Он опять привозит меня на вечеринку и передает своему другу-торчку по кличке Фриц. Приказывает не спускать с меня глаз, а сам, пятерней сжав мягкое место девицы в бикини, уводит ее в укромный уголок. Здесь все в точности, как было в прошлый раз. За исключением одной детали — я сгораю от ревности. Ненавижу Антона, хочу его придушить, лишь бы сорвать их уединение.
Поддаюсь ритму музыки, танцую в пьяных объятиях Фрица, пытаясь забыться, проглотить горький, душащий ком. Щеки щиплет от слез. В груди колет. Я вспоминаю, что у Фрица есть дурь, и хочу попросить. Но его нет рядом. Исчез. Все исчезли.
Ни людей, ни голосов, ни музыки, ни танцев. Холод, пробирающий до костей, и обжигающий шепот, ласкающий ухо:
— Я вернулся, Рина.
Разворачиваюсь и, замахнувшись, залепляю ему пощечину. Будет знать, как бросать меня, удовлетворяя свои мерзкие животные потребности!
— Ауч! Ты чего?! — Антон подскакивает с кровати и зажигает свет, ослепив меня.
На секунду зажмуриваюсь, соображая, что произошло. Носом чую нежный цветочный аромат. Щупаю рукой по кровати и набредаю на шуршащий букет.
Открыв глаза, вижу огромную охапку роз, а рядом — маленькую ювелирную коробочку, которая сиюминутно сгребается крепкой мужской рукой и отправляется в карман брюк.
— Это пока подождет, — злится Антон, пошевелив челюстью.
Вот это я дала! Он ко мне пришел, а я ему двинула, потому что сон не тот приснился. Даже не знаю, как оправдаться.
— Как ты вошел?
— Как Карлсон! — Бросает на стол связку ключей. Я сама их выронила днем за порогом. Логично, что Антон их подобрал и держал при себе.
Обняв букет, вдыхаю их чудный запах и улыбаюсь. Счастлива-а-ая…
Он вернулся, как и обещал. Стоило просто набраться терпения, а не фантазировать себе всякую ерунду. Еще и колечко, походу, проворонила. Теперь он нескоро решится мне его подарить. Я бы тоже засомневалась после такого пробуждения.
— Антон, не психуй, — прошу я. — Я подумала, ты с другой.
— С какой? — Разводит он руками.
— Хотя бы с той в бикини.
Хмурится. Переваривает услышанное и выдает:
— Я сначала к ней и поехал, но в самый ответственный момент назвал ее чужим именем, и она меня вышвырнула за порог.
— Не шути так, — надуваюсь с обидой, но замечаю на его рубашке красные пятна. — Господи, Антон, у тебя кровь! — Розы летят в одну сторону, одеяло в другую, я в третью. — Что с тобой случилось?! На тебя покушались?! Стреляли?!
— Да, ранили тут недавно. Прямо сюда. — Пальцем тычет в свою грудь, хватает меня за руку и притягивает к себе. — Испугалась? Жалко меня, да? — посмеивается, топя меня в своих надежных объятиях. — Это не моя кровь. Алика чашку разбила, поранилась, я ее перебинтовывал, запачкался.
Не верю. Ни единому слову. Явно все было куда хуже. Я прекрасно знаю, как щепетилен Антон к своему внешнему виду. А тут ехал через полгорода в грязной рубашке? И даже заскакивал в цветочный? У него дома явно не все гладко. Ксения Вацлавовна знает о моих родителях. Значит, был скандал.
Выпытывать у него правду бесполезно. Это же Антон. Он сверху еще напридумывает. Проще подождать, пока от других не выясню, как обстановка на линии фронта.
— Ты что же, не побоялся мамы, прокрадываясь в нашу квартиру среди ночи? — меняю тему, посмотрев в его хитрые глаза.
