Тонущий дом

Тонущий дом

Т. Корагессан Бойл

Sinking House. Перевод Epoost

Как только последнее издыхание Монти со звуком, похожим на вымученный хрип ветхой двери-москитки, заглохло где-то в недрах его глотки, она тут же взялась за включение воды. Лишь на минуту склонившись над мужем, чтобы удостовериться в его смерти, она вытерла руки о свою одежду, после чего побрела на кухню. Пальцы у неё дрожали, когда она дёргала рычаг смесителя и пробовала ими бьющую в фаянс мойки воду. В лицо ей поднималась струя пара, в слив улетал искрящийся поток воды. Теперь-то до неё дошло, почему слово «хрипеть» приобрело своё жаргонное значение – «умирать». Оставив течь кухонный кран, она миновала мрачные просторы своей гостиной, после чего по коридору поковыляла к гостевой спальне и включила оба смесителя в ванной последней. Запустив там поначалу лишь смеситель умывальника, она чуть было уже не ушла, но тут же опомнилась и решила напустить воды ещё и в ванну.

Довольно долго она просидела в кожаном кресле своей гостиной. Звук льющейся воды – столь же чистый, как звучание крестильной купели и столь же незамысловатый, как журчание ручья в Вермонте или туалета отеля Уолдорф, – умиротворял её. Звук этот, переливчатый, вибрирующий, булькающий, доносился с обеих сторон дома и прорезался сквозь зловещую тишину, повисшую в спальне над бездыханное тело её супруга.

День подходил к концу и солнце уже пряталось за пологом гигантских эвкалиптов, высившихся позади дома семьи Финкелстейнов, когда она наконец заставила себя подняться с кресла. С опущенной головой и плетьми висящими по бокам руками она побрела к чёрному ходу, пересекла патио и, нагнувшись, включила кран системы полива. Распылители зачихали-заплевались – не хватает давления, так она это поняла, – но наконец всё же ожили, разразившись чахленькими зонтиками водяной пыли. Оставив поливочный шланг стекать в розариуме, она вернулась в дом, где прошла через гостиную, кухню, хозяйскую спальню – на Монти она не глянула и краем глаза, нет, она не будет смотреть на него, не сейчас – и вошла в хозяйскую ванную. Расход воды из всех смесителей был слабым, лишь тоненькие струйки, но она все таки оставила их открытыми, а затем ещё слила бачок унитаза и подперла его поплавок кирпичом, который Монти использовал как стопор для двери. И вот наконец, настолько усталая, что едва могла поднять руки, она наклонилась в душевую кабину и хлопком по рычагу включила душевой смеситель.

***

Недели через две после того дня, когда машина скорой помощи приехала за дедом из соседнего дома, Мег Тервиллиджер в своём солярии на йога-коврике занималась своими стретчинг-упражнениями – рядом с ней в пепельнице на полу тлела ментоловая сигарета, а огромные аудиоколонны, стоящие по углам, громыхали басами последнего компакт-диска певицы Сэнди совместно с группой «Акулы». Двадцатитрёхлетняя Мег обладала правильными чертами лица и пугливыми глазами как у ребёнка на постере сбора пожертвований. Черные волосы у неё спереди были длинными, на висках – короткострижены, а на веках у неё лежал слой блестящих черных теней для создания эффекта заинтересованного выражения во взгляде. Через полчаса ей предстояло забрать Тиффани из детсада, забросить собаку в ветеринарку, завезти рубашки Сонни в химчистку, купить на рынке килограмм мяса лисьей акулы, кориандра и пшеничных тортильий, а потом ещё успеть сварганить из этого сэндвичи буррито. А пока что она занималась стретчингом.

После глубокой затяжки сигаретой, взявшись за правую ступню, она потянула её вверх и плотно прижала к ягодицам. После паузы, отпустив правую, она проделала то же самое с левой ступней. Одна ладонь плашмя на полу, слегка поклёвывая головой в такт музыки, она выполнила шесть раундов своей стретчинг-программы, после чего взяла паузу и закурила сигарету. И только лишь закончив упражнения с подъёмом прямой ноги, она обнаружила, что коврик у неё насквозь промок.

