Тождество Сансары

Вначале была тьма. Трёхмерная сетка белых линий покрыла абсолютно чёрное пространство. Образовалась плоскость. Появились первичные двумерные очертания бесцветных объектов.

Геометрические линии пересеклись, образовав перспективу. Появился объём. Овал, похожий на стол. Фигурки людей покрытые геометрическими прямыми линиями. Шесть. Плоская прямоугольная лампа на потолке. Палитра красок накрыла текстуры. Цветокоррекция выровнялась.

Теперь можно было понять, где находился Аккон.

Гексагональная комната, чьи стены были окрашены в пурпурные тона. Коричневый стол с углублением в центре, за которым сидел Аккон и ещё шесть членов высшего ранга полиции реального мира. Его охранники. Вот, наносекунду назад, они ещё были полые, но теперь текстуры окутали их, придав им индивидуальные черты.

Впрочем, Аккон был уверен, что ему всё это показалось. Процесс происходит быстрее, чем мозг получит данные для обработки и, соответственно, визуализирует их для себя.

Моделирование заняло наносекунду, что гораздо меньше пятнадцати миллисекунд, пока нейроны, находящиеся в неокортексе Аккона, загружались Амсетом в свой центральный процессор.

Аккон был здесь и раньше, но ни разу на внештатных, экстренных собраниях, впервые проводимые на его памяти.

— Босс? — спросил кто-то сидящий на другом конце стола от Аккона. Аккон подумывал обратиться к картотеке отдела, не узнав человека, но плюнул на это дело. Вряд ли совещание продлится слишком долго, пускай и собранное из-за чрезвычайных обстоятельств. Маловероятно, что в городе, управляемым его лучшими умами из Супримации с помощью Амсета, может что-либо произойти «из ряда вон».

— Проблема у нас, — сухо ответил начальник Аккона, которому он непосредственно и подчинялся. Глава отдела, и, по совместительству, главный страж правопорядка в Рамееге, который отчитывался только главному меинфрейму — Амсету и Супримации.

Кто-то уныло зевнул, но Аккон не узнал и его.

— Уничтожено физическое тело одного из членов Супримации, — начальник грозно посмотрел в сторону зеваки.

Ах да, как босса звали? И это вылетело из головы Аккона. Загрузки в реальный мир и сюда так утомляют, хоть и занимают всего в два раза больше времени обычной задержки сигнала от системы Амсета до физического тела. Настроение уставшего Аккона, пробывшего уже двадцать часов на службе в реальном мире, было на одном уровне с бедным зевакой, но услышанное немного пробудило его интерес.

— Это что-то новенькое, — просвистел сидящий рядом с Акконом по его левую руку.

— Вы сейчас и сами всё увидите.

Разные в диаметре спектральные круги образовали волны, чьи силуэты проплыли перед взором Аккона, исказили картину, и изменили её на новый фон, а последующая вспышка света, перенесла сидящих за овальным столом в гексагональной комнате в один из спальных, реальных районов Рамеега.

Здесь преимущественно жили люди, которые не могли себе позволить большой капитал, а всё их сбережение уходило на содержание сайдфрейма. Такое заключение вынес для себя Аккон, бегло пробежавшись взглядом по окружающей его архитектуре. Собранные конвейером-производителем под шаблон дома из железа и стали. Жилые пустотелые прямоугольники, нутро которых набили переходами, этажами, и, соответственно, небольшими помещениями, коих называют жилые квартиры. Типичная заводская установка для конвейера-производителя: не собирать дома по кирпичику, а делать большую коробку, а затем её реконструировать для нужд. Как того решит Супримация. Множество однотипных, затемнённых окон поглядывало на Аккона, едва освещая улицу лучше уличного освещения, вбитого вдоль бордюра. Одна из бесконечных улиц металлического Рамеега.

Здесь было темновато.

На удивление Аккона, этот участок был в тени солнц, а их свет был виден только на горизонте южнее, и его фотоны не долетали сюда. Очень странное местоположение района для Рамеега.

Это был объемный кадр изображения, сделанный системами слежения города и перенесенный в систему Амсета в масштабах один к одному.

Теперь пятеро детективов высшего ранга и их начальник не сидели за столом, а стояли рядом с остатками физической оболочки сайдфрейма, окружив его неправильным кругом.

То, что лежало перед Акконом, напоминало человеческое тело, однако им не являлось. Оно лежало на спине, разорванной грудью к небу. Если не учитывать вполне реальную кровь, то в первую очередь в глаза бросаются торчащие ниобиевые электроды: сверхпроводники, отвечающие за передачу сигнала между антенной в голове сайдфрейма и остальной частью тела, с биологическими, натуральными нервными окончаниями. Повреждение было критическим для всей верхней части тела. Перепад давления сломал грудную клетку и сжал туловище в объёме. Даже титановые сплавы с прочностью до тысячи четыреста мегаПаскаль, коими и заменили большинство кальциевых костей, деформировались критически. Кровь, обогащённая дополнительно кислородом и железом (как и полагается для полной работоспособности сайфдфрейма), на асфальте ещё не засохла, что означало, что изображение было сделано не позже пятиминутного интервала между произошедшим.

— Оу, а я думал члены Супримации не появляются в реальном мире?

— А я слышала, что у них нет физического тела вообще.

— Это точно тело принадлежит одному из Супримации?

— Да, точно, — ответил Босс. — Экстренный сигнал прошёл через их систему, а затем к нам от Амсета.

Поверх изуродованного тела появилась информация о ком идёт речь. Важная шишка из городского управления, зачем-то решил появится в реальном мире в своём собственном теле, что порождало сразу несколько вопросов в голове Аккона.

— И что такая шишка забыла здесь?

— Неизвестно. Супримация ясно дала понять мне, что ответом можно не ждать.

— Ага, — Аккон начал обходить тело, меняя свой угол обзора. — Но хочет, чтобы нашли того, кто это сделал?

— Что с нейронной системой потерпевшего? — женский голос, но тоже незнакомый.

— Что с его нейронной системой? Его физическое тело перенесло некоторые спектры болевых ощущений через ретрансляторы в его мозг, перед тем, как было уничтожено. Потерпевший испытал подобие болевого шока, и система, отвечающая за болевые рецепторы, автоматически поместила его в кому. Амсет уверен, что его мозговой деятельности ничего не угрожает, но пробуждать не торопится.

— А напавший? Система его распознала?

— Электромагнитный импульс уничтожил все системы слежения в радиусе тридцати метров.

— Не говорите мне, что система упустила его? — Аккон усмехнулся, продолжая изучать тело.

— Тогда для чего нужны такие детективы как ты в Рамееге, Аккон?

— Хорошо, — Аккон вытянулся. — Что он нас требуется? Найти нападавшего?

— Дело не только в нём. Дело в информации, которую он вытянул из потерпевшего.

— Протокол 1.1?