— Я знал, что ее нет дома. И что Беркут днем приходил, и подружка твоя. Я все контролирую, Рина. Пока есть на что, — смеется он. — Лев Евгеньевич лишил меня наследства, а счет в банке у меня не резиновый. Если в ближайшее время не пущу бабки в дело, то скоро с голым задом пойду вкалывать на завод.
— Как — лишил наследства?
— Да вот так. Немного отсыпал Ринату, остальное переписал на Ксюшу. Так что все, Рина, я банкрот. Хотя мечтал стать миллиардером, — вздыхает он.
— Ну тогда ты мне не нужен, — подшучиваю я, провоцируя Антона на более тесные объятия.
— Раздавлю, — строжится он, подтягивая меня к себе. — Или съем. Я, знаешь, какой голодный? Р-р-р…
— Блин, ты кушать хочешь? — спохватываюсь я. — Идем я тебя покормлю. Только сначала рубашку сними, замочу ее в пятновыводителе.
— Страшные вещи говоришь: замочу, пятновыводитель, раздевайся. Хочешь увидеть меня голеньким? — улыбается уголком рта, расстегивая пуговицы и стягивая рубашку со своих мощных плеч.
Сглатываю при виде его мышц. Краснею. В памяти нахраписто всплывает наше прошлое утро в душе. Я, он, вода, пена, поцелуи, ласки, трепет.
Взгляд без тормозов ныряет вниз и спотыкается на уровне выпирающей ширинки.
Все, Катерина, тебе конец! Не просто влюбилась, а обезумела. Сожрать Антона готова.
— Ты свое платьишко тоже снимешь? — Он подает мне рубашку. — Или еще неделю носить будешь?
Ох, знал бы он, что под платьишком до сих пор ничего нет!
Прикасаюсь к его руке и вздрагиваю от мелкого электрического разряда. Коротит. Обоих. Не на шутку.
Смотрю в его глаза. Надеюсь увидеть в них трезвость, сдержанность, понимание. А вижу огонь. Лижет меня невидимыми языками. Сдирает с меня платье. Сжигает дотла.
Рубашка беспомощной тряпочкой падает на пол. Не будет никакой стирки. Не будет ужина. Не до этого нам. Слишком жарко и голодно.
Запрыгиваю к нему на шею, обвиваю ногами бедра, руками — плечи. Губами припадаю к его губам, дыша через раз и уже не слыша биения своего сердца. Потому что оно заглушается биением его…
— Рина, я не остановлюсь, — дышит горячо и рвано.
— Я тоже, — отвечаю ему в тон и оказываюсь на кровати, зажатая между тугим матрасом и тяжелым мужским телом.
Таю под ним, плавлюсь и растекаюсь. Целую глубже, настойчивее. Легонько царапаю вздутые бугры его спины. Выгибаюсь ему навстречу, пьянея от его объятий, жара кожи и родного запаха.
Он отказался от наследства. Ради меня.
Вернулся. Вопреки атмосфере дома.
Не побоялся нарушить мой домашний арест несанкционированным свиданием со злостным проникновением в квартиру, а скоро и в меня.
— Свет выключить? — спрашивает, покусывая мои губы и пальцами сминая мое бедро под платьем.
Слабо мотаю головой и, краснея, отвечаю:
— Хочу все видеть.
— Ты ж моя развратница, — смеется, выше задирая ткань.
Не так я представляла себе первый раз. Думала, это случится в первую брачную ночь. В нашей с мужем собственной квартире, номере отеля или на террасе пляжного домика. Вино, вкусный ужин, фрукты, свечи, расслабляющая музыка. Но жизнь преподносит сюрпризы. Я влюбилась не в принца, а отдаться ему хочу прямо здесь и сейчас. Чувствую, что дозрела. Умираю от желания. Внутри все в клубок сматывается.
Мужская рука добирается до моей ягодицы, и Антон на секунду останавливается.
— Ты до сих пор без трусов?