Оторопев, она привстала на колени, занесла руку назад и нащупала пару влажных пятен на сидении своих спортивок. Заподозрив собаку, она приподняла угол коврика, но запаха мочи не обнаружила. Приглядевшись, она заметила, что бетонный пол под ковриком был чуть темнее, как иногда бывало зимой когда на бетоне появлялась влага конденсации. Только ведь сейчас не зима, а разгар лета в Лос-Анджелесе, где уже несколько месяцев не было даже дождика. Чертов Сонни – ведь обещал же ей постелить на пол кафельную плитку и даром, что она прочесала весь город в поисках лучшей цены на итальянскую плитку замечательной цветочной текстуры, он все равно не нашёл даже времени зайти и глянуть на него – в сердцах она с грохотом распахнула раздвижную дверь и вышла во двор на разведку.

Тотчас же она обнаружила, что почва их бермудско-травяного газона хлюпает под подошвами её фитнес-кроссовок. Всё вроде бы было славно – в лицо било солнце, со стороны огороженного бассейна доносился яростный лай Куинни, но не ступила она и трех шагов, как её обувь насквозь промокла. Неужто Сонни не выключил поливочный шланг? Или это Тиффани? В замызганных водой пастельных кроссах Рибок она преодолела лужайку и проверила шланг. Тот, безупречно смотанный лежал на своей тележке, а его вентиль был туго закручен. Лай Куинни стал на октаву выше. Эта жара – видимо, градусов под сорок – её просто доконает. Она подняла взор на безоблачный небосвод, после чего наклонилась и стала по очереди осматривать каждый распылитель.

Пока она шарила в зарослях кустов вдоль ограды в поисках неисправного распылителя, она вдруг подумала о пожилой соседке – как там её, Мьюриэл? А что, если из-за смерти мужа и всё такое, она не закрыла поливочный шланг и совсем позабыла об этом? Привстав на цыпочки и заглянув поверх краснодеревного забора, отделяющей её участок от соседского, Мег поймала себя на том, что любуется этим сверкающем в лучах солнца сказочным садом, благоухающим рядами бальзаминов, стрелитций, олеандров, локв и роз всевозможных оттенков. Вода там хлестала как из распылителей, так и – из шланга. Позабыв о времени, Мег застыла и как очарованная следила за причудливыми переливами света внутри плывущих полос водяного пара. Она задумалась о том, каково это быть старой, как ей было бы, если бы Сонни умер, а Тиффани, ставшая уже взрослой, покинула её. Наверное, она тоже забыла бы выключить распылители.

Сказка кончилась. Она вернулась в реальность адской жары и истеричного лая собаки. Мег понимала, что ей придётся что-то решать с залитым двором и влажным полом в солярии, однако воочию встречаться со старухой побаивалась. Что она скажет ей: «Мне жаль, что у вас умер муж, но не могли бы вы выключить распылители?» Может, будет лучше позвонить ей по телефону ... либо дождаться, когда Сонни будет дома, рассуждала она, отступив от забора и погрузившись по щиколотки в грязь.

***

Когда зазвонил дверной звонок, Мьюриэл сидела, бессмысленно уставившись на обложку старого журнала «Нэшнл-Джиографик», лежащего под слоем пыли на журнальном столике. На фото обложки виднелись бежево-желтые пески некой далекой пустыни, аж до самого горизонта изрезанной гофрами, намытыми, вероятно, волнами какого-то необитаемого моря. Монти мёртв и погребён. Есть ей что-то не хотелось. Как и спать. Открытки с соболезнованиями лежали не открытыми на столе в кухне, где постоянно льющаяся из смесителя вода переполняла мойку и текла на пол с той же неотвратимостью, с какой должно следовать наказание за преступлением. Временами, рано утром или поздно вечером, когда в доме наступала тишина, она научилась даже различать на слух отдельные сантехнические приборы, ведь у каждого из них был свой собственный звук и ритм по мере того, как они капали или текли в дальних углах дома. В эти неурочные часы она научилась отличать нежное журчание унитаза гостевой ванной от мелодичного звука слива из ванны, через гребень фаянсовой дамбы которой падал каскад воды, и от звука бурного ручья в коридоре, мини Ниагарой бьющего в щели вентиляционных решеток пола ... научилась различать звучание капели из хозяйской спальни от удаленного шипения душа и от постоянного ласкового шуршания распылителей на садовой лужайке.

