Теодора

Был пасмурный и безотрадный ноябрьский день, такой же безотрадный, как та весть, с которой явился барон Андор к Теодоре Василь. Он сообщил ей, что намерен выдать ее замуж.

Она была деревенская девушка, самая красивая и самая гордая из всех местных девушек, на которых еще видна была печать их римского происхождения. Барон увидел ее однажды, когда она плясала в кабачке, и покорил ее сердце несколькими нитками фальшивых красных кораллов и баночкой румян, которую купил для нее у разносчика-еврея: эти дети природы все употребляют румяна.

Впоследствии барон делал ей, конечно, более щедрые подарки. Одета она была, словно боярыня, и все больше и больше приобретала привычки знатной и избалованной дамы. И в эту минуту, когда его слова поразили ее, как громовой удар, она сидела в углу турецкого дивана в красных, вышитых золотом турецких туфельках и в красной бархатной, опушенной куницей кофточке, оттенявшей почти демонически эффектно ее большие темные глаза и черные волосы.

Она сидела, заложив руки в широкие рукава, — ноги ее покоились на большой медвежьей шкуре — и смотрела на барона, не проронив ни слова, даже не пошевельнувшись. Она окаменела от ужаса при одной мысли, что должна будет покинуть эти покои и снова стать крестьянкой.

— Богулеско, которого я подыскал тебе, самый богатый крестьянин в деревне, — продолжал барон, — кроме того, ты получишь в приданое все, что тебе нужно. Надеюсь, ты будешь благоразумна, Теодора.

Она оказалась благоразумной — еще благоразумнее, чем ожидал барон. Ни одной жалобы, ни угрозы не сорвалось с ее губ, — она подчинилась безмолвно и покорно. Она была слишком горда, чтобы пытаться возражать. Она даже улыбнулась, когда барон склонился к ней и поцеловал ее в лоб, но улыбка эта была холодной, неприветливой.

И только когда барон вышел из комнаты, она вскочила, подошла к окну и долго смотрела на осеннюю непогоду, потом вдруг упала на колени перед образом Богоматери, перед которым теплилась голубая лампадка, в жаркой молитве, прерываемой страстными рыданиями.

Богулеско взял ее за себя потому, что она была богатой невестой. Она получила в приданое пару превосходных лошадей, столько же коров, пятьдесят ягнят, а также наличными деньгами такую сумму, которую барон привык проигрывать в одну ночь, но которая для румынского крестьянина представляла целое состояние.

Похлопав по спинам лошадей и коров, полюбовавшись ягнятами и поцеловав деньги, Богулеско женился на Теодоре, не издав ни единого звука.

О любви между новобрачными не было и речи, об уважении — тем более; таким образом, особенно счастливым брак не был с самого начала. К тому же вскоре после их свадьбы барон Андор привез из столицы молодую жену, и Теодора еще больше прежнего приуныла, понурив голову и опустив бессильно руки.

Никто не знал, как она страдала. Прежде всего, она совсем отвыкла от тяжелой крестьянской работы, от трудной жизни и грубой крестьянской пищи.

Она переносила все молча и с гордым упорством, но заметно бледнела и худела с каждым днем. Всю зиму провела она, сидя перед печью и устремив неподвижный взгляд в огонь, погруженная в невольные думы.

Некоторое время Богулеско молча терпел это, но когда наступила весна, настало время пахать и сеять, а Теодора по-прежнему сидела, засунув руки в рукава своей овчинной шубы, — он потерял терпение и в один прекрасный день дал волю своему гневу. Надо сказать, впрочем, что Богулеско призвал на помощь несколько рюмочек крепкого хлебного вина, иначе у него не хватило бы храбрости на объяснение с «баронессой», как называли в деревне его жену.

Однажды, едва перешагнув порог комнаты, он начал громко кричать:

— Перестанешь ты спать когда-нибудь? Возьмешься ты, наконец, за работу, лентяйка, или мне придется подогнать тебя, как ленивую скотину?

— Ты, верно, пьян, — отозвалась Теодора, не пошевельнувшись.

Тогда муж подошел к ней и хотел ударить, но это была мысль неудачная.

Теодора вскочила и с пылающими глазами, с вздымающейся грудью и сжатыми кулаками стала перед ним во весь рост. В это мгновение она была похожа на прекрасного хищного зверя и способна была бы внушить страх даже гораздо более храброму человеку, чем Богулеско.

