Трагедия на голландском лайнере «Фрисланд»

При рождении меня нарекли Розой Карлоттой Сильваной Гризанти, однако в середине восьмидесятых годов я официально изменила имя и теперь зовусь Евой. Догадка, высказанная в вашем письме, верна: после трагедии на голландском лайнере «Фрисланд» мои дорогие друзья, доктор Ватсон и мистер Шерлок Холмс, решили, что самым безопасным для меня будет воздержаться от общения с родней.

Но я забегаю вперед. К тому же я лишена дара доктора Ватсона объяснять методы мистера Холмса, поэтому едва ли смогу достойно поведать вам об этом необычном происшествии.

Двенадцатого октября 1887 года я покинула родительский дом на венецианском острове Мурано и отправилась в Африку на лайнере «Фрисланд». Там мне предстояло познакомиться с Гансом Бурвинклем — молодым человеком несколькими годами старше меня, о браке с которым недавно договорился отец. Теперь, в двадцатые годы двадцатого века, при современном образе жизни, уже не верится, как оберегали нас, девушек, сорок лет назад. А в то время было естественным, что в плавании меня сопровождал брат, Орацио Ринальдо Париде Гризанти, — дабы надзирать за моим благонравием. Еще с нами поехала моя камеристка Анита.

Кроме всего прочего, в мое приданое входило несколько ящиков с лучшим муранским стеклом. С тех пор как было объявлено о моей помолвке, отец не покидал мастерскую. Помнится, Зия Джулия спрашивала: «Куда так спешить?» А меня в то время тревожило лишь одно: каково это — быть взрослой женщиной? И именно в этом для меня заключался смысл брака.

Прекрасно помню, как я волновалась во время первого ужина на корабле: при виде дам и господ в полном вечернем облачении у меня в голове помутилось от восторга. Нам с Орацио отвели места за столиком с двумя британскими джентльменами и супружеской парой из Венгрии. За капитанским столом сидел синьор Агостино Депретис, итальянский премьер-министр, с молодой женой, синьорой Микелой Депретис. Я предвкушала собственное бракосочетание и медовый месяц, а потому завидовала этой юной даме, на которую были устремлены все взоры.

Однако воспоминаниям о девичьих мечтах здесь не место. Британскими джентльменами, как вы, вероятно, уже догадались, были мистер Шерлок Холмс и доктор Ватсон. Мистер Холмс привел меня в восхищение своим безупречным итальянским и забросал вопросами о производстве стекла. Пока мы беседовали, синьор и синьора Комаццоло — наши соперники-стеклодувы, также путешествовавшие на лайнере «Фрисланд», — послали молодым супругам бутылку дорогого шампанского.

Брат прищурился, тронул меня за локоть и спросил по-итальянски:

— Может, тоже отправишь им подарок? Правда, для этого тебе придется расстаться с каким-нибудь пустячком из приданого…

— Папа сделает еще! — Я улыбнулась. — Сейчас я напишу записку!

Орацио жестом подозвал Аниту и отдал ей распоряжение. Минуту спустя она вернулась со шкатулкой, где лежала пара бокалов для шампанского из опалового стекла, украшенных изысканной гравировкой. Я быстро нацарапала записку, которая теперь находится у вас, — глупая записка от глупой девчонки. Но откуда я могла знать, к чему это приведет? Не успели чернила высохнуть, как брат схватил записку и бросился на другой конец зала. У капитанского стола он с поклоном презентовал шкатулку с бокалами премьер-министру Депретису и его супруге. Синьора Депретис премило рассмеялась и в знак благодарности расцеловала брата в обе щеки.

Скажу без ложной скромности, что по мастерству исполнения бокалы не знали себе равных: мой отец — искуснейший стеклодув — скрывает от других мастеров секрет своего опалового стекла, которое переливается прозрачной радугой.

Разумеется, молодой чете оставалось лишь открыть бутылку игристого вина и выпить из этих стеклянных шедевров. Пузырьки шампанского плясали так весело, словно праздновали вместе с нами.

Премьер-министр Депретис сказал:

— Дамы и господа! Я пью из этих прелестных муранских бокалов за своих соотечественников и за свою прекрасную жену. Здоровья и долгих лет всем нам!

Они отхлебнули шампанского и поцеловались — в их глазах сияла любовь. А мы смотрели и бурно аплодировали. Синьор Комаццоло, несколько раздосадованный тем, что наши бокалы затмили его подарок, громко спросил:

— Как вам понравилось шампанское, господин премьер?

