Трое для одного (СИ)

Глава ХIII

Семейного ужина не получилось. Этель внезапно позвонила старая подруга, которая училась в том же классе в консерватории, и пригласила встретиться в кафе. Отец уехал к Льюисам на партию в преферанс – как всегда по пятницам. Дома задержалась только Донна, и то ненадолго: около девяти она отправилась навестить детей, оставив в столовой ещё тёплую грибную лазанью и целый кувшин свежего морковного сока.

Морган выглянул в окно, полюбовался на мрачные, низко нависшие тучи… Достал из серванта вторую тарелку, пару приборов и стакан, затем сервировал стол на двоих, сел на своё место и вытащил из кармана часы.

– Привет… Уилки. – Он запнулся немного перед именем и от души понадеялся, что это не выглядело трусливо. – Не хочешь присоединиться ко мне за ужином?

С четверть часа ничего не происходило. Но когда Морган отчаялся дождаться гостя и потянулся к стеклянному колпаку, накрывающему лазанью, то обнаружил, что одного куска уже не хватает.

Уилки сидел на подоконнике и невозмутимо трапезничал, пристроив тарелку на коленях.

– Интересно знать, ты проверяешь старые правила или просто любезничаешь? – ворчливо произнёс он, на мгновение скосив взгляд, и подцепил вилкой кусочек гриба. – Если первое, вынужден тебя разочаровать: в этом веке не принято называть друзьями всех, с кем ты преломил хлеб.

– Ни то, ни другое, – с чувством невыразимого облегчения откликнулся Морган. Пальто Уилки загадочным образом материализовалось на спинке стула, а его тяжёлые, скорее потакающие вкусам Кэндл ботинки – под столом. – Нужно было поговорить. Но я не хотел, чтобы ты бежал ко мне как на пожар и всё такое… Подумал, что если просто позову тебя, ты решишь, что со мной что-то стряслось.

Из-под длинных ресниц вновь полыхнуло расплавленным золотом.

– Я всегда знаю, когда с тобой случается беда, независимо от того, что ты говоришь… или о чём молчишь.

Воспоминания о Кристин пронеслись яркой вспышкой. Во рту пересохло.

– Мне нужна твоя помощь, – с усилием произнёс Морган, уходя в сторону от опасной темы. Язык не слушался, точно что-то внутри сопротивлялось разговору, а в висках пульсом колотилось: “Он знает-знает-знает”. – Я должен убедиться кое в чём. Ты проведёшь меня в заброшенную школу?

Уилки аккуратно отложил вилку, затем повернул тарелку и провёл языком наискосок, слизывая с неё соус.

– Ты упрямый. Это хорошо, но утомительно.

– В каком смысле?

– В прямом, – хмыкнул он. – Ты просишь меня об одолжениях и не думаешь о том, что я могу затребовать свою цену. Прячешься за своим неверием, как ребёнок, который натягивает на голову одеяло, чтобы страшная бука его не тронула.

Морган почувствовал, что щёки у него теплеют.

– И как, не тронешь? – с долей вызова поинтересовался он.

– Я отведу тебя в школу, – вздохнул Уилки, соскальзывая с подоконника, и замолчал.

Пауза болезненно затянулась, и Морган не выдержал.

– Отведёшь, но…?

– Никаких “но”, “и”, “если”. Я просто тебя отведу. Лазанья, кстати, была неплоха. Передавай комплименты малютке Донне. А она ещё не верила, что у неё получится стать поваром…

Ехать решили на машине. Правда, парковать её пришлось за несколько улиц от места назначения. Остаток пути Уилки вёл Моргана за руку – по обледенелой дороге, по серому снегу, мимо испятнанных тенями домов и канализационных люков, больше похожих на дыры в преисподнюю. Туманные клочки на металлическом заборе вокруг школы были теперь темнее антрацита, и очертания человеческих лиц в них уже больше не проступали.

– Это место… изменилось? – тихо спросил Морган, стараясь не глядеть на тени. В отличие от прошлого раза, сейчас тошнота к горлу не подкатывала, но хорошим знаком это не казалось.

– Оно всегда меняется.

За калиткой по-прежнему царила осень – немая, ослепшая и оглохшая от горя и гари. Посеревшие листья сбились кучей в дальнем углу двора. Там, где ступал Уилки, на мгновение появлялись проблески цвета, но затем поверхность снова затягивалась густой патиной.

В холле было пыльно и тихо.

– И на что ты хотел взглянуть?

Голос показался Моргану ещё более скрипучим, нежели обычно, точно в механизм, и без того неухоженный, попала грязь.

– Стенд с фотографиями. Где-то здесь, у входа…

– Этот, может? – небрежно повёл рукой Уилки.

Стенд действительно обнаружился недалеко от двери, только теперь одна из его опор подломилась, точно пережжённая кислотой, и он валялся на полу. Но снимки остались целы. Время точно обошло их стороной. Они оставались чёткими, без желтизны и трещин. Некоторые карточки выглядели обугленными по краям. Другие были надорваны, а затем аккуратно подклеены – например, крайняя справа, с которой болезненно улыбалась очень красивая девочка лет четырнадцати, похожая на готическую русалку… Не отпуская пальцев Уилки, Морган присел на корточки и вгляделся в чёрно-белые изображения.

Нужное фото нашлось почти сразу.

Кристин почти не изменилась по сравнению с той, первой фотографией из досье Джина, сделанной в старших классах. Разве что щёки слегка округлились, да и волосы стали покороче. Но лицо оставалось ярким, контрастным – не чета бледному восковому пластилину, из которого были вылеплены черты нынешней мисс Хангер.

Впрочем, сходство не оставляло сомнений.

– Это она. Женщина, которая создала “Новый мир”.

– Судя по твоим интонациям, тут я должен лишиться чувств от невыразимого шока, – хмыкнул Уилки и оглянулся через плечо. – Идём. На улице объяснишь. Будешь забирать фотографию с собой?

– А можно?

Вместо ответа он наклонился, не сгибая колен, и без видимых усилий выломал деревянную ячейку из стенда, а затем потянул Моргана к дверям, на ходу вытирая фотографию и рамку о собственное пальто.

На улице, за резной оградой дышать стало легче. Тучи по-прежнему висели низко, едва не цепляясь за антенны на крышах, фонари горели через один, однако по сравнению с выхолощенными красками внутри школы всё вокруг казалось таким ярким, что в глазах защипало. Снег на обочинах выглядел таким рельефным, точно каждую его частичку вырезали из твёрдого минерала, а затем поместили на строго отведённое место.

Остановились они только около машины. От капота ещё исходило слабое тепло; на стекле поблёскивали капли воды.

– Итак?

Морган глубоко вздохнул, обжигаясь холодным морозным ветром.

– Я несколько раз встречал эту женщину с фотографии. Она нисколько не постарела, но поправилась и точно оплыла. А вчера Джин передал мне досье…

– И где оно? – быстро спросил Уилки.