— Тебя ждала, — хихикаю, снова притягивая его к себе и целуя.
Рыкнув, возвращается к прерванному. Накаляется, напрягается, порыкивает. Своим каменным возбуждением упирается в мое бедро, теряя контроль и начав с треском рвать мое платье.
— Анто-о-он, — молю протяжно, схватив его за запястье, — жалко вещь.
Отталкиваю его от себя, и он, перевернувшись на спину, усаживает меня на свой выдающийся пах.
Смущаюсь, как маленькая девочка, которую понравившийся мальчик за косичку дернул. Играючи, как умею, а умею я так себе, пальцем стягиваю бретельку с плеча.
В глазах Антона загораются искры. Ему нравится моя робость и смелость. Довольно улыбаясь, запрокидывает руку за голову и наблюдает с выдержкой хищника, как я медленно, сантиметр за сантиметром, обнажаю себя его взору. Наношу мазки на холст, воссоздавая яркую картину. Не спешу, давая нам обоим время свыкнуться с мыслью, что мы больше не враги. Мы пара. Сумасшедшая, бешеная пара.
Промежностью ощущая, что Антон сейчас взорвется, сдаюсь. Расстегиваю молнию сбоку и снимаю платье через голову.
Волосы струями ложатся на плечо, падают на грудь, налившиеся соски которой становятся слишком чувствительными. Их приятно пощипывает от малейшего прикосновения. А от алчущего взгляда потемневших зеленых глаз и вовсе горят.
— А как же «Я лучше выпью яд, чем с тобой пересплю»? — коварно передразнивает меня Антон.
— Кто сказал, что я собираюсь с тобой переспать? — парирую, плавно откидывая волосы за спину. — Может, я просто показываю, чем ты мог бы обладать. Будь ты миллиардером.
— Укушу, — шутя грозится он и, минуя пространство между нами, садится, положив свои ладони на мою спину.
Возбужденно ведет ими вверх, матовым взглядом скользя по моему лицу, задерживаясь на губах и в предвкушении сладкого момента опускаясь на грудь. Дорвался. Собственным глазам поверить не может. Берет эту паузу, отделяющую нас от нового непоправимого шага.
— Ты мне мозг парализовала, Рина.
Обрушивает на меня огонь своих поцелуев. Осыпает ими шею, ключицу, грудь. Наслаждается моей пленительной дрожью — от незнакомых ощущений и нетерпения. Раньше его прикосновения меня морозили, сковывали, превращали кровь в резину. Сейчас же пульс на пределе от реакции на его ласки.
Запрокинув голову назад, прикусываю губу и закрываю глаза, пропуская с каждым ударом сердца картинку из прошлого: его полуулыбку при нашей первой встрече в ресторане, его решение держать меня при себе, Москва-сити, первый ужин в его доме, вечеринка… Все закручивается в вихре, не позволяя мне зацепиться за тот момент, когда же я в него влюбилась. Не был ли мой страх маской совсем иного чувства?
Мои пальцы пробираются в его волосы, и я на рефлексе оттягиваю их, когда Антон губами захватывает мой сосок. Голова начинает кружиться. Мысли гаснут одна за другой. Я погружаюсь на неизведанную глубину, но Антон вдруг останавливается.
Он по-прежнему возбужден. Ему мало места в брюках. И я искренне не понимаю, что пошло не так.
Вырвав себя из сладкого забвения смотрю в его глаза. Сглотнув, гладит меня по щеке и шепчет:
— Это не должно случиться так.
— Ты что, не хочешь меня? — От обиды во рту вяжет.
— Больше всего на свете я хочу тебя. Антон Громов никогда не отказывался от легкодоступного секса. Тебя и подавно проглотить хочу. Но ты не такая, как другие. Ты берегла себя для особенного парня. И хотя я особенный, — усмехается он, — пока я еще тебя не достоин. Завтра я на что-нибудь психану, дернусь, наору на тебя, и ты пожалеешь о сегодняшней ночи. Перевоспитай меня, Рина.
