Трещина

— При колке дров тоже сноровка нужна, — сказал Бирюк, размахнулся и ударил колуном. Берёзовое полешко развалилось ровно на две половинки. Они упали по разные стороны приземистого чурбака на утоптанную голую землю двора. Бирюк приставил колун к чурбаку, поднял одну из половинок и провёл жёсткой ладонью по белому сколу. Поверхность его была гладкая, чистая, как струя молока из кувшина.

— Теперь ты пробуй, — сказал Бирюк.

— Ага, — сказал Раздайбеда, подошёл, поставил на чурбак другое полено, ухватил колун покрепче и рубанул со всей дури. В стороны брызнули щепки, словно капли молока из подойника нерадивого хозяина. Полено разлетелось надвое, в разные углы двора, и Бирюк покачал головой:

— Что ж ты, парень, делаешь…

— Как научил, отец!

Бирюк установил на иссечённом рубцами чурбаке следующее берёзовое поленце, придвинулся к Раздайбеде:

— Неправильный хват у тебя, ослабь ладони… меч, небойсь, так крепко не жмёшь? Вот и топор не силу любит, а обхождение. И расставь ладони шире — топорище вишь какое длинное? Не чета рукояти меча. Замах делай. Во так. А теперь тихонько опускай колун на полешко. Оно само и хряпнет.

Раздайбеда неспешно, с нежностью даже, направил колун на полено, от соприкосновения оно упруго подпрыгнуло и свалилось с чурбака.

— Так в трещину бей! — укорил Бирюк. — Нарочно ведь тебе подставил — только попади. У колуна клюв тупой, это тебе не простой топор. В самый раз для берёзы. Она жар хороший даёт, только потрудиться при колке надо. Простым топором с ней совсем не сладишь.

— У меня и колуном-то не получается пока…

— Гляди, — поднял Бирюк полено и показал на распил, — вишь, от сердцевины сколько трещин идёт? Солнышком так это… В трещину попадёшь — работа сделана. Оно самое главное в деле — в трещину попасть. Иной раз и трещинка совсем маленькая, а ударишь в неё — большую колоду разрубишь.

Раздайбеда выхватил полено из рук Бирюка, поставил на чурбак. Поднял колун, размахнулся, ударил. Точно в трещину. Полено распалось на две половины.

— Во так! — сказал Бирюк. — Теперь кажную ещё пополам рубануть надо.

— Ты, отец, иди, дальше я сам.

— Спаси бог тебя, сынок, — усмехнулся Бирюк в бороду. — Только вроде и нехитрые премудрости, да не вдруг им обучишься. Я тут постою, посмотрю на твою работу.

Раздайбеда по-молодецки повёл плечами и пошёл колоть дрова — одно полено за другим. Под тонкой белой рубахой напрягались и опадали мышцы. Груда дров быстро росла. Бирюк только кивал одобрительно — так ловко и споро получалось у гостя. Прямо на лету схватил умение. И воин он хороший, видать. Пока остальные дрыхнут, вышел на рассвете размяться да заодно помочь хозяину. Сильный парень, знает, чего ему надо. Такие высоко поднимаются.

Когда Раздайбеда добрался до большого корявого полена — комля берёзы, — Бирюк пошёл в сарай. Вернулся он с большим тяжёлым колуном.

От Раздайбеды валил пар. Полено, измочаленное с торца, никак не раскалывалось, словно в насмешку над парнем. Бирюк отодвинул гостя:

— Дай-ка сейчас я.

Полено поддалось, хоть и не с первого удара. Держа колун левой рукой близко к железной части, Бирюк любовно провёл правой вдоль топорища.

— Вишь, ещё струмент подходящий знать надо. Для кажного дела — свой.

— И много топоров у тебя, отец?

— На мой век хватит. А что, любопытна тебе стала простая работа? Ремесло сменить думаешь?

— Да нет, отец. Ищем мы ещё одного умельца обращаться с топором. По всем приметам, прошёл он здесь.

— А кто таков?

— Да царский палач. Не стал казнить отступника одного, а сбежал с ним. Говорят, в эти болота ушёл. Год назад.