– В машине, под сиденьем… И не смотри на меня так! Там специальный карман, потайной, я в нём отцовские документы возил. Вполне безопасно. Так вот, насчёт досье…

– Продолжишь в машине.

Морган с трудом подавил вспышку раздражения и полез в карман за ключами.

“Раскомандовался. Можно подумать, что он всё знает лучше всех”.

Уилки постучал ногтем по боковому зеркалу. “Шерли” в ответ нежно пискнула и мигнула сигнализацией, разблокируя двери. Он распахнул дверцу и непринуждённо устроился на сиденье. Сквозь неплотно сомкнутые ресницы сияло яркое золото. Краешки губ подрагивали.

“Сволочь”.

Однако стоило вспомнить о Кристин – и злиться на едва ли не единственного, кто мог ей противостоять, сразу расхотелось. Папка по-прежнему лежала в потайном кармане, только выступающие закладки немного замялись. Подкрутив внутреннее освещение на максимум, Морган раскрыл её и склонился к Уилки:

– Дай, пожалуйста, фотографию из школы.

Под изображением по нижнему полю шла надпись, сделанная аккуратным детским почерком:

“Лучшей в мире учительнице! Мы вас любим. Группа 6 – Анна-Лиза, Марисоль, Эужения, Джейн, Марта”.

Стоило поместить рядом три фото – из старших классов, преподавательское и современное – становилось ясно, что это один и тот же человек, только в разных стадиях жизни.

– Скажи, – тихо произнёс Морган, проводя пальцем вдоль строки в досье: родилась, окончила школу, уехала, умерла… Уилки следил за каждым движением. – Нас тут могут подслушать?

– Теперь – нет.

– Хорошо. Я думаю, что эта женщина, Кристин Хангер, была в танцевальной школе в тот момент, когда произошёл прорыв. Возможно, даже в том классе, где сейчас вращается воронка. Хотя причина смерти в досье не указана, здесь написано, что в землю опустили фактически пустой гроб с… с обгорелыми фрагментами. Опознали Кристин по зубным коронкам и по кольцу.

Уилки щелчком закрыл папку и отвернулся к окну.

– В школу нельзя было пускать людей. Но то, что осталось от тел, я выставил во двор. Когда их забрали, я замкнул время наглухо.

Откуда-то повеяло сырым холодом. Морган провернул ключ зажигания и, когда “шерли” заурчала, включил печку.

– Видимо, всё же не наглухо. Потому что Кристин вернулась тридцать лет назад. И вряд ли она уже так любила Форест, потому что первым делом организовала фонд “Возрождение”, который занялся скупкой пустырей. Потом он был реорганизован в “Новый мир”. Кристин постепенно подмяла под себя половину влиятельных людей города и начала проворачивать аферы с землёй и недвижимостью. На болотах она собирается построить эко-парк, а в самом Форесте – бизнес-центр. На месте часовой башни и территорий прямо за ней. Их она тоже купила, кстати…

Договорить он не успел. Под дых вдруг словно врезался кулак. Перед глазами заплясали искры. Сильно запахло тимьяном и цветочным мёдом.

Стёкла в машине звонко хрустнули – и покрылись сплошной сеткой трещин, дробясь на осколки не больше ногтя, затем выгнулись парусом, но за мгновение до того, как рассыпаться, внезапно передумали и начали вновь складываться, точно мозаика, фрагмент к фрагменту. Трещины исчезали. Нетронутых, прозрачных участков становилось всё больше, пока не исчез последний змеистый разлом.

Уилки сидел в кресле, запрокинув голову и крепко зажмурившись.

– Ты не знал, – севшим голосом сказал Морган, не понимая толком, что он сейчас чувствует: разочарование, злорадное удовольствие, жалость, сострадание? – Даже не подозревал.

– Нет. Но у нас, похоже, нашёлся один генерал. Точнее, у них нашёлся.

“А если он не единственный?” – повисло в воздухе.

– Что я могу сделать? – Вопрос сорвался с языка не вовремя и прозвучал жалко.

– Ничего. – Уилки на мгновение закрыл ладонями лицо, а когда снова сел нормально, то глаза у него сияли, точно раскалённый металл. – Езжай домой. Я провожу. Избегай встреч с этой Кристин любой ценой.

Уже подъезжая к дому, Морган подумал о том, что так и не сумел рассказать о сожранной тени и спросить о своей сущности. Отчего-то слишком ярко представлялось, как та сила, которая раздробила автомобильные стёкла, обращается против него. А в ушах звучали слова Шасс-Маре:

“Он видел тебя. И выбрал тоже тебя, а не кого-то другого”.

И вопрос “почему” становился всё менее приятным.

…В мае воздух от жары звенит, как натянутая струна.

В этот звук вплетается шёпот крон в буковой роще, гортанная молвь ручья в овраге, трескучие пересуды кузнечиков и орлиное клекотание в небесах.

Тень в такое время приносит усладу. К тени льнёт всё живое, а значит, и к нему тоже, потому что он – Тёмный. В правом рукаве у него ночь, напоённая запахом шиповника, а в левом – морская прохлада и мерный перекат волн. В полдень ему всегда хочется спать, и веки словно мёдом намазаны. И он бы уснул, если был бы на холме один.

– Долго ещё, Златоглазка? Госпожа ручьёв и долин, видно, мечтала о дочери, когда носила тебя под сердцем. Только девы могут так любить цветы.

Тот, второй, лишь насмешливо фыркает в ответ. У него волосы будто текучее золото, кожа белая и гладкая, а глаза сияют ярче солнца. Полевые цветы сами льнут к его пальцам и беззвучно поют, когда он надламывает длинные стебли.

Пахнет травяным соком.

– Они и предназначены девам. Точнее, одной деве. Я тебе покажу её. О, она прекрасна, словно королевна! У неё очи как молодая листва.

Тёмному становится смешно. Он откидывается на траву, распугивая задремавших в плаще белок и мышей, и улыбается в жаркое небо.

– Сколько таких королевен уже было? Готов спорить, к осени ты найдёшь новую. Только теперь уже кудри у неё будут словно огневеющая листва.

Второй оборачивается возмущённо, но сказать ничего не успевает.

Где-то бесконечно далеко, за шепчущим лесом, за говорливым ручьём в овраге, за высохшими болотами раздаётся чудовищный взрыв. Тёмный первым взвивается на ноги, щурится на белёсое небо…

Над горизонтом, у города, зависла точка. И это не птица.

Дурацкий сон привязался, точно москит. Невозможно было сосредоточиться ни на чтении, ни на беседе. Морган включил фильм, полузнакомый боевик с канонадой взрывов и кровавыми боями, но это не помогло. Наоборот, хуже сделало. Стоило хоть немного отвлечься, и комната растворялась, а вместо неё надвигались иссушенные жарой холмы, кондиционированный воздух наполнялся запахом диких трав, и неизвестно откуда накатывало ощущение скорой, неотвратимой катастрофы – разрушительной войны, обращающей город в руины, а окрестные земли в пепелище.

