Торговец бюстами

В одно прекрасное утро 1793 года девятнадцатилетний молодой человек почувствовал, что в нем бурлит то юношеское честолюбие, которое сулит удачу на любом избранном тобою жизненном поприще. Остается лишь сделать выбор.

Наделенный душой в меру страстной, он был бы совсем не прочь добиться славы ораторским искусством, но самые прекрасные речи постоянно подвергали опасности голову, в которой они рождались, а так как наш герой собирался высказывать лишь самые прекрасные мысли, он отказался от трибуны и от славы, грозящей лишить его головы.

Однажды при чтении военного бюллетеня его охватило благородное желание устремиться на поля сражений, чтобы родина смогла воспользоваться его незаурядными познаниями в стратегии; но, рассудив, что, находясь в рядах тех, кто слепо подчиняется, он десять раз будет пронзен шальной пулей, прежде нежели сможет, исходя из новых принципов, приказывать убивать других, он стал искать занятие, которое позволит с самого начала действовать независимо; так он пришел к мысли о свободных искусствах.

Прежде всего перед его мысленным взором предстала живопись с ее случайными, добытыми ценой большого труда удачами и дерзновенными поисками, но, как мы сказали, его душа была лишь в меру страстной, и он отказался от соблазна избрать столь каверзную в нравственном отношении профессию и предпочел скульптуру.

Скульптура тоже воспроизводит природу, но без красок; это скорее подходило осторожному, не слишком пылкому воображению нашего двойственного в моральном отношении героя; он пожелал еще больше приблизить чудесное искусство ваятеля к прекрасному идеалу действительности, и, взявшись за дело так, что оригинал оказывался урезанным больше чем наполовину, он посвятил свои ораторские и стратегические способности и нравственные устремления бесхитростно честной профессии торговца бюстами.

Жить среди великих людей, изваянных по шаблону, среди бессмертия, запечатленного в гипсе, среди знаменитостей, размноженных муляжами, слиться с ними и считать все собственным творением — вот обычные радости торговцев бюстами: итак, наш герой открыл мастерскую и засучил рукава.

Прежде всего он произвел на свет великолепную в своем уродстве физиономию: низкий, вульгарный лоб, густые бакенбарды преступника, глаза больше, чем рот, сам по себе огромный, и внизу под всем этим крупными буквами — Робеспьер; и мастерскую скоро заполнила толпа этих шедевров, предвещавших полное славы и богатства будущее.

Но однажды утром торговец бюстами увидел на пороге своей лавки некоего франтовски напудренного, изысканно одетого господина с проницательным взором и кошачьим лицом. Шедевр тотчас был ему предложен. Тогда незнакомец, устремив на торговца дьявольский взгляд, спросил его, скрежеща зубами, не надоело ли ему жить и не хочет ли он, чтобы его уничтожили, как вот это произведение, которое он тут же и разбил в великолепном порыве ярости. Это был господин Робеспьер собственной персоной. Несчастный торговец предпочел сам разбить все, что было в его мастерской, чем в самой малейшей степени досадить обидчивому герою эшафота.

Он мог бы хорошо заработать, делая бюсты известных дам той эпохи, которые вошли в моду благодаря господину Баррасу[1] и другим сластолюбивым республиканцам и поэтому могли быть отлиты в большом количестве; но наш торговец, который хотел черпать богатство только из кристально чистого источника, на это не пошел. Восхищаясь одним видным военным, чья слава возникла в те годы, он решил запечатлеть его в гипсе, находя, к тому же, что его наружность весьма для этого пригодна. И вот вскоре бюст Моро[2] украсил его мастерскую. Но через несколько дней появились шумные адъютанты, которые именем Республики и свободы с силой ударили саблями плашмя по голове героя и по пальцам его почитателя, называя последнего врагом генерала Бонапарта. Они добились у торговца обещания отлить бюст этого великого человека, угрожая в противном случае проткнуть его насквозь.

