Теща дьявола

Фернан Кабальеро Теща дьявола

Так вот, сеньор, жила в селении Вильяганьянес вдова, и была она древнее ада, суше соломы, желтее заразы и безобразнее самого черта. А нрава такого зловредного, что у самого Иова многострадального терпения бы с ней не хватило. В округе прозвали ее: "тетка Мегера". И стоило ей высунуть нос за дверь, как все ребятишки бросались врассыпную.

Была тетка Мегера чистюля, каких мало, и трудолюбива, как муравей, а потому истинную муку доставляла ей дочка Панфила, которая, не в пример матери, была такой лентяйкой и лежебокой, что, случись землетрясение, она бы и ухом не повела.

Каждый божий день от зари до зари тетка Мегера на чем свет стоит бранила дочку:

- Ах ты колода, пушкой тебя не прошибешь! От работы, как от чумы, бежишь, непутевая ты девка! Точно мартышка какая, целыми днями у окна торчишь! Ты блудливее кошки, но я не я буду, коли ты у меня не запляшешь и не завертишься веретеном.

Слыша такие речи, Панфила лениво потягивалась, зевала и, скорчив за спиной матери рожу, прямехонько отправлялась на улицу.

Однажды тетка Мегера, не заметив, что дочка ушла, с остервенением продолжала мести пол, ворча себе под нос:

- В мое время девки работали, как волы.

А метла ей в ответ:

- Жик, жик, жик.

- И жили-то они затворницами, точно монашки.

Метла соглашалась:

- Жик, жик.

- Теперь же все словно белены объелись.

- Жик, жик.

- Разленились...

- Жик, жик.

- Башка только женихами и забита.

- Жик, жик.

- А парни-то все висельники...

Метла не перечила:

- Жик, жик.

Тут старуха дошла до дверей, увидела, как дочка перемигивается с кавалером, и метла окончила свой поход на спине Панфилы, сотворив настоящее чудо: ленивица бросилась бежать во все лопатки.

Тетка Мегера с метлой наперевес преследовала ее до самых ворот; но едва она высунула на улицу свою безобразную рожу, как дочкин поклонник мгновенно исчез, словно за плечами у него выросли крылья.

- Ах ты чертова любезница! - кричала вслед дочери тетка Мегера. - Вернись только, я тебе все кости переломаю!

- За что? Уж не за то ли, что я хочу выйти замуж?

- Что ты сказала, поганка? Не бывать этому, пока я жива!

- Ну а вы, мама, разве не выходили замуж? А моя бабка и прабабка?

- Вот и каюсь: останься я в девках, ты бы не родилась, балаболка бесстыжая! Но запомни: хоть я, моя мать и бабка были замужем, я не желаю видеть замужними ни тебя, ни моих внучек, ни моих правнучек! Поняла?

В таких вот приятных беседах и протекала жизнь тетки Мегеры с дочерью, причем мать с каждым днем становилась все несноснее, а дочь все влюбчивее.

Как-то раз затеяла тетка Мегера пребольшую стирку, и понадобилось ей снять с огня бак с кипящим щелоком. Вот и стала она звать дочку, чтобы та помогла ей перелить щелок в корыто.

Дочка одним ухом слушала мать, а другим на лету ловила песенку, которую распевал на улице знакомый голос:

Полюбезничать с молодым человеком было для Панфилы куда заманчивее, чем таскать бак со щелоком, и она, не обращая внимания на охрипшую от крика мать, так и приклеилась к оконной решетке.

Между тем тетка Мегера, видя, что время идет, а дочери нет как нет, схватила бак да невзначай опрокинула его себе на ногу, - уж больно малорослой и слабосильной была старуха. На отчаянные крики матери прибежала дочь.

- Окаянная, распроклятая анафема! - благим матом вопила Мегера. - Несчастная вертихвостка! Одни женихи на уме! Пошли ей, господи, черта в мужья!

И вскорости после этого происшествия посватался к Панфиле жених на диво: красавец-раскрасавец, статный, белокурый, розовощекий, скромного поведения и с туго набитым кошельком. Ни у кого не нашлось, что сказать против такого молодца, даже тетка Мегера не могла сыскать у себя в запасе самого завалящего но. А Панфила, - так та от радости чуть с ума не спятила.

К свадьбе приготовились как следует (разумеется, не без неуемных придирок со стороны будущей тещи).