“Сумасшествие какое-то. Хорошо ещё, что сегодня суббота, – меланхолично размышлял он. – В таком состоянии вести приём…”

Телефонный звонок раздался словно на другой планете. Некоторое время Морган смотрел на дисплей, даже букв не различая, но затем опомнился.

– Привет, Кэндл. Знаешь, сегодня я не совсем…

– Заткнись и слушай, – резко перебила она. – Я около Часовой площади. Ехала в супермаркет, увидела на трассе вереницу строительной техники… Угадай, куда она направлялась? Часть площади огорожена. Башню, похоже, будут сносить. Прямо сейчас.

Остатки сна мгновенно выветрились из головы. Разум заработал чётко, как безупречно отлаженный механизм.

– Жди меня. Ничего не делай, – попросил он. Вспомнил, как вспучились автомобильные стёкла, когда Уилки услышал о покупке башни, и быстро добавил: – Вообще наблюдай откуда-нибудь издалека, близко не подходи. Скоро буду.

И отключился.

В любой другой день путь от дома до Часовой башни занял бы минут сорок. Сегодня – вдвое короче. По субботним пустым дорогам – как сквозь воронку, вниз, вниз, по спирали, на красный свет, едва вписываясь в повороты. Время замедлилось; цифры на электронных часах сменялись медленно, измождённо подрагивая.

Момент – и прозрачно-голубое небо вспухло уродливыми тучами. Форест застыл – и вдруг взвыл на разные голоса, сперва издали, затем ближе и ближе; ветер захлестал наотмашь. Рекламные щиты застонали, упруго кренясь; автомобиль занесло. Колесо налетело на бордюр, ремни безопасности врезались в грудь… и тут следом за ветром нахлынул снег – поверх крыш, ближе, ближе, кошмарной густой волной, как песчаная буря в документальном фильме.

Стёкла заволокло почти сразу.

Двигатель заглох.

– Чёрт, чёрт, чёрт, – бормотал Морган, проворачивая ключ. “Шерли” не реагировала. – Давай уже, сволочь!

С шестой попытки машина завелась. Он выкрутил руль, возвращаясь на дорогу, и покатил сквозь снежную бурю почти вслепую – дворники не успевали расчищать лобовое стекло. Въехал на Часовую площадь, чуть не порвав оградительные ленты, и принялся вызванивать Кэндл.

– Здесь какой-то ад! – проорала она в трубку два гудка спустя. – Я в переулке, около такого длиннющего синего дома! К центру ближе, около въезда!

– Сейчас буду.

Морган выскочил из машины и на несколько секунд оглох, ослеп, потерялся в колючем белом потоке. Дышать было трудно даже через шарф. Сперва мороз показался невыносимым, а затем ослаб, отступил, позволяя собраться с духом и сделать шаг в бурю, другой, третий… В мельтешении снега промелькнула вдали ярко-оранжевая детская футболка с оскаленным солнцем на груди, а мгновение спустя в окне дома отразился бледный черноглазый мальчишка; шапка сбилась набок, а великоватые варежки едва не спадали с голых рук.

– Уинтер? – прошептал Морган.

Мальчишка рассмеялся беззвучно, а потом лицо его стало сосредоточенно-злым, мгновенно, точно сменился кадр. Снежная волна дрогнула – и потекла в обратную сторону, к площади, игнорируя все законы физики. Заградительные ленты застывали, а затем разлетались на осколки, словно стекло. Фонарные столбы оплывали, как перегретый пластилин. Воздух электрически сверкал от чуждой всему человеческому ярости, и при каждом вдохе диафрагму сводило болью.

Продираться через метель было всё равно что пытаться идти по шею в ледяном киселе. Пока Морган добрался до угла продолговатого дома с бледно-синей штукатуркой, то успел одновременно взмокнуть от усилий и продрогнуть до костей. Кэндл ютилась в узком проулке, наполовину заваленном дощатыми ящиками. Ветер сюда почти не проникал, и потому тут можно было дышать свободно – и говорить, правда, напрягая изрядно голосовые связки.

– Здесь лютый ад! – повторила Кэндл. Её била крупная дрожь. – Началось всё в одну секунду, черти-сковородки… Бац – нет снега, бац – ураган, снег. Это из-за башни, да?

– Наверное, – кивнул Морган и поёжился. Ему вспомнилось потусторонне-жуткое детское лицо Уинтера; промелькнула неудобная мысль, что для мальчишки, запертого навечно в парке, снос башни мог стать всего лишь поводом выплеснуть свою кошмарную силу вовне. – В любом случае, техника вряд ли сможет продолжить работу в такую погоду. Какое-то время мы выиграли. Нужно выяснить, кто вообще додумался направить бульдозеры на Часовую площадь. Ты по своим каналам, я – по своим.

– Выясним, – ухмыльнулась она с дурным азартом в глазах. – А Шасс-Маре? К ней заглянем?

Тень ревности заинтересованно подняла голову. С такой надеждой и предвкушением Кэндл не говорила прежде ни о ком.

– Думаю, та сторона уже в курсе – в общих чертах. – Ответ прозвучал уклончиво и слегка раздражённо. – Лучше зайдём немного позже, когда узнаем что-то новое.

“Это в любом случае будет куда безопаснее, чем болтать с раздражённым Уилки”, – подумал Морган, но почёл за лучшее оставить последнюю мысль при себе.

Мало ли что.

– Попозже так попозже, – покладисто согласилась Кэндл и, подхватив его под локоть, храбро нырнула в колючий снежный поток.

Точнее, попыталась, потому что в тот же самый момент сквозь метель пробились крики.

Кто-то орал надрывно, до хрипоты. Тембр менялся непрерывно, и то один голос распадался на три-четыре, то несколько вдруг сливались в звериный вой. Человечьи голоса мешались с собачьим скулежом, искажаясь до неузнаваемости. Источник звука приближался. Морган предусмотрительно потянул Кэндл на себя и крепко обнял её, заставляя замереть. Белый поток всколыхнулся, точно по нему прошла волна, и там, за пеленой, показались фантасмагорически искорёженные силуэты людей – бегущих, размахивающих руками, шатающихся из стороны в сторону. Чувство трансцендентной ярости, пропитавшей сам воздух, сменилось таким же непостижимым ужасом, который сводил с ума, оставляя только оголённые инстинкты.

– Тс-с, – прошептал Морган, инстинктивно стискивая в кулаке часы на цепочке – прямо сквозь куртку и свитер. – Погоди. Что-то здесь не так.

Ветер замедлился; метель начала утихать, но ощущение кошмара наоборот стало ярче. Иллюзорные синеватые искры в воздухе становились вполне реальными; хотелось зажмуриться, чтобы не повредить глаза.

“Уинтер? Не похоже. Уилки? – Он прислушался к пульсу часов, траурно-спокойному и едва заметному. – Нет, вряд ли…”

Одна из искр разгорелась ярче и сменила цвет – кислотно-зелёный, медово-жёлтый, малиновый…

– Чи! – крикнул Морган наудачу. Имя коснулось языка свежей яблочной кислинкой. – Это ты?