Премьер-министр Депретис поклонился ему и поднес бокал к носу, чтобы ощутить букет напитка.

— Изысканный запах с оттенками меда, имбиря, петрушки и легкой нотой чеснока. — Он снова отпил шампанского, посмаковав его. — Минеральная вода, груша и яркая кислинка. Превосходно!

Мы снова зааплодировали, пожалуй, даже сильнее прежнего. Я сидела, едва дыша от восторга, и при каждой перемене блюд украдкой посматривала на молодых супругов. Первым блюдом были устрицы. Брат тоже заказал шампанского — пусть и у нас будет праздник, как у премьер-министра с синьорой Депретис.

Однако уже после второй перемены блюд синьора Депретис попросила ее извинить и поднялась с места: внезапно побледневшая, она прижимала руку к животу. Премьер-министр увел ее из зала. При этом вид у него был напряженный.

— Как ты думаешь, что случилось? — спросила я.

Орацио пожал плечами:

— Может, устрицы несвежие.

После этого я только и делала, что воображала, как у меня самой разболелся живот. В конце концов возникли приступы тошноты, и после четвертой перемены блюд я тоже покинула ресторан.

На следующий день Депретисы к обеду не вышли.

Через день моя камеристка Анита доложила, что в гостиной находятся двое мужчин.

— Где Орацио? — спросила я.

Анита смущенно улыбнулась и покачала головой:

— Не знаю, синьорина.

Я не была уверена, что прилично выходить в гостиную одной, поэтому попросила Аниту сопровождать меня. Представьте себе мое облегчение, когда я обнаружила, что неизвестные гости — наши соседи, доктор Ватсон и мистер Холмс.

Здесь я должна сделать отступление и описать наружность мистера Холмса. Он был намного выше меня — даже среди мужчин его сухопарая фигура парила, словно ястреб. Едва я вошла в гостиную, как он сдвинул темные кустистые брови, что придало его лицу сосредоточенность; в глазах плясал возбужденный огонь.

— Как вы себя чувствуете, синьорина Гризанти? — спросил он на своем безупречном итальянском.

Доктор Ватсон стоял в стороне и наблюдал наш разговор с живым интересом газетчика, не участвующего в происходящем.

— Хорошо, синьор Холмс, благодарю вас.

Спросить, что слышно о премьер-министре и синьоре Депретис, я не успела.

— Депретисы мертвы, — прямо сказал мистер Холмс.

Я ахнула — и от страшной вести, и от того, как легко он прочитал мою мысль.

— Отравились устрицами?

— Нет, свадебным подарком — шампанским. — Мистер Холмс пристально посмотрел на меня. — Вы знаете, где ваш брат?

— Нет. — Я едва его слушала, так ужасно было думать, что счастливые супруги погибли. Убиты!

— Ничего страшного, мы его подождем. Если не возражаете, скоротаем время за беседой.

Я кивнула.

Мистер Холмс уселся в кресло, сложившись, как телескоп. Доктор Ватсон, пристроившийся в соседнем кресле, держался так, словно его не было вовсе. Мистер Холмс подался вперед и оперся локтями на колени.

— Расскажите о вашем предстоящем бракосочетании.

Я залилась краской от смущения, но все-таки поведала ему о недавней помолвке с господином Бурвинклем и его деловых соглашениях с папой. Еще о том, что я еду в Африку, а папа не смог меня сопровождать, потому что участвует в избирательной кампании левых. Я даже описала свое подвенечное платье. Одним словом, всячески демонстрировала, какая я глупая и тщеславная девчонка.

В самый разгар моего повествования мистер Холмс неожиданно спросил:

— Можно взглянуть на ваше приданое?

— Конечно!

Я позвала Аниту, и она помогла джентльменам открыть ящики со стеклом. Мне оставалось лишь ходить вокруг без дела и волноваться, пока они необыкновенно бережно доставали стекло и хрусталь из ящиков и раскладывали все по каюте. Мистер Холмс остановился, чтобы полюбоваться опаловой вазой для цветов; ей, по отцовскому замыслу, предстояло послужить главным украшением свадебного стола.

Шерлок Холмс оглядел ряды одинаковых бокалов и рюмок и снова посмотрел на вазу.

— Из такого стекла у вас только те бокалы и эта ваза?

