую боль, словно перешагивала через саму себя, выворачиваясь наизнанку. Наши ладони встретились в крепком уверенном рукопожатии.

— Правильный выбор. — Симург облегченно рассмеялся. — Обещаю, ты не пожалеешь.

— Уже нет… — Мимолетные сомнения спокойно полетели себе дальше, и я даже смогла ответно улыбнуться.

— Тогда не будем медлить. — Он слегка нахмурил брови, пытаясь освободиться от моего крепкого рукопожатия. Так и не сумев справиться, алхимик недоуменно поднял на меня глаза. Улыбка еще блуждала на его губах, когда я резко отступила к краю бездны. И только когда зеленая вода со свистом понеслась нам на встречу, он опомнился и забился в диком, отчаянном крике.

— Умбра! — В это мгновенье Тимхо Митич позабыл обо всем на свете, в том числе и о своей сестренке, оставшейся сиротливо лежать на каменистой земле. Не жалея покалеченной ноги и сдирая пальцы в кровь, мальчишка дополз до кручи и холодея, заглянул в разверзшуюся брызгами водяную глотку. Озеро заглотило подачку с всплеском похожим на клацанье клыкастой пасти и тут же утянуло на дно, выдохнув в воздух облако кислого дыма. Взбурлившая желтой пеной поверхность стала медленно окрашиваться жуткими бурыми пятнами вперемешку с пучками волос, костями и полосками кожи. Это была страшная смерть. Это было ужасное зрелище, но Тимхо не мог оторваться. Слезы градом катились по щекам, хотя им, казалось бы, уже неоткуда было взяться.

Последняя черная крупинка легко скатились по гладкому стеклянному склону, часов и грациозно спикировала на вершину песчаной пирамиды. Часы на миг застыли в немом совершенстве и тут же разлетелись на сотни мельчайших осколков, зависших в воздухе сверкающей пылью.

Сидящий в кресле мужчина перевел взгляд на свою тень, медленно расползавшуюся под ногами чернильным пятном, и со стоном запустил пальцы в серебряные, совершенно седые волосы.

Легкий чуть уловимый шелест, похожий на соприкосновение лепестков распускающегося цветка. Широкие крылья раскрылись и вспыхнули понизительной белизной, отражая последние солнечные лучи. Могущественная повелительница Цеву, единственная наследница престола Белогорья, повелевающая волей, знающая истину, равно читающая мысли и судьбы, опустила голову и горько разревелась, словно маленькая, беспомощная девочка.

День закончился. И, стирая тени, наступила ночь.

— Укум…

Вода. Толщенные пласты зеленой воды. Мутные светло салатовые, потом оливковые, потом темно-зеленые, как прослойки на срезе нефрита или ряды чешуек на гибком хвосте. Все ниже и ниже, пока кажущаяся уже бесконечной глубина внезапно не обрывается прикосновением плавного донного изгиба…

— Укум намус…

Вода движется. Постоянно движется. Закручивается тугими струями, свиваясь в кольца-воронки. Грациозно изгибается, перебирая бесчисленными пальпами-потоками…

— Агхруш, донгаз агадзута су пеел сибир ла дуг…

Словно огромное древнее существо, много старше жизни и смерти…

— … мне пока трудно разобраться в твоем языке, но донгаз, кажется, значит, оскопленная свинья, а сибир — посох?

— Длинный кривой посох. — Машинально поправила я. — … это ж надо так гиджски сдохнуть… стоп… это что, я думаю?!

Я огляделась. Это было непривычно. Меня не было! Ни рук, ни ног, ни даже живописной горстки костей. Только тошнотворная мутная зелень вокруг. А откуда этот голос? Послышалось? Но ушей у меня вроде как тоже не наблюдается… и как такое может быть? Я же, отчетливо помню, как расползалась кусками…

— Погибло только человеческое тело и темная субстанция игига.

— Да, но что тогда осталось?

Зеленая муть неожиданно резко сгустилась, вытягиваясь гибким рыбоподобным телом. Заколыхалось сотнями извивающихся щупальцев. Скрестила на груди изящные руки с тонкими непропорционально длинными пальцами. Склонила на бок гладкую продолговатую голову.

— Душа.

— Душа? Но у игигов нет души. Сайтас говорил…

— Сайтас… Сайтас… — Большие раскосые глаза на плоском безносом лице подернулись пленкой, за которой впервые промелькнуло нечто напоминающее человеческое чувство. Злость. — «Тот самый» великий колдун? Как же, встречались.

