Тесный фрак

Обычно профессор Гори был довольно терпелив со старой служанкой, которая работала у него около двадцати лет. Но сегодня в первый раз в жизни ему предстояло надеть фрак, и это вывело его из равновесия. Сама мысль, что такая чепуха способна сломить столь сильный дух, чуждый мирской суеты и погруженный в заботы высшего порядка, – сама эта мысль возмущала его. Как мог он согласиться напялить эту дурацкую штуку, предписанную нелепым обычаем для всех тех случаев, когда жизнь обманывает себя самое иллюзорными радостями празднеств!

И потом – господи, ведь он же толстый, как бегемот, как допотопное чудовище!

Профессор тяжело пыхтел и бросал испепеляющие взгляды на служанку, а она, маленькая и пухленькая, похожая на мягкий тючок, не сводила глаз с тучного своего хозяина и, ослепленная его блеском, не замечала, как жалко выглядит все вокруг – потрепанные книги, старомодная дешевая мебель, вся неприглядная обстановка неубранной, полутемной комнатки.

Понятно, это был не его фрак. Гори взял его напрокат. Приказчик из соседней лавки принес целую охапку фраков, на выбор. И теперь, прищурив глаз и снисходительно усмехаясь, – ни дать ни взять arbiter elegantiarum[1] – он рассматривал несчастного учителя, заставлял его поворачиваться то тем, то другим боком: «Pardon! Pardon!» – и время от времени решительно изрекал, встряхивая чубом:

– Не то.

Учитель пыхтел и отирал пот.

Уже примерили восемь фраков… девять фраков… целую груду фраков. Один теснее другого! А тут еще воротничок – как будто затягивают петлю! И эта манишка совсем измялась и вылезает из жилета! И белый крахмальный галстук, его надо завязать, а бог его знает, как это делается!

В конце концов приказчик милостиво изрек:

– Вот, этот ничего себе. Лучше не подберем, поверьте, синьор.

Измученный Гори повернулся к служанке и грозным взглядом остановил ее причитания: «Ну, как картинка! 1рямо как картинка!» Затем он оглядел фрак (несомненно, только из почтения к этому одеянию приказчик величал его синьором) и повернулся к приказчику:

– Не найдется ли у вас еще какого-нибудь?

– Я принес целую дюжину, синьор.

– А вот это, что же, и есть двенадцатый?

– Двенадцатый, к вашим услугам, синьор.

– Ну тогда, конечно, куда уж лучше! Этот фрак был еще теснее, чем предыдущие.

Проклятый молодой человек признал не без раздражения:

– Тесноват, конечно… но как-нибудь сойдет. Не будете ли вы так добры повернуться к зеркалу, синьор?

– Премного благодарен! – рявкнул Гори. – Хватит того, что вы на меня глаза пялите и вот эта синьора!

Приказчик сдержанно поклонился и ушел, унося одиннадцать фраков.

– Господи помилуй! – простонал в ярости несчастный Гори, тщетно пытаясь поднять руку.

Он взглянул на пригласительный билет, валявшийся на комоде, и снова тяжело запыхтел. В восемь надо быть в доме невесты, на виа Милане Двадцать минут пути! А теперь уже четверть восьмого.

Вернулась служанка, которая провожала приказчика до дверей.

– Ни слова! – закричал на нее синьор Гори. – Лучше попробуйте затянуть этот галстук.

– Ну, ну, будет вам… сейчас все сделаю… А то воротничок… – запричитала она. И, хорошенько обтерев передником дрожащие руки, приступила к делу.

Минут пять царило молчание. И сам Гори, и все предметы в комнате замерли, словно в ожидании Страшного суда.

– Ну как, готово?

– О-ох! – вздохнула старуха. Синьор Гори вскочил и прорычал:

– Хватит! Не могу больше! Пустите, я сам!

Он глянул в зеркало и тут же пришел в такую ярость, что несчастная служанка затряслась. Он неуклюже поклонился, но при этом почувствовал, что фалды странно зашевелились; тогда он резко обернулся, словно кот, которому что-то прицепили к хвосту. И тут – т-р-р! – фрак лопнул под мышкой.

Гори задохнулся от бешенства.

– Это по шву! По шву! – кинулась к нему служанка. – Снимите, я сейчас зашью!