Но тут она услышала звук дверного звонка.

Стиснув зубы от острой боли голеней и мучительной хронической ломоты ступней, она с трудом поднялась с кресла и заковыляла к двери. Половой ковролин почернел от воды и набух как губка, о чём где-то в глубине своего сознания она сожалела, хотя большая часть сточных вод всё же уходила в решетки воздуховодов подпольной системы отопления и зазоры по углам комнат, где Монти неверно выполнил прилегание плинтусов. Она слышала журчание откуда-то из под дома и на ходу вообразила себе темные неподвижные воды какой-то тенистой лагуны, в которой застрял получивший пробоину корабль-дом и пытается балансировать на зыбкой водной поверхности. Дверной звонок прозудел ещё раз. – Да ладно, ладно – пробурчала она, – иду уже.

Перед дверью стояла девица с черными кругами вокруг глаз. Она показалась ей смутно знакомой и на какой-то миг Мьюриэл чуть было даже не решила, что узнала её из телепрограммы про одну уличную шлюху, которая отважилась на убийство своего сутенера, после чего освободила от него всех этих районных в-кожу-ряженных фингал-под-глазом-ных шалав, но как только та заговорила, Мьюриэл поняла, что обозналась. – Здрасьте, – сказала девица и Мьюриэл заметила, что её кроссовки черны от грязи. – Я – ваша соседка, ... Мег Тервиллиджер, помните?

Мьюриэл молчала, прислушиваясь к шуму, доносящемуся от умывальника ванной, а Мег бросила взгляд на свои грязные кроссовки, – Я, э ... лишь хотела сказать вам, что нам, э ... то есть нам с Сонни, ... ну, это муж мой, ага? ... В общем мы очень соболезнуем вашему горю и всё такое, но мне интересно, знаете ли вы, что у вас на заднем дворе включены распылители?

Мьюриэл попыталась улыбнуться – ведь вроде бы улыбка точно не была бы неуместной в подобной ситуации? – но смогла лишь приподнять над зубами верхнюю губу, соорудив что-то вроде тика или гримасы.

Тут, кинув взгляд на ковролин и промокшие тапки соседки, Мег изменилась в лице. Она выглядела растерянной, а может, даже чуть напуганной, но всё же ... молодой, такой молодой. Когда-то у Мьюриэл уже была молодая подружка – студентка коммунального колледжа, которая бывала у них дома ещё до того, как заболел Монти. У этой девицы был диктофон и она задавала им вопросы об их детстве, тех давних временах, когда в долине Сан-Фернандо ещё были грунтовые дороги и апельсиновые рощи. Студентка говорила, что запись таких интервью называется устной историей.

– Ничего страшного, – ответила Мьюриэл, пытаясь обнадёжить соседку.

– Я просто хотела ... если у вас проблема с сантехникой, – сказала Мег, на шаг отступив от двери, – то мой Сонни... – оступившись и не успев закончить мысль, она поджала голову и сбежала вниз по ступенькам, но, оказавшись на фасадной дорожке, быстро обернулась. – Я хочу сказать, что вам реально надо позаботиться о ваших распылителях, – выпалила она, – а то у меня весь дом насквозь промок, мой солярий и всё такое...

– Ничего страшного, – снова повторила старуха, а как только девушка ушла, захлопнула дверь.

– Она рехнулась. Серьёзно. В смысле, поехала крышей, – жаловалась Мег, обжаривая на сковородке ломтики мяса лисьей акулы вместе с зелеными стручками горького перца, красными стручками сладкого перца, луком и кориандром. Сонни, который в свои двадцать восемь был настолько заморочен своим бизнесом риэлтора недвижимости, что мог себе позволить заглянуть в утреннюю газету только после возвращения домой поздно вечером, развалился в уголке для завтрака со стаканом водки с тоником, уткнувшись в спортивный раздел газеты. На его голове красовалась модная причёска, которая когда-то, кажется, называлась «взлётная полоса», хотя его волосам цвета «белый-блонд» не хватало уже нужной густоты, а его открытое импонирующее лицо с задорной миной начало подавать признаки износа в виде морщинок вокруг глаз – дань нервным годам условного хранения клиентских бумаг. Тиффани находилась в своей комнате, тихонько играя двумя пятнадцатисантиметровыми куклами стоимостью по шестьдесят пять долларов каждая.

