Глава IV

Сообщение от Джина пришло в четверть одиннадцатого.

“В “Цезаре” сегодня 13.10”.

– Подружка пишет? – Кэндл с любопытством взгромоздилась на стол и попыталась взглянуть на текст.

Морган перевернул телефон экраном вниз и невинно улыбнулся:

– Нет, родственник. Приглашает на деловой обед. Нужно решить кое-какие семейные вопросы.

– Когда ты так говоришь, то становишься похож на легализовавшегося мафиози.

– А что, больше ни у кого семейных дел быть не может? – Морган заломил брови. Кэндл уже открыто расхохоталась:

– Передай пинка этому родичу, который украл мою любимую компанию к обеду. Придётся теперь заказывать пиццу в офис и кидаться оливками в Ривса, чтоб со скуки не помереть.

В этот момент в зал вошёл посетитель, суховатый чернокожий старик в белом пальто. В руках у него был объёмный пакет. Кэндл проворно соскочила со стола и поцокала каблуками в свой кабинет, а Морган поднялся навстречу посетителю. После ночного визита в Шасс-Маре всё вокруг виделось слегка ненастоящим, как безупречно раскрашенная декорация. Даже Кэндл и её реакции – в другой раз она бы не отстала, пока не вытянула из него, где и с кем он встречается. А сейчас просто сбежала, словно у неё нашлись дела поважней.

…Посетитель оказался очередным недооценённым музыкантом. Морган провозился с ним до самого обеда, убеждая, что нет, в обязанности сотрудников мэрии не входит предоставление просителям звукозаписывающей студии, нет, и менеджера мы вам предоставить не можем. Он даже согласился выслушать пару блюзовых песен, которые старик исполнил а капелла – и не так уж плохо, надо сказать – а также выписал для него пару контактов благотворительных организаций округа. В итоге проситель удалился крайне растроганным и вдохновлённым, а на прощание всучил Моргану стопку своих дисков с автографами.

Морган посмотрел на часы, чертыхнулся и пулей вылетел из офиса, предоставив Оакленду закрывать жалюзи над приёмным окном

До “Цезаря” было всего минут десять быстрым шагом, но когда он вошёл в зал, то Джин уже приканчивал свою порцию баклажанов на гриле и подбирался к курятине в маринаде.

На другом конце стола сиротливо ютилась миска с подостывшей лапшой подозрительно сизого цвета.

– Не китайская, но тоже вкусно, – вместо приветствия сообщил Джин и указал вилкой на продавленное кресло. Сегодня он был при параде – чисто выбритый, в свежей форменной рубашке и даже с галстуком, правда, изрядно ослабленным. – Присаживайся. Скоро ещё чай принесут. По виду похож на помои, но бодрит лучше чёртова энергетика.

– Ты, я вижу, крутой знаток паршивых забегаловок? – хмыкнул Морган, устраиваясь среди безвкусно-алых подушек. Запах от лапши действительно исходил аппетитный, но здравый смысл подсказывал, что к плавающим там кусочкам моллюсков лучше не присматриваться.

– Зарплата обязывает.

– А почему “Цезарь”, кстати, если кухня азиатская?

– Хозяин – итальяшка, у него так собаку зовут. Старая такая брехливая такса.

– Сэм обожает старых брехливых собак, – хохотнул Морган и храбро зачерпнул лапши. На вкус оказалось просто божественно. – Кстати, что за “г.п.п.” такое? Второй день мучаюсь.

– Годовщина первого поцелуя, – серьёзно подмигнул Джин. – И, кстати, подарок я уже выбрал. Электрошокер от “Гризли”, последняя модель.

– Сэм оценит. Будет запугивать бездельников у себя в редакции до трясущихся коленей, – хмыкнул Морган. Как раз в это время неслышно подкралась узкоглазая официантка в чёрном, брякнула на стол обшарпанный бронзовый чайник, пару керамических пиал и так же бесшумно растворилась в полумраке забегаловки. – Слушай, они здесь как ниндзя.

