Александр Ермаков, Андрей Белокуров Товарищи по оружию

Деревня должна была как-то называться. Так-то она и называлась, но этого уже мало кто помнил, да и о самой деревне почти все забыли.

Располагалось захолустье на берегу, некогда полноводной, вполне судоходной реки. Однако стараниями нетерпеливо-дурноватого поколения преобразователей, русло от неистовой мелиорации заилилась. По берегам, дурной силой, разрослись сорные кусты. Песчаное дно покрылось метровым слоем вонючей грязи. На божий свет вышли, до того неведомые, камни порогов. И уже, не баржой — поганой моторкой пройти не можно стало.

Когда-то, в богом забытые времена, было в деревушке с два десятка дворов. Сеяли рожь. Родила не густо, так себе, но хватало. На нечерноземье и коза за буренку сойдет.

Ан нет. Присоединили к соседнему хозяйству, стали растить пшеницу, которую отродясь в этих краях не сеяли, и урожаям кранты настали. А тут и указ приспел. В великопрестольной исчислили свое царство и порешили — которые села перспективу имеют, а которые державе непотребны и надлежит на них положить с прибором. Слово и дело — как сказали, так и положили.

Вот и оказалась деревушка в числе ненадобных. Махнули на нее власти рукой — мол наше дело сторона, а вы, граждане селяне, как сами хотите, так сами и разбирайтесь.

Беда не приходит одна. На большак выводила из поселения всего одна дорога. Даже не дорога, так грунтовка лесная. Ясно, без ремонта скоро заколдобилась, по среди пути образовалась болотистая неудобь. По ведру машиной еще кое-как случалось проехать, а только задождит, разве одним трактором, и то не всякий раз выходило.

Вот, ясное дело, весь народ и чкурнул куда ни попадя. Одна осталась рухлядь неперспективная, сиречь пенсионеры коллективного хозяйства в реестрах отсутствующего.

Мхом поросли избушки, колодцы протухли, изгороди изгнивши повалились.

Еле-еле теплилась жизнь в трех избушках. В двух доживали древние бабки, в третей, на самом отшибе — Дед.

Жил бобылем. Женку давно схоронил, а детками обзавестись не пришлось. А пришлось солдатке обойти партизанскими тропами все окрестные леса. На них, на этих тропах и застудилась. Вот наследников и не дождались. Так сам один и вековал.

Держал с десяток курей, однорогую козу, это для прокорма и барбоса мохнатой породы — для товарищества. Помаленьку мастерил по дому. Порой помогал и своим товаркам. Поуживал плотвичек да окуньков, уловом делился с барбосом.

Но главная дедова забота — огурчики. Эх, знатные зеленцы собирал, ровненькие да пупыристые. Исхитрил особый рецепт, выходило соленье хрустящее, душистое. Вкуснотища, ешьте, гости дорогие! Жаль, что с гостями не складывалось. Бабки ведь беззубые, много не схарчат.

Вот и приходилось каждым летом прежние запасы выбрасывать — освобождать бочковую тару под новый урожай.

А еще, каждый год на девятое мая, одевал старик выходной пиджак с орденами, грузил в сидор неизменные огурцы и отправлялся лесной тропкой в соседнее село. Там, в подобном же захолустье проживал, хоть дальний, а родственник. Обоим пощастливилось всю войну пройти, вернуться живыми и не калечными.

Вот за праздничный стол садились вместе. Доставал товарищ бутылку, разливал себе с гостем, наполнял третий стакан, поверху прикрывал ломтем хлеба. По-фронтовому поминали друзей-товарищей.

Долго не засиживались. Дед хмельное застолье особо не почитал. Да и тащиться обратно по темени, уже не легко становилось.

Так и жил себе.

А одного лета начались перемены.


Нежданно-негаданно объявился дедов племянник. Прибыл на уазике, да не нашенском — заграничном, здоровенном, что твой трактор. На таком и пахать можно. Вот, Натужившись пропхался стальной конь через дорожную неудобь.

Сестриного сына видал Дед еще веснущатым пацаном, а вон как вымахал, не узнать. Мордатый, ражий детина, в плечах косая сажень. И брюшко свежее намечается.

Обнялись.

Дед баньку истопил, после отужинали — племяш то расстарался, разной удивительной снеди приволок. А сам на дедовы огурчики налегал, хрустел и нахваливал. Больно понравились.