Все шло гладко, без сучка и без задоринки, как по маслу. Но вдруг ни с того ни с сего поднялось в народе против чужеземца глухое недовольство; а глас народа, как говорится, - глас божий. И всех-то собак стали на него вешать, даром что был он приветлив, ласков и щедр со всеми, умел хорошо говорить, а еще лучше петь и не гнушался пожимать своими белыми, холеными руками черные, заскорузлые руки крестьян. Но вильяганьянцы не льстились на его заморскую вежливость и вовсе не считали себя облагодетельствованными. Разум у них был не только таким же заскорузлым, как руки, но и таким же здоровым и крепким.

- Лопни мои глаза! - говаривал дядюшка Блас. - С какой стати наш красавчик величает меня сеньором Бласом? Мне это нужно, как собаке пятая нога.

- Ну а мне, - подхватывал дядюшка Хиль, - он то и дело сует свою белую лапу, будто мы с ним взяли подряд исполу! И все время твердит, что я вылитый горожанин, хоть я еще ни разу не выходил, да и не собираюсь выходить за нашу околицу!

А что до тетки Мегеры, то чем больше она приглядывалась к будущему зятю, тем меньше он ей нравился. Все-то ей чудилось, что меж белокурых кудрей его проглядывают какие-то подозрительные бугорки. С угрызениями совести вспоминала Мегера о проклятии, сорвавшемся у нее с языка в тот злосчастный день, когда она на собственной шкуре испытала, каково ошпариться крутым кипятком.

Наконец настал день свадьбы. Тетка Мегера напекла сладких пирогов, но на душе у нее было горько; на обед она состряпала нехитрое блюдо - олью подриду [1], а на ужин - прехитрый план; напоследок припасла она бочонок с добрым вином, а в сердце своем затаила зло.

Прежде чем молодые отправились в опочивальню, тетка Мегера отвела дочь в сторонку и сказала:

- Как останешься наедине с мужем, закрой покрепче двери и окна да заткни все дыры и щели, кроме замочной скважины. Потом возьми оливковую ветку, окропленную святой водой, и постегай как следует своего благоверного, пока я не скажу "довольно"! Такой уж обряд положен по закону на каждой свадьбе, а означает он, что в спальне верховодит жена, а не муж. Последуй моему совету, и увидишь, как упрочится твоя власть.

Панфила впервые в жизни послушалась матери и исполнила все, как велела ей хитрющая старуха. Завидя в руках своей дражайшей половины оливковую ветвь, новоиспеченный супруг со всех ног пустился наутек. Но так как двери и окна были заперты, а дыры и щели плотно заткнуты и не оставалось другого выхода, кроме замочной скважины, то именно туда он и бросился и прошел сквозь нее, точно через широкие ворота.

Как уже догадался читатель, - а теща и ранее того заподозрила, - был этот белокурый, розовощекий красавчик с хорошо подвешенным языком не кто иной, как сам дьявол. Поймав тетку Мегеру на слове, то бишь - на проклятье, он вознамерился вкусить всех благ и наслаждений супружеской жизни, а затем утащить жену "ко всем чертям" и таким образом совершить благодеяние, о котором тщетно молят его столько мужей.

Но, хоть молва и говорит, будто наш герой парень не промах, с тещей Мегерой он дал маху. (Да, к слову сказать, не одна эта теща даст черту сто очков вперед!)

Едва лишь его милость пролез в замочную скважину, благословляя судьбу, по обыкновению в трудную минуту указавшую ему лазейку, как очутился в бутылке, которую предусмотрительная теща подставила с другой стороны двери. Поймав черта, тетка Мегера тут же плотно закупорила бутылку.

Зять смиренно и подобострастно просил и умолял тещу отпустить его на волю. Он извивался и пресмыкался перед ней, как только мог, убеждал и доказывал, что это произвол, насилие над правами человека и попрание конституции. Но тетку Мегеру не так-то легко было умаслить или пронять сладкими речами да разглагольствованиями, а брань у нее и вовсе на вороту не висла.

Взяла тетка Мегера бутылку с драгоценным содержимым и отправилась в горы. Где пешком, где ползком, бодро-весело добралась Мегера до самой высокой скалы, голой и дикой, и водрузила на ней заместо гребня бутылку. А потом пошла восвояси, на прощанье погрозив зятю кулаком.

Пробыл его милость там десять лет. Эх, что это были за годы, сеньоры! Мир как сыр в масле катался. Каждый делал свое дело и не совал носа в чужие. За десять лет никто не пожелал ни чужого места, ни чужой жены, ни чужих денег. Слово "грабеж" исчезло из обихода. Мечи и копья заржавели и покрылись плесенью, порох весь употребили на шутихи, тюрьмы опустели, И даже безумцы стали только тихопомешанными. Словом, сеньоры, в это золотое десятилетие не случилось ничего потрясающего, за исключением одного небольшого, но прискорбного события: все адвокаты и судебные крючки онемели и перемерли с голоду.