– Итальяшка привечает иммигрантов, но конкретно эта цыпочка – его младшая дочь. – Джин вдумчиво поковырял во рту зубочисткой, искоса поглядывая в сторону барной стойки. – Поклонница восточных единоборств, между прочим.

– Смотрю, ты всех тут знаешь.

– Она просто попадалась на кое-чём не вполне законном, – махнул рукой он, и взгляд его внезапно стал цепким и холодным. – Я нашёл нечто любопытное.

Морган отставил полупустую миску с лапшой и нагнулся над столом. Время шуток закончилось.

Шум улицы за окном казался теперь таким же приглушённым, как свет, проникающий сквозь красноватое тонированное стекло.

– Вышел на человека, который напал на меня?

– Пока нет, – неопределённо качнул головой Джин и наконец отложил на край тарелки изжёванную зубочистку. И вспомнились некстати рассказы Сэм, что точно такими же изжёванными морально, а порой и физически избитыми были подозреваемые после личных допросов детектива Рассела. – Но, возможно, раскопал мотив. Ты знаешь, что твой отец – попечитель благотворительного фонда “Новый мир”?

– Разумеется. Фонд открыли, когда мне лет десять было…

Морган краем глаза уловил движение, но это оказалась всё та же официантка в чёрном. Она скользнула тенью, без видимых усилий держа одной рукой перегруженный тарелками поднос, и скрылась в подсобных помещениях.

– Примерно месяц назад в фонд поступило крупное пожертвование от Джерома Харриса. Это бизнесмен, не миллионер, но чертовски состоятельный. И почти всё своё состояние он перевёл “Новому миру”, а через два дня погиб. Точнее, застрелился в собственном кабинете, оставив безупречно разумную записку. Что-то там про неизлечимую болезнь и страх мучений. Вскрытие болезни не выявило. И знаешь, что интересно? – Джин понизил голос. – Незадолго до перевода средств на счета “Нового мира” он приезжал в Форест. Якобы по личному приглашению высокопоставленного чиновника.

Желудок у Моргана неприятно сжался. Привкус от лапши стал кислым.

– Моего отца?

– Возможно, – кивнул Джин. – Жена Харриса пытается сейчас оспорить перевод денег через суд, настаивает на том, что её муж был невменяем на момент совершения операции. И угадай, кто ведёт дело со стороны “Нового мира”.

– Ну и кто?

– Рональд Уэст. Личный адвокат мистера Гриффита…

– …с которым я встречался перед нападением и забирал какие-то документы, – мрачно подытожил Морган. В голове у него вертелась сплошная нецензурщина, но вслух он сказал только: – Плохо. И не говори мне, что очередное заседание суда было прямо перед моей поездкой или сразу после.

– Сразу после. И не буду говорить, ты сам догадался, – ухмыльнулся Джин и поднял пиалу с чаем, как бокал с шампанским: – Твоё здоровье, братишка Мо. Будь осторожен.

– Буду, – сухо пообещал Морган. Новости его не сильно удивили, потому что заподозрил неладное уже давно. Но одно дело – подозревать… – Неплохо было бы узнать, на что фонд собирается тратить эти деньги. В прошлом он занимался благоустройством города.

– Узнаю по своим каналам, – кивнул Джин. – А ты – по своим, у тебя тоже неплохие связи. И кстати, о связях… Заглядывай как-нибудь к нам с Сэм. Она по тебе скучает, а ходить к вам… Сам понимаешь.

– Как-нибудь загляну, – улыбнулся Морган. – И спасибо.

– Не за что, – как-то по-собачьи оскалился Джин. – Пока не за что.

К этому времени от обеденного перерыва осталось меньше четверти часа. Морган допил остывшую лапшу через край, зажевал мятными пастилками и сбежал на работу. По дороге он прикидывал, кто из его знакомых – хороших знакомых – может знать о внутренней кухне “Нового мира”. По всему выходило, что легче напрямую спросить у отца.

Кэндл полностью сдержала обещание: заказанную пиццу как раз доедали всей компанией, а Ривс, чертыхаясь, пытался выбрать у себя из капюшона оливки, не снимая толстовку.

