Никто нас снаружи не подкарауливал. Либо сбежавшиеся на пожар огнеборцы и зеваки вспугнули нашего врага, либо он вообще не устраивал на нас засаду, и мы зря просидели в тоннеле так долго. Или нет, все же не зря. За это время наш трехсторонний союз успел заключить полезные соглашения. И когда пришла пора разойтись восвояси, все вопросы между нами были оговорены.
На задворках, куда выходила садовая калитка, зевак не было. Они столпились на улице Шелкопрядов, возле главных ворот горящего дома, у которого уже обвалилась крыша. Пламя не унималось и черный дым, заволакивающий округу, также помог нам скрыться.
Первым с нами распрощался Таврий. Удалялся он с опаской, все время озираясь. А поначалу и вовсе пятился, явно боясь заполучить нож в спину. Что, конечно, было глупым страхом. Желай мы ему смерти, то прикончили бы еще в тоннеле, без свидетелей, а не в городе, при свете дня.
– Не знаю, что у тебя на уме, – заметила Псина Баррелию после того, как святой сир удалился, – но я бы посоветовала тебе воздержаться от необдуманных шагов. Особенно сейчас. К знакомым не суйся – будь уверен, там тебя караулит засада. Лучше возвращайся в лавку Гезира, дождись, когда стемнеет, а уже потом отправляйся по своим нуждам.
– Некогда мне прятаться в норе, – не согласился ван Бьер. – Пока есть зацепки, надо их проверить. К знакомым не пойду – тут ты права. Лучше загляну в «Конец всех дорог», поболтаю с Хинчо, тамошним хозяином. Сейчас самое время, днем у него в трактире нет народу.
– И чем он тебе поможет?
– Поглядим. Теперь я догадываюсь, почему вчера вечером никто не сбежался на шум и не вызвал стражу. Храмовники! Те, кто якшается с безъязыкими. Только они могли запугать этого жадного ублюдка. Но я тоже умею корчить страшные рожи. И Хинчо живо вспомнит у меня, кому он выдал запасной ключ от нашей комнаты.
– Ладно, попробуй, – на стала возражать Вездесущая. И неожиданно попросила: – Только возьми с собой махади. Я в ее помощи пока не нуждаюсь, но если ты нароешь что-то важное, она прибежит ко мне и сообщит.
Ван Бьер посмотрел свысока на лопоухую пигалицу. Она хоть и оттерла свое избитое лицо от сажи, но все равно осталась чумазой, так как пригоршни воды ей для умывания не хватило.
– Почему бы и нет, – внезапно согласился Баррелий. – Лишь бы под ногами не путалась. Все равно же, если не возьму, ты отправишь свою «псинку» шпионить за нами. А так она хотя бы будет на виду и на подхвате.
– Я ей не доверяю. – Данный вопрос меня тоже касался, и я счел своим долгом высказаться. – К тому же она чокнутая. И на нищенку похожа.
– Смотреть на себя, маленький Шон, – огрызнулась «псинка». – Твой штаны тоже нечистый и вонять.
– Что ты мелешь? Нормальные штаны! Три дня назад стирал! – оскорбился я. Тем более, что от ван Бьера разило куда сильнее, чем от нас всех вместе взятых. Хотя мысленно я все же признал, что отчасти коротышка права. После сегодняшних злоключений всю мою одежду и впрямь не мешало бы постирать.
– Не бухти, парень, – отмахнулся Пивной Бочонок. – С такой прорвой врагов, как у нас, иметь две пары глаз хорошо, а три – еще лучше. К тому же мои глаза после дыма слезятся и неважно видят… Кстати, раз Таврий ушел, ответь-ка, что ты прочел в тех свитках, которые мы нашли на Тотенштайне?
– Да чушь в них полная, – пожал я плечами. – На сказку похоже. В каждом свитке пелась хвала великому древнему воину, чей неупокоенный дух однажды вселится в кого-то из нынешних воинов. После чего носитель этого духа обретет такую силу, что перед ним падут на колени все правители и армии мира. Это все, что я смог понять. Читал бы свитки по порядку, возможно, понял бы больше, но в них вдобавок было так много слов, что беглым взглядом их не осилишь.
– А как звали того древнего воина, там было написано? – спросил кригариец.
– Да, но я не запомнил – слишком уж чудно звучало его имя. Начинается на «Дихент…», а дальше из головы вылетело.
– Знаешь кого-то похожего? – Ван Бьер посмотрел на Псину.
