Тоннель

Tove Alsterdal

BLINDTUNNEL

Copyright © Tove Alsterdal 2019

Published by agreement with Ahlander Agency

© Савина Е., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Из тьмы проступают очертания кроватей. Следом — лежащие на них тела, словно холмы и впадины на фоне ландшафта. Луч света, пробравшийся в комнату, высвечивает чье-то лицо.

По три кровати у каждой из стен и шесть тел. Кто-то должен осмотреть их. Вот лицо старухи, впалое и застывшее. Он хочет дотронуться пальцами до тонкой кожи, но у него не хватает духу. Закрытые глаза, сморщенная кожа. Рот широко открыт, словно в беззвучном крике, пряди волос на подушке, торчащая нога со скрюченными пальцами точно в том месте, где он держится за столбик кровати.

Внутри все клокочет, словно кровь ищет себе дорогу наружу. Сердце крушит грудь изнутри. Теперь он понимает, почему здесь так тихо. Почему так темно.

Мертвы. Они все мертвы.

Глаза последней женщины распахнуты и тускло смотрят в никуда. Но где мужчины? Где подростки?

Дети?

Неужели их уже унесли?

Если бы в те первые дни я не сидела по утрам одна за столиком в ресторане местной гостиницы, то, наверное, не заметила бы женщину в самом дальнем углу зала. Ну а если бы и заметила… Первые впечатления со временем тускнеют, и ты говоришь «она выглядела здесь чужой» или «казалось, что она скрывает какую-то тайну», хотя на тот момент был полностью поглощен завтраком в хорошей компании и не обращал особого внимания на одиноко сидящих посетителей.

Гостиница размещалась в каменном здании с облупившимися стенами. Судя по стершимся буквам, которые оставили свой след на фасаде, прежде она называлась на немецкий манер — Gasthaus[1]. От занавесок на окнах и засаленных подушек на сиденьях стульев несло застарелым табаком. Остальные посетители, по большей части местные мужики в застиранной одежде, приходили сюда по утрам, чтобы выпить чашку кофе, и все были знакомы друг с другом.

Женщина в углу в подобную картину просто не вписывалась. Жакет на ней выглядел слишком дорогим для этих мест, а начищенные до блеска туфли были скорее уместны в банковском офисе, чем в крохотном городишке, где единственным развлечением для туристов служили прогулки по горам. На стене позади незнакомки висела голова косули.

Должно быть, все дело в недвижимости, решила я. Наверняка она здесь, чтобы приобрести пару-тройку обветшавших домов, которых хватает в этом городе — заброшенные строения с выломанными рамами, с деревьями, которые проросли сквозь балконы и проникли в залы, когда-то блиставшие красотой.

На третий день мы столкнулись с ней в дверях, и я поприветствовала ее на английском. Услыхав в ответ британский акцент, спросила, как ей живется в гостинице. После чего повисла тишина, и я, не выдержав, затарахтела как ненормальная, всеми силами пытаясь заполнить возникшую паузу.

Рассказала о том, что купила себе здесь дом или, точнее, усадьбу с виноградником, но переехали мы сюда совсем недавно и до сих пор не наладили интернет. Потому что на окраине, за рекой и в лесу, где горы, очень плохой сигнал.

Поэтому каждое утро я выбираюсь в город, чтобы позавтракать и поддержать контакт с внешним миром.

Незнакомка слушала, не глядя на меня. На всякий случай я добавила, что по дороге я также захожу в пекарню и покупаю свежего хлеба для своего мужа, чтобы она ненароком не подумала, что я одинока и от отчаяния пристаю к людям со своей болтовней.

— Сам-то он занят ремонтом, там столько всего нужно сделать. Вы ведь видели, в каком состоянии пребывает бо́льшая часть домов в этом городе…

Женщина посмотрела на улицу с обшарпанными каменными фасадами и черепичными крышами зданий, на крохотную церквушку, втиснутую позади коровника.

— Городе? — переспросила она. — По-вашему, это действительно можно назвать городом?