И в деревне понравилось, пришлось по кайфу. Стал время от времени наезжать. Всегда сам один, машину сопровождения оставлял на большаке, подали от съезда на проселок. Приезжал, как сам говорил — в натуре, чисто оттопыриться. Достали, де, городские расклады, голимые базары, перетерки, разборки. Сто лет бы ему на хрен не упали, а как бабло срубишь? Но, надо, надо блин, порой и расслабиться.

Вот и расслаблялся. Для здоровья парился, да козье молочко попивал, для удовольствия хлебал водку, загрызал огурчиками, запивал рассолом, Для полезности дрова колол, для развлечения удил рыбу.

Парень оказался основательный, нетрепливый, к Деду уважительность проявлял, ласково величал «дедушкой». Всегда с гостинцами и подарками. Да какими! То радио привезет, то телек притарабанит. Дед, было стеснялся, да племяш уговаривать умел. Мол де ему без ящика стремно. Только сам включал не часто, а вот антенну, чудную такую, не дать ни взять миска, собственноручно к коньку прикрутил.

Словом, стало Деду жить веселее, да тут такое началось!

Одного вечера, дела позакончив, присел старик новости по ящику поглядеть, ан нет. По всем программам помехи, чего не бывало с заграничной техникой ни разу. Поклацал Дед по кнопкам, хотел уже выключать, да вдруг объявилась на экране трехглазая рожа и заговорила человеческим голосом. Правда коряво, говором не нашенским, но все ж членораздельно.

И заявило чудище, что они де (стало быть, не одно оно) премного извинений приносят, но терпят бедственную аварию, той огорчительной причиной необходимо вынуждены хозяина собственный покой безстеснительно прервательно нарушить и совершить акт приземлительной посадки на его, хозяина-барина, надельном месте. Но тревожного волнения резонного смысла иметь нет, ибо они смеют уверенно надеяться, что разрушительного вреда жилищно-функциональному обиталищу нанести причины нет.

— Батюшки светы, да они, ироды, все огурцы потравят! —Благим матом завопил всполошенный Дед, вопреки уверениям трехглазого, резонно испытав это самое «тревожное волнение». Схватил фонарик, опрометью кинулся вон из избы. Изрядно отбежав от огорода, принялся светить в небо.

А там, в верхотуре, засветилось, противнюще засвистело и опустилась на землю серебристая конструкция…

— Ядри твою качель! Никак летючая тарелка! —Дед не был шит лыком, допетрил что это и кто в этом сидит. Догадался, но, на удивление, воспринял первый контакт отстраннено буднично, спокойно. Наверное радовало, что уцелели огуречные плети.

И верно догадался. Разверзся люк и объявились эти самые пришельца. Трое. Ну и образины, спаси и сохрани! Чего доброго, приснятся ночью, кондратий хватит.

Но образины вели себя смирно. Каждый учтиво пошаркал вначале одной парой ног (скорее псевдопод, но Дед этого не мог знать), потом другой, после третьей.

— Мы, — заговорил один из пришельцев, — счастливо рады приветственно почтить жительного гражданина сего планетного мира. —И пошел рассыпаться в извинения. Из всего велеречивого словоблудия космических посетителей Дед уяснил, что у тех произошла некая поломка, корабль почти полностью потерял управление и, что бы избежать фатального крушения, аварийную посадку пришлось произвести в районе дедового дома. Пришельцы долго глаза мозолить не предполагали. Обещались — только повреждение исправят, тотчас уберутся восвояси. А если, конечно, им верить, то «починочный ремонт часов времени слишком излишне затянет нет».

— Эх, нелегкая, на мою голову! — Подумал Дед. Да делать нечего, чужаки, хоть рожами и не вышли (так с лица воды не пить), но души живые, надобно подсобить. Неудобно получится, коли оставить горемык на ночь в чужом месте. Пришлось звать в избу. —Ходите, гости дорогие, прошу ужинно откушать. —Сказал, а про себя ругнулся. — Тьфу ты, холера, так с ними, обормотами, и заговориться не долго. Вот людям потеха то будет.

Инопланетники, для порядка поартачились, но вскоре за Дедом шестиного засеменили.

Усадил хозяин гостей за стол. —Сейчас горяченьким попотчую, ить на сухом пайке отощали, знаем мы такой провиант, сами вдосталь нажевались.

Выставил щи мясные (племяшу спасибо), кашу гречневую, ну и, ясное дело, свои фирменные огурчики.