Это то, чего я точно от него не ожидала. Не представляю, что ему ответить. Чертовски приятно узнать, что именно на тебе вчерашний бабник остановил свой выбор. Ты выделилась из тысяч других. Заставила его иначе посмотреть на отношения. Он не хочет трахнуть тебя быстро, тайно и где-то между делом. Он намерен добиться своего законного права и подарить тебе ночь, о которой ты мечтала.
— Антошка, — выдыхаю сквозь слезы и душу его своими объятиями.
Он лицом утыкается в мою шею и тянет мой запах. Сжимает меня своими руками едва ли не до хруста. Медленно восстанавливает дыхание и успокаивается.
Одной рукой продолжая обвивать мою талию, вынимает из кармана ту маленькую коробочку, под крышечкой которой оказывается кольцо. Скромное, с мелкими сверкающими камешками, без выдающихся бриллиантовых булыжников.
— Выходи за меня, Рина.
— У меня опасный папа, — смеюсь, взглянув в его влюбленные глаза.
— А у меня апартаменты в Москва-сити, — подшучивает он. — Я постараюсь ему понравиться.
— Апартаменты будут проданы, — ставлю ему условие.
— Это значит — да?
Выдерживаю паузу, чтобы понервничал подольше. Любуюсь сменой его выражения лица. Потрясающее зрелище.
— Да!
Получаю свою очередную дозу поцелуев и кольцо на палец. Не знаю, сколько продержится это. Обычно у нас с ними беда. Хроническая несовместимость, судя по событиям последней недели.
— Не потеряешь?
— Не гарантирую…
Из коридора слышится звяканье ключей в замочной скважине и хлопок двери.
— Мама вернулась! — Я соскакиваю с Антона, бросаюсь к двери и запираюсь.
— Лиза, я уберу вино в холодильник, — говорит пришедший с ней Лев Евгеньевич.
— Еще и папа, — вздыхает Антон.
Теряюсь. Он Антона на куски покрошит, если увидит в моей комнате. Быстро натягиваю на себя кигуруми, подбираю с пола свое платье и рубашку Антона и всовываю ему в руки.
— Вставай! — Поднимаю и толкаю в сторону открытого шкафа.
— Рина, ты смеешься?
— Аха-ха! — огрызаюсь я, заталкивая его внутрь. — Сиди тихо!
— Катя, ты не спишь? — спрашивает мама, подойдя к двери.
— Сплю!
— Со светом? — Она крутит дверную ручку, заставляя меня закончить возню с возмущающимся Антоном.
Закрываю дверцу шкафа и с надеждой, что он оттуда не выпадет, впускаю маму. Взлохмаченная, в пижаме задом-наперед и раскрасневшаяся, я вызываю у мамы резонный вопрос на лице.
— Вы уже вернулись? — улыбаюсь неестественно.
Нахмурившись, мама через мое плечо заглядывает в комнату. Лев Евгеньевич, в отличие от нее, особо не церемонится. Отодвигает нас и на хозяйских правах переступает порог. Оглядевшись, сразу берет курс на шкаф. Открывает дверцу, отчего я закрываю лицо руками.
— Лев, что ты делаешь? — встревает мама.
— Моль ищу.
— Какую моль?
— Крупную, наглую, прожорливую, мужского пола. Пока — мужского. — Открывает дверцу, за которой я скрыла Антона. — Вот эту! Туфли забыли спрятать. Одевайся и на стерилизацию!
Трудно сказать, кто из двух Громовых сейчас опаснее — вожак прайда или воспитанный им преемник. Один не хочет никого ко мне подпускать, другой готов выдрать глотку любому, кто ему помешает. Но они позабыли главное — я не вещь и в состоянии сама решить, чего хочу и с кем.
Застегнув рубашку на две пуговицы, Антон вылезает из шкафа и кивает маме:
— Добрый вечер.
