Три пятерки

V

Быстро проносится время, увы, не только над хоккейными полями. Механизм спортивных секундомеров ничем не отличается от механизма часов ручных, карманных или настенных. И все они» неумолчно отстукивают секунду за секундой, минуту за минутой, час за часом.

Каждое утро будильник звенит над ухом: пора, ждет академия. После каждого часа звенит звонок, извещая о конце лекции. С каждым днем все дальше и дальше отходят в прошлое дни, проведенные в маленьком итальянском городке Кортина д’Ампеццо: олимпийское пламя над ледяным стадионом, сомнения, тревоги, усталость и ликующее счастье победы. Жизнь вошла в свою будничную колею: у Всеволода Боброва в разгаре весенняя сессия. Осенью конец учебы в академии— защита диплома. У Татьяны Ларионовны Саниной, его жены, — репетиции в Московском театре оперетты. Она поет главную партию. Как-то Татьяна Ларионовна сказала Боброву: «И в моем и в твоем деле важно вовремя уйти со сцены. Ты помнишь об этом?» Он согласился с ней, хотя и не ответил на ее прямой вопрос. Конечно, он понимал, что ему пора уходить и лучший момент для этого трудно найти: у канадцев взят блестящий реванш, команда, которую он возглавлял как бессменный ее капитан, выиграла мировое и олимпийское первенство. Да, такого успеха еще раз в его спортивной биографии не будет. Но разве дело в красивом уходе со сцены? Нет, Бобров соглашался с женой, внутренне соглашался, потому что понимал, что с каждым сезоном все труднее и труднее ему вести за собой команду, сливать в одно нерасторжимое целое разных по характеру, по силам людей. Все меньше времени остается до конца игры. Как знать, не близок ли тот горький час, на который намекал ему старый хоккейный репортер в своем летучем интервью на улице Кортина д’Ампеццо. Может быть, уже завтра Бобров будет тормозить действия молодежи, а не вдохновлять ее? И, словно подтверждая эту печальную мысль, ныла каждая жилка его натруженного тела, болела поврежденная еще в Лондоне нога, ломило плечо, принявшее на себя удар клюшки азартного американского защитника.

Да, пора сходить с арены, пора пересаживаться с хоккейной скамьи на скамью для зрителей, а еще лучше — на уютную тахту. Говорят, что телевизор отлично передает напряжение каждой схватки. И все так близко, словно ты сам на льду. Можно утешать себя и такой иллюзией. Но это значит, что первенство мира, которое в 1957 году будет разыграно в Москве, пройдет без него, Боброва. Это значит, что он оставит своих товарищей в самый решающий для них момент. И чем меньше дней оставалось до конца лета, тем чаще подумывал об этом Всеволод Бобров.

Его бодрила осенняя прохлада. Зажили старые хоккейные ссадины, и тренированные мышцы, сердце, не привыкшее к спокойному ритму, просили, требовали привычной большой нагрузки. Все чаще сомнение вселялось в его душу: имеет ли он право уходить из команды? Не рано ли? Не следует ли полностью использовать оставшиеся в его распоряжении секунды «до конца игры»? Сколько раз удавалось ему именно в последние мгновения перед финальным свистком судьи добиваться наибольшего успеха для себя, для команды. Может быть, и теперь его ждет этот успех? И когда была окончена военная академия, получен диплом, эти сомнения стали одолевать Боброва с еще большей настойчивостью. Но он еще колебался. Он еще спорил с самим собой, со своим старым боевым соратником Бабичем, и когда 14 октября Николай Сологубов поднял на искусственном кате в Сокольниках флаг всесоюзного чемпионата, Боброва не было в составе армейской команды. Не было в первой тройке и Виктора Шувалова, твердо решившего не возвращаться на лед. Только Евгений Бабич занимал свое место рядом с молодежью. Ведь верный Женя Бабич всегда на посту.

С ревнивой пытливостью приглядывался Бобров к тем, кто сменил их, ветеранов. Будет ли толк из молодой армейской тройки — Константина Локтева, Вениамина Александрова, Александра Черепанова? Как будто бы будет: быстрые, смелые ребята. Им можно передать свое наследство, как шайбу в самый острый и решающий момент. И вот удивительное дело, ведь не играл с ними Бобров, а как много близкого себе, знакомого находит он в их ухватках. Он узнает свой почерк, пусть не такой уж каллиграфический. И особенно похож на него один из этой молодой тройки — Вениамин Александров. Прямо молодой Бобров — высокий, плечистый, легкий, смелый, и по игре похож, — словно сын его занял место в боевом строю армейской команды.

Несколько раз слышал Бобров на стадионе, как зрители удивлялись: «Кто это говорил, что Бобров не играет? Да вот же он!» А убедившись, что перед ними не испытанный капитан сборной СССР, а молодой игрок, впервые вошедший этой зимой в состав команды олимпийских и мировых чемпионов, удивлялись поразительному сходству и добавляли: «У него же бобровский проход, смотрите, как обманывает защитников».