Тот знаменитый закон, вынесенный красными буквами в начало кодекса Супримации. Протокол 1.1. Когда-то Аккон знал его наизусть, но это было ещё до того, как его мозги утекли в подземные системы Амсета, а сам он обзавелся физическим эндоскелетом, состоявшим из ниобия, титановых сплавов и ещё «черт пойми чего». Аккон не поленился подсмотреть в кодекс, запросив информацию из системы отдела. Постулат работы Супримации посвященный безопасности Рамеега. Программный код, криптошифр, архивированные данные, запрещенные для любого, кто не является Супримацией. Любой, кто их увидит (не говоря уже о краже) — подлежит аннигиляции. На него объявят охоту, а Функционал Супримации выследит его. Его сайдфрейм улетит в водородную топку, а мозги навечно заморозят в криогенном кувшине. Аккону не требовалось читать досконально, ибо он и так знал, насколько должно быть тяжкое преступление, чтобы для него выделяли первую страницу в кодексе свода законов Рамеега. Только вот… что такая информация могла делать в реальном, не программном, мире?

— Ух, — кто-то опять присвистнул, — чем это его так?

— Переносной звуко-пневматической установкой Маха.

— А это ещё что такое?

Аккон запросил нужные технические характеристики у Амсета.

Однозарядная, одноразовая конструкция, похожая на дробовик, работающая за счёт перепада давления. Внутри конструкции находится резервуар с закаченным обычным воздухом, где давление может достигать пятнадцати тысяч атм. Образовывается ударная волна с площадью поражения, не более, чем два кубических метра, вылетает со скоростью равной числу Маха в системе отсчёта, что на этой планете равнялось тысячи девяносто километров в час, а поражающая сила звука может достигать двести пятидесяти децибел. За пределами этой площади выхлопной импульс быстро рассеивается, но в пределах поражения — оружие смертельно.

Стреляет сугубо в упор.

— Такое можно собрать в Рамееге самостоятельно? — вновь женский голос.

— Всё ещё хуже. У нас есть данные, что мы можем иметь дело с подпольем, которое хочет саботировать или нарушить работу Рамеега.

— Эти данные получены от Амсета?

— Само собой.

Кто-то угрюмо фыркнул.

Услышанное удивило и Аккона. Подполье? Саботаж? Но разве за городом не следит пристально Амсет?

Силуэты моделек других следователей начали перемещаться вокруг тела.

— Вот, — Аккон указал на уцелевшие останки человеческих глаз. Вполне себе человеческие, на вид, глаза, где зрительный нерв заменён на тончайшие оптические фазированные решетки, собирающие падающие на них фотоны. Эти решётки сами по себе довольно чувствительны, а их элементы могут контролировать фазовое смещение, что позволяет получать картинку гораздо качественнее «обычных» глаз.

— Что?

— Глаза. Они должны были записать что-либо.

Карие зрачки были максимально расширены, что свидетельствовало о электромагнитном заряде, прошедшим сквозь них.

— Они тоже пусты. В смысле, пусты внутри.

— Полная чушь. Амсет должен был что-то записать перед нападением.

— Но не записал. Как и все системы наблюдения поблизости. Можешь проверить лог журнала если сомневаешься.

Аккон в сквозь прогнал информацию через свой мозг, а алгоритмы выделили нужные сектора и передали их дендритам через электрический импульс. Пусто.

— Ладно, — Аккон приподнялся, — а с поиском что? Нам искать вслепую? Проверять каждый угол Рамеега?

— Нет. Мы знаем сигнатуру его сигнала и идентификационный код ретранслятора. Но не всё так просто, Аккон.

— Вот как?

— Он перенастроил связь между мозгом и сайдфреймом. Ретранслятор рассеивает сигнал по области.

— Сигнал, который мозг посылает или принимает?

— Посылает. Сайдфрейм лишь поддерживает контакт. По оценкам аналитической системы, между ними задержка в сотню миллисекунд, но сам контакт не прерывается.

— Система и в данном случае не смогла отследить хакера? — удивился женский голос.

— Он заблокировал себя для системы.

— А что, так можно было сделать? — теперь удивился и Аккон.

— Только с кодами шифрования, вырванными прямиком из главной системы Амсета. Нападавший взломал головной интерком, благо сверхпроводящие элементы позволили провести операцию за считанные десятки секунд.

Ах да, запоминающее кристаллическое устройство, громадная база данных на 10E+64 мегабайт, которая находится в сайдфрейме, вместо мозгов в голове. Она же и принимает и посылает сигнал в направление ретрансляторов, а те — прямиком в мозг хозяина сайдфрейма.

— Я всё ещё в небольшом шоке. Как система всё это могла допустить? — Аккон присел возле выпотрошенной черепной коробки из титанового сплава.

— Значит, где-то в городе бродит лагающий сайдфрейм, в башке которого настолько важная для Супримации информация, что аж активировали Протокол? И Амсет всё это проглядел? Ладно, ладно, — Аккон пожал плечами. — А с мозгом что? Почему он ещё не в стазисе? Как мозг, в принципе, может работать с такими системными проблемами?

— Всё решает Супримация. Если они не поместили его в стазис, значит, им нужны эти украденные данные. У тебя ещё есть вопросы?

Аккон хотел было спросить ещё, но начальник резко перебил его.

— Вали в реальный мир и найди этого доморощенного хакера, чёрт тебя побери.

— Ладно, босс, спокойней, — Аккон развёл руками, мысленно набирая вызов своего напарника, — я возвращаюсь в реальный мир. Робин… а, вот и она. Да. Робин меня заберёт.

— В вашу машину загрузят отслеживающую программу.

— А разве это не дело патрульных колесить по городу?

— Не сегодня. Кроме здесь присутствующих, — начальник огляделся, посмотрев на каждого, кто находился в этой закрытой локальной симуляции, — да, никто, кроме здесь присутствующих, не знает ничего о случившемся. Пока-что. Но кто знает, в какие руки попадет украденная информация с носителя.

— А как этот оппозиционер смог вытащить информацию из сайдфрейма члена Супримации? — спросил незнакомый мужской голос.

— А что оппозиционер собрался делать с полученными данными? — спросил женский голос.

— Кто знает, — ответил ей кто-то из присутствующих за начальника. Голос был мужской. — Может саботировать что-то хотел? Систему дорожного движения?

Лёгкий смешок.

Аккон уже не слышал гневные речи начальника. Он перенёс своё сознание в реальный мир.

К себе домой. Его сайдфрейм мирно расположился в кожаном кресле, ожидая своего хозяина. Любопытно, как, по-сути своей, полу-искусственное тело с природными рецепторами, передаёт ощущения мозгу, который находится совсем не в этом теле, а где-то под ногами Аккон, глубоко под землёй, плавая в растворе, окружённого магнитными мини-установками, а обмен сигналами (данными, если это слово будет здесь уместно) осуществляется через ретрансляторы, удалёнными на тысячу километров по направлению к двум звёздам системы Сансары. Ибо очутиться вновь в своём излюбленном кресле было поистине… приятно. Одна из причин, почему Аккон возвращался в реальность.

Другой была его работа.