– Кто? – нехотя пробормотал Сонни, бездумно теребя золотую цепочку, висящую на его шее.

– Мьюриэл. Наша пожилая соседка. Ты хоть слово услыхал из того, что я тебе сказала? – гневно щёлкнув запястьем, Мег убавила жар под сковородой и с грохотом захлопнула на ней крышку. – Пол в солярии весь затоплен к чёртовой матери, – причитала она, барражируя по кухне босыми ногами, пока наконец не успокоившись, застыла над ним. – Ковролин испорчен. Почти. А во дворе ...

Сонни швырнул газету на стол, – Ладно! Ты дашь мне хоть минуту покоя, а?

Она соорудила на лице умоляющую мину, которая состояла из надутых губок, растрепанных волос и таких неотвратимых глаз и которая всегда оказывала на него нужное влияние. – Это займёт всего одну минутку, – проворковала она, – Я лишь прошу тебя заглянуть на задний двор.

Взяв мужа за руку, она провела его через гостиную в солярий, где он постоял немного, изучая мокрое место на бетонном полу. Мег же была неприятно удивлена ростом этого пятна, размер которого стал раза в три больше, чем был ещё днём, и казалось, что оно разрасталось на глазах, раскинув свои крылья и лапы как чудовищная клякса Роршаха. Мег показалось, что оно похоже на некую бабочку, а скорее даже на парящую в воздухе ворону или летучую мышь. Интересно, а что на это сказала бы соседка.

Выйдя же во двор, она аж взвизгнула от отвращения – все дождевые черви её лужайки повылазили на белый свет, чтобы повыздыхать на её пороге. А сама лужайка была теперь не просто слякотной, она напрочь погрузилась в густую и грязную, как болото, жижу. – О Господи! – проканючил Сонни, увидев, как его туфли-броуги тонут в трясине, после чего попрыгал через лужайку к начавшему уже валиться соседскому забору – один его столб покосился как пьяный, а штакетины выпучились. – Ты только погляди на это, – крикнул он через плечо жене, застрявшей у двери солярия в приступе брезгливости к червям, – Забор валится к чёрту!

Сонни, даже невзирая на поток воды затекающей ему в туфли, на минуту застыл на месте с выражением недоумения на лице. Это состояние мужа ей было знакомо. Оно овладевало его лицом в моменты чрезвычайных ситуаций, как, например, было, когда он раскрыл некий телефонный счет и был огорошен, обнаружив в нём странные двадцати-долларовые звонки в город Биллингз, штат Монтана и город Гринлиф, штат Миссисипи, или когда один его клиент, покупатель, позвонив ему в самый день закрытия сделки, сообщил, что он оскорбил продавца, и, мол, не мог бы Сонни занять ему пятьсот долларов на внесение залога. Подобные эксцессы неизменно заставали его врасплох. Каждый новый случай, когда обитатели этого высокоразвитого и благоустроенного (чем его так умилял) мирка всячески досаждали ему симптомами своих наследственных недугов типа нерадивости, непрактичности и непредприимчивости, ввергал его в шок с новой силой. Мег видела, как на его лице выражение растерянного недоумения уступает место гримасе оскорблённой ярости. Она последовала за ним через весь дом, затем по тротуару – во двор соседки, где он, подлетев к её парадной двери, стал дубасить по ней в стиле гестапо.

Ответа не последовало.

– Сучье отродье! – чертыхнулся он, оглянувшись на жену через плечо так, словно это она была в чём-то виновата. Им было слышно, как внутри звучит трагичная опера льющейся воды – капание и журчание, шипение и шуршание. Снова повернувшись к двери, Сонни стал молотить по ней кулаком с такой силой, что Мег готова была поклясться, что видела, как проседали филёнки.