Как он вообще туда поместился?
— На выход, путешественник из Нарнии! — Указывает ему Лев Евгеньевич. — А ты — оденься! — велит мне, лишив меня дара речи.
Кем он вообще себя возомнил, отдавая тут приказы?! Провожаю его обалдевшим взглядом, хлопая ресницами и размышляя, как бы четенько его на место поставить. Чтоб раз и навсегда усвоил, что я девочка взрослая и в папином контроле больше не нуждаюсь.
— Кольцо где? — вдруг обращает внимание на мои руки.
— Потеряла, — бурчу, сверля его сердитым взглядом. Заботливый нашелся. Я еще не простила ему подставу с Ринатом. Папочка! — Не по размеру было. Не заметила, как с пальца соскользнуло. Антон мне новое подарил. — Демонстрирую подарок. — И предложение сделал.
— Ты же поступила разумно? Отказала?
— Да, разумно. Я согласилась.
Он оборачивается к Антону:
— Учти, я теперь банкрот. Свадьба с Катериной тебе ничего не принесет.
— Принесет, — ворчит Антон. — То, чего ты не дашь. — Проходя мимо меня, без стеснения целует в губы и шепчет: — Я без тебя не уйду. Одевайся, не торопись. — Выходит последним и закрывает дверь.
Минуту прислушиваюсь к шагам и тихим голосам в гостиной. Не скандалят. Что-то спокойно перетирают без ругани и мата.
Я переодеваюсь в домашние брюки и майку, собираю волосы в высокий хвост и влезаю в мягкие тапочки. Из комнаты выхожу осторожно, боясь спровоцировать диких кошаков, поселившихся в нашей тесной квартирке.
Лев Евгеньевич сидит на диване, ослабляя галстук, а Антон, сунув руки в карманы брюк, поясницей опирается о подоконник.
— Ты же не нагулялся, паскудная твоя душонка, — фыркает отец.
— Мне двадцать семь, — напоминает ему Антон. — Я достаточно нагулялся. Или что, теперь до старости телок перебирать?
Я останавливаюсь в дверном проеме. Между нами целая гостиная, в центре которой непреодолимый барьер — Лев Громов.
— Я предупреждал тебя не портить Катерину.
— Он ничего не сделал, — вмешиваюсь я в разговор и смело пересекаю комнату. Чувствую на себе офигевший взгляд отца, но лишь набираюсь еще большей отваги. Подойдя к Антону, сама заключаю себя в его объятия. — Вы совсем не знаете своего сына.
— Это ты его совсем не знаешь, девочка, — распаляется наш папа. Закипает. Голос не повышает, только потому что мама не позволит. Ей ничего не стоит послать его, наступив на горло собственным чувствам. Она в одиночку дочь вырастила, так что яйца у нее покрепче будут, чем у бывшего криминального авторитета.
— Ладно, я вас выслушаю. Поделись-ка, Антон Львович, своими планами. Жениться собрался, а на что семью содержать будешь?
— У меня есть роскошные апартаменты, тачка и счет в банке. А еще у меня есть мать, — более язвительно уточняет Антон, — которая меня не бросит. Я изучу рынок и открою собственный бизнес.
— С нуля? — усмехается Лев Евгеньевич. — До прибыли потребуются годы.
— А я не авиакомпанию открывать собираюсь. Я и рестораном не побрезгую. — Антон крепче жмет меня к себе и, улыбнувшись, спрашивает: — Как ты на это смотришь? Утрем нос твоим бывшим работодателям? Откроем суперскую кухню прямо напротив них?
— И повесим на их двери объявление: «Требуется администратор с окладом в два раза больше», — поддакиваю я, мысленно потирая руки. — Хочу, чтобы та мегера пришла устраиваться к нам на работу, а я ее отшила. Нет! Я ее приму и буду дрючить по всякой фигне, — посмеиваюсь, предвкушая, какой кайф мне это принесет. Заодно и Соньку из ее специфического бизнеса выдерну. Моей помощницей будет. Эх, мечты!