Но увы! Такому счастью должен был прийти конец: все в этом мире быстротечно, и всему приходит конец, за исключением разве красноречивых излияний отцов отечества. И вот настал конец золотому десятилетию.

Шел на побывку домой, - а дом его был в селении Вильяганьянес, - солдат по прозванию Храброн. Шел он мимо высокой горы, на вершине которой томился в бутылке зять тетки Мегеры. Дьявол проклинал всех тещ, нынешних, бывших и будущих, и давал зарок покончить с этой змеиной породой, как только вновь обретет прежнюю власть. Обдумывая план мести, он решил применить простейшее средство - уничтожить супружество, а пока лежал и убивал время, сочиняя и декламируя сатиры и эпиграммы против стирки со щелоком.

Дойдя до подножья горы, солдат Храброн - необычайный храбрец, как о том свидетельствует его прозвище, - не захотел идти по дороге, а пошел напрямик, уверяя своих попутчиков - местных погонщиков, что если гора не уберется с его пути, так он сам переберется через нее, хотя бы ему и пришлось набить себе на лбу шишек о небесный свод.

Взобравшись на вершину, Храброн остановился в изумлении при виде бутылки, которая торчала на горе словно бородавка на носу. Храброн поднял бутылку и посмотрел ее на свет. Заметив внутри черта, который с годами так иссох и отощал, что больше походил на сушеную сливу, чем на самого себя, солдат удивленно проговорил:

- Что это за тварь такая? Что это за выродок там сидит?

- Это не тварь, а, извините за выражение, честный и достославный дьявол, - вежливо и скромно ответил пленник. - Козни предательницы-тещи (попадись она только мне в лапы!) заточили меня сюда на целых десять лет. Выпусти меня, доблестный воин, и я исполню все твои желания!

- Освободи меня вчистую от военной службы, - не задумываясь, потребовал Храброн.

- Будет исполнено, но прежде открой, поскорее вытащи пробку. Ведь это чудовищная несообразность: в наше смутное время загнать на дно темной бутылки первого смутьяна в мире!

Только принялся Храброн вытаскивать пробку, как страшная вонь ударила ему прямо в нос. Солдат чихнул и тут же поспешил снова заткнуть пробку, да так сильно хлопнул по ней, что зашиб нашего пленника, и тот взвыл от боли и злости.

- Что ты делаешь, подлый земной червь? Ты еще гаже и вероломнее моей тещи!

- Дело вот в чем, - заявил Храброн, - я ставлю новое условие; мне думается, служба, которую я тебе сослужу, стоит того.

- Каково же твое новое условие, гнусный освободитель? - простонал дьявол.

- Я хочу, чтобы за свое освобождение ты платил мне выкуп: четыре золотых в день до самой моей смерти. Пораскинь умом: ведь от этого зависит, где тебе быть - внутри или снаружи.

- Несчастный стяжатель! Клянусь Сатаной, Люцифером и Вельзевулом, у меня нет денег!

- Ого-го, - воскликнул Храброн, - здорово же ты нос задираешь! Так, дорогой мой, отвечают лишь министры финансов, а тебе, куманек, такой ответ не идет, да и мне он не подходит.

- Ну, если ты мне не веришь, - сказал черт, - выпусти меня, и я помогу тебе попытать счастья, как я уже делал это для многих других. Вот все, что я могу тебе пока обещать. Выпусти меня, тысяча бесов тебя побери! Выпусти!

- Какой ты скорый, - отвечал солдат. - Никто нас не гонит, да и, по правде говоря, не очень-то тебя ждут на белом свете. И заруби себе на носу: выпустить тебя я выпущу, но буду держать за хвост, пека ты не исполнишь своего обещания, а в противном случае - пеняй на себя.

- Ты... ты не доверяешь мне, наглец! - вскричал дьявол.

- Нет, не доверяю, - спокойно ответил Храброн.

- Твое требование оскорбительно для моего достоинства, - заявил пленник со всей напыщенностью и спесью, на какую только была способна эта сушеная слива.

- Ну, так я пошел, - молвил Храброн.

- Скатертью дорога, чтобы не сказать - ступай с богом! - отвечал лукавый.

Но, увидев, что Храброн взаправду уходит, пленник заметался в бутылке и завопил истошным голосом:

- Вернись, вернись, дружок!