В мельтешащем потоке снега появилось вдруг спокойное окно, и сквозь него шагнуло к проулку нечто огромное и жуткое, окружённое кольцом шипящих огней. За два шага оно сжалось до фонарщика – всклокоченного, с горящими глазами и побелевшим плащом, который волочился по мостовой со скрипом, как металлические пластины.

– Ты что тут делаешь, малец? – пророкотал он, щелчком загоняя искры в фонарь. – Разум не дорог, что ль?

– Узнал, что технику пригнали на площадь, и решил проверить, – ответил Морган, уже обеими руками обнимая притихшую Кэндл. – Вы здесь по той же причине, полагаю. Что тут произошло? Это вы что-то с людьми сделали?

– А то ж, – усмехнулся фонарщик. Зрачки у него отсвечивали багровым, и такие же страшноватые блики мелькали в волосах. – Я-то спервоначала за Уинтером махнул. Он ни с того, ни с сего взбесился вдруг, парк разомкнул, как бумажное кольцо. Силён парнишка, ох, силён. Так вот я за ним, значит, и тут, на площади, вижу этакое непотребство. Машины, крик… А Часовщик на крыше башни своей сидит, мрачный, как брошенный жених на свадьбе. Ну, думаю, не порядок. Уинтера я окоротил, но взамен от себя кой-что добавил. Авось пару дней теперь не сунутся.

Морган наконец рискнул отпустить часы и освободившейся рукой принялся осторожно гладить Кэндл по голове и плечам.

“Интересно, кого я так успокаиваю на самом деле – её или себя?”

– А сам Уилки ничего не может сделать с рабочими?

Фонарщик помрачнел.

– Эрхм, нет, – сконфуженно прокряхтел он. – Часовщик-то старого роду, у них, вон, правила. Законы. Зарок такой: людей не трогать, коли они его не видят и не знают. Мог бы – спрятал бы свою башню, да вот беда – нельзя её трогать. Она, вишь, как опора. Убрать её – и посыплется город, как пить дать посыплется. Зимний малец ловко придумал: в машинах баки заморозил, снегом площадь засыпал. Я по-своему человечков шугнул… Так ведь вернутся они.

– Это мы ещё посмотрим, – возразил Морган. В голове начал выкристаллизовываться план – точнее, пока всего лишь каркас, но весьма многообещающий. – Если нельзя решить проблему по-вашему – решим по-нашему. Через людей.

Фонарщик любопытно сощурился.

– Против крыс пойдёшь? А не боишься?

“Пойдёшь против – почти как пойдёшь в драку”.

При этой мысли нахлынул адреналиновый азарт. В костях образовалась та самая звенящая пустота, которая заставляла двигаться вперёд без сомнений и страха, пока целы ноги и руки.

А если переломаны – ползти на локтях.

– Им нужно бояться, не мне. Они крупно недооценивают связи Майеров.

– Значит, так? – Фонарщик расхохотался, запрокинув голову. На обнажившемся горле отчётливо виднелся уродливый круглый шрам. – Ну, дерзай. А я пока Уинтера в парк верну. Негоже мальцу по городу ходить свободно. Не ровен час, заморит кого-нибудь, сам не заметит.

Он махнул широкой ладонью и шагнул вбок, растворяясь в мельтешении снега. Метель стала затихать. Морган прикоснулся пальцами к бледному лбу Кэндл.

– Эй, ты как там, Кэнди-Кэнди?

– Отвянь, ангелочек, – огрызнулась та, но как-то хило. – И без тебя тошно.

Она развернулась, утыкаясь лицом ему в шею.

– Так плохо?

– Даже хуже… Этот твой дружок будет покошмарнее остальных вместе взятых, знаешь ли. Как ты там его назвал? Осветитель? По-моему, больше подойдёт “могильщик” или “гробовщик”. Или что-то типа того.

– Фонарщик? – Брови поползли вверх. – Шутишь? Да он куда добрее Шасс-Маре. Большой хороший парень и всё такое.

Кэндл поёрзала у него в объятиях. Капюшон съехал, открывая взмокший затылок; волосы немного слиплись от пота, но пахло от неё по-прежнему свежо, древесно-солоноватыми духами.

Он медленно выдохнул, пересиливая желание прикоснуться губами к бледному виску.

– Ты читал про Пана?

– Греческого бога с флейтой? Да, вроде бы, – от неожиданности Морган даже растерялся немного.

Кэндл запрокинула лицо. Яркие линии подводки, чёрной и бирюзовой, изрядно размазались, и потому глаза казались огромными, но непропорциональными. Губы сплошь были в трещинках.

– “Панический страх” – это от него пошло, знаешь ли. Неконтролируемые приступы ужаса, кошмарные видения, наваждения, бред… И я теперь лучше понимаю, в чём суть, – добавила она совсем тихо.

“Значит, наваждения… Логично, если задуматься. Тот, кто избавляет от кошмаров, может и насылать их”.

Морган замер, не решаясь даже вздохнуть глубже.

– Я могу спросить, что ты видела?

– Перебьёшься, – грубовато откликнулась Кэндл и ткнула его кулаком в грудь. – Ладно. Что толку раскисать… У тебя есть идеи, что дальше делать?

– Парочка имеется.

– И у меня. Сомневаюсь, что они совпадают. Так что действуем пока порознь, контачим по телефону. И если ты хоть раз не возьмёшь трубку – лично поджарю тебя на сковородке и скормлю чертям.

Она махнула рукой и побежала к автомобилю. Морган слишком хорошо знал её, чтобы навязываться и провожать. Но тайком проследил до самого конца, пока машина не скрылась за поворотом, и лишь затем вернулся к своей “шерли”, с правого бока занесённой снегом до верха колёс. В салоне по спине пробежал холодок – не то предвкушение, не то озноб.

“Кажется, пора действовать”.

Гвен сняла трубку только после десятого гудка и ответила очень тихо.

– Я всегда рада тебя слышать. Но через час буду гораздо более счастлива, чем прямо сейчас. – В шёпоте отчётливо слышались виноватые интонации.

– Заседание? – догадался Морган и ощутил укол совести. Дёргать сестру на работе было чревато неприятностями: ни судьи, ни клиенты не любили, когда адвокат отвлекался на звонки во время процесса.

– Нет, не совсем. Встреча с партнёрами. Я здесь подстраховываю кое-кого. У тебя что-то срочное?

Теперь она говорила громче; на заднем фоне слышалось эхо шагов, двери гулко хлопали, как в большом коридоре.

Угрызения совести принимали катастрофические масштабы.

“Башня, – пришлось напомнить себе мысленно. – Строительная техника. Тени. Кристин. Чёртова Кристин”.

– Срочное, к сожалению. И очень важное. Сможешь уделить мне минут десять?

Гвен не колебалась ни секунды:

– Когда?

– Так скоро, как возможно. Это не телефонный разговор. Ты в Форесте?

– В здании городского суда. Помнишь, где оно?

– Буду у порога через семь минут. Или через восемь.

– Договорились.