— Не знала, что вы хорошие знакомые. — Забросила невод я. — Правда, он душка?

— Он негодяй! — Внезапно взорвалась хозяйка озера.

— Мерзавец.

— Наглец!

— И не говорите.

— Самоуверенный бесцеремонный юнец!

Это уже было забавно. Но, вместе с тем, что-то подсказывало, что это создание имело полное право назвать Хозяина милым карапузом, древних богов мелкой шантрапой, а легендарного дракона Усумгала, который в силу своих странных гастрономических привязанностей раз в каждое тысячелетие с начала основания мира пытается заглотить солнце, жалкой козявкой.

— Он и еще его шумные, невыносимые спутники! Имел наглость осквернить мое озеро! Неслыханно! Устроить пьянку на заветных берегах, священных еще до всех святынь появленья!

Кажется, тут дело пахнет очередным научным симпозиумом, когда Хозяин вместе с шайкой таких же гульцапнутых на всю голову колдунов запирались у Сайтаса в кабинете с парой-тройкой бочек вина, а потом пускались во все тяжкие, устраивая Армагеддон во всех подвернувшихся под нетрезвую руку мирах…

— Но когда они вскипятили вечные, гордые воды, заставили их бурлить и опорожнили огромные бочки душистые масла и снадобья, заставившие волны взбиваться густой белой пегой, как в дешевых купальнях, я не смогла больше хранить покой. Я, сама Творящая, явилась нечестивым, дабы они умерили свою спесь и преисполнились почтением. И они, увидев меня, убоялись и принесли положенные извинения. Только этот дикий невоспитанный колдун осмелился перечить и даже угрожать! Мне Творящей?! Если бы не расторопные друзья, умыкнувшие его у меня из-под носа, ему бы не помогла и вся мощь его великого дара!

— Жаль. Если бы вы успели, может быть, он бы уже не успел создать себе новую живую игрушку.

Почудилось, что моя собеседница улыбнулась, хотя рот больше похожий на клюв осьминога постоянно оставался неподвижно закрытым. Ладонь раскрылась и сложилась, словно причудливый веер. Указательный палец прочертил короткую горизонтальную линию, моментально вспыхнувшую ярким золотым светом.

— Так пишется «смерть» на твоем языке. Этот знак символизирует единицу. Например, человек. Что в нем уникально и единично? Разум. Но разум без тела мертв. Умрет тело, погаснет разум.

Легкое движение и над первой чертой загорелась вторая.

— Тело без разума тоже суть смерть.

Две горизонтальные черты пересекла одна вертикальная.

— Вот так на твоем языке пишется «жизнь». Когда разум и тело связаны вместе. Душой или магией.

— И какая веревка крепче?

— Никакая. Неудачная аналогия. В этом отношении душа больше похожа на воздух. Без него пламя мысли не возгорит даже из самого лучшего дерева. Тепло огня — это жизнь. Судьба решит будет ли это тепло домашнего очага, костра на обочине, пепелищ на поле брани, кузнечных мехов либо раскаленных пыточных инструментов. Но рано или поздно огонь догорает. Всегда. Дерево всегда превращается в пепел. Всегда. И воздух скоро забывает о теплоте и уюте, снова превращаясь в холодный безжизненный ветер.

— Ты забыла добавить слово всегда. Вся эта возвышенная болтовня — намек на то, что я все равно сдохну?

— Именно тебе больше не суждено быть. Ты должна стать частью мира. И я никогда ничего не забываю. — Иероглиф «жизнь» померк, оставив лишь пару золотых искорок в выпуклых, похожих на прозрачные пиалы глазах. — Ответь на вопрос, девочка. Почему ты здесь?

— Шла мимо, поскользнулась, упала? — Попыталась отшутиться я. — Как вариант.

— Подумай еще раз. Почему ты здесь?

— Это что какая-то шарада? Вопрос с подвохом, чтобы поставить меня в трудное неприятное положение? Или…

— Почему Ты Здесь? — Каждым словом можно было пробить здоровенную брешь в самой толстой крепостной стене. Мои и без того ветхие оборонительные укрепления позорно пали.

— Чтоб тебя! — Истерично проорала я, забыв подивиться технической стороне вопроса о крике души. — Почему? Потому что я идиотка! Потому что хочу, чтобы Шушуня наконец выздоровела! Чтобы они с Тимхо в отличие от меня жили очень долго и очень счастливо!

