Том 5. Пьесы 1867-1870

Вина давай!

Да где же взять, родимый!

Далёко ты от Тушина, а то бы

Тотчас нашел; а коль и вправду нету,

Так затереть и выкурить заставят

И самому отведать не дадут.

А брага есть?

И браги нет.

Ты, видно,

Гостей не ждешь!

Бог милостив, не слышно

Воров у нас.

Не слышно, так услышишь.

Не приведи Господь.

А ты слыхал ли

Когда-нибудь, что есть Лисовский пан?

Тому везде дорога.

Под Коломной,

Мы слышали, его побили больно.

Дивимся мы не мало, что за время

Пришло на нас. Не диво бы чужие,

А то своя же братья, нашей веры;

Крещеные, — идут с Лисовским паном:

Не то что сброд, голодные холопья,

В них Бога нет и с них взыскать нельзя,

А свой же брат — дворяне.

Разве тоже

Ты дворянин?

По милости господней.

А что же ты одет не по-дворянски?

Аль не с чего?

Достатки не велики.

А ты-то кто?

Я тоже дворянин.

Челом тебе!

Ну, здравствуй!

Благодарствуй!

Вот видишь, друг, детей везу царю,

Робят одел, а сам во что попало.

Кому меня смотреть!

Что правда — правда.

Москва кругом обложена ворами,

Украины все мятутся, в людях шатость:

Теперь царю народ служилый нужен.

Ну, сам я стар и в битвах изувечен,

Не в силах стал; так детки подросли —

Пора служить; а царь за то поместья

Прибавит нам и жалованье даст.

Поправимся житьем.

В Москву собрались?

По списку я московскому считаюсь.

Коль приведет Господь царя увидеть,

Скажу ему: надёжа-государь,

Я вырастил из крох своих последних

И снарядил конями, ратной сбруей

Богатырей тебе для царской службы.

Освободи меня домой, на пашню,

На сенную косьбу; прибавь землицы,

Чтоб было чем кормиться со старухой

И молодцов кормить и одевать.

А где ж твои богатыри?

С конями

Замешкались. Один-то весь в меня:

И драться зол, и ростом, и дородством,

Как вылитый. Себя не пожалеет,

Да и другим не спустит; с ним столкнешься,

Так ты его уж лучше обходи.

Я смолоду такой же был разбойник;

В меня дался. Другого-то и рано б,

Он матушкин сынок, за печкой вырос,

На калачах да сырниках вскормлен;

Да кстати уж везти обоих вместе.

Ох, жалко мне Николушку, он смирный,

Как девушка, и мухи не обидит.

Ты что же, мать, детей-то, как баранов,

Без жалости пускаешь на убой?

Война не та, что прежде, брат на брата

С ножом идет, пощады не проси.

Озлобились сердца, один другого

Зубами ест, с живых сдирают кожу.

На воротах гвоздями прибивают,

Огнем палят.

О Господи, помилуй!

Не рада я, да воля не моя.

Что ж делать-то, родимый!

Что ты, дура!

За что же нас и хлебом-то кормить!

Мы царское едим за нашу службу,

На царское добро детей вскормили,

Его они, не шипи.

Ты толкуешь,

Что царские мы слуги, да царя-то

Которого?

Один у нас, Василий

Иванович.

А у других Димитрий

Иванович. Вот у тебя один,

И у других один, и стало двое.

Мне дела нет, я знаю одного.

Таких царей, что в Тушине, десяток

У казаков найдется.

Вот и дети!

Поужинать теперь да спать.

Садитесь!

Покормимся чем Бог послал.

Кормите вы послаще! Вы не девку ль

На службу-то ведете вместо сына?

Народ хитер, оденут девку парнем,

Чтоб выпросить поместного в придачу.

Николушка, ты кушай.

Будет время.

Оправится.

Такой же воин будет,

Ничем тебя не хуже.

Ну, робята!

Ты мать пусти на службу вместе с ними,

Чтоб утирать им губы после каши.

Ты губы-то свои побсрегал бы!

Обрубишь, что ль?

Руками оторву.

Потише ты! Пущай его смеется!

Ты, батюшка, не трожь! Ему в обиду

Не отдавай! Я спесь ему собью.

По-своему, под ножку, да и оземь.

Деревня ты! И склад-то деревенский

Весь у тебя. Пока ты обрусеешь,

Тебя семь лет в котле варить придется.

Начну ломать, так кости загремят!

Посторонись!

Не заводить же драку

Из малости с проезжим человеком!

Остынь, остынь!

А почто пристает!

Ты к Шуйскому своих молокососов

В Москву вези; я в Тушино поеду

К Димитрию, природному царю,

А с молодцом не раз еще сойдемся

На берегах Ходынки под Москвой,

Увидим мы, чьи губы будут целы.

Гляди-ка ты, среди большой дороги

На тушинца наткнулись! Не боится,

А хвалится еще, как добрым делом,

Изменою.

Ему бы не доехать

До Тушина, — переломал бы ноги

И руки я — и не было б ответу.

Зачем держал? За что сносить бесчестье

От всякого? Такие ж мы дворяне;

Хоть бедные, да честь нам дорога.

Я, батюшка, скажу тебе заране

И напрямик отрежу: я не баба,

Не маленький робенок; я не стану

Сносить обид ни от кого на свете.

Ты выкормил, ты выхолил меня

И вырастил на всей дворянской воле,

Великое тебе спасибо, земко

Я кланяюсь! Теперь меня оставь!

Я сам большой, я сам себе хозяин!

Я, батюшка, неволи не люблю.

Моя душа давно на волю рвется!

Ни равному не дам себя обидеть,

Ни старшему, хоть он боярин будь,

На нож пойду за честь свою и вашу,

Уж разве сил не хватит.

Твердо знаешь

Пословицу, что честь свою беречь

Мы смолоду должны. Пойдем к повозке

Повыберем мы рухлядь, что помягче,

Постелем здесь, соснемте до зари,

А там и в путь.

Сынок ты мой любимый,

Победная головушка твоя!

Ты прошеный у господа, моленый!

На старость лет старухе в утешенье,

За много слез, послал тебя Господь!

Но уберечь тебя я не умела.

Не слушай ты отца, не слушай брата!

И без тебя удалых ратных много.

Пускай их бьют; поберегай себя

От смертных ран, от лютого железа!

Не рвись вперед! Ты помни, мой родимый,

Что боль твоя мне в сердце отзовется.

Не погонись за почестью воинской!

На что она! Одно проси у Бога.

Чтоб к матери под крылышко вернуться.

Сама тебе я выберу невесту,

Красавицу, и буду ждать внучат.

Ложись, сынок! Усни до белой зорьки,

А я тихонько буду в изголовье

Молить тебе у Господа здоровья

И шепотом старушечьим навею

Покой тебе и ангельские сны.

Мне, матушка, хотелось бы увидеть

Красавицу во сне.

Ну, что ж, увидишь.

Ты помнишь ли, мы видели в Ростове,

Когда с тобой на богомолье были,

Боярышню.

Ну, как же, помню, помню.

Ее бы мне во сне теперь увидеть,

А наяву уж не придется.

Полно!

Гора с горой не сходится…

В соборе

Молились мы с тобой одни у гроба

Угодника.

Ну да, молились.

Слышим

Мы шум в дверях. Боярышня в повозке

Подъехала; за ней такие злые

И все верхом наехали старухи

И стали гнать меня.

Тебя погнали.

Погнали бы, да не велела.

Помню.

Он млад и глуп, боярышня сказала,

От матери его не оторвешь.

И на меня все время проглядела,

На выходе тронула по плечу

И за щеку меня щипнула.

Знамо,

Без матери балуется. Отец-то

Не чает в ней души.

Он воевода?

Не он, она в Ростове воевода.

Я, матушка, когда ее увижу,

Я ей скажу…

А что, сынок родимый?

Что не было еще в роду боярском,

Ни в княжеском, красавицы такой,

Что не видал никто, и нет на свете

Белей ее, румяней, точно цветик

Махровенький, цветет она.

Чай, знает

Сама про то, и сказывать не надо.

Что полюбил ее я больше жизни

И матери родной.

Да что ты, что ты!

Не бредишь ли?

Я умереть готов,

Чтоб только раз еще тебя увидеть!

И то во сне. Ну спи, Христос с тобой!

Пускай тебе во сне хоть счастье снится;

Придет пора, натерпишься всего

И сладких снов уж больше не увидишь.

Куда же нам, не в хлев же убираться?

Ну, сам в избе, для дочери светелка,

А мы в сенях, — на всех достанет места.

Скажи ему, что не пойдем отсюда.

Да смилуйтесь! Холопы изувечат,

Замучают, захлещут кнутьем.

Кто же

Наехал-то?

Ростовский воевода

Третьяк Сеитов с дочерью, проездом

Из вотчины.

Сынок мой бедный! Горе!

И отдохнуть с дороги не придется.

Ужли же нам в овраге ночевать!

Не выдем мы отсюда. Убирайся!

Скажи ему, что старого отца

И мать мою я трогать не позволю,

Что им самим покой и отдых нужен.

Беда моей головушке!

Проворней!

Не ждать же вас боярину в повозке!

Мечи на двор весь хлам чужой! Очисти

И вымети избу.

С тобой, холопом,

Я говорить не стану долго. Слышишь!

Довольно места здесь: избу, светелку

Пусть их займут; а мы в сенях семьею

Останемся.

Чего ты захотел!

С боярином стоять в одних покоях!

Велика честь!

Боярин сам идет.

Дождусь ли я! Чего же вы стоите!

Противятся, нейдут.

Здесь места много

И про тебя, боярин, и про нас.

Ты чей холоп? Кому слуга?

Боярин,

Навеки твой слуга и раб до гроба.

Я что велел?

Куда ж деваться ночью!

Мы старые с женой.

Я слова дважды

Не говорю.

Он гнать меня не смеет,

Дворяне мы.

Вы честью попросите.

Чтоб духу их не пахло! Слышал!

Николай Редриков прячется за дверь.

Слышал.

Подите вон!

Тащи на двор хоботье

Дворянское, бросай куда попало!

Да в шею их.

Не трогайте, убью!

Связать его! Держите руки крепче!

Гоните их плетьми!

Ужли ж на свете

Перевелись и суд, и правда вовсе.

Ну, батюшка и матушка, терпите!

