Самолёт шёл над морем. Среди пассажиров, дремлющих в низких мягких креслах, был светловолосый мальчик в коричневой вельветовой курточке и таких же коротких штанишках. Он никак не мог усидеть на месте, всё время бегал от одного окошка к другому и смотрел вниз. Под самолётом расстилалось огромное, ровное, словно подкрашенное синькой море. По нему ползли кое-где маленькие пароходики и катера, от которых усиками расходились белые полоски. Слева виднелся залитый солнцем берег. На нём то и дело возникали набросанные, как кусочки сахара, домики, они то разбегались, то собирались в кучки.
— Похоже на Кубу, правда, мама? — спросил мальчик. — Вон видишь? Там ещё что-то растёт. Кипарисы, что ли? Похоже, да?
Мать посмотрела вниз и равнодушно ответила:
— Не знаю, сынок…
— Ой, что ты, мама! А помнишь, смотрели кинокартину? Там вот так же… море, лес, горы и какая-то речка… Похоже, да?
— Похоже, похоже, — чтобы отвязаться от настойчивых приставаний сына, улыбаясь, сказала мать.
Когда мальчик убежал на конец самолёта, она обратилась к соседке:
— Просто с ума сходит… Как увидит какой-нибудь непохожий на наш пейзаж, так — сразу про Кубу.
— Вы знаете, у меня тоже.
— И чем их привлекла к себе эта Куба?
— И Фидель Кастро…
— О, не говорите!
Мальчик услышал, как кто-то сказал незнакомое слово «Адлер». Он немедленно повернулся на голос и спросил:
— А до Адлера ещё далеко?
— Сейчас будем заходить на посадку…
Он бросился к матери и начал её тормошить:
— Мама, давай собираться! Сейчас будет Адлер.
Через несколько минут самолёт отошёл от моря и, выключив моторы, стал снижаться. Мальчик ухватился за кресло, ему казалось, что пол уходит у него из-под ног. Но тут самолёт, наверно, уже побежал, потому что навстречу понеслась земля, на ней можно было различить кустарники, отдельные деревья, цветы.
Они опустились по железной лестнице на землю и вместе со всеми пассажирами направились за проводницей к огромному зданию аэровокзала.
Сквозь стеклянные стены вокзала виден был аэродром и тонкие кипарисы, раскачивающиеся от ветра.
— Тоша, а вон папа, — сказала мать.
— Папа! — закричал мальчик и бросился навстречу отцу. — А где же дядя Сима?
— Дядя Сима всё путешествует… Он пошёл с теплоходом на Кубу.
— Мама! Ты смотри-ка, у меня дядя — капитан дальнего плавания! Вот здорово!
Отец вручил мальчику огромный букет цветов, таких прекрасных, каких Тоша даже и не видел. Держась одной рукой за отца, а в другой неся свой букет, мальчик забежал вперед и, глядя снизу вверх на оживлённое лицо отца, спросил:
— А где ты взял такой букет?
— Что? Хорош? — засмеялся отец. — Это тебе не «Девичья краса», которую ты разводил в Нарьян-Маре!
— Ты не знаешь, что было, Александр! — засмеялась мать. — Тоша не хотел оставлять ни одного цветка!
— Мама! — сказал тихо Тоша.
Они сели в автобус. Дорога долго петляла между беленькими домиками, потом, как стрела, врезалась в лес, и по сторонам замелькали стволы больших деревьев. Мальчик, проживший в тундре всю свою короткую жизнь, смотрел во все глаза.
— Ой, в шубе, в шубе! — закричал мальчик и даже побежал назад по автобусу, стремясь рассмотреть дуб, одетый в зелёную шубу вьющихся растений.
Мимо с шумом проносились машины, мелькали дачи санаториев, а иногда открывалась между ветвями синяя громада моря. Потом автобус въехал в город, и здесь мальчику стало понятно, откуда у отца такой роскошный букет. Цветы в этом городе росли кругом. Вот красные, словно языки пламени, цветы, которые отец называет каннами. А вот целые заросли кустов с тонкими, как у ивы, листьями и с цветами белыми, красными и розовыми.