— А почему? — Елейным тоном матерого отравителя, подталкивающего жертве бокал с первосортным ядом, осведомилась она. — Ведь судьба подарила тебе время. Почему чужое счастье важнее собственной жизни?

— Потому! Потому что я их люблю! Люблю больше своей паршивой донгазской жизни. И только попробуй не помочь девочке! Я тебе тут такое устрою, все твое болото из берегов выйдет! Я… да я…

— И незачем так кипятиться. — Голос прозвучал отстраненно, с раздраженной тягучей ленцой. — У меня давний договор с вещным миром. Приходится соблюдать все формальности. Одно желание в обмен на одну добровольную смерть. Девочка уже давно здорова.

Этому голосу невозможно было не поверить. Если бы я могла дышать, вздохнула бы с облегчением.

— Согласно тому же договору, отданное добровольно возвращается. Ты получишь назад свою жизнь.

— Не надо. Считай это подарком. Лучше сделай, чтобы меня больше никогда не было.

— Разве ты не хочешь вернуться?

— Надоело, да и нет смысла. Выражаясь твоими словами, в свечу моей жизни слишком часто плевали, факел моей надежды отсырел… так получается, что я оживу, чтобы тут же снова умереть. Мне все равно оставалось каких-то пара гешей, или, как бы резюмировать поэтичнее… песок в моих часах все равно уже закончился…

— Я заткнулась, замкнулась в себе и стала ждать конца, под мерное колыхание зеленой мути. Муть сгущалась и темнела. Грань приближалась, даже без тела я остро чувствовала ее ледяное дыхание. Последним, что я увидела, была Хозяйка Нефритового Озера. Она протягивала вперед полупрозрачную руку, медленно разжимая ладонь, и улыбалась этой своей дурацкой несуществующей улыбкой. Белые струи песка свободно и красиво струились меж пальцами.

— Зато у меня этого добра навалом. Прощай.

В следующее мгновение мир ухнул куда-то вниз. Мышцы отозвались гулкой болью, словно их скрутили на манер выжимаемого белья, а потом резко отпустили. Мышцы? Я напрягла руку и, не веря своим глазам, осторожно поднесла ее к лицу, удивленно рассматривая белую кожу и… переплетение линий на ладони, которого у игигов не бывает и быть не может. Такое чудо бывает только у человека. Две чуть изогнутые горизонтальные линии точно в центре пересеченные вертикальной. Именно так на шумберском пишется слово жизнь. Я жива. Жива! Ура-а-а!

Но стоило открыть рот, как ликующий вопль тут же затолкало обратно вместе с мощным потоком холодной воды, который мне показался расплавленным железом. Тело забилось в неконтролируемой истерике. Стиснув зубы, я судорожно вздернула голову, и еле сдержалась, чтобы снова не завопить, только в этот раз от отчаянья. Надо мной простирались гигантские массы воды. Я в исступлении замолотила ногами-руками, увеличивая скорость подъема, но очевидная истина тянула на дно не хуже камня. Не смогу. Не успею! Тем более изголодавшиеся легкие практически разрывали грудную клетку, требуя воздуха.

— Идиотка! — Неожиданно ясно прозвучало в моей голове, а затем нечто подхватило меня за шиворот и со страшной силой поволокло вверх.

Я вылетела из глубины, словно забулдыга из корчмы, напутствованный подкованным сапогом вышибалы. Легкие жадно втянули в себя весь доступный воздух, захватив заодно целую пригоршню воды. Закашлялась и чуть ли снова не ушла на дно, но старая выправка взяла верх. Худо-бедно собравшись с мыслями и силами, мне удалось заставить свое одеревеневшее тело грести к берегу, оный, хоть и смутно, но все-таки просматривался далеко на горизонте. Очень-очень далеко. Вода озера утратила своё сверхъестественное нефритовое свечение, превратившись в обычную безобидную жидкость без вкуса и запаха. Без способностей игига, мне бы ни за что не отличить черную матовую полоску суши от блестящей под круглой луной поверхности плеса.