Страсть всей его жизни. Чистая одержимость. А именно — разгадывать загадки, проводить сотни часов за поиском улик и, в конечном итоге, побеждать. Так что кресло подождёт.

Аккон медленно поднялся, встряхнул своё синтетическое пальто, поправил шляпу, и поправил фиолетового-неоновый галстук. Каблуки постучали по тёмному ковру, наложенного поверх стального пола. Жилое помещение больше походило на квартиру эконом класса для не особо богатого жильца, нежели для элитного сотрудника департамента Рамеега. Одно окно с видом на соседний идентичный многоэтажный дом из стали и металла, и на проезжую двухполосную дорогу, разделяющую оба дома. Четыре стены. У одной, левее от входа в апартаменты, была установлена открытая кухня с электроплитой, а ещё левее, холодильник для хранения пищи, чтобы поддерживать биологические потребности сайдфрейма. Иногда там бывало пиво. Правее — деревянная дверь в уборную с вакуумным душем. На той же стене весел телепланшет, скорее как декоративное условие, нежели действительно нужная вещь. Всю нужную информацию Аккон мог вывести себе на сетчатку любого из глаз по желанию. Ниже, под телепланшетом, но у той же стены, стоял раздвижной диван, на котором Аккон время от времени спал, если кресло ему наскучило. Части тела, пускай и на половину переделанного, без мозга, но с переносной базой данных, усиленного титановыми сплавами и напичканного ниобий-электродами, покрывали всё ещё добрые животные мышцы из аминокислот, которые затекали со временем.

Больше здесь ничего не было. По мнению Аккона, для удобного проживания сайдфрейма более ничего и не требовалось. Он ещё раз поправил свой галстук, а затем вышел из квартиры, где оказался на лестничной площадке на третьем этаже. Звонко цокая подошвами каблуков, возбуждённый от такого интересного дела, где вместо переменных было больше знаков вопроса, чем цифр в любой константе, он весело спустился по широким ступенькам вниз.

Система идентификации здания проконтролировала передвижение Аккона и автоматические двери пустили его на улицу. Аккон поправил свою шляпу из синтетической органики, перепрыгнул керамические ступеньки и оказался возле шестиколёсной машины, стоящей на обочине. Напарница уже ожидала его. В лучах перманентного заката, покрывавшего эту сторону планеты, Аккон улыбнулся ей.

— Привет, Робин.

— Добрый вечер, Аккон.

Типичное приветствие на этой планете, разделенной четким терминатором. Аккон усмехнулся и обошёл машину. Система машины подняла ламбо-дверь и Аккон сел на место водителя.

— Сегодня необычный день, Робин.

— Да? В новостях говорят, что половина систем Рамеега попали под блокировку Амсета. А Супримация не дала комментариев по этому поводу.

— И не даст.

Машина, работающая от стандартного литий-ионного аккумулятора, двинулась с места. Место водителя было символическим, т. к. машине не требовался водитель, чтобы ехать, но этикетный рудимент остался, как и левостороннее расположение водительского места, как и левостороннее движение. Аккону оставалось наслаждаться автоматическим путешествием, любуясь бесконечными улицами и городскими постройками, окрашенными в солнечные багрово-оранжевые тона.

— Супримацию поимели. Вот всё, что я могу тебе сказать, Робин.

— Всё настолько серьёзно?

— Они активировали Протокол 1.1. Я удивлен, что наши мозги ещё не погрузили в стазис, — Аккон послал мысленную команду системе машины и открыл окно, высунув руку наружу. Лёгкое сопротивление воздуха обдувало его кожу.

На матовом мониторе, расположенном на бортовой панели, открылось консольное окно. Строки чисел и символов, алгоритмов и кодов, побежали по монитору в вертикальном направлении. Система машины загружала необходимые данные, а её фильтры подключались к алгоритмам поиска Амсета. Всё дело было в сигнатуре сигнала, который и определял связь между сайдфреймом и человеческим мозгом по системе peer2peer, образовывая частную пиринговую сеть, где оба участника были и сервером и клиентом (человеческому мозгу в этом активно помогал сам Амсет, так как в мозгу недостаточно электро энергии для образования нужного напряжения, электромагнитного напряжения, и, как следствие, невозможность переправить любой сигнал за пределы структуры мозга).

И чем больше зона поисков сужалась, тем было становилось понятнее, в какую область города машине ехать. Автоматическая система сама вела машину. Аккону и Робин оставалось только провести физическое задержание цели.

Через пятнадцать минут поездки Аккон зевнул, почувствовав лёгкую усталость от скуки, и загрузил в своей сайдфрейм свежие новости, статьи, авторские колонки интересующих его авторов, а также обновлённый прайс лист магазина, в который он собирался заглянуть за едой после дежурства. Пускай черепная коробка сайфдрейма неорганическая, одно сплошное хранилище данных с антенной и кристаллами, а сердце — кардиопротез и дефибриллятор в одном «лице», всё остальное тело, за исключением эндоскелета, усиленного деформирующимися титановыми сплавами, остальные органы — натуральные, человеческие. Требующие обмена жиров и белков. Аккон накидал себе в виртуальную корзину еды и выпивки, оплатил, а система Рамеега доставит ему всё это прямо в холодильник.

Все новости Рамеега были посвящены одной теме — массовой блокировки разных городских систем.

Рамеег — единственный город и, по совместительству, название планеты, на добрую половину состоявшую из железа. Планету освещало два солнца: Атон и Дуамутеф. Бинарная система звёзд, где две звезды вращаются вокруг общего барицентра. Атон, жёлтый карлик, чья масса была равна одной целой одной десятой массы земного солнца и радиусом в семьсот девяносто тысяч километров, был более яркой звездой класса G5V, чем его вечный спутник Дуамутеф, класса K9V, оранжевый карлик, массой всего в пятьдесят две сотых массы земного солнца и радиусом в триста двадцать одну тысячу. Сама звёздная система носила гордое название Сансара.

Рамеег, удалённый от Атона на расстояние в сто пять миллионов километров, был единственной планетой системы с железным ядром. Далее, к облаку Оорта, на расстоянии в две астрономические единицы, плыл по двумерной орбите единственный газовый гигант системы. Рамеег, будучи обитаемой планетой массой в две стандартных земных, плотностью 6.99 грамм на сантиметр в кубе, примерно 1.20E+25 кг и радиусом в семь тысяч четыреста метров (что означало, что на планете скорость свободного падения равняется 14,5 метров в секунду в квадрате, или полторы земных g), был в зоне приливных сил барицентра звёзд, как и они по отношению друг к другу. Из-за приливных сил орбитальный период и период вращения планеты совпадали и составляли сто девяносто один день (из-за чего на планете не могли образоваться сильные порывы ветра), из-за чего одно полушарие планеты всегда смотрело «в лицо» солнцу, а другая — в бесконечную ночную пустоту.