Столь безудержная ярость пугала её. Конечно, им подкинули проблем и ей было приятно, что он пытается решить их, но стоит ли ему так буйствовать, стоит ли ему так выходить из себя? – Не надо выламывать ей дверь, – воскликнула она, завороженно наблюдая за мельканием его предплечья и молота-кулака, снующего вверх-вниз с дикой частотой. – Ладно, Сонни. Это же всего лишь вода, не бог весть что!

– Всего лишь? – гаркнул он, разворачиваясь к ней. – Ты же видела, что с забором ... не успеешь оглянуться, как и фундамент поедет на нас. Весь этот хренов дом ... – он не успел закончить фразу. По гримасе на лице жены он понял, что соседка открыла дверь.

Наряд на Мьюриэл был тот же, что и ранее, – выцветший голубой домашний халат и промокшие тапочки. Невысокая и пышнотелая, спереди столь пышная, что вроде вот-вот кувыркнётся, она прижалась к дверному косяку, буравя Сонни пытливым взглядом исподлобья окаменевшего лица. Мег видела, как Сонни, резко развернулся и подскочил к старухе, но тут, бросив взгляд на обстановку внутри дома, застыл как вкопанный. Оштукатуренные стены были сплошь замызганны, впитав влагу в длинные рваные полосы, которые разбежались от пола до самого потолка, а ручейки жижи кофейного цвета начали уже просачиваться сквозь порог, собираясь в лужицы у ног Сонни. Звук текущей воды был отчетливо слышен даже с того места, где стояла Мег. – Да? – спросила Мьюриэл увядающим в горле голосом. – Чем могу помочь?

Сонни потребовалась минута, чтобы прийти в себя. По выражению его глаз Мег видела, что происходящее просто не укладывается в его голове – как это возможно, пойти на добровольную порчу своего жилища – все водоразборные краны открыты на полную, полы покороблены, штукатурка испохаблена. – Вода, – выпалил он, – вы ... наш забор ... то есть, как вы смеете? Вы должны прекратить это ...

Старуха приосанилась, вцепившись в кушак своего халата с такой силой, что аж вздулись костяшки пальцев. Бросив взгляд сначала на Мег, по-прежнему застывшую в углу двора, повернулась к Сонни. – Вода? – спросила она. – Какая вода?

Молодой человек, стоящий у её двери, чем-то напомнил ей Монти. Может быть, нечто общее между ними было в форме глаз или в очертании ушей, а может, сходство было в стильной стрижке его укороченных бачков. Ей, и вправду, чуть не каждый молодой мужчина напоминал Монти. В смысле, того Монти, каким он был пятьдесят лет тому назад. Того Монти, который рычагом переключения передач своего форда Модел-А открыл ей мир, а не того брюзжащего, вздорного старикана, который обзывал её дубиной и балдой, отвешивая ей затрещины как собаке. Поэтому когда его хватил удар, она чуть ли не обрадовалась. Правда, в больнице, увидев его опутанного трубками, она смягчилась, забрала его домой, стала менять ему утку, заглядывать в пустые колодцы его глаз и кормить его детской смесью "Гербер" как младенца, которого у неё никогда не было, хотя понимала, что всё кончено. Пятьдесят лет. Никаких больше пьяных драк и сковородок о стену, никогда уже его бесплодная плоть не навалится на её. Отныне здесь верховодит она.

Следующим молодым мужчиной, напомнившим ей покойного мужа, оказался низкорослый, коренастый мексиканец. У него были тоненькие, будто бы нарисованные, усики и озорные глазёнки с рыжими веснушками на радужках. Его сходство с Монти было не столько во внешности, сколько в манере держаться – в том, как он пыжился, надувая грудь колесом. Ну и, конечно же, в униформе – Монти тоже носил её во время войны.

– Миссис Берджесс? – обратился к ней мексиканец.