— Мама, да у нас же были такие, — вскричал Тоша. — Но только у нас они почему-то были маленькие… Они ещё ядовитые…
— А-а… Это олеандры, — улыбнулась мать.
— Ой, смотри, мама, какие огромные! Вон-вон… Да это же гортензия! Мама, гортензия!
Большие сочные кусты с яркими голубыми и розовыми шапками проплыли мимо. Цветы смотрели на Тошу с земли, голубели в газонах, поднятых на белые столбики, были на деревьях с большими глянцевыми листьями.
Как только приехали домой, Тоша попросил у матери переодеться: ему стало жарко в вельветовом костюме. Он стащил через голову курточку и остался в майке. Сбросил казавшиеся тяжёлыми штаны, надел любимую голубенькую рубашку с короткими рукавчиками и синие трусы и в сандалиях на босу ногу выскочил на крыльцо. Он смотрел на высокое голубое небо, на зелёные кроны дубов, возвышающихся над городом, и ему захотелось прыгать как сумасшедшему. Он, может быть, и запрыгал бы, если бы не увидел, как тоненькая черноволосая девочка, расставив руки в стороны, покачиваясь, ходила по забору, отделяющему их дом от улицы. Она дошла по нему до самого конца, потом повернула обратно. Тут Тоша увидел чьи-то руки, которые схватились за доски забора с той стороны.
— Не лезь, Митя, а то упаду, — закричала девочка, и руки исчезли.
Она уселась на заборе, постукивала голыми пятками о доски, а сама нет-нет да и зыркала быстрыми чёрными глазами на Тошу. Тогда он, как будто не обращая внимания на девочку, запрыгал с лесенок. Девочка перестала стучать пятками и смотрела на него. Мальчик спрыгнул через три ступеньки на землю и на одной ножке стал прыгать вверх по ступенькам. Обернувшись к девочке, он крикнул:
— А ты так умеешь?
— Подумаешь! — засмеялась она и в тот же миг оттолкнулась от забора, не удержалась на ногах и упала. Тоша подбежал к ней и протянул руку. Девочка сделала вид, что ничего особенного не произошло, и поднялась сама.
— Ушиблась?
— Подумаешь! Я ещё и не так могу!
— А я, если хочешь знать, тоже могу по заборам лазать. У нас, в Нарьян-Маре, был забор в двадцать раз побольше этого, и то я лазал.
Вдруг Тоша увидел в заборе две дырки, сквозь которые на него смотрели два глаза. Один чёрный, другой голубой.
— А это что? — удивился Тоша.
— Отгадай! — засмеялась девочка. — Это наши ребята смотрят на тебя. Ребята, идите сюда!
Калитка открылась, и в неё вошли один за другим два мальчика. Тоша сразу узнал одного, того, что смотрел на него голубым глазом. Это был небольшой мальчуган с тонкими губами и огромными, чуточку навыкате глазами, которые застенчиво смотрели из-под белых бровей. И вообще мальчик был весь белый: и беленькая рубашка, и выцветшие беловатые трусики, и белёсые волосы.
— А это — Зюзя, — усмехнулся, шлёпнув в затылок белого мальчика, другой, выше всех ростом, чёрный и загорелый.
— Оставь, Митя! — тихо сказал Зюзя и поглядел на большого мальчика.
Тоша всё с большей симпатией относился к Зюзе. Мальчик уселся под деревом и жевал какую-то соломинку, а сам всё смотрел на Тошу.
— Ты откуда приехал? — спросил он.
— Из Нарьян-Мара. А что?
— Да так… — улыбнулся он тихой улыбкой. — А я почему-то думал, что из Свердловска. Мы там раньше жили.
Между тем, девочка быстро говорила Мите:
— Подумаешь, спортсмен выискался! «Я сильнее всех!» Да мы тебя…
Митя, всё так же усмехаясь, замахнулся на девочку, но она даже не моргнула, а только чуть улыбнулась маленьким, ярким, словно накрашенным, ртом.
— Попробуй только ударить! Я тебе живо зенки выцарапаю.
— А что это у вас за деревья? — спросил Тоша, показав на дерево с красивыми глянцевыми листьями, под которым сидел Зюзя.