Клянуся вам я головой своею

И вашими седыми головами,

Придет пора, я вымещу за вас.

Не оставляй меня живого! Лучше

Тебе и мне! Убейте вы меня!

Терплю, сынок, позор за гордость нашу,

Забыли мы, что с сильным не борись,

С богатым не тянись.

С двора гоните

И выбейте на улицу его.

Ну, знай же ты, ростовский воевода,

Что я твоей обиды не забуду!

Для памяти и днем и ночью буду

Я руки грызть свои, пока по локоть

Не отгрызу. И если уж придется

Нам встретиться, я старое припомню.

Прощай теперь! Ходи по богомольям,

Молебны пой, проси в слезах у Бога,

Чтоб не пришлось мне свидеться с тобой!

С двора долой плетьми, да не жалейте

Плетей моих, в Ростове новых купим.

Пугните так, чтоб за версту бежал.

Несколько слуг уходят.

Боярышня идет.

В светлице чисто,

Простор, прохлад для милости боярской.

Людмилушка, тяжелая дорога

Умаяла тебя и укачала;

Я сам устал; ложись, Господь с тобою,

В светелочке, подушку под ушко,

И почивай, пока сама проснешься.

Вы, чучелы, боярышню покойте!

Помягче ей перины постелите,

Пуховые, лебяжье изголовье,

Одеть ее, окутать соболями.

Ты, батюшка родименький, себя-то

Поберегай, ты старенький старик.

Ты спи поди, а мы побалагурим

Часок-другой, пока не зазеваем

И глазоньки смыкаться не начнут.

Поди, поди, сердитый.

Не сердиться

Нельзя никак, не слушают.

Ты злой!

С другими зол, перед тобою кроток.

Боярыня, ты не жури отца —

Родителя! Ты гневайся уж лучше

На нас, рабынь твоих и слуг покорных.

Молчи, раба! Между отцом и мною

Ты не судья. Ты старая старуха,

За старость лет тебя я чту, но все же

Я государыня твоя. Ты помни

И не гневи меня.

Не прогневлю.

Смири тебя Господь! Твой гнев боярский

Грознее мне грозы на небесах.

Прощай, дитя мое.

Прощай, родитель!

Пойдемте! Ах!

Чтоб гром тебя расшиб!

Перепугал до смерти, окаянный!

Откуда ты взялся?

Гоните, девки,

Его скорей! Беда, коли увидят!

Потише вы, отца не потревожьте!

Зачем ты здесь?

Отца и мать прогнали,

А я за дверь от страха схоронился.

Хотел бежать, да увидал тебя,

На красоту твою я загляделся

И простоял как вкопанный!

Пошел!

Пошел скорей! Беды с тобой дождешься!

Увидит сам, тогда хоть в гроб ложись.

Некстати ты разговорилась много.

Задуй фонарь, и не увидят.

Дело.

И то задуть.

Постойте, не гоните!

Позволь сказать тебе одно лишь слово!

Ну, говори скорее!

Вот что горе:

Сказал бы я, да слов таких не знаю, —

Не приберу по красоте твоей.

Что ни скажи тебе, все будет мало.

Да и сказать всего тебе не смею.

Ты глуп еще и молод. Ты не знаешь

Цены себе. Уж если ты не смеешь

Сказать девице ласковое слово,

Кому ж и сметь! Вот я не побоюся

Сказать тебе: ты писаный красавец,

Неслыханный! Всю ночку мне не спать,

Все о тебе гадать и думать буду,

Твои сокольи очи вспоминать.

Беги скорей! Нам больше не видаться.

А свидимся?

Дай Бог не разлучаться.

Ступай, ступай! В потемках не заметят.

Вы, нянюшки и девушки сенные,

Ищите вы потешных слов и сказок

И присказок, — утешьте вы меня!

Теперь всю ночь до бела дня мне плакать,

А вам всю ночь сидеть да утешать!

Сегодня в ночь приехала корела

Поморская, ведунью привезла.

Грядущее темно, его загадки

Отгадывать не нам. Святые люди

Имеют дар пророчества, — мы грешны.

Служители подземных сил к нам ближе;

И в этой темной богоборной силе

Есть знание. В глухих лесах поморья,

Среди корел, где идольские требы

Свершаются тайком, под кровом ночи,

Мудреные таятся ведуны.

Подчинены им страшные виденья

Ночных часов. И грешный царь Василий,

Как царь Саул к колдунье аэндорской,

К волхвам идет за спросом и советом.

Привесть ко мне сегодня ночью ведьму,

Ту старую, что привезли корелы.

Князь Михаил Васильевич Скопин

Пожаловал. Пришел и князь Димитрий

Иванович.

Ну, пусть они войдут.

Бегут?

Бегут. Что день, то убывает

В моем Большом полку детей боярских.

А что за сласть им в Тушине?

Свобода,

Гульба, разбой. А тем, кто познатней,

Боярский сан.

От беглого дьячка!

Велика честь! Рожинский и Сапега

В своей земле от виселиц бежали,

А наши к ним с поклоном за боярством!

Хоть лыком шит, а все-таки боярин.

А что Москва?

Пустеет. Из приказов

Подьячие бегут, купцы из лавок,

Бегут князья, бояре, воеводы

И ратники.

И как не разбежаться

От воевод таких!

А чем мы плохи?

Чем плохи-то? А тем, что воеводы.

Вот если б вам с Голицыным Васильем

Коров пасти, на это дело хватит

Ума у вас; а вас судьба в бояре

Поставила, вам войска подавай!

Нарядится, всего себя обвесит

Доспехами, саженные набаты

Везут за ним, стотысячное войско

Кругом его, и шум, и звон оружий;

Гроза грозой идет на супостата,

А только лишь сойдется с горстью ляхов —

И побежит в одном лишь зипунишке

Для легкости. Наряд тяжелый бросит

И рать свою; домой и прямо на печь,

И там дрожит, боится, что догонят.

А царь не смей его и пальцем тронуть,

Боярин он большой, особь статья.

Вот мне Господь каких послал стратигов!

Одна у нас надежда ты, Михайло.

Я плох тебе, ну есть Иван Никитич,

Иван Куракин, Лыков-Оболенский!

А ты коришь мальчишкой белогубым

В его глазах.

Мальчишка белогубый

И в воеводах, и в совете ратном

Таких голов, как ваши, стоит сотни.

Я в Новгород его пошлю, помоги

У Свейского просить. С ученым войском

Он разом Русь очистит от воров.

Ты, дядюшка и государь, в остуду

Введешь меня с дядьми; кого постарше

Отправь туда.

Ему Господь послал,

По глупости и молодости, счастье,

А ты его к большим делам приставил.

Посмотрим мы, каков-то твой Михайло!

Возьми его себе, целуйся с ним!

Нам пуще бы всего беречь от вора

Владимирским и ярославский путь.

Там Сергиев стоит оплотом твердым.

А Сергиев и запереть легко,

И обойти с Калязина не долго.

Чуть держится Ростов с Переяславлем,

Обсыпались валы, и городьба

От ветхости едва стоит. Владимир

Не крепок нам с Иваном Годуновым.

Нельзя ему в такое время верить,

Того гляди сворует.

Годунова

Отправлю я на воеводство в Нижний,

И стены там, и люди крепче. Князя

Сеитова пошлем ему на смену,

Велим ему собрать детей боярских

Из городов: оберегать Владимир,

Ростов и Суздаль, Шую, Юрьев, Муром

И Переяславль. И грамота готова.

Поди, вели собрать у нашей ставки

Со всех полков голов и воевод,

Я буду речь держать.

Исполню тотчас.

Моя судьба — мудреная загадка,

От плахи я перешагнул на трон,

На грозном троне я сижу без власти!

Без власти царь московский! Это дело

Не слыхано! Орлу парить высоко

Без крыл нельзя! А я орел без крыльев.

Для мира я желал венца; покоя

Земле родной, своей душе усталой

Хотелось мне; и только я на царство

Ступить успел, вся Русь заволновалась.

По городам украинским измена,

В самом дворце боярская крамола,

По всей земле свободно воры ходят.

Одна беда уляжется, другая,

Как вал морской, встает за ней и пухнет,

Растет горой, пугает потопленьем!

Без недругов и царство не стоит.

Не страшен враг! Пошли, Творец небесный,

Мне равного и честного врага!

Ведут войну цари с царями, идут

На честный бой пытать и гнев, и милость

Твою, Господь! И ты даешь победу

Достойному, а гордого смиряешь.

А я борюсь, а я воюю, Боже!

С холопами, с ворами, с беглецами!

Обругано твое святое имя,

Обругано помазанье твое.

Заведомо берут цепною вора,

Порфирою со смехом облачат,

Зовут меня на суд с шутом потешным,

Его царем законным величают, —

Изменником помазанника божья

Ты, Господи, во гневе рек народам:

Пошлю на вас язык лицом бесстыдный,

Пошлю на вас ругателей толпу!

Уж если ты казнишь за грех народа

Меня, царя, — иль за меня народ,

Пошли нам мор и голод иль проказу!

Но от воров, ругателей помилуй!

Открыть шатер!

В моем благочестивом

И благоверном воинстве измена.

Изменники! Я с вами говорю!

Их много здесь. Не помня крестной клятвы

И не щадя души, сегодня к вору

Бежать хотят, украдкой, воровски.

Таясь людей, боясь дневного света,

Ночной порой ползком, дрожа, как Каин!

Жалеючи их душ, я объявляю,

Что если кто служить захочет вору,

Пускай идет открыто, днем, не станем

Удерживать. Господь дает на волю

Добро и зло, на выбор — рай и муку.

Кто в Тушино? Ну, что же вы нейдете?

Вам совестно? Ну, я смотреть не буду,

Отворочусь! Идите! Ночью хуже,

Бесчестнее тайком ползти в крапиве.

Не нужно мне рабов лукавых! Лучше

С немногими, да верными останусь.

Я все сказал. Кто хочет оставаться —

Целуйте крест; а кто идти — иди.

Мы все с тобой! — Священников ведите!

Несите крест честной! — Мы все целуем

Служить тебе и, не жалея жизни,

Идти войной на тушинского вора.

Великий царь и государь, Василий

Иванович, тебе слуга твой старый

Дементий Редриков челом ударить

И сыновей отдать желает. Можно ль

Поставить их перед тобой?