– Кофе будешь? – безмятежно поинтересовалась Кэндл, салютуя полной чашкой. Ривс с мученическим видом вывернул капюшон, и оливки забарабанили по ламинату.

– С удовольствием. Там только чай был, – согласился Морган, подсаживаясь за стол. – Как у вас здесь, тихо?

– Да вроде, – зевнул Оакленд. Выглядел он откровенно невыспавшимся. – Сегодня же среда, в социалке приёмный день, половина городских психов сейчас там пасётся. Ладно, я пойду окно открывать, если кто придёт – звякну вам.

– И я т-тоже т-тогда пойду, – тут же поднялся Ривс, стискивая свою кружку с кофе. – Спасибо за у-угощение, мисс Льюис.

– Спасибо, что побыл мишенью, – безжалостно хмыкнула Кэндл. – Я тоже допью кофе и нагряну. Не скучайте пока, мальчики.

Молчать наедине с ней было так привычно и уютно, что адреналиновая волна после разговора с Джином постепенно схлынула. Идти в лобовую атаку на отца теперь казалось весьма глупым. Наверняка что-то о фонде можно было разузнать и косвенно, хотя бы и через рабочие связи.

– Кэндл, слушай, а ты про “Новый мир” ничего не знаешь?

– Секту или фонд? – живо откликнулась она. – Из секты я года три назад парня вытаскивала, а в фонде моя старушка работает. В смысле, мать.

– Серьёзно? – удивился Морган. – В первый раз об этом слышу.

– Ну, она у меня активная, – поморщилась Кэндл. Мать она любила, но юридический колледж не простила ей до сих пор. – То с твоим папашей в преферанс играет, то по этим своим клубам-кружкам шастает… Ну, и во всех фондах затычка. В “Новом мире” она замсекретаря. А что?

– Личное дело, – честно ответил Морган. – Хочу узнать, какие у них планы на ближайшие несколько лет. Развивающую детскую площадку в парке Гринз они ведь строили?

– Не помню такого, – нахмурилась Кэндл. – Ладно, я узнаю. Тебе срочно?

– Да не особо.

На это Кэндл ничего не ответила, только снова уткнулась в свою чашку с эспрессо. Морган целую минуту ждал коронной фразы про растущие долги и собственную душу, уже-де принадлежащую ей, Кэндл, но сакраментальные слова так и не прозвучали.

“Значит, мне не кажется”.

– Кэнди-Кэнди?

– М-м? – Она даже не попыталась сделать вид, что злится.

– Что у тебя случилось?

Некоторое время она молчала, баюкая в ладонях чашку с отколотым краешком, словно умирающую бабочку. А потом уставилась на него исподлобья:

– Никому не скажешь?

– Лучше сдохну.

Кэндл длинно выдохнула и зажмурилась, точно перед нырком в бассейн.

– Помнишь, я рассказывала про случаи с Гриди, Паддлз и ещё кое с кем? – Морган кивнул. – Так вот, я ещё два дела раскопала. И знаешь, что у них общее? У всех?

– Даже и не догадываюсь.

– Программа поддержки страхования земель от подтопления, – еле слышно ответила Кэндл. Скулы у неё были пунцовыми. – Я бы не заметила, если б Паддлзы не присоединились к этой программе на год позже других. А примерно за шесть месяцев до того выправляли какую-то справку, и там границы земельных владений были в порядке. От справки осталась одна ксерокопия, за документ это не считается, так что в суде ей просто подотрутся. Но сам факт. Сам факт.

И она снова умолкла.

Морган осторожно выждал почти минуту, а затем спросил:

– И что с того?

– Ну, я уже говорила, что моя старушка – затычка во всех фондах, – глухо откликнулась Кэндл. – Ладно. Не хочу об этом. Обними меня, а? Не будь поганцем, – добавила она грубовато.

Морган понял – без лишних слов.

Он снял пиджак и повесил его на спинку кресла. Подошёл к Кэндл, взял её за локоть и потянул на себя; она выскочила из кресла пружиной, точно только этого и ждала, и замерла.