Пришельцы, видать корабельный рацион таки порядком набил оскомину, живо челюстями замолотили. А дедову гордость, огурцы хрумали особо прытко.

Спать гости улеглись на полатях. По утру взялись за работу. Как и обещали, управились быстро, стали собираться в обратный путь.

Дед на дорожку огурчиков, так галактическим путникам понравившихся, щедрой рукой отсыпал. Даже жаль прощаться, пообвык уже к мерзким рожам, даже различать научился. У капитана уши красные, у пилота зеленые, а у бортмеханика синие. Хоть и о шести ногах да трех глазах, а народ оказался хороший, не в пример кой кому из человеков.

Но народ стартовать не торопился. Капитан, расшаркавшись всеми нижними конечностями объявил, что за оказанное гостеприимство, полагается Деду сатисфакция. И пока долги не оплачены, «о произведении движения отлета разговорной речи нет».

Дед поначалу отнекивался. Не чувствовал за собой особых заслуг и в должниках своих нечаянных гостей не числил. Ну постояла тарелка рядом с огородом, ну переночевали на полатях. Так сам один живу, в избе места много, не стеснительно. А ведро огурцов, и вовсе поминать непристойно. Однако старшой убедил. Суть дела заключалась в том, что на планете трехглазых законы сурово справедливы и соблюдаются неукоснительно крепко. На халяву пользоваться инопланетными ресурсами никому и никогда не дозволяется.

— А буде случиться такому возмутительному безобразию иметь место быть, то членам экипажа предстоит ожидание подверженности принудительного издевательства, а ему, капитану, позорного урезания. —Этими словами красноуший завершил свои доводы.

Делать нечего. Не губить же бедолах. Паче, в хозяйстве образовались прорехи, взять к примеру топор — напрочь изработался. К чему от добра отказываться?

Поторговавшись, сошлись в цене. За стоянку экипаж чинит лопату, за постой — топор, за огурцы правит пилу, совсем у ней зубья поистерлись. Так и пришлось Деду подписать, требуемые неземными правилами, бумаги. Точнее — плюнуть на представленную пластину.

Тарелка, по давешнему противно засвистав, взмыла в воздух и исчезла в неизвестном направлении. Как позже объяснил племяш — слиняла в гиперпространство.

Дед подверг анализу врученный ему инвентарь. Разлядывал придирчиво, ноготем апробировал, испробывовал в условиях приближенных к реальной аграрной обстановке.

Прокашлялся, присел на колоду, скрутил цигарку. Неспешно затянулся, бровями поелозил.

— Ить, залетные, — скупо сморкнулся на репейный куст. — Сказать неча, сработано удало. Новее нового, точно импортный струмент, ей-ей, как у племяша в чемоданчике.

Покачал головой, отнес в сарай. Там в глубине, чтоб в глаза не бросалось, поставил. Ласково шершавой ладонью огладил, солидолом умаслил, обернул мягонькой тряпицей. Пущай храниться до поры до времени.

О залетных помалкивал. Кто ж такой чертовни доверит? Скажут: свихнулся старик на упадке годов. Впрямь, диковинная маятня стряслась. Куды лихее блокбаксеров хреновудских нашенское чудо болотное.

Но прелюбопытная удивительность (вот к языку привязалось тарабарщина трехглазых) на том не закончилась. Не утерпелось Деду полезные приспособы гноить ржавчиной. Почал в хозяйстве пользовать. Колол, пилил, копал, да приметил, — обновленный то струмент, износу не ведает. А когда нетрудно разделал на поленья сучковатые, кряжистые дубовые бревна, смекнул окончательно — не ладно здесь. Косорожие приблуды не простую наладку сработали, заточку там, правку, разводку. Тут стряслось похитрее.

Удивлялся, удивлялся, как возьмись, да объявилась прежняя троица. Прибыла с официальной миссией на переговоры по торговой части.

Красноухий капитан, он же главный договорник, после вычурных приветствий перешел к сути дела.

Оказалось: пока Дед дубы пилил да огурцы окучивал, трехглазые успели смотаться домой. Там выяснилось, что привезенные зеленцы не только вкусны, но очень весьма для здоровья полезно спасительны, от разных всяких болезненных хворей излечительны, еще и мужской сильной могучести изрядно крупно способствуют. А рассол — суть эликсир витальной жизни.