Поставь!

Челом тебе, великий государь!

За старостью, недугами, увечьем

Я не слуга на жалованье царском,

Я вырастил детей тебе на службу.

Возьми двоих за старого меня.

За старшего оставь ты мне поместье,

А младшего, что милость будет, дай!

Я их учил закон Господень помнить,

Царю прямить, служить ему со страхом

И заповедь отцовскую блюсти,

Послушают, — навеки нерушимо

Над ними будь мое благословенье;

На зло пойдут, — в твоих глазах царевых

Я им сулю проклятье вековое

Из рода в род, на чады их и внуки.

Учил добру, а жить своя им воля.

За чем пойдешь, то и найдешь.

Спасибо

Тебе, старик! Детей твоих устрою,

В жильцы возьму. Большой на ратном поле

Покажет нам и удаль, и дородство,

А младшему найдем работу легче,

Он юн еще. Вот с грамотой поедет

К Сеитову, в Ростов, по силам служба.

Да кстати уж свезет от патриарха

Он грамоту к ростовскому владыке.

Пусть бегает покуда на посылках.

Редриковы кланяются в землю.

Великий царь, священство в облаченье

Кресты несут, поставлены налои.

От воинов тебе сказать я послан,

Что поголовно, все без принужденья,

Целуют крест тебе своею волей.

Пойдем смотреть, как лгут царю и Богу.

Ай, воры! Ну! Хорош народ московский!

Ты что кричишь?

А то кричу: мы воры!

Мы воры все. Я вас не обижаю.

Чего еще, какого нам царя!

Благочестивый царь и богомольный.

Когда бы мы царю служили правдой,

Давно бы вор из Тушина бежал,

А воры мы. Ну да! Не обижайтесь!

И про себя я то же говорю.

Ни Бога в нас, ни совести, ни правды!

Вчера клялись и целовали крест,

А нынче в ночь бежали.

Стыдно людям

В глаза смотреть. Обманщиками стали

Перед царем мы все. Один сворует,

А стыд и срам на всех.

А кто ж бежал?

Бежали те, кто больше всех божился

Царю служить.

Из стольников бежали:

Князь Трубецкой, князья Черкасский, Сицкий,

Засекиных два брата, Бутурлин,

Дворян, детей боярских нет и счету.

Бегут дьяки, бежит и ваша братья

Подьячие.

И ваша братья тоже,

Где есть барыш, так душу продадут.

Такой базар, такая-то торговля

Под Тушином, в подметки не годится

Московский наш гостиный двор.

Ты, видно,

Из Тушина недавно сам?

Скурыгин?

Он только что вернулся.

Это правда.

Я не сержусь за правду. Точно, бегал

Я в Тушино, да я уж повинился

Великому царю и государю,

И он меня простил за то.

Напрасно!

В мешок зашить, да с камнем в воду. Грех

Таких ворон прощать; тебя простили,

А ты опять уйдешь.

Уж это верно!

И ворожить не надо.

Ну, навряд ли!

Второй из толпы

Повадился кувшин…

Зачем бежать-то?

Сулили мне и горы золотые,

И почести, и думное дворянство.

Не жирно ли?

На месте провалиться!

Вот прихожу я в Тушино. Явился

Где следует: мол, вышел из Москвы

На государево царево имя

Димитрия Иваныча, желаю

Служить ему; а сам держу на мысли,

Чтоб поглядеть его в глаза. Наутро

Поехал вор жену встречать Маринку.

Как я взглянул!.. Как я взглянул! Потеха!

Мужик простой, нетесаный, нескладный…

Такой-то царь у вас! Такой-то!

Я говорю. Да разве глаз-то нету

Во лбу у вас?

Ведь, может, ты и врешь?

Вот разрази Господь на этом месте!

И тушинским царьком, и диким вором

Уж я его ругал, ругал… Ну, в шею

И выгнали из Тушина меня.

Ты говоришь, Маринку; да когда же

Она к нему бежала? В Ярославле

Держали их с отцом назаперти.

Удержишь их!

Да вовсе в Ярославле

И не было ее. Она сорокой

На родину тогда же улетела.

Все видели.

Все дело волшебство.

Расстрига был и сам-то чернокнижник,

Так писано и в грамоте царевой.

Когда его убили, объявились

Его дела. Один из наших видел

И книгу-то, вся черная.

Один!

Все видели, и доски по сажени,

И пятеро поднять ее не могут!

Вот дело-то какое!

Полно, так ли?

Убили-то его ли, не другого ль?

Толкуй еще! Москву-то не обманешь,

У всех в глазах лежал убитый.

Точно,

Не спорю я. Молчанова Михайла

Не знал ли кто?

Ну, как его не знать!

Его кнутом за волшебство стегали!

Стегали-то его при Годунове.

В долгу за то он не остался — Федор

Борисович удавлен им. А после

Он близким был приятелем расстриги.

И вместе с ним по книгам ворожили.

Хитрей того, они лицом менялись

С расстригою. Когда беда случилась,

Расстрига с ним лицом и поменялся,

А сам бежать. Молчанова убили,

А он-то жив и в Тушине теперь.

Напрасно ты мутишь народ, пугаешь!

И без того не тверды!

Что пугать-то!

Я правдою служу царю Василыо;

А говорю, что знаю. Я за вора

Не постою, царем не называю,

Он вор и есть, да только вор мудреный.

С ним воевать хитро, бесовской силой

Он держится. Поди-ка повоюй!

Он знает все: и что, и как творилось

Здесь без него, и что у нас на мысли,

Кто хорошо о нем, кто дурно думал.

Из ведунов — ведун.

Вот времечко-то!

Эх, страшно как, уж лучше отойти.

Меня мороз вот так и пробирает.

Пойдемте прочь; некстати разговор

Затеяли!

Вот ты теперь и думай.

Не обессудь, без умысла сказалось.

Да Бог с тобой. Ты думаешь, мы сами

Не знаем, что ль, того же? да молчим.

Кажись, что здесь велел он дожидаться.

Ты что галдишь? Аль потерял кого?

Аль узнаешь?

Я брата дожидаюсь.

Проститься с ним пришел.

А разве едет?

Далеко ли?

В Ростов. Пошел по лавкам

Купить себе съестного на дорогу.

Вот я и жду. Постой-ка, мне знакомо

Лицо твое, а где встречал — не помню.

Уж не тебя ль я встретил на дороге.

Кажись, что ты! Да нет…

Узнаешь после.

Я сам скажусь. Поговорим покуда.

Без брата, чай, тебе скучненько будет,

Тоска возьмет.

О чем мне тосковать-то?

Не маленький.

Я вижу, ты скучаешь,

В лице сейчас заметно. Сердце ноет,

Тоска сосет, уж ты не говори.

Сказать тебе по правде: сердце ноет,

Сосет тоска, да только не от скуки.

С зазнобы, что ль, сердечной?

Нет, со зла.

Обижен я. Ни перенесть обиды,

Ни позабыть ее я не могу.

Грызет она, как лютый зверь, и гложет

Всю нутренность. Хоть руки наложить, —

Вот каково мне сладко.

Эко дело!

А кто ж тебя обидел?

Он далеко.

Чай, близко был, как обижал. Зачем же

Ты снес тогда?

Да руки коротки.

Неровня мы.

Ну, если за обиду

Считаешь ты, что старший поколотит,

Так много ты обид таких увидишь,

Притерпишься. У нас такой порядок.

Да что тебе за дело до меня?

Поди ты прочь! Иди своей дорогой!

А разве где другие есть порядки?

Каб не было, так жить нельзя на свете.

А где же есть?

Да в Тушине.

Ну, полно!

Там все равны; живут по Божью слову,

Боярину большому, дворянину

И ратнику простому честь одна.

Обидел кто тебя — убей до смерти,

Ответа нет.

Вот это хорошо.

А если ты давнишнюю обиду,

Хоть за десять годов, желаешь вспомнить

И выместить, — охотники сберутся,

Товарищи, и вольною толпою

Пойдут с тобой обидчика искать

На дне морском, лишь покажи дорогу.

И что ж потом?

И дом его сожгут,

И самого на угольях изжарят,

Разграбят все.

А где туда дорога?

Я покажу.

Отец и благодетель!

Дурак ли я, чтоб оставаться здесь.

Еще один попался.

Ой, уйдет!

Глядеть за ним.

Нет, этот не сорвется.

Ты, брат, совсем?

Лишь сесть, да и поехать.

Приказывай, учи меня, ты старший,

Родименький, ты мне в отцово место

Я глуп еще и молод.

Эх, Никола!

Живи себе как знаешь. Ты в Ростове

Останешься надолго?

Нет, я разом.

Прощай, Максим.

Прощай, Никола.

Скоро

Увидимся.

Ну, вряд ли!

Ты на Пресню?

Я в Тушино.

Господь с тобою, братец!

Давно ль клялись служить мы государю,

Давно ль отец проклятием грозил.

Аль ты забыл? Подумай, образумься,

Родимый мой.

Недавно мы клялися,

Недавно мне отец грозил проклятьем,

А я-то, брат, давно поклялся прежде.

Ты в чем же, брат, поклялся? Что за клятва

Твоя была?

Что в Тушино уйду:

Зачем уйду, про то узнаешь после.

Ну, как же быть-то, если по дороге

Заеду я отца и мать проведать?

Что я скажу? С каким лицом явиться

Мне к матери-отцу? И ложь и правду

Я вымолвить боюсь. Солгать грешно,

А правда их сведет в могилу.

Вот что

Скажи отцу: что я благословил

Тебя служить царю Василью правдой,

А сам пошел искать душе отрады,

Свободушки плечам своим, простора

И сердцу ретивому успокоя,

Тоску свою, печаль по белу свету

Размыкивать и вымещать обиды

И старые и новые, большие

И малые, свои и стариковы.

А если мы с тобой на ратном поле

Лицом к лицу сойдемся, как же руку

Я подниму на кровного, родного!

Родименький, подумай! Милый братец,

Ты враг царю, ты враг земле родной.

Щадить тебя грешно, убить — так вдвое.

Да полно ты!

Уж лучше ты при встрече

Убей меня вперед.

Изволь, убью.

Теперь прощай! И с Богом в путь-дорогу.

Остановись! Послушай! Братец, братец!

Родимый мой! Меня-то на кого же

Покинул ты!

