Кинжал просвистел в воздухе, и вонзился в деревянный щит, который висел на стене. Это была вежливая просьба трактирщика утихнуть.
Красивая танцовщица извивалась на сцене, под довольное улюлюканье завсегдатаев таверны. По трактиру плыл тяжелый сигаретный дым, смешиваясь с запахом спиртного и приобретая от этого сильный, терпкий аромат.
Над Ликадоном воцарилась ночь, и в разных районах этого города ночь была разной. В торговых все было тихо и безлюдно еще с вечера, когда весь товар был распродан, а покупатели разошлись. Днем эти места наполнялись шумом и гамом, криками торговцев, которые наперебой расхваливали свой товар и плачем прохожих, у которых что-то украли. Жилые районы тоже были пусты. Простые горожане редко задерживались на улицах после захода солнца. Ну а в промышленных районах, которые пользовались недоброй славой, жизнь только начиналась…
— Роза, красная роза!
Ты цветок любви, но увы, не моей…
О роза! Не подарит никто мне тебя…
Жизнь без любви, жизнь без любви,
Жизнь без любви мне родней…! —
выводила цыганка грудным голосом, проходя мимо столиков и бросая пламенные взгляды на посетителей.
Закинув ногу на ногу, Гестер сидел за поломанным столиком и держал в руках тонкий бокал с кальвадосским бренди. Его изготавливают из лучших яблок, и выжав сидр, оставляют отстаиваться в больших кедровых бочках. Бренди отдавало на губах терпким привкусом. Алый плащ Гестера был расстегнут на несколько пуговиц, выставляя на показ ослепительно-белую рубашку.
— Алая кровь лепестки обагряет,
Ведь там где любовь, там и смерть…
А роза по-прежнему уж не пылает,
Усохла любовь вместе с ней… —
пела цыганка, махая подолом черной юбки.
Гестер равнодушно посмотрел на певицу и отпил глоток из бокала, закусив маленьким кусочком лакина. Эти плоды с кислым и солоноватым вкусом завозили в Ликадон из южных островов.
Он пришел сюда не за зрелищами и песнями. Тут было спокойно. Шумно, грязно, надымленно, но спокойно. Здесь не было стражи, ни офицеров порядка. Не было ни тюремщиков, ни шпионов полиции. Но ничто не препятствовало погибнуть от руки пьяного сотоварища…
— Несчастлив тот, кто эту розу
Встретит на пути…
Нельзя ее, нельзя ее,
Так просто обойти, —
на высокой, пронзительной ноте она закончила песню и красивым, грациозным движением вытащила искусственный цветок-украшение из волос и бросила его в зал. Украшение попало в чей-то бокал, который незамедлительно осыпался осколками. Послышался грубый, пьяный окрик. В ту же секунду несколько метательных стилетов полетели в неловкую певицу и порвав рукав, сорвали шаль, до крови оцарапав ей руку. Певица вскрикнула и нагнулась. Капли крови заблестели на дощатом полу. Цыганка быстро отбежала за барную стойку, скрывшись где-то в глубине здания.
Посетители одобрительно загоготали. Гестер поморщился, словно от зубной боли, и отставил бокал. Члены Воровского Подполья всегда так «развлекались после трудного рабочего дня», как они это сами называли.
Вздохнув, Гестер до конца застегнул свой плащ, и направился к выходу. На него никто не обратил внимания, потому что на сцену снова вышла танцовщица, и покачиваясь в такт музыке начала снимать свои многочисленные наряды.
Прохладный ночной воздух понравился Гестеру своей свежестью после затхлости таверны. Последний раз оглянувшись, Гестер бросил взгляд на запыленную вывеску кабаре «Кровавая Слеза».
Газовые фонари пускали на мостовую потусторонние блики, освещая террасу Пантомим. Никто не знал, почему ее так назвали, ведь никаких пантомим здесь не показывали. Злые языки поговаривали, что террасу названо так из-за лицемерия и лживости сенаторов и чиновников, оттого что они словно те мимы делали только вид, что что-то решают или делают. Ведь недалеко находилось фешенебельное здание мэрии, поражавшее всех своими стенами из черного мрамора и двустворчатой дверью из красного дерева.