— А как же ж, были двое. Как раз тому с год. Дальше пошли, дальше. Чего им тут оставаться?

— А куда дальше?

— Одна тут дорога, парень. Нет других. И не дорога даже — так, тропа. Прямо идёшь — сворачивать некуда. Кругом топь одна.

— Спаси бог тебя, отец. Я уж и не ждал, что найду их. Думал, они сгинули, да и нам придётся.

— А вам-то зачем?

— Да как же я без них вернусь? И меня, и людей моих жалеть не будут. Царь у нас нынче лютый. Батюшка его был суров, а этот…

— Почто ж ты служишь такому?

— Так других нет…

Бирюк поёжился от сырости, тянувшейся с болота. Утро выдалось туманное — как обычно. Всё тонуло в густой пелене сразу за высоким тыном из ошкуренных брёвнышек. Их заострённые концы норовили пропороть брюхо туману, и он боязливо обходил стороной двор Бирюка.

— Заболтался я с тобой, парень. Пойду завтрак соберу на стол.

— Ага. А я ещё поколю.

В избе стоял здоровый молодецкий храп. Три человека спали. Бирюк открыл заслонку и заглянул в печь. Там в глиняном горшке румянилась бугристой корочкой каша. Дух от неё шёл сытный, вкусный. Пища для настоящих мужчин. Бирюк поставил заслонку на место — пусть каша томится дальше.

Дрова в печи прогорели, угли сонно помаргивали красными очами, и чтобы тепло зря не уходило в трубу, Бирюк закрыл вьюшку.

— Утро доброе, — сказал парень с печи. Он был самый младший в отряде. Такой же русоволосый, как Раздайбеда, только лицо ýже, подбородок острее.

— Доброе, — отозвался Бирюк. — Как звать тебя?

— Кутяйкой кличут. А где наш-то?

— Раздайбеда? Во дворе, дрова колет.

— Вот неймётся ему…

— Ты лучше скажи, Кутяйка, с чем пожаловали ко мне? Нечасто гости приходят на ночь глядя.

— Да охотимся мы за преступниками злыми. Убёгли они в болото ваше, ещё год назад, а мы следом идём.

— За год-то любой след остынет.

— Ничего, наш и по остывшему идёт будь здоров!

— Помолчал бы ты, Кутяйка, — сказал воин, лежащий на лавке. В чёрной бороде блеснули зубы, белые как свежий снег. — Не твоего ума дело, как он нас ведёт. Главное, что приводит куда надо.

— А что за преступники такие? Не те ли, которые год назад приходили?

— Те! — выдохнул Кутейка. — А какие они?

— Один высокий, выше вот тебя, — кивнул Бирюк чернобородому, — только в плечах шире. На лавке не поместился, спал прям на полу. Второй — поменьше, конечно. Гибкий как лоза, но стержень — стальной. Такого не переломишь. А так — люди как люди. Что натворили?

— Один — палач! — распахнул глаза Кутейка. — Топором муху напополам рубил — взлететь не успевала.

— И что, много мух нарубил? — усмехнулся Бирюк в широкую бороду.

— Да людей больше, — сказал чернобородый с лавки. — Кого прикажут — тому голову с плеч.

— А приказывал кто?

— Царь наш приказывал.

— И что же?

— Сменился царь. Тот умер, а сын его лютовать начал. Что ни день, то новая казнь.

— И брата своего не пожалел, родную кровь, — сделал страшные глаза Кутейка. — Да только палач не стал царскую родню рубить. Сбежал с ним вместе.

— А за что ж брата своего?

— За то, что хотел поднять бунт против царя.

— Я смотрю, и вам этот царь не больно люб.

— Люб не люб, да царь. Если каждый будет ставить на трон того царя, которого хочет, так все со всеми передерутся. Нет уж — даден царь от бога, пусть правит.

— Пусть правит, — оно, конечно, дело полезное.

— Ты что, смеёшься над нами?

— Да что ты! Как можно, — уверил Бирюк. — Давай завтракать лучше. Сами вставайте да будите засоню вашего.

