Георгий Иванович Чулков Траурный эстетеизм

ТРАУРНЫЙ ЭСТЕТИЗМЪ
И. Ѳ. АННЕНСКІЙ – КРИТИКЪ

«Чтеніе поэта есть уже творчество». Этотъ афоризмъ въ устахъ И. Ѳ. Анненскаго пріобрѣталъ особенное значеніе и какъ бы оправдывалъ принципъ, положенный въ основу его критическихъ работъ, принципъ крайняго субъектквизма.

Читая «Книги Отраженій», прежде всего видишь лицо ихъ автора, его взглядъ, улыбку, слышишь его голосъ, и та внутренняя творческая работа, которую совершалъ критикъ-читатель, является какъ что-то зримое и эстетически воплощенное. Нѣтъ, это не аналитическое изслѣдованіе «Гамлета», «Трехъ Сестеръ», «Клары Миличъ» или «Романцеро», это тѣни, видѣнія, вызванныя къ новой таинственной жизни читателемъ-чародѣемъ… Да, это – Принцъ Датскій, но я вижу новый жестъ его, котораго я не видѣлъ, когда смотрѣлъ глазами Шекспира; да, это – Маша, Чеховская Маша, но что-то еще открылось въ ея сердцѣ… «Маша любитъ, чтобы ей говорили тихимъ голосомъ немножко туманныя фразы, но чистыя, великодушныя и возвышенныя фразы, когда самоваръ потухъ, и въ столовой темнѣетъ, а по небу бѣгутъ не то облака, не то тѣни»… И эта Клара Миличъ, конечно, та самая Клара, которую такъ предсмертно воспѣлъ Тургеневъ, но у нея было и другое имя… Евлалія… «Она сначала пѣла, потомъ перешла на драматическое амплуа, – и въ тоскѣ любовнаго разочарованія, еще молодой, приняла фосфоръ въ Харьковскомъ театрѣ послѣ перваго акта Василисы Мелентьевой»… А портретъ ея такой: «Брови черныя и почти сросшіяся прямой линіей… И глаза черные, – не желтые, какъ на испанскихъ портретахъ, а именно черные, – это глаза-зрачки, трагическіе и самоосужденные»… А вотъ эти Гейневскіе призраки «Романцеро»… Да, они все такъ же плывутъ по таинственнымъ волнамъ:

Загрузка...