— Да. — Я тоже подошла посмотреть. — Кроме отца, ни один стеклодув в мире не умеет изготавливать опаловое стекло. Он и сам редко этим занимается.

— Делал ли он раньше какие-нибудь вещи из опалового стекла, вроде подаренных бокалов для шампанского?

Я задумалась.

— Насколько мне известно, нет. Однако я редко бываю в мастерской.

Мистер Холмс поднес вазу к лицу и, к моему изумлению, понюхал стекло.

— Гм… Здесь ничего не выяснить. Доктор Ватсон, вы не поможете мне убрать все на место?

Я была рада, что мистер Ватсон, судя по его виду, пребывал в таком же недоумении, что и я. Правда, он ничего не сказал, лишь помог мистеру Холмсу сложить все как было. Кроме вазы. Мистер Холмс обратился ко мне:

— Извините нас за причиненные неудобства, синьорина Гризанти. Пожалуйста, дайте знать, когда ваш брат вернется.

Он склонился над моей рукой, и они с доктором Ватсоном удалились.

Когда дверь за гостями закрылась, я взяла вазу и тоже понюхала. Она ничем не пахла.

Через несколько часов в каюту ворвался Орацио.

— Ну, малютка Роза, как тебе первый океанский вояж?

— Мне страшно. Доктор Ватсон и мистер Холмс…

Он подскочил ко мне и схватил за руки:

— Что ты им рассказала?

— Ничего! — (Он так стиснул мои пальцы, что я поморщилась.) — Мне нечего им сказать. Орацио, я не понимаю, что произошло. Говорят, шампанское было отравлено!

Он выпустил мои руки и с улыбкой отошел:

— Правда? Так и говорят?

— Как ты можешь улыбаться, когда Депретисы убиты?!

Он рассмеялся:

— Милая сестрица, зачем мы, по-твоему, оказались на этом судне?

То ли пережитые в тот вечер потрясения закалили мои нервы, то ли я начала свыкаться с правдой, но в мозгу что-то щелкнуло, и головоломка сложилась. Я учла то, о чем не сказала мистеру Холмсу. Например, мне известно, как отец делает опаловое стекло. Однако Орацио не следовало знать о моей догадке. Поэтому я заставила себя ответить ему так, как ответила бы глупая девчонка, какой он меня считал:

— Я еду к жениху.

Он обернулся с прежней улыбкой. На его лице читалось облегчение:

— Да, моя красавица Роза! Так и есть. — Он поцеловал меня в лоб. — Я падаю с ног, да и тебе давно пора спать.

Я сплела пальцы, слабея при мысли о том, что совершил мой брат. Будь премьер-министр Депретис его единственной жертвой, наверное, было бы не так страшно. Однако стоило вспомнить, как синьора Депретис целовала моего брата и благодарила за то, что он принес ей смерть, и я едва не лишалась чувств. Мысль о том, что я могла предотвратить их гибель, терзала мою душу.

— Что-то мне никак не успокоиться после всех треволнений. Как ты думаешь, будет прилично, если я прогуляюсь по палубе и немного подышу свежим воздухом?

Орацио пожал мне локоть.

— Я очень устал, не могу тебя сопровождать.

— Ничего, сгодится и Анита. — Я кокетливо улыбнулась, пытаясь скрыть, что меня мучает принятое решение. — Или ты хотел сам покрасоваться перед молодыми дамами?

Брат рассмеялся и расцеловал меня в обе щеки.

— Ступай, Роза! Только не гуляй допоздна.

Я позвала Аниту, и мы пошли на верхнюю палубу.

Вы спрашивали о мистере Холмсе, поэтому я не стану подробно рассказывать, о чем думала во время той долгой прогулки. Достаточно знать, что ночной ветерок остудил мой пылающий лоб и помог найти ответы на некоторые вопросы. Анита проводила меня до самой каюты мистера Холмса. Я покраснела, представив, как это выглядит со стороны, — незамужняя девица ищет общества мужчины в столь поздний час. Но тут же покачала головой, дивясь собственной суетности. Какое значение имела моя репутация в ту роковую ночь?! И все же потусторонний голос скрипки в ночи едва не подорвал мою решимость. Совладав с собой, я постучала в дверь. Когда она открылась, из каюты вырвался сизый дым, клубящийся, словно в дымоходе над печью отцовской мастерской.

— Мисс Гризанти?! — Похоже, мое появление так потрясло доктора Ватсона, что он забыл о необходимости говорить по-итальянски.