Неприятный осадок от того, что я столько всего ей наболтала, и чувство презрения, сквозившее в ее тоне, выветрились, пока я шагала по неровному краю обочины.

Останься я здесь навсегда, мне бы никогда не наскучило ходить этой дорогой, особенно в той ее части, где прямо перед рекой городскую улицу сменяло шоссе. Я миновала похожий на за́мок дом с растрескавшимися колоннами и сверху донизу увитый диким виноградом, добравшимся до самой крыши; на стене с невозмутимым видом сидели несколько одичавших кошек. Неподалеку от моста через бурный поток виднелись развалины пивоварни с разбитыми окнами и до сих пор не выветрившимся ароматом хмеля и солода, а за ними — маковое поле. Алое, трепещущее на ветру пламя подступало к самым подножиям гор, ковром устремлялось по берегу реки, безудержно, чувственно — такие приходят мне на ум слова. В последний раз похожее маковое поле я видела, когда была еще подростком и мы несколько лет подряд всей семьей снимали на лето домик в Эстерлене. Когда же, повзрослев, я вернулась туда снова, маков уже не было. Кто-то сказал мне, что их посчитали сорняками и все выпололи.

Когда я пришла, Даниель уже был на ногах — в доме витал аромат свежесваренного кофе. Значит, ему удалось включить плиту или как минимум электрический чайник — должно быть, старая проводка местами еще работает. Крикнув про свежий хлеб, я принялась выкладывать покупки на стол, прислушиваясь к доносящемуся из подвала шуму и глухим ударам. Налила воды из-под крана, чтобы сварить еще кофе; вода уже не выглядела такой ржавой, как в первый день. Поставила в вазу собранный по дороге букет из маков, лютиков и лесной герани. Удивительно, но здешние полевые цветы оказались точно такими же, как и дома.

— Дьявол, до чего же здесь жарко, — пожаловался Даниель, выбираясь из подвала голый по пояс и обильно припорошенный серой пылью, осевшей на его голове и руках.

Он отставил в сторону здоровенный тяжелый молоток, больше смахивающий на кувалду. Подобных штук у нас хватало, они валялись разбросанными по всему двору — древние инструменты, чье предназначение так и осталось для нас загадкой. В сарае мы нашли вилы и мотыги, словно сделанные еще в позапрошлом веке.

Даниель налил себе стакан воды прямо из-под крана и выпил вместе со ржавчиной и всем остальным, что туда попало, после чего вытер потную шею свежим кухонным полотенцем. Воздух был горячим и неподвижным, почти тридцать градусов жары уже в середине мая. Кондиционеры шли почти в самом начале списка вещей, которые требовалось приобрести в первую очередь.

— Еще несколько дней, и я пробьюсь сквозь эту стену, — сказал он, падая за стол, который я уже накрыла к завтраку. В качестве сидений мы приспособили три разномастных кухонных стула, единственные, которые оказались несломанными. Я не могла припомнить, было ли что-нибудь полезное в подвале, который шел самым первым в списке того, чем следовало заняться, чтобы сделать наш дом пригодным для жилья. Я смахнула немного пыли с его головы.

— Скажи, чем ты на самом деле там занимаешься? Хочешь снести все здание?

Даниель рассмеялся:

— Что-то в этом роде. Гляди.

Он протянул мне мобильный телефон. Усевшись рядом с ним за стол, я почувствовала жар, исходящий от его кожи, и крепкий запах пота, который показался мне до странности чужим и незнакомым, несмотря на то что я уже больше двадцати лет живу с этим мужчиной. В нашей прошлой совместной жизни Даниель если и потел, то только после хорошей пробежки, да и то сразу шел в душ. Или же когда мы занимались любовью. Но этот запах был совершенно другим, к нему примешивались не только подвальная сырость, пыль и вонь немытого тела, но также нечто такое, о существовании чего я раньше в нем не подозревала, — одержимость, которая не позволяла ему отдыхать, пока он уже без сил не валился на кровать глубокой ночью. По утрам, когда я отправлялась на свои прогулки в город, он спал как убитый. Я не знала, продолжал ли он принимать снотворное, хотя мне он сказал, что уже бросил. Очевидно, едва проснувшись, он выпил только чашку растворимого кофе и тут же отправился в свой подвал, вооружившись кувалдой. Об этом свидетельствовал аппетит, с которым Даниель поглощал бутерброды.