– Впервые слышу о таком, – помотала она головой.
– Вот и я тоже… О многих воинах наслышан, даже о невеликих, но про этого «Дихента» мне никто отродясь не рассказывал. Да и Гном с ним покамест. Сейчас меня больше волнует не этот древний мертвец, а его живые молчаливые почитатели.
– Если надумаете вернуться к Гезиру, сначала пройдите мимо лавки, как будто просто гуляете по базару, – наказала Псина. – Старик вас заметит и проверит, нет ли за вами слежки. Сделаете круг по площади, а когда снова дойдете до Гезира, он вам кивнет, если все в порядке, и впустит внутрь. Если же не в порядке – притворится, что вас не знает. И больше на его помощь не рассчитывайте.
– Я это учту. – Напоминание о слежке заставило Баррелия вновь оглядеться. – Но вот еще что интересно: ты и вправду намерена вернуть Таврию блитц-жезл или тешила его несбыточным обещанием?
– Наш сыскарь из Надзорной палаты не так прост, как кажется, – ответила Вездесущая. – Пустыми обещаниями его не купишь. Пойми он, что я решила его обдурить, и мы потеряем ценного союзника. У меня нет права допустить такую ошибку.
– Но шансы, что жезл Таврия всплывет на воровском рынке, чересчур малы, – усомнился монах. – Слишком опасный товар даже для черных дельцов и перекупщиков.
– Это у тебя малы, а у меня все козыри на руках, – заявила канафирка.
– Брехня, – не поверил кригариец.
– А вот и нет. Я не стала говорить при курсоре, но тебе скажу: мы с махади нашли чей-то блитц-жезл в подвале, где держали твоего брата. Теперь понятно, чья это потеря. Могу показать, если не веришь, но…
– Верю-верю, – закивал ван Бьер. Еще не хватало, чтобы кто-то заметил в руках у Псины ее трофей. – Значит, молчуны с кладбища побывали и здесь. Неудивительно, хотя сейчас это не имеет значения… Что ж, прощай. Не знаю, наведаюсь я к Гезиру или нет, но если доживу до вечера, то еще свидимся.
И мы, прихватив Эльруну, отправились в одну сторону, а ее наставница – в другую…
От улицы Шелкопрядов до «Конца всех дорог» было гораздо ближе, чем до портового рынка. Вот только отныне каждый шаг ван Бьера по городу был сопряжен с риском. Он потерял свой плащ в драке, но, к счастью, не потерял кошель, наполненный щедрым тетрархом и еще не успевший исхудать. Поравнявшись с лавкой суконщика, где также торговали одеялами, плащами и накидками, монах купил себе новую верхнюю одежду. После чего натянул на голову капюшон – тем более, что и впрямь накрапывал дождик, – и смешался с народом.
До лавки суконщика Эльруна лишь молча плелась за нами, но как только Баррелий облачился в накидку, догнала его и предупредила:
– Сир Ванбер, я немного отставать. Хочу проверила, кто следил за ты и мы.
– Ты уверена, что за нами следят? – переспросил монах. Понять орин коротышки было трудновато. Баррелий даже не предупредил ее, чтобы она не называла его по имени на людях. С ее корявым произношением я сам едва понимал, к кому она обращается.
– Уверена нет, – помотала головой Эльруна. – Хочу узнавать, нет или да.
– Айда попробуй, – не стал удерживать ее кригариец. Она кивнула и быстро растворилась в толпе, только ее и видели. При том, что толпа была не слишком-то и плотной.
– Не доверяю я этой чокнутой, – повторил я.
– Твое право. – Ван Бьер зевнул и украдкой огляделся. – Но лучше иметь таких союзников, чем никаких. Хотя учитель этой шмакодявке достался хороший. Не удивлюсь, если она и впрямь обнаружит слежку.
Топтаться на месте, дожидаясь Эльруну, было не резон и мы пошли дальше. Но не прошли и полсотни шагов, как услышали позади взволнованные крики:
– А ну стой! Отдай! Стой, воровка! Держи воровку! Вон она, мелкая тварь! Хватайте ее! Хватайте, люди добрые! Стража! Стра-а-ажа-а-а!..
– Ого! – Баррелий снова обернулся. – Как думаешь, про какую такую «мелкую тварь» они вопят?
– Говорю же – она чокнутая! – в третий раз проворчал я. – Нам нельзя привлекать внимание, а лопоухая кошельки у людей срезает. И ладно бы аккуратно срезала, так нет – попалась!
