Трогать нельзя

Глава 4

Я останавливаюсь возле дома, где живем мы с Таткой.

Я на пятнадцатом, она – на десятом. Посте гибели родителей я продал дом и купил здесь нам с ней жилье. Ее квартира пустовала, пока Татке не исполнилось восемнадцать, и я официально перестал быть ее опекуном.

До этого момент мы жили вместе. И да, это было, сука, то еще испытание. Последние три года – точно. Вдвойне. Втройне, бл*.

Я ссаживаю сестру с байка, избегая желания задержать руки чуть подольше на тонкой талии. Она, кажется, даже умудрилась слегка задремать во время поездки, хотя это немыслимо, когда на байке вторым номером едешь. Но не в случае Татки, естественно.

Колян заруливает с нами в закрытый двор, снимает шлем и щерится на то, как я плотнее запахиваю на сестре куртку и шлепком по жопке отправляю ее к подъезду.

Еще бы, гад, разве пропустит развлечение!

Татка, еще в полусне и алкогольном дурмане, оборачивается к нему и тоже улыбается:

– Коля, в гости зайдешь?

– Коля в гости не зайдет, – обрываю я его желание ляпнуть в очередной раз невпопад. – Пошла к подъезду, зараза мелкая, и ждешь меня.

– Да пошел ты!

Татка показывает мне средний палец и гордо топает домой, Колян любуется охренением на моем лице, которое нечасто увидишь, и авторство всегда одно и то же. И я бы сорвался следом и показал наглой, поверившей в себя сестре, что не стоит злить большого и страшного брата, но, подозреваю, что Колян именно за этим цирком и остался понаблюдать.

Поэтому я только провожаю прищуренным взглядом крепкую жопку в коротких шортиках, даже мысленно не позволяя себе залипать на вид, прикидывая, как бы ее наказать. Так, чтоб забыла вообще, каково это – злить меня и выдергивать из постели среди ночи. Так-то я уже старый стал для этого!

Потом разворачиваюсь к Коляну и успеваю заметить, что этот скот прямо-таки облизывается на стройные ножки Татки. Смотрю на него, очень выразительно, подняв бровь. Совсем ты, парень, берега попутал.

– Куда ты пялишься, сучонок? – не выдержав все же, спрашиваю его.

Ласково так. Нежно даже.

Он от моей нежности ежится, и тут же теряет интерес к Таткиным конечностям. И это правильно, конечно. Кому, как не ему знать, что в сторону сестры я даже дышать не разрешаю.

Особенно таким отмороженным кобелям, как Колян.

Или как я сам.

– Да не, Серый… Я просто подумал… Тебе бы ее замуж, что ли… Смотри, какая выросла. Это же пи**ц, чего такое…

Он опять задумчиво щурится на тонкую фигурку уже ушедшей достаточно далеко и не слышавшей этого, слава Богу, Татки, а я в одно движение оказываюсь рядом и давлю массой. Совершенно сознательно.

Потому что, похоже, кто-то потерял страх. Уже второй раз за несколько минут.

– Это не твое дело, понял? – тихо, но очень убедительно говорю, а потом прищуриваюсь, – или ты жениться хочешь? А?

– Эээ… – он тут же ощутимо бледнеет, причем, именно от моего предположения о женитьбе, а не от угрожающего рывка к нему, и это даже прикольно, – ненене! Ты это, Серый… Не думай даже! Нет, твоя сеструха, конечно, хороша, но она же ненормальная, ты уж извини. Да и ты в деверях – то еще мудацкое счастье. Да и молодой я еще! Только жить начинаю! Это Даня у нас – ненормальный. А я-то – очень даже! Так что ищи другого смертничка. А я со стороны полюбуюсь. Поржу.

С этими словами он отодвигается от меня, садится на байк.

– Ну, спасибо тебе, Колян, за помощь, за то, что приехал среди ночи и биту не забыл, – ржёт он, заводясь, – как всегда, Серый, ни слова благодарности, ну чего за фигня? Ладно. Я и сам справился, не напрягайся! В субботу все, как обычно?

– Да.

– Ну окей, бывай, братух. Татке от меня ремнем по жопе дай.

Он выруливает со двора и исчезает в темноте.

Во дворе пустынно. Тихо-тихо.

Конец лета, уже не жарко, пахнет какими-то цветами из ухоженных палисадников, зеленью.

Я сажусь на скамейку, достаю сигарету. Прикуриваю, с удовольствием выдыхая дым.

Щурюсь на звездное небо. Оно прикольное в августе. Звезды такие крупные.

Рядом шуршат кусты.

– Ну, чего притаилась? Иди сюда.

Татка выходит из кустов, садится рядом на лавку. Вздыхает.

– Дай закурить.

– По жопе ремнем только могу.

– Серый… Ну не вредничай. Я уже большая девочка.

– Ага, я понял. Круто шляешься по всяким кустам со всякими отморозками.

– Да они не отморозки! Просто ребята приезжие. И я Витька знаю с прошлого лета.

– Ага… Близкое знакомство?

От одного предположения царапает внутри, но я курю. И делаю вид, что умудренный опытом старший брат. Весь такой правильный.

– Да нет… Просто общались в одной компании.

– В какой еще компании?

Я про все ее компании всё знаю. До каждого отдельного утырка. И всегда стараюсь всех максимально просветить, кто есть кто. В смысле, к кому в трусы нельзя лезть ни под каким предлогом. И что может случиться, если мои рекомендации добрые не выполнять.

Да, я взрослый властный дебил. Урод, который пасет собственную сестру, как зеницу ока.

И я про это знаю.

И нет, мне не кажется это странным.

И да, мне плевать, что про это думают окружающие.

– А то ты не знаешь? – косится она на меня, потом подсаживается поближе и с удовольствием тянет воздух с табачным дымом, окружающий меня.

А я…

А у меня тупо встает член.

От ее близости. От ее теплого дыхания. Совершенно невинного движения навстречу мне.

Я чувствую себя уродом. Моральным. Извращенцем, которого надо в психушку сдавать.

Я кляну себя последними словами.

И это нихера, вот просто нихера не помогает!!!

Она сидит рядом, и, вполне возможно, что даже и не думает ни о чем таком.

Просто смотрит на звезды. Просто дышит табаком, который выходит из моих легких. И даже сам факт, что она вдыхает воздух, который побывал во мне, кажется чем-то пограничным и дико эротичным.

Да, я чертов урод. Извращенец.

Да, я хочу свою девятнадцатилетнюю сводную сестру.

И да, я понимаю, что это ненормально.

Несмотря на то, что она сводная, и общей крови у нас нет.

Но я помню ее маленькой. Смешной девчонкой со сбитыми коленками.

Поэтому то, что происходит сейчас со мной, с нами, это какая-то животная хрень.

То, чего не должно быть в человеческом обществе.

То, что я совершенно точно собираюсь преодолеть в себе.

Эй, Боец, это вызов?

Это очередной твой бой.

Ты ни разу не ложился на ринге.

И сейчас не время. Ох, не время.