А про себя прибавил: "Забодай тебя бык, нечестивый плут и мошенник!"

Вслух же продолжал:

- Пойди, пойди сюда, добрая душа, доблестный храбрый воин!

И снова про себя: "Не я буду, если не всучу тебе в тещи Мегеру или не спроважу тебя жариться на медленном огне!".

Услышав мольбы дьявола, Храброн возвратился и откупорил бутылку. Зять тетки Мегеры вылез на свет божий, как цыпленок из яйца: сперва показалась голова, потом туловище, а затем и хвост, за который, как дьявол ни старался его поджать, ухватился, не дожидаясь приглашения, солдат.

После того как бывший пленник, у которого занемели и затекли все члены, встряхнулся и хорошенько потянулся, они отправились в королевский дворец. Впереди вприпрыжку скакал дьявол, а следом за ним, крепко ухватившись за его хвост, шествовал солдат.

У королевского дворца черт сказал:

- Я сейчас вселюсь в принцессу, которую безумно любит ее отец-король, и она так взвоет от боли, что ни одному лекарю не удастся ее вылечить. Тут-то и явишься ты и предложишь исцелить принцессу за четыре золотых в день пожизненно, а я тем временем вылезу, принцесса выздоровеет, и наше дело будет в шляпе.

Все так и случилось, как задумал и рассчитал дьявол, лишь одного он не предусмотрел, а именно: едва он собрался улепетнуть, как Храброн схватил его за хвост и сказал:

- Нет, постой, сеньор! Подумай хорошенько: ведь четыре золотых - это сущая безделица, не достойная ни тебя, ни меня, ни той услуги, которую я тебе оказал. Найди-ка средство пощедрей воздать мне за мое благодеяние. Тебя, может, станут после этого больше уважать на белом свете, где - прости за откровенность! - пока тебя не больно-то жалуют.

"Ох, как я устал с тобой таскаться!" - воскликнул про себя черт; а вслух молвил:

- Ведь я так слаб и так истощен, что едва ноги таскаю. Право, надо набраться терпения, ведь недаром люди считают это добродетелью. Теперь я понимаю, почему столько смертных подпадает под мою власть: они не научились терпению. Ладно, ладно, проклятый служака, не миновать тебе виселицы и котла с кипящим щелоком! Пойдем в Неаполь; ничего не поделаешь - уж лучше уступить, чем расстаться с моим любимым хвостом. Идем, воспользуемся данной мне издревле властью и утолим твою алчность.

И снова все вышло, как задумал дьявол. Неаполитанская принцесса извивалась от боли на своем ложе. Король был в великом горе и не знал, что делать.

Явился Храброн с важностью и наглостью человека, уверенного, что ему помогает сам черт.

Король принял его предложение, но поставил одно условие, а именно: если в три дня солдат не вылечит, как он похвалялся, принцессу, то его вздернут на виселице.

Храброн, уверенный в успехе, тотчас же согласился. На беду, дьявол подслушал этот разговор. Он даже запрыгал от радости, предвкушая сладостную месть.

Прыжки дьявола причинили принцессе невыносимые страдания, и она истошно завопила, требуя поскорее увести прочь лекаря.

Дьявол не вылез и на следующий день, и Храброн понял, что проклятый черт решил сыграть с ним одну из своих обычных пакостных шуток - отправить его на виселицу. Но наш солдат был не робкого десятка: от неудачи он не потерял головы.

На третий день, когда самонадеянный лекарь пришел во дворец, там перед самым входом уже воздвигали эшафот.

Едва солдат вступил в покои принцессы, как у нее сделались такие колики, что она снова начала вопить и требовать, как можно скорее вышвырнуть вон никчемного лекаришку.

- Еще не все мои средства испробованы, - с достоинством заявил Храброн. - Соблаговолите, ваше высочество, еще чуточку потерпеть.

Он вышел и велел от имени принцессы звонить во все колокола.

Когда же он вернулся в королевские покои, дьявол, который до смерти ненавидит колокольный звон и к тому же ужасно любопытен, спросил у него, с какой стати поднят такой трезвон.

- Это звонят, - спокойно ответил солдат, - в честь прибытия вашей тещи. Я приказал позвать ее сюда.

Не успел дьявол услыхать о приезде тещи, как не помня себя выпрыгнул из принцессы и бросился бежать со всех ног, так что его не догнал бы и ветер.

А наш Храброн, пыжась от спеси, что твой петух, воротился домой и зажил себе припеваючи.

Перевод Р. Похлебкина