– Еще не попалась, – уточнил Пивной Бочонок. И неожиданно всполошился: – А ну-ка, парень, давай уйдем с этой улицы и немного попетляем.
– Вот те раз! А мы-то здесь при чем? – удивился я.
– Ни при чем, – согласился он. – Но если шум из-за Эльруны, значит сейчас за ней гонятся люди, которые могли за нами следить. Не думаешь же ты, что она сперла кошелек у обычного прохожего? Пигалица уводит от нас соглядатаев. Нужно этим воспользоваться и получше запутать следы… Идем!
Сказано – сделано. Мы нырнули в ближайший проулок, а затем еще не раз меняли направление, пока не удалились от той улицы на почтительное расстояние.
Чем дальше мы уходили, тем больше я злорадствовал – в мыслях, естественно, – ведь Эльруна понятия не имела, куда мы подевались. И тоже должна была нас потерять. Но к моему удивлению лопоухая неожиданно опять к нам присоединилась, выскочив, будто собачонка, из какой-то подворотни. Вид у нее был подозрительно довольный. Так, словно она не бегала закоулками от разозленных людей, а наелась сладостей.
– Ну докладывай, каковы успехи, – велел ей Баррелий.
– Я это не понять, сир Ванбер, – ответила она. – Или те люди да следить, или нет следить. Но больше они не следить. Я дразнить их и угнать далеко от ты и маленький Шон.
– Значит, ты не выяснила, были это враги или тебе померещилось. – Кригариец поцокал языком. – Ну хорошо, все равно молодец. Осторожность лишней не бывает.
– И киферы бывать нелишне, – добавила пигалица, улыбнувшись до ушей, и подбросила в руке кошелек. Довольно худой, но что-то в нем все же позванивало.
– М-да, с голоду ты в столице не помрешь, – рассудил ван Бьер. – Надо бы тебя поругать за хулиганство, но не стану. Во-первых, я не твоя саяна. А во-вторых, раз уж саяна тебя такому учит, я тебе подавно не советчик.
– Между прочим, за воровство в Эфиме отрубают руки, – заметил я лопоухой.
– А в Канафир – рубать целый голова, – ответила она. – Но в Канафир тоже воровать. Много воровать – даже больше, чем Эфим. Почему так?
Казалось бы, вопрос был простой, но он поставил меня в тупик.
– Не знаю, – сдался я. – И почему?
– Много-много человеков голодать, – ответила Эльруна. – Когда жрать сильно охота, я будешь воруй, ты будешь воруй, и голова потерять не жалко.
– Это точно, – согласился я, тоже познавший за минувший год и голод, и холод. Не настолько сильно, чтобы удариться в воровство, но кто скажет, как далеко бы я зашел, придись мне скитаться одному, без кригарийца.
Я вдруг обнаружил, что разговариваю с кусачей махади по-дружески, и слегка растерялся. Однако не преминул воспользоваться нашим перемирием и задал вопрос, интересующий меня со вчерашнего вечера:
– А как тебе удалось попасть к Вездесущим?
– Отец продать моя Плеяде два годом назад, – ответила пигалица, хотя я был почти уверен, что она пошлет меня к гномьей матери.
– Так ты что же, рабыня? – удивился я.
– Сама ты рабынь! – огрызнулась Эльруна. – У нас большой семья. И бедный. Семь детей. Всегда голодать. Мой младший брат умерла, а старший сестра много болел. Я не рабыня! Я спасать семью! Плеяда дать за меня отец много деньги. И дать еще много-много, когда я выучиться и стать, как мой саяна.
– Для нее это и правда огромное везение, – добавил ван Бьер. – Едва ли не каждая нищая семья в Канафире мечтает продать своего ребенка Вездесущим. Но они принимают одного из тысячи, а то и реже. Очень строгий отбор. Ты должен иметь выдающиеся таланты, чтобы тебя удостоили чести называться махади и приставили к учителю.
– За Маленький Шон Плеяда деньги не заплатить, – поддакнула «счастливица», снова прячась за привычной высокомерной маской. – Маленький Шон много думать и медлить, когда не надо. Смотреть вокруг, но мало видеть. Плохой, плохой махади!
– Тоже мне огорчение! – хмыкнул я. – Да я к вам и не напрашиваюсь – на кой мне сдалась ваша Плеяда? А много думать иногда полезно – чуть-чуть подрастешь и сама это поймешь. Или нет, вряд ли. Потому что еще раньше ты стрясешь себе башку, подставляя ее под каждый кулак…