На своих чудовищных каблуках она была немного выше его.

– Разуешься? – тихо попросил Морган. Кэндл отрывисто кивнула и переступила с ноги на ногу, неловко вылезая из туфель.

Когда она осталась босиком, Морган обнял её, одной рукой притягивая за плечи, а другой – гладя спину под пиджаком; сзади у кроваво-алой блузки был огромный вырез, почти до талии, и Морган бездумно водил сверху вниз – то с нажимом, слегка царапая ногтями, то легко, едва касаясь подушечками пальцев, то медленно-медленно, раскрытой ладонью.

Кэндл вздрагивала и покрывалась мурашками.

А потом он прижался губами к её шее, слегка прихватывая кожу – сперва за ухом, где сильнее всего пахло теми прохладными духами, напоминающими просолённое океаном дерево, потом к щеке и снова к шее, у подбородка. Кэндл дышала мелко и рвано, но не дотрагивалась до него – её руки были плотно притиснуты к бокам и сжаты в кулаки.

Морган очень мягко потянул её за волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову, и поцеловал в губы.

Ужасная алая помада была на вкус как апельсины в шоколаде.

Они с Кэндл целовались минут пятнадцать и остановились только тогда, когда она в запале прокусила ему губу до крови.

– Жаль, что обед кончился.

– Да, жаль.

– Я старше тебя на одиннадцать грёбанных лет.

– Как будто это что-то значит.

– Зайдёшь ко мне? Вечером.

Панические нотки в голосе Кэндл сменились привычными трикстерскими, и Морган с облегчением выдохнул.

– Как-нибудь, – пообещал он легкомысленно. – Только матери своей не говори, иначе нас всё-таки поженят.

Кэндл фыркнула и больно ткнула его кулаком под рёбра.

– Вот мерзавец.

Вниз она ушла первой. Морган сперва перерыл аптечку сверху донизу в поисках нужных лекарств, затем долго замазывал ранку на губе “жидким клеем”. Выглядел результат не слишком приятно, но приемлемо.

А вот помада оттираться с воротника отказалась напрочь.

Ривс с Оаклендом, конечно, это заметили, но никто не сказал ни слова.


После работы Морган поехал сразу домой. С отцом ужинать не хотелось, но позвонила мать и сказала, что в гости заглянет Дилан, а значит вечер в баре с Кэндл и компанией отменялся. По дороге он заскочил в супермаркет и набрал фруктовых цукатов – Донна редко закупала такие вещи, а брат их обожал. Мрачно прокручивая в голове два разговора, с Джином и с Кэндл, Морган думал, что помощь хорошо знакомого врача ему наверняка понадобится в ближайшее время.

Когда “почти миллионер” переводит благотворительной организации всё своё состояние, а у простых горожан пропадают куски земли, пострадать может даже совершенно случайный человек.

“А я, к сожалению, не случайный”.

Ещё подходя к дому, он услышал музыку – нежный аккомпанемент фортепиано и мужской голос, выводящий старинную балладу о поэте, которого феи едва не заманили в своё царство. Звук искажался, проходя через приоткрытое окно, но не узнать дуэт было невозможно.

Морган разулся, пристроил пальто на вешалке и поднялся на второй этаж, стараясь не шуметь. Помедлил перед дверью, но затем толкнул её и вошёл.

Дилан допел куплет до конца и только потом сделал матери знак остановиться.

– Привет, Морган, – стиснул он брата в объятьях, ухмыляясь. – Давно вернулся?

Он был в великоватом перуанском свитере совершенно дикой расцветки – жёлтое с зелёным, оранжевое с малиновым, где-то посередине между этническим наивом и полной безвкусицей. Обычные линялые джинсы из-за этого смотрелись едва ли не элементом форменной одежды. От свитера пахло лавандой – похоже, его только что вытащили из шкафа, а рабочий халат и рубашка висели на спинке антикварного стула Этель.

– Только что с работы, – улыбнулся Морган. – Привет, мам. Развлекаетесь?