— Я как раз лежал и думал об этом сегодня ночью, прежде чем уснуть, — проговорил он, жуя, — что кое-что здесь не сходится с уже имеющимся у нас чертежом.

Он открыл на мобильном телефоне снимок — чертежи из жилищной конторы, где мы подписывали документы на усадьбу. Никаких копий у них не оказалось, только оригиналы в большой громоздкой папке, которые так и остались в конторе.

— Если здесь когда-то был виноградник, — продолжал Даниель, — и в доме есть подвал, то почему нет винного погреба?

Он увеличил снимок. Я прищурилась, чтобы разглядеть нечеткие штрихи и линии. Чертежи, казалось, создавались еще в прошлом столетии, когда, судя по всему, и был построен дом. Даниель считал, что должен быть проход, какая-нибудь дверь в глубине подвала слева от лестницы.

— Ну ты знаешь, там, где стоял старый шкаф и где штукатурка осыпалась, а под ней кирпичная кладка… — Даниель слегка запыхался от возбуждения, или же все дело было в духоте, которая царила на кухне. — Потому что больше нигде в подвале нет кирпичной кладки, которая была бы на виду. Вообще ни одного кирпича в поле видимости во всем доме.

— Это просто фантастика, если там окажется винный погреб. — Я принялась убирать со стола остатки завтрака или скорее обеда — масло и сыр, пока все не растаяло. — До чего же будет замечательно, когда мы приведем здесь все в порядок.

— Обещаю, сразу после этого я займусь кондиционерами. И электропроводкой.

— Не волнуйся. — Я взяла свою сумку и отыскала в ней бумажку, которую накануне получила в лавке скобяных товаров. Старик продавец не говорил ни по-английски, ни по-немецки, но с помощью переводчика на смартфоне и жестов мне все же удалось задать ему пару вопросов.

— У них тут в городе, судя по всему, есть электрик, мне дали номер его телефона…

— Будет лучше сделать все самому. — Даниель поднялся из-за стола и снова ухватился за свой инструмент. — Тогда, если что-то и сломается, я по крайней мере буду знать, как чинить.

После завтрака я отправилась приводить в порядок спальню на верхнем этаже, которую мы планировали сделать нашей, яростно терла оконные стекла, серые от пыли. Это вовсе не входило в список первостепенных дел, но нам уже надоело спать на двух стоящих рядом узких кроватях в каморке возле кухни. Как только несколько комнат станут пригодными для жилья, мы отправимся в Прагу и купим там новые кровати и все остальное. Старый гарнитур из нашего прежнего таунхауса в Эльвшё сюда никак не вписывался, поскольку мы решили начать все с нуля и продали часть мебели, разместив объявление на сайте купли-продажи, а остальное, с чем было жалко расставаться или что досталось нам от родителей, мы убрали на хранение.

Впереди была чистая страница, свежий лист, пустота, внушавшая мне чувство эйфории.

Грязь стекала по стеклам, на пол сыпались дохлые мухи, но после трех смен воды вид из окон прояснился. Стал виден луг, тянущийся до лиственных лесов, и вздымающиеся на заднем плане горы. С другой стороны, там, где поля сбегали к реке, — заросли кустарников в тени огромной липы. Редкий поток машин исчезал за поворотом, ведущим в город, и можно было различить находившиеся в нескольких километрах отсюда крыши домов и церковные шпили.

Как мне объяснить?

Тот момент, когда что-то начинается.

Вовсе не красивые виды заставили нас пойти на этот шаг, не фотографии усадьбы, которые были настолько плохи, что не позволяли даже представить расположение комнат.

Все решило слово. Одно-единственное слово из одиннадцати букв.

Виноградник.