– Я опаздываю, – рычал он. – Я так пойду! Так пойду!.. Никому руки не подам! Пустите, я пойду!

Он яростно завязал галстук, набросил пальто на позорное свое одеяние и ринулся на улицу.

Ну, в конце концов, не так уж все плохо, черт возьми. Сегодня свадьба любимой его ученицы, Чезары Рейс. Да, она заслужила счастье. Она так самоотверженно трудилась, бедняжка, все эти бесконечные годы ученья.

По дороге он размышлял о том, какое странное стечение обстоятельств привело к этому браку. Да… только как же фамилия жениха? Гори вспомнил, как тот пришел к ним в Учительский институт; его детям нужна была гувернантка. Такой богатый вдовец, синьор… Грими? Грити? Нет, Митри, ну, конечно, Митри.

Вот как это произошло. Чезара Рейс сильно бедствовала, отца она потеряла в пятнадцать лет и так билась, так самоотверженно работала, чтобы прокормить свою старую маму: шила, давала частные уроки… И при этом она училась, получила диплом. Гори восхищался ее упорством, а когда она кончила институт, много хлопотал, просил и добился для нее места учительницы в Риме. Потом к нему обратился этот синьор Грити (Грити, Грити, вот. Грити его фамилия, а совсем не Митри!)… и он рекомендовал ему Чезару Рейс. Через несколько дней тот пришел снова, очень огорченный. Чезара отказалась от места гувернантки. Она слишком молода, неопытна, она не может бросить свою старую маму, а больше всего она боится злых языков. Надо было видеть, как она все это говорила и как смотрела при этом, негодница!

Красивая она девушка, Чезара Рейс. Как раз такой тип красоты нравится ему больше всего. Бесчисленные удары судьбы (недаром Гори был преподавателем словесности – он так и подумал: «бесчисленные удары судьбы») придали ее чертам утонченность и печальное, мягкое благородство.

Так что ничего нет странного в том, что этот синьор Грими (да, боюсь, его фамилия все-таки Грими)… Ничего нет странного, что этот синьор Грими, как только ее увидел, влюбился до безумия. Бывает так в жизни. Он раза три приходил, а то и четыре, и все зря. Тогда Грими обратился к нему, к ее учителю, попросил замолвить словечко. Ведь синьорина Рейс так скромна, так прекрасна и добродетельна; она будет не гувернанткой, а второй матерью его детям. Почему бы ей не согласиться? Гори с радостью взялся помочь, и Чезара Рейс уступила. И вот сегодня свадьба, хотя его родные были против, все эти… Грими? Грити? Нет, кажется, все-таки Митри.

– Ну, и черт с ними! – заключил тучный синьор Гори, тяжело отдуваясь.

Невесте полагается дарить цветы. Она так просила его быть свидетелем при бракосочетании! Но он ей сказал, что тогда он должен будет сделать ей подарок, приличествующий высокому положению жениха, а это ему не по средствам, совсем не по средствам. Хватит того, что он напялил этот фрак! Вот цветы – это пожалуйста. Сильно смущаясь и робея, вошел он в цветочный магазин и приобрел пучок зелени, из которой выглядывало несколько цветков. Да, цветов там было немного, а денег он потратил достаточно!

Он свернул на виа Милане и увидел в глубине улицы, у дома, где жила Чезара, большую толпу любопытных. Так и есть, опоздал! Вот у подъезда кареты. Наверное, все эти люди собрались поглазеть на свадебное шествие. Он подошел к дому. Почему это они так смотрят на него? Фрак пока что скрыт под пальто. Может быть, фалды? Он посмотрел через плечо. Нет, не видно. Так в чем же тут дело? Что происходит? Почему закрыта входная дверь?

Привратник спросил его тихим, печальным голосом:

– Синьор пришел на свадьбу?

– Да… Я приглашен…

– Свадьбы не будет.

– Как не будет?

– Несчастная синьора… мать синьорины Чезары…

– Умерла? – закричал Гори, бессмысленно глядя на дверь.

– Сегодня ночью… скоропостижно…

Учитель остолбенел.

– Господи, что ж это? Мать?… Синьора Рейс?…

Он обвел собравшихся растерянным взглядом, как будто хотел найти в их глазах подтверждение этих страшных слов. Букет упал на мостовую. Гори наклонился и тут же почувствовал, что фрак рвется под мышкой; он замер. О господи! Так и есть. Лопнул.

