Триумф безголовых

Глава 25

Псина не ошиблась – Захрид ибн Анталь действительно принимал гостя. Мы прождали аж до сумерек, прежде чем из башни вышел человек в неприметном сером плаще. Он не был канафирцем – среднего роста, сутулый, плешивый, рыжебородый… Но и на храмовника он не походил – когда он распахнул плащ, под тем оказались грубые кожаные доспехи. А такие мог носить кто угодно, от наемника до ополченца-горожанина.

С мечом Вездесущая тоже угадала. Рыжебородый затем и распахнул плащ, чтобы пристегнуть к поясу меч, который ему возвратил стражник. И не только возвратил, но и сам пристегнул гостю ножны. Однако учтивостью тут не пахло. Когда гость поднял руки, дабы не мешать стражнику помочь ему с оружием, в правой у него что-то сверкнуло. Что-то, похожее на короткий, идеально отполированный клинок. Или на…

– Крюк! – громко зашипел я, опасаясь, как бы меня не услышали возле башни. – Глядите – у него крюк! Такой же блескучий, про какой говорил Хинчо!

– Да видим мы, видим, – проворчала Вездесущая. Пока рыжебородый стоял, задрав руки вверх, все мы разглядели торчащий у него из рукава изогнутый штырь. Который и впрямь было бы трудно распознать издали, если бы калека не начистил его до блеска.

– Большая Небесная Задница! А ведь наш парень не только остался при штанах, но еще и заработал десять цанов, – заметил ван Бьер, подмигнув Эльруне, которая стояла, насупив брови и озадаченно прикусив губу. – Много ли в Тандерстаде одноруких, которые надраивают свои крючья так, что те сияют будто зеркало? Ерунда, что он вырядился как обычный горожанин. Будь я храмовником, идущим в Ихенер, тоже снял бы рыцарское облачение. Так что теперь даже я готов поспорить на свои штаны, что этот плешивый служит Гийому Кессарскому. И я не прочь потолковать с ним с глазу на глаз. Прямо сейчас!

– В иной раз я бы сказала, что это плохая идея, – ответила Псина. – Да только когда нам еще представится случай поймать грязного храмовника, разгуливающего в одиночку по моему району?

– Благодарю за понимание. – Монах встал из кресла и похлопал канафирку по плечу. – Ты со мной, старушка, или как?

– Негоже отпускать тебя без присмотра, с твоей-то больной головой, – рассудила шпионка. – Идем. А махади и Шон пусть остаются здесь – вдруг еще что-нибудь интересное заприметят…

Баррелий и Псина проследили, в какую сторону зашагал однорукий, после чего пустились за ним вдогонку. А мы с Эльруной остались в беседке продолжать следить за башней. Я – донельзя гордый тем, что выиграл у лопоухой спор, а она по той же причине вновь ощетинилась всеми своими колючками. И наотрез не желала ни разговаривать со мной, ни отдавать мне проспоренные деньги.

Типичная Вездесущая, хоть и мелкая, что еще с нее взять.

Между тем гость ибн Анталя решил убраться из Ихенера самой прямой и короткой дорогой, пока сумерки не сгустились. Похоже, он не в первый раз наведывался в Барж-Маджизу, поскольку знал все проулки, по которым можно срезать путь. К несчастью для него, Псина ориентировалась в лабиринтах здешних улочек куда лучше. Поэтому однорукий ушел от башни недалеко – в одном из таких проулков его и перехватили.

Недооценивать этого калеку с мечом было бы опасно. Поэтому нападать решили по неблагородным разбойничьим правилам. Псина двигалась впереди, ван Бьер – отстав от нее на десяток шагов. Так они и вошли в длинный, идущий по уклон проулок, по которому им навстречу спешил однорукий.

Вездесущая горбилась и прихрамывала, дабы еще больше напоминать старуху. Баррелий тоже использовал свою любимую маскировку: закутавшись в плащ, выдавал себя за неуклюжего, страдающего одышкой толстяка. Оба были хорошими лицедеями – комар носа не подточит. И все же безупречной атаки не получилось, ибо их противник подозревал каждого встречного без исключений. И держал свою единственную руку на рукояти меча, готовый обнажить его при малейшей угрозе.

Канафирке надлежало пройти мимо цели, а затем накинуть ей сзади на голову плащ. После чего кригариец должен был подскочить к ним и оглушить жертву набалдашником «эфимца». Но с плащом вышла промашка. Вездесущая сбросила его с плеч, но однорукий засек краем глаза позади резкое движение. И, развернувшись, оттолкнул Псину от себя прежде чем она воспользовалась плащом.