— Откуда ты знаешь, как его зовут? — встрепенулся Кутейка.

— Да тут и знать не надо. Посмотрел — и всё понял.

— Понятливый какой… — пробормотал чернобородый, поднимаясь с лавки. В полумраке избы сверкнули побрякушки, которыми была обвешена его кожаная одежда. Бирюк разглядел медную цепь на шее, стальную волчью голову у пояса, оловянные бляхи на локтях.

Кутейка завозился-завозился на печи, слез вниз, качнув плечом травные связки. Посыпалась мелкая труха. Чернобородый глянул Кутейке в глаза и кивнул на печь.

— Да проснулся он, — отмахнулся Катейка. — Только любит бока отлёживать.

Засоня высунул кудлатую голову с печки и хриплым спросонья голосом спросил:

— Вы обо мне?

— Слезай, — сказал ему чернобородый. — Пока не стащили.

Засоня сладко зевнул, потянулся и что-то проурчал.

Бирюк вытащил из печи горшок с кашей, поставил его на стол. По всей избе пошёл манящий дух вкусного мясного варева. Засоня вздохнул раз-другой, да решил слезать с печи. Бирюк сказал:

— Пойду Раздайбеду вашего звать.

Раздайбеда таскал охапками дрова в поленницу, и Бирюк стал ему помогать. Вдвоём они справились быстро. Бирюк вынес воды из сеней, чтобы умыться. Раздайбеда согнулся, подставил руки. Вымыв ладони, он показал на шею и передёрнулся, когда холодная вода полилась ему на загривок.

— Вопрос у меня к тебе, отец, — сказал Раздайбеда, входя в избу. — Посмотрел я — со всех сторон дома поленница. И высоко так. Только окна да дверь торчат. А где ты столько дерева на болоте берёшь?

— Так ведь, парень, колдун я.

— Да ты что? — изумился Кутяйка. — Прям настоящий колдун?

— Прям настоящий.

— И что, деревья сам наколдовал? — тряхнул русой чёлкой Раздайбеда. — Что ж ты сразу дрова не колдуешь?

— Эх, парень. Не всё мне подвластно. Я ж над людьми колдую, не над деревьями. И люди в плату приносят мне кто еды, кто одёжи, а кто дерева. А иной раз я и сам схожу за брёвнышком-другим.

— Так куда ж тебе столько дров?

— Зимы здесь холодные, парень. В прошлую зиму дров еле хватило — как и пережил, не знаю.

Бирюк и Раздайбеда сели за стол. Горшок был наполовину опорожнён за то время, пока они занимались дровами. Чернобородый и Кутяйка отложили ложки, сыто рыгая. Засоня продолжал неспешно наворачивать кашу. С его тёмных волос падали порой на стол обломки сухих листьев.

— Смотрю, любите вы вкусно поесть да сладко поспать, — спрятал Бирюк улыбку в бороде.

— Ещё бабёнку бы смазливую… — протянул мечтательно чернобородый, прислонившись спиной к тёмным брёвнам стены.

— Этих не водится тут, прости уж.

— А мы знаем, — протянул Засоня. — Бабу Потата давно бы учуял.

— Ладно. Придётся потерпеть чуток, — отшутился чернобородый.

— И откуда ты такой востроглазый, дед? — спросил Засоня, почёсывая бок. — В людях разбираешься — и не скажешь, что всю жизнь в болоте просидел.

— Так я ж чем занимаюсь день-деньской?..

— Дрова колешь, — поддел его Раздайбеда, облизывая ложку.

— Во! — поднял Бирюк палец. — Дрова колю. Глаз-то и новострил. В полешке ведь трещинку разглядеть надо, чтоб расколоть его. Вот и люди так же. В кажном есть своя трещинка. Одни любят баб красивых…

Засоня потянулся — с головы посыпалась травяная труха, — зевнул и полез на печь. Бирюк усмехнулся:

— …другие — поспать.

— Эк ловко он нас! — восхитился Раздайбеда. — Чурбанами назвал, а мы и не заметили.