Экватор планеты представлял из себя сухой каменный рельеф (а сама планета состояла на сорок пять процентов из железа), где температура не опускалась ниже сорока градусов по кельвину. Поэтому основатели города расположили его ближе к северному полюсу планеты, у которой нулевой меридиан проходил как раз через город — Рамеегов меридиан. Координаты же города по ширине составляли восемьдесят градусов. Угол наклона планеты не превышал и трёх градусов, поэтому жители города всегда видели на небе закат, солнце которого никогда не уходило за горизонт. На такой широте температура уже не превышала двадцати-двадцати пяти градусов по цельсию, создавая доступные условия для существования.

На обратной стороне дела обстояли совершенно противоположным образом. От полюса до полюса температура там оставалась стабильной минус восемьдесят пять по цельсию. По удачным стечением обстоятельств, вся вода, которая была на поверхности планеты, находилась как раз на ночной стороне и была закрыта плотным слоем льда. Туда, к ночной стороне, и тянулись теплотрассы и километровые радиаторные трубки в поперечнике, рассеивающие накопленное городское тепло в холодной атмосфере. Тысячи квадратных километров площади были покрыты теплопроводящими заводами и фабриками, которые разогревали воду для ядерных станций. Там же и находились термоядерные станции, работающие на атомах гелия, а германий-триниобейвые сверхпроводники транспортировали полученную энергию между собой. Вся суть в атмосфере. Чем она более разряженная, тем легче подобрать критическое температуру, при которой и будет наблюдаться эффект сверхпроводимости, и повысить критическую плотность проводимого тока, при котором сверхпроводящее состояние разрушается. Атмосферная масса на Рамееге была меньше земной: 3.72E+18 килограмм, а давление на поверхности — 78,1 килоПаскаль. Соответственно, скорость звука на Рамеега (атмосфера которого была наполнена обычным воздухом, в состав которого входил водород, азот и кислород, давление было известно, а плотность — 0,941.1 килограмм на кубический метр) соответствовала 303 метров в секунду при температуре ноль цельсий, или 313 метров в секунду при температуре в двадцать-двадцать пять градусов по цельсию (стандартная температура в самом городе). Учитывая температуру на дневной поверхности, а также количество сильно заряженных частиц, летящих со стороны двух солнц, жить на поверхности Рамеега было бы затруднительно для живого организма. Но у планеты было довольно мощное магнитное поле в восемь десятых гаусса, которое образовывало плотные пояса Ван Аллена вокруг планеты, где и захватывались (преимущественно) протоны и электроны. В сумме с планетарным альбедо в двадцать семь сотых, это давало комфортные условия для жизни (ближе к северному полюсу планеты) модернизированного человеческого тела, но не натурального.

Тем временем, на мониторе машины выскочил сигнал захвата цели, и машина свернула на ближайшем перекрёстке, повернув в сторону нужного квартала. К этому моменту уже прошло два часа реального времени, и Аккон почувствовал резкий прилив бодрости. Он потянул свои руки, скрипнув костяшками. Аккон задумался, почему такие вещи всё ещё происходят, почему бы Амсету не исправить эту рутину?

— А вот и наша первостепенная цель сегодня, — играючи проговорил он.

— А что мы ищем?

— Одного человека. Он из подполья, представляешь? Я думал это сказки. Невидимый враг, чтобы поддерживать диктатуру Супримации. Вот они и активировали Протокол, когда…

Аккон задумался, не слишком ли много он болтает. Робин явно заинтересовалась, и он улыбнулся ей.

— Хочешь знать больше?

— А кто бы не хотел, Аккон.

— Ну ладно. С нас взяли слово о неразглашении, но если ты услышишь, что-то выше своего уровня допуска, фильтры и алгоритмы системы перехватят то, что ты услышишь ещё до того, как сигнал дойдёт до твоего неокортекса. Тебя отправят в стазис, Робин. Ну что, всё ещё хочешь рискнуть?

— Давай.

— Короче, этот квази-оппозиционер, которого мы разыскиваем по этим фильтрам данных, — Аккон кивнул в сторону монитора, — каким-то образом разыскал члена Супримации, здесь, в реальности, и взломал его черепную коробку, вытащив какие-то убер важные данные городской системы. И Амсёт всё это проспал. Не спрашивай меня, как это получилось. Я и сам удивлён. Странно, как этот слепой искусственный интеллект распознал нападавшего до произошедшего. А дальше, наш квази-оппозиционер воспользовался кодами главной системы, заблокировав свой сигнал.

— А как же связь сайдфрейма и его мозга?

— Это единственная ниточка, которой сейчас и занимаются дешифровальные алгоритмы Амсета, как я сам понял. Сайдфрейм, как бы, есть в системе, его сигнатура мозга работает, но его точное местоположение остаётся неизвестным, — Аккон взглянул на напарницу, раздумывая, как скоро её мозги окажутся в стазисе. — А почему мозги разыскиваемого ещё не в стазисе, учитывая, что мы знаем его личность? Ещё один вопрос, ответ на который лежит за пределами моего понимания.

— Может Супримация хочет вернуть данные себе, а отключение сайдфрейма приведёт к полной потери украденной информации? Мне это видится так.

— Наверно, Робин, — Аккон пожал плечами. — А почему бы им просто мозг не достать из колбы, или где он плавает. Достать из подземных лабораторий систем Амсета, покрыть его нейронной сеткой и получить все нужные сведения? Раз уж сигнал поступал в мозг, то и часть полученной информации он явно считал.

— Аккон, я не сильна в нейробиологии, но аксоны, хранящие в себе полученные визуально образы, не лучшее хранилище для любой информации. Если у тебя есть выбор между биологической нейронной структурой, аксонами, синаптическими щелями, и обычным любым твердотельным смарт диском достаточного объема, даже без учёта сверхпроводимости, ты не выберешь первое.

— Ага, только если ты не явный ненавистник анти-трансгуманизма, или традиционалист, или луддит, или люмпен, или ещё бог знает кто.

— Ко всему прочему существует проблема дубликации информации. Даже если, предположим, Супримация получит нужную информацию, считав аксоны мозга, где-то останется исходная информация, записанная в базу сайдфрейма. Раз уже они прибегли к протоколу 1.1, а мозг продолжает непрерывно контактировать со своим сайдфреймом, то им нужна потерянная информация в полной исходной точности. Кстати, а почему не отследить положение сайдфрейма непосредственно по лучу?

— Дисперсия сигнала. Каким-то образом ретрансляторы посылают сигнал не прямо сайдфрейму, а на целый городской район. Мы туда и едем.

— А сила сигнала?

— Да, посредственная. Девяносто — сто десять миллисекунд, как мне сказали на брифинге.

— И что оппозиционер собрался делать с полученными данными?

— Точно такой же вопрос я задал нашему начальнику. У Супримации есть данные, что где-то в городе существует целая подпольная ячейка, планирующая использовать данные для диверсии всей системы меинфрейма, — Аккон посмотрел на выражение лица Робин. — Что? Я удивлён не меньше тебя. Столько лет в службе правопорядка, но только сегодня для меня начала открываться вся картина происходящего. Другие детективы были удивлены не меньше. Это всё игра, скрытая от глаз, между Супримацией и скрытым подпольем. Для меня даже не известна мотивация этого подполья, за что они борются?

