Лили Блек ТОРГОВЕЦ КНИГАМИ

Мы сидели около журнального столика, утопая в мягких креслах. Я смотрел в Ее глаза, но не видел в них отражения собственного страха. Скорее, насмешку надо мной. Удивления от того, что Она не боится, не было. Наверное, я был бы изумлен, увидев Ее страх. Все то время, которое я Ее знал, Она никогда и ничего не боялась. Вот и теперь, когда я смотрел на фарфоровое блюдо, с каемкой из стилизованных золоченых розочек, и слышал отдающийся в ушах стук сердца, меня трясло от ужаса, а Она была абсолютно спокойна. Нет, я все же не пойму никогда, как можно сохранять спокойствие, когда мертвое сердце на блюде продолжает биться. И бьется все сильнее и сильнее, мне кажется, что еще немного, и фарфор разлетится вдребезги под этими ударами. Может быть, это — синдром вины, совсем как у Эдгара По. Там тоже убийца постоянно слышал стук сердца жертвы. Но нет, я же вижу, вижу собственными глазами, как этот кусок мышечной массы вздрагивает, встряхивая журнальный столик.

А мы сидим и ждем, глядя то на это сердце, то друг другу в глаза. И я каждый раз первым отвожу взгляд, не в силах выдержать Ее спокойной насмешки. Наверное, мне нужно рассказать все сначала. С чего все это началось, и как появилось в моей квартире бьющееся мертвое сердце…

Я продаю книги. Знаете, что это такое? Маленький магазинчик, уставленный стеллажами, на которых стоят ряды книг. Мне всегда нравились книги, их вид, запах типографской краски, совсем не такой, как у газет и журналов. Ощущение шершавых переплетов под пальцами и выпуклости букв на страницах. В детстве я мечтал, что стану знаменитым писателем, и все будут зачитываться моими книгами. Но этого не произошло. Чего-то во мне не хватало для того, чтобы самому писать книги. Возможно, внешних впечатлений, а, может быть, и внутренней глубины, которая помогает осознать мелочи, чтобы проникнуть в самую суть какого-то явления, и даже в банальнейшем происшествии найти вечную истину. Я стал торговать книгами, чтобы хоть как-то быть причастным к ним. Пусть не к созданию, но хотя бы — к распространению. Мне хотелось донести до каждого чужие мысли, которые заставляли сжиматься мое сердце, когда я смеялся и плакал, читая книги.

Но, знаете, никто сейчас не покупает хорошие книги. Или — почти никто. Если бы я не продавал эти современные романы в мягких обложках, с глупым золотым тиснением, мне не на что было бы жить. У меня были в магазине прекрасные книги, поверьте, действительно прекрасные. Редкие издания, замечательные иллюстрации… Но это никому не было нужно. Действительно, кого сейчас может заинтересовать Шекспир в оригинале? Или древнекитайские философы? Мне было больно, когда взгляд покупателя равнодушно скользил по полкам с настоящими книгами, а руки тянулись к очередному бульварному роману, в котором не было ни тени мысли. Знаете, я бы даже бесплатно отдал книгу тому, кто попросил бы. Настоящую книгу настоящему покупателю. Но они никому не были нужны…

Однажды в магазине появилась Она. Как Она выглядит? Собственно говоря, это — совершенно не важно. Я никогда не воспринимал Ее как женщину, хотя Она была красива. Просто отмечал всегда Ее принадлежность к женскому полу, не более того. Что-то всегда удерживало меня от того, чтобы отнестись к Ней иначе. Она искала книги. Настоящие книги, никакого мусорного чтива. Одно это могло вызвать мое восхищение. Правда, Ей нужны были немного странные книги. Ее интересовала магия во всех проявлениях. Но уже одно то, что Она с презрением отвернулась от всех этих надоевших мне романчиков, притянуло меня, словно магнитом. Да, правильно, это была настоящая аномалия. Потому что Она рассказывала мне о ритуалах той стороны, а я слушал не отрываясь.

Темные истории, стекающие с ее губ подобно каплям крови, зачаровывали меня. Наверное, мне просто нужен был кто-то, с кем я мог бы поговорить о книгах. Но Она говорила не только о книгах. Она увлекла меня возможностью получения знания, о котором я боялся и думать раньше. Я помню взмах Ее руки, когда она доказывала что-то или увлеченно рассказывала о каком-либо событии. И почему-то этот утверждающий жест всегда убеждал меня в Ее правоте.

Мы пошли дальше разговоров и чтения книг. Точнее, пошла Она, а я поплелся следом, привязанный крепче, чем канатом. Мы, подобно древним авгурам, о которых Она читала мне своим певучим голосом, вскрывали животных, пытаясь прочесть что-то в горячих внутренностях. Она утверждала, что видит там Судьбу. Я же видел только грязь и кровь, но думал, что это мое приземленное восприятие мешает рассмотреть что-то, кроме красного месива. Но и этого Ей было мало.