Этот фрак был предназначен для свадебного торжества, и вот теперь он предстанет в нем перед лицом смерти. Что делать? Подняться в таком виде? Вернуться домой?

Он подобрал цветы и зелень и растерянно протянул их привратнику.

– Будьте добры, подержите, пожалуйста. – И вошел в дом. Попытался взбежать по лестнице; первый пролет одолел без труда. Но на последней площадке (черт бы побрал этот жилет!) ему не хватило дыхания.

Он вошел в гостиную и сразу заметил какое-то замешательство среди собравшихся – как будто при его появлении кто-то быстро ушел или внезапно оборвалась оживленная беседа.

Сильно смутившись, Гори остановился в дверях и обвел комнату растерянным взглядом. Он был один среди неприятельского лагеря. Все – важные господа, родственники и друзья жениха. Вон та старуха, должно быть, его мать. Вот эти две старые девы – наверное, сестры или кузины. Он неловко поклонился. (О господи! Опять фрак!) Согнувшись, как будто бы его ударили в живот, он быстро огляделся – не услышал ли кто легкого треска. Да, снова этот проклятый шов под мышкой! Никто не ответил на его поклон, как будто серьезность момента не допускала даже легкого кивка. Какие-то люди (наверное, близкие друзья) растерянно толпились вокруг одного из мужчин. Гори присмотрелся, и ему показалось, что это сам жених. Он облегченно вздохнул и поспешил к нему:

– Синьор Грими…

– Мигри, к вашим услугам.

– Ах, Мигри! Ну, конечно! То-то я думаю… Грими, Митри, Грити… и не догадался, что просто Мигри! Простите… Я – профессор Фабио Гори… вы, может быть, припомните… мы встречались в…

– Очень рад, но… – прервал тот, высокомерно и холодно взглянув на него; затем внезапно вспомнил: – А, Гори… ну, как же. Вы, должно быть… ну, так сказать – виновник… косвенный виновник этого брака. Да, брат говорил мне…

– Простите, простите? Как вы сказали? Значит, вы брат синьора?…

– Карло Мигри, ваш покорный слуга.

– Очень рад, очень рад… Вы так похожи, черт возьми! Прошу простить меня, синьор Гри… Мигри, да. Но этот гром среди ясного неба… К сожалению, я… то есть я, к сожалению, не… ну, не то чтобы виновник… косвенно… так сказать, косвенным образом, способствовал, это да…

Мигри не дал ему кончить.

– Разрешите представить вас моей матери, – сказал он, вставая.

– Почту за честь…

Они подошли к канапе, половину которого занимала очень толстая старуха в черном платье. Из-под черного чепца выбивались пушистые седые волосы. Лицо у нее было плоское, желтоватое, словно пергамент.

– Мама, это синьор Гори. Ну, тот самый, знаешь… который устроил брак Андреа.

Старуха подняла тяжелые, сонные веки. Ее тусклые, невыразительные глаза приоткрылись по-разному – один больше, другой чуточку меньше.

– Видите ли, я… – пробормотал учитель, осторожно кланяясь, – я… не то чтобы устроил… как бы это сказать… Я просто…

– Рекомендовали гувернантку для моих внуков, – прогудела старуха. – Да, так будет вернее.

– Видите ли… – лепетал Гори. – Зная достоинства и скромность синьорины Рейс…

– О, превосходная девушка, ничего не скажешь! – согласилась старуха, медленно опуская веки. – Поверьте, мы все чрезвычайно сожалеем…

– Такое несчастье! И так внезапно! – воскликнул Гори.

– На все воля божья…

Гори взглянул на нее:

– Жестокий рок…

Затем, оглядев гостиную, он спросил:

– А… где синьор Андреа?

Брат жениха ответил ему с притворным равнодушием:

– Не знаю… только что был тут. Наверное, пошел приготовиться.

– О! – воскликнул Гори, внезапно оживившись. – Значит, свадьба все-таки состоится?

– Нет! Что вы говорите?! – вскочила ошеломленная старуха. – О господи боже! Когда в доме покойница! О-о-о!

– О-о-о, – вторили потрясенные старые девы.