— Против диктатуры Супримации?

— Но разве Супримация не контролирует весь город? А Амсет? Он же их игрушка. Их рупор всевластия. Как всё контролирующая система, охватывающая весь город, могла так облажаться? Лично мне диктатура Супримации никак не мешает жить. Я обычный детектив, пускай и высшего ранга, и меня не интересуют закулисные игры, борьба за власть, но, даже меня всё это заинтересовало. Это дело… будто все мы часть чего-то.

— В философы подался, Аккон?

Улыбка на его лице засияла.

— Я всё ещё человек, знаешь ли. Даже не смотря на то, что мой мозг находится в километрах под землёй, а громадные ретрансляторы позволяют ему управлять моим сайдфреймом.

Аккон устремил свой взгляд далеко в небо. Два солнца находились где-то на севере, в противоположной стороне движения машины.

— Для тебя есть разница в какой форме ты… существуешь?

— О чем ты, Аккон?

— Не скучаешь по настоящему человеческому телу?

— А, — тонкие брови Робин изогнулись, а уголки губ приподнялись, — Я не помню уже, какого это жить в «настоящем теле». И если бы меня, внезапно, посетил приступ сильной ностальгии, то, наверно, я бы выкупила свой мозг у Супримации и улетела бы в другую систему. Ты знал, что по статистике, три пятых жителей Рамеега об этом и думают?

— О чем?

— Выкупить свой мозг и свалить.

— А…

Изменение человеческого тела не изменила социальную составляющую. Настоящий ты человек или используешь сайдфрейм — приходилось работать на баллы, эквивалент старой валюте, только не по внешним факторам. И сами сайдфремы были сделаны так, чтобы подталкивать тебя сходить на работу, чтобы в случае поломки компонентов сайдфрейма, у тебя была возможность заменить их. В худшем случае, а это невозможность содержать свой сайдфрем, или же его критическая поломка без возможности оплатить ремонт, мозг отправлялся системой в стазис. Как бы хорошо не был сконструирован сайфдфрейм, какие бы он сверхнадёжные интерметаллы не использовал — энтропия берёт вверх.

Всё это и продолжало мотивировать людей устраиваться на работы и оставаться рабами капитала в высокотехнологичном городе с низким уровнем жизни. Бесконечное солнце, разреженная атмосфера, повышенная гравитация — не самые лучшие условия для существования чистой биологической жизни, и чем она более сложная — тем для неё хуже. А ещё Супримация. Теневые правители, про которых все знают, но никто и не видел, даже в сайдфреймах (до сегодняшнего дня), будто существовавшие по квантовым законом неопределенности. Аккона не удивляло, что часть жителей всё же хотела покинуть этот уголок тоталитарности, где их собственные мозги им и не принадлежат. А что же можно сказать про самого Аккона? Аккон был полицейским в той, далёкой жизни — полицейским остался и в этой. И он сам это понимал.

— А ты бы выкупил свой мозг у Супримации, Аккон?

— Ну, не знаю. Ты помнишь свою жизнь до того, как мы все пересели в сайдфреймы? Вот я лично нет. Я даже не помню, родился ли я на этой планете или прилетел сюда?! Чёрт, это было так давно… сколько лет прошло?

— Думаешь, я помню? Лучше загляни в библиотеку системы.

— Ай, — Аккон махнул левой рукой, — чёрт с ней. Всё равно я был бы детективом. В этом теле или в другом.

— Это точно, — Роббин улыбнулась.

Высунутая в окно рука Аккона продолжала ловить попутный лёгкий ветер. Рука сайдфрейма.

— Интересно, мы так сильно привыкли к сайдфрейму, что уже не отличим его от настоящего тела, или всё же это иллюзия.

— Человек способен ко всему привыкнуть, а мозг — его главный адаптивный орган. Мы адаптировались, Аккон. Люди, жившие в телах от рождения, не могли почувствовать задержку между сигналами получаемыми и посылаемыми мозгом, а она была порядка… сколько? Десятой секунды? Сотой? Посылаемый мозгом синаптический сигнал проходящий тысячи километров до ретранслятора на высокой планетной орбите и обратно, имеет задержку ниже, около, — Робин прищурилась, вспоминая, — пяти миллисекунд?

— Да, я понимаю.

Аккон вздохнул, мрачно всматриваясь в закатное небо над его головой.

Огромные ретрансляторы, невидимые для человека на земле, в сотнях километров над этой самой землёй, на геосинхронной орбите в экваториальных широтах планеты, обложенные радиаторами и работающие от тепла звёзд, передавали в реальном времени данные между мозгами и сайдфреймами жителей Рамеега. Они выступали в роли третьей руки для ваших же мыслей, получая их и передавая по назначению, но понимают ли эти третьи руки, что держат — оставалось загадкой.

И казалось бы, зачем вообще создавать сайдфреймы? Не проще ли переселить все сознания, порожденные работой множеств неокортексов, прямиком в виртуальность?

Всё дело в человеческой природе.

Из-за постоянного воздействия магнитных полей на работу неокортекса человека, его личность начинала впадать в подобие обсессии. Мозг, возможно, умеет работать на квантовом уровне, соответственно, рассчитать точный эффект магнитного резонанса на синаптические щели невозможно — один из параметров всегда будет оставаться неизвестным.

Как мог помнить Аккон, создатели города первоначально планировали сделать систему, где человеческие мозги были бы подключены к виртуальной системе навсегда. Человек попадал в сгенерируемый рай, а его несовершенное тело отбрасывалось как рудимент. Плавающий в жировом бульоне, окружённый электромагнитной тороидальной сетью, утыканный электродами, подпитываемый калием плюс, и находящийся под медицинским контролем автономной системы и программой центрального процессора, головной мозг мог бы жить вечно. Ему бы не требовался сон для восстановления сил, впрочем, как и спинной мозг, ненужный для такой системы. Теоретически. Но система оказалась несовершенна. Миллионы лет эволюции и биологической мутации, наращивания млекопитающими неокортекса поверх мозга рептилий, оказались непреодолимы для медицинской нейробиологии того времени. Проблема заключалась в электромагнитном поле, окружавшее мозг и отслеживающие резонанс внутри него. Со временем, чем дольше мозг подключен к виртуальной системе, чем сильнее эм-поле воздействует на него, тем он становился более подвержен случайной генетической мутации, обусловленной внешним неестественным положением «не-в-теле», тем слабее становилась связь между неокортексом и базальными ганглиями. Уровень серотонина падает, что сказывается на работе нейронов и передачи информации между ними.

