Три яхты

I. Первая яхта

Были ли вы когда-нибудь в Плимуте? Если были, взор ваш, наверно, с восхищением останавливался на прелестном имении графа Моунт-Эджкома; если не были, то чем скорее там будете, тем лучше. На Моунт-Эджкомской даче увидите вы лучший строевой лес в мире. Кто не видал этого леса, тот ничего не видал; леса, величественно возвышающегося на вершинах холмов, который потом спускается по скату их до самого взморья. С того же чудесного места открывается одна из великолепнейших панорам в свете: вы увидите — я даже не знаю, чего тут не увидите! — вы увидите Рамгет и Коузендбе, Бриджватер, Дреков остров и Чертов мост под ногами; далее Плимут, с его укреплениями, и Го; далее Чертов мыс; и, наконец, самого черта, не считая новых провиантских магазинов. Против этих магазинов сэр Джемс Гордон останавливается всякий день и берет табаку у всех прохожих, имеющих табакерки: они в восхищении, что потчуют честного баронета табачком; он в восхищении, что его потчуют, — что доказывает, какая масса восхищения для людей может заключаться в нескольких табакерках. После того вы увидите Моунт-Вайз и Муттонков, город Дивонпорт с его великолепными верфями, доками и арсеналом, Норт-Корнер и дорогу в Солтем. Вы увидите корабли строящиеся и корабли только что выстроенные; суда ремонтируемые и суда починенные; блокшивы, плашкоуты, транспорты, брантвахты; суда, готовые вступить под паруса, и суда, идущие взад и вперед под парусами, не говоря уже о перевозных ботах, портовых баркасах, шлюпках с военных и купеческих судов и маркитантских и рыбачьих, лодках. Словом сказать, многое можно увидеть в Плимуте. Но теперь я в особенности желаю, чтобы вы остановились на холмах Моунт Эджкомских и смотрели вниз, в небольшой залив Берниуль: там увидите стоящее на одном якоре небольшое судно, которое мы, моряки, называем тендером, и, по его вымпелу и флагу, легко догадаетесь, что это чья-нибудь яхта.

Из всех удовольствий, сокращающих время английского gentry, то есть почти дворянства, нет ни одного, столь сильного, столь национального и более приводящего меня в восхищение, как катанье на яхтах. Оно весьма согласно и с характером англичан — не по одному только географическому положению их отечества и множеству превосходных гаваней и рейдов, но и потому, что для подобного увеселения требуются некоторая степень твердости характера и значительные деньги, которые в Англии текут реками.

Катание на яхтах с мудрой целью было введено и поддерживаемо английскими монархами, которые чувствовали, что безопасность королевства требует, чтобы все его жители более или менее были моряки или, по крайней мере, понимали морское дело. Удовольствие это важно еще и потому, что оно улучшает постройку и вооружение судов и дает работу множеству плотников и матросов. Но если я стану говорить похвальное слово катанью на яхтах, повесть моя, наверное, никогда не начнется. Я предлагаю тост за здоровье адмирала лорда Ярборо и всего яхт-клуба и начинаю.

Яхта эта, как я уже сказал, вооружена тендером и красиво сидит на гладкой поверхности воды; она снимается с якоря, распустила парус и скоро выступит в море; несколько дам сидят на палубе, и пять сеток с дичиной висят за кормой. Взойдем на это милое судно. Палуба набрана из узких, длинных досок, белых, как снег: вы не увидите на них ни одного сучка; медные пушки отполированы и, как жар, горят на солнце; все приборы и переборки — из цельного красного дерева; все карнизы вызолочены. Ни в чем нет недостатка. А между тем как чисто, как просторно на палубе! Спустимся внутрь судна.

Вот дамская каюта. Есть ли что-нибудь в мире, отделанное с большим вкусом, щегольством, роскошью? Вот столовая каюта, где теперь сидят мужчины; найдите мне на суше комнату, более изящную и богатую. Заглянем в буфет и в каюту буфетчика; он выжимает лимонный сок для пунша; подле него стоит шампанское во льду; а там лучший в мире портвейн и в готовности целый ряд бутылок с превосходными винами. В передней части судна матросская жилая комната: как просторно, как удобно! Совсем не то, что на военных судах, где матросам тесно, как сельдям в бочке; здесь, напротив, роскошь проглядывает везде, даже и под баком. А какова, например, кухня? Ведь чудо! И как восхитителен душистый пар супа a la tortue? Если подвергаться опасностям от морских непогод, так уж, по крайней мере, подвергаться на таком судне.