– Коротаем время до ужина, – пожала плечами Этель. Сегодня на ней было жемчужно-розовое платье из плотного атласа, больше подходящее для оперы или театральной премьеры – о, да, она и не собиралась скрывать, что воспринимает визит старшего сына как праздник. – Всё-таки тебе следовало закончить музыкальный колледж, – обернулась Этель к Дилану.

– Конечно, – хмыкнул он. – Как и всем нам. Кроме бедняжки Моргана, которому медведь на ухо наступил… Но я слишком люблю медицину.

– Поэтому я и не настаивала, дорогой, – повела она рукой. – И, к слову, Морган тоже талантлив, просто музыка – не для него. Впрочем, если все в сборе, то пора спускаться. Годфри наверняка так одиноко внизу.

Дилан, судя по выражению лица, порядком сомневался в этом, однако спорить не стал и последовал за матерью. Морган потянул за край перуанского свитера и, когда брат обернулся, пихнул тому в руки увесистый кулёк.

– И что тут? – скептически поинтересовался Дилан.

– Цукаты, – буркнул Морган и отвернулся, но всё же успел заметить, как брат расплывается в улыбке.

– Тебе надо было родиться старшим, – мечтательно заметил Дилан, шурша кульком.

– Почему это?

– Ты слишком любишь нас всех баловать, – вздохнул он. – Честное слово, мне даже стыдно.

Морган только отмахнулся и сбежал в свою комнату – переодеваться. Когда через десять минут он спустился вниз, то все уже сидели за столом. Этель, методично разделяя телячий медальон ножом и вилкой едва ли не на волокна, рассказывала об импрессионизме в музыке. Годфри было явно плевать и на Сати, и на Равеля, и на всех тех счастливчиков-композиторов, успевших прославиться до войны, однако он слушал благожелательно и даже временами задавал вопросы. Дилан пил мелкими глотками томатный сок с базиликом и блаженно щурился. Еда у него на тарелке была нетронутой.

– Ты не голоден, что ли? – хмыкнул Морган, присаживаясь рядом с ним.

Дилан слизнул каплю сока с края стакана и отставил его, придвигая к себе тарелку.

– Ничего не ел со вчерашнего утра, – признался он и звякнул вилкой о нож. – И спал часов шесть. Две операции, почти подряд, и Сьют на больничном, а Лоран ещё к такому не готова. Честно говоря, у меня сейчас такое чувство, словно пищеварительные функции уже атрофировались за ненадобностью.

– Может, тебе лучше выпить бульона, дорогой? – обеспокоенно вскинулась Этель, разом забывая об импрессионистах.

– Не надо, мам. Я в порядке, устал просто. Отосплюсь и пройдёт.

– Мне не нравятся порядки у вас в клинике, – нахмурился Годфри. На секунду в его лице промелькнуло нечто благородное и волевое, словно за оплывшей маской из полупрозрачной резины проступили живые черты. Моргана пробрало дрожью; вспомнились отчего-то свадебные фотографии родителей, которые он не просматривал уже давным-давно, но если молодая Этель виделась ясно, то образ отца был точно в густой тени. – Не хватает персонала? Я могу позаботиться о переводе нужных людей, только составь список.

– Не стоит, – отмахнулся Дилан, положил в рот кусок телячьего медальона и расплылся в блаженной улыбке. – М-м, Донна – просто богиня. Пап, не бери в голову, это форс-мажор, так случается.

– И часто “случается”? – скептически поинтересовался Годфри.

Дилан открыл рот, явно намереваясь сказать решительное “нет”, однако под внимательным взглядом Этель не решился лгать.

– Сейчас чаще, чем раньше, – признал он неохотно. – В последние восемь месяцев пациентов многовато. Причём не только у меня, но и в терапевтическом, и в инфекционном… Причём детей это не касается, только взрослых. Смертность зашкаливает, – добавил он опустив взгляд.

Этель прикоснулась к его руке:

– Тема, разумеется, не для беседы за ужином, но ты можешь говорить с нами откровенно, милый.

– Ни у кого не испортится аппетит от описания пары вскрытий, – поддержал её Морган. Годфри поморщился:

– Тебе надо меньше общаться с детективом Расселом. Он тебя портит.

