Триумф безголовых

Глава 21

Сквозь тонкие стены шатра до нас не доносилось ничего кроме сопения и возни. Видимо, по законам Тихого Братства здесь даже безудержному разврату предавались без криков и стонов. Что бы ни происходило сейчас в шатре, главарь и Вездесущая не нарушали спокойствие Оплота Безмолвия. Где, как я уже понял, возбранялось поднимать шум, ведь не зря же это место получило такое название.

Я невольно вспомнил о ван Бьере. Вот уж кто презирал в любовных играх тишину и покой! И это в его-то годы! А сколько сеновалов он разрушил в молодости, кувыркаясь и прыгая там со своими толстушками, и подумать страшно.

Однако еще страшнее было думать, как отразится на нем травма, полученная в «Конце всех дорог».

Помнится, в Дорхейвене у моего отца был конюх, которого однажды сбросила лошадь и тот ударился головой о коновязь. Бедолага выжил, вот только сильно при этом изменился. Не внешне, конечно же. Будучи раньше шутником и задирой, после выздоровления конюх стал нелюдимым заикой, у которого вдобавок дергался глаз. А еще он стал лунатиком и часто разгуливал во сне по двору. И нагулялся до того, что как-то ночью упал с лестницы и свернул себе шею.

Вот я и боялся, что Баррелия в придачу ко всем его бедам постигнет та же участь. И тогда мне придется взять у Псины яд и отравить его, ведь сумасшедшим он в Тандерстаде долго не проживет. Едва высунется на улицу, и его тут же схватят и казнят.

– Эй, сморчок! – вывел меня из мрачных раздумий оборванец, поигрывающий драгоценным кинжалом. – Ты чьих будешь? Кому «заказуху» носишь?

Я растерялся, не зная, что ответить. Псина не упоминала Тихим братьям о ван Бьере, а значит я тоже не имел права говорить им правду. Но и солгать у меня не получится. Я очень мало знал о воровском мире и моя ложь не выдержит проверку новыми вопросами.

Тем не менее и отмалчиваться нельзя – наверняка хозяева расценят это как неуважение.

– Извините, тихий сир, но я не помню, – развел я руками. – Когда мы убегали от храмовников, я треснулся головой о борт лодки и у меня отшибло память. Помню, мы плыли по реке, но что было раньше – как отрезало.

Прозвучало дерзковато. Даже слишком. Но что еще я мог сказать кроме неуклюжей шутки, если другие мои вероятные ответы были подавно непригодны.

Оборванец нахмурился и вперил в меня свои злые воровские глаза. Я же потупился, поскольку играть в гляделки с этим типом мне совсем не улыбалось. Хорошо, если он оценит мою наглость лишь в пару подзатыльников, а не полоснет ножом по горлу.

Но Тихий брат не стал меня наказывать. И даже браниться не стал. Зевнув, он лишь кивнул мне в ответ и вернулся к чистке своих ногтей.

– Правильно говоришь, сморчок, – заметил он, больше не глядя на меня. – Не мое это дело. Кто я тебе такой, чтобы ты передо мной объяснялся? Да и разве наша чернолицая сестра привела бы сюда кого попало?

Что ж, спасибо и на том. Все-таки приятно было сидеть в Оплоте Безмолвия рядом с подручными самого Тишайшего и знать, что они не считают тебя «кем попало». Хотя именно таким я здесь и был, разве нет?

Прочие оборванцы тоже потеряли ко мне интерес, продолжив выпивать и прислушиваться к тому, что творилось в шатре. Мне, конечно, в силу возраста тамошние звуки мало о чем говорили. Но Тихие братья разбирались в тонкостях этих возбужденных сопений. И то качали головами и посмеивались, то, наоборот, довольно кивали и салютовали бутылкой, когда главарь, по их мнению, показывал в любовной игре особую доблесть.

«Отогревать» Вездесущую пришлось долго, но это пошло ей на пользу. И когда она, откинув полог шатра, выбралась наружу, вид у нее был гораздо жизнерадостнее, чем после купания в Зирте. И уж точно бодрее, чем у Тишайшего. Он вышел следом за нею, но выглядел таким измотанным, словно весь день таскал камни или валил деревья.

– А что, Культук Говорящий-с-Камнями тоже от вас сбежал или он еще здесь? – поинтересовалась канафирка, после того, как вернулась в круг Тихих братьев, невозмутимо выслушала их сальные шуточки и утолила жажду вином.

– Культук – последний, кто удерет из Оплота Безмолвия, готов поспорить, – усмехнулся оборванец в раззолоченной кирасе. – А если и удерет, то не наверх, а еще глубже под землю, вместе со своей «малышней». Поближе к Гномьим печам и их истопнику, хе-хе.