Дед только зенками хлопал. Да что за эдакое? Аль на ихней планете одни алкаши конченные шастают, и сплошно все с бодуна карячутся? Не похоже, по крайности, эти трое — ребята приличные, не заметно чтоб питейное пользовали излишней надменностью. Напротив — злоупотребляли умеренно.

Так или не так, но огурцы гости наминали за обе щеки. Может хозяйское угощение не подпадало под тамошний уголовный кодекс. А может подпадало, но рисковали «подверженности принудительного издевательства и позорного урезания», только очень уж соблазнительным казалось на шармак поправить витальное здоровьице и усилить могучесть.

Сговорились споро. За два бочонка, получал Дед обновление (по правде — перестройку на субатомном уровне) всего наличествующего в хозяйстве металлического инструмента. Каждая сторона заключенной сделкой осталась довольна. Дед даже выволок старый, напрочь проржавевший плуг. Пусть с ним — в хозяйстве все пригодится.

Друг другом довольные расстались, сговорились еще встретиться. Продолжить взаимовыгодное (ого, а огурчики у трехглазых, небось, в цене!) торговое «на долгосрочно постоянном фундаментально базовом основании взаимолюбезное партнерское сотрудничество».

И надо ж было случиться, ровнехонько к очередному прилету купцов и племяш заявился. Приперся пехом, гостинцы на горбу, ноги в грязи. Злой и матерливый.

— Во, блин, непруха! Рессора накрылась. Это у них в Бундесе вседорожник, а у нас только на танке ездить.

— Вот и оно-то. Инжи’нер Михаил Ильич Кошкин, не какой ни будь хахель бляди Мерседес. Того у фрицев Панцеры в грязи, а Тэшки на мази. Ездь на нашенском, рассейском, стиляга.

— Ну ты, Дед, загнул. Мне чо, танк покупать? Хотя… Да… Фу, блин, как с ГАИ быть? Бодяга! Слышь, старый, не подкалывай.

— Хе-хе. —Дед пускал махорочный дым, по козлиному косил глазищи. Бортовые фрикционы тягать, ет те не баранкой вертеть. Ну лады, лады. Говорь, где завяз? Далече ль обломался?

— Да вон, в леске. —Сплюнул племяш в гиблом направлении. — Вшивого километра не дотянул, падло! Вот, сука, фирма!

— Ты, племянничек, всуе фирмову мамку не поминай, ходи в дом, водочки выпей, а я тут баньку истоплю. Отдохни, да и под перину. Утро, оно вечера мудренее. Есть у меня одна придумка, авось что и сойдет.

Племяш внял совету, и когда космические торговцы приземлились, спал похрапывая.

А дедова задумка неказиста: пущай торговцы за добавочный бочонок соления починят клятую рессору. Сказано — сделано. Трехглазые уверенно не колебались. Разом уговорились, по рукам ударили по стакану рассола тяпнули. Старик, довольно попыхивая самосадом, провел заоблачных гостей к поломатому джипу.

Племяшу, удивленному нежданной, в такой глуши, починке, дед по утру наплел брехни с три короба. Поверил тот или нет, но поблагодарствовал, и довольный, отбыл восвояси.


Дед готовил к отправке очередную партию товарной продукции — завтрашним вечером ожидал заатмосферных купцов. Да приезд родственничка оторвал от нужных занятий. —Эко не ко времени. —Подумал, но виду не подал. Предложил обычную программу расслабления.

Сестрин сын, однако, от баньки наотрез отказался. Даже и от водки. —Некогда, дедушка я по делу.

По делу, так по делу. Пошли в избу.

— Я, вот… — Племянник почесывал, не по годам лысеющее темя. Подбирал слова. —Вот ты мне по правде скажи, как родному: что, ты, блин, с моим джипом зафиндолил?

— Э? — Дед и сам не знал, что он, точнее трехглазые, такого зафиндолили.

— Вот тебе и э! Тачка в натуре крутая стала, эксклюзивная. Бензина совсем не жрет. Понимаешь, ни капли. Мне по ночам приходится из бака сливать, иначе никто не поймет, почему я на заправку не езжу.

— А ты его, бензину, зазря не выливай, в бочечку и припрячь, еще сгодится.

— Так меня знаешь сколько его собралось? Хоть базу ГСМ открывай. Так он, джип мой, и масла не жрет. Аккумулятор заряжать не надо, тормозные прокладки менять не надо. Воду в радиаторе менять не надо. Ни хрена не надо! А бегает — будь здоров!