Мэрия была пуста, и ее окна слепо смотрели на улицу незажженными окнами. Гестер быстро прошел мимо нее, и подняв ворот, свернул в дурно пахнущую улочку. Таким как он, было опасно даже ночью появляться в подобных местах. После получаса ходьбы Гестер подошел к небольшому одноэтажному бараку с покошенной деревянной крышей и поломанными оконными ставнями. Наконец-то дома!
Струйка пара зашипела и выстрелила из воздухоотвода в пробирке.
Гестер трепанул волосами и принялся доставать из многочисленных полок склянки и бутылки. Эти полки были сродни огромной картотеке, в которой вместо бумаг и справок стояли пузырьки, пробирки, бутылки, громадные банки и крохотные флаконы. А выше высели маленькие крючки, на которых висели аккуратные снопы свежих и засушенных трав. К каждой полочке была прикреплена небольшая латунная табличка, на которой значились непонятные, явно «мертвоязычные» слова.
Но Гестер знал, что «Heamotoxic» и «Cardiotoxins» например, означало, что на этих полках содержатся составляющие, которые разрушают кровеносные сосуды и кровь, убирая связь между кровеносными тельцами. Ну а «Neurotoxin» воздействовали на мозг и нервную систему, и любого человека вмиг можно было сделать или послушного ягненка, или опасного сумасшедшего. «Nefrotoxin» — назывались, наверное, самые мерзкие и коварные токсины. Они разрушали ткань печени, медленно, но верно приближая жертву к смерти. Она не могла ни выпить воды, ни ничего съесть, умирая или от жажды и голода, или от страшных, адских болей.
Многие травы на крючках имели тоже, увы, не декоративный характер. Например, небольшое растение сине-ягодник с пряным запахом, имело в своем стебельке яд, который по силе равнялся скорпионьему. Ну а мариока воздействовала на лицевые и затылочные мышцы, парализуя лицо. Об этом можно было многое, очень много рассказать…
Гестер вытащил из под кровати небольшой котелок, и аккуратно, по капельке, влил в него жидкость из нескольких бутылочек. Ему предстояло исполнить обычный заказ от Воровского Подполья. Подполье часто заказывало партии различных ядов, используя их в своих целях. Гестер был там на хорошем счету и пользовался уважением (если это можно было назвать так). А еще за выполненные заказы хорошо платили…
Гестер был гениальным зельеваром, настоящим мастером своего дела. Он делал это с фантазией и тонким подходом, как настоящий творец — наслаждаясь каждым моментом. Подполье ценило таких людей, и вскоре он получил эту комнату на захудалом складе, который пользовался дурной славой среди людей. А это было как раз на руку, ведь члену такой организации не нужно лишнее внимание.
Жидкость в котелке вскипела, и по комнате поплыл удушающий аромат. Гестер поспешно погасил огонь и кинул в чан несколько белых кристаллов. В ожидании пока они растворятся, он вытащил из шкафа несколько пустых флаконов и влил туда содержимое котелка через спринцовку…
Это было большое здание, которое находилось вне черты города, в небольшом пролеске, который умело маскировал резиденцию самого опасного сообщества за последних три века.
Даже белые наружные стены не привлекали к себе внимания, скрытые густым лесным покровом. Мраморная лестница, венчавшаяся двумя черными шарами, вела в огромные двустворчатые двери, открыв которые можно попасть в огромный холл…
В кабинете Гарриуса Питта было надымленно как никогда. Его помощница едва успевала вытряхивать из каменной жабы-пепельницы окурки.
Питт был взвинчен и рассержен. Только что он получил письмо, которое принесла ему черная ворона.
В нем шлось об очень деликатном поручении, которое необходимо было исполнить именно ему. Гарриус был средним звеном в Подполье. Он не был рядовым служащим, но и не занимал высокой должности. Часто ему поручались обычные убийства или банальные кражи, которые он с удовольствием перепоручал другим. Но на этот раз…
Черный Рынок приветствовал Гестера громкими криками и шумом. Здесь можно было достать практически все. И самое интересное было то, что он находился практически в центре города, маскируясь под обычный блошиный рынок. Например у торговца поношенными робами можно было купить ожерелья и кулоны, которые были сняты из прекрасных шей богатых и таких неосмотрительных дам. А у продавщицы старинных граммофонов можно было сбыть украденные атамэ или церемониальные кинжалы.