Дилан едва не поперхнулся:

– Это нашего малютку Мо? Скорее, наоборот. А насчёт тем, не подходящих для ужина… Рассказывать нечего, в общем-то. Смерти естественные. Инфаркты, инсульты, обострения всяких застарелых болячек… – Он задумался. – Не знаю, как объяснить. Никаких особых патологий нет, но иногда привозят пациента, например, с язвой желудка, и я уже вижу, что до следующей недели он не доживёт. Нормально перенесёт операцию, пойдёт на поправку – а потом у него откажет сердце. Или почки. Или случится инсульт.

– Печать смерти на челе? – пошутил Морган, хотя ничего весёлого не было. Этель укоризненно взглянула.

– Нет. Или да, – парадоксально откликнулся Дилан. – Понимаете, они какие-то бесцветные, тусклые. И раздутые. Не располневшие, а точно воздухом накачанные. И никаких патологий при этом, – повторил он. И нервно улыбнулся: – Да ладно, не берите в голову. Я просто устаю, вот и мерещится. У врачей даже больше суеверий, чем у копов с пожарными вместе взятых.

– Это всё от усталости. Ты обязательно должен взять отпуск, – решительно произнёс Годфри, глядя исподлобья – маленький, обрюзгший, но очень сердитый и опасный человек. – Почему ты никогда не позволяешь позаботиться о тебе?

– Может, потому что мне уже тридцать один год, и поздновато родителям бегать за мной, подтирая сопли? – задрал брови Дилан. Этель неодобрительно качнула головой. – Ладно, проехали. Мы не так уж часто собираемся все вместе, можно найти тему и поаппетитнее детских соплей или там повышенной смертности.

– Разумеется, – покладисто согласилась Этель. – Ты ещё не нашёл себе достойную спутницу жизни? Мисс Ларсен была очень мила, когда мы случайно встретились с ней в госпитале.

Дилан закатил глаза:

– Мам, Лоран – просто коллега.

– Твой отец когда-то тоже был для меня “просто коллегой” в культурном центре Фореста…

Эту историю все слышали уже, наверное, тысячу раз, и обычно Годфри почти сразу мягко заставлял Этель замолчать. Однако сегодня он пребывал в каком-то ностальгически-благодушном настроении и только слушал. Морган разглядывал его исподтишка, пытаясь вновь уловить отблеск того изначального образа, который покорил некогда талантливую юную пианистку.

“…бесцветные, тусклые. И раздутые. Не располневшие, а точно воздухом накачанные…”

Слова Дилана звучали в голове снова и снова, точно испорченная пластинка, которая проигрывает только один фрагмент песни. Морган попытался примерить их к отцу, но никакой “бесцветностью” там и не пахло: рыжий, с яркими глазами и тёмными губами, Годфри был, скорее, не раздутый, а приспущенный, словно когда-то его накачали до предела, а затем, когда тело растянулось, выпустили часть воздуха.

“А ведь отец никогда не был большим или полным”, – осознал вдруг Морган. Там, в детских воспоминаниях, он выглядел почти на голову ниже Этель, маленький, юркий, и… и…

Образ ускользал.

– …мне компанию?

– А? – очнулся от размышлений Морган.

– Говорю, составишь мне компанию? – улыбнулся Дилан. Тарелка его опустела. – Хочу до чайно-кофейной перемены выйти на улицу и покурить.

– Я же не курю, – фыркнул Морган.

– Просто спать очень хочется, – невинно заметил Дилан, слегка щурясь. – Боюсь, что засну прямо там.

– Ну, раз так, то как добрый младший братишка, я тебе отказать не могу.

Они вышли из столовой, оставив родителей наедине. Всю дорогу до чёрного хода Дилан помалкивал и только мял в кулаке сигаретную пачку. На улице он сразу отвернулся от резкого ветра и прикурил, закрывая огонёк ладонью. Морган стоял рядом, прислонившись к дверному косяку, ёжился от холода и смотрел на замёрзший сад. Яблони, бессильно клонящиеся к беседке, были точь-в-точь, как в затерянном сквере с безликим. С одной лишь разницей – их освещала цепочка мелких молочно-белых ламп, растянутых между четырьмя столбами. И только в глубине беседки, за резной дверцей мрак оставался густым и липким, как гудрон.