Кстати, никогда не видела такой огромной луны. Она висела над озером гигантским серебряным тазом, выставленным на суд дотошной публике сказочным мастером-великаном. Казалось, стоит приглядеться, и можно будет рассмотреть даже тонкую авторскую гравировку. Но меня, к сожалению, интересовали более приземленные вещи. Например, берег. Целая бездна времени и усилий ушла удугу под хвост, а он был все так же далек от меня, как царский суд от справедливости. Даренному коню в рот не смотрят, но новое тело поразительно быстро израсходовало свой резерв, выдохлось, досыта нахлебалось воды и все чаще предпринимало попытки уйти на дно. В довершение всех бед, правое копыто свело судорогой. Да, где же этот берег? Не иначе, как мне посчастливилось спутать сушу с дрейфующим бревном. Идиотка! Вместо дряхлой клячи мне подсунули настоящую ослицу.

И тут колени внезапно уперлись во что-то твердое. Никогда в жизни так не уставала. Всего в паре шагов от берега я поскользнулась и чуть не захлебнулась на дхэр. Сил хватило только на то, чтобы встать на четвереньки. О том, чтобы подняться или двигаться дальше речи вообще было. Руки дрожали мелкой дрожью. Воздуха катастрофически не хватало. Глаза затуманилось от воды. Одного носа для дыхания было мало, и поэтому я активно использовала для этих целей рот, открыв последний настолько широко, насколько позволяла челюсть, при этом искренне сожалея, что не могу задействовать еще и уши.

Немного погодя полегчало, зрение стало мало-помалу проясняться, и, первым, что я увидела, была тень. Это было ни с чем несравнимо. Это было прекрасно. Я стала благоговейно перебирать пальцами песок на границе света и моего персонального кусочка тьмы, аккомпанируя себе хрипом и гулкими подмываниями. Может, со стороны это и походило на воспаленный бред душевно больной, но на языке чудом воскресших и зверски уставших игигов имело весьма четкое значение.

Живой не поймет жизнь до конца, как понимает ее умирающий. Здоровому не оценить истинный смысл свободы, его открывает лишь долгая тяжелая болезнь. Зрячему не узнать настоящей красоты, она открывается только прозревшим…

По моим щекам лились слезы. Я мотала головой и ожесточенно, царапая кожу, вытирала их, чтобы не мешали смотреть на мою собственную тень. Гёт! Неужели такое возможно? Моя тень. Моя собственная тень. Моя свобода.

Она четко прорисовывался на фоне мерцающих лунных бликов, тянулась по узкой песчаной дорожке, вымощенной желтыми резными листьями, изгибалась в острых гранях каменного выступа и заканчивалась, чуть-чуть не касаясь полукруглых носков сапог…

Очень хороших сапог. Из прочной непромокаемой удужьей кожи, отсвечивающей всеми цветам радуги. С серебряными заклепками и толстой подошвой. Настоящее произведение скорняжного искусства…

Сил не осталось даже для саркастической ухмылки. Моя судьба предпочитает черный юмор. Так жестокие мальчишки забавляются с мотылями: поймают, оторвут крылья и посадят в коробку. Потом, когда ты уже смирился со своей долей, тебя выпускают. И ты ползешь, ползешь, перебираешь лапками, борясь за убогую бескрылую жизнь. Вот уже спасительные заросли травы совсем близко, но в последний момент на тебя с хрустом опускается подошва.

Эх, нужно было взять и добить его, когда была возможность. Так нет, лежачего мы не убиваем, это неблагородно. Неэтично. Ничего, вот уж ему точно все равно, стоячая ты, лежачая или ползучая. Для него ты личный враг, убийца семьи, лживое коварное отродье.

— Жизнь. — Коротко потребовал меч, с нетерпением выскальзывая из ножен. Совершенный, прирожденный убийца, такой же, как его хозяин. Говорят, что с момента посвящения и до конца жизни каждый охотник получает только один меч — символ возмездия и чести. Потерять оружие для клана храмовых убийц, значит признать свою трусость. Дингир-ур может оставить на поле боя друга, может остаться сам, но оружие не оставит никогда.

Холеное, заточенное лезвие с чувством превосходства поднялось над моей головой. Сначала медленно, а потом все быстрее, под нарастающую дробь сердца, судорожно бьющегося в груди, словно мотылек в банке. Трепыхание мягких крыльев переросло в сплошной трескучий гул и внезапно оборвалось.

Мгновение тишины. Серебряный росчерк в темноте.

Встревоженная резким движением ночная бабочка, предававшаяся философским размышлениям на узорном лимонно-желтом листе, сорвалась ввысь и, усиленно работая крыльями, понесла свое жирное тельце подальше от глупых надоедливых людей. На поиски смысла жизни. Который все-таки где-то есть.