Он попятился назад и, пробормотав несколько невнятных слов, вышел из комнаты.

С этого дня он больше не решался прекословить Теодоре, но втайне лелеял надежду, что смерть скоро избавит его от нее, потому что щеки у нее впали, и все говорили, что она больна чахоткой.

Случилось, однако, иначе, чем ожидали в деревне.

Однажды, в осенний день, Богулеско привезли из лесу на его повозке мертвым. Его убила гигантская ель, которую он подпиливал для барона.

Теодора вмиг преобразилась. Куда девались неподвижное раздумье и мечтательность! Никчемная женщина, лентяйка, «баронесса» вдруг оказалась деятельной, трудолюбивой, рассудительной и предусмотрительной.

Она сама занялась хозяйством: всегда первая являлась в поле, последняя возвращалась домой с работ и работала за троих. Вся деревня с изумлением смотрела на нее. Еще бы! Они были уверены, что все теперь пойдет прахом, а между тем, наоборот, все ожило и расцвело, поля приносили лучший доход, скот тучнел, и в доме и во дворе все стало глядеть веселее, приветливее, отраднее.

Но самая поразительная перемена произошла с самой Теодорой.

Она не только стала быстро поправляться, но вскоре поздоровела и окрепла так, что по свежести и цвету щек могла поспорить с самыми молодыми из деревенских красавиц, и глаза ее засветились ярче прежнего.

Прошло немного времени, и молодая вдова начала считаться во всей округе самой прилежной и самой красивой женщиной: множество парней стали домогаться ее руки. Она принимала их очень приветливо, но всем объявляла, что свободой своей больше ни за что в мире не поступится и вторично замуж не выйдет. Наконец ее оставили в покое.

Но при всем том, что все молодые люди томились и вздыхали по ней, провожая ее страстными взглядами, когда она шла по воскресеньям в церковь в своей ярко вышитой барашковой шубке, с кораллами и золотыми монетами вокруг шеи и красными сапожками на ногах, — в то же время они побаивались «красивого дьявола», как теперь все называли Теодору.

А она отлично умела и хозяйство вести, и людьми управлять.

Горе тому, кто не послушается или сделает какой-нибудь промах.

В таких случаях она шутить не любила.

В конце концов, на службу у нее начали смотреть как на, своего рода, исправительное заведение. Если какая-нибудь девка или молодой парень сбивались с пути, и никакие меры не могли их исправить, родители отдавали их на службу Теодоре Богулеско, а она умела в короткое время обуздать самого буйного и непокорного.

В эту пору барон Андор редко живал в своем имении. Зиму молодая чета проводила в Вене или в Париже, а лето — на каких-нибудь морских купаньях. Если же они и приезжали изредка на родину, то очень редко выходили куда-нибудь за пределы господского дома, окруженного большим парком. Так и случилось, что барон и Теодора не встречались несколько лет.

Вдруг разнесся слух, что блестящая жизнь за границей расстроила дела барона, он потерял значительную часть своего состояния и решил прожить несколько лет в имении, чтобы покрыть потери.

Теодора выслушала эту весть внешне совершенно спокойно, но, встретив барона однажды на проезжей дороге, она вся вспыхнула ярким румянцем и почувствовала, как сильно забилось у нее сердце. Она ехала в город, где в это время была ярмарка, верхом на коне, сидя в седле по-мужски и с кнутом в руках, а барон ехал навстречу на своей английской лошади. Он пристально посмотрел на нее, но узнал только тогда, когда она проехала мимо.

— Теодора! — окликнул он ее.

Она остановилась и обернулась к нему.

— Что вам от меня угодно?

— Спросить, как тебе живется.

— Это вам, наверное, малоинтересно.

— Вид у тебя прелестный.

— Слава Богу, я здорова.

Все это она проговорила через плечо с холодной усмешкой и, не дождавшись нового вопроса, хлестнула лошадь кнутом и ускакала.

Следующей весной началась революция. Румынские крестьяне уже несколько раз поднимали мятеж против своих господ, но их каждый раз усмиряли силой оружия. Теперь они воспользовались всеобщими волнениями, охватившими Европу, и вновь попытались сбросить ненавистное иго.

Брожение привело к кровавым распрям, потом началось открытое восстание. Мужчины, способные держать оружие, спешили в горы, где под предводительством бывших разбойников сбивались в многочисленные шайки, и вскоре во всех долинах вспыхнула война. Нападали на дворянские поместья, избивали или убивали господ, их управляющих и служащих, расхищали движимое имущество и поджигали опустошенные здания.