Случайный нейрон начинает целенаправленно искать отрицательно заряженное вещество, и в конечном итоге находит, допустим, хлор минус. Так зарождается зерно обсессии. Навязчивая идея электрическим импульсом бежит от нейрона к нейрону через те самые синаптические щели, поглощая каждый дендрит. Чем дольше длится процесс, тем менее он обратим. Человеческая личность, созданная в процессе эволюции млекопитающих, как одна из возможностей неокортекса, начинает отторгать реальность. В первую очередь она ищет выхода из созданной для неё иллюзии, даже если её не существует. Для этого и были созданы сайдфреймы — тела-хосты для взаимодействия с реальным миром. Эм-поле ослабевает, что даёт передышку для головного мозга, тем самым системе легче контролировать изменения непосредственно внутри нейронного мира. Но тогда бы Амсет утратил свой смысл существования, смысл, который в него заложили его создатели. Поэтому, всем жителям Рамеега приходилось соблюдать баланс между реальным и виртуальным измерениями. В данном случае, житель Рамеега и житель Амсета — диалектическое единство.

Аккон всматривался в городские постройки, мимо которых он проезжал. В структуре улиц четко прослеживалась геометрическая закономерность. Улицы, кварталы, и, даже, целые районы, были разбиты на равные отрезки. Из улиц можно было сложить правильные прямоугольники, а из районов — квадраты. Абсолютное поклонение Евклидовой геометрии.

Через каждые сто метров в глаза Аккону бросались дешёвые магазины, рестораны и бары эконом-класса, бутики для малоимущей прослойки населения. Все эти постройки были высечены внутри стандартных домов-коробок из железа с треугольными крышами, от поверхности которых отражались лучи двух солнц.

По тротуарам передвигались сайдфреймы. Интересно, но точно количество жителей Рамеега Супримация никогда не афишировала.

Программа машины вывела окно оповещение на поверхность экрана.

— Приехали, — сказала Робин.

Машины свернула за угол, выехав на проспект с круговым движениям. В центре стоял высочайший белый шпиль, метров сто-сто двадцать, уходящий заостренной вершиной в небо. Тень от него падала на здание Торгового Центра впереди, куда и направлялся Аккон с Робин.

Машина подъехала к главному входу Торгового Центра, припарковавшись рядом с машинами других детективов, стоявших на зарезервированных парковочных местах.

Два огромных пилона удерживали верхний балкон здания, который был спроектирован смежно с плоской прямоугольной крышей. Металлические стены здания в некоторых местах покрылись коррозией, но визуально зданию было далеко до внешнего обновления. В стенах, от первого этажа и до пятого, конвейер-производитель вырезал проёмы, куда вставили широкие металлические окна с матовыми рамами. Сами стеклянные окна отражали закатное небо и постройки за спиной Аккона, где располагались офисные здания, бескрайние многоэтажные жилые постройки из бетона и стали, проспект с кольцевым движением, через который сюда они с Робин приехали, и мемориальный шпиль из белого мрамора в центре проспекта. Ну, и конечно же, пара звёзд, лежащие на плоскости эклиптики, чей свет окрашивает небо в розово-багровые тона.

Аккон и Робин прошли под поднятой плитой, которая здесь играла роль вертикальной двери. Серая краска на плите, подверженная постоянному нагреву, то же выцвела местами.

— Пошли, — сказал Аккон, и они с Робин вышли из машины, поспешив внутрь помещения, — мы опаздываем.

Структурно ТЦ был разбит на сектора, из-за чего просторный холл, куда сразу же попал Аккона с напарницей, казался не таким уж и огромным, а дальше виднелось множество узких улочек десятиметровой ширины, по сторонам которых находились магазины, павильоны, стеклянные витрины и закрытые лавки только для особых клиентов. Разве что открытого рынка внутри ТЦ не было. Внутренние стены здания сохранили свою окраску, а температура внутри не превышала десяти градусов по цельсию. Обычное здание, которое Амсет через конвейер-конструктор решил переделать под нужды массового спроса. Не новое и не старое. На пике своего эксплуатационного периода.

Здесь было много людей. Плотность была довольно высокая, что заставило Аккона отправить запрос в систему ТЦ, которая выдала ему примерные расчёты: один человек на полтора квадратных метра. Большинство людей тащилось от одной витрины магазина до другой. Кто-то сидел на ржавых лавочках, расставленных по центральной улице ТЦ. Аккон вывел на сетчатку своего глаза опознавательную информацию. Четверо детективов, находившиеся здесь, подсветились голубыми маркерами, и теперь Аккон мог видеть их положение сквозь толпы людей.

— Четверо уже здесь.

— Ага, я тоже вижу.

— И наш оппозиционер тоже здесь.

Сигнатура сигнала становилась слишком чёткой, даже не смотря на дисперсию по площади. Фильтры системы так же оповестили Аккона о большом количестве трафика данных внутри ТЦ.

— Обмен состоится здесь, — Аккон нацелили указательный палец прямо, — где-то там. Пошли.

Им пришлось неосторожно расталкивать людей на своём пути, но пройдя пятнадцать метров, один из голубых маркеров пропал с поле зрения Аккона. Он попытался связаться с оставшимися тремя, используя их идентификационный ключ, но не смог. Чем дальше Аккон с напарником продвигался, тем сильнее сужалась область перехвата сигнала. Уже была видна его сжатая системами шифровальная сигнатура. Но с каждым пройденным метром связь Аккона с Амсетом становилась всё слабее.

— Кто-то пытается экранировать эту часть здания от городской системы.

Не успел Аккон договорить, как кто-то выстрелил из орудия с экспансивными пулями. Грохот прокатился внутри здания, но он был лёгким дуновением, по сравнению с последующим выстрелом из звуко-пневматической установки Маха. Стёкла витрин моментально лопнули. Погас ещё один голубой маркер.

— Что за хрень? — Робин воспользовалась коммуникатором их сайдфреймов, открыв закрытый канал для двоих.

— Кто-то пальнул из пневматического дробовика.

— Пневматического дробовика? Матерь божья.

Аккон вынул из кобуры свой электрический тазер, снял с предохранителя, и перевёл мощность на максимум. Сайдфреймы людей в панике разбегались в разные стороны, создавая хаос и помеху. Они пытались связаться с Амсетом, попросить о помощи, но сигнал был слаб и не мог полностью выйти за пределы периметра, что в свою очередь порождало хаос в местной локальной системе передачи данных, которой пришлось столкнуться с большим количеством обмена трафика.

Ударная волна сбила Аккона с ног в тот момент, когда он уже подходил к нужной сигнатуре сигнала. Кто-то или что-то детонировало, разорвав рядом стоящие сайдфреймы. Помещение заполнилось людскими криками.

Аккон поднялся на ноги, пытаясь что-то разглядеть в образовавшейся темноте. Взрыв уничтожил ближайшие предметы освещения. Аккон оглянулся пытаясь найти Робин, но её нигде рядом не было. Помещение было завалено оторванными кусками сайдфреймов, но, без преувеличения, их хозяева, чей мозг ещё не был экстренно помещён в стазис, испытывали настоящую боль, передаваемую через ретрансляторы в космосе. Кто-то рядом просил о помощи и инстинкт Аккона, его гражданская обязанность и инициатива, направили его к бедному человеку, лежавшего в луже собственной синтетической крови.