– Он готовится к отъезду, – сказал Мигри. – Сегодня они должны были уехать в Турин. У нас фабрика в тех краях, в Вальсангоне. Его присутствие необходимо.

– И… он уедет? – спросил Гори.

– Это необходимо. В крайнем случае завтра. Мы настояли на этом. Совершенно очевидно, что его дальнейшее пребывание здесь было бы неприличным.

– Для нее… конечно… – прогудела старуха. – Злые языки…

– Вот именно, вот именно, – подхватил Мигри. – И потом – дела не ждут. Этот брак был несколько…

– Необдуманным, – подсказала одна из старых дев.

– Ну, скажем, несколько поспешным, – постарался смягчить Мигри. – Теперь судьба обрушила на них этот удар, как бы для того, чтобы дать время… вот именно – чтобы дать время подумать. Траур, знаете ли… И таким образом можно будет здраво рассудить, обдумать со всех сторон…

Гори онемел. Эти слова, все эти осторожные недомолвки раздражали его совсем как тесный фрак, лопнувший под мышкой. Потяни чуть-чуть, и все расползется по швам. Вот так же, как может оторваться рукав, стоит только дернуть – и сразу прорвется наружу все лживое лицемерие этих господ.

Гори почувствовал, что не может вынести ни минуты больше. Особенно раздражало его белое кружево у ворота старой синьоры. Такое кружево почему-то всегда напоминало ему о некоем Пьетро Карделло, который держал галантерейную лавку в его родной деревушке; у него еще была огромная шишка на затылке… Гори чуть было не фыркнул, но вовремя сдержался и глупо вздохнул:

– Да… Бедная девушка!

Посыпались соболезнования. Тут он внезапно пришел в себя и раздраженно спросил:

– Где она? Можно ее видеть?

Мигри показал ему на дверь:

– Вот сюда, пожалуйста.

И Гори выскочил из комнаты.

На белой кровати лежало вытянутое, окоченевшее тело. Огромный туго накрахмаленный чепец украшал голову покойной.

Войдя, Гори увидел только это. Раздражение его росло, он был смущен, подавлен, ошеломлен, голова у него кружилась; и печальное зрелище не растрогало, а скорее раздосадовало его. Какая нелепость! Какой жестокий, бессмысленный предрассудок. Нельзя, черт побери, ни в коем случае нельзя так оставить.

Неподвижность умершей казалась ему намеренной, словно бедная старая женщина в огромном накрахмаленном чепце нарочно вытянулась тут, на кровати, чтобы хитростью лишить счастья собственную дочь. Гори захотелось крикнуть:

– Встаньте! Встаньте, бедная моя синьора! Сейчас не время для таких шуток!

Чезара стояла на коленях у кровати. Она вся сжалась и уже не плакала, как будто оцепенела в своем безнадежном, немом отчаянии. В ее черных растрепанных волосах с вечера торчали бумажные папильотки.

Но даже тут он почувствовал не жалость, а скорее досаду. Главное сейчас – поднять ее с пола, вырвать из этого оцепенения. Он не даст судьбе сломить ее. Судьбе, которая так подло играет на руку всем этим лицемерным господам в гостиной! Нет, не даст! Все готово! Те господа пришли во фраках, как он, пришли на свадьбу! Нужно только, чтобы у кого-нибудь хватило воли поднять эту несчастную девушку, повести ее, потащить вот так, почти без сознания, только бы свадьба состоялась сегодня. Иначе она погибла.

Не так это легко – противопоставить свою волю враждебной воле всех этих людей. Но когда Чезара едва заметно шевельнула рукой и сказала ему, не поднимая головы: «Видите, учитель?» – Гори не вытерпел.

– Да, дорогая, да! – закричал он так громко и сердито, что девушка вздрогнула. – Только ты встань! Я не могу опуститься на колени! Ты сама встань! Вставай! Ну, живо! Сделай это для меня!

Его тон ошеломил Чезару. Невольно она стряхнула оцепенение и с ужасом посмотрела на него.

– Зачем? – спросила она.

– Вот зачем, дорогая… только ты сперва встань. Говорю тебе, я не могу опуститься на колени! О господи! – повторял Гори.

Чезара поднялась. Она взглянула на тело матери и страшно зарыдала, закрыв лицо. Но Гори схватил ее за руки и стал яростно трясти, волнуясь еще больше, чем прежде.