Теперь я хочу познакомить вас с собравшимися там лицами.

Заметьте этого пожилого, здорового и красивого мужчину в синей куртке и белых шароварах, со зрительной трубой в одной и стаканом коньяку с водой в другой руке — это хозяин, член яхт-клуба лорд Бломфильд. Он выглядит моряком, и в самом деле он моряк; а между тем мне случалось видеть его в мантии пэра при открытии парламента. Подле него стоит мистер Стюарт, лейтенант королевского флота; он держится одной рукой за ванты, потому что был всю жизнь в действительной службе и не знает, что делать со своими руками, когда в них нет рюмки или зрительной трубы. Он protege благородного лорда и исправляет на яхте должность штурмана.

Этот статный мужчина, стоящий у компаса, — мистер Готен. Он служил во флоте мичманом шесть лет и разлюбил море; прослужил другие шесть лет в кавалерийском полку и разлюбил лошадей; наконец, он женился и в гораздо меньший промежуток времени разлюбил женщин.

Теперь он принят в лучшем обществе и страстный любитель чужих яхт и жен, видя невозможность быть любителем своей собственной.

Молодой человек в вышитом шелковом жилете и белых перчатках, наклонившийся к одной из дам, — это мистер Вогген; его можно видеть в аристократических собраниях Альмака, в модном «аду» у Крокфорда, везде, где угодно. Он немножко в долгах и оттого находит катанье на яхте по морю-океану весьма приятным.

Тот, что сидит между дамами, — родственник лорда; с первого взгляда можно угадать, что это за человек. Он корчит из себя моряка: не бреется, потому что морякам часто некогда бриться; редко меняет белье, потому что моряки не могут делать это всякий день, курит непривычную сигару, от которой у него кружится голова, и рассказывает об удовольствиях бушующего моря, зная наверное, что во время непогоды дамы уйдут вниз и не увидят, что его укачало больше их самих. Он имел несчастье родиться для получения большого наследства и имеет счастье от природы быть глупцом. Фамилия его Оссультон. Он сродни лорду Бломфильду, их фамилии идут от одного корня.

Мне остается еще познакомить вас с одним человеком, которого зовут мистер Сигров; он недурен собою, худощав; черты лица его приятны, даже умны. Его воспитывали для крючкотворства, к которому имеет он все способности, к сожалению, еще не употребленные, потому что он ни в каком деле не был, да, кажется, и не будет адвокатом.

Мистер Сигров хорошо играет на скрипке, и по этой причине приглашен в общество, собранное лордом Бломфильдом на яхте.

Теперь надобно описать дам; мне, может быть, следовало начать этим; да уж так и быть, я держусь правила, что лучшее должно оставлять к концу; это также правило всех фокусников.

Начнем по старшинству. Сорокапятилетняя девица, высокая, тонкая, смотрящая исподлобья, — сестра лорда Бломфильда. Ее не могли уговорить приехать на яхту; но властолюбие не позволило ей оставить своей племянницы под присмотром одного только отца. Ее все пугает. Если она сидит в каюте, и на палубу упадет конец веревки, она вскакивает и кричит: «Ох!». Если она наверху, ей кажется, что вода течет во все пазы судна, и она кричит: «Ах!». По ней всегда что-нибудь да не ладно. Она ссорится со всеми и надоедает всем своей надменностью и злостью; зато она имеет самые точные понятия о приличиях и жертвует собою долгу своего звания. Это высокочтимая мисс Оссультон.

Прелестная дама, у которой при всякой улыбке являются две ямочки на розовых щечках, — молодая вдова, мистрисс Лессельс. Из угождения родителям она вышла замуж за старика; за этот великодушный поступок справедливое небо наградило ее чином вдовушки и большим имением. Выйдя в первый раз замуж для удовольствия своих родителей, она теперь намерена выйти для своего собственного; она еще очень молода и не слишком торопится.