Сестра положила трубку. Он попытался дозвониться Сэм на ходу, но та не отвечала, и наконец скинул Джину сообщение: “Где твоя жена? Мне нужно с ней поговорить”.

Через полминуты на дисплее телефона отобразился звонок с незнакомым номером.

– Деньги закончились, это служебный, – сходу пояснил Джин. – Саманта дома, гриппует. Хочешь навестить её?

– Ага, – согласился Морган, выворачивая на улицу, ведущую к зданию суда. – Поболтать по-родственному. Как Майер с Майером.

Детектив понял намёк мгновенно.

– У неё теперь моя фамилия, так что как Майер с Майером не получится, приятель. Лучше все вместе потолкуем. У меня как раз смена кончается. Когда конкретно будешь?

– Минут через сорок.

– Ну и отлично, – хмыкнули в трубку. – Заодно прихватишь меня из участка, а то машина в ремонте.

– Идёт.

Договаривал он уже подъезжая к зданию суда. Гвен ждала на крыльце в пальто, наброшенном на плечи, и грызла зелёный леденец.

– Солёный шпинат, – пояснила сестра негромко вместо приветствия. – Даже не знала, что “Рэндом Кидз” такое делают. Второй день невыносимо хочется шпината, но не жевать же его прямо на работе.

– У всех порядочных людей в субботу выходной, тем более тридцать первого декабря, – хмыкнул Морган и оглянулся по сторонам. Людей поблизости не было, только из окна второго этажа беззастенчиво пялилась толстая блондинка с сигаретой. – Пройдёмся?

Гвен скосила взгляд на камеру наблюдения и понятливо кивнула.

– Я не прочь размять ноги.

Он с сомнением посмотрел на каблуки её алых офисных туфель, затем на скользкую дорожку, но возражать не стал и галантно предложил руку для поддержки. И, отойдя от здания на несколько метров, начал негромко:

– Ты много знаешь о “Новом мире”? Я имею в виду фонд.

Её шаги сделались шире.

– Достаточно, чтобы не соваться туда. Сомнительные дела с недвижимостью, два десятка влиятельных покровителей. И они переманили моего секретаря.

– Значит, у тебя с ними личные счёты. Хорошо. – Неуместный смешок едва удалось подавить. – Сделки с недвижимостью там не просто сомнительные, а откровенно жульнические… Но суть не в этом. Помнишь, ты рассказывала о проекте эко-парка?

– Да.

Ответ прозвучал предельно сухо.

– Дело в том, что всё связано. Фонд и его аферы с недвижимостью. Амбициозный проект Диксона. Отцовские спекуляции. – Он перевёл дыхание и затем посмотрел сестре в глаза: – Ты готова поверить мне, если я скажу что-то… необычное?

Алые туфли полыхали на фоне дорожки из серого камня, и каблуки остервенело крошили мутную наледь.

– Необычное… Ты определённо должен познакомиться с моим мужем. Выкладывай, – усмехнулась вдруг Гвен и склонила голову к плечу.

Ало-рыжие волосы рассыпались по блестящему драпу цвета молока – красное на белом, кровь и снег; появится эбеновое дерево – и можно будет просить судьбу о дочери-Белоснежке. Морган усилием воли отвёл взгляд.

“Хватит с меня пока из Златоглазки. Тем более что это чужой ворчливый парень, а не прелестная дочка”.

– Заинтересованные персоны, которые навели Диксона на проект эко-парка, замахнулись на нечто неприкосновенное. Очень важное. То, что откроет им массу путей и позволит заполучить Форест на блюдечке. Больше я пока рассказать не могу, но ты мне веришь?

Сестра плавно кивнула и провела рукой по своему животу – растерянным, инстинктивным движением.

– Предположим. Ещё пару месяцев я предложила бы тебе пройти обследование у Дилана в клинике, но ты вроде бы там недавно был и так.

– Ага, – хохотнул Морган, – причём из-за удара по голове. – И продолжил уже серьёзнее: – Люди “Нового мира” умудрились выкупить башню на Часовой площади и нагнали сегодня техники, чтобы сровнять всё с землёй. Им кое-что помешало, и, думаю, это “кое-что” попадёт в вечерние новости.

Гвен заметно напрягалась и сбилась с шага.

– Надеюсь, ты там не замешан?

– Как сказать… Прямо – нет, не беспокойся. Да там и не случилось ничего такого, в чём можно обвинить обычного человека. Просто невероятное стечение обстоятельств. Время до сноса ещё есть, но его слишком мало. Мне нужна твоя помощь. Кэндл уверяет, что в прошлом году башня была в реестре исторических ценностей.

– То есть её нельзя не то что сносить – даже продавать, – понятливо кивнула Гвен, переключаясь из режима заботливой старшенькой в более привычное для неё состояние хладнокровного адвоката. – Оптимально будет подать иск против “Нового мира”. Я могу его подготовить, но заявителем должен стать кто-то другой.

Часы под курткой сбились с ритма.

“Момент выбора. Точнее, один из”, – пронеслось в голове.

– Скорее всего, я. Или Кэндл, у неё достаточно полномочий, чтобы закатить иск от имени мэрии в обход отца.

– Всё так серьёзно, что ты готов рисковать своим положением?

– Более чем. И, если ты всё же возьмёшься за иск… будь осторожна, ладно?

Гвен опустила красноватые ресницы, а затем посмотрела на него в упор; застывшим, ледяным взглядом она сейчас напоминала собственную мать, только была ещё более отстранённой. Кончики волос при каждом шаге отчётливо царапали белый драп, точно рубиновые иглы.

– Мне достаточно хорошо известно, что такое “Новый мир”. И методы мистера Диксона я знаю. Не держи меня за маленькую девочку. Я и прежде бралась за дела, вокруг которых крутились грязные миллионы.

Память живо и слишком ярко воскресила текучую гуманоидную тварь из беседки в затерянном саду. К горлу подступила тошнота.

– Верю, – еле слышно произнёс Морган. – Но тёмные улицы могут стать для тебя опасными.

– Более опасными, чем для тебя? – сухо поинтересовалась она. И, оценив выражение его лица, смягчилась: – Не переживай так. Я теперь в ответе не только за себя, поэтому рисковать не стану. Попрошу Вивиана встречать меня. Твой уровень беспокойности понизился теперь, или стоит попросить у Дилана рецепт на релаксанты?

– Обойдусь, – улыбнулся он. – И ещё. Дурацкий совет, но всё же… Не ешь и не пей ничего в присутствии людей из “Нового мира”. Особенно Кристин Хангер.

– Учту, – серьёзно кивнула сестра. – Вполне разумно, кстати. Меня однажды пытались отравить на процессе. Мама до сих пор думает, что это был желудочный грипп.

Моргана передёрнуло.

Он довёл Гвен обратно до крыльца и заручился обещанием звонить, если что. Блондинка на втором этаже по-прежнему сверлила пространство взглядом и жевала погасшую сигарету. Проём окна выглядел слишком тёмным, словно за стеклом колыхался мазутно-густой чёрный дым.