– Не надо! Не надо! Не надо! Потерпи, дорогая! Послушай, что скажу!

Она посмотрела на него, с трудом сдерживая слезы, и спросила:

– Как же мне не плакать?

– Сейчас не надо плакать. Не время сейчас плакать, – сердито говорил Гори. – Ты теперь одна и должна о себе позаботиться. Понимаешь? Сама должна о себе позаботиться. Сейчас, вот сейчас! Собери все свое мужество. Стисни зубы и делай, как скажу.

– Что мне делать?

– Ничего особенного. Сперва вынь бумажки из волос.

– Господи, боже мой! – простонала она, снимая папильотки дрожащими пальцами.

Гори не давал ей опомниться:

– Вот молодец! Теперь иди ко мне, надень скромненькое платье, шляпку надень, и мы поедем.

– Куда мы поедем?

– В мэрию, дорогая.

– Господи, что вы говорите!

– Я говорю: мы поедем в мэрию, зарегистрируем брак, а потом – в церковь. Свадьба будет сегодня. Иначе ты погибла. Видишь, как я для тебя нарядился? Фрак надел! И я буду свидетелем, как ты хотела. Оставь ненадолго свою бедную маму. Ее ты не оскорбишь. Она сама хочет, чтобы ты это сделала. Твоя мама хочет! Послушай меня, ступай, оденься, а я пойду и все приготовлю.

– Нет… нет… я не могу… – в отчаянии говорила Чезара, снова роняя голову на кровать и пряча лицо. – Я не могу. Все кончено, я знаю! Он уйдет, он меня бросит… он не вернется. Только я не могу… не могу…

Гори не отступил. Он хотел наклониться, чтобы оторвать ее от кровати, но не смог. Тогда он яростно затопал ногами и закричал:

– Глупости! Я поеду с одним рукавом! Но вы обвенчаетесь сегодня! Ты пойми… Ну посмотри мне в глаза! Ты пойми – если мы упустим момент, все пропало! Что с тобой будет? У тебя нет работы! Ты одна. Хочешь свалить вину на свою бедную маму? Ты забыла, как она мечтала об этом браке? Несчастная синьора! И ты хочешь, чтобы все расстроилось из-за нее? Ну, возьми себя в руки, Чезара! Что тут дурного? Я с тобой! Я за все отвечаю. Ступай же, оденься! Оденься, дорогая, надо спешить!

И он повел ее к двери, поддерживая за плечи. Потом вернулся, пересек комнату, закрыл дверь и воинственно вошел в гостиную.

– Где жених?

Все повернулись, пораженные его тоном. Мигри спросил с притворной заботливостью:

– Синьорине дурно?

– Синьорина чувствует себя прекрасно, – ответил Гори, в упор глядя на него. – Имею честь сообщить вам, господа, что мне удалось ее убедить. Она согласилась взять себя в руки. Мы все в сборе. Все готово. Нужно только – не перебивайте меня! – нужно только, чтобы кто-нибудь из вас… вот, например, вы (обратился он к одному из гостей) взял на себя труд отправиться в мэрию и предупредить, что…

Ему не дали договорить. Как можно! Какой скандал! Это немыслимо!

– Дайте мне объяснить! – крикнул он, заглушая хор протестов. – Зачем откладывать? Ведь препятствием был траур невесты? Но если сама невеста…

– Не позволю! – крикнула старуха. – Не допущу, чтобы мой сын…

– Исполнил свой долг и сделал доброе дело? – перебил ее синьор Гори.

Карло Мигри выступил на защиту матери.

– По какому праву вы вмешиваетесь? – спросил он, с трудом сдерживая гнев.

– Я вмешиваюсь в это дело потому, что считаю вас порядочным человеком, дорогой синьор Грими…

– Мигри!

– Мигри, Мигри – и поймите, что не подобает пользоваться этим внезапным несчастьем. Мы не должны поддаваться удару судьбы, постигшему несчастную девушку. Наш долг – спасти ее. Разве мы можем бросить ее так, одну, беспомощную, без работы? Нет. Свадьба состоится, несмотря на несчастье и несмотря на… простите!