Заказ противоречил его вкусам, но он был слишком хорошим гражданином, чтоб не бояться сабельных ударов. Много дней гонялся наш герой за новым историческим персонажем. Встретив его наконец, он нашел, что только взгляд хорош на этом бледном и уже изнуренном мыслью лице. Только лишь взгляд — для бюста этого мало, поэтому пришлось в интересах искусства прибавить кой-какие дополнительные детали, которые, хотя и не увеличили сходства, зато позволили торговцу снабдить бюст надписью, украсившей его.

Вопреки уверениям адъютантов и превосходным ударам их сабель, бюсты покупали плохо, хотя каждые две недели торговец прибавлял к надписи новый титул или новую победу. Славные подвиги не вызывают восторгов, пока они совершаются; восхищение публики бурно проявляется лишь тогда, когда смерть или крушение героя узаконят его славу. Итак, торговец бюстами терпеливо ждал пятнадцать лет, пока для него пробьет час известности и богатства; он все удлинял надпись и увеличивал размеры бюста по мере того, как кумир эпохи прибавлял в весе.

Торговцу показалось, что этот желанный час наконец пробил с наступлением Реставрации, которая прибыла в открытой коляске, сопровождаемая лицами столь же разнородными, сколь и неизвестными. И когда он увидел старомодные бархатные гетры непомерной величины, открывающие шествие столь прекрасного царствования, он впервые горько пожалел о том, что всю жизнь изображал славу только по пояс.

В своем восторге перед Реставрацией он хотел бы запечатлеть в гипсе, как героев, всех, вплоть до последнего из вояк коалиционных армий, но он был вынужден отказаться от этого превосходного проекта массового прославления ввиду слишком большого количества персонажей и, смирившись, стал лепить портреты только знатных особ; и его мастерская скоро была уставлена бюстами всех европейских величеств.

Если принять в расчет странность патриотизма в ту эпоху, то способ добиться богатства и славы, который избрал наш торговец, возможно был неплох. Точно установить это помешало неожиданное вторжение воинов Гренобля, которые обратили в прах не только бюсты, предмет их ненависти, но и надежды на богатство и славу.

Измученный ударами судьбы, по-прежнему роковой и для его гипсовых дел в настоящем, и для славы его в будущем, торговец бюстами начал разочаровываться в прелести своей профессии, как вдруг триумфальная победа при Трокадеро вернула ему сладость надежды. Под давным-давно отлитым бюстом молодого офицера, прекрасного, как амур, он написал: «Победитель обеих Испаний[3]». Всемилостивейший граф д’Артуа[4] послал крест Почетного Легиона выдающемуся художнику, который сумел столь удачно передать черты его августейшего сына, светлейшего герцога Ангулемского, как известно — весьма привлекательного внешне.

Впоследствии, полный признательности за славу, пришедшую к нему в виде красной ленточки, и горя желанием добыть богатство, неважно какого цвета, торговец поторопился сформовать бюст монарха Карла X. Наступившая затем Июльская революция доказала ему всю тщетность людских расчетов, что он, собственно, знал и раньше; но еще сильнее убедила его в этом поспешность, с которой толпа устроила Варфоломеевскую ночь опять обманувшим его надежды бюстам.

Скоро торговцу минет шестьдесят: после тридцати восьми лет долготерпения и героизма во имя полюбившейся ему профессии он не собирается ее менять, но творческий пыл покинул его душу, потому что ее наполнил горестный опыт: по-прежнему ловя удобный момент, он дрожащей рукой взялся за отливку бюста Луи-Филиппа I[5]. Эта последняя скульптура, несомненно, прекраснейший образец величественной осанки и мужественных пропорций; поэтому при малейшем шуме торговец тщательно запирает свою мастерскую, так как даже если бюст короля-гражданина и не осуществит, наконец, надежду на богатство, столь долго ожидаемое, все же он послужит, по крайней мере, утешением за целую жизнь, полную черепков, осколков и обломков.