— Хитрый ты, дед, — сказал Потата. — Всё за всеми замечаешь, а о себе не говоришь ничего.

— А что обо мне говорить? — ответил Бирюк. — Весь как на ладони. Сижу в болоте, варю зелье. Никого не трогаю, и меня никто не трогает. Прибегут, попросят помощи — вот он я и пригожусь народу.

— Большая там деревня? — спросил чернобородый.

— Не слишком. Сотни две человек, не боле.

— Эге! Да это наших деревни две, если не три!

— У всех по-разному ведь, — пожал плечами Бирюк.

— Старики сказывали, — хриплым голосом сказал Засоня с печи, — что раньше и у нас деревни больше были. Только войны ведь всё. Повымирал народ…

Его лицо стало печально, лохматая голова закачалась из стороны в сторону, как спелый колос под ветром. Того и гляди, зёрна посыплются.

— Ты там сильно не залёживайся, — повернулся к нему Раздайбеда. — Скоро выходить.

— А к чему ловить этих ваших… преступников? — спросил Бирюк. — Нельзя разве дойти до деревни, осмотреться, найти бабу хорошую, да остаться?

— Нельзя, отец! — посуровел Раздайбеда. — Наш долг — привести их к государю для наказания. Никто не может нарушать приказ царя. Если уйдут эти двое, за ними пойдут другие.

— Ну так и пусть бы шли, — удивился Бирюк. — Если хотят идти, то к чему держать их в неволе?

— А если уйдут все, то кто останется?

— А для чего оставаться там, где плохо?

— Это же Родина, отец! Как ты не понимаешь! Вот ты в болоте сидишь — почему никуда не уходишь?

— А мне здесь хорошо.

— Вот и нам на Родине хорошо. А если и есть что-то плохое, так это ненадолго!

— Эх… Вона ты для чего царёва брата ищешь… Нет, парень, не поможет тебе Долоней. Иди-ка ты обратно.

— Что?

— Смешно мне глядеть на вас, — грустно улыбнулся Бирюк. — Ладно ночью не узнали — а сейчас-то, утром-то, где ваши глаза?

— Так ты и есть тот палач! — разинул рот Кутейка.

— У мальца-то глаз точнее, — подмигнул Раздайбеде Бирюк.

Чернобородый выхватил откуда-то из-под полы огромный блестящий нож — как тот прятался там незаметно? — и упёр остриё в горло Бирюку.

Кутейка метнулся в сени и вернулся с мечом, который трясся в его руках, будто ожил и хотел вырваться.

— Где ж тебя узнать? — повернул Раздайбеда Бирюка лицом к окошку, — бороду отрастил, говоришь иначе…

— К нему же никто не присматривался тогда, — высунул голову Засоня с печи. — Вроде и на виду, а кто на палача смотрит? Незаметный, как…

— Ты мне лучше скажи, где брат царя? — спросил Раздайбеда Бирюка.

— Да прямо здесь помер. Я его и схоронил тут.

— Чем докажешь?

— Косточки показать? Да ты не сумлевайся. Я ему шейку сломал — надёжно, не живут после этого.

Раздайбеда ударил Бирюка наотмашь. Голова у того дёрнулась, из уголка рта потекла струйка крови по бороде.

— За что ты убил человека царской крови? — спросил Раздайбеда придушенным голосом.

— А дошли мы до деревни, — начал рассказывать Бирюк. — Народ там мирный, непуганный. И смотрю я: Долоней уже прикидывает, как обучит этих землепашцев воевать, да поведёт обратно, на брата. Пока тот его не ждёт.

— Ага, не ждёт! — воскликнул Кутейка. — Все войска настороже — мышь близко не подползёт.

— Цыц! — прикрикнул на него Раздайбеда и снова повернулся к Бирюку, — рассказывай дальше.

— Могу и дальше, — отозвался Бирюк. — Жалко мне стало людишек этих…

— Тебе??? — изумился Кутейка.