Он остановился, яростно пыхтя, залез в рукав пальто, с ожесточением дернул рукав фрака, оторвал его и подбросил над головой. Все невольно рассмеялись при этой неожиданной выходке. А он продолжал со вздохом облегчения:

– …и несмотря на проклятый рукав, который меня так мучил.

– Вы шутите! – сказал Мигри, приходя наконец в себя.

– Нет, синьор. Он лопнул.

– Вы шутите! Это насилие!

– Другого выхода нет!

– Вы так думаете? Повторяю: это невозможно при подобных обстоятельствах…

К счастью, в эту секунду в комнату вошел жених.

– Нет! Не соглашайся! Андреа, не соглашайся! – закричали со всех сторон.

Не обращая внимания на крики, Гори направился к нему.

– Решайте сами! Дайте мне сказать! Дело в следующем. Я убедил синьорину Рейс взять себя в руки. Она согласилась, принимая во внимание серьезность момента. Так что, дорогой синьор Мигри, если вы тоже согласны, поедем сейчас в мэрию потихоньку, в закрытой карете, и зарегистрируем брак… Надеюсь, вы не откажетесь? Только скажите, скажите, что согласны.

Андреа Мигри растерянно взглянул на Гори, потом на других и нерешительно произнес:

– Но… если Чезара согласна…

– Согласна! Согласна! – воскликнул Гори, стараясь перекричать протесты. – Вот наконец искренние слова! Ну, скорее! Летите в мэрию, дорогой мой синьор!

Он схватил за руку одного из гостей и потащил его к дверям. В передней он споткнулся о цветочные корзины и снова бросился в гостиную, чтобы освободить жениха от окруживших его разъяренных родственников.

– Синьор Мигри! Синьор Мигри! – кричал он. – Одну минутку! У меня к вам просьба!

Андреа Мигри подошел к нему.

– Сделаем приятное бедной Чезаре. Вот эти цветы… К покойной… Помогите мне!..

Он схватил две корзины и побежал через гостиную прямо в комнату, где лежала покойная. Жених следовал за ним с двумя другими корзинами. Все внезапно преобразилось. Многие бросились в прихожую за остальными корзинами и потащили их туда же.

– Цветы – покойной. Очень хорошо! Цветы – покойной!

Вскоре появилась Чезара, очень бледная, в простом черном платье. Ее волосы были слегка растрепаны. Она дрожала – видно было, что ей очень трудно сдерживаться. Жених кинулся к ней и нежно ее обнял. Все замолчали. Чуть не плача от радости, Гори попросил троих гостей отправиться вместе в качестве свидетелей, и они тихо удалились.

Тогда оставшиеся – мать, брат, старые девы, все гости – дали волю негодованию, которое им поневоле приходилось сдерживать в присутствии Чезары. Хорошо, что бедная, старая женщина, там, среди цветов, уже не могла слышать, как возмущаются эти люди таким оскорблением ее памяти.

По пути в мэрию синьор Гори думал о том, что говорят в гостиной. Выходя из кареты, он шатался, как пьяный, и был так ошеломлен, что совсем забыл об оторванном рукаве и стал снимать пальто вместе со всеми.

– Учитель!

– Ах! Черт возьми! – спохватился он.

Чезара улыбнулась. Но Гори было не до смеха. Он уже успокоился, думая, что больше не вернется туда, к тем людям, а теперь придется ехать за рукавом. Ведь фрак взят напрокат. Подписаться? Как это? Ах, подписаться! Да, конечно, он поставит свою подпись как свидетель. Здесь, что ли?

Потом они отправились в церковь, наскоро совершили обряд бракосочетания и поехали домой.

Их встретило ледяное молчание.

Стараясь казаться как можно меньше, Гори оглядел комнату, а потом шепотом, приложив палец к губам, обратился к одному из гостей:

– Не знаете ли вы, куда делся рукав от моего фрака, помните – я его подбросил в воздух?

Вскоре он отыскал свой рукав и незаметно ушел. По дороге домой он размышлял о случившемся. В конце концов, только благодаря тесному фраку удалось ему одержать такую блестящую победу над судьбой. Ведь если бы этот расползавшийся рукав не раздражал его так сильно, он бы вел себя, как всегда, и, пораженный внезапной бедой, оплакивал бы несчастную судьбу бедной девушки. Но тесный фрак лишил его обычной кротости, и он нашел в себе силы восстать и победить.