Барон Андор только что отправил из имения жену и уже собирался уехать сам, когда разгром постиг и его поместье. Тщетно пытался он бежать через парк — его нашли, схватили и притащили во двор. Пока люди громили имущество, вожаки совещались между собой о том, пригвоздить ли барона к воротам или удовольствоваться чувствительным избиением его.

Вдруг среди них появилась Теодора.

— Что вы хотите сделать с бароном? — спросила она.

— Отомстить, — ответили ей.

— Так отдайте мне его! — воскликнула она. — Никому он не сделал столько зла, сколько мне, я накажу его по заслугам.

Крестьяне, которые также взялись за оружие и примкнули к мятежникам, со смехом выслушали ее и согласились.

— Да пусть забирает, — это еще похуже будет, чем, если бы мы его убили.

— Ну, возьми его себе, он твой, — решил предводитель.

Теодора живо схватила веревку и связала барону руки за спиной.

— Вот так… — бормотала она, — теперь будем свадьбу справлять.

Затем она толкнула его кулаком в спину и погнала впереди себя хворостиной, которую выдернула из плетня.

В немом отчаянии плелся барон, понурив голову. Он знал, что погиб, что ему не помогут ни мольбы, ни угрозы. Да и чем он мог ей грозить? В данный момент в стране властвовал мятеж. И чем бы он мог ее тронуть?

Перед дверью ее дома он остановился и сказал:

— Если ты хочешь убить меня, убей сразу!

— А ты меня сразу убил? — спросила она, насмешливо взглянув на него. — Нет, ты хотел замучить меня медленной смертью, и если я теперь жива, то это не твоя заслуга. Конечно, ты умрешь, но умирать будешь медленно, прежде испытав все мучения, которые уготовил мне, чудовище!

Она втолкнула его в курятник и заперла дверь на засов. Здесь он пролежал на соломе, пока не удалились мятежники. Затем Теодора отперла дверь и приказала ему выйти. Пока работник выводил вола, она сама вытащила плуг и впрягла в него Андора.

Он не оказывал никакого сопротивления, он знал, что этим только ухудшил бы свое положение. Важно было выиграть время — какая-нибудь случайность могла бы еще спасти его: могли подоспеть солдаты.

Она впрягла рядом с ним вола, потом взяла в руки вожжи и кнут, и плуг тронулся. Работник шел за ними.

Подъехав к полю, работник стал за плуг, и Теодора погнала оригинальную упряжку.

Тотчас собралась толпа любопытных, большей частью женщин и детей, все глазели на невиданное зрелище и осыпали помещика бранью и насмешками.

Три дня выходил в поле помещик. На четвертый — силы его истощились, и он остановился среди поля.

— Больше не могу, — пробормотал он, — мочи нет…

Она сильнее хлестнула и погнала его. Он прошел еще немного, потом грохнулся наземь. Но Теодора не сдавалась, она заставила его подняться и окончить свою работу.

Когда она на другой день снова хотела впрячь его, он бросился на колени и начал молить о сострадании.

— А я от тебя сострадание видела? — спросила она в ответ.

И не только не пощадила его, а на этот раз впрягла в плуг одного.

Пройдя, задыхаясь, три ряда, Андор свалился. Теодора рванула вожжу, чтобы заставить его подняться, но он снова повалился.

— Сжалься, Теодора! — простонал он, и кровь хлынула струей у него изо рта.

С чувством спокойного удовлетворения смотрела на него Теодора, упершись руками в бока.

Он лежал на вспаханной черной земле, окрашенной его кровью.

— Я умираю, — чуть слышно произнес он.

— Ты и должен умереть! — воскликнула она, — как животное, издохнуть под открытым небом, тогда Бог тебя простит.

— За что ты меня так ненавидишь?

— За то, что я слишком сильно любила тебя.

Андор глубоко вздохнул. Это был последний звук, вырвавшийся из его груди.

Когда он умер, Теодора посмотрела на него в последний раз, затем медленно направилась домой. Там она зарядила ружье своего покойного мужа и ушла из деревни, чтобы присоединиться к мятежникам.

Когда окончилась великая борьба, один из мятежников, вернувшись к своей сохе, рассказывал, что Теодора погибла в схватке с войсками от неприятельской пули.

По-видимому, это была правда, так как с тех пор никто о ней ничего не слышал.