О Господи! за брата

Молю тебя! Наставь его на разум!

От гибели, от дьявольского кова

Освободи заблудшую овцу!

А если он злодейства не покинет,

То не введи меня во искушенье,

Ты разведи нас в разные концы

И встретиться не дай на ратном поле!

В Ростов теперь! Пошлет Господь, увижу

Красавицу боярышню! Тоскует

Душа по ней! Запрыгает сердечко

От радости, когда из теремочка

Хоть раз она приветно поглядит

На бедного мальчишку-сиротинку.

Скажи ты мне, какой ты человек?

А помнишь ли, в дороге побранились

И чуть с тобой не подрались.

Ну, помню.

Считаться мы с тобой теперь не станем,

А вот что, друг, ты будь мне вместо брата

И всей семьи. Ты в Тушино когда же?

Пойдем теперь. Мои коротки сборы.

А ты готов?

Готов хоть в преисподню,

Хоть в Тушино, лишь только б не на Пресню.

Напала пороша

На талую землю,

По той по пороше

Что семеро саней,

По семеро в санях.

Как первые сани

Ларька на Карьке.

Вторые-то сани

Гришка на Рыжке.

С добычею вернулся Епифанец.

Запас везут и полону пригнали.

Хорош полон! крестьянишек голодных,

Пяток старух да старого попа.

Беспуту вы не троньте, не будите!

Проснулся он, ругается, что связан.

Так развязать скорее.

Развязали.

Жить не мило кому-то! Как посмели

Связать меня?

А ты скажи спасибо.

Я приказал, а то б не жить тебе,

Болтаться бы на дереве, иль кожу

Крестьянишки содрали. Ты, Беспута,

Не бражничай! Сначала кончи дело,

Потом гуляй!

Велико дело грабить!

Что пьянство, что грабеж — одно и то же.

Не так сказал! Украл, когда не надо,

Не хорошо! А нечего кусать,

Воруй баран! Не грех!

Тебе ль, татарин,

Учить меня: какое дело грех

И что не грех! Ты что мне за указчик!

Собака ты, а я крещеной веры!

Не надо так! Наш Бог один!

Беспута,

Ты сам себя и сотню всю погубишь.

Коль хочешь пить, не пропивай ума.

Ума кончАл и голова кончАл.

А ты вчера и ум и память пропил.

Мы далеко зашли, кругом чужие.

Тут некогда копаться! Взял что надо,

Беги домой, покуда не догнали,

А ты резню и буйство затеваешь!

Ненужное кроворазлитье деешь!

Губил детей грудных, рубил на части,

Как бешеный из дома в дом кидался,

Избу зажег. Уж мы тебя связали

Да увезли; а надо бы на муку

Отдать тебя отцам и матерям.

Ты берегись, дойдет до государя

Димитрия Иваныча твое

Дурачество, спасиба он не скажет.

Не говори! В меня посажен дьявол,

Да не один, а может, много их.

В своем нутре я слышу разговоры,

Я сам молчу, а он во мне хохочет.

И в те поры зальется сердце кровью,

По телу дрожь, а волос станет дыбом,

В глазах круги зеленые и искры,

И бесенята маленькие скачут;

Мне кровь тогда, что пьяному похмелье;

Готов пролить я реки алой крови.

И чем слабей, чем ворог мой бессильней,

Тем слаще мне губить его и мучить.

Что ж делать мне!

Я сам врагов гублю,

Да только тех, кто борется со мною.

На то война! А безоружных мучить

Лишь только грех один. Ведь мы не волки

Голодные, не псы!

Бирюк — не батырь.

Я есть хочу.

Барана облупили

И на рожон воткнули.

Епифанец,

Садись за стол.

Садись, кочан капустный!

Не надо так! Такой не надо шутка!

Я убивал за то!

Вина бочонок

Кати сюда! Налей в мою братину

И ковш пусти.

Не пей вина, Беспута!

Ты во хмелю нескладен.

Ну, свяжите

Опять меня! Давай полон разделим.

Плакучих баб не надо мне. На долю

Я мужиков возьму, к коням приставлю.

А я возьму товар дешевый — баб;

Придут мужья, дадут хоть по копейке.

А мне старик отдай!

Тебе на что же?

Ходи-гуляй пущу. Он Богу служит.

Товариство почтенное! Грозится

Убить меня!

За что? коли за дело,

Пускай убьет.

Ты, атаман, не трогай

Скурыгина. Он нам вперед годится

В шишах служить.

Ему нужна наука!

Ты к лыцарству казацкому ни шагу!

Ходи вокруг да около.

Судите

Вы, головы и атаманы, чем же

Я лыцарей обидел? Говорю я,

Что плохо мы царю и государю

Димитрию Иванычу радеем!

Пошли ему Господь в делах удачи,

И счастия, и всякого талану,

И дай ему Господь свой стол московский

И родовые царства доступить,

И дай ему победу, одоленье,

Создай ему…

Ты полно распинаться!

Приказная, продажная душа!

Не смеешь ты казакам-атаманам

Указывать ни в чем.

Мое раденье

Великое известно государю.

Судите нас! Казаки изловили

На троицкой дороге молодца.

(Указывая на Николая Редрикова.)

А я божусь, сквозь землю провалиться,

Что он гонец царев; его поймали,

А грамоты царевой не нашли;

А я его в Москве недавно видел,

Сбирался он в Ростов, и верно знаю,

Что грамоты он вез.

Куда ж им деться?

Где грамоты?

Не знаю. Я, боярин,

К родным бежал от службы из Москвы.

Ты, дяденька, не обижай сиротку!

Ты добренький!

Ты сказочник, я вижу.

Пытать его!

Пытайте, коль хотите,

Невинного. Теперь я в вашей воле;

В чужом стану, один, защиты нет,

Одна защита — матушки молитва

Перед Творцом. Хоть до смерти замучьте,

Родимые, а не в чем повиниться.

Не стану лгать. За правду мне не страшно

И умереть.

Вот молодец какой!

А сколько лет тебе?

Годков осьмнадцать.

Ну, из тебя иль добрый парень выдет,

Иль уж такой разбойник, что на диво.

Он вор прямой.

А вот мы завтра к князю

Рощинскому сведем его. На дыбе

Он скажет все.

Ведите, ваше дело.

Теперь пока в землянку запереть.

Николая Редрикова уводят казаки.

Ты на слова мои не обижайся,

Не про тебя я говорю, про всех.

Зачем мы здесь стоим — давно пора бы

В Москве нам быть. Я сам вчера оттуда.

В народе рознь, а мы сидим, зеваем.

Стараюсь я один; уж я не мало

По площадям московским надрывался,

Уму учил и в чувство приводил.

Хотят идти с повинной к государю

Димитрию Иванычу. За службу

Пожалуют иль нет, — не знаю. Яну,

Петр Павлычу Сапеге, нынче утром

Докладывал, какие атаманы

Нам Красное село сдадут, какие

Провесть хотят за деревянный город

Лазейка есть, лазейку мы сыскали.

И кланялся я гетману и князю

Явить мое раденье государю,

Чтоб ведомо ему старанье было

И неусыпный труд.

Тебе бы встряску

Хорошую задать, ты больше скажешь.

Ну, на тебе за службу ковш вина.

Давай играть, татарин.

Деньга мало.

A денег нет, отдашь живым товаром,

Возьму полон.

Якши! Давай играем!

Ведь знаю я, что некрещеным счастье,

Талан во всем, а все с тобой играю,

С татарином. Бери!

Играй еще!

Тащи опять!

Играй еще!

Сыграем!

В последний раз.

Подай сюда!

Еще!

Опять мое.

Играй еще!

Да с чем же

Играть тебе? На старика сыграем?

Играй, играй!

Поди сюда, старик.

Мы на тебя играем. Что, татарин!

Он мой теперь.

Пожалуста, играй!

Посля отдам.

Без денег не играю.

Пожалуста.

Пошел! Гулять хочу!

А ты, старик, нам песни пой, да громче!

Плясать горазд, найдем тебе плясунью,

И тешьте нас.

Мирских не знаю песен.

Мои уста поют Господню славу

В святых церквах; в разбойничьем вертепе

Не осквернюсь я срамным празднословьем.

Пусти его.

Он будет петь, увидишь!

Он мой теперь, я выиграл его!

И что хочу, то и заставлю делать.

Ну, пой, старик, а то убью!

Ты глупый

И жалости достойный человек!

Я Господа боюсь, а ты не страшен.

Я для тебя губить души не стану.

А что мне смерть! Давно прошу у Бога

От бренных уз, от старческою тела

Освободить тоскующую душу,

О житии небесном.

Если просишь,

Так ты давно б сказал.

Беги, спасайся!

Куда бежать! От смерти не уйдешь.

Зачем убил? Зачем убил? Не надо

Убил его.

И ты того ж дождешься.

Хватай его!

Вяжите кушаками.

Татарин, прочь! Убью тебя, собаку!

Не вырвешься из наших рук железных.

С татарином мы двое черта свяжем,

Недаром мне прозвание «Четыре

Здоровья». Так скрутим его, что любо.

Дождусь же я, не все же буду связан.

Из-за угла перестреляю всех.

Доводишь сам. Проспишься, позабудешь.

Проклятые! Чтоб провалиться вам

Со всем гнездом разбойничьим! Разверзись,

Сыра-земля, до самой преисподней

И поглоти воров проклятых стаю

И первого меня!

Вот это ладно,

Что не забыл себя.

Я околеть-то

Давно бы рад, да только вместе с вами.

Я рад кипеть в смоле, в горячей сере,

Да только б знать, что ты сидишь со мною

В одном котле. Я боль свою забуду.

И дьяволов-мучителей потешу

Я хохотом над мукою твоей.

Товарищи, о чем шумите?

Мертвый

И связанный! Не можем мы без драки

И смертного убийства выпить чарку.

Теперь и ты с волками вой по-волчьи.

И сам дерись, и пей, и нашу волю

Не осуждай.

Мне это ничего!

Я зарожден на зло. На свет с зубами

Родился я, меня не испугаешь.

Вы, головы и атаманы, братья!

Вот новый наш товарищ — молодец!

Покинул он изменнический город

И целовал сегодня крест на службу

Природному царю и государю

Димитрию Иванычу.

Откуда

И кто таков ты?

Редриков Максим.