— Лев, дай им шанс, — просит вошедшая в гостиную мама, переодевшаяся в домашний костюм. Ставит поднос с чайником, чашками и угощениями на кофейный столик и улыбается нам: — Я Антону верю.
— К сожалению, я ему тоже верю. — Лев Евгеньевич сыплет в свою чашку четыре ложки сахара и тормозит на пятой. — Тьфу ты! Сбили меня! Бизнесмены, мать вашу…
— Да ты посмотри, как у них глаза горят. Эти двое точно всего добьются.
— Если не поубивают друг друга раньше.
Я жмусь к своему Антошке и облегченно вздыхаю. У меня мировая мама. Она может иметь свои недостатки, тень тянущихся из прошлого ошибок, но она никогда не желала мне зла. Чуяла гнильцу от Радика и частенько повторяла бросить его, пока дров не наломала. К Антону же сразу прикипела, хотя они еще толком незнакомы.
— Поздно, Лев Евгеньевич, — произносит Антон, лаская мое лицо теплым взглядом, — она меня уже убила.
Краем глаза замечаю, как мама кладет руку на плечо отца и сжимает пальцы.
— Лев, — шепчет настойчиво, кивая на нас.
Он сдергивает галстук, наматывает на кулак и, ударив им по ладони, сдается:
— Мотайте отсюда. Пока не передумал.
Повторять нам не надо. Хватаю Антона за руку и бегом тяну на выход. Представления не имею, куда мы рванем. Лишь бы остаться с ним наедине.
Выскочив на улицу, полной грудью вдыхаю ночной воздух. Город дремлет ночью, а во мне начинается новый день. Первый день на правах настоящей невесты Антона Громова.
Подхватив меня на руки, этот безумный герой кружит меня над землей и прилипает ко мне поцелуем. Совсем голову теряет, задыхаясь от вкуса победы.
— Куда поедем? — шепчет отрывисто мне в губы.
— Без разницы, — смеюсь я, разглядывая его счастливое лицо, — хоть на край света.
— Поехали к твоей бабуле? — предлагает Антон. — Ни суеты, ни шума, ни связи. Природа, сад, речка, банька, алабай, шашлычки. Красота.
— Поехали, — соглашаюсь я. — У нее там как раз крыша в дровянике прохудилась, починить бы.
— Черт, вот это я погорячился, — смеется Антон, опять целуя меня, но уже по пути к машине. Ставит на ноги и прижимает спиной к дверце. — За что мне так с тобой повезло, а?
— Ты уверен, что тебе повезло? — хихикаю, застегивая оставшиеся пуговицы его рубашки. Верхние оставляю нетронутыми и ноготками залезаю под ткань, легонько поцарапывая его. — Не спеши с выводами, Антон. Я вредная.
— Это-то мне в тебе и нравится. — Берет мою руку, глядит на кольцо и улыбается: — Совсем скоро станешь моей собственной врединкой.
— Предвижу, жить мы будем весело.
— Всем на зависть. Тачку водить умеешь? — брякает ключами.
— Нет, — мотаю головой. — Кто бы меня научил?
— Значит, я научу.
— Зачем?
— Если наш бизнес накроется медным тазом, будем банки грабить. Ты за рулем, а я на деле. Идет?
Засмеявшись, кулачком толкаю его в грудь и киваю:
— Только чур — мои семьдесят процентов, а твои — тридцать.
— Почему? — Вытягивается его лицо.
— У меня теперь на иждивении одомашненный мамой бомж. Не морить же его голодом.
— Ты права. Иначе нас сожрет. — Антон открывает для меня дверь, усаживает на сиденье и, наклонившись, еще раз целует. — Обожаю тебя, обезьянка.
И я — тебя…