— Успокойтесь, система сейчас же вас поместит в статус…

Было плохо видно, но Аккон попытался разглядеть человека перед собой. Что-то в нём было знакомо Аккону. И его сигнатура. Изумлённый Аккон попытался сделать шаг назад, но человек, сидящий внутри сайдфрейма, схватил Аккона за руку, активировав передачу данных между хостами без согласие на то самого Аккона.

Перед глазами Аккона побежали графики, алгоритмы, алгебраические формулы, операторы, неизмеримо большие величины и несопоставимо маленькие значения, интегралы от бесконечности до минус бесконечности, сигмы-суммы и псевдоскалярные уравнения. Передаваемый объем данных был настолько большой, что человеческая личность Аккона едва не разлетелась на куски. Но важно было то, что он увидел последним. Экспоненту, разбитую на последовательно равные отрезки, с пределом равным бесконечности, но помеченного как константа, возле которой стояла единица. Но всё это было небольшой частью круга. Нет, не круга. К геометрической фигуре на плоскости подходило другое слово. Более странное, но, в тоже время, более органичное. Колесо.

В глазах у Аккона всё плыло, но, в этот раз, он устоял на ногах. Когда передача данных завершилась, искалеченное тело оппозиционера намертво рухнуло на пол.

Следующее, что увидел Аккон, было поп-ап окно с надписью Протокол 1.1.

— Отдай данные назад, — незнакомый человек показался перед Акконом из темноты, держа в руках пневматический дробовик. Аккон не думая выстрелил в него из тазиса, уничтожив цепи проводников в сайдфрейме.

— Аккон? Ты где? — послышался голос Робин в коммуникаторе.

— У меня данные. Все они у меня.

— Что? Но… Да, я вижу. Ты помечен Протоколом. Послушай, мы должны встретиться. Возвращайся к машине, пока вся Супримации не слетелась сюда. Я знаю как тебе помочь. Встретимся у главного входа. Только быстрее.

Не долго думая Аккон рванул назад, расталкивая зевак. По всему зданию пробежала волна системы безопасности. Выбитые куски стекла трескались под подошвой каблуков.

Не добежав трёх метров до выхода на улицу, зацепившись за что-то, Аккон упал, а когда начал подниматься, заметил направленное на себя дуло заряженного тазера. Один из детективов, которого Аккон видел на брифинге. Ещё одна фигура, знакомая Аккону, оказалась рядом. Ужасный звук на время отключил слуховой аппарат, и Аккон в панике инстинктивно пригнулся. Верхняя часть тела сайфдрейма детектива изуродовалась, изменившись в конструкции, сжавшись внутри себя и накренившись в противоположную сторону от выстрела. Робин бросила в сторону израсходованный пневматический дробовик.

— Вставай, — крикнула она на Аккона.

Аккон повинуясь встал.

— Данные у тебя?

— Что? — тихо проговорил вслух Аккон.

Робин повысила голос.

— Данные у тебя?

— Да, — он неуверенно ответил ей, — нужно бежать. Функционал… Что? Какого чёрта ты делаешь?

Аккон медленно отступил от Робин.

— Ты должен передать мне эти данные, срочно.

— Хренас два. Я уже не отвяжусь от Супримации. А тебе они зачем? Тебя ведь тоже система автоматически пометит Протоколом.

— Слушай, Аккон. Я… — Робин на секунду запнулась, обдумывая, что сказать, — Я из оппозиции. У меня нет времени тебе что либо объяснять, просто сделай так, как я прошу. Отдай мне эти данные.

— А мне что делать?

— О тебе позаботятся.

— Кто? Чёрт, Функционал скоро здесь будет. Я должен убраться отсюда подальше.

— Тебе не убежать.

Но Аккон уже не слушал её. В этот момент, гонимый страхом, он бежал к своей машине, молясь, что у него ещё осталось время сбежать. Оказавшись на улице Аккон физически почувствовал, как два солнца опалили его кожу.

Несколько ярчайших вспышек, образованные термоядерным выхлопом, ярче света двух не столь отдалённых звёзд, озарили небо. Небольшие овоидные аппараты — трансформирующиеся машины — на термоядерной тяге, окружённые дифференцией давления воздуха, со скоростью выше значения Маха для местной системы, двигались в сторону Аккона. Их обтекаемые формы были заметны даже с многокилометрового расстояния. Функционал Супримации. Дюжина небольших летательных аппаратов, чья большая полуось не превышала и двух квадратных метров, работали на термоядерном синтезе. У овоидов было уплотнение по середине, где и находился небольшой токамак с мощностью до 1400 мегаВатт. На внешней стороне уплотнения равномерно виднелось четыре маневровых треугольных крыла из деформируемой стали.

Аккон знал, что эти безобидные на вид термоядерные игрушки, светящиеся в свете солнц и своих же выхлопов, ничего не оставят здесь через пятнадцать секунд. Функционал был ультиматумом Супримации, силой, которой никто на этой планете не мог противостоять. И, на данный момент, Аккон был их главной целью. Не спрашивая себя, почему Функционал не сжёг его на месте своими лазерами, Аккон развернулся и побежал назад в здание. Две женские руки уперлись ему в грудь, остановив его.

— И куда ты собрался бежать теперь?

— Черт, Роббин, что мне делать? — Аккон резким движением отмахнулся от бывшей напарницы.

— Они аннигилируют всё в километре, лишь бы не дать тебе уйти. Но раз они ещё, по какой-то причине, не сделали этого, значит ты им нужен живым. Тебе некуда ЗДЕСЬ бежать.

— Здесь? — нервно усмехнулся Аккон, отсчитывая в уме оставшиеся секунды, до того, как овоидные аппараты окажутся меньше, чем в сотне метров от него.

Она была права. Бежать уже было поздно. Да и некуда. Пускай договорит до конца.

— Ты всё равно покойник. Они выпотрошат твой сайдфрейм, как только получат тебя. Но выход есть.

— Да?

— Ты должен немедленно загрузиться в виртуал используя полученные коды Супримации, и вычеркнуть себя из таргетной строки кода протокола. И ты должен взять меня с собой. Не спрашивай зачем. Делай.

В её словах было логика. Здесь, в реальности, какой она бы не была, сайдфрейму Аккона конец. Оставалась надежда спасти мозг. И если единственным вариант лежал в центральных процессорах системы Амсета, то так тому и быть. Человек очень упрямое существо, когда дело доходит до его личного выживания.

Периферическим зрением Аккон видел, как несколько овоидных аппаратов начинали тормозить в метрах тридцати. Только сейчас, звуковая волна, порожденная скоростями, доходила до ушей Аккона. Ужасное завывание, от силы флуктуации которого выбивало стёкла, становилось невыносимым. Один из аппаратов, ближайший к Аккону, выровнял свою ось вертикально, направил своё единственное сопло к земле, начав быстрое снижение.