Он дворянин московский.

Ну и ладно.

Вот мы его пригоним в кашу веру

И окрестим. Давайте ковш вина!

Ну, пей, да только весь смотри!

О здравье Царя Димитрия всея Руссии.

О здравии царя и государя

Димитрия всея Руссии.

Верой

И правдой служи царю и нам,

Товарищам! Отца и мать покинуть

И всю родню забыть, а доведется,

Губить и их, как недругов царевых,

Клянись!

Клянусь!

Ну, Бог тебе на помочь!

Ты наш теперь!

Ни бачка нет, ни мачка.

Твой бачка царь, а мачка нож-булат.

Мы наберем холопов беглых сотню,

И в сотники тебя тотчас поставим.

А вот тебе на первый раз и служба:

Стеречь полон, всю ночь ходить дозором

По куреням, чтоб стража не дремала.

А молодца в землянке пуще глазу

Ты береги, он завтра нужен нам.

Ну, спать пора, пойдемте, атаманы.

Эх, волюшка! Кому ты не мила!

Удалых ты до Тушина доводишь,

По сердцу мне веселое житье!

Прикажи-ка нам, хозяин,

Поскакать, поплясать,

Поскакать, поплясать,

Про все городы сказать!

И про верхни городки,

И про низовые.

Максим! Максим!

Чего? Знакомый голос,

А никого не видно.

Я в землянке,

Поди ко мне.

Ты как сюда попал?

Пусти, скажу.

Тебя беречь велели.

Запрешь опять.

Ну, выходи на волю.

Рассказывай, потом опять в землянку

Запру тебя, сиди да утра жди.

Попался я казакам на дороге.

А грамоты?

У Троицы теперь.

Я отдал их старухам богомолкам,

Зачуявши погоню. Завтра утром

О грамотах сведут меня к допросу

И накрепко пытать хотят.

Что ж делать!

Не будь дурак, вперед не попадайся!

Садись опять в землянку, дожидайся

Судьбы своей.

Постой, я погадаю.

О чем, Максим?

Пустить тебя аль нет?

Да как пустить! А крестно целованье!

Толкуй еще! Уж за одно грешить,

Я утверждался крестным целованьем

Двоим царям служить: в Москве Василью,

А в Тушине Димитрию. Василья

Я обманул, а этот чем же лучше?

Тебя-то жаль, ты больно молод, парень,

И отпустить беда, спина в ответе,

А неравно и голову долой.

Поди садись в землянку, я опосле

Поворожу, пустить тебя аль нет.

Нельзя входить! Не велено!

Холоп,

С дороги прочь!

Не выходил из бани

Великий царь.

Пошел! Я царский гетман,

Когда входить к нему, я знаю сам.

Пришли мы рано, в бане царь московский.

Трудов ему довольно по утрам,

То молится, то в бане кости парит.

Вот мы с тобой всю ночь гуляли-пили,

А на ногах давно.

Ты, пан Сапега,

Не позабыл вчерашних разговоров?

Не позабыл.

Хоть мы и побратались

И саблями с тобою поменялись,

А в Тушине двоим героям тесно,

Соперников я не люблю, ты знаешь.

Ходынское и Пресненское поле

Прославлю я своим геройством; ты же

Ищи себе урочища другие

Для подвигов; Россия велика.

Уж я нашел. Не бойся, пан Рожинский,

Друг другу мы с тобой не помешаем.

Бери Москву, сажай царя на трон

И управляй Московским государством!

А я для вас возьму другие замки,

Восточные, и путь к богатой Волге

Очищу вам.

Великою помехой

Стоит гнездо монахов на дороге,

Как вороны из каменного гроба,

Они и днем и ночью стерегут

И разбивают царские разъезды,

И Шуйского обозы прикрывают.

Под рясами седые старики

Страшнее нам всей рати. Этот замок

Должны мы взять.

Не замок, а лукошко

Лубочное: я разорю его

И выгоню ворон. Мы, князь Рожинский,

Творим дела великие: мы царства

Обширные берем, на трон сажаем

Кого хотим, nostra armata manu

Id facimus[1]. Мы римляне, Рожинский;

Romani sumus.[2]

Что romani! Дрянь!

Мы лучше их! Однако, пан Сапега,

Вчерашний хмель гуляет в голове.

То у тебя, то у меня пиры;

Ты уезжай скорей, а то сопьемся.

Пируем мы сегодня у царицы,

Красавицы, моей богини.

Что-то

Не по нутру твоя богиня мне

И льстивая родня ее.

Сегодня

Последний пир, а завтра и в поход.

Насмотримся, как Юрий Мнишек будет

Перед царем хитрить и унижаться,

И дочери кивать, и знаки делать,

Чтобы была поласковее с мужем.

Ведь ласки дочери царю он продал

За триста тысяч, — выгодная сделка!

Послушаем, как царь устав церковный

И весь псалтырь читает наизусть,

И величает братом Сигизмунда.

Мне мочи нет, я слышать не могу!

Какой он брат ему! Такие речи

На Господа хула. У Сигизмунда

И конюхи его такого братства

Не захотят.

Тихонько! Здесь бояре!

Нам сказывал наш гетман, князь Рожинский,

Что Ян Сапега, староста Усвятский,

Покинуть нас желает?

Он для пользы

Твоей идет, великий государь,

Врагов твоих разить, громить твердыню

Противников твоих.

Ты, князь Рожинский,

Не так сказал. Идет громить Сапега

Великую святыню православных,

Святой оплот поборников Христовых,

Воздвигнутый отцом моим Иваном…

Мы, русские, святыню почитаем,

Изменникам святыня не защита.

Желаю я в таком великом деле

Своих бояр, природных русских, слышать

Совет прямой! Скажите мне, бояре,

Достойно ли московскому царю,

Блюстителю единой, православной,

Незыблемой и непорочной церкви,

Отдать свою святыню вековую

В разор и поруганье иноземцам?

Не видано у нас такое дело

Спокон веков.

Ты слышишь, князь Рожинский?

Не трогай Троицы Живоначальной

Монастыря святого! Не милует

Господень гнев за то. Побойся Бога,

Великий царь и государь Димитрий

Иванович.

Я слышу глас народа

В речах бояр моих. Народ московский

Заговорит, что я не чту святыни.

Сапега ждет приказа твоего.

Не двинусь я без воли государя.

Вы слышали. Какого вам приказа?

И что еще сказать могу?

Ты скажешь,

Чтоб собрался, не мешкая, Сапега

К монастырю; своим боярам новым

Молчать велишь, иль я молчать заставлю

По-своему.

Мой гетман лучше знает,

Что делать мне и говорить.

Еще бы!

Я знаю все. Ты царь благочестивый

И Троицкий старинный монастырь

Ты уберечь и сохранить желаешь.

Да твой ли он? Он Шуйского покуда,

И в нем враги твои сидят. Ты хочешь,

Чтоб у тебя была святыня эта,

Так надо взять ее — и мы возьмем.

Вот мысль твоя. Ну, с Богом, пан Сапега,

Сбирайся в путь.

С тобой пойдут поляки?

И русские.

Не верю.

Пан Лисовский

Идет со мной и с ним шесть тысяч русских,

Да я возьму с собой людей охочих.

Ну, если так, иди! Мы, царь Димитрий

Иванович, московский и всей Руси,

Всех царств и княжеств наших самодержец,

Единый, Богом данный и хранимый,

Помазанный и вознесенный Богом

Над прочими царями и, подобно

Израилю, ведомый высшей силой,

Единый христианский царь с востока

До запада, и многих государств

Самодержавный повелитель, ныне

Тебе, Ян Петр Сапега, указали

Идти войной на царских супостатов,

Сидельцев Троицы Живоначальной

Монастыря, и промышлять над ними.

Поди к руке моей.

Повелеваем

Тебе, наш думный дьяк Денис Сафонов.

И написать, и в войске объявить

Охочим людям, буде пожелают,

Идти с Петром Сапегою на наших

Изменников, которые доселе

Челом мне, государю, не добили

И вин своих не принесли; пусть идут,

Надежные на милости господни

И Богородицы его пречистой,

Великого Николы-чудотворца,

И жалованье царско неисчетно

Великое мое.

Великий гетман.

В моем стану и войске все ль спокойно?

Великий царь, давно пора тебе

Сидеть в Москве на дедовских престолах,

А здесь пока во временном стоянье,

Под Тушином селом, и день вчерашний,

И ночь прошли, Бог дал, благополучно.

Нельзя сказать, чтоб вовсе без греха,

А не было беды большой. Казаки

Московского гонца вчера поймали

И отдали его на береженье

Из выходцев московских дворянину,

А тот его не устерег.

Повесить!

Поссорился вчера Буявский ротмистр

С товарищем за дружеской попойкой

И во хмелю убил до смерти.

На-ко!

Мы строгостью такою всех разгоним.

Буявского, я думаю, простить.

Поляки нам за жалованье служат,

Они пришли на помощь — наши гости,

А не рабы, мы жалованье прежде

Должны отдать.

И отдадим в Москве.

О деньгах речь, так жди; а за провинность

Казнить сейчас, — какая ж будет правда!

И кто ж служить поедет к нам из Польши?

А кто ж из русских в Тушино пойдет,

Когда казнить мы будем только русских

И миловать поляков виноватых.

Полякам ты заступник, а за русских

Не вымолвишь и слова. Виноваты

Равно они, равно достойны казни;

Коль миловать, так надобно обоих.

Рожинский-князь, проси за поляка,

А я челом за русского ударю.

Мне русские нужней; я в сердце Руси

Веду войну; разведать путь-дорогу

И корм найти свои скорее могут,

И лишнему я рад. Не сотню тысяч

Веду с собой, мне каждый ратник дорог.

Великий царь, пусти его со мною

Под Троицу!

Ждут милости иль казни

Буявский пан и Редриков Максим

У твоего крыльца.

Привесть виновных.

Вводят Максима Редрикова и поляка.

Хоть оба вы, за ваши воровства,

И довелись до лютой смертной казни,

Для радости свидания с женой,

Мариной Юрьевной всея России,

Прощаю вас.

Спроси его, Сафонов,

Пойдет ли он под Троицу с Сапегой

Охотою?

По царскому указу

Петр Павлович Сапега, царский ротмистр,

Войной идет на недругов, сидельцев

У Троицы в обители святой,

И вольно звать ему людей охочих.