Эта молоденькая, с нежным выражением девица — мисс Сесилия Оссультон; она резва, остроумна, бесстрашна, но еще почти ребенок; ей не более семнадцати лет.

Таково общество лорда Бломфильда. Экипаж состоит из десяти славных матросов, буфетчика и повара; взяты также на яхту лакей лорда, жокей мистера Оссультона и горничная мисс Оссультон.

Яхта снялась с якоря и летела под всеми парусами между Дрековым островом и твердой землей. Кушанье было на столе; свежий морской воздух придал аппетит всей компании, и общий разговор начался только после снятия со стола скатерти.

— Мистер Сигров, — сказал благородный лорд, — вы чуть было не опоздали к нам; я ждал вас еще в четверг.

— Я весьма сожалею, милорд, что некоторые дела, обязанности моего адвокатского звания, не допустили меня воспользоваться ранее вашим благосклонным приглашением.

— Полно говорить вздор, Сигров, — возразил Готен, — вы вчера вечером сами мне сказывали, что еще не имели ходатайства ни по чьему делу.

— Так; но теперь это случилось совершенно нечаянным образом. Хоть я и не слишком страстный любитель дел, однако же, нужно сказать, случалось и мне иметь довольно важные. Понсонби звал меня с собою в Таттерсаль, желая услышать мое мнение о лошади, которую он хотел купить, а потом я должен был ехать в ФорестВайльд помочь ему в деле с дядей.

— Так вот чем вы были задержаны! — сказал лорд. — Могу ли узнать, выиграл ли ваш друг свое дело?

— Нет, милорд, он проиграл это дело, но зато выиграл жену.

— Говорите яснее, мистер Сигров, — сказала молоденькая мисс Сесилия Оссультон, дочь лорда.

— Дело в том, что старому Понсонби удивительно хочется женить своего Вильяма на мисс Персиваль, которой земли примыкают к Форест-Вайльду; ну, а мой друг Вильям столько же желает жениться, сколько я люблю ходатайствовать по делам, и потому дядя его сильно рассердился.

— Но для чего же вы были призваны? — спросила мистрисс Лессельс.

— Для того, миледи, что Понсонби никогда не покупает лошадей без моего совета…

— Я все-таки ничего не понимаю, — сказала старая мисс Оссультон, пожимая плечами.

— Извините меня, миледи! Дело в том, — продолжал Сигров, — что так как мне всегда приходится укрощать пылкость лошадей моего друга Вильяма, то ему хотелось, чтобы я помог укротить и гнев его дяди. Это требовало особенного искусства, потому что старик не слушал накаких доводов и хотел всячески заставить его жениться. Только что мы вошли, старый Понсонби попросил меня подождать в другой комнате, а сам остался наедине со своим племянником; к счастью, я мог слышать весь разговор.

— Чем же кончилось? — спросил лорд.

— Уверяю вас, милорд, что эту сцену можно вставить в любую комедию.

Я должен заметить, что природа дала мистеру Сигрову большие комические дарования: он был превосходный мим и мог менять голос как угодно. Рассказывая что-нибудь, он обыкновенно выводил на сцену действующих лиц, представлял фигуру каждого из них и подражал его голосу. Ежели он говорил, что эту сцену можно вставить в комедию, это значило, что ему хочется, чтобы его просили разыграть ее. За это взялась мисс Сесилия

Оссультон.

Мистер Сигров тотчас принялся за дело.

— Можно было бы, — сказал он, — назвать эту комедию «Пять тысяч акров в одной меже, или Прекрасная невеста». (Я не стану описывать жестов господина Сигрова, они соответствовали словам).

— Да, Вильям! — сказал старый Понсонби, остановясь перед племянником со сложенными назад руками. — Могу сказать по совести, что это одно из лучших имений в целой Англии; пять тысяч акров чудесной земли рядом с моей вотчиной… шутка ли!.. Оба имения будут в одной меже.

— Смею сказать, дядюшка, что это меня не прельщает. Потому что вам пришла фантазия соединить два имения, вы и меня хотите захватить в одну межу.

