Три сестры. Диана

Глава 35

— Мам, что случилось? — спросил Костя, заходя в квартиру.

— Сейчас, — ответила я, со всей имеющейся силой перетянув его по плечам своей палкой. — Нужно срочно воспитательные долги отдать!

— Ма, ты чего? — отскочил от меня.

— Как это чего? — притворно удивилась я. — Я тут ознакомилась с прогрессивной педагогической методикой. Оказывается, детей надо бить! И так, что синяки прям были. А тебя, скотину двухметровую, пальцем ни разу не тронули! Вы кроме шлепков полотенцем за все свои художества ни разу не получили! Вот и навëрстываю упущение! Руки как, не болят?

— А если по-другому никак? — спросил сын. — Если огрызается, капризничает, если велят что-то сделать, а в ответ, а почему я должна это делать? Вечно пакостит, не слушается, велишь убраться, приходишь, а она даже тряпку не намочила. Костю затравила. Что жирный, что неповоротливый, что мамин прихвостень. Мам, ты знаешь, почему Ольга так трясëтся над младшим сыном. А дочь именно по этому и бьёт! Всегда, в самое больное место. Язвит. Ольга сына Барсиком зовёт, дочь во всеуслышание заявляет, что Барсик это странная кличка для моржа. Дома из-за неё постоянный перманентный скандал! И ведь она не затыкается. Ввалишь ей ремня, через час, когда Ольга предлагает чаю попить с булочками или бутербродами, Алька смеётся, мол да, а то второй подбородок воротничком на грудь пока ещё не ложится. Ты знаешь, что твоя замечательная внучка вытворяет?

— Ты про уличные драки? — знания об этом сын от меня не ожидал.

Разговор был тяжёлым. Аля, крепко-накрепко запомнив, что мне нельзя волноваться, скрывала слишком многое. И от всех И ситуация со временем только накалялась. Если в первый год определённым сдерживающим фактором были проверки опеки, то сейчас Костя уже обратился за помощью к Тосе.

— Потому что, что ещё с ней делать я не знаю. К Ахату отправить и замуж выдать? Так она меня с другом насмерть поссорит и себе навредит уже так, что дальше некуда. Голову вообще не включает. Драки, разборки, приводы. Моего примера видно недостаточно. Там и переломы и всё на свете. — Закончил сын. — И по хорошему, там уже статья.

— По хорошему, сынок, ты привезёшь внучку от Тоси домой! И ты, вместе со своей женой, будете держаться от девочки подальше. Жить Аля вернётся ко мне. Я помню, что это моя внучка и моя родная кровь, а не бесплатная рабсила, на которую можно повесить и огород, и уборку с готовкой дома, необходимость нянькаться с твоим младшим сыном, и ещё вынудить пойти работать. Мне интересно, тебя не коробило от того, что твоя дочь фактически платит за то, чтобы жить в твоём доме?

— Она хочет самостоятельности, требует, чтобы мы спрашивали её мнения. И она уверена, что мы обязаны относится к ней как к взрослой. Ничего страшного, если она поймёт, что быть взрослой это трудно и сложно, и совсем неплохо, если все эти сложности берёт на себя кто-то другой. Да, решает за тебя, но и все твои проблемы и сложности тоже решает этот кто-то. — Не согласился со мной Костя.

— Главное, чтобы ты и твоя семья не стали главной проблемой и сложностью для Али. А то ведь она её решит. Молча, резко и жёстко. — Предупредила я.

— Мам, она упёртая! Она притворяется, никогда не поймёшь, что у неё на уме. Да, она никогда не жалуется, никому. Но она и никогда не уступит, даже ради своего блага. Она у нас как-то восемь с лишним часов простояла в углу, но не пошла просить прощения. Ни разу ни подошла! Всё и всегда должно быть по её! — возмущался Костя.

— Это называется, сынок, умение ставить цель, обладание чёткими моральными ориентирами и принципами и наличие характера. — Рубила я. — А ещё способность сохранять верность себе вне зависимости от цены. И мне горько от того, что ты этого не понимаешь. Воспитывали ведь вас одинаково. Всех вас, троих сыновей и внучку. Но воля, характер и стойкость, вдруг отросли у девочки!

— Это твёрдолобость и упёртость! Мам, ты реально думаешь, что она сможет выжить, не научившись уступать, подчиняться и лавировать? — вздохнул Костя.

Но вот ехать пришлось не за Алей, а на похороны моей старшей сестры, Анны. Я не видела внучку несколько месяцев. А увидев, усмехнулась. Время у Тоси с Курико Лисёнок провела не зря. А может сыграл свою роль возраст. Всё-таки пятнадцать. Уже считай девушка. Курико смогла за очень недолгий срок сделать невозможное. Аля перестала агрессивно ввязываться в любой спор с отцом. По крайней мере, она больше не смотрела на соперника в упор, зло прищурив глаза. Она едва заметно улыбалась и опускала взгляд вниз, пряча его за ресницами.

— Что-то не так, мам. Совсем не так, — делился со мной сын уже в первый вечер. — Я нутром чую… Словно в узком коридоре должен пройти мимо бойца с заточкой. Вот и она такая же.

— Кицунэ, как и любое дитя, была подобна солнцу, — прозвучал за нашими спинами голос Курико. — А теперь она взрослеет.

— И перестала всем светить? — насмешливо хмыкнул сын.