– Мне нужно с ним увидеться, – попросила Вездесущая. – Хочу посоветоваться со стариком насчет одной находки. Она как раз по его части.

– Могу устроить вам свидание, почему нет, – согласился Тишайший, возвращая себе на голову корону, которую он снял перед тем, как уединиться с гостьей. – Только умоляю, дай мне сначала немного отдышаться.

– Дыши сколько угодно, – ухмыльнулась Псина. – Зато сегодня ночью никуда не пойдешь, а будешь дрыхнуть как убитый. Ах да, забыла, вы же и так нынче не суетесь по ночам в город…

Больше о Культуке они не обмолвились. Кто он такой, этот старик с загадочным именем, я узнал лишь тогда, когда Тишайший, передохнув и глотнув вина, отвел нас к Говорящему-с-Камнями.

Его обитель представляла собой длинное подземелье-ответвление от города воров. Чтобы попасть в само логово Культука, нам пришлось пройти аж через тройные укрепленные ворота. Причем ключа от них у Тишайшего не было, даже несмотря на то, что он являлся полновластным хозяином Оплота. Все ворота запирались изнутри. И лишь после того, как главарь Тихих братьев подергал за веревочку (ни единого звука при этом не раздалось, и к чему она была привязана, осталось для меня загадкой), Культук открыл вход в свою пещеру.

Пахло в ней одновременно и противно, и очень знакомо – гномьим отродьем. Сам же Говорящий-с-Камнями оказался дикарем с Гиремейских гор – тех самых, что разделяли Оринлэнд и Канафир, и на чьем перевале стоял Дорхейвен. В свое время я насмотрелся на диких горцев – высоких, жилистых, длинноволосых и крючконосых. Их отлавливали и продавали в рабство, пускай работники из них, говорят, выходили неважнецкие. Но Культук явно не был рабом, раз уж сам Тишайший стучался в двери его обиталища. К тому же старик неплохо говорил на орине. Это означало, что он прожил на востоке очень долго, а то и всю свою жизнь.

– Черная кровь в моем доме! – проскрипел Говорящий-с-Камнями при виде Псины. – Я помню тебя, дочь страны заката. Однажды ты уже побывала здесь. Но вот зачем приходила, не могу вспомнить. Старая память что дыра в голове, только не болит.

– Да и неважно, чегри-гата, – ответила Вездесущая, обратившись к хозяину логова так, как горцы обращались лишь к своим вождям и старейшинам. – Гораздо важнее то, о чем я хочу спросить у вас сегодня. Вы позволите мне задать несколько вопросов?

– А в прошлый раз я дал тебе на это согласие или нет? – Старик наморщил лоб, видимо, напрягая свою дырявую память.

– Разумеется, чегри-гата, хотя и не сразу, – кивнула шпионка. – Тогда вы научили меня отличать помет орла от помета птериона. И рассказали, как по вкусу последнего узнать, кто его отложил: самец или самка.

– Точно! – припомнил Культук. – Было дело. Ну и как, пригодилась тебе моя наука?

– Еще бы! И не однажды.

– Это хорошо. А о чем поговорим сегодня? Надеюсь, о чем-то более приятном, нежели птичье дерьмо?

– Смотря для кого. Но лучше бы я по вашей милости снова лизала какашки птериона, чем расхлебывала то, во что нынче вляпалась.

– Вот как? Ну что ж, входи, потолкуем.

– Только без меня! – замахал руками Тишайший. – Ненавижу, как у тебя тут воняет, старик. Уж лучше пойду вздремну, а то умаялся я что-то. Все равно ты мне потом обо всем расскажешь, так ведь?

И он потопал обратно. А мы с Псиной вступили в убежище Говорящего-с-Камнями, после чего он тщательно запер за нами все ворота на каждый засов.

Место, куда мы попали было натуральным зверинцем. Почти все его пространство – довольно немаленькое, кстати, – занимали вольеры и клетки. Вот только обитали в них… О Громовержец, да здесь были все: несколько себуров, уйма криджей и даже два громорба! При виде гномьего отродья мои глаза расширились сначала от страха, а затем от удивления, когда я увидел, что все твари ведут себя тихо и смирно. И все – кроме слепых криджей, – глядят на меня вполне добродушно, без желания откусить мне голову.

– Так вы – дрессировщик чудовищ! – осенило меня. – Боже мой, сир! Чем вы кормите свою прожорливую ораву?