В тот вечер я вернулась домой очень поздно, потому что я вообще люблю гулять и глазеть по сторонам, и прямо с порога услышала из кабинета крик Даниеля. Это было уже не первое объявление о продаже, которое он мне показывал. Целую зиму он сидел и просматривал на зарубежных сайтах усадьбу за усадьбой. Он четко решил, что воздух и природа должны быть целебными, чтобы он смог поправить там свое здоровье. Сперва это был север Европы, поближе к собственным корням, потом Испания, куда можно сбежать от темных зим, словно существовала какая-то неведомая сила, которая влекла его все дальше и дальше, пока он не добрался до виноградника в Богемии.

Даниель увеличил снимок на экране.

Богемия?

Я не понимала, о чем он говорит, его слова звучали подобно абсурду. Мы мечтали о вине и виноградниках вроде тех, что в Тоскане или Провансе, куда остальные ездят как туристы со своими подросшими детьми, но Богемия? Даниель прогуглил адрес, усадьба находилась всего в часе езды от Праги и меньше чем в двух часах от Берлина, в горах, служивших естественной границей между Германией и Чехией.

— Страны Восточной Европы? — Я почувствовала себя вымотанной, от выпитого вина раскалывалась голова. — Я-то думала, ты мечтаешь о пансионате в Тоскане или домике в Провансе.

— Центральная Европа, — возразил он. — Прага находится гораздо западнее Стокгольма. И потом, ты хоть знаешь, сколько стоит виноградник в Провансе?

— Там же сплошные шахты по добыче угля, разве нет?

Даниель щелкнул мышкой по нескольким снимкам, и на экране появились волнистые холмы и синеющие горы, прозванные Богемской Швейцарией.

У этого края есть и другое название.

Судетская область.

Я подтащила кресло и уселась рядом с ним, глядя на сумму, которая была указана в чешских кронах. Если Даниель подсчитал все правильно, то выходило даже меньше, чем выручили наши недавно разведенные соседи за дом рядной застройки 80-х годов — точно такой же, как и наш.

— Но мы же ничего не знаем о виноделии, — возразила я.

— Так научимся. Продадим урожай, а обратно получим бутылки с нашими этикетками… Приведем в порядок несколько гостевых комнат и станем их сдавать.

— И, может, даже туристы станут платить нам за возможность принять участие в процессе и потоптать виноград, да? — Мне захотелось поддержать энтузиазм, звучавший в его голосе.

— А потом они год за годом будут снова приезжать сюда, чтобы насладиться своим собственноручно натоптанным вином.

— Скорее собственноножно…

— Кстати, а виноград до сих пор топчут? Серьезно?

Наш смех в тот вечер — громкий, заливистый, немного безумный. Он клокотал внутри нас и рвался наружу. Давно мы так не смеялись.

Говорят, нужно жить настоящим, но это совершенно невозможно. Потому что это самое «настоящее» не существует. Оно исчезает с каждой секундой. Как только я пытаюсь жить настоящим, меня тут же отбрасывает в прошлое. Должно быть, сказывается возраст. Например, запах смолы и плеск рыбацких лодок переносит меня в детство, когда мои родители снимали на лето домик в рыбацком поселке в Эстерлене, и в следующую секунду мне уже хочется плакать от того, что все это прошло и я осталась одна. Маковое поле действовало на меня точно так же, навевая грусть. Дом, в котором мы прожили больше пятнадцати лет, словно осиротел — дети разъехались, чтобы начать свою собственную жизнь, кто в Сиэтл, кто в Умео, и оставшуюся после них пустоту нечем было заполнить. И мой муж… да, мой муж, он рыскал по просторам интернета в поисках домов и усадеб и все реже куда-то выбирался. Если я предлагала ему ужин с друзьями, или поход в кино, или еще что-нибудь, он отвечал, что у него нет настроения.

Но ты, конечно, иди — звучало в ответ.

Думаю, мы живем не ради настоящего, а ради будущего. Когда мы теряем его из виду, в нас что-то умирает. Настоящее не больше, чем мгновение, когда начинается будущее. Чистота. Вид по ту сторону стекла, неизведанный горизонт. Понимание того, что с тобой может произойти все что угодно и уже ничто не будет таким, как вчера.