— А что ж ты думаешь, палач — не человек? Тоже своя трещинка есть. Понял я, что война ваша и в Заболотье пролезет, и болота ей не помеха. Загорятся поля, деревни обмелеют… Короче, хватил Долонея по загривку, да потащил обратно.

— Что ж не дотащил? — с ненавистью спросил Раздайбеда.

— Да тут застряли. Колдун-то, старик-то, который тут жил, заболел…

— Ты его тоже пожалел, — подсказал Потата, ощерясь по-волчьи.

— Оно, конечно, да, — не очень верится… Да только так и было. Пока ходил за колдуном этим, он мне умение своё потихоньку передавал. Дело-то оказалось нехитрое…

— А что с братом царя? — спросил Раздайбеда.

— Да рассорились мы с ним. Он же уйти хотел по-тихому, а я заметил… Разругались вконец, он и говорит: не мешай, мол, мне — я, может, просвещение этим людям несу. Что они в своей деревне видели? Болото это? А так хоть на мир посмотрят… Мне такая злость взяла, что… Короче, свернул ему шею.

Под вечер Бирюка отправили в закут. Он присел в темноте на кадку с огурцами и принялся ждать. В избе загрохотало что-то — скорей всего, подтащили лавку к двери закута. Бирюк усмехнулся. И скривился от боли в разбитых до крови губах. Пощупал языком обломки зубов — колкие как иголки, хоть сейчас шей. Только больно. Бирюк запустил пальцы в бороду, жёсткую и ломкую от запёкшейся крови. Она неприятно захрустела, на грудь посыпались сухие чешуйки.

В закуте холодновато было в одной рубахе. Бирюк обнял себя за плечи и приготовился к долгому ожиданию. Язык нет-нет, да прикасался к острым обломкам зубов, несмотря на все усилия отвлечься.

Наконец всё утихло в избе. Раздайбеда перестал расхаживать из угла в угол, Потата закончил начищать свои побрякушки и натачивать тесак. Выждав ещё час, а то и больше, Бирюк отодвинул доски в полу и открыл лаз. Оттуда повеяло затхлым болотным духом. Склонившись над отверстием, Бирюк пошуровал рукой в углублении слева. Здесь в сухом мху было всё необходимое сейчас: кремень и огниво, лучины. Спустившись в подпол, Бирюк зажёг одну из лучин и пополз наружу. Сначала было сухо, потом локти погрузились в болотную жижу, и пришлось почти плыть в холодной грязи. Больше всего Бирюк опасался намочить кремень и огниво. Если лаз полностью затопило… Что тогда? Выплыть-то он выплывет, а дальше что?

Выбравшись наружу за сараем, Бирюк прислонился к тыну и отдышался. От свежего воздуха заныли осколки зубов. Засопев, Бирюк поднялся, направился к дому и подпёр дверь нарочно припасённым для такого дела батогом. Стараясь передвигаться тихо, Бирюк закрыл окно ставнями и запер их накрепко, прислонил батожки — не выбьешь. Внутри завозились, но это было уже нестрашно. Бирюк поднял кремень и огниво, подпалил избу со всех четырёх сторон и отошёл в сторону.

Дрова занялись, огонь перекинулся на брёвна стен. Дом заполыхал так, что его даже ливень нескоро сумел бы потушить. Но какой же ливень при тумане? Бирюк усмехнулся. Больно уже не было.

Он пополз лазом обратно в закут. Снова сев на кадку с огурцами, Бирюк вдруг понял, что осталось одно слабое место в его задумке. Всё могло пойти прахом из-за маленького недосмотра. Хорошо, что в ухоронке были запасные кремень и огниво. Достав их, Бирюк поджёг угол закута. Разгорится пламя — и никто, никто уже не сможет выбраться из дому даже через лаз.

В избе заметались, забились в дверь, в окно. Раздайбеда что-то приказывал громким голосом, но никто его не слушал из-за визга Кутейки. Дверь закута распахнулась, из дыма показалась голова Раздайбеды:

— Вылезай! Быстро!

Бирюк неторопливо вышел, прикрыл за собой дверь. Куда спешить? Его схватили за рубаху — ткань затрещала — и выволокли к столу, к свету лучины.