— Да это, мой друг, славная вещь!

— Что, дядюшка, деревня или жена?

— И то, и другое, племянничек, и надеюсь, что ты не станешь противиться!

— Да я, дядюшка, не корыстолюбив; ваших теперешних поместий будет с меня достаточно. С вашего позволения, вместо того, чтобы удваивать имение и удвоиться мне самому, не лучше ли мне быть у вас единственным наследником?

— Да таких золотых случаев, мой друг, надобно ждать целые столетия! Я всю жизнь свою о том только и думал, как бы соединить эти две дачи, и составил даже план преобразования поместья моего соседушки Персиваля. Дом этот мы сломаем, а старое аббатство исправим и отделаем, и тогда, мой друг, пусть и сам герцог Девоншир потягается с нами насчет великолепия, обширности и изобилия вотчины.

— Но я, дядюшка, и в глаза не видал мисс Эмилии Персиваль!

— Этакая жирная, здоровая, плодородная почва, что чудо… на ней все родится сам-пятнадцать.

— Надобно прежде посмотреть, какова она!

— Обработанная, мой друг, превосходно!.. По новейшей системе плодосмена!..

— И притом, будет ли она, дядюшка, согласна?

— Стоит только разделить ее на участки, по моей системе, и отдать каждый участок в арендное содержание… Да чему ты смеешься?

— Тому, дядюшка, что вы, кажется, хотите заживо женить меня на жирной земле, а я намерен быть в объятиях такой супруги только после моей смерти.

— В таком случае, сударь, я должен вам заметить, что у меня могут найтись и другие наследники; мне стоит только написать вашему двоюродному брату Джемсу; если он согласится на мое предложение, я сделаю его моим наследником. Вероятно, он лучше вас оценит достоинство Персивалевой дачи…

Старик Понсонби пошел к дверям.

— Постойте, любезный дядюшка, — вскричал Вильям, выскочив из кресла: — мы не совершенно понимаем друг друга. Конечно, я бы лучше желал обладать одним вашим имением и быть холостяком, нежели обладать двумя и в придачу мисс Эмилией Персиваль; но все-таки я не говорил вам, что предпочитаю нищенство двум прекрасным поместьям и жене в одной меже. Я знаю, вы любите быть верным своему слову; я принимаю ваше предложение, чтобы избавить вас этим от издержек писать моему брату Джемсу.

— Ну, вот видишь, Вильям, теперь ты стал умен!

Мне ничего больше не надобно. Я тоже знаю, что ты любишь быть верным своему обещанию, и буду считать это дело устроенным. Я только за этим и посылал за тобою; теперь поезжай, куда тебе угодно. Тебя уведомят, когда все будет готово.

— В понедельник, дядюшка, я должен ехать в Таттерсаль для покупки лошади на нынешнее лето; смею ли спросить, дядюшка, когда вы меня к себе потребуете?

— А вот я тебе сейчас скажу: теперь апрель; я полагаю, около июля.

— Около июля, дядюшка!.. Пощадите! Неужели мне жениться, когда собаки бесятся? Нет, я скорее повешусь!

— Пожалуй!.. Оно, действительно, немножко жарко… Так и быть, мы отложим до октября!

— До октября!.. Да я должен в октябре быть в Мельтоне на собачьей травле.

— Сделайте одолжение, сударь, скажите мне, когда же кончатся ваши собачьи дни?

— Очень скоро, дядюшка; но, я думаю, всего лучше было бы отложить до следующего апреля.

— До следующего апреля! Пять тысяч акров отличнейшей земли в одной меже до следующего апреля! Да тут пройдет целая зима! Ну, а если мисс Эмилия Персиваль простудится и умрет?

— Ну так, дядюшка, из предосторожности извольте устроить это к первому сильному морозу.

— Да мы уж несколько лет сряду не видели сильных морозов. Придется ждать целые годы! Нет, не хочу!.. Прощайте, сударь; я сегодня же напишу вашему двоюродному брату Джемсу.