Уверенным шагом Гестер прошел мимо крикливых продавцов и устремился в самый конец торгового ряда. За последним столиком сидела полуслепая торговка, которая сразу же предложила Гестеру несколько причудливых оберегов. Мотнув головой, он наклонился и что-то шепнул ей на ухо. Сразу же широко раскрыв глаза, она резво отвернула край накидки, на которой лежали амулеты. В глаза сразу же бросились кожаные заклепки, в которых лежало два плоских кувшина. Торговка вытащила один и протянула Гестеру. Тот снова покачал головой и взял и второй. Та возмущенно на него посмотрела, но тут же смягчилась, стоило только ей взглянуть на толстый мешочек с золотыми.
Гестер перелил содержимое кувшинов в пробирки. Бирюзовая жидкость заискрилась. Это был медузий яд. Его выделяли из плавников камариновых медуз, которые обитали в холодных, северных морях. Они почти исчезли, и из-за этого их яд так ценился.
Вытащив из полки с надписью «Gerbocydies» еще один, деревянный кувшин, Гестер влил в каждую пробирку из него еще немного зеленоватой жидкости. Это бы экстракт ядовитого плюща. Содержимое пробирок запенилось, и бирюза получила грязно-серый оттенок. Гестер взял из письменного стола несколько маленьких бумажек, и приклеив их к пробиркам, подписал мелким почерком.
Грязное, темное небо явно готовилось к грозе. Серые тучи быстро плыли по нему, словно челноки по морю. Очертания безлистых тополей грозно смотрелись далеко-далеко в вышине. Гестер мельком взглянул в окно и вздохнул. Закончив с приготовлениями яда, он вытащил небольшой кожаный чемоданчик, в котором были специально сделаны углубления для флаконов и бутылок.
Быстро достав небольшой листик, он, сверяясь по нему, начал паковать туда свои зелья. Через некоторое время, закончив, он аккуратно закрыл чемодан на две маленькие серебряные застежки.
Запахнувшись в свой плащ, он откинул ногой свой шикарный ковер и открыл небольшой, квадратный люк…
Терраса Пантомим была почти безлюдна. По ней прогуливались несколько стражников, которые были одеты в блестящие, новенькие кирасы. Это означало, что они стражи Ликадонского Суда, что значительно возвышало их среди других, рядовых стражей.
Стены из черного мрамора тускло поблескивали в лучах осеннего солнца. По обе стороны входа стояли, словно статуи, два швейцара. Из двери вышел низенький, толстый человек. Он держал в руке толстую папку, обшитую шелком, и опирался на красивую трость из моренного дуба, с набалдашником в виде головы змеи.
Сенатор Рикдон Аль начал опускаться по крутому спуску, натужно пыхтя и обливаясь потом. В конце его поджидала длинная фигура в красивом, сером костюме.
— Здравствуй, Тэд, — произнес Рикдон, обращаясь к человеку в костюме. Фигура вышла из тени. Это был седоватый мужчина с небольшим шрамом на скуле.
— Приветствую, — сухо ответил тот, — Готовишься?
— Ох, конечно же! — вздохнул сенатор, — ты же знаешь, что все должно быть на высшем уровне, потому что…
— …ты никогда не станешь председателем Суда, если что-то пойдет не так, — насмешливо продолжил Тэд.
— Это не смешно! — возмущенно ответил Рикадон, — ты что, не представляешь как это важно?
— Ну-ну, Рикки, не кипятись, — успокоил разбушевавшегося сенатора его собеседник, — все пройдет отлично. Я в этом уверен.
Где-то вверху, громко хлопая крыльями, пролетела большая птица.
Аль встревожено дернулся.
— А я не уверен, — буркнул он, — я пойду, ладно?
— Да-да, — коротко простился мужчина, и снова скрылся в тени.
Сенатор Аль глубоко вздохнул.
Грозы не случилось. Тучи поплыли дальше, и теперь в просветлевшем небесном океане купалось солнце, словно огромный красный буй.
— Ну что ж, мадам, — произнес старый врач, — надеюсь, вы все поняли? У вас было сильное мозговое сотрясение и по этому…
Его собеседница кивнула, зябко закутавшись в шаль.
— Тогда вы можете быть свободны.
Но женщина и дальше сидела, отрешенно смотря на стену.
— Идите, — громко повторил врач.
Та встрепенулась и открыв дверь, вышла. Сильный порыв ветра швырнул в лицо женщине влажный кленовый лист, который приклеился к щеке. Но она не оторвала его, а просто остановилась, засмотревшись на небо…