— Почему? Просто свет может быть разным. Вы знаете, во время извержения вулкана, никто не жалуется на темноту. Значит света достаточно. — С хорошо слышимой гордостью и ехидством ответила ему Курико. — Ну, или желающие пожаловаться не выживают.

А вскоре, почти сразу за Аней ушла и Тося. В день её похорон закончился и путь её Тени, как мы звали между собой Курико.

— Простите, сëстры. Но я пока не могу. Мне нужно дотянуть девочку хотя бы до восемнадцати. — Тихо произнесла я над могилой Тоси перед отъездом.

Правда приехала я сразу в больницу. Две таких поездки сильно меня подкосили. И Игорь слышать ничего не захотел, уложил меня в ведомственную клинику на профилактику инфаркта. На его сторону встала и Аля. Она жила на два дома. Будни у отца, из-за близости школы, работы и более удобной дороги до спортклуба, а выходные и каникулы у меня. Компанию ей составлял алабай, быстро превращающийся из умилительного пухлого комочка в крупного и опасного зверя. Дарс не терпел повышенных тонов рядом с хозяйкой, и сыну со снохой пришлось учиться ругаться шёпотом. Про замахи и вовсе пришлось забыть. Сноха чуть не осталась без руки, рискнув попытаться дать Але пощёчину.

Жизнь вроде вошла в ровную колею. Да и нашу страну отпускала проклятая лихорадка. На лето к нам приехал Миша. И не один. Яне было тридцать два, у неё был сын Паша от первого брака. Любопытный и озорной семилетний мальчишка. Паша заливался, когда видел как здоровенный алабай осторожно толкает лапой заснувшего и потому переставшего мурлыкать Баюна.

— Наконец и ты собрался меня снохой порадовать? — спросила я сына, пока Яна крутилась вокруг Али, укладывая той косу вокруг головы.

— Ну, а почему нет? Мне хорошо с ними, и они меня приняли. Со всеми моими загонами. Сейчас вот приеду, документы в порядок приведу, и можно жениться будет. — Обнял меня Мишка. — А то я как тогда в госпитале сделал наполовину, так и живу. С двумя фамилиями.

— Я очень за тебя рада, — улыбалась я. — Паша на тебя всё время оборачивается, взглядом ищет.

— Ага, и на сестрёнку мы его маму вместе уговариваем, — засмеялся сын.

Но этим планам не суждено было сбыться. И документы он привести в порядок не успел. Началась вторая Чеченская. И десантники Псковской дивизии были направлены туда почти сразу.

Двадцать девятого февраля двухтысячного года, в день своего рождения, хоть я его и не отмечала из-за даты гибели папы, я не могла найти себе места. Словно воздуха не хватало. К вечеру первого марта я уже точно ощущала, что случилась беда. И когда по телевизору прозвучали новости о бое в Аргунском ущелье, я уже всё поняла. Как когда-то его отец, Миша и его сослуживцы упёрлись и не пропустили врага. Заплатив самую высокую цену. И те ребята, что стояли на проклятой высоте, ставшей легендарной. И те, что прорывались на помощь с соседних высот. И те, пятнадцать мальчишек, что прорвались и купили своей жизнью ещё два часа боя. И те, кто бил с других позиций, отвлекая на себя хоть немного сил боевиков. Вся страна узнала, что наша армия ещё жива. И офицеры, настоящие офицеры, ещё есть.

Две недели спустя, мы были на похоронах Михаила и его сослуживцев. Погиб и его друг и сослуживец ещё по Афганистану, Марк. Его жена и дочка просто сливались по цвету с воском поминальных свечей.

— Вот, имён-то гораздо больше, чем объявили. Опять скрывают потери, — ехидно шептались за спиной.

— А почему вся слава только шестой роте, там и другие отличились, — зло неслось с другой стороны.

— Не верю, не верю. Рыжик мой, — рыдала рядом чья-то мама, а с фотографии рядом с гробом улыбался ярко рыжий молодой парень. — Может, как с Колей, ошиблись? Ой, а кому же тогда такое горе?

Как я позже узнала, вызвавший огонь на себя лейтенант Романов.

И Костя, с почерневшим лицом, что-то шепчущий, низко наклонясь к гробу брата. Боевики старательно стреляли даже погибшим десантникам в лицо, то ли из мести, то ли чтобы сложнее было опознать. Мишу опознали по шраму, полученному в Афгане.

По приезду домой, я вообще запретила упоминать день моего рождения. Слишком много бед рядом с этой датой.

— А вы что, так с медалями и орденами и похоронили? — удивилась сноха. — Я ещё на похоронах свёкра не поняла этого. Зачем? Документы же остались, а это как ниточка…

— Я тебе больше скажу, дедушку хоронили еще и с нашими с бабушкой фотографиями, — перебила её Аля. — Он их при жизни носил, и мы решили, что и в последний путь с ними. И? Тебе вообще не стоит переживать ни за медали, ни за ордена. Тебя они не касаются! И уж точно не тебе решать, как с ними поступать.

Ссору снохи и внучки прервала я. И снова, на долгие пять месяцев я оказалась прикована к постели. А внучка снова меня выхаживала, наплевав на выпускной класс, выпускные и вступительные экзамены, поездку с одноклассниками в Питер и вовсе отменила. Я долго удивлялась как она вообще смогла сдать.

Поэтому почувствовав холодок в затылке и знакомое щемление в груди, я уже поняла. В этот раз Старуха с косой точно придёт всерьёз.

— Что, Баюн, проводишь меня? — гладила я громко мурлыкающего кота и смотрела на ещё спящую перед праздничной суетой часть.