— Ну не надо, так и слава Богу. Расходов поменьше будет. Нынче все дорого, а тебе, вишь, как… — Отвечал Дед, впрочем не вполне уверенно. Он здраво сомневался, так ли уж племяш нуждается в экономии. По всему выходило — не так.

Племянник сомнения подтвердил. —Да на кой мне эта экономия. Не о том базар. Пока еще никто толком не врубился, что у меня за тачка. А как врубятся? Такое заварится!

— Да… — Теперь Дед поскреб затылок. —Ну, извини ужо. Так получилось. Я как лучше…

Помолчали.

— Это ты меня, дедушка, извини. Не по делу наехал. По правде я тебе жизнью обязан. Как говорят некоторые мои сотрудники «сукой буду, землю грызть буду — но не забуду». И в правду — не забуду.

— Да чем же я тебе так потрафил? —Искренне изумился старик.

Племяш , огурец погрыз.

— Ладно, дедушка, уж начал, расскажу все. На днях в меня одна сука из гранатомета шандарахнула. В упор! И кабы хрен. Краска не облупилась.

Дед заволновался.

— Да ниче, дедушка, все окей. Нищак, все путем, разобрались. Ты того, за меня не переживай. Но, правда, что ты мне за танк такой подогнал?

— Вот нехристи, — подумал Дед. —Ну просил — рессору поменяйте. А они? Перестарались, ох перестарались. —Не зная как быть, чесал затылок.

— Дедушка, колись. Я ж не чужой человек. Не шпана наколотая. Я, можно сказать, именитый негоциант и народный представитель. На областном уровне. Пока что.

Дед еще поскреб пятерней затылок, да и выложил всю правду-матку.

— Да ну, блин, гонишь. —Ошарашено пробормотал народный избранник —Да быть такого не может.

— Кобылу гонють. Сам скумекай: машина могет без бензины ездить?. Во, погляди кось.

Принес Дед топор и булыжник, которым огурцы гнетил. Размахнулся, да со всей мочи тюкнул по камню. Закатал рукав, провел лезвием по руке. — Гляди, гляди.

Поглядеть было на что. Топор брил лучше бритвы, а гранит не раскололся — оказался разрубленным пополам.

—Видал? У меня нынче весь струмент такой. Довечный.

— Ну, ты дедушка и даешь! —Племяш, оторопело хлопал зеньками, как в свое время Дед моргал. —Ну даешь.

Поморгал, проморгался. Быстро справился с беспорядком мыслестроя. Начал констутивно соображать, прикидывать. Лоб морщинить, бормотать, клацать кнопками калькулятора.

— Так, значит: эксклюзивное право… международный, тьфу, межпланетный контракт… расширение производства… инвестиции… ясно, взяток этим… в долю тех… Не хило!

— Ну, дедушка, — у младшего родственника созрели основы плана, — ну, дедушка, вот развернемся! По взрослому. Такое с тобой замутим! Не-не. Никакие отговорки не принимаются и не рассматриваются. Твое дело огурцы солить, я тебе и технику подгоню и рабсилу, и все что скажешь, все доставлю. Дорогу проложу. Ты только квась. А за мной остальное. Тут, вишь, дело тонкое. Надо все аккуратно, грамотно. Я все прощелкаю, кой с кем перетру, вопрос провентилирую. Короче… Когда следующий рейс?

В означенный срок прибыл племянник в полном параде, как говорил «согласно протокола». Не в джинсах и кроссовках, как обычно наведывался, а в черной тройке, лакированных туфлях. При галстуке. Водку не пил, зато побрился, после одеколоном обмазался. Разит за версту.

— Ты б, племяш, — ерничал Дед, — ухи для форса размалевал ба, как у этих, трехглазых.

Племяш к предложению отнесся серьезно. Обдумал, взвесил. —Не, не годится. Кто их знает, что эти цвета означают, может они только для космофлота. А гражданские носы красят.

— Может и носы. —Прихихикивал Дед. —А может и что другое. Но ты, не робей, у тя и так, ряшка то цвета мака. За бо-о-ольшого командира признают.

Хотел племяш ответить, да с улицы противно засвистело.

— Они, — подорвался Дед. —Рано, не по времени. Айда на двор.

Споро вышли.