Снизу донеслось мурлыканье кошки.

Светло-бежевая киска сидела на земле и смотрела на меня. Их тут много шлялось по округе. Урча и мяукая, словно понимая, что их час настал — в усадьбе появились люди, а значит, и в их мисках скоро появится еда, если повезет. Глупо, конечно, но в каком-то роде это было даже приятно. Словно нас ждали и теперь радовались, что мы здесь.

Я оставила окно открытым настежь, чтобы проветрить душную комнату, и спустилась на кухню поискать что-нибудь для кошки. Из подвала доносились все те же монотонные ритмичные удары. Быть может, ему это необходимо. Что-нибудь сломать, снести, чтобы найти выход и стать свободным.

Что-то коснулось моей щеки, послышался тихий шепот. Почему он говорит шепотом? Открыв глаза, я не сумела разглядеть мужа — темень стояла такая, что мне показалось, что я еще сплю.

— Скорее вставай, ты должна это увидеть.

— Что?

Во сне я касалась кого-то другого, тело до сих пор хранило следы тепла. Даниель стоял, склонившись над постелью, и пытался нащупать в потемках мою руку.

— Что-то стряслось? Который час?

— Два, может, уже третий… — бросил он мимоходом, словно время было не заслуживающей внимания мелочью. — Только накинь на себя что-нибудь. Там внизу прохладно.

— В подвале?

На несколько секунд свет мощного карманного фонаря ослепил меня, после чего Даниель посветил на стул, где лежала моя одежда. Подавив в себе желание снова свернуться клубочком и заснуть, я натянула на себя платье и нашарила туфли. Даниель накинул мне на плечи одеяло. И, не говоря больше ни слова, повел меня на кухню и дальше вниз по узкой лесенке. Кажется, кожа на его ладонях стала грубее, чем была еще несколько недель назад.

Я спускалась в подвал всего пару раз, не больше. Короткий коридор с низким потолком, котельная и несколько чуланов, забитых разным хламом — такое чувство, что здесь уже много десятков лет не наводили порядок. Теперь тут стало еще грязнее, под ногами скрипела щебенка и куски кладочного раствора. Конус света уперся в дальний конец подвала, я различила груду битого кирпича. Это было все, что осталось от замурованной стены, на месте которой теперь зияла дыра, уходившая прямо во тьму.

— Оказалось куда легче, чем я думал. Замуровано было очень небрежно. — Даниель протянул мне фонарик. — Иди первой.

Пролом был не очень большим и с неровными краями, я пригнулась и полезла внутрь, царапая ноги о кирпичи. Одеяло я оставила снаружи — прохлада по ту сторону стены была даже приятна. Прежде чем опустить ногу, я посветила лучом фонарика на пол. Вдруг здесь водятся крысы или насекомые.

— Осторожнее, там лестница, — произнес мне в самое ухо Даниель. Я почувствовала его горячее дыхание и подалась назад, пытаясь снова взять его за руку. Чуть дальше, в паре метров от кирпичной стены, начиналась еще одна куда более узкая лесенка, круто уходившая вниз. Ступени из выщербленного камня были тщательно укреплены деревянными планками, провисшими по центру. Должно быть, эти ступени вытесали несколько столетий назад, подумала я. Сколько же времени ушло на то, чтобы человеческие ноги вытоптали углубления в камне? В конце лестницы я обернулась, лицо Даниеля маячило позади белым пятном. Он кивнул мне, чтобы я продолжала идти вперед. Тьма обступила меня, не давая пробиться свету от фонарика дальше чем на несколько метров вперед. Мощные стены, обнаженный скальный грунт. Никакого пола, только утоптанная земля. Я заметила, что потолок поддерживают толстые балки, и тут луч света выхватил из темноты несколько деревянных бочек. И не просто бочек, а винных деревянных бочек. Я почувствовала, как сильнее забилось сердце. Рядом валялось несколько пустых бутылок и стояла старинная проржавевшая тележка с огромными колесами. Даниель взял меня за руку и направил луч фонарика дальше вглубь. З…