Культук взглянул на меня с презрением и ничего не ответил. Вместо него это сделала Псина.

– Помолчи, Шон. Ты еще слишком молод для того, чтобы разговаривать с чегри-гата, – пояснила она.

– Извините, сир. Виноват, больше не буду, – стушевался я. Действительно, как я мог забыть о том, что у гиремейских горцев детям запрещено открывать рот в присутствии старейшин. С другой стороны, этот горец прожил в Оринлэнде так долго, что мог бы и отказаться от своих глупых традиций.

– Я слушаю тебя, дочь страны заката. Задавай свои важные вопросы, – снова заговорил старик, усевшись в деревянное кресло с высокой спинкой и сунув в рот курительную трубку, которую зажег до нашего прихода. Нам он сесть не предложил, да тут и не было больше ни скамей, ни стульев.

– Обещаю, чегри-гата, что не отниму у вас много времени. Итак, недавно один мой друг сошелся в бою с себуром и одолел его, – перешла к делу Вездесущая. – Это случилось здесь, в Тандерстаде и себур был дрессированный, поскольку стерег одно секретное подземелье. К сожалению, мой друг не догадался отрубить от мертвого чудовища трофей и мне нечего показать вам в защиту моих слов. И все же я подумала, что тот себур наверняка прошел вашу школу и вы знаете, в чьи руки он потом угодил.

Так вот зачем Псине понадобился этот старый дикарь, наконец-то дошло до меня. До главного знаменосца тетрарха ни ей, ни тем паче ван Бьеру напрямую не добраться. Но у нас оставались шансы отыскать прислужников, что похищали кригарийцев для Гийома Кессарского, и вытрясти из них правду, даром что у них были вырезаны языки. Или на худой конец дать Баррелию отрезать им другие части тела, без которых они долго не проживут.

– Твой друг весьма силен и хитер, раз справился в одиночку с себуром, – заметил Культук, выпуская изо рта дым, в котором я унюхал знакомые с детства ароматы трав, растущих в Гиремейских горах. – В лучшие времена я предложил бы ему хорошую работу, но не сегодня. Война – плохое время для торговли моими малышами. Держать их на складе – тоже сплошные убытки. Мне нужны две коровы в день, чтобы прокормить столько голодных ртов. Но где взять так много еды, когда город вот-вот окажется в осаде? Даже не знаю, что делать. Эти Гномьи создания привыкли жить на всем готовом и подчиняться командам человека. Вот как бы ты поступила на моем месте, скажи?

– Выпустила бы их на волю за городские стены, – ответила Вездесущая. – Пускай сами о себе заботятся. Скоро там будет много еды – той, что придет с юга, – и с голода ваши «малыши» не умрут.

– Но умрет весь мой труд, ведь я потратил столько усилий, чтобы отучить их питаться человечиной, – покачал головой Говорящий-с-Камнями. – Труд, который я вложил в их перевоспитание, дорог мне куда больше, чем золото, которое я не выручу с их продажи.

– Себура, о котором я говорю, кормили не говядиной, – уточнила Псина. – В пещере, где его держали, были лишь человеческие кости. Но я спрашивала вас не об этом, чегри-гата, а о том…

– А это и бы мой ответ, – перебил ее старик. – Другого не жди.

– Да полноте вам, – хитро улыбнулась канафирка. – Мне ведом старый обычай горцев: если тебе неясен ответ на твой вопрос, задай другой вопрос и, возможно, услышишь то, что тебе нужно.

Культук окутал себя новым облаком дыма и многозначительно промолчал.

– Хорошо, чегри-гата, спрошу иначе, – продолжала Вездесущая. – Могу я что-нибудь для вас сделать, дабы освежить вашу память? Только не обессудьте: коров я не держу и золотом для их покупки не располагаю.

– На это и не надеялся, – ответил горец. – Я возьму лишь немного того, что ты точно принесла с собой. И чем, уверен, готова со мною поделиться.

– И что же это?

– Черная кровь Канафира, – пояснил Говорящий-с-Камнями. – Наполни ею вот этот маленький сосуд и мы договоримся. Большего не прошу.

Старик взял со стола кружку, какую при всем желании нельзя было счесть мелкой. Хотя и большой тоже. Утрата такого количества крови явно не убьет Вездесущую, но может плохо отразиться на ее самочувствии. Все зависело от того, насколько сильно она жаждала докопаться до истины. Той, которую ей предстояло добыть буквально ценой собственной крови.