“Похоже, у меня начинается паранойя”, – промелькнуло в голове. И мысль эта не была ни смешной, ни даже нервозной – спокойная констатация факта с лёгким флёром сомнения: а вдруг не подозрительность внезапно обострилась, а чутьё?

Джин поджидал на выезде со стоянки полицейского участка и выглядел весьма и весьма потрёпанным. Пикантная небритость перешла в неприличную щетину, в которой стала заметной седина; ношеной парке защитного цвета не мешало бы оказаться в химчистке – несколько крупных масляных пятен на рукаве никак не могли сойти за камуфляжный принт. Детектив жевал исходящий паром сэндвич, прихлёбывал из бумажного стакана с искусанным краем и, щурясь, поглядывал на дорогу.

– Трудная ночь, – пояснил он вместо приветствия и быстро поднял руку, перехватывая губами у запястья луковое кольцо, выпавшее из сэндвича. – Причём уже не первая. А ты как?

Морган вспомнил тупую апатию, охватившую его после сна о Златоглазке и Тёмном, сумасшедшую гонку через город, снежный буран, оглушающую ярость Уинтера, дрожь Кэндл, сложный разговор с сестрой – и честно признался:

– Весьма беспокойно. Спал хуже некуда, кстати. А потом ещё и побегать пришлось…

– Ну да, ну да, – скептически хмыкнул Джин и слизнул с края кофейную пену. – В первый раз вижу человека, у которого от недосыпа нежный румянец невесты и взгляд патологоанатома.

– Честное слово. Меня сегодня даже убить могли… наверное.

– Адреналиновый маньяк. Дверь-то отвори, а то я себе яйца скоро отморожу.

У Саманты, похоже, был сильный жар. Открывать дверь она выползла в необъятном пледе поверх заячьей пижамы, изрядно похудевшая и бледная в синеву. Джин сходу обнял её и смачно поцеловал в губы, сдвинув бесцеремонно медицинскую маску.

– Луком пахнет, – прогундосила Сэм, наморщив нос. – Даже я чувствую. Бедняжка Мо, и как он с тобой в одной машине ехал? А ну марш в ванную, пока зубы не почистишь – чтоб я твою рожу не видела. А потом глинтвейн свари, хорошо?

– Есть, мэм, – со вздохом отсалютовал Джин и с некоторым трудом протиснулся в холл мимо жены.

– И переоденься! – крикнула она вслед. – А теперь ты, братец… Что, по тому же делу?

– И да, и нет, – передёрнул плечами Морган. – У меня к тебе просьба. Нужно…

– Тс-с-с, не на пороге же, – просипела Сэм и за руку потянула его в гостиную. – Так, а дверь закрыть… Ну я балда…

Пока она хлюпала носом, искала под столом платки и капли, жаловалась вполголоса и вила гнездо из пледа, успел вернуться Джин с тремя кружками горячего вина, относительно чистый и выбритый. Одну он вручил гостю, а с оставшимися двумя взгромоздился на подлокотник кресла жены и блаженно прикрыл глаза.

– Знал бы ты, как неохота вечер портить… Ладно, рассказывай.

– Мне нужна статья, – без предысторий начал Морган. – Срочно. Если получится, то не только в “Форест Сан”.

Саманта прищурилась, делая глоток.

– Тема?

– Башню на Часовой площади сегодня попытались снести, чтобы освободить место под бизнес-центр.

– Проект грёбанного “Мира”? – подал голос Джин.

– Да. Сейчас башня в собственности… – Голос внезапно сел. – Кхм, в собственности той женщины из фонда. Куплена на аукционе городского имущества с нарушениями, потому что раньше входила в список строений, объявленных памятником архитектуры или чего-то вроде того.

– Хочешь сказать, являлась исторической ценностью? – быстро схватила Сэм и сделала ещё один долгий глоток. – Тянет на хороший скандал. Две недели назад как раз была шумиха, когда в Кемптоне снесли какую-то церквушку тринадцатого века, так что это дело наверняка срезонирует. Ещё что-то?

“Кое-что? Пожалуй…”

Новая идея вспыхнула в голове – безупречно логичная и достойная Брута и компании. В горле у Моргана пересохло. Он отпил вина, машинально копируя позу сестры. На одной чаше весов было благополучие города и Уилки; на другой – карьера и репутация отца.

Вдруг стало смешно.

“Это даже на выбор не похоже”.

– Да. Некоторые участки вокруг площади, в частности, фрагмент сада семьи Гриди и розарий миссис Паддлз, были отчуждены в результате аферы со страхованием земель. Позднее их выкупил “Новый мир”. У меня есть косвенные доказательства.

Саманта сгорбилась в приступе кашля. Джин молча поглаживал её по плечу, отставив пустую кружку.

– Ты ведь понимаешь, чем это твоему папаше аукнется, приятель? Он ведь курировал чёртов проект.

– Вполне.

– И ты готов?

– Да.

– А мама? – угрюмо спросила Сэм. – Она-то знает?

– Нет. Но поддержит… если я попрошу.

Морган чувствовал себя на редкость погано. Металлический привкус на губах не могло перебить даже горячее пряное вино. Очень хотелось провалиться в тёплую пьяную дремоту, но разум оставался холодным и чистым, как январское утро.

– Да, – пробормотала сестра, инстинктивно стягивая плед на груди. – Да, если ты попросишь… Статья будет. Точнее, статьи. Слушай, а остальные наши как?

– Дилан – не в теме, – ответил он, не уточняя, что скоро брат уедет и ему, в общем, будет уже не до семейных проблем. – Гвен сделает, что может, но по другой линии.

– Всё так хреново? – спокойно поинтересовался Джин.

Морган вспомнил разговор в машине – бесконечно, бесконечно давно. О том, кому выгодна была смерть дяди Гарри и том, что не каждый скелет нужно обязательно вытаскивать из платяного шкафа; о том, что Саманта не простила отца, но пока ещё считала себя его дочерью, даже если вслух говорила обратное; о том, как Майеры обычно решают проблемы.

Он прикрыл глаза, представляя город с высоты птичьего полёта. Город, под которым вращалась медленно чудовищная воронка, где мрак пожирал мрак.

“Это реально. Это правда существует”.

– Даже хуже, чем хреново, к сожалению.

– Значит, будем работать, – подытожил Джин скупо, не давая затянуться паузе. – От меня что-то требуется?

– Пока – нет. Я не стал бы просить, правда, Сэм. Но снос башни нужно остановить любой ценой. Любой, поверь мне.

Саманта молча выпуталась из пледа, сграбастала телефон и ушла наверх, на ходу набирая номер. Вскоре послышался её голос – по-прежнему сиплый, но с непривычными командными нотками. Джин вернулся на кухню, варить новую порцию глинтвейна. Звякнул мобильный; Гвен прислала сообщение.

“Видела новости про башню. Такое вообще возможно?”

Морган лизнул ободок кружки, ловя остатки пряного вкуса.

“Как видишь”.

Она не ответила, но через пятнадцать минут перезвонила.