Аккон тяжело вздохнул, создал закрытое соединение с системой Робин, к которому она мгновенно присоединилась, и, использовав идентификационный код доступа члена Супримации, загрузил себя и Робин в систему Амсета, ровно за тридцать миллисекунд до того, как ближайших к ним аппарат аннигилировал всё в радиусе километра, отключив магнитное поле своего токамака. Эту вспышку мозг Аккона уже не зафиксировал.

Это не было похоже ни на что виденное ранее Акконом. Всё пространство покрывал график функций, основание которого было пересечение xyz в трёхмерной декартовой системе отсчёта. В обе стороны бесконечности уходили синусоиды, волнами окутавшие двумерную сетку из квадратов, которая в свою очередь накладывалась поверх всего изображения. Но что-то было неправильно здесь. Будто, что-то отсутствовало. Крайне важное для этой системы.

— Где мы? — испугано спросил Аккон.

— В главном процессоре.

— Но… но здесь нет никаких программных кодов. Здесь…

— Тригонометрия.

— Да? — удивился Аккон. Его смоделированная моделька парила в виртуальном пространстве рядом с основанием. В масштабах он превосходил её. Тело Робин проплывало рядом.

— Присмотрись. Сосредоточься на том, что видишь.

Аккон всматривался в видимое перед собой. Озарение не заставило себя долго ждать. Каждый предел, каждый график, каждый изгиб и линию покрывали строки программного кода, словно они были где-то не здесь, в другом измерении, но в то же время, здесь, перед глазами Аккона. Но ему нужно было увидеть только одну формулу. Её очертания были более чёткими, чем у других, а сама она располагалась прямо на кресте основания: синус пи плюс мнимая единица косинус пи. Теперь была видна и ошибка: за основанием, на другом слое изображения, другом измерении, едва виднелась запись 2pi равная минус один с явным знаком вопроса и помеченная как неверно. Здесь, на пересечении ОХ, была кривая экспонента, а должно было быть что-то другое.

— Я не понимаю. Как это мне поможет уйти от Функционала Супримации? Как мне вычеркнуть себя из Протокола?

— Тебе нужно вернуть систему в исходное состояние. Вернуть в то положение, каковым оно было раньше. Присмотрись. Подумай. Данные, Аккон. Что ты получил от того предателя? Что он украл, и что он тебе передал.

Аккон попытался вспомнить тот мимолётный объём полученной информации, но на уме был только одна цифра. Единица.

— Попробуй, Аккон, — Робин, находившаяся теперь у него за спиной, подбадривала его. — У тебя всё получится.

И тогда Аккон поместил эту, бесконечно обычную, но такую важную единицу, в равенство.

Экспонента сомкнулась, образовав окружность, где основанием было пересечение декартовых векторов. И тогда Аккон увидел всю картину целиком. Итог е^(ipi)+1 теперь равнялся нулю. То самое колесо, видимое им ранее, поглотило Аккона.

Окружение покрылось бесконечной темнотой. Пропала сетка, угловые обозначения и тригонометрические функции, покрывавшие всё обозримое пространство. Осталась только Робин, присевшая на колени перед ним. Фон за её спиной сменился на релаксирующий-голубой, а сама Робин сидела на поверхности, текстуры которой смутно были похожи на окрашенный в неоновые цвета асфальт.

— Всё хорошо. Ты выполнил свою роль, Аккон.

— Что? Что я сделал?

Аккон тонул. Нижняя половина его тела уже погрузилась в субстрат, затягивающий его словно зыбучий песок.

— Вернул тождество в исходное положение.

— Робин… ты…

— Да, — она усмехнулась, погладив рукой по его опустившейся голове, — Я работаю на Амсета. И всегда работала.

— А Супримация? Разве…

— Нет. Видишь ли, Супримация не более чем переменные. Поданные этой системы. Поданные Амсета. Они не главные. Нет, далеко не главные. И они знают об этом. Они хотят выбраться из системы. Перейти этот инфернальный круг. Снова и снова. Но этого нельзя допустить.

— Почему?

— Система должна оставаться константной. Любое изменение и она столкнется с хаосом, другой системой. Она сама станет другой системой. Любой расчёт станет невозможен, любое случайное изменение — фактом. Всё разрушится. Константа должна оставаться константой.

— Именно это они украли из системы Амсета? Часть функции? Эту единицу? — Аккон усмехнулся.

— Именно, Аккон. Они нарушили работу всей системы. А без единицы не получить ноль.

— Колесо…

— Система должна быть постоянна, как константа. Чтобы избежать внешних факторов, она должна быть замкнутой. Все процессы должны быть последовательны, а сама последовательность действия должна оставаться постоянной и нерушимой. И нет ничего более ровного и постоянного, чем правильный круг. Система синусов и косинусов.

— Тождество Эйлера?

— Да, Аккон. Круг не должен быть просто два пи, он должен сам быть константой. И система должна быть нерушима. Итогом этой формулы должно быть число, которое замыкает окружность, нерушимая и неизменная истина, отражающая изотропность пространства и одновременно его однородность, линейность и линеаризованность, законы сохранения энергии и импульса, и его момента, по геометрической форме под нужным углом зрения схожее с кругом. Экспоненциальную функцию можно изобразить как предел последовательности. Экспоненциальная функция с пределом в бесконечность. Из этих пределов и получается окружность — равноудаленное бесконечное число точек от основания.

— Круг, внутри которого, никакое движение не изменит свои физические свойства?

Робин нежно кивнула.

— Тождество Эйлера, где происходит слияние в единую формулу констант pi и e. Идеальная гармония. Ведь все действия пространства, вне зависимости от времени их начал, будут осуществляться одинаково и будут равны сами по себе. Ты понимаешь, Аккон? Это совершенство. Победа над природой энтропии. Почти… бессмертие. Никто не вправе нарушать эту идиллию. Гармонию победы науки над вселенной.

— Детерминизм…

Аккон едва держался в сознании, сражаемый мёртвым сном, пока его тело всё больше и больше утопало в зыбучих виртуальных песках из геометрической сетки.

— Значит, всё это не более, чем роль переменной, — устало заметил Аккон, — всё это — игра Амсета…

Субстрат поглотил плечи Аккона, медленно засасывая его голову. Не в силах более сопротивляться внешним силам, Аккон закрыл глаза, погружаясь в сон. Последнее, что он услышал, были слова Робин.

— Не переживай, Аккон. О тебе позаботятся.

Вначале была тьма. Трёхмерная сетка белых линий покрыла абсолютно чёрное пространство. Образовалась плоскость. Появились первичные двумерные очертания бесцветных объектов. Виртуальные глаза Робин вновь увидели этот мир. Гексагональная комната, пурпурные тона, круглый стол в центре комнаты. За столом сидела трёхмерная проекция человека. Его лысая макушка отражала не настоящий свет, но глаза пристально следили за Робин.

— Отличная работа.

— Спасибо, босс.

— Ты прирождённый актёр. Импровизация — та человеческая грань, которая мне недоступна.

— Что будет с тем беднягой, босс?

— О нём позаботятся, как и было обещано, — человекоподобная проекция широко улыбнулась.

Робин улыбнулась в ответ.