Ты, Редриков, желаешь ли идти

Под Троицу и крепко, нерушимо

Стоять против врага, и всякий поиск,

И тесноту чинить по силе-мочи?

А что ж нейти?

Святыни не боишься?

Уж заодно мне Богу отвечать.

Коль в Тушино пошел, так, значит, Бога

Не побоюсь.

Молчи ты, смерд! Ты служишь

Здесь, в Тушино, природному царю.

А разве я его не величаю

Димитрием Иванычем, природным

И подлинным царем? К нему на службу

Я из Москвы пришел. Такая служба

Мне по сердцу. Служа ему, мы грабить

И разорять в Московском государстве

Все города у Шуйского должны.

А Сергиев, иной ли город грабить,

Уж все одно.

Гоните вон его!

Повесить бы его вернее было

И Господу угодней! Вот разбойник!

Таких-то мне и нужно, государь!

Мне, право, жаль, что я его простил.

Нашелся он, мой суженый, желанный,

Нашла его душа моя. По нем-то

В глухой тиши полночной снов горячка

Томит меня, а днем грызет тоска.

Придет пора, и девушке не плакать

Никак нельзя! Защемит ретивое,

Тоски и слез любовных не минуешь.

Я девушка, и плакать мне не диво;

Но долго я не стану убиваться.

Поплакала, и будет. Я на горе

Связать себя с немилым не позволю.

Ужели мне в одних забавах воля,

А в муже нет! Кого отец укажет,

За тем и жить! Отдать красу девичью

Немилому, постылому! Потешить

Родителя и погубить себя!

Потешь меня, старик, свое ты отжил,

И молодого счастья не губи!

Вы, девки, что стоите?

Ждем приказу.

Все дело их, что за тобой ходить.

Приказу ждете? Мой приказ короткий:

Подите вон!

А ты, старушка Божья,

Поближе стань, поговори со мной.

Что, матушка боярышня, прикажешь

Рабе твоей?

Утешь меня, старуха!

Тебе, кажись, о чем бы тосковать!

Ты видела мальчишку молодого,

Московского гонца?

Не раз видала.

Пригоженький мальчишка, вот и все.

Мальчишка, да! Ребенок-недоросток,

А высушил и вызнобил он сердце

Боярышни твоей.

Ах он разбойник!

Рассказывай! Ты видела, ты знаешь,

Пригож ли он, и вьются ль русы кудри,

И ясны ли его сокольи очи,

И весело ль глядят, или кручинны,

И любит ли меня?

Ахти! Не знаю,

Какую речь вести, боюсь тебя.

Не бойся, няня! Сядь со мной.

Не смею.

Садись, садись! Прилягу я легонько

На грудь твою. Меня ты приголубишь.

Тоскую я! Будь матушкой родимой,

Утешь меня, девицу-сиротинку.

Рассказывай про молодца-детинку,

Зазнобушку.

Не знаю, что и молвить.

Да говори же, старая карга!

Хорош… пригож… да только молод больно.

Ну, вот беда! Состариться успеет.

За молодым-то веселее жить.

Уж так-то люб, уж так-то люб он, няня…

А люб так люб. Не по-хорошу мил,

А по-милу хорош, моя голубка!

Да где ж его ты видела?

Забыла

Ты, старая! А помнишь, на дороге

Мы съехались… А здесь в сенях отцовых

Два раза я тихонько поджидала,

Когда пойдет, и будто не нарочно

Встречалась с ним, и речи говорила,

И как зовут узнала: Николаем!

Никак, идет наш батюшка, боярин!

Хорош отец! О дочке и не вспомнит,

Совсем забыл.

Заботы одолели

Великие. По царскому указу

Мне велено беречься от воров,

К Владимиру идти, крепить осаду

И воеводой быть во всем краю,

По городам сбирать детей боярских,

Из Суздали, из Юрьева, из Шуи,

А скоро ль их сберешь! Сидят в поместьях,

Не двинутся, как пни, покуда силой

Не выбьют их на службу батожьем.

Кругом мятеж, остроги наши плохи,

Запасов нет и отсидеться не в чем.

Я дел твоих не знаю воеводских

И знать-то не хочу. Ужли ты часу

Не выберешь для дочери-сиротки?

На возрасте, на выданье теперь

Я, девушка, со скуки пропадаю,

Одна как перст я у тебя,

Родная,

Прости меня! До солнышка проснулся

Сегодня я. Все утро собирался

Зайти к тебе, да не поспел; с делами

Замешкался в избе приказной. Надо

Московского гонца к царю отправить

С отпискою о нашем утесненье,

И скудости, и ветхости острогов,

И осыпе валов по городам,

Что зелья нет…

Я вижу, ты, родимый,

Состарился и выжил из ума.

Ну, можно ли мальчишку с царским делом,

С отписками, послать в такую пору

Немирную? Пошли к царю другого,

Постарше кто; его оставь.

Не смею

Держать его, он прислан с оборотом.

А если он отписки потеряет

Иль воры их отнимут у него,

Тогда-то что? При старости почтенной,

Ты в грамоте царевой прочитаешь,

Чтоб так тебе не дуровать вперед,

Иль хуже что. И самого-то вором,

Изменником перед царем поставят,

Нашепчут в уши злые шептуны,

Безбожные.

Ну что ты мне толкуешь!

Перед царем в ответе я не буду.

С кем прислано, я с тем и отпускаю.

Ты, батюшка родименький, не любишь

Меня ничуть. Пойдешь ты на воров,

Подумай сам, меня-то на кого же

Покинешь ты!

Тебе не привыкать,

Не первый раз одна ты остаешься.

Тогда не то, теперь другое время:

Я в Тушино попасться не желаю

К мятежникам.

Храни тебя Господь!

Оставлю я охрану понадежней.

Не верю я твоей охране.

Кто же

Убережет тебя?

Гонец московский.

Его оставь.

В уме ли ты, Людмила!

Не ты ль сама сейчас же говорила,

Что молод он и грамоты поверить

Нельзя ему? А как же я поверю

Тебя беречь!

Ты вот что, мой родимый,

Послушайся меня хоть в жизни раз,

Не отпускай его в Москву.

Людмила,

Не говори таких речей безумных!

Ты дочь моя, Сеитова княжна.

И он не смерд, слуга царю такой же.

Ты погоди, не называй безумной,

Я в разуме покуда. Если ж хочешь,

Чтоб вправду я осталась без ума,

Так отпусти его.

Молчи, Людмила!

Не заставляй отца седого слушать

Пустых речей твоих! Молчи, покуда

Не понял я бесстыдного их смысла.

Ты любишь дочь иль нет? Моя погибель

Нужна тебе иль ты желаешь счастья

И радости для дочери твоей?

Уходишь ты?

Прощай!

Скажи мне толком,

Отпустишь ты гонца иль нет?

Не стоит

И говорить с тобою, полоумной!

Ты не стыди себя!

И это слово

Последнее?

Последнее. Прощай!

Так вот она, неволя теремная!

Так вот когда высокий, чистый терем

Мне тесен стал и жизнь моя девичья

Наскучила. Душа на волю рвется,

Хочу любить, любить… Ты, злой старик,

Ты баловал меня и тешил прежде!

Ты вырастил на волюшке меня,

И дай ты мне ту волю дорогую

За милого пойти. Ты дашь мне волю!

Не дашь ее, так я сама возьму.

Ну, нянюшка, старушка, поживее

Веди ко мне любезного дружка

Николушку!

Ах, батюшки! Да в чью же

Ты голову…

Ступай без разговору!

Приказано и кончено.

Пропали

Мы, бедные, несчастные…

Завыли!

На лестницу ступайте, стерегите,

Чтоб не вошел боярин невзначай!

Пускай себе другие девки плачут

По теремам высоким взаперти

И ждут в слезах себе неволи злее:

С немилым жить, с неровней вековать

И девичьи коротенькие слезы

Сменять на бабьи слезы без конца;

Не стану я томить себя слезами,

Ретивому сердечку волю дам

И девичий обычай свой потешу!

Побережней иди! Вот видишь, глупый,

Какая честь тебе! Ты не болтай,

Не сказывай, что я тебя водила

К боярышне, а то себя погубишь,

Ее и нас.

Да ладно.

Ты не бойся!

Поди ко мне, мой писаный красавчик!

Бывал ли ты в девичьем терему?

Ну, сказывай.

Ни разу не случалось,

А хорошо у вас, как словно в сказке,

Не вышел бы.

Ты любишь ли кого?

Я всех люблю. У матушки учился

Сыздетства я речам ее любовным

И ласковым словам; она велела

Мне всех любить и миленькими звать.

А кто учил любить красу девичью?

Своим умом дошел.

Меня ты любишь?

Любить люблю, сказать боюсь; погонишь

Из терема.

Не погоню, не бойся.

Так я скажу.

Ты говори, да больше!

Любовных слов не слышим мы совсем,

А сердце их желает.

Мне на свете

Одна лишь ты и жизнь и радость. Знаю,

Что ты неровня мне, а все тоскую

И плачу по тебе. Со мной ты шутишь

И посмеешься после надо мной,

А мне в тоске сидеть да убиваться

В своем углу.

Постой! Постой! Неправда!

Тебе игра, а мне навеки мука,

И все-таки люблю тебя.

Постой!

Возьми себе на память перстенечек!

Бери любой!

Вот этот дай!

Изволь!

Редриков берет перстень.

Ну, что же ты стоишь? Иль не умеешь

Благодарить?

Умею, да не смею.

Благодари.

Спасибо! Мой возьми!

Серебряный и плохенький, а дорог,

Он матушкин подарок.

Вот спасибо!

Боярышня, беда! Отец идет!

Беги скорей ко мне в опочивальню

И спрячься там! Не выходи, покуда

Не позову сама.

Послушай, дочка!

Немного мне на свете жить осталось.

Последних дней срамить я не хочу.

Давал тебе я волю и поблажку,

Но с той поры, когда в девичий терем,

Забывши стыд, водить ты парней стала,

Запру тебя и сторожей поставлю

С дубинами у окон и дверей.

И всякого, кто в терем твой заглянет,

В тюрьме сгною, тебя в монастыре.

Мне поздно в монастырь, теперь я замуж

Задумала, ты раньше бы хватился.

Где Редриков?

В моей опочивальне.