Его следующие слова я не поняла.

Мистер Холмс сунул скрипку под мышку и произнес на превосходном итальянском:

— Доктор Ватсон, не забывайте об учтивости — синьорина Гризанти не знает ни слова по-английски! Прошу вас, войдите!

Я помотала головой:

— Я пришла сказать вам, что брат вернулся. Он знал, что стекло отравлено. И это было именно стекло, а не шампанское.

Мистер Холмс подался вперед. Когда я поняла, что он готов немедленно действовать, у меня перехватило дыхание. Однако я нашла в себе силы договорить:

— Опаловую матовость стеклу придает мышьяк, который добавляют при выдувании.

— В самом стекле, а не на поверхности! — Мистер Холмс с довольным видом обернулся и поклонился доктору Ватсону. — Теперь понятно, почему анализы ничего не дали!

Я почувствовала, что вот-вот упаду в обморок.

— Вы это, конечно, подозревали. Иначе не пришли бы смотреть на мое приданое.

Он поднял густые брови, и я залилась краской под его пристальным взглядом.

— Весьма тонкое наблюдение, — сказал он. — Первые симптомы отравления у премьер-министра и его жены проявились уже за обедом, вскоре после шампанского. Нота чеснока, которую отметил Депретис, заставила меня заподозрить мышьяк: когда это вещество попадает в шампанское, при реакции выделяется ядовитый газ арсин; отравление им дает те же симптомы, что и у Депретисов. Но следов мышьяка в бутылке не было, поэтому я и заинтересовался бокалами. Вы упомянули, что ваш отец занимается политикой, и это дало мне мотив, однако вычислить метод не удавалось.

Тут доктор Ватсон шагнул ко мне и спросил:

— Вы понимаете, что это значит для вашего отца и брата?

— Да. — Я опустила глаза и обхватила себя руками, ощутив жесткие кости корсета. Как жаль, что они не могут меня защитить! — Отец выступал против правительства с тех пор, как в тысяча восемьсот семьдесят первом году Италия аннексировала Венецию. А моя поспешная помолвка с господином Бурвинклем, видимо, была лишь поводом, чтобы мы оказались здесь. Уверена: рано или поздно Орацио нашел бы предлог подарить бокалы, но он воспользовался случаем очернить семейство Комаццоло. Я знаю, что поставлено на карту… — Мой голос дрогнул, но я заставила себя поднять голову. — Но не желаю быть пешкой. Это подлое предательство!

Судя по отчетам доктора Ватсона, мистер Холмс редко приходит в изумление. Но похоже, в этот раз он был поражен — даже не моими ответами, а тем, что юная девушка могла так сильно измениться за короткое время. Ведь после нашего первого разговора в гостиной прошли всего сутки.

— Вы благородная женщина, синьорина Гризанти!

— Пойду немного прогуляюсь по палубе. — Я повернулась, чтобы уйти, сознавая свое предательство по отношению к отцу и брату. Но разве они не предали мои девичьи грезы?!

И спросила через плечо:

— Вы успеете сделать все, что нужно, до моего возвращения?

— Да.

Клубившийся в комнате дым заволок его глаза, словно туман.

Я гуляла по палубе целую вечность, а затем вернулась в пустую каюту. Там явно произошла схватка, но какая-то добрая душа постаралась удалить ее следы. На столе возле рукоделия меня ждал листок бумаги. Прилагаю его к письму, чтобы вы получили полное представление об этом незаурядном человеке.

Слезы сами хлынули из моих глаз: понимая бесспорность этих слов, я оплакивала утрату дома и невинности. И плакала, пока не пришла Анита, которая обняла меня, растерянного ребенка, спела колыбельную и утешила.

На следующий день мы сошли с корабля. По совету мистера Холмса я сменила имя — теперь меня зовут Евой В. — и больше никогда не виделась с родными. Пока не пришло ваше письмо, я встречала фамилию Гризанти лишь однажды, в газетной заметке об аресте и казни моего брата Орацио Ринальдо Париде Гризанти. После этого я долгие годы не читала газет, боясь узнать о суде над отцом и осознать, что это я его убила.

Теперь вы можете приложить мой отчет к тем, что составил о мистере Холмсе доктор Ватсон. Я заканчиваю его и подписываю своим старым именем. Ведь история произошла с девушкой, на которую я совсем не похожа.

Искренне ваша,