– Я собираюсь уехать из Фореста.

Это прозвучало как гром с ясного неба. В первую секунду Морган растерялся настолько, что даже физически потерял равновесие и вцепился негнущимися пальцами в дверной косяк.

– Ты имеешь в виду именно то, о чём я подумал?

– Не знаю, – зло усмехнулся Дилан. – Я же не читаю твои мысли… Просто больше здесь не могу. Куда бы я ни шёл, что бы ни делал, чего бы ни добивался – везде торчит его хвост. Отца, в смысле. Или не торчит, а мерещится, но разницы никакой. Все думают, что я добился своей должности только за счёт семьи.

– А разве не так? – сухо спросил Морган. В висках что-то горячо пульсировало – не кровь, нет. Слишком едкое и жгучее для крови.

– Может, меня и повышают быстрее, чем следовало бы. Но, чёрт возьми, оперирую я сам, и я лучший хирург в этом городе! – Дилан тщательно растёр недокуренную сигарету и щелчком пальцев запустил её в нетронутый снег в саду. – Я же не глухой и слышу, что обо мне говорят. И знаю, что будут говорить всегда… В общем, на конференции я познакомился с одним человеком. Он обещал мне место в крупной клинике близ Уитшира.

– Это даже не соседнее графство.

– Чем дальше, тем лучше. – Дилан запрокинул голову и потёрся макушкой о стену. И без того слишком небрежно стянутые в хвост волосы превратились в растрёпанный веник. – Я туда, конечно, не рядовым хирургом иду, но и не шефом. Никто не будет мне заглядывать в рот, как здесь.

– И плевать в спину, когда ты отворачиваешься.

Морган хотел понять и посочувствовать, но ощущал только иррациональную обиду: его бросают здесь. Его. Бросают. Здесь.

И всю семью тоже.

– Как будто про тебя не говорят чего-то подобного. – Дилан зажмурился и с силой потёр веки. Лицо его сейчас казалось алебастровой маской – несмотря на мороз, на скулах не было и тени румянца.

– Не говорят, – одними губами улыбнулся Морган. – Я же безотказный ангелочек Майер, самый правильный парень во всём Форесте. Я делаю чёртову кучу неблагодарной работы, а должность у меня слишком маленькая, чтобы завидовать.

– Иди ты… – Дилан покосился на него и неловко притянул к себе одной рукой за плечо. – Тоже мне, ангелочек… Матери не рассказывай только, ладно? Я сам.

– Когда?

– Хотел сегодня, – тихо признался Дилан. – Но не смог. Мама такая счастливая, потому что я зашёл. И отец… ну, на удивление нормальный.

У Моргана вырвался смешок.

– Я тоже заметил. Слушай, а кто-нибудь ещё в курсе?

– Гвен, – еле слышно откликнулся он. – Сэм меня поколотит, если узнает. А Гвен помогла с документами. Ну, и с арендой там, в Уитшире.

– Я тебя тоже поколочу.

– Не сердись, мелочь, – хмыкнул Дилан и взъерошил ему волосы. – И пойдём в дом. Ты уже как ледышка.

Остаток ужина прошёл идиллически. Этель долго уговаривала Дилана остаться на ночь, но он был непреклонен. Морган проводил его до калитки, очень аккуратно выставил сигнализацию и вернулся сразу к себе в комнату, не заглядывая в столовую к родителям. В спальне он плотно задёрнул шторы, полностью разделся, влез под одеяло и свернулся клубком, насколько гибкость позволяла, и так проспал до тех пор, пока не затрезвонил будильник.

Во сне была сплошная, жуткая чернота, и в ней кто-то тонул: то рыжий и бесконечно усталый Дилан, то бесформенный, оплывший отец, то сам Морган – надтреснутая фарфоровая кукла с дырами вместо глаз.

Загрузка...