И выйдет он со мной оттуда в церковь

Иль в озеро.

Не выйдете вы вовсе

Из терема; кругом законопатить

Все выходы велю, и умирайте

С любовником голодной смертью оба.

Мне вас не жаль.

Тебе меня не жаль?

Ты что сказал? Морить голодной смертью

Родную дочь? Спасибо! Вот спасибо!

Любовь твою я вижу. Эка дура!

За что же я любила старика!

За что же я его любила столько!

Поди сюда, благодари отца!

Редриков входит.

Скорей ко мне бегите, няньки, мамки!

Входят нянька и сенные девушки.

Боярина благодарить за милость!

Челом ему! валитесь в ноги все!

Послушайте, как дочь свою он любит!

Прошу его: родитель-государь,

Дозволь ты мне, девице-сиротинке,

За рабскую мою тебе покорность,

За скучное сиденье теремное,

За слезные молитвы по тебе,

Позволь ты мне пойти, девице, замуж

За милого, — мне Бог его послал;

Отдай ты мне, рабе твоей, на выбор:

Иль с милым жить тебе и нам на радость,

Иль умереть с моим желанным вместе!

И батюшка пожаловал меня:

Он, государь, на милость тороватый,

Родную дочь и зятя запереть

И уморить сулит голодной смертью,

И закопать в одну могилу вместе.

Ну, кланяйтесь ему, благодарите.

Я говорить не стану с ним. Не долго

На свете жить, наговориться с милым

Потороплюсь.

Ты смерти не боишься?

Чего же мне бояться! Я с тобою

Увидел рай; еще такой отрады

Мне в жизни не видать, зачем и жить!

Умрем с тобой, друг другу в очи глядя,

Целуяся, милуяся любовно.

Упряма ты! Упряма, как железо.

Лукавая лиса!

Послушай, милый!

Не верит он, что мы друг друга любим,

А то бы нас жалел он погубить.

А видит Бог, тебя я полюбила —

Я так любила только одного,

Один лишь был на белом свете дорог

И так же мил — седой старик, отец,

Пока моим он не был душегубом.

Ну, Бог с тобой! Забудь мою обиду,

Поди ко мне.

Мы неразлучны стали;

Я не пойду одна.

Подите оба!

Не жаль тебя мне, девки полоумной,

А жаль любви твоей. Пускай же дочка

Сеитова смеется над отцом,

Да только бы не назвала злодеем.

Благословлю и обвенчаю вас

И на воров пойду. Живите с Богом.

Пойдемте вниз, пошлемте за попом.

Теперь опять тебя я полюбила,

Упрямого и злого старика.

А ты горазд на девок! Как сошелся

И видел где ты дочь мою?

Расскажем

Мы после все.

Я, батюшка боярин,

Давно люблю ее. Не погнушайся

И прикажи, боярин, мне, холопу,

Любить тебя.

Люби и почитай,

Отцом родным зови меня, разбойник,

И всякого приказу слушай!

Ладно!

Смотреть с валов, не видно ли чего

В монастыре.

Покуда не видали.

Светлеет что-то!

Господи, помилуй

Рабов твоих!

Сиянье по стенам.

Смотри верней, да с верою, со страхом,

А после нам скажи, коль что увидишь.

Присядь к огню, погрейся, обсушись.

И холодно, и вьюга-непогода

Слепит глаза, и угощают знатно

Калеными орехами со стен.

С добра-ума убрался с казаками

Целехонек от келаревой башни,

Из-под огня, и больше не пойду.

Помилуй Бог! помилуй Бог! Охота ль

На драку лезть ни с чем.

Поляки бойки,

Ну, пусть они и бьются в стены лбом!

Не прошибить — крепки, да и толсты:

Сажен пяти от низу до зубцов,

А в толщину — где три, а где и больше;

Попрыгают поляки на бахметях,

Полаются на каменные стены,

Как пес на месяц — съел бы, да высоко,

И с тем уйдут.

Не мало их поляжет!

Монахи им живые не дадутся.

Монахи что! Угодники Господни

Монастырю дают святую помощь;

Мы с музыкой идем, с гуденьем, с вопом,

Пьянехоньки, — а там святые старцы

Молитвою укреплены, постом,

И ратники с благословеньем божьим

Отпор дают под звоном колокольным.

Я сунулся, да тоже взял назад,

Бежал, как вор, дрожа как лист, как Каин

От Господа. Повел свои я сотни,

Когда совсем стемнело. Вот идем,

Потупившись, глаза поднять боимся

На темную ограду, что-то давит,

Гнетет тебя. Я раз взглянул и два —

И помертвел: в сиянии небесном

Угодники со стен на нас грозятся

И от врагов обитель ограждают

Каждением и крестным осененьем.

Святой водой кропят. Великий трепет

Объял меня! Махнул своим казакам

Скорей назад, назад, давай бог ноги.

Да вот и здесь еще лежу, трясусь

И думаю: да что мы, черти, что ли,

Что воевать пришли святое место.

Немного тут возьмешь! Сбираться на Дон,

Домой идти, покаяться скорее,

Замаливать свой грех, покуда жив.

Ведь есть одно у нас святое дело —

Крушить татар ногайских; мало нам!

Епитимью возьму себе на сотню, —

Ты думаешь поклонов? нет, голов

Татар поганых, — может, Бог простит.

Ну, что, Асан, не много взял?

Молчи!

Аллах! Аллах! Такой война не нада!

Дождетесь вы! Молитвы не помогут

И не спасут колокола. Беспута

Заплатит вам за раны и увечье

Сторицею! Пробьем до вас дорогу,

Не пушками, так саблями продолбим,

Натешится душа моя.

Беспута,

Ты о каком увечье говоришь?

Нога болит, рукою не владею,

Я в ров упал; стрелою угодили

Под левое плечо.

А, видно, ловко

Попал тебе; кольчугу продавило,

И хмель прошел!

Мы двигали тарасы

И лестницы, вдруг свистнуло в ушах,

И я, как сноп, лечу.

Щиты, тарасы

К монастырю свезли, а сами прочь

Ни с чем ушли. Спасибо завтра скажут

Монахи вам, — им топки на две будет,

На братский хлеб, на монастырский квас.

К монастырю тарасы! Пан Лисовский

С Сапегою и на небо полезут

По лестницам.

До неба нам высоко,

А монастырь возьмем. Не отсидятся

Монахи в нем, хотя бы на защиту

К ним ангелы явились.

Ошибетесь.

Спалим огнем его, порубим ратных,

Мучительски монахов перемучим

И поживем награбленным добром

До сытости и до отвалу.

Будто?

Поди-ка ты, какой проворный стал.

А вы зачем бежали?

Надо было.

Не твоему уму про это ведать.

Без нужды я не побегу.

Вы трусы!

Болтай, болтай! Бежал, боялся Бога.

А ты пошел, рука-нога болит,

Еще пошел, совсем кончал.

Робятки!

Давайте нам поесть чего-нибудь.

Хвастливое-то слово гнило. Утром

Хвалились нам паны, что монастырь

Возьмут они взятьем; что мы недолго

Под Троицей в окопах простоим

И двинемся к Переяславлю ратью,

Потом в Ростов и дальше.

Не поверить

Панам нельзя, поверишь — ошибешься.

Придется нам зазимовать.

Пробьемся

И год, и два, и больше. Хорошенько

Насмотримся на каменные стены

Издалека, а близко не подпустят,

И прочь пойдем.

Утеха не велика.

Тоска возьмет и совесть одолеет.

Я по себе скажу: по воле царской

Стоим мы здесь; да, видно, Бог не хочет

В разор отдать святыни монастырской.

Зараз бы взять, и разговор короткий,

Покаялся б уж после заодно

За все грехи. А год бороться с Богом

И каждый день, вставая и ложась,

На те ж кресты молиться, по которым

Из пушек бьем; сшибать колокола

И с музыкой ходить против святыни,

Разбойником быть мало, — окаянным

Быть надобно.

Что правда, друг, то правда.

Они поют молебны, по стенам

С иконами, с крестами, с водосвятьем,

А мы по них стреляем из наряда.

Ползи к стене в потемках, не защита

Железная кольчуга от пищалей.

Убьют тебя — не страшно: умирать же

Когда-нибудь, от смерти не уйдешь;

А вот беда: Господь-то запятнает

Да жизнь продлит; всего поискалечит,

Сведет дугой, отнимет ноги-руки

И знаменье положит на челе.

Живи потом на свете, людям на смех,

Калекою, детям на поруганье,

Отмеченный, что ты боролся с Богом.

Готов служить царю я, государю

Димитрию Иванычу, и буду

Изменников его и жечь и грабить,

Да только укажи другое место.

Хоть свой же дом спалю, а здесь неволей

Опустишь руки, голову повесишь.

Здорово, брат! — Откуда?

В Переславле

Замешкался. Работы много было.

Да труд зато недаром; переславцы

Взялись за ум, в измене повинились

И в Тушино отправили гонца

С повинною. Сбираются к Ростову

Отплачивать старинные обиды

И приводить ростовцев ко кресту

Природному царю и государю

Димитрию. Мне гетман пан Лисовский

Приказывал собрать людей немногих,

Кому стоять под Троицкою скучно,

В Ростов вести, на помощь переславцам.

Пожива есть; кто хочет, собирайся

В Ростов идти.

На свадьбу, на веселье

Зови меня, так, может, не пойду;

А вот в Ростов, так полечу на крыльях.

Давно я жду отрады, добираюсь

До города Ростова. Ну, Беспута,

Ты жечь и грабить лют; тебя беру я

В товарищи. Ростовским воеводой

Обижен я, пойдем считаться с ним!

Я головы жалеть не буду, только б

Сойтиться с ним лицом к лицу, напомнить

Про старое. Недаром я божился,

Зарок давал его обиды кровной

Не забывать.

Ты мне скажи спасибо,

Что я тебя и в Тушино привел

И указал в Ростов дорогу.

После.

Душа горит теперь, и сплю и вижу

В Ростове быть, в гостях у воеводы

Сеитова, незваным и нежданным,

И задушить хозяина руками,

И на ветер пустить его хоромы;

Тогда тебе я в ножки поклонюсь.

Соснем часок и, чуть забрезжит утро,

Сбираться в путь, в Ростов.

Айда в Ростов!

Идем! Идем! За мной не станет дело!