Мьюриэл стояла у открытой двери. Лишь стемнело, отопление вырубилось, как если бы в небе висело какое-то термореле. Кроме того, она сидела в темноте, поскольку электричество у неё тоже пропало – видимо, что-то связанное с водопроводом и электропроводкой. В ответ на вопрос полисмена она молча кивнула головой.

– Мы получили на вас жалобу, – сообщил он.

«Поросячьи твои глазёнки! Мы получили на вас жалобу! Жалобу! И ведь не шутит, ни чуть.» Она поняла, чего им надо. То есть, полиции. Эта девчонка с соседнего дома и этот мальчишка, её муж – они хотят воскресить Монти. Хотят посадить его, облокотив на изголовье кровати, прицепить к нему снизу ноги, вселить снова в его голос мычание. О боже, они и впрямь не разыгрывают её.

Она последовала за полисменом по сумрачному дому, пока тот не обошел все сантехприборы – от смесителя к смесителю, от мойки к ванне и к душу. Он туго-натуго закрутил каждый кран, слил в канализацию воду из всех заполненных резервуаров и, пройдя через патио, заглушил все распылители, а также шланг полива. При этом он постоянно донимал её вопросом: – Вы как, в порядке?

Ей пришлось подпереть себе подбородок ладонью, чтобы унять дрожь в губах. – Если вы хотите спросить, пребываю ли я в здравом уме и твёрдой памяти, то, спасибо, да, я в порядке.

Они уже вернулись к передней двери. Полисмен по-свойски прислонился к дверному косяку и, понизив голос до доверительного шепота, спросил, – Так зачем тогда всё это надо было – с водой?

Она не собиралась отвечать ему. Она знала свои права. Какое дело ему или ещё кому-то, что она делает со своими личными кранами и распылителями? Она была в состоянии оплачивать свои счета за воду и, вообще-то, оплатила их – на тысячу сто долларов. Следя за его глазами, она пожала плечами.

– Близкие родственники есть? – спросил он. – Дочь, сын, ещё кто-то, кому мы можем позвонить?

Плотно сомкнув губы, она помотала головой.

Выдержав паузу, полисмен со вздохом сказал, – Ладно, – он старался говорить плавно и с очень чётким произношением, как если бы беседовал с ребенком, – сейчас я ухожу. Воду вы оставляете в покое. Умываетесь, чистите зубы, моете посуду. Но больше никаких наводнений. – Он чопорно отошёл от неё, ощупывая свои ремень, кобуру и массивную полицейскую дубинку. – Ещё одна жалоба и нам придётся поместить вас в изолятор для вашего же блага. Вы же подвергаете опасности и себя и соседей. Вы меня поняли?

Улыбайся, командовала она себе, улыбайся. – О да, – ответила она кротко, – конечно, я всё поняла.

На минуту приковав взор к её глазам – для устрашения, точно так же, как это обычно делал Монти, – он, наконец, убрался.

Она ещё долго стояла у своего порога, наблюдая как вокруг сгущается ночь. Она прислушивалась к воплям воловьих птиц и диких длиннохвостых попугайчиков, гнездящихся на пальме семейства Мёрто, к шуму транспортного потока с отдаленного автобана. Настоявшись на ногах, она присела на ступеньку. В доме позади неё теперь царила полная тишина – ни единого звука от капающего смесителя, шипящего распылителя или журчащего унитаза. Это было ужасно. Невыносимо. Ведь в глуби этой сухой тишины ей слышались звуки его, Монти, шныряющего по покоробленным полам, наливающего себе очередную стопку водки, матерящего её шершавым как наждачка голосом.

Она не могла заставить себя вернуться туда. Нет, только не сегодня. Этот дом был каким-то безнадёжным, затхлым и гиблым, как могила. После всего, что здесь было сказано и сделано, его просто невозможно очистить как следует, если хоть какая-то оставшаяся его часть сохранит в себе память об эпизодах её жизни – таких, как устная история детства, пятьдесят лет жизни с Монти, визит этой девицы с чернотой вокруг глаз – так она это поняла.