– Даже если город выстоит и я не распущу малышей до конца осады, у кого найдутся деньги, чтобы купить их? Только у канафирских купцов, – признался Культук, пока шпионка задумчиво взирала на протянутую ей посуду. – Вот зачем мне нужна западная кровь. Хочу вызвать у гномьих созданий отвращение к ней и отбить аппетит к людям, в чьих жилах она течет. Не сделай я этого, и малыши пожрут своих новых хозяев также, как жрут всё, что видится им съедобным. Но ты в силах мне помочь. Как знать, когда еще сюда забредет дитя запада и согласится ли оно пожертвовать мне толику своей крови.

– Вряд ли моя кровь чем-то отличается от той, что течет в вас или в этом парне, – усомнилась Псина, ткнув в меня пальцем. – Она такая же липкая и красная, а вовсе не черная, как вам мерещится.

– Это мы так считаем. А мои малыши думают совсем иначе, – возразил старик. – И Мо умел отличать человеческую кровь от любой другой. Но его, похоже, морили голодом и малыш забыл главное, чему я его учил: никогда больше не есть людей.

– Кто такой Мо?

– Себур, убитый твоим другом. Последний, которого я продал перед войной, но которого так и не вывезли из города… Ну и что ты решила? Удружишь мне или нет?

– Будь по-твоему, – отважилась наконец Псина. И, закатав рукав, приказала мне: – Держи посуду, парень.

Мне претила такая работа, но из всех работ, которыми я занимался в последнее время, эта была не самая отвратная. Поэтому я взял кружку и, стиснув зубы, безропотно исполнил очередную возложенную на меня миссию.

Взяв самый маленький из своих ножей за кончик, шпионка аккуратно проколола им вену на предплечье. После чего направила струйку побежавшей крови в подставленную мною емкость.

– Я продал Мо два месяца назад одному канафирцу, которого сопровождали немые спутники, – заговорил Культук, не сводя глаз со стекающей в сосуд крови. – Как его звали, не спрашивал, ибо подробности меня не интересуют. Зато я всегда настаиваю на том, чтобы самому осмотреть место, где будет жить мой малыш. Или клетку, в которой его повезут из города.

– И вам показали клетку. А иначе с чего вы решили, что Мо покинет столицу. – Вездесущая поморщилась. Даже с ее выдержкой было неприятно пускать самой себе кровь и одновременно разговаривать.

– Да. Ночью мы вывели Мо наверх и посадили в клетку на колесах, – подтвердил дрессировщик. – Хорошую клетку, просторную – я остался доволен. Канафирец заверил меня, что на рассвете он уезжает домой, на запад. И показал документ, позволяющий ему вывезти из Тандерстада гномье отродье в количестве одной особи. Все было чин по чину, мы ударили по рукам и распрощались. Однако вернувшись в Оплот, я обнаружил, что забыл отдать покупателю усыпляющее зелье. Такое, которым в случае опасности можно угомонить себура, не убивая его. Но я не стал догонять канафирца – решил перехватить его утром на западных воротах. Только я прождал его там полдня, а он так и не появился.

– Может, он выехал через другие ворота? Или вывез Мо по реке?

– Исключено. Пропуск был выписан на проезд по этой дороге. В остальные ворота канафирца не выпустили бы.

– Он мог дать их стражникам взятку.

– Имея на руках законный пропуск, который и так стоит недешево? Зачем ему это?

– Действительно, незачем, – согласилась Псина, продолжая сцеживать кровь в сосуд. – Тогда он мог дать взятку на западных воротах. Затем чтобы стражники помалкивали о том, что он покинул город. Возможно, канафирец опасался погони и замел следы.

– Эта догадка звучит любопытнее, – рассудил горец. – Но если бы за ним и впрямь кто-то гнался, разве эти люди поверили бы стражникам на слово и отказались бы от погони? Тот канафирец был деловым человеком до мозга костей. А такой не станет платить страже за абсолютно бесполезную услугу.

– Тоже верно подмечено, – вновь не стала спорить Вездесущая. – И что было дальше? Вы на этом успокоились или начали разыскивать Мо в столице?

– Тихие братья подергали ради меня за кое-какие ниточки, но все без толку. Так что да, можно сказать, я успокоился.

– Но самого канафирца и его людей вы хорошо рассмотрели?

– Еще бы, дочь заката! Они стояли передо мной также, как ты сейчас.

– Замечательно! – Псина отмотала с запястья платок и перетянула им кровоточащее предплечье, а я поставил наполненный кровью сосуд перед Культуком на стол. – Именно это мне и хотелось от вас услышать, чегри-гата! А теперь я очень надеюсь на вашу память, потому что я не уйду отсюда, пока вы не опишите мне того канафирца и его спутников во всех подробностях…