Чем больше приглядывался Бобров к молодежи, чем яснее вырисовывался перед ним возможный состав сборной СССР в предстоящем мировом чемпионате, тем больше склонялся он к мысли, что вовремя уйти со сцены ему не удастся.

Перед ним была, в сущности, новая команда — совсем не та, что играла в Кортина д’Ампеццо. Не было на льду Крылова, Кузина, Кучевского, Шувалова, а если не будет и его, Боброва, то из трех пятерок только одна третья не потерпит изменений и сможет выступать в своем испытанном, сыгранном составе — пятерка Гурышева. В этом большая опасность, и разве может он, капитан команды, оставить ее в такой момент? Нет, не может. А раз не может, то ему остается только одно: верить, что его время еще не истекло.

И вот снова клюшка в руках Боброва, снова от его ударов летит по воздуху литая шайба, снова рядом испытанный друг Женя Бабич — верный Макар, а вместо Шувалова введен в тройку нападения молодой двойник Всеволода Боброва — Вениамин Александров. Началась кропотливая подготовка к мировому первенству — все ближе тот срок, когда на этот раз в Москве должны встретиться лучшие команды мира. Какой же сюрприз готовят русским канадцы и американцы? Но сюрприз готовили, оказывается, не спортсмены, а государственные деятели этих двух стран. Они решили внести коррективы в программу первенства мира и Европы и не дали своим командам разрешения на выезд в СССР.

Так в самый разгар подготовки стало известно, что в борьбе за золотые медали не смогут принять участие наиболее серьезные соперники. Но значит ли это, что остальные команды не опасны? Нет, этого не думал никто. Ведь все встречи со шведами в течение всех этих лет проходили для советских спортсменов в исключительно тяжелой борьбе, а чехословацкие хоккеисты сразу же после возвращения с Белой олимпиады начали напряженно готовиться к соревнованиям в Москве. И сообщения, доходившие до Праги, говорили о том, что чехословацкие хоккеисты успешно пополнили основной состав великолепно тренированной молодежью.

Борьба за первенство не будет легкой, несмотря на отсутствие канадцев и американцев. Это понимали Бобров и его товарищи и уже с начала декабря приступили к решающей подготовке.

С международных товарищеских встреч начал Бобров свой новый сезон. Его, снова атакующего ворота соперников, вместе с Бабичем увидела спортивная Варшава, ему аплодировали в Хельсинки и Праге. Он играл смело, эффективно. Росло число шайб, забитых им и его товарищами по первой пятерке. Все уверенней проявляла себя на льду молодежь, сменившая испытанных хоккейных бойцов. И все же Бобров чувствовал: что-то в команде изменилось, что-то нарушилось. Ритм атак? Согласованность внутри пятерок? Тот коллективный волевой напор, который создавался сложным синтезом отдельных характеров, удачно дополняющих друг друга? Определить это было невозможно, и вместе с тем каждая новая тренировка, каждая новая игра подтверждала его опасения.

Бобров окончательно убедился в своих предположениях после трех товарищеских встреч с первой сборной Чехословакии.

Только одну первую встречу удалось выиграть с минимальным перевесом 1: 0, а остальные две игры закончились с одинаковым результатом 2: 2. Перед ним была команда в самом расцвете, совсем не похожая на ту, которую он встретил на ледяном стадионе в Кортина д’Ампеццо. «Что же принесет четвертая, на этот раз официальная, встреча с чехословаками?», — в который раз спрашивал себя Бобров, выезжая на лед главной арены стадиона имени Ленина, куда была перенесена игра: трибуны Дворца спорта, рассчитанные на 16 тысяч человек, не могли вместить всех желающих смотреть этот матч. Это и понятно, победы советской команды иа мировом чемпионате над командами Финляндии, Австрии, Германской Демократической Республики, Польши, Японии уже внесены в турнирную таблицу — теперь остаются две решающие встречи. Чем же они закончатся?

Игра СССР — Чехословакия снова закончилась ничьей и снова с тем же счетом 2: 2. Всеволод Бобров после окончания встречи, лишившей его команду важнейшего и, как оказалось впоследствии, решающего очка, чувствовал себя гораздо хуже, чем все остальные, тоже порядком расстроенные игроки советской команды. Его товарищи могли хоть и в худших условиях, чем победившие во всех схватках чемпионата шведы, бороться за первенство. Для Боброва же игра с чехословаками была последней: в одном из столкновений защитник ударил его по ноге, и вот опухоль не дает возможности даже натянуть ботинка.

Так Бобров вышел из игры перед решающей встречей со шведами. А шведские хоккеисты, добившись победы над чехословацкой командой, имели на одно очко больше. Надо же случиться такому совпадению: на первенстве мира 1954 года перед решающей игрой у команды СССР тоже было меньше на одно очко, и это очко отняли у них шведы с Тумбой во главе.

Старый знакомый Свен Юханссон, которого в Швеции прозвали за его рост и вес «Тумбой», хорошо играл в Москве, и два молодых игрока, вошедших в его пятерку, Эйлерт Мееття и Эйс Линдстерм понимают его с полуслова. Удастся ли нарушить это опасное единодушие?