В тот момент, когда за пожилой дамой из соседнего дома прибыл патрульный автомобиль полиции, Мег поливала драцену в своей гостиной. Накануне вечером полиция уже навещала эту соседку и пока один из сотрудников отключал у неё все краны и распылители, Сонни, сложив руки на груди, стоял на улице перед своим домом и наблюдал за событиями. – Похоже, на этом конец, – заявил он, удаляясь по фасадной дорожке в мешковатой гавайской рубахе, подаренной ему женой на День отца. Однако наутро, когда выяснилось, что распылители снова работают, Сонни трижды позвонил в районное отделение полиции, прежде чем уехать на работу. – Она же сумасшедшая, – вопил он им в трубку, – совсем невменяемая. Опасна и для себя, и для общества. Мне что, прости господи, не о чём больше свою башку сушить? У меня четырёхлетняя дочка ... собака ... жена. У меня забор валится. Вы там хотя бы представляете, какой урон нанесёт такая масса воды для почвы под фундаментом моего дома?

И вот сейчас полицейские заявились повторно. Когда патрульная машина, перегородив ей всё окно, проплыла мимо и бесшумно юркнула на подъездную дорожку соседского дома, Мег поставила на пол свою лейку. Её наряд включал спортивный костюм фирмы «Фила», новёхонькую пару кроссовок фирмы «Найки» и красную ленту, схватывающую на затылке хвост её волос. Хотя она уже закинула Тиффани в детсад, но у неё ещё было полно дел дома – поливка цветов, стретчинг-упражнения и готовка паста-салата – а потом ей нужно будет ещё мотнуться забрать Куинни из ветеринарки. Невзирая на всё это, она сразу же поспешила к передней двери и на улицу.

Пара полицейских (лишь через минуту до неё дошло, что меньший ростом из них был женщиной) поднялись на фасадную террасу соседки. В своих отутюженных униформах с острыми как лезвия бритв стрелками на брюках они выглядели какими-то странно нерешительными и неуклюжими. Сначала в дверь постучал мужчина – раз, другой, третий. Никакой реакции. Тогда постучала женщина. Столь же бесплодно. Сложив руки на груди, Мег ждала. Через минуту мужчина направился к боковым воротам и проник во внутренний двор соседки. Мег услыхала, как распылители в соседском саду с прощальным стоном заглохли, после чего полицейский вернулся с набитыми грязью ботинками.

Он вновь стал колотить в дверь – теперь уже гораздо яростнее, что напомнило Мег поведение её мужа. – Немедленно откройте! – взывала сотрудница хрипловатым фальцетом, тщетно пытаясь хоть как-то огрубить себе голос. – Полиция!

И тут Мег заметила её – соседку, которая стояла у ближайшего к двери эркерного окна. – Гляньте! – крикнула она, прежде чем успела сообразить, что делает. – Вон она – там в окне!

Сотрудник, у которого были усы и бледно-белые, как у её Сонни, волосы, перегнулся через перила террасы и, нервно жестикулируя, попытался привлечь внимание застывшей за окном фигуры. – Полиция! Откройте дверь! – зычно требовал он. Старуха даже не шевельнулась.

– Ах, так! – гаркнул он, беззвучно матернувшись. – Ну ничего, ничего, – он навалился плечом на дверь, которая не устояла перед его натиском: дверная коробка вылетела, что позволило воде хлынуть наружу, а обоим сотрудникам ворваться внутрь дома.

Мег стояла и чего-то ждала. Конечно, у неё была куча дел, но она всё равно ждала, то и дело нагибаясь выдернуть какой-то случайно пропущенный садовником одуванчик, чтобы выглядеть занятой. Полицейские оставались в доме Мьюриэл ужасно долго – минут двадцать-тридцать, после чего, наконец, она появилась в дверном проёме в сопровождении сотрудницы.

Выглядела Мьюриэл ещё более тучной, чем обычно – одутловатое лицо, распухшие руки. Её наряд включал белые сандалии на старческих растоптанных ступнях, мешковатое ситцевое платье и светлую соломенную шляпу, смотрящуюся так, будто её откопали из какого-то задрипанного сундука на чердаке. Сотрудница держала её за руку, а за ними маячил сотрудник с саквояжем. Пока Мьюриэл спускалась по ступенькам и шла по дорожке, она ни разу не повернула головы. Однако как только сотрудница стала усаживать её на заднее сидение патрульной машины, она резко обернулась, как если бы хотела бросить последний взгляд на свой дом. Только вот устремлён её взгляд был не на дом, а – на Мег.