– Привет, – звук доходил как через стекло. – Я в процессе, но есть одна загвоздка. Нужны внятные документы, которые подтверждают, что башня является исторической ценностью. Здесь странная ситуация: вроде бы всем это известно, однако ни одного документального доказательства нет.

В голову опять полезли неприятные мысли об афере со страхованием земель, когда все старые карты загадочно исчезли. Провернуть подобное было не под силу ни одному человеку…

“А тени?”

Морган стиснул зубы.

– У меня есть идея, где можно отыскать такие документы. До вечера это потерпит?

– И даже до утра, – позволила себе усмешку Гвен. – Я работаю из дома… – Послышалось шуршание, точно она положила трубку на что-то мягкое, приглушая звук. – Вив, нет, сюда не ставь, тут шпинат. Да, вон туда. Прости, Морган, – продолжила она уже громче. – Отвлеклась. Документы или заверенные копии, если таковые отыщутся, лучше сразу отвезти мне. По факсу или электронной почте ничего не высылай.

– Хорошо. До связи.

Он не стал дожидаться, пока в гостиную вернётся Джин, и сразу перезвонил Кэндл. Коротко изложил ей проблему, в общих чертах обрисовав свои действия, а в ответ получил задумчивое “Хм…” и вопрос:

– Ты на машине?

– Прямо-таки тема дня, – вздохнул Морган. – Да. Я пока у Сэм.

– Вот там и оставайся, – приказала она и повесила трубку.

Явилась Кэндл почти через полтора часа, взъерошенная и довольная, точно уличная кошка после драки. Радостно поздоровалась с Расселами, стащила из холодильника здоровый кусок пиццы и банку энергетика, а затем утянула Моргана на улицу, на ходу уведомляя:

– Машину ты пока здесь оставишь, я потом тебя подкину. На двух тачках ехать глупо. Что у нас, пустынный караван, что ли?

– Как скажешь… А куда мы едем, собственно? – Он едва успел влезть в ботинки, а куртку пришлось натягивать уже снаружи. Впрочем, Кэндл это не смущало.

– Сюрприз! К одному очень интересному человеку. Не всё же тебе меня знакомить с прекрасными психами, да, деточка?

Смятая банка из-под энергетика отправилась в забитый бумажками карман на двери автомобиля, и двигатель взревел. Снежная каша прыснула из-под колёс.

К тому времени стемнеть успело уже порядочно. Фонари отчего-то горели не везде; временами попадались абсолютно слепые участки, причём даже в центре города. Половина светофоров мигала тревожным жёлтым; обочины казались похожими на смазанные графические иллюстрации – искажённые очертания голых веток на фоне домов, чёрные жерла проулков, силуэты припозднившихся прохожих. Взлетая по излому длинного моста через Мидтайн, Кэндл немного сбросила скорость, а сразу за ним вывернула руль, съезжая с набережной на узкую боковую дорогу, виляющую между старинными домами, частью не жилых, очевидно.

– Нам точно сюда? – осторожно поинтересовался Морган, когда из всех возможных источников света остались только яркие фары их автомобиля.

– Короткий путь, – фыркнула Кэндл, кажется, намереваясь что-то пояснить, но не успела.

Дорога снова повернула и влилась в довольно широкую улицу, кое-как освещённую, которая упиралась в хаотическое скопление зданий за чугунной оградой. И в этот момент мир чудовищно исказился; тени в промежутках между фонарями сгустились в непроглядную черноту, масляную, подвижную. Она скрутилась в жгуты и хлестнула на асфальт, наперерез автомобилю, на лету облекаясь подобием плоти, обретая форму – длинные руки, вытянутые туловища, безупречно узнаваемые каре до плеч и приплюснутые цилиндры на головах, а вместо ног – перекрученные хвосты нагов.

Фонари погасли – разом.

Кэндл инстинктивно затормозила; ремни безопасности впились Моргану в грудь, и он зашёлся кашлем, не успевая ни выкрикнуть имя Уилки, ни нащупать часы. Сквозь сомкнутые веки тени в цилиндрах казались ещё черней, гуще. А потом Кэндл вдруг заорала, срываясь на визг, вдарила по газам, одновременно врубая дальний свет и противотуманные фары, и точно сама вспыхнула:

– Да подавись!

Моргана вжало в кресло.

Тени упруго выгнулись под светом, как чёрный полиэтилен под напором воды – и надорвались. Автомобиль влетел в эту дыру и так же, на скорости, ворвался в ярко освещённый двор, обрамлённый рябинами, притормаживая только у самого крыльца. Кэндл заглушила мотор и откинулась на спинку, тяжело дыша. Дорога позади была пуста; фонари снова горели.

– То самое, да? – тихо спросила она. – Про что ты говорил. Ну, крысы, тени и прочие сколопендры? Я даже испугаться не успела. Думаешь, обошлось?

– Не знаю, – честно ответил Морган. Сердце у него колотилось до обидного ровно, в такт тиканью часов в нагрудном кармане. Безликих в цилиндре видно не было; схлынуло и ощущение ирреальности, превращающее обычный вечерний пригород в жутковатый монохромный мир. – Похоже, что да. Будем надеяться, что их спугнула твоя решимость. И противотуманки.

– Я буду надеяться, что утром на том месте не найдут труп какой-нибудь сбитой старушки, – мрачно откликнулась Кэндл и, зажмурившись, отёрла руками лицо. – Ладно. Потопали. Времени у нас не так чтобы завались. Архив вообще-то закрылся в шесть часов, причём ещё вчера.

– Архив? – Морган перевёл взгляд на табличку над крыльцом. Стекло автомобиля запотело, но буквы были достаточно крупными, чтобы различить надпись. – А. Кажется, понял. Твой информатор?

– Он самый.

Идти пришлось не в основное здание, а в дальнюю пристройку. И, хотя света отчаянно не хватало, инстинкты не спешили вопить об опасности. Клумб на территории архива не водилось. Замшелые корпуса словно выросли посреди густого рябинового леса, ближе к ограде переходящего в сплошную стену из шиповника и бузины. Дорожки были аккуратно расчищены от снега, но здесь, судя по отпечаткам, поработала не спецтехника, а кто-то трудолюбивый и с лопатой. Отдельные фонари крепились не на столбах, а на длинных штангах, зафиксированных на опорах, и вся конструкция напоминала огромную гирлянду из полупрозрачных голубоватых шаров, винтажную ёлочную игрушку. Сквозь запах мороженых рябиновых ягод пробивалась едва заметная сладость – бумага, пыль и ещё что-то очень старое, даже, скорее, древнее.

Шли молча; о том, что случилось по пути, никто не упоминал, как по сговору. Ключ от хода через пожарную лестницу предсказуемо обнаружился в заднем кармане у Кэндл.

– Дубликат, – пояснила она тихо. – Камер наблюдения тут нет. Все копии будут заверены надлежащим образом, но не будь кретином и не спрашивай, откуда что взялось. Лады?

– Хорошо, – кивнул Морган и, поднимаясь по лестнице, бросил последний взгляд через плечо.