Вездесущая не удержалась на ногах и упала. И кабы не ван Бьер, была бы проткнута мечом, который однорукий тотчас выхватил из ножен. Но увидев мчащегося на него второго врага, калека понял, что не успеет умертвить Псину. И, отскочив от нее подальше, нацелил острие своего меча на Баррелия.

Кригариец не делал врагам скидки на увечья, если таковые у них имелись, и не пощадил бы и этого калеку. Но ван Бьеру еще хотелось с ним потолковать, а значит потрошить его прямо здесь было нежелательно. Впрочем, калека и не дал бы себя так легко распотрошить. И когда они схлестнулись, храмовник контратаковал Баррелия еще до того, как тот нанес первый удар.

Сталь звякнула о сталь, затем снова и снова, но поразить друг друга сходу у противников не вышло. И теперь они бились почти на равных условиях – калека против еще не восстановившего силы монаха.

Баррелий лишь сейчас заметил, что крюк у однорукого не простой, а в виде багра, и им можно не только цеплять, но и наносить колющие удары. Да и мечом калека владел отлично. Привыкший подскакивать к врагу вплотную и кромсать того «эфимцем», на сей раз кригариец этого не смог. Более того, был вынужден сам отражать наскоки храмовника.

Оплошавшая Псина вскочила с земли и выхватила саблю, но бросаться на однорукого не торопилась. К тому же теперь это было непросто. Дабы не угодить между двух нападающих, калека отскочил в ту сторону, откуда шел. И теперь они могли атаковать его лишь с одного направления и в гору – не самый выгодный расклад для боя в тесном проулке.

Впрочем, больше храмовник в драку не рвался. Проведя несколько контратак и убедившись, что «разбойники» тоже неплохо владеют оружием, он предпочел боевое отступление. Иными словами, не подпускал к себе врагов и энергично пятился, дабы поскорее выбраться на оживленную улицу. Где, по его мнению, любители нападать в темных переулках должны были от него отстать.

Он был прав – ван Бьер не стремился устраивать драку на виду у ихенерцев. Также как Псина. Поэтому она, не долго думая, выхватила из кармана на ремне острозубую стальную «звездочку» и метнула ее калеке в правое бедро.

Такого выпада он не ожидал. Вскрикнув от боли, храмовник сбился с шага, но не упал, а, припадая на раненую ногу, еще быстрее заковылял спиной вперед. Правда, с дыркой в ноге он ушел недалеко. Зная, где теперь у него слабое место, ван Бьер рубанул его справа. Рубанул крепко. Отражать меч кригарийца однорукому пришлось изо всех сил, отчего он волей-неволей перенес вес тела на раненую ногу. По ней и пнул Баррелий, стараясь угодить носком сапога как можно ближе к торчащей в бедре «звездочке».

Этого хватило, чтобы храмовник вновь заорал от боли и споткнулся. На что монах и рассчитывал. И как только калека взмахнул руками, стараясь не упасть, ван Бьер повторным ударом отбил его меч, подскочил к нему вплотную и врезал набалдашником «эфимца» ему по лбу.

Разоружить упавшего калеку не составило труда. У него отобрали даже крюк, а снятой с плеча перевязью перетянули бедро, чтобы ослабить кровотечение. Пока Псина возилась с раненым, Баррелий удерживал меч у его горла. Затем, чтобы ему не вздумалось позвать на помощь. Хотя он и так понимал: стоит заорать, и его песенка будет спета. Зато наложенный на ногу жгут намекал, что однорукий нужен этой парочке живым, и он не собирался злить ее раньше времени.

– Как твое имя? – осведомился у него Пивной Бочонок после того, как при помощи Вездесущей привалил раненого спиной к стене.

– Ну допустим Мэнтри, – ответил тот, морщась от боли.

– Знаешь, кто я такой, Мэнтри?

– Понятия не имею. А должен?

– По-моему ты врешь, – не поверил ему ван Бьер. – Ты был в ночь перед покушением на тетрарха на постоялом дворе «Конец всех дорог». А значит тебе известно, на кого вы со своим господином там охотились.

– Не знаю, о чем ты, – фыркнул храмовник. – Не был я никогда на том постоялом дворе. И нет у меня господина. Я простой наемник. Пришел в Ихенер поискать работу поспокойнее – говорят, у Мазари-бека освободилась вакансия стражника.

– Ясно. – Баррелий кивнул Псине, и та, открыв пленнику рот, затолкала туда обрывок его плаща. После чего монах вставил острие «эфимца» в рану на ноге калеки и с силой надавил. И не прекращал давить, пока меч не уперся в кость.

Не торчи во рту у Мэнтри кляп, он орал бы так истошно, что его расслышали бы во всей округе. Но Псина знала свое дело. И когда клинок монаха был вынут из раны, с пленника катился градом пот, а его лицо стало бледным, словно застиранная простыня.