Утренняя прохлада уступила место полуденному зною. Покончив с поливкой растений и приготовлением паста-салата (витые макароны-бабочки с кусочками свежей лососины, маслинами и кедровыми орешками), Мег сгоняла по делам, после чего забрала из детсада Тиффани и уложила её поспать. Но почему-то всё это время Мьюриэл не шла у неё из головы. Старуха смотрела на неё всего каких-то пару секунд, прежде чем сотрудница полиции усадила её в машину. Под её взглядом Мег хотелось провалиться сквозь землю. Но тут ей пришло в голову, что во взгляде Мьюриэл не читалось ни капли обиды на неё, а лишь сожаление. Этот взгляд просто сообщал ей о том, что ждёт её – что через пятьдесят лет то же самое будет и с ней.

На их заднем дворе царил кромешный ад, а с неба невозмутимо сияло полуденное солнце. Её собака, Куинни, получившая в ветклинике услуги по стрижке когтей и мойке шампунем от блох, растянулась подремать в тенёчке у бассейна. Вокруг стояла глухая тишина – молчали даже птицы. Скинув свои Найки, Мег босиком пошлёпала через промокший газон к забору, а точнее, к его развалинам. Стойка забора за ночь сильно накренилась, завалив всё его полотно на соседний двор. Ничтоже сумняшеся Мег запрыгнула на поверхность поваленных штакетин, спустившись на лужайке с другой стороны.

Ступни её вязли в грязи – грунт ну что твой пудинг, шоколадный пудинг, – и, вытягивая их из земли при движении к соседскому дому, она оставляла позади себя отпечатки, которые плавно наполнялись водой. Она пересекла патио, ставшего островом, и, лавируя между кадочными растениями и плетеной мебелью, добралась до задней двери. Обнаружив, что последняя заперта, Мег подошла к окну и, заслонив лицо ладонями, прильнула к стеклу. От зрелища внутри дома у неё спёрло дыхание. Штукатурка на стенах растрескалась, обои облезли, ковролин и полы под ним были безвозвратно испорчены. Она понимала, что это было плохим поступком, но ведь это было сделано в состоянии аффекта, это было попыткой самоубийства.

Безысходность, вот в чём причина. Или что-то ещё? И тут она снова подумала о Сонни – а что, если бы он умер, а она сама была уже такой же старушкой, как Мьюриэл? Ясное дело, она никогда не стала бы такой толстой, а, возможно, лишь похожей на одну из этих поджарых стройных пожилых дамочек из Палм-Спрингз, которые всю жизнь занимались стретчингом. Или что, если бы она не была ещё старушкой – мысль об этом обрушилась на неё так нежданно словно хищная птица с небес, – а просто Сонни, например, попал в автокатастрофу или что-то вроде того? Ведь могло же такое случиться.

Стоя у окна, сквозь собственное мерцающее отражение на стекле Мег завороженно вглядывалась в картину бедлама внутри дома. В первый момент она увидела там крушение жизни старухи, но в следующий момент перед её взором всплыл прекрасный облик соседки в молодости – очаровательный рот и пленяющие глаза, которые в ту пору не сходили у всех с языка. Чуть погодя, отвернувшись от окна, Мег попробовала посмотреть на внутренний двор глазами его хозяйки, Мьюриэл. Картина была такой: буйно-благоухающие от обильного водопоя розы, бальзамины с жесткими как колья стеблями, олеандры утопающие в своей желтоватой листве и там ... в дальнем углу патио из кустов безобидно торчала стальная болванка крана, управляющего пуском воды к распылителям орошения. Рукоятка, валик, шлицы – всё в этом кране было точно таким же, как и в их саду.

И тут её словно проняло. Ей надо открыть их … распылители … лишь на минутку, только бы ощутить, каково это будет. Конечно же, ей нельзя оставлять их включенными надолго – ведь это может стать угрозой для всего фундамента её собственного дома.

Вот, что она поняла.