С высоты третьего этажа заросший рябиной и перетянутый лентами фонарей архив напоминал стеклянный шар с игрушечным домиком.

“Маленький безопасный мирок”.

Внутри здания далеко идти не пришлось. Информатор дожидался в первом же кабинете вправо по коридору от запасной лестницы. Большую часть помещения занимали металлические стеллажи с потасканными скоросшивателями и облупившиеся картотеки. За единственным столом, заваленным делами в обложках из сыплющегося картона, вглядывался в блеклую распечатку человек, одетый в свитер поверх водолазки. Клочковатая бородка клинышком потешно топорщилась; допотопные очки со сломанной дужкой то и дело съезжали к кончику носа, и незнакомцу приходилось постоянно их поправлять, чтобы продолжить чтение. Лицо у него было вытянутое, но весьма приятное, к тому же глаза из-за толстых стёкол выглядели просто огромными, как в мультике. Черты казались отдалённо знакомыми; впрочем, такой типаж среди вечно недоедающих мелких клерков встречался довольно часто.

Кэндл скинула свою сумку на свободный стул и перегнулась через столешницу, чмокая своего приятеля в небритую щёку.

– Привет, архивный крыс. Всё готово? Это, кстати, парень, о котором я говорила. Не смотри, что блондин, язык за зубами он держать умеет. Если припрёт, можешь к нему вместо меня обращаться.

Морган не совсем понял, что к чему, но на всякий случай улыбнулся и кивнул. Крыс поднял голову, подслеповато щурясь, и вдруг хохотнул:

– Верю, что умеет. А, так, насчёт просьбы… Всё готово. В трёх экземплярах, как обещал, – и он протянул пухлый пластиковый файл, споро откопав его под залежами папок.

Кэндл быстро проглядела документы и довольно цокнула языком:

– То, что доктор прописал. И даже без грифа “секретно”. Где нашёл?

Крыс зябко поправил съехавший с плеча свитер и снова зарылся в свою чрезвычайно интересную распечатку.

– Как всегда – в основных фондах голяк, а в списанных на уничтожение документах сплошная малина.

– На уничтожение? – уточнил Морган. В городском архиве ему прежде бывать не приходилось, разве что в новом офисе и очень давно, ещё в бытность студентом, и работу этого заведения он представлял весьма смутно.

Кэндл тем временем плюхнулась на стул и углубилась в чтение, бормоча что-то под нос. На происходящее она обращала мало внимания.

– Ну да, – кивнул крыс, по-прежнему избегая взгляда глаза в глаза. – Там что-то типа вторых экземпляров, справок и выписок. Ну, и всякое старьё, которое не внесено в описи – ответы наши, например, к которым приложены копии каких-то документов. Лет десять всё скопом внесли в акт на уничтожение, но запечатать это добро в бумажные мешки и отправить на сжигание руки ни у кого не дошли. Знаешь, что самое ошизенное в моей работе? – спросил он вдруг, оживляясь. – Это и рай, и ад для ленивых. Её всегда тонны. Горы. Целые долбанные Альпы работы по списанию, уничтожению, систематизации и прочей ерунде. Но она вся не срочная. Может месяц лежать, может год, может десять, и никто и не почешется тебя торопить. Так-то, чувак.

Последние слова прозвучали немного картинно, неестественно. Морган попытался вспомнить, где ему их уже приходилось слышать, и едва не рассмеялся.

“Гнездо кукушки” на улице Макмёрфи.

Он перегнулся через столешницу и, поймав взгляд крыса, улыбнулся:

– Бандана с Микки Маусом вам больше подходила. И другие очки – тоже.

– Я разносторонний человек, – откликнулся тот, откидываясь назад и слегка раскачиваясь на стуле. Металлические ножки скрипели, кроша древний паркет. – Платят в архиве мало. Фотографии – подработка, чтоб свободно заниматься делом жизни или типа того.

“Ну да. На фотографиях Фелтона Кента с падчерицей в откровенных обстоятельствах легко заработать аж на дело целых трёх жизней. Потому что одной может и не хватить”, – подумал Морган, а вслух уточнил только:

– И как, дело жизни стоит риска?

Крыс снял очки и принялся методично протирать стёкла; глаза у него по контрасту показались маленькими и бесцветными, и щурился он так, что сразу становилось ясно – подслеповатость не притворная.

– Как сказать. Я просто люблю свой город, чувак, так-то. А некоторых людей… не люблю. И себя в том числе.

Свет мигнул. Этого хватило, чтобы Кэндл встрепенулась и засобиралась. Крысу на прощание достался ещё один поцелуй в щёку. Уже в автомобиле Морган спросил, как вообще удалось раздобыть такого эксцентричного информатора.

– Да так, – пожала плечами она. – Вообще это давно было. Мне тогда громкое дельце попалось, про выселение клуба филателистов из крошечного домика рядом с площадью. Кто-то чего-то заложил, вовремя не выплатил и всё такое… Клуб жалко было, но выиграть – без шансов. В газете писали об этом. И вот как-то после заседания ко мне привязался чудной укурок в бандане с лупоглазой мышью. Типа посидеть, по коктейлю… Ну, а потом он мне подсунул копию одной любопытной дарственной. Вроде как домик-то давно к другому человеку перешёл, и закладывать его права не имели. Потом я уже узнала, что укурок работает в архиве. Он на старине повёрнут или что-то вроде, но от своей морды ему лезть в суды не с руки. Вот я у него получаю иногда редкие документы, несу возмездие и справедливость во имя старого Фореста. Ещё месяц назад сказала бы, что крыс мой просто фанатик, – задумалась она вдруг. – А сейчас подумала вот о чём. А мог он увидеть случайно другой город? Ну, бар “Шасс-Маре”. Или того верзилу с фонарём. Он, знаешь, похож на мальчишку, которого выкинули из парка аттракционов и который теперь пытается заработать на входной билет. Если понимаешь, о чём я. У каждого своя валюта.

Морган на мгновение задумался, как бы он сам поступил, если бы его поманили разноцветными огнями Чи – а затем вдруг отлучили от них. Если бы заповедные места, увязшие в безвременье, как ящерка в янтаре, нельзя было найти по устаревшим картам…

По спине пробежал холодок.

– Кажется, понимаю.

– Забей, – вздохнула Кэндл, выезжая на мост. – Может, я придумываю просто. Он ведь и на сторону секретами торгует. А с меня денег не берёт, потому что у него хобби такое дурацкое, может. И вообще он фрик какой-то. Ну кто будет на работе тридцать первого декабря в субботу штаны просиживать?

Морган вспомнил, как выдернул Гвен с какого-то совещания, а Джина забрал из вполне себе работающего участка, и хмыкнул, но не сказал ничего. Да Кэндл и не требовала ответов. Она действительно подвезла его до самого дома Расселов, махнула рукой и укатила к себе – отсыпаться. Порядком замёрзшая “шерли” завелась не сразу, но больше никаких неприятностей возвращение домой не принесло.

Тени словно затаились.