«Тре Крунур» — три короны — так называют шведы свою сборную команду, потому что три короны украшают грудь каждого игрока. Тремя коронами команды является Юханссон, Мееття и Линдстерм. Их, конечно, бросят против самой слабой пятерки в команде СССР, а такой пятеркой, наверное, будет та, где играли Бобров и Бабич. Ведь их, видимо, заменят молодые, еще необстрелянные спортсмены Виталий Костырев и Владимир Гребенников. Вот сейчас бы первую тройку на лед! Но где она, эта тройка? Бобров сидит дома, он даже в качестве зрителя не может поехать на стадион, Шувалов вышел из игры, а Бабич не поставлен в команду.

Не будет сегодня на льду первой тройки. А как она нужна была бы, как помогла бы сплотить команду! Ведь для победы над шведами при создавшихся условиях нужен особый подъем, то коллективное вдохновение, которое трудно создать даже самому опытному капитану, особенно если он участвует в игре не на поле, а у своего телевизора…

Боже, какой же жесткой, словно утыканной гвоздями, показалась Боброву его уютная тахта! Но разве легче Бабичу, хоть и сидит он на скамье игроков? Бабич в пальто, вместо боевого шлема на голове его кепка. Вот он мелькнул на мгновение на экране телевизора, и у Боброва сжалось сердце. Самоотверженный Макар за бортом, не поставили его в команду. Сегодня вся их тройка за бортом. И тревога с новой силой сжала его сердце.

Не сводя глаз с телевизора, следил Бобров за началом игры, в особенно острые моменты он забывал о том, что сидит дома. Шведы все время сбивали темп игры советских хоккеистов. Об этом говорил внутренний метроном Боброва, отсчитывающий удары где-то в его груди.

Шведы незаметно снижают темп, замедляют его, и вот уже сами начинают атаки. Быстро меняются пятерки, и с каждой заменой становится все более ясным замысел соперников: шведы выпускают тройку Тумбы против самой несыгранной тройки Уварова, Костырева и Гребенникова. Надо активнее действовать остальным двум пятеркам, но пятерка Гурышева позволила Нельссону спокойно забить шайбу. Ничего не может сделать молодая тройка Локтева, Александрова, Черепанова. А вот и Тумба на льду. Прорвался к воротам Мееття. Вот он направил шайбу Линдстерму. И тут же красная лампочка вспыхнула над воротами советской команды.

Еще не кончился первый период, а счет уже 2: 0. Неужели проиграли? Нет, Бобров не верит этому. Команда еще покажет себя. И когда на тринадцатой минуте второго периода Локтев, Александров и Черепанов начали стремительную атаку, когда Александров забил ответную шайбу, Бобров не выдержал и, забыв о больной ноге, вскочил и пустился в пляс.

— Молодец, двойничок, молодец! — кричал он. — Продолжай в том же духе!

Восемь минут советская команда играла так, как играла все шестьдесят на олимпийском стадионе. Бьет Трегубов — красная вспышка, Бьет Хлыстов — красная вспышка. Бьет Сологубов — красная вспышка.

Давно ли на щитах стояли две цифры 2:0. Теперь там стояло 4: 2. Что же было потом? Что могло быть потом? Даже чутье Боброва подвело его на этот раз. Потом могла быть только победа… Но потом был третий период, потом были атаки все той же тройки — Юханссон, Мееття и Линдстерм, тройки, которая должна была бы встретить на льду Боброва, Бабича,

Уварова, а вместо них нашла Уварова и двух молодых, несыгравшихся друг с другом хоккеистов. Тумба и его молодые товарищи решили судьбу мирового первенства, отквитав две шайбы, сведя матч к столь желанной для шведской команды ничьей, которая была равносильна полноценной победе.

Чем же мог утешить себя Всеволод Бобров, выключив, наконец, телевизор? Тем, что, даже не участвуя в последней игре, он был первым среди всех нападающих мирового первенства, забив 13 шайб? Тем, что его молодой ученик, его двойник Александров, отстал от него не намного, всего на две шайбы? Тем, что не случись с его ногой такого, первая тройка, наверное, не дала бы тройке Юханссона добиться этой ничьей, как не дали три советские пятерки в 1954 году канадцам использовать свое лишнее очко?

Нет, все это не уменьшало горечи неудачи. Что же теперь делать? Подсчитывать боевые отметины и забитые шайбы? Подводить итоги? Громогласно объявлять о том, что время Боброва истекло?

Какая чепуха! Нет, вот теперь-то нечего и думать об уходе со сцены. Нет, теперь надо немедленно начинать подготовку команды к мировому первенству 1958 года, к поездке в Осло. И разве так уж важно, какая будет его роль в предстоящей работе? Важно одно, чтобы его опыт не пропал, чтобы он стал достоянием многих молодых игроков, наследников хоккеиста Всеволода Боброва.