И мы пойдем, товарищу поможем.

Вот, батюшка, ты радости дождался:

Сынка женил и дочку взял.

Родимый,

По сердцу ли тебе моя женитьба?

Чего ж еще? По сыну мне почет,

По дочери защита, от приказных

Ее отец, мой сват, оборонит.

Домой приехать да сказать старухе, —

Не вспомнится от радости.

Мы вместе

Поехали б; сбираемся в Москву,

Дорог-то нет, заложены ворами.

Проселками проедем. Все дорожки

Мне ведомы лесные. Ты старуху

Полюбишь ли? Она простая баба,

А ты княжна и дочка воеводы,

Богатая и знатная.

Да если

Ее сынка любимого люблю я,

Так как же мать не полюбить!

Ну то-то!

Люби ее, хорошая старуха!

Добра, кротка и терпелива. Сына

Ты любишь ли?

Его-то не любить!

Он жизнь моя, одна отрада, душу

Я за него отдам.

Ну, так и надо,

Закон велит. Он тоже парень тихий,

Незлобивый, он матушкин сынок

И весь в нее. А ты, Никола, любишь

Жену свою?

Спроси у вольной птички,

Мила ли ей свобода в поднебесье;

Потом спроси, мила ли мне жена.

Не гневайтесь на старика. Привязчив,

Пытлив старик и любит приказать;

Хоть дети уж давно его умнее,

А все ж нельзя, такой порядок. Право,

Не гневайтесь.

Помилуй Бог! За что же?

Приказывай!

Да только и приказу

Услышите: любите нас с старухой,

И меж собой живите поладней!

Ты думала, какой приказ мудреный,

А вот и все!

Послушаем приказу.

Друг друга нам любить и так уж сладко,

А по приказу слаще будет.

Ну-ка,

Невестушка! я не видал покуда,

Ты как его целуешь?

Ох, уж стыдно;

А для тебя изволь.

А ты, Никола,

Целуешь ли жену когда?

Бывает,

Что изредка, для вида, поцелую.

Не постыдись отца, целуй.

Из воли

Не выходить отцовской. Что же делать!

Уж как ни горько, надо целовать!

Веселые вы детки. Утешайтесь!

Пошли Господь вам горя не видать!

Дурная весть пришла. Переяславцы,

Забыв Господень гнев, заворовали

И таборскому вору отдались.

Идут в Ростов.

Крепить осаду надо

И расписать людей по башням.

Сват,

Родня ты мне, а все же погодил бы

Указывать! В Ростове воеводой

Покамест я, а ты припека сбоку.

Не обессудь! Тебе я не указчик,

Ни по родству, ни по чему. Сказалось

От жалости, мне дороги родные

Ростовские, и сын, и дочка.

Знаю.

И мне они родные. Что с тобою

И толковать! Крепить осаду нечем;

Не слушают, нейдет никто. Навстречу

Ворам пойду я в поле.

Ты давно уж

Сбираешься, а все нейдешь; дождешься,

Что нас они врасплох застанут.

Дочка,

Уж не тебя ль поставить воеводой!

Ты разом бы вскочила на коня

И прямо в бой.

Мне жаль, что я не парень!

Не завелись бы воры вкруг Ростова,

Когда б не ты, а я на воеводстве

Сидела здесь.

Отцу митрополиту

Я сказывал, что здесь сиденье плохо,

И в Ярославль с собою звал, нейдет.

Посадские туда бегут.

А мы-то

Чего же ждем?

Бегите в Ярославль!

А я сберусь, пойду не нынче-завтра

Воров громить.

Поймали перелета;

Мутит народ. Его было связали

И в озеро хотели с камнем бросить,

Да не дал я. Кричит, чтоб к воеводе

Вели его; желает повиниться

И замыслы воров, переяславцев.

Открыть тебе. Он здесь.

Сюда ведите.

Ты кто таков?

Подьячий из Москвы.

Зачем в Ростов попал?

На богомолье

К Леонтию-угоднику.

За что же

Топить тебя, святого человека,

Народ хотел, не скажешь ли?

Не знаю,

Народ такой нескладный.

Ты не знаешь?

Ну, жаль тебя; пришел на богомолье,

А попадешь в застенок.

Ой! Что нужно,

Я так скажу.

Далеко ль переславцы?

Сбираются. Гляди, на той неделе

Пожалуют к Ростову. Берегитесь,

Не мало их, и с ними воры, Дон

Иванович Крузатов.

Вот спасибо!

А все-таки в застенок отведите.

Постой, не всё! Я полагаю так,

Что неравно они и раньше придут.

Вы ждите их! Оплошно вы живете.

Крепить острог скорее.

Эй! В застенок!

Пытать его, да крепче.

Ой! Всю правду

Скажу сейчас! Сегодня дожидайтесь!

Круг озера идут, лесами.

Воры

Со всех сторон!

И близко?

Близко.

На конь.

Садитесь все! Сбирай детей боярских!

Стрельцов скорей расставить по острогу!

С посаду всех, от мала до велика,

Сбивайте в город; пусть с дубьем иль с вилой

По городу становятся порядком,

Кто с чем попало. Ну, прощайте, дети!

И я с тобой!

Подьячего повесить!

Посад зажечь! Кольчугу мне! Коня!

Прощай, жена!

Прощай!

Не лей напрасно

Горючих слез, меня ты не удержишь.

Я не держу тебя.

Теперь я воин,

Я лютый зверь. Гнездо мое родное!

Гнездо мое! Жена моя! Отец!

Иду за вас! Иду! В огонь пойду,

Доколе силы хватит буду биться.

На тысячу смертей пойду без страха!

Мне умереть легко: я умираю

За родину, за милую жену!

Мой милый друг, ты жизни не жалей

И за жену не бойся! Я живая

Врагам моим не дамся в руки! Помни!

Иди скорей!

Прощай же!

Сколько силы

В твоей руке осталось, защищай

Жену мою и дочь свою; не сможешь, —

Убей ее!

Боярыня, куда бы

Укрыться нам?

Куда укрыться? Ножик

Подай сюда, другой себе возьми.

Не можем мы оборониться.

Сможем

Себя убить — вот бабья оборона,

Надежная и верная.

И вправду.

Какой-то шум! Не слышишь ты?

Не слышу.

Разбей окно, послушаем.

Набаты,

Стрельба кругом и крик, народ толпится,

Сюда бегут.

Свои или чужие?

Не разберу. Никак, чужие! Воры!

Ну, дочушка, они и есть!

Где ж наши?

Где муж, отец?

Не знаю, воля Божья.

Бог милостив! Не плачь! За дело взяться!

Мне, старому, остался старый бердыш,

Заржавленный, изрубленный, как я.

Пришел к рукам.

Давай сослужим службу

Последнюю.

Вперед меня убей.

Постой-ка ты! Тебя убить поспею,

Ты дай царю немного послужить,

Воров его убавить.

Слышны шаги.

Ну-ка, первый!

Благослови Господь!

Отец!

Максим!

Зачем ты здесь?

Ростов святое место,

Не Тушино.

Не вовремя приехал

Молиться ты; с ростовским воеводой

Я счет веду за старую обиду

И головы его ищу.

Обижен

Не ты один, я тоже; только скоро

Простил ему; мы сваты с ним. Коль хочешь

Ты зло сорвать свое, убей уж вместе:

Его, меня и братнину жену.

Ах, батюшка, зачем ты породнился

С врагом моим!

Мы все твои враги!

Ты тушинец, мы слуги государя

Василия Иваныча; ты вору,

А мы царю-помазаннику служим.

Скажи ты мне: неволей иль охотой

Ты к тушинцам пристал?

Своей охотой.

Да будет же…

Постой! Не проклинай!

Я пригожусь! Ничем не виноваты

Ни ты, ни дочь Сеитова, ни брат,

Я вас спасу.

Горим, горим! Спасайтесь!

Боярыня, твою опочивальню

И девичью зажгли со всех углов.

Приставлю к вам десяток молодцов

Оберегать тебя с сестрой! Скорее!

Пожар в дому.

А где ж она?

Я после

Найду ее и приведу.

Людмила!

Скорей иди, а то сгоришь.

Людмила!

Ты, девка, мой!

Не тронь меня!

Послушай,

Не бойсь мене, я добрый!

Стой, татарин!

Она моя! Твоей ли образине

Красавица такая!

Девка мой!

Уйди добром!

Башка долой!

Далеко

До головы моей тебе, татарин!

Твоя скорей слетит!

Лежи, собака!

Сгореть тебе в хоромах воеводских!

Не сжалюсь я, ты лучше не проси,

Не вытащу.

Спасите, Бога ради!

В огонь! В огонь меня!

Я не расстанусь

С тобой теперь! Уж только разве руки

Мне по локоть отрубят. Ты утешься,

Красавицу такую не обижу.

Я в бархаты, в парчу тебя одену;

Награблено в монастырях довольно.

Остановись! Она сестра моя!

Ну, вот беда! С тобою породниться

За честь сочту!

Не спорь со мной, Беспута!

В последний раз прошу: оставь ее!

Сказал — оставь, я не шучу с тобой.

Оставишь ты? А то возьму насильно!

Пугай других, а мне тебя не страшно!

Асан убит, с тобою будет то же.

Я породню тебя с моею саблей,

Разбойника!

Будь проклят!

Издыхай же!

Она моя!

И не твоя, а Божья!

Кого убил ты, погляди! Максима!

Родной тебе!

Туда ему дорога,

Изменнику!

От Божьего суда

Ты не ушел, Максим! Отцову руку

Отвел Господь; рукой родного брата

Отмстил тебе за крестопреступленье.

Отец? Отец?

В плену с митрополитом.

Спасенья нет?

Все улицы ворами

Наполнились. Куда бежать с тобой?

Разлучат нас, разлука хуже смерти.

Благослови, отец, на жизнь иную,

На вечное житье твоих детей!

Спасенье там! Туда я с милым мужем

Без трепета пойду.

И я за вами.

Зачем мне жить? Что видеть? Святотатство,

Грабеж церквей! Мученье беззащитных!

Девиц и жен позор! И поруганье

Святынею и иноческим чином!

Детей, убийц своих отцов седых!

Все лютости ужасной той годины,

Предсказанной пророками издревле,

Когда идет с ножом на брата брат!

Да будет вам мое благословенье!