Дождавшись, когда он умолкнет, кригариец подал Вездесущей знак и та избавила Мэнтри от кляпа.

– Да что ты творишь, мать твою? – спросил он, тяжко дыша и держась за проткнутое бедро. – Совсем ополоумел! Я же сказал тебе, что…

На сей раз острие «эфимца» уперлось храмовнику в лоб и придавило его голову к стене. Теперь по лицу у него потек не только пот, но и кровь.

– Будешь и дальше корчить из себя дурачка, я отрублю тебе стопу, – пообещал ван Бьер. – Думаешь, шучу? Думаешь, я не знаю, кто ты такой на самом деле и кому служишь?

Пленник надсадно задышал, превозмогая боль и обдумывая слова истязателя. Который, впрочем, не собирался давать ему много времени на размышления.

– Что ж, это твой выбор, – молвил Баррелий. И, наступив Мэнтри на лодыжку раненой ноги, сделал вид, что прицеливается мечом к ступне.

– Постой, кригариец! – сломался храмовник за миг до того, как Вездесущая снова заткнула ему рот. – Раз тебе и впрямь известно, кто я такой, почему ты уверен, будто я тебе что-то скажу?

– Все раскалываются, когда режешь их на ломтики, – пожал плечами монах, велев Псине отступить и позволить храмовнику говорить. – Разве ты какой-то особенный?

– Я – храмовник! – с вызовом бросил Мэнтри. – Как много рыцарей-храмовников тебе прежде доводилось пытать?

– Хм… – Ван Бьер наморщил лоб. – И правда, ни одного. А это имеет значение?

– Громадное! – заверил его калека. – Давай, разделывай меня на куски, язычник! Только зря потратишь силы, потому что я все равно ничего тебе не скажу!

– Скажешь, куда ты денешься, – заверил его в ответ кригариец. – Будет мало боли – добавлю. И снова добавлю, если вдруг опять не хватит.

– Это мы еще поглядим! – ответил Мэнтри. И… показал язык. Причем высунул его с таким усердием, что аж дотянулся им до подбородка.

– Тхаль акран! – выругалась канафирка, первой догадавшись, что это значит. И бросилась к пленнику, но было поздно. Продолжая высовывать язык, храмовник приподнял голову, а затем резко ударил себя здоровой рукой снизу в подбородок.

Брызнула кровь и откушенный язык Мэнтри упал ему на колени. После чего кровь у него изо рта хлынула потоком, заливая бороду и одежду пленника. А сам он, открыв рот, показывал своим мучителям кровоточащий остаток языка и победоносно хохотал.

– Бай харак иль хазради! – Не желая испачкаться в крови, Псина отступила от безумца. Но ван Бьер остался на месте и, в отличие от шпионки, даже не выругался. Лишь горько вздохнул и поцокал языком. А затем ухватил Мэнтри за шиворот, поставил его на колени и одним ударом отрубил ему голову.

– Каков, однако, храбрец, – заметил кригариец, глядя, как голова храмовника катится вниз по проулку. – Давненько не встречал я столь невиданной отваги. Мне так нипочем не смочь. Даже если меня посадят на раскаленный лом или подвесят на дыбе с привязанной к ногам гирей.

– Нашел, чем восхищаться! – Вездесущая сплюнула. И поинтересовалась: – Ну и какие у тебя теперь планы на завтра?

– Не на завтра. На сегодня, – уточнил Пивной Бочонок, вытирая «эфимец» о плащ мертвеца. – Храмовник с крюком оказался дохлой картой. Во всех смыслах. Так что пойду-ка наведаюсь к колдуну. Возможно, он дорожит частями своего тела больше, чем Мэнтри. И не откусит себе язык, пока ему будет, что мне рассказать.

– Закопай тебя Гном! – всплеснула руками Псина. – Да ты кригариец, похоже, напрочь умом тронулся и решил свести в могилу не только себя, но и меня!

– Я тебя в Барж-Маджизу силком не волоку. Можешь не ходить со мной, если боишься, – ответил Баррелий. – Но если пойдешь, буду премного обязан, чего уж там.

– Ты мне и так давно по гроб жизни обязан, – проворчала Вездесущая. Но противиться безумному желанию соратника не стала. – Хорошо, трахнутый ты на всю голову ублюдок, будь по-твоему. Но запомни: как только мы переступим порог башни ибн Анталя, идти на попятную станет поздно.

– А мне все равно больше некуда идти, – развел руками ван Бьер. – Не век же у вас с Гезиром на шее сидеть? Пора бы наконец взбаламутить это болото так, чтобы у нового знаменосца тетрарха от злости флаг в руках затрясся и сопли пузырями надулись. И раз уж мы прикончили его товарища, зачем останавливаться на достигнутом? Пойдем до конца, и будь что будет…