Почему Она ревновала к моей подруге, я не знаю до сих пор. Ведь между нами не было отношений мужчины и женщины. Но Она ревновала, хоть и говорила, что не испытывает никаких личных симпатий или антипатий. Моя подруга была совершенно безобидной женщиной. Милой и обаятельной.

Она давала мне тепло и ласку, в которых я нуждался. Правда, она читала эти ужасные романы в мягких обложках, говоря, что жизнь настолько скучна и обыденна, что хочется отвлечься в красивую сказку, не особенно напрягая мысль. Странно, конечно, потому что моя подруга была умной женщиной. Но, прижимаясь по ночам к ее мягкому пухленькому телу, я прощал ей неподходящее чтение за ту покорность, с которой она следовала моим желаниям.

Как Она уговорила меня на это, я не знаю. Скорее всего, я подсознательно был готов к этому всегда. Именно поэтому в один из вечеров мы с Ней стояли в подвале моего загородного дома, а перед нами висела моя подруга, распятая на стене. Я боялся взглянуть в глаза женщине, доверие которой я обманул столь ужасающим образом. Моя подруга все еще надеялась на то, что это закончится. Хотя, как она могла на что-то надеяться после того, как в ее ладони и ступни были вбиты гвозди, я не представляю. Но ее взгляд пытался найти мои глаза, и в нем было непонимание и слепая вера в меня.

Я смотрел в пол, а Она — смеялась. Радостно и свободно. И, продолжая смеяться, Она разрезала кожу моей подруги, вскрывая ее так, как мы вскрывали кошек. Она уверяла, что по внутренностям близкого мне человека, я наконец-то смогу прочесть ту Судьбу, ради которой вообще появился в этой жизни. Самое сложное заключалось в том, чтобы моя подруга не умерла до того, как ритуал будет окончен. Но Ей было мало того, что в жертве оставалась жизнь. Она желала оставить еще и сознание. И это удалось. До самого конца моя подруга осознавала все, что происходит.

Измученные болью и страхом глаза следили за мной, когда я наклонялся, пытаясь увидеть что-то в переплетении кишок, когда рассматривал печень, являющуюся средоточием жизненной силы. Но по-прежнему, я не видел ничего, кроме грязи и крови. Только запах мочи и экскрементов был гораздо сильнее, чем когда мы убивали кошек. Я попросил Ее закончить, говоря о том, что все равно не увидел свою Судьбу. Она рассмеялась, сказав: «Зато я увидела ее». Она, хохоча, показывала мне слой жира под кожей моей подруги, и уверяла, что это и есть знак моей Судьбы. Я ответил, что не понимаю таких знаков, а ни в одной из прочитанных книг не было толкования подобного рода. Тогда Она, не переставая усмехаться, взяла необструганную палку и начала медленно наматывать на нее кишки моей подруги. Медленно, очень медленно. Мне было противно, я боролся с тошнотой, но не мог отвести глаз от плавно поворачивающегося куска дерева. Моя подруга уже не могла кричать, голос был безнадежно сорван предыдущими безумными воплями.

Только без единого звука раскрывался перекошенный рот и капельки крови стекали с искусанных губ. А Она все тянула и тянула кишки на палку. Я попытался вспомнить, какова же длина человеческих кишок, и не смог. Только билась мысль о том, что они — очень длинные.

Действительно, длинные, потому что Она очень долго поворачивала палку, виток за витком укладывая красную ленту. Я даже впал в какой-то транс, наблюдая за спиралью, скручивающейся на дереве. Но это не могло продолжаться бесконечно. В какой-то момент изо рта моей подруги потекла кровь, ее тело дернулось несколько раз, по-прежнему не в силах оторваться от стены, и обмякло. Грязное ругательство, выплюнутое Ею в мертвое лицо, сопровождало агонию. Она рванула палку вверх, таща на ней примотанные внутренности, и с размаху всадила ее в белый закатившийся глаз моей подруги. От запаха, вида крови и слизи, меня, наконец-то вырвало. Она только взглянула на меня с презрением и опять взялась за нож…

И вот теперь мы сидим в моей квартире, я и Она, а между нами на блюде бьется мертвое сердце моей подруги. Когда оно в первый раз шевельнулось на толстом безвкусном фарфоре, я спросил у Нее:

— Ты что-нибудь слышишь?

— «А что это за шаги такие на лестнице? — А это нас арестовывать идут» — издевательски передразнила Она известную цитату.

Конечно, это были не шаги. Какие же могут быть шаги на лестнице, если моя квартира — на одиннадцатом этаже. В любом случае тем, кто придет, хватит ума воспользоваться лифтом. Теперь я знаю, какая Судьба меня ожидала, и почему я ни разу не смог ее увидеть. И мы ждем, я и Она, когда же эта Судьба придет за мной. А сердце бьется все сильнее и сильнее. Честное слово, если никто не придет в ближайший час, я больше не выдержу. Я сам подойду к телефону, наберу номер, и выйду навстречу своей Судьбе. Жаль только, что я так никогда и не напишу книгу, о которой так мечтал в детстве…

Загрузка...