— Кто это сделал?

— Откуда ж мне знать? — пожал плечами Бирюк. — Мне не докладывали.

Посмотрев на его грязную одежду, Раздайбеда глухо застонал.

— Наколдуй что-нибудь! — закричал Кутейка. — Затуши огонь!

— Я ведь говорил: над людьми только колдую.

— Что, совсем ничего сделать не можешь? — жёстко спросил Раздайбеда.

— Отчего ж не могу? Могу.

— Ну так делай! — закричал Засоня.

— Ого! Если кричит Засоня — совсем дело худо.

Бирюк поставил на стол глиняный горшок, в котором утром была каша, и стал сыпать туда травы, корешки. Он бормотал что-то себе под нос, но и сам не понимал значения слов. Затверженные наизусть, они легко срывались с языка и словно тоже падали в горшок. Гости заворожённо смотрели. Сквозь щели в ставнях падали на лица багровые отсветы. За стеной трещал огонь, пожирая стены избы, обложенные жаркими берёзовыми дровами.

Помешивая ложкой месиво, Бирюк осмотрелся.

— Знаете, я хочу вас обрадовать.

Все встрепенулись.

— Да-да. Всё будет хорошо. Я ждал вас долго. Почти год. Думал, не придёте. Да я и счастлив был бы, если бы вы не пришли. Но вы пришли.

— О чём ты? — сорванным голосом спросил Раздайбеда.

— Если бы вы не пришли, мне бы не пришлось делать то, что я сейчас делаю.

— Что?

— Я палач. Я никогда не выносил приговор — я всегда только исполнял.

— А Долоней?

— Да. Когда я увидел, что люди могут жить не так, как мы, по-другому, без крови и насилия, я поклялся, что не допущу… Да что говорить! Мы испорчены, мы не можем быть такими, как жители Заболотья. Я хочу, чтобы они оставались другими.

— Это ты поджёг! — догадался Кутейка. — У тебя и рубаха вся в грязи…

— Гляди-ка! — удивился Бирюк. — Малец-то соображает.

Кутейка и Засоня бросились к закуту.

— Не торопитесь так, — только и успел сказать Бирюк. Засоня распахнул дверь закута, оттуда полыхнуло огнём, и Засоня захлопнул дверь. Прислонившись к ней, он затрясся от бессилия и заплакал.

— Ну убьёшь ты нас, ну и что? — спросил Раздайбеда, стараясь казаться спокойным. — Придут другие.

— Вот я сейчас и сделаю так, чтобы не пришли. У земли нашей тоже трещина есть. Как раз по этому болоту проходит. И сейчас я расколю землю напополам. А вы мне поможете.

— Мы — тебе?

— Да-да. Я же говорил: в любом деле струмент подходящий нужен. Мы с вами как топор и топорище — одно без другого не работает. А травки эти — клинышки, которыми обух распирают, чтобы железо не слетело с топорища.

— А-а-а!!! — чернобородый Потата воткнул нож в живот Бирюку. — Умри, собака!

Бирюк широко ухмыльнулся перед смертью:

— Молодец, парень. То, что надо.

Навалился жар, не давая продохнуть. Дым ел глаза. Пот стекал по лицам людей крупными каплями. Стены истончились и покраснели, словно стали просвечивать, совсем не тая за собой бушующее пламя. Они постанывали от давления огня — вот-вот поддадутся, и рухнет крыша, хороня под собой людей — живых и мёртвого.

Засоня глухо выл возле двери закута, Кутейка с визгом колотился в ставни. Сияющий побрякушками Потата разбил горшок и топтал сапогами месиво, рассыпанное по полу.

Раздайбеда сидел на лавке, низко склонив голову. Волосы на голове стали дыбом и трещали от жара. Капли пота одна за одной катились по лицу, срывались с кончика носа и падали на пол. Раздайбеда знал, как предусмотрительны палачи, как тщательно они готовятся к каждой казни. Из этой избы не вырваться.

Раздался грохот. Не то падали стены, не то сам дом проваливался вниз, раскалывая мир на две части.