А в небесной верхотуре шел натуральный воздушный бой. За серебристой тарелкой гонялась черная, гнусного вида неизвестная посудина. Во всю жарила из лазерных пушек. Торговец явно уступал рейдеру в огневой мощи. Редко отстреливаясь, отчаянными маневрами уклонялся от огненных лучей.

— От изверг! —Вскрикнул Дед. Резво метнулся в избу. Мигом вернулся со старой, надежной, умно смазанной и пристрелянной двустволкой да горстью картечных патронов. — Фашисты, гады! —Привычно упал на спину, прижал к плечу приклад. Открыл огонь по воздушной цели. А доводилось Деду в глаз белку шибать. Доводись под Курском прямой наводкой «Тигров» с «Пантерами» лупить.

— С-сука. — Процедил сквозь зубы племяш. Поспешил к своему джипу. Хоть и коммерсант — все кровь родная, нашенская порода. Растворил багажник, откинув рогожу, достал снаряженный Калашников. Щелкнул затвором. Со знанием дела, ударил короткими очередями.

Тарелка, описав головокружительную фигуру, оторвалась было от ирода, стала уходить в безопасность гиперпространства. Так тут черная гадина вздумала метить в дедовы строения. Сарай разлетелся обугленными щепками.

Тарелка вернулась в бой. Но, кто знает, может зеленоухий сплоховал, а может прикрывал собой гостеприимного хозяина, только подставил борт под удар главного калибра. Кто знает? Полыхнул торговец, накренился. Рухнул наземь.

— Ироды окаянные! — Костерил Дед неведомых тварей. Скоро перезаряжал оружие, лупил дуплетом.

Племяш перебросил по-афгански изолентой смотанные рожки. — Суки, козлы! Ходи, петушня, на елду! К дяде, бля, на отсос-петрович! — Укрылся за бронированным корпусом эксклюзивной тачки от лазерных залпов плутонговых батарей. Прицельно жарил в галактических душманов, в залетных беспредельщиков.

И загорелась черная гадина. Неуклюже выписала петлю, пустила смрадный шлейф черного дыма, да с натужным визгом рухнула в близкое болото. Там, в гнилых хлябях, к чертовой матери, и утопла зараза. Засосалась бездонной трясиной, завязла в вековечной тине рядом с, полным костяками, остовом ржавого «Тигра» и скелетом монгола косоглазого.

Хрен им в дышло!

Племяш, отстегнул отработанные рожки. Душевно матернувшись, закурил кемелок. Сложил пальци козу, ткнул в сторону топи. — Ну, что, Дед. Замочили пидрил! Но, бля, во хреновина загугулилась. Не пофартило пацанам. Да и мы лохнулись. А я уже губу раскатал, под это дело фирму в офшорке намутил.

Дед, отряхивал от курячьего помета порты. По хозяйски осматривал двустволку. — Капут фрицу. Не впервой, ядрена вошь, гадов бить! А жаль хлопцев. Но ты, руки то не опускай. Все одно, как это там… провентилируй обстановку. Я трехглазых знаю. Народ ушлый. Не эти, другие прилетят. Им мои огурчики во как позарез нужны.


* * *

Рядом, подле овина, горько догорал корабль дедовых друзей. Там у огорода, под развесистой яблоней и схоронили пришельцев. Племяш сколотил кособокий крест, на него ладанку повесил. Дед, из дубовых, вечных досок, сплотничал пирамидку. Приладил пятиконечную звезду, которую из заморского, инопланетного материала собственноручно сработал. Спустившись в подполье, вынул заветную четверть. На свои поминки берег. Да нынче нужда случилась распечатать.

Сидели сородичи допоздна. Как положено, как по правилам, на столе хлебушек, картошечка, в мундирах варенная, соль в сольнице, в миске квашенные огурчики дедовы.

Старый свернул махорочную самокрутку. Молодой достал фирменную пачку-бокс «горбатого самца». Поглядел, обратно в карман засунул. —Знаешь, дедушка, и мне скрути. Скрути покрепче. Ядри его в качель. Вот же, блин, расклад какой выпал.

Закурили солдаты. Себе по гранчаку налили. Как на святой Руси заведено, и третий до венчика наполнили. По верху накрыли ржаной краюхой. Суховатой, с родной кислинкой.

Не чокаясь оприходовали. Занюхали горбушечкой. Помянули корешей-братанов, друзей-одполчан.

Их, товарищей по оружию.

Загрузка...