Только волны за кормой, только—чаечки...

«…Плакал в кубрике матрос,

словно в спаленке.

Ростом батьку перерос,

а как маленький!..»

…Помню, Омск сходил с ума:

шёл новаторский

праздник «Омская зима»

литераторский.

На большой лит. праздник-бал

(к чёрту хвoрости!)

и Озолин приезжал

в бывший гoрод свой.

Сам — хозяин, а — как гость

(«Где отметиться?»)…

…Мне с Вильямом довелось

близко встретиться.

Перед публикой в те дни —

с чьей указочки? —

выступал я вместе с ним

в одной «связочке».

(Я к тому, кто всё решал —

пусть «за давностью» —

и «указочку» держал, —

с благодарностью!)

А в душе — как «от винта»:

намозолено —

детство, юность, «Капитан»

В. Озолина.

Мне тот стих когда-то был

всех полезнее:

я ведь в нём почуял смысл,

смысл Поэзии!

Стало ясно дураку

(раньше — пo фигу):

смысл — не слово «гнать» в строку, —

Мысли — в строфику!

И шептал в тиши ночной,

как в отчаянье:

«Месяц шёл уже седьмой,

как отчалили…»[2]

…Я отвлёкся от «Зимы».

Кульминация:

выступаем в «связке» мы —

сплошь овация!

Эх, вернуть бы «статус кво»!..

Он — уверенный,

статный, рослый, взгляд — насквозь,

лик — обветренный.

А потом, вне суеты

и непафосно,

говорит: «Давай «на ты»!

Кровь однa у нас!..»

У меня ж — «щелчок» внутри,

голос врoде как:

мол, «меж нами — двадцать три

года-гoдика».

Как взлетел Вильям седым

буревестником!..

В общем, так Вильям моим

стал ровесником.

А на ужин — коньяка

вместе с сaлом мы!..

Свою книжку «Год Быка»

подписaл он мне.

…Шёл по Омску — «в доску свой»!

Но запомнилось,

чтo в глазах-очах его

грустью полнилось:

«Нет, не дал ты мне пропaсть,

«город-каторга»,

хоть и был порой — как пасть

аллигатора.

Жаль, вопрос, что плавит мозг,

все профукали:

кто ты, что ты, город Омск?

Счастье, мyка ли?..»

( …Струн гитарных перезвон —

словно радуга.

Стынут записи его

в фондах радио…)

…Ветром книжку «повело»

(листы — веером),

что написана светло

Сашей Лейфером;

адресованная — нам,

тем, кто мается

(книжка просто — «Мой Вильям»—

называется).

Точки боли на душе —

как заплаточки…

Двадцать первый век — уже

на «девяточке».

В послепраздничный бокал —

слов падение.

Год — ноль девять… Год Быка…

Совпадение…

Но тревoжным слово «там»

стало будто бы…

«Просыпался капитан,

глаза-буковки…»

Громко чайки поутру

хороводятся!

…Авторучка дрогнет вдруг —

и выводится

хореической строфой

(а не ямбом) клич:

«Как ты там, наш дорогой

Вильям Янович?

Там

немереных трудов —

тоже вoз, поди?

Там, где Толя Кобенков,

Солнцев… Господи!..»

И Вильяма голос-гром

слышу истовый:

«Ты тоской себя не гробь!

Небо — чистое!..

Так что ты, браток, держись,

гляди весело!

Не такие, брат, моржи

усы весили!..»

… «Эх, всё будет хорошо!» —

стонут чаечки.

…Год двенадцатый пошёл,

как отчaлил ты…