— Это магнолия, — живо подхватила девочка и опросила — Хочешь, я тебе нарву цветов магнолии?
И, не дождавшись ответа, она быстро полезла на дерево. Зюзя устремился за ней. Девочка сорвала два огромных цветка, похожих на водяные лилии, но только в несколько раз крупнее. А Зюзя нарвал целый букет и дал его Тоше.
— Ой, а пахнут, пахнут! — сказал Тоша и побежал домой похвастаться маме.
Теперь Тоша уже не отходил от своих новых друзей. Они пошли по уличкам города, и всё здесь удивляло мальчика. Особенно же ему понравились заросли бамбука. Митя рассказал про одного учёного, который ходил-ходил по зарослям, устал и лёг спать, а рядом с собой положил шляпу. А когда проснулся, не нашёл шляпы. Оказалась она на высоте трёх метров, на кустике бамбука. Это так вырос бамбук, пока отдыхал учёный.
— Ну уж, ты скажешь! — недоверчиво улыбнулся Тоша.
— Клянусь, сам видел!
— Где ты видел? Скажи, где?
— Не видел, не видел… Это я читал в какой-то книге…
— Зюзя, Натка! — закричал Тоша отставшим товарищам.
Они подождали, пока Натка продралась сквозь густые заросли бамбука на берегу ручья: потом услышали, как крикнул Зюзя:
— Идите сюда!
Он стоял около изгороди, сплетённой из колючей проволоки, а за ней виднелся какой-то сад. И такой большой была разница между высокой и тенистой бамбуковой рощей и правильными рядами тёмно-зелёных деревьев, растущих на чёрной, недавно вскопанной земле, что все остановились.
— Это что такое? — с изумлением спросил Тоша.
— Ликционный сад, — сказал Зюзя.
— Эх ты, Зюзя! А ещё в пятый класс перешёл… — усмехнулся Митя. — «Ликционный!» — передразнил он. — Селекционный!
— Пошли туда! — живо предложил Тоша.
— Туда нельзя, — заговорщически сказал Зюзя. — Там ходит дяденька с кривым ножом. Вот с таким, — показал он, раздвигая руки.
— Это правда, Митя?
— Что ты его слушаешь! С кривым ножом! Ни с каким не с кривым, а просто с садовым ножом. Они тут деревья прививают.
— Давай полезем туда и посмотрим, — снова предложил Тоша.
— Нельзя, — возразил Зюзя. — Ещё чего доброго заберут.
Но Натка уже перебралась сквозь колючий забор, а за нею полез и Тоша. Он нагнулся и просунул голову, но в это время что-то острое царапнуло его по животу, Тоша дёрнулся, но наткнулся на шип, который больно впился в спину.
— Лезь, чего же ты? — со смехом спросил Митя, подталкивая его.
Тоша полез, рубашка на нём жалобно затрещала, но он всё же выбрался в сад.
— Стильно! — сказал Митя. — Смотри, как ты рубашку отделал!
Тоша оглядел себя. Да, рубашка была порвана. Она, как пиджак, распахивалась на две половинки.
— Посмотри, что у меня там? — сказал он Мите, повёртываясь к нему спиной.
— У-у, здорово ты накололся!
Пока они, собравшись около Тоши, рассматривали его расписанную спину, Зюзя закричал:
— Бегите! Сторож идёт!
Натка, а за ней Тоша и Митя, бросились бежать. Через несколько минут все собрались за забором селекционного сада.
— Что? — зашептал Зюзя. — Я же говорил вам, что там ходит дяденька с кривым ножом…
Митя толкнул трусишку в спину.
— Иди ты к чёрту! Какого дяденьку с кривым ножом ты увидел? Там никого и не было!
Тоша пришёл домой.
— Что такое, Тоша? — спросила мать. — Где ты так исцарапался?
Вместо ответа Тоша повернулся к маме спиной, и она вскрикнула, увидев большую ссадину.
Мать перевязала Тошу, уложила в постель.
«А всё-таки надо обязательно пробраться в этот селекционный сад», — думал, засыпая, Тоша.