— Что вы, дядюшка!.. Да вы меня обижаете! Вы, может быть, думаете, что я не хочу жениться на невесте, которую вы для меня избрали? Нет, вы меня не знаете. Я не люблю делать вполовину; из уважения к вам, я женюсь в июле, несмотря ни на какую жару!

— Вот за это спасибо, Вильям! Не нужно ли тебе денег на покупку лошади?

— Как не нужно, дядюшка!.. Поверьте мне, что я сдержу свое слово… Лошади теперь, дядюшка, очень дороги… В июле я буду совершенно готов к супружеству… Уж как я торговался с этими проклятыми барышниками: не хотят уступить ни гроша!.. Шестьсот фунтов стерлингов…

— Шестьсот фунтов? Ты с ума сошел!

— В июле месяце, дядюшка, в каникулы…

— Шестьсот фунтов!.. Да это разбой!

— Во всякое время, когда вы прикажете… если только мисс Эмилия.

— Да уж не хлопочи об этом! Это мое дело. Мисс Эмилия!.. Бог с тобою, вот банковый билет в тысячу фунтов; разменяй в Лондоне и пришли мне сдачу по почте… Прощай, поклонись твоему другу Сигрову.

— Таким образом было решено бракосочетание двух поместьев и соединение Вильяма Понсонби с мисс Эмилией Персиваль в одну межу.

— Славно рассказано, мистер Сигров! — сказал лорд. — После этого вы непременно должны распить со мною рюмку вина.

— Признаюсь, я не слишком завидую будущему благополучию мисс Эмилии Персиваль. — заметила старая мисс Оссультон.

— Из двух зол надо выбирать меньшее, — промолвил Готен. — Бедному Понсонби нечего делать.

— Что бы подобное предложение сделали мне! — сказал Вогген. — Уж я, наверное, не призадумался бы в выборе!

— В таком случае, я считаю себя весьма счастливой, что я не на месте мисс Эмилии Персиваль, — сказала мистрисс Лессельс, смеясь, потому что Вогген сильно за ней ухаживал.

— Мне кажется, Вогген, — заметил Сигров, — что вы немножко повредили себе в общем мнении этим замечанием.

Вогген, думавший то же самое, возразил:

— Мистрисс Лессельс должна быть уверена, что я только шутил.

— Полноте, Вогген! — вскричала мисс Сесилия Оссультон. — Я знаю, чго вы сказали это от чистого сердца.

— Ты забываешься, милая Сесилия, — сказала старая миссис Оссультон. — Что ты можешь знать о мужском сердце?

— Вы сами всегда мне говорили, милая тетушка, что мужчины обманщики и что им не должно верить ни в одном слове.

— Ого, Сесилия, ты бросаешь им всем перчатку! — вскричал лорд. — Но я не допущу до борьбы. Я вижу, господа, вы не пьете вина; пойдемте лучше наверх пить кофе.

— Мы только что хотели уйти, милорд, — промолвила с колкостью старая мисс Оссультон. — Я только ждала, пока мистрисс Лессельс на нас посмотрит, но она…

— Я смотрела, кажется, в другую сторону, — прервала вдова, улыбаясь.

— Я. я тот несчастный преступник, который отвлек внимание мистрисс Лессельс, — сказал Сигров. — Я рассказывал один анекдот…

— Который, верно, не должен быть слышан всем обществом, потому что вы сообщали его вполголоса, — возразила злая дева. — Ежели мистрисс Лессельс готова… — продолжала она, вскакивая с досадою со стула.

— Я во всяком случае могу дослушать наверху, — ответила вдова.

Дамы встали и ушли в свою каюту. Сесилия и госпожа Лессельс обменялись значительными улыбками, следуя за старой мисс Оссультон. Мужчины также встали и вышли на палубу.

— Славный ветерок, милорд! — сказал Стюарт, оставшийся на палубе. — Мы летим стрелою.

— Тем лучше, — ответил лорд. — Нам бы уже неделю тому назад следовало стоять на якоре в Коуссе. Там все будут прежде нас.

Мистер Оссультон закурил сигару, Стюарт пошел обедать, кофе был подан, ветер дул попутный, и погода сделалась почти теплой. Яхта, которой имя было «Стрела